Эрде Анна. Мелихово. Доктор Чехов. Артшок и артишоки

Долго я не решалась на поездку в Мелихово, в усадьбу, где с 1892-ого по 1899-ый год Антон Павлович Чехов прожил семь самых насыщенных и плодотворных лет своей жизни. Там были написаны пьесы «Чайка» и «Дядя Ваня», задуманы «Три сестры», «Вишнёвый сад». Знаковые прозаические произведения Чехова: «Остров Сахалин», «Моя жизнь», «В овраге», «Мужики», «Анна на шее», «Степь», «Студент», «На святках», «Ионыч», «Дом с мезонином», «Душечка» и многие другие тоже написаны там. В Мелихове были созданы и стоящие для меня особняком гениальные и загадочные «Палата № 6» и «Чёрный монах».

А. П. Чехов на крыльце дома в Мелихове

Два мира Чехова — жесткий, насмешливый и беспощадный мир его пьес, да во многом и прозы, и мир, в котором важное место, по выражению самого писателя, отдано «общественному служению», где есть место состраданию и деятельной помощи людям, мир, в котором живёт заботливый сын и брат — существовали для меня независимо друг от друга. Два Чехова этих миров должны были, по моим представлениям, соединиться в целостный образ именно в Мелихове. Или не соединиться уже никогда. Эдаким миром-между-мирами представлялась мне подмосковная усадьба Чехова.

Так не планировалось, но так вышло, что прежде чем отправиться в Мелихово, мы заехали в Вознесенскую Давидову Пустынь — старинный монастырь, основанный в начале XVI-ого века в окрестностях города Чехова. И это посещение стало неожиданным прологом к чеховской истории с географией. Подумалось о красоте земли, о талантливых людях, в силах которых оживить землю-сад, как был возрождён из мерзости запустения этот монастырь на берегу Лопасни.

Монастырь в отдалении, ядовитый борщевик Сосновского — подарок России от товарища Сталина — на переднем плане.

Красота земная и красота небесная.

«Если каждый человек на куске земли своей сделал бы все, что он может, как прекрасна была бы земля наша!», — сказал Антон Павлович в одном частном разговоре. Уж он-то, немало потрудившийся на земле мелиховской усадьбы, знал, что говорил.

Здание, ставшее визитной карточкой чеховского Мелихова, перед которым красуется никуда не годный памятник писателю, я фотографировать не стала. Оно было произвольно присоединено к музейному комплексу, это господский дом соседской усадьбы, не имеющий к Чехову никакого отношения. Дом, в котором со своей многочисленной роднёй проживал Антон Павлович, значительно скромнее.

Перед домом пруд «Аквариум», в котором Чехов разводил рыбу.

Антон Павлович, как оказалось, был невероятно рачительным и трудолюбивым хозяином на своей земле. Он собственноручно высаживал деревья в саду, развёл огород, при его активном участии в усадьбе появились тенистые аллеи и живописные парковые уголки. Писатель мечтал посадить вишневый сад, и не его вина, что мечта не осуществилась: Чехов тяжело заболел, подорвав здоровье на немыслимой по нагрузкам врачебной, общественной и литературной работе, и вынужден был переехать в Крым.

Из окна кабинета открывается вид на огород, где Антон Павлович и его сестра Мария Павловна выращивали овощи. Они даже развели у себя экзотические для России той поры артишоки.

«С самого раннего утра, часто даже часов с четырех, Антон Павлович был уже на ногах. Напившись кофе, он выходил в сад и подолгу осматривал каждое фруктовое дерево, каждый куст, подрезывал его или же долго просиживал на корточках у ствола и что-то наблюдал», — писал близкий к семье Чеховых человек.

Невзирая на агрономические успехи хозяина усадьбы, и ничего не зная о его всероссийской литературной славе, крестьяне окрестных деревень считали Чехова земским врачом. А ведь Антон Павлович, живя в Мелихове, не занимал этой должности. Ещё в Москве с двери его квартиры была снята табличка «Доктор А.П.Чехов» — Антон Павлович стал жить литературным трудом. Тем не менее, поселяясь в деревне, Чехов создал у себя дома настоящий врачебный пункт. В этом он видел насущную необходимость — на много вёрст окрест не было ни больницы, ни амбулатории. Ежедневно с 5 до 9 часов утра доктор Чехов вел прием, ездил к больным за десятки верст во всякую погоду по непроезжим просёлочным дорогам, устраивал больных крестьян в больницы, и всё это совершенно бесплатно.

«Приходили, привозили больных на телегах и далеко увозили самого писателя к больным. С самого раннего утра перед его домом уже стояли бабы и дети и ждали от него врачебной помощи», — из воспоминаний часто гостившего в Мелихове приятеля Антона Павловича.

«Всем помогал — и деньгами, и лекарствами, и лечением», — свидетельствовали о докторе Чехове крестьяне.

Когда в 1892-93 г.г. разразилась эпидемия холеры, в близлежащем селе Талеж на средства Антона Павловича была открыта амбулатория, на базе которой Чехов, по-прежнему не состоя на официальной службе, работает «холерным доктором». «Несколько месяцев писатель почти не вылезал из тарантаса. В это время ему приходилось, и разъезжать по участку, и принимать больных у себя на дому, и заниматься литературой. Разбитый, усталый, возвращался он домой, но держал себя так, точно делал пустяки, отпускал шуточки и по-прежнему всех смешил...», — в этих воспоминаниях современника хорошо прорисован образ Чехова.

Теперь «холерная» амбулатория перенесена на территорию усадьбы-музея.

Возле здания амбулатории восстановлен «аптекарский огород», на котором Антон Павлович выращивал лекарственные растения.

Самоотверженное «холерное» служение привело к тому, что Чехова выбирают членом земства, и начинается его активная общественная деятельность. «Желание служить общему благу должно непременно быть потребностью души, условием личного счастья», — писал в записной книжке А. П. Чехов, и это его желание осуществилось в Мелихове. Вот что вспоминает на этот счёт Михаил Чехов, брат Антона Павловича: «То и дело к нему приходил то с той, то с другой казенной бумагой сотский, и каждая такая бумага звала его к деятельности». Строительство больниц, школ, церквей, почты, пожарной части, дорог, часто и на собственные средства, участие в переписи населения — всем этим занимался Чехов. Кроме того много помощи он оказывал крестьянам как частное лицо. «Двоим дома поставил: были они бедные, семья большая, он и помогал». Поправить забор, сарай, привезти книги народного сытинского издания — Антон Павлович входил в малейшие нужды.

С четырёх утра на ногах — вначале работа в саду и огороде, потом приём больных, позже литературная работа, а ещё дела земства, забота о просвещении крестьян. Для Чехова понятия труда и культуры являлись одним неразрывным целым, заключённым им в формулу: «Праздная жизнь не может быть чистой». Вот что по этому поводу пишет М. Горький, хорошо знавший Чехова: «Я не видел человека, который чувствовал бы значение труда как основания культуры так глубоко и всесторонне, как Антон Павлович».

В статье, написанной на смерть Н.М.Пржевальского, Чехов так говорит о путешественниках-исследователях: «Их идейность, благородное честолюбие, имеющее в основе честь родины и науки, их упорство, никакими лишениями, опасностями и искушениями личного счастья непобедимое стремление к раз намеченной цели, богатство их знаний и трудолюбие... их фанатическая вера в христианскую цивилизацию и в науку делают их в глазах народа подвижниками, олицетворяющими высшую нравственную силу».

Чехов не только восхищался людьми-подвижниками, он и сам вёл подвижническую трудовую жизнь. Но ведь, прежде всего, он был писателем, в этом состояло его главное служение и призвание. «Каждое мгновение, с той минуты, как он, проснувшись утром, открывал глаза, и до того момента, как ночью смыкались его веки, он творил непрестанно. Может быть, это была подсознательная работа, но она была, и он это чувствовал». — Писал приятель Чехова, модный в своё время беллетрист И.Н. Потапенко, ставший прототипом Тригорина из «Чайки».

Рабочий стол писателя

Автографы Чехова, его пенсне, перо.

Любимое кресло-качалка Антона Павловича

Вначале Чехов писательствовал в кабинете главного дома, но там всё время мешали, главным образом, бесконечные гости, наезжавшие со всей России к знаменитому литератору. Поэтому для работы в глубине усадьбы был построен небольшой деревянный флигель, о котором Чехов написал в одном из писем: «Флигель у меня вышел мал, но изумителен». Там соединились врачебная и писательская ипостаси Чехова — во флигеле располагались, и врачебный кабинет, в котором Антон Павлович принимал больных крестьян, и его литературный кабинет. Флигель сохранился, сейчас он носит название «Чайка» — по одноименной комедии, написанной здесь. Когда Чехов не был в отъезде, над флигелем ранним утром высоко поднимался флажок. Для жителей Мелихова и близлежащих деревень это означало: доктор дома и ведёт приём.

Флигель «Чайка». Рядом цветник, устроенный Антоном Павловичем.

Антон Павлович и Михаил Павлович Чеховы в Мелихове на ступеньках флигеля (1895)

Во флигеле была написана «Чайка», великая комедия, ставшая первой пьесой театра абсурда. Вот тут-то и появляется другой Чехов.

В книге с говорящим названием «Меж двух миров: некоторые аспекты чеховского реализма» исследователь творческого наследия писателя Н.В. Гвоздей пишет о том, что в его зрелых произведениях: «соотносятся две ситуации: исходная, претендующая на достоверное отражение действительности, и — гипотетическая, подчеркнуто отступающая от достоверности. В обеих ситуациях присутствует один и тот же объект: по сути, он замыкается сам на себя». Другими словами, описание конкретной жизненной коллизии у Чехова мало того, что является одновременно и абстрактной моделью, набором метафор и аллюзий, оно ещё включает в себя подчёркнутые отступления от достоверности, то есть, элементы абсурда. Меж двух чеховских миров поместилось много, слишком много для одного человека.

В конце XX-ого века западные, а потом и российские авторы стали называть Чехова родоначальником театра абсурда. Поставленная Петером Штайном в Эдинбурге «Чайка» — это сплошная ирония, насмешка. И в этом нет произвола модного режиссёра. К постановке Петер Штайн готовился не один десяток лет, он поставил комедию, точно следуя подсказкам автора. Герои пьесы смешны, когда рассуждают о духовности и прогрессе. В «Чайке» в избытке присутствует смерть. Умирают: чайка, время, таланты, мечты, младенец, Треплев, а публика в театре смеётся. Так хотел автор — ведь он сам назвал эту пьесу комедией. В пьесе присутствуют все три священные коровы европейской цивилизации — любовь, материнство и творчество. Любовь, которая вполне может довести до самоубийства, тем не менее ни у кого не вызывает сомнений в идентификации и в безусловной принадлежности к добру. Мать, в которой её сын вызывает лишь раздражение — факт его существования заставляет Аркадину помнить о своём возрасте. Искусственность её чувств, умноженная на профессиональное актёрство, не признаётся вопреки очевидности. Творчество требует жертв, желательно в виде человеческих младенцев и невинных юных дев, но от этой кровожадности его сакральность ничуть не пошатывается. Абсурд на сцене имел чётко обозначенную цель - он был направлен Чеховым против привычной абсурдности жизни. Позже Питер Штайн поставил «Чайку» в том же режиссёрском решении на сцене Рижского театра русской драмы.

Сцена из спектакля «Чайка» Рижского театра русской драмы в постановке Петера Штайна

Российский режиссёр Овчаров снял фильм по другой комедии Чехова — по «Вишневому саду». Это о людях с бессилием воли, с подорванным инстинктом сохранения, в бесконечных самосожалениях и ничегонеделании забалтывающих и уничтожающих всё, к чему прикасаются. Им не приходит в голову, что они отвечают за свой Сад и за близких. Фильм-эксцентриада с явными отсылками к карнавалу, к комедии дель-арте. И это вместо драмы, в которой зритель должен сочувствовать уходящему с исторической сцены типу людей. Но Чехов и не призывал сочувствовать героям своей пьесы, он писал комедию. Он называл даже «Вишнёвый сад» водевилем. У зрителей, привыкших видеть в пьесе драму добрых, порядочных, не вписавшихся в новый расчётливый век людей, подобное прочтение вызывает шок. А вообще-то шок от искусства — артшок — должен бы вызывать финал пьесы, в котором эти милые персонажи забывают верного Фирса в заколоченном доме.

Сергей Овчаров. Фильм «Сад».

Того Чехова, что знаком нам в транскрипции Станиславского — сентиментального, пошловатого и патетичного — никогда не существовало. Известно, что Антон Павлович был крайне раздосадован постановками своих пьес Московским Художественным Театром. «Вот хотя бы „Вишневый сад”, разве это мой „Вишневый сад”?... Все это не моё. Это серенькая, обывательская жизнь, но это нудное нытьё. Меня, то делают плаксой, то просто скучным писателем, а я написал несколько томов веселых рассказов. А критика рядит меня в какие-то плакальщицы!...». Вот ещё прямая речь Чехова: «Немирович и Алексеев (Станиславский — А.Э.) в моей пьесе видят положительно не то, что я написал, и я готов дать какое угодно слово, что оба они ни разу не прочли внимательно моей пьесы».

Современники вряд ли могли понять замыслы Чехова. Он писал пьесы для театра, которого ещё не существовало — для театра абсурда. Такого театра не было, но он родился с «Чайкой» и «Вишнёвым садом».

Абсурдность бытия выведена Чеховым не только в пьесах. В его прозе тоже сосуществуют буффонада и смерть, глубокий смысл и бессмыслица. Мир, созданный Чеховым, балансирует на грани исчезновения. В качестве примера можно хотя бы привести финалы некоторых рассказов. «Смерть чиновника»: «Придя машинально домой, не снимая вицмундира, он лег на диван и ... помер», «О бренности»: « ... он положил на блины самый жирный кусок семги, кильку и сардинку, потом уж, млея и задыхаясь, свернул оба блина в трубку, с чувством выпил рюмку водки, крякнул, раскрыл рот ... Но тут его хватил апоплексический удар», «Драма»: « ... схватил со стола тяжелое пресс-папье и, не помня себя, со всего размаху ударил им по голове Мурашкиной... Присяжные оправдали его».

Вот что пишет об «особом чеховском методе» в своём эссе «Антон Чехов» английский писатель и драматург Джон Пристли: «По существу, то, что он делает — это переворачивание традиционной „хорошо сделанной” пьесы вверх ногами, выворачивание ее наизнанку». То есть Пристли описывает «творческий метод» Чехова, заключающим в себе основные характеристики абсурда.

Абсурд — бессмыслица, нелепость. Это мир наоборот, наизнанку. В мире абсурда идёт сознательная игра с рациональным, то есть со стереотипными понятиями и представлениями. Но «рациональное» — не есть здравый смысл.

В создании театра абсурда Чехова считают предтечей Ионеско и Беккета.

Эжен Ионеско (1909-1994) драматург, член Французской академии.

В книге американской исследовательницы и писательницы Джойс Кэрол Оутс «На грани невозможного: трагические формы в литературе» рассматривается влияние драматургии Чехова: «Многое из того, что кажется ошеломляющим и авангардистским в последние театральные сезоны, было предвосхищено теорией и практикой Чехова». Автор пишет о том, что героями Чехова, так же как у Ионеско и Беккета, «обманчивая видимость предпочитается реальности. Человек охотно обманывает себя пустыми разговорами и воображаемым представлением о жизни...»

Сэмюэл Беккет (1906-1989), французский философ и писатель, романист, драматург, поэт и эссеист. Лауреат Нобелевской премии по литературе 1969.

Виктор Гульченко, автор многих работ о Чехове, в том числе «Чехов и Беккет», «Чехов и Ионеско» в обосновании использования абсурда как метода Чехова идёт дальше — к творчеству художника П. Брейгеля. Так настроение «Вишнёвого сада» он сопоставляет с его картинами «Под виселицей» и «Слепые» — никакие потрясения не могут заставить людей стряхнуть иллюзорные представления о жизни и о себе в этой жизни, никакие ушибы не надоумят усомниться в раз и навсегда усвоенных «знаниях».

Брейгель Питер Старший «Притча о слепых вождях слепых»

Альбер Камю сказал: «Будь мир прозрачен, не было бы искусства». Непрозрачность, непонятность вызывает к жизни иррациональное, в том числе страх перед этой непрозрачностью и, как следствие, отказ понимать происходящее. Люди вместо постижения реальности довольствуются стереотипными представлениями, чувствуют смутно, думают приблизительно. В результате — повседневная привычная жестокость. Аркадина в «Чайке» жестока к сыну, Тригорин жесток к Нине Заречной, Нина — будущая Аркадина — учится жестокости, начиная с самой себя. В «Вишнёвом саде» тонкая, трепетная Раневская жестока, и к людям, и к «саду». Никто не хочет видеть правды этой жестокости, все уходят от реальности.

Значение Чехова мне видится, прежде всего, в том, что на пороге ХХ века он указал на опасность всё большего отстранения человека от самого себя — из-за нарастающей «непрозрачности», необъяснённости всё более и более сложно устроенной жизни, из-за отрыва от природы, из-за нехватки осмысленного труда. Он обозначил симптомы, вызываемые этим отстранением — равнодушие и жестокость. И предложил схему лечения: упорный труд по созданию Сада на своей земле, активное участие в жизни, деятельное сострадание. Доктор Чехов и в литературе остался доктором. Единый и цельный чеховский мир восстановлен для меня в Мелихове.

Питейный домъ «Братья Скворцовы»

Когда Чеховы поселились в Мелихове, на три окрестных села не было школы, но активно функционировали три питейных дома каких-то братьев-лавочников. Чехов построил для сельчан школу, а в своей усадьбе прибил на дереве скворечню с этой надписью.

При всей фантастической занятости Чехов всегда находил время для веселья, особенно в обществе красивых женщин, любил пошутить, поозорничать. Одна из его шуток запечатлена на фото, хранящемся в усадьбе-музее. Две молодые представительницы московской богемы, гостившие в Мелихове, решили увековечиться на постановочной фотографии — в виде запечатления себя в ходе оживлённой беседы со знаменитым писателем. Техника фотографирования той поры требовала времени, поэтому все трое фигурантов застыли в «непринуждённых» позах общения. А в последний момент перед «вылетом птички» Чехов с чуть заметной насмешливой улыбочкой резко отодвинулся, вывернув тем самым сюжет фотографии наизнанку.

http://www.my-chekhov.ru/foto.shtml
Т. Щепкина-Куперник, Л. Яворская, А. Чехов. (1893)

Комментарии: 134, последний от 16/10/2019. © Copyright Эрде Анна ( rd4m@yandex.ru) Размещен: 17/11/2009, изменен: 17/11/2009. 21k. Статистика. Очерк: Историческая география в картинках и осколках Иллюстрации/приложения: 18 шт. Скачать FB2
Аннотация: Абсурдине Пептидовне посвящается

Эрде Анна : другие произведения.

Мелихово. Доктор Чехов. Артшок и артишоки