Аннотация к разделу: Круг чтенияВладимир ЕмельяновЕСТЬ ПРОРОКИ В РОДНОМ ОТЕЧЕСТВЕ 'Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда!..' Удивительно, но эти слова, сказанные о сущности истинной литературы почти в начале двадцатого столетья, несомненно, справедливы и для нашего смутного времени. Среди слепящих глаза книжных завалов и развалов нелегко отличить поделки 'глупого милорда' от гоголевских прозрений и 'понести их с базара' туда, куда следует… Я далек от мысли о том, что все выходящие ныне цыганисто принаряженные тома, расположившиеся на полках рядом с историями о зубастых барабашках, непобедимых терминаторах, добрых киллерах, прозревших проститутках являются такими же вредоносными отходами человеческой деятельности, как вышеперечисленная продукция… И все же, большая ее часть не готова служить даже тем самым 'сором', из которого может проклюнуться нечто полезное и талантливое. Тем более поразителен на фоне всеобщего упадка и деградации факт выхода сборника повестей и рассказов Валерия Болтышева 'Город М'. Рискну сразу же объявить эту книгу самым ярким явлением русской прозы последнего десятилетия. Разумеется, я имею в виду лишь художественную литературу, к которой не причисляю заидеологизированную беллетристику перестроечных коньюктурщиков. Они, если присмотреться повнимательнее, есть ни что иное как перекрасившиеся коньюктурщики соцреализма. В книгу включены повести 'Тихий Дол', 'Город М' и некоторые рассказы писателя. Тем читателям, которых прежде всего волнует вопрос - о чем эти произведения, можно порекомендовать начать сразу с послесловия, написанного талантливым критиком Виктором Чулковым. Он очень четко определяет, что в повести 'Тихий Дол' сходятся 'два противостоящих друг другу, противоборст-вующих на протяжении человеческой истории начала - божес-кое и дьявольское, духовно-возвышенное и пошло-театральное, принимающее мир в его богосотворенности и разрушающее его божественную основу...'. И главный герой этого произведения Юрий Петрович Щеглов, попытавшийся взять на себя роль нового мессии, проигрывает схватку с бесом-искусителем - стариком Селивановым. Теперь о городе М.: 'Раскрученная от конца до начала, фабула повести выглядит так. Иисус не был распят на кресте, а посажен в подвал Домоуправления, где Егорушка Стуков эксплуатирует одну из его способностей - воскрешать мертвых. Цель очевидна - бесконечно продлевать свое и своих приближенных земное существование, бесконечно долго стоять у кормила власти…' И становится ясно: эти две повести логично дополняют друг друга, как мифы о первом и втором пришествии… Автор как бы спрашивает нас: а что было бы, если бы Иисус не был распят… И сам же отвечает словами 'щекотурщика', но не утвердительно, а новым вопросом: 'Его-рку можем показать, если хочете. Ну то есть - старого. Старого Егорку. Старого хочете?' Это болтышевский вариант размыш-лений одного из героев Достоевского о вечности: 'А что, если и там - банька с пауками?' Между двумя этими фантасмагорическими повестями, разде-ленными (или соединенными) циклом вполне реалистических, но органически дополняющих книгу рассказов, просматрива-ется логическая связь. Когда-то, лет пятнадцать тому назад, рецензируя одну из первых книжек Болтышева, я завил, что у него романное мышление. И вот подтверждение: новая книга писателя читается не как сборник разновременных и разно-стильных произведений, а полноценный роман о мире, создан-ном В. Болтышевым и населенном его собственными героями. И ко многим его определениям: фантасмагория, интеллектуаль-ная проза, фарс и тому подобным, я добавил бы еще одно: роман-пророчество… Мне довелось читать 'Город М' задолго до его опубликова-ния и до пресловутого августовского путча. И я был поражен через несколько лет, видя в прямых телевизионных репортажах картинки будто бы поставленные по сценарию Болтышева: 'Когда он решил открыть глаза, все было, как тому следовало. Рядом стоял Волк, держа в руке автомат. Четверо вокруг ведра пялились по-прежнему тупо и в никуда. А возле танка раскачивались два однонога. Один пил, запро-кинув чайник над маленькой головой. Другой, щурясь сквозь папиросный дым, мочился на танк…' Это лишь один эпизод. А сколько других сбылось и не дай Бог еще сбудется! Мне думается, Валерий Болтышев достиг того уровня мастер-ства, о котором можно говорить, как о новом явлении в литера-туре. Может быть, поэтому так непросто пробивались к читателю все книги Болтышева. Впрочем, так случалось со многими новаторами, даже такими заметными, как, например, Евгений Замятин, автор нашумевшего романа 'Мы'. Правда, сегодня я намерен упомянуть его в своей статье не как выдающегося экспериментатора, а как видного теоретика литературы, кото-рый заявлял еще в 1922 году, что в искусстве есть всего лишь три школы - и нет никаких других. Он даже попытался вывести своеобразную формулу для иллюстрации своего постулата: +, - , - -. 'Утверждение, отрицание и синтез - отрицание отрицания. Силлогизм замкнут, круг завершен. Над ним возникает новый - и все тот