Итак, как я уже говорила выше, 10 мая 1774 г. от оспы умирает король Людовик ХV, и на престол всходит новый король - бывший дофин Людовик-Огюст, ставший королём Людовиком ХVI с молодой, легкомысленной королевой Марией-Антуанеттой. Ни новый король, ни королева не пользовались симпатиями и уважением придворных. И с каждым годом такое положение всё укреплялось и усиливалось.
Брачный союз графа Прованского не принёс "плодов", чего нельзя было сказать про союз герцога д"Артуа. 6 августа 1775 г. у герцога и герцогини д"Артуа родился сын Людовик-Антуан, герцог Ангулемский. 5 августа 1776 г.- дочь София, прожившая несколько дней (умерла 11 августа 1776 г.). 24 января 1778 г. - родился второй сын, Шарль-Фернан, герцог Беррийский. Затем в 1783 г. родилась дочь Мария-Тереза, умершая, однако, в том же году.
И всё это при том, что несчастная королева Мария-Антуанетта всё ещё продолжала оставаться девственницей...
Заинтересованная императрица Мария-Тереза постоянно писала в Версаль письма, в которых задавался один и тот же вопрос: может ли её зять выполнять, наконец, свои супружеские обязанности и "свершилось ли это"? В 1775 г. Мария-Антуанетта ответила ей письмом, которое хорошо передает её душевное состояние: "Что касается того, что так интересует мою дорогую мамочку, - мне очень досадно: я не могу ей сообщить ничего нового. И это определённо не по моей вине".
В те тяжкие для Марии-Антуанетты дни только поддержка весьма немногочисленных друзей помогала ей справляться с ситуацией. Одной из таких подруг, которая пыталась подбодрить страдающую королеву, была управительница её дома Мария-Терезия-Луиза де Савуа-Кариньян, принцесса де Ламбаль (1749 - 1792), хранившая верность королеве в течение всей своей жизни, и заплатившая за эту преданность и неспособность предать страшную цену...
Ещё одной подругой королевы была графиня де Полиньяк, происходившая из обнищавшей аристократической семьи.
Те, кто хорошо знал королеву, в более поздние времена удивлялись, каких ничтожных людей она приближала к себе. За редкими исключениями это были интриганы, которые, пользуясь дружбой с королевой, получали выгодные должности, льготы и дорогие подарки для себя и своих родственников. Но всё объяснялось очень просто - Мария-Антуанетта, всю свою жизнь свято хранила верность тем своим немногочисленным подругам, которые были рядом с ней в те тяжкие времена, когда над её девственностью издевались все, кому не лень...
Думаю, нет нужды говорить о том, каким было положение королевской четы при французском дворе и отношение к ним со стороны как придворной аристократии, так и их ближайших родственников. Королевская семья неизбежно находилась в фокусе всеобщего внимания. Неспособность короля была прекрасно известна всему двору и служила темой памфлетов. Граф д"Артуа не стесняясь, во всеуслышание, в беседах с придворными издевался над "хилым оружием" короля, неспособным "пробить корочку пирога" своей супруги.
Графиня Прованская, "жалея" королеву, как-то раз заявила, что у той ситуации, которая сложилась, надо уговорить короля хотя бы на "маленькую операцию", ибо пока король не согласится на неё, королева не сможет взять себе любовника, обладающего, в отличие от её мужа, "верным и несгибаемым копьём" и осчастливить, наконец, страну "сыном Франции" - наследником престола.
Эта фраза вызвала резкую отповедь со стороны герцога д"Артуа, который заявил, что графине Прованской нужно заниматься своими делами и у неё нет оснований так "расстраиваться", ибо чем дольше король тянет с "операцией", тем больше шансов на то, что его брат, граф Прованский станет следующим королём Франции, она - королевой Франции, а он, граф д"Артуа, в свою очередь, станет дофином Франции. А, учитывая то, что у него уже есть два крепких и здоровых сына, положение династии "твердо и незыблемо", и ей не страшно "бессилие" короля.
Стоит сказать, что императрица Мария-Терезия понимала, что её дочь слишком молода и нуждается в руководстве. Поэтому она направила во Францию своего посланника Мерси д"Аржанто, который следил за каждым шагом Марии-Антуанетты, и подробнейшим образом обо всём информировал императрицу.
Поэтому информация о бедственном положении августейшей четы постоянно доходила до ведома Марии-Терезии. На протяжении всех лет, что длился брак её дочери с дофином, а потом и королём Людовиком ХVI, она не оставляла попыток повлиять на своего зятя. Но все её советы, уговоры и приказы не привели ни к какому результату. Наконец, терпение императрицы кончилось, и она послала во Францию своего сына, императора Иосифа II с тем, чтобы тот каким угодно способом заставил короля Людовика ХVI сделать эту злосчастную операцию...
Иосиф II прибыл в Версаль и после всех обязательных церемоний, попросил личной, тайной аудиенции у короля. Нам не ведомо, что за слова нашёл император и как он заставил нерешительного Людовика ХVI сделать то, чего не могли добиться от него десятки придворных советников и аристократов. Но факт остаётся фактом: после разговора с императором Иосифом II французский король, спустя более семи лет после свадьбы, соглашается, наконец, на операцию.
После того, как король был прооперирован, и вышло установленное врачами время на "заживление", весь двор, затаив дыхание, стал ждать её результатов. Придворные, близкие к кругу короля и королевы надеялись на рождение, наконец, у королевы наследника престола. В кругах, близких к семействам графа Прованского и, особенно, графа д"Артуа, ожидали результатов с неудовольствием и злобой - ведь теперь братья короля не могли надеяться на унаследование ими французского престола. И в этом крылась ещё одна причина неприязни к королеве со стороны придворного дворянства...
Результаты операции превзошли все ожидания - отныне король смог исполнять свои супружеские обязанности, и разделил, наконец, со своей женой брачное ложе. Утром простыня со следами девственной крови королевы была выставлена на обозрение всего дворца. По словам придворной дамы (чтицы Марии-Антуанетты) мадам де Кампан, оставившей обширные мемуары, утром "...королева вышла из спальни со счастливым и смиренным видом, что ей совсем не было свойственно. Она направилась к мадам Кампан и мягко, но с большой гордостью заявила:
- Я - королева Франции!"
И "последствия" не заставили себя долго ждать. Весной 1778 г королева со слезами радости сообщила о том, что она ждёт ребёнка.
19 декабря 1778 г. королева Мария-Антуанетта родила долгожданного ребёнка - "дочь Франции" Марию-Терезу-Шарлотту(11).
В мемуарах участницы тех событий, мадам де Кампан, сохранилось описание того, как проходили роды королевы: "При родах 1778 г. этикет [допускавший во время родов королевы всем придворным без исключения совершенно свободный доступ в комнату, где происходили роды. - Авт.] соблюдён был в таких размерах, что когда было возглашено: "Королева разрешается от бремени", толпы любопытных бросились в комнату с таким азартом, что можно было опасаться за безопасность королевы. Король ночью имел осторожность верёвками привязать огромные ширмы из ковров, окружавшие ложе Её Величества. Без этой предосторожности их непременно повалили бы на неё. В комнате нельзя было двигаться. Среди смешанной толпы можно было подумать, что находишься на базарной площади. Два савойяра взгромоздились на мебель, чтобы лучше видеть королеву, лежавшую на постели, воздвигнутой для родов, против камина. Этот шум, пол ребёнка, о котором королева заключила по знаку условленному ею с княгиней де Ламбаль, может быть и какая-нибудь ошибка акушера остановили на минуту естественные последствия родов. Кровь бросилась в голову, рот перекривился. "Воздуху, тёплой воды!" - воскликнул акушер, - "Надо сделать кровопускание из ноги". Окна были законопачены; король открыл их с силой, какую могла придать ему лишь нежность к королеве, ибо высокие рамы были на всём протяжении заклеены полосами бумаги. Сосуд с водой принесли не довольно скоро и акушер сказал первому хирургу королевы, чтобы сделал кровопускание без погружения. Слуги и пристава выталкивали любопытных медливших очистить комнату. Этот безжалостный этикет был навсегда отменён".
Принцесса была названа в честь её бабушки по материнской линии - императрицы Марии-Терезии. Полное имя использовалось в качестве подписи, а обиходным стало Шарлотта или "мадам Руаяль".
К слову сказать, рождение девочки, согласно принятому во Франции салическому закону(12) не имеющей права наследовать королевский трон, было воспринято разными партиями при дворе совершенно по-разному. У про-королевской партии это событие не вызвало слишком большой радости. Чего нельзя было сказать про тех, кто составлял партию, поддерживающую интересы графа Прованского и партию сторонников графа д"Артуа. И если граф Прованский отнёсся к новости сдержанно, то третий брат короля откровенно радовался рождению именно девочки, и даже не считал нужным скрывать эту свою радость от новоиспечённых родителей. В мемуарах современников сохранилось описание того, что граф д"Артуа, поцеловав новорожденную, сказал буквально следующее: "Ты - девочка, а потому я буду тебя любить"...
К слову, действительно, граф д"Артуа на протяжении всей жизни относился к дочери Людовика ХVI и Марии-Антуанетты с нежностью...
В нашем повествовании то и дело будет всплывать мрачная фигура графа д"Артуа, ставшего, с определённой точки зрения, злым гением как Марии-Антуанетты, так и всей королевской семьи. Именно с его "лёгкой руки" среди придворных и народа распространялись лживые измышления по адресу "австриячки", именно он стоял за спиной тех, кто устраивал всевозможные интриги против королевы, поощрял авторов многочисленных памфлетов, обливавших грязью и враньём королевскую семью.
Но не будем чересчур суровы к этому человеку. Будучи третьим сыном дофина, он, тем не менее, как и многие другие до него, ревностно хотел стать королём Франции. И то, что происходило в семье Людовика ХVI и Марии-Антуанетты на протяжении всех 70-х годов ХVIII столетия давало ему надежду на то, что его мечта рано или поздно осуществится и он унаследует французский престол. Именно потому он как мог, губил репутацию королевы, приписывал ей легкомыслие и неразборчивость в знакомствах. После операции короля, когда королева начала рожать детей, именно со двора графа д"Артуа понеслись сплетни и открытые обвинения королевы в том, что она рожает своих детей от любовников. Ненависть народа к Марии-Антуанетте искусственно подогревалась опытными эмиссарами графа д"Артуа. И несчастной королеве оставалось лишь в недоумении спрашивать у своих придворных дам: "Почему они меня не любят?"
Мария-Антуанетта не была такой, какой мы, благодаря лживым измышлениям современников и успехам пропаганды, привыкли её видеть. Да, она была дочерью своего времени и своего сословия. Она была легкомысленной, обожала танцы и праздники, тратила большие деньги на игру в карты и строительство своего дворца в Трианоне, который она сделала своей резиденцией, куда сбегала от стесняющего её версальского этикета, от травли придворных и где могла побыть в окружении тех немногих, кто её любил, вызывая тем самым новые приступы ненависти со стороны тех, кто не был допущен в её общество. Но можно ли осуждать женщину за то, что она хотела обрести немного покоя, спрятавшись от гнёта сплетен и ненависти, которые окружали её при дворе практически со всех сторон?
Я не хочу сказать, что действия графа Прованского всегда были благородными и выдержанными. Нет, и он тоже высказывал в адрес Марии-Антуанетты весьма нелесные слова. По слухам, именно друзья графа Прованского и памфлетисты, приверженцы антиавстрийской партии, безо всякого стеснения разнесли новую клевету - при дворе распространились слухи о лесбийской любви Марии-Антуанетты с её подругами принцессой де Ламбаль и мадам де Полиньяк.
Мария-Антуанетта совершала с подругами ночные прогулки под деревьями парка, обнимала их, резвилась, отбрасывая всякий этикет, говорила с ними часы напролёт. Люди стали злословить по поводу такой близости и обвиняли королеву в довольно странных пристрастиях. Вскоре в народе появились скабрёзные памфлеты, которые так подробно описывали близость двух женщин, что ещё сегодня перед историками встаёт вопрос - была ли Мария-Антуанетта лесбиянкой? Разумеется, очень сложно ответить категорически. Но необходимо отметить, что не существует ни одного реального свидетельства подобной сцены, если не считать разнузданных памфлетов, направленных против "проклятой австриячки".
Доказывая обратное, я думаю, что королеву с её подругами связывала чистая дружба. И эту точку зрения очень хорошо отражают слова Генриха д"Альмера: "Бедная королева, уставшая от своего величия и желая быть лишь любимой, любящей женщиной, предавалась радостям взаимных встреч, уединения посреди враждебного и безразличного двора, маленьких, незначительных секретов, которым придавали столько значения. Ей это было бесконечно дорого, и она не замечала подстерегающих её повсюду клеветников".
Таким образом, граф Прованский сам был далеко не ангелом. Однако, он никогда не забывал того факта, что являлся лишь младшим братом короля. Его поведение в той ситуации, которая складывалась при дворе, была более сдержанной и достойной, нежели у его младшего брата. Идея получения французского трона для себя, любимого, не была для него идеей-фикс. Возможно, эта его сдержанность берёт своё начало в том обстоятельстве, что у графа Прованского и его жены не было детей. Сейчас мы уже не сможем найти ответа на вопрос кто из супругов был виноват в бесплодии брака, но факт остаётся фактом: граф Прованский не считал для себя возможным бороться с королевой теми методами, какие использовал в своём "сражении за престол" третий внук короля Людовика ХV.
Однако графу д"Артуа было очень далеко до такого рыцарского поведения графа Прованского. И можно смело утверждать, что именно интриги графа д"Артуа во многом ускорили падение монархии и предопределили страшный конец королевской четы.
Но вернёмся к нашему повествованию. Избавленный от "интимной проблемы" король смог, наконец, оказывать "знаки внимания" своей супруге. За первой беременностью и родами королевы последовали новые. И весь двор с неослабевающим вниманием следил за этими судьбоносными для любой династии событиями.
В 1780 г. у королевы родился мёртвый ребёнок. Этот факт не мог не вызвать нового витка злобных сплетен по адресу "бракованной" королевы-австриячки. Эти разговоры опять вспыхнули пышным цветом, когда уже позже, 7 ноября 1783 г., королева вновь родила мёртвого ребёнка.
Однако ещё до этого произошло событие, столь долго ожидаемое всеми окружающими: королева Мария-Антуанетта родила, наконец, наследника французского престола. Дофин Луи-Жозеф-Ксавье-Франсуа родился 22 октября 1781 г.
Во "Французской газете", во вторник 23 октября в сообщении о рождении дофина писалось: "Королева, почувствовав первые боли утром около 9 часов, 22 октября, в тот же день, в 1 час 23 минуты по полудни благополучно разрешилась от бремени принцем, находящимся в вожделенном здравии. Монсеньёр дофин крещён в тот же день в три часа. Здоровье Её Величества в благополучном, сообразно обстоятельствам, состоянии".
Через три дня, в номере этой же газеты от 26 октября, сообщалось несколько новых подробностей о столь радостном событии. "Как только обнаружились страдания, гофмейстерина королевы ("surintendante de la maison"), княгиня де Ламбаль, немедленно распорядилась известить членов королевской фамилии. Немедленно прибыли Monsieur, Madame (старший брат короля и его жена - граф и графиня Прованские), граф д"Артуа (второй брат короля), принцессы-сёстры [дочери короля Людовика ХV]: Аделаида, Виктория и София, и другие принцы. Графиня д"Артуа, супруга второго брата короля, отсутствовала по болезни. Хранитель печатей(13) ("garde des sceaux"), министры, статс-секретари собрались в большом кабинете короля. Придворные кавалеры и дамы наполнили залы. Король не оставлял королеву ни на минуту. Новорожденный был торжественно перенесён в его апартаменты. При крещении он получил имена Людовик-Жозеф-Ксавье-Франсуа. Крестил кардинал де Роган, главный капеллан. Министр иностранных дел, де Вержен, отправил немедленно курьеров с извещением о событии к французским послам и посланникам при иностранных дворах. В четыре с половиной часа курьеры уже выехали из Версаля. Народная радость шумно сказалась при торжественном приезде короля 26 октября из Версаля в Париж. В парадной карете король медленно шествовал в собор Парижской Богоматери. После благодарственного молебствия, в присутствии высших государственных чинов, членов парламента, палат, королевский поезд двинулся в обратный путь".
Радость от рождения дофина была искренней и всеобщей. Вновь обратимся к мемуарам мадам де Кампан: "Народ и знать - всё слилось, казалось, в одну семью. Останавливались на улицах, говорили с незнакомыми, обнимали каждого, кого сколько-нибудь знали. ...Король, держа на руках залог своего счастья и счастья своих народов, стремится к постели своей августейшей супруги, застаёт её в слезах радости и беспокойства, между страхом и надеждой. Он не может больше удержаться. "Дофин!", восклицает он, и не может более произнести ни слова. Весть распространяется от дворца в Версаль, из Версаля в столицу, с быстротой молнии разносится по провинциям, вызывая всеобщую радость. Общее опьянение восторга, как будто каждый получил весть счастья, лично его касающегося. Города, бурги, сёла, монастыри, все военные, гражданские, муниципальные корпорации празднуют свою радость".
Очень любопытный эпизод есть в воспоминаниях ещё одного очевидца событий, шведского графа Курта Стединга. Он описывает "незабываемую картину" его встречи с графиней Прованской, которая "...неслась к покоям свояченицы настоящим галопом. Из-за возбуждения забыв, что обращаюсь к женщине, муж которой только что лишился положения предполагаемого наследника, я закричал: "Мадам, дофин! Какая радость!". Маркиз де Бомбель бегал по собственному дому, как сумасшедший, и кричал жене: "Дофин? Дофин! Это возможно? Да, это на самом деле так! Что говорят, что делают в Версале?!". Придворные просто сошли с ума и обожали маленького дофина".
Желанный мальчик, родившийся после 11 лет брака, вызвал неслыханную радость и ажиотаж во всех слоях общества. Но, к сожалению, дофин Людовик-Жозеф оказался болезненным и слабым ребёнком, что было поводом для постоянного беспокойства короля и королевы.
27 марта 1785 г. у Марии-Антуанетты родился второй сын. Мальчик получил имя Шарль-Луи, герцог Нормандский.
В отличие от своего болезненного брата, герцог Нормандский был здоровым и крепким ребёнком. Так, уже 1787 г. Мария-Антуанетта в письме своему брату, императору Иосифу II, писала: "Мой старший сын меня сильно беспокоит. Хотя он всегда был хрупким и слабым, я всё же не ожидала такого серьёзного приступа болезни, который он испытывает сейчас. ...С некоторых пор он лежит в лихорадке, сильно похудел и ослаб. ...Король тоже был в детстве болезненным ребёнком, но воздух Медона подействовал на него благотворно. Мы собираемся отправить туда и моего сына. Что касается младшего, он, напротив, отличается силой и здоровьем, чего так не хватает его брату".
Последним радостным событием в жизни королевской четы было рождение 9 июля 1786 г. дочери Софии-Елены, но девочка умерла, не прожив и года, 16 июня 1787 г.
После этого на семейство короля и королевы обрушивались только беды, скандалы и трагедии.
Страшным ударом, окончательно погубившим репутацию королевы в глазах всего населения страны, стало знаменитое дело с ожерельем, вызвавшее в 1785 - 1786 гг. памятный уголовный процесс.
Сущность этого дела сводится к следующему. У французских ювелиров Бемера и Бассанжа после смерти короля Людовика ХV осталось на руках великолепное бриллиантовое ожерелье громадной стоимости, изготовленное для фаворитки короля, графини Дюбарри. После смерти короля фаворитка лишилась своих богатств, а нового потенциального покупателя для такой дорогой вещи найти было нелегко. Ювелиры пытались было склонить Марию-Антуанетту к приобретению ожерелья в 1781 г., но, ввиду расстройства финансов, королева не решалась обратиться к королю с просьбой дать ей столь крупную сумму. Некоторое время спустя, придворная дама, мошенница и авантюристка Жанна де Валуа, графиня де Ла Мотт, обратилась к ювелирам и, заверив их в том, что она очень близка и дружна с королевой (хотя это была совершеннейшая ложь: впоследствии Мария-Антуанетта во время суда заявила, что никогда в жизни не была с ней знакома), предложила им свою помощь в дальнейших переговорах с Марией-Антуанеттой.
Через несколько дней графиня де Ла Мотт заявила, что королева покупает ожерелье, а проведение переговоров по этой сделке поручено одному знатному лицу. К ювелирам явился кардинал Луи де Роган и от имени королевы купил ожерелье за 1 млн. 600 тыс. ливров. Часть денег он заплатил наличными, а на остальную сумму выдал на различные сроки заёмные письма.
Когда наступил первый срок платежа, деньги уплачены не были. Кроме того, выяснилось, что подпись королевы на условиях покупки ожерелья похожа на поддельную. Ювелиры встревожились, довели дело до Людовика XVI, и вскоре, 15 августа 1785 г., кардинал де Роган, а через несколько дней графиня де Ла Мотт и несколько других лиц (в том числе известный авантюрист Калиостро) были арестованы по обвинению в мошенничестве и присвоении себе ожерелья, под видом мнимой покупки его для королевы.
Поскольку дело затронуло честь его жены, король приказал как следует во всём разобраться, ничего не замалчивая, не взирая на личности и знатность виновных. На суде оказалось, что де Роган совершенно искренне считал себя поверенным королевы и явился жертвой обмана своей любовницы, графини де Ла Мотт. Последней было известно страстное желание кардинала видеть Марию-Антуанетту, приобрести её расположение и тем самым поправить свою пошатнувшуюся политическую карьеру. Пользуясь доверчивостью де Рогана, графиня де Ла Мотт устраивала ему в версальском парке мнимые свидания с королевой, которую изображало другое лицо (суд выяснил, что это была модистка Леге, жившая под фамилией Олива).
Дело об ожерелье было разобрано парижским парламентом, вынесшим приговор 31 мая 1786 г. Кардинал де Роган и Калиостро были оправданы, графиня де Ла Мотт была приговорена к телесному наказанию, клеймению на обоих плечах, и заключению в тюрьме для проституток Сальпетриер. К телесному наказанию и клеймению был заочно приговорён также и её муж, успевший сбыть часть камней из ожерелья и скрыться в Лондоне.
Вскоре Жанне де Валуа, графине де Ла Мотт удалось бежать из тюрьмы и отправиться вслед за мужем в Лондон. Там она опубликовала скандальные и разоблачительные мемуары о королеве, в которых преобладали факты из вторых рук и откровенные выдумки, а то и намеренная ложь. Тем не менее, бóльшее число жителей Франции отнеслось ко всем нелепицам, содержащимся в этих мемуарах, с абсолютным доверием.
Дело об ожерелье приобрело громкую и скандальную известность и способствовало развитию неудовольствия по всей стране. Оппозиция восприняла оправдание де Рогана, имевшего ореол "жертвы" королевских козней, резко положительно. Как всегда, особая шумиха раздавалась со стороны двора графа д"Артуа. Очень многие придворные шептались, что, наверняка, де Роган не просто так счёл королеву способной покупать, без ведома короля, в кредит, драгоценности и назначать ему тайные свидания. Значит, он что-то знал про Марию-Антуанетту, знал что-то такое, что могло позволить ему поступать так необдуманно...
Рождение королевой второго сына, здорового и крепкого ребёнка, отодвинуло ещё на одну ступеньку вниз графа д"Артуа от французского престола. И, тем самым, ещё больше накалило ситуацию при дворе. Теперь уже чуть ли не в открытую сторонники графа д"Артуа обвиняли королеву в том, что герцог Нормандский был рождён ею не от короля, а от любовника. Более того, граф д"Артуа при каждом удобном и не удобном случае пытался как "открыть глаза" королю на "неверность" его жены, так и привлечь на свою сторону другого брата - герцога Прованского, окончательно потерявшего теперь надежду когда-нибудь стать следующим королём Франции. В мемуарах современников сохранились записи, в которых описываются эти "беседы" между братьями. Вскоре, до того более-менее сдержанный, герцог Прованский тоже стал высказывать свои сомнения в законности рождения детей королевы. Это очень хорошо проявилось во время обряда крещения новорожденного.
Крёстным отцом был выбран король Испании, который избрал своим представителем графа Прованского. По существующему обычаю главным духовным лицом Франции именно брату короля и был задан во время церемонии вопрос об имени ребёнка. На это граф Прованский ответил, что ритуал предписывает вначале узнать имена и заслуги отца и матери ребёнка. Духовник не смог скрыть своего замешательства и сказал, что такой вопрос ни к чему, ибо все знают что этот ребёнок - сын короля и королевы Франции. Тогда граф Прованский повернулся к членам семьи, высшим чиновникам и, подмигнув, понимающе усмехнулся. По словам мадам де Кампан "...некоторые присутствующие не потрудились даже утаить свою радость, и церемония была омрачена".
Особо недоброжелателями отмечался тот факт, что герцог Нормандский был здоровым ребёнком, в отличие от его старшего, весьма болезненного, брата. Это давало "основания" говорить о том, что подобный ребёнок не мог родиться от меланхоличного и склонного к затяжным депрессиям короля.
Кандидатура "отца" герцога Нормандского была найдена двором практически мгновенно. В любовники Марии-Антуанетты записали шведского дипломата и военачальника Жана-Акселя фон Ферзена (4.09.1755 - 20.06.1810).
Остановимся на этой персоне чуть более подробно.
Граф Ферзен родился в Стокгольме, и был старшим сыном графа Фредерика-Акселя фон Ферзена (1719 - 1794) и Хедвиги-Катарины Делагарди (1732 - 1800). В возрасте 15 лет он был послан на учёбу в военную школу в Брауншвейге, затем, совершив поездку по нескольким странам Европы, в 1775 г. вернулся обратно в Швецию, где был произведён в капитаны Лейб-драгунского полка. В 1778 г. он отправился во Францию, где ещё в 1770 г. поступил лейтенантом на службу в полк Руайаль-Бавьер, и был произведён в полковники.
Ферзен был тепло принят в высшем свете Парижа и сделался вхожим к королеве Марии-Антуанетте. Последнее обстоятельство и породило слухи о том, что шведский граф был любовником королевы. Шведский посол во Франции граф Г.Ф.Крёйц в письме к королю Густаву III даже предполагал, что царственная особа была влюблена в Ферзена: "Должен сообщить Вашему Величеству следующее: королева своим участливым отношением к молодому графу де Ферзену вызвала всевозможные кривотолки. Должен признаться, я и сам не могу удержаться от мысли, что она имела к нему склонность, ибо видел тому достаточно подтверждений. Молодой граф де Ферзен в подобной ситуации проявил исключительную скромность и сдержанность. Особенно восхитило меня его решение об отъезде в Америку. С его отъездом перестала существовать какая бы то ни было почва для пересудов. Он проявил не свойственную его возрасту твердость, чтобы избежать соблазна".
В 1780 г. Ферзен уезжает из Франции, чтобы в качестве адъютанта графа Рошамбо участвовать в войне американских штатов за независимость. В 1783 г. он возвращается в Швецию, откуда в конце 1787 г. вновь направляется во Францию.
С 1788 по 1791 гг. Ферзен практически непрерывно находился во Франции. Пользуясь расположением королевской семьи к Ферзену, король Густав III Шведский часто прибегал к его посредничеству в переговорах в обход официального шведского представителя.
Таким образом, предположения о том, что Ферзен был отцом герцога Нормандского, легко опровергаются соображениями простой хронологии.
К тому же если внимательно посмотреть и сравнить портрет герцога Нормандского с портретом графа д"Артуа в молодости, то можно с уверенностью говорить о несомненном отцовстве короля, а не какого-то призрачного любовника Марии-Антуанетты. Гены рода Бурбонов чётко прослеживаются у них обоих.
Можно смело говорить о том, что Ферзен любил Марию-Антуанетту. Королева тоже выделяла его из числа придворных. Но вот была ли в принципе сексуальная связь между королевой и графом Ферзеном, о чём кричалось во всех "разоблачающих" королеву памфлетах, или же её не было вовсе - нам уже этого никогда не узнать. Однако, бóльшая часть свидетелей тех событий безапелляционно утверждает, что любовь графа Ферзена и Марии-Антуанетты носила чисто платонический характер - событие, совершенно не укладывающееся в головах версальских придворных...
Но одно можно сказать без всяких колебаний: граф Ферзон оказался одним из очень немногих, кто сохранил верность дружбе с королевой до конца её дней, пытался всеми силами спасти жизнь как ей, так и её детям...
Новая трагедия не заставила себя ждать. 4 июня 1789 г., в возрасте семи с половиной лет, от туберкулёза умирает дофин Людовик-Жозеф. Смерть старшего сына стала огромным ударом для короля и королевы. В книге Ипполита Тэна "Старый порядок" это событие описывается так: "...При смерти первого дофина, в то время как слуги бросаются навстречу королю, чтобы помешать ему войти, а королева на коленях кидается к его ногам, он плача восклицает: "О жена, наш дорогой ребёнок умер, так как меня не пускают взглянуть на него".
Но и это ещё было не всё. Король отказался принимать делегацию от Генеральных Штатов в день смерти своего сына, сказав, что "это невозможно в моём нынешнем состоянии". То же самое последовало и в течение последующих двух дней. Когда же они настояли на том, чтобы прибыть к нему 7 июня, Людовик ХVI, с горечью, отметил: "Значит, в третьем сословии нет отцов?".
Принц был похоронен в аббатстве Сен-Дени, где его могила была осквернена и разрушена в годы революции.
После смерти дофина его титул перешёл к его младшему брату Людовику-Шарлю, герцогу Нормандскому.
Сразу же после смерти старшего сына, королева Мария-Антуанетта, в письме, адресованном гувернантке нового дофина герцогине де Турзель, писала: "Моему сыну четыре года и четыре месяца без двух дней. Он такой же, как все крепкие и здоровые дети: непоседливый, взбалмошный, вспыльчивый; но вместе с тем он добрый ребёнок, нежный и даже ласковый, если не позволять, чтобы гнев завладевал им. Он обладает чрезмерным самолюбием, но, если направить это свойство в правильное русло, оно сможет пойти ему на пользу. Он всегда выполняет то, что пообещал. Но он очень несдержан и болтлив, легко повторяет всё, что услышит, и часто выдумывает небылицы, при этом без всякого умысла солгать. Пожалуй, это его самый большой недостаток, который, конечно же, нужно исправить".
Запомним сейчас эти слова прозорливой матери. Через несколько лет эти черты характера будущего короля Людовика ХVII сыграют страшную роль в судьбе его близких, приведя к ужасным последствиям...
Примечания:
11. Как старшая дочь короля Шарлотта впоследствии носила титулы "Madame Royale" ("мадам Руаяль") и "Madame fille du roi" ("мадам дочь короля").
12. Под словами салический закон понимают норму престолонаследия, согласно которой право на корону имеют только члены династии по непрерывной мужской линии (сыновья государей, внуки (сыновья сыновей), сыновья этих внуков и т.п.). Таким образом, по салическому закону, в случае, если король умер, не оставив сыновей или внуков по мужской линии, но оставив дочь, на престол не может претендовать ни эта дочь, ни внук (сын этой дочери), а только брат покойного короля или его племянники (сыновья этих братьев); если братьев и их потомков нет, а есть только сёстры - тогда дяди и их потомки и т.п. Фактически такой порядок престолонаследия применялся во многих государствах Европы начиная с раннего Средневековья, но само понятие "салический закон" в новом смысле стало активно использоваться лишь с ХIV века во Франции. Оно отсылает к правилу, входившему во франкскую "Салическую правду" и запрещавшему наследование имущества дочерьми (причём по букве закона оно относится лишь к наследованию на территории приморской "Салической земли"), однако идеологи французской монархии утверждали, что его ввёл легендарный первый король Франции Фарамонд. К нему прибегали во Франции, когда после смерти Людовика Х Сварливого и его сына-младенца Иоанна I престол не унаследовала дочь Людовика от первого брака Иоанна Наваррская, но королём стал его младший брат Филипп V Длинный (1316 г.). Через двенадцать лет, в 1328 г., после смерти и Филиппа, и его младшего брата Карла IV, на престол вступил, в соответствии с указанным правилом, их двоюродный брат граф Валуа, который стал Филиппом VI. Однако на французскую корону объявил претензии племянник покойных королей, сын их сестры английский король Эдуард III, не признававший салического закона (который никогда не действовал и не действует в Англии). Это привело к началу Столетнюю войну. Салический закон сохранялся во Франции вплоть до конца французской монархии.
13. Хранитель печати - во Франции государственный канцлер, министр юстиции.