Эрнан Лхаран : другие произведения.

Глава 4. Мари

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  У Джеймса есть девушка. Он встречается с нею и временами остаётся у неё на ночь, но в дом не приводит, ссылаясь, что сдаёт вторую комнату. Она живёт на соседней улице, и однажды, выйдя на охоту, я видел, как они целовались у дверей кафе, но не стал нарушать идиллию и показываться им на глаза.
  Она выглядит довольно миловидной, но, на мой взгляд, ничем не примечательной: русые вьющиеся волосы чуть ниже плеч, круглые светлые глаза, вздёрнутый носик и слегка капризное выражение лица. Фарфоровая куколка. Фигура - да, не спорю, но я ценитель совсем иной красоты. Я бы даже не запомнил её имени, если бы она не была тёзкой моей бывшей супруги.
  
   Мари
  
  
  Несмотря на тоску, которую я чувствовал после гибели отца, я рад был переезду в Лилль. Дня два я просто бродил по улицам, вспоминая дни, когда мы жили здесь всей семьёй. Городская площадь, узкие улицы, монастырь, замок на окраине... тот замок, про который мы с Рэньей сочиняли леденящие душу истории.
  Сидя в лаборатории, я много размышлял о своих занятиях алхимией и об обещании, данном отцу. В одном он был и прав, в другом - ошибался, когда поручил мне завершить работу над Эликсиром. Я знаю, другого выхода не было, и никого кроме меня - тоже, а незадолго до смерти накануне Варфоломеевской ночи он только предупреждал меня... словно предчувствовал...
  Прав - в том, что я не заброшу, не махну рукой, а буду поддерживать течение процесса только ради него, ради памяти о нём, чтобы выполнить последнюю волю. Ошибкой было то, что он поручил это именно мне - своему старшему сыну. Кому, как ни сыну быть наследником, продолжив дело отца? Но... продолжать одному, без наставника, оказалось так сложно... я боялся что-нибудь упустить, сделать не так, а иногда мне было почти всё равно, как в первые дни после приезда, когда я просто бродил по Лиллю. Вернувшись домой, я вздохнул с облегчением, что моё отсутствие никак не повлияло на процесс. Порывы внезапной радости, как и, наоборот, бешенства пропали вместе со смертью отца и уходом семьи, но теперь на меня вдруг находили приступы невыносимого одиночества и меланхолии, я чувствовал себя словно прикованным к лаборатории и занятию, казавшемуся мне в такие моменты абсолютно бессмысленным. Эти строки я написал в подобном состоянии, адресуя их покойному отцу:
  
  ...На столько лет
  Сквозь тьму ночей
  К лаборатории своей
  Зачем меня ты приковал,
  Сказав последние слова?
  Чтоб я один искал ответ,
  Когда тебя уж больше нет...
  Я жду, пока не вышел срок,
  Как распускается цветок -
  Семь лепестков, семь долгих лет,
  Семи металлам - семь планет...
  И Розу золотым костром
  Я обвенчаю с серебром,
  Прекрасен алый её цвет...
  Но я жалею иногда -
  С небес последняя звезда
  Вновь канет в утренний рассвет,
  И я порой шепчу: "Прости,
  Но мне так хочется уйти..."
  В груди огонь, как атанор:
  Не просветленье - приговор,
  Фальшиво-золотое дно -
  Бессмертье мне и так дано!
  В последний раз молю: прости...
  Мне только сделать шаг... уйти...
  
  Но вскоре я нашёл помощника, аптекаря, живущего по соседству. Звали его Камиль. Он помнил моего отца и сказал, что только рад исполнить волю покойного. Потом он и вообще переселился ко мне в дом, оставив аптекарские дела на попечение своему брату. Семьи у Камиля никогда не было, вероятно из-за хромоты и немного странной внешности. Тогда Камилю было около тридцати лет. Немного нескладный, невысокий и хромой от рождения, он оказался добрейшей души человеком с потрясающей жаждой знаний. С большими серыми глазами и редкими пепельно-русыми торчащими волосами на большой голове он и сам казался существом, вышедшим из книги о каких-нибудь гномах и прочих мифических существах. Камиль быстро уяснил, что дома меня зовут Эрнан, а не Эрнест, хотя о саламандрах в моём роду я ему, конечно, рассказывать не стал. Он считал это имя испанским, хотя испанцев среди моей родни не было.
  Однажды мы с Жаком - управляющим, который вёл дом и дела в Лилле в наше отсутствие - возвращались домой, и я увидел, как неподалёку остановилась карета и оттуда вышла дама, а с ней - как мне показалось - девушка необычайной красоты. Невысокая, стройная, в синем расшитом платье. Чёрные волосы убраны в причёску с вплетёнными жемчужинами, будто звёздами... Она вдруг оглянулась, словно почувствовала мой взгляд... Я чуть не вскрикнул, утонув в её синих глазах. Нет, у людей не бывает таких - цветы вероники и василька, небо в летний полдень, сапфир, река... я не мог подобрать сравнения. Мне казалось, она словно сошла с картины великого художника... правильный овал лица, прямой тонкий нос, локоны, выбивающиеся из причёски... Мгновение, показавшееся мне вечностью, прошло, юная богиня или принцесса повернулась и пошла дальше. Я вздрогнул, словно очнулся от чар.
  - Жак, ты не знаешь, кто это? - спросил я управляющего. - Ты ведь был в Лилле до моего приезда.
  - Маркиза де *** со своей дочерью. Вас, я полагаю, заинтересовала молодая госпожа?
  - Да... - Неужели всё, что я чувствую, так очевидно для других?
  - К сожалению, ничего не могу о них рассказать, кроме того, что это их дом. Имя маркизы я запамятовал, а как зовут дочь - и не знал вовсе.
  
  С тех пор я почти каждый день стал приходить к тому дому в надежде хоть на миг увидеть девушку моей мечты... я даже не знал её имени. Несколько раз я видел её, но всегда в сопровождении родственников. Я так и не решился подойти. Да и она не замечала меня.
  
  Через две недели после того, как я впервые увидел её, в городе устраивали бал по случаю свадьбы кого-то из местных дворян. Я был в числе приглашённых, но отправился туда только в надежде встретить её. И не ошибся: она была там! Правда, рядом с нею я часто видел молодого человека, несколько старше меня, вряд ли ему было больше пятнадцати. Конечно, он красив, хорошие манеры, умение держаться... Ревность впервые вспыхнула во мне - я завидовал ему, тому, что он говорит с ней, танцует, держит за руку, тогда как я даже не знаю её имени! Но... любит ли она его? Если - да, то мне, наверное, больше нечего делать и некого искать в мире людей, и тогда я сейчас же уеду с бала и уйду в Лахатар!
  Я наблюдал за ними и не мог не заметить во внешности некоторого сходства: чёрные волосы, ярко синие глаза, и немного похожие черты лица. Или они просто родственники, брат и сестра, а я уже заранее прощаться стал?
  Я пригласил её на следующий танец.
  Сначала мы танцевали молча, но вскоре я спросил:
  - Позвольте узнать, прекрасная госпожа, с кем имею честь танцевать? - я почти дрожал, видя её рядом, и совершенно забыл и без того скудное обучение этикету и придворно-куртуазному языку, так что сам удивился, как смог построить подобную фразу.
  - Мари де***.
  - Мари... роза утренняя... первый луч солнца среди пасмурного дня...
  - А вы? - В свою очередь спросила она. - Вы спросили моё имя, но сами так и не представились.
  - Эрнан, - сказал я, но запнулся, - то есть... Эрнест де Лилль.
  - Эрнан или Эрнест? - она улыбнулась.
  - Можно и так, и так, - сказал я, поразившись, что впервые так легко представился своим настоящим, саламандриным именем. Но мне хотелось, чтобы она называла меня именно так. - При других всё же лучше Эрнест.
  - Значит, у вас два имени... только я никогда не слышала о святом по имени Эрнан.
  - Меня так зовут только близкие.
  - И вы говорите его мне?
  - Да! И... - я запнулся, - конечно, как вам будет угодно, но с этого момента можете говорить мне "ты".
  - Прямо с первой встречи?
  - Не с первой. Помните? Мы уже виделись однажды.
  - Да. Помню.
  Танец закончился. К ней подошёл тот молодой человек.
  - Позвольте представить вам, - она не воспользовалась моим предложением обращаться ко мне на "ты", - моего троюродного брата Орландо.
  - Я рад знакомству, - сказал я и облегченно вздохнул: они родственники, я был прав! Впрочем... - словно что-то кольнуло меня - троюродный брат - не такое уж и близкое родство. Кругом сплошь и рядом подобные браки, но тогда она бы представила его как жениха, а раз - нет, значит...
  В своих мечтах я уже целовал её. А в реальности они пошли танцевать, оставив меня одного.
  Потом с Мари танцевали попеременно, то я, то он. Я даже не заметил, как бал закончился, и в растрёпанных чувствах отбыл домой.
  
  Последующие три дня я не мог думать ни о ком и ни о чём, кроме неё. Пытался отвлечься, приходя в лабораторию, где Камиль неустанно проводил опыты... но теперь всё это казалось мне таким странным и ненужным, что я уже хотел оставить всё, как есть и отправить Камиля домой. И только ради обещания, данного покойному отцу, я не поступил так, сменив сонного Камиля на его посту.
  На данной стадии предстояла весьма сложная операция, именовавшаяся рождением Зелёного Льва, но... когда я мешал раствор, то чуть было не разбил колбу с драгоценным веществом.
  Я смотрел на призрачных духов, медленно отлетающих при выпаривании. Свет полной луны проникал сквозь маленькое окошко лаборатории, отражаясь в колбах, ретортах, пузырьках... Дверь бесшумно отворилась, и вошла... девушка моей мечты, моя возлюбленная... Она застыла на пороге, оглядывая комнату. Мари казалась очень бледной при луне, ярко осветившей её лицо. Медленно приблизилась ко мне, взяла со стола колбу с какой-то жидкостью и сказала:
   - Эрнан, если вы любите меня, пейте! Пейте, и я буду пить с вами! Ваша миссия окончена, вы приготовили священный Эликсир Бессмертия, напиток богов, он слаще мёда и вкуснее вина из королевских погребов, целебнее и чудодейственнее, чем снадобья великих лекарей. Пейте, Эрнан, напиток вечной жизни и нашей любви!
  Она поднесла колбу к губам и сделала несколько глотков. Жидкость меняла цвет, и в тот миг, когда Мари пила, стала вначале серебряной, а потом золотой. И, как мне показалось, Мари стала ещё прекраснее, если, конечно, это было возможно. Я принял Эликсир из её рук. Он был изумрудно-зелёным, вкус его отдавал пряностями и весенней травой, чуть с горчинкой, словно кто-то бросил туда свежий лист полыни. Не торопясь, сделал ещё глоток... но откуда в нём появился странный железисто-солоноватый привкус? - Так, кажется, это чувствуется? Теперь я пишу это, но давно позабыл, какова для людей кровь на вкус. - А когда глянул в колбу - оставшиеся капли приобрели кроваво-красный цвет. Я посмотрел на Мари. Она была так близко, и всё так же бледна в лучах луны. Я коснулся её губ, не решаясь поцеловать. Она всё смотрела на меня, и я тонул в её больших, нечеловечески синих глазах...
  И... я случайно выронил колбу, она полетела на пол, разбившись на тысячи крохотных осколков, которые разлетелись по всей комнате. Один из них, ударившись от пола, вонзился мне в грудь, и из маленькой, на первый взгляд, ранки ручьём полилась кровь, столько, сколько моё тело никак не могло вместить: я стоял по щиколотку в крови, а она всё текла... Мари куда-то пропала - вероятно, испугавшись, выбежала из лаборатории, когда я разбил колбу. Хорошо, что она не видит этого кровавого потопа.
  Кровь не останавливалась, она уже просочилась под дверь, и, наверное, водопадом стекала с лестницы. А я стоял один посреди лаборатории в пустом доме, где даже Камиль и слуги ушли спать и не слышат меня... истекающий кровью, но почему-то до сих пор живой... Или это и есть истинное бессмертие? Но разве я этого хотел? Почему же мне тогда так страшно и одиноко? Или я уже умер?
  А кровь всё лилась... И я стал звать всех подряд, кто, как мне тогда казалось, мог услышать... я звал слуг, Жака, Генриетту, звал Камиля; звал Мари и даже её кузена Орландо - вдруг, если я не найду её, пусть хотя бы он сможет передать ей; звал отца, мать, сестёр и брата; звал, кажется, даже Лахха Предвечного - быть может, хотя бы он услышит меня, как слышат людей боги...
  ...Пока не почувствовал, что кто-то взял меня за руку. Я вздрогнул.
   - Эрнан! Проснитесь!
   Камиль. Склонился надо мной и тянет за руку. За окном рассвело.
   - Вам приснился кошмар? Вы так кричали...
   - Это...был сон?
   - Да, вы спали.
   - Спал? А Зелёный Лев?!
   - Родился, - улыбнулся Камиль. - Наверное, вы уснули позже.
  
  Три дня я прожил, грезя во сне и наяву. Мои чувства к Мари в разлуке всё росли, и я решил признаться ей. Но как? Перелезть через ограду её дома и попытаться найти Мари? Пока я буду искать, меня обязательно заметят. Нанести ей визит и официально сделать предложение? Но кто я для их семьи - они ведь гораздо богаче, чем я. Правда, моя сестра замужем за герцогом... я не хотел использовать положение Мэрхи ради собственной выгоды - знал, что ей приходится нелегко. И в округе ко мне относятся странно - это я уже успел заметить за то недолгое время, как вернулся в Лилль. Временами я замечал косые взгляды на улице и на балу, причём даже со стороны родителей Мари, так что сватовство вряд ли к чему-то приведёт.
  Тогда, быть может, написать ей письмо и передать через слуг? За своих могу поручиться - передам записку Генриетте - она точно найдёт, как и кому отдать. После смерти отца она стала так добра ко мне... Конечно, Генриетта отнесёт письмо по адресу, но там... вдруг его перехватят и прочитают родители или этот Орландо? Нет, я никому не смогу доверить такое поручение - я вручу Мари письмо лично, поджидая неподалёку от её дома, даже если мне придётся ждать целую неделю! Всё лучше, чем оставаться в неведении.
  Решившись, я начал сочинять текст послания. Конечно, я не был искушён в написании любовных писем, а потому моё признание было кратким, и то мне приходилось черкать, комкать лист, бросать его в камин и писать заново.
  
   Прекрасная Мари!
   Признаюсь Вам в своих чувствах, не в силах больше сдерживать их, оставляя Вас в неведении.
   Я люблю Вас!
   Больше всего на свете я люблю Вас!
  
   Эрнан.
  
  Я запечатал письмо. Да, хорошо было бы прикрепить к нему розу или какой другой цветок, но где найдёшь цветы в октябре? Только последние полевые, усталые и побитые дождём, они совершенно не годятся для признания в любви...
  Спрятав письмо на груди под рубашкой, я отправился к дому Мари. Кажется, сами боги были благосклонны ко мне. Я готов был прождать несколько часов, а то и до конца дня, чтобы вернуться завтра... но в саду посреди осеннего золота я увидел Мари. Она была одна - совершенно одна! - и никто не сопровождал её! Казалось, я не перелез, а перелетел через ограду, даже не подумав, что из дома меня могут увидеть, и подбежал к ней. От неожиданности она тихо вскрикнула.
  - Мари! - воскликнул я, но так, чтобы меня слышала только она. Встал на одно колено, подобно рыцарю. - Я пришёл сказать... о чувствах, которые испытываю к вам. С того бала я не могу думать ни о ком и ни о чём, кроме вас. Моё сердце разрывается от разлуки! Мари, я люблю вас! Вы - только вы - властительница моей души и моего сердца!
  В тот миг я совершенно позабыл о записке.
  Мари слушала, чуть наклонив голову, и, глубоко вздохнула, словно переводя дыхание.
  - Эрнан... - сказала она, и моё имя, произнесённое ею, показалось мне приятнее и слаще музыки небес, - вы... ты... тоже? И я... с того бала я не могу забыть тебя...
  Она подала мне руку, как для поцелуя и сделала еле заметный знак встать.
  - Осторожно, - тихо сказала она, - нас могут увидеть.
  Она указала мне на густую часть сада, где росли несколько раскидистых клёнов, чья пышная листва желтела под солнцем. Там я не выдержал, прижав её к себе, и поцеловал. Она, чуть помедлив, тихо то ли ахнула, то ли вскрикнула и ответила мне неумело и страстно. И это были, как мне тогда показалось, самые сладостные мгновения в моей жизни.
  Она вздрогнула, будто вспомнив:
  - Ой, меня, наверное, ждут... Я вышла в сад совсем ненадолго. Боюсь, меня начнут искать.
  - Что ж, - ответил я, выпуская её из объятий. Наверное, только духи любви, если, конечно, таковые есть, знали, каких усилий мне это стоило, - Конечно, иди... Но... мы же встретимся?
  Она кивнула.
  - Когда? - я всё ещё не мог выпустить её руку. - Ответь, когда и где, и я буду там, даже если это на краю света!
  - Завтра. Здесь же. Около пяти часов вечера. Мои родители приглашены на обед, но я с ними не поеду.
  - Мари... любимая... до завтра!
  - Эрнан...
  Я отпустил её руку и долго провожал Мари взглядом, пока она не взошла по ступенькам в дом. Тогда я перелез через ограду и отправился домой.
  
  Только там я вспомнил о записке. Теперь она была уже не нужна, но я решил сохранить письмо, положив его в книгу в лаборатории.
  С нетерпением я ждал следующей встречи и даже ночью не мог уснуть и сменил Камиля. Но... я не мог думать ни о чём кроме Мари.
  
  На следующий день около четырёх я уже был около её дома, спрятавшись в густой кленовой листве. Ожидание показалось мне вечностью... пока не вышла она... На этот раз платье на ней было тёмно-синее, то самое, в котором я увидел её впервые.
  - Как это синее платье идёт к твоим глазам! Они ярче, чем небо в летний полдень, как камень любви - лазурит... Я ни у кого больше не встречал таких глаз.
  - У нас в семье есть легенда. Говорят, это потому, что в нашем роду триста лет назад была ундина - дух озера. Мой предок женился на ней, и вначале родство со стихийными духами сказывалось сильнее - мои предки жили дольше, чем обычно суждено людям, не знали болезней и старости. Но за это они заплатили тем, что все их дети до третьего поколения кроме самых младших должны были уйти в подданные к Водяному царю, и никакой выкуп он не принимал взамен. Но постепенно связь с духами воды слабела, и теперь об этом напоминает только цвет глаз... конечно, если это всё не сказка. Но с тех пор на нашем гербе добавлены три капли воды.
  - Так у тебя... Ундина в роду?
  - Ты веришь в эту легенду?
  - Да.
  "Но тогда, - промелькнула у меня мысль, - можно ли мне вообще любить её? Мы такие разные... Можно ли быть вместе противоположным стихиям?"
  И сразу я словно откуда-то пришёл ответ:
  "По любви - да, тем более что она давний потомок. Ей не нужно выбирать судьбу между миром людей и стихией, и у неё только одно имя. Даже если бы она была наполовину ундина, как я - саламандра, мы могли бы жить вместе в мире людей".
  Я поцеловал Мари. О своём происхождении пока не сказал ей ничего, но был уверен, что если расскажу - поймёт и не осудит, не испугается и не назовёт колдуном или отродьем дьявола.
  В тот вечер мы больше не говорили ни о чём таком, утонув в объятьях и поцелуях друг друга.
  
  Следующую встречу Мари назначила через день там же. Но шёл дождь, и когда я прибыл на свидание, зря прождал на улице и вымок, зная, что ко мне никто не выйдет. Вероятно, Мари решила не заострять внимание родных, что каждый день в одно и то же время уходит в сад.
  
  Прошла, наверное, неделя, и я спросил её:
  - Милая, я хотел узнать, почему мы встречаемся тайно? Почему я должен прятаться, перелезать через забор как вор или преступник, хотя могу войти в твой дом, представиться и открыто просить твоей руки? Все видели нас на балу, и ни у кого не возникнет сомнения, где я мог повстречать и полюбить тебя. Разве я не могу сделать так?
  - Можешь, но... - начала она и внезапно замолчала.
  - Что пугает тебя? Или, может быть, кто-то стоит между нами? Или ты... не хочешь быть моей женой?
  Мари отвернулась и закрыла лицо руками.
  Я обнял её:
  - Мари, любимая, что с тобой? Почему ты плачешь? Ты не любишь меня? Или встретила другого? Может, я чем-то обидел тебя? Прости меня, Мари! Ответь...
  - Нет, Эрнан, - сказала она, всхлипывая, - я люблю только тебя, и никого другого. Ты ничем не мог меня обидеть, сказав о своих благородных намерениях. Я с радостью стала бы твоей женой, но...
  - Что? Скажи, не разрывай мне сердце!
  - Орландо... он приходится мне троюродным братом, но так случилось, что мы обручены с детства. Так решили родители.
  У меня словно земля ушла из-под ног.
  - Ты обручена с Орландо? Ты любишь его?
  - Нет. Я люблю тебя одного. А он... мне было шесть лет, когда родители обручили нас. Да, все эти годы я привыкла думать, что когда-нибудь выйду за него замуж. Я воспринимала это, как должное, как свою судьбу. Но я никогда не любила его так, как тебя. С детства мы воспитывались в одном доме, вместе играли, и я отношусь к нему как к брату. Ещё недавно я благодарила судьбу за то, что она уже нашла мне будущего мужа, и мне не придётся ни искать жениха, ни остаться в девицах. А теперь я проклинаю тот час, когда нас обручили.
  - Скажи, а Орландо, - в этот миг у меня в груди что-то вспыхнуло настолько жарко, что я еле удержался на ногах, - он, как будущий муж, ухаживает за тобой? Целует тебя? Дарит подарки? Он любит тебя?
  Я подумал, что в следующий раз обязательно ей что-нибудь подарю.
  - Не замечала за ним особых знаков внимания. Да, летом иногда он присылал мне розы, однажды даже со стихами, которые сам написал.
  - Он поэт?
  - Иногда он пишет стихи.
  - Тебе? Любовные?
  - У него только один любовный сонет, который он прислал мне в букете. Однажды в коридоре Орландо хотел поцеловать меня, а я почему-то испугалась и убежала.
  - Он хотел поцеловать тебя против твоей воли?! - я был взбешён.
  - Тише... не так громко. Да, но он имеет на это полное право.
  - Надеюсь, мои объятия и поцелуи не так страшны и неприятны для тебя?
  - Нет, что ты... Я люблю тебя, мой Эрни - мне нравится называть тебя так, будто двумя твоими именами сразу. - Она прижалась ко мне.
  - Но ведь любую помолвку можно расторгнуть! Если ты скажешь, что любишь меня и не хочешь замуж за Орландо, если я буду просить твоей руки...
  - Ты не представляешь, как я хотела бы этого, но... мой отец не согласится ни в коем случае. Если я скажу матери, она ещё сможет понять, но он...
  - Почему? Чем я так не угодил ему?
  - Я не знаю... Несколько раз я слышала, как он отзывался о твоём отце и всей твоей семье, называя шарлатанами и даже колдунами и проходимцами. А ещё он всерьёз считает, будто вы - гугеноты. Прости, я не хотела оскорбить тебя и твоих покойных родных, а говорю только то, что слышала от него. На балу, когда мы познакомились, он был недоволен даже тем, что я танцевала с тобой. Мне кажется, что когда вы ещё всей семьёй жили в Лилле, он сильно поссорился с твоим отцом. Я ничего больше не могу сказать, но мне страшно говорить ему о любви к тебе. Боюсь даже представить, что он сделает со мной, когда узнает, что я собралась за тебя замуж.
  - Но... рано или поздно он узнает об этом. Я только одного не могу понять - как он может так распоряжаться твоей жизнью? Разве твои родные не хотят, чтобы ты была счастлива?
  Мари опять всхлипнула.
  - Они думают, что всё знают гораздо лучше меня. Прости, Эрни, мне, наверное, уже пора... меня ждут, и, наверное, скоро хватятся...
  - Но что тогда? - я не отпускал её. Меня до глубины души возмущала неправильность и какая-то ущербность такого положения. - Получается, когда родители всё подготовят и поведут тебя под венец, ты покорно выйдешь замуж за Орландо? А я останусь в стороне?!
  - Нет! Эрни, возлюбленный мой, нет!
  - Что - нет? Или ты предпочитаешь, чтобы у тебя был и законный муж, и любовник? Конечно, так поступают многие светские дамы! Похвальное решение! И родители довольны, и кузен, и возлюбленный рядом! Только вот меня такой ход событий почему-то не устраивает - не хочу ни делить тебя с ним, ни прятаться ото всех!
  - Прекрати! Как ты можешь говорить такое?
  - В точку попал?
  Мари, не в силах больше меня слушать, вырвалась из объятий, быстро пошла к дому, взбежала по лестнице и исчезла из виду.
  Я поспешно выбрался из сада и направился домой.
  
  Через четверть часа я уже жалел о последних словах, сказанных в порыве ревности - да, ревности! Наверное, я очень сильно обидел Мари. Но я не понимал - чего она ждёт от наших встреч и от меня? Или она не верит мне? А может, не любит так, как я её? Или просто боится, предпочитая старое, уже решённое и предначертанное? Немного поразмыслив, я согласился с последним, поставив между ним и вторым знак равенства.
  И... холод и одиночество, что мучили, когда я покидал Париж, с новой тяжестью навалились на меня...
  Но, как говорят алхимики - подобное стремится к подобному - я и вправду подумал - не поехать ли мне навестить Мэрху? Путь неблизкий, но и в Лилле я пока оставаться не хотел - без встреч с Мари пребывание в провинции казалось мне бессмысленным.
  На следующий день я всё же пришёл в то же время к дому Мари и три часа, прячась, прождал за воротами. Но она так и не появилась - вообще никто не выходил. Я решил, что если бы Мари искала меня - появилась бы сама или, хотя бы, направила ко мне с запиской кого-нибудь из слуг. Но, скорее всего, посылать слугу она побоялась, потому как это может стать известным родителям.
  Что ж. Она больше не хочет меня видеть? Или после вчерашнего разговора разочаровалась во мне? Уехать в Париж! Недалеко от Тюильри живёт моя родня, хоть и дальняя - по линии младшего брата моего деда. Теперь наш старый дом, так поспешно оставленный мною, принадлежит им. Когда мы жили в столице, то изредка ходили друг к другу в гости. Конечно, они даже не подозревали о моём происхождении, как и о том, кем на самом деле была Лхаранна, как и все люди, называя её Анной и считали обычной женщиной.
  Я обхватил голову руками. В Париж... но что я скажу Камилю? Да, отец, сам того не желая, приковал меня к многолетнему алхимическому процессу, а заодно и к миру людей. Иногда я думал так, но потом сам укорял себя за подобные мысли. Я медленно поднялся наверх в лабораторию. Камиль сонно наблюдал за жидкостью, булькающей в змеевике.
  -Завтра я еду в Париж, - сообщил я с порога.
  - В Париж! - словно проснулся он. - Это великолепно! Могу я попросить вас об одной услуге?
  Я ожидал совсем другой реакции с его стороны, думая, что он с сожалением скажет: "Я один не справлюсь".
  - Вы ведь, наверное, будете в Лувре? Могу я вас попросить, - он встал, подошёл к полке и взял одну из склянок, в которой лежало что-то, завёрнутое в сухие листья, - если это представится возможным, найти королевского парфюмера Рене и передать ему вот это, а взамен попросить драконовой крови, смешанной с лунной росой. Эта смесь очень редкая и указана в дальнейших опытах, а здесь, в Лилле, мы её не найдём.
  - А это что? - спросил я, указав на склянку.
  - Змеиный камень в листьях мандрагоры, собранных во второе полнолуние лета.
  При упоминании имени "Рене" меня передёрнуло. Я вообще не люблю Лувр... и туда еду...
  - Ну уж нет, не пойду я к этому отравителю. Лучше поищу другого алхимика.
  - Как знаете. Я подумал, что у него, наверное, есть. Когда вы выезжаете?
  -Завтра на рассвете.
  
  Я выехал верхом, зная, что через некоторое время вернусь в Лилль. Хотелось бы не так скоро, но нельзя надолго оставлять Камиля одного - и так получалось, что почти всю работу в лаборатории я свалил на него, тогда как обещание отцу давал я, а вовсе не он.
  Моросил мелкий дождь. В дороге я останавливался на постоялых дворах, однажды довольно легко отвязался от стычки с гугенотами, сказав, что не буду драться с моими "союзниками по Варфоломеевской ночи, жертвой которой стала почти вся моя семья". Фехтовальщиком я был скверным, да и больше боялся за склянку, спрятанную в тряпке под одеждой. Своими словами я завоевал их расположение, и пил с ними за здоровье Генриха Наваррского - отчего бы не выпить за хорошего человека, а я почему-то всегда сочувствовал ему. Гугеноты предлагали мне ехать с ними. Утром, застав их спящими, я допил остатки вина и продолжил путь.
  Париж встретил меня холодным ветром и сыростью. Октябрь подходил к концу, близилась зима.
  Я узнал, что через несколько дней в лесу назначена королевская охота, куда, конечно, поедет и герцог Алансонский, а Мэрха - то есть, Мария - конечно, останется в Лувре. Тогда я и навещу её.
  Остановился я в доме родственников. Шарль - так звали хозяина дома, моего двоюродного дядю - радушно принял меня. Ещё бы - после того, как я уехал в Лилль, подарив дом им.
  У дяди Шарля были два сына и дочь, которой недавно исполнилось двенадцать, и по тому, как хозяева переглядывались, я понял, что они прочили Луизу мне в невесты. Но я даже думать об этом не хотел - либо я женюсь на Мари, либо ни на ком вообще.
  От подобных мыслей мне и вовсе расхотелось гостить долго. Родственникам я сказал, что у меня есть на примете девушка знатная и богатая, и я уже сделал ей предложение, только она ещё не ответила.
  
  Я отправился в Лувр. Постучался в комнату Мэрхи. Дверь мне отворила... Мэрха в драконьем облике! Пока муж на охоте - самое время... почувствовав, конечно, что иду я, а не кто-то другой, и не надо срочно "становиться человеком".
  Я подождал немного, пока она приняла человечье обличье. Теперь по ней уже было заметно, что она ждёт ребёнка. Радость светилась на её лице после короткого воссоединения со стихией.
  - Мэрха! Как ты здесь?
  - Как видишь, - она помолчала. - Не ждала тебя так быстро. Что-то случилось в Лилле?
  - Нет.
  - Я вижу по твоему лицу. Опыты провалились, и ты всё испортил? - она почти смеялась. Алхимию Мэрха не воспринимала всерьёз, вероятно, после того, как лаборатория перешла ко мне. К занятиям отца она относилась более почтительно.
  - Нет, в лаборатории всё идёт, как нужно. Сейчас за всем следит мой помощник.
  - Тогда какими судьбами ты в Париже?
  - Приехал за некоторыми ингредиентами. Вечером зайду к аптекарю.
  - И это принесло тебя сюда? Под зиму? Или... я всегда была откровенна с тобой. Эрнан, я волнуюсь за тебя.
  - Всё остальное... если женюсь - расскажу.
  Мне вовсе не хотелось бередить душу рассказами о Мари.
  Мэрха пристально посмотрела на меня.
  - Понятно. А я ... жду. Королева-мать настраивает Франсуа против меня. Наш брак не был нужен никому, кроме нас.
  - Как она смеет, когда ты в таком положении?
  - Если дальше так будет, когда ребёнок родится и научится ходить и говорить - я уговорю его уйти. В таком возрасте он всё равно потянется за матерью.
  - Значит, былой любви уже нет? А ребёнок?
  Мэрха вздохнула.
  - Злые языки нашёптывают, что ребёнок не его. А любовь... её сводят на нет постоянные дворцовые дрязги и интриги. Саламандрам не место в Лувре. Чем дольше здесь живёшь, тем сильнее это чувствуешь.
  - Согласен. Но как королева-мать может говорить? Она что-то знает про тебя? Или кто-то знает, кто ты и куда уйдёшь?
  - Нет, конечно. Я могу сказать только тебе, а Франсуа сам до сих пор даже не представляет.
  - Грустно, - вздохнул я и погладил сестру по голове, - я боюсь за тебя.
  - Не надо, а то накличешь беду. Мне приятнее, если ты будешь думать, что у меня всё хорошо, я живу в королевском дворце, богата, счастлива и жду наследника.
  - Это только внешняя сторона.
  - Не важно. Думай обо мне так - хотя бы иногда. Франсуа скоро уже вернётся с охоты.
  - Мне пора.
  Мэрха подошла, положила мне руки на плечи, как у нас было принято при прощании.
  - Да хранит тебя Предвечное Пламя!
  - И тебя!
  - Я очень скучаю по дому в Лилле. Если смогу, навещу тебя.
  Я молча кивнул и вышел.
  
  К вечеру я постучал в дверь дома на улице Тампль. Мне открыл Гийом и сказал, что дядя его уехал и вернётся лишь через три дня.
  - Тогда быть может ты, - пренебрегая правилами, мы давно говорили друг другу "ты", - можешь мне сказать... Мне нужна смесь лунной росы и драконовой крови в обмен вот на это.
  Я достал свёрток и вытащил склянку.
  - Что это? - заинтересовался он.
  - Змеиный камень и мандрагора.
   Его глаза округлились:
  - Настоящие? Откуда они у тебя? Вряд ли у нас есть такие редкости, - он задумался. - Когда дядя приедет - с ним поговори. Даже если у нас есть что-то подобное - я не могу тебе это отдать, не спросив его.
  Неужели Гийом настолько зависит от решения дяди? Ему семнадцать лет, а он и думать не хочет о женитьбе. Похоже, подобная жизнь его вполне устраивает. Не так давно он ещё подумывал пойти учиться в Университет, но оставил эту затею, потому что его помешанному на алхимии и медицине дяде нужен помощник - так, как мне - Камиль.
  Дня через четыре я снова постучался в дверь того же дома. На этот раз мне открыл хозяин.
  - А, Эрнест... вы снова в Париже? Гийом сообщил мне о вашем визите. Чем могу быть полезен?
  В ответ на мою просьбу он пришёл в неописуемый восторг:
  - Змеиный камень, да ещё в листьях мандрагоры, собранной по всем правилам! Уникальная вещь! Она мне так нужна!
  Он достал из шкафа со склянками баночку, в которой чуть серебрилась жидкость:
  - Вот она, лунная роса!
  Правда, когда речь зашла о драконовой крови, он вначале предложил не обменять, а купить у меня препарат. Потом, услышав мой отказ, принялся долго рыться и искать в шкафчиках, на полках, на столе, тихо бормоча: "Драконова кровь... где-то когда-то... у меня немного было..."
  - Вот!
  С этим восклицанием он вытащил из дальнего угла шкафа со склянками колбу с порошком бурого цвета, рассмотрел её, повертел в руках...
  - Ой! Она засохла! Как такое могло случиться?! Она засохла, потеряла жизнь и силу! - запричитал он, боясь, что я сейчас уйду, забрав с собой змеиный камень.
  - Испортилась и утратила свойства? - разочарованно переспросил я, думая, что мне теперь, наверное, придётся идти в Лувр к Рене.
  - Подождите, - сказал аптекарь, помотав головой, - я, кажется, как раз недавно читал, как можно оживить спящую драконову кровь.
  - Спящую?
  - Да-да, там так и написано.
  Он взял со стола и начал листать толстенную книгу, уже изрядно потрёпанную, а кое-где и прожжённую до дыр, вероятно, крепкой водкой или купоросным маслом. Я подумал, никогда не держу книги рядом с едкими веществами - только свои черновые записи и заметки, а Камиль ещё аккуратнее меня.
  - Вот! - аптекарь ткнул пальцем в текст, при этом чуть не уронив очки и громко прочитал:
   "Засохшая или спящая драконова кровь может веками сохранять свои свойства, если держать её в темноте. Чтобы вновь вернуть её к жизни, нужно добавить к ней..."
  Он осёкся.
  - Всё пропало... - прошептал он, - я ничем не смогу помочь даже ради памяти вашего отца, с которым мы были так дружны, я ничего не смогу поделать. Увы...
  - Но что нужно добавить? Вы не дочитали. Что там написано? Может, подобное вещество у меня найдётся?
  - Вряд ли. Вы ещё молоды и многого не знаете. Стихийные духи так неохотно показываются людям, да и где их искать? Можно целый месяц ходить по лесам и горам, а духов земли так и не встретить, будто их никогда и не было. Можно сутками склоняться над водой или огнём, но ни ундина, ни саламандра так и не откликнутся - сколько ни взывай. Так уж они устроены. Да и связываться со стихиями - дело весьма рискованное. Говорят, можно и разума лишиться.
  - Да? - спросил я, улыбнувшись, но так, чтобы он не видел моего лица. - И что там нужно от духов стихий? Как сказано в книге?
  - В полнолуние добавить к ней, - прочитал аптекарь, - кровь Саламандры, смешанную с человеческой.
  Не выдержав, я рассмеялся.
  - Что в этом смешного? - удивлённо спросил он.
  -Дайте мне эту банку! Я знаю, что надо делать! И забирайте змеиный камень - он ваш.
   И, предваряя расспросы, я схватил колбу с бурым порошком и поспешно направился к двери, оставив старого аптекаря в недоумении.
  
  Я пробыл в Париже около полутора месяцев, но не прошло ни часа, чтобы я не вспоминал о Мари. Я уже почти забыл - из-за чего мы разошлись. Несколько раз я навещал Мэрху. Однажды вечером, поймав за ужином взгляд Луизы, я понял: пора уезжать, пока не поздно. Ещё неделя, и она сама вздумает объясниться мне в любви. К тому же я оставил Камиля одного на столь долгий срок - ему ведь нужны ингредиенты, которые я привезу.
  Несмотря на начавшуюся зиму, я отправился домой.
  
  Лилль встретил меня мокрым снегом и пронизывающим ветром. Дома ко мне подошла Генриетта и, улыбнувшись, передала записку. "Неужели от Мари?!" - подумал я, поспешно открывая письмо.
  
   Любимый мой Эрни!
  Ты уехал, и я уже отчаялась тебя ждать. Боюсь, что ты разлюбил меня. Когда ты вернёшься и получишь это письмо - если ты ещё будешь помнить меня - ответь мне. Теперь я ещё сильнее тебя люблю.
  Твоя Мари.
  
  Я кинулся писать ответ... но как передать его? Для прогулок в саду теперь слишком холодно, и вряд ли я встречу Мари, если даже буду ждать её около дома несколько дней.
  Тогда я спросил Генриетту:
  - Генриетта, не могу решить, как мне отнести ответ дочери маркиза, чтобы никто кроме неё не видел и ничего не знал о письме?
  - Могу, - Генриетта кокетливо улыбнулась, - если передам через их горничную - она мне и принесла то письмо. А что я получу взамен?
  - Что ты хочешь?
  - Один твой поцелуй - наедине она иногда говорила мне "ты", зная меня с детства.
  Я возмутился было, но сразу передумал, рассмеялся и поцеловал её... вначале чуть коснулся губами, потом смелее...
  - Так коротко и недолго? - удивилась она. - Неужели ты так низко ценишь письмо своей возлюбленной?
  Тогда я неожиданно для себя обнял её, и наши губы слились в долгом поцелуе...
  
  В тот же вечер я получил ответ от Мари:
  
  Любимый!
  Сегодня, как стемнеет, приходи к заброшенной части сада. Я к тебе выйду. Жду тебя!
  Мари.
  
  Я с нетерпением ждал вечера, и как только стемнело, бегом выбежал из дома. Я не замечал непогоды, холода, и все мои мысли были только о ней.
  Мари вышла в тёмной накидке поверх платья. Я кинулся обнимать её, но она прошептала:
  - Тихо! Нас услышат. Идём.
  Она быстро провела меня через двор к старой лестнице, ведущей на второй этаж и по ней к двери в нежилую часть дома. Сама она быстро прошла в дом, отперла наверху и бросилась ко мне в объятья.
  - Любимый! Я так боялась, что мы больше не увидимся, что ты уехал навсегда...
  - Нет, разве я мог уехать от тебя! Прости за всё, что я тебе тогда сказал.
  - Не вспоминай. Главное - мы снова вместе.
  
  И эта, и следующие наши встречи проходили там же. Мы виделись три-четыре раза в неделю, а то и чаще, за исключением тех дней, когда, как считала Мари, нас могли заметить. Когда я однажды спросил: "Может, всё-таки попытаться расторгнуть твою помолвку с Орландо?", она только крепче прижалась ко мне, прошептав: "Не надо. Пусть всё остаётся, как есть. Пока..."
  Так мы и встречались - в холодных, нежилых тёмных комнатах. Иногда мы слышали, как мимо пробегают крысы, как мыши шуршат у стен, как воет ветер на улице. Мари вздрагивала и куталась в тёплый плащ, а я только крепче обнимал её.
  Однажды вопреки своему обещанию она не пришла, и я тщетно прождал её несколько часов под ветром и снегом, боясь быть замеченным. Мрачные мысли сменяли одна другую: кто-то прознал про наши тайные свидания; или, что ещё хуже, Мари заболела...
  Я вернулся домой к ночи. Спать не хотелось. Зашёл в лабораторию. Камиль стал мне что-то рассказывать, но я не слушал его. Сказал, что устал и всё узнаю утром.
  Я сидел в комнате за столом, когда ко мне подошла Генриетта. С тех пор, как она несколько раз была для меня "почтой любви", она стала внимательней и ласковей ко мне, а я доверял ей тайны своего сердца. Иногда она откровенно кокетничала со мной. Порой мне даже казалось, что она влюблена в меня.
  - Что же ты сегодня один, без дамского общества? Твоя возлюбленная не пожелала с тобой встречаться?
  - Я не знаю, - ответил я, - она не вышла ко мне.
  - Ну ничего, успокойся, - сказала она, гладя меня по голове, - увидитесь ещё. Если хочешь - напиши ей, а я отнесу.
  - Напишу.
  Я встал, чтобы взять перо и бумагу, но Генриетта, прошептала, улыбнувшись:
  - Успеешь - до утра ещё долго...
  И обняла меня. Мне вдруг стало так тепло, так хорошо с нею... признаться, я даже забыл о Мари, о том, что хотел написать письмо... Я обнял Генриетту и стал ласкать её талию, её широкие бёдра и круглые, как спелые яблоки, груди, в которых ещё было молоко - её маленькому Жану едва исполнился год. Генриетта была красива простой, незатейливой красотой. Высокая - выше меня ростом, светло-каштановые непослушные кудри до пояса, которые она заплетала в косу, розовощёкая, с веснушками на немного вздёрнутом носу и глазами цвета весеннего неба. Руки её не были тонкими и шелковистыми, но всегда мягкими, тёплыми и ласковыми.
  И, охваченный порывом, я ласкал и целовал её, как никогда ещё не делал с Мари... Мне было странно и сладостно... Как во сне, взяв меня за руку, она тихо сказала:
  - Пойдём.
  - А как же... твои?
  - Муж мой вечером напился, его теперь не разбудишь, даже если целое войско придёт. А Жан уже давно десятый сон видит. Не бойся, ты никого не разбудишь.
  И там она впервые стала моей... моей первой женщиной... и несмотря на всю любовь к Мари, я потом часто вспоминал её.
  
  Проснулся я ещё до рассвета в прекрасном настроении, поцеловал спящую Генриетту, оделся и пошёл в лабораторию. Камиль следил за очередным выпариванием или перегонкой.
  - Иди спать, - сказал я ему, - я сменю тебя.
  - Лунной росы я уже добавил. Теперь, когда дойдёт, надо будет со дня на день растворять полученное вещество в драконовой крови, а у нас только сухой порошок. Как вернуть её к жизни, вы мне так и не объяснили. Что для этого нужно?
  Я вспомнил о книге парижского аптекаря.
  - Я сам всё сделаю.
  - Вы расскажете мне?
  - Потом.
  Зевая, Камиль ушел. Я сидел за столом, и на глаза мне попалась колода карт Таро. Это была старая колода моего отца, которую он тайком купил у кого-то в Париже. В ней были только Старшие Арканы, да и то карты "Маг", "Отшельник" и "Мир" утеряны, и отец сам, как понимал, так и нарисовал их. Я повертел их в руках, перетасовал, совершенно не собираясь гадать, да и не умел толком - лишь знал некоторые значения, и то приблизительно.
  Одна карта случайно выпала у меня из рук на стол. "Мир" - одна из трёх, нарисованных моим отцом. Он изобразил на ней счастье, как сам понимал его: в центре в окружении крылатого, вопреки обычным представлениям, змея, кусающего свой хвост, танцевали мужчина и женщина. У них были крылья за спиной - такие же, как у змея. По углам вместо четырёх библейских образов - льва, орла, тельца и человека, были изображены четыре маленьких дракона, и ещё пятый наверху... Да это же мы! Отец нарисовал в центре себя и Лхаранну, а за кругом - нас пятерых: вот Мэрха с короной - знак приближенности к королевскому дому, Лаурэн с языком пламени, Тарн с книгой и Рэнья в цыганских бусах... а наверху - да это же я с пером, чернильницей и колбой! Вот оно - настоящее счастье для моего отца - Эликсир Бессмертия в действии! Работа, которую он так и не успел завершить.
  
  За окном почти рассвело. Перед тем, как вернётся Камиль, надо приготовить драконову кровь. Мне совсем не хотелось, чтобы он заподозрил о моём не совсем человеческом происхождении, а уж тем более - видел искры в моей крови. То, что у меня полно литературы, которую сочли бы дьявольской, его не смущает, а наоборот - интересует. Но рассказать человеку, что я - наполовину саламандра я не готов.
  Достал склянку с бурым порошком. Никаких особых указаний из книги парижского аптекаря я не помнил. Я сделал надрез ножом на запястье и стал собирать кровь в склянку с порошком. Искры, попадая в неё, гасли. Когда кровь почти закрыла порошок, я встряхнул смесь, и содержимое растворилось, образовав жидкость, похожую на кровь, но при этом прозрачную на просвет. Я еле успел замотать руку тряпкой, как вошёл Камиль.
  - Неужели выспался?
  - Я так привык в ваше отсутствие спать совсем недолго. Два-три часа - и снова сюда.
  - Я оживил драконову кровь, - сказал я, протягивая ему склянку.
  - Да?! Покажите! Какая она чистая! Я читал, такая и должна быть: "темна как кровь и прозрачна как вино", - он посмотрел сквозь склянку на свечу. - Как вам это удалось? Это же сложнейший опыт! Вызвать Саламандру очень непросто, а уж достать её кровь...
  Я молча улыбнулся.
  - У меня есть маленький секрет, но пока я не могу его рассказывать.
  Я уже собрался идти вниз и открыл дверь, как Камиль спросил:
  - Что у вас с рукой?
  "Неужели догадался?" - подумал я, а вслух ответил:
  - Порезался.
  - Помощь нужна?
  - Нет, благодарю, - ответил я и направился вниз.
  
  Выпил вина и начал сочинять послание для Мари, но воспоминания минувшей ночи с Генриеттой не шли из головы - сладостные, захватывающие дух. Меня бросило в жар, будто я успел изменить Мари, ещё не став её супругом. А вдруг Мари заболела или кто-то выследил нас?
  Я написал ей:
  
  Любимая моя Мари!
  Сегодня вечером буду там в то же время.
  Твой Эрнан.
  
  И что - звать Генриетту? Как-то странно. Пойти самому? Вечером пробраться в сад и попытаться найти? Но если Мари заболела - она не выйдет, а я не знаю, где находятся комнаты прислуги и кому из них можно доверять. Пока я раздумывал, появилась Генриетта.
  - Написал своей ненаглядной? Отнести?
  - Да... отнеси, пожалуйста... я хотел сам, но не знаю, кому отдать, если не найду Мари.
  - Зачем же так утруждать себя? Я всё сделаю.
  
  Вернувшись, Генриетта протянула мне ответную записку:
  
  Не сегодня, завтра. Жду.
  Твоя Мари.
  
  Вечером я увидел Мари, но на этот раз мы не остались в той, старой части дома. Взяв меня за руку, она на цыпочках повела по тёмному коридору, пока мы не оказались в её комнате.
  - Лучше здесь, сказала она шёпотом.
  - Да? Нас не найдут вместе? И что произошло вчера? Что-то случилось?
  - Я узнала, что Орландо говорил с моим отцом о приготовлениях к свадьбе, назначенной на лето.
  - Летом? В этом году?! - На душе у меня стало пусто.
  - Тихо... Я пыталась поговорить с матушкой. Сказала, что не хочу выходить замуж за Орландо... ведь я была ещё совсем маленькой, когда нас обручили. Когда она спросила, не влюблена ли я в кого-нибудь, то я сказала, что люблю тебя и попросила не говорить об этом отцу. Но через час ко мне в комнату вошёл разгневанный отец. Он кричал, что не позволит разбазаривать семейное имущество алхимику и шарлатану, по которому давно плачет костёр инквизиции. Да, он так и сказал, прости. Он считает, что те, кто занимается алхимией, в поисках золота проматывают все своё состояние. И после этого он заявил, что начнёт готовиться к свадьбе немедленно, а не будет откладывать до лета. Он грозился посадить меня до свадьбы под домашний арест.
  - И что? - Не вытерпел я. - Чем всё кончилось? Как тебе удалось успокоить его? Или... тебе пришлось согласиться с ним?
  - Мне пришлось сказать, что я пошутила, чтобы подразнить Орландо, когда до него эта весть дойдёт. А о тебе я сказала, что с той встречи на балу больше тебя и не видела и ничего не знаю.
  - Он тебе поверил?
  - Да. И мать тоже. Они, видимо, настолько свыклись с мыслью, что я - будущая супруга Орландо, что и выдумку легко принимают за правду. Но я так перепугалась - отец разозлился не на шутку. Я ведь его старшая дочь, и у меня ещё сестра, а наследников по мужской линии нет.
  - Понятно... Но почему мы теперь встречаемся здесь? Не спорю, здесь уютнее и теплее, но... никто не зайдёт?
  - Нет, если говорить шёпотом. Гораздо хуже, если заметят моё отсутствие. Единственный, как мне кажется, кто может что-то заподозрить - это Орландо, но он ведь не посмеет сюда войти. Если кто и войдёт - здесь я сумею спрятать тебя.
  - Да? Где? Под кроватью?
  Мне стало смешно.
  - Почти. Это была комната моей покойной бабушки, когда она была молода. Так вот, внизу за кроватью я нашла нишу в стене, где могут поместиться даже двое, а из неё - узкий тайный ход к лестнице на чердак. Я лишь на днях случайно узнала об этом, когда обронила серёжку, не дождалась горничной и заглянула. Я уверена, что никто в доме больше и не знает об этом, в противном случае нишу давно бы заделали.
  Я обнял её.
  - Милая моя Мари... А я вчера так перепугался, подумав, что ты нездорова или кто-то узнал о наших встречах.
  - Я сама попыталась рассказать. Если бы я знала, что матушка всё сразу расскажет отцу...
  
  
  С тех пор мы встречались в спальне Мари. Почти каждую ночь я приходил в заброшенную часть сада, взбирался по высокому дереву на крышу, а оттуда через небольшое разбитое окно на чердак, где находил узкий проход, а там и лаз, идущий прямо под кровать в спальне. Я вылезал оттуда весь в пыли, и поначалу меня сильно раздражал такой способ являться на свидания. Я был воспитан в совершенно других традициях, где выбор спутника жизни - дело сугубо личное, и никто не вправе советовать, а уж тем более - навязывать. Но потом такое положение дел начало веселить меня. И однажды, в очередной раз появившись так перед Мари, я не выдержал, крепко прижав её к себе, и горячо целовал её губы, лицо, шею... Она только тихо вздыхала, шепча: "Эрни, любимый..." И... словно огонь, что до того теплился во мне, постепенно разгораясь, вдруг взлетел ярчайшей вспышкой, непреодолимым желанием поделиться им, соединяясь в безумном пламени страсти и телом, и душой, отдать себя всего, свою любовь...
  Этот поцелуй - бесконечно долгий... Мари, вздохнув, простонала, и вдруг в её глазах промелькнула тень страха: "Эрнан, не надо... не надо" - прошептала она, но я уже не мог сдержать сжигающий меня огонь. Она кричала несколько раз, ей было больно, но я почти не слышал её... словно весь стал одним чувством, что в тот миг воплотилось одновременно в нас обоих...
  
  Мы лежали рядом, в глазах Мари блестели слёзы, но она улыбалась. Вдруг мы услышали шаги. Дверь приоткрылась, и какое-то мгновение я видел сонное лицо маркизы. Сам не знаю, как в тот же миг я оказался в нише за кроватью.
  - Мари, дочь моя, ты кричала во сне? Что с тобой?
  - Мне приснился дурной сон.
  -Я тоже недавно видела нехороший сон, - задумчиво проговорила маркиза, - он был о смерти.
  - Да? - с неподдельным испугом в голосе сказала Мари, хоть и боялась она отнюдь не снов.
  - Тебе приснился кто-то из близких?
  - Да. - повторила Мари.
  - Отец или я?
  - Орландо.
  Мне показалось, Мари и правда пожелала несчастья своему кузену.
  -Не переживай, - ответила маркиза, - Орландо жив и здоров. Спи, дочь моя.
  Дверь закрылась. К счастью, при тусклом свете свечи маркиза не заметила брошенную на пол в углу мою одежду. Когда шаги за дверью стихли, я выбрался из своего укрытия, пораженный, как Мари сумела найти нужные слова и выйти из столь щекотливого положения.
  - Я боялась, что матушка застигнет нас врасплох. Это был бы такой позор для нас обоих...
  - Тогда я бы открыто предложил тебе руку и сердце, и Орландо было бы нечего возразить. Я и так уже много раз делал тебе предложение, и только твой страх перед родными мешает нам осуществить задуманное.
  - Я уже пыталась. Вчера.
  - Но что будет дальше? Ты пойдёшь с ним под венец?
  Мари обхватила голову руками.
  - Не знаю, не знаю...
  
  Так наши встречи перешли из объяснений в любви и поцелуев в жаркие объятия страсти.
  В одну из ночей я рассказал ей о своём не совсем человеческом происхождении. Мари слушала меня с удивлением и даже с оттенком какого-то суеверного страха.
  - Так значит ты - наполовину дух огня?
  - Да, со стороны матери.
  - Так вот почему ты такой рыжий...
  Она провела рукой по моему лицу, словно изучая его заново.
  - Говорят, твоя семья погибла в Париже...
  - Только отец. Мать, сестра и брат ушли к саламандрам.
  Я не стал рассказывать, что Рэнья сбежала с цыганами, не зная, как Мари к этому отнесётся.
  - Ты один остался?
  - Нет, Мэрха... то есть Мария вышла замуж за герцога Алансонского. Она живёт в Лувре. Когда я уезжал в Париж, навещал её.
  - Странная у тебя родня. А герцог знает?
  - Нет. Она не стала говорить ему. Это я тебе доверяю.
  - Эрни... а родные не заберут тебя с собой?
  - Ну что ты, Мари? Уйти можно, только если сам захочешь, за меня никто этого решить не сможет.
  - Я испугалась, что они могут забрать тебя. Они не приходят к тебе?
  - Нет. Тем, кто ушёл, нельзя видеться с оставшимися в людском мире, только когда надо сообщить что-то очень важное.
  - А твоя мать не будет против, если мы вместе?
  - Нет, конечно. Выбор, кого любить, для стихийных духов священен.
  - Да? - Мари посмотрела на меня широко открытыми глазами.
  - Да, и поэтому для меня так дико, что тебя ещё в детстве обручили с Орландо, а теперь нам приходится прятаться.
   Мари помолчала.
  - Так значит, все эти легенды - не сказка? У меня ведь тоже, как говорят, одна из предков была духом воды...
  
  Орландо ввиду предстоящей свадьбы решил показать себя влюблённым кавалером. Вероятно, он впервые почувствовал укол ревности, впервые осознав, что его наречённую кто-то может увести. Он писал ей стихи, делал подарки. Ночами Мари читала мне его рифмоплётство, и мы вместе смеялись над ним, а я жалел, что не могу подарить ей ничего из-за её страха, что о наших свиданиях узнают. Однажды я всё же не удержался и подарил ей серебряный медальон с маленьким сапфиром, доставшийся мне по наследству, и Мари носила его, не снимая, на груди под одеждой.
  Весной, когда потеплело, Орландо придумал ещё один вид ухаживания. По итальянскому обычаю - а мать Орландо была итальянкой, потому его так и привыкли называть вместо французского "Ролан" - поздними вечерами он приходил под окно Мари и пел серенады, играя на лютне. Мы тихо смеялись над ним, говоря, что за окном не в меру разорались коты, а однажды Мари, хихикая, сказала, что так и хочется, чтобы слуги что-нибудь выплеснули в окно.
  Время шло. Был уже май, а свадьба была назначена на июль. В доме Мари чувствовались приготовления. Теперь мы встречались реже и несколько раз тайком уходили в сад. Я видел, что Мари ничего не хочет предпринимать по поводу своего венчания, а если что и задумала, то не говорит мне об этом ни слова.
  И тогда я решил сам разобраться с Орландо.
  Я знал, что вечерами он иногда заходит в трактир "Рог изобилия".
  Не с первой попытки, но я встретил его там. Орландо сидел за столом и разговаривал с каким-то молодым дворянином. Взяв себе вина, я прошёл рядом и как бы нечаянно задел его локтем.
  - Поаккуратней, сударь! - он обернулся.
  - Что-то не так? - я остановился, на ходу выпивая полкружки.
  - Вы не хотите извиниться? Вы толкнули меня!
  - И не подумаю!
  - Вот как?! Да вам, сударь, просто необходимо поучиться хорошим манерам! Ни с того, ни с сего налетать на ни в чём не повинного человека и считать, что так и надо...
  - А вы мне сами поперёк дороги попались! Ну и дрянное же сегодня вино! - громко сказал я, выплеснув остатки вина ему в лицо и расхохотался при мысли о том, что он так и не понял всего смысла первой фразы.
  - Тогда я преподам вам урок.
  - Буду с нетерпением ждать. Где и когда начнём учиться?
  В тот момент я, сам не знаю зачем, обернулся назад и невольно обратил внимание на сидящего за дальним столиком господина. Прежде я не видел его в Лилле. Наверное, он был очень высокого роста, лет около тридцати на вид, в чёрной одежде, с длинными, чуть ниже плеч, чёрными кудрями и узким, странно бледным лицом. Он поднёс к губам кружку с вином, а потом, словно передумав пить, поставил на стол. Я не мог лучше рассмотреть его сидящего в тени, как не мог понять и того чувства, которое возникло у меня при виде него...
  - Завтра в полдень за старой голубятней, - донёсся голос Орландо. - Эй, сударь, вы смотрите назад и от страха уже собрались бежать?
  - Я??! Я посмотрю, как завтра побежите вы!
  Далее Орландо предложил своему собеседнику стать его секундантом. А мне кроме Камиля и позвать-то некого, да и тот не дворянин.
  
  Ночь я провёл с Мари. Чувствуя, что эта ночь может стать для меня последней, я ощущал всё особенно остро, хоть и отказывался верить, что Орландо сумеет убить меня. Я весь отдался страсти и нежности, и, казалось, полюбил Мари ещё сильнее. Но от одной мысли, что Орландо может стать её мужем, меня охватывала дикая ярость: этого нельзя допустить, он недостоин её!
  Около четырёх часов утра я вернулся домой и прошёл в лабораторию.
  - Вы? - спросил Камиль. - Я не ждал вас так рано.
  - У меня сегодня дуэль.
  Камиль всплеснул руками:
  - Вы дерётесь? Да как же это...да что же делать..? А как же тогда...
  - Успокойся, если меня убьют, то всё из лаборатории можешь забирать себе, а Эликсир мне тогда уже не понадобится. Не волнуйся, думаю, этого всё-таки не произойдёт. Лучше будь моим секундантом.
  - Помилуйте! Как я могу быть секундантом, я ведь не дворянин, да и в дуэлях ничего не смыслю. Я вообще считаю их противным Богу и природе занятием...
  - Всё понятно - единственный друг, и тот поддержать не хочет. Значит, буду без секундантов.
  - Простите, но как я могу...
  - Лучше я пойду один, иначе только смеяться будут. Надеюсь, не в последний раз видимся.
  - Постойте... секундантом я не буду, но скажите, где и когда вы дерётесь. Если вы будете ранены, вам понадобится врач.
  - В полдень за старой голубятней.
  - Я буду неподалёку.
  
  Я вышел, думая о том, чем бы заняться остаток ночи. Завещание писать нет смысла, да и не собираюсь я умирать, чёрт побери! Спать не хотелось. Я взял шпагу и стал упражняться - ведь сегодня я должен убить Орландо! Да, фехтовальщик из меня некудышный - я почему-то всегда уделял этому так мало времени, предпочитая фехтованию танцы. Наверняка Орландо гораздо лучше владеет шпагой... нет, всё, прочь сомнения! Уже после восхода я решил поспать хотя бы пару часов... и чуть не проспал дуэль!
  Я опоздал, и когда прибыл в назначенное место, меня давно ждали. Орландо отпустил несколько колкостей по поводу моего появления без секунданта, да ещё и с опозданием.
  Мы скрестили шпаги, и с первых же выпадов я понял, что он дерётся куда искуснее, чем я. Два раза он ранил меня - вначале в плечо, потом в ногу. У меня потемнело в глазах, я пошатнулся... но вместо того, чтобы потерять сознание, я вдруг в этот миг представил, как он ведёт Мари под венец... крадёт мою возлюбленную! В дикой ярости, я забыл о ранах, о боли и накинулся на него - он еле успевал обороняться. Один удар он всё-таки пропустил - шпага прошла в бок под рёбра, хоть и, наверное, неглубоко. Он остановился. Я хотел нанести последний, решающий удар, но сил не хватило, и мы оба повалились на землю.
  Очнулся я дома. Вокруг меня хлопотал Камиль, накладывая повязки. Я хотел было повернуться, но меня охватила боль.
  - Лежите, лежите, я вам всё принесу. Вы потеряли много крови, но раны не так опасны.
  "Крови? - подумал я. - И он видел в ней искры? Я выдал себя?"
  Но Камиль молчал, да и я не стал спрашивать. Я ещё не знал, что искры в моей крови невидимы для людей.
  
  Когда мне стало лучше, я, как только смог, слегка прихрамывая, ночью отправился к Мари. Раны ещё не зажили окончательно и напоминали о себе, когда я карабкался на дерево, а когда перелезал на чердак, чуть не сорвался вниз.
   Мари встретила меня с распростёртыми объятиями.
  - Любимый... я так долго не видела тебя... Я получила от тебя записку, что ты болен. Но, я, кажется, знаю...
  - Что?
  Неужели Орландо ей всё рассказал?
  - Я догадалась. Ты болен, Орландо ранен и до сих пор ещё не выздоровел. Вы дрались на дуэли?
  Я промолчал. Мне очень не хотелось, чтобы Мари знала, ведь он всё-таки её родственник.
  - Эрнан, я знаю, это так. И вызвал его - ты?
  - Нет, он. Впрочем, я сам напросился.
  - Ты... можешь пообещать мне? - спросила она, обняв меня за плечи и глядя мне прямо в глаза. Какие же они у неё синие...
  - Да, могу. Тебе - всё, что угодно.
  - Пообещай больше не искать дуэли с ним. Недавно вы ранили друг друга, а что будет дальше?
  Сердце сжалось в горячий комок.
  - Ты его любишь, да?! Любишь!
  - Нет...
  - Да!!!
  - Тише...
  - Вот! Из-за этого мы до сих пор и прячемся, а в доме давно готовятся к вашей свадьбе! Ты не боишься родителей, ты любишь его, а со мной играешь, как кошка с мышью!
  - Эрни!
  Но я уже полез в нишу, а оттуда по старым запылённым переходам на чердак. Меня трясло, как в лихорадке. Или все слова Мари, адресованные мне - обман? Но зачем? Или это только игра, и ей льстит, как и многим дамам, что из-за неё дерутся на дуэли, и, быть может, они с Орландо так же смеются надо мной...
  Эта мысль пришла ко мне как раз в тот миг, когда я перелезал с крыши на дерево. Неудачно схватился за ветку, резко заболело плечо, и, не удержавшись, я сорвался вниз. При падении меня пронзила резкая боль в колене, и я потерял сознание. Не знаю, сколько я там пролежал, но, очнувшись, понял, что надо как можно быстрее выбираться, иначе утром меня найдут. Я не мог перелезть через ограду, и кое-как, найдя на задворках собачий лаз, выбрался из сада. К утру, опираясь на толстую палку, найденную за оградой, стараясь не наступать на больную ногу, с постоянными передышками я смог доковылять до дома.
  Вокруг меня засуетились. Камиль оставил на время лабораторию, вновь став моим лекарем.
  - Как же так, - твердил он, прибинтовывая к моей ноге какие-то деревянные приспособления так, чтобы она оставалась в одном положении. - У вас только начали заживать раны, а теперь вас угораздило ногу сломать. Говорил я, что вам ещё рано выходить из дома.
  Неделю я провалялся в постели.
  Потом Генриетта принесла мне записку. Я развернул. Ну конечно, от Мари!
  
  Эрнан, любовь моя!
  Я сожалею, что ты не понял меня. Я люблю только тебя, и ещё сильнее, чем когда мы расстались. Жду встречи с тобой.
  Твоя Мари.
  
  Прочитав, я стал раскаиваться, что, не дослушав её, ушёл... и упал с этой злосчастной крыши, о чём Мари, разумеется, не знает. Да и рассказывать ей, как сломал ногу, естественно, не буду. Потом мне пришло в голову, что это может быть очередная уловка с её стороны... и не стал писать ответ. И вообще я старался не думать о ней, хоть это получалось плохо.
  К концу недели я с помощью Камиля и слуг перебрался в лабораторию. Там мне устроили лежанку, и всё же не так долго тянулось время. Еду мне тоже приносили туда. Я получил ещё два письма от Мари. В последнем она уже не ждала, а искала меня, думая, что меня нет в Лилле:
  
  Эрни, любимый мой!
  Как страшен твой отъезд! Боюсь, что когда ты вернёшься, от безысходности и против своей воли я уже стану женой Орландо. Я бы бросилась искать тебя, но не знаю, где ты. Молю, чтобы ты быстрее вернулся.
  Твоя несчастная Мари.
  
  Так она решила, что я уехал и ждёт меня? А я не могу явиться к ней, да ещё и не отвечаю на её письма! И, перестав терзаться сомнениями, я написал ответ:
  
  Любимая Мари!
  Я никуда не уезжал, я болен, у меня сломана нога, и, к великому сожалению, я никак не смогу к тебе прийти, как бы мне этого ни хотелось. Прости за всё то, что я наговорил тебе в последнюю нашу встречу. Я ревную, как, наверное, и любой другой на моём месте. Ревность иногда почти ослепляет меня, и я не могу сдержаться. Если бы ты знала, как я тебя люблю!
  Твой Эрнан.
  
  Когда я уже смог вставать со своей лежанки в лаборатории, я решил не бередить душу мыслями о Мари, а погрузился в дальнейшую работу над Эликсиром. Пока я ещё не был в состоянии проводить опыты. Шёл пятый год Великого Делания, посвящённый Меркурию, начавшийся с преобразования и очищения Драконовой кровью.
  Прошло ещё двое суток. Писем от Мари больше не приходило.
  
  Ночью я растирал в ступе кристаллы, в то время как Камиль кипятил жидкость на медленном огне, помогая взлетать зелёной птице. В дверь постучали. Вошла Генриетта. Я думал, что она принесла письмо, но в руках у неё ничего не было.
  - Сударь, вас ждёт какая-то дама.
  - Дама? - удивился я. - Третий час ночи...
  - Не знаю, она не представилась, а я не смогла увидеть её лица под капюшоном.
  "Мэрха, что ли?" - подумал я.
  - Камиль, прошу тебя, помоги мне спуститься вниз.
  - Но... вам же пока нельзя ходить по лестнице. Вы испортите всё лечение!
  - А ты хочешь, чтобы она видела всю эту чёрную кухню? А если это не Мэрха? Как друга тебя прошу!
  - Я очень ценю ваше отношение, но я не только друг, но и врач.
  - Я сейчас пойду сам, а если упаду и сломаю шею - виноват будешь ты!
  Вздохнув, он помог мне спуститься.
  "Нет, не Мэрха, - подумал я, вглядываясь в невысокую фигурку в длинном тёмном плаще, - неужели..."
  Она сбросила капюшон.
  - Мари?!
  Я попросил Камиля помочь мне пройти в комнату для приёма гостей. Когда мы остались наедине, Мари сказала:
  - Я смогла выйти, пока дома все спят.
  - Любимая, прости меня... В последнюю нашу встречу...
  - Главное, что ты никуда не уехал, и мы вместе. Тогда ты меня не понял. Я не желаю смерти Орландо, но люблю его как брата, пойми! Я потому просила.
  - Если ты выйдешь за него замуж - клянусь, я убью его! - я вскочил, но резкая боль в колене заставила меня снова опуститься в кресло.
  - Эрнан, не надо. Через два месяца назначена свадьба. Я хочу бежать... как сегодня, но больше не возвращаться домой... чтобы мы тайно обвенчались.
  Она предлагает это мне сама? Я всегда знал, что Мари такая: ждёт до последнего, но когда положение уже близко к безвыходному, вдруг делает решающий шаг.
  Вместо ответа я поцеловал её.
  - Бежать? А ты сможешь? И что будет, когда ты вернёшься сегодня? Вдруг твоё отсутствие заметят?
  - Надеюсь, что нет.
  - А может, тебе прямо сегодня не возвращаться? Мы пошлём за священником и обвенчаемся. Правда, я... ты видишь, в каком я состоянии...
  - Нет. Лучше подождать твоего выздоровления. И это должен быть священник не из Лилля - здесь слишком хорошо знают мою семью.
  - А если тебя уже ищут?
  - Вряд ли кто-то настолько следит за мной.
   Мари посмотрела на мою перевязанную ногу.
  - Жаль... ты теперь долго не сможешь приходить. Очень больно?
  - Ерунда, скоро заживёт, - отмахнулся я. Хотел бы я сам в это верить - казалось, я целую вечность живу со сломанной ногой.
  - Я посмотрю. У матушки был какой-то бальзам для лечения ран и переломов. Говорят, от него выздоровление наступает втрое быстрее. Недавно им лечили Орландо, и он уже совсем здоров. Если я сумею найти, то передам тебе вместе с письмом.
  - Спасибо, милая.
  - Мне уже пора, иначе меня действительно начнут искать.
  Я еле выпустил её из объятий, Мари набросила плащ и ушла.
  
  Я беспокоился - не заметили ли дома её исчезновения? Но слова Мари о тайном венчании настолько вселили в меня надежду и радость, что я успел позабыть о ноге, и хотел встать и пойти, даже побежать... но боль вернула меня к действительности.
  
  На следующий день я получил письмо от Мари и баночку с бальзамом. Камиль с извечным любопытством ученого, взял немножко бальзама и долго исследовал его состав в лаборатории. Он пришёл к выводу, что это мазь из лекарственных трав с добавлением какого-то странного вещества, которое и является основным в скором излечении от ран, но определить его природу Камиль так и не смог. "Деяние великого алхимика? - бормотал он. - Панацея? Быть может, бальзам годится от всех болезней? Или был таковым раньше, но, скорее всего, изготовлен давно, и со временем мог утратить часть своих целебных свойств. Как бы мне хотелось узнать секрет этого снадобья! Но я не могу изводить такое лекарство на опыты, ведь оно так нужно больным..."
  Прошли годы, и я понял, что было главным ингредиентом в составе мази.
  
  Не знаю, благодаря бальзаму или моему лишь наполовину человеческому происхождению, через некоторое время я уже мог встать на обе ноги, а ещё через неделю ходил, почти не вспоминая о переломе. Наши встречи с Мари возобновились, но теперь я уже не перелезал через крышу и чердак в дом. Мы встречались в саду под песни соловья. Пришло летнее тепло, сад зацвёл, покрылся белой дымкой лепестков, зазеленела молодая трава. В одну из этих встреч Мари временами замолкала, задумываясь о чём-то, но будто не находила нужных слов.
  - Что с тобой, любимая? Кто-то узнал про нас? Или..
  - Нет. Я чувствую... я... - она закрыла лицо рукой.
  - Что случилось? Ты больше не любишь меня?
  - Нет, нет, я люблю только тебя... я не сказала... Эрни, я... беременна...
  - Что? Так это же... замечательно! У нас будет ребёнок, будет наследник!
  Мари прижалась ко мне.
  - Эрни, я боюсь...
  
  В ту же ночь, проводив Мари, я увидел, как распахнулось окно на втором этаже, но тут же закрылось. Я не смог разглядеть, кто там был. Но возможно, этот кто-то следил за нами.
  
  В следующий раз, когда я направлялся к дому Мари, дорогу мне перегородил Орландо.
  - Сударь, - прошипел он сквозь зубы, - могу ли я задать вам один вопрос?
  - Да хоть два!
  - Вчера незадолго до рассвета я видел вас в саду около нашего дома. Вы перелезали через ограду, как делают воры. Что вы делали там?
  - Я? В саду вашего дома? А можно и я задам вопрос?
  - Вы не ответили на мой!
  - Так вот, сударь, что вы пили вчера вечером, и не подмешал ли вам кто-нибудь белладонны или белены?
  - Как вы смеете так говорить со мной?! - вскричал он. - Я знаю, вы хотели запятнать честь моей невесты какой-нибудь грязной запиской, которую собирались бросить в саду, чтобы она, гуляя днём, нашла её!
  Со стороны я оставался серьёзен, но внутри себя я хохотал так, что едва сдерживался, перестав следить за его гневным монологом и услышал только последние слова:
  - Я никому не позволю позорить нашу семью! Защищайтесь!
  С этими словами он выхватил шпагу. Мне ничего не оставалось, ответить тем же.
  Орландо набросился на меня - я еле успевал отражать удары. Да, со времени нашей первой дуэли он успел выздороветь, а я ещё около месяца сидел дома со сломанной ногой, и сейчас она давала о себе знать. Он теснил меня к стене дома, и я чувствовал, что долго мне не продержаться. Вдруг краем глаза я заметил вдали какую-то тень или фигуру со стороны густо разросшихся деревьев. Может, мне и показалось, но я, не раздумывая, решил прибегнуть к хитрости: быстро глянул туда и с испуганным лицом крикнул:
  - Тааам!!!
  Он попался на такую простую уловку и, обернувшись, на миг открылся. Я целился в сердце, но он сумел увернуться, и я смог только отбить удар и ткнуть ему под колено. Орландо упал. "Сейчас или никогда!" - промелькнула шальная мысль, и я сумел даже выбить у него оружие и приставил шпагу к горлу:
  - Прощайся с жизнью, каналья! Больше никогда, никогда ты не будешь стоять у меня на пути!
  Я не знал, почему медлил... и вдруг услышал женский крик:
  - Нет! Месье де Лилль, нет! Умоляю, не убивайте его! Я не хочу, чтобы он умирал!
  Мари, подобрав платье, бежала к нам. Накидка развевалась по ветру, волосы растрепались. Но даже сейчас она играла, делая вид, будто едва знакома со мной.
  - Вот как...
  - Пощадите его, умоляю вас!
  - Вы не послушаете слов дамы? - простонал Орландо.
  - Не хотелось бы... но придётся. Она спасла вам жизнь, - мрачно сказал я и убрал шпагу. - Убирайтесь к чёрту, сударь! Да пропадите вы пропадом!
  Если бы я знал, чем потом обернутся эти мои слова...
  
  Мари, появившаяся на месте дуэли, удалилась в дом позвать слуг, чтобы они пришли за раненым. Я не понимал и больше видеть не хотел это вынужденное двуличие. На её месте я бы остался со своим возлюбленным, а расторгнутая свадьба, как и смерть того, кого насильно прочили в мужья, стали бы освобождением. А может быть, она сама не знает, кого любит? Но ребёнок... если они поженятся, то когда родится ребёнок, всем станет ясно, чей он и на кого похож. Я даже рассмеялся, представив, как Орландо озадаченно разглядывает маленькое рыжее чудо.
   Мне вновь стало пусто. Нанесённые Орландо незначительные раны саднили, но на душе скребло невыносимо. Сорвалась встреча, которую я ждал целый день, и неизвестно, когда теперь следующая. Я не торопился домой, слоняясь по ночному городу. Ноги сами привели к "Рогу Изобилия", где я напился пьяным и лишь под утро, шатаясь, прибрёл домой.
  К вечеру я проснулся, пришёл в себя и, как стемнело, поспешил к Мари. Она всё не появлялась, и я долго ждал. Наконец, в окно просунулась рука, бросила сложенный листок бумаги, после чего окно снова закрылось. Мне пришлось перелезть обратно, чтобы на улице под фонарём кое-как разглядеть написанное:
  
  Любимый мой Эрнан!
  После того, как тебя недавно заметили ночью в нашем саду и после вашей с Орландо дуэли меня заперли и держат под домашним арестом до свадьбы. Свадьбу перенесли на две недели раньше - на пятнадцатое июля. Прости, я не знаю, что делать и не могу даже бежать - все двери на ночь теперь плотно закрывают. Тебе больше нельзя приходить сюда, за домом следят.
  Твоя Мари.
  
  Я не знал, что делать и ушёл домой. Мне представлялась их свадьба - Орландо, весь разодетый с самодовольной улыбкой на лице и Мари - грустная и бледная в подвенечном платье, с жемчужинами в чёрных волосах. И это случится всего через неделю? И, во всех красках представив себе эту ужасную картину, я заплакал.
  Утирая слёзы рукавом, я подумал, что Мари так или иначе станет моей женой - в крайнем случае, как вдова Орландо, потому что я всё равно убью его. Если не на поединке, то... когда он в следующий раз появится в "Роге изобилия", я могу незаметно подсыпать яд ему в питьё. Наверное, это подло, но я уже готов на всё. Правда... он снова ранен, и не появится на улице как раз до самой свадьбы.
  
  Я пытался забыть всё, не выходил из лаборатории, сменяя Камиля, а иногда работал вместе с ним, или читал книги, а то вдруг начинал придумывать планы - один нелепее другого - как устроить побег Мари и тайно обвенчаться с нею. Но все они потом казались мне неосуществимыми. Кому я мог довериться? Я был один, мне могли помочь только хромой Камиль да несколько слуг, и то я сомневался, что могу в таком деле надеяться на них.
  
  Когда до венчания оставалось всего два дня, я решился на отчаянный шаг. Недалеко от города в лесу промышляла шайка разбойников, и потому многие боялись выезжать из Лилля прямой дорогой, делая крюк в обход.
  Я отыскал их хижину - лес был знаком мне с детства, мы тогда часто уходили туда с отцом, а разбойников, тогда, кажется, не было.
  Разбойники окружили меня. Увидев их пропитые рожи и засаленную грязную одежду, я думал - не зря ли приехал к ним? Но отступать было поздно. Вперёд вышел атаман со слипшимися чёрными волосами, косматой бородой, тёмными пронизывающими глазами и золотой серьгой в ухе. Я рассказал, что через два дня на третий назначена свадьба дочери маркиза. Венчание состоится по обыкновению в соборе. Я сказал, по какой дороге поедет карета, но Лилль разбойники знали лучше меня. По дороге к собору стояли три полуразрушенных дома, пустующие уже много лет и теперь обросшие всякой растительностью. Говорят, когда-то там жили еретики или колдуны, а когда их сожгли, всех, кто пытался поселиться там, настигало проклятие, и они либо быстро умирали, либо уезжали, пытаясь как можно скорее покинуть не только ужасный дом, но и город. В развалинах разбойники и собирались укрыться, а я должен был прийти к ним через два часа после рассвета. Я говорил, что они могут захватить карету и брать с неё какой угодно выкуп - мне нужна только невеста. Они посмеялись, но когда я отдал им в качестве задатка кошелёк с золотыми монетами и несколькими драгоценными камнями, перешедшими мне по наследству, они согласились на мои условия и стали обсуждать план засады и нападения на карету.
  Выезжая из леса, я раздумывал, можно ли вообще с ними связываться?
  Вечером я написал Мари записку и послал с Генриеттой, но горничная вернулась обратно, сказав, что в доме маркиза все ворота и двери заперты, и никого не пускают. Меня трясло, я терял себя и был близок к отчаянию. Оставалось только надеяться, но на кого? На разбойников?
  
  До венчания оставался всего день, когда меня вдруг арестовали и препроводили в тюрьму - якобы за то, что я связан с разбойниками, которых городские власти никак не могут поймать. В камере я кричал, требовал, чтобы меня немедленно выпустили, что это чудовищная ошибка, что я убью того, кто возвёл на меня этот гнусный поклёп, колотил в дверь и сломал табурет и стол. Пришёл тюремщик, забрал обломки мебели и грозился перевести меня в другую камеру, где ничего нет. К вечеру он вернулся и поставил миску с жидкой похлёбкой и кружку с водой. Миска тут же полетела в него, а я стал кричать и ругаться, и он поспешно вышел.
  Ночь я не спал и всё думал о побеге, но через узкое зарешёченное окно бежать было невозможно. Тогда я стал думать, как бы отобрать у тюремщика ключ. Или всё-таки дождаться разбирательства - ведь меня ещё никто ни о чём даже не спрашивал. Какой из меня разбойник?
  А может, это Орландо на меня донёс? Я убью его!
  Я снова стал колотить ногами в дверь, а потом опустился на пол и заплакал, захлёбываясь от слепой ненависти. Я ненавидел Орландо за то, что он, а не я, станет мужем Мари; ненавидел маркиза за то, что тот дал согласие на этот брак и слышать не хотел ни о ком другом; ненавидел тюремщика, за то, что он держит меня в камере и ничего не хочет слушать, потому что ему "не приказано"; ненавидел весь мир за такую несправедливость и ужасную ошибку; и, наконец, ненавидел себя... тогда - за то, что не убил Орландо и теперь - за своё бессилие и беспомощность. Я пролежал так на полу до утра и только после рассвета перебрался на лежанку, заменяющую кровать и уснул.
  Проснулся я уже, наверное, после полудня. Вначале даже не сразу понял, где нахожусь. Тюремщик поставил миску с едой и собирался выйти, как я спросил - не могу ли я поговорить с комендантом. Он ответил, что узнает, и ушёл. Опять тишина. До вечера. А ведь венчание уже прошло! Теперь Орландо - её муж... Я злился и проклинал всё на свете. В своём воображении я рисовал свадьбу Мари и Орландо во всех подробностях, словно находя странное утешение в подобном самоистязании. А если разбойники всё же были в условленном месте и остановили карету? Если Мари у них? От одной мысли об этом мне стало страшно. Я снова стал стучать в дверь и требовать коменданта, кричал, что у меня есть очень важные сведения, которые мне нужно сообщить немедленно. Комендант всё же пришёл, выслушал, не сказал ничего, кроме: "Эге, мы всё это учтём" и удалился.
  Всё же я был склонен думать, что маркиз либо откупился от разбойников, либо они вообще не явились в условленное место, а значит... Мари дома, и у неё первая брачная ночь... Но... она беременна! Она может потерять ребёнка! Я закрыл лицо руками. Или она всё ему расскажет? Ужасно... Когда я выйду отсюда - а это будет скоро, я даже не сомневаюсь! - Орландо ответит за всё - за каждый поцелуй, каждое прикосновение к моей возлюбленной! Он будет умирать долго, мучительно - я сам, своими руками подсыплю ему яда!
  Я не спал, глядя в окно, где была видна окраина города и проносящиеся по небу облака...
  На следующий день, ближе к вечеру, ко мне в камеру вошли комендант и два тюремщика. Комендант, извинившись, сказал, что меня арестовали по ошибке - о моих связях с разбойничьей шайкой нет никаких доказательств, и, скорее всего, это ложное обвинение. Я удивился, ответив, что ведь кроме моего рассказа коменданту, меня больше ни о чём даже не спрашивали.
  - Не возводите на себя напраслину, - сказал он. - О вашем освобождении просила некая знатная дама, пожелавшая остаться инкогнито.
  "Мэрха? - снова подумал я. Почему-то, когда речь шла о внезапном появлении "некой знатной дамы", я сразу вспоминал сестру. - Мэрха в Лилле?"
   Меня выпустили. Я поспешил домой и, подходя к дому, встретил... Мари! Мою Мари! Она была бледна, тени под глазами говорили о бессонной ночи. Мари приехала верхом, чего было лучше не делать в её положении. Увидев меня, она спешилась.
  - Эрнан! - воскликнула она и, забыв обо всём, бросилась мне на шею.
  - Ты...?
  - Это я просила за тебя в тюрьме.
  - Но как ты узнала?
  - Моему отцу кто-то донёс, что ты говорил с разбойниками и в день свадьбы что-то замышляешь против нашей семьи. Отец и доложил городским властям, чтобы ты во время свадьбы находился в тюрьме. На этом настаивал Орландо.
  - Ах, Орландо... а сам-то он где? И как это он отпустил тебя ко мне вопреки всем приличиям?
  - Я не знаю... не знаю, где он.
  - Как - не знаешь? - удивился я.
  - Расскажу, когда придём.
  Оставив лошадь на конюшне, мы вошли в дом. Я уселся прямо на кровати и Мари рядом со мной.
  - Так что случилось? Свадьба была?
  - Была... Я вчера ужасно себя чувствовала, несколько раз падала в обморок, но ведь не скажешь никому... Когда карета проезжала три заброшенных дома, путь нам преградили разбойники, приказав мне выходить. Отец сказал: "Этот проходимец де Лилль решил похитить мою дочь прямо со свадьбы? Так он уже в тюрьме и наверняка выдал вас всех. Сейчас появится городская стража, и скоро вас вздёрнут на виселицу!" Разбойники были в замешательстве. Отец приказал кучеру ехать как можно быстрее, но прорваться мы не смогли. Орландо предлагал драться, но мы бы не выстояли против них. Они требовали выкуп. Отец спросил, сколько им обещано и сразу отсыпал в полтора раза больше. Нас пропустили. В соборе началось венчание, а я тихо плакала, что выхожу замуж за Орландо, не за тебя. А когда священник объявил нас мужем и женой, у меня перехватило дыхание, и я упала в обморок. Я ведь знала, что это ты хотел похитить меня. Поверь, больше всего на свете мне хотелось оказаться там, с тобой и просить, чтобы тебя освободили. Это ведь из-за меня ты пошёл к разбойникам? Недавно к моему отцу приходил какой-то странный человек. Я не знаю, о чём они говорили, но думаю, он донёс на тебя.
  - Чем странный?
  - У него был один глаз.
  - Невысокий и лысый?
  - Да.
  Я вспомнил, что видел в лесу одноглазого. Предатель? Захотел денег за донос? Скорее всего.
  Мари прижалась ко мне.
  - Так куда подевался Орландо? Он что, уехал?
  - Я не знаю... Когда мы вернулись домой, празднество продолжалось до вечера. А ночью... - Мари помолчала, - ночью мы с Орландо пошли в спальню... и я ему всё рассказала.
  - То есть всё?
  - Я сказала, что только под наказом отца пошла замуж за него, что люблю тебя, и тайно встречалась с тобой... и что я беременна...
  - А он?
  - Он молчал. Схватился за голову и подошёл к открытому окну, словно собираясь броситься вниз... и тут произошло странное и страшное. Я до сих пор не знаю, правда это или мне показалось. Я видела, как его из окна выхватил кто-то - очень высокий, бледный, с чёрными волосами и жуткими, горящими зелёным огнём, глазами... не человек, а, наверное, нечистая сила - я представить себе не могу, как он мог находиться прямо за окном второго этажа. Это было лишь какое-то мгновение, после чего он вместе с Орландо исчез.
  По лицу Мари, и без того бледному, пробежала тень ужаса. Она вздрогнула, её синие глаза от расширенных зрачков казались чёрными.
  - Ты хочешь сказать, что Орландо унесла нечистая сила? Он пропал, бесследно исчез?
  - Я не знаю... - вздохнула Мари, - возможно, мне всё это показалось или приснилось потом, когда я уснула. Сейчас я уже ничего не могу сказать. Может быть, Орландо в отчаянии от услышанного спрыгнул вниз прямо из окна и уехал, куда глаза глядят. Утром я открыто сказала родителям, что люблю тебя и выйду замуж только за тебя. Я умолчала лишь о наших тайных встречах и о том, что беременна. Какой тут начался скандал! Отец грозился проклясть меня, лишить приданого и выгнать из дома. Мать плакала. Они посылали слуг, чтобы найти Орландо, думая, что он в городе напивается с горя в каком-нибудь трактире или, что хуже, решил покончить с собой. Но его и след простыл. Тогда они решили, что он уехал на войну и кричали, что я погубила жениха. Его мать вообще смотрела на меня так, будто сейчас испепелит взглядом, твердя, что теперь на мне проклятие, не будет мне в жизни счастья, и долго я не проживу. Ведьма...
  Мари опустила голову. Я стал её утешать.
  - Ну что ты веришь словам какой-то старой дуры? Я ведь люблю тебя. Расскажи лучше, что дальше было.
  - Потом я отправилась к тебе в тюрьму и просила коменданта отпустить тебя, говоря, что это ошибка, что ты невиновен. Вначале он почти не слушал меня, но потом, когда я отдала ему одно из своих фамильных колец, он сказал, что немедленно отпустит тебя. Я не пошла к тебе в камеру - не хотела, чтобы о моём появлении там узнали в городе. Я была в маске, в накидке и в лучшем из своих платьев, надеясь, что меня могут принять за твою старшую сестру, супругу герцога. Не знаю, что они подумали, но так или иначе - тебя освободили. Потом я, заехав домой и переодевшись, поспешила к тебе. Дома на меня теперь все смотрят косыми взглядами кроме матери и младшей сестры. Но я всё равно буду с тобой, кто бы что ни говорил.
  - Милая ты моя... Так теперь мы можем обвенчаться?
  - Да! Хоть сегодня! Я не хочу возвращаться в дом, будучи всё ещё женой Орландо.
  - Но в Лилле нас не обвенчают. Поедем в Рубе. Там ещё наверняка не знают.
  Вместо ответа Мари расцеловала меня. Мы не стали ждать следующего дня, а собрались и спешно двинулись, когда была готова карета. Я не хотел, чтобы Мари долго ехала верхом.
  - Жаль, - вздохнула она, - у нас не будет ни красивой, пышной свадьбы, ни гостей... а свадебное платье моё осталось дома - в нём я выходила замуж за Орландо и была так несчастна вчера... Вчера... мне кажется, это было уже так давно...
  - Ты так жалеешь об этом? Но кого мы могли бы пригласить?
  - Не знаю. Я часто вспоминала бал, на котором познакомилась с тобой. И мне так хотелось в честь нашей свадьбы устроить такой бал, - мечтательно сказала она. - Но не это главное. Мы будем вместе.
  - А если объявится Орландо и скажет, что он твой супруг? Что мы будем тогда делать?
  Она задумалась на мгновение, потом ответила:
  - Мне кажется, он не вернётся. И я не уверена, что то, о чём я тебе рассказала, мне привиделось или приснилось.
  - А у меня смутные подозрения, что мы ещё увидим его.
  
  Так мы доехали до Рубе и почти спешно повенчались в маленькой церкви. Не было гостей, пира, бала, высокопарных фраз и пышных нарядов, не было праздничных карет, едущих по дороге, устланной цветами, как мечтала Мари. Были только мы вдвоём.
  
  - Объявляю вас мужем и женой, - произнёс священник.
  - Перед Богом и людьми, - повторяли мы.
  - В жизни и смерти, - добавил я, почему-то уверенный, что эти слова входят в венчальный обряд. Мари и священник посмотрели на меня: она - удивленно, а он - пристальным взглядом из-под нависших бровей.
  И впервые в жизни мы, ни от кого не скрываясь, поцеловались - как супруги, а не тайные любовники, боящиеся, что их разоблачат.
  И счастливые, обнявшись, вышли ил церкви.
  На ночь мы остановились на постоялом дворе, где никто и не знал, что у нас была свадьба. И наша "первая брачная ночь" была более целомудренной и невинной, чем все предыдущие ночи до того, как Мари сказала мне о ребёнке.
  По возвращению в Лилль Мари переселилась ко мне, забрав из дома свои вещи. Её родные, а в особенности отец, почти выгнали её, сказав, что у них больше нет дочери, и что она опозорила всю семью. Но, так или иначе - после свадьбы мы стали жить спокойнее, что поначалу очень удивляло меня. Мари ждала ребёнка, а я проводил большую часть времени в лаборатории. Об Орландо не было никаких вестей.
  
  Однажды ночью я сидел в комнате, потягивая вино, и думал о предстоящем появлении наследника: каким он будет? Или она? Почему-то мне казалось, что это сын, а не дочь. У Мари, хоть и давно, была в роду Ундина. Скажется ли это на ребёнке? Уйдёт ли он в Лахатар или выберет остаться среди людей? Наверное, второе, ведь огненная кровь будет в нём не так сильна, хотя дети духов и людей вольны выбирать до третьего или четвёртого колена. А вдруг из-за смеси стихий воды и огня он тоже будет "жить, будто во сне", как Рэнья, пока не найдёт что-то, что придётся ему по душе? Или наоборот - уйдёт в Лахатар слишком рано?
  Ко мне подошла Генриетта:
  - Не спишь? И про меня давно забыл, - вздохнула она, в шутку делая вид, что плачет. - Но ты у нас теперь женат и ожидаешь наследника.
  Я обнял Генриетту за талию и притянул к себе:
  - Я не забыл тебя.
  На меня нахлынули воспоминания, и, повинуясь порыву, я пошёл к ней. Пока все спали, мы предались охватившей нас обоих страсти... И лишь под утро я, проснувшись в объятиях Генриетты, поцеловал её и ушёл к себе в спальню, где безмятежно спала Мари.
  Потом я часто стал приходить к Генриетте. Она ждала меня, заранее напоив своего мужа-пьяницу, чтобы тот беспробудно спал до утра. Лаская друг друга, мы слышали его громкий храп и смеялись.
  Я думал, что будет, если Мари узнает о моих ночных похождениях? Вряд ли не придаст значения, может, на время перестанет со мной разговаривать или сделает вид, что ничего не произошло, а сама, оставаясь одна, будет тихо плакать в своей комнате. Я знал одно: внутри себя она вряд ли воспримет это как должное и не обратит внимания.
  
  Декабрь подходил к концу. Как потом сказала Мари, ребёнок появился на свет до срока - она ждала его только через месяц. Сутки Мари пыталась родить, крича от боли, и я всерьёз боялся, что она может не выдержать. Всё это время я был подле неё, несмотря на все уговоры повитухи. Камиль суетился, почти забыв о лаборатории, принося то одно, то другое снадобье, помогавшее роженицам.
  Мари родила сына! Но ребёнок, по словам повитухи, был слишком маленьким, и когда она впервые взглянула на него, то лишь покачала головой. Он даже не закричал, словно и вовсе не хотел появляться в этом мире. Несмотря на кудахтающие вопли повитухи, я сразу забрал это маленькое странное создание с красной кожей и рыжеватым пушком на голове и, глянув в его светло-янтарные глаза, прошептал:
  - Лаххи...
  Он глянул на меня, вякнул, будто что-то понял или вообще понимал лахаран ещё до рождения... и тут же громко заорал, как орут новорождённые младенцы. Мы все облегчённо вздохнули.
  "Лаххи, - подумал я, - маленькая саламандра. Пусть огненная кровь будет сильнее людской и поможет тебе. Я назову тебя в честь моего великого предка - короля Лахатара - Лахха Предвечного. Пусть это имя даст тебе силу".
  
  Через несколько дней Мари подошла ко мне. Лаххи мирно спал в своей кроватке.
  - Надо дать нашему сыну имя и окрестить его, - сказала она.
  И я представил, как священник - католический священник, а ведь именно католики зарезали моего отца в Варфоломеевскую ночь! - берёт моего Лаххи на руки и даёт ему имя непонятного святого... Почему я должен подыскивать какое-то другое имя, по звучанию чем-то напоминающее "Лаххи", которое носит множество совершенно не знакомых мне людей? Я, например, не люблю своё имя, которое "для чужих", а для ребёнка с таковым можно и подождать, он всё равно ещё совсем маленький. Что это ему даст сейчас?
  - Нет! - вырвалось у меня.
  И встретил удивлённые глаза Мари с застывшим вопросом: "А как же иначе? Так надо".
  - Я уже назвал его. Он - Лаххи.
  Мгновение она словно осознавала услышанное, но потом, вспомнив мои рассказы о семье и двойных именах, произнесла:
  - Хорошо. Для меня и людей он будет Луи. Крестины...
  Я не дал ей договорить и, не сдержавшись, залепил пощёчину:
  - Только попробуй его сейчас так назвать и понести в церковь! Он не получит и половины той силы огня, что даёт ему имя! Ты угробишь его! Не позорь моих предков! Луи! Ха! В честь кого? Хоть так и называли королей, они все давно передохли, а часто и совершенно бесславно!
  Мари закрыла лицо руками, а когда отняла их, её глаза были мокрыми от слёз.
  - Людовик Святой... - тихо проговорила она.
  - Герой, как же! Больной дизентерией, он сражался в Палестине с дырой на штанах на обгаженной лошади! До сих пор помнят! Воистину - великая слава!
  - Но как мы покажем сына людям?
  -А зачем? Это будет не раньше, чем ему исполнится два-три года. Или в четыре, когда его надо будет учить ездить верхом. Тогда и называй, как хочешь. Хотя бы через год, не сейчас.
  - Но Эрнан... тебя ведь тоже зовут Эрнест.
  Это меня взбесило. Я схватил её за платье и притянул к себе:
  -Дура! Наш сын - Лаххи в честь Короля Лахатара! Какие ещё людские короли? Ты сама сказала, что он родился на месяц раньше. Пока он маленький и слабый, только саламандрино имя может помочь ему выжить.
  Она, наверное, хотела возразить мне, но не находила слов и только открыла рот. Я видел - что-то в ней, в её душе сильно протестовало против моих слов. Быть может, дальнее родство с духами воды?
  - Нет, - прошептала она.
  Я в бешенстве притянул её ещё сильнее, а потом резко отшвырнул на пол. Мари только вскрикнула.
  - Мокрая курица! - крикнул я.
  Она не поняла, иначе сочла бы это жутким оскорблением, потому как первое слово было намёком на её родство с водяными, а второе касалось обывательских взглядов относительно новорождённого ребёнка. Мари поднялась, нарочно излишне прихрамывая и потирая ушибленную ногу и опустив глаза, медленно удалилась в свою комнату.
  Пару дней она старалась не попадаться мне на глаза, а когда я приходил к сыну, поспешно оставляла меня с малышом, пока однажды я не обхватил её руками против её воли и не сказал:
  - Прекрати строить из себя обиженную! У нас счастье - сын недавно родился, а ты ведёшь себя так, будто все умерли.
  - Я не ожидала... - прошептала она.
  Я не дал ей договорить:
  - Мы все чего-то не ожидаем. Хватит!
  - Но... я боюсь за него...
  - За кого?
  - Лаххи, - она с трудом выговорила это имя. - Боюсь, что люди нас не поймут.
  - А людям мы пока не покажем его. Пусть подрастёт немного.
  Она вздохнула, кивнула - скорее своим мыслям и обняла меня.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"