Эрде Анна : другие произведения.

  — Здесь, кажется, мы уже проходили. Так, теперь куда двинем? — Спросила Вера фальшиво-бодрым голосом.

   — Не волнуйся, выйдем, я в этом лесу каждую тропинку знаю — мы пацанами здесь все вдоль и поперек излазили. — В тон ей бодро ответил Сергей.

  Они с детьми вторую неделю жили на отдыхе у тетки Сергея. Несколько лет собирались в отпуск сюда, а потом ехали на море. На этот раз они всё же выбрались в деревню и не пожалели.

   На волне тихих семейных радостей супруги пошли сегодня в лес за грибами. И вот, попали в совершенно дурацкую ситуацию — не могли выйти из леса. Тропинки обрывались в самых неподходящих местах, узнаваемые полянки, пригорки неожиданно возникали на их пути совсем не там, где их предполагал обнаружить Сергей. Они кружили по лесу, а, между тем, уже смеркалось.

   — Что за дела? Этого оврага здесь раньше не было. — Сергей не смог скрыть растерянности.

   — Перестань меня пугать, Сережка! — Голос Веры предательски дрогнул. — Через этот овраг мы точно не перебирались. Может быть, теперь попробуем здесь ?

   — Хорошо, давай, рванем через овраг.

   — «Рванем!» Я на ногах едва держусь. — Проворчала Вера и пошла вслед за мужем.

  Выбравшись на противоположную сторону оврага, они сразу увидели широкую утоптанную тропу и, не сговариваясь, почти бегом направились по ней. Тропа влилась в наезженную проселочную дорогу. Тревожиться больше не имело смысла, и Сергей признался:

   — Знаешь, Вер, я ведь было струхнул.

  — Да ну? А держался таким бравым молодцом! — Вера уже могла улыбаться.

   Они были молоды — обоим слегка за тридцать, жизнерадостны, к тому же представляли собой на редкость красивую пару: миниатюрная, смуглая и темноглазая Вера и спортивного вида Сергей, с крупной головой, украшенной вьющимися светлыми волосами. Они уже долго шли по дороге, а ничего не менялось, лес не собирался редеть, напротив, он, будто, становился плотнее. Но так им могло показаться в темноте, уже всерьез сгустившейся.

  Противная тошнота вновь начала подбираться к Вериному горлу, но тут Сергей вскрикнул: «Смотри!» — между деревьями мигал огонек.

  Они были разочарованы, когда подошли ближе: это светилось окно одинокой лесной избушки, скорее всего, охотничьего домика. Конечно, это было лучше, чем ничего — им хотя бы покажут дорогу, но их главная тревога оставалась: дети будут беспокоиться, до вечера не дождавшись родителей из леса.

  Дверь в избушке оказалась запертой. Сергей покричал: «Эй, хозяева, откройте! Мы заблудились. Со мной женщина, она очень устала».

  Дверь с оглушительным скрежетом отворилась, и проеме показалась совершенно невероятная фигура. Это была худющая сгорбленная старуха, одетая в тряпье, со всклокоченными седыми волосами и с бородавкой на носу — классическая Баба- Яга, какой ее изображают в иллюстрациях к детским сказкам.

   — Явились, наконец, — прошамкала старуха.

  И тут же супруги обнаружили себя стоящими внутри избушки. Они не успели ни удивиться, ни вообще как-нибудь отреагировать, как старуха скрюченным пальцем указала на что-то в дальнем углу избы. Они оглянулись и не увидели ничего кроме кучи тряпья на полу.

   — До утра сошьёте лоскутное одеяло. Рисунок на бумаге, бумага на столе.

  Сделаете — выйдете из леса. Нет — пеняйте на себя, останетесь со мной. — И старуха направилась к двери.

  — Бабушка, постойте! Какое ещё одеяло? Вы спятили, что ли? Нам домой надо и немедленно! У нас дети, они там, наверное, паникуют, с ума сходят! — кричали Сергей и Вера, перебивая друг друга.

  Они кинулись было к выходу, но, почему-то у них не получилось сократить расстояние до двери. Старуха оглянулась, и, ужасающе улыбнувшись, сказала:

  — Утро — это, когда на моих ходиках во второй раз будет девять, — она указала на часы с кукушкой. Придурочная старуха уперла руки в бока и добавила:

  — Только не удумайте обидеть меня, сироту, понашивать всё сикось-накось! Чтоб полосочка к полосочке мне!

  Дверь опять заскрежетала и гулко захлопнулась.

   — Дурдом! Для полного счастья не хватало только чокнутой старухи. — Сергей пинал дверь, налегал плечом, с разбегу бил в неё всем корпусом — всё было бесполезно, дверь не шелохнулась.

   — Давай к окну! — Скомандовал муж.

  Он схватил табуретку и с силой швырнул ее в окошко. Оно даже не дрогнуло. Не сдалось окно ни тяжеленному чугунному утюгу, ни ухвату.

  — Что за чушь — у этой карги бронированные стекла?! — Сергей в ярости начал крушить ухватом всё вокруг.

  Но сокрушить ему ничего не удалось. Только он остановился, все вещи оказались на своих местах, причем в полной сохранности. Муж и жена стояли посреди избушки и в растерянности молчали. Вдруг в наступившей тишине раздалось громкое хриплое карканье. Они вздрогнули, одновременно посмотрели в сторону, откуда шёл звук, и увидели высунувшуюся из своего укрытия в часах механическую кукушку. Это было такое «ку-ку». Часы показывали девять вечера.

   — В нашем распоряжении двенадцать часов, — сказала женщина бесцветным голосом.

   — Что ты такое говоришь, Вера?! Неужели ты собираешься шить одеяло?!

   — У тебя есть другие предложения? — Она подошла к куче тряпья в углу.

   — Кто-то втягивает нас в свою идиотскую игру, вынуждает совершать бессмысленные действия. А ты собираешься идти у них на поводу!

   — Если для того, чтобы вернуться к детям, мне придется умываться кровью черного петуха или пить крокодильи слезы, я буду совершать эти бессмысленные действия. Проблема не в этом. Лоскутное шитье, насколько я знаю, непростое дело. Шить из лоскутков одеяло, не представляя себе, как это вообще делается, по-моему, можно и год, и два. А у нас только двенадцать часов.

  — Верка, опомнись! Это же полный бред!

   — Бред. Но у нас нет вариантов. Надо сшить лоскутное одеяло за двенадцать часов — это всё, что мы в данный момент можем предпринять. Уже за одиннадцать часов, пятьдесят пять минут.

  Вера решительно разгребала тряпки, вытягивала из кучи лоскуты, раскладывала в разные стопки. Потом она подошла к столу, взяла в руки сложенный лист бумаги, развернула и стала с интересом его рассматривать.

  — Не представляю, каким образом можно получить эти квадраты. Сереж, посмотри, ты же изучал... как её... планиметрию, кажется.

  — Да, изучал. Чтобы шить лоскутное одеяло! Ночью! В лесу!

  — Хватит, Сережа! В конце концов, я прошу тебя. Пусть это глупо, но — помоги. Одной мне не справиться.

  Потом они крутили лоскутки по всем осям, выстригали бесконечное количество квадратиков и треугольничков, но нужный рисунок не складывался.

  Лишь после того, как они уловили алгоритм составления квадратов, дело пошло. Муж кроил лоскуты, жена сшивала их на столетней швейной машинке фирмы «Зингер». Одеяло должно было состоять из восьмидесяти квадратов, они собирались в десять блоков. На изготовление первого квадрата ушло около получаса, второго — уже минут двадцать, на следующие уходило минут по десять. Они работали ожесточенно, споро. Кукушка прокаркала полночь.

  В печи сам собой вспыхнул огонь, и занялись лежавшие в ней поленья.

  Теперь Сергей мог набирать в печи горячих углей для утюга и разглаживать ткань. Это ускорило дело.

  Вера, вроде бы, успокоилась за работой. Она складывала, стачивала, прошивала лоскуты и думала только о том, что делала в данный момент. Сергею было сложнее, он уже подсчитал, что только на изготовление квадратов уйдёт больше суток. А, ведь надо было еще сшить их между собой, пристрочить к основе и еще простегать готовое одеяло по всем контурам. Двое суток работы, не меньше, и то при условии, что они вообще не будут спать. Сергей не решался сказать об этом жене.

  Когда прокаркало четыре часа, он сказал:

   — Все, шабаш. Надо устроить перекур.

  Вера охотно встала из-за стола и стала ходить по избе, разминая одеревеневшее тело.

   —Эй, хозяйка, отконвоируйте на оправку! — Крикнул Сережа в направлении двери.

  Тут же посреди избы звякнуло старое гнутое ведро.

  Выполнив свою функцию, ведро прощально звякнуло и исчезло.

  — Фантастический сервис! — Усмехнулся Сергей. — Может быть, нам и кофею-с подадут для повышения производительности?

  Тотчас на подоконнике, единственном месте, не заваленном лоскутами, появились две побитые эмалированные кружки. Изба наполнилась ароматом кофе, который, как ни странно, оказался первоклассным. Хотя чего уж тут было странности искать.

   — Вер, давай полностью закончим те два блока, на которые мы уже заготовили квадратов, и пришьем к основе.

  — Зачем?

  — Чтобы было, что показать старухе на промежуточном, так сказать, этапе.

  — Ты намекаешь на то, что мы не успеем закончить работу до «девятки»?

  — Успеем или не успеем, но надо знать, какие именно идиотские проблемы могут возникнуть на всех идиотских технологических стадиях этого идиотского процесса.

  — Логично. — Вера готова была действовать, действовать и действовать.

  Так они и поступили, и, когда каркало пять, два блока были пришиты к основе. Они разложили незаконченное одеяло на полу и, вращая затекшими шеями и руками, рассматривали свою работу.

  И тут квадраты первого блока потеряли четкие контуры, пошли волны, потом стало проявляться изображение. Супруги потрясенно вглядывались в него сквозь рябь и мелькание. Вот их старший сын идет зимой в школу, он поскальзывается, падает, хватается за ногу, корчится от боли.

  Щелк! Будто обрывается пленка, и — новый кадр. Сергей обувается в прихожей их квартиры, судя по всему, он собирается уходить, а Вера с некрасивым лицом выкрикивает в его сторону что-то неразборчивое. Затем Верины слова стали слышны отчетливо: «Чтоб ты себе ноги там переломал!». Изображение пропадает. Блок девственно бел, никаких квадратов.

   — Это про то, что из-за меня Петя ногу сломал? Но, я же, на самом деле, не желала тебе вреда, просто не хотела, чтобы ты уходил. Я подозревала тогда, что у тебя что-то с Ленкой Селиверстовой.

  Они увидели, что на белом фоне стали проявляться слабые контуры квадратов.

   — С кем? С Ленкой? Нет, ну ты даешь! Как тебе, матери моих детей, в голову могло такое прийти?!

  Контуры исчезли.

  Сергей потер лоб. Похоже, с этим детектором лжи не открутишься.

   — Прости, Веруня, был грех. Да ведь это когда было? Сто лет назад. Я теперь и не представляю, зачем мне это было надо. Она никогда мне особенно не нравилась. Ты же прекрасно знаешь, Вера — кроме тебя мне никто не нужен. Семья — для меня всё.

  Контуры проявились, на этот раз четче.

  — Пойми, Верочка...

   — Знаешь, в этом есть и моя вина. — Неожиданно спокойным голосом перебила его жена. — Меня в тот период всё в тебе раздражало. Я старалась сдерживаться, да не всегда получалось. Думаю, тебе просто хотелось сбежать, все равно куда, лишь бы подальше от пороховой бочки.

  Квадраты восстановились.

  Они переглянулись — до этого, не отрываясь, супруги смотрели на одеяло.

  — Это семейная психотерапия такая? — Сергей ошеломленно смотрел то на жену, то на одеяло. — Интересно, в других блоках что-то в этом же роде?

  Как бы в ответ на его вопрос, по второму готовому блоку пошли волны; заискрилось, затрещало.

   — Появилась фигура сидящей женщины в белом халате. «Скорее всего, это врач», — одновременно подумали супруги. Потом в кадре появилась Вера, она взяла из рук докторши листок бумаги, справку, вроде.

   — Я знаю, о чём тут, — громко сказала Вера. — Это направление на аборт.

  Прижимая руки к груди и глядя при этом, почему-то, на печь, она начала торопливо объяснять неведомо кому:

   — Да, я знаю, это ужасно. Но Петька тогда был еще совсем маленький, все время болел, я с ним по больницам моталась. А Сережин отдел тогда сократили, он пытался заработать хоть что-нибудь, дома не бывал целыми днями, приходил чуть живой. Помочь мне было некому, а Петька кашлял ночи напролет, его надо было лечить. Мы хотели второго ребенка, правда, потом-то мы его родили — Лидочку потом родили. А тогда — безденежье...

   — Прекрати, Вера! Перед кем ты оправдываешься? Да, мы не ангелы. Но кто это тут смеет нас судить? Уж не те ли, которые угрожают, что наши дети останутся сиротами, если мы не успеем сшить какое-то вшивое одеяло?! Кино они ещё будут показывать!

   — Пойдём, Сережа, шить дальше. Всё равно нам ничего больше не остается. Там еще восемь блоков — восемь наших косяков.

   — Нет смысла, Вера. Всё равно мы не успеем закончить работу до девяти утра. Два блока мы сшили за пять часов. Допустим, мы уже поднаторели, и за оставшиеся четыре часа сошьем ещё два, ну даже три — в любом случае и половины работы не сделаем. Нам задали заведомо нерешаемую задачку, Вера. Надо придумать что-то другое.

  — Например? — Вера сникла.

  — Можно попробовать вступить со старухой в переговоры. Не зверь же она? Вот, даже кофе нам дала. Кстати, уважаемая, — Сергей пощёлкал пальцами в воздухе, — нельзя ли ещё по чашечке?

  В ту же секунду знакомые битые кружки с ароматным кофе с легким стуком появились на подоконнике.

   Сергей почти с наслаждением потягивал кофе, и ему стало казаться, что всё, что с ними происходит — не всерьёз.

   С Верой дело обстояло хуже. Она сжалась всем телом — отчаяние захватывало ее.

  — Знаешь, Верунь, у меня назревает раздвоение личности, — Сергей пытался расшевелить жену. — Я привык доверять моим органом чувств. И сейчас они все дружно, согласованно — зрением, слухом, осязанием, обонянием, вкусом — сообщает мне, что всё, что с нами происходит, происходит на самом деле. Но также, я привык доверять своему жизненному опыту и своим знаниям о мире, и знаю, что этого, — он обвел рукой избу, — не может быть, потому что не может быть никогда.

   — А я всегда подозревала, что есть что-то параллельное той нашей жизни. И перпендикулярное есть, — говоря это, Вера смотрела в пол перед собой. Наличие параллелей и перпендикуляров сейчас особого энтузиазма у нее, похоже, не вызывало.

   — Ну, раз ты уже в математических категориях можешь рассуждать, — не сдавался Сергей в своих попытках взбодрить жену, — давай решать — вызываем старуху на переговоры или что-то другое будем придумывать.

   — Зови. — Не поднимая глаз от пола тихо ответила Вера.

   — Бабушка, нам необходимо с вами поговорить. Не могли бы вы зайти к нам? Мы постараемся не занять у вас много времени. — Подчеркнуто вежливо, чуть ли подхалимски не приседая, проговорил Сергей, обращаясь к двери.

  Несколько долгих минут ничего не происходило, затем дверь заскрежетала и пропустила в избушку ребенка, мальчишку лет десяти. Он был чумаз, лохмат, оборван и бос, в руке держал маленький блестящий топорик.

   — Чего надо? — Ребенок с любопытством рассматривал их, шмыгая носом.

   — Мальчик..., — Сергей осекся: мальчишка смотрел на него совсем недетскими глазами. — Молодой человек, не могли бы вы пригласить бабушку или кого-то из взрослых? Мы должны с ними кое-что обсудить.

   — Если вы, энта, насчет отсрочки, так до следующей девятки по пальцу с носа.

   — Не понял. С какого носа? По какому пальцу?

   — По обнокновенному пальцу — с руки. От кажного.

   — Вы хотите сказать, что за двенадцать часов отсрочки мы должны вам отдать пальцы со своих рук?

   — Тока по одному пальцу. Пока.

  — Как это отдать?

   — Обнокновенно. — И мальчик помахал топориком.

   — Господи! — Выдохнула Вера.

   — Не выражаться! Выражаться они тута будут! — Завизжал мальчик, который уже совсем не походил на мальчика. — Так, энта, будете брать отсрочку, или как? — Он опять легонько помахал топориком.

  — Будем. — Глухо сказала Вера.

   — Нет, подождите, подождите. Нам надо сначала посовещаться с женой — серьезный вопрос, всё-таки. Не могли бы вы зайти несколько позже? — Впервые за последние сутки Сергей испытывал настоящий, жуткий страх.

   — Думать они будут! Думальщики! Думайте, только не сильно долго, а то я тоже чего-нибудь удумаю, — И страшноватый мальчик ушел.

  Сергей бросился к жене, прижал её к себе.

   — Вера, Верочка, успокойся. Я не дам тебя в обиду. Ты должна мне верить. Мы решим эту задачку.

   — Если мы дадим им отру... если согласимся на их условия, тогда ничего не сможем делать вообще. — Вера едва могла говорить.

  — Как бы мы ни горбатились, чтобы от себя ни отрезали, они все равно могут не принять нашу работу. Помнишь «полосочку к полосочке»? — Говорил Сергей, прижимая к себе жену.

   — Изображение было неважное — я о видеофильме на одеяле говорю. Это, наверное, из-за того что мы неаккуратно всё сделали, «сикось-накось». — Согласилась жена. Сергей чувствовал, что она дрожит всем телом.

  — Нам необходимо собраться, Верочка. Давай постараемся понять суть того, что происходит. Помнишь, ты говорила о перпендикуляре? Вопрос надо ставить перпендикулярно этой гнусной реальности. Только — нас слушают.

   Он перевернул лист бумаги со схемой орнамента и стал писать, прикрывая написанное рукой.

  »Лоскутное одеяло — это образ? Дескать, лоскутное, а всё же одеяло. Вроде того, что это всё, чем мы можем от них укрыться. Получается — нечем. Так, что ли?» — Это Сергей.

   «Тут есть одно важное слово — основа — то, на чем всё держится. Мы пришиваем все наши ошибки к какой-то основе. Может тут что-то поискать?» — Вера.

  — Умница! — вслух сказал Сергей. — Давай думать дальше. Ведь это можно рассматривать не только как основу, но и как изнанку.

  Он быстро шагнул к одеялу и перевернул его оборотной стороной наверх. В том углу, где с лицевой стороны ими уже были пришиты блоки с квадратами, они увидели себя в этой избе сейчас. Это была часть большой панели, на которой они демонстрировались в режиме онлайн.

  — Ну, гады! Это же шоу «За стеклом», и, кажется, пожизненное. Это что, развлекуха такая? Или это... интерактивное одеяло? Может быть, им мало того, что бы мы жили у них под колпаком, так эти сволочи еще хотят вмешиваться в нашу жизнь?! И чтобы мы своими руками смастерили для них монитор при этом?!

   — Похоже, мы давно мастерим этот монитор.

   Вера молча свернула одеяло, неспешно подошла к печи и затолкала его в топку. Языки пламени с готовностью охватили его.

   Дверь тихонько скрипнула и приоткрылась. Они вышли из избушки. Уже совсем рассвело. Никого не было снаружи. Шумело недальнее шоссе. Странно все-таки: если в такую рань, когда движение на шоссе не могло быть напряженным, а звуки оттуда так отчетливо доносились, почему же они ничего не слышали вчера?