Привыкший за время походной жизни спать очень чутко и просыпаться моментально, я сразу же открыл глаза. Поняв, что я проснулся, разбудивший меня воин проворно выскользнул из палатки.
Быстро приведя себя в порядок, я тоже вышел на улицу. Проморгавшись от ослепившего меня солнечного света, я огляделся по сторонам, и тотчас же увидел гонца, разбудившего меня.
- Что случилось? - спросил я у нетерпеливо переминавшегося с ноги на ногу посланника.
- Наш разъезд, отправившийся в разведку, наткнулся на засаду и был вынужден принять бой. В итоге многие воины погибли, ну, а те, кто выжил, почти все получили ранения. Только что раненные прибыли в лагерь, и мэтр Найси просит вас поспешить в операционную. Ему будет нужна каждая свободная пара рук...
- Понятно, - кивнул я. - Передай мэтру Найси, что я только возьму свои инструменты и тотчас же приду.
Гонец кивнул и бросился выполнять. Я тоже поспешил - обратно в свою палатку. Быстро собрав всё, что мне могло понадобиться, я помчался в операционную.
За годы, проведённые мною в действующей армии, я уже привык к подобному насильственному пробуждению. Я был хорошим врачевателем, а потому был постоянно загружен. Хотя с самого первого дня моего пребывания здесь, всё в моей жизни было связано с проблемами.
Когда мэтр Латур привёл меня, зелёного новичка, в палатку, где размещался полевой госпиталь и представил главному хирургу, мэтру Найси, я понимал, что трудностей не избежать. Однако очень многие навалившиеся на меня проблемы были весьма далеки от дел, напрямую связанных с медициной.
Поскольку я был подданным другой страны, то вначале отношение ко мне было довольно сдержанным, если не сказать - прохладным. В первое время казалось, что все окружающие рассматривали меня исключительно чуть ли не в качестве лазутчика, пытающегося пробраться к "источникам информации", шпионом, способным вызнать все секреты их страны, а потом переправить полученное властям Арнора. Много раз, возвращаясь после трудного для в госпитале к себе, я замечал, что за мной следят. А про то, что мою палатку и личные вещи постоянно обыскивали, я вообще молчу. Причём порой настырные представители службы безопасности Далахана даже не утруждали себя попытками скрывать от меня следы своих поисков. Чем больше времени я проводил, общаясь с выздоравливавшими пациентами, тем чаще мэтр Латур показывал мне написанные на мою особу доносы. В них "доброжелатели" предупреждали его о том, что я, разговаривая с доставленными с поля боя раненными, тайно собираю разведывательную информацию. Причём, насколько мэтр Латур понимал, точно такие же доносы переправлялись не только ему, но и главе ведомства охраны безопасности страны.
Только через несколько недель я понял, насколько мудрым оказался мэтр Латур, когда сразу же после моего приезда в Итарси, столь проворно увёз меня оттуда. Именно этот нюанс стал моим спасением. Именно этот поступок поспособствовав тому, что меня не арестовали в первые же дни моего пребывания в действующей армии. Через какое-то время, во время одного из разговоров местный глава ведомства охраны государственной безопасности - герцог Этайн Конн, постоянно следивший за мной, с сожалением заметил, что я слишком мало времени провёл в Итарси, а потому просто физически не успел переговорить с жившими там арнорскими шпионами. А потому, к его глубочайшему сожалению, у меня нельзя "вызнать" имена находящегося в Далахане арнорского подполья...
Думаю, нет нужды рассказывать про охватившие меня после этих слов чувства. Сама мысль о том, что только из-за благоприятного стечения обстоятельств я спасся от ареста и пыток, была далеко не радостной. Герцог Конн, абсолютно уверенный в том, что он имеет полное право арестовать любого "опасного для его страны" человека, даже не позаботившись о том, есть ли против него реальные обвинения или же нет, стал для меня серьёзным испытанием. На протяжении всего времени моего пребывания в армии, он неотступно следил за мной, желая, по его собственным словам, "не допустить возникновения на его земле шпионского подполья".
Сложности с герцогом Конном оказались не единственной проблемой, с которой мне пришлось столкнуться, живя в военном лагере. Порой мне приходилось "вляпываться" и в откровенные провокации. С определённой регулярностью со мной происходила одна и та же история. Представьте, после тяжелейшего дня, проведённого в операционной, весь выжатый и физически, и морально, я возвращался, наконец, в свою палатку. И вот там меня ожидала не мягкая постель, а очередной посетитель, который кидался ко мне в объятия и, прижимаясь ко мне всем телом и целуя, жарко шептал, что за ночь любви он готов рассказать мне все военные тайны, какие я только захочу узнать. Думаю, понятно насколько мне бывало "весело" слышать всё это. Тем более что я превосходно отдавал себе отчёт в том, что неутомимый герцог Конн наверняка стоит сейчас за парусиновой стенкой палатки и нетерпеливо ожидает моего ответа. Так что приходилось самым решительным образом вырываться из рук очередного "претендента" и выдворять его из моей палатки. Вскоре такое "развлечение" стало для меня чуть ли не обязательной программой каждого вечера.
Тем не менее, я превосходно видел, что, в отличие от времени, когда я учился в Академии, по настоящему мало кто хотел завязать со мной прочные отношения. Максимум, чего я мог ожидать - тайная связь на одну ночь без каких бы то ни было дальнейших обязательств и отношений. И подобное ничуть меня не удивляло. Поскольку моя скромная персона привлекла повышенное внимание со стороны герцога Кона, далеко не последнего лица в стране, никто из окружавших меня не хотел также оказаться в поле зрения его бдительного ока. А что, как ни связь со мной, могло бы привести к повышенному вниманию к ним со стороны герцога?
С течением времени я всё чаще и чаще вспоминал слова магистра Илэра о том, что война - это тяжелейшее испытание. И не просто вспоминал, но и полностью согласился с этим высказыванием Учителя. Причём не абстрактно, а целиком отдавая себе отчёт в каждом слове. Война, действительно, страшное испытание. И я вдоволь хлебнул всего этого. Сложно ли мне было? Неимоверно. Иногда даже я сомневался в том, а хватит ли мне сил выдержать все испытания. Но я сам этого хотел, а потому держался...
Лечить больных в больнице и оказывать им помощь прямо рядом с полем боя - это совершенно разные вещи. Стерильная обстановка в операционной и пациенты, перед операцией напоенные сонным зельем, - это одно. А неимоверно быстро спасать жизни только что доставленных прямо с передовой раненных - это совершенно другое. Кровь, грязь, антисанитария, отсутствие нужных лекарств, крики боли и страдания. Порой, не имея нужных мне лекарств, я тратил собственные ресурсы организма, чтобы погрузить в сон метавшихся от жутких болей раненных пациентов.
Но не менее физических трудностей, меня подстерегала боль от моральных травм.
Война - это не только победы и поражения, героизм или трусость. В ней всегда много мерзости и грязи. В книгах, повествующих про военные сражения, редко пишут про эту другую сторону военных будней. Иногда где-нибудь на самом краю повествования может "прошмыгнуть" информация о том, что после взятия город на три дня отдавался на разграбление победителям. Однако мало кто реально представляет себе, что это такое - разграбленный победителями город. Тысячи убитых, столько же изнасилованных женщин, разорённые дома, дети, которым походя, шутки ради, вспарывали животы и бросали умирать на землю, рядом с разграбленными домами. Нередки бывали ситуации, когда их матерей насиловали там же - рядом с ещё тёплыми трупами их детей.
А сколько раз бывало, когда избитых и изнасилованных, многократно пущенных "по кругу" женщин "победители" затем притаскивали в военный лагерь, где насильно делали полковыми шлюхами. Редко какая женщина могла отказаться от подобной роли. И связано это бывало чаще всего с тем, что путь домой им был уже заказан: никто бы не выпустил из места расположения войск потенциальную "шпионку". Тех, кто пытался бежать, ловили и убивали на месте. А потому, не имея возможности спастись, отныне они, вместе с маркитантками(17), следовали вслед за войсками туда, куда перемещалась армия.
Дворяне, более изысканные, нежели простые воины делали тоже самое, однако часто скрывали не менее гнусную сущность своих деяний за красивыми словами. Я говорю о так называемых "личных пленных". Этим термином в армии называли "добычу" аристократов и офицеров, к которым те питали личный, подчас меркантильный, интерес.
По закону "личные пленные" не считались рабами, однако на практике никак иначе я их назвать не могу. Если офицер соглашался принять выкуп и отпустить своего личного пленного на свободу, то выкуп за них шёл исключительно в карман захватившего этого самого пленника. Но когда офицеру была нужна персональная шлюха, то все разговоры о выкупе были бесцельны, и именно эту роль отныне играли несчастные "личные пленники".
"Личным пленником" мог стать как мужчина, так и женщина - в зависимости от пристрастий пленивших их офицеров.
Всё это не добавляло мне спокойствия, когда я изо дня в день сталкивался с этой, достаточно неприглядной, стороной реальной жизни воюющих армий.
Я не спорю, в повседневной жизни любой армии есть место и героизму, и подвигу, и мужеству с самопожертвованием, и искренней любви и нежности. Есть тут и, действительно, великие по красоте души люди. Однако человеческий мозг устроен таким удивительным образом, что все положительные эмоции достаточно быстро из него "выветриваются", а вот отрицательные - остаются с тобой надолго и постоянно "мучают" страшными воспоминаниями. Всё хорошее - быстро проходит, легко забывается, но вот плохое. Оно хранится в душе очень долго...
Когда подходил к завершению третий год моего пребывания в армии случился ещё один эпизод, ещё сильнее подорвавший моё, и без того изрядно потрёпанное душевное спокойствие.
В числе маркитанток, постоянно кочующих за армией, в один далеко не прекрасный момент появилась новенькая, которую все военные звали Дайре. Насколько я понял, будучи неловкой из-за своей беременности, однажды она упала с достаточно большой высоты. Из-за полученных при падении травм она потеряла как того ребёнка, которого носила, так и саму возможность иметь детей. Родственники мужа поспешили избавиться от "бесполезной обузы" - после стремительного развода её, называя вещи своими именами, просто выгнали из дома. Правда, желая в глазах окружающих соседей выглядеть высокоморальными людьми, Дайре отдали какую-то сумму денег, которая по закону полагалась ей после развода.
После всего случившегося у несчастной девушки оставалось только два пути - стать проституткой или маркитанткой (хотя порой это и было одно и то же). Становиться проституткой молодая девушка не захотела, избрав для дальнейшего существования второй путь. На полученные от бывшей родни деньги Дайре накупила разных товаров, а затем прибилась к нашему полку и принялась за торговлю. Денег у неё было не много, а потому достаточно часто бедняжка была вынуждена жить чуть ли не впроголодь.
Узнав про беду Дайре, я не смог пройти мимо, а потому сначала досыта накормил голодную девушку, а потом время от времени стал подбрасывать ей что-то съестное. Если бы я мог предвидеть, к каким последствиям это приведёт. Хотя, даже знай я всё то, что последовало, вряд ли я смог бы пройти мимо голодного человека...
Мои дружелюбие, ласка и желание помочь девушке породили в её душе чувство благодарности. Совершенно не желая того, я стал выглядеть в глазах Дайре героем, и бедная девушка решила, что она влюбилась в меня. Через некоторое время Дайре стала всё чаще и чаще останавливаться у моей палатки, предлагая помочь со стиркой или ремонтом одежды, приготовить какой-то ужин. Она начала мне первому предлагать привозимые ею в лагерь товары. Мои слова благодарности вновь упали на благодатную почву, ещё больше укрепив девушку в её заблуждении. Наконец, желая от слов перейти к делу, однажды ночью Дайре явилась в мою палатку и предложила мне себя.
Замотанный работой в госпитале, я долго не обращал внимания на участившиеся визиты Дайре, не предавал им значения и, честно говоря, откровенно "прошляпил" всё то, что происходило с этой девушкой. А потому её ночной визит вызвал у меня только оторопь и резкое осуждение.
К тому же, как и раньше, меня совершенно не возбуждали женщины. А потому я вежливо, но настойчиво отправил Дайре обратно. Тем не менее, прогнав свою ночную гостью из палатки, я был вынужден сесть и крепко задуматься над сложившейся ситуацией.
Разумеется, я прекрасно отдавал себе отчёт в том, что эта любовь была слепой, вызванной к жизни скорей признательностью, нежели страстью. И не была она связана ни с моей "прекрасной" внешностью, ни с моим "изумительным" характером. Не личность мою она полюбила, а только поступки доброго человека. Я не строил иллюзий, и отдавал себе отчёт, что точно так же Дайре могла бы полюбить любого из тех, кто находился в этом полку и проявил бы по отношению к ней доброту и ласку.
Но то, что я был против нашей связи, вовсе не означало, что Дайре согласилась со мной. О, нет! Возжелав меня, она начала полномасштабный штурм "не сдавшейся" в первый же момент "крепости". Методы по моему соблазнению, применяемые Дайре, ничем не отличались от исконных, проверенных веками методов, применяемых другими женщинами.
Сначала это было забавно, и я получал истинное удовольствие от наших игр в кошки-мышки, в очередной раз выворачиваясь из её мягких лапок. К тому же наше противостояние помогало мне отыскать душевное равновесие. Постоянно находясь рядом с раненными и умирающими я духовно истощался. Окружавшее меня горе требовало найти в жизни что-то хорошее, что могло бы развеять мою зарождавшуюся хандру. И таким хорошим стали наши с Дайре перепалки.
Однако всё закончилось в один момент - и самым трагическим образом. Повозка, в которой в числе других находилась и Дайре, сломалась. Поломка оказалась довольно серьёзной, и эта часть обоза была вынуждена остановиться на ремонт. Такие ситуации случаются часто, а потому никто не обратил на этот факт никакого внимания.
Обычно завершив ремонт, та или иная повозка догоняла ушедшие войска и, пристроившись на своё место, продолжала движение. Но в этот раз всё произошло по-другому: на отставших внезапно напал отряд нашего противника.
Пока мы заметили, что что-то не так, пока туда были направлены наши воины, практически всё было кончено. Я, узнав, что произошло, тотчас же поспешил туда, однако с горечью увидел, что моя помощь врачевателя тут уже никому не понадобится: почти все были либо уже убиты, либо умирали. Среди тех, кто умирал, была и Дайре...
Поспешив к ней, я приподнял отяжелевшее тело девушки, и осмотрел её. Увы, было уже слишком поздно. Почувствовав мои прикосновения, Дайре открыла глаза и, узнав меня, попросила исполнить последнее желание умирающей: поцеловать её так, как я бы поцеловал любимую женщину. Я не мог отказать, и сделал то, о чём она меня просила, хотя никаких чувств, кроме жалости у меня не было. Мой поцелуй отдавал горечью, однако умершая Дайре вряд ли успела почувствовать её...
И подобных эпизодов в армии бывало великое множество. Каждый день я навсегда прощался с сотнями и знакомых, и незнакомых мне людей. В самые плохие дни я терял тех, кого успел узнать и оценить. Даже в тех сложных условиях с течением времени появлялись люди, кто, так или иначе, был дорог мне. Но война не выбирает и хорошие погибают наравне с остальными.
Шло время, и настал момент, когда я понял, что годы жизни в Далахане слишком сильно изменили меня. Мой опыт и авторитет как целителя непрерывно росли. Пусть не очень быстро, зато качественно и неуклонно. Я сам ощущал насколько сильно улучшились мои навыки, подвергшиеся оттачиванию из-за огромного количества опыта, полученного в "боевых условиях". Практикующий лекарь всегда лучший специалист, нежели тот, кто получил пусть и огромные, но чисто теоретические знания. Потому, годы, проведённые в военном лагере, дали мне - как военному магу-целителю - слишком многое. Без ложной скромности, я мог смело сказать, что стал одним из сильнейших врачевателей в этом мире.
Однако, продолжая кочевать вместе с войском, я чувствовал, что насколько сильно хорош я стал как врач, настолько же сильно я изменился и внутренне. И вот здесь изменения были как раз далеко не в лучшую сторону. Насколько же мало во мне осталось от того восторженного юноши-новичка, мечтавшего спасти весь мир. И вскоре я уже начал опасаться, что захлестнувший меня цинизм не самым лучшим образом повлияет на мою душу и всё то светлое, что в ней ещё оставалось. С испугом я понял, что мозг, постоянно находящийся под гнётом переживаний и смертей, начал защищаться, вызвав к жизни новое, страшное чувство - чувство равнодушия. Пока я крепко держал себя в руках, однако я всё чётче осознавал, что должен срочно что-то менять в своей жизни. И менять глобально...
* * *
Провозившись в операционной почти весь день, я, ближе к вечеру, в буквальном смысле слова выполз из палатки госпиталя. Взяв у стоявшего неподалёку слуги заблаговременно приготовленный ковш с водой, я жадно припал к нему, поглощая живительную влагу. И только напившись, наконец, обратил внимание на то, что рядом с палаткой находился незнакомый мне воин, чья безупречно аккуратная одежда и привязанный неподалёку сильный и резвый конь выдавали в нём явно не простого штабного гонца, а гонца, развозившего особые поручения. Убедившись в том, что я обратил на него внимание, гонец встал и подошёл ко мне.
- Вы - Габриэль Арван, маг-врачеватель, работающий при госпитале королевской армии Далахана.
- Да, это я, - внутренне подобравшись, ответил я. - А в чём дело?
- Из столицы прибыла депеша, напрямую касающаяся вас. Его Величество, король Далахана Сантай II, наслышанный о вашем мастерстве и великой целительской силе, желает лично познакомиться с вами и наградить за проявленные умения. Потому, в своей великой милости, он наделяет вас правом на личную аудиенцию с его августейшей персоной, - торжественно проговорил гонец. Протянув мне какой-то конверт, он продолжил: - Вот официальное приглашение, которое даёт вам право на длительное пребывание при королевском дворе. - Затем, хмыкнув, гонец совершенно другим тоном добавил: - Как знать, может быть, вас даже наградят и пожалуют постоянное место при дворе. А если вы проявите таланты в излечении его подданных, то король, - всё возможно - может даже назначить вас королевским лекарем Далахана...
Сказав всё это, гонец поклонился, проворно отвязал лошадь, вскочил в седло и ускакал прочь. Я же, в полном недоумении, застыл на мечте, продолжая сжимать в руке конверт.
Приглашение, - а если называть вещи своими именами, то по сути приказ - приехать ко двору короля Далахана для того, чтобы он мог "наградить" меня за хорошую работу, я воспринял с некоторым удивлением. Честно говоря, с одной стороны я понимал, что моя работа вполне могла привлечь внимание монарха или его тайного советника, сообщившего повелителю обо мне. Но, с другой стороны, я не совсем понимал, чего конкретно мне нужно было ожидать от высочайшего внимания короля. Не то чтобы меня встревожило это внимание. Просто хотелось заранее понять, чего именно мне следует ожидать.
Единственное, что я должен был для себя определить, это соглашаться ли мне на новую работу или же придумать какую-то вежливую форму отказа. Жизнь при дворе весьма отличалась бы от привычного для меня, походного, образа жизни. Однако, с другой стороны, жизнь вдали от действующей армии - это было именно то, чего я теперь хотел. До того момента, пока передо мной не открылась другая дорога, я сам не отдавал себе отчёта в том, насколько душевно истощён. Как я теперь понимал, уже достаточно давно мне хотелось перебраться куда-то в другое место. Куда-то, где не было бы столько горя и отчаяния. И королевский дворец - был именно таким местом: где я смогу и лечить больных и одновременно отойти душой от всего того кошмара, который испытал за эти три года.
Понимая, что скорей всего я уезжаю отсюда навсегда, я поспешил вернуться вновь в палатку госпиталя. Там, быстро рассказав о приглашении короля, я тепло попрощался со всеми, с кем бок-о-бок работал все эти трудные три года. Обнимая окруживших меня лекарей и пожимая им на прощание руки, я видел, что многие были серьёзно расстроены тем, что я уезжаю. Во всех напутственных словах, которыми меня провожали, моё чуткое ухо ясно слышало нотку печали, а иногда и горечи.
Теперь оставалась последняя формальность. Стремительно направившись к палатке, где размещался штаб командующего войсками Далахана, я попросил разрешения переговорить с ним. Испросив аудиенцию, я предъявил командиру присланное мне письмо, и попросил позволить мне покинуть расположение армии, причём особо подчеркнул, что мне понадобится - во избежание различных недоразумений - его письменное разрешение. Я превосходно отдавал себе отчёт в том, что никто не осмелится противиться воле короля. И, действительно, не позднее, чем через час я получил подписанный командующим пропуск, позволяющий мне отправиться в столицу.
Быстро собрав вещи, я поспешил к походному армейскому телепорту, который и должен был доставить меня к королевскому дворцу. Однако как я ни торопился, слухи о том, что я уезжаю, распространились по лагерю с огромной скоростью. А потому у телепорта меня уже поджидал мой "злой гений" - глава ведомства охраны государственной безопасности, герцог Этайн Конн.
- Я слышал, вы покидаете нас, - негромким голосом проговорил герцог.
- Да, я должен уехать. Король хочет меня видеть, - коротко отозвался я.
- Правильно, - кивнул герцог. - Желания короля - закон для его подданных. - Затем, сделав вид, что внезапно что-то вспомнил, герцог картинно хлопнул себя по лбу и добавил: - О, хотя вы же не подданный нашего светлейшего монарха.
- Я ни на миг не забываю об этом, - самым кротким тоном ответил я. - А потому, после оказанной мне столь великой чести, я не могу заставлять вашего короля ждать. Потому, как бы ни было приятно мне ваше общество, прошу простить меня за то, что я вынужден поспешить откланяться.
- Да, да, я понимаю, что король ждёт вас, - мурлыкающим тоном отозвался герцог. - А потому не смею более задерживать вас.
С этими словами герцог Этайн Конн поклонился мне и улыбнулся.
Интересно, кто бы объяснил, почему мне так не понравилась эта его улыбочка...
Примечание:
17. Маркитанты (от итал. Mercatante - торговец) - мелкие торговцы, сопровождавшие войска в походах в европейских армиях (особенно французской). Со времени появления регулярных массовых вооружённых сил и до организации системы регулярного снабжения армий (в ХVIII веке) играли ключевую роль в бытовом обеспечении военнослужащих. Существовали до начала ХХ века. Деятельность маркитантов регламентировалась Воинскими уставами. Также под видом маркитанток в европейских войсках работали проститутки.
В литературе маркитантки выведены в одноимённой песне Беранже и пьесе Бертольда Брехта "Мамаша Кураж и её дети", по который был снят просто восхитительный фильм с Людмилой Касаткиной и Арменом Джихарханяном в главных ролях. Эпизодически они появляются и во многих других произведениях о войнах ХVII - ХIХ веков (например, в "Пармской обители" Стендаля).