Закат расплескался в потресканном воздухе сентября.
Не отвечай, пожалуйста, промолчи.
Городу пустили ветер. Он мчится по улицам, выворачивая их наизнанку, и они дрожащей агонизирующей громадой пятнистых асимметрий подступают к закрытым окнам и вваливаются в открытые. Мы вместе. Но у нас скрещивающиеся взгляды. Но ты не знаешь, где я, а я не знаю, с кем ты. Ты смотришь на рваные контуры рам в доме напротив - и тянешься, чтобы разорвать нашу. Комната громко вздрагивает и жадно затягивается вечерними улицами. Мы оба вздыхаем - почему-то одинаково протяжно.
Созвучие.
Ветер слишком сильный, он раскидывает улицы, опрокидывает их в витрины. Витрины окачены улицами, а улицы заляпаны тенями, умолкают, меркнут, размываются в драпировке теней. Все поделено черной колышущейся линией электропередач - кусок плохо оштукатуренного неба в числителе, ты и я в знаменателе. Небо в числителе, тени, ветер, витрины, улицы в знаменателе. Какая чудовищно неправильная дробь!
Ты затягиваешься, я выпускаю дым. Он растекается в закате, свивается колечками, распадается на полосы, разрисовывает прямоугольник окна, растет, бледнеет, потом на секунду запинается, захлебывается, заходится в приступе - и становится ветром. Ты прищуриваешься, я улыбаюсь уголками рта. Опять затяжка.
Содействие.
Сумерки шагают по этажам дома напротив, и избитые закатом окна в кровоподтеках облаков поднимаются все выше и выше. Улицы обмакнули в осень, но они вырвались, выскользнули ветром и машинами, и бегут, изнывая от одышки, на ходу напяливая на себя вечер.
Ты роняешь мой взгляд. Ты думаешь о том, что сейчас она пройдет по улице, возведенная в степень окнами и витринами, и ветер исхлещет ее тень тенями испещренных осенью тополей. Ты жалеешь, что пришел. А пришел, потому что знал, что я не стану тебя жалеть.
Сожаление.
Город истекает солнцем. Закатный свет капает из окна. Улицы разворованы квадратами окон. Их вышвыривают обратно только с задергиванием штор, когда рамы прикусывают ветер. В каждой трещинке сентябрьского воздуха уже чувствуется вся безысходность осеннего зияния. Ветер рвет в клочья чьи-то разговоры, мешая их с машинными гудками.
Улицы простеганы окнами. Она идет по листьям, тротуарам, витринам и окнам, с двумя ветряными прочерками локонов на лице, и думает, как безумно она устала. От непрекращающегося тока, от напряжения, от отрицательно заряженной частицы "ни" и положительно заряженной "на" - ведь ты уходишь только чтобы никогда не вернуться, а возвращаешься только навсегда. А я устала быть всем, кроме нее. И мы все знаем, что ты вернешься и уйдешь, и будешь думать о ней, сидя напротив меня.
Сознание.
Закат высыхает, сворачивается в поцарапанном воздухе сентября. Вечер переписывает начерно черновик сумерек. Еще совсем немного - и город щелчками щеколд и выключателей просеется сквозь звездное небо. Звезды в числителе, окна в знаменателе. И тогда - знаешь, что я сделаю тогда? Я раскрошу, раздроблю на эти окна и звезды все свои глупые надежды. Я просто решусь опять спросить:
- Так... какие ты любишь глаза?
Взмахом ресниц ты стряхнешь с себя мой взгляд и невпопад ответишь:
- Я люблю одни.
Ее тень растает где-то в застегнутых на все щеколды комнатах. А в окнах и звездах всю длинную и невыносимо осеннюю ночь будет светиться крошечными осколками