Самиздат, как и все прочие радости жизни, бывает индивидуальным и групповым. Израильский самиздат - отнюдь не исключение.
Энтузиазм, с которым организуются и выпускаются всевозможные сборники, альманахи и прочая печатная продукция, вызывает восторг своим напором, неоскудевающей мощью и снайперской результативностью.
Как правило, возраст участников этих носителей печатного слова, как сообщают нам биографические справки, позволяет вынести, может быть, несколько поверхностное суждение о том, что созерцание своего имени в тиражируемом издании стало единственной радостью жизни, ее усладой и смыслом. Особенно часто появляются сии геронтосборники перед муниципальными выборами.
Щедрой рукой городские головы жалуют своему геронтоэлекторату средства для издания всяких альманахов, ибо их авторы, поднаторевшие в дисциплине в прежней жизни, дружно шествуют к избирательным урнам и опускают бюллетени с именем своего городского головы.
Появился новый жанр: субсидируемый самиздат. Вспоминается речение блаженной памяти сталинского наркома госбезопасности Виктора Семеновича Абакумова: "Нам не нужны умные люди - нам нужны верные люди". Это вполне подтверждает круг авторов субсидируемого геронтосамиздата. Ах, это относилось к другой стране!.. Ну, какая разница! Это я позволил себе процитировать еще одного умнейшего человека - товарища полковника Рущука. Когда во время военных сборов при зачтении списка наших фамилий купно с анкетными данными я позволил себе заметить, доложив по установленной форме: "Лейтенант Ермолкин. Товарищ полковник, вы прочитали мое имя-отчество - Михаил Шмулевич. Докладываю: меня зовут Михаил Шнеевич". Полковник посмотрел на меня согласно принятому солдатскому острословию, как солдат на вошь, или следуя интеллигентскому жаргону, как Ленин на буржуазию, и молвил: "Ну, какая разница!!!"
Так что субсидируемые геронтосборники объединяют сочинения верных людей, преданных делу...
Во всяком случае, верные люди уверены, как мольеровский г-н Журден, что "все что не стихи, то проза". Иными словами, то, что не удалось зарифмовать, относится к разряду прозы, а что удалось - стихов. Первые величают себя прозаиками, вторые - поэтами.
Остановимся на образцах высокохудожественной самиздатовской геронтопрозы.
"Младенец закричал и обкакался. Может быть, пришло время, но, возможно, и от ужаса: об эту теорему (речь идет о не доказанной до сих пор теореме Ферма, выполнить доказательство которой вменялось в обязанность означенному младенцу по достижению соответствующего возраста. - Е.Е.) поломали зубы многие. Няня бросилась менять пеленки, а дама последовала в гостиную, где подавали кофе и уже повторяли слова "теорема Ферма". Ибо авторитет дамы покоился на достижениях, известных даже за границей. Академия наук приняла ее в члены. Не самая главная Академия, но все-таки..."
И так далее, в таком духе. О, милые воспоминания канувших в лету времен! О, дорогие тени и бессмертные образы! Как не вызвать их на страницах своей собственной прозы?! А вот так: не вызвать, и все тут... Кому, кроме автора этого неудобоваримого месива, может быть дорого это неинтересное, написанное топорным языком сочинение? Впрочем, автор и сам, по-видимому, об этом догадывается и, чтобы вывести из оцепенения добросовестного читателя, привыкшего во имя дисциплины читать любое произведение до конца, как утопающий за соломинку, хватается за ненормативное велеречие:
"Однажды отцовский аспирант в пылу спора с коллегой... крикнул своему оппоненту: - Ж...а! - Подумал и прибавил: - г...о и ж...а! - что делать? Настоящие ученые - люди темпераментные..."
Или:
"Е...а мать, - сказал профессор и почувствовал себя большим демократом. - Как приятно после пива..."
Конечно, эта свежая, бодрящая лексическая струя должна, по мнению автора, придать его прозе неповторимое пряное очарование. Мне неудобно признаться, но фиговые листки многоточия стыдливо навесил я...
Кончается этот страшный в своем первозданном невежестве и вопиющей непрофессиональности опус словами: "Настоящему интеллигенту свойственно уважение к хорошо сделанной вещи - к чужому труду, к мастерству".
По всему по этому трудно инициировать в себе уважение к подобному произведению.
Боюсь, что читатель мне не поверит - решит, что я сам все это сочинил. Но если он обратит свой пытливый взор к сборнику "Кармель Литературный", выпущенному при содействии Фонда культуры Хайфы и Федерации Союзов писателей Израиля, то на стр.14 он сможет остановить свой взыскательный взор на сем шедевре. Надо сказать, что упомянутое сочинение является одним из лучших в сборнике. Да и не ставил я перед собой цель кого-то охаять, выставить на посмешище. Если кто-то и заслуживает упрека, то составители сборника, если они, конечно, профессиональные литераторы, что, впрочем, само по себе вызывает сомнение. Автор пишет, творит, движимый вполне объяснимым бытовым чванством - весьма понятным и даже почтенным качеством. А получается, как в стихах Новеллы Николаевны Матвеевой:
Торговец чучелами птиц,
Мне твой товар наскучил:
Едва касаюсь я пером
До трепетных страниц,
Как вниз летят мои мечты
На крыльях птичьих чучел,
Хотя готовы воспарить
В зенит на крыльях птиц.
Я вслед за славной поэтессой-шестидесятницей считаю, что редактор обязан уметь отличить птицу от птичьего чучела. Гг. Г.Костовецкий, В.Халупович и прочие, поставившие свои славные имена в качестве составителей "Кармеля Литературного", едва ли об этом догадываются. Я в этом почти убедился, прочитав их персональные шедевры, вошедшие с сборник: стыдно-с, господа хорошие. Эти рифмы "Боге-синагоге", "Суламифь-сохранив", эта неприкрытая банальность: "Утекает вода, // Дважды в ту же в нее не войдешь" - так то-с г-н Халупович. А остроты знаменитого записного сатирика г-на Костовецкого типа "Пушкин жил на Мойке, но чувствовал себя неважно. А сосед Пукман на мойке чувствует себя отлично и даже получает сверхурочные" не нуждаются в комментариях, как и разудалый автор не нуждается в дополнительной творческой характеристике.
Что меня больше всего удивляет в пишущей братии, это маниакальное желание видеть свои творения напечатанными. И братия добивается этого. Но это же в ряде случаев, простите за сравнение, все равно, что выйти без одежды на люди и выставить напоказ свой срам. Одни демонстрируют телесное изящество, другие же - уродство. Но должны же быть те, кто на это укажет...
Позвольте рассказать еще одну историю: во времена коммунальных квартир одна из соседок по коммунальной квартире, спортсменка сборной команды Украины по художественной гимнастике, выходила в общую кухню, а на дворе стояло самое начало пятидесятых годов, в спортивных трусах и легонькой маечке (мой детский взор с любопытством окидывал этот верх физического совершенства); а потом произошел такой диалог:
- Марья Ивановна, чтоб вы были здоровы, почему вы себе позволяете ходить без юбки?
- Сарра Абрамовна, если бы вы, извините меня, вышли в таком наряде, это действительно называлось бы "ходить без юбки", а в моем случае это называется "быть одетой в спортивный костюм..."
Слишком поспешил один из бардов этого сборника, заявив: "В кладбищенских аллеях // Бродяги и поэты...". Они не там, истинные бродяги, псевдопоэты и литераторы, увы, средь нас. Они средь нас, они уничтожают русское слово, и без того оторванное в Израиле от питательной языковой среды, Упаси Бог, чтобы юношество, взращенное в Израиле и жаждущее приобщиться к русскому языку, пользовалось для этой цели продуктами жизнедеятельности нашего милого израильского самиздата!