В серии планируются книги, посвященные святым князьям-воинам и героическим страницам истории Древней Руси.
Дмитрий ЕМЕЦ
ДИМИТРИЙ ДОНСКОЙ
ДУРНЫЕ ВЕСТИ
Нехорошо, тревожно начался год 1380.
Еще с весны невесть откуда налетели на Москву огромные стаи грачей да ворон. С резкими криками носились они над Кремлем, садились на каменные, лишь два десятилетия назад при угрозе нападения Ольгерда-литвина обновленные стены, облепляли кресты Архангельского и Успенского соборов. Выли средь бела дня здоровенные цепные псы у купцов-лабазников. Сказывали, что в Коломне оборвался с колокольни и разбился большой колокол.
Хоть и языческие это приметы, да верные. “К сечи это, к крови большой”, — шептался народ.
Князь Дмитрий Иоаннович, едва тридцать лет ему тогда минуло, чернобородый, крепкий, крупными шагами ходил по белокаменным палатам. Невесел был князь, пасмурно хмурил брови, да не потому, что верил в приметы.
Что не день, привозят ему гонцы тревожные вести.
Вчера только прискакал из Орды Петр Горский. Немолодой уже, кряжистый, плечистый. Кафтан в пыли, трое суток в седле, двух коней загнал. Хотел князю в ноги упасть, да не позволил ему князь. Поднял он своего верного слугу.
— Рассказывай!
— Дурные вести, княже. Переворот в Орде. Темник Мамай ханом себя назвал.
— Мамай — старый враг Руси. Еще что?
Опустил Петр Горский голову:
— Узнал я от верного татарина, поднимает хан Мамай Орду. Собирается на Русь ее вести.
— А велика ли нынешний год Орда?
— Велика, княже. Пока к тебе спешил, весь день, от рассвета до заката, через Орду скакал. Вся степь табунами вытоптана, стоят всюду шатры, костры горят. Коптят нехристи мясо конское в честную постную середу.
Выслушал князь гонца, отпустил его:
— Отдохни, друг мой верный. Как отоспишься, поскачешь гонцом к Олегу Рязанскому. Расскажешь ему обо всём. Нужно всей Русью на татар подниматься.
— Слушаю, княже!
Поклонился Петр Горский, вышел.
Через день еще один гонец к Дмитрию, от Глеба Брянского. Донесли князю Глебу, что не одни татары на Русь войной собираются. С ними половцы, черкесы, бессермены, ясы, кавказские евреи, армяне, крымские генуэсцы.
Слетаются, как стервятники, все, кто жаден до добычи, спешат примкнуть к Орде. Хочет хан Мамай Батыево нашествие повторить, предать русские города разграблению, обложить непомерной данью. Не поднимется после этого Русь, головешками ляжет под копыта ордынских коней.
Ходит князь Дмитрий по палатам белокаменным. Давно уже готовился он к битве со всей силой татарской, накапливал силы, но вот только хватит ли их против всей Орды да еще против многих народов иноплеменных? Как бы снова не пришлось с богатыми дарами к татарам на поклон ехать.
ПРЕДАТЕЛЬСТВО ОЛЕГА РЯЗАНСКОГО
Зрела измена и в самой земле Русской.
Напрасно надеялся московский князь на Олега Рязанского. Коварен был Олег, хитер, своя выгода для него дороже родной земли. Собирался он извлечь пользу от татарского нашествия.
Поговорив с гонцом Дмитрия, Олег долго стоял на крепостной стене, смотрел то в сторону Москвы, то к донским степям поворачивался. Щурился нехорошо Олег, пощипывал редкий ус, а вечером собрал верных бояр.
— Больно высоко Москва нос стала задирать. Мнит она себя сердцем Руси, а Рязань и в грош не ставит. Не станем мы князю Дмитрию пособлять. Где ему с Мамаем управиться? Небось, как ордынские кони под стенами Кремля зафыркают, испугается Дмитрий и убежит в Новгород али на Двину.
— И то правда, княже, — соглашаются бояре. — Мыслимое ли дело с Ордой совладать? Хорошо мы знаем, что такое татары. И двух зим не прошло, как они Рязань разграбили. Хоть и помогал нам тогда князь Дмитрий, да толку что-то мало было. Теперь Мамай Москве хвост-то прижмет.
Видя поддержку своих бояр, Олег вступил в тайные переговоры с татарами, а также с Ягайлой Литовским. Ягайло, сын грозного Ольгерда и Ульяны Тверской, давно зарился на русские земли, считая себя их законным наследником. Доворились Олег с Ягайло, что присоединятся они к Мамаю против князя Дмитрия Иоанновича, а как разобьет Мамай русскую рать, так ублаготворят они падкого на золото хана богатыми подношениями и разделят между собой всю Северо-Восточную Русь: одна половина отойдет к Литве, другая — к Рязани.
Опасен был для Руси такой тройной союз — Мамай, Олег Рязанский и Ягайло. Никогда еще не приходилось ей сталкиваться сразу с такими могучими врагами, тем более, что не знал еще князь Дмитрий о тайной измене Олега и заговоре его с Ягайло.
Однако напрасно Олег Рязанский и Ягайло надеялись, что московский князь, чуть что, запрется в Новгороде или убежит на Двину. Плохо знали они нрав Дмитрия Иоанновича.
Ни одного дня не терял князь Дмитрий. Еще с весны рассылал он гонцов во все земли русские. С великой любовью и смирением призывал он всех удельных князей на святое дело — борьбу с татарами.
— Полно татарам предавать поруганию святыни православные, полно угонять полоны русские и обагрять кровью седины старцев! Встанем все как один на ворогов! — передавал он князьям через гонцов.
Кроме того, велел князь Дмитрий срочно укреплять приграничные города Коломну и Тулу. Если разобьет Мамай его войско, примут они тогда первый удар.
Вскоре объявились в Москве странные пришлые люди. Говорят, что хазарские купцы, да ничего не покупают: ходят да выведывают, что да как. Понял князь, что это подосланные шпионы, да велел пока не трогать их, а издали приглядывать.
— Это еще не гости. Настоящие гости скоро нагрянут, — сказал он воеводе Димитрию Михайловичу Волынскому-Боброку.
Прав оказался московский князь. И недели не прошло, прибыли в Москву послы от Мамая, чванные, важные, пузатые. На каждом по два, по три халата, чтоб все знали: не простые они воины, а знать татарская. Скачут послы по Москве, замешкавшихся прохожих нагайками хлещут, конями топчут. Требуют послы от имени хана Мамая немыслимой дани, какую платила Русь при Узбеке. Если выплатить такую дань, то и без войны настанет земле нашей великое раззорение.
— А не заплатите дани, какую хан назначил, с войском явимся. Города русские в пепел обратим, тебя, князь Дмитрий, в Орде сгноим, а жену твою красавицу Евдокию хан себе в наложницы возьмет, — угрожают послы.
Рассердился Дмитрий, так стиснул рукоять меча, что даже костяшки пальцев побелели. Едва не зарубил послов татарских. Однако вовремя вспомнил совет наставника своего, митрополита Алексия: “Гнев, княже, в делах плохой советчик. Тебе перед Богом за всю Русь ответ держать”. Пожалел Дмитрий, что нет больше с ним митрополита Алексия. Почил митрополит два года назад. Как бы пригодились теперь князю его мудрые советы!
— Ступайте и ждите! Скоро я сообщу вам ответ! — твердо сказал князь татарским послам.
БОЯРСКАЯ ДУМА
На другой день созвал князь боярскую думу. Собрались бояре, пришел митрополит Киприан, преемник Алексия. Немолод уже митрополит, да подтянут, крепок, хоть давно серебрятся у него в бороде седые пряди.
Испытующе смотрит князь на своих бояр. С ним ли они, не подведут ли в решающую минуту.
— Как поступим, бояре? Дадим ли татарам дань, как платили при Узбеке? — спрашивает Дмитрий.
Переглядываются бояре. Чуют, что испытывает князь их мужество. Встает митрополит Киприан и говорит, опираясь на посох:
— Позволь вымолвить, княже. Если дать татарам такую дань, какую они хотят, они через год новую потребуют, еще больше прежней. Оскудеет Русь. А если вообще не заплатить татарам дани, не будет у нас времени подготовиться к сражению. Лучше пошлем мы им дань, но небольшую, а с данью отправим боярина Захара Тютчева. Пускай он выведает планы Мамая.
Прислушался князь Дмитрий к словам митрополита Киприана, кивнул одобрительно.
— Мудрые слова говоришь. Захар Тютчев сметлив да толков. Пускай собирается в Орду.
Отправился боярин Захар Тютчев с ордынскими послами, повез дань.
Въехав в Орду, поразился Тютчев тому, как она велика. Стояли в степи тысячи кибиток, а в середине ставки татарской — большой шатер. Ввели послы боярина в шатер, увидел он на войлочных подушках хана Мамая. Охраняют его татарские мурзы и наемники генуэские. Никому больше не доверяет Мамай. Сам хан маленький, желтый, злые глаза в пухлых щеках прячутся.
Большую силу имел темник Мамай в орде, многих ханов пережил, немало заговоров сплел, а теперь и сам ханом сделался. Хмуро смотрит Мамай на русского боярина. Донесли ему уже, что невелика дань. Ослушался, значит, князь Дмитрий его повеления.
Рядом с Мамаем сухонький человечек вертится — хазарин итильский. Служил он когда-то у князя Дмитрия в посольском приказе, а потом предал, к Мамаю переметнулся, толмачом стал. Цедит что-то Мамай сквозь зубы, а толмач переводит:
— Мало мне такой дани. Известно ли тебе, боярин русский, что с нами Олег Рязанский и Ягайло? Двинемся мы на Русь тремя ратями и накажем ее. А теперь скачи к своему князю. Казнить я тебя и после успею, как Москву сожгу.
Поскакал Захар Тютчев к князю Дмитрию, застал его на пиру у боярина Николая Вельяминова и поведал, что узнал он в ставке Мамая о предательстве Олега и Ягайло. Потемнел лицом Дмитрий Иоаннович. Ударил он кулаком по столу, опрокинул кубок.
— Что за народ мы такой! — воскликнул Дмитрий. — Неужели не можем стать сообща за нашу отчизну? И Олег Рязанский — русский, и в Ягайло по матери кровь русская течет, а предатели они, губители земли нашей!
Немедленно позвал князь воеводу Боброка и своего двоюродного брата Владимира Андреевича Серпуховского и стал держать с ними совет. Задумался опытный воевода Боброк, верный помощник молодого князя. Не один шрам на теле у старого Боброка. Не счесть походов у него за плечами. И молодость его прошла в походных шатрах, там же и седина настигла. Покорял Боброк непокорную Тверь, а после, как заключили с ней мир, ходил на камских болгар, разбил их под Казанью, покорил двух ханов Москве и взял большую дань. Нет у Дмитрия воеводы надежнее и мудрее Боброка. Отдал он ему в жены сестру свою Анну.
— Нужно нам, княже, ускорить сбор ратей и выйти самим навстречу Мамаю. Спешить только надо, пока Ягайло и Олег не соединились с татарами, — говорит Боброк.
Повернулся князь к брату, ждет, что тот скажет. Молчит Владимир Серпуховской, лишь могучие плечи под кафтаном ходят. Все знают: немногоречив Владимир да храбр. В битве в самую сечу бросается, на охоте усталости не знает, на медведя и на лося в одиночку не боится ходить.
— Согласен я с Боброком. Не станем дожидаться татар, пойдем на них сами. Так всегда поступали наши предки, так и мы поступим. Только повели! — ответил князь Владимир Андреевич.
Склонил голову князь Дмитрий, долго молился перед иконой Спаса Нерукотворного. Такой же Нерукотворный Спас — на алом великокняжеском стяге.
— Что ж, быть по сему. Ступай, Боброк, собирай рати!
“КРЕПКАЯ СТОРОЖА”
В тот же вечер послал князь Дмитрий “крепкую сторожу” — сильный конский разведовательный отряд. Вели его опытные воины Родион Ржевский, Андрей Волосатый и Василий Тупик. Приказано им подойти под самую Орду и добыть языка.
Добирается русская сторожа до волжских нагорных степей, крадется ночами, чутко вслушивается в каждый шорох. Первым на гнедом широкогрудом коне скачет опытный дружинник Родион Ржевский. Пересекает его щеку длинный шрам, след от половецкой стрелы. Если бы чуть правее прошла стрела — не быть бы Родиону живым. Приказывает Родион своей “стороже” обернуть мешковиной конские копыта, кольца сбруи и мечи в ножнах, чтобы не бряцали они, не привлекали татар. Быстро скачет сторожа — у каждого по запасному коню. Устанет один конь, на другого пересаживаются, а первый рядом в поводу бежит — отдыхает.
На пятую ночь выезжают русские дружинники на холм и видят в степи множество красных пятен. Раскинулись красные пятна по всему горизонту. Столько их, что и не счесть.
Остановили русские воины коней.
— Что это за огни? Ажно в глазах все пестрит, — спрашивает молодой дружинник Юрка.
— Костры татарские. Орда. Теперь языка брать надо, — глухо отвечает ему Андрей Волосатый.
Спешиваются русские дружинники, привязывают коней в кустарнике и ужами крадутся по мокрой траве. Через некоторое время прикладывает Василий Тупик ухо к земле, слышит конский топот и шепчет:
Притаилась “сторожа” в овражке. Вскоре видят дружинники, едут им навстречу четыре татарина. Первый толстый, в богатом халате, на хорошей белой кобылице. Не скачет кобылица, а танцует.
— Видать, мурза ихний. Этого и берем, — шепчет Родион Ржевский.
Смеются татары, переговариваются, не чуют над собой угрозы. Да и откуда угроза: Орда вокруг. Никого на свете нет сильнее татар.
Дождавшись, пока татары приблизятся, Юрка и Андрей Волосатый пускают стрелы. Одновременно с этим Василий Тупик виснет на плечах у толстого мурзы, стискивает стальными объятиями ему шею, затыкает рот.
Последний татарин пытается ускакать, но метает ему Андрей Волосатый вслед булатный нож. Падает татарин с седла.
Торопятся русские дружинники к своим коням, перекидывают связанного татарина через седло и скачут в Москву, к князю Дмитрию. Вырывается толстяк, угрозы бормочет.
Ведут пленника к Боброку. Важного языка захватила русская “сторожа”, самого мурзу Ахметшу, тысячника татарского, пленила. Вначале толстый татарин чванится и угрожает, но, встретив твердый взгляд Боброка, пугается и начинает быстро лопотать.
Допросив мурзу, Боброк спешит к князю Дмитрию.
— Сторожа наша вернулась, княже. Движется Мамай на Москву со всей Ордой. Медленно идет, не спешит. Ждут татары, пока у нас хлеба дозреют, чтобы было чем войска кормить. А еще говорит мурза, что ожидает Мамай подхода Ягайло, да только тому раньше начала сентября никак не поспеть.
ПРЕПОДОБНЫЙ СЕРГИЙ
Это известие заставило Дмитрия Иоанновича ускорить сборы рати. Московские гонцы поскакали по всем городам и землям русским — в Коломну, во Владимир, в Юрьев, в Переяславль, в Кострому, в Суздаль, в Муром, в Серпухов, в Звенигород, в Ржев. Нахлестывали коней, везли княжьи грамоты.
Тем временем московский князь вместе с братом своим Владимиром Андреевичем и боярами отправился помолиться Живоначальной Троице, к преподобному Сергию Радонежскому, молитвеннику за всю Русскую землю.
Оставил князь Дмитрий свою свиту на широком дворе лавры и с одним братом Владимиром Андреевичем вошел к Сергию. Застали князья Сергия за молитвой. Смиренно опустились они рядом с преподобным на колени, долго молились вместе о спасении Руси, о победе оружия русского.
Как закончили молитву, подошли князья к Сергию за благословением.
— Благослови, отче, на брань идти!
Благословил их преподобный Сергий. Прослезился. Ведает преподобный, что слава ждет оружие русское, но ведает и сколько воинов православных сложат свои головы на поле бранном.
— Если пустить татар на Русь, разграбят они храмы, иконы поруганию предадут, в алтари коней запустят. Не бывать этому! Не попустит того Живоначальная Троица. Благословляю вас, князья, на брань!
Пишет о том летопись:
“И окропи преподобный Сергий священною водою великого князя и рече ему: “ждет Мамая конечное погубление и запустение, тебе же от Господа Бога и Пречистыа Богородица и святых Его помощь и милость и слава...”
А еще отпустил преподобный Сергий с князем двух иноков-богатырей — Александра Пересвета, воина могучего, который был в миру брянским боярином, и Ослябю. Обнял Сергий своих иноков и дал каждому схиму с нашитым крестом, чтобы возлагать ее поверх шлема.
СТЕКАЮТСЯ РАТИ
День и ночь стекаются к Москве рати великие. Стоит князь Дмитрий на стене кремлевской, смотрит.
Идут полки коломенские, владимирские, юрьевские, костромские, переяславские, димитровские, можайские, звенигородские, белозерские. Из Серпухова полки, из Мурома, из Ростова. Идет рать из Твери. Ведет ее племянник князя Иван Холмский.
Конные рати, пешие. Едут на сытых конях — гнедых, соловых, буланых — опытные дружинники. Сверкает на их доспехах яркое августовское солнце. На дружинниках — кольчатые брони, кованные опытными кузнецами, стальные панцири из блях, шлемы с остроконечными верхушками. Скользит по таким шлемам в бою татарская сабля. Приторочены к седлам длинные щиты, окрашенные в красный цвет, тугие луки и колчаны со стрелами. Везут они острые копья, кривые булатные сабли, тяжелые обоюдострые мечи. Развеваются над их рядами знамена и стяги на высоких древках.
Много дружинников, да простых людей куда больше. Сильна Русь воинством народным — ополчением. Идут кузнецы могучие, плотники, каменщики, идут крестьяне землепашные. Хорошо если один их трех доспех имеет, да и то простой доспех, из бляшек железных состеганный. У остальных щиты деревянные, копья да мечи. Надеются они на свою силу, а больше на Бога уповают.
Давно уже собирал князь Дмитрий ополчение, с самой весны скакали по городам и селам глашатаи, читали княжеский указ, скликали “всяких человеков постоять на Русь”.
Идут ратники, переговариваются.
— Ты откуда, дядя? — спрашивает плечистый парень Митька.
Щит у него большой, дружинный, да у меча ножны из лыка сплетены. Сам, видать, мастерил.
— Из Ряжска я. Кузнец, — солидно отвечает ему бородач. — А ты откедова будешь?
— Из-под Можайска мы. Крестьянствуем.
Поворачивается Митька в другую сторону, а там дед идет седобородый. Несет дед лук да на поясе колчан висит со стрелами. Короткий нож справа — вот и все его оружие.
— А ты, дед, чего увязался? Тебе дома на печи сидеть, — не выдерживает Митька.
— Кому дед, а кому и нет! — с достоинством отвечает старик. — Гаврила я Петров, с-под Ростова. Авось и я Руси-матушке сгожусь. Старые кости класть не обидно.
Идут полки. По всем дорогам к Москве стекаются.
Тем же войскам, которые не успевали, велел князь Дмитрий следовать прямо в Коломну. Назначил им там сбор к Успеньеву дню.
Плохо спал ночами князь Дмитрий. С лица потемнел, осунулся. Ночами гонцов принимал, грамоты диктовал, велел Боброку и боярину Вельяминову припасы войску готовить. Еще приказал с собой полотна на перевязку запасти и людей в исцелении умелых подыскать. Нужны они будут раненым.
— Все ли отряды пришли? — то и дело спрашивал князь Боброка.
Отвечал Боброк:
— Не все, княже. Ждем еще полков нижегородских. Еще обещали подойти союзники наши — Андрей Полоцкий, что ныне в Пскове сидит, и Дмитрий Корбут Брянский.
В ПОХОД, БРАТЬЯ!
Утром двадцатого августа стоял на княжеском дворе инок Ослябя, на соборный Успенский храм крестился. Хоть и могуч Ослябя, не протиснуться ему внутрь — полон храм народу. И женщины там, и дети. Не теснить же их, не раздвигать плечищами. Знает Ослябя, что горячо молится теперь в храме князь Дмитрий, препадает он к раке святого Петра, просит усердно его о помощи.
Вот отхлынул из Успенского храма народ. Увидел Ослябя, как вышел из храма князь Дмитрий. Прошел князь рядом с Ослябей да не заметил его, шептал что-то. Донес ветерок до молодого инока шепот княжеский:
“Господи, не попусти мне быть губителем Руси!”
Перешел князь Дмитрий в Архангельский собор, поклонился гробам отца и деда.
— Теперь и выступать пора. Да поможет нам Господь!
Простился Дмитрий Иоаннович с супругой своей Евдокией Дмитриевной и детьми, сел на коня.
Глотая слезы, кинулась княгиня Евдокия в свой терем. Приникла к окну, смотрела, как выходит из Кремля воинство русское. Кропит его святой водой духовенство, благословляет на брань.
В голос рыдают провожающие женщины. Одна из них, простоволосая, не поймешь, то ли мать чья, то ли жена, упав на колени, голосит: “Васенька, на кого ж ты меня покидаешь, соколик мой ясный?” Прошел уж ее соколик, давно скрылась его спина за стенами кремлевскими.
Повторяют дружинники друг другу слова великого князя:
“Братия моя милая, не пощадим живота своего за веру христианскую, за святые церкви, за землю Русскую!”
Вышли отряды из Москвы. Запылили дороги. Потянулись по дорогам русские рати. Двинулось войско к Коломне. Чтобы не было тесноты, идет рать сразу по трем дорогам. Идут с войском десять сурожан — русских купцов. Хорошо знают они южные пути по степи, колодцы ведают и водопои.
Скачет впереди войска князь Дмитрий на белом жеребце, а справа от него воевода Боброк на старой серой лошадке. Везут за ними алый великокняжеский стяг с ликом Нерукотворного Спаса.
Быстро двигалась русская рать. Через четыре дня, 24 августа, достигла она Коломны и здесь, на Девичьем поле, произвел князь смотр войскам.
Выстроились войска на огромном поле, к горизонту тянутся. Лесом стоят копья. Развеваются на высоких древках знамена и стяги. Среди простых дружинников посеребренными доспехами и яркими, наброшенными на них плащами, выделяются князья и воеводы.
Все, кого смогла собрать Русь, здесь. Сто пятьдесят тысяч человек — весь цвет ее, вся гордость. Медленно едет князь Дмитрий на коне мимо своих войск, крепко держит поводья. Сверкает на солнце княжеская броня. Покрывает ее золототканный плащ.
Шепчет из рядов молодой дружинник Юрка, что языка брал. Острое зрение у Юрки, молодое.
— Глянь, дяденька Родион, на глазах у князя слезы! Разве можно князьям плакать?
— Не от страха он, дурачина, плачет. От гордости за Русскую землю. Вишь, какие рати православные собрались, — отвечает ему Родион Ржевский.
“СООБЩА ПОЙДЕМ НА НЕДРУГОВ!”
Из Коломны русская рать, сопровождаемая благословением духовенства, двинулась дальше. Зная об измене Олега Рязанского, князь Дмитрий повел рать по левому берегу Оки к устью реки Лопасни. Место это звалось на Руси у “четырех церквей” или “Сенькина переправа”.
Это был искусный маневр. Направляясь сюда, Дмитрий не только скрывал свое продвижение от Олега, прикрываясь Окой, но и становился между Олегом, Ягайло, подходившим уже к Одоеву, и Мамаем.
Конные разведовательные полки, направленные впереди войска, каждый день доставляли князьям сведения о продвижении Мамая. Последний раз разведчики донесли, что передовые разъезды татарской конницы вышли уже к устью реки Непрядвы и движутся навстречу Олегу и Ягайло.
— Нападать надо скорее на татар, не мешкать! — горячились белозерские князья.
Опытный Боброк сдерживал их. “Не все еще подкрепления собрались,” — говорил он. Поглаживал Боброк гриву своей серой лошадки, бормотал в усы “молодо-зелено”.
Князь Дмитрий быстро вел свои войска к Дону, на несколько дневных переходов опережая Ягайло и медлившего пока, выжидавшего Олега.
Рать русская между тем, что ни день, пополнялась. У устья Лопасни, у “четырех церквей”, в войско влился Владимир Андреевич со своей дружиной и собранным в Серпухове ополчением. Вскоре подоспел и большой воевода московский Тимофей Вельяминов с задержавшимися полками.
Теперь в войске было уже около двухсот тысяч.
— Сила-то какая, сила русская! Сила христианская! — шептал восхищенно инок Ослябя.
Улыбался в густую, с редкими белыми нитями, бороду мрачный инок-богатырь Пересвет.
Шли войска. Клубилась по дорогам пыль.
От устья Лопасни, переправившись через Оку, войска направились к Верхнему Дону. Путь их пролегал по рязанской земле. Стояли вдоль дороги мужики, бабы, смотрели на ратников. Многие бабы вытирали платками глаза.
— Почему князь не велит трогать рязанцев? Разве не предатели они? Мигом бы скрутили их в бараний рог! — не понимал Юрка.
— Сказано тебе, “чтоб ни один волос ни тронуть”! Рязанцы — люди русские, крещенные. Не раз раззоряли их татары. Не повинны они в измене своего князя, — строго одергивал его Родион Ржевский.
И, правда, увидел Юрка, как один молодой рязанский мужик, заскочив в дом, схватил щит, копье и спешил влиться в ряды ополченцев.
— Эх была не была! Погибает Русь, а нам что в стороне стоять? — крикнул он, на ходу закладывая на опояску топор.
Юрка хлопнул ладонью по крупу коня, подскакал к нему.
— Как зовут-то тебя, башка рязанская?
Показал ему рязанец свой могучий кулак.
— Андрюха я, кожемяка. Гуляет во мне силушка. Как осержусь, кожу бычью надвое разрываю. Так что смотри, как бы тебе, москаль, за “башку рязанскую” с коня не кувырнуться!
Русские рати двигались к Дону, разделенные на четыре полка. Главный, или Большой полк, был под началом у князя Дмитрия. В тот же Большой полк входили и дружины удалых Белозерских князей.
Огромна русская рать, широко разлилась, как озеро целое, не уместиться ей на одной дороге.
Полк правой руки двигался правее Большого полка. Вел его Владимир Андреевич Серпуховской. Ему же были приданы и князья ярославские. Доволен был Владимир Серпуховской своими воеводами — Данилой Белоусом, Константином Кононовичем, князем Федором Елецким, Юрием Мещерским и Андрем Муромским.
Полк левой руки вел князь Глеб Брянский. Молчалив, серьезен князь Глеб, внимательно смотрит он перед собой на дорогу. Везут за Глебом Брянским княжеский стяг.
Во главе русской рати перед большим полком шел передовой полк, разведочный. Если что — ему и первый удар на себя принимать. Ведут полк отважные князья Димитрий и Владимир Всеволодовичи. Накаляются от солнца их брони, но не замечают того братья Всеволодовичи, шпорят коней, вперед рвутся.
Через день пути от устья Лопасни присоединились к русской рати и оба Ольгердовича — Андрей и Димитрий Корибут, надежные союзники против татар и Ягайло.
Обнял их князь Дмитрий.
— Спасибо, что поспешили, братья! Сообща пойдем на недругов.
“НЕ В СИЛЕ БОГ, А В ПРАВДЕ”
В начале сентября передовые русские полки вышли к реке. Поднялся на стременах Дмитрий, посмотрел на раскинувшуюся перед ним водную гладь. Белый жеребец князя фыркнул, потянулся к воде напиться.
— Дон, княже! — подал голос Боброк.
— Дон, — повторил Дмитрий.
Подойдя к Дону, князь с сопровождавшими его воеводами остановились в местности, называемой Березой, и стали ждать, пока подойдет вся растянувшаяся русская рать.
Под утро задремавшего было Дмитрия разбудили. Вернулись с разведки Петр Горский и Карп Александрович, посланные вперед с “крепкой сторожей”. Они привезли с собой языка, татарина со двора самого Мамая.
— Говори! — коротко приказал Дмитрий.
Бросившись перед князем на колени, татарин что-то быстро залопотал. И куда только делась вся его спесь. Толмач перевел, что Мамай продвигается вперед, но медленно. Хан ожидает, пока к нему подойдут Ягайло и Олег. О том, что Дмитрий уже у Дона, Мамаю не известно. Он уверен, что русское войско не отважится выступить ему навстречу.
Умоляя сохранить ему жизнь, татарин попытался поцеловать сапог Дмитрия. Избегая этого, князь оттолкнул его.
— Когда Мамай перейдет Дон?
— Через три ночи. Умоляю, пощади! — задрожал пленный.
Князь дал знак увести “языка”, сказав ему напоследок:
— Не дрожи, басурман, русская сабля безоружных не сечет.
Языка увели. Князь Дмитрий остался в шатре вместе с воеводой Боброком и несколькими боярами. Спать уже не ложился.
Вскоре доложили, что прискакал гонец. Он привез дурную весть: Ягайло выступил на соединение с Мамаем и стал уже у Одоева.
Медлить было нельзя. Посуровев лицом, Дмитрий собрал на совет всех князей и воевод русской рати. Совет получился шумным. Мнения разделелись. Одни князья предлагали не переходить Дон и встретить татар на этом берегу.
— Отгородимся рекой, а если татары переправиться захотят — будем стрелы пускать! Отсидимся. Авось надоесть Мамаю на том берегу стоять, повернет он назад в степи.
Слушает князь выкрики воевод и младших князей. Горячатся они, друг друга перебивают. Только Владимир Серпуховской молчит. Скулы у него как камни ходят.
— А ты что думаешь, брат мой Владимир? — спрашивает его князь.
— Думаю: не дело нам за рекой от татар прятаться. Предки наши не так поступали. Ярослав, когда со Святополком Окаянным воевал, через Днепр переходил. Александр Невский, шведов поражая, перешел через Ижору. Если здесь останемся, поощрим малодушных. А если перейдем Дон, то будут воины знать, что некуда им уже отступать. Придаст им это отваги.
— Языки говорят, сила у татар несметная! Побьют они нас! Так костьми и ляжем, — крикнул костромской воевода.
Теперь слово оставалось за князем Дмитрием. Как он решит, так и будет — останется ли войско на этом берегу или перейдет Дон.
Долго молчал московский князь. Важное решение предстояло ему принять. Вся судьба Руси — на тысячу лет вперед — на весах лежит. Ошибется князь — растопчут татары Русь, осквернят нашу землю, разграбят, уведут полоны. Опасно в такое время войско в бою потерять.
Хотел уже Дмитрий Иоаннович, чтобы ратью напрасно не рисковать, приказать на этом берегу Дона остаться, но вспомнил о грамоте преподобного Сергия. Привез эту грамоту сегодня гонец вместе с освященной просфорой.
Весь день князь в седле провел, не успел Сергиеву грамоту прочесть. Развернул он ее теперь, в буквы узорчатые, Троице-Сергиевой лавры скорописцем выведенные, вчитался:
“Без всякого сомнения, государь, иди против татар и, не предаваясь страху, твердо надейся, что поможет тебе Господь и Пресвятая Богородица.”
Устыдился князь, что сомневался, стоит ли Дон переходить. Показал он грамоту Сергия князьям и воеводам, сказал им:
— Не в силе Бог, а в правде. Честная смерть лучше плохого живота. Ныне же пойдем за Дон и там или победим и все сохраним, или сложим головы. Велите, князья, своим отрядам наводить переправу, а конница пускай броды ищет.
ПОЛЕ КУЛИКОВО
7 сентября все русское войско вышло на берега Дона, готовясь к переправе. В окрестных дубравах еще с ночи стучали топоры. Опытные плотники, которых немало было среди ополченцев, наводили мосты из стволов деревьев и хвороста. Нетерпеливо ржали, бросаясь в воду, кони. Искала броды многочисленная конница.
Князь Дмитрий, стоя на обрывистом берегу, лично наблюдал за переправой, торопил переходить Дон, пока не подоспели и не соединились татары с Олегом и Ягайло.
К ночи вся русская рать форсировала Дон и остановилась на болотистых, лесистых холмах, расположенных у впадения в Дон речки Непрядвы. Звенели в воздухе многочисленные комары. Кони беспокойно отмахивались хвостами.
Давя комаров, Юрка хлопнул себя по щеке.
— Комарья-то сколько! Вот я вас!.. Ого, одним разом четверых ухайдокал!
Рязанец Андрюха-кожемяка, с которым Юрка за время пути уже успел сдружиться, добродушно ухмыльнулся.
— Погоди чуток, москаль, не хвались. Скоро татар поболе комаров будет. Успевай только прихлопывать!
Иноки Пересвет и Ослябя, встав на колени, молились на пологом Донском берегу. Холодом, сыростью тянуло от воды. Лежал на воде молочно-густой, осенний уже, туман.
— Чую я, брат, завтра головы сложить нам придется. Не ступим мы боле на тот берег Дона, — молвил Ослябя, поднимаясь с колен.
Заключил его витязь Пересвет в свои богатырские объятия:
— Мужайся, брат. Тяжелый крест мы несем. На кресте вся земля Русская. Нельзя унывать.
— В Троице теперь служба. Свечи горят, хоры многогласые. Рожество Богородицы завтра, день-то какой! — молвил Ослябя.
Кивнул Пересвет.
— Добрый это знак. Не оставит нас Пречистая Богородица, заступница наша.
Ближе к полуночи ветер с Дона стих. Теплая установилась ночь, тихая. Мало кто спал в стане русских воинов. Кто-то молился, кто-то зашивал рубаху, кто-то точил саблю, чинил поврежденный при переправе доспех. Тихо ржали стреноженные кони.
К князю Дмитрию прискакал посланный с разведчиками боярин Семен Мелик и взволнованно сообщил, что хан Мамай со всеми силами уже подходит. Более того, передовой русский полк уже бился с татарами. Теперь лишь река Смолка разделяет оба стана.
Выслушал его князь Дмитрий, кивнул. Он понял уже, что наутро начнется страшное побоище между воинствами. Князь велел позвать Боброка и сел на коня. Перед ним, покрытое теплым ночным туманом, раскинулось обширное поле, прорезанное оврагами, заросшее кое-где редким лесом, с небольшими возвышенностями и болотистыми низинами.
Как всегда неспешно, подъехал на своей серой лошаденке Боброк.
— А, вот и ты воевода! — приветствовал его князь. — Не знаешь, как это поле называется?
— Куликовым кличут. Куликов тут много, птиц болотных, — сразу ответил Боброк. Он успел уже опросить разведчиков.
Вдвоем, без охраны, выехали князь Дмитрий и воевода Боброк в поле. Медленно ехали они сквозь туман. Вслушивались в ночные шорохи, всматривались в складки овражистой местности. Решали, как расставят завтра войска.
— Любят татары с крыльев заходить и в тылы прорываться, — говорит князь Дмитрий Боброку. — Надо так рати расставить, чтобы упирались наши крайние полки в затоны и овраги. Переломают там ноги татарские кони.
Останавливается Дмитрий, осматривается:
— Хорошее место. Здесь будет стоять полк правой руки — Андрея Ольгердовича, князя Ростовского, рать. Примкнет она к этому оврагу, не обойдут ее татары. Как овраг называется?
— Овраг Нижнего Дубика, — вспомнил Боброк.
Дальше едут князь с воеводой.
— Здесь, — говорит князь Дмитрий, — поставим мы Большой полк, главную нашу силу. Будет он под началом у Глеба Брянского и московского воеводы Тимофея Вельяминова. Сюда, как поймут татары, что не обойти им крылья, главный удар придется. За большим полком поставим мы Дмитрия Ольгердовича с его ратью. Не дай Бог, сомнут татары Большой полк — ударит на них Дмитрий Ольгердович, тезка мой.
Кивает Боброк, соглашается. Идут белый княжеский конь и лошаденка Боброка бок-о-бок. Сбруей позванивают, шеями трутся.
— Кого по левую руку поставишь, княже? — спрашивает Боброк.
— Князей Белозерских. Прикроет их от первого натиска татар речушка Смолка, а как перейдут ее татары — туго придется князьям Белозерским.
Едут дальше Дмитрий с воеводой.
Заходят кони в Зеленую Дубраву. Спешивается здесь князь Дмитрий, прислоняется щекой к теплой коре молодого дуба. Держит Боброк обоих лошадей в поводу. Чувствует, что-то важное скажет князь.
— Здесь в этой дубраве, Боброк, разместим мы Засадный полк. Отборную нашу конницу. Укроет Засадный полк Зеленая Дубрава своей густой листвой. Большая надежда на этот полк. Если прорвут нас татары, только он нашу рать выручит.
— Кого над Засадным полком поставишь?
Улыбнулся князь. Положил руку на плечо воеводе.
— Поставлю я над этим полком тебя, Боброк, и Владимира Андреевича, брата моего. Храбр он да слишком горяч. Сдержи до поры до времени его пыл.