"Хееееелька, вылезай!" - окрик сестры застал Хель за зарослями тростника, где она воображала себя Ю"о, верховной жрицей воды, греясь в ласковом полуденном тепле озерца. Хотя правду сказать, она бы скорее сгодилась на роль найки, вечно юной полуводянки-полунавки, поджидающей путников, чтобы волосами затянуть их за сапоги в топь речного ила. "Вот еще", - лениво подумала Хель, перевернувшись на спину и забросив нечесаные волосы на тощенькие острые ключицы. Сестрице замуж скоро, вот пускай и возится с коровами, чесаньем шерсти, или что там еще требует помощи. Закрыв глаза, она прислушалась к плесканию речки. Ой... Река то замерла. А ведь вода никогда не бывает тихой, ни в звонкой игре капели, не в мелодичных переливах течения, ни в шелесте дождя по крыше. Хелька забралась на корягу, ободрав по пути коленку, и вытаращила глаза. Перед ней стояла, нет парила, нет плыла, переливалась... "Не повезло мне", - уныло подумала юная мечтательница. Уж чего чего, а удачи встреча с самой Эуинэ, воплощением Воды, никому не приносила.
"Ты любишь воду, дитя. Давай я подарю тебе что-нибудь. Хочешь? Сама выберешь?", - проструился полушепот, переходящий в рев водопада. "А что? Ну, с таким желанием точно ведь хорошо выйдет...", - решилась Хелька, и, бросившись как в омут с головой, выпалила: "Хочу быть великой! Как, как жрица верховная!" "Величие... Хорошшшо... Забудь теперь, а я выполню твое желание... Когда придет время".
11 лет утекли быстрым ручейком и шестнадцатилетняя Хель, уверенная в собственных силах отправилась в столицу. Ну, а почему бы и нет? Никто лучше ее не составлял заговоры, не затягивал порезы, и даже скотину Хель лечила лучше бабки Стаиды, деревенской шептуньи.
Стейбург Хель не понравился вовсе. Тесно, душно, грязь одна, толчея. Как люди живут. А уж от каналов, на которых в гондолах томно возлежали аристократки со свитой прихлебателей и славословов, и вовсе тянуло тиной и гнилой рыбой. Однако напомнив себе, что она добиралась сюда не за тем, чтобы нюхать весь этот "букет", она отправилась к храму. День Вопрошения! Судьба ведь решается, да за один. Храм нашелся на удивление легко, ведь сегодня на его двор стекалась огромная толпа Вопрошающих. По дороге Хель разглядывала горожан и других будущих адептов, с интересом подмечая различные занятные черточки лиц, кривые ухмылки, да и просто богатство или безвкусие нарядов. Усмехнувшись при виде деревенского простака, задремавшего в ожидании своей очереди, да еще и с мокрым плечом (ой, кулема), она зацепилась взглядом за острый, словно стесанный мечом профиль, с замысловатым высоким узлом волос.
Живая картина, которая оказалась весьма богато одетым молодым аристократом, брезгливо поджала губы на дурные манеры и отвернула голову. Хельке стало неудобно. Ну, красавец, ну так и у них в деревне есть на кого полюбоваться. Но потом она вдруг неожиданно остро почувствовала, что ее платье, казавшееся таким аккуратным дома, скорее подошло бы для изображения клубка пыли, забытого нерадивой хозяйкой в углу, рядом с роскошным бирюзовым нарядом молодого нобиля. От этих невеселых мыслей ее отвлек оклик: "Кто спрашивают Воду, ваш черед". Молоденькая жрица, ласково прожурчала приветствие и вручила Хельке вожделенный браслет адепта. Хель даже стало обидно на будничность и обыденность всего ритуала. Как будто сходила прикупить платок на голову...
У ворот задумавшейся до полного ухода в себя Хельке "повезло" вторично натолкнуться на аристократа, уже окатившим ее презрением раньше. "Что же я такая невезучая то", - тоскливо застыло в голове и Хелька зажмурилась в ожидании заслуженного нагоняя. Однако глаза ее заставил открыть веселый гогот. Красавец, согнувшись в три погибели, скалил белоснежные зубы, и с каким то полузадушенным всхлипыванием выдавил сквозь смех: "Три и одна, селяночки нонче даже боятся по серому! Ну, чисто мышь-полевка!" Хель рассвирепела. "Погоди, кукла расфуфыренная", - с этой мыслью она представила десятилитровое ведро ледяной воды, которое и вывернула на стаю столичных вертопрахов, которая из разряженных гусаков моментально превратились в свору злобно шипящих тощих и мокрых котов.
Но вместо тюрьмы, плахи или штрафа Хельку поджидал сюрприз. Красавец с уважением поклонился и в самых изысканных выражениях, причем настолько изысканных, что какие то обороты Хель не видела даже в столь любимых ею исторических хрониках, принес извинения, и пригласил на обед или в додеэ для тренировок в благородном искусстве магии. Есть хотелось сильнее, чем соревноваться, и Хелька с готовностью забыв обиды, согласилась на предложение поесть. Дальше... Что было дальше, описано в любом свитке любовной поэзии. В гостиницу Хель летела как на крыльях и, захлопнув дверь, бросилась на постель, уткнулась в подушку и, зажмурившись и смеясь задыхающимся от неожиданного, огромного и сияющего как радуга после ливня, счастья, поблагодарила Трех и Одну за драгоценнейший нежданный дар удачи недостойной дочери Воды.
На следующее утро танцующая, напевающая адептка Воды едва рассвело, уже стояла у дверей храма, пританцовывая в ожидании первого дня служительницы Воды. Двери словно сами собой распахнулись, впустив счастливую до звона весеннего дождя по лаковой крыше Хель в сумрачный утренний двор. Хель учтиво поприветствовала Жрицу, удивившись про себя, что удостоена столь высокой чести. "Идем, дитя, я давно тебя жду" - голос Жрицы кольнул холодком, неприятно напомнив что то из детства, что то, что вспоминать не следовало бы... Махнув рукой на неудобные мысли, Хель заспешила по темным лабиринтам коридоров за верховной служительницей Воды. Долгий переход закончился в неожиданном месте - ювелирной мастерской.
"Но, я не ювелир..." - растерялась Хелька. "Ювелир, просто очень особенный", - лукавая ледяная улыбка жрицы обожгла пощечиной. "Одиннадцать лет я жду тебя. Сама Вода обещала тебя мне. Ты будешь гранить самоцветы для воинов Огня. И да, начнешь с заказа для Воина, которого ты встретила вчера." Хель растерянно уставилась на вдруг напомнившую ей ледяную скульптуру Жрицу. "А откуда...". "Милая, ну не думаешь же ты, что наш грозный Р"гэлез и вправду снизойдет до деревенской простушки". Обида затопила всю Хель, грозя разбудить на дне души мутную ярость.
"Прерасн-н-но, вот и первая грань. Ты будешь гранить камней чувств для наших Хранителей границ. Будешь шнырять тенью-воровкой по ночным площадям и заглядывать в спящие окна, прислушиваясь к чужим снам, и создавать сапфиры из чувств, грез и надежд. Такие и только такие украшения достойны наших Воинов. Гордись, милочка, не каждому Родничку достается первый заказ от самого полководца. Да, кстати, имени у тебя теперь нет. Ты просто ювелир, который станет по настоящему великим. Ибо величию должно служить другим. Добро пожаловать в Дом Льда". Хель было уже все равно. Лед так лед. Что ж, у творчества есть и такая грань.