Непосильный груз
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Мы все идем спиной к будущему. В этом заключена великая мудрость того, кто нас создал. Хотите поспорить с Творцом?
|
3 дня до прибытия на станцию
Звезды - сверкающие шляпки гвоздей, вбитых в черное тело вселенной. Хищные огоньки, заманивающие в темноту вечной ночи. Всегда голодные, алчные. Они по капле высасывают душу, вытягивают молодость и здоровье, чтобы в конечном итоге выплюнуть ваши пережеванные чужой гравитацией останки в лишенную воздуха бесконечность. Превратить их в очередной кусок космического мусора, дрейфующий между миллиардами безучастных, уже обжитых или совсем еще неосвоенных планет. Звезды - белые головки гвоздей, вбитых в крышку гроба. Ящика, сделанного по вашей мерке.
Ненавижу космос. И боюсь одновременно. Его первозданная глубина вводит меня в ступор. Даже здесь, за метровой толщины композитной изгородью корабельных стен я ощущаю его мертвенный холод. Как будто обнимаешь труп. Брр. Будет ли этому конец? Черт. Не думал, что обычный, пусть и долгий полет настолько меня измотает. Сил для борьбы с накатывающей депрессией все меньше, а до места назначения лететь еще три дня. Нет, так нельзя, нужно отвлечься.
Я отворачиваюсь от панорамного иллюминатора, через который рассматривал подкладку мироздания, и быстро покидаю рубку. По пути слегка киваю капитану, вот уж кого ничем не проймешь, и иду в свою каюту. Там, в выделенной мне на время полета привычной уже тесноте, можно успокоиться и привести мысли в порядок. Придать им нужное направление. А подумать действительно есть о чем. Дело, заставившее меня оторваться от милой сердцу земной поверхности и отправиться бороздить просторы дальнего космоса, заслуживает внимания.
Вообще до сих пор не понимаю, что заставило меня ввязаться в эту авантюру. Предложенный гонорар вскружил голову? Или нарисовавшиеся перспективы карьерного роста? Наверное, и то и другое вместе. Два слагаемых дали в итоге сумму, которой хватило на то, чтобы я заставил себя преодолеть упрямую привычку ночевать дома. И вот уже между мной и любимым клетчатым пледом десятки парсеков и три недели полета (две с половиной из которых на гиперсветовой скорости). C'est la vie, как говорили в далеком прошлом.
Каюта встречает меня нудным гулом систем вентиляции и мягкой вибрацией переборок. Где-то рядом, одетое в защитный кокон, бьется сердце нашей посудины - пульсирует нейтринный двигатель, проталкивающий корабль сквозь пространство. Его работа рождает эту теплую дрожь. Не представляю, как буду от нее отвыкать.
Распознав появление хозяина, вежливая электроника включает внутреннее освещение. Потолок начинает равномерно светиться, обнажая спартанскую обстановку типовой каюты стандартного транспорта класса D. С объемом полезной нагрузки в тысячу тонн, экипажем в два человека и мной в качестве пассажира. Одноместная койка, столик, небольшой шкаф - необходимый и достаточный минимум. Синяя пластиковая папка с магнитной защелкой лежит на кровати. Она-то мне и нужна.
Я устраиваюсь на узком ложе, заботливая техника тут же приглушает свет, смещая его ближе к голове, и раскрываю папку. В ней несколько листов бумаги, шуршащих и хрупких. Бумага - несомненный анахронизм и одновременно слабость, которую я могу себе позволить - плотно усыпана буквами. Короткие протокольные фразы, точно рыбьи кости, сухие и колючие. Стальная арматура формулировок и бетон выводов. Прошедшее время и повелительное наклонение. Слова жгут глаза, но я упорно протискиваюсь сквозь текст, пытаясь выудить из ледяного океана официоза крохи полезной информации.
Итак, точка моего назначения - планета с трехзначным номером после обычного Альфа. Практически неосвоенная, хоть и попадающая в разряд: "земной тип". На ее поверхности расположена единственная база-станция полуавтоматического типа с командой из трех человек на борту. Все ученые-исследователи и они же - обслуживающий персонал по совместительству. Еще совсем недавно живые, здоровые и вполне оптимистичные, что явно следовало из отчетов, периодически приходящих со станции. Однако все хорошее, как впрочем, и плохое, имеет свойство рано или поздно заканчиваться. Однажды отлаженный механизм дал сбой - отчеты поступать перестали.
Тем, кто получал и анализировал всю эту научную требуху, понадобилась целая неделя, чтобы сначала заподозрить неладное, потом не на шутку встревожиться и, наконец, принять волевое решение: направить к базе группу специально обученных гонцов. Рабочий канал связи к тому моменту уже не работал.
Прибывшую команду профессионалов встретил сладковато-приторный запах внезапно прервавшейся жизни, толстый слой вездесущей пыли и тишина. Три мертвых тела были обнаружены в центральном зале станции. Они сидели за большим круглым столом. Разложение успело стереть эмоции с их лиц.
Быстро созданная комиссия рьяно взялась за расследование этого дела. Споро отработав следы и улики, не забыв про мотивы, она так же проворно оформила выводы в виде протокола установленной формы. Одна из его копий как раз была в моих руках.
Данный документ давал однозначное толкование произошедшего - самоубийство. Групповой суицид на фоне временного умопомрачения. Эту версию подтверждали несколько вещей. Во-первых, единственное на станции оружие - табельный пистолет с тремя оставшимися в обойме энергетическими зарядами, валяющийся на полу. В пяти сантиметрах от безвольно висящей руки руководителя базы. Впрочем, в тот момент, уже бывшего. Во-вторых, отсутствие посторонних. И, в-третьих, предсмертная записка, лежащая на столе возле начальника. На все остальное члены комиссии предпочли закрыть глаза. На отсутствие мотивов, кем-то отключенные камеры внутреннего наблюдения и многое другое. Работа следователей была признана оконченной. Станцию законсервировали, оставив ее на минимуме электроснабжения, а изучение планеты временно приостановили. На неопределенный срок.
Вы спросите: причем же здесь я?
Да, совсем забыл представиться. Прошу прощения. Меня зовут Москвин. Артур Москвин. По батюшке Евгеньевич, но лучше просто, без отчества. Последние два года из общих тридцати работаю рядовым детективом в АНС (Агенство независимых расследований). Мой профиль - самоубийства. И тут как раз это дело, словно подарок свыше. Может мне, наконец, удастся сменить опостылевшее "рядовой" на звучное - "старший"?!
2 дня, 23 часа, 30 минут до прибытия
Семенов. Маркин. Чернышев. Так звали тех злосчастных ученых.
И что же вам не жилось, господа? То, что кто-то мог проникнуть на изолированную от внешнего мира станцию и нажать на спусковой крючок я никогда не поверю. Значит, вы сделали это сами. Но зачем? Стоило забираться так далеко, чтобы тупо пустить себе заряд в лоб. Чертовы вы идиоты. Маркин. Чернышев. Семенов.
Если взять от каждой фамилии только первые буквы (М, Ч и С) и соединить их вместе - получится МЧС. Смешно. Когда-то давно, в заросшем мхом прошлом, была такая организация. Нам рассказывали в школе. Не помню уже, как там, у предков, это расшифровывалось, но занималась она благородным делом: спасала жизни людей, попавших в сложные ситуации. Опасные для жизни. МЧС. Маркин. Чернышев. Семенов. Действительно забавно. Только вот вам это не очень-то помогло, правда?
Во что же вы вляпались, господа? Почему вдруг расхотели жить? Что было в ваших замороченных наукой мозгах за секунду до того, как расплавленный заряд превратил их в пар? Почему вы отключили камеры внутреннего наблюдения перед тем, как проститься с жизнью? Что молчите, сказать нечего?
Ладно, сам разберусь, тем более, что это моя работа, не так ли? Не для того же я летел в такую даль, чтобы проиграть...
Станция
Станция встретила меня гулкой пустотой коридоров и кровавыми потеками разгорающегося рассвета на стенах. На транспорте, доставившем меня на орбиту планеты, действовало земное время, здесь же приказы отдавало местное светило. Сдвиг составлял шесть стандартных астрономических часов. В обратную сторону. На корабле сейчас правил балом обед, здесь же еще и до завтрака было далековато. По небу только начинала раскатываться ковровая дорожка зари. Вполне, кстати, привычная для меня - пурпурно-алая. Ну что же, легче будет привыкнуть к новой обстановке. Тем более что, судя по информации, выданной бортовым компьютером доставившей меня сюда капсулы, другие особенности здешнего мироустройства столь незначительны, что не должны вызвать отторжения. Опять же бонус в виде лишних шести часов жизни - неплохой зачин.
Знакомство с базой я решил начать с уборной. К этому подвигали логика и полуторачасовой трансферт с орбиты. Уже после можно выбрать подходящий жилой отсек и перенести в него вещи. А еще нужно найти место для контейнеров с едой.
Перед консервацией со станции вывезли все более-менее ценное, и в первую очередь - запасы пищи, поэтому пришлось запастись необходимым продовольствием самостоятельно. Продуктов взял с запасом, на полмесяца вперед. Это было, пожалуй, даже чересчур, однако чем черт не шутит. Страховка никогда не помешает, хотя для себя я решил, что справлюсь с этим делом за неделю. Семь дней и ни минутой больше. Тем более что транспорт, доставивший меня сюда, мог совершить обратную операцию как раз через неделю. Или две. Или три. Но я-то в себе уверен. Абсолютно уверен. Стопроцентно.
Итак, время пошло. Ну, где же этот дурацкий туалет?..
30 минут на станции
- Позвольте приветствовать вас на исследовательской станции "Дзетта-1"!
Ммать!..
- С прибытием, Друг!
Твою!.. Сердце ухает вниз. Больно врезается в прорезиненные стельки и отскакивает обратно. Глухой стук подтверждает, что встреча пола и ящиков с едой произошла. Крышка одного из них не выдерживает. Брызжут в стороны пластиковые упаковки. Грохочут раскатывающиеся жестяные банки. Я резко разворачиваюсь, на рефлексах втягивая голову в плечи и одновременно заслоняясь руками.
- Рад видеть вас на борту, Друг!!
Полупрозрачная лицевая пластина робота горит ровным синим светом. Поза - корпус наклонен чуть вперед, колени немного согнуты, руки свободно опущены и слегка развернуты ладонями вперед - излучает доброжелательность. Фу ты, напугал.
Робот-повар. Стандартная, пусть и безнадежно устаревшая модель. Чего стоит одно только пластиковое забрало вместо лица. Средние века. Хорошо хоть с цветовой индикацией эмоций. Хотя какие, к сатане, у него могут быть эмоции. Ерунда. Тем не менее, нафталиновый болван сейчас полон желания угодить. Гладкий лик светится чистым сиреневым: - Чего-то желаете?
- Ты откуда взялся то, железяка? - я чувствую, как напряжение капельками пота выходит из тела, хотя сердце продолжает судорожно биться в клетке из ребер.
- С вашего разрешения, Друг, меня зовут Алан, - робот стремительно бледнеет.
Обиделся что ли?
--
Ладно, не обижайся, металлический. Не ожидал я, что здесь кто-то есть. Не по себе стало.
--
Прошу меня извинить, Друг, - "лицо" робота снова набирает благожелательный оттенок. - Не хотел причинить вам испуг.
--
Не хотел причинить говоришь?
--
Прошу прощения, но я всего-навсего повар и могу ошибаться в подборе слов.
--
Ладно, не важно. Лучше скажи, откуда ты здесь?
--
До вашего появления я находился в "спящем" режиме. Осуществлял зарядку своих энергетических систем.
Теперь понятно, почему я не заметил его сразу. Ниша для подзарядки расположена так, что абсолютно не видна от входа. А если учесть, что я не ожидал никого увидеть... Сердце, наконец, возвращается к обычному ритму работы. Я почти спокоен.
- Да я не о том, логичный ты мой. Почему ты ЗДЕСЬ? На станции.
- Моя задача обслуживать людей, которые на ней живут.
- Тех ученых, что работали здесь? - на всякий случай уточняю я.
- Да, Друг.
- Но после того, как их, - я слегка запинаюсь, стараясь подобрать нужное слово. Иногда это так трудно сделать: - Как их, скажем так, не стало. Почему тебя оставили?
- Я не знаю. Быть может, обо мне просто забыли?
Ага, забыли. Смешно. Скорее специально не вспомнили. Кому нужен старик? Верно -никому, вот его и оставили здесь умирать. Так больше похоже на правду. Да. Но даже роботам не нужно говорить всего: - Ладно, не бери в голову. Это даже хорошо, что ты здесь.
- Да, Друг.
--
Слушай, почему ты все время называешь меня другом?
- Так я настроен.
- А как ты называл тех, что были здесь раньше?
- По именам, Друг.
- Хватит! - моя резкость сгоняет с "лица" робота краску. - Не называй меня так!
- А как тогда?
- Ну, хотя бы...господином. Да, точно.
- Как вам будет угодно, Господин.
- Так-то лучше. Кстати, как там, ты сказал, тебя зовут?
- Алан, Господин.
- Почему Алан?
- В честь одного из известнейших шеф-поваров прошлого - Алана Дюкасса.
- Ясно. Нет, мне это не подходит. Я буду звать тебя... Буду звать... слушай, а какой сегодня день?
- Пятница. Пятнадцатое июля две тысячи...
- Ясно, ясно. Ну вот. Теперь ты - Пятница.
- Как вам будет угодно, Господин.
- Ты мне нравишься. Молодец. Да, вот тебе первое задание - приберись-ка тут.
- Будет сделано, Господин.
Робот начинает быстро собирать рассыпавшиеся продукты. Затем неожиданно останавливается. Его голова снова меняет цвет. Розовый - любопытство. Неужели ему знакомо это чувство?
- Господин, могу ли я поинтересоваться?
- Спрашивай, - меня вдруг окутывает благодушие. Конечно, такая удача - личный повар в моем распоряжении. Никакого сухого пайка или полуфабрикатов. Только здоровая, вкусная пища. И так целую неделю.
- Я бы хотел узнать надолго ли вы здесь? И с какой целью прилетели? Господин!
Ого. Вот оно как. Но у меня очень хорошее настроение, поэтому я готов рассказать.
- Ну что же, Пятница, это совсем не секрет.
Я наблюдаю за тем, как он скользит по полу, собирая разлетевшиеся коробочки и упаковки, а слова сами слетают с языка.
Через несколько минут робот уже знает, что я сыщик, эксперт по поиску ответов на сложные вопросы. Работаю в независимом агентстве. Что меня наняли родственники ученых (неужели вы думали, что у них нет близких?), которые работали здесь. Тех троих, кого он звал по имени. Что моя задача выяснить как можно больше о произошедшем здесь самоубийстве. Докопаться до сути.
"Вы думаете, что кто-то мог их убить?" - спрашивает он. "Нет, конечно. Жизни они себя лишили сами, в этом сомнений нет. Вопрос в том, почему?" - отвечаю я. "Разве теперь это имеет значение?" - снова задает вопрос робот. "Еще какое!" - говорю я.
Все дело в одном малоприметном пункте договора найма на работу. Он специально прописан мелким шрифтом, но присутствует в каждом из трех соглашений, которые заключали с погибшими. Звучит он примерно так: родственники принимаемого на работу, покончившего жизнь самоубийством, вправе претендовать на выплату страховки, если будет доказан факт доведения его до самоубийства. Все ясно? Вот для чего я здесь. Доказав сей факт я получу гонорар и приставку "старший", а родственники - деньги. Все счастливы и довольны. "Понимаешь, стальной?" И на все про все у меня неделя.
Заканчиваем мы, я рассказывать, а Пятница наводить порядок, почти одновременно, и остается только: - Слушай, человекоподобный, а свари-ка ты мне кофейку. Что-то в горле пересохло.
1 день на станции
Я оказался прав. Кроме меня и робота больше никого на станции не оказалось. Несколько засохших цветков в покрытых пылью горшках не в счет. Никаких свидетелей или очевидцев. Пятница, его я опросил в первую очередь, ничего полезного сообщить не смог. "Все было как всегда. Обыкновенное на тот день меню. Завтрак - свежая выпечка, сок, фрукты. Обед - рыбный суп и мясо с зеленью. Ужин" - вот и все, что удалось выжать из его искусственных связок. Изменений в поведении ученых повар тоже не заметил: "Ели с аппетитом. Хвалили. Впрочем, как обычно".
Обследование места происшествия результатов также не дало. Все следы были давно стерты рифлеными подошвами спецназовцев и гладкими - членов комиссии. Конечно, особых надежд их обнаружить я и не питал, но вдруг. Однако не вышло. Ну что ж, в запасе еще были записи с камер наблюдения. Пускай в момент самой трагедии они были отключены, но ведь оставались еще другие материалы, впаявшие в историю часы работы и, главное, досуга ученых. Конечно, все самое секретное было изъято, да это и не важно. Разве можно понять по человеку, увлеченному работой, колдующему над мензурками или погруженному в виртуальность мыслительных процессов, что у него в душе? Конечно, нет. Его нужно видеть в свободное от основной деятельности время. Наблюдать, как он ест, ходит, общается с коллегами, спит, наконец. Из этих записей я надеялся почерпнуть многое. Мотивы. Мне нужны мотивы. Надо найти нечто такое, что ускользнуло от зорких глаз грифов из следственной бригады. Зримые доводы. Итак, начинаем прорабатывать эту линию. Сегодняшний день условно назовем "Киносеанс".
Кстати, в промежутках между просмотром пленок стоит подумать, поискать еще в одном направлении. Есть ведь еще предсмертная записка. Аргумент, решивший в итоге исход всего дела. Что-то в ней есть неправильное. Нечто зыбкое, ускользающее, словно еле уловимый аромат, вьющийся над закрытой кастрюлей. Сможешь угадать, что в ней, не открывая крышку? Нужно только уловить основной ингредиент, главную составляющую запаха, и тогда ты вычислишь название. Если, конечно, знаешь толк в кулинарии. Так и здесь.
Решено: день посвятим просмотру хроники жизни станции и параллельной разработкой темы записки. Отлично, но начать все-таки стоит с завтрака.
1 день, 30 минут
- Слушай, а вкусно. Очень.
- Я старался, Господин. Рад, что вам понравилось.
- Не то слово! Великолепно. Ты молодец. Так держать.
Я уже собираюсь уходить, когда: - Господин?
- Да?
- Как продвигается ваше расследование?
- Расследование? Ну, пока особо похвастать нечем, но я работаю.
- Удачи вам, Господин!
- Хм, спасибо.
3 дня
Экран монитора, на котором еще минуту назад жили цветные картинки, внезапно ослеп, оставив меня наедине со своими мыслями. Кончилась последняя запись. Понадобилось всего двое суток, чтобы просмотреть их все. Последний месяц жизни станции уместился в два дня. В режиме ускоренного воспроизведения. Формат - один к трем. На такой скорости маленькие фигурки не ходят - бегают, не едят - перекусывают. Беседы сводятся к короткому обмену фразами, а долгие душевные чаепития - к жадному утолению жажды, длиною в несколько глотков. Да, оказалось, что все свободное время ученых было отдано разговорам, сдобренным огромными порциями чая. Четыре, иногда пять раз в день. И так на протяжении месяца. Ничего больше. Никаких странностей в поведении, свойственных потенциальным самоубийцам: внезапных взрывов гнева, истерик, неприязненного отношения к коллегам, затворничества или чего-то подобного. Ничего такого, чего можно ожидать от психологически подавленных людей, не желающих жить. Наоборот. Опрятно одеты, улыбчивы, уравновешены. Любят вкусно есть и долго спать. Они явно получали удовольствие от разговоров друг с другом за рюмкой чая. А в итоге? Три мертвых ценителя простых житейских радостей безвольно сидящие в центральном зале станции. С милым дополнением в виде лишнего отверстия в голове. Зачем они это сделали? Почему? А ведь где-то на Земле остались их родственники. Думали ли они об этом, когда подносили пистолет к виску? О чем вообще думали? Что хотели доказать? Кому?
И еще эта короткая записка в два слова: "Все напрасно". Что это значит? Напрасно жить? Работать? Что? Твою же мать. Я ничего не понимаю.
Все сходится к одному - групповой суицид на фоне временного умопомрачения. Как в протоколе. А что остается? Ну не мог же он, в конце концов, их убить. Хотя...
Начальник станции. Вы поспорили. Не сошлись во мнениях и тогда он отключил камеры и хладнокровно сделал два выстрела. Потом написал записку, инсценировав самоубийство, и... застрелился сам.
Блин. Сам-то зачем? Ну, наверное, понял, что был не прав, а исправить уже ничего нельзя, вот и наложил руки.
Тьфу, бред какой-то. Чушь. Глупость. Да, кажется, я запутался.
3 дня, 30 минут
- Что это?
- Что именно, Господин?
- Вот это! По-твоему это еда?
- Разве с ней что-то не так?
- Он еще спрашивает! Разве это тосты? Угли какие-то. А вот это? Это что, я тебя спрашиваю?
- Пудинг. Овсяный. С яблоками.
- С я-а-а-блоками, - я пытаюсь передразнить робота. Получается из рук вон плохо, что еще больше усиливает раздражение: - Это бурда пересоленная. Мерзость.
- Но, вчера вам понравилось.
- Ты что со мной спорить вздумал? - взгляд-клинок по самую рукоять в безликую маску, быстро набирающую цвет спелого лимона. Желтый - признак стыда. Все ведь понимает, зараза. - Нет? Правильно. Да, Пятница, сегодня ты меня разочаровал. Надеюсь в первый и последний раз. На всякий случай пробую еще одну ложку: - Тьфу, гадость. Я надеюсь ты понял меня?
- Да, Господин.
6 дней
Шесть дней. Раз, два, три, четыре, пять и шесть. Три плюс три равно шесть. Четыре плюс два. Пять плюс один. Шесть и ноль. Ноль. Зеро. Пусто. Ничего. Именно так - ни-че-го. Ни малейшей зацепки. Словно застрял на беговой дорожке. Истратил все силы, но не продвинулся вперед ни на йоту.
Внутри раскаленная добела вольфрамовая нить. Тронь - руку сожжешь. Это накопившаяся злость. На себя, на станцию, на этих больных на голову самоубийц, на всех. Того и гляди она лопнет, расплескав вокруг себя огонь. Нет, к ней прикасаться никак нельзя. Пусть горит. Быть может, мне повезет, и она просто истлеет, не задев жизненно важных органов.
В запасе остался еще один день. Что можно сделать? Во-первых, пересмотреть записи, чтобы увериться, что ничего не упустил. Во-вторых, снова обойти всю станцию - в очередной раз убедиться в отсутствии следов. Что еще? Я уже исчерпал логику. Здравый смысл извинился и отступил в сторону. Опыт развел руками. Осталась только она - надежда. Упрямая соперница самого неуютного на свете чувства - безысходности. Неудобного настолько, насколько может быть неудобен отказавший на километровой высоте парашют.
Надежда на положительный исход. Жаль только время поджимает. Да что там, по сути его совсем не осталось. С этим придется что-то делать. Пожалуй, можно подать весточку капитану доставившего меня к планете транспорта и задержаться здесь еще на неделю. Запасов еды хватит.
Да, правильно, так и следует поступить. В спокойной обстановке, не торопясь осмыслить все еще раз. Вот только с обжигающей струной внутри нужно что-то делать.
6 дней, 30 минут
- Вам понравился завтрак, Господин? Творог был достаточно легким?
- Отвали!..
- Что-то не так?
- Да пошел ты...
10 дней
Кто-то раскинул в моей голове ловчую сеть. Мелкая ячейка и тонкие полупрозрачные струны. С их помощью этот некто вылавливает мысли. Смешно. Улов то явно не богатый.
Я закрываю глаза и практически вижу радиальные кевларовые нити, перечеркнутые раскручивающимися спиральными. Если качнуть головой, то гибкая конструкция начинает мерно раскачиваться. Вперед-назад, вперед-назад. Забавно. С трудом заставляю себя разлепить веки.
Сегодня десятый день моего пребывания на станции. Или одиннадцатый. Мне все труднее сосредоточиться на чем-то определенном. Паутина колышется - вперед-назад. Не помню, когда я спал последний раз. По-моему две ночи назад. Или три? Вперед-назад. Вперед-назад. Это мерное покачивание завораживает. Усыпляет. Единственное желание сейчас лечь и закрыть глаза. Поставить время на паузу. Забыть про плетеные узоры в голове. Про станцию. Про трех сумасшедших ученых и робота со странным именем Алан Дюкасс. Хотя бы на час.
10 дней, 30 минут
- Где мой кофе?
- Закончился.
- Не понял?!
- Ваш кофе закончился, Господин!
- Ты смеешься надо мной, робот?
- Нет, Господин. Вы действительно все выпили.
- Выпил? Да как я мог выпить ВСЕ. Признайся, наверное, просыпал половину, а теперь на меня перекладываешь. Ведь так?
- Нет, Господин, не просыпал. Вы выпили.
- Да нет, не может быть.
- Может.
- И что теперь? Пятница, родной, а если еще поискать? Может там пару ложек наберется.
- Мне очень жаль, Господин.
- Жаль ему. Металлолому ходячему! Болванке ржавой! Жаль! Засунь себе свою жалость знаешь куда.
- Куда? - румяная простота.
- Туда откуда достал.
Хорошенькое такое начало дня. Легкое, воздушное. Как будто у тебя из под ног выбили почву, и ты вот-вот поцелуешь копчиком землю.
- Господин?
- Что?
- Я могу предложить вам альтернативу?
- Какую?
- Есть чай.
- Какой чай?
- Очень неплохой. Из местных трав. Он хорошо тонизирует, а вам, мне кажется, сейчас это крайне необходимо.
- Тебе-то откуда знать, что мне сейчас нужно.
- И все же я бы рекомендовал вам попробовать.
- А кто-то его уже пил?
- Конечно. Мои предыдущие хозяева.
Вот оказывается, что было в кружках наших ученых. Может стоит попробовать?
- А что за травы такие?
- Местные. Растут около станции. Недалеко.
- И как вы додумались их заваривать?
- Не я.
- Понятно. Анализ то проводили? Не ядовитые?
- Исключено, Господин!
- Ладно, уговорил. Куда от тебя денешься. Давай сюда свой чай. И прекрати называть меня господином.
11 дней
Наконец-то я по-настоящему выспался. Первый раз после прилета сюда. И пусть предыдущий день, как и все прошлые, не принес ничего нового, зато усталость, наконец, перестала меня душить. Надо поблагодарить Пятницу - после его чайных процедур мне действительно стало легче думать и, кажется, даже дышать. Не зря, оказывается, местные травки пользовались здесь такой популярностью. Мозги они прочищают основательно. А какие мне сны снились! Загляденье. Всю ночь грезилась еда. Она была так реальна, что проснувшись, я все еще чувствовал на языке ее вкус.
Сначала были блины. Стопка солнечных дисков, истекающих масляным ароматом праздника. Чашка сметанной приправы прилагалась. Потом были суп-пюре из овощей и рыбные шашлычки, таящие во рту, стоило им там оказаться. И жареная картошка с чем-то неуловимо-вкусным, родом из самого детства. Быть может с грибами?
Я проснулся от зависти к самому себе. Со счастливой улыбкой на губах. Кажется даже стал немного добрее.
11 дней, 30 минут
- Ты, что испек блины? - сказать, что я удивлен, значит, ничего не сказать.
- Да. Захотел вас порадовать, Артур Евгеньевич.
- Да уж. Тебе это удалось. Точно, - таких совпадений не бывает. - Но почему именно блины?
- Не знаю. Так захотелось, - бирюзовый - цвет смущения?
Может все-же случайность? Ага, держи карман шире.
- А раньше у тебя возникали такие желания?
- Да, иногда.
- И это не удивляло твоих бывших хозяев?
- Нет, они воспринимали это очень хладнокровно, как будто знали заранее.
"Как будто знали" - занятная формулировка. Как интересно! Над этим стоит подумать.
- С чем будете, Артур Евгеньевич? Есть сметана и варенье. Яблочное.
Вот снова. Тихо, тихо, только не нужно спешить. Нельзя спугнуть удачу.
- Нет, яблоки больше не могу. Давай сметану.
- Чай?
- Конечно. Наливай.
12 дней
Мои самые смелые предположения подтвердились.
На обед металлическая реинкарнация Алана Дюкасса подала мне суп-пюре и рыбные шашлыки из семги. Превосходно приготовленные, они таяли во рту, даря ощущение уже пережитого праздника живота. Дежа вю. На мое очевидное спокойствие по-поводу необычного меню робот ответил невозмутимостью. Видимо ему было к этому не привыкать.
На ужин я шел со стойким ощущением, что разгадка кроется где-то на дне тарелки с жареной картошкой. Если, конечно, она будет. Интуиция не подвела. Жареха с грибами подарила мимолетную радость возвращения в юность и понимание того, что прожив половину жизни я, наконец, стал провидцем.
Однако будучи человеком разумным я одернул разыгравшуюся фантазию и принялся искать причины произошедшей метаморфозы. Что оказалось довольно просто. Нужно было всего-навсего найти точку отсчета, а дальше пазл сложился сам собой.
Чай. В нем все дело. Видения начались как раз после того, как я впервые его попробовал. Душистый напиток из местных трав. С этаким маленьким побочным эффектом. Вот почему господа ученые вы так часто его пили. Хотели хлебнуть будущего? Что, напились?
Интересно, а как далеко можно заглянуть в будущее. День, месяц, год? Или имеет место накопительный эффект? Об этом стоит узнать поподробнее.
И вот еще: можно видеть только свое будущее или чужое тоже? Если да, то это просто золотая жила.
Пальцы мелко подрагивают, выдавая захлестнувшее меня волнение. Глубоким дыханием стараюсь унять дрожь. Сейчас нужно иметь трезвую голову и холодный разум. Необходимо успокоиться, а попробуй-ка это сделать, когда находка сулит такие выгоды. Нет, нужно все еще раз перепроверить. Может быть, где-то вкралась ошибка? Надо быть абсолютно уверенным, а пока ясно только одно - сегодня я лягу спать раньше, чем обычно.
12 дней, 30 минут
- Чаю, Артур Евгеньевич?
- Давай!
13 дней
Я понял. Нашел разгадку. Вот только радости мне это не принесло.
Все дело действительно в чае. Он дает такой странный эффект. Я бы описал его так: будто стоишь на сцене, а перед тобой закрытый занавес. Ты знаешь, как очутился здесь. В памяти отложились длинные стрелы коридоров, лестничные пролеты, повороты, подъемы и спуски. Снова ступени. Они остались там, за спиной, а впереди только темная ткань театрального полотнища и запах пыли. Горелой на софитах и старой, въевшейся в бархат кулис. Влажной после уборки. Аромат нагретого металла и дерева сценического настила. Канифоли. И поверх всего ясно уловимый острый мускус плоти. Тяжелый дух физической усталости и пота, смрад пережитых эмоций и сгоревших чувств. А еще здесь довольно холодно и почти нет звуков. Их съедает материя сценической портьеры.
Но вот занавес начинает подниматься. Медленно, по чуть-чуть, миллиметр за миллиметром, впуская на сцену шорохи зрительного зала. Лучики света подныривают под колышущуюся бахрому и уже виден край сцены. Распахнутый зев оркестровой ямы. Ряды кресел.
Драпировка продолжает мерное движением вверх, обнажая перспективу. Постепенно - партер, бенуар, амфитеатр, бельэтаж, балконы - открывается весь зал. Пустых мест почти нет. Люди замерли в ожидании - видны их сосредоточенные лица. Большинство из них мне знакомы. Первые ряды заняты родственниками и близкими друзьями. За ними сидят приятели, коллеги по работе. Чем дальше от сцены - знакомых лиц становится меньше, а пустых кресел больше. Мой взгляд скользит дальше, наконец, упирается в темный провал, расположившийся сразу за амфитеатром. Маленькая табличка рядом с ним светится ярким, неземным светом. На ней надпись: "Выход". Нет, я не хочу это видеть. Закрываю глаза и для надежности заслоняю их руками. Не могу.
Ночью мне приснился отец. Он лежал на постели, укрытый одеялом и, казалось, крепко спал. Меня испугала его неподвижность, и я подошел ближе, чтобы прикоснуться к папиному, такому родному лицу. Потрогать знакомые морщинки.
Пальцы уперлись в ледяной гранит скул, и словно обжегшись, отпрянули.
Что было дальше я почти не запомнил. По-моему, снилось, что меня уволили с работы. Или ушел сам? Продал квартиру и уехал в другой город, причем так поспешно, что это больше напоминало бегство. Потом было что-то еще. Не знаю. В памяти отложилась только тоска, лохматым вислоухим псом воющая в душе.
Знаете, что самое страшное в знании будущего? Само это знание.
13 дней, 30 минут
- Чаю, Артур Евгеньевич?
- Нет! Хватит, пожалуй.
14 дней
Люди слишком слабы, чтобы видеть будущее. Они не должны, не могут знать то, что их ждет. Так есть. Так правильно. Но иногда настроенный механизм вдруг дает сбой - мы сталкиваемся с грядущим лицом к лицу. И тогда раздается хруст челюстных костей.
Я не разобрался только в одном: что же увидели вы, господа, в своем будущем? Может то, что станцию закроют, а работа доброй половины жизни окажется никому не нужной. И о ней тут же забудут, как о хлебной крошке, улетевшей под кухонный стол. А может вы узрели что-то касающееся всего человечества? Что-то страшное? Я не знаю, а вы уже не расскажете.
Вам необходимо было остановиться, прекратить этот странный, затянувшийся опыт. Но разве можно? Настоящий ученый, исследователь, всегда идет до конца, верно? По этой же причине в ваших еженедельных отчетах нет даже намеков на проводимый эксперимент, так ведь? Уверен, что так. Вы привыкли сначала завершать начатые дела.
К счастью я не ученый - у меня достанет ума не досматривать этот фильм. Хватит сил нажать на "стоп", прерваться. Тем более я узнал все, что мне было нужно. Случившееся здесь - не самоубийство. Не может им быть. Вас вынудили. Вот только доказать это не смогу. Не буду. Иначе придется рассказать и все остальное, что тут произошло, а делать этого я не хочу. Не имею права. Пусть будет так, как написано в официальном протоколе - суицид на фоне временного умопомрачения.
Вот и все. Мне пора домой. Прямо сейчас.