НЕОКОНЧЕННАЯ ПЬЕСА

     Если в начале пьесы на стене висит ружьё, то в конце оно обязательно выстрелит. Это 
непреложное правило открыл великий русский писатель Антон Павлович Чехов, довольно 
концептуальный человек без селезёнки. Современная молодёжь, однако, знакома с ним по 
фильму Эмира Кустурицы “Сны Аризоны”.
     Впрочем, какая разница? Тем более, что в нашем случае и ружья-то не было. Просто в 
начале первого акта в зрительный зал грозно ввалился Михаил Давыдович Полозчиков с 
телохранителями. Его карманы оттягивали два полуавтоматических пистолета “беретто” с 
обоймами, переполненными патронами, да и у телохранителей недостатка в стрелковом 
оружии не наблюдалось. Так начиналась премьера трагедии “Экзистенциальный синдром” 
Московского экспериментального театра-студии “Интеллект”.
     Под влиянием своей любовницы, семнадцатилетней девушки из хорошей семьи, новый 
русский неожиданно увлёкся драматургией. Девушка объяснила, что романтическая эпоха 
классических братков в малиновых пиджаках и с корявыми пальцами уходит навсегда. Те, 
кто выстоял в суровых боях 90-х, должны теперь перейти на качественно новый образ 
поведения. Чтобы удержаться на гребне волны и не отстать от жизни, надо посещать театры, 
выставки и галереи. Против “мерседеса”, правда, ничего не имела. Что ж, благодаря её 
советам Михаил Давыдович обрёл новый круг знакомств, и дела двинулись в гору. Да и 
осознавать, что имя тебе - элита, тоже довольно приятно.
     Толпа протиснулась в первый ряд и уселась. Девушка уже ждала. На сцене творилось что-
то невообразимое. Молодые люди с горящими глазами метались по сцене туда-сюда и 
терзались в духовных муках. Их сменяли экзальтированные девушки в коротеньких маечках. 
Они заламывали руки и эротично запрокидывали головы.
     На Михаила Давыдовича всё это подействовало расслабляюще. Он решил немного 
подремать. Даже мобильный телефон отключил, чтобы не мешали. Снились необозримые 
пшеничные дали родной тамбовщины, манящие поля подсолнечника, цветущие вишнёвые 
сады и мудрая бабушкина улыбка. Великие реки детства - Цна и Мокша - вторгались в 
сладкие дрёмы. Цна-голубушка, как величают её в русском народе. Неожиданно всплыл 
первый удачный проект, когда они с ребятами похитили коробку “Ватры” с табачной 
фабрики... Знаменитое побоище на дискотеке в Моршанске... Вот он разбивает рожу какому-
то москвичу. Вот его метелят ногами трое... Сладкие воспоминания всё глубже затягивали 
Полозчикова.
      Вдруг что-то заставило его открыть глаза. Прямо перед ним на сцене стоял на 
четвереньках пожилой голый еврей с лохматыми седыми космами и редкими гнилыми 
зубами. Он уставился на героя взглядом загнанного зверя. Ужас и безумие слились в этом 
взоре воедино. Словно превозмогая боль, он выдавил измождённо сведёнными судорожными 
скулами: “Посмотри в эти глаза и прислушайся к самому себе! Сама экзистенция говорит с 
тобой скупым голосом вселенского сумрака!”
     Полозчиков взглянул и похолодел. В жёлтом кошачьем взоре затаился какой-то 
животный потусторонний ужас. Казалось, страшный саблезубый тигр замаскировался под 
старого еврея, усыпил бдительность и готов вот-вот наброситься. Актёр стал заторможенно, 
как в замедленном кино подниматься.
     Нервы Михаила Давыдовича не выдержали. Он выхватил “беретто” и разрядил его в 
скрюченную фигуру. Великий актёр пал, сражённый силой собственного искусства. Пока он 
корчился в крови, повскакали телохранители и принялись за дело. Началась страшная резня. 
Подручные не успевали перезаряжать пистолеты, а Полозчиков палил куда попало.
     В одну секунду вся театральная труппа была сражена прицельной очередью из 
короткоствольного автомата “узи”. Затем справедливая кара настигла режиссёра. Он вызвал 
демона, с которым не мог совладать. За ним дружно последовали осветители и 
звукооператор. Публика рванула было к дверям, но и здесь её накрыла экзистенциальная 
волна: у кого-то как нельзя кстати оказалась припасена парочка гранат.
     Дольше всех держался автор сценария. Этот маленький лысеющий человек оказался 
пронырливым и прытким до невероятия, он ловко уворачивался до последнего. Его любовь к 
жизни граничила с беззаветным обожанием. Он выделывал такие трюки и пируэты, что 
любой циркач бы позавидовал. Кому-то в обойму затесалась пуля со смещённым центром 
тяжести. Она долго кувыркалась и металась, прежде чем навсегда успокоила неугомонного 
героя. Ему не придётся гордо выйти на сцену под овации и громкие крики “Автора! Автора!”
     Неожиданно наступила мутная звенящая тишина как после боя. Насупив мускулы, герои 
гордо стояли посреди зала, усыпанного свежими тёплыми трупами. Словно первый осенний 
снег, сверху медленно планировали птичьи перья и клочья чьих-то волос. Глядя на подобное 
побоище невольно хочется воскликнуть: “Ай да Чехов, ай да ёжкин кот!”