Аннотация: Проду буду выкладывать по мере возможности. То есть, очень редко. Не пищать! ) Женщина - всего лишь прикрытие для мужской спины. Особенно если это сильная спина... Не находите?
Хочешь ли ты изменить этот мир,
Сможешь ли ты принять, как есть,
Встать и выйти из ряда вон,
Сесть на электрический стул или трон?
В. Цой
Касания то сильных, то мягких губ к его коже... Их тепло, ощущаемое на скулах, подбородке, ямочках у ключиц... Холодок зубов, лёгкие, острые укусы, будоражащие соски... От них желание сворачивает жгутом внутренности, и кажется, умрешь, если не выстрелишь во влажную теплоту женского лона. Схватить, сжать в объятиях призрака с тёмными губами и зелёными звёздами вместо глаз, не выпускать до тех пор, пока тихий хриплый смех не разобьёт настороженную тишину, нарушаемую лишь тяжелым дыханием...
Коршун проснулся от собственного стона и несколько минут лежал в темноте, глядя в потолок. Прикосновения Мары были так реальны, что сон закончился вполне ожидаемо. Острый запах спермы повис в спальне, заставленной тяжёлой мебелью. Будь женщина сейчас рядом с ним, одним движением развернул бы её к себе спиной, прижался губами к затылку, к шрамам на нежной шее, вдыхая запах волос, прохладной, пахнущей свежим соитием кожи. Закинул бы на её бедро ногу, блокируя малейшее движение, не давая двинуться, и провалился бы в сон без сновидений. Глубокий, спокойный... сон на грани забытия, сон на грани смерти... Так он мог засыпать только рядом с ней.
Коршун не терпел тепла в спальне, отчего камин не зажигали, окна не закрывали в любую погоду, а одеяло толщиной напоминало лёгкий плед. Негоже тому, кто столько лет спал на земле, укрываясь собственным плащом и положив голову на седло, в корне менять свои привычки. Достаточно того, что он согласился с Дариной, когда она предложила поставить в его спальне эту чудовищную антикварную кровать времен короля Гисса. Крепкая хозяйственная жилка в его гражданской жене оказалась весьма кстати и тогда, когда Такайра купил первый трактир в Маоре, и тогда, когда их стало пять, и к ним прибавился экспорт в Киотиссию вина с его собственных виноградников в Крире. И после, когда три года назад Коршун купил титул и дом в квартале Раковин Королевы у обедневшего дворянского семейства.
Такайра откинул одеяло, обтерся постельным бельем, скрывая следы сна-обмана и, как был без одежды, подошёл к открытому окну. Не иначе Пресветлая Сука напомнила ему в этот час о Маре, и о том, что прошло долгих восемь лет, с тех пор, как она пропала. Предрассветный час. Проклятое время несбывшихся желаний, упущенных возможностей, жизненных разочарований, самоубийц.
Сильные пальцы вцепились в каменный подоконник.
Такайра не считал, что выжил в рудниках благодаря божественному милосердию. Только себе он был обязан жизнью, свободой и тем, что охранники и смотрители шахт, относившиеся к рабам, как к отработанной породе, не искалечили и не сломили его. Именно с того времени Коршун никак не мог примириться с Ариссой! Вина богини была в том, что рудники, пожравшие его отрочество и юность, носили её имя, добываемые изумруды повторяли цвет её глаз, а одна треть всего дохода с продаж драгоценных камней шла на нужды её Храмов и храмовников. Но теперь пришло время просить помощи у той, которую Коршун иначе, чем Пресветлой Сукой, не называл. Ведь за прошедшие годы он испробовал все возможные средства, чтобы установить местонахождение Мары - услуги независимых Лордов Теней, провидцев и магов. И никто не дал ответа на вопрос, что случилось с его сумасшедшей любовницей после Большой Крирской волны, опустошившей юго-западное побережье шагганата как раз восемь лет назад. Приметная пара - черноволосая красавица с глазами цвета изменчивого аквамарина и сбежавший с ней монах, изуродованный огнем, - по словам мэтрессы маленького храма направлялась в сторону Киотиссии, но исчезла с лица земли, будто та волна слизнула их гигантским языком, отправив прямо в пасть погибели.
Окна спальни смотрели на восток, чтобы первые лучи солнца кололи под веки, будили разум, заставляя Такайру вставать. В той же стороне неумолчно шумел океан, хорошо слышимый даже здесь, у подножия горы, которая защищала с тыла Большой королевский дворец и респектабельные кварталы Маоры. Чайки часто кружили над домом Такайры, последним в череде других домов квартала у уходящего ввысь склона. Их тоскующие крики изящной бритвой резали сердце Коршуна, напоминая о Маре, чему он был рад, не желая верить в её гибель. Он бы перерыл жирную землю Таласской дуги, океанское дно, только бы найти эту женщину и сорвать хриплый смех с припухших от поцелуев губ. Но если раньше Такайра занялся бы поисками сам, то теперь положение в обществе и далеко идущие планы позволяли загребать жар чужими руками, вполне полагаясь на изречение "кто владеет информацией - владеет миром".
Коршун покосился на часы, чьи стрелки показывали созвездие Поющего Волка. До восхода солнца оставался час, но узкая полоса света уже отчертила небо от земли, посеребрив зелёные крыши Маори. Над ними возносился шпиль Малого королевского дворца, который пятнадцать лет назад был возведен на самом берегу маленькой Бухты Лотоса. В нём жила Королева Нира, и любил проводить свободное время её царственный супруг, король Саркис. С ним и должна была состояться сегодня встреча, во время которой Такайра собирался начать выплату всего, что задолжал Богине.
Скрипнула дверь. Дарина остановилась на пороге в длинной ночной рубашке из тонкой полупрозрачной ткани. Сытая жизнь последних лет сделала её ещё обширнее и, как это ни странно, привлекательнее. Платья на жёстких корсетах, которые Такайра заставлял её носить после приобретения им титула, выпрямили фигуру, подтянули талию, а вот груди и бёдра по-прежнему оставались пышными и, несомненно, соблазнительными для тех, кто любил женщин в теле. Многочисленные горничные и рабыни, заполонившие дом под зорким оком Дарины, умащивали госпожу ароматными маслами, отчего её и так нежная кожа обретала большую бархатистость и упругость, а на лице почти не было морщин, ухаживали за её волосами, бесконечно расчесывая когда-то неряшливую светлую гриву, выкладывая хитроумные причёски.
В середине ночи она почувствовала, что он не спит и пришла, как приходила всегда, когда была нужна ему, хотя под боком спал хорошенький темноглазый подросток-раб, скрашивающий одинокие вечера и чем-то похожий на Малыша.
Коршун развернулся. Оглядел белеющую в полумраке фигуру. Перед глазами стояла другая - худая и узкобедрая, с отточенными движениями, которые дарил только Теневой путь. Он закрыл глаза и облизнул губы. И жар лона будет другим, но это то, что ему нужно.
- Ложись! - хрипло сказал Такайра.
Дарина спустила с полных плеч сорочку, переступила через неё, прошла через комнату и молча легла на кровать, раздвинув ноги. Грудь её тяжело вздымалась. После исчезновения Мары Коршун вспоминал о ней чаще, но всё же, близость с ним была редким удовольствием.
Такайра склонился над ней, взял за подбородок, отвернул её лицо в сторону. Прошёлся губами по розовой раковине ушка, по мягкой коже шеи, пахнущей лавандой - по старинному крестьянскому обычаю она до сих пор носила на шнурке, под сорочкой, льняной мешочек с высушенными цветами. Помял груди. Расположившись между её округлых полных бёдер, он проводил кончиками пальцами по их внутренней поверхности, наслаждаясь нежностью кожи, по мягким волоскам вокруг лона - не касаясь лепестков и бутона, минуя их, мучая ароматную чувственность, и заставляя Дарину кусать губы и сдерживать стоны. Но скоро она перестала сдерживаться. Такой она была ему нужна! Это раньше, в молодости, не было разницы какую брать женщину - сухую или влажную, готовую принять его в себя или вырывающуюся и пытающуюся скрыть свое средоточие зажатыми ногами, - ведь главным казались собственные движения и последняя сладостная судорога, от которой на миг темнело перед глазами, и мир изменял координаты.
Такайра проник в Дарину пальцами, приласкал гладкие горячие стенки лона и медленно опустился на неё, погрузив член сразу на всю глубину. Женщина, уже давно возбужденная до предела, вскрикнула и уткнулась в него лицом, получая первое удовольствие. Но Коршун знал, что не последнее. Ему надо было забыть Мару, хоть на день, но перестать ловить себя на том, что видит пропавший призрак - белокожий, узкобёдрый. Не помни он хриплый смех и тревожную тишину, удерживаемую под замком припухших от поцелуев губ - вскрики и стоны Дарины были бы музыкой для его ушей... И он мучил женщину до и после восхода солнца, доводя её до рыданий, вызванных многочисленными оргазмами, а себя самого до исступления, изливаясь не раз и не два до последней капли, лишь бы вместе со спермой его покинуло это пустое сосущее чувство тоски по той, которой не было уже восемь лет.
После он встал с Дарины и вновь подошел к окну, щурясь от ярких лучей. Все-таки правильно он поступил, что тогда он взял эту крестьяночку с собой! К хорошей любовнице привыкаешь, как к любимому седлу.
Сознание прояснилось. Коршун улыбался, глядя на солнце. Встреча пройдёт так, как ему будет нужно. Король прислушается к его доводам. Сейчас он, Такайра, почётный член городского магистрата. Скоро станет его главой. Он терпеть не мог политику, но власть - сладкая игрушка, а политика всего лишь ложка дегтя.
За его спиной Дарина поднялась, спотыкаясь, покинула комнату, позабыв про сорочку.
Такайра тонко улыбнулся. Теперь не скоро её симпатичный щенок получит своё молочко. Он накинул длинную рубашку - тонгу, и прошёл в соседнюю комнату без окон, где находился его кабинет. Бумаги он по давней привычке смотрел не за столом, а в массивном тёмно-синем кресле с золотыми кистями, раскидав листы по полу. На лазоревом ковре, украшенным изображениями райских птиц, с вечера остались планы и схемы, пергаменты с длинными бухгалтерскими выкладками, которые специально для встречи подготовил гонтариец Вок.
Да, Старина снова был с ним. Однажды посыльный нашел Такайру в одном из его трактиров и передал сообщение. Старый друг ждал на постоялом дворе, но являться к Коршуну не спешил. Когда тот пришёл сам, понял почему.
В общей комнате, на полу, лежали вповалку те, у кого не было средств на отдельные покои или хотя бы кровать. В углу Такайра заприметил знакомое морщинистое лицо, лукавую улыбку старого вора. Подошёл и остановился рядом. Худая старческая рука перехватила его запястье, потянув вниз. Такайра сел на пол.
- Спасибо, что пришёл! - хриплым шёпотом заговорил гонтариец и откинул полу своей рваной хламиды. - Вот, взгляни! - он указал на культю, которая осталась от правой ноги. - Теперь не убежать от погони, любой хозяин кошелька успеет ухватить меня за хвост и подвесить на городской стене.
- Как это случилось? - спросил Такайра, разглядывая грязные тряпки, которыми культя была укутана от колена до бедра.
Вок поморщился.
- Воры удачливы более чем убийцы. Ты знаешь. Но иногда удача говорит "Пфффф...". Я остался жив, и Богиня даёт мне выбор. Ради нашей долгой дружбы помоги мне его сделать! Если ты скажешь, что таким я могу тебе пригодиться - буду служить верой и правдой до самой смерти. Если нет - помоги мне уйти. Твоей руке я верю. И плату за себя тебе, как Лорду Тени, внесу, не сомневайся. Это я не могу теперь добраться до своих схронов, а ты здоров, силён и ничуточки не изменился за те два года, что мы не виделись.
Коршун спокойно кивнул, будто совершенно не удивился, ни этой встрече, ни просьбе.
- Поживешь в моём доме, Старина. Дело найдётся, а вот тех, кому можно доверять, приходится считать по пальцам. Убить я всегда тебя успею!
Лицо старика озарилось улыбкой.
- Во имя Пресветлой Суки, пусть твои желания сбудутся!
Такайра сумрачно взглянул на него - знал ли Вок о пропаже Мары? Но в выражении водянисто-голубых глаз гонтарийца не нашёл подвоха.
- Я пришлю за тобой своих людей! Жди, - сказал Коршун и покинул душное вонючее помещение.
Амок встретил хозяина тихим ржанием. Местные завсегдатаи боялись даже подойти к серому зверю, не то, чтобы попытаться увести, поэтому жеребец был не привязан и спокойно стоял у крыльца.
Такайра помнил, как в тот день, когда нашёл Старину, возвращался домой, оглаживая пальцами гладкую кожу коня, под которой ощущались стальные мышцы. Невзнузданный жеребец нашёл его, вернувшись из неведомого путешествия восемь лет назад непостижимым образом, ведомый то ли животным чутьём, то ли чьей-то волей. В последнем случае Коршун догадывался - чьей. Было ли это последним посланием Мары, которое он так и не сумел прочесть? Или, перед тем, как исчезнуть с лица земли, прихватив с собой какого-то монаха, она просто возвращала долг?
Врождённое чувство времени, чувство, знакомое всем странникам, привело его в себя, избавило от тягостных воспоминаний. Он аккуратно собрал нужные бумаги, свернул самый большой лист, и отправился совершать утреннее омовение. Горячий завтрак уже ждал на столе в столовой, Дарина, полностью одетая и причёсанная, собиралась в каждодневный вояж по тем пяти трактирам, что официально принадлежали Такайре. Она всегда сама следила за закупкой продуктов для кухонь, чистотой залов и посуды. И, похоже, это ей нравилось. О том, что происходило ночью напоминали только яркость искусанных губ, да глубокие тени под глазами.
Она не поднимала глаз на Коршуна, но тот замечал улыбку, нежный румянец на её щеках, мягкий свет, которым полнился взгляд. Поглощая пищу, он лениво думал, что радость женщины в подчинении, даже против своей воли. И чем чаще она покоряется мужчине - тем более спокойной и мудрой становится. Так виноградная лоза, напитываясь соками земли, словно женщина - спермой, становится сильнее и раскидистее, приносит сладкие плоды, и густая насыщенная зелень листвы дает благодатную тень. Такайра посмотрел на Дарину. Крестьянка по рождению изящно держала серебряную трехзубую вилочку пухлыми пальцами, хотя и ела торопливо и с аппетитом, присущим здоровому организму. Но за тем, как она ведет себя за столом, было приятно наблюдать. Коршун в очередной раз подумал о том, что Арисса - истинная женщина, хоть и богиня. И сводит людей на жизненном пути, подчиняясь не логике, а каким-то своим, ей одной понятным капризам. Да и понятным ли? Разве мог он подумать, следуя пыльными Крирскими дорогами, сумеречными путями ремесла Лорда Тени, что когда-нибудь у него будет дом, положение в обществе и пышногрудая экономка, которую не стыдно назвать женой...
От этой мысли Такайра даже перестал жевать. Правду говорят, что комфорт в старости становится важнее свободы. Но что такое настоящий комфорт, как не возможность подобрать окружение из людей, которых знаешь лучше, чем самого себя?
Он искоса взглянул на Дарину и усмехнулся. Ещё один аргумент в пользу брака - у этой сучки гарантированно не будет детей. Несколько выкидышей навсегда лишили её такой возможности.
Такайра отодвинул тарелку и встал. Дарина, как хорошо вышколенная прислуга, моментально поднялась следом.
Он вышел, не говоря ни слова, не обращая на неё внимания, но спиной чувствуя взгляд. Если сегодняшняя сделка с Саркисом выгорит, он сделает Дарину официальной женой. Одна выжившая из ума маорская дама оставила всё состояние своей любимой кобыле. Та вряд ли смогла бы распорядиться им с умом, а вот Дарина его состоянием распорядиться сможет. И какая ему разница, что через её постель пройдут чередой молодые рабы, чем-то похожие на Малыша, и один из них может стать ей следующим мужем. К собственной смерти Такайра относился спокойно - привык к близости за годы странствий, привык к играм в прятки и салочки, которые Старуха с черными крыльями так любила. Правда, в последнее время он изменил старой подруге с другой - знатной хитрой стервой - Властью. Политика по-прежнему вызывала у него презрительную усмешку, но волчьи законы интриг напомнили времена крадущейся поступи и ударов из-за угла.
Жаль, что у него нет кайри! Не то, чтобы он испытывал горячее желание передать кому-то тайны ремесла Лорда Тени, нет. Но ему бы хотелось, чтобы вместо него по скользкой сумеречной тропе продолжила путь белокожая и зеленоглазая гибкая фигурка, наполненная, как кукла соломой, его опытом и умениями. Возможно, таким образом он хотел остаться живым - в Маре, в силе и упругости точёных мышц, в выверенных движениях её кийта и кинжала с серой рукоятью. Девочка... Его девочка...
Такайра, оборвав собственные мысли, принялся одеваться. Привычка к простой удобной одежде не покинула его. Только чёрный бархат заменил грубую кожу камзола, да в белопенном вороте рубашки взблёскивала холодным глазом алмазная головка булавки.
Добротная, ничем не украшенная карета ожидала у подъезда. Вечером он оседлает Амока и пронесется на нём вдоль океанского берега, с ненавистью глядя вдаль и ожидая ответа, которого не получит. Будет гнать быстроногого тайгадрима до тех пор, пока клочья пены с его боков не слижут жадные прибрежные волны. И после ежевечерних четырех часов изнуряющих тренировок вернётся домой, баюкая собственные чувства: победы от сегодняшней встречи с Саркисом и поражения - от того, что до сих пор не получил никаких сведений о Маре.
В том, что встреча с королем Киотиссии пройдет удачно, Такайра даже не сомневался.
***
- Ну что ж... - Его Величество Саркис VI улыбнулся. - Твои сметы безупречны. Эскизы росписей алтаря и нефов, сделанные Мастером Далграном, восхитительны. Мне по нраву грандиозные планы, и по нраву то, что мы начнём строительство вперёд Йаги. Конечно, - он усмехнулся, - я уважаю Императора Гарсстиана, но разве могу упустить возможность щелкнуть его по носу, построив самый большой в землях Таласского залива храм Пресветлой Богини? Но хочу, чтобы ты знал кое-что. Прежде, чем доверить тебе общее руководство проектом, я собрал сведения о Крирском Хищнике - ведь так тебя называют? - семь лет назад поселившимся в моей стране. Информаторы сообщили о твоих успехах в делах, порядке в хозяйстве и о том, что ты исправно платишь налоги, обогащая мою казну. Пускай ты не киот и твое прошлое - тёмный тайгадрим, пускай эрл не по рождению, но я всегда уважал людей, которые держат судьбу в руках. Просто знай, любезный Такайра, что я слежу за тобой. И если однажды ты поставишь свои интересы выше моих и моей страны - заплатишь головой!
Коршун чуть приподнял уголки губ в ответной улыбке.
- Мудрый правитель - алмаз в навершии короны государства - это слова Лунного Мэтра, - спокойно ответил он и поднялся, не дожидаясь, когда Саркис взмахнет унизанными перстнями пальцами, отпуская его. - А в моем племени говорили: пастух, который заботится о стаде без сна и отдыха, весной получит добрый приплод.
Он поклонился - не низко, но достаточно, чтобы король понял, что Крирский Выскочка - так Такайру тоже называли в дворянских кругах Киотиссии - благодарен за приватную встречу и разговор.
Двери в Малый королевский кабинет распахнулись - то ли в обязанности слуг входило подслушивать, чтобы определить, когда кончается беседа, и распахивать створки, то ли в существовал потайной механизм, приводимый в движение скрытым под столешницей рычагом.
- На следующем Совете Магистрата я поддержу твою кандидатуру в градоначальники, - в спину Коршуну негромко добавил король.
Уходящий по коридору Такайра чуть повернул голову, давая понять, что услышал.
Большой королевский дворец пустовал в первый день седмицы. Это на второй и четвертый дни он заполнялся толпами ищущих правды, помощи, исцеления, которые шли на приём к Саркису, словно к живому божеству этой части Таласской дуги. А нынче пустые, устланные коврами с набивным растительным рисунком, галереи были полны света и воздуха; золотые пылинки плясали в солнечных лучах, падающих почти отвесно из окон с полукруглыми арками, выходящими на Маору и океан. Коршун замедлил шаг у одного из них - засмотрелся на раскинувшуюся столицу, чьи зеленые черепичные крыши убегали по ступенькам террас к береговой линии. Предстоящая тяжелая работа, бессонные ночи над проектами строительства, споры с капризным Далграном и гонтарийцем Викрисом, Мастером каменщиков, выбивание денег под строительство у Киотисских гильдий - все это не пугало, а радовало его. Возможно, эта нервная, снедающая покой тоска, в которой он не хотел себе признаваться, отступит в темноту, отогнанная усталостью. Мара...
...Они остановились в маленьком городке, названия которого Такайра не помнил. Жители весело отмечали какой-то праздник, кажется, у местного гирима родился сын, и счастливый отец приказал открыть погреба замка, вынести яства на улицы города, вдоль которых уже поставили длинные, грубо сбитые столы и лавки. Рыцари, чьи копья были украшены красными и синими лентами, перегородили дорогу, заставляя проезжающих сворачивать в ворота, чтобы участвовать в праздновании и возносить хвалу новорождённому. От запаха и шипения жарящегося прямо на уличных очагах мяса скручивало желудки. Молодое вино только поспело, лилось в подставленные кубки из бочек, бурдюков и бутылей, выплескивалось на землю, делая ее сладкой и дурманяще пахучей.
Коршун щедро заплатил владельцу местного постоялого двора, и тот, не сколько обрадованный хорошим заработком, сколько испуганный видом Такайры и его людей, пообещал в оба глаза смотреть за их вещами и лошадьми даже тогда, когда в городе не останется ни одного трезвого жителя. Коршун строго настрого велел братьям и Малышу не ввязываться в драки, и не трогать местных женщин, если на то не будет их собственного желания. Приказывать подобное Воку было бесполезно. Старину давно не интересовали драки и женщины, а лишать его удовольствия изъять пару тройку кошелей у подвыпивших горожан Такайра не желал.
В тот вечер даже у всегда мрачных близнецов случилось легкое настроение. Тёплый осенний воздух был прозрачным, листва деревьев - янтарной и солнечной, столы ломились от неслыханно роскошных угощений, а вино пахло летом, разогретой корой одревесневших лоз, духмяным нутром спелых ягод. Когда на небе зажглись первые звезды, на главной городской площади зазвучала весёлая и пронзительная музыка. Трое краснощёких музыкантов, успевших на халяву и поесть от пуза, и выпить от души, теперь отрабатывали долг, готовясь играть до последнего держащегося на ногах. Такайра стоял, привалившись спиной к стене дома, грыз соломинку и наблюдал за танцорами, отмечая в толпе встрепанную шевелюру Дарины, которую самозабвенно кружил бородатый мужик, Малыша, застенчиво щупающего румяную дебелую девицу, похоже, дочь какого-то местного купца. Братьев видно не было - танцы не прельщали их так, как возможность повалять в сене двух-трех местных сучек.
Мара на праздник не пошла, сообщила о своем желании остаться на постоялом дворе, но Коршун чувствовал, что она где-то здесь, рядом - неподвижная, отстраненная, незаметная... пугающая, как смерть из-за угла. Он сделал шаг, намереваясь поискать её, как вдруг, словно споткнулся, наткнулся на просящий взгляд Дарины. Толстушке хотелось веселиться беззаботно, в полной мере принять искреннее и простодушное восхищение бородача и в жарких объятиях того, кто желал её больше, чем она его, хоть на миг забыть о страсти, давно иссушившей душу. И на всё это она просила дозволения своего господина. Тень улыбки пробежала по губам Такайры. Он едва заметно кивнул, давая разрешение, и отвернулся. Лениво шагая вдоль толпы тех, кто сам не танцевал, но с удовольствием подбадривал танцующих, Коршун думал о том, что данное женщине соизволение ему ничего не стоит, а вот ей не мешает лишний раз ощутить благодарность к хозяину. А потом все мысли вылетели у него из головы. Он ступил на темную тропу, которая должна была привести к жертве. Все Лорды Тени обладали подобным умением - то ли рудиментом древнего инстинкта прародителей, то ли обострённой интуицией - которое помогало им устанавливать местонахождение жертвы.
Дома, окружившие площадь, были приземистыми, не выше двух этажей. В жаркие ночи крирцы предпочитали спать на плоских, огороженных невысокими бортиками крышах, которые сейчас все до единой были пусты - в эту ночь жители предпочли весёлое бодрствование. По боковой лестнице Такайра, ступая бесшумно, как кот, поднялся на одну из крыш. Сверху прекрасно просматривалась площадь, разноцветный пьяный хоровод вокруг центрального костра, длинные столы, лучами расходившиеся от площади вдоль примыкающих улиц. Тревожили обоняние запахи еды, разгоряченной толпы, пряный дымок чувственности, протянувшейся в эту ночь между людьми, забывшими тяжелый дневной труд, правила приличия и целомудрия. Вино... Красная дорога к прелюбодейству. Прелюбодейство... ветер свободы в эту ночь. Коршун резко повернул голову вправо. Через дом темнела на фоне чернильного неба пожарная башня - самое высокое здание в городе, на плоской крыше которой, окруженной парапетом в половину человеческого роста высотой, застыла неподвижным черным пятном хрупкая фигурка, глядящая в ночь. Празднество бесилось внизу. Мара сидела на самом краю парапета, скрестив ноги, не поворачивала голову на звуки музыки и развеселые визги женщин, подкидываемых в танце сильными мужскими руками.
Такайра разбежался и перепрыгнул на соседнюю крышу. Приземлился бесшумно. Башня была выше уровня дома. Он усмехнулся. Неужели она думала, что обезопасила себя от его присутствия? Он отступил назад для разгона. Стальные мышцы взвили тренированное тело в воздух, метнули через пропасть узкой улочки вперед и вверх, швырнули на каменный бортик парапета. Коршун перевел дух, подтянулся на руках и вылез на каменные плиты.
Подошел к ней, даже не шевельнувшейся на звук, забрался на парапет и сел рядом.
- Зачем я тебе? - вдруг ни с того ни с сего спросила она. - Я не даю тебе того, чего ты жаждешь...
- Откуда тебе знать, чего я хочу? - усмехнулся Такайра, скрывая удивление.
Впервые за то время, что она была с ним, Мара заговорила первой. Да что там! Просто - заговорила. И вдруг упавшей с неба звездой его сознание осветила догадка. Он протянул руку, взял женщину за подбородок и повернул к себе. Тронул ее губы жесткими губами, не позволяя отворачиваться.
- Страх можно побороть двумя способами, - сказал он, не прерывая поцелуев, - поддаться и позволить поглотить себя - или побороть. Но тебе никогда не справиться со мной, девочка... Однако, я могу полезен. Если есть что-то, чего ты хочешь, но никак не можешь получить - я дам тебе это, чем бы оно ни оказалось. В обмен я хочу брать живую женщину, а не хладный труп. И так часто, как пожелаю!
Она уперлась ладонями в его грудь, и это простое действие донельзя взволновало Коршуна. Никогда ранее она не сопротивлялась ему, не закрывалась руками, не пыталась отвести его пальцы, не сжимала ноги, которые он широко разводил своими, чтобы войти.
Он выпустил ее губы и чуть отодвинулся, разглядывая бледное лицо. По нему пробегали ночные тени, сменялись сотни оттенков непонятных ему эмоций. Память... Это память проснулась в ней и требовала отпустить: выйти словами через рот, болью - сквозь зрачки безумных глаз.
- Что ты можешь? - тихо спросила она.
- Многое. Лорды Тени ходят тёмными тропами, моя девочка. Когда-нибудь ты сама почувствуешь тайную прелесть этого пути и встанешь рядом со мной. Тень дарует тебе право казнить и миловать. Впрочем, казнить ты будешь чаще. Я вижу это, Мара. Вижу твои склонность и способности, которые встречаются редко. И ещё я знаю, что малую частицу жизни в тебя может вернуть смерть того, кто обидел. Когда в душе пусто и краски мира поблекли - чужая кровь и чужая смерть заполняют пустоту, позволяя вновь ощутить себя живым.
Он говорил и смотрел на Мару, но ее не видел. Взгляд был направлен в прошлое. Где-то там затерялся его собственный кровавый путь мести. Тонкая ниточка, выведшая из пучин отчаяния и безумия в настоящее.
А вот Мара слушала его очень внимательно. Не отводила взгляда, ловила слова прямо с губ, следя за их кривящейся гримасой. Впервые за долгий период времени кто-то посмел пробить ватную тишину, заполнившую ее сознание и указать цель... Цели...
- Имена! - вдруг прошептала Мара. - Я помню имена. Мне нужны эти люди. Нужны живыми. Но прошло много времени, Айра. Я не знаю, как их найти...
Коршун потрясенно смотрел на нее. Ее близость взметнула в нем морским песком у берега воспоминания о красном нутре проклятых шахт, заставляющем сердце сжиматься страхом никогда не увидеть неба. Но не это поразило его, ударило в грудь тяжелым молотом. Она назвала его по имени. И слово разбило лёд в глубине сине-зелёных глаз, обычно подобных стоячим омутам, придав им живой блеск интереса.
Такайра даже отодвинулся, разглядывая её так, словно видел впервые.
- Я помогу найти их. И сделать с ними то, что тебе будет нужно. Клянусь лоном Ариссы! - помолчав, произнес он и протянул руку ладонью вверх. - Знаешь ты, что такое хаг?
- Сделка.
- Да. Но взамен...
Вместо ответа Мара потянула вверх чёрную тунику из грубой шерсти, в которой ходила обычно, заправляя в чёрные же узкие штаны. Коршун, затаив дыхание, следил за каждым её движением. Всё сегодня было внове ему. Впервые она заговорила с ним. Впервые назвала по имени. Впервые раздевалась сама.
Она скинула тунику и уронила на парапет. Светлая кожа в усугубившейся темноте казалась отражающей тусклый звездный свет.
Несколько мгновений Мара исподлобья разглядывала Такайру, а затем вдруг протянула руку и коснулась прохладными пальцами его ладони, подтверждая хаг. И сказала - спокойно и тихо, но так живо, что у него защемило сердце:
- Возьми... Но помни, если ты обманешь меня, я тебя убью...
Коршун задержал её пальцы, лаская, а потом вдруг рванул женщину на себя, скатываясь с ней с парапета на каменные плиты крыши. Когда остатки одежды оказались разбросаны вокруг, он накрыв её своим телом, прошептал, нежно улыбаясь в темноте:
- Если ты обманешь меня - тебя убью я. Раскройся!
Она коротко вздохнула. Непривычно и тяжело оказалось просыпаться, вновь осознавать на себе тяжесть и напор мужского тела, впитывать желание горячей, тыкающейся в неё чужой плоти. Осознавать, чувствовать, ощущать - а не уходить в глубины мутного кокона, уже давно опутавшего жизнь.
- Ну! - рявкнул Такайра и сильно встряхнул её, возвращая глазам блеск, который начал было вновь затухать.
Мара ощутимо ударилась затылком. Резко развела ноги, обхватил его бедра и подтянулась к нему всем телом, впуская в себя. Если бы Коршун смотрел ей в лицо, увидел бы выражение мрачной решимости, красную дорожку, в темноте кажущуюся черной, бегущую от прокушенной губы, понял бы болезненную гримасу побледневших губ и крепко зажмуренные веки, не желающие выпускать слез. Но ничего этого он не видел. Он уходил, уплывал, улетал от прикосновений её лона, от незнакомых движений длинных гладких ног, шёлкового живота, прижавшегося к его. Опустив обе руки вниз, Такайра подхватил девушку под напрягшиеся ягодицы и насадил глубже, ощущая маленькие лепестки, оплетшие его стебель, гладкость стенок влагалища, глубокого и тугого одновременно. Она была сухой и, наверное, ей было больно, но сейчас его это не волновало. Этой ночью он намеревался брать её до тех пор, пока влага не потечет по их бедрам, пока изможденные тела не упадут бездыханными на каменные плиты, выказывая жизнь только бьющимися жилками в ямочках между ключицами.
Внизу бесновалась пьяная толпа, музыканты играли быстро и нещадно фальшивили - кувшины стояли у их ног, и они частенько прикладывались к горлышкам, ибо взмокли от усилий. Щедро накормленные костры взмётывали полотнища пламени до небес, разукрашивая колеблющийся тёплый воздух искрами. Резко и дурманящее пахло молодое вино из открытых бочонков с выбитыми крышками... А над двоими, сплетшими объятия будто в смертельной схватке, небо перевернулось колоколом, накрыв глухой тишиной, притушив живой свет огня и оставив только слабые проблески звёзд. Такайра ни на миг не прекращал движение. И Мара отвечала ему! Прикосновение руки крылом мотылька к его бедру, напряжение мускулистых ягодиц, неожиданно резкий подъём гладкого тела и слабые, ещё неуклюжие попытки поймать ритм его бедер. Все это сводило Коршуна с ума, ибо было непривычно, остро, невозможно... Но ему хотелось большего. Вырвать из ее опухших губ хотя бы подобие стона, заставить раскрыться зажмуренные глаза в потеках слез. Он не давал себе разрядки, хотя наслаждение из острого становилось болезненным, пульсировало в висках, в сердце, в жаре её лона... Коршун зарычал и одним мощным движением поднялся на широко расставленные колени, удерживая гибкое тело женщины на весу. Она прогнулась назад. Вишневые соски смотрели в небо, ласкаемые лучами звёзд, бисеринки пота блестели на её боках, под грудями, в ложбинке живота... Не в состоянии видеть всё это, ожившее, дышащее, распалённое, Такайра со всей силой на которую был способен вдавил себя в неё, придерживая женщину одной рукой за поясницу, пальцы другой запустил в еще короткие волосы на её затылке и, притянув к себе, сказал прямо в широко раскрывшиеся то ли от боли, то ли от наслаждения мерцающие глаза.
- Ради тебя я положу кого угодно, Мара! Даже самого шаггана! Будь ты проклята...
Мир взорвался ослепительными красками, сквозь звон всполошенного сердца, отдающийся в ушах, и собственное тяжелое со стоном дыхание, Коршун вдруг услышал тихий хриплый смех. Мара смеялась, глядя в небо, катая узкими губами горошину слова по языку:
- Проклята... проклята... проклята...
Укрыв женщину собой от всего мира, Такайра вместе с ней упал на каменные плиты, даже не пытаясь отдышаться. Под дрожащим сиянием звездной полуночи они лежали бездвижно, так и не разорвав объятий. И только бьющиеся жилки в ямочках между ключицами танцевали жизнь, да звенели комаром в ушах галопирующие сердца...
...Звон становился громче, многоголосней, неожиданно вынырнул, будто из-за угла, заставив Такайру резко повернуться спиной к окну. Его кийт остался у охранников на выходе, но рука привычно искала у пояса рукоять. Переход из мира острых воспоминаний в мир реальности оказался болезненным. Коршун скрипнул зубами и выругался по-горски. Мимо по коридору, огненным колесом прокатился, чередуя руки с ногами, Его придурство королевский любимец Крикус Осенний лист. Красно-желто-оранжевое тряпье взметывалось неровно вырезанными лоскутами, золотые и серебряные бубенцы на запястьях, лодыжках и поясе шута бренчали раздражающе и нервно. Колпака Крикус не носил, предпочитая непокрытую голову с растрепанной соломенной шевелюрой шутовской короне.
- Крирскому выскочке - мое почтение! - с хохотом бросил он в лицо прищурившемуся посетителю и исчез в другом конце галереи.
Такайра в ответ только усмехнулся. Почтение королевского любимца, пусть даже высказанное в такой возмутительной форме, дорогого стоило.
Коршун собрался было идти в долгий обратный путь пустыми коридорами замка - до главных ворот, где оставил карету и оружие. Как вдруг колокольчик зазвенел снова. Звук был тихим, вкрадчивым... одиноким. Такайра подобрался, поводил головой, устанавливая направление, и пошел на звон - в низкую арку, закрытую бархатной занавесью, которую он вначале принял за занавешенный оконный проем. Коридор был узок, ибо шел в полости внешней стены. Крутые ступени подняли его на два уровня и привели в маленький кабинет, в котором чуть теплился огонь в камине, облицованном лазуритом, и царил сумрак, несмотря на утро - окон в помещении не было. За столом, с головы до ног закутанный в черный плащ с глубоким куколем, сидел человек, вертя в пальцах, также скрытых тонкой перчаткой, маленький колокольчик желтого металла, издающий мелодичные, приятные уху звуки. Осознав, какого цвета безделушка в руках незнакомца, Такайра склонился в самом низком поклоне из тех, которые мог себе позволить, не уязвляя собственной гордости. Даже королю он не кланялся так низко.
Фигура милостиво поманила его рукой. Когда Коршун сел, незнакомец осторожно поставил колокольчик на стол между собой и им.
- Как поживаешь, Такайра? - зашелестел неузнаваемый голос. - Уже долгие годы Колокол лишен твоих услуг, но мы понимаем и уважаем твое решение... хотя нам, зачастую, и не хватает твоего опыта... твоего кийта...
Сказать, что Коршун был удивлен, значило ничего не сказать. Он знал, что тайная и могущественная организация, существовавшая с незапамятных времен, проникла во все сферы жизни государств Таласской дуги. Но что один из патронов Колокола, так называемых Злотников, вольготно ведет себя в королевском дворце, и, видимо, является приближённым к Саркису лицом, почему-то несказанно изумило и порадовало его. Подобная наглость обличала силу и была ему по вкусу.
- Я хотел бы оставить взамен себя кого-нибудь, - неопределенно ответил Такайра. - Но... не сложилось.
- Близнецов ты достойно натаскал, - последовал тихий ответ. - Но они слишком прямолинейны и резки. Братья прекрасно справляются с простыми задачами, особенно хорошо им удается не оставлять следов... - собеседник усмехнулся, - ...свидетелей, случайных или нет. У них получаются великолепные акты устрашения, когда не нужно ничего выдумывать, а достаточно взрезать пару животов, покрыть пару телок и сжечь пару домов... Но им не достает твоего артистизма, Коршун, твоей логики и даже, твоего бесстрашия.
Такайра пожал плечами.
- Я рад узнать, что с ними все в порядке, мой господин. Но мальчики молоды. Они хотят жить и относятся к смерти с опаской. Это нормально. Дайте им еще пару десятков лет. Или... - он прищурился и посмотрел в глубокие глаза, цвет которых под тенью куколя определить было невозможно,
- ...ты просишь меня о помощи?
Злотник тихо рассмеялся и откинулся на спинку стула.
- До сих пор наши цели совпадали, неблагородный эрл Такайра Крирский, - заговорил он с явным удовольствием. - Колокол знает обо всех твоих усилиях по умножению собственного влияния и состояния в Маоре. Официально ты владеешь пятью трактирами и скотобойней в столице, двумя винокурнями в Крире и парой торговых судов для экспорта собственного вина в Киотиссию. Неофициально - после загадочной смерти одного из Портовых королей, некоего Гистиса Безглазого контрабанда пряностей из шагганата сюда полностью перешла под твой протекторат. Официально твои корабли доставляют молодое вино в бутылях тёмного стекла. Но только между нами... - Злотник наклонился к нему, театрально понизив голос, - ...каждая пятая бутыль двустенная. И между стенок действительно налито вино, причем даже не свет не видно, что там внутри. А это травы, используемые для приготовления запретных напитков Ариссы.
Такайра улыбнулся и положил руки на стол, сплетя пальцы.
- Всё верно, мой господин. Ну и?..
- Какой изящный ход, - не давая сбить себя с толку сарказмом, продолжал Злотник, - затеять в Маоре строительство самого большого в землях Таласской дуги храма, опершись на патриотические чувства народа и его желание утереть нос Империи, которая собирается строить свой Самый Большой Храм. Нам известен проект и сметы. В тебе открылись таланты, эрл, о которых мы подозревали ранее, но не торопились привлекать на службу Колоколу.
Коршун продолжал улыбаться. Человек, сидевший напротив, мог стереть его с лица земли одним движением брови. Его, его близких, вообще всех, кто когда-либо встречался или помнил Крирского Выскочку. Но именно это придавало Такайре уверенность, что разговор закончится в его пользу. Что толку бояться смерти? Она все равно придет, как бы ты не был искусен, опытен, ловок! Что толку опасаться того, кто сильнее? Лучше сделать так, чтобы ты был ему нужен, а не он тебе. Все, чего Коршун достиг за эти восемь лет, он достиг сам, не обращаясь за помощью к Колоколу даже в малости. И Мару он искал своими путями, в тщательности изысканий не сомневался, хотя результата они и не дали. Арисса... Последняя надежда... Будет ли милостива к нему Пресветлая Сука, когда он отгрохает в ее честь храм, которому суждено стать одним из чудес света?
- Ты мелко плаваешь! - вдруг бросил ему в лицо Злотник, и Такайра удивленно моргнул, приходя в себя. - Мне жаль думать, что пост градоначальника тебя устроит.
И покопавшись в глубоком кармане своей бесформенной хламиды, Злотник вытащил и положил на стол изящный серебряный колокольчик. Точную копию золотого. Положил и чуть подвинул к Коршуну длинным указательным пальцем.
Повисла напряженная тишина. Коршун с искренним изумлением разглядывал безделушку, на пару мгновений 'потеряв лицо' и выдав собеседнику истинные чувства. Тот смотрел на крирца с явным удовольствием.
- Не из всякого убийцы получится стратег, Такайра, - выдержав паузу, заговорил он. - Лорды Тени, даже самые искусные, тактики по сути. Общее полотно их не интересует. Им достаточно разбить одну чешуйку смальты, чтобы получить куш. Ты согласен со мной?
Коршун молча склонил голову.
- Но только тот, кто отойдет от панно на пару шагов, увидит другой рисунок - тот, что сложен из чёрных точек разбитой смальты. И сможет решать, куда нанести следующий удар, чтобы сделать призрачное изображение чуть более явным. Хочешь ли ты стать таким? Я предлагаю тебе называться Сребренником и служить на благо Колоколу ради целей, о которых лучше не знать. Саркису нужен новый первый министр. Ты подходишь.
Такайра сглотнул.
- Я не знатен и мое прошлое сомнительно, - заговорил он, с трудом подбирая аргументы.
Не Злотника отговаривал, нет. Себе пытался доказать, что авантюра опасна и может плохо кончится, а в сердце крепло прямо противоположное чувство - твердая уверенность в том, что это предложение есть ни что иное, как божественное вмешательство в его, Коршуна, судьбу. Неужели Арисса обратила на него, недостойного, свой взгляд?
- Саркис - великолепный правитель, - ответил Злотник. - В его окружении люди ценятся не за происхождение, а за пользу, приносимую государству. Он мудр, любит подданных и заботится о них, старается поддерживать с соседями мир, без ума от своей королевы. Редкий случай, когда про монарха в народе не ходит грязных шуток и скабрезных стишков. И в то же время у него есть один, только один, но очень существенный недостаток.
Такайра заинтересованно слушал.
- Он добр, - покачал головой Злотник. - Слишком добр и справедлив для того, чья страна занимает одну шестую всей Таласской дуги. Акт устрашения в его понимании - штраф или, в крайнем случае, показательная порка на заднем дворе дома - чтобы не оскорбить чувств наказываемого, выставив его толпе на посмешище. Но иногда этого мало. Иногда нужно вспороть пару животов, сжечь пару деревень, вырезать пару семейств - от мала до велика. Выбрать пораженные плесенью семена, чтобы не сгноить весь урожай. Мы давно думали о том, чтобы поставить рядом с Саркисом человека, который не боится испачкать руки в крови, которому наплевать на грязные шутки и скабрезные стишки. Принятое тобой восемь лет назад решение поселиться именно в Маоре заинтересовало нас, ибо совпадало с нашими планами. Но мы не стали торопиться, и не стали помогать тебе в достижении того, что ты имеешь сейчас. Во-первых, - Злотник едва заметно шевельнулся, и Такайре отчего-то стало не по себе, - у нас всегда есть время. Много времени, которое мы измеряем не в часах, годах, десятилетиях, а в человеческих жизнях. Во-вторых, нам было интересно посмотреть, на что ты способен. И ты не разочаровал. Твоей авантюрой с Храмом Ариссы лично я восхищен до сих пор. Вся бухгалтерия стройки пойдет через твои руки. И с каждой сотни пожертвованных народом монет десяток осядет в твоих карманах. А таких сотен насчитается десятки тысяч. И ведь никому не придет в голову упрекнуть человека, который будет дневать и ночевать на стройке, забывать о еде и сне, лишь бы росли стены храма Пресветлой Богини быстрее, чем имперские. Я прав, неблагородный эрл?
- Во всём! - признался Такайра. - Вряд ли мы встречались ранее, мой господин, но ты говоришь обо мне так, словно знаешь всю жизнь.
Злотник рассмеялся. Это был тихий и искрометный смех человека, ведающего не только потайные тропы судьбы, но и их изнанку.
- Я назову несколько имен, чтобы у тебя не оставалось сомнений: Акейра, Зорис-Барс... Мара.
Спустя мгновение Коршун накрыл серебряный колокольчик ладонью, подвинул к себе и спросил:
- Что я должен делать?
Злотник повторил его движение. Золотой колокольчик исчез в складках его одежды.
- Сегодня ты должен был просто согласиться, - сказал он, поднимаясь, и Такайра ощутил, что тот улыбается. - Стань для Саркиса незаменимым, для придворных - опасным, для народа - тем, кого уважают, но говорят, понижая голос. Все это ты сделал бы для себя и сам, не так ли?
Коршун молчал.
- Мы предоставим помощь, как только она понадобится - людьми, деньгами, информацией. Но, зная тебя, могу предположить, что ты предпочтёшь действовать самостоятельно. Единственное, о чём прошу тебя, - Злотник сделал паузу, которая ясно указывала, что не стоит верить слову 'прошу', - будь осторожен. Министр Таллис - хитрый старый лис. Власть так впиталась в его кровь, что он предпочтет утянуть тебя за собой в могилу, но не делиться ею - едва поймёт, что Крирский Выскочка метит выше звания столичного градоначальника. Потому Колокол приставит к тебе телохранителей, которые будут с тобой днем и ночью. В эту минуту они подъезжают к твоему дому.
Такайра встал и склонился в прощальном поклоне.
- Если мне понадобится встреча, мой господин? - почтительно спросил он.
- Я сам найду тебя. Звон моего колокольчика ты везде узнаешь. Возвращайся в галерею тем же путём, что пришёл сюда. Я рад, что мы поняли друг друга!
Коршун молча кивнул и собрался было покинуть тайную комнату, но остановился на пороге.
- Позволь мне еще один вопрос!
Злотник согласно склонил голову.
- Если я буду видеть всё полотно, то какова твоя задача?
Собеседник ответил не сразу, разглядывал собственные худые пальцы, поворачивая кисть то так, то эдак. Затем хмыкнул. И тихо-тихо ответил:
- А я вижу все... полотна...
Такайра сглотнул... и вышел.
Идя длинными пустыми коридорами Большого королевского замка, он думал, что Злотник знал, какие имена назвать.
Акейра... Вождь племени, напавшего на их деревеньку. Обычные отношения между враждующими горскими кланами, время от времени подразумевали такие стычки. Противники 'кусали' друг друга, убивая в селах, принадлежащих врагам, мужчин, насилуя женщин и угоняя в рабство детей. Но никогда племена не вырезали друг друга под корень. Вялотекущая кровная месть, которой полнились семейства по обе стороны Гаадатского кряжа, оживляла скучное существование, не давала оружию ржаветь в ножнах, добавляла свежей родовой крови за счет ублюдков, зачатых во время таких нападений.
Спустя двадцать лет после нападения Такайра нашел его - благолепного, уважаемого старца, окруженного чадами и домочадцами. В ту ночь род Акейры прекратил существование. Но странное дело, методично и отстраненно вырезая от мала до велика тех, в чьих жилах текла кровь вождя, Коршун даже не вспомнил о воине, что покрывал его мать, словно беспородную кобылу, или о другом, который удерживал смуглого, рычащего от ярости и бессилия мальчишку за длинную косу, намотанную на ладонь, а потом перекинул через седло и отвез местному скупщику рабов. Разве, рубя голову, смотрят на пальцы? Вина целиком лежала на этом - тогда еще плечистом и красивом, статном мужчине, спокойно наблюдающим за набегом с седла своего великолепного белого тайгадрима. Мальчишка даже удостоился взгляда Акейры - когда извернувшись, укусил держащего его воина за руку и получил удар рукоятью меча в висок, после которого мир надолго померк.
Новенький кийт, выкованный специально для молодого Лорда Тени, танцевал несколько дней и ночей кряду. И всё это время рядом с Такайрой находился его спутник - лохматый, голубоглазый киот мощного телосложения, который, наблюдая, ни во что не вмешивался. Несмотря на внушительный рост движения киота были вкрадчивы, бесшумны и точно выверены. Он казался огромным котом, вышедшим на охоту. Зорис-Барс...
'...Да, - думал Коршун, следя за уличной суетой с седла Амока, - Злотник знал, какие имена назвать. Но мог бы ограничиться одним...'.
Во дворе его дома, в углу под навесом стояли два мощных гонтарийских жеребца. Чалый и вороной. Кони были Такайре не знакомы.
Он легко спрыгнул с седла, пошел к крыльцу, на которое выбежала встрепанная Дарина.
- Айра! - воскликнула она и, схватив его руку, поцеловала, как делала всегда. - Айра, посмотри, кто приехал!
И, как шебутная девчонка потащила его в дом, по широкой лестнице на второй этаж, через анфиладу комнат в Большую гостиную.
Коршун вошел и остановился на пороге.
У окна стояли двое. Оба одновременно повернули головы. Тяжелые фигуры, мощные плечи. Заматеревшие, красивые, опасные мужики. Смуглолицые, черноглазые, брови вразлет, яркие губы. Одинаковые подбородки с ямочками. Вот только у одного из гостей когда-то давно был сломан нос.
- Коршун! - улыбаясь, воскликнул один из них. - Теперь тебе никуда не деться от нас!
Второй молчал. Как всегда. Сумрачно и застенчиво улыбаясь.
- Близнецы... - проворчал Такайра, качая головой. - Почему я сразу не догадался, кого приставит ко мне Колокол? Старею, видать!
- Это вряд ли! - хохотнул Младший.
Не сговариваясь, оба двинулись к Коршуну, на ходу обнажая клинки. Дарина, побледнев, отступила в коридор. По лестнице раздался топот подкованных сапог - поднималась охрана дома, но женщина властным жестом остановила четверых головорезов, готовых защищать господина до последней капли крови.
Такайра лениво увернулся от удара двух клинков. Возраст не добавил ему веса, обрюзглости или неповоротливости. Наоборот, чем быстрее уходили годы, тем больше времени он посвящал изнуряющим тренировкам. Скалы вокруг Маоры предоставляли простор воображению - он покорял их, цепляясь только пальцами рук и ног, перепрыгивал ущелья, на дне которых злобно шипела белая морская пена, проделывал тысячи упражнений для силы, гибкости и стремительности, и кийт тонко пел, взрезая воздух молниеносными ударами, а сверкающее острие, наверняка скучающее по теплой живой крови, было направлено на единственного противника, которого не могло уничтожить - океан. Это его холодная соленая плазма поглотила Мару и ее спутника. Мару? А может быть, не её, но воспоминания земли о ней, ибо никаких следов и слухов, сведений и воспоминаний о черноволосой страннице с зелеными глазами не было найдено людьми Коршуна или им самим - ни в Крире, ни в Плессе, где он пробыл какое-то времени после расставания с Марой на той поляне, ни в Гонтари, ни в Киотиссии.
За прошедшие годы близнецы стали опытнее и, как следствие - осторожнее. Они всегда были сильны и ловки, бросались в атаки, очертя головы, не потому что не хотели быть убитыми, а потому что жизнь пела в их жилах ликующую песнь молодости. А сейчас движения братьев стали выверенными, неторопливыми - так тигр идет по следу, неспешно и тихо, зная, что жертве не скрыться. Старший пошёл в лобовую, младший вспрыгнул на стол, пнул серебряный канделябр, который со свистом устремился к голове Коршуна. Тот увернулся, перекинул кийт в другую руку, фехтуя со Старшим, не забывал про Младшего, который по столу заходил все дальше Такайре за спину, метя острием в основание шеи. Вот он развернулся, сосредоточившись на ударе, но Коршун был быстрее. Молниеносное движение руки, сильный рывок скатерти на себя... Младший - молодец! - удержался на ногах, спрыгнул на пол, но на миг вышел из боя, потеряв концентрацию. Такайра ушел из-под удара Старшего, инерция которого была слишком сильна. Кийт метил в Коршуна, но оказался направлен в горло брата. Такайра отбил его руку, одновременно делая плавный разворот Младшему за спину и прикасаясь лезвием к его беззащитному горлу. И - словно в детской игре прозвучало волшебное 'Замри!' - все застыли. Коршун с удовлетворением отметил, что его дыхание даже не сбилось.
- Дарина, - спокойно сказал он, - пускай ужин накроют в Малой столовой.
Братья, похохатывая, дружно двинулись к выходу. Но Дарина перегородила им дорогу, уперев руки в бока. Бледность уже сошла с ее лица, и теперь оно ярко розовело праведным гневом.
- Никакого ужина, пока вы не посетите купальню, мальчики! - сердито сказала пышногрудая экономка, и Коршун отвернулся к окну, скрывая улыбку. - От вас несет, как от хряков после случки.
Такайра спиной ощутил недоуменные взгляды близнецов. Не поворачиваясь, сказал:
- Мой дом - её правила, псы! Идите по очереди, иначе какие из вас телохранители.
- Я огляжусь пока, - тут же отозвался Младший. - Ознакомлюсь.
- Идите-идите, - послышался голос Дарины. - Купальня для слуг на первом этаже дома в правом крыле.
Коршун хмыкнул и развернулся.
- Сколько времени тебе понадобится, чтобы сшить свадебное платье и все подготовить? - от окна спросил он, нарочно не повышая голоса.
Дарина сделала нетвердый шаг вперёд, еще один. Бросилась к нему, упала на колени, обняв его сапоги. Такайра смотрел на неё, подняв брови.
- Ты... - сдавленным голосом прошептала она, не поднимая головы, не показывая лица. - Ты...
Ему хотелось отодвинуть её сапогом, отцепить от себя, как стряхивают надоедливую собачонку. Но вместо этого Коршун запустил пальцы в её локоны, которые ухищрениями прислуги приобрели цвет спелой пшеницы вместо присущего им оттенка пересушенной соломы. Запрокинул лицо женщины к себе. Наклонился, обвел пальцем полные губы, чуть вздернутый нос, тронул мелкие морщинки в уголках глаз и междубровье.
- Ничего не меняется, слышишь, - прошептал, потянув Дарину за волосы вверх и прижимая к себе столь тесно, что воздух с трудом проходил в ее грудную клетку, - ничего не выдумывай себе. Просто будешь рядом. Как всегда...
- Как всегда... - повторила женщина и уткнулась лицом в его камзол. - Благодарю тебя...
Он отпустил её, подтолкнул к выходу.
- Займись ужином. Мальчики проголодались с дороги.
А сам направился в кабинет. Колокольчик у входной двери в его покои мелодично позовет, когда стол будет накрыт.
Коршун знал, что в левом крыле дома, в отведенных ему покоях, ковыляет на своем протезе, наматывая круги по комнате, нервничающий Старина. Возможно и Далгран там, и Мастер Викрис. Сидят, следят глазами за старым гонтарийцем, изредка отпивая лёгкое вино из тяжёлых киотисских кружек. Ждут его, Такайру, с новостями из дворца. Но для него главным было не то, что король согласился. И даже не то, что маленький серебряный колокольчик лежал в боковом кармане его камзола, упираясь в бедро и напоминая о себе. Главной была та яркость, с которой он ощутил Мару, стоя у дворцового окна под полукруглой аркой.
'Ты слышишь море, Айра, знаешь это?' - однажды спросила она. Тогда он не понял, о чём речь, а сейчас был уверен, что Мара имела в виду подобное. Он через неизвестные расстояния и непонятные времена коснулся её сознания, как когда-то давно касался губ, не давая отворачиваться.
Коршун отпер бюро - черепаховое, инкрустированное перламутром, в прожилках розового дерева, похожих на лапки кораллов, расчертивших морское дно. Здесь хранились: подборка смет, документы на владение недвижимостью и кораблями, несколько тяжёлых, в телячьей коже, бухгалтерских книг, заполненных аккуратным почерком Вока. Внутри бюро находился отдельно запертый ящичек с изображением анемона. В нём лежало всего несколько бумажек и истрепавшийся пергамент, на котором острыми неумелыми буквами были написаны имена. Такайра осторожно потянул его на себя.
Список.
Список, который писала Мара в комнате постоялого двора, уже под утро, когда Коршун, наконец, выпустил её из постели, где они продолжили закреплять сделку. Имена, написанные её рукой. Пометки - его. Двадцать имён. Шестеро вычеркнуты. Против четырёх стоят знаки вопроса. Против десяти - галочки. Этих людей объединяло нечто, имевшее отношение к Маре. И все они, по странному стечению обстоятельств, были моряками. Где и каким образом они пересекли жизненный путь его девочки? Или это она ворвалась в их тусклое существование ярчайшей кометой, сжигая жизни, разрывая на части сердца и аорты?
Такайра задумчиво засунул руку в ящик и пошуршал бумажками. Вот они - имена, досье, адреса. За прошедшие годы он довёл поиски до конца. Нашёл всех, кроме отмеченных знаками вопроса - сгинувших то ли в прошлом, то ли в настоящем. Большинство продолжало жить в странах Дуги, двое поселились в Йаги. Все были разного возраста. Самому младшему исполнилось двадцать восемь. Самый старший, тот пастух, которого они настигли на горном пастбище, умер в восемьдесят пять.
Коршун раздражённо кинул список обратно. Семи лет более чем достаточно, чтобы раздобыть информацию о ком угодно! Но он не узнал о Маре ничего, хотя не жалел денег и привлёк к поискам тех Лордов Теней, которых знал лично и которым доверял - настолько, насколько один убийца может доверять другому. Похожую девушку вспоминали в Биглисе. И вроде бы она исчезла из вида после Закрытых торгов, на которых предлагали особый товар: редкий, исключительный, необычный. Они всегда были окутаны тайной - Коршун наслушался слухов о торгах ещё в юности, когда сидел на цепи то у одного хозяина, то у другого, ибо никто не мог сломить упрямый и дерзкий нрав горского мальчишки.
Выставивший Мару на продажу торговец давно скончался. Люди Такайры не нашли перечня сделок ни у него, ни у наследников, хотя последние поверили в легенду о поисках обманом выкраденной красавицы-родственницы, якобы проданной в рабство с целью отомстить, и искренне пытались помочь. По времени всё сходилось, но откуда появилась ценная добыча у торговца и куда делась после, оставалось неизвестным. Словно кто-то стёр все воспоминания о появлении зеленоглазой красавицы на побережье, как океанская волна стирает следы на розоватом прибрежном песке.
Мысли неожиданно свернули в другую сторону. Далёкий Парос лежал за океаном и именно оттуда Такайра планировал осуществлять доставку полупрозрачного, светящегося, розового мрамора для отделки нового храма. Камень стоил дорого. Сухопутного сообщения с Паросом не было, а морской путь был опасен, и не в меньшей степени из-за нападения аши. Эти узконосые лодки бороздили воды залива, ощутимо 'кусая' флот Киотиссии, которая за немалые деньги предоставляла морской конвой для охраны караванов из других стран. Корабли киотов были прекрасно вооружены, однако аши отличались редкой маневренностью и быстротой, а их капитаны - бесстрашием, граничащим с безумием. 'Мраморные' караваны Такайры даже под охраной кораблей Саркиса должны были стать для пиратов лакомыми кусками.
Эту проблему следовало решить ещё до заключения сделки на поставку мрамора. Что ж... Большинство Пиратских баронов Таласской дуги являлись крирцами по крови, что Такайра признавал с тайной гордостью. Придётся ему завтра посетить Орхиду Талассу - один из самых известных притонов столицы, роскошный бордель, в котором отдыхают от праведных трудов капитаны ашей, и посмотреть, с кем можно поговорить о деле.
Коршун запер бюро и сел в любимое кресло, откинув голову и прикрыв глаза. Глупости говорят, что короля делает свита - дворянское окружение. Эти индюки, под завязку наполненные голубой кровью, плетут бесконечные интриги, добиваясь своих целей, но однажды восставший народ в тупой ярости взбешённого животного может перечеркнуть все усилия разом, вздёрнув сотни голов на кольях городских стен.
Одним из возможных путей возвышения Такайра рассматривал брак с девушкой из какого-нибудь знатного и влиятельного семейства. Он сумел бы уговорить любую, да и родственникам нашёл бы что предложить - или чем пригрозить - если бы они заартачились. Но теперь женитьба на собственной экономке окончательно отдалит его от окружения Саркиса. Впрочем, его это не волнует! Ничего нового не выдумывает природа, лепя человеческих существ: слабые, убоявшись, приходят к сильному. Министр Таллис пользуется влиянием у дворян и свиты короля, а он, Такайра, в своём стремлении наверх построит лестницу из Старшин цехов, купеческих и прочих гильдий, и той неразумной, тёмной массы, которой так несложно управлять умному и беспринципному человеку. Как и всякому хищнику, ей нужна живая кровь, но Саркис стесняется или не умеет её дать.
Итак, сначала Коршун станет своим, не побрезговав взять в жены женщину из народа, затем подбросит алчущей пасти толпы пару зажравшихся и обнаглевших дворян, без которых воздух станет чище. И неважно, что пока они не совершили никаких преступлений. Всегда можно что-то найти... подкинуть... инсценировать. Всплеск религиозного фанатизма, подстёгнутый строительством храма, всегдашняя ненависть черни к белокостным - всё складывается, как нельзя лучше. Кроме поисков.
Бросок тренированного тела из кресла совпал со звоном колокольчика, приглашающего к трапезе.
Оглаживая пальцами, словно желанную женскую плоть, навершие рукояти кийта, Такайра подумал, что если нельзя поймать волка, не лишне пересчитать овец. Так он и поступит.
***
Под слом пошли четыре бедняцких квартала Маори. Всем потерявшим жилье было предложено устроиться на оплачиваемую работу на стройке Храма, а по периметру котлована, который начали рыть выделенные гильдиями и городом рабочие, выросли длинные бараки. В них предоставлялись бесплатные койки для тех, кто желал работать на благо Великого Киотисского замысла.
Такайра дневал и ночевал на стройке. В одном из бараков у него даже был собственный угол, занавешенный толстыми крирскими коврами, где он урывал короткие часы сна под постоянным присмотром братьев Хатов. Энтузиазм этого высокого седовласого человека, которого никто не осмелился бы назвать стариком, захватывал людей, как огонь сухую траву. Стройка кипела днём, а ночью в свете факелов подвозили и выгружали материалы, которые длинные караваны доставляли изо всех уголков Киотиссии. Отовсюду в дар Богине везли кирпич и ценные породы дерева, листы стекла и витражные мозаики. Денежные потоки стекались в казну ручьями и реками, и располневший от сытной и спокойной жизни Старина Вок, словно большой паук, цеплял и распределял золотые нити ловким движением пера в бухгалтерских книгах.
И кому бы пришло в голову хватиться нескольких монет?..
Ежедневно на закате Такайра и братья покидали строительную площадку и отправлялись к океану. Теперь Коршун не жалел своих охранников, часами гоняя собственным кийтом, словно плетью. Да, они стали сильнее и увереннее, выдержаннее и рассудительнее, но Такайра оставался Коршуном, а они для него, по-прежнему, мальчишками. Псами, которых ещё было на что натаскивать и чему обучать. Братья фехтовали с ним по очереди. Если Младший служил мишенью, Старший, забравшись на верхушку ближайшей скалы с арбалетом за спиной, внимательно оглядывал берег и прибрежные камни, выискивая опасность, могущую грозить хозяину. Уже дважды по возвращении в город их ждали засады на пустынной дороге. Даже Саркис, узнавший об этом от своих осведомителей, настоятельно рекомендовал одержимому градоначальнику прекратить поездки. Но Коршун только мягко улыбнулся - и королю от этой улыбки стало не по себе.
- Ваше Величество, - пояснил Такайра, - меня хранит Пресветлая для дела, которое я держу в своих руках. Для нашего с вами общего дела. Кроме того, если я не смогу постоять за свою жизнь - чего я стою, как мужчина?
Саркис ничего не ответил, но, в глубине души, видимо, был с ним согласен, потому что Такайра был неожиданно жалован леном и титулом Королевского Шпажника.
Свадьбу с Дариной сыграли через месяц, когда котлован только начал вгрызаться в основание Маори. Слухов и пересудов событие вызвало множество. Новый градоначальник и его невеста в простом платье из киотисских кружев цвета топлёного молока, которых было полно в сундуках любой местной старухи, венчались в маленьком и скромном Храме Первого Луча.
- Они такие же, как и мы! - удивлялись горожане, подталкивая друг друга локтями и наступая друг другу на ноги в плотной толпе, заполнившей Храм, а так же все улицы и подъезды к нему. - Не молодые, не красивые, да и платье такое есть у моей сеструхи, клянусь Пресветлой!
- Вот он, Крирский Хищник, - шептались напротив, - гляди, какая стать! Этому руку в пасть не клади, целиком проглотит!
- Недаром Саркис приблизил его! Такие люди нужны Киотиссии!
- Да он же крирец! Убирался бы в свою страну и мутил воду там!
Высказавшему недовольство тут же выбили пару зубов и заставили замолчать. Маора уже знала Такайру. Тысячи глаз круглосуточно видели его то на строительной площадке, то в Домах гильдий, ведущим переговоры о поставках, то в Стражном доме - так называли комплекс зданий, принадлежавших городской страже. За последних Коршун взялся всерьёз. Сам прошерстил отряды, выставил на пенсию любителей поспать на дежурстве, набрал новых и дерзких, не глядя на чины родителей, не взвешивая кошельки. Выпросил у Саркиса нескольких профессиональных военных офицеров и поставил во главе звеньев, сделав упор не на жёсткую муштру, а на ежедневные изнуряющие тренировки быстроты, выносливости, силы и ловкости. Городская стража будто заново училась владеть мечами - как оружием, а не как дубинами, стрелять - и попадать в цель, бегать - и догонять беглецов. Те, кто проходил установленные Такайрой по окончанию курса обучения обязательные испытания, получали обычную коричневую форму стражников, но новые знаки отличия - желтые полоски на левой стороне груди. То ли из-за этого, то ли оттого, что новые носители городского спокойствия были злы к его нарушителям, как осы, разбуженные в неурочное время года, стражники получили в народе кличку Шершни. И вскоре уже сам король не звал их иначе.
Из соседних государств прибывал мастеровой и простой люд, желающий принять участие в грандиозной стройке во славу Богини. Это подхлестнуло торговлю и производство. Город, словно стремясь успеть за новорожденным Храмом, начал стремительно расползаться вширь, захватывая всё новые пустующие территории вдоль побережья.
Такайра совместно со Стариной разработал и предложил Саркису новую систему расчета налогов. Налоговые ставки отныне должны были разниться в зависимости от полезности, оказываемой налогоплательщиком государству. Проект был передан Такайрой лично королю, минуя Кабинет министров и, естественно, самого Таллиса, что вызвало у последнего приступ ярости. Коршуну докладывали, что Первый министр бегал по своему кабинету и крушил зеркала, как женщина, обнаружившая на лице первые морщины.
А затем на кухне Дарины умер поварёнок, пробующий хозяйскую пищу перед подачей на стол. И Коршун понял, что дальше в ход пойдут более тонкие средства, чем засады на дорогах.
В период злых зимних штормов портовая жизнь Маори затихала. Перед Днём зимнего солнцестояния Саркис устраивал большой ежегодный бал в честь супруги, после которого отправлялся инспектировать приграничные города и крепости, ненадолго задерживаясь в своей резиденции в Лимме. Королева никогда не сопровождала его, сама вела в отсутствие мужа государственные дела и переговоры, осаживала зачастую распоясавшихся дворян и держала Маори маленькой, но твёрдой рукой.
Такайра не был знаком с королевой. Лишь видел издали пару раз в Большом дворце хрупкую фигурку с волосами цвета светлого мёда. Ее Величество имела девичьи стати и юное лицо, хотя, по прикидкам Коршуна, лет ей было уже немало.
Приглашение на Зимний бал Такайра получил именно от Королевы, чему, признаться удивился. Тут же был вызван один из его шпионов, наводнивших замок, как блохи старого уличного пса, уточнён список приглашённых, ассортимент блюд и напитков и, самое главное, цвет и фасон платья Ниры. Известной столичной портнихе был заказан комплект костюмов для семейной пары - нежного оттенка вспоротого брюха красной рыбы. Швея пообещала молчать, как та самая пресловутая рыба о том, кто сделал заказ. Платья для Больших королевских балов служили еще одним источником слухов и интриг, которыми придворные предпочитали развлекать себя скучными зимними вечерами. А после визита к портнихе Дарина выслушала несколько указаний своего, теперь уже сиятельного мужа и отправилась исполнять их незамедлительно - хоть и была удивлена, но вида не показывала. Такайра не любил, когда подчиненные проявляли излишнее любопытство, причём под его категорию излишнего попадало любопытство любое.
Гости начали собираться ко дворцу задолго до наступления ранних зимних сумерек. Большой замок казался огненным столбом, устремляющимся к небесам - даже гора, прикрывавшая его спину была украшена цепочками факелов, в смолу которых добавляли красители, от чего огонь приобретал разные оттенки - от голубого до красного.
Экипажи беспрестанно подъезжали к главным воротам, ковровые дорожки вели внутрь - через сад, по широким ступеням дворца в двустворчатые двери, в которые могли въехать, не задевая друг друга, сразу три кареты.
Такайра с супругой и его молчаливые охранники, одетые по случаю праздника в новые черные кожаные камзолы с одинаковым серебряным шитьем и перевязями для клинков, намеренно запоздали. Когда поднимались по ступеням от экипажа - приём уже начался, и большинство гостей успело разглядеть друг друга, выразить почтение или тщательно завуалированную неприязнь. Яркий цвет королевских костюмов был виден издалека - тёплым пламенем среди серебра и золота, пурпура и индиго переливались их платья цвета вспоротого живота красной рыбы. Улыбка тронула губы Коршуна. Его чёрный бархатный камзол был лишь немногим праздничнее обычной одежды, а платье Дарины цвета молодой листвы выигрышно оттеняло королевские. Подойдя к возвышению с тронами, Такайра и его супруга склонились в низком поклоне. Коршун поднял глаза и застыл. Он впервые видел Королеву так близко. В её взгляде плясали смешинки. В том, как она едва качнула головой, принимая приветствие, было что-то очень знакомое.
За прошедшее время у Такайры образовалась коалиция при дворе, и сейчас эти люди поспешили подойти к нему, засвидетельствовать почтение. Наперебой восхищаясь простым, но изящным платьем его спутницы, рассказали со смехом, как Первый министр прибыл на бал в камзоле того же цвета, что и королевские одеяния, и вынужден был с позором удалиться - недовольство Ниры всегда являлось спусковым арбалетным крючком для Саркиса. Желая высмеять Коршуна, придя в таком же камзоле первым, Таллис сам попался на крючок, размер которого оказался больше, а грузило тяжелее.
Крикус Осенний Лист, оправдывающий своё имя пронзительнейшим бельканто, уже распевал смешные куплеты, в которых главным действующим лицом был Первый министр, вызывая хохот короля и благосклонную улыбку Королевы. Коршун заметил, как она подозвала своего любимца взмахом веера и что-то прошептала. Ему показалось, или оба посмотрели на него, Такайру, как на дичь?
Парой слов он отпустил Дарину от себя и сделал вид, что чрезвычайно увлечён беседой с Крирским послом, с которым не скрывал дружеских отношений. Ни себе, никому другому Такайра не позволил бы усомниться в том, где он был рождён.
Заиграла музыка. Отдельные пятна цветовой палитры сплелись в замысловатом узоре - это танцующие разбились на пары. Первый танец Королевы принадлежал Королю. Обсуждая цены на пшеницу с Главным Королевским Экономом, Такайра следил глазами за царственной парой, поражаясь слаженности их движений. И дело было не в том, что Нира и Саркис были женаты уже больше десятка лет. Нет, так танцевать могли только люди, ощущающие друг друга всем естеством, изнанкой души. Люди, чьи мысли лежали в одной плоскости, чьи зеркала показывали один взгляд, а сердце - одно на двоих - уже давно билось ровно и сильно в руках Пресветлой. Такой Королеве с таким Королем не грозили сплетни. Такому Королю с такой Королевой не нужны были утехи на стороне.
Плавно переходя от одного Министра к другому - увещевая, поощряя и запугивая - Коршун успевал следить и за Дариной, пользующейся успехом у молодых офицеров королевской гвардии. Толстушка не умела танцевать изящно, но компенсировала это энтузиазмом и явным удовольствием, с которым отдавалась музыке, словно желанному мужчине. И ей было абсолютно наплевать на скукоженные презрительные лица дворянок и их дочерей, желающих поймать партию в мутной водичке придворного пруда. Из окружающей её толпы красавцев в оранжевых мундирах гвардии раздавались взрывы хохота, привлекая всё новых молодых мотыльков. Медленно и неуклонно крестьянка из деревни на болоте завоевывала популярность королевского, а не скотного, двора.
Такайра моргнул от яркого, завертевшегося листопадом перед глазами, сочетания красного и оранжевого.
- Что я вижу? - возопил Крикус. - Хищник скучает, хищнику некого скушать? Крысы бежали с корабля, обернувшись зайцами, перепутавшими время года?
- Всему своё время, шут, - тонко улыбнулся Такайра.
Коршун незаметно огляделся. Старший стоял в дальнем конце залы, скрывшись за портьерой. Младший у входа беседовал с некоей дамой, однако по его позе Такайра мог сказать, что близнец ни на минуту не упускает хозяина из вида.
- Тогда тренируй желудок, выскочка! - заверещал Крикус, и, хохоча, колесом укатился прочь.
Объявили третий менуэт. Такайра медленно двинулся к королевской чете. Так медленно, что поневоле все повернули головы в его направлении. Коршун с пугающей улыбкой на губах разрезал толпу, словно корабль льдины, пересёк зал и склонился перед королем.
- Ваше королевское величество позволит? Я впервые имею счастье так близко видеть Её Величество, и эта близость кружит мне голову.
Куртуазным манерам и танцам Такайра был не обучен, поэтому пришлось взять несколько уроков. Впрочем, никакого труда замысловатые па не представили для того, кто часто и виртуозно танцевал со смертью. В движениях Коршуна сквозила та же грация, что и во время тренировок и боёв. С кийтом он обращался красиво и бережно, признавая и уважая сакральную, непроизносимую силу оружия, а теперь так же вёл в танце королеву и любовался её шёлковыми локонами медового цвета - уложенными сложными узорами на висках и свободно распущенными по плечам солнечной, ароматной волной. И хотя придворные дамы предпочитали более сложные прически с хитроумными шиньонами и косами, королеву Ниру, похоже, столичная мода вовсе не интересовала.
- Танец с вами доставляет мне чувственное наслаждение, эрл, - вдруг сказала королева. - Мне не сообщали об этом вашем таланте.
- Мужчине свойственно унижать женщину, Ваше Величество. Женщине - возвышать мужчину, - он посмотрел ей прямо в глаза и утонул в сини: неравномерной, мраморной, завораживающей. - С такой королевой, как вы, нельзя танцевать по-другому!
- Вы опасный человек, градоначальник, - улыбнулась Нира. - Слова ваши - яд, а прикосновения - мука. Пожалуй, мы будем друзьями.
- Быть другом женщины - скучно, - Такайра развернул партнершу к себе спиной и прижал, ощущая гибкие движения её тела под тонкой тканью платья цвета брюха вспоротой рыбы. - Но если женщина умна, это станет острой приправой к основному блюду.
Королева чуть повернула голову. Коршун близко разглядел длинные, неожиданно тёмные при таких светлых волосах ресницы, почти детскую округлость щеки и подбородка, мимолетно удивился отсутствию на коже морщинок, пятен и теней, характерных для женщин её возраста.
- И какое же основное блюдо вы мне предлагаете?
Негромкий голос. Чуть ломкий, как лёд первых осенних луж. На Такайру повеяло холодком. Так налетает лёгкий ветерок среди жаркого дня, и бывалые моряки безошибочно угадывают в нём предвестника шторма.
- Сотрудничество на благо страны, моя королева, - спокойно ответил он и бережно прижал к губам её руку, - бесконечное уважение и восхищение с моей стороны, и обещание с вашей хотя бы иногда прислушиваться к моим доводам!
Нира на мгновение сбилась с ритма. Взглянула на него, широко раскрыв глаза. А затем оттолкнула Коршуна от себя и расхохоталась так беззастенчиво и звонко, что танцующие пары отшатнулись, образовав вокруг них пустое пространство.
Такайра поглядывал исподволь, как напряжённо следит король за разговором. Острота ситуации подстёгивала его воображение, да и было в Нире что-то такое, кроме обычной женской привлекательности, чем жаждало обладать его тело. Будто бы знакомое, чего он не смог бы озвучить, но что чувствовал, вспоминал - с трудом, отдельными мазками, как забытый красочный сон. Впрочем, Коршун прекрасно справлялся со своими животными желаниями. Королева была не той женщиной, которую можно завалить, раскатать и забыть, с чувством выполненного долга встав с распластанного насилием тела. Ему нужна была её поддержка в его начинаниях. И ничего больше.
Нира шагнула к нему и взяла под руку.
- Я обещаю прислушиваться к вам, эрл, - всё ещё смеясь, сказала она. - Иногда. Но вы должны уяснить для себя одну вещь. Пойдёмте, выпьем чего-нибудь прохладительного - от танцев с хищниками меня бросает в жар!
Ведя королеву к столу с напитками сквозь череду низко кланяющихся придворных, он заметил, как королева бросила через весь зал взгляд на супруга. Стоя рядом с Нирой Коршун ощутил его физически - тёмный, страстный, зовущий... да так, что заныло в паху. А что тогда говорить о короле? Саркис подался к ней всем телом, на мгновение прекратив ничего не значащий разговор с собеседниками - имеющий глаза, да увидит, с какой силой и страстью желал король свою королеву после стольких лет супружества.
Коршун не сомневался, что каждое слово из разговора будет передано монарху - если не шпионами, то самой королевой. Прогулкой по проволоке над крышами казалась ему собственная интрига, но только такую жизнь ценил Такайра - бурлящую, опасную, непокорную, как... королева Нира. Её хотелось одновременно убивать и целовать, падать ей в ноги и бить её по лицу. Бережно и не крепко сжимая тонкие пальцы королевы, Коршун с удивлением прислушивался к себе. Ранее что-то всколыхнуло разум, позволив так ярко и ощутимо вспомнить Мару, а нынче над ним довлело новое проклятие слабого женского тела - проклятие Ниры. Не придётся Дарине спать этой ночью и сидеть после будет неудобно - он не выпустит жену, пока не изольётся до последней капли тёмное желание, проснувшееся рядом с этой светлой, сияющей королевой.
Вихрем подлетевший Крикус острыми локтями оттёр Коршуна в сторону, налил в бокал вирлета - лёгкого алкогольного напитка на травах, отпил глоток и протянул королеве. Та благодарно потрепала его за вихры - так дергают за ухо любимого пса, который надоедает с игрушкой, кладя её хозяину под ноги.
- Хочу, чтобы вы знали, эрл Такайра, - понизив голос, сказала королева, не обращая внимания на шута, который принялся громко обсмеивать кого-то из придворных, чем совершенно заглушил её признание, - мне наплевать на Киотиссию и киотов ровно в той мере, что и вам. И у меня, как и у вас, есть цель, которая держит здесь, и ради которой я делаю всё остальное, в том числе, забочусь о благе страны и её жителей. Саркис - моя цель. Без него в моей жизни нет ни капли смысла. Поэтому вставлять вам палки в колеса я не буду. Желаете стать на первую ступеньку у трона - пожалуйста, лишь бы мой царственный супруг был вами доволен. Таллис опытен, но слаб. И он стареет. Ему дороже становится собственный покой, а мой супруг свой покой зарыл на границах и дорогах Киотиссии.
Тайкайра поднял свой бокал, показывая, что пьет в её честь.
- Ваше Величество, министр Таллис старше меня всего на семь лет. Где гарантия, что в его возрасте я буду устраивать вас на своем посту?
Неожиданно королева резко опустила бокал. Хрустальное донышко, стукнув по столешнице, отвалилась. А Коршун, глядя на Ниру, затаил дыхание. Он узнавал это взгляд. Этот малахит и мрамор радужки, этот лазурит огромных зрачков, в которых, казалось, можно было увидеть всё морское дно разом.
Женщина тряхнула головой и выронила бокал. Неведомо как оказавшийся поблизости Крикус уже накрывал осколки салфеткой, держа её одной рукой, а другой подавал королеве новый бокал, доверху наполненный вирлетом.