29 июня 1174 года, в ночь после праздника св. Петра и Павла, в своем селе Боголюбове под Владимиром был зарублен заговорщиками великий князь суздальский Андрей Юрьевич Боголюбский. Князь не смог отбиться от убийц, поскольку непобедимый меч его, носимый некогда самим святым Борисом, был унесен изменившим ему ключником.
Заговорщики из числа его старшей дружины бросили тело своего князя непогребенным; сами же вместе со слугами и городской чернью бросились грабить имущество Андрея и пить вино из медуницы. Лишь два дня спустя тело великого князя было отпето, и с плачем понесено во Владимир.
Владимирцы, устрашаемые заговорщиками, высыпали на улицы, сами не ведая, что сотворят. Однако, увидев поднятый великокняжеский стяг, который несли пред гробом, и услышав пение многих священников, они с рыданием опустились на колени; после же положили тело Андрея во Владимирском соборе рядом с телом любимого сына его — Глеба, скончавшегося девятью днями прежде отца своего.
Бунт, вскипевший было в городе и пригородах после известия об Андреевой смерти, утих сам собой и мятежное настроение уступило место растерянности и скорби.
"Андрей, Андрей! Как же случилось, что отнял тебя у нас Бог? Были мы точно птенцы под крылом твоим, нынче же осиротели! Роптали мы, неразумные, на власть твою, нынче же гибнем от безвластия," — восклицали владимирцы.
* * *
Весть о смерти Андрея Боголюбского раскатилась по Руси подобно удару набатного колокола. Гибель значительнейшего и сильнейшего на Руси князя, влиявшего на дела киевские и новгородские, означала неминуемую перестановку всех русских сил.
Словно неохватный дуб, Андрей, рухнув, увлек за собой и множество соседних деревьев. На юге Руси немедленно началась усобица, приведшая к тому, что Ярослав Изяславич выбыл из Киева в свой Луцк, в Киев же вернулся сестричич Святослав Всеволодович, урядившись о том с Ростиславичами и передав Чернигов Олегу Святославичу Новгород Северскому.
Тем временем, съехавшись во Владимире, ростовские, суздальские и переяславльские бояре размышляли, кого призвать к себе на княжение. С одной стороны, наследники были очевидны: либо младшие братья Андрея — Всеволод и Михалко по лествичному порядку восхождения, либо сын его Юрий. Однако самовластные ростовцы и суздальцы желали иного.
Вече собралось у Золотых Ворот, спорило, шумело.
— Коли призовем Юрия, станет он мстить нам за смерть отца. Уж больно нравом крутехонек. Никому не поздоровится: ни правому, ни виноватому... С Всеволодом и Михалкой опять не ладно выйдет: будут владеть нами во воле своей, — рассуждала рыжая борода.
— Так мы ж им крест целовали... — косясь на купола, пугливо вставила русая бородка.
Крякают владимирцы, чешут в затылках: ишь ты, а ведь и верно целовали.
— Оно, может, и целовали, да только когда это было — при отце Андреевом — Юрии Долгоруком... - степенно говорит черная с проседью борода. - Опять же, как смута поднялась, сами же братьев, по Андрееву приказу, в Грецию изгнали, к Мануилу-императору... Помню, сажаем их в повозки, а Всеволод — годков восемь ему было — эдак гневно на меня глазенками сверкает. Чисто волчонок... Да только дитя и есть дитя — сверкает, а сам к матери своей, гречанке, жмется...
— Нет, братья, как хотите, только надо нам приискать кого еще. Земля наша обильна — к нам всякий князь пойдет, — заключает рыжая борода.
— А ты молчи, снохач! Ишь ты приискать: пригласим Юрия! — встряла задиристая бородка клинышком.
— Ты это мне: “снохач”? Ах ты, пес!.. Бейте его, братья!
Вокруг дерущихся бояр, растаскивая их, засуетились слуги; а толпа уж снова шумела: "Михалка! Всеволода! Юрия!" Во всех концах площади затевались потасовки, вскипали горячие, истинно русские споры. Противники били себя кулаками в грудь, ярись, божились, расплевывались — и вместо того, чтобы распутать узел, лишь затягивали его.
И — как часто бывает в споре — когда все зашли в тупик, решение пришло со стороны. Случились во Владимире рязанские бояре Дедилец и Борис, которые стали подучивать бояр:
"Взаправду ли выгоды своей не зрите али нечистый вам глаза пеплом засыпал? Сами промышляйте: соседи у вас князья муромские и рязанские. Опасаться надобно, чтоб не пришли они на вас ратью. Надобно вам отдаться кому-то из них. Пошлите же к рязанскому князю Глебу и скажите: "Хотим Ростиславичей - Мстислава и Ярополка, твоих шурьев".
Князья Мстислав и Ярополк были детьми покойного Ростислава, старшего сына Юрия Долгорукого, и приходились Андрею Боголюбскому племенниками. Задумались суздальцы и ростовцы, смекая, что к чему. Вновь чесали затылки, сдвигая шапки на лоб.
— Оно, конечно: Ростиславичи — хорошие князья... Не льстивые, не крамольные, с юности в походах половецких. Да только уж больно молоды, старшему едва пятнадцать минуло. Как бы оно не того...
— Что ж из того, что молоды? — настаивали Дедилец и Борис. — Лошадь-то на торгу тоже, чай, не дряхлую берете. Опять же и с Глебом Рязанским породнитесь, и молодые князья будут по вашей воле жить.
Это-то последнее соображение и решило дело. Ростовские и суздальские бояре, не имевшие власти при решительном Андрее Боголюбском, теперь с жадностью ухватились за молодых князей, надеясь, что при них смогут творить всё по своему хотению.
* * *
Послы от северной дружины отправились сначала в Рязань к князю Глебу, а затем в Чернигов - к молодым Ростиславичам. Там же в Чернигове в то время находились и их дядья — Михалко со Всеволодом. Все четверо оказались в Чернигове после поражения Андреевой рати под Вышгородом и не смели возвратиться в прежние свои волости в Поросьи.
Послы от северной дружины сказали Ростиславичам: "Ваш отец добр был, когда жил у нас; поезжайте к нам княжить, а других не хотим". Говоря о других, они, разумеется, имели в виду Всеволода и Михалка.
— Помоги Бог дружине, что не забывает любви отца нашего, — отвечали Ростиславичи. — Да только не пойдем без дядей. Либо добро, либо лихо всем нам; пойдем все четверо: Юрьевичей двое да Ростиславичей двое.
Такое решение принято было, разумеется, при участии черниговского князя, желавшего с помощью облагодетельствованных им Юрьевичей влиять на развитие событий в северной Руси.
Старшинство из всех четырех князей отдано было Михалку — мужественному и храброму сыну Юрия Долгорукого. Перед отъездом молодые князья целовали крест из рук черниговского епископа.
Михалко и его племянник Ярополк поехали вперед, Всеволод же с Мстиславом остались пока в Чернигове. Когда князья приехали в Москву, здесь их уже дожидались ростовские бояре. Увидев, что вместе с Ярополком приехал и Михалко, которого они не звали, бояре рассердились и послали сказать Ярополку: "Ступай с нами", а Михалку сказали: "Подожди немного на Москве". Разумеется, это означало: "Ступай куда знаешь".
Склонившись на уговоры бояр, Ярополк тайком оставил дядю и поехал к Переяславлю, где его ожидала вся северная дружина.
Узнав, что Ростиславич отправился один по ростовской дороге, Михалко понял, что племянник изменил ему. Не желая ни преследовать Ярополка, ни ждать на Москве, Михалко сказал:
"Поеду во Владимир. Напомню владимирцам о крестоцеловании".
И, не мешкая, решительный Михалко отправился во Владимир, стоявший без дружины, поскольку вся владимирская дружина отбыла по зову ростовцев в Переяславль.
Во Владимире Михалко был приветливо встречен посадскими людьми, сказавшими ему:
"Не забыли мы, кому крест целовали. Хотим тебя князем. Если сядет князь в Ростове, будет нам притеснение. Доныне мнят нас ростовцы младшим своим пригородом".
"Пока жив, буду при вас, как и брат мой Андрей", — обещал владимирцам растроганный Михалко.
ОСАДА ВЛАДИМИРА
Тем временем в Переяславле-Залесском все северные дружины целовали крест на верность Ярополку, после чего отправились с ним к Владимиру изгонять оттуда Михалко. Силы были неравны — полки ростовские усилились полками муромскими и рязанскими, во Владимире же никого не осталось, кроме простых людей и посадских. Однако, несмотря на это владимирцы не выдали Михалко, а, затворившись в городе, стали отбивать все приступы.
К такой отважной обороне их принудила явная вражда старого города — Ростова, который не мог простить своему бывшему пригороду возвышения при Андрее Боголюбском.
"Пожжем Владимир или пошлем туда посадника: то наши холопы каменщики. Не бывать тому, чтобы старый город подчинялся младшему, а младший держал у себя княжий стол", — говорили ростовские бояре.
Семь недель владимирцы отбивались от осаждающих, не понимавших, как простые посадские могут столь успешно стоять против дружины.
"Ишь ты, крепко засели, - говорили осаждающие. - Ну да ничего - не взяли приступом, возьмем голодом".
В городе, и правда, подходили к концу все запасы. Вскоре голод стал таким непереносимым, что владимирцы вынуждены были сказать Михалку: "Делать нечего: мирись либо промышляй о себе".
Михалко же отвечал: “Будь так: не погибать же вам для меня”.
Договорившись с Ростиславичами, Михалко выехал из Владимира и, с плачем провожаемый жителями, вернулся в Чернигов. Владимирцы же заставили Ростиславичей целовать крест, что они не сделают городу зла, и, открыв ворота, впустили их.
В Богородичной церкви заключен был окончательный договор, по которому в городе оставался княжить младший Ростиславич — Ярополк, а в Ростове старший — Мстислав. Так мужество владимирцев сделало неполным торжество ростовцев: хотя старший стол и поставлен был у них, зато ненавистный им пригород, Владимир, получил своего князя, а не посадника.
* * *
Однако равновесие, установившееся в Северной Руси, оказалось непрочным. Объяснялось это несамостоятельностью Ростиславичей, за которых все решения принимал рязанский князь Глеб. Кроме того, собственные дружины Ростиславичей, набранные в Южной Руси, вели себя на севере словно на завоеванной земле.
"Князь наш Ярополк грабит нас хуже жидовина. Разве по-божески это?" — удивлялись владимирцы. Другие же отвечали:
"Не тех князей мы взяли себе, братья. Князья с юга все такие. Сегодня сидит он в Новгороде-Северском, завтра по смерти дяди будет в Чернигове, да и там долго не задержится — сядет в Киеве. Сын же его будет уж в Турове сидеть или на Волыни, а, глядишь, и в Новгород Великий занесет его. Где ж им о волостях заботиться — тут бы лишь старшинство свое в роде утвердить."
"То князья, а что ж дружины? Рыщут по городу точно половцы: прибирают все, что не увидят".
"Сам смекай, паря. Дружина всюду идет за князем — куда он, туда и она. Нет у нее ни земель, ни домов. Что еще дружиннику делать? Сегодня он здесь — завтра в ином граде. Куда ни глянь — всюду для него чужбина, вот и грабит точно на чужбине".
С каждым новым днем Владимир подвергался все большему разорению. Наученный князем Глебом, Ярополк отобрал ключи от ризницы и взял из церкви Владимирской богородицы все золото и серебро. Даже главную святыню Владимирскую - чудотворную икону, писанную по преданию евангелистом Лукой, отправил в Рязань к князю Глебу.
Разорение святынь окончательно подорвало во владимирцах доверие к Ярополку. Собравшись, горожане стали говорить: "Точно не в своей волости он княжит, не хочет долго сидеть у нас... Грабит уж не только волость, но и церкви. Промышляйте, братья!"
"Попросим у Ростова заступы", — предлагали одни.
"Уж лучше у Иуды веревку попроси. Давно ли хотели ростовцы сжечь наши дома?" — отвечали другие.
Наконец владимирцы решились действовать собственными силами и, сговорившись с Переяславлем — таким же молодым угнетаемым городом — послали в Чернигов к Михалку сказать ему:
"Ты старший между братьями: приходи к нам во Владимир; если ростовцы и суздальцы задумают что-нибудь на нас за тебя, то будем управляться с ними как Бог даст и святая Богородица".
Откликнувшись на зов, Михаил с братом Всеволодом и с Владимиром Святославичем, сыном черниговского князя, выступил на север. Отъехав от Чернигова всего одиннадцать верст, Михалко сильно занемог и на носилках был привезен в Москву, где к нему примкнул изгнанный из Новгорода сын Андрея Боголюбского Юрий с отрядом владимирцев.
* * *
Сын Боголюбского Юрий Андреевич — уникальная фигура даже для средневековой истории. Самые яркие краски слишком тусклы для него. Этот неудачливый, но удивительно беспокойный князь в своем роде наш отечественный "витязь перекати-поле". Будучи посажен отцом в Новгороде, он не усидел там и после смерти Андрея Боголюбского с рвением, достойным своего деда Юрия Долгорукого, вмешался в борьбу за северные земли. Не преуспев в этой борьбе, он вынужден был бежать, спасаясь от преследования Всеволодова, и длительное время скрывался на Северном Кавказе у половцев.
В 1185 году мы видим его уже в Грузии первым мужем прославленной грузинами царицы Тамары. Однако и здесь Юрий не смог ужиться, видимо из-за того, что по примеру отцов и дедов своих искал истинной власти, не смиряясь со вторыми ролями. Уже через два с половиной года грузинские вельможи выдвигают против Юрия ряд обвинений и признают брак недействительным.
Взбешенный неудачей Юрий бежит в Константинополь за поддержкой, и в 1191 году снова появляется в Грузии с большим наемным отрядом. Здесь удача первое время улыбается ему, и на его сторону переходит ряд крупных феодалов, недовольных Тамарой. Однако в решающем сражении Юрий терпит поражение и попадает в плен к своей жене. Подобные неудачи, особенно неудачи в решающий момент, очень в духе Юрия и преследуют его всю жизнь.
Вскоре Тамара отпускает своего ставшего неопасным супруга, но это великодушие — истинное или мнимое — уже не может спасти гордого сына Андрея Боголюбского. Не проходит и года, как Юрий умирает, то ли тайно отравленный, то ли просто не переживший крушения своих надежд.
Но это всё будет еще впереди — пока же Юрий, не растерявший еще своей владимирской дружины, выступает на стороне князя Михалки против Ростиславичей.
* * *
Узнав, что Михалко с братом Всеволодом и союзниками уже в Москве, Ярополк решился выйти против него с войском, стремясь не пустить его во Владимир. В свою очередь Юрьевичи собрались и пошли по владимирской дороге ему навстречу, но разошлись с ним в лесах. Не исключено, впрочем, что это было сделано нарочно, чтобы успеть к Владимиру раньше Ярополка. Поняв, что противник избежал с ним встречи, Ярополк повернул войска и погнался за Михалком, избивая отставшую часть его рати. Михалко же спешил к Владимиру, не принимая боя.
Одновременно Ярополк послал к брату Мстиславу, велев сказать ему: "Михалко болен, несут его на носилках и дружины у него мало; я иду за ним, захватывая задние его отряды. Ты же, брат, ступай поскорее к нему навстречу, чтоб он не вошел во Владимир".
Получив послание брата, Мстислав выехал из Суздаля с дружиной и, как пишет летопись, точно на зайцев, поскакал на Михалко, чтобы перехватить его у Владимира. Встреча двух ратей произошла в пяти верстах от города, когда полк Мстиславов в бронях и с поднятым стягом вдруг выступил навстречу Михалку от села Загорья.
Михалко стал поспешно выстраивать свое войско, "враги же шли на него со страшным криком, точно хотели пожрать его дружину". Однако когда дело дошло до столкновения, суздальская дружина дрогнула, бросила стяг и побежала. Юрьевичи взяли много пленных, взяли бы и больше, но многих спасло то, что победители с трудом могли различать, где свои и где чужие. Да и удивительно ли это было, когда бились дети одной земли и одного народа?
Посрамленный Мстислав убежал в Новгород; Ярополк, узнав о его поражении, повернул и побежал в Рязань. Михалко же с торжеством великим вошел во Владимир: "...Выидоша же со кресты противу Михалку и брату его Всеволоду игумене и попове и все людье".
Это была убедительная победа младших пригородов - Владимира и Переяславля - над старшими городами. Именно они, быстрорастущие пригороды, и вновь построенные невзрачные городки, такие как Москва, не сильные собственным боярством, были истинной опорой усиливающегося в Северной Руси самодержавия.
Вскоре к Михалку явились послы от суздальцев, сказавшие: "Мы, княже, не воевали против тебя с Мстиславом, а были с ним одни бояре: так не сердись на нас и приезжай к нам".
Хорошо приняв послов, Михалко поехал сперва в Суздаль, а оттуда в Ростов. Утвердившись крестным целованием, он оставил в городах своих посадников. Брат его Всеводод сел в Переяславле, сам же Михалко вернулся во Владимир.
Первым же стремлением князя было вернуть всё расхищенное соборной церкви и тем показать владимирцам, что он будет им истинным заступником, а не корыстником. Для этой цели Михалко собрался с ратью на Глеба Рязанского, в руках которого была чудотворная Богородичная икона — главная святыня молодой Владимирской земли.
Узнав, что на него идет вся земля владимирская и ростовская, испуганный Глеб послал сказать Михалку: "Князь Глеб тебе кланяется и говорит: я во всем виноват и теперь возвращаю все, что взял у шурьев своих, Ростиславичей, до последнего золотника".
И действительно — святая икона и все церковное убранство в полной сохранности возвращены были во Владимир. Видя смирение Глеба Рязанского и не находя больше поводов к войне, Михалко смягчился и вернул войска с пути.
Это были славные дни, дни гордости и славы города Владимира. С гордостью пишет летописец: "И была радость большая во Владимире, когда он увидал опять у себя великого князя всей Ростовской земли. Подивимся чуду новому, великому и преславному Божия Матери, как заступила она свой город от великих бед и граждан своих укрепляет: не вложил им Бог страха, не побоялись двоих князей и бояр их, не посмотрели на их угрозы, семь недель прожили без князя, положивши всю надежду на святую Богородицу и на свою правду. Новгородцы, смольняне, киевляне и полочане и все власти как на думу на веча сходятся, и на чем старшие положат, на том и пригороды станут, а здесь город старый — Ростов и Суздаль, и все бояре захотели свою правду поставить, а не хотели исполнять правды Божией, говорили: "Как нам любо, так и сделаем: Владимир — пригород наш". Воспротивились они Богу и Святой Богородице и правде Божией, послушались злых людей, ссорщиков, не хотевших нам добра по зависти. Не сумели ростовцы и суздальцы правды Божией исправить, думали, что они старшие, так и могут делать все по своему, но люди новые, худые владимирские, уразумели, где правда, стали за нее крепко держаться, сказали: "Либо Михаила князя себе добудем, либо головы свои сложим за святую Богородицу и за Михаила князя". И вот утешил их Бог и Св.Богородица: прославлены стали владимирцы по всей земле за их правду".
Оказавшись вновь во Владимире, Михалко деятельно занялся управлением северными землями. В числе прочих его действий было суровое наказание всех убийц брата его Андрея.
К сожалению, здоровье Михалки, подорванное многими походами, было куда слабее силы его духа. Отправившись за какой-то надобностью в Городец-Волжский, князь занемог в нем и умер. Случилось это в 1176-м году. Всего его княжения было полтора года.
"ЦЕЛУЕМ КРЕСТ ТЕБЕ И ДЕТЯМ ТВОИМ"
После внезапной смерти князя в Залесской земле вновь поднялась было смута. Ростовцы, спеша перехватить власть над пригородами, послали в Новгород за прежним своим князем Мстиславом Ростиславичем, написав ему: “Ступай, князь, к нам: Михалка Бог взял на Волге в Городце, а мы хотим тебя, другого не хотим”.
Мстислав откликнулся на зов и, собрав ростовскую дружину, отправился к Владимиру. Однако он опоздал: во Владимире уже был князь, и князь такой, который не дал бы этот молодой город в обиду.
Пишет владимирская летопись:
"По преставлении же великого князя Михаила Юрьевича володимерцы послаша во град Переяславль, иже на Клещине озере, по брата Михаилова по князя Всеволода Юрьевича, внука Владимира Мономаха, рекуща: “Господина нашего великого князя Михаила Юрьевича Бог поял; поиди убо княжити по брате своем на великое княжение въ Владимиръ".
Когда же Всеволод явился на их зов, владимирцы вышли из стен и перед Золотыми воротами, некогда построенными братом его Андреем Боголюбским, целовали ему крест. Так, спустя много лет сотворилось по воле Юрия Долгорукого, прочившего северно-русские земли младшим своим детям. Присяга эта не имела прежде равной себе на Руси, ибо, подходя к кресту и целуя его, владимирцы произносили:
"Целуем крест тебе, князь Всеволод, и детям твоим".
Целование креста не только Всеволоду, но и детям его, было тем замечательнее, что самому Всеволоду тогда едва минуло двадцать пять. Да и никто тогда на Руси не предполагал, что Бог пошлет Всеволоду и супруге его ясыне Марии потомство обильное и славное, по которому и нарекут Всеволода Большим Гнездом.
Множество отважных и мудрых внуков и правнуков, заступников земли русской, произрастут от Всеволодова корня. Св. Александр Невский, Св.Даниил Московский, Иван Калита, Св.Дмитрий Донской — всё это Всеволодова Гнезда птенцы. Вся русская история пойдет отныне его стопами.
Данная же клятва, принесенная владимирцами от чистого сердца, означала, что земли северные отныне хотели иметь у себя князей одной ветви рода, переходя от отца к детям его и не отдаваясь более на волю случайностей. Этой присягой пред Золотыми вратами при большом стечении духовенства, положено было начало единодержавия Российского. Фактически это было первой попыткой осмысления народом исторической судьбы его.
* * *
Вскоре после крестоцелования к Владимиру подошли ростовские рати Мстислава Ростиславича и осадили город. Миролюбивый Всеволод, стремившийся, подобно деду своему Владимиру Мономаху, избегать пролития русской крови, послал к Мстиславу грамоту:
“Зачем проливать нам кровь православную? Ты сиди в Ростове, я же буду сидеть во Владимире; суздальцы же пусть сами решают, кому у них сесть.”
Мстислав колебался и готов был согласиться, но его ростовская дружина объявила ему: "Если ты хочешь мириться, то мы не хотим".
- Сам теперь видишь, что Всеволод боится ополчаться на нас. Коли не так, разве отдал бы он тебе добром Ростов? - говорили Мстиславу бояре Добрыня Долгий и Матеяш Бутович.
Послушавшись их, Мстислав с бесчестием отослал послов назад во Владимир.
Узнав об отказе ростовцев заключить мир, переяславльцы примкнули ко владимирцам, сказав Всеволоду: "Ты Мстиславу добра хотел, а он головы твоей ловит, так ступай, князь, на него, а мы не пожалеем жизни за твою обиду, не дай нам Бог никому возвратиться назад; если от Бога не будет нам помощи, то пусть, переступив через наши тела, возьмут жен и детей наших; брату твоему еще девяти дней нет, как умер, а они уже хотят кровь проливать".
* * *
Видя решимость своего войска, Всеволод дал Мстиславу битву и совершенно разбил его за рекой Кзою. Мстислав бежал опять в Новгород, но обиженные новгородцы его не приняли, сказав, что, покинув их прежде, он "ударил Новгород пятою" и указали Мстиславу путь из города.
Тогда Мстислав, отовсюду изгнанный, отправился к своему шурину князю Глебу Рязанскому и стал уговаривать его:
— Глеб! Иди на Всеволода. Коли преуспеем, поделим между собой земли северные.
Глеб согласился. Той же осенью с большой ратью он пришел к Москве, разграбил ее и сжег. Всеволод, усилившись союзниками, пошел к Коломне, чтобы встретить здесь Глеба, однако коварный рязанский князь направился другой дорогой к Владимиру, пригласив с собой половцев. Половцы взяли Владимир на щит, разграбили соборную церковь и захватили множество пленных.
Узнав о судьбе, постигшей Владимир, Всеволод поспешил назад в свою волость и встретил Глеба на реке Колакше. Целый месяц рати стояли по обеим сторонам реки, не вступая в решительный бой.
Наконец Всеволод пошел на хитрость. Он переправил на другую сторону реки свои обозы, ожидая, что рязанцы и особенно жадные половцы сразу начнут их грабить. Так и произошло. Тем временем владимирцы благополучно переправились вброд и ударили на Мстислава Ростиславича с тыла:
"Князь же Всеволод пустил возы на ту сторону реки, где стоял Глеб. Глеб нарядил полк с Мстиславом Ростиславичем на возы. Всеволод же поскакал на них со всею дружиной, одних рубя, других связывая. И тут схватили живыми самого Глеба, сына его Романа и шурина его Мстислава Ростиславича..."
После битвы владимирцы, пылая местью к Ростиславичам, потребовали их казни. Великодушный же Всеволод медлил с наказанием, не желая проливать крови своих юных племянников, старшему из которых едва минуло шестнадцать.
"Князь, дай суд без милости тому, кто сам не знал милости!" — требовали у Всеволода горожане, он же отвечал им:
"Не своим умом творили эти отроки зло, но наущением Глеба и бояр ростовских. За что буду казнить их?"
Убедившись, что Всеволод не хочет наказывать Ростиславичей, владимирцы подняли мятеж.
"Князь! Мы тебе добра хотим и головы за тебя складываем, а ты держишь врагов своих на свободе; враги твои и наши — суздальцы и ростовцы: либо казни их, либо ослепи, либо отдай нам".
Однако Всеволод проявил достаточно твердости, чтобы не идти ни у кого на поводу. Не выдав владимирцам Ростиславичей, он лишь заточил их с князем Глебом в темницу. Владимирцы на время поутихли, но вскоре вновь пришли с оружием на княжий двор и стали требовать: "Чего держать Ростиславичей? Хотим слепить их!"
Далее летопись рассказывает, что люди разметали поруб, схватили Мстислава и Ярополка и ослепили их. Ослепленные князья, плачущие кровавыми слезами, затем были поведены поводырями своими в Русь и оказались в Смоленске, в Смядынской церкви Бориса и Глеба, в день убиения св. князя Глеба.
Здесь же, в Смядынской церкви, по воле Божьей, свершилось чудо — и оба молодых князя прозрели. Прозрев же, нашли приют в Новгороде.
Во Владимире, впрочем, к этому чуду отнеслись недоверчиво. Говорили: "Не дерзнул князь поднять руки на очи племянников своих".
ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ВСЕВОЛОД ЮРЬЕВИЧ
Стараниями Всеволода мир и тишина восстановились в северных волостях, и держались уже во все время великого княжения его - тридцать семь лет.
Это были благодатные годы процветания и преумножения земель Залесского края. Переяславльский летописец с любовью называет Всеволода "миродержцем" — держателем мира и тишины. Неохотно обнажая меч, Всеволод Юрьевич делал это лишь тогда, когда это было необходимо для интересов его земель. При первой же возможности он склонялся на мир, будучи “благосерд и не хотяй кровопролития”. В то же время Всеволод имел достаточно решительности, чтобы заставить всех недругов уважать себя.
"Милостив наш князь. Храбр. В бою за чужими щитами не хоронится и стрелам не кланяется. Недаром носит меч на поясе своем. Ведает, что славная брань лучше худого мира. Люди же, с худым миром живя, великую пакость земле творят", — одобрительно говорила владимирская дружина.
Оставшись навсегда лишь великим князем Суздальским и Владимирским, Всеволод, даже став старшим во всем роде, принимал участие в жизни других земель лишь поскольку, поскольку они касались его родного края. В то же время он был одним из первых князей, воспринимавших Русь как единую целосность, хотя и раздробленную на несколько отдельных земель.
Эту мысль о собирании земель русских он сумел привить всему потомству своему, вследствие чего при детях, внуках и правнуках Всеволодовых Русь стала быстро собираться волость за волостью, и даже татары не смогли помешать этому объединительному процессу.
* * *
Житье же князя суздальского Всеволода Юрьевича текло год за годом неизменным установленным порядком. Неторопливый, размеренный Всеволод менее других русских князей был любителем новизны, зато крепко держался обычаев отцовых и дедовых.
После того, как сыновьям его исполнялось три года, Всеволод по старинному обычаю с величайшим торжеством справлял их постриги — посвящение в мужи. В эти праздничные для Всеволодова семейства дни в княжеские хоромы призывались епископ с духовенством, знатные бояре, горожане и вся старшая дружина. По прочтении молитвы трехлетнему княжичу отрезали прядь волос, затем при большом скоплении дружинных людей, зорко наблюдавших, как поведет себя княжич, не заробеет ли, сажали на коня. Двое конюших, одетых в пожалованные красные кафтаны, вели коня в поводу, дядька же придерживал сидящего в седле мальчика за пояс.
Действие это означало, что княжич раз и навсегда забирается из царства мамушек и нянюшек и отдается дружине. Отныне она, дружина, и дядька-кормилец будут его постоянным окружением.
Мамушки и нянюшки, давно уже предчувствовавшие наступление этого часа, плакали навзрыд. С ними плакала и жена Всеволода — ясыня Мария, взятая Всеволодом у яссов, народа кавказского.
Заканчивалось торжество всеобщим пиром, на котором Всеволод щедро одаривал гостей и дружину конями, оружием, бронями и нарядной одеждой.
СЕРЕБРЯНЫЕ БОЛГАРЫ
В 1182 году междоусобия в Южной Руси наконец утихли и стараниями Всеволода заключен был мир, скрепленный по обычаю двумя княжескими браками и знатным пиром.
Тогда же Всеволод Юрьевич сумел осуществить давнее свое намерение и предпринять поход на волжских или, как их еще называли, серебряных болгар. Серебряные болгары, усилившиеся за последние десятилетия, беспрестанно беспокоили пограничные северо-восточные русские земли.
В этом походе по зову Всеволода приняли участие несколько молодых князей, в числе которых был и любимый племянник Всеволодов Изяслав Глебович, славившийся ратной отвагой и бесстрашием.
Князья выступили в 1183 году, двинувшись водою по Оке и Волге. Вышедши на берег, Всеволод оставил у лодок белозерский полк с двумя воеводами — Фомою Лясковичем и Дорожаем. Сам же с остальным войском пошел к главному городу серебряных болгар.
Шли привольными волжскими степями, отправив вперед сторожевой отряд. Через несколько дней пути сторожа наткнулись в степи на войско и, решив, что это болгары, изготовились к битве. Однако это были не болгары, а половцы.
Узнав, что русичей ведет Всеволод, половецкие послы потребовали, чтобы их вели к нему.
Съехавшись с Всеволодом, половцы ударили перед ним челом.
"Кланяются тебе, князь, половцы ямяковские. Пришли мы воевать болгар. Хотим теперь с вами идти".
Всеволод, посоветовавшись с князьями и дружиной, привел половцев к присяге и пошел с ними вместе к Великому городу Серебряных болгар.
К тому времени болгары уже извещенные, что Русь идет на них с половцами, вовсю готовились к обороне, делая вдоль стен своих многие укрепления.
Русское войско еще только подтягивалось и стяги не были выставлены, когда в юном княжиче Изяславе Глебовиче взыграла кровь. С одной лишь своей дружиной, точно барс, он помчался к городу и напал на одно из болгарских укреплений. Выбив болгарскую пехоту, Изяслав поскакал к городским воротам и здесь изломал копье свое. В этот момент одна из стрел болгарских, скользнув поверх щита, вонзилась ему в броню под самое сердце.
Дружина принесла полумертвого князя в стан, где Изяслав со слезами простился с Всеволодом.
В тот же вечер прискакал гонец от белозерского полка с вестью, что они выдержали нападение от болгар, приплывших Волгою из разных городов в числе 6000 человек. Болгары стремились перетопить русские ладьи и отсечь Всеволода от реки, однако были разбиты и обращены в бегство. Победа была столь полной, что только ко дну отправилось более тысячи неприятелей.
"Да станет это местью нашей за тебя, Изяславе!" — со слезами сказал Всеволод.
Еще десять дней простояли русские полки под Великим Городом, осыпая его стрелами и ходя на приступы, пока наконец болгары не запросили мира. Всеволод дал болгарам мир и вернулся к ладьям. Здесь же, на ладье Изяслав Глебович испустил дух, предав душу свою Богу. Всеволод с телом племянника вернулся во Владимир. Конница же русская отправлена была на мордву, откуда вскоре вернулась с большой добычей.
Два года спустя русские вновь ходили на болгар и взяли множество сел их. После этого о болгарах не было уже слышно до конца княжения Всеволодова.
* * *
В те годы благоденствия и активного заселения северной Руси, ей постепенно покорялись многие финские и мордовские племена, жившие раздробленно и воевавшие непрерывно со своими соседями. Образ жизни этих племен был самый языческий, и они не ощущали себя единым целым.
Местное предание отражает причину подчинения финских племен Руси. На месте Нижнего Новгорода жил некогда Мордвин Скворец, прообраз Соловья Разбойника, у которого было 18 жен и 70 сыновей. Чародей Дятел предсказал Скворцу, что если дети его будут жить мирно, то останутся владетелями отцовского наследия; если же поссорятся, то будут покорены русскими. Не послушавшись чародея, потомки Скворца начали убивать друг друга, и были изгнаны с устья Оки в леса.
Вместе с растущими русскими поселениями на восток и северо-восток распространялась и православная вера, добровольно принимаемая многими соседствующими языческими племенами, которые, подчиняясь Руси и сливаясь с ней, вливали свою кровь в ее жилы.
ВЕЖИ ПОЛОВЕЦКИЕ
Намного чаще, чем о болгарах, мордве, финнах, литве и иных племенах слышим мы в те годы о половцах, многочисленные и воинственные орды которых кочевали по днепровским и донским берегам, неустанно нападая на южно-русские города и поселения.
Половцы были особым, привычным и, если можно так выразиться, "домашним" бедствием Южной Руси. Их ненавидели, презирали, называли "погаными", ими пугали детей, но с ними же роднились, кумились, братались, вступали в союзы, их наводили на князей-противников. Редкий год обходился без того, чтобы половцы не вторглись в приграничные русские земли, захватывая полоны, и редкое десятилетие проходило без крупного похода против половцев, когда соединенные силы русских князей доходили до самого Дона и разоряли до основания половецкие кочевья-зимники. Из этих половецких кочевий на Русь приводилось множество пленниц, становившихся женами русичей.
В жилах почти всех Мономаховичей и Ольговичей текла половецкая кровь. Недаром Андрей Боголюбский внешне так похож был на половца. В брате же его Всеволоде половецкая кровь была менее заметна, поскольку матерью его была гречанка, последняя жена Юрия Долгорукого.
Среди множества половецких кочевий попадались как мирные и союзные Руси, так и издавно слывшие ее лютыми врагами. Одной из таких неприятельских орд в те годы была орда хана Кончака. Этот свирепый хан надолго оставил о себе недобрую память на Руси. Удачливый в набегах, он всегда успевал ускользнуть с добычей. Особую же ненависть испытывал Кончак к русским младенцам, и во всяких свой набег избивал их во множестве, говоря: "Нет семени - нет Руси".
* * *
Когда на Руси стараниями Всеволода Юрьевича Суздальского установился наконец мир, князь киевский Святослав Всеволодович задумал совершить всеобщий поход на половцев, подобный тому, что совершал некогда славный Владимир Мономах.
Летом 1184 года девять южно-русских князей собрались в поход, поставив во главе своих дружин престарелого сестричича Святослава Федоровича и князя Рюрика Ростиславича. Пять дней русские полки искали за Днепром встречи с кочевниками, всё глубже заходя в степи. Наконец на шестой день рано поутру дозорные отряды сообщили о приближении громадной половецкой рати.
Первым с половцами столкнулся молодой князь Владимир Глебович Переяславльский, брат которого Изяслав погиб год назад под городом серебряных болгар. Дружина Владимира Глебовича шла в передовом полку - на нее и обрушился основной удар неприятельской конницы.
Основным преимуществом половцев в боях с русичами была их невероятная стремительность. Налетая на противника во множестве, они осыпали его тучами стрел, после чего быстро поворачивали коней, стремясь вызвать неприятеля на преследование и раздробить его. В плотном же рукопашном бою половцы были нестойки и скоро бежали перед русскими мечами и секирами.
Видя численное преимущество своих орд, половецкие ханы заранее объявили князей своими пленниками и даже спорили между собой о дележе выкупа. Однако уже передовой отряд Владимира Глебовича сумел выдержать удар половцев, и вслед за своим молодым князем перешел в наступление. Не устояв в сече, половцы обратились в бегство. Русские рати настигли их на берегу реки Ерели и взяли более 7000 пленных, в числе которых был хан половецкий Кобяк и 417 мелких князьков.
Однако вскоре грозный хан Кончак вновь объявился на Руси. Свидетельствует летопись:
"В следующем 1185 году пошел окаянный, безбожный и треклятый Кончак со множеством половцев на Русь с тем, чтоб попленить города русские и пожечь их огнем; нашел он одного басурманина, который стрелял живым огнем, были у половцев также луки тугие самострельные, которые едва могли натянуть 50 человек".
Однако ни тугие луки, ни огненный снаряд не помогли. Два молодых князя — Владимир Глебович и Мстислав Романович внезапно напали на стоявших лагерем половцев и обратили их в бегство. Причем, с гордостью пишет летописец, был взят в плен и тот басурман, что стрелял живым огнем и доставлен в Киев со всем своим хитрым снарядом.
Торжество над половцами казалось полным, но уже очень скоро его сменила всеобщая горечь. Горечь эта была связана с военной неудачей следующего половецкого похода, предпринятого князем Новгород Северским Игорем и братом его, князем Трубчевским, Всеволодом.
Горестный поход этот и последующие ему события описаны в одном из прекраснейших произведений древнерусских — "Слове о полку Игореве"...
"ТУТ И СТЯГИ ИГОРЕВЫ ПАЛИ..."
Князь Игорь Святославич, один из праправнуков Ярослава Мудрого, был доблестный, энергичный и опытный витязь, сидевший в старшем городе Новгород-Северской земли — Новгород-Северске.
Другие, младшие города Новгород-Северской земли, разбросанные по берегам Десны, Сейма и Снови, также принадлежали князьям рода Святославова. Рядом с Игорем в городке Трубчевске сидел брат его Всеволод, за свою отменную храбрость именованный летописцем "буй-туром". Сын Игорев Владимир княжил в Путивле, а племянник его Святослав Ольгович в Рыльске.
Их земли не отличались особенным могуществом, населенностью или богатством и не могли, разумеется, соперничать с соседями — Переяславльским, Черниговским и Киевским княжествами.
Новгород-Северским князьям, не участвовавшим в прошлых походах на половцев, не давали спокойно спать успехи князей с того берега Днепра. Дружинные их люди, лишенные своей части в богатой добыче, роптали.
"Бояре киевские и переяславльские нынче богаты. Пригнали они себе табуны, привели многих кощеев — мы же пусты ходим," — рассуждали они.
Победы над половцами волновали и самих храбрых братьев Святославичей.
“Разве уже мы не князья, добудем и мы такой же себе чести!” - думали они.
Предвидя, что одних северских дружин может оказаться недостаточно для дальнего похода в степи, Игорь дважды посылал к киевскому князю Святославу Всеволодовичу, но тот пока медлил выступать.
Братья же Игорь со Всеволодом не хотели ждать общего сбора, и вот 23 апреля 1185 года Игорь вышел со своей дружиной из Новгорода Северского. Вскоре к нему присоединились и другие князья: Святослав Ольгович Рыльский и сын Игорев Владимир из Путивля. Кроме того, черниговский князь дал Игорю своего боярина Олстина Олексича с коуями — небольшим племенем, союзным Руси.
Северские князья двигались медленно, чтобы не утомить коней. Когда они дошли до Донца, время было уже к вечеру. Внезапно кони заволновались. Пораженные дружинники взглянули на солнце и увидели, что оно стоит точно двурогий месяц.
Дружина забеспокоилась, говоря, что это недоброе знамение, однако Игорь не хотел
прерывать похода.
“Братья и дружина! Один лишь Бог ведает, кому во зло это видение — нам или поганым”, - сказал он.
Вскоре русские рати переправились за Донец и пришли к Осколу, где два дня дожидались Всеволода Трубчевского, шедшего другой дорогой через Курск. Из Оскола дружины пошли к реке Сальнице. Степи волновались. Половцы, заранее предупрежденные о приближении русских, собирались вместе.
Опытные дружинники, посланные с разъездами, качали головами:
— Теперь не наше время. Поганые ездят наготове и собираются ордами со всех кочевий. Надо или ступать скорее или возвращаться.
Игорь же со Всеволодом отвечали:
— Если мы теперь возвратимся, не бившись, то стыд нам будет хуже смерти.
Всю ночь русская рать углублялась в степи, а на другой день к обеду встретила половецкие полки, стоявшие по той стороне реки.
— Вот и настал наш час! — сказал, перекрестившись, Игорь.
Против половцев князья выстроили шесть полков: Игорев полк стоял посередине, по правую сторону — полк “буй-тура” Всеволода, по левую — племянника Святослава. Впереди же войска был поставлен полк сына Игорева Владимира, усиленный отрядом коуев.
Кроме того, зная обычную манеру половецкую, Игорь с Всеволодом вывели из всех дружин лучников и выстроили их отдельно впереди полков.
Когда рати были выстроены, Игорь сказал князьям: "Братья! Мы этого сами искали, так и пойдем!" и направил все полки к реке. Половцы же, не принимая боя, выпустили по нескольку стрел и, повернув коней, бросились бежать прежде, чем русские полки переправились.
Коуи погнались за ними и стали избивать отставших, в то время, как русские шли, не торопясь, опасаясь рассеиваться. Вскоре половцы пробежали мимо своих веж и скрылись в степях, Игорь же с князьями заняли вежи и захватили много пленных.
Создатель “Слова о полку Игореве” пишет:
"С утра в пятницу потоптали они нечестивые полки половецкие, и, рассыпавшись стрелами по полю, помчали прекрасных девушек половецких, и с ними золото, и драгоценные ткани, и дорогие бархаты; покрывалами, и плащами, и кожухами начали мосты мостить по болотам и топким местам — и всякими украшениями половецкими".
Игорь же из общей добычи взял себе лишь червленый стяг, белую хоругвь и серебряное древко — главный трофей половецкий.
Три дня северские полки, отдыхая, простояли в половецких вежах. Младшая дружина, бахвалясь, говорила: “Прежде Святослав-князь, сражаясь с половцами, озирался на Переяславль, мы же теперь в самой земле Половецкой. Теперь пойдем на них за Дон и до конца истребим их; после же пойдем в Лукоморье, куда и деды наши не хаживали, и возьмем до конца свою славу и честь”.
Тем временем возвратился передовой полк и стал говорить, что видел многих половцев, стекающихся со всех краев.
- Славная будет рать, - сказал "буй-тур" Всеволод.
* * *
На другое утро подошли орды ханов Гзы и Кончака, и было их так много, что почудилось русичам, что “черные тучи с моря идут, хотят закрыть четыре солнца, а в тучах трепещут синие молнии.”
Видя это, Игорь сказал: “Долго медлили мы. Сами собрали на себя всю землю”, — и стал советоваться с князьями, как поступить.
- Если побежим теперь, то сами спасемся, но черных людей оставим. Будет на нас грех пред Богом, что их выдали. Уж лучше или умрем все или живы будем, но все на одном месте, - сказал Игорю Всеволод.
Итак, решено было принять неравный бой, бой не на жизнь, а на смерть.
- Спешивайтесь, братья, и отпускайте коней! Не придется нам больше сидеть в седле. Пробил наш час, - прокатилось по дружинам.
Русичи спешились и, сплотившись, отпустили коней. По обычаю старинному, на смерть шли всегда пешими, а порой даже и босыми, ибо так все были едины, и легче было умирать. Увидев, что русь спешилась, разулась и встала голыми ногами на траву, половцы содрогнулись, ибо поняли, что битва будет не на жизнь.
- Что стали? Скачите и убейте их!
С дикими криками выскакав вперед, ханы Гза и Кончак бросили свои орды в бой...
* * *
Русские полки бились крепко целый день до вечера; после же стояли в поле всю ночь, изнывая от жажды и ожидая нового натиска.
Бывший при рати священник читал молитвы и пел тропари. Убитых не хоронили - лишь отпевали.
На рассвете, сговорившись между собой, бежали союзники — коуи. Увидев это, Игорь, раненый накануне в руку, вскочил на коня и поскакал за коуями, чтобы удержать их. Сгоряча он отскакал слишком далеко от своей дружины. Увидев это, половцы кинулись ему наперерез и, схватив княжеского коня за повод, пленили князя.
Уже схваченный, Игорь увидел брата своего Всеволода, отбивавшегося от окруживших его врагов, и стал просить половцев: "Убейте меня, не хочу я видеть его гибели".
А орды с диким гиканьем уже вновь скакали на русичей. Изнемогшие северские полки были совершенно разбиты. По свидетельству летописи, из всех дружин спаслось едва ли 15 человек.
Игорь же, которого вели в плен, внезапно вспомнил, как однажды, взяв на щит город Глебов у Переяславля, не пощадил он православной крови.
“За то и наказан я Богом. Где ныне сын мой, где брат, где племянник? Где дружина моя? Всего я лишен и предан в руки поганых”, — говорил он со слезами.
Однако Бог, наказав Игоря, вскоре явил ему свою милость: выяснилось, что брат его Всеволод и сын Владимир, защищенные крепкими своими бронями, остались живы и находятся в плену.
* * *
Тем временем Гза с Кончаком, разбившие Игоря, возгордились и решили идти на Русь. Свирепый Кончак требовал: “Гза, пойдем на киевскую сторону, где перебита наша братья и великий князь наш Боняк”; осторожный же Гза говорил другое: “Пойдем на Сейм, в землю Игореву, где остались одни жены да дети. Готов нам полон, возьмем города без всякой трудности”.
Так и не сговорившись, ханы поссорились и, разделившись, ударили на Русь каждый со своей ордой. Кончак осадил Переяславль и сжег Римов, плохо построенные стены которого рухнули, не выдержав тяжести защитников.
Гза же разграбил окрестности Путивля и отступил в степи с большой добычей. Продвинуться дальше на Русь половцы не отважились, узнав, что на них собираются смоленские и черниговские рати.
Умея ценить отвагу, половцы обходились с пленным Игорем Святославичем очень неплохо. Приставив к нему двадцать сторожей, в остальном они не притесняли его и давали ему волю ездить на охоту, куда он не пожелает. Почитая Игоря, половецкая стража слушалась его и выполняла все его приказы. Кроме того, у князя было шесть русских слуг, которые всюду ездили с ним, и священник со всею службой.
Однако Бог, по словам летописца, вскоре совсем избавил Игоря от плена по христианской молитве, потому что многие проливали слезы за него.
Один из стражников Игоревых, половец Лавор стал говорить Игорю: “Пойду с тобой в Русь и выведу тебя из степей. Ты же после наградишь меня”.
Игорь вначале отказывался, говоря: "Я для славы не бежал во время боя от дружины и теперь бесславным путем не пойду", после же согласился на уговоры слуг и послал сказать Лавору, чтобы тот готовил сменных коней.
Вскоре пришедший конюший сообщил, что Лавор ждет Игоря за рекой. Помолившись на образ, князь разрезал войлок шатра и выбрался наружу, незамеченный сторожами.
Одиннадцать дней спустя он был уже на Руси, где его встретили с великой радостью. Через два года из половецкого плена вернулись также брат его буй-тур Всеволод и юный сын Владимир, причем последний за время плена своего успел полюбить ханскую дочь и жениться на ней. Это еще раз подтверждает то глубокое почтение, с которым половцы относились к русским князьям, даже к плененным.