Эрнан Лхаран : другие произведения.

Глава 7. Новообращённый

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

   VII. Новообращённый
  
  Нити... темнее самой Тьмы, едва видимые, с оттенком горечи и блеском тончайших кристаллов шерла... Колкими ледяными прикосновениями они спутались в тонкую паутину, разрослись, цепкими паучьими лапками оплели меня, словно обняли... мгновенными чёрными вспышками, длинными иглами пронзили всё моё тело. В этих лучах, во множестве костлявых когтистых лап я таял, плавился и замерзал одновременно, врастая в лёд, и ураганный зимний ветер рвался сквозь меня...
  Словно шипы того мучительного жуткого трона проросли и пустили корни в моём теле - их поливают лишь мёртвой водой. Сквозь её толщу все прежние ростки - Мари, дом, Лаххи, Камиль, лаборатория, Эликсир - увяли, высохли в один миг и осыпались прахом. Вселенской свечой, багряным солнцем всплыл на миг из мрака туч Лахатар, но тут же скрылся в тени чёрных крыльев: его Врата отныне и всегда закрыты для меня. Лишь мелкие искры памяти о нём спрятались, схоронившись в моих венах.
  Тьма. Но и в темноте очертания становятся яснее, словно обрастают плотью, меняя цвет от чёрного к густо-вишнёвому, бордовому и алому как кровь.
  Кровь, кровь - отзывается эхо. Жаждет, алчет, мечется внутри тела как в недрах бездонного колодца.
  Нити сплетаются в клубок, сгусток, пульсирующий алой звездою со множеством тонких ветвящихся лучей-щупалец... они дышат гремучею смесью жизни и смерти, вдыхая новое бытие в не успевшее остыть сердце... вновь леденят и обжигают, режут плоть лезвиями, высасывая сок по капле, пожирают изнутри, въедаясь намертво зубастыми присосками... Щекочут, колют шипами стеблей, и сухие алчущие бутоны распускаются кровавыми розами нестерпимой жажды...
  Долгожданным ливнем после изнуряющей продолжительной засухи обрушивается поток, он окрашен в совершенный цвет жизни, а вкус божественен, будто забытый, но великий и древний бог на мгновение принял его обличье, чтобы по прихоти своей напоить меня, утолить невыносимый голод, нараставший с каждым мгновением.
  Теперь этот бог - во мне. Он - я - вне жизни и смерти, миров и стихий, в новой, открывшейся мне упоительной реальности, и ласковая Тьма баюкает меня на бескрайних волнах кровавого моря...
  ...пока чьи-то сильные руки не подхватили меня, вынося на берег. Или, быть может, в небеса. Я не видел лица. Не слышал голоса. Не знал имени. Только руки. Красивые мужские руки с тонкими пальцами. Одна обхватила моё тело, и застывшая капля крови сверкнула на пальце рубином. Я хотел лишь коснуться - ладонью, губами, а больше всего - сердцем. Всем собою. Но тело не слушалось меня.
  Клятва. Или обещание. Как вспышка. Никогда не вспомнить тех невысказанных слов. Думаю, я исполнил её и несу до сих пор - как знамя, как Орифламму. Как искры в своей крови.
  
  Снова Тьма.
  Ангел. Ангел смерти - лучистые глаза цвета сапфира или василька, бледное лицо. Проводит белой рукой по моей щеке. Кожа как шёлк.
  - Эрнан, очнись! - голос будто знакомый, с дальнего берега кровавого моря.
  - Ангел, я умер?
  - Нет. Ты не мёртв, но больше никогда не станешь прежним. Я обратила тебя.
   - Ты...
  У этого лица когда-то было имя, я силился его вспомнить, тщетно продираясь назад за прозрачную стену, что выросла до небес.
  - Да. Эрнан, ты не узнаёшь меня? - близко шепчут губы, склонившись надо мной, чёрные волосы касаются лица. Она. Ангел смерти.
  - Я должна сказать тебе... ты вампир.
  Вампир...
  Вспышка. Багровое светило, алая роза-звезда в моей груди шевельнулась, расправила лепестки-щупальца, раскрыла венчик для глотка, предвкушая новый спасительный поток.
  - Да. Прости. Я только так смогла спасти тебя от смерти и от грядущей казни. В городе говорят - ты умер в тюрьме. Но теперь тебе придётся пить кровь.
  - Кровь! - алая вспышка. Проснувшееся во мне создание вибрирует, с каждым ударом пульсации срастаясь со мной, со всем моим существом. Голод, безумный голод охватывает меня, он пустил корни, и сквозь всё моё тело пророс его цветок - неистовая роза в груди... голод сводит челюсти, вонзает острые клыки, жаждет. - Кровь!
  - Но если тебе сложно или страшно сразу принять это, - снова тихий голос и далёкие синие глаза из ниоткуда, - вспомни: быть может, ты кого-то ненавидишь или считаешь врагом...
  - Ненавижу!!! - крик потряс всю Вселенную. Стена рухнула. - Ненавижу!
  Ненавижу... лицо, мутные глаза сквозь прорези колпака, мясистые руки, в которых столько боли! Я знаю, где он! Ненавижу!
  Я выбрался из укрытия, оставив синеглазого ангела, и заковылял по улице, переставляя ноги - они ещё плохо слушались меня. Кости срослись, оставив рваные рубцы, и с каждым шагом просыпалась боль, она подхлёстывала и призывала к мести. Голод стал невыносим.
  Разбив окно кулаком, я пролез в дом. Я - тварь, которую не принял ни рай, ни ад, ни даже Лахатар, нечистая сила, оставшаяся, чтобы отомстить. Крови! - взывала каждая частичка моего тела. Крови!
  Люди. Живые сосуды с вожделенной жидкостью. Его семья. Не важно. Я опустошил их до капли. Он. Он! Прощайся с жизнью, палач! Я страстно желал убивать его медленно, чтобы он испытал всю ту боль, которую причинил мне, я проклинал и смеялся, упиваясь сменой ролей! Он кричал. Он узнал меня! Мысль поразила меня молнией: пока я буду мучить его, он истечёт драгоценной кровью! Неутолимый голод победил, и смерть его была быстрой.
  Кажется, несколько мгновений я видел осколки его жизни, обломки памяти: кричащие от боли рты, бормочущие небывалые признания, возводящие на себя сотни грехов, о существовании которых они даже и не подозревали. Безумные глаза, серые осунувшиеся лица... тела, обожжённые расплавленным свинцом, корчащиеся, пронзённые шипами, изуродованные, вывороченные кости, искалеченные руки и ноги. Я мстил за всех, кто терпел от него эту боль, я высасывал последние капли, но мне хотелось ещё. Я стремился к недостижимой вершине - высшей точке кровавого опьянения и экстаза. Почувствовав, что крови палача больше нет, я как взбесившийся зверь начал раздирать его бесчувственное тело, тщетно пытаясь найти хотя бы несколько капель. Я нашёл их, но кровь мертвеца была густа и холодна, отдавая горечью, как предзимняя вода в замёрзших лужах.
  Сожалел я недолго. Ликуя и упиваясь свершившейся местью, я выбежал на улицу и увидел двух бродяг. Голод вновь взорвался во мне красным фейерверком. Вскоре и они пали жертвами, а тела я бросил в придорожной канаве.
  Ночь прошла быстро. Когда начало рассветать, я почувствовал смертельную усталость и непреодолимое желание спрятаться от грядущего дня там, куда не сможет проникнуть свет. Скрывшись в подвале заброшенного или сгоревшего дома, - я не успел разобрать - я забылся глубоким сном. Так прошла моя первая охота и первая ночь моей вампирской жизни.
  Я проснулся, когда уже совсем стемнело. Только открыл глаза, как меня скрутило от голода. Кровожадное существо, поселившееся во мне, вновь требовало пищи, и с каждым мгновением всё сильнее.
  "Быть может, ты кого-то ненавидишь..." - всплыли в памяти тихие вкрадчивые слова ангела.
  - Ненавижу! - крик или отзыв на этот новый пароль, знаменующий начало ночи.
  Ненавижу! Инквизиторы. Трое. Сухие постные лица в мелких морщинках, крысиная физиономия Бонифация, гнусавый голос:
  "Обвиняемый Эрнест де Лилль..."
  Обвиняемый. Подозреваемый. Виновный. Осуждённый. Приговорённый. К чёртям! Эрнест де Лилль умер в тюрьме под пытками, но вы, "отцы Святейшей Инквизиции" заплатите кровью и жизнью за эту смерть! Не удивлюсь, если при виде криков, мучений и признаний всех обвиняемых, осуждённых и приговорённых вы получали воистину дьявольское наслаждение - такое, как получаю я, упиваясь кровью.
  Я помчался в сторону монастыря - от вчерашних рубцов и ран на теле не осталось и следа. Нашёл быстро. Но как только впился клыками в шею первого из них, бескрайнее кровавое море захлестнуло меня. Его волны лились мне в горло, но мне всё было мало... кажется, временами я различал лица, полные страха, ужаса, но мне не было дела до их чувств - все они были лишь бурдюками или сосудами, наполненными вожделенным напитком.
  Моё зрение изменилось. Я перестал видеть улицы ночного города, хотя ещё по дороге к монастырю различал в полной темноте всё до мельчайших подробностей как никогда раньше, но теперь воздух и весь мир окрасились в бордовый, а потом - в вишнёвый и алый цвет. Я смутно, или, быть может, интуитивно различал очертания улиц, домов, деревьев и различных предметов в кровавом тумане. И этот красноватый мир оплела сеть багряных как закат звёзд и созвездий и соединяющих их алых лучей... они пульсировали, звали, манили, и я знал, что это - сердца и души, люди, наполненные вожделенным эликсиром, лишь на несколько мгновений утоляющим мой вечный голод. Вначале он преследовал меня, потом поселился внутри, в глубине и не торопился отпускать, стал моей сутью, сросся со мной, со всем моим существом. Я находил очередную багряную звезду с тонкими вибрирующими ответвлениями по очертаниям человеческой фигуры, вонзал клыки в тёплую плоть и пил... пока не отбрасывал прочь обескровленное тело. Каждый раз наслаждение всё сильнее захватывало меня, и я был нестерпимо близок к высшей точке экстаза и упоения и неудержимо стремился к ней...
  Я не замечал времени, но, думаю, так прошла не одна ночь с перерывами на дневной сон. Я не смог вспомнить, где прятался от солнечного света, лишь смутные очертания подвалов, запах сырости и влажной оттаявшей земли. Но однажды, наверное, близко к утру, кинувшись к очередному маяку, манящему меня в багряном мареве, я почувствовал что-то яркое и горячее прямо у моего лица. Огонь. От неожиданности я сделал шаг назад. Сильная дрожь пронзила моё тело, и красный туман рассеялся. Передо мной был монах, хотя я находился далеко от монастыря, и моя жертва угрожала мне горящим факелом. Я отпрянул: за время моего кровавого пиршества я успел полностью отвыкнуть от прежних очертаний окружающего мира. Теперь я могу только гадать, какая сила толкнула этого монаха схватить факел и начать размахивать им перед моим лицом, но без этого я вряд ли очнулся бы от своей одержимости кровью, не подозревая вовсе, до чего может довести подобное состояние.
  До самого утра я бродил по улицам, привыкая заново к очертаниям родного города. Рассвет застал меня неподалёку от кладбища, и я пробрался в старый склеп. Кажется, он принадлежал известному когда-то в городе семейству д"Эвре, с которым мы состояли в дальнем родстве, но это я вспомнил потом. Я толкнул каменную плиту надгробия, и она легко подалась. Только тогда я осознал, насколько стал сильнее по сравнению с тем, каким был в человеческой жизни. "Переживший собственную смерть, я более мёртв, чем жив, а потому выхожу ночью, а днём буду спать в гробу", - думал я, вытаскивая скелет с истлевшими остатками плоти, волос и одежды. Тускло блеснули несколько золотых пуговиц. Неплохая находка для грабителя, но мне ни к чему людские ценности: я познал цену истинного бессмертия, текущего по венам. Я вытащил скелет и отбросил в угол, погладив по лысому черепу: будь ты вампиром, дружище, мы стали бы неплохой компанией. Он смотрел на меня чернотою глазниц и, казалось, усмехался. Я залез в гроб, задвинул крышку и проспал до темноты.
  На следующую ночь, насытившись вдоволь, я блуждал, словно пробудившись от дикого кровожадного сна, нагой, каким родился для вампирской жизни, не чувствуя холода, но вновь обретая речь, слова и мысли и вдруг заметил их.
  Они стояли на пустынной улице и будто говорили, не произнося при этом ни слова. Лица были бледны, а от тел не исходило никакого запаха, или это ничтожное мимолётное дуновение заглушал ни с чем не сравнимый пульс или ток холодной и тёмной крови, прекрасной, как лепестки ночных цветов, или манящий поцелуй, или... нечто невообразимое и столь желанное, что я не мог подобрать имени. Какая-то горчинка, капелька яда, алая и близкая, родная, игравшая отсветами в глубине их зрачков. Где я мог видеть эти синие глаза..?
  
  Помню! Ангел... я свершил месть, и он пришёл за мной, приняв двойное обличье - юноши и девушки. Но мне милее она, и прежде чем уйти, она станет моей!
  Кивнув друг другу, они разошлись в разные стороны очень лёгкой, нелюдской походкой, будто с каждым шагом могли подняться ввысь. Кажется, удаляясь, он так и сделал, или я потерял его из виду.
  Она направилась в мою сторону, слегка приподнимая подол длинного расшитого платья. Я спрятался в переулке за углом и наблюдал за нею, но, когда она поравнялась со мной, вышел, протянул руку и сильно прижал к себе.
  - Красивая. Как ангел. Ты будешь моей.
  - Эрни! - вскрикнула она.
  В этот миг я словно обрёл своё имя заново.
  - Я. Эрнан. Идём со мной! - перебросил её через плечо как добычу или трофей и с ещё большей силой ощутил этот новый пульс, и чем быстрее становился он, тем вожделенней. - Я хочу твоей крови!
  Я поставил её на ноги, обнял и слегка коснулся губами её шеи - холоднее, чем у людей - вгрызся клыками и глоток за глотком начал пить прекрасный нектар, такой сладостный и немного знакомый - там, за волнами кровавого моря, за вселенской тенью багряного мира...
  - Эрни! Прекрати! Хватит! - её рука тихонько, почти нежно, но настойчиво похлопала меня по щеке. Я еле оторвался от неё.
  - А?
  - Разве ты не помнишь меня?
  - Ты похожа на ангела смерти. Он приходил ко мне.
  - Я Мари.
  - Мари? - имя знакомое и - да, это лицо... я потерял её, там, очень давно, - Да. Помню. Она умерла в тюрьме. Кажется, потом она приходила. Когда я тоже умер.
  Полная луна на миг выползла из-за туч, осветив её лицо - оно было мраморным. Жемчужным. Перламутровым. Мой синеглазый ангел...
  - Нет, Эрни, ты не умер. Это я, я приходила, чтобы сделать тебя таким.
  - Ты? Или ангел? Он похож на тебя...
  - Я. Надеюсь, ты не жалеешь?
  - О чём? О, нет! Это так вкусно!
  Я снова взвалил её на плечо и зашагал по улице. Она не сопротивлялась и не пыталась бежать, лишь когда мы поравнялись с кладбищем, спросила:
  - Куда ты меня несёшь?
  - К себе. В склеп. Там живу.
  В склепе я положил её на пол, сорвал с неё одежду и набросился с голодной страстью зверя: теперь ты снова моя! Моя добыча, моя жена!
  "А ведь она была моей женой", - подумал я потом, когда мы лежали вместе на полу, не чувствуя холода. Я обхватил её руками, а она вдруг приподнялась и поцеловала меня.
  А я... забыл, что можно целовать. И когда Мари коснулась губами моих губ - всё, что было до и накануне моего обращения, лавиной обрушилось на меня... узнав ангела смерти, я заплакал.
  - Мари, это всё правда было? Вся та жизнь, алхимия, наш сын, ушедший в Лахатар, потом тюрьма, инквизиция и...
  Кажется, при встрече она уже пыталась объяснить, но я не понял её слов.
  - Да. А потом я обратила тебя. Сделала вампиром.
  - Ты? Я думал - я умер, но меня не принял ни рай, ни ад, ни Лахатар. Ангел смерти оставил меня, чтобы отомстить, а теперь вернулся забрать в страну мёртвых. - Я вглядывался в её лицо. - Так это была ты? А как ты такой стала? Я думал - ты умерла в тюрьме.
  - Орландо обратил меня.
  - Орландо... - повторил я, силясь вытащить из памяти образ, лицо с этим именем... синие глаза, длинные чёрные волосы, скрещенные шпаги, - твой брат?
  - Теперь он мой учитель: он обратил меня, и я должна подчиняться ему. Прости, он не разрешил мне видеться с тобой, но я очень просила хотя бы на одну ночь... Я отдала тебе кровь совсем близко к утру, и Орландо звал меня домой. Велел оставить тебя там, в галерее. Я послушалась и только потом поняла, что днём галерея освещена солнцем. Солнце губительно для нас.
  - То-то я днём прячусь! Сплю.
  - Я боялась, что ты этого не поймёшь. Ты сам ушёл оттуда?
  - Не помню. Помню смерть... ангела... то есть тебя. Багровую звезду. Холод. И руки.
  - Какие руки? Чьи?
  - Не помню.
  Она поднялась и начала одеваться. Покачала головой, заметив, что в нескольких местах платье порвано, безуспешно пыталась стряхнуть с него пыль, грязь и комья земли. Шагнула к выходу. Я схватил её за руку:
  - Стой! Ты куда?
  - К Орландо. Он зовёт меня.
  - Не пущу! Ты моя!
  Обхватил её. Она не сопротивлялась. Только теперь заметила в углу скелет:
  - Что это?
  - Хозяин. Мы его гости.
  - Ты спишь в этом гробу?
  - Да. - Близилось утро, и меня начинало клонить в сон. - И ты будешь. Со мной. Ты - моя! Поняла?
  Она легла рядом. Вдвоём было тесновато, и, кажется, спать ей ещё не хотелось. На улице рассветало.
  - Спи, - сказал я и обнял её.
  Проснулся я раньше, и вместе со мной вновь пробудился мой бешеный голод. Мари ещё спала, когда я впился клыками в её горло: вампирская кровь во сто крат вкуснее людской.
  - Эрни, подожди, не терзай меня! - прошептала она, просыпаясь. Я с трудом оторвался. - Я тоже голодна! Вместе на охоту пойдём.
  Мы вышли на дорогу. Я кинулся на первого встречного и выпил всю его кровь на одном дыхании, высасывая до последней капли, а тело бросил в канаву. Так же я поступил и со вторым, и с третьим...
  - Эрни! Хватит! - голос сквозь кровавую пелену. Лёгкая рука коснулась плеча. Я схватил, прокусил эту руку на сгибе локтя и снова ощутил невообразимо прекрасный вкус вампирской крови... пока руку не попытались отдёрнуть.
  - Перестань! - крик прямо в ухо, - Эрни! Стой! Хватит!
  - А? Чего?
  Красный туман медленно рассеивается. Она. Мари.
  - Ты давно сыт! Я наблюдаю за тобой! Почему ты не можешь остановиться? Ты убил уже четверых! Ты совсем дикий какой-то!
  - Я?
  - Да. Нам нельзя так: тебя могут выследить и убить.
  - Кто? Люди? Да я сильнее любого из них!
  - А если их больше? Монахи и служители церкви знают о существовании таких, как мы.
  - Служители церкви? Я отправил на тот свет инквизиторов, что допрашивали меня! Разве нас можно убить? Кажется, кто-то из моих жертв пытался ткнуть меня кинжалом. Вначале было больно, но кровь заглушила всё. Я забыл, и рана заросла.
  - Нет, не кинжалом или шпагой, но солнечный свет и огонь губительны для нас. Тела вампиров воспламеняются быстрее и сильнее, чем человеческие.
  Я вспомнил монаха с факелом.
  - Со времени обращения ты положил столько народу, - продолжала Мари, - что нам приходится заметать следы за тобой. Ты бросаешь трупы прямо на дороге или в канаве!
  - А ты? - удивился я. - Разве нет?
  - Смотри!
  Некоторое время она выжидала за углом. Потом, завидев одинокого горожанина, подошла, заговорила с ним, увлекла в тень и там наклонила его голову, словно обнимая... Я считал глотки. Семь. Они отозвались во мне отдалёнными ударами колокола. Сжав кулаки, я еле сдерживался, чтобы не присоединиться к ней, пока не почувствовал на ладонях струйки крови: раньше я и не замечал, что ногти мои немного выросли и заострились, став похожи на когти.
  К моему удивлению, когда Мари направилась ко мне, человек даже не упал, а, лишь слегка пошатнувшись в первый миг, медленно зашагал по улице.
  - Ты не насытилась. Семь глотков - это очень мало.
  - Он не единственный. Будет и второй, и третий...
  - Скучно.
  - Ты понял? Иначе ты навлечёшь беду и на себя, и на меня, и... на Орландо.
  - Он мне не нужен. А ты решила меня учить?
  - Я должна тебя учить, потому что обратила тебя. - Мари оглядела меня. - Ты так и ходишь без одежды?
  - А зачем? - удивился я. - Мне не холодно. В чём обратили, в том и хожу. Я ведь не живу среди людей.
  - Но появляешься в городе. Тебе не кажется, что люди должны принимать нас за себе подобных?
  - Чего?? Какая разница, что обо мне думает еда? - я встретив её умоляющий взгляд и решил согласиться. Для разнообразия. - Ну, если ты так хочешь...
  Скрылся в тёмном переулке, но вскоре вернулся. Мари, увидев меня, тихо вскрикнула. Будь она человеком, наверное, упала бы в обморок:
  - Что это? Какого проходимца ты раздел?
  - Первого встречного, - хохотнул я, осматривая свой "наряд", который оказался мне слишком велик: грязная рубаха местами порвана, на коленях штанов дыры, куртки нет вовсе, а башмаки болтаются на ногах, при каждом шаге норовя свалиться. - Тебе не кажется, что в эту пору в городе проще найти бродягу, чем дворянина?
  - Ты неисправим... - вздохнула она и, шёпотом, думая, что я не услышу, произнесла: "И почему вы с Орландо такие разные?"
  - К чёрту Орландо! Ты моя! - Я вспомнил вчерашнюю ночь в склепе. - Скажи, а если ты родишь, наш ребёнок тоже будет вампиром? Будет пить вместо молока кровь?
  Вместо ответа Мари вдруг закрыла лицо руками. Заплакала. Слёзы были чуть красными, словно смешались с кровью.
  - Я больше никогда не смогу родить ребёнка... - всхлипывала она.
  - Почему? Ведь ты была моей. Вчера.
  - Была... - она отняла руки от лица, мокрого, в красноватых потёках. - А зачать не смогу. И ты не сможешь породить детей, потому что у вампиров детей не бывает. Наверное, потому что мы пережили собственную смерть. А я... - она говорила, захлёбываясь, глядя в стену прямо перед собой, - я так хотела сына... да, сына, наследника, не огненного, как Луи...
  - Лаххи.
  - Да... другого. Обычного, человеческого. Моего сына.
  Ревность бешеной кровью вскипела во мне:
  - От Орландо?! - я притянул её за плечи. Ткань платья затрещала. Мгновение я смотрел в глаза Мари, но потом оттолкнул её. - Иди к нему! Иди! Проваливай!
  Она отступила на шаг. Глаза её сверкнули, и впервые вместо того, чтобы, по своему обыкновению, опустить голову и медленно пойти прочь, как было в человеческой жизни, Мари заговорила тихо и взволнованно:
  - Да, я хотела детей, а Луи погиб, прожив всего два года...
  - Лаххи ушёл.
  - Я не верю... с тех пор я больше ничего не знаю о нём. Ты не хочешь признавать или огорчать меня, но... он сгорел в огне.
  - Совсем спятила? Ты видела, что он шагнул в огонь и исчез - и это ты называешь - сгорел?
  - Это всё ты, ты во всём виноват! - шёпот перешёл на крик, - ты хотел взять его с собой к цыганам! Потом твоя сестра приехала к нам и пропала! Из-за тебя мы попали в тюрьму! Нет, не подходи, не прикасайся ко мне! Из-за тебя я стала такой! Каждый вечер я просыпаюсь от голода, и мне нужна не пища, а кровь!
  - Неужели ты так и не привыкла? Не нравится вампирская жизнь? - поразился я. - Не я обратил тебя, а ты - меня! Что стоишь? Катись к своему ненаглядному Орландо! Лучше бы ты за него вышла замуж!
   - Да, лучше! Жизнь убийцы, проходимца и кровопийцы тебе более по душе, чем добропорядочного дворянина...
  - Какой я теперь, чёрт подери, дворянин? Я еретик и колдун - забыла? - и моя душа оказалась настолько черна, что не смогла очиститься огнём! Вот что болтают в городе! Но на самом деле всё ещё хуже: ни мир мёртвых, ни даже Лахатар не пожелал принять меня! Ты всё жалеешь о человеческой жизни! Мы можем быть вдвоём - вечно! - молодые, сильные и свободные! А ты плачешь о еде, семье и детях! Ступай к своему Орландо!
  Она пристально посмотрела на меня, быстро развернулась и пошла прочь - я слышал лишь эхо её шагов по вымощенной камнем улице.
  Я остался один.
  На следующую ночь я вышел на охоту и больше не пытался найти Мари или заговорить с нею - наоборот, ощущая её присутствие где-то неподалёку, пытался держаться на расстоянии. Я привыкал к новым вампирским чувствам, ставшим сильнее и острее, вспоминал то, что осталось за невидимой стеной до обращения - перепутанное, сломанное и забытое и пытался как-то выстроить в одну, пусть кривую и прерывистую линию. Вернувшись окончательно из моего багряно-кровавого царства, я будто заново учился говорить и думать, слышать и понимать, а не только бессмысленно бродить по улицам в поисках очередной жертвы, пытаясь достичь высшей точки упоения, которая всё так же далека как луна за облаками...
   Я выпил кровь двоих и, уже почти насытившись, вспомнил вчерашний разговор с Мари, предшествовавший ссоре, и разнообразия или эксперимента ради решил испробовать её способ. Я пил медленно, подражая ей, и вдруг уловил, что вместе с глотками крови начинаю видеть воспоминания и мысли своих жертв, словно перелистываю ожившие страницы и иллюстрации их книги жизни. За самыми яркими, свежими, зачастую недавними следовали другие, слегка потускневшие и истёршиеся, а вслед за ними - совсем забытые. О, нет, для меня не были интересны картины судеб, отпускал ли я людей живыми или бросал мёртвыми. Мне было безразлично.
  Решив продолжить свои наблюдения, я заметил человека, торопливо идущего по дороге. Должно быть, он возвращался домой. "К смерти своей торопишься", - мысленно усмехнулся я, появившись рядом с ним, вонзил в его шею клыки и, кажется, забыл о счёте глотков, отдаваясь кровавому потоку как в первые свои ночи. Всё то, что пыталась объяснить мне Мари, казалось лишним, надуманным по сравнению с этим ни с чем не сравнимым вкусом. О, нет, он не "солёный" и тем более - не "железистый", как привыкли говорить люди, он разный. О вкусе крови и его оттенках можно рассказывать неизмеримо долго - всё равно, как если бы кто-нибудь, лишённый зрения с самого рождения, спросил: "Какого цвета весь этот мир?" Я не спешил, но смаковал каждый глоток, и... воспоминания этого человека показались мне смутно знакомыми. Позабытое лицо возникло в моей памяти... он знал Камиля?
  - Клод? - я резко оторвался от него.
  Он ничего не понял, лишь слегка пошатнулся и, почувствовав слабость, решил, что ему на мгновение стало дурно. Я успел выпить лишь несколько глотков его крови. Посмотрел на меня, сдвинув брови, силясь вспомнить, и вдруг глаза его широко раскрылись, в них засияли огоньки радости:
  - Эрнест? Вы! Не может быть... простите... господин де Лилль? Возможно ли это? Вы живы?
  Он старался говорить шёпотом, но не мог скрыть изумления. Оглядел меня: моя одежда больше подходила уличному бродяге, чем дворянину.
  - Вам нужна помощь? - спросил он, решив, что мне удалось бежать из тюрьмы. - Вы очень бледны. Вы не ранены?
  - Нет.
  - Что бы с вами ни случилось, я никому вас не выдам и постараюсь сделать для вас всё, что в моих силах. Вы столько сделали для Камиля, моего покойного брата...
  Я не верил своим ушам, не верил даже его мыслям, которые, сам ещё не осознавая, слышал почти как свои собственные. Неужели в прежнем, покинутом мною мире у меня остался верный и преданный друг? А я сейчас едва не убил его... Но чем он теперь может мне помочь? - нас разделяет стена, точка невозвращения, имя которой смерть. Я еле нашёл слова для ответа:
  - Нет, мне ничего не надо. Благодарю.
  Он ослабел от потери крови, и я провожал его до дома. Подумать только, я помогал своей жертве! Опираясь на мою руку, Клод заметил, что она слишком холодна и снова предлагал помощь, считая, что я мог подхватить лихорадку. Прощаясь у порога, он сказал:
  - Благодарю вас. Умоляю, господин де Лилль, вам нельзя оставаться в этом городе, - на миг он замолчал, прикусив губу, произнеся этот горький каламбур. - Уезжайте немедленно, и как можно быстрее! Здесь вас слишком хорошо знают, и слухи о вашей смерти уже разлетелись по городу. А вы ещё так молоды... зря вы пренебрегаете моей помощью: лошадь, одежда, хоть, к сожалению, и не дворянская, запас провизии и немного денег - всё, что я имею - к вашим услугам. - Он вновь взглянул на меня. - Если вы больны или ранены, мой дом открыт для вас, ведь я врач. Повторяю, я сделаю для вас всё, что могу.
  - Спасибо, Клод, - ответил я и посмотрел ему в глаза, - но лучше ступайте в дом и навсегда забудьте о сегодняшней нашей встрече.
  Взгляд его на мгновение остекленел, он посмотрел на меня невидящим взором, кивнул, будто случайному прохожему, который довёл его до дома, пробормотал "благодарю, до свидания" и закрыл дверь.
  Это потом я понял, что вампиры могут не только слышать мысли смертных, но и приказывать им поступить так или иначе, и человек, не задумываясь, последует этому приказу.
  Я брёл по улице, удивляясь, что в нынешнюю жизнь постучалась одна из теней прошлого. А ещё где-то с цыганским табором кочует Рэнья, но я не стану её искать. Подумать только, как вовремя умер Камиль... останься он жить, и ему не миновать инквизиции и допросов. Меня передёрнуло от этой мысли - нельзя с ним так, ведь он... он святой.
  Остатки ночи я блуждал по улицам. Близилось утро. Я собирался направиться в сторону кладбища и до рассвета отыскать могилу Камиля, хотя мои молитвы и воспоминания вряд ли будут кем-то услышаны. Вдруг мой взгляд остановился на остове сгоревшего дома...
  Мой дом сожгли!
  По закону имущество колдуна и еретика, не имеющего наследников, осуждённого на костёр, переходит во владение церкви, но чернь распорядилась раньше: узнав, что я и Мари попали в тюрьму инквизиции, всякие проходимцы, собравшись на улице, сожгли мой дом. Думаю, этим действом верховодили мародёры, надеявшиеся отыскать хотя бы немного золота потом на пепелище.
  Перепрыгнув через ограду, я пролез в пустую глазницу окна и бродил по обугленным развалинам, чувствовал горький привкус гари и пепла, зола скрипела на зубах. Обгоревшие ступени лестницы, ведущей в бывшую лабораторию, обвалились у меня под ногами, но я успел ухватиться за косяк двери. Если б я по-прежнему оставался человеком, я бы неминуемо упал, мне было далеко до нынешней вампирской ловкости. В лаборатории повсюду валялись плавленые огнём и битые склянки, черепки колб, реторт и прочей алхимической утвари. Окно было выбито, в крыше зияла дыра, вероятно, от взрыва. В углу целая куча чёрных хлопьев от сгоревшей бумаги - книги, записи мои и отца, так бережно нами хранимые... и благодаря не опытам, но крови я обрёл бессмертие, а клятву, данную отцу, так и не исполнил. И только атанор был лишь чуть более закопчён, чем во время моих опытов, но остался цел и невредим.
  Прахом всё. Я запустил руку в атанор. Зола. Быть может, она ещё хранит огонь, в который ушла Мэрха? Мне всегда казалось, что в пепле продолжают жить невидимые частицы огня, как искры в моей крови.
  Я подпрыгнул и через дырку вылез на крышу. Ещё совсем недавно этот дом был обитаем, потом... объят пламенем, вокруг толпа зевак, крики, проклятия в адрес "колдуна" ... Наверное, сильно полыхало - гораздо выше цыганского костра, что на мгновение стал Вратами Лахатара. А ведь огонь мог перекинуться и на ближайший дом - да, вот на этот. Мгновение я представлял, как и он полыхает, и багровое пламя, мерцая сквозь кровавые слёзы, пляшет, отражаясь в лопающихся от жара окнах, быстро охватывает всё здание...
  ... пока не понял: это не видение, в соседнем доме пожар! Люди, крича, повыбежали - кто в чём был, раздался звон колокола... какая-то женщина рвалась в дверь, но огненная стена преградила ей путь. Кажется, это хозяйка дома. Обезумев, босая, в одной ночной рубашке и кое-как наброшенной накидке, она с криком ринулась в огонь и вскоре вылетела назад с обгоревшими волосами, кашляя от дыма, вся в саже, но с ребёнком на руках. Кричала она на всю Вселенную: второго сына она не успела спасти...
  Мгновение я видел в предрассветном небе крылатую тень над домом, а в следующий миг эти распростёртые крылья возникли в самой гуще ярого пламени, во плоти и во всей своей огнедышащей красе, глаза как угли или пылающие карбункулы на миг взглянули на меня...
  У него было лицо - полное потаённой силы стихий, но не ужасающее, а прекрасное и, показалось, до невозможности знакомое, столь родное, что я, повинуясь внезапному порыву, упал на колени перед сильнейшей из стихий мира. "Кто ты?" - колотилось в груди. Он не ответил. Я хотел повторить вопрос, но понял, что начисто позабыл слова лахарана. Кто я такой, чтобы спрашивать его? Он не за этим здесь. Я видел, как он держал на руках погибшего в огне ребёнка - не тело, но память о нём, таком каким был накануне пожара. "Забери и меня! - мысленно кричал я, мой беззвучный крик сотрясал небеса, - я твой, Тёмное пламя смерти!" Если бы я знал, что его прекрасные и сильные руки будут касаться меня, лаская обжигающими языками пламени, я бы стремился приблизить время казни и принять костёр словно титул государя. "Я отомстил, я - твой..." Но огромное крыло как вспышка молнии махнуло передо мной, краем задев меня по лицу. Он исчез. А я закрыл лицо руками, пытаясь как можно дольше сохранить кожей это касание, легкое и внезапное, как поцелуй горячего ветра. И только почувствовав утреннюю слабость, поспешил укрыться в подвале своего разрушенного дома. Я надеялся и даже молился этому неведомому богу, чтобы за день огонь перекинулся с соседнего на мой дом, пожирая и сжигая дотла всё, что ещё не успело сгореть в этих развалинах и, вероятно, добрался бы до меня. Конечно, если бы я рассказал о своём самоубийственном желании кому-нибудь из вампиров, тот намекнул бы мне, что нет ничего проще, чем дождаться на крыше восхода солнца. Но, будучи совсем недавно обращённым, я даже не вспомнил рассказ Мари о губительности солнечных лучей, и, лишь только начинало рассветать, чувствуя слабость, инстинктивно прятался в темноту.
  Пробуждение захлебнулось разочарованием: он не пришёл за мной. Наверное, я недостоин. Но чего ради продолжать кровавое существование, ведь я отомстил за себя! Смерть повсюду, повелевает всеми, дёргая за ниточки, как марионеток: боль, болезни, одиночество, страх, чума, инквизиция, пытки, казнь, резня... тонкая и прочная паутина. Почему, вернувшись на пепелище, я так жду, что это тёмное пламя сожжёт и меня? Быть может, избежав приговора, моя душа жаждет костра? Или я всё ещё надеюсь уйти в Лахатар, будто напоминаю или прошу о прежнем выборе... но я пропустил его, или его сделали за меня - я больше не человек и, быть может, даже не саламандра, я - тварь, нежить, вампир.
  Время близилось к полуночи, но я не торопился покидать подвал, и даже голод, обычно терзавший меня, как-то поутих.
  Я ждал, когда придёт он и обнимет меня своими пламенными крыльями, как ждут святого причастия и благословения.
  Я остался на пепелище и в следующие ночи. Голод притупился, будто заразившись от меня безразличием ко всему. Временами мне казалось, что холодная алая звезда с лучами-щупальцами, растворившаяся во мне при обращении, вновь обрела плоть, потемнела и начала сохнуть, став почти чёрной с красноватым матовым блеском. Иногда я проваливался в забытьё, похожее на сон, и мне снилась тюрьма. Меня снова волокут на допрос, сейчас начнутся пытки... я кричу, признаваясь во всё новых небывалых грехах. Палач терзает моё вампирское тело, придумывая одну пытку за другой. Инквизиторам больше не нужны признания, они испытывают моё бессмертие на прочность, и в тысячный раз растянутые на дыбе, хрустят раздробленные кости в тисках...
  Голоса. Я слышал их прежде. Кошмарное видение оставило меня.
  - Ответь мне, взволнованно говорит она, - почему я и чувствую, и не чувствую его?
  - Ничего с ним не случилось, - отвечает он.
  - Тебе легко говорить: не ты обратил его! Если бы мы не поссорились, я бы не чувствовала своей вины перед ним.
  "Поссорились? Так это - Мари?" - узнал я её. Казалось, и ссора наша затерялась за чертой времени.
  - Если он погибнет, - продолжает она, - я никогда не смогу себе простить и не смою чёрное пятно его смерти.
  - Брось, не разыгрывай трагедию, - мужской голос принадлежит Орландо, - он просто уходит в долгий сон. Это гораздо лучше, чем в кровавом безумии кидаться на каждого и оставлять обескровленные трупы посреди улицы.
  - Долгий сон? Что это? Я ощущаю его так уже несколько суток. Будто Эрнан голоден, но сам и не ощущает этого. Значит, он спит?
  - Я не успел рассказать тебе. Иногда вампиры после сильных переживаний или от меланхолии и безразличия уходят в глубокий сон. Они могут спать беспробудно от нескольких суток до десятков или, что довольно редко, даже сотен лет. Во сне они не чувствуют голода, им не нужна кровь, но из-за её отсутствия долго спящий вампир постепенно теряет свой облик и медленно высыхает, становясь похожим на мертвеца, а потом и на мумию. Пока не проснётся и не выпьет крови первой жертвы.
  - Правда? - удивлённый голос Мари. Кажется, ей сложно было поверить в то, что услышала.
   - Да. Оставь его в покое. Пойдём.
  Шаги удаляются. Я снова остался наедине с собой, поблагодарив судьбу, что эти двое не стали искать меня. Мне не хотелось видеть Мари, а тем более - Орландо. Может, и правда уснуть лет на десять или даже сто? Но за такой долгий срок на месте этих развалин люди наверняка захотят построить новый дом и найдут меня...
  Лучше я буду ждать Его...
  В оцепенении прошло ещё несколько суток, быть может, неделя. Кожа начала становиться какой-то сухой. Голод прекратился, но без крови я совсем ослабел, и даже тёмно-красный кровожадный цветок не проявлял себя, сроднившись со мной. Возможно, пройдёт ещё немного, и я действительно провалюсь в долгий сон, о котором говорил Орландо. А пока я остаюсь на пепелище. Ждать.
  Я отомстил. Забери меня, я - твой.
  А если Он не придёт?
  А может - шевельнулось во мне - я сам должен явиться к Нему на поклон и просить? Стать на колени у порога, у закрытых огненных Врат? Но... где их искать? Ни огонька...
  И молнией предо мной вспыхнули слова, произнесённые Мари:
  огонь и солнечный свет губительны...
  Значит ли это, что солнце может испепелить мою плоть подобно огню? Не поэтому ли я прячусь перед рассветом во тьму как зверь бежит от опасности? Ухожу в спасительный сон. Надо лишь выйти перед самым восходом и...
  Я попробовал пошевелиться. Движение отняло все силы. Ещё недавно для меня не составляло труда встать на ноги, но до утра я сумел лишь перевернуться и проползти около двух шагов в сторону лестницы. У меня появилась цель.
  Прошла, быть может, неделя или меньше, пока я добрался до ступеней. После каждого движения я отдыхал, проваливаясь в сон. У лестницы были перила, железные, а потому не сгорели в пожаре. Пять или шесть раз я пытался ухватиться за них, но рука бессильно падала, и снова сон накрывал меня. В одну из таких передышек мне вновь приснилась тюрьма, как я прыгал к решётчатому окну, тянулся к лучам солнца, словно предчувствовал, что вижу их в последний раз.
  Меня разбудили шаги. Человек. Бродяга-мародёр, тщетно надеявшийся отыскать в подвале разрушенного господского дома что-нибудь ценное. Шаги приближались.
  Дьявол! Он споткнулся о мою голову, выронив светильник, который тут же погас. Тяжело повалился на пол. Хрустнула кость. Потерял сознание. Тепло, человечье тепло, пульсирующее по венам! Именно оно подтолкнуло меня, я сумел подняться и вгрызся в его шею. Пульс вливался в меня музыкой небесных сфер, и с каждым глотком силы возвращались ко мне.
  Осмотрелся. До рассвета ещё долго. Кажется, за время своего добровольного заключения я забыл, что за пределами этого подвала существует мир, а не является лишь в краткие передышки сна исковерканными видениями прошлого. И этот человек, а также голоса Мари и Орландо были доказательством тому. Но ведь они двое - вдруг подумалось мне - тоже стали вампирами... зачем? Если ради мести, то - кому? Особенно Орландо. Тогда, быть может, и цель моего существования совсем иная? И вся картина моих ещё недавних представлений о жизни, ставшая почти религией, начала неуловимо и стремительно меняться... Если бы я был нужен крылатому богу смерти, разве он не увёл бы меня с собой ещё во время пожара?
  Я поднялся по лестнице, вышел на улицу и увидел лишь слегка закопчённый, чуть тронутый огнём снаружи соседний дом - наверное, огонь успели потушить. Вспомнил полные пламени глаза, невыразимо прекрасное лицо и, поддавшись порыву, опустился на колени и заплакал.
  "Тёмное Пламя смерти, - шептал я, - вечное и всесильное! Ты не пришёл за мной и не забрал меня, но значит - такова моя судьба. В тот миг, когда ты взглянул на меня, ты зажёг в моей душе огненный цветок, и до этой ночи он неудержимо рвался к тебе как к своему отцу. Отныне и всегда я буду помнить о тебе и любить тебя..."
  - Эрни! - тонкая рука легла мне на плечо. - Очнись, Эрни!
  - Ты? - удивился я. - Ты ведь ушла от меня.
  - Не сердись, прошу тебя. Я была неподалёку, а ты стоял на коленях прямо на дороге и...
  "Молился". - Чуть не сказал я. Да. Самое точное слово. Наверное, впервые в жизни я молился по-настоящему. Я нашёл своего бога, но тогда ещё не успел подумать об этом.
  - Плакал, - продолжала Мари. Я не смогла пройти мимо. Прости, я даже пыталась прочесть твои мысли, но ничего не поняла.
  Я обернулся. В её взгляде перемешались попытка понять, сочувствие и страх.
  - Ты можешь видеть то, о чём я думаю?
  - Да... нет... то есть вампиры могут читать мысли людей и иногда - других вампиров, если они сильнее, или если тот, другой, не пытается скрыть. Не всегда получается.
  - Мысли людей... - задумчиво повторил я. Кажется, она ответила на вопрос, который ещё не успел возникнуть у меня в голове, но обрывки его временами появлялись, не облекаясь в слова. - И говорить им свою волю? Так?
  - Да.
  - А вампиры? Получается, ты сильнее меня?
  - Ненамного, но - да, потому что я тебя обратила. Только по силе крови и способностям, не физически.
  - И всё равно ушла к Орландо. Тогда скажи - зачем обратила именно в ночь перед казнью, не раньше? Тогда, когда на моём теле живого места не осталось? Боялась, что я умру в тюрьме? Или что меня сожгут? - я схватил её за плечи и притянул к себе, когти пропороли ткань платья, впились в кожу, оставляя дыры и пятна на голубом бархате, шитом золотом. Мгновение мы стояли молча, я вновь взвалил её на плечо и понёс в развалины дома.
  - Отпусти! Куда ты опять меня тащишь?
  - Домой! Уже не помнишь, да? Это наш дом!
  - Боже...
  - А ты не знала, что его спалили? Я не призрак, но нечистая сила и живу либо в склепе, либо здесь. Эти развалины принадлежат мне по праву!
  Я поставил её на землю. Мари огляделась и лишь покачала головой. Схватив за руку, я повлёк её туда, где раньше была лаборатория, порог которой она переступала столь редко. К моему удивлению, когда мы поднимались по сломанной лестнице, Мари оказалась более ловкой, чем я. Посмотрела вокруг, тронула рукою закопчённый атанор.
  - Он единственный выжил после погрома и пожара.
  - Зачем ты привёл меня сюда? Бередить прошлое?
  - Нет. Надеюсь, Орландо не найдёт тебя здесь так быстро.
  - Он найдёт меня где угодно. Как и ты. Мы связаны кровью.
  - Тогда расскажи - прямо сейчас! - зачем ты меня обратила? Не поверю, что Орландо надоумил тебя! Я хочу знать!
  - Нет, наоборот - я пошла против его воли... - её глаза были широко раскрыты, и на миг в глубине зрачков полыхнули багровые огни, - это больно и страшно... Помню... мне приснился... дух или демон... с чёрными крыльями... или сам дьявол. Боже, я не понимаю, что говорю, сколько раз я клялась и пыталась забыть это жуткое видение, но не могу... - Мари говорила захлёбываясь, как в бреду, глядя куда-то в пустоту, поверх меня, словно там, на чёрной от копоти стене её кошмар явился вновь, видимый одной лишь ей. - Его жуткие глаза, полные адского пламени смотрели мне прямо в душу. Он сказал: обрати Эрнана. Сделай его вампиром, как ты. И исчез. Вечером я проснулась и рассказала о своём сне Орландо, но он не придал этому никакого значения, только махнул рукой. Сказал, что это моя жалость к тебе и память о прошлом рисует во сне кошмары. И запретил мне. Не знаю, видел ли он мои мысли, но демонический пылающий взгляд преследовал меня до самого утра... Я металась пред выбором: ослушаться Орландо или этого жуткого демона. Мне вдруг почудилось, если я выберу второе, огонь костра во время твоей казни каким-то невидимым, противоестественным образом проникнет в наше дневное убежище и спалит нас дотла... Возможно, это всего лишь страхи, подкреплённые воображением, как считает Орландо, но к концу ночи я устала бороться с собой. Моё тело будто разрывалось на части. Я подумала, что Орландо поймёт меня, и решилась. Да, я послушалась демона, но утешала себя тем, что, как умею, спасаю тебе жизнь. Кажется, Орландо не ожидал от меня такого, а я - от него... рассвет был уже совсем близко. Я приказала тюремщикам немедленно впустить меня, а потом внушила им, что ты умер. Ты был без сознания и, я бы сказала - при смерти. Кошмар... что они с тобой сделали... Я вытащила тебя из камеры и сумела обратить, благо, ничего не напутала. Потом пришёл Орландо. Я не помню, когда он отменил приказ...
   - Какой приказ?
  - Не обращать тебя. Нарушать запрет очень больно. Ведь я подчиняюсь ему.
  - А я - тебе?
  - Нет. Ты свободен. А Орландо учит меня, и я ещё не всё умею, - Мари то ли уходила от прямого ответа, то ли не знала, как объяснить. - Да, я должна бы учить тебя, но не могу. Потом, когда Орландо сказал мне оставить тебя в галерее, я, не подумав, послушала его. Днём я несколько раз просыпалась в страхе, что тебя сожгло солнце. Но ты, вероятно, очнулся и успел скрыться.
  - Не помню... будто кто-то унёс меня, но я видел только руки... Скажи, а демон, который тебе приснился... он чёрно-пламенный с молниями на крыльях и глазами, горящими как угли?
  Мари вздрогнула:
  - Ты что, знаешь о нём?
  Я предпочёл умолчать. Неужели ей приснился мой крылатый бог смерти? Тогда моя догадка, что именно он выбрал меня для вампирской жизни, подтверждается... А вдруг те руки, что пригрезились мне, были его?
  - Ты тоже не веришь мне? - спросила Мари.
  - Верю.
  - Орландо считает, я всё придумала, увидела во сне кошмар, и сама испугалась, - в знак благодарности Мари взяла меня за руку. Некоторое время мы молчали, думая каждый - о своём.
  - А самого Орландо кто обратил? - вдруг спросил я, хотя раньше и не задумывался над этим вопросом.
  - Бертран, - мрачно проговорила Мари.
  - Кто это?
  - Вампир. Очень сильный. Ему больше ста лет. Ведь у вампиров чем старше - тем могущественней.
  В моей памяти внезапно всплыл её рассказ накануне нашей свадьбы об исчезновении Орландо и нечистой силе.
  - Так это он унёс Орландо из окна?
  - Да.
  - Значит, Орландо - его? Ученик или подданный? Вассал?
  - Теперь Орландо свободен. Он ушёл от Бертрана.
  - Почему?
  - Бертран жестоко обращался с ним, причём даже не в наказание, а ради собственного удовольствия. Ему нравится причинять боль. Он злой и жестокий.
  - Разве вампир может быть добрым? Не представляю. Я тоже такой, когда надо было мстить. А сейчас Бертран где? В Лилле? Или уехал? Я ни разу не видел его и не ощущал поблизости.
  - В том замке на окраине. Нас стало слишком много для такого маленького города.
  Воспоминание - оттуда, из-за стены - звезда, сорвавшаяся с небес, искрясь, устремившаяся вниз, рухнув к стенам замка. На следующий день мы с Рэньей долго искали в траве небесное железо, сочиняя про замок страшные сказки: кто войдёт в замок, назад уже не вернётся, оставшись служить колдуну - его мрачному господину. Или, наоборот - волшебнику. И разговор с отцом: "Кто там живёт?" - "Граф... я запамятовал..."
  Вампир.
  А ведь Рэнья в своих фантазиях оказалась не так далека от истины...
  - Эрни, я пойду, - голос Мари выдернул меня из воспоминаний. - Орландо зовёт.
  - Иди, - я рассеянно кивнул, но когда, будто очнувшись, оглянулся по сторонам, Мари уже не было. Я увидел их обоих, удалявшихся прочь.
  В следующие ночи я не встречал их, хотя смутно ощущал Мари где-то поблизости. Кажется, она сказала, что в Лилле стало слишком много вампиров. Ухватившись за эту мысль, я решил, что меня ничего не держит в родном городе: дом сожгли, Мари ушла к Орландо. Я, предоставленный сам себе, могу уехать в любой момент: в Париж, в Лондон, в города, о которых я только слышал - Венецию или Мадрид. В любую страну, хоть в Индию! На край света! И если вдруг я пойму, что устал от одиночества, я смогу обратить кого-нибудь, быть может, даже найду подругу моей бессмертной жизни...
  Смутные женские образы будоражили моё воображение: то юные девы, то прекрасные дамы, ради меня оставившие своих мужей. Надо лишь уточнить у Мари при встрече, как именно передать бессмертие, чтобы вместо обращения не получить обескровленный труп. Я не торопился уезжать и провёл ту ночь в компании продажных девок. Я пробовал их кровь на вкус, прикусывая то за шею, то за руку на сгибе локтя. Это было частью игры, добавляя страсти... но потом я вдруг понял, что представлял на их месте Мари, хотя она, разумеется, никогда не вела себя как они.
  Только теперь я стал осознавать преимущества вампирской жизни. Питаться кровью и спать днём, прячась от солнца - ничтожная плата по сравнению с тем, что я получал взамен. Насколько лучше я стал видеть в темноте! Я могу разглядеть в кромешной тьме всё до мелочей, читать и писать, не пользуясь светильником. Могу двигаться почти незаметно для людей, прыгнуть с крыши или с большой высоты, приземлившись на ноги. Это привело меня в особенный восторг, вспоминая, как раньше, во время наших тайных свиданий с Мари из-за раны, нанесённой Орландо, я сорвался, перелезая с дерева на крышу и сломал ногу. О, как я тогда всю ночь полз домой, мучаясь от боли... но эта боль не шла ни в какое сравнение с той, что мне довелось испытать потом...
  Я вспомнил одну из книг по демонологии - отец брал её у кого-то в Париже на несколько дней и велел мне кое-что переписать. Там было несколько страниц о вампирах, но теперь, выдёргивая из памяти её текст, я подумал, будто кто-то нарочно разместил ложные сведения. Там говорилось, что помимо огня и солнечного света, вампиры боятся распятия, святой воды и почему-то чеснока, обходят стороной церкви, часовни, монастыри и прочие святые места.
  К сожалению, переписанный текст не сохранился - он погиб в пожаре вместе со всеми моими книгами. Но я вряд ли бы спутал и тем более - сочинил такое: у меня с детства прекрасная память на тексты, я помнил, как выглядела та или иная страница, а часто запоминал дословно, о чём она повествовала.
  У кого-то из моих жертв был серебряный крест или кольцо, и эти вещи никак не повредили мне. Однажды во время своих похождений я влез на колокольню, да и обратили меня на территории монастыря. Чтобы проверить действие чеснока, я залез на кухню одного из домов и, увидев связку упомянутого растения, снял её со стены и запустил в спящего повара. Тот, выругавшись, пробудился, но решил, что это шалят поварята. Выглянул в окно, но меня уже и след простыл. Там же на кухне я стащил острый нож и не расставался с ним, нося с собой в сапоге. Теперь, если я убивал во время охоты, прежде чем бросить тело в канаву, маскировал ранки от клыков на шее сильным порезом - пусть думают, что ему перерезали горло, он пал жертвой поножовщины, а не вампира.
  В книге также упоминалось, что вампиры не отражаются в зеркалах и не отбрасывают тени, потому что якобы у кровопийцы, пережившего собственную смерть, нет души. Я сомневался, что моя душа куда-то исчезла после обращения, оставив мне память о моей человеческой жизни, хоть и изрядно потрёпанную. Собственную тень я видел неоднократно при свете луны, фонаря или иного светильника, а покидая гостиницу перед рассветом, я внезапно столкнулся со своим зеркальным отражением. Да, оно несколько изменилось: черты лица заострились, кожа стала бледной как алебастр или слоновая кость, и почти неестественно красными на этом фоне казались губы. Глаза, прежде янтарные или светло-карие теперь горели жёлто-рыжим огнём, а волосы, и прежде красно-рыжие, стали ещё ярче, и только надо лбом и у виска слева появились две седые пряди. Будто какой-то художник, работая над моим портретом, переусердствовал с белилами и огненными красками.
  Я и раньше после обращения замечал белые пряди, свешивающиеся на лицо, но, не задумываясь, откидывал назад. Не раз меня удивляло и то, что где бы я ни прятался днём - в склепе, в развалинах сгоревшего дома или где-нибудь в подвале - пачкалась только одежда, а кожа и волосы всегда оставались чистыми и настолько шёлковыми на ощупь, что с них слетала и скатывалась всякая пыль и грязь. От тела не исходило вообще никакого запаха, оно не нуждалось ни в каких потребностях кроме сна и крови, которая, разливаясь по венам и артериям, отдавала мне силу.
  Временами я, насытившись, стал уходить к реке. Была ранняя весна, и лёд сошёл лишь недавно. Сбросив одежду, я нагишом погружался в её воды и, не чувствуя холода, плыл, подставив лицо луне. Казалось, её невидимые ладони ласкали меня, призрачные губы целовали, а серебристые глаза улыбались. О, нет, я вовсе не был влюблён в это холодное ночное светило как поэты, но, как бывший алхимик, не перестал верить в неё и купался в её лучах на водной глади. Плавать меня научил отец ещё в детстве к великому удивлению Лхаранны и сестёр. И теперь моё тело, спрятав искры пламени где-то в глубине кровавых потоков, сливалось с водою, и, быть может, со всем миром, и лишь выходя из реки, я возвращался. Одевшись, временами я ещё долго бродил по берегу, думая, что, наверное, скоро отправлюсь к морю...
  Однажды я, повинуясь внезапному порыву покинуть Лилль и отправиться навстречу неведомым землям и приключениям, вернулся в город и заметил у ворот одного из домов роскошного белого жеребца на привязи. Я рассмеялся при мысли, что сейчас уведу его, хоть во мне нет ни капли цыганской крови... если, конечно, цыгане по своему происхождению не родня саламандрам - как знать, вспоминая Рэнью.
  Не могу похвастать, что я был хорошим наездником, как, к примеру, Орландо, никто не восхищался мною, как им, видя меня в седле. Я не так много времени уделял верховой езде, но любил лошадей и быстро мог найти с ними общий язык. Сразу я никогда не садился в седло незнакомой лошади, и не потому что боялся. Я знакомился: подходил, проводил рукою по лохматой гриве, а потом гладил, прижимаясь лицом к лошадиной морде, мог дать немножко сена, а ещё лучше - морковину, если была, и нас уже связывала дружба. Я никогда без меры не пускал в ход шпоры, подобно другим господам, которые до кровавых ран раздирали бока своих коней. Неужели риск потерять лошадь не останавливал их? Для меня хороший конь стоил немалых денег, да и сама мысль прихоти ради причинять боль живому существу, зачастую более благородному, чем многие люди, была мне отвратительна. При виде таких всадников я мысленно желал им вослед быть сброшенными в придорожную канаву.
  Но стоило мне приблизиться, как конь захрапел, заржал неистово, взвился на дыбы, будто увидев перед собой стаю волков, метнулся, оборвав привязь, и галопом ускакал прочь.
  Это потом я узнал, что вампиров боится любой зверь, будь то конь, собака или даже лев - панически, словно увидев саму смерть во плоти - если, конечно, сам не отведает хотя бы каплю нашей бессмертной крови. Тогда он может стать и верным слугой, и преданным другом. Но тогда я не знал этого. Я провожал коня взглядом, пока тот не скрылся из виду.
  Не судьба мне уехать в эту ночь, покинув город на белом коне. Словно что-то удерживало в Лилле, какая-то загадка или тайна. Тайна. Я повторил вслух это слово, смакуя его искрящийся привкус, и на миг мне вспомнилась падающая звезда...
  Посмотрел на небо, будто пытаясь в нём найти ответ, но оно было затянуто облаками. И только сердце на несколько мгновений забилось сильнее... но я не сумел разгадать своего предчувствия.
  Вскоре я снова встретил Мари. Подождал, пока она сделает свои несколько глотков и отпустит жертву - в ту ночь я сам давно уже насытился - подошёл и тихонько тронул её за плечо.
  - Эрни! - обернувшись, вскрикнула она и словно спохватилась - я не успела тебе рассказать... если имя Эрнест у тебя связано с чем-то неприятным или страшным, ты мог поменять его при обращении или сейчас, пока прошло не так много времени. Если хочешь, выбери любое другое, но учти: оно останется с тобой всю бессмертную жизнь.
   - Кто? - я даже не сразу вспомнил. - Разве ты не поняла? Эрнеста де Лилля больше нет! Он умер, не дожив до казни! Спроси у любого в городе! Я - Эрнан, и ты это прекрасно знаешь.
  И, помолчав, мысленно добавил второе, то, что связывает меня со стихией пламени, а значит - и со всеми саламандрами Лахатара - Эрнан Лхаран, то есть сын Лхаранны. Отныне и навеки. Я не стал произносить это вслух, так как Мари исказила бы это моё имя так же безжалостно, как и любой местный, обеззвучив мягкое с придыханием "х", произнеся: "Ларан". Это сделало бы меня почти Лораном, что в корне неверно, а теперь, когда я пишу эти строки, близко к оскорблению. Но не стану строго судить её - ведь я привычен к лахарану с детства, и даже мои первые в жизни слова были именно на этом языке.
  Мари покачала головой:
  - Твой выбор.
  Я хотел ответить, что выбор, кажется, кто-то сделал за меня, потому что теперь я не человек и не саламандра, я - вампир. Но вместо этого задал другой, давно волнующий меня вопрос:
  - Скажи, как ты обратила меня? Как сделала из человека вампиром?
  - Я... выпила всю твою кровь и, пока ты ещё был у края смерти, провела когтем на руке, где вены, - она указала на сгиб локтя, - поднесла к губам и дала тебе пить.
  - Много?
  - Нет... не больше десяти глотков, наверное. Близилось утро, и я очень торопилась, - выдохнула она. Кажется, ей было неприятно это вспоминать.
  - А если человек не будет пить и умрёт?
  - Будет. Обязательно будет, хоть и находится без сознания. Это как жаждущему дать воды или еды голодному. Желание избежать смерти, выжить - пусть даже ради другой, изменённой жизни, и никакие убеждения над этой природой не властны.
  - Это тебе Орландо сказал? - её объяснение пестрило чужими словами.
  - Меня больше некому учить.
  "Потом он пожалел, что слишком рано рассказал мне об этом так рано... я лишь спросила, как он сделал меня такой?" - уловил я её мысль.
  - Ты решил кого-то обратить? - спросила она. - Кого?
  - Угадай! Сама говорила, что вампирам читать мысли, а ты, кажется, мой учитель, - поддразнил я её.
  - Это не всегда... нужно. Ты тоже поймёшь. Ответь: кого?
  Я продолжал игру. Мне вспомнилась ночь в гостинице, податливое тело, дышащее страстью, пышная грудь, кудри, разметавшиеся по несвежей постели, полные губы, жаждущие поцелуя, яркая помада, размазанная по щекам...
  - Шлюху из гостиницы, - расхохотался я, - достойный выбор, не правда ли?
  И вдруг, к моему удивлению, в её глазах полыхнула ревность - багровая, дикая ревность:
  - Какой позор! Как ты можешь! - прошипела она.
  - Мне казалось, я сам выбираю, с кем разделить бессмертие. Иди же, ступай к своему Орландо, он правильно не разрешает тебе встречаться со мной! А ты продолжай слушаться его даже против собственной воли как примерная ученица или как служанка, а, быть может - рабыня.
  - Эрни, прекрати! - она схватила меня за руку, но её прикосновение в тот миг было мне отвратительно. Казалось, её ладонь, каждый палец хранит в себе неведомую власть Орландо. И даже эти синие глаза одинакового с ним цвета, на миг вспыхнувшие ревностью от одной мысли, что у меня может появиться другая женщина.
  - Прочь! - я с силой оттолкнул её. Мари не удержалась и упала в лужу. И в тот же миг я почувствовал присутствие. Прибывший Орландо тоже замер на месте, ещё миг назад разрываясь: прийти на помощь Мари или драться со мной. Но не его я ощутил поблизости...
  Вампир появился в то же мгновение, словно материализовался из воздуха. И, увидев его, на миг я словно забыл обо всём. Я чувствовал - он сильнее всех нас троих.
  Очень высокий - более шести футов ростом, немного худощавый, но, вероятно, ещё будучи человеком, он много упражнялся в фехтовании и верховой езде, а может, был воином. Чёрные кудри ниже плеч обрамляли его узкое лицо с выдающимися скулами, казавшееся ещё длиннее из-за испанской бородки клинышком. Тонкий нос с горбинкой - почему-то мне на миг вспомнилось изображение кого-то из Меровингов, копированное со старой монеты - и глаза... как два изумрудных озера с красноватыми бликами на дне зрачков. Или - нет, светлые, как аквамарин или берилл, с лунным оттенком серебра... ярко-зелёные как майская трава...кажется, в этот мимолётный взгляд они заворожили меня.
  Одет он был во всё черное - лишь на колете поблёскивала тонкая золотая вышивка, да белел воротник рубашки, отделанный тонким кружевом.
  Казалось, незнакомец лишь мельком взглянул на нас, но от него не ускользнуло ничего, особенно Мари, сконфуженно поднимавшаяся из лужи, опираясь на руку Орландо. На последнем вампир ненадолго задержал взгляд:
  - Очаровательно, - произнёс он бархатным баритоном, - Орландо, как вкус истинной свободы?
  И, не услышав ответа, прошёл дальше. Исчез, словно его и не было.
  - Бертрана встретили, - покачав головой и зло глядя ему вслед, тихо прорычал Орландо, - не к добру.
  И поспешно увёл Мари.
  
  Я остался один, позабыв и о встрече с Мари, и о желании уехать. Внезапное появление Бертрана произвело на меня неизгладимое впечатление, но меня не покидала мысль, что когда-то однажды я уже видел его. Но где и когда? Я терялся в догадках, тщетно вытаскивая из памяти то Лилль, то Париж или, может быть, Лувр...
  
  Через пару ночей я вновь задумался, сравнивая способности вампиров с тем, что прочёл в упомянутом уже труде по демонологии, то вспомнил: там говорилось, что вампиры... умеют летать! Вначале я не поверил этому утверждению и отнёс его к вымыслам, подобным страху святой воды, чеснока или отсутствию отражения и тени. Но как можно летать, не имея крыльев? Они есть у всех созданий, способных передвигаться по воздуху, будь то птицы, летучие мыши, драконы, грифоны или ангелы. Но из тех вампиров, что мне пока довелось видеть, я не встретил ни одного крылатого. Правда, и Орландо, и Бертран - в тот единственный раз - появлялись внезапно и словно из ниоткуда. Из воздуха?
  Летать... окунуться в это небо с россыпью звёзд, которое словно манит меня. Ветер дохнул в лицо. Луна, недавно повернувшая на убыль, чуть скрытая вуалью лёгких облаков, посмеивалась надо мной. Какое это, наверное, счастье - парить над землёй: над лесом, над рекою, над полями и деревнями, над городом, над всей этой грязью, доверяясь одному лишь ветру! Наверное, это ещё сладостней, чем плыть в холодных водах реки, подставляя лицо небесам. Быть может, так же сладостно, как войти в высокий костёр, ощутив его песнь, его объятия... я всегда понимал Лаххи, но для меня эти врата закрыты.
  Но разве смогу я взлететь? Глядя на луну, я прикрыл глаза и потянулся к ней всем телом, всем собой. К своему удивлению, я оказался рядом с крышей ближайшего двухэтажного дома и даже на мгновение слегка повис в воздухе. Рука сама ухватилась за выступ крыши. Прыгнуть я могу высоко, но это всё же не полёт. Возможно, это и имел в виду автор книги - сейчас я запамятовал его имя.
  Что ещё говорилось там о вампирах? Я не упустил ничего важного? Эх, библиотека сгорела дотла...
  Помнится, отец рассказывал о большом собрании книг в местном монастыре. Несколько раз он приходил туда, назвавшись учёным, и даже свёл знакомство с одним из монахов - хранителем книг. Но потом монаха перевели в другой монастырь или услали с миссией, и отец прекратил свои визиты, дабы не навлечь на себя подозрение.
  Теперь и я решил наведаться туда. Легко влез по стене, прошёл через галерею, а оттуда - в левое крыло, противоположное тому, где располагались кельи. Дверь была не заперта, а лишь прикрыта. Каково же было моё удивление, когда я обнаружил там помимо богословских трактатов, целые полки литературы по алхимии, астрологии и даже магии, рекомендации по составлению и толкованию гороскопов, бестиарии и ещё многое другое, от чего отец пришёл бы в неописуемый восторг! Неужели монахи втихаря сами занимаются тем, что инквизиция осуждает, считая чернокнижием, ересью и дьявольским знанием? Я, конечно, смутно догадывался об этом, но чтоб настолько... на мгновение мне представился крысообразный Бонифаций, углубившийся в изучение какого-нибудь гримуара или рецептов приворотных зелий. Конечно, он оправдал бы себя тем, что врага рода человеческого надо знать в лицо и бороться с ним его же оружием. Но, не в силах сдержать своих чувств, я с размаху стукнул кулаком по стене. Полка покосилась, и несколько книг, лежавших поверх как попало, повалилось на пол. Они не были сильно запылёнными как другие - вероятно, их принесли недавно. Я поднял одну из них и... не поверил своим глазам: "Путь изготовления Эликсира, или Камня, называемого Философским за семь лет, соответствующих семи планетным металлам". Это книга моего отца! А вот и вензель на первой странице, буквы Р и Л, Роже де Лилль, и часть страниц я переписывал своей рукой! И в конце... то, что пришло ко мне - листы были безжалостно вырваны - вероятно, как улика. Я поднял вторую книгу. Бестиарий. Тоже мой. Третья: "Свойства металлов и планет". Они украли у меня книги! Украли, объявив колдуном и вырвав пыткой неимоверные кощунственные признания! Прижав к груди вновь обретённые тома, я не мог сдержать слёз.
  Очнулся, заметив, что края страниц слегка намокли и склеились, окрасившись в красноватые пятна. Время близилось к рассвету. И, всё ещё прижимая к себе, будто ребёнка или родное существо, вновь обретённые реликвии, я поспешил домой. В развалины.
  Прошло ещё несколько ночей, когда я вновь вернулся в библиотеку. Но, ещё не приблизившись к двери, я ощутил присутствие другого, более сильного вампира. Чувство, поначалу не сравнимое ни с каким другим: пульсация крови или более яркая звезда, и жар, и холод одновременно, или всё это вместе... невидимая стена, пройдя сквозь которую, будешь не хозяином самому себе, но будто гостем или даже слугой. Но любопытство пересилило весь этот переплетённый многоголосием сгусток чувств. Я вошёл.
  У распахнутого окна он перелистывал какую-то книгу. Оглянулся, пронзив своими светло-зелёными глазами, слегка кивнул и произнёс: "Доброй ночи". Не помню, что я пробормотал в ответ. Пролистал ещё несколько страниц - неужели он так быстро читает? - и, не выпуская книгу из рук, шагнул в распахнутое окно. Я подбежал и мгновение видел тёмный силуэт в лучах луны. В следующий миг он исчез, словно растворился. Неужели вампиры действительно умеют летать? Или это наваждение? Галлюцинация? А может, полёты свойственны только ему? Или более сильным вампирам? Раньше я мог бы спросить Мари, но после истории с лужей мне не хотелось говорить с нею.
  Я решил узнать сам и начал рыться на полках, но отыскал лишь одну книгу, где говорилось о вампирах как о мертвецах, восставших из гроба. Снова о том, что у вампиров нет души - она, оказывается, томится в аду... боятся солнца, креста, огня, чеснока... ну почему чеснока? Так. Своё происхождение ведут из Греции, Венгрии и Румынии. Надо бы узнать подробнее, но в тексте об этом больше ни слова... впрочем, как и о французских вампирах. Автор, судя по фамилии, немец, благо, что писал по-латыни. Чтобы убить вампира, надо вбить в его сердце осиновый кол. Я вздрогнул. Кажется, что-то подобное я читал и раньше. А если вбить такой кол в сердце человека, он что, жив останется? Дальше. Вампиры могут читать мысли людей, зачаровывать - об этом я сам догадался.
  Вампирам отведено всего две страницы, столько же - оборотням и добрая половина - демонам, где со знанием дела перечислялись их имена, ранг, грехи, которыми они искушают людей и различные истории, с ними связанные. Я углубился в чтение, но время от времени терял нить повествования, невольно возвращаясь мыслями к Бертрану. Я не мог забыть его взгляда - одновременно и слегка удивлённого, и грустного и какого-то всезнающего, словно ему удалось вкусить по капле от всех тайн бытия, и эта искра, вспыхнувшая в пылающей меди - в зелёном пламени его глаз, привлекала и манила меня, как огонь манит мотыльков. Быть может - вспомнился мне текст книги - Бертран тоже зачаровал меня? Я был бы даже рад, но вряд ли ему это нужно. Он бы не исчез так быстро, лишь поздоровавшись со мной. А тогда, на улице я стоял и глазел на него как простолюдин. Да что я ему? Он выше меня на две головы, да не только ростом, но и всем остальным: силой, происхождением, знатностью, знаниями и умением. Я уронил голову на книгу: время близилось к рассвету. Прихватив с собой ещё два тома - вор вора обокрал! - я направился домой.
  Следующая ночь выдалась ясной, и я читал, усевшись на крыше, всё чаще думал о Бертране, но не мог понять природу своих ощущений и не мог объяснить ничем кроме чар. Или я по ошибке околдовал сам себя и попался в западню сродни нарастающей одержимости? Ни к кому другому у меня ничего подобного, разве что с Мари в начале наших встреч... но тогда я был движим совершенно иными чувствами - я был влюблён.
  Перевернув последнюю страницу, я вернулся и спрятал книги в подвале. Не лучшее место: после пребывания там они покрылись пылью и сажей, но другого дома у меня нет, только эти развалины или склеп на кладбище.
  В одну из ночей после охоты я опять неожиданно столкнулся с Бертраном. Вспомнил, каким идиотом выглядел, увидев его впервые, я решил непременно заговорить с ним и, хотя бы на мгновение встретиться с ним взглядом... Повинуясь этому внезапно накатившему всесильному желанию, я не знал, как оказался перед ним.
  - Бертран... - вырвалось у меня.
  - Да, - услышал я его голос и вздрогнул. За несколько ночей Бертран успел стать моим кумиром, недосягаемым божеством, мифическим героем древних легенд, каким бы "злым и жестоким" ни называла его Мари. Это лишь подхлёстывало меня, а ему придавало мрачного обаяния. Я не знал, что говорить дальше, но надо было продолжать.
  - Вы... такой сильный и могущественный... - начал было я и, растерявшись, замолчал. За последнее время я так привык говорить с луной, звёздами, рекой, ветром, огнём, книгами, но не с собеседником. Я даже забыл поздороваться. Кажется, Бертран принял мои слова за обыкновеннейшую лесть, тогда как я неумело выражал своё искреннее восхищение.
  - Вампиры одного клана говорят друг другу "ты", - заметил он.
  - Простите, я не знал. Я должен говорить вам "ты"?
  - Такова традиция.
  С ним - на "ты"? Да это всё равно как сказать "ты" королю... Лахатара, например: "Я открою тебе великую тайну своего сердца, о мой король!" Да, он прав: знак доверия. Всё это в один миг пронеслось во мне, стремительной ярой кометой колотясь о грудную клетку. Я невольно прижал руку к груди.
  - Позвольте мне... учиться у тебя...
  Я сам не знал, как смог выговорить такое. Комета взорвалась и рассыпалась словами-искрами.
  Он пристально посмотрел на меня с высоты своего роста. Этот взгляд... казалось, я сейчас утону в нём или провалюсь сквозь землю. Чёрные, слегка изогнутые брови поднялись вверх:
  - Учиться? - переспросил он. - Учитель вампира - тот, кто его обратил. Тебя обратил не я.
  - Прости... - выдохнул. Жар в груди тотчас погас, превратившись в заледеневший острый кусок угля.
  Кажется, слегка поклонившись друг другу, мы разошлись. Но, сделав пару шагов, я обернулся и долго провожал его взглядом. Мелкие жгучие слёзы выступили в уголках глаз. Он скрылся из виду, а я вдруг, теряя башмаки, снятые с очередной жертвы, бросился вон из города босиком, по первым росткам весенней травы к реке и оттуда с высокого берега - в воду.
  Наплававшись вдоволь, я вышел из реки, и у меня возникла странная мысль: если Бертран отказался учить меня, я буду следить за ним, попробую понять и научиться сам. Всему, чего не знаю и не умею. А если он заметит, запретит или, хуже того, накажет меня, то будет по-своему прав - осадил я встречную тень. Пока я не намерен отступать.
  
  Так началась моя тайная и долгая слежка, шпионаж, щекотавший нервы в страхе быть замеченным. Ни на мгновение я и подумать не мог, что Бертран знает об этом. Казалось, если он лишь заподозрит, что я наблюдаю за ним, то должен немедленно пресечь все мои попытки приблизиться.
  Он просыпался гораздо раньше меня, вероятно, с последними лучами солнца, тогда как мне было нужно, чтоб хотя бы сгустились сумерки, если не совсем стемнело. Поначалу я думал, что это необходимое условие для всех вампиров.
  Каждый вечер я просыпался с мыслью о нём, дабы не потерять из виду своего тайного учителя, поскольку мы не были связаны кровью, как, например, с Мари. Мне надо было установить какую-то иную, но не менее прочную связь. Она была лишь с моей стороны, и я полагал, что при желании или после некоторых обстоятельств смогу легко ослабить или вовсе оборвать её. Я не знал ни вкуса его крови, ни прикосновений, ни даже рукопожатия, и маяком этой связи был его взгляд, его глаза, светящиеся изумрудом или зелёным огнём горящей меди, то вдруг темневшие как ночная листва или, наоборот, яркие как аквамарин с красноватыми искрами в глубине зрачков, будто в них отражался багровый огонь. Я пытался запечатлеть в памяти все их оттенки.
  Проснувшись, я выбирался из своего убежища и, терзаемый голодом, часто кидался на первого встречного, чтоб быстрей насытиться. К моему удивлению, Бертран не торопился на охоту и в выборе жертв был гораздо более разборчив. Я видел, как он пил кровь нескольких горожан на улице или в трактире, не убивая их. Были ночи, когда я не встречал его в городе, но, приблизившись к стенам замка, чувствовал его присутствие. Вероятно, он каким-то образом приглашал или приманивал людей к себе в замок. Я оставался один, не рискуя переступать порог его владений.
  
  Мой интерес к нему был односторонним. С наступлением каждой ночи я выстраивал заново этот шаткий мост, связь крепчала, обрастая, будто строящийся дом - каменной кладкой, новыми взглядами, движениями, словами. Особый привкус придавал тембр его голоса, и я нередко представлял, как Бертран произносит моё имя, и как оно звучит, в языках пламени обретая особый, тёмный и тайный оттенок. Где я только ни прятался, следя за ним - на крышах, за заборами, в ветвях деревьев, прижавшись к стволу, среди посетителей трактира и однажды даже в собачьей конуре, напугав собаку до полусмерти.
  Я был очень удивлён, увидев, что Бертран не оставляет никаких следов от укуса на шее своих жертв. Для маскировки ранок я пускал в ход нож, пока тот не затупился, а потом во время купания в реке я и вовсе потерял его. Я строил одно предположение за другим, однажды даже подумав, что Бертран вообще не кусает, а только делает вид, а значит - знает о моём присутствии и хочет лишь запутать меня и сбить с толку, чтобы я оставил свою затею. Его право, мне бы тоже вряд ли понравилась подобная слежка. Сам он, в таком случае, не охотится в городе, а, быть может, устраивает пиршество в замке, где - тут моя фантазия разыгралась - пьёт кровь одних лишь девственниц и сопровождает всё это кровавыми обрядами и жертвоприношениями, в результате которых и получает свою силу и могущество. Да, наподобие тех, что рассказывали о Жиле де Ре - а если они были знакомыми, товарищами или друзьями? Предавались совместным... занятиям, дурная слава о которых не забыта, хотя прошло уже полтора века. Но все эти фантазии лишь распаляли моё любопытство, и в каких бы кровавых деяниях Бертран ни оказался замешан, всё это привело бы меня тогда в полный восторг. Впрочем, и отсутствие таковых меня бы ничуть не разочаровало, а наоборот, убедило в его великодушии даже по отношению к смертным.
  Но однажды на охоте я вдруг заметил, как он слегка прикусил палец и провёл выступившей капелькой крови по ранкам на шее жертвы. Они тут же затянулись. Думаю, чаще для той же цели он прикусывал язык. Я был потрясён: неужели кровь вампира обладает столь целебными свойствами? Ею можно лечить раны? Мне вспомнился бальзам, который ещё до свадьбы мне передала мне Мари вместе с письмом. Я тогда очень быстро выздоровел, а Камиль так и не смог узнать, что входило в его состав. Неужели кто-то из вампиров Лилля отдал свою кровь ради исцеления людей? Много бы я отдал, чтобы узнать - кто. А если Бертран? Впрочем, относительно крови вампира в составе бальзама я, конечно не был уверен: от того снадобья раны не зарастали так быстро. Правда, Мари упоминала, что бальзам хранился в её семье со времён её деда. А может, вампиры здесь и вовсе не при чём, и какому-то алхимику посчастливилось отыскать если не Эликсир Философов, то панацею. Если, конечно, эти два великих таинства алхимии не суть одно и то же и некоторым образом родня вампирской крови, дарующей и исцеление, и бессмертие.
  Я восхищался всем: его манерой говорить, одеваться, походкой, голосом, речью, лицом и, безусловно - ростом. Даже в толпе его можно было увидеть издалека. Одевался он скромно и со вкусом, но немного старомодно, недолюбливая вошедшие в моду короткие и широкие, похожие на две сросшиеся груши, панталоны. Временами я задавался вопросом: кто он? Как стал вампиром? Черты лица говорили о его благородстве. Быть может, он потомок или родственник одной из правящих ранее династий - Капетингов или Каролингов, а возможно, даже мог быть наследником трона, который, из-за стечения обстоятельств стал вампиром. Или сам предпочёл отойти от дел, чем стать жертвой интриг и пасть от яда или предательского удара. Я никак не мог вспомнить название его замка, если, конечно, вообще когда-нибудь знал его.
  Мне было странно, что Бертран, иногда во время охоты посещая "Рог изобилия" или другой трактир или таверну, выдавал себя за смертного и заказывал вина, которое, разумеется, не пил. Однажды я заметил, как он переливал из фляги в бокал красную жидкость... кровь, несомненно, но как она сохраняла свои свойства, оставалось для меня загадкой. Я не понимал, зачем этот маскарад? Я всегда относился к людскому роду несколько отстранённо, а после того как стал вампиром, моё отчуждение достигло апогея: я стал воспринимать людей как пищу, игрушку, забаву или детали окружающего мира. Меня ничуть не волновало, во что я одет, зачастую это была одежда, снятая с бродяг, пьяниц или крестьян, она болталась и висела на мне мешком из-за моего невысокого роста и отнюдь не атлетического телосложения. Обуви я порой не носил вовсе, так как вся она была велика мне и спадала при ходьбе - у меня очень маленький размер ноги. До обращения я заказывал обувь у сапожника, а костюм - у портного, но став вампиром и считая себя нечистью, существующий вне людских правил, мне бы и в голову не пришло. Инквизиция, а потом кровь вычеркнули меня из мира людей.
  Как и подобает дворянину, в городе Бертран носил шпагу. Однажды какой-то приезжий нечаянно толкнул его, но, будучи навеселе, вместо того, чтобы извиниться, наговорил лишнего и вызвал Бертрана на дуэль. Этот фанфарон, приехавший из Парижа, мнил себя мастером фехтования, а потому желал "показать всем заплесневелым провинциалам, которые появятся на его пути, как надо драться". От обиды я едва не вскочил, чтобы крикнуть: "Видел я этот Париж и Лувр! Ко всем чертям!" Но вдруг вспомнил, что одет я неподобающе, а значит, слова мои не возымеют должного эффекта, а потому решил наблюдать молча. Дуэлянт жаждал драки тотчас, прямо в темноте, не дожидаясь утра. Бертран поднялся, оказавшись более чем на голову выше своего противника. Они покинули трактир, направившись к старой голубятне. Я последовал за ними, не придумав ничего лучше, чем попытаться залезть и спрятаться среди птиц, и в тот же миг голуби взвились и ринулись прочь, кто - куда, будто к ним влетела сова. Я боялся, что выдал себя с головой.
  - Защищайтесь, сударь! - крикнул хвастун. Шпага Бертрана была немного тяжелее - думаю, его рука более привычна к мечу. Конечно, он мог и отклонить бой, зачаровав противника. Бертран был голоден - я видел это по красноватым бликам в его глазах и не понимал, зачем так долго тянуть и мучить себя? Парижанин решительно ринулся в атаку, но в следующий миг еле успел отразить удар: он был ошеломлён, не в состоянии отследить, как Бертран двигается. Вампир продолжал играть с ним как кот с мышью, нанося незначительные колющие удары, прорастающие на одежде кровавыми розами, будто на картине дуэлянта-художника. Кажется, и во мне вновь проснулся аппетит.
  - Я всё равно убью тебя, даже если ты - сам дьявол! - прорычал парижанин, разозлившись не на шутку, но даже такой скверный фехтовальщик как я, знал, что гнев - плохой советчик в бою. Одно движение - и его шпага переломилась, будто тонкая веточка. Бертран притянул его к себе, словно обнял, и в следующее мгновение клыки сомкнулись на горле. Я невольно облизнулся.
  Уходя, Бертран оставил бездыханное тело. Подумают, будто парень убит на дуэли. Холодеющая рука всё ещё сжимала эфес сломанной шпаги, а вокруг головы светились звёздами жемчужины маргариток. "Не смерти ли он искал?" - подумал я, уходя.
  Теперь я не пропускал и ночи, чтобы не увидеть Бертрана, за тем редким исключением, когда он оставался дома. У замка было странное имя: Шандори-де-Лилль, вероятно, в честь какого-то венгерского дворянина Шандора, когда-то поселившегося в этих краях. Мало ли, что могло происходить здесь в прежние времена...
  
  Но сколько бы я ни наблюдал за ним, я ни разу не видел его с женщиной. Вероятно, Бертран не выпускает свою графиню из замка и приводит ей людей-жертв. Однажды я даже попытался представить, как бы могла выглядеть его избранница. Моё воображение нарисовало почти полную противоположность ему: я увидел её невысокой, с правильными чертами лица, будто сошедшей с картин или книжных миниатюр, немного худощавой, но обладающей всеми прелестями женской фигуры, с большими глазами цвета неба или янтаря, длинными вьющимися локонами до талии и почему-то огневолосой. Я вырос в семье саламандр и самой прекрасной женщиной считал Лхаранну, принцессу Лахатара и мою мать, какой бы равнодушной она ни пыталась казаться по отношению ко мне. Я столь часто слышал о ней восторженные слова отца, что и сам принял их как непреложную истину.
  Но я чувствовал, что всё это - лишь моя фантазия, и Бертран в замке живёт один.
  Я просыпался, и звездопад взглядов, слов, движений, выражений его лица вновь и вновь обрушивался в мою душу. Вылезая из подвала своего сгоревшего дома, а реже - из гроба в склепе под немую усмешку скелета, я будто принюхивался или вглядывался во тьму, закрыв глаза, протягивая невидимую нить как стрелу с посланием и ощущал, что Бертран на охоте или у себя в замке. Однажды, проснувшись, я ощутил крупную дрожь: мне снилось, что я пил его кровь! О, моим самым заветным желанием было отведать хотя бы каплю! Не ради силы, но чтобы быть ближе к нему.
  Я снова шёл, держась на расстоянии около двухсот футов позади. Временами мне казалось, что Бертран давно знает и лишь до поры позволяет мне. Я остановился, когда он вошёл в один из дворянских домов, хотя ранее я не замечал, чтобы в городе он ходил в гости или водил дружбу с кем-то из местных. Из дома слышались голоса, крики, музыка - там был какой-то праздник. Возможно, виновник торжества посчитал своим долгом отправить приглашение в замок. Немного помедлив, я уже собирался последовал за ним, но...
  Бал. Я не следил за городскими новостями, да и мои жертвы обычно не из того сословия, чтобы посещать балы. Если бы я вдруг узнал о публичной казни или сожжении еретика, то, думаю, сочувствовал бы осуждённому. В случае последнего я бы, наверное, явился в ночь накануне казни к товарищу по несчастью и предложил бы разделить мою судьбу.
  Но прийти прямо на бал... оглядел себя: я неподобающе одет и не смогу как в трактире, прятаться тенью за спинами посетителей или выдавать себя за бродягу. А если меня кто-нибудь узнает? Но не идти я тоже не мог: Бертран там, и если у него есть дама сердца, она непременно явится туда! Я должен это видеть!
  Шальная, безумная мысль мелькнула в моей голове: быть может, мне самому переодеться дамой? Тогда во мне точно никто не узнает колдуна Эрнеста, которого считают мёртвым. Вдруг даже удастся станцевать один танец с Бертраном? Я расхохотался, вспомнив, какой представлял себе его супругу. Вот только вампира не проведёшь. Да и я с первого раза вряд ли сумею справиться с женской одеждой и правильно всё надеть. А потому я подошёл к только прибывшему на бал юноше, невысокому и худому почти как я, отвёл его в сторону, в тень и пристально посмотрел в глаза:
  - Поменяйся со мной одеждой, - приказал я.
  Он ответил мне рассеянным кивком и послушно начал снимать колет, рубашку, панталоны, чулки, сапоги. Как смешно и странно висела на нём моя рубаха и штаны с дырками на коленках! Мне даже стало немного жаль его. Я похлопал его по плечу:
  - Ступай в "Рог изобилия" и напейся пьяным. Говори, что по дороге на бал тебя ограбили, но деньги ты ухитрился припрятать. Туго набитый кошелёк, висевший у него на поясе, я не взял и крови выпил лишь совсем немного. Парень даже не почувствовал.
  Я вошёл в залу. О, боги ночи! Как я мог не узнать этот дом, позабыть, чей он! И ещё не сразу понял, почему он показался мне знакомым - ведь когда-то я так рвался сюда! Бал дают Мари и Орландо по случаю своего счастливого возвращения. Несколько запоздало, конечно, но раньше они улаживали свои дела, готовились к приёму гостей. И, конечно, Орландо побоялся обойти своим приглашением учителя, пусть и бывшего. Хорошо, что я не рискнул нарядиться в женское платье - мнение хозяев бала мне безразлично, но пасть в глазах Бертрана... или это лучше, чем оставаться его тенью? Облачённый в синий с золотом колет, белую рубашку, чулки и сапоги из мягкой серой кожи, я явился на бал. Нехарактерная для меня цветовая гамма - всегда предпочитал более тёплые и яркие, но тем лучше - меньше вероятность, что меня узнают, да и молва успела поутихнуть.
  Бертран танцевал с какой-то дамой - раньше я, кажется, уже встречал её, хоть и запамятовал имя. Но, кроме Мари, Орландо и Бертрана вампиров поблизости я не чувствовал. А значит, Бертран один.
  Я встретился взглядом с хозяйкой бала и улыбнулся ей. Мне пришлось отвлечься от Бертрана, который, как я видел, коснулся губами руки дамы и, задержав поцелуй чуть дольше обычного, отпил несколько глотков. Следующий танец он тоже был с нею, но ничто не говорило о его чувствах - обычная вежливость согласно правилам этикета.
  - Не ожидала вас здесь увидеть, - сказала Мари.
  - С возвращением в высший свет, - улыбнулся я. Мы отошли немного в сторону, но я старался не упустить Бертрана из виду.
  "Смеёшься надо мной? Надо продолжать жить и соответствовать положению". - услышал я в голове её голос.
  Она не хотела, чтобы нас слышали, а я ранее никогда не переходил на мысленный диалог, но решил попробовать:
  "Я бы не стал возвращаться в то общество, где меня приговорили к смерти. То, что я слышал о вас теперь - это новые слухи, искусно пущенные вами обоими?"
  Она слегка наклонила голову:
  "Я не могу тебе всего рассказать и, что меня ещё больше огорчает - не могу тебя учить, хотя чувствую некоторую ответственность".
  "Благодарю, госпожа наставница, но не стоит так утруждать себя. Я сам прекрасно справляюсь".
  Когда танец кончился, я заметил, что дама, с которой танцевал Бертран, слегка пошатнулась, будто у неё закружилась голова, и вышла на улицу. Кажется, я оборвал наш мысленный разговор на полуслове и направился к выходу. Около дома я порывисто взял руку упомянутой дамы будто для поцелуя и укусил в том самом месте, где и Бертран, хотя от ранки не осталось и следа. Теперь у нас была одна жертва, а значит - тот мост, что выстраивал я каждую ночь, стал сильнее и крепче. Всего несколько глотков...
  Подняв глаза, моя жертва встретилась взглядом со мной, и вдруг её лицо, и так бледное от потери крови, сделалось белым как полотно:
  - Месье де Лилль? - потрясённо прошептала она.
  - Нет, мадам. Вам почудилось. Я здесь проездом.
  Отступив на шаг, она рухнула в обморок. К ней подоспели на помощь, а я вернулся в залу. Оглядел всех присутствующих. Орландо поддерживал светскую беседу, расписывая, как он воевал во Фландрии. Он всегда был мастером подобных рассказов и обладал хорошим воображением, хотя в действительности вовсе не был на войне, но умел произвести впечатление на собеседника, нарисовав себя героем. В действительности даже Варфоломеевская
  ночь обошла его стороной.
  Я искал Бертрана глазами снова и снова, пока снова не столкнулся с Мари.
  "Эрни... пригласи меня..." - она кокетливо улыбнулась.
  Я поклонился:
  "Я выучил мысленный урок?"
  "Да. Ты понял меня. Я в тебе не ошибалась. Ты становишься настоящим вампиром".
  "А раньше каким был?"
  "Диким. Одержимым кровью. - Она слегка прикрыла глаза. - Помнишь наш первый бал, когда мы только познакомились?"
  "Он был слишком давно. Считаешь его ошибкой судьбы?"
  Мы остановились, прекратив танец. Взгляды встретились, и на миг Мари стала похожа на ангела, на моего ангела смерти. Будь моя власть над воспоминаниями, я бы запомнил её лишь такой.
  "Нет, - качнула головой она, и непослушный чёрный локон выбился из её причёски, украшенной жемчужинами. - Наоборот, я временами сожалею, что сейчас я не с тобой".
  - Что?! - вырвалось у меня вслух и, вероятно, слишком громко. На нас оглянулись. Когда-то раньше, до моего добровольного заточения в подвале, я, наверное, много бы отдал, чтобы услышать это или принял как безоговорочное руководство к действию, но теперь...
  Неужели так тщательно возводимый мною каждую ночь мост из сияющих лучей, что обрёл сегодня кровавые оттенки, сам желает быть сожжённым? Нет, я не в силах разрушить его.
  Я покинул зал, вновь выстраивая луч - от прикосновения губ - к коже жертвы и к его губам, взгляду, движению, танцу, длинным чёрным кудрям... "Бертран..." - бился во мне колокол, замирал и вновь раскачивался оглушительно, но тайно: я боялся произнести это имя вслух.
  На этот раз луч вёл не к библиотеке, трактиру или замку, а к гостинице. Бертран всё ещё охотится или... у нас одинаковые предпочтения? Или это тоже часть охоты? Я подошёл к окну.
  Бертран... развлекался с мальчиком...
  Я знал этого парня, работавшего в гостинице. Лет пятнадцати, темноволосый, курчавый. Ходили слухи, он отдаётся тем, кто предпочитает юношей, но я не придавал этому значения. Так вот для чего Бертрану нужен был Орландо! Раньше мне и в голову не приходило...
  Я приник к окну. Словно поток свежей крови небывалого вкуса, я пожирал каждое прикосновение губ, клыков, каждый вздох, малейшее движение этого завораживающего переплетения тел и будто поймал стрелу в самое сердце -мгновенный, полыхающий страстью взгляд Бертрана. И небо обрушилось на меня... я почувствовал, что каждой искоркой своей крови жажду, желаю, почти вижу, что вовсе не он, а я - твой любовник, твои губы касаются моего тела, твои руки ласкают, твой член врастает в мою плоть, хотя тогда я ещё не знал, как это. Страх быть замеченным тобою ещё сильнее подхлёстывал меня. Не в силах и на миг отвести взгляда, я ублажал самого себя, исходя алыми розами, кровавой спермой, что, как и слёзы, и все жидкости наших тел, наполовину с кровью. Вероятно, потому мы не можем породить себе подобных, а лишь обратить.
  Да, и слёзы тоже были - потом - колкие и ядовитые шипы ревности: что Бертран чувствует к этому парню? Мимолётное желание? Влечение? Любовь? А вдруг это свидание - далеко не первое, и Бертран обратит его, как раньше - Орландо? У них есть что-то общее в чертах лица, хоть Орландо - дворянин, а этот - простой слуга, мальчик на побегушках, но имеет ли это значение для вампира? Для меня - нет. Кровь у всех одного цвета.
  Я не мог сдержать рыданий, не мог больше оставаться, не мог понять, почему так со мной. Словно буря или гроза обрушилась в мою душу, ветром вырвала сердце и унесла прочь. Я снова бежал по лужам вон из города. К реке. По дороге я встретил двух нищих и выпил их кровь до капли. Будто два глотка. И лишь у реки я скинул с себя одежду и ринулся в холодную воду. Она милосердно смыла кровь и слёзы.
  Долго плыл. Угрюмые, безлунные, сплошь покрытые тучами небеса взирали хмуро. Лишь достигнув места, где река делала изгиб, я вышел на пологий берег и написал на песке у кромки воды: Бертран. В следующий миг вода смыла мои письмена.
  Молча побрёл назад, думая, что если Бертран обратил этого парня, то я завтра же покину Лилль. Оделся: надо быть готовым к... отъезду? Побегу? Неужели мой мост из лучей оказался воздушным замком?
  Днём, вжавшись в поросшем плесенью склепе, я спал, и снилось мне, будто не тот парень, но я! - твой любовник. Меня! - ты избрал - лишь на одну ночь, меня! - ты обнимаешь, мою плоть царапают твои когти, вгрызаются клыки. Мою кровь! - ты пьёшь и видишь судьбу, ощущая её вкус. Меня...
  Но когда я проснулся, смакуя до малейших подробностей события предшествующей ночи и потом - моего терпко-сладостного сна, забыв о голоде, я сам не знал, как оказался около гостиницы. Кажется, я хотел удостовериться, остался ли парень там же, где был вчера. А если его нет? Значит ли это, что он теперь тоже вампир? Я должен выяснить, чем закончилась страстная ночь - расставанием или обращением? А может, под конец он пал жертвой, и его уже нет в живых?
  Я пробрался в комнаты и нашёл его на постели. Он спал, чуть улыбаясь во сне. Я наклонился, уловив мерное дыхание спящего, и голод, слегка притихший, рванулся, словно взбесившийся зверь из клетки. Я нестерпимо жаждал...
  Первый глоток. Пьер - так звали парня - отдавался тем, кто предпочитал вместо женщин молоденьких мальчиков - легко, почти буднично, как поменять простыни на постели или принести ужин. Но что-то незабываемое было в этом странном господине, в его взгляде, в холоде тела, которое не согрела даже эта звериная страсть, будто жажда в жаркий летний день, и не утолить её. И лицо - прекрасное, благородное, но суровое и какое-то отстранённое. Кто он? А вдруг сам король проездом инкогнито? Или кто-то из его семьи, принц? Ему хочется служить, идти за ним, подчиняться, бросить гостиницу и всю эту постылую жизнь...
  Уходя, господин отдал ему золотой. Щедрая плата. Юноша спрятал монету в узелке под рубашкой у сердца - чтоб не украли. Понадеялся втайне, что это первая, но не последняя ночь, что господин придёт ещё. И утром, на рассвете коснулся металла губами - холодного, как и руки, что его отдали. Днём Пьер сновал туда-сюда, выполнял одно поручение за другим, был на рынке и всё высматривал, вглядывался в толпу... не может человек такого роста затеряться в ней. А чувства всё рисовали, тело помнило, томилось, звало... Вечером, уже отчаявшись, он заглянул в "Рог изобилия". Конечно, господин был в Лилле проездом и на рассвете покинул город. Мечты рухнули. Теперь за долгое отсутствие его побьют как нерадивого слугу. Пусть. Пьер напился пьяным и, шатаясь, кое-как вернулся в гостиницу и рухнул на кровать.
  Так он влюблён! И я пью - каждый поцелуй, каждое прикосновение вчерашней ночи... мои клыки вгрызлись в шею, но впервые я сражён наповал кровью своей жертвы, увидев всё действо не со стороны одинокого наблюдателя...
  
  "Теперь твоя кровь во мне, я украл у тебя воспоминания, они теперь мои, - прошептал я, оторвавшись от него и проведя рукой по бледному лицу, - я украл у тебя жизнь ради этой ночи. Для тебя она стала роковой".
  Я распахнул окно и выбросил тело со второго этажа вниз. Цветы его воспоминаний расцвели в моей душе жарким цветом и переплелись с моими. На некоторое время я забылся, потерявшись на дорогах крови и сна. Шаги за дверью вернули меня к действительности, но в комнату никто не вошёл. Дверь заперта.
  Да, я влюблён, - впервые я попытался объяснить самого себя. - Влюблён. Я люблю Бертрана не только как кумира и учителя, но... как мужчину.
  Никогда ранее я не задумывался об этом, по крайней мере, в отношении себя, считая, что это удел женщин. Я, конечно, слышал, что бывают мужчины, предпочитающие себе подобных, до меня доходили рассказы о короле Генрихе и его фаворитах. Однажды, кажется, даже подумал, что если бы я остался в Париже с Мэрхой и был бы вхож в Лувр, то пополнил бы королевскую коллекцию. Тогда я смеялся.
  Но теперь нет ни смеха, ни тени чего-то странного и противоестественного, только новое желание отдаться этому чувству, окунуться с головой, ринувшись как в реку или кровь. Да! Если бы... оно не было лишь с одной - с моей стороны.
  Дождь забарабанил по окнам. Я выглянул вниз. С виду парень лежал, будто продолжая спать, только рука неестественно откинута и... я чувствовал, что пульса нет.
  А если - стрелой пронзила меня мысль, - Бертран задумал обратить его, но по какой-то причине не стал или не успел? Он вернётся сюда и, возможно, очень скоро, сейчас, а я ... убил его кандидата на обращение, а быть может, и возлюбленного.
  Тогда он убьёт меня. Пусть. Но вначале я расскажу ему - не ради оправдания, но чтобы он знал.
  Я сел на подоконник и стал ждать. Время от времени я мысленно протягивал к нему тонкий луч, пытаясь отыскать его, но он, кажется, был в замке.
  Так я прождал до самого утра, подставляя ладони дождю и умываясь этими слезами чёрной воды. Синий колет вымок, и я сбросил его как старую шкуру. Упав, он укрыл лицо и плечи моей жертвы. И только когда забрезжил рассвет, я побрёл в собственную вампирскую гостиницу - в склеп.
  Днём мне снилось, будто я пил кровь Бертрана, укусив его за руку на сгибе локтя, а он в ответ - меня за шею. От каждого его прикосновения я вздрагивал и просыпался, но вновь проваливался в продолжение сна...
  
  Ночи через две я столкнулся с Бертраном лицом к лицу в арке монастыря, когда выходил из библиотеки, забрав несколько книг. Переплетённые сны и реальность, мечты и грёзы нахлынули все разом, переполняя мою душу: а если он заметил, что я подглядывал за ним и его любовником? Он зол, и сейчас убьёт меня? Накажет? Страха не было. От чувств, обуревавших меня, я выронил книги. Но Бертран лишь слегка улыбнулся и произнёс:
  - Я вижу, ты действительно ищешь знания. В моём замке обширная библиотека. Ты можешь приходить туда, когда пожелаешь.
  Что это? Новый сон? Он приглашает меня к себе домой! Я грежу наяву?
  Но в ответ Бертран снял с пальца кольцо и передал мне. Где я мог видеть его руки так близко? Рубин в серебре похож на каплю крови со светящейся искрой...
  - Отдашь его при входе. Я скоро вернусь, - голос как глоток ночи...
  - Благодарю, - поклонился я. Кивнув, Бертран пошёл дальше.
  Я оглядел себя: босой, одежда с какого-то бродяги, влажная от недавнего дождя.
  Я подобрал книги. Кольцо. Гербовое. Летящий по чёрному полю красный дракон и роза. Такое явное нарушение правил геральдики показалось мне откровением свыше, словно меня ожидали где-нибудь в Ордене Храма на Святой земле, а я получил приглашение от самого магистра. Роза. Кажется, она указывает на кого-то из наследников. Седьмого сына, если мне не изменяет память. Вензель в виде буквы М, хотя замок называется Шандори-де-Лилль. Я решил, что вензель относится или к Меровингам, или к какому-нибудь другому, не менее древнему роду, или к Мелюзине, и это означает, что среди предков Бертрана были духи стихий. Кольцо я смог надеть лишь на большой палец, на других оно болталось, так и норовя слететь.
  Поспешил к замку, шлёпая босыми ногами по лужам. Почему-то мне тогда и в голову не пришло надеть более подобающую одежду, но на полпути...
  - Эрни!
  Оглянулся. Мари. Кто ещё стал бы так называть меня?
  - Ты снова внезапно решила побыть моей наставницей? Благодарю за заботу, но я сам как-нибудь всему научусь.
  Я спешил, но не хотел, чтобы она это поняла.
  Она пыталась меня взять меня за руку, но я поспешно отдёрнул, не желая показывать кольцо, повернул гербом внутрь. Другой я сжимал книги. Чёрт! Заметила, но, кажется, не успела разглядеть...
  - Что это у тебя?
  - Не важно.
  - Ты что, снял его с жертвы?
  - Ага, - рассмеялся я. Лучше так. Смех получился нервным, неестественным, хотя Мари считает меня безумцем с самого обращения. Хватит, она ведь в мыслях может увидеть... - знаешь ли, захотелось попробовать на вкус дворянской крови. Не одними нищими питаться. Ты, кажется, сама призывала быть более разборчивым.
  - Ты... будь осторожен... - тонкая ладонь легла мне на плечо. Да она вся дрожит! Широко раскрытыми глазами пытается заглянуть мне в душу. - Эрни... знаешь, я решила вернуться к тебе.
  - Зачем? - вырвалось у меня. - Разнообразия ради ты хочешь пожить в склепе или в развалинах? Тебе ведь нужны балы, развлечения, высшее общество, а не кровь бродяг и проходимцев да библиотека. Не понимаю, что ты до сих пор делаешь в Лилле?
  - Я возвращаюсь к тебе не на одну или две ночи, а навсегда. Ты, наверное, ещё не понял всего, что может дать жизнь вампира! Мы уедем в Париж или в Лондон, мы будем представлены ко двору, может, даже найдём других вампиров, подобных нам. Мы будем бессмертны и свободны! Я помню, ты говорил мне это однажды, но теперь, вероятно, и сам забыл. Мы будем путешествовать и жить в прекрасных домах...
  Мари возвращала мне мою прежнюю мысль точно бумеранг. Но... перед моими глазами вновь ярко всплыло недавнее воспоминание, как я приник к окну гостиницы, а гербовое кольцо чуть повернулось на большом пальце словно ключ от всех дверей...
  - А как же Орландо? - оборвал я мечтательный монолог Мари. - Ты что, поссорилась с ним? Он не оправдал твоих надежд и ожиданий?
  - Я не могу больше с ним!
  Её глаза на миг полыхнули гневом.
  - А может, ты просто дразнишь меня?
  - Нет...
  - Тогда объясни, почему ты именно сегодня, сейчас явилась ко мне с обещаниями вечной любви? Почему раньше ты оставляла меня?
  - Потому что он учил меня, приказывал мне быть с ним, и я не могла сопротивляться, - проговорила она тихо и быстро, глядя вниз на свои расшитые серебром туфельки. Так монах повторяет молитву, перебирая чётки. Но вдруг голос её превратился в крик, - потому что до сих пор не знаю, правильно ли я сделала, что ушла к нему!
  - И ты решила проверить?
  - Но... ты недавно появился на балу, - продолжала она снова тихо и чуть смущённо, будто удивляясь своему внезапному всплеску, - ведь ты пришёл ко мне, я была хозяйкой бала. Зачем ещё тебе было туда приходить? Не твой стиль охоты: ты ведь предпочитаешь убивать бродяг в тёмных переулках. Вчера я тоже попробовала последовать твоему примеру, и, ты знаешь - мне понравилось! Не нужно сдерживаться и считать глотки! Кажется, я только сейчас немного начинаю понимать, что такое свобода, которой я со времени обращения была лишена.
  - Немного поздновато, не кажется? Вы, госпожа наставница, слишком переоцениваете собственную роль в моей жизни. Вы, конечно, вспомнили прошлое, но у меня могли быть и другие причины появиться на балу: например, я успел забыть, как это, когда собирается так много людей, да ещё благородной крови, и какова она на вкус. Вы, кажется, и сами заметили, что жизнь моя скучна и однообразна - охота да библиотека. Вот я и пришёл на бал.
  - Следовало бы знать, - в её голосе металлом зазвучали менторские нотки, - что вампиры одного клана говорят друг другу "ты", как одна семья.
  Я вспомнил, что однажды уже слышал эту фразу от Бертрана, но тогда растерялся и не посмел переспросить.
  - А что значит - одного клана?
  - Ты и этого не знаешь... долго объяснять. Позже расскажу. А на балу ты что-то недолго веселился - ушёл не позже, чем Орландо увёл меня танцевать.
  - А что, если меня там интересовала совершенно другая персона? - Сам не знаю, как вылетели эти слова, но реакция Мари удивила ещё больше: нахмурившись и сжав губы, она стала похожей на обиженного ребёнка, у которого отобрали любимую игрушку.
  - Кто? Скажи, кто?
  - Ты обратила меня и знаешь больше - попробуй сама вытащить из моей головы!
  На миг похолодело в груди - а вдруг увидит? Но Мари даже не пыталась прочесть мысли:
  - Опять издеваешься надо мной?
  - Вовсе нет. Говорю чистую правду.
  Она вскинула руку, будто собираясь отвесить мне пощёчину, но - я сам удивился - её рука двигалась как в медленном полёте, и я, уронив книги, перехватил её и вгрызся зубами в вену на запястье. Несколько мгновений наслаждался вкусом вампирской крови. Когда отпустил, Мари вдруг еле заметно улыбнулась и быстро поцеловала меня в губы, как когда-то давно, ещё до...
  "Ты правда не хочешь быть со мной?" - спрашивал её взгляд.
  - Нет, - ответил я, сняв с пальца и сжав в кулаке кольцо. - Не хочу быть твоей игрушкой: сегодня ты со мной, а завтра - с Орландо, и если он тебя этому научил...
  - Ты больше не веришь мне?
  - Мне надоело. Прощай.
  Я подобрал книги и поспешил к замку, а Мари - в противоположную сторону. Всю дорогу я гадал, что побудило её вернуться ко мне? Или она лишь делала вид? А если бы я согласился, надолго бы её хватило? На неделю? Месяц? Вряд ли больше.
  
  В ворота меня пропустили, а при входе в замок я отдал кольцо, как велел мне Бертран, и сказал, что я в библиотеку по приглашению хозяина.
  Замок был обставлен со вкусом. Я заметил, что некоторые вещи были явно привезены из других краёв и стран, как большие венецианские зеркала, изделия из стекла, ткани и прочее. Библиотека поразила меня: целый зал, заставленный шкафами с книгами, причём все они располагались в определённом порядке: по языкам, странам и времени написания, а также наукам.
  Вначале я по привычке схватился за алхимию, но потом счёл это пройденной ступенью своей жизни. Признаться, в душе я всё ещё сожалел об этом: шесть лет поисков канули в ничто. Вдобавок разговор с Мари всё никак не шёл из головы, и помимо воли её образ время от времени возникал перед моими глазами. Я пытался отвлечься, чтобы не утонуть в сомнениях касаемо моего последнего: "прощай".
  Вскоре я почувствовал, что вернулся Бертран. Ненадолго он заглянул в библиотеку. Я вздрогнул и обернулся. Увидев меня погруженным в чтение, он сказал:
  - Можешь приходить сюда хоть каждую ночь, если пожелаешь. Тебя пропустят.
  - Благодарю... - ответил я и поклонился, невольно прижав левую руку к груди. Лхаранна рассказывала - в Лахатаре это знак сердца, говорящий о глубине чувств.
  Бертран взял с полки какую-то книгу и ушёл.
   Я снова погрузился в чтение, но сквозь буквы на странице вновь проступила лёгкая улыбка и синие глаза: "Я возвращаюсь к тебе... навсегда".
  Прощай, ангел. Прощай.
  
  Просматривая корешки книг, я наткнулся на трактат Парацельса о духах стихий и начал перечитывать. Хоть во многом я не был согласен с автором, и, как и мой отец, временами даже посмеивался над его рассуждениями, но любил эту книгу, в ней было что-то родное.
  Весенняя ночь прошла быстро, город утопал в предутреннем тумане, когда я стал собираться домой в развалины. Книгу оставил раскрытой на столе.
  По дороге задумался над тем, что ощущал в замке присутствие одного лишь вампира - Бертрана, других не было даже поблизости. И это чувство, словно огонёк, то яркий, то почему-то тёмный, то вообще зелёный, тихо согревал мою душу.
  Нужно ли тепло тому, кто не ощущает холода? Я не знал ответа, но, оказавшись за стенами замка, вновь почувствовал себя осиротевшим и бездомным.
  
  На следующую ночь я вновь пришёл в библиотеку замка. Книга по-прежнему лежала открытой на столе - так, как я оставил её. Дочитав, я собирался вернуть её на полку и поискать - нет ли в библиотеке Бертрана литературы о вампирах. Несомненно, что-то должно быть... Но вдруг я увидел, что там, где стояла книга Парацельса, за неё завалилась ещё одна - небольшая, слегка потрёпанная, в простом кожаном переплёте. Это показалось мне странным по сравнению с порядком, царившим в библиотеке: словно чья-то рука пыталась её спрятать, и, мне кажется, вряд ли это была рука Бертрана. Я потянулся за ней, открыл и прочитал заглавие:
  
   О стихийных духах
  
  Буквы на переплёте стёрлись, и имя автора, если оно вообще упоминалось, невозможно было разобрать. На первой странице был затейливо выведен только вензель: ЭМШ.
  Бережно перелистывая страницу за страницей, я остановился на главе: "Саламандры - духи огня". Ныне ошибочно принято считать, что название "саламандры" ввёл Парацельс, что в корне неверно. Мне самому приходилось держать в руках более ранние труды, написанные в XV или даже XIV веках.
  Прочитав кратко о свойствах, характере и устройстве огненных духов, я вдруг наткнулся на легенду, о которой не знал ранее:
  Принц саламандр вопреки всем законам мира полюбил ундину, прекрасную деву реки. Вскоре появился на свет их сын, созданный из воды, огня и пара, молний и дождя, текучей воды родников, пены моря, куда впадала река, и тайного пламени земли - так, как являются миру дети стихий. Но не мог он жить ни в огне, ни в воде, к которым рвался бесконечно, пытаясь соединить их вокруг себя так, как было в его душе, а лишь на суше, и только в грозу мог обрести краткое утешение. И тогда властители стихий огня и воды погрузили его в сон, а душу заключили в кристалл - каплю, сверкавшую пламенным рубином. Кристалл этот оставили на земле, в пещере до тех пор, пока дитя двух стихий не обретёт себя, и сон не кончится. Сказали они также, что способен он жить лишь на земле, в мире людей, приняв облик человеческий. Прошло...
  
  Запись обрывалась, и следующая страница была будто аккуратно сожжена, лишь на полях, где листы сшиты, об этом свидетельствовал обгоревший край. Других следов того, что книга горела, я не нашёл, и это ещё больше заинтриговало меня.
   Я задумался, каково это - любить существо столь противоположной стихии. Да, и у Мари среди её предков была ундина, возможно, именно поэтому наш сын родился до срока и таким слабеньким, но так или иначе, Мари была далёким потомком. Мы оба жили в мире людей, да и во мне огненная кровь лишь наполовину. Но... принц, сын короля саламандр, вероятно, Лахха - в тексте не упоминались имена - и ундины... влюблённые могли встречаться лишь в мире людей, и свидания их были столь короткими...
  Кристалл. Рубиновая капля, что горит огнём. Лхаранна рассказывала, что духи стихий могут спать долгое время - десятилетия или даже века, и в этом есть некоторое сходство с вампирами - так иногда случается от сильных переживаний. Саламандры становятся искоркой или маленьким языком пламени, как у свечи, водяные и ундины - каплей, сильфы - маленьким облачком. Но она же рассказывала, что душа, заключённая в кристалл, начинает томиться, мучиться и рваться прочь как из тюрьмы. В книгах мне попадались описания алхимических рецептов и магических обрядов, как заключить саламандру в кристалл или медальон, чтобы заставить себе служить. Но могу поклясться: человеку подобное не под силу, а совершив обряд, он лишь может обрести поддержку духов стихии или наоборот - разгневать их.
  От этой легенды, записанной неведомой рукой и сожжённой страницы мне на миг стало жутко: неужели даже в мирах духов запрещено любить и быть с тем, к кому зовёт сердце? Разве этому учила меня Лхаранна? Каково это - быть заключённым в кристалл? Даже если спишь...
  Какой странной и вряд ли противоестественной кажется любовь столь противоположных стихий! И как, должно быть, он прекрасна - до содрогания, почти трагически.
  Я вернулся к чтению и дошёл до главы "Ундины и водяные". Из книги выпали несколько листов. Они не были вшиты в переплёт, а только вложены в неё, написанные от руки как письмо. Я поднял и прочитал:
  
  Скорбя, я пишу эти строки. Я не в силах сдержать горя, но никому не могу рассказать, лишь доверить эту тайну бумаге. Мы не прожили и года вместе. Инесса, любимая, как быстро ты покинула меня! В памяти так ясен, так жив твой образ, когда я увидел тебя впервые: лицо, прекрасное как утренняя роса в лучах восходящего солнца, пышные волосы длиною почти до колен. Они всегда казались мне разными: цвет спелых колосьев переливался оттенками весенней травы, неба, лаванды и майских фиалок. Порой, редко вдруг разливалось в них закатное солнце, как дорожка в тихой заводи реки. Глаза цвета аквамарина или изумруда. Тогда, впервые я встретил тебя на берегу в длинном светло-зелёном платье и венке из ненюфар. Ты улыбалась мне. Я полюбил тебя с первого же взгляда, хоть и догадался, что ты не людского рода, но дочь реки. Я предложил тебе стать моей супругой и сдержал все обещания, которые ты взяла с меня. Я храню твою тайну и исполню всё, о чём ты просила меня.
  Тогда, при первой нашей встрече ты сказала своё имя - Иниссэ. Инесса стали звать тебя люди, считая дочерью испанского графа. И хотя редко, но всё же доходили до меня слухи, будто ты околдовала и приворожила меня, я любил и люблю тебя.
  Вскоре ты сказала, что ждёшь ребёнка. Незадолго до того я возвращался с охоты и проезжал мимо той самой пещеры, где, по слухам, бьёт заклятый родник и водятся блуждающие духи-огоньки. Но день был жарким, и я спустился в пещеру к воде. И там, у ручья, я нашёл камень - чистейший рубин, огранённый в виде капли. Я усмотрел в этом знак свыше.
  Как я хотел, чтобы у нас было много сыновей, но судьба распорядилась иначе. Пока ты носила дитя во чреве, я видел, что силы твои будто таяли и угасали. Три дня ты не могла разрешиться от бремени. Ровно в полдень третьего дня вдруг тьма скрыла солнце, и стало темно как ночью. Говорят, это предвестье несчастий, но теперь для меня это - знак скорби накануне твоей столь ранней кончины. Ты родила сына и будто всё звала кого-то и умерла с именем на устах, но я не смог разобрать, чьё это имя. А может, ты говорила на языке своего народа, прощалась со мной или же хотела сказать, как назвать ребёнка.
  Я назвал сына Бертран, это имя словно само пришло ко мне. Я вспомнил патриарха, мученика и защитника веры, Бертрана Марти, до последнего защищавшего Монсегюр. Думаю, единственный наш сын будет достойным наследником, и я всё сделаю ради него. Быть может, он даже станет избранником, как говорится в предсказании, но мне бы не хотелось, чтобы на нём наш род прервался.
  Зная о том, что духи стихий бессмертны, до сегодняшнего дня я каждый день стал приходить к реке. К тому самому месту, где мы с тобой встретились впервые, и где я в тайне от людей, прощаясь с тобой, опустил в воду твоё измученное бездыханное тело, тщетно надеясь, вдруг оно оживёт, и ты вновь будешь со мной. Я звал тебя по имени, но ни разу никто не отозвался и не появился. Лишь однажды в журчании реки мне послышались слова:
  Она спит. Не буди её.
  
  Далее был написан скорбный сонет, оплакивающий столь рано ушедшую супругу. Он оканчивался странными словами:
  Он - твоя судьба и твоя смерть.
  О ком шла речь - не упоминалось, но, мне показалось - вовсе не о сыне.
  Внизу была подпись: Эврар де Шандори.
  Письмо не было отмечено никакой датой, листы пожелтели, и я мог лишь смутно догадываться о времени написания этих строк.
  Так значит, Бертран - сын ундины? Вот почему меня так завораживают его зелёные глаза! Но разве могла женщина из народа водяных умереть при рождении сына? Трое суток не могла разрешиться от бремени... я помню, что младший брат мой Тарн появился на свет всего за четверть часа, а про меня говорили, что почти сразу. В этом "почти" спрятались вечность, пожар в доме и гибель сестры отца. Но духи стихий бессмертны и гораздо сильнее и выносливее людей.
  До рассвета было ещё далеко, но я, взволнованный и под впечатлением от прочитанного, поспешил из замка, боясь, как бы Бертран не уловил мои размышления о нём. Книгу я оставил на столе, как и вчера. В ней были и другие легенды, но я не успел их прочесть. Я поспешил к реке.
  Потомки духов стихий всегда интересовали меня. Если к саламандрам в лице Лхаранны, сестёр и брата я привык, то ундин и их потомков я не видел никогда. Разумеется, за исключением Мари и, чёрт побери, Орландо. Но они оба, за исключением василькового цвета глаз, так схожи с людьми, что и происхождение своё склонны считать легендой.
  Сын ундины и одновременно вампир... Присев на корточки на берегу, я тронул воду раскрытой ладонью. Облизал губы, на миг представив, как касаюсь его кожи...
  Не раз посещала меня мысль признаться Бертрану в своих чувствах, но я гнал её, даже не представляя, как он это воспримет. Воображение или страх рисовали мне жуткие картины: прогонит? Убьёт? Второе казалось мне маловероятным, а первое представлялось гораздо страшнее: я так привык чувствовать его где-то рядом, поблизости. Это ощущение словно дом или воздух, кровь или ночная темнота, и пытаться лишить меня его - как отрезать часть души или сердца и выбросить вон. Я знал, что обязательно скажу ему, это неминуемо, как надвигающаяся гроза или лавина, но не в эту ночь, не завтра, потом... До поры я буду пытаться отвлечься чтением, зная, что скоро - очень скоро! - не смогу сдерживать своих чувств. И тогда они вырвутся своей тюрьмы как стая диких птиц из клетки, до небес и вспыхнут пламенем...
  Я не пошёл в реку - моя огненная часть будто противилась. И, сложив над водою ладони чашей, я закрыл глаза. Мне так хотелось огня, костра, пожара... и в самой середине заплясал огонёк - маленький, рыжий, заискрился, словно говоря со мной. Мари, кажется, говорила - огонь опасен для вампиров, губителен. Но жара я не чувствовал - лишь тепло. На миг коснулся его губами, прошептав только имя. Бертран. Огонёк вспыхнул ярче, будто погладил меня ласково по щеке и погас.
  
  Днём мне снился сон. Я видел атанор своей ещё не разгромленной лаборатории, и, как бывает во сне, вопреки всем стенам, крыше и прочим границам, огонь в нём пылал до самого неба. Постепенно я стал различать в пламени очертания фигуры и родного лица. Лхаранна. Волосы её развевались, словно на ветру, переплетаясь с огнём, а глаза, обычно цвета янтаря, пылали багряным.
  - Уходи! - голос её бился об меня как барабанная дробь или удары колокола, - уходи из Лилля, пока ещё можешь!
  Вдруг откуда-то налетел вихрь, закружив пламя со множеством маленьких алых искр. У него были крылья - чёрные, драконьи, в ярких прожилках, как ветки молний. Я мог поклясться, что уже видел его. На миг показалось - я падаю откуда-то с высоты, но его руки удержали и подняли меня.
  - Не лишай сына выбора! - сказал он Лхаранне. Голос низкий и раскатистый как гром.
  Мгновение я тщетно пытался увидеть его лицо - не драконье, но быть может, того властителя пламени, к которому я так стремился. Неужели сам Лахх? Но Лхаранна рассказывала о короле как о драконе не мрачном, но золотом, и пламя его сияет лучами солнца.
  В ответ она вскрикнула, или я не разобрал слов, а в следующий миг всё оборвалось, утонуло в багряной вспышке, заполонившей весь мир.
  Я проснулся. Кажется, недавно была гроза - первая в эту весну. Уже стемнело, и после охоты по дороге к замку я всё пытался понять - кого я видел во сне? Почему Лхаранна не просила меня - требовала! - покинуть Лилль? Почему сейчас, а не накануне нашего ареста? Почему она ничем не напомнила о себе, пока мы были в тюрьме? Кто этот огненно-крылатый вихрь? Как его имя?
  Вопросы, одни вопросы. Но из Лилля я никуда не уйду. Теперь не могу и представить себе, как проживу и одну ночь, чтобы не ощущать поблизости, почти рядом... Неужели она хочет, чтобы любовно возводимый мною мост рухнул? Чтобы я сжёг его в одну ночь?
  По обыкновению, в ворота меня впустили. Все слуги встречали меня молча, говорили кратко и очень сдержанно. Я чувствовал, что в замке их много, но большинство из них ночью спали. Невольно я разглядывал комнаты: богатая обстановка, полный порядок, и, что меня удивляло ещё больше - ничто не нуждалось в ремонте. Потом я стал прогуливаться по замку, чувствуя порой, что за мной приглядывают.
  Книги на столе не было. Я посмотрел на полке, где нашёл её, но увидел только трактат Парацельса. Я обошёл всю библиотеку, внимательно разглядывая корешки, ища попутно книги о вампирах, но, к своему удивлению, ничего подобного не нашёл, и даже вчерашние легенды о духах стихий будто растворились в воздухе. Или Бертран забрал эту книгу вчера? Наверное, я не должен был её читать - ведь там упоминалось и о нём. А ведь в ней ещё столько неведомых и прекрасных легенд. Может, спросить его?
  Я вышел из библиотеки и замер, услышав чарующие звуки. Бертран играет на лютне? Бесшумно, на цыпочках, как только может передвигаться вампир, я подкрался к двери, откуда доносилась музыка. Мелодия была нежной и грустной, переплетаясь с шёпотом весеннего ветра за окном. Опустившись на одно колено, как перед святыней или при посвящении в рыцари, я глянул в замочную скважину...
  Бертран молча перебирал струны. Я не мог видеть его лица, так как он был спиной к двери, чуть наклонив голову. Чёрные кудри разметались по плечам. Отсветы и тени от единственной свечи гуляли по комнате, и пламя танцевало, отражаясь бликами на стекле арочного окна. Но... через несколько мгновений мелодия резко стихла, Бертран резко обернулся в сторону двери, взгляд полыхнул гневом. Мне ничего не оставалось, как поспешно удалиться в библиотеку, пока он не выпроводил меня вон.
  Весна была в самом разгаре, и на следующую ночь по дороге к замку я, увидев в чьём-то саду первую распустившуюся розу, украл её и спрятал под рубашкой у сердца. Алые лепестки, влажные от росы, только начали распускаться, храня чуть терпкий, сладкий аромат. Шипы остро кололи мою кожу, хоть царапины и зарастали мгновенно. На миг я представил, будто это когти Бертрана... я жаждал его прикосновений сильнее чем крови! Сегодня же я отдам ему розу и обязательно признаюсь...
  Но Бертрана не было в замке, и вернулся он, вероятно, лишь к утру, на рассвете. Я углубился в туманно-апокалиптические сочинения Нострадамуса и, вконец измотавшись ими, стал перелистывать стихи Ронсара. Уходя, я положил розу у той самой двери, где вчера подглядывал. Я не знал, нашёл ли её Бертран, и если - да, то как воспринял моё безмолвное признание? Как просьбу о прощении за мой шпионаж? А может быть, он вернулся лишь на рассвете, сразу ушёл спать и не видел её вовсе, а цветок нашли слуги.
  
  Прошло, наверное, ночи две, и я снова сидел в библиотеке, когда вдруг мелодия зачаровала меня, оплела, околдовала и вывела прочь, словно пробудила от вечного сна. О, нет, это была уже не та лютня, другая, и я никогда в жизни не слышал ничего подобного. Она плакала и смеялась, то становясь нежной, страстной, упоительной, как первый поцелуй, то струны дрожали, едва сдерживая внезапные слёзы боли и неизбывной тоски, но и она, как небо тёмного хрусталя после грозы, сменялась оттенками тихой радости и потаённой грусти. Одиночество и надежда, отчаяние и экстаз, боль и наслаждение, упоение и жажда - всё отражалось в ней как блики пламени свечей в кристалле и... в моём сердце множеством маленьких огоньков. Я терял себя, умирал, и вновь, как в миг обращения, рождался заново, но не кровь, а эта музыка возвращала меня к жизни.
  Я не помню, как оказался у двери его комнаты. Она оказалась приоткрытой. Бертран у распахнутого окна, и весенний ветер врывается, танцуя в пламени дюжины свечей на столе, а в окно глядит звёздами тысячеглазая ночь. Словно духи других миров и стихий заворожённо внимают ему...
  Глаза его прикрыты, словно он смотрит в глубь себя или в вечность. Одной рукой Бертран держит маленькую лютню - я не знаю другого названия - странно, высоко, у подбородка, в другой руке смычок... Неужели всего четыре струны способны так петь? Это чары, волшебство, магия, и каждый звук вплетается в нити души, отзывается ритмом в сердце, врастает в вены, в самую суть крови, переплетая прошлое и настоящее, все их лучи и линии в один, ведомый лишь ему узор. Свечи беснуются на ветру и слегка коптят тёмным крылатым шлейфом. Ещё немного, лишь один миг, и все саламандры Лахатара шагнут сквозь огонь как в двери и начнут танцевать - не в пожаре, но в прекрасном искристом танце...
  Крылья отросли и у меня, взметнулись, и я оказался рядом, зачарованно глядя, как на бога. Кажется, невольно я произнёс вслух его имя, чем заслужил проклятие: мелодия резко оборвалась.
  - Чем обязан столь поспешному явлению? - тихо спросил он. Во взгляде досада.
  - Я... никогда... - уставившись в пламя свечи, я попытался собрать части своей души как тени, разлетевшиеся по комнате и с трудом подобрал слова, будто позабыл их все, - никогда не слышал такой музыки... прости... я вовсе не хотел прерывать...
  - Никогда не слышал скрипку? - он слегка улыбнулся.
  - Можно взглянуть?
  Он утвердительно кивнул.
  Я нежно провёл ладонью по красноватому, цвета запёкшейся крови корпусу и коснулся губами, словно прикладываясь к святыне. Бертран... он так близко... как было только во сне, и я сейчас отдал бы всё - и тело, и душу, и жизнь - за то, чтобы хоть раз коснуться губами его губ... или руки... Ожидание колотится в груди колоколом о рёбра, Бертран ждёт, когда я уйду, оставлю его одного, вернусь в библиотеку, а этот немыслимый сон исчезнет.
  - Бертран...
  - Да?
  - Я... люблю тебя.
  И в один миг изумруды его глаз померкли, потемнели чёрной водой, вспыхнули кровавым блеском недоверия, гнева и... боли. Словно вскрылась, закровоточила старая рана.
  - Лжёшь! - рука мёртвой хваткой вцепилась в мою рубаху. Тёмное пламя взгляда обожгло меня, как молния. Удар по щеке наотмашь.
  Я оказался в углу, неестественно, нескладно - на коленях или на четвереньках.
  - Я давно знаю, что ты шпионишь за мной. Кто подослал тебя? Отвечай!
  - Подослал? Меня? - повторил бессмысленно. Слёзы наворачиваются на глаза. Наверное, я такой жалкий - в углу, в изорванной одёже, на карачках, худший из вампиров, которых он видел. Зачем я ему..?
  - Я могу и сам всё узнать, но советую признаться, - в его лице мелькнул оттенок брезгливости, - может, расскажешь, что тебе приказали?
  - Приказали? Мне? Кто? Мари? Я давно не видел её. Она... меня обратила и учила немного, но ничего не приказывала.
  Каждое слово увязает во рту, прилипает к языку, и я едва их вытащил и выговорил, с трудом улавливая смысл.
  - Причём тут Мари? Я говорю о вампирах первого круга, - голос звенит металлом. - Это они тебя ко мне подослали?
  - А это... кто такие?
  - Снова дурачком прикидываешься?
  Я заплакал.
  Бертран не верит мне, моим чувствам. Не верит. Почему на меня не рушится небо, не разверзлась подо мной земля? Снова - расспросы, допросы... Не признаваться же мне опять в неведомых грехах, которых никогда не было! Вампиры ведь не люди, не инквизиторы - так прочти в моих мыслях, в моей памяти, что мне никто ничего не приказывал! Хоть всю душу вытяни! Я бы разорвал плоть и сердце тебе отдал в доказательство... может, так и сделать? Да к чёрту всё! - я думаю всё это или, скорее, говорю вслух. - К дьяволу! - как часто я поминал его в своих чудовищных признаниях! Теперь ты всё равно прогонишь меня, и всё, что связывало меня с тобой - мои сны, видения, желания, мечты - рушатся в один миг! Неужели я тебя больше не увижу? Не приду в этот замок, даже в библиотеку, чувствуя, что ты рядом... Но я не могу без тебя! Не могу! Лучше убей... меня давно приговорили к сожжению - значит, судьба. Последнее, что я увижу, будет не жаждущая казни толпа, но твоё лицо. Ты. Пламя Лахатара примет меня...
  Трясёт - не от холода - от жара, и словно еле ощутимый вихрь закружился вокруг: искры рвутся прочь из моей крови, колотясь изнутри колкими иглами. Тело пронзила боль, и на руках, на ногах, шее с шелестом порванной бумаги появляются глубокие порезы, словно кто-то невидимый режет мои вены острыми лезвиями. Я уже умирал, я знаю, теперь будет не так больно... Дыра разверзлась в груди, и из неё вырвался сноп пламени. Одежда вспыхнула как факел, и огненно-кровавый поток поглотил весь мир и склонившегося надо мной Бертрана: "Мальчик, ты же так убьёшь себя", - голос. Сильные руки подхватили меня - это смерть, я знаю. Я провалился во тьму.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"