- Да сколько тебе повторять: Я не знаю, где он! - Бахрус тихо выругался. Что эта пигалица себе позволяет? Может, думает, что его терпение безгранично?
Гайди побледнела, замерла, но не убежала, даже глаз не опустила: смотрела на свисающий с рея обрезок веревки, не переставая теребить пальцами другой ее конец с узлом разрезанной петли, который подобрала тут же, у мачты. Маленькая, тонкая, а сил сколько! Хотя цену этой силы Бахрус отлично знал - вот-вот грохнется в обморок или разревется. Только рева ему и не хватает.
- Мой добрый господин... зачем? Зачем ты сделал это с ним?
- А что я с ним, бедным, сделал? Стукнул пару раз? Велика невидаль.
Капитан уже десять раз повторил, что не повесил псеныша, но Гайди не верила. Да и сразу было ясно, что не поверит: он сам не мог понять, с чего вдруг такое великодушие пробудилось. Надо было веревку эту от греха убрать. А теперь попробуй-ка унять девчонку! Хоть снова запирай... Кто он ей? Друг? Вряд ли - таких зверей никто к девицам и близко не подпустит. Брат? Так не похожи они нисколько... или она из-за чужого так убивается? Только лишь потому, что земляк?
- Ты был так добр ко мне, господин, а с ним - так жесток? Почему? За что?..
- За что? А почему это я должен быть добрым к псу? Милочка, у нас тут не храм добродетели, - Бахрус начал злиться. - Когда шел убивать, щенок добра не ждал, знал, чем кончит.
Этот мальчик - убийца. Такие, как он, убивают тысячами и сами сотнями умирают, по всему миру . Народ этой соплюхи выращивает и продает убийц, как другие - племенной скот. Майордан не воюет, так? Майордан - гостеприимная страна, майорданцы - кроткие люди, которые уважают закон и всем сердцем любят своего шаха. И из любви и уважения сами, собственными руками продают сыновей на поругание! Он мог головой поклясться, дурочка знать не знает, что такое майорданский пес... решила, что пират добрый, и что псеныш достоин милосердия! А Ладар? Сучонок даже знаком с ним не был.
Демон с ненавистью глянул на Гайди и осекся: девчушка вся сжалась под его взглядом, хрупкая и жалкая. Огромные глаза переполняло горе. Ему опять стало стыдно.
- А, будь проклят день, когда связался с вами... мало было своих бед! - бросил он сквозь зубы и отвернулся.
Но девчонка не сдавалась:
- Позволь мне только увидеть - большего не прошу. Не бойся, господин, я не буду плакать, - шептала она, - мне очень нужно его видеть... я хочу точно знать, хочу быть уверена, что не ошиблась... Его глаза, они... синие?
На Дежгане про такие глаза говорили: как у древних и их богов, раз увидишь - не забудешь. Точь-в-точь подвеска, что у девчонки на шее. Странный камень, красивый, будто сияет, тревожно и вместе с тем радостно - как только раньше он этого не заметил? Демон кивнул.
- Незабудка, чтоб его... да, синие. Вон, на цацку твою похожи.
Девушка опустила взор на амулет, ахнула, вскинула руки, схватила подвеску в горсть и вдруг разревелась:
- Синие... - повторяла она, сжимая пальцы, синие! Он жив...
- Жив, а я что тебе твержу? Ну, ну, утихни!
Старый пират злился на девчонку и собственную внезапную доброту. От слез Гайди внутри что-то рвалось и разливалось горячей нежностью. Было больно, но Бахрус почему-то совсем не хотел от этой боли избавиться.
- Дуры вы, девицы, - усмехался он, - чуть увидите парня покрасивше - и сразу до смерти. Подумаешь - синие глаза! Да кому они нужны, глаза-то?
- Нет, мой господин, не то... - хлюпала сквозь слезы Гайди, - Совсем... Я не влюблена... Он - мой повелитель, мой смысл... нет, я не расскажу, тебе не понять... Мне надо к нему...
Конечно, не понять. Где ему, старому уроду? Демон воочию представил, как упрямая девчонка сбежит на берег, искать своего синеглазого, и там непременно попадет в самую грязную историю. А парень-то, не будь дураком, уже от Равдена далеконько, потому что, если не сбежит - наткнется на нож, не его бравым ребятам, так Ладаровым приятелям или головорезам Ассинга.
А ему-то как раз пора с Ассингом потолковать.
- Ты вот что, девонька, - он взял Гайди за плечи и слегка встряхнул, - не вздумай в город навостриться. Пропадешь там. Равден - это тебе не Вечные Сады. Я сам что смогу про мальчишку узнаю. А ты - брысь в каюту, и чтобы я этой мокроты больше не видел. Ясно?
_ Да, добрый господин, благодарю, добрый господин...
Гайди склонилась, прикрывая зареванную мордашку, и быстро, и быстро, словно вспугнутая пичуга, скрылась с глаз. Бахрус поймал себя на том, что уже размышляет, как искать мальчишку. Вот так - стоило малявке признать в нем "доброго господина", и безумный пират Демон превратился в старого республиканского офицера.
Эри не думал, куда идти - ноги сами принесли на пустынный пляж за городом, к подножью Равденского маяка. Ему по-прежнему было худо: колени подкашивались, избитое тело сотрясала крупная дрожь, горло драло так, словно на свежую рану насыпали острых соляных кристаллов. Хотелось одного - спрятаться в кусты, забиться в какую-нибудь щель, свернуться там по-собачьи и, если Свет и Тень позволят, тихо сдохнуть. Но он все равно разделся и вошел в воду. Загребая полные горсти песка, до красноты растирал тело, дергал и трепал жесткие от морской воды волосы, долго, с остервенением смывал со штанов запах страха и нечистот.
Пара часов на холодном ветру не помогли ни согреться, ни просушить одежду. Так и натянув на себя мокрое, Эри застегнул пояс и еще раз проверил ножи. Нужно было возвращаться в город.
***
- Детка, вина подай лучшего, пусть этот дежганский сброд чувствует, что Равден уважает их сабли и не затевает предательства. Хотя, если Демону милее вражда - он ее получит. Прямо здесь и прямо сегодня... Блинда, дверь в погребок закрыть не вздумай!
Берт распоряжался так, словно уже был единовластным хозяином нижнего города и собирался принять не жаждущего мести врага, а партнера и будущего приятеля. Все это не казалось разумным, тем более что Сивой тоже сомневался в успехе, а уж в чем старый контрабандист разбирался, так это в повадках дежганцев. Однако Гленн был всем доволен и Лаурик не сбежал, сославшись на "важные дела", а спокойно тянул дармовой мускат и заговаривал зубы одной из девиц. Дуреха, конечно, блаженно улыбалась, готовая простить красавчику все долги и невыполненные обещания на год вперед. Блинда напомнила себе, что кроме обычной охраны - трех вышибал, стерегущих покой ее клиентов - в кабаке еще десяток лучших бойцов Гленна, причем половина из них - в засаде со взведенными арбалетами, и постаралась успокоиться.
Покой, однако, не приходил. Все время вспоминался растерянный взгляд Незабудки и кривая улыбка на обезображенной роже Бахруса: "... а парня-то ты предала...". И снова щипало в носу, предательски вздрагивали губы... вот бы просто обнять Берта, прижаться к твердой груди, окунуться в его силу, в его уверенность, чтобы и самой поверить: все правильно, все как надо.
Только не поймет Берт, не поддержит и не утешит - не до того ему сейчас.
Демон-Бахрус явился в сопровождении пятерых дюжих парней, явно не дураков в драке, и маленького но шустрого старикашки с белой как молоко окладистой бородой. Блинда приняла их у самых дверей, повела через полный посетителей зал прямо к специально накрытому столу, усадила на почетное место. Берт и вся его компания тоже поднялись навстречу: улыбки, протянутые руки, даже об оружии никто не спросил. И Демон вроде поверил, уселся за столом свободно, развалясь, а когда Берт поднял кувшин и наполнил кубки - даже выпить своим людям позволил.
Блинда к столу не села - зачем глупой бабе в серьезный разговор лезть? Но пока следила за подавальщицами, все время прислушивалась.
- Разделяю твою скорбь, дорогой гость, - сокрушался Берт. - Ладар, я слышал, был тебе земляком и давним другом?
- Он был мне старшим братом.
- Понимаю. Однако скорбь приходит и уходит, а жизнь течет дальше. Так, капитан? Не лучше ли нам будущее обсудить к общей выгоде и приятности?
Слишком правдоподобно притворяться барон и не пытался, напротив, всеми силами старался показать дежганцам, что убийство его не волнует, а обвинения не пугают. Убили прежнего вожака - что ж, и такое случается, но он-то тут причем? Он лишь старается выгадать на обстоятельствах, но уж выгоду-то свою упускать не намерен.
Бахрус усмехнулся, осушил кубок и снова ткнул на него служанке. В этот раз от угощения он не отказывался.
- Я сижу за твоим столом и пью твое вино, Берт, но о мести помню. Не сегодня, так завтра, я узнаю не только, кто это сделал, но и кто приказал, и тогда виновный возжелает скорой смерти, но не получит. Это я могу тебе обещать. Кстати, я еще не видел доказательств твоей невиновности.
- Да брось, Демон! - Берт был так убедителен, что Блинда сама бы поверила. Впрочем, она-то всегда верила своему барону, - В этом деле я поддержу тебя, только скажи...
Скрип входной двери, такой тихий и, казалось бы, незаметный среди шума таверны, прозвучал близко и отчетливо. Блинда разом забыла о дежганцах, оглянулась и застыла, не в силах ни сдвинуться с места, ни отвести глаз.
На пороге "Зубаток" стоял Незабудка, с ног до головы мокрый, нижняя рубаха, в которой его увели утром, была порвана и грязна, волосы облепили избитое, в синяках и ссадинах лицо. Он остановился, обвел зал пустым, без малейшего выражения взглядом, отыскал хозяйку и пошел прямо к ней.
В первый миг Блинда обрадовалась, но тут же поняла, что что-то не так.
- Незабудка, ты?
Он не ответил, только остановился напротив, все такой же спокойный и безучастный.
Она протянула руку, провела по щеке, убрала назад слипшиеся кудри. Пальцы коснулись ссадины на шее и замерли: след петли, морская вода, холодная бледная кожа...
- Малыш... что с тобой сделали?
Он опять промолчал, но не отстранился - просто стоял, смотрел ей в глаза, и от этого взгляда пробирало до костей холодом и страхом. А вокруг - оглушительная тишина, словно вся таверна оцепенела.
И Блинда поняла: это не ее мальчик - ее Незабудка мертв, удавлен, утоплен... По-другому просто не могло быть - Демон не отпустил бы убийцу побратима. А это... не иначе призрак - мстительный призрак, явившийся, чтобы требовать ответа за предательство. Нежность, жалость, любовь, даже раскаяние - все вытеснил дикий животный ужас.
- Это не ты... - прошептала Блинда, а потом закричала в голос, - Не ты!
И бойцы в засаде, опомнившись, вскинули арбалеты.
Шагнув в двери "Зубаток" Эр привычно, даже не задумываясь, отметил множество зажженных светильников, по-новому расставленные столы и чистые скатерти, непривычную трезвость большинства посетителей, взволнованное возбуждение, густо висящее в воздухе, странный, неправильный трепет теней по углам - под лестницей на входе в винный погреб. Тишину, внезапно накрывшую зал при его появлении. Потом он увидел и узнал Ассинга со всей приближенной компанией, дежганского капитана с белобородым помощником и несколькими матросами. И Блинду.
Зачем он вернулся? Эр и сам вряд ли знал причину. Месть? Но псы не мстили. Их учили только служить: защищать, воевать, убивать, умирать - как велено, кого велено, когда велено. Боль от предательства? Но то, что для этих людей он только оружие, острый бездушный клинок, было ясно сразу. Клинок, вот именно. Эри привык считать себя драгоценным булатным клинком, за который платят золотом не торгуясь, он никак не думал, что после первой же службы будет брошен в сточную канаву. Это унижало, оскорбляло гордость майорданца, с этим он не смог бы жить и сражаться дальше. И оскорбленная гордость помогла ему забыть боль и усталость, отрешиться от всего и идти напролом, не думая о последствиях и не надеясь на спасение.
Но было и еще что-то. То, от чего предостерегал наставник Буст: забота и внимание старого Билкума, взгляд криворожего пирата на испуганную девчонку, свежий хлеб, молоко и мед в руках Блинды ... все то, чего никогда больше не будет, теперь уже точно - никогда... Дом, семья, дружба... любовь.
Блинда была тут же, у стойки бара. Когда он подошел, она что-то залепетала, стала гладить его волосы, лицо. А он сжимал рукояти ножей и медлил, тянул время. Зачем? Неужели не мог решиться? Как же это глупо - Буст бы долго смеялся.
Но эта женщина опять все решила сама - она закричала.
Крик еще не затих в ушах, а Эри уже различил движение, опасность, готовую сорваться смерть. И выучка пса спасаться любой ценой сработала: левой рукой - по шее, правой - под спину, а самому - вниз, скрыться между стойкой и еще бьющимся в агонии телом.
Успел. Болты ударили в стойку, в спину Блинды. Она еще раз дернулась и застыла. Эри оттолкнул труп и кинулся через зал под лестницу, где укрылись стрелки.
Когда из темноты погребка полетели арбалетные болты, таверна, наконец, опомнилась. Пираты и равденцы оказались на ногах одновременно - разномастные клинки блеснули в масляных отсветах. Паург сбил ногой скамью и отскочил в сторону, открывая путь к отступлению, а Гленн, напротив, двинулся вперед и прикрыл собой друзей. Выпивавшие за соседними столами грузчики тоже повскакивали, хватая тиковые дубинки.
Бахрус опрокинул стол и обнажил саблю. Надо признать, майорданец опять его удивил! Псы ценили жизнь, а вломиться к Ассингу сейчас мог только самоубийца. К стыду своему капитан разинул рот на щенка и чуть не упустил начало драки. Благо, равденцы тоже повелись, иначе не Бертовой девке, а ему валяться бы под ногами этого сброда с болтом в затылке. Что ж, к тому, что придется драться его люди были готовы. Когда же и пираты, и местные пустили в ход ножи, стало ясно, что малой кровью не обойдется: Незабудка бился насмерть, оттянув на себя бывших стрелков, два матроса с трудом держали троих вышибал, Лирам-Белый схватился с Паургом, а Гленн уже стряхивал кровь с лезвий.
- Пса не трогать, - крикнул Бахрус своим. Пусть порвет шакалов, сколько сможет, - остальным - смерть!
Случайные посетители на беду сунувшиеся в "Зубатки" этим вечером, кабацкие шлюхи, прислуга кинулись к дверям, к лестнице наверх, забились под столы, лишь бы не попасть под нож. Но это не спасало: ни дежганцы, ни бойцы Ассинга не разбирали, кто попадался на пути.
Спеша на помощь Белому, Бахрус ударил рукоятью сабли какого-то парня, проломил висок. Лишь потом узнал Рика, но добивать не стал. Лирам, даром что разменял шестой десяток, дрался умело и жестоко. Удар в живот унес его под стол, но в следующий миг Паург не заметил, как нож старика вспорол бедро от колена в пах. Хлынувшая кровь залила доски и белую бороду дежганца.
Демон рвался к Ассингу Двое бандитов кинулись спасать вожака, но зря: дежганцу бандиты были что дети - он легко расшвырял их в стороны и уже почти достал Берта, когда на пути встал Левша.
Сабля против кинжалов - неплохой расклад. Демон отшагнул в сторону, но Гленн пропустив мимо себя клинок, напал первым. Поначалу Бахрус был уверен в быстрой победе, а стоило сойтись с Левшой всерьез, и капитан понял, насколько уже стар - одышка, скованность, ноющие раны против скорости и силы зрелого бойца. Да и места для длинного клинка в таверне не было. Оглядеться, отойти на пустую середину зала Гленн не позволил - оттеснил к стене и почти зажал в угол. Пират уже хотел бросить бесполезный клинок и сойтись в рукопашной, как вдруг услышал хрусткий удар. Гленн замер и свалился ему на грудь уже мертвый.
Бахрус отпихнул тело врага в сторону и огляделся. Таверна, всего несколько минут назад чистая и уютная, теперь была разгромлена, залита кровью, пополам с вином и пивом из разбитых бочек. Всюду валялись обломки мебели, черепки битой посуды, сорванные, втоптанные в грязь скатерти и неподвижные тела. Из живых - Белый привалился к столу, еще трое его парней, сами изрядно потрепанные, теснили в угол оставшихся равденцев.
- Хватит! - скомандовал Бахрус, - Берт где?
Дежганцы разом остановились. Недобитые местные - кто как - поковыляли к дверям, прихватив тела раненых и убитых товарищей.
Портовый барон обнаружился у стойки рядом с телом подруги. Он еще был в сознании, но, судя по ране чуть ниже ключицы и залитой кровью рубахе - ненадолго. Бахрус подошел и усмехнулся.
- Ну что, Берт, сочувствуешь теперь моему горю?
Берт тоже попытался усмехнуться, но от боли и слабости усмешка расползлась гримасой.
- Добить пришел? Давай... а то я сам, скоро.
- Нет, крысеныш, ничего ты о горе не знаешь. Молодой еще, мало пожил.
Бахрус отстегнул от пояса небольшую фляжку и кинул Ассингу прямо в руки.
- Рану залей и выпей - выскребешься. А лет через десять, если жив буду, я тебя о горе спрошу.
Пираты тем временем отыскали своих убитых и тоже направились к выходу. Бахрус подставил плечо Лираму.
- Не стоит, капитан. Лирам-Белый еще на косточки не развалился. Ты бы парнишку лучше забрал, а?
- И на что мне дохлый пес, Лирам?
- А на то, что в затылке Левши опять тот самый Билкумов нож. Хочешь сам прослыть псом неблагодарным?
Бахрус пожал плечами, но все же прошел к погребку и отыскал Незабудку. На живого грязный истерзанный мальчишка никак не походил, но жилка на шее все еще слабо билась.
- Надо же, держится. Хотя все равно не жилец.
- Если помрет, так хоть отдать морю по-человечески, Хотя майорданцы - твари семижильные, может и выкарабкается.
***
Как только Бахрус с товарищами отбыли на берег, Гайди выбралась из каюты и весь вечер простояла у фальшборта. То с надеждой смотрела в сторону причала, то снова и снова теребила подвеску. Синий камень в блеклой оправе теперь сиял, не угасая, и теплота его стала явной, приятной и обнадеживающей: значит, он жив, он здесь, недалеко, значит, он найдется, вернется к ней. И вместе они спасут Майордан.
...Было уже за полночь, длинные высокие лестницы, коридоры дворца едва освещались и, не считая стражников, совершенно опустели. Нимаадар опять заснул слишком поздно. Светлейший Рун был особенно озабочен в тот раз, а он не имел привычки беспокоиться по пустякам... Гайди стало не по себе.
- Что случилось, учитель? - робко спросила она.
- Знаешь, пятнадцать лет назад Маад родился в мои руки, я слышал его первый крик, а теперь мальчик умирает, Гайди. Я испробовал сто способов лечения, но ничего не помогает, больше трех лет не наш шах протянет. А хуже всего то, что он сам давно это понял. Ему страшно, а я бессилен! Я клялся Аюме, защищать ее детей и не сдержал слова.
Гайди хотелось утешить учителя, но что она могла? Светлейший Рун любил жену наследного принца, девочка давно это поняла. У него самого никогда не было ни жен, ни детей, ни богатств, ни развлечений, свою жизнь он посвятил сыну возлюбленной. Но усилия его оказались тщетными: мальчик слабел и угасал, надо было ослепнуть, чтобы тешиться надеждой.
- Ты делаешь все, что можешь, учитель... - робко сказала девушка.
- Ничего я не делаю! Ты презирала бы меня, если бы только знала!.. Я должен был сам ехать за мальчиком. Это ведь не просто дети - это судьба Майордана. Кажется, я потеряю обоих... - он вдруг остановился, глядя в конец коридора, где начинались его комнаты. У дверей чинно стояли двое псов, судя по пунцовым плащам - личная охрана первого визиря. Рун провел пальцами по шелковому поясу и схватил руку девушки. Тон его резко переменился, - Гайди! Слушай меня и не вздумай ослушаться. Держи. Это - Божье Око...
Гайди ничего не понимала, она хотела сказать, что только что видела амулет на шее Нимаадара, что учитель, видно, сам не здоров и ему нужно отдохнуть... но он не позволил.
- У Маада - подделка. Аюма отдала Око мне, чтобы другого мальчика могли признать, но кажется, я не тому доверил ее тайну.
- Учитель, о чем ты?
- Нас увидели. Не спрашивай - слушай. Жизнь шаха в опасности. Уходи из дворца, сразу, сейчас. Завтра до полудня жди меня в порту. Если не появлюсь, не ищи - беги с острова. Проси помощи, используй Око - псы, где бы они ни были, подчинятся его свету. Верни домой сыновей Майордана. Если выйдет - защити Нимаадара. Без законного правителя нам всем конец...
- От чего защитить, учитель?
- От всего. И от всех: от Вахраи, от дворцовых псов, от его собственной наивной гордости. Если нет... что ж, хоть ты выживешь. Уходи!
Он толкнул Гайди в последний на их пути боковой коридор и с улыбкой, как ни в чем не бывало, шагнул навстречу страже.
Потом, уже на "Морячке", в плену у зыямцев, тут, в Равдене она столько раз вспоминала тот последний вечер, и все думала, что же хотел ей сказать учитель? Чего ждал Светлейший Рун от своей помощницы? В чем состоит ее долг перед ним, перед Нимаадаром и перед всей страной? И вот, наконец, она поняла! Кажется, поняла... и... нет, Свет и Тень не могли быть так жестоки! Гайди не хотела верить, что догадалась поздно.
В тот день моряки вернулись, уже по темноте, и девушка могла лишь видеть, что дежганцы ни то пьяны в хлам, ни то сильно потрепаны: одни едва плелись, других тащили на плечах товарищи. И только когда они поднялись на борт, Гайди разглядела кровь.
Лезть с расспросами к капитану она побоялась, ушла подальше, спряталась, в надежде на то, что если у благодетеля есть для нее новости - позовет сам. Так и вышло: совсем скоро ее отыскал мальчишка-юнга и велел немедля идти к капитану: он, мол, на корме ждет, вестей тебе принес и заботы. Гайди со всех ног кинулась на зов, и там увидела его, своего господина, которого так долго искала и, наконец, нашла. Юноша лежал на капитанском плаще, еще каких-то тряпках, брошенных прямо на палубу, и был так окровавлен, что живого места не отыскать.
- Вот твой Незабудка, пигалица, - проворчал капитан. - Я обещал тебе разузнать его судьбу - считай, сделал. Дальше сама возись, если надо. Да не дрейфь! Ран там много, но серьезных нет, подштопать маленько да отлежаться дать - может еще и выживет.
С тех пор вот уже пятый день Гайди выхаживала господина: промывала раны и смазывала их целебным бальзамом, спасала отварами от боли и лихорадки, поила разогретым с медом вином. И просто была рядом, гладила горяченный лоб холодной ладошкой, держала за руки, не позволяя сорвать повязки или повредить швы.
Поначалу Гайди просто боялась за жизнь господина, но потом, когда лихорадка начала отступать, мысли девушки стали иными. Этот юноша так сильно походил на ее Маада, словно и был им, но не в этой, а в какой-то иной жизни, в которой не было ни ее, ни учителя Руна, ни пустых покоев, пропахших лекарствами, ни голубоглазого проклятья Раан-Кари. Столько раз, обмывая и перевязывая, она любовалась ладным, сильным телом невольно думала: уж этот-то точно не побоялся бы вскочить на коня и проскакать круг-другой перед столичными жителями, и никакой жеребец, никакие пылкие взгляды Испакраанских красавиц такого бы не смутили. А может еще так оно и выйдет... А потом пугалась своих мыслей, хваталась за Божье Око и долго молилась, припоминая все, чему когда-то учили светлые сестры.
Белесый туман вился широкими лентами. Боль не утихла, лишь отдалилась, стерлась. Эри с детства вдалбливали простую истину: в жизни пса много боли, надо уметь терпеть. Он давно знал, что если притерпеться - будет казаться, что это и не боль, а только плотная горячая пелена. Но вот пелена начала спадать, обнажая тело, прохлада воды коснулась кожи... и ему почудились руки, ласковые руки женщины. Блинда. Свежий хлеб, молоко и мед, и густой, тревожный запах страсти... сердце заходится в беге.
Удар.
Лезвие ножа выправлено на совесть, нежно касается кожи и рассекает почти без усилия.
Удар.
Кровь волной на кружево платья, на ладони, на пол.
Боль стала невыносимой.
Свет и Тень, если вы есть, хватит! Хватит! Смилуйтесь... больше не могу!..
Он беззвучно кричал сквозь горячую пелену, не надеясь на ответ. Но ответ все же пришел.
- Потерпи еще чуть-чуть, - выдохнул туман, - осталось недолго.
Терпеть, еще терпеть...
Но недолго обернулось вечностью, и Эри укрыла тьма.
- Потерпи, осталось недолго, - шептал у самого уха легкий бриз, - Еще чуть-чуть - и мы пойдем туда, посмотри!
Эри стоял на галечном пляже, прибой облизывал босые ступни. Ленты тумана распались на нити и свились у ног. А за туманом возник сад: темные свечи кипарисов и прозрачная дымка сосновой хвои, раскидистые кроны платанов и узоры кленовых ветвей, и цветы, цветы... белый снег вишен, розовая кисея миндаля, золото акаций, кармин и пурпур азалий. Сладкий запах щекотал ноздри, оседал на языке, а слух уже ловил холодное журчание воды по каменистым перекатам. Шаг, еще, вот уже под ногами не галька, а мягкая зелень травы...
- Ты хочешь забрать его, брат? Убийцу - в Вечные Сады? - Усмехнулся туман под ногами.
- Он просил, а ты не пожелал услышать. Сделай это сам или не мешай!
- Проччччь! - туман зашипел и гибким телом кобры кинулся из-под ног. - Прочь, он - мой, не отдам!
Огромная змея ударила воздух, затрепетала туманным наваждением. Порыв ветра еще раз рванул ее призрачное тело, шепнул напоследок: "Что ж, брат, ты прав, он - твой. Как знаешь..." и пропал.
- Живи, щенок, - кобра повернула к Эри плоскую морду с горящими глазами цвета закатного неба и винного пурпура, - живи, борись!
Потом раздула клобук, и в его затхлой лиловой пелене утонуло видение сада, пляжа, и сам Эри вместе с болью, мольбой и надеждой на избавление.
Эр выдохнул и открыл глаза.
- Тихо, тихо, мой господин, не надо шевелиться.
Хрупкие руки с неожиданной силой придавили его плечи. Девчонка! Та самая, с дежганского корабля. Эр сразу ее узнал - не каждый день на этом проклятом берегу встретишь земляка, тем более женщину. А эта, как и в прошлый раз, назвала его господином.
- Ты ранен, мой господин, истек кровью и ослаб. Тебе надо отдыхать, набираться сил. Вот, постарайся выпить, а вставать нельзя.
Эта ласковая, навязчивая забота напомнила Блинду, ее любовь и ее предательство. А хуже всего, что он опять ощутил в руках хрупкость жизни и липкое тепло крови.
- Отстань от меня, проваливай, - зло ответил он и отвернулся.
- Мой господин злится - это хорошо, это значит, силы возвращаются. А лекарство выпить все равно надо.
- Позволь, мой господин, помогу...
Гайди хотела поддержать за плечи, но этот дикий парень стряхнул ее руки.
- Я не твой господин, дура!
- Да как же?..
- Замолчи. Как ты в прошлый раз сказала? Маад? Не знаю, кто таков, только я - не он! Поняла? Я тебя не знаю и знать не хочу. И жалеть не смей: сдохну и сдохну - не твое дело.
Она вздохнула, с отчаяньем глядя, как расплывается на повязке пятно крови - разбередил все же раны. Сейчас она даже жалела, что перед ней не Маад. Тот бы улыбался, слабо и стыдливо, но принимал помощь и благодарил за заботу. О, Высочайший тоже злился - на свою немощь, на пронизывающий ветер, на норовистого скакуна или слишком крутые ступени. Но никогда на Гайди. Хотя она была бы согласна - пусть злится, лишь бы толика здорового румянца выступила на щеках шаха.
А этот - другой, живучий и крепкий, едва сделал шаг в сторону от, уже силу почувствовал: своевольничает, ругает ее и гонит. Гайди пятую ночь спала урывками, тревожилась за него, а он на шестой день надумал кровью истечь? Теперь? Когда она его, наконец, нашла?
Гайди снова посмотрела в синие глаза, ответила учтиво, но непреклонно:
- Конечно, не Маад, мой господин, теперь я это точно вижу. Мааду никогда с тобой не сравниться ни в стати, ни в силе, ни в телесной крепости - он с детства слаб и болен. Ему, несчастному, и мечтать нельзя на ножах биться или в морской поход идти. Только и другое ему тоже не причудится - возжелать "сдохнуть". Как это - сдохнуть, господин, когда ты так нужен, когда тебя дома ждут?
- Дома, говоришь? Где он, мой дом? И кому, любопытно, я там нужен? - Эр горько усмехнулся, - Уж не тебе ли?
- Мне. И Мааду. - Гайди опустила голову, нашарила рукой подвеску, на миг сжала в кулаке, - и всему Майордану. Но решать тебе, мой господин.
Она сдернула с шеи шнурок и бросила Око в руки юноши, а потом поднялась и медленно, с достоинством удалилась.
Эр бездумно подхватил летящий предмет, просто так, по привычке. А когда разжал ладонь - чуть не вскрикнул от удивления: на руке сияло Божье Око.
Девчонка была совсем не такой пышной и желанной, как Блинда, напротив, из-за юности и хрупкости она казалась беззащитной, ее хотелось спасать, а не целовать. И все же ее близость тревожила, заставляла чувствовать боль и вину - Эр всей душой желал, чтобы она ушла и больше не появлялась. Но это! Никогда раньше он не видел Божье Око, но не узнать главную святыню родного острова попросту не мог. Каждый пес много раз слышал о синем камне в оправе белого металла и черной эмали, и каждый доподлинно знал, что приказ человека, в руках которого сияет Божье Око Майордана, свят и нерушим. Кто же она, тоненькая девушка, обладающая высшей земной властью? И почему камень в его ладони горит все ярче и тревожнее?
Мааэринн прижал к груди драгоценную подвеску, задумался, что бы все это значило, и сам не заметил, как уснул глубоким, спокойным сном выздоровления.
Гайди вернулась через пару часов. В руках ее был а миска с рыбной похлебкой и кружка горячего лечебного питья, от которой тянуло терпким травяным запахом. На этот раз господин не стал спорить, позволил придержать голову, отвести волосы с лица - но кружку с настоем взял сам, она лишь подала. Бросил короткий взгляд на Гайди, снова опустил ресницы, такие же длинные, как у Маада, и, приняв миску с похлебкой, начал есть.
Пока он с аппетитом уплетал рыбу, Гайди невольно подмечала, что пальцы этого юноши хоть и почти такие же тонкие, как у шаха, но не изнеженные, запястье шире, и сама кисть крепче, наверняка сильнее. "Как у воина", - в который раз девушка вспомнила о том, что господин воспитывался на псарне.
Если бы сейчас перед ней лежал Маад - он благодарно бы коснулся ее руки и начал рассказывать о снах, а она бы слушала с радостью. Чаще всего шаху снились светлые сны. Или, быть может, своей Гайди он рассказывал только о светлых: о звенящих водопадах и самшитовых лесах, о цветах с диковинными лепестками, пестрыми, словно собранные в горсть разноцветные лоскуты. А о чем мог рассказать пес? О том, как правильно убить врага? О том, скольких он уже убил? Как вонзить кинжал, чтобы жертва не вскрикнула? Как соорудить удавку? Или о том, как кровь поверженного противника течет по камням? Пусть так. Гайди будет слушать, будет смотреть, наблюдать и запоминать. Ей нужно знать, чем этот молодой пес может помочь Мааду.
Между тем господин отставил опустевшую миску и, посмотрев ей прямо в лицо, сказал:
- Ну что, рассказывай. Кто ты такая? кто такой Маад? Почему ты зовешь меня господином и зачем я вообще тебе понадобился?