Солнца не было видно на мутном небе. Неживой, будто постановочный свет неярко освещал отдаленные горы и дорогу. Дорога была геометрически ровной, просматриваясь до неправдоподобно далекого горизонта. «Каким образом в этих забытых Богом краях появился идеальный автобан?» — мог бы спросить попавший сюда случайный человек. Но спрашивать и недоумевать было некому. Дорога была пуста, безлюдно было и вокруг.

  Вдали на дороге появляется человек. Путник приближается, и уже можно рассмотреть, что это женщина; она идет, закутавшись в серое пропыленное покрывало. За её спиной приторочена котомка со спящим в ней ребенком.

  Некому спросить, куда она идет и откуда, а когда женщине задавали подобные вопросы прежде, её лицо приобретало выражение такой растерянности и тревоги, что спрашивающий быстро отходил, не дождавшись ответа.

  

***

  Тогда внезапно налетел ураган, дождь хлестал, как из ведра. Женщина укрылась от непогоды в придорожной харчевне. Застигнутых бурей в пути, там набилось много. За столиком напротив неё сидел человек, неуловимо отличающийся от остальных посетителей харчевни, и в этом было что-то тревожное. Женщина подумала про него, что это спивающийся профессор каких-то особенно мудрёных, а, может быть, даже секретных наук. Он не снял мокрого от дождя плаща, даже не сбросил капюшон, опущенный на лицо. После третьего стаканчика он уставился на женщину тяжелым взглядом. Раньше бы сказали «вперил взгляд», и это было бы точнее.

   — Вы чем-то взволнованы, мадам? — спросил Профессор неожиданно трезвым голосом.

  Она не хотела разговаривать, тем более с этим неприятным типом. Женщине хотелось увернуться от общения с человеком, внутри которого бушевала буря не слабее той, что шумела за окнами. Но не тут-то было — его взгляд, будто, пригвоздил её к стулу, и она начала отвечать на вопросы, повинуясь твердому и безжалостному взгляду незнакомца.

   Он с остервенением копался в её обидах, страхах, переживаниях. Ничего хорошего из этого вмешательства не вышло — женщина переполнилась горечью до краев. Потом лицо Профессора стало странно меняться, вытягиваться, вскоре оно уже больше напоминало не человеческое лицо, а огромную крысиную морду. А, может быть, с физиономией этого типа ничего и не случилось, а что-то странное и нехорошее происходило в сознании женщины. О том, что последовало за разговором с Профессором, она не помнит, в себя женщина пришла сидя в придорожной пыли.

  Какие-то колесики сцепились в её мозгу, мысли бесполезно бегали по кругу, бесконечно воспроизводя обрывки разговора с Профессором. Женщина так долго сидела возле дороги, погрузившись в свои рваные воспоминания, что и сама едва с голоду не умерла, и ребенка чуть не уморила.

  

***

  Вот тогда и появился Принц на белом коне.

  Он подхватил её в седло, великодушно заявив: «Мне твой ребенок не помешает».

  Принц привез женщину в свой огромный замок. Издалека его владение поражало воображение строгим и величественным видом, но за воротами путников поджидал тлен запустения.

  Паутина свисала потоками с высоких сводчатых потолков замка, стены покрылись плесенью, стрельчатые окна-витражи не протирали лет сто, через них почти не проникал свет. Было холодно, по залам гулял ветер и гонял обрывки прошлогодних газет. Принц вновь проявил великодушие: предложил женщине стать полновластной хозяйкой его родового гнезда. Правда, в тот момент он, волею случая, был не при деньгах. Но Принц нашел прекрасный выход из положения: можно ребенка женщины сдавать в аренду нищим. Временно, конечно, пока он не поправит свои дела. В их местах, как сказал Принц, любой труд считался почетным. «Тут двойная польза, — терпеливо объяснял он, — и деньги в дом, и руки у тебя развязаны, и, стало быть, ты сможешь полностью посвятить себя семье». Труд и смирение должны были, по мнению Принца, сделать женщину аристократкой духа, если уж ей не повезло родиться в приличном доме с гербом и прочей достойной атрибутикой.

  Чтобы с ней не приключилась какая-нибудь неприятность, пока он будет в отъезде по делам геральдического клуба, Принц решил замкнуть все двери и ворота замка большими коваными ключами.

  Как она выбиралась оттуда, как убегала от осчастливившего её, плебейку, настоящего Принца крови, рассказывать хоть интересно, но долго.

  Был в той истории и положительный момент — мысли её разомкнулись, хотя ни одна из них упорно не желала додумываться до конца.

  Возможно, тот Принц и не был настоящим. Но откуда тогда у него белый конь, такой белый, что при взгляде на него слепило глаза?

  Да, вот ещё. Возможно, это не имеет особенного значения, но в день встречи женщины с Принцем солнце сияло и жгло немилосердно, а обесцвеченные предметы отбрасывали яркие черные тени.

  

***

  Описание природы, дубов, облаков необходимо в реалистической прозе в виде легко читаемых символов. Прошу заметить, автор упорно считает свой рассказ реалистическим, или почти реалистическим, или нереалистическим, но с элементами реалистичности.

  

***

  Сбежав из замка, женщина встретила Мудреца.

  Кое-какие детали её побега от Принца рассказать все же придется, чтобы представить себе встречу с Мудрецом.

  Вначале она решила выбираться через каминную трубу. Внутри неё имелись скобы, и лезть было бы не слишком сложно, если бы ребенок, испугавшись темноты, не вопил так неистово. Но наверху оказалась решетка, перекрывающая выход на крышу. Вся в саже, как Золушка в начале старого одноименного фильма, она начала искать другой выход. И нашла — сбежать ей удалось через канализационный люк. Так что, когда она предстала перед Мудрецом, выглядела не лучшим образом, и аромат источала соответствующий.

  А Мудрец был мужчиной видным. «Стать» — вот слово, которое больше всего ему подходило. Стать во всем — в походке, в осанке, в гордом взгляде, особенно в посадке головы.

  Заинтересовать такого статного мужчину в тот момент ей было проблематично, но ведь что-то же заставило Мудреца остановиться. Автор подозревает, что именно плачевный облик женщины и привлёк его внимание.

  У Мудреца имелась проблема: он любил думать мудрые мысли, и это у него складно получалось, но, когда он пытался как-то отобразить их на бумаге, мысли разлетались, не желая складываться в текст. Поэтому он нуждался в помощнике, главными качествами которого были бы преданность и духовность. Преданность — в смысле готовности к записи мудростей в любое время суток. Духовность — способность довольствоваться общением с ним, гением мысли, и не просить иного вознаграждения.

  Перед Мудрецом стояла определенно бывшая интеллигентная женщина, вся, можно сказать, в дерьме, и он решил, что, наконец, провидение послало ему решение проблем.

  Мудрец не был бедным, возможно, не был и скупым — ведь устраивал же он время от времени грандиозные вечеринки для почитателей своего ума. Но о какой преданности можно говорить, если человек работает на тебя за плату?

  Женщине в доме Мудреца жилось голодно и холодно. Ходила она, завернувшись в старое покрывало, подпоясанная обрывком веревки, ведь её одежда была безнадежно испорчена. (В этом одеянии мы и увидели её на дороге.) Безобразное одеяние можно было еще вытерпеть, но ребенок недоедал, плакал от голода. Когда она робко пыталась говорить с Мудрецом хоть о какой-то плате, тот обрывал её, а потом долго и жестко отчитывал за бездуховность и меркантильность.

  Уходить в одном старом покрывале, после того, как она довольно долго работала над мудростями Мудреца, формулируя из разрозненных слов законченные фразы, было, конечно, глупо. Тем более что, будучи в хорошем расположении духа, Мудрец намекал на значительную премию, которую он рано или поздно ей выдаст.

  Женщина со времен своей интеллигентной жизни свято верила, что гений и злодейство — две вещи не совместные. Она голодала, ждала премии и стыдилась своей корыстности.

  Но однажды она вникла в смысл мудростей Мудреца и сделала ошеломившее её открытие — гений он, или откровенный дурак (третьего здесь было не дано) — какая разница? Разве стоят все эти размышлизмы слезинки её ребенка? Ярость ослепила женщину. Она взяла деньги, какую-то мелочь из стола, оставила вместо них записку, что эти крохи она уж точно заработала, и ушла.

  Денег хватило ровно на то, чтобы досыта поесть в той самой придорожной харчевне, где она когда-то повстречала Профессора. Ребенок сомлел от обильной еды и уснул, а она решила шикануть — выпить кофе, без которого когда-то не мыслила своего существования. Пока кофе варили она, подремывая, смотрела в экран телевизора. Но вскоре дрёму как ветром сдуло — строгая женщина из телевизора говорила, что милиция разыскивает опасную преступницу, которая входит в доверие к добропорядочным гражданам, проникает в их дома и дочиста обворовывает. Из особых примет: она одета в бесформенную серую одежду, подпоясанную веревкой, так как «работает» под образом хиппи. Женщина оглянулась — кроме неё передачу никто не смотрел, в харчевне стоял обычный для подобных мест гвалт. Она быстро покинула харчевню и вышла на недостроенную дорогу, именуемую в народе «Новый тракт». Тут мы её и встретили.

  

***

  Пережитые приключения заставили женщину несколько собраться с мыслями, но память у нее и сейчас перепутана. Когда она пытается более-менее связно выстроить прошлое, концы с концами у нее не сходятся. Со временем у нее вообще большие сложности. То целый год куда-то пропадает — ничего такого, чтобы хоть как-то зацепиться памятью; то на один день приходится столько событий и разговоров, что она понимает: всего этого просто не могло быть, пугается, и снова начинает куда-то торопиться.

  

***

  Женщина с ребенком за спиной сворачивает с «Нового тракта» на тропу, ведущую к горам. Это странно и тревожно: дело идет к зиме, а ведь с ней маленький ребенок. Она начинает подниматься по горной тропе, лезет вверх с исступленным упорством, карабкается из последних сил. После долгого и изнурительного подъема женщина добирается до хижины, в которой пастухи пережидают непогоду, когда та застигает их в горах. В хижине обнаруживаются небольшие запасы топлива, воды и съестного — какое-то время она и ребенок не будут голодать.

  В хижину, чтобы обсушиться и обогреться, заглядывает охотник и обнаруживает нашу путешественницу. Он много чего повидал в этой жизни, поэтому, не задавая лишних вопросов, перед уходом оставляет часть своей охотничьей добычи — освежеванного козленка. Спускающиеся на зиму в долину пастухи оставляют в хижине остатки муки и соли. Теперь она может печь лепешки.

  Жена одного пастуха, узнав, что в горной хижине поселилась странная молчаливая женщина с ребенком, посылает туда своего сына-подростка с козой и повозкой сена для неё. Теперь у женщины есть молоко для ребенка. Мальчик рассказывает женщине, что топить очаг можно кизяками, которых много на пастушьих тропах. Только нужно насобирать их заранее: потом, когда ударят морозы, их невозможно будет отодрать от земли. Ещё он говорит, что, если она надумает всё же спускаться с гор, то это надо сделать до наступления холодов — потом тропы заметет снегом, к тому же в этих местах часты снежные лавины.

  Женщина собирает кизяки, топит ими очаг, доит козу, печет лепешки. За лавкой она находит несколько порванных козьих шкур, а в банке на подоконнике огромную швейную иглу, умудряется сшить что-то вроде унтов и меховых жилетов себе и малышу. Кто бы мог подумать, что эта бывшая книжная моль, нечасто выбиравшаяся за пределы Садового кольца, так ловко будет управляться с хозяйством в горной хижине?

   Она встречает и провожает солнце, перед сном долго сидит с ребенком на руках, поёт ему песни и смотрит на огромное звездное небо. Женщине уже почти радостно быть рядом со своим ребенком, иногда она даже смеется над его проделками.

  Однажды она просыпается среди ночи от пронзившей её мысли — у неё есть ещё один ребенок, девочка.

  Женщине становится невыносимо тревожно. Как случилось, что она забыла о своей дочери? Почему она живет здесь? Где её дом? Почему она не ищет свою дочь? Она готова биться головой о стены, чтобы выбить хоть какие-то ответы, мечется по хижине. Из её груди рвется стон, но она понимает, что может испугать спящего ребенка, поэтому, набросив жилет, выбегает из хижины и замирает: земля припорошена первым снегом. Скоро зима! Скоро нельзя будет трогаться в путь. Надо как можно быстрее что-то понять, вернее, вспомнить о чём-то важном, о том, что откроет ей дверь к другим воспоминаниям! Думать! Думать!

   — Я, кажется, сделала что-то плохое. Я в чем-то виновата. Перед кем-то. Перед...своей дочерью? Конечно! Я ведь о ней забыла. Нет, не то. Забыла я о ней уже позже, когда забыла и о многом другом. Вина моя случилась прежде, когда... когда я разлучилась с ней. Почему я это сделала? Так мне велел какой-то человек. Но почему я послушалась его, почему заставила страдать свою дочь? Я боялась его? Нет, не совсем то. Я отдала дочь какой-то доброй женщине, я хорошо знаю эту женщину, девочке там должно было быть хорошо. Неправда! Я знала, что моей дочери не может быть хорошо без меня! Почему я ее отдала? Не могла же я не понимать, что тот человек причиняет мне боль. Вот он — главный вопрос. Крутитесь, ржавые шестеренки в моем мозгу!

   Утром, когда женщина просыпается, она видит, что вчерашний снег растаял. Она вспоминает: пока зима не утвердилась окончательно, надо быстро собираться и спускаться вниз, чтобы ехать в Саратов. Почему именно в Саратов, она не помнит, но решает, что это не беда, вспомнит по дороге.

   Во время сборов перед женщиной встает вопрос: что делать с козой? Наверное, нужно вернуть тем добрым людям, которые ее дали? Козье молоко сотворило с малышом чудо, за несколько недель из сонного, хилого ребенка он превратился в подвижного крепыша. Только одет он ужасающе. Женщина оглядела себя — и она выглядит не лучшим образом. «Вряд ли в таком виде стоит ехать в Саратов», — думает она. Саратов теперь представлялся ей чем-то вроде того, чем раньше казался, скажем, Нью-Йорк. Козу она тянет в течение всего пути на веревке, а когда спускается, понимает, что понятия не имеет, где искать хозяев козы. Она долго идет по горбатой, но зато уже слегка подмерзшей проселочной дороге, пока не добирается до большой деревни. Там женщине приходит в голову замечательная мысль: козу ведь можно продать. Так она и поступает, и денег хватает на вполне приличные валенки, старые спортивные брюки, телогрейку, и еще остается на автобусный билет до райцентра.

   Ее ребенка одели и обули добрые люди, они и хлеба в дорогу дали. То ли автобус слишком сильно трясло на ухабах, и поэтому кое-что из ее застывшей памяти смогло выскочить, то ли еще почему-то, но, приехав в райцентр, она сразу же направляется на почту — оттуда можно позвонить по междугороднему телефону. Оказывается, женщина вспомнила, что в Саратове живет ее тетка, и дочь находится у нее; она и телефон теткин вспомнила.

  На другом конце телефонного провода сняли трубку, и от звуков родного голоса, произнесшего: «Алло», у нее заходится сердце.

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"