|
1. Гроб с музыкой
Баба Груня была бабушкина сестра. Она жила далеко, на Чёрном море. Бабушке от неё иногда приходили длинные-предлинные письма. А однажды пришла очень короткая телеграмма. Там было написано, что баба Груня умерла. Тут маме с бабушкой почему-то стало очень грустно. А мне совсем не стало грустно, потому что бабушка с мамой купили билеты на самолёт, и мы полетели на Чёрное море.
Только сначала мы не увидели никакого моря, потому что маме с бабушкой нужно было поехать на похороны. Похороны - это такой праздник, совсем как новый год. Все собираются вместе и готовят много еды. Только все почему-то грустные. А мне совсем не хотелось есть, а хотелось посмотреть на море. И поэтому я тоже был немного грустный. Потом один дяденька меня спросил, что я бабу Груню, наверное, никогда не видел. И я сказал, что не видел. Потому что бабе Груне целых семьдесят шесть лет, и она всё время живёт здесь. А мне только пять с половиной, и я живу далеко-далеко.
А потом я подумал, что это не очень хорошо, ведь я с ней даже не поздоровался, а сразу за стол сел. И я решил с ней поздороваться. И спросил маму, а где баба Груня. А мама немножко удивилась и сказала, что как это где. То есть, что она умерла. А я спросил, а что, можно с ней поговорить, или нет. А то получается не очень вежливо. А мама сказала, что у меня ничего не получится. Потому что, если человек умер, он уже не может говорить. Мне это стало странно, и я спросил, а почему он не может говорить. А мама сказала, что, конечно, потому, что человек умер. Я подумал, что от мамы ничего не добьёшься, потому что она всё непонятно объясняет. И я пошёл к бабушке.
Сначала я долго искал бабушку в саду и возле калитки. А потом вдруг нашёл и спросил, а где она была. А бабушка сказала, что прощалась с бабой Груней. Тогда я спросил, а разве мы уже уезжаем? А бабушка сказала, что нет, это бабу Груню от нас увозят. Я подумал и спросил, что если мне нельзя с ней поздороваться, то, может, можно попрощаться? Но бабушка сказала, что мне не нужно туда ходить, потому что попрощаться я уже не успею.
И правда, мы совсем сразу сели на грузовик, прямо в кузов, и поехали. Я никогда раньше не катался в кузове. Это было очень интересно. Только одна тётенька, которая ехала с нами, всё время громко плакала. Она глядела на красный ящик, и кричала, что неужели больше никогда его не увидит. Я спросил у бабушки, что это за ящик такой. А бабушка сказала, что это крышка от гроба. Тогда я спросил, зачем нужен гроб. А бабушка сказала, что в гроб кладут того, кто умер. Мне стало странно, зачем его туда кладут. И я спросил, а зачем его туда кладут. Взрослые немножко непонятливые. Не могут всё сразу объяснить. Поэтому приходится спрашивать целых сто вопросов. А бабушка сказала, что того, кто умер, везут в гробу на кладбище и там закапывают в землю. Тут мне стало немножко страшно. Потому что мы как раз приехали на кладбище.
Бабушке стало некогда мне объяснять, потому что все взяли гроб и понесли. Я хотел увидеть, правда ли, что бабу Груню закопают в землю, или бабушка только хотела меня напугать. Но мне ничего не было видно. Потому что впереди было очень много людей. Я только слышал, как очень громко играла печальная музыка, и очень громко плакала одна тётенька. Я подумал, что это, наверное, баба Груня кричит. Я бы, наверное, тоже кричал, если бы меня хотели засунуть в гроб и закопать под землю. А потом вдруг стало тихо. И мимо меня прошли дядьки с лопатами. Тогда я понял, что бабу Груню сейчас по правде закопают. И мне стало страшно. Я подумал, как она там лежит одна, в красном гробу. И даже поговорить ни с кем нельзя. И вылезти нельзя, чтобы погулять. Только лежишь себе, как будто тебя положили спать, а спать совсем не хочется. И встать нельзя. И не убежишь никуда. Попробуй убеги, когда столько народу. Сразу поймают и положат обратно. Тут мне сразу вдруг стало понятно, зачем закапывают. Потому, что просто так никто умирать не захочет и обязательно убежит. Я бы, точно, убежал. А из земли никуда не денешься. Будешь лежать, как миленький.
Тут мы сели в машину и поехали обратно. А я всё думал про бабу Груню, как она там лежит, а я с ней даже не поздоровался и даже не попрощался. А потом я подумал, что вдруг я тоже нечаянно умру. И меня тоже захотят закопать. Потому что маленькие мальчики тоже иногда умирают. Когда играют со спичками или неправильно переходят дорогу. Один мальчик, не из нашего дома, не посмотрел по сторонам и побежал на красный свет. И умер. Тогда я спросил бабушку, а что, обязательно надо умирать, или нет. Бабушка вздохнула и сказала, что все когда-нибудь умирают. А я тогда спросил, почему. А бабушка сказала, что умирают, когда приходит срок. Тогда я сказал, что хочу знать, когда этот срок. Чтобы убежать и спрятаться, когда меня надо будет закопать. Тут бабушке почему-то стало смешно. И маме тоже. Они сказали, что, к сожалению, срок никто не знает. И что мне не надо об этом думать.
Только я не знаю, как можно не думать, что вдруг возьмёшь да помрёшь, и тебя засунут в красный ящик и понесут на кладбище. А ночью мне так и приснилось. Что меня несли в гробу много людей. И мама, и бабушка тоже. Я кричал, что не хочу в землю. А бабушка говорила, что, раз пришёл срок, значит, надо умирать, а не капризничать. Я заплакал и проснулся. И подумал, а может, убежать прямо сейчас, куда глаза глядят. Только пешком далеко не удерёшь, а денег на билет нет. Только сорок пять копеек со сдачи, которые я накопил в кармане. И я подумал, что сначала накоплю много денег и куплю билет. А потом сразу же удеру.
Когда я утром рассказал маме про сон, она снова засмеялась и сказала, что, тот, кто видел, как его хоронят, будет жить очень-очень долго. Это такая примета. А если я буду поступать правильно, мне вообще можно ничего не бояться. Потому что те, кто поступает правильно, живут очень долго. А я уже немножко устал бояться. Потому что я и так всю ночь боялся. И подумал, что раз я буду жить очень-очень долго, я успею придумать, куда спрятаться. А ещё подумал, что раз я буду жить очень-очень долго, успею накопить на билет. А ещё я подумал, что бы мне сделать правильное. И я пошёл и купил мороженое. Мне, маме и бабушке. Пусть радуются, потому что радоваться - это правильно.
2. Колдуны
Это всё Валерка придумал - колдовать. А мы с Олегом и вовсе не думали. Мы как раз на стройке сидели, за нашим домом. Там такая огромная труба есть, железнобетонная. И не жарко, и место секретное, никто кроме нас с Олегом не знает. Ну вот, значит, сидим мы с ним в трубе, жарко же, а свои мороженные деньги мы уже проели. И вдруг слышим, как совсем рядом кто-то говорит странные слова. "Анбер, банбер, канта-хлянбер" - вот такие. А потом такие: "Абер, жабер, бабер!"
Нам сначала даже стало немножко страшно. Кто это, думаем, такой? А там, в трубе, есть такая дырка выковырянная. Когда трубу уронили, железнобетон маленько треснул, а потом вовсе выпал. И мы решили в нее, в эту дырку, выглянуть. И выглянули. Смотрим, а это Валерка из второго подъезда. Мы с ним вообще-то не играем, потому что он много задаётся. Он думает, что мы маленькие, ведь ему шесть с половиной лет, и он осенью пойдёт в настоящую школу. А нам с Олегом только шесть, ему шесть и мне шесть скоро будет, и мы пойдём в школу только на другой год, а пока мы ходим в подготовишку. Но он всё равно думает, что мы маленькие, и с нами не играет. Ну и подумаешь, не очень-то и хочется. Пускай катится колбасой. Вот он и гуляет один, потому что старшие его тоже не принимают.
Вот, значит, мы смотрим, а он там стоит. Немножко постоял и опять начал бубнить: "Тули-мули-вули-бу!.. Марабу!.."
Тут нам стало очень смешно, что он такие слова говорит, и мы начали смеяться и вылезли из трубы. Даже Олег очень смеялся, а он вообще очень сильно не смеётся, потому что у него брата на войне убили. Не на той, которая давно была, а которая была вот совсем недавно. И он с тех пор очень сильно не смеётся, а только улыбается. Наверно, ему очень брата жалко. У него еще сестра осталась и мама, но всё равно брата жалко, потому что его мама очень плакала, а брат был старший и очень хороший, хоть я его совсем не помню. Только нам стало так смешно, что мы засмеялись очень громко. И я, и Олег тоже, потому что это были очень смешные слова. А Валерка прям даже напугался! Ведь он-то думал, что он тут один, а мы, оказывается, были тут, только он нас не видел, потому что у нас место секретное, его никто, кроме нас с Олегом, не знает.
Значит, он увидел нас и сначала испугался, а потом увидел, что это мы, и спросил, а что мы здесь делаем. А мы сказали, что просто сидим. И спросили, а что это такие слова он говорит смешные. А Валерка ответил, что это секрет. Тогда мы поняли, что он не хочет ничего выдавать, и пообещали, что расскажем всему двору про его "жабер-бабер-марабу", и все над ним начнут смеяться. А если он скажет, то мы вместе будем молчать, и никто не начнёт смеяться. А Валерка подумал и согласился.
Сначала мы с ним, конечно, помирились навсегда. Мы подержались за мизинцы и сказали: "Мирись, мирись, и больше не дерись". А потом он нам рассказал страшную тайну. Ну, сначала мы, конечно, побожились, что никому не скажем, и даже землю съели. Я бы, конечно, и так никому не сказал, без всякой земли, но Валерка сказал, что так положено, и мы съели, и я, и Олег. Раз положено, так положено, разве мы против? Зато узнали страшную тайну.
Оказалось, что Валерка решил стать колдуном. Только он не знал волшебное слово. Все колдуны знают какое-нибудь волшебное слово. Захотят они чего-нибудь, например, арбуз, скажут волшебное слово, и вот тебе твой арбуз появится. Или мороженое. Или велик двухколёсный. Всё, что хочешь, наколдуют. Даже дом пятиэтажный, даже девятиэтажку. Это им вовсе ничего не стоит. Только скажи волшебное слово - и всё готово за одну секунду, моргнуть не успеешь. Только вся штука в том, что эти колдуны прячутся или в лесу, или в болоте, чтобы им не надоедали завсяческими просьбами про мороженое или про велики. И самое главное, что они никому не говорят своё волшебное слово. Поэтому колдунов очень мало. А иначе они сидели бы на каждом углу. Вот Валерка и решил отыскать это волшебное слово, которое всё делает. Он ходит и говорит всякие разные слова: а вдруг из них случайно одно волшебное?
Тут мы, конечно, тоже захотели стать колдунами. Мы рассказали Валерке про наше секретное место, и стали его теперь знать втроём: я, Олег и Валерка. Мы уселись в нашей трубе и стали искать волшебное слово. Сидели и искали, наверное, целых два часа, а может, даже три. Даже устали и голова загудела. И даже страшно захотелось есть. Олег сказал, что это ужасно тяжёлая работа - искать такое слово. И Валерка с ним тоже согласился. А я сказал, что для этого надо придумать очень много слов, тыща мильён до неба, или даже целый сиксилён. А сиксилён - это ужасно много, это мне сказал Венька Сорокин. Он уже закончил третий класс, у него пятерка по математике. Поэтому я сказал, что нам, наверное, придётся искать до старости. А Валерка сказал, что это пустяки. Зато, когда найдешь, скажешь волшебное слово, и сразу помолодеешь. И тогда можешь наколдовать себе и велик, и футбольный мяч, и вообще всё, что хочешь. И мороженое можешь лопать, сколько влезет, и ангины можно не бояться. Только скажи волшебное слово, и всякая ангина отстанет. Только Олег с Валеркой не согласился. Он сказал, что если ангина, то в горле всё болит, и даже нормального слова толком не скажешь, а не то, что волшебного. Мы подумали и решили, что когда научимся колдовать, то, конечно, не будем вёдрами мороженое лопать. Только две порции в день. Разве что в день рожденья и на Новый год можно ещё одну, только маленькую, всего половинку. И ещё мы решили спросить дома, не знает ли хоть кто-нибудь хоть чуть-чуть волшебное слово, хоть примерно. Может, они раньше знали, а теперь забыли, и надо будет просто вспомнить, и всё. И тут нас позвали ужинать.
Дома меня сразу отправили мыть руки. Вообще-то, я не люблю их мыть, потому что они потом долго воняют мылом. Мама говорит, что мыло пахнет какими-то цветами, только, по-моему, это всё ерунда. Цветы вовсе по-другому пахнут. И потом, я не хочу, чтобы от меня пахло, как от девчонки. А всё эти вредные микробы, которых и увидеть-то нельзя. Только из-за них и приходится мыть руки, потому что от микробов болеют. Когда я был маленький и мне было четыре годика, я думал, что живот у меня внутри весь пустой, как стеклянная банка из-под компота. И что после обеда там оказывается целое маленькое море супа, на котором плавают островочки хлеба и котлет. А на островочках живут микробы и плавают на них, как на больших кораблях. И если я ел немытое яблоко с микробами или ел немытыми микробными руками, то потом начинал прыгать, чтобы в животе у меня получились большие волны, как шторм на море. И всё перебултыхалось бы, и все злые микробы утонули. Только теперь я уже большой, и знаю, что живот у меня внутри не пустой, а в нем находятся всякие кишки, такие, как шланг в огороде. А в них никакого шторма не получится. И поэтому руки приходится мыть.
Я подумал, что как только я научусь колдовать, я сразу скажу, чтобы микробов больше не было. Даже странно, что об этом никто из колдунов пока что не догадался. Наверное, им нравится, как воняет мыло.
Когда я помыл руки, то я пошёл сначала не на кухню, а пошёл сначала в спальню к бабушке. Я решил, что не буду тратить время, а сразу начну всё узнавать. И я сразу спросил бабушку, может, она знает какие-нибудь хоть чуть-чуть волшебные слова. Бабушка у меня очень хорошая. Она сначала маленько удивилась, а потом сказала, что, конечно, знает. И я ужасно обрадовался. А бабушка сказала, что волшебные слова написал Бог. Бог - это такой дядька. Он сидит на небе и всё смотрит. Где что надо взять и кому что надо дать. Если кому-нибудь что-то надо, то он идет сразу в церковь к Богу и говорит, что ему надо. И Бог ему даёт. Только надо очень долго ждать. Целый год. А он, может, забудет, что надо дать. Поэтому надо всё время ходить в церковь и говорить. И бабушка всё время ходит в церковь. Только Бог всё время забывает, что ей надо. И бабушка его немножко боится. А я его совсем не боюсь. Я думаю, он немножко похож на маминого начальника из отдела снабжения. Он тоже всем всё даёт, и тоже не сразу, а если долго просить. Только Бог ещё, если кто-нибудь умрёт, забирает его душу. Бабушка говорит, что душа есть в каждом человеке, только никто не знает, где. Я думаю, что, наверное, она в сердце. Когда мама ещё не развелась с папой, она часто говорила, что он ей всю душу вымотал, а потом пила таблетки от сердца. Мама у меня очень хорошая.
Так вот, бабушка мне сказала, что она знает самые волшебные слова, и они написаны в книжке, которая очень толстая и называется Библия. Она лежит у бабушки на тумбочке возле кровати. А рядом нарисован Николай Чудотворец. Он называется Чудотворец, потому что вытворял всяческие чудеса.
И вот бабушка взяла книжку и дала мне её почитать. Я уже немножко хорошо читаю по слогам. И я прочитал такие слова: "В на-чале было Слово, и Слово бы-ло у- Бога, и Сло-во было Бог...". А бабушка сказала, чтобы я эту книгу прочитал, и выучил молитву "Отче наш" и повторял её всё время, и тогда будет очень хорошо. А я спросил, что мне нужно выучить только эту молитву, или всю толстую книжку Библию, чтобы стать настоящим колдуном. Но тут бабушка очень сильно рассердилась и сказала, что колдовать - это грех и очень плохо. И еще сказала, чтобы я поменьше слушал всяческих дураков. А я и так дураков не слушаю. Что я, маленький, что ли? Чего же их слушать, если они дураки? И я хотел сказать бабушке, что колдовать вовсе не грех, если дело хорошее, а вовсе даже хорошо. Но бабушка не стала меня слушать и выгнала меня из комнаты. Только сначала перекрестила, а потом выгнала.
Мне сперва стало немножко обидно, что она не стала слушать. Ведь я же прав, и колдовать вовсе не грех, если колдовать что-нибудь хорошее. А потом подумал, что как только научусь, наколдую ей сразу новый пуховый платок и валенки, потому что у неё старые валенки, и надо их подшивать, а бабушка не умеет. И когда я наколдую, она увидит, что это хорошо, и сразу мне поверит. И я пошёл ужинать.
Тут мне оставалось ещё одно главное дело. Надо было спросить у мамы про слова. Только сразу спросить не получилось, потому что мама сразу поставила передо мной тарелку, а она очень сильно не любит, когда говорят во время еды. А я не хотел её огорчать, потому что я хотел задать ей очень важный вопрос. И я молча съел всю кашу. А потом спросил, знает ли она какие-нибудь волшебные слова, потому что бабушкины слова мне немножко не совсем подходят. И мама увидела, что я съел всю кашу, и сказала, что знает. Я очень обрадовался и спросил, а какие они. А мама удивилась, и сказала, что я их давно знаю. Мама читала мне про них книжку писательницы Осеевой. Она так и называется - "Волшебное слово".
А я сказал, что я эти слова, конечно, знаю, только они не совсем волшебные, а так, понарошку. А мне нужны настоящие, которые для колдовства. И я маме сразу сказал, что я не буду злое колдовать. Пускай она не боится, потому что ведь я уже не маленький. И я буду колдовать только хорошее. А мама спросила, что же, например? Я подумал немножко и сказал, что, например, наколдую, чтобы она была самой красивой на свете. Мама очень удивилась и спросила, разве я думаю, что она некрасивая? А я так вовсе не думаю. У моей мамы очень длинные волосы, до плеч, очень чёрные. И ещё большие и очень добрые глаза. И руки очень мягкие и тёплые. И я сказал, что думаю, что моя мама самая красивая. И понял, что такой например не годится. И я сказал другой например. Я сказал, что наколдую ей хорошего папу.
Мама очень долго смотрела на меня, и я испугался, что она вдруг рассердится или заплачет. Но она вдруг рассмеялась, и сказала, что уж с этим она как-нибудь справится сама, без колдовства.
А я обрадовался, что она не обиделась, и пошёл спать. Только я долго-долго не спал. Я всё лежал и думал, что когда узнаю волшебное слово, то не спрячусь в лес или болото, а буду колдовать всем, кто хочет, только хорошее. И я придумал наколдовать, чтобы бабушка больше не старела, и чтобы у неё не болели ноги. И чтобы вообще все-все люди не болели. И наколдовать Олегу старшего брата, которого убили на войне, чтобы Олег всегда-всегда громко смеялся. И чтобы больше совсем не было войны. И чтобы у всех детей были папа и мама. И чтобы никто-никто не умирал. И чтобы все-все были очень счастливы, и чтобы мне подарили маленького щенка.
3. За хлебом
Мама плакала очень долго. Наверное, целый час. Мне уже надо было идти спать, потому что на улице стало совсем темно, а мама всё плакала. Мне из угла не было видно, что она плачет, но мама всё время швыркала носом, а так бывает, если насморк или плачут. Мне было так жалко, что она плачет, что у меня тоже защипало в носу и захотелось плакать. Но мне плакать нельзя, потому что мне уже почти шесть лет, и потому, что мальчик должен быть лыцарем. А лыцарь должен всегда уступать место в автобусе, и никогда не плакать. Поэтому я не плакал, хотя очень устал стоять в углу. А когда стоишь в углу, время идёт ужасно медленно, и поэтому ноги сильно устают, как будто стоял целый день. А я вовсе не стоял целый день в углу, а наоборот, ходил за хлебом.
Наконец мама сказала, чтобы я попил молока с булкой и пошёл спать. А я так и сделал, потому что лыцарь должен всегда делать то, что говорит дама. И мама. Потому, что мама тоже дама, она же не мальчик. И я попил молока с булкой и пошёл спать. Вообще-то, я не люблю ложиться спать. Потому что спать скучно. И потому, что я плохо засыпаю. Я всё лежу и не засыпаю. И мне скучно. Бабушка сказала, чтобы я считал овечек, и тогда я быстро засну. Чтобы закрывал глаза и считал. Только я очень быстро считаю до десяти. А эти овечки ужасно глупые. Они бегают туда-сюда и не хотят считаться. Только я всё равно их считаю, потому, что умею считать очень быстро. Правда, я всё равно не засыпаю, потому что овечек очень мало, всего десять, а считать их два раза скучно. Вот. Но всё равно я пошёл спать, чтобы мама не стала плакать ещё больше. А ещё я очень устал, потому что ходил за хлебом и ещё целый час простоял в углу.
А потом пришла мама. Мама всегда приходит и говорит "спокойной ночи". Только в этот раз она сказала, о чём я думал. То есть, она спросила, о чём я думал. А я сказал, что думал про всякое. Потому что я всегда очень много думаю. Вот сегодня я думал над своим поведением, потому что мама сказала, чтобы я встал в угол и подумал над своим поведением. Вообще-то, поведение у меня почти всегда хорошее, потому что я уже не маленький, и мне почти шесть лет. И ещё потому, что я должен быть лыцарем. А у лыцаря должно быть очень хорошее поведение. А ещё я думал, что это плохо, когда мама плачет. Но дамам ведь можно плакать, потому что они не лыцари. А лыцарь должен быть мужественный и всегда уступать место в автобусе.
А мама тогда ответила "хорошо", и чтобы я тогда сказал, где я всё-таки был. Дамы иногда задают совсем непонятные вопросы. Как же я могу сказать, где я был, если я был везде. Но я должен быть лыцарем, и не сердиться на даму, когда она задаёт странные вопросы. Даже если дама - это мама. И я спросил, КОГДА где я был. А мама сказала, чтобы я не придуривался, и что она спросила, где я был, когда ходил за хлебом. Дамы иногда бывают очень смешные. Иногда они спрашивают то, что сами знают. Но лыцарь должен быть очень вежливый, когда говорит с дамой. И я сказал, что когда я ходил за хлебом, я туда и ходил. То есть, в магазин. Только сначала я, конечно, пошёл искать Олега, потому что Олег мой друг. А мама спросила, что было дальше. А дальше я нашёл Олега. Он с Валеркой сидел в нашем секретном месте.
Я ещё хотел сказать, что это место на стройке за нашим домом, но потом подумал и решил, что, наверно, это не надо маме говорить, потому что она не любит, когда я хожу на стройку. А как же туда не ходить, если там наше секретное место? Тогда я решил не говорить, что наше секретное место на стройке, а просто сказал, что нашёл Олега. Я спросил его, друг он мне или портянка. А он сказал, что, конечно, друг. Тогда я ему сказал, чтобы он пошёл со мной за хлебом, потому что мне одному скучно. А он тогда сказал, что ему надо сбегать домой, и спросить, может, надо тоже купить хлеба. А то чего зря ходить. А Валерка подумал и сказал, что тоже пойдёт домой и спросит. И мы пошли сначала к Олегу. А мама Олега сказала, что хлеб у них ещё есть, и пусть он сходит за кефиром, потому что она хочет стряпать блины. А ещё она сказала, что блины надо стряпать на кефире, тогда они вкусные. И чтобы мы потом пришли их попробовать. Я никогда не видел, как блины стряпают на кефире, потому что наша бабушка всегда стряпает блины на сковородке. Только мне некогда было её спрашивать про кефир, потому что нам надо было бежать к Валерке и спрашивать его маму, надо ей купить хлеба, или нет.
А мама тогда снова спросила, что было дальше. Эти дамы ужас какие любопытные. Но я же лыцарь, и должен терпеть. И я сказал, что дальше мы побежали к Валерке. Только ему тоже не надо было хлеба, а надо было арбуз. Валеркина мама сначала заставила нас съесть по печенюшке с чаем, а потом дала Валерке такую сетку, совсем как сачок, только без палки. И мы пошли. Только у нас не получилось сразу пойти, потому что мы встретили Серёжку. Вообще-то, он не из нашего двора, но с ним интересно играть. Серёжка спросил, а куда это мы пошли. А мы сказали, что в магазин. А он сказал, что тоже хочет с нами, потому что если все уйдут, с кем он тогда будет играть. И мы пошли к Серёжкиной маме спрашивать, что ей купить: хлеба, кефира или арбуз.
А Серёжкина мама как раз пекла пирожки. У неё очень вкусные пирожки, почти как у нашей бабушки. Мне достался со щавелем, и Олегу тоже, а Валерке и Серёжке - с повидлом. А потом она сказала, что ей надо молока, и сказала по пути вынести мусор. И мы пошли. А возле мусорки был маленький щенок. Он, может быть, потерялся, а может, его выбросили. Потому что он был не очень породистый. Он хотел пойти с нами, потому что прыгал и лизал руки. А ещё он хотел пирожки, которые мы не доели. Он съел мой пирожок, больше половины, и у Олега съел, и у Серёжки. А у Валерки только всё повидло вылизал, а пирожок закопал под дерево. Наверное, он думал, что там вырастет пирожковое дерево, и он всё время будет есть от него пирожки. Мы не хотели его брать, потому что он ещё маленький и глупый, и может потеряться. Вообще-то, магазин ведь совсем недалеко. Только он всё равно потерялся. Как раз, когда мы купили арбуз. Мы посмотрели, что его нет, и пошли его искать. Потому что лыцарь не может бросить никого, если кто-то заблудился.
А мама спросила, нашли мы его наконец, или нет. А я сказал, что мы его, конечно, нашли. Он сидел совсем один и боялся, потому что заблудился, а рядом была огромная лужа. А мама спросила, почему мы не пошли домой, когда нашли щенка. Дамы бывают ужасно упрямые. Если захотят что-то узнать, то будут выпытывать, пока не скажешь. А я не мог ей сказать, потому что лужа тоже была на стройке. Как наше секретное место.
По правде, это была не совсем лужа. Это была большая яма с водой. Её выкопали, чтобы строить дом. А весной в неё набралось много воды. И получилась большущая лужа. И очень глубокая. Большие мальчишки делали плоты из досок от кирпичей, и плавали по ней. А нам не давали. А тут мы увидели, что мальчишек нет, и можно покататься. И мы стали кататься. Только потом Валерка встал на край, и плот перевернулся. Это всё потому, что Валерка решил поймать рыбу сеткой от арбуза. Мы с Олегом спорили, что там рыбы нет, а Валерка с Серёжкой - что есть. Мы думали, что арбуз утонет, и Валерке попадёт. Только арбуз попался плавучий. Это очень хорошо, правда странно, как такой тяжёлый арбуз не утонул. А воды было не очень много, потому что половина лужи уже высохла. Это тоже было хорошо, потому что Серёжка умел плавать, а мы с Олегом нет. А Валерка умел чуть-чуть по-собачьи. А щенок умел плавать лучше всех. Он поплыл по-собачьи, и первый вылез на берег, и стал отряхиваться и громко лаять.
Мы с Олегом встали на цыпочки, потому что вода была почти до самого носа, и так дошли до берега. Мне было немножко страшно, хоть лыцарь не должен бояться. Только я не умел плавать, и поэтому немножко боялся. Но я никому про это не сказал, поэтому тот раз не считается. Я даже хлеб почти не намочил, потому что поднял его высоко вверх. Только чуть-чуть, с краешку. А ещё было хорошо, что Олег оставил кефир на берегу, а то бы кефир точно утонул. Но я не мог всё это сказать маме, потому что мама могла испугаться. А лыцарь не должен пугать даму. А должен её защищать. Только врать лыцарь тоже не может. Потому что тогда он будет не лыцарь, а врун. И я сказал маме, что сразу не пошёл домой, потому что нечаянно упал в лужу. И сидел, пока не высох. И это было правда. Только мы сохли целый час. Поэтому мы немножко проголодались и немножко попили кефир и немножко поели хлеба. Правда, мы выпили весь кефир, но всем досталось понемножку. А хлеба съели только половину корки. Потому что от голодного лыцаря никакого толка.
А мама сказала, что было очень глупо, что я сразу не пошёл домой, потому что дома надо было поесть и взять чистую рубашку и шорты. Но потом она спросила, почему я не пошёл домой, когда совсем высох. А я сказал, что мы пошли кормить голубей, потому что хлеб немножко промок в луже. Совсем немножко, скраешку, но всё равно жалко, потому что бабушка говорила, что хлеб выбрасывать нельзя. И мы решили покормить этим хлебом голубей. Я опять сказал правду, потому что лыцарям нельзя врать. Только я не сказал, что на дороге голубей не было, а все голуби сидели на крыше. И мы тоже немножко посидели на крыше. Потому что с крыши всё видно. Правда, у нас немножко кружилась голова, когда мы смотрели вниз. Поэтому мы не стали смотреть вниз. А стали смотреть вперёд.
Мы увидели большой новый дом, в нём было целых девять этажей. Этажи трудно считать, почти как овечек. Хоть овечки ужасно глупые и всё время бегают туда-сюда, а этажи стоят на месте и не бегают. Зато этажи все одинаковые. Я целых два раза их посчитал, потому что не хотел ошибиться. Ведь лыцари не должны ошибаться. А Серёжка сказал, что в этом доме, наверное, есть лифт. А у нас в доме лифта нет, потому что наш дом - пятиэтажка. И все дома у нас пятиэтажки. Я много раз считал, потому что до пяти считать очень легко. Не то, что до десяти. Пятиэтажки считать легче, чем овечек. Они ведь не прыгают туда-сюда. А на лифте я только один раз катался вместе с мамой. Я просил её покататься ещё, но мама не захотела. Она очень торопилась к одной тёте. И нам очень захотелось прокатиться на лифте. Хоть разочек. Правда, Серёжка сказал, что ему совсем не хочется, потому что он много раз катался. Но потом сказал, что всё равно пойдёт, если все пойдут.
А мама тогда спросила, почему я не пошёл домой, когда мы покормили голубей мокрым хлебом. А я сказал, что не мог. Потому что Валерка уронил арбуз. И арбуз разбился. По правде, хотел упасть щенок. Это потому, что у него лапы скользкие. И ещё потому, что он побежал за голубями. Голуби полетели, а щенок поехал вниз. А Валерка его спас, потому что схватил за хвост. Щенку было больно, только если бы он упал, ему было бы ещё больше больно. Потому что арбуз разбился вдребезги. Только я маме не стал говорить, что арбуз разбился с крыши. Мама же могла напугаться, а лыцарь не должен никого пугать, а должен говорить правду. И я просто сказал, что арбуз разбился из-за щенка.
А мама тогда спросила, а почему я после этого, наконец, не пошёл домой. Только я не мог пойти, потому что щенок испугался тёти, которая кричала на нас из-за арбуза. И побежал. А мы побежали за ним. Только он побежал не домой, а совсем в другую сторону. И мы тоже. Потому что мы же не могли его бросить. И ещё, мы тоже испугались тёти, потому что она очень громко ругалась и хотела позвонить милиционеру. Поэтому я сказал маме всё по правде. Только я не стал говорить, что мы тоже напугались, потому что лыцари должны быть храбрые и всегда уступать место в автобусе. Мы так быстро бежали, что Серёжка уронил молоко, и оно всё вылилось. А щенок тогда остановился и стал пить. Даже вылизал всю дорогу. И он стал ужасно толстый, как мячик. И не хотел никуда идти. А мы его тогда сами понесли, чтобы он больше не убежал. И он перестал бояться, только все время кряхтел, потому что объелся.
Мы хотели пойти домой, только увидели, что девятиэтажка совсем рядом. И подумали, что только поднимемся наверх и посмотрим в окошко, и сразу пойдём домой. Просто нам очень хотелось разочек покататься на лифте, а то когда ещё покатаемся. А тут совсем рядом, только через два дома пройти. Только мы покатались не один раз, а целых четыре. А потом пришёл злой дядька и сказал, чтобы мы шли отсюдова. И мы пошли. Только мы очень далеко ушли от дома, и хотели доехать обратно на автобусе. И сели на автобус. Только сначала пошли на остановку, потому что автобус где попало не стоит, а только на остановке. А в автобусе мы всем уступили место. Только там почти никого не было, всего две тёти. Но мы всё равно уступили, потому что мы мальчики, и должны делать, как лыцари.
Но домой мы не поехали, потому что автобус поехал в другую сторону. И приехал совсем не туда, а на речку. А на речке сидел дядя Миша, который живёт в нашем подъезде. У него были удочки, очень длинные, и червяки. И он поймал целых восемь рыб. Они плавали у него в железной сетке. И мы стали сидеть и смотреть, как дядя Миша ловит рыб. Потому что не знали, где наш дом. А дядя Миша знал. И мы подумали, что пойдём домой вместе с ним. А потом увидели, что солнце совсем низкое, и настал вечер. А мы всё равно не могли пойти домой, потому что не знали, в какую сторону идти. И мы сидели и ели хлеб. И почти всё съели.
А потом дядя Миша сказал, что уже поздно, и чтобы мы дули домой. А мы сказали, что очень хочем, только не знаем, как. А дядя Миша тогда сказал, что всё равно пора сматывать удочки, потому что рыба перестала клевать, и комары заели. И мы пошли на остановку. И приехали домой. Только Валерка не принёс арбуз, потому что он разбился. А Серёжка пролил всё молоко, и его выпил щенок. А кефир мы сами выпили, потому что один хлеб есть невкусно. Но я всё равно спрятал немножко хлеба за пазуху, потому что обещал принести маме хлеба. А лыцарь должен выполнять обещания. Только, когда я заснул в автобусе, хлеб выпал, и щенок его съел. Потому что щенок всё ест. Он даже выкопал пирожок без повидла и тоже съел. А он хотел дождаться, когда вырастет пирожковое дерево.
Когда я сказал маме, как мы с дядей Мишей пришли домой, она почему-то снова заплакала. Дамы все такие плаксы. Но я должен терпеть и не плакать, потому что я мальчик, и должен быть лыцарем. А лыцари не плачут, потому что нету хлеба. Они вообще не плачут. И я сказал маме, чтобы она не плакала, потому что в следующий раз я ей обязательно хлеба принесу.
4. С другой стороны
Вообще-то, меня не пускают гулять со двора. А мне, вообще-то, и не хочется. Потому что все ребята играют во дворе, а на улице никого нет. Только как-то раз во дворе тоже никого не было, целый месяц, потому что Олега отправили к бабушке в деревню. А Валерку отправили в санаторий. Остались только две очень маленькие девчонки и старые бабушки на скамейке. С ними не очень-то поиграешь.
Сначала я долго-долго качался на качелях. Когда ещё все не разъехались, надо было долго-долго ждать, чтобы покачаться. Потому что на качели была очередь. А теперь совсем-совсем никого не было. Но качаться почему-то было не так интересно. Даже стало тошнить, и голова закружилась. Тогда я с качелей слез и стал думать, что бы такое придумать. И придумал сходить за дом.
Вообще-то, мне не разрешают одному ходить за дом, потому что там стройка. Только как же туда не ходить, если там наше секретное место. И я хожу в секретное место, а не на стройку. И даже маме говорю, что хожу в секретное место. Только не говорю, что оно на стройке. Вот пришёл я туда, и сел. И подумал, что хорошо было тут сидеть с Олегом и Валеркой. Потому что мы рассказывали всякие истории и придумывали всякое. Вот, например, как бы здорово было, если бы зимой вместо снега шло мороженое. Или чтобы мама разрешила взять щенка, который живёт на помойке. Он не очень породистый, зато очень хороший. Но оказалось, что придумывать всякое одному тоже неинтересно. Совсем как одному качаться на качелях или есть мороженое. Вроде бы, вкусно, только вместе почему-то веселее.
Тогда я придумал сходить и попить газировки. Вдруг одному пить газировку вкуснее, чем есть мороженое. И я пошёл, потому что до магазина мне уже можно ходить. И я дошёл до магазина и попил газировки из автомата. Сначала я выпил стакан с сиропом. Только я не понял, скучно мне или нет, потому что пить очень хотелось. Я хотел выпить ещё один стакан, чтобы проверить. Только у меня больше не было троячка. А была однёшка. На однёшку сироп в газировку не наливают. А без сиропа пить, конечно, скучно. Это и проверять не надо.
Тогда я придумал пойти и найти ещё две однёшки. А вдруг их кто-то уронил. А я найду и проверю про газировку. Скучно её пить одному, или нет. И я пошёл. Вообще-то, это было немножко дальше магазина. Но я подумал, что если я всё время буду видеть магазин, то получится, что я буду как бы недалеко. И я шёл по дорожке и смотрел под ноги. Только дворничиха утром всё подмела, и ничего не находилось. Тогда я подумал, что ничего не найду, и пойду проверю про газировку хотя бы без сиропа. Но тут я посмотрел вперёд, и увидел дырку. То есть, забор, и в заборе дырку. И я подумал, что дворничиха, наверное, в дырке не подметала, потому что она туда не пролезет. А я пролезу. И я пролез.
В дырке очень странно пахло, потому что там стояла тележка. А в тележку кто-то накакал по самые края. А ещё там была большая куча травы, выше головы. А возле травы стоял самый настоящий ослик и ел эту траву. Я никогда не видел настоящего ослика. Поэтому я долго-долго смотрел, как он ест. А потом ослик вдруг стал очень задумчивый. И тогда я понял, кто накакал целую тележку. А ослик перестал быть задумчивый и опять начал есть. Я подумал, кто же за ним убирает. А тут как раз из домика вышли две большие девчонки. Они взяли лопату и убрали в тележку всё, что накакал ослик. А потом они увидели меня и спросили, а как я сюда попал. Девчонки странные. Неужели непонятно, что я пришёл? Я так и сказал. Тогда они спросили, а как зовут мою маму. Я сказал, что Наташа. А девчонки сказали, что так вот я какой, и что они думали, будто я ещё совсем маленький. Я сказал, что вовсе я не маленький, и что мне скоро шесть лет. Тогда они почему-то захихикали. Я подумал, что они совсем глупые, и хотел уйти. Только они сказали, что прокатят меня на ослике. И я подумал и не ушёл. Лучше потерпеть и покататься, чем сказать, что они дурочки, и уйти.
Тогда девчонки взяли другую тележку. В тележке была всякая капуста и морковка. Они взяли у ослика травы и тоже положили в тележку. А потом прицепили тележку к ослику. А меня посадили сверху, ему на спину. И мы поехали. Мы проехали мимо каких-то маленьких домиков, и заехали в зелёные ворота. И тогда я понял, куда мы приехали. Мы приехали в зоопарк. Только мы с мамой заходили совсем с другой стороны. С другой стороны были большие буквы, и картинки со зверями. Мы тогда купили два билета в кассе, и ещё воздушный шарик. А больше я плохо помню, потому что это было давно, в прошлом году, когда я был ещё маленький.
Девчонки опять захихикали и сказали, что им надо идти направо и кормить каких-то изюбров. А мне нужно идти прямо. Они спросили, смогу ли я найти маму. А я сказал, что, конечно, смогу. Вот глупые девчонки. Ведь магазин совсем недалеко, а от магазина я дорогу знаю. И я пошёл прямо. И увидел мишек. Один мишка был глупый, совсем как девчонки. Только он не хихикал, а всё время лизал клетку. Та железка, которую он лизал, стала гораздо тоньше, чем другие. Я подумал, может, она вкусная, раз ему так нравится. И тоже попробовал лизнуть железку на перилах. Она была на вкус железная и совсем невкусная. И я подумал, что у мишки, наверное, клетка особая. А то зачем бы он лизал такую гадость. А другой мишка всё время мотал головой. Всё стоял и мотал. Мне стало интересно, а зачем он мотает. И я тоже помотал. Только у меня скоро голова закружилась, и я чуть не упал. А мишка всё мотал и мотал головой. Я хотел спросить кого-нибудь, почему он так делает, только никого не было, потому что зоопарк ещё не открылся. И я пошёл дальше.
А дальше был волк. Я сразу его узнал. Только он никого не собирался есть, как в книжке, а бегал взад-вперёд по клетке. Я долго-долго на него смотрел. Наверное, целых пять минут. А он всё бегал и бегал. И я опять захотел спросить кого-нибудь, зачем он так бегает. Только вокруг опять никого не было. И я пошёл дальше один. И увидел зебру. Я тоже сразу её узнал. Она вся полосатая, как матрас. Или матрос. Только зебра не мотала головой, как мишка, и не лизала клетку, и не бегала туда-сюда, как волк. Она ходила по кругу, как игрушечный паровоз по рельсам. Я посмотрел по сторонам, и опять не увидел, у кого спросить, зачем она так ходит. Зато я увидел пустую клетку. По правде, она была не совсем пустая, потому что там были воробьи. Но это не считается, потому что воробьи могли убежать или улететь, если бы захотели. Потому что дверь у клетки была открытая. И я подумал, что если зайти в клетку, и поиграть, будто я мишка, или волк, или зебра, станет понятно, зачем они так делают. И я зашёл в клетку.
Воробьи не захотели со мной сидеть, и улетели. А я начал играть, как будто я мишка, и немножко помотал головой. Только всё равно ничего не понял, и голова опять закружилась. Тогда я поиграл, как волк, и побегал туда-сюда. Потом я походил по кругу, как зебра. И всё равно не понял, зачем они так делают. Тогда я подумал, что это потому, что дверь у клетки осталась открытая. А если я её закрою, то, наверное, сразу пойму. И я её закрыл. Только я хотел её чуть-чуть закрыть, а дверь почему-то щёлкнула и закрылась совсем. Я начал её дёргать, но всё равно не мог открыть. Тогда я начал ходить вокруг и смотреть, где можно вылезти. И обошёл всю клетку несколько раз. И вдруг я понял, что делаю, как зебра. Оказывается, она очень хочет выйти, только не может найти, где.
Скоро мне стало скучно, потому что никто не приходил, чтобы меня выпустить. Я даже устал сидеть на одном месте. И ещё я подумал, что волку, наверное, тоже скучно сидеть целый день. И я стал ходить взад-вперёд. Это было тоже скучно, только сидеть на месте ещё скучнее. И я ходил, наверное, целый час. Только никто всё не шёл и не шёл. Тогда я подумал, что вдруг никто не придёт меня выпустить, и я останусь тут навсегда. А ведь мне на следующий год надо будет идти в школу. А как же я пойду, если я в клетке. И я решил попробовать перелизать клетку, как мишка. И стал лизать. Только клетка была очень невкусная, и скоро у меня заболел язык. А железка не стала тонкая, и осталась такая же. И я подумал, что мне, наверное, надо лизать её до старости, чтобы перелизать пополам. И тогда мне стало совсем скучно, и захотелось плакать. Потому что я вдруг подумал, как мама меня ищет, а я тут в клетке сижу. И вдруг я опять подумал. Обычно я много думаю про всякое. Только сегодня я думал больше всего. Потому что не каждый день сидишь в клетке. А в клетке думается по-особенному. Вот я и подумал снова. Про то, что этих зверей тоже где-то мамы ищут, а они сидят здесь, в клетках, и не могут выйти. А звериные мамы очень беспокоятся. Мамы, они ужас какие беспокойные. И тут пришли люди, потому что зоопарк открылся.
Вообще-то, это были мальчишки. Я думал, что они откроют клетку и выпустят меня. Только они не стали меня выпускать, а стали смеяться и корчить рожи. И стали кричать, чтобы все смотрели, как я сижу в клетке. А я ничего не мог с собой поделать, и снова подумал. Что зверям, наверное, очень обидно, когда над ними так смеются. И ещё, что звери гораздо добрее, чем люди. Потому что звери не садят людей в клетку, где очень скучно и нельзя погулять. И потому, что звери не смеялись, когда увидели меня в клетке, а мальчишки смеялись.
И тут я увидел ослика с тележкой. А рядом шли девчонки, которые всё время хихикали. Только теперь они почему-то не хихикали, зато открыли клетку и строго спросили, а зачем я туда залез. А я сказал, что хотел узнать, что думают звери, когда сидят в клетке. И почему мишка лижет железку, а зебра всё время ходит по кругу. А девчонки опять не захихикали, а серьёзно спросили, узнал я, или нет. Тогда я подумал, что они не такие глупые, как я подумал сразу. И сказал, что узнал. Потому что в клетке очень плохо, а дома ждёт мама. Тогда девчонки опять посадили меня на ослика и повезли.
Они, правда, всё равно захихикали, когда я сказал, что моя мама Наташа совсем другая мама Наташа и не работает в зоопарке. Только её зовут, как ту маму Наташу. Зато они довезли меня до самого дома. А я ехал и всё думал. Потому что, если не думать, то вырастешь глупым, как те мальчишки, которые дразнились, пока я сидел в клетке. Только жалко, что я забыл спросить, почему мишка мотает головой. Но завтра я про это обязательно подумаю.
|
|