Эльберд Гаврилович : другие произведения.

Врата блистательного

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Дежурный секретарь ощутимо вздрогнул, когда створки дверей приемной быстро распахнулись, и с жалобным, непривычным звяком шмякнулись о стену, чтобы пропустить посетителя. Эти двери обычно открывали с почтением, если не сказать со страхом и к такому бесцеремонному отношению они не привыкли. Дежурный секретарь тоже не привык, но дискутировать, глядя на ужасную личину шлема, у него тоже не было никакого желания. Тем более о вспыльчивости носителя этого шлема в узких кругах были хорошо информированы. Четким строевым шагом, почти вбивая каблуки высоких кавалерийских сапог в узорочье паркета, посетитель пересек приемную. Так резко остановился у стола, что полы длинного темно-алого плаща, что вились у него за спиной, с мягким шелестом взлетели на столешницу, заваленную бумагами, уволокли с собой несколько документов. Опадая.
  Не удостоив взглядом съежившегося секретаря, посетитель проговорил, глядя в пространство. Голос был тих и ровен.
   - Доложи.
   - Их светлость не велели...
  Рука, закованная в латную перчатку, взлетела в замахе, с хорошо слышным скрежетом свернулась в кулак... Секретарь скукожился. Не от страха. От очевидности. Он обреченно ждал, когда этот облитый сталью кулак, метнется вниз подобно метеору и прервет такую ничтожную для посетителя, но такую дорогую для секретаря жизнь. Но кулак неторопливо, с хрустом выпростал из себя указательный палец и, опустившись к поверхности стола, постучал им по столешнице. Естественно, на бумаги, в смысле документы, нахальный палец внимания не обратил никакого. И порвал их в клочья.
  - Доложи.
  Голос был так же тих и ровен. Секретарь глянул на пробитые пальцем документы и решил, что лучше будет доложить.
  В комнате, да скорее её стоило бы назвать небольшим залом, царил полумрак, который безуспешно пытались разогнать три свечи, закрепленные в шандале. Но и у них это не очень-то получалось, и пятно света освещало лишь заваленный бумагами стол, за которым что-то писал человек. Он не только укрыл лицо в тени капюшона, но и, не смотря на мягкое тепло, царящее в чертоге, укутался в мантию. Перо, зажатое рукой в черной перчатке, стремительно летало по бумаге и вдруг сбилось с ритма, отвлеченное робким стуком в дверь.
  Недовольно мазнув по двери взглядом, он ведь велел не беспокоить, дозволил.
   - Войди, - ожидая признаться какой-либо очередной пакости, все, совершенно все в какой-то момент пошло наперекосяк, что естественно настроения и человеколюбия не добавляло. На голосе это тоже сказалось.
  Дверь приоткрылась, и в проеме облачком мрака нарисовался секретарь.
   - Что?
   - К вам на прием дрангхистар Рингольд.
  Человек в капюшоне задумался, было, как бы покорректнее отказать в приеме. Секретаря дернуло назад и отшвырнуло. В приемной грохнуло. Похоже, упал не только секретарь, но и что-то из мебели. Хозяин кабинета поморщился. Его уже давно раздражал своенравный наемник. Хотя тот предпочитал слово союзник.
  Он. Рослый, широкий. Как всегда, в полном доспехе, алый плащ с черным подбоем. И этот ужасный шлем. По слухам, улаганы делали свои шлемы из черепов своих врагов. Человек в капюшоне не хотел бы иметь таких врагов. Дикари. Очень, очень чувствительные создания.
  И потому встал. Выдавил улыбку. Радушно махнул в сторону.
  - Прошу садиться. Рад. Но, чем обязан?
  Примитивные мозгом дикари частенько поддаются на такой вот медоточивый напор. Но визитер к указанной категории не относился. В порывах он был, конечно, варвар, но вот в отсутствии ясномыслия ему отказать было трудно.
   - Благодарю за приглашение. Однако дело мое столь срочное, что вряд ли смогу воспользоваться вашим гостеприимством. Решать его надо немедленно.
  Хозяин, воспользовавшись тем, что лоб его спрятан в тени капюшона, позволил себе слегка нахмуриться. Наемник всегда отличался надменностью и строптивостью, но сейчас...Дерзость его вызвана дурным нравом или случилось нечто такое...Какое?
   - Так чему же я обязан столь шумным появлением? - решил показать зубы хозяин.
   Но посетитель зубы напрочь проигнорировал.
   - Моя разведка донесла, что в землях этих видели берсов.
   - Этого не может быть. Сказки. Вы прекрасно знаете, что дымные камни...
   - Мои люди выяснили. Не сказки. Мастера тайных дел провели тщательный анализ слухов и утверждают это с большой долей вероятности. Кроме того, они считают, что берсы могли пройти по нашему следу. Даже известные нам умения, которыми располагают наши вечные враги очень и очень внушительны. Мои мастера допускают возможность проникновения их в этот мир. Он же обещан нам за верную службу. И появление здесь берсов... Это большая опасность. Потому, согласно условий договора, прошу вашего разрешения на проведение разведывательной экспедиции.
  Арфан прекрасно знал о сложностях взаимоотношений улаганов и берсов и понимал, сколь неожиданные реакции может вызвать появление ненавистных врагов у своих ненадежных союзников. С одной стороны, появление их было практически нереально. Однако всего один допуск. Изменение планов повелителя. И тогда нереальность становилась возможностью.
  Решив, что нарушены условия договора улаганы, помешанные на верности слову, могли просто разорвать договор и уйти на помощь своим. Допустить этого было нельзя.
  Потому он согласно кивнул.
   - Разрешаю. Однако, учитывая тот факт, ситуация продолжает оставаться сложной, просил бы не задействовать для мероприятия большие силы.
  Собеседник кивнул.
   - Планирую направить сотню конных и сотню пеших.
   - Пешие остро нужны для мероприятий патрульного характера. Может быть, стоит привлечь местные силы.
   - У них нет... - начал было улаган, но быстро осекся. - Согласен. Не считаю более возможным отвлекать вас от дел.
  Ушел. Так же четко печатая шаг.
  Хозяин кабинета облегченно вздохнул.
  Только берсов ему в этом пасьянсе не хватало.
  
  Часть 1.
  Глава 1.
  
  Был тот самый час, когда природа затихает лишь, для того чтобы проснуться. Тот самый час, когда солнце еще не встало, не разукрасило розовым край небо. Тишина. Как до рождения мира. И трудно поверить, что минута, другая и первый луч солнца скользнет по невероятной гладкости озера, которую не смеют пока потревожить дремлющие рыбы. Скользнет. Запоет одна пичуга, другая, разбудит братьев и сестер. Разбудит тот удивительный хор, который смолкнет лишь вечером. Чтобы смениться ночным. И тот смолкнет, но только, для того чтобы дать насладиться лишь мучимым бессонницей, и может быть часовым, той самой тишиной, что предваряет рождение нового дня.
  По словам Горация, легата легионеров, здесь в коронных землях Империи, опасаться было некого. Однако караульную службу во вверенном ему подразделении он поставил с самого первого дня, походя пояснив, что не собирается выходить на бой с разболтанной толпой праздных путешественников. К ночевкам на постоялых дворах он, как выяснилось, тоже относился без пиетета, исходя из большого жизненного опыта. Делился он им, кстати, в свободное от несения службы время охотно. Со мной во всяком случае. Ночевки на постоялых дворах чреваты драками и пьянками, что отрицательно сказывается на дисциплине, а также серьезными и необоснованными финансовыми тратами. Вычислил он меня быстро, так как знал до этого. Хотя и заочно. С трудом монументальным моим был знаком. Товарищ Саин открывался постепенно, но надо сказать таланты и умения его просто поражали. Причем не только многогранностью интересов, но и глубиной исследования тех проблем, к которым он этот свой интерес проявил. Подозреваю, что, если бы не излишняя живость характера, ждала его прямая дорога в Университетум.
   Командир наш, и это естественно, не со всеми положениями упомянутого творения был согласен. Как же. Саин ведь по большому счету теоретик, опытом руководства большими подразделениями не располагавший. Анализ, анализ и еще раз анализ. Опыта, причем, отнюдь не своего. Горацио же был практиком. Командиром полка в прошлом. Коронного. От пенсиона, полученного по выслуге лет отказываться не стал, хотя и по праву крови человеком был небедным. Но и на жалованных землях сидеть сиднем тоже не пожелал. Набрал таких же престарелых непосед. Сваял подразделение. И при деле и заработок неплохой. Если к делу с умом подойти. У командира полка ума хватило, что неудивительно, и здравомыслия и трезвого расчета ему хватило, чтобы сделать свое подразделение предприятием доходным. Кроме того, и привычной дозой адреналина располагать он мог практически по желанию. Видно это было по всему. Не знаю и не собираюсь спрашивать, в каких таких предприятиях поучаствовало это подразделение, но бойцы вид имели довольный, одеты и вооружены были однообразно и добротно, а несколько медвежья грация передвижения указывала на то, что нагрузками они обеспечены. Причем не только тренировочными.
  
   К моему инкогнито легат отнесся с полным пониманием и наличествующей в среде наемников деликатностью. Расценив, судя по всему мое участие в экспедиции как некую творческую командировку. В лобовую говорить не стал, но дал понять. Я тоже в лобовую признаваться не стал. Но дал понять, что понял. Потому и беседовал со мной старый вояка с удовольствием. В жанре так сказать поучительной дискуссии. Но никаких снисхождений, с точки зрения служебной, научная симпатия эта не предусматривала. Так что тяготами и лишениями воинской службы обеспечен был я в самую норму. Отвлекся кстати. От того стремительного темпа, в котором существовал последнее время. Обычная армейская служба, правильная армейская служба, она ведь этим именно и хороша. Своей монотонностью, размеренностью. И тем, что за тебя уже все, всё продумали. Есть, конечно, и минусы. Могут послать помирать. Во всем есть и отрицательная сторона. А ты хорошо учись. Тренируйся. Если повезет - не помрешь.
  Так что своевременный отбой, не ранний подъем, простое, но качественное питание, длительные прогулки по приятной местности, пионерский необременительный труд по обустройству лагеря, начали приводить мою растрепанную нервную систему в равновесие. Единственно, что беспокоило, это то, что наняли нас для мероприятия серьезного. Более чем серьезного, если судить по составу подразделения набранного улаганами. Они, кстати, настаивали на ускорении движения, но многоопытный Горацио мало того, что привел какое-то неприличное количество выдержек из разного рода уставов и наставлений, так еще и в какие-то пункты в договоре ткнул, в соответствии с которыми именно ему власть над союзными войсками, то есть нами и была представлена. И если во время непосредственных боевых действий наниматель мог целиком и полностью рассчитывать на его активнейшее содействие и более того - подчинение, то во время подвода сил к этим самым непосредственным боевым действиям, порядок и методу перемещения определял именно он. Я, честно говоря, даже заслушался. Главный улаган посверлил, было, его взглядом, но как-то неудачно. Должен заметить, кстати, что за три этих дня отмахали мы порядочно. Никаких секретов и профессиональных тайн. Просто пешее движение регулярно менялось тягловым. В общем, какое-то время мы шли пешком, потом усаживались в достаточно благоустроенные телеги. Потом, правда, уставали уже эти телеги..., вернее животные, что в них были впряжены, в общем, тенденцию вы уже поняли. Достаточно шустро перемещались. Хамыцу было вообще хорошо. Он в конные стрелки вербанулся. Едет целыми днями, песни поет. А я вот жертва конспирации. Но как говориться не до жиру. Из Столицы я очень вовремя убрался. Ну, её эту излишнюю популярность.
  Так что нервную систему я потихоньку успокоил. Но озабоченность не рассеял. С Хамыцем вот только сегодня обстоятельно поговорить успел. До этого не получалось. Знакомство свое мы особо афишировать не стали. Так временные попутчики. До Столицы вместе добирались. Нанялись хоть в одну экспедицию, но в разные подразделения. Так что и поводов для особенного общения вроде и не было. Я - пехтура, а он в неофициальной, но четкой иерархии повыше стоит, потому что кавалерия.
   Да собственно и в отряд мы попали путями разными. Я в составе подразделения. Как вы помните, деваться мне некуда было. В классической коробочке пребывать я изволил на тот момент. Выбор был минимальный. Исчезающее. Так что предложение Карима о срочном вступлении в его отряд прозвучало своевременно. Благодарный парень оказался. Тем более что спутники его поведение мое как крайне благородное охарактеризовали. Ребята в волчьих душегрейках решение руководства одобрили. Тем более и у них проблема присутствовала. Они накануне к этим самым Верблюжьим воротам сходили, нанимателя поразили талантами своими воинскими и благополучно завербовались. Причем всей ватагой. И число в контракте оговорили. Но один из ватажников оказался сражен стрелой Амура. Причем весьма серьезно. В ранении своем галантном своевременно признаться он постеснялся. И собирался совсем даже отправиться геройствовать, когда в место дисклокации явилась рыдающая барышня и о симпатии их обоюдной руководству поведала. Мои спутники, их самоназвание - кидань, несмотря на свою более чем воинственную внешность оказались большими поклонниками Матери - прародительницы. А поскольку она учит, что любовь - это великий дар, то к самоотверженности своего юного соратника отнеслись без всякого понимания. Было принято решение направить юношу с невестой домой. И решение было реализовано, несмотря на вялое сопротивление жениха. Так что после скромного застолья, поскольку завтра в поход, пути его с ватагой разошлись. И на момент нашей встречи, Карим ломал голову, как бы объяснить некоему Горацио, к которому относился с большим уважением, некоторый некомплект. Мои возражения были отметены, даже после признания в том, что я не мечу секиры, а именно в таком качестве и было завербовано сообщество лесовиков. Меня похлопали по плечу и пообещали научить ещё и правильно метать дротики. Поскольку то, как это делают местные просто срам один. Вот так вот без всяких формальностей я и был зачислен. Мне даже комплект вооружения выдали. И естественно на довольствие поставили.
  Упомянутый Горацио к замене в строю отнесся совершенно индифферентно.
  Хамыц же обставил свое появление с присущим ему артистизмом. Все кругом уже суетились, выстраиваясь в колонну, когда он совершенно нахально остановил огромного солодового коня прямо на пути нашего отца и командира. Тот вопросительно уставился на наглеца. Хамыц, как выяснилось, мастер контрастов. Он соскочил с коня. Почтительно приложил руку к груди.
   - Прости, старший, - церемонно извинился. - За дерзость мою прости и за опоздание.
   - И куда ты опоздал, - поинтересовался, скрипуче так, Горацио.
   - На испытание, старший, - покаянно ответил Хамыц.
   - Да, - согласился Горацио, - вчера оно было. И отряд я набрал. Назови причину, по которой я должен тебя слушать, - а заинтересованность некоторая в голосе прозвучала. Больно уж импозантен был соискатель.
   - Я - лучник, конный лучник, - скромно признался мой побратим, при этом конный он произнес с интонацией "великий".
  Горацио скептически хмыкнул и смерил его взглядом с ног до головы.
  - Очень уж ты велик для лучника. Конного лучника. Тебе больше подошла бы секира, копьё и щит, - вынес он вердикт.
   - Ты мудр, старший, и проницателен. Но копье моё оставило меня. И теперь, я - лучник, конный лучник.
  Горацио хмыкнул. Похоже, разговор стал его забавлять.
   - И где же твой лук? Он что же тоже оставил тебя?
   - Нет, - серьезно ответил Хамыц. - Он здесь. Вот, - и хлопнул ладонью по своему чудовищному оружию.
  Горацио промолчал скорее удивленно, чем рассерженно. Потом спросил.
   - Это?
   - Да, - обрадовано улыбнулся Хамыц. - Испытай.
   - Боракорда, - негромко рявкнул Горацио.
  На зов к нему плавно скользнул среднего роста человек, одетый, несмотря на теплую погоду, в черный клобук, который вызвал у меня самые негативные ассоциации.
   - Он говорит, что это - лук.
   - Это? - недоверчиво донеслось из-под капюшона.
   - Да.
   - Пусть тетиву накинет.
  Процесс накидывания тетивы я как-то описывал. Потрясающее зрелище, оно и в этот раз впечатление произвело потрясающее.
   - Батька, если он из этого выстрелит, то его брать надо.
   - Стрельни, - строго скомандовал командир.
  Хамыц огляделся в поисках цели. Указал на деревце. Далеко стоящее деревце.
   - Подойдет?
   - Подойдет, - согласно, но с легким флером недоверия кивнул клобук.
  Гуднула стрела. Через какое-то, недолгое, впрочем, время заметно покачнулось дерево.
   - Орсориха, - рявкнуло из-под капюшона, - глянь, слетай.
  Мимо приемной комиссии по направлению к зачетному дереву пронесся всадник, посадкой напоминающий Хушшар, но тоже закутанный в черный плащ. Вернулся быстро. Не слезая с седла, бросил стрелу первому.
   - Брать надо. Стрела дерево расколола. Редкий выстрел, - вынес вердикт.
   - Ох, ты, - удивился экзаменатор, - расколола. Надо брать, - утвердил решение.
  Горацио тоже выглядел несколько обескураженным, но не расстроенным
   - Обычная плата стрелка, - полувопросительно сказал в пространство.
   - Конного, - добавил Хамыц.
   - Конного, - хмыкнул Горацио. И, обращаясь к клобуку. - Бери к себе.
   - Пойдем, братча. Расскажешь, где так стрелять учат.
   - Вина дашь - расскажу, - не стал упорствовать Хамыц.
  
  Глава.
  
  Сам я у Верблюжьих ворот, как вы понимаете, не был. Занят был. Морской прогулкой наслаждался.
  В тот самый вечер у тетушки Марты, Горацио с улаганом спорили долго, но к каким-то окончательным выводам не пришли. Военная теория, как известно в противоречие с военной практикой входит частенько. Хотя друг друга, конечно, заинтересовали и расстались, испытывая, друг к другу естественную симпатию двух профессионалов, которым пока еще не пришлось сразиться в реальности. Кроме того, они прилюдно договорились на следующий день устроить потешный бой.
  На бою этом Карим не присутствовал. Во избежание, так сказать. Накануне ведь конфликт присутствовал. Так что не знал, он как там дело было, но когда привел он своих наниматься, то рядом с улаганом стоял Горацио, к советам которого тот очень прислушивался. Сначала. А потом и вовсе вербовку ему доверил.
  Не знаю уж, какими чудесами подготовки и маршировки Горацио улаганов удивил, но доверие они ему оказали серьезное. Это ведь совсем немало - вербовка. Для человека понимающего. И, похоже, более подробной информацией о предполагаемом противнике поделились. Потому что, избрав свой отряд ядром формирования, сделал он упор на специалистов метательно-стрелятельных профессий. А таких по известным причинам в Столице было немного.
  Двоих Хушшар в отряд он просто контрабандой в отряд протащил. Сделалось это племя вдруг у властей непопулярным, причем настолько, что стали их власти эти задерживать. До выяснения. Казачеству это не понравилось и стало оно земли коронные покидать. У кого же не получалось, тот племенную принадлежность предпочитал не афишировать. А уж умение маскироваться у этих ребят доведено было до уровня артистизма. Так что с конными стрелками произошел некоторый некомплект. Потому появлению Хамыца так обрадовались. Три конных стрелка может и не много. Но это с первого взгляда.
  Наша кавалерия была также дополнена шестью степными. Их, за какие заслуги - не знаю. Верховые и верховые. И так вон улаганов конных десятков пять. Это не считая самобойщиц.
  Нанято было так же полторы дюжины тех самых коренастых коротышек с длинными мечами. Очень эффективные пращники. Оружие с первого взгляда незатейливое. Но в умелых руках очень опасное. Десятка на три шагов. Не надо улыбаться. Часто стреляющие люди подтвердят, что наибольшая эффективность пистолета - пять-восемь метров. А эти с десяти шагов на очень даже солидном шлеме очень даже внушительную вмятину оставляли.
  Тех странных татуированных ребят Горацио тоже нанял. Они метали копья. Длинные. Тяжеленые. С очень солидным мечеобразным клинком. Попади они к нам на Олимпийские игры, все призовые места им были бы гарантированы. По дальности. По точности, насколько мне известно, номинаций нет. Те бы тоже забрали. И в ближнем бою владели ими на диво. Не только с моей дилетантской точки зрения, но и, по компетентному мнению, Хамыца. Гарнардами эти ребята назвались. Ни Саину, ни тем более мне название это ничего не говорило.
  Ну и мы. Кидани. Метатели секир и дротиков. Никогда не мог представить, что таким весомым оружием можно вытворять такие невероятно ювелирные фокусы. Они, кажется, при желании и побрить своими секирами могли. Метров с десяти. А дротиком у мухи в носу поковыряться. При этом дротики не были родственником пиллуму или стреле. Скромная такая рогатина. По грудь где-то. И дротиков, весьма любовно выделанных в туле за плечами каждый, носил не менее дюжины. Лесовики, одно слово.
  И это, не считая самих улаганов. Тех тоже было совсем немало. Семь десятков тяжелой конницы. В сопровождении такого же числа самобойщиц. А это уверяю вас серьезная сила. Пехоты, правда, не было. Роль пеших подразделений, как я понял, представляли именно мы. Наводило это на некоторые размышления об отсутствии единства во вражьих рядах. Приятные мысли, но пока не подтвержденные.
  Почти три сотни воинов. Это знаете ли и по меркам моего родного мира весьма-таки мощно. Бешеный Майкл, это не который молодой Мэл Гибсон, а который Майкл Хор, помнится, с силами в десять раз меньше в половине Африки своих сателлитов поставил. Так что вопрос о том, что это за сила, с которой нам предстояло столкнуться, становился все интереснее и интереснее. А ответы все страшнее. Как в сказке.
  
  С первого взгляда отряд казался набранным с бору по сосенке, но это только с первого взгляда. Горацио командиром был опытным и как только понял, какая именно перед ним задача стоит, и идентифицировал противника, как очень тяжелую кавалерию, принял решение, которое, как и все гениальное лежало на самой поверхности.
   Тяжелой кавалерии в обороне противостоять может только тяжелая пехота, качественно поддержанная велитами. Так что ежевечерними учениями мы были обеспечены. Горацио совсем не собирался бездумно бросать под копыта противнику свое подразделение. И намеки улаганов игнорировал. Наоборот предлагал даже совместное учение учинить. Но тем идея не понравилась. Закутались в свои тяжелые плащи. И уехали не попрощавшись. А мы до седьмого пота отрабатывали боевое взаимодействие. Мы - это те самые стрелятельные и метательные подразделения. Ветераны уважаемого Горацио в особых тренировках не нуждались. Они такие чудеса перестроений и перемещений демонстрировали, что любой фельдфебель, помешанный на шагистике просто удавился бы от зависти. Или от счастья. Основную проблему составляли мы. Стрелятельно-метательные. Ветераны запихивали нас в середину строя, чтобы прикрыть наши организмы стеной щитов. Мы же на первых порах все время пытались идеальный этот строй своим бездумным поведение разрушить. Особенно гарнарды. Очень им нравилось свои копья с разгона метать. И тощие эти с виду ребята так мощно разгонялись, что порой просто опрокидывали стоящих на пути пехотинцев. Но постепенно пришли к некому компромиссу. Так что копья, свинцовые сливки пращников, дротики и секиры киданей летели из-за стены щитов со всем прилежанием. И мы уже не мешали слаженной работе страшной боевой машины именуемой манипулом.
  
  Глава.
  Так что в это тихое утро мы с Хамыцем сменились с караула, и поскольку времени до побудки оставалось немного, решили уже спать не ложиться. И не выспишься, и настроение весь день будет отвратительное. Пошли на озеро купаться. На то самое, у которого лагерь накануне был разбит. С вечера не получилось, учения, ужин, да и поспать перед ночным дежурством стоило. Так что озеро мы как-то и не распробовали. Но это и к лучшему. И накупались всласть, и разговору в связи с ранним временем особо никто помешать не мог.
   - Что ты собираешься делать дальше, аладар? - спросил Хамыц, когда мы, накупавшись, уселись у кострища, собираясь приготовить ранний завтрак. Я задумался. Не об ответе, тот-то был совершенно очевиден. О Хамыце. А тот взбодренный моим молчанием, продолжил. - Зачем тебе это все?
  В воздухе запахло... это для усиления драматизма, потому что от Хамыца я как-то таких вопросов не ждал. И потому несколько задумался. А действительно зачем? Рванул бы с добытым ожерельем к Тивасу, попросился бы домой. И все. Возможно. Кто этих магов знает.
  А Хамыц все не успокаивался.
   - Ты зачем за этими ворами пошел? - и тут я понял, что ответ на этот вопрос для него очень важен.
  На такие вопросы отвечать надо искренне. В такие моменты человек как-то сильно правду чувствует. Я и ответил искренне.
   - Знаешь, мне как-то от них неудобно стало.
  И потому как дрогнули губы моего побратима, понял, что правильно ответил.
   - Ты хороший и удачливый вождь, аладар, но очень странный. Но за такими как ты - идут.
   - А ты, почему идешь за мной?
  Хамыц даже слегка удивился.
   - Я твое мясо ел. Я слово дал, что с тобой пойду.
   - Нет. Сейчас почему за мной идешь. Нашел. В отряд завербовался. Попросили бы Тиваса, уже бы дома были.
  Хамыц опять улыбнулся.
   - И еще ты очень хитрый вождь, побратим. Меня же за себя ответить и заставляешь. Очень хитрый. - И вдруг пристально глянул прямо в глаза. Без своей обычной усмешки. - Ты бы меня бросил?
  Помолчал. Не дождался ответа.
  Опять улыбнулся. И ответил.
   - Воров тех и то бросить не смог.
  Он придвинулся к костру, поворошил угли, повернул над жаром нанизанные на прутья куски мяса. И повторил вопрос
   - Что ты собираешься делать дальше, аладар?
  Умничать не хотелось.
   - Развлечься. Выжить. И домой вернуться, - ответ вполне в духе эпохи. И тут же сбивая с темпа, спросил.
   - А ты?
   - Я? - он даже удивился. - Воину не надлежит заглядывать в будущее. Настоящее мне нравиться. Дома меня никто не ждет. А здесь много добычи, много денег, добрые люди, добрые девы. Мне нравится здесь. Скоро схватка. А значит или добыча, или смерть. Зачем воину заглядывать в будущее. Не надо. Оно ведь само может на него посмотреть. - Такой вот глубоко философский отлуп я получил.
   - Что же ты ко мне привязался, - бросил я в него подвернувшуюся шишку. Шишку он поймал, и как человек домовитый в костер бросил, от них жар хороший.
   - Ты вождь, тебе о будущем размышлять надлежит, - поучил опять меня.
  
  
  Глава.
  
  Хотя и двигались мы с улаганами одним отрядом, но наш командир как человек бывалый походным охранением озаботился сам. Союзники союзниками, а безопасность безопасностью. Тем более вели себя союзники эти странновато. Даже не поделились полными сведениями о том, с кем же нам воевать предстоит. Да и смотрели на нас странновато. Как на мертвяков. Списали нас вроде заранее. Ну и чванливы были до неприличности.
  Любые попытки заговорить с ними просто игнорировали. Так не ведут себя с теми, с кем собираешься воевать плечом к плечу. Так что о никакой взаимной симпатии речи и быть не могло. Прямых столкновений не было и то ладно.
  Так что решение нашего руководства в душе я приветствовал. Почему в душе? Так моего мнения никто и не спрашивал. Это я раньше отцом-командиром был. А сейчас боец и боец.
  Фланговое и арьергардное охранение, формировалось, конечно же, из пехоты. Благо было её у нас в достатке. Причем своих ветеранов на подобные глупости командир наш не отвлекал. В едином кулаке держал. Но завидовать им не стоило. В отличие от нас эти железные деды, как только мы из коронных земель вышли, всю свою амуницию на себя навьючили и уже с нею не расставались. Лагерный припас только на телегах везли. Тяжеловато конечно, но предусмотрительно.
  Глядя на этих железных дедов, и все остальные подтянулись, оружием обвешались. Хотя признаться, отправляясь в охранение, часть амуниции все же на телегах оставляли. Я же наученный горьким опытом, потел, пыхтел, но все свое носил с собой. Даже шлем, как Хамыц, научился на затылке носить. Да, собственно, и боевое прошлое сказалось
  Осознавая важность передового охранения и, похоже, не в полной мере доверяя нашим союзникам, командование направило для исполнения этой важной функции две трети наших конных стрелков. Хамыца и Боракорда. Орсориха оставило при себе в качестве резерва. Так что неслись они где-то впереди подобно ветру. И судя по некоторым кулинарным изыскам, которыми меня иногда баловал Хамыц, умудрились наладить неформальные отношения с самобойщицами.
  Чем занимались степные, покрыто было мраком тайны. Уносились рано утром и только ночью возникали. В учениях участия не принимали. Да и необходимости не было. Взаимодействовать им было не с кем. По причине непристойной скорости перемещения. Правда, пару раз посмотрев на наши метательные развлечения тоже в них приняли участие. С тех пор на них посматривали уважительно. И дротиками, и копьями владели они на уровне артистизма. Удивили нас и умением владеть арканом. Крайне кстати смертоносная веревка. Не впечатлен оказался только Хамыц. Он казалось, видел фокусы и покруче. Хотя возможно часть талантов степные скрыли.
  Но у нас и своя кавалерия обнаружилась. Кроме степных. В последнем городке в коронных землях наш отец-командир сходил на базар и вернулся в сопровождении чернявого дядьки, который пригнал десяток лошадей. А поутру личный его десяток достаточно умело гарцевал во главе нашей пешей колонны уже верхом. Улаганам это, кстати, оптимизма не прибавило. Хотя на мой непросвещенный взгляд и до степных и до Хушшар кавалерии ветеранов было им далековато.
  Этот день от предыдущего почти ничем не отличался. Мы в хорошем ритме шагали по тщательно вымощенной дороге. Хотя коронные земли мы покинули, но дороги от предыдущих ничем не отличались. Как пояснил Саин, Империя везде с удовольствием строит дороги. Где получается. И совершенно без энтузиазма, больше того с большой критичностью относится к тем, кто дороги те пытается портить. И подданные, и не подданные об отношении этом информированы и правила нарушать избегают. Так что благодаря такой дорожно-просветительской позиции шагалось нам удобно. До обеда было далеко, солнце высоко еще не забралось. Так что маршировать по тенистой аллее под сенью раскидистых деревьев было весьма даже приятно. Шли мы и с Каримом трепались. Он, хотя и командовал своим подразделением авторитарно, но на переходах демократичности допускал. Особенно, в мой адрес. Это после того как на тренировках я пару новых соратников рукосуйными талантами поудивил. Авторитет вырос. Относился он ко мне почти как к равному, быстро, правда, назначив на должность телохранителя. Это он на другие подразделения насмотрелся. И решил должности соответствовать. Так что шли. Болтали. И что о себе любимом не рассказать.
   - Мы ведь не воины. Охотники. Ватага. Люди говорят, правда, в Лесах наших лучшая, - не преминул он себя похвалить. - Нет того зверя, что заполевать нам не удалось. В Лесах наших, - уточнил он. - С людьми, нелюдью по необходимости лишь бьемся. Нелюди раньше много было. Кого повыбили, кто сам поутих, а с кем и дружим. А вот с лесовиками тяжко. Они нас, под руку Империи ушедших, предателями считают. Чего предателями, не знаю. Но как из чащоб своих выходят, беда бывает. Крепкие они. Одного корня с нами. Но только любви и жалости не знают.
  Хорошо хоть не часто, слава Матери, выползают, - помолчал, встряхнул головой, продолжил. - Мы, кидане, в Лесах издревле живем. Но не в глуби. По краю. Так, что и охотничаем, и хлебушек сеем. Земля не богатая. Но коли ты к ней с добром, то и она тебе плодов своих не пожалеет. Но тяжко.
  Прослышали наши старейшины, о звере одном. Один, люди знающие и чудо это видевшие, с десяток волов заменить может. В Степи водиться. Собрали нас Матери и отправили. Зверей добыть, чтобы на породу поставить.
  До Столицы добрались. А здесь людей добрых встретили. Они нас с Хушшар познакомили. Это они нас за зверьми этими ехать отговорили. Рассказали, что тяжело очень зверя добыть. А если и добудешь, то взрослого и не приручишь. Их ведь с детства от мамок забирают. И не приручают. Дружатся они с ними. А потом с хозяином новым знакомят. Так ведь и продают не всякому. Кто зверю душу не откроет с тем и говорить не станут. А мы ведь лесовики. Мы со зверем язык всегда найдем. Одному такому зверю мы и глянулись. Сильный, огромный. Добрый и мудрый зверь. И подружку ему нашли. Красавица такая. - Мечтательно добавил. - Она ему тоже глянулась. Ты бы видел, как он об неё бочком потерся. Аж глаза закатил. Встанут они на породу. Ну, точно встанут.
  Вы бы видели глаза этого сурового лесовика в тот самый момент, когда он рассказывал о взаимной симпатии этих гигантов. Счастливые. Лучистые. За питомцев своих радостные. Пожалуй, никогда горожанину в ряде вопросов не понять деревенского. Они при всей своей хваткости какие-то чистые, что ли? Если вы ещё не поняли, рассказывал он про чудесное животное под название саугапыл. Эдаком отдаленном родственнике мамонта, размером с двухэтажный дом. Я его пару раз видел. Впечатлен был насмерть. Большой, косматый. Бочком потерся.
  А Карим с увлечением продолжал.
  - Зверь знатный. Под плугом ходить обучен. А груз берет такой, что представить даже трудно. А вот девочку грузить не стали.
  Я не сразу понял, о какой девочке он говорит. Чтобы скрыть некоторое замешательство проявил интерес к торговой операции.
   - Дорогие наверно. - И вызвал новый массив подробностей. Очень полезных в моем случае. А как же, в новую реальность врастать надо.
   - Недешевые. Но мы в Столице столько вещей полезных взяли и по цене настолько выгодной, что на одной разнице все затраты на зверушек тех славных и перекрыли.
  А сами в Столице остались. Славно мы покупку отметили. Тогда и продавцами подружились. Добрые они люди - Хушшар. Рассказов мы их наслушались. Интересно о земле своей говорили. Любопытство взяло. Поведали они нам о зверях предивных, что в землях их обитают. О традиции охоты, когда любого желающего в пределы свои Хушшар пускают. И о цене на добычу рассказали. И не только рассказали. Многое из того что на продажу привезли, показали нам Хушшар. Удивили. И как удивили. Но нас ведь Матери в земли Хушшар не отправили. И что с того, что наказ мы выполнили? Собрались ватагой, подумали и решили - а чего бы нам удачу охотничью в чужих землях не испытать. И решили пойти и посмотреть. Степь посмотреть захотели. Вещи невероятные про ту Степь рассказывают. Чудеса.
   - Чудеса, - согласился я. - Только добыча там своеобразная, так тебя слопать и норовит.
  Карим расхохотался.
   - Как ты сказал? Своеобразная. Слопать. Шутник ты право. - Протер слезки. - Шутник. Привычны мы к добыче такой, - констатировал. - А ты бывал там?
  - Бывал, - не стал скрывать я. - Интересное место. И зверье там... Тоже интересное. Для охотника раздолье. Если выживет, конечно.
  В глазах Карима начал разгораться не огонек, пожар азарта. Хотя лицо оставалось крайне невозмутимым.
   - Ты рассказал бы мне про зверье это интересное, - попросил.
   А чего не рассказать, дорога длинная. Я и рассказывал. Правда, некоторые детали все-таки утаил. Долго рассказывать пришлось. И про живность многочисленную и разнообразную. И про местных жителей поведать не забыл. Как про одну из неприятностей. Карим меня почти не перебивал. Так иногда, вопросы уточняющего характера. По окончании повествования немного помолчал и выдал заключение.
   - Привычны мы к такому. И добыча в лесах для постороннего куда как странной покажется. Сам видишь, хоть и лесовики мы, а к броне привычны, - похлопал себя ладонью по кольчуге. - И родичи наши лесные, ох не мирные они, не мирные. Давно, еще когда мы под руку Блистательного Дома ушли, предателями считать нас стали. - это он уже повторялся. Но видимо болезненной эта тема была. Про родичей. Горько ему было говорить на эту тему. Но говорил. Обстоятельно. - Ни мы, ни они уж и не помним чего предателями, но крови за три сотни лет пролили столько, что когда в Лесу встречаемся, мирно не расходимся. Раньше бывало и на деревни наши нападали. Поотбили охоту, - катнулись тяжелые желваки.
  А я в очередной раз подумал, что картина здешней реальности, представленная мне Сергеем Идонговичем, от настоящей действительности отличается весьма серьезно. Никакой тебе пасторали. Все по-взрослому.
   - Так вот, - продолжил свою историю Карим. - В Степь то мы собрались, да вот и порядок новый вышел. Без подорожной только домой. А подорожную получить трудно стало. И знакомцы нам это подтвердили. Хушшар, те, что зверей нам продали, подевались куда-то. В измене какой-то их вроде как обвинили. Хушшар - то. Дурь какая. А без прибытка домой возвращаться не с руки. Хорошо люди знающие в "Сломанный меч" заглянуть насоветовали. Сказали и ватажникам там дело найти можно, не только людям воинским. Так и получилось. Тех, что от себя, мы слушать не стали. А вот государевы люди мне по нраву пришлись и плата подходящая.
   - А хоть сказали - то, с кем биться придется? - хоть здесь попался найти я ясность.
   - А разница, какая? Дело законное, раз люди государевы. Ну а зверь ли, люди, нелюди, - то нам едино. - Помолчал и признался. - Но лучше, чтобы зверь. Или нежить какая. А на людей охотиться невместно как-то. Даже если и душегубы.
   - Стой, - раздалось из головы колоны. Протяжно так. - Командиры, ко мне, - громыхнул голос Горацио.
   - Ты, со мной, - тут же отошел от принципов демократичности Карим, с места срываясь в бег. Я припустил за начальством.
  В голове нашей колонны имел место быть военный совет. Но напряженный какой-то, неконструктивный.
  Горацио, который раньше путешествовал в пешем порядке, теперь, как лицо, возглавившее конную дружину, правилам изменил и достаточно уверенно восседал на крупном гнедом жеребце. Как и все крупные существа гнедой отличался некоторой флегматичностью. И индифферентно взирал на гарцующих перед ним двух черных как смоль жеребцов, на которых гневались двое рогоглазых. Гнев свой они демонстрировали путем орания на нашего командира и озвучания требований немедленно продолжить движение. Горацио смотрел на них спокойно. И когда те прерывались, монотонно продолжал зачитывать некое законоположение. Даже еще не поняв смысла, чеканные периоды нормативного акта любой юрист узнает. Я - не любой. Я - нескромный и хорошо квалифицированный. Но вернемся к сложившейся ситуации.
  Как не знаю, но, похоже, причиной потехи оказался наш певун. Или девица, что стояла рядом с ним. Удивительно знакомое лицо. Ничего удивительного. Та самая девчонка, что дамскую команду для сопровождения какой-то благородной дамы нанимала. Правда, сейчас лицо у неё было не смешливое. Встревоженное было лицо.
   - А буде опасность какая подданным Империи угрожать станет, надлежит людям и нелюдям оружным, в Империи пределах пребывающим, все меры возможные для защиты тех подданных - предпринять.
  Рогоглазые что-то опять глухо забормотали из-под шлемов. Но командир наш далее продолжать пререкания не намеревался. Цитирование было завершено. Наступило время действия.
  Горацио вскинул руку. Предостерегающе. Улаганы продолжали возмущаться.
   - Молчать, - рявкнул Горацио так, что у меня заломило в ушах. Рогоглазые тоже, ошеломленные акустической атакой, приумолкли. - Озвучен рескрипт Императора. Невыполнение положений его - бунт. - И упер вскинутую до того длань в пояс. Совсем рядом с привешенной к нему булавой. А стоявшие вольно до этого момента ветераны, то есть щит у ноги, мгновенно образовали из этих щитов стену, украшенную поверху весело поблескивающими пиллумами. Карим крутанул вокруг кисти один из метательных топорков. Командиры других подразделений, а также их сопровождающие, тоже немедленно изготовились к бою. Улаганы достаточно быстро поняли, что бунтари, это очень даже они и ворчать престали. Напряжение спало.
   - Как старший по званию, командование операцией по защите подданных Империи, на себя возлагаю. - Обвел присутствующих взглядом командир. Возражений не последовало.
   - Говори, дитя, - уже доброжелательно кивнул стоящей рядом с Хамыцем девчонке.
   - Я Бриджид яр Термез, сопровождать благородную дочь бояра Силанта семьи Чубатых с обучения, отцом своим, сенешалем бояра родовитого, семьи доимперской, Гастоном конт Батц, направлена, - на одной ноте отбарабанила девчонка.
   Я начал удивляться как это она ловко такой период продолжительный и сложный выдала не разу не сбившись, и понял, что Саин тоже издает что-то вроде изумленного присвиста. Уяснив, что ситуацию я не очень просек, он вкратце пояснил значение словосочетания "семьи доимперской". Я тоже присвистнул.
  Это потомки тех самых недобитых господарей. То есть происхождением и лордов покруче, а отсутствие земель компенсируется неприличных размеров личными состояниями. Очень, то есть привлекательная невеста с какого-то перепугу решила пошляться вне пределов коронных земель. По дороге к папеньке. Тем более у этих самых Садов Старого Императора. Место не то чтобы плохое, но с репутацией сложной. Любили здесь люди магией не самой разрешенной интересующиеся пребывать. Оставил якобы Старый Император где-то здесь послания некие зашифрованные, причем, где и как зашифрованные - непонятно. То ли в узоре каналов, все сады пронизывающих. И не зарастающих камышом и осокой, хотя и не следил никто за теми каналами. То ли в чересполосице плодовых деревьев, которые плодами своими дарили и не в сезон вовсе, а так, по собственному хотению. То ли в красоте дивных лугов, травы на которых росли куда как не местные. Знающие люди вообще говорят, что степные. То ли в клумбах из цветов невиданных. Никто не знал. Хотя легенде этой века. Однако в среде золотой студенческой молодежи, да и не золотой тоже, уже давно бытовало поветрие, мода, можно сказать. Вот так вот случайно, с целью, конечно же, изыскательской, в Сады эти старые свернуть и попытаться загадки вековые разгадать. Получалось не очень. С загадками. Но вот на природе с приятностью время провести получалось. Опять же репутация. Не у папеньки в поместье время между сессиями коротать, а изучать явления неведомые и обычному человеку непонятные. А еще лучше, если кто-либо из собратьев по цеху здесь же дурью мается. Не пьянка на природе получается, а совещание. Собрание людей заинтересованных. Почти научная конференция. А всякий знающий человек вам подтвердит, что любая научная конференция интересна не только своей формальной частью. Наибольший интерес вызывают, как правило, дискуссии в кулуарах. Вне графика. И то, что научное сообщество для придания мысли легкости использует самые разные средства, те же самые люди знающие подтвердят. Все это мне с легким прихихикиванием поведал Саин. Сам, как черный археолог, считал он Сады эти местом бесперспективным, но наличием некоей магии обладающим. Ордена различные магические именно эту точку зрения по результатам исследований озвучили, но кто же из образованных людей верит официальной точке зрения. Вот и ехали сюда недоросли, дабы эту самую точку зрения опровергнуть. Пока без тяжелых последствий. Охота на зеленных человечков и сопутствующая алкогольная интоксикация не в счет.
  Нет, конечно, случались, случались чудеса. Но, как и надлежит чудесам - странные. Да и как иначе может быть. Сады Старого Императора. Личности странной и загадочной. Историками по сию пору однозначно не оцененной. Ученный. Колдун. Изыскатель. Злодей. Бездушное чудовище. Определений масса. В чем прелесть истории. Никто точно не знает, как оно было на самом деле. Свидетели попомерли. Да и были ли они беспристрастны. Тех, кто историю пишет, сейчас не пинает только ленивый. Вы вот пробовали одним словом четко охарактеризовать хорошо знакомого человека? Попробовали? Получилось? Возьмите с полки пирожок. А теперь дайте этому четко охарактеризованному по уху и скажите, насколько ваша характеристика соответствует новой реальности. При этом прошу заметить - человек тот же что и раньше. Здесь и сейчас описать, и оценить не можем. А сквозь столетия - тщимся.
  Когда основатель новой династии, небезызвестный Лихобор пришел к власти, то одним из первых его деяний было подведение легитимной базы под собственной царствование. Приход во власть был ведь несколько спонтанен. Однако работа над соответствующей правовой базой была проведена с присущей основателю новой династии основательностью и даже неким флером изящности.
  Наследником Отца Коней он быть не только не хотел, но и не мог. Не хотел потому, как ну не нравилось ему это жутенькое государственное образование, и строить он собирался нечто иное, построенное на кардинально иных принципах. А ломать что-то очень крепкое старое, для того чтобы построить что-то очень странное новое - себе дороже. Кроме того, в скрижалях Вечно Синего Неба записано, что стоять Степь будет до тех пор, пока править ею будет её дитя. Степной то есть. А Лихобор при всей неопределенности своего происхождения на степного никак не тянул. По целому ряду причин оспаривать, а тем более проверять эмпирическим путем записанное в скрижалях не хотелось. Были основание доверять.
   И вообще. Входить в лобовые противоречия с уважаемыми пророчествами, ни в те простодушные времена, ни в нынешние просвещенные, сугубо не рекомендуется.
  Так что вопросы преемственности власти некоторое время оставались актуальными. Ровно до тех пор, пока Лихобор не назначил представителя старой династии. В официальных источниках, конечно же, нашел. Как не найти если тщательно ищешь. Тем более, когда ты Император.
  На севере в давние времена присутствовало королевство - Норсворд. К образчикам человеколюбия его тоже признаться отнести было сложно. Нормальный такой агрегат для выдавливания средств из населения. Как говорил классик - аппарат подавления. Погибло государство и в силу внутренних и в силу внешних причин. Степь, соседи буйные, господари непослушные, все это привело неуравновешенное государственное образование к краху. Но в соответствии с рядом легенд, незадолго до своего трагического конца обрело это государство невиданную мощь. Некоторое противоречие - не находите? И последние короли самообозвали себя Императорами Севера. Уже круто. А когда Империя пала - опять противоречие, с чего ей падать на пике могущества - последний из наследников вдарился в науку. Попросту заделался магом. Не просто так, естественно. Умениями обладал, говорят источники первостатейными. Имя выбрал себе простое, но емкое. Последний Император. Покушались ли на него нет ли, история умалчивает. И как жизнь его там сложилась тоже. Но во времена Лихобора широко известен был маг по имени Старый Император. Родословную свою он с легкостью выводил от властителей Норсворда. Текла ли в его жилах кровь повелителей Севера, не текла, сейчас уже не скажет никто. Но имя свое он нес с честью. Ну, как её понимали в те суровые времена. И репутацию, как вы уже поняли, имел соответствующую. Над именем его предпочитали не иронизировать.
  Его-то своим счастливо обретенным приемным отцом Лихобор и назначил. А себя соответственно наследником императоров Севера. Все остались в выигрыше. Властью с приемным отцом Лихобор конечно делиться не стал, но на научные экзерсисы благообретенного папеньки средств его казна не жалела. Так что немало чудес его магическим умением в Империи образовалось. И где-то очень вскользь упомянул мой личный информаторий о том, что очень даже прислушивался душка Лихобор к странным идеям своего приемного родителя.
  Сады были последним творением старого мага. Воистину волшебным. Во всяком случае, погода в них всегда была очень приятная.
  Так, что собиралась барышня изысканиями научными позаниматься. Ведь никому и в голову не приходило, что додумается кто-либо использовать их в качестве ристалища воинского.
   - Недовольный выбором моим и исходом поединка командир отряда "Око Змеи" последовал за караваном и когда покинули мы земли коронные, совершил попытку нападения. Столкнувшись с умением воинским нашим, успеха не достиг и бежал, - гордо глядя на нас, порадовалась комсомолка. - Однако в тот же день, присоединив к себе еще какие-то формирования воинские, повторил попытку нападения, но во встречном бою вторично потерпел поражение. Хочу заметить, что отряд воинский в столкновении боевом участия не принимал.
  После столкновения принявшая на себя командование командир отряда "Кошки Элама" ветеран дамского корпуса Блистательного Дома приняла решение, крепь из экипажей возвести, и умелого конника, - тут девчонка приосанилась, чтобы не возникло сомнений кто этот умелый конник, с известием о беззаконии, отправить. До имперской дороги не доходя, встретила дозор отряда вашего, - весьма благосклонно глянув на Хамыца, завершила доклад барышня.
  Горацио довольно кивнул.
   - Подробный и ясный доклад, дитя мое. Однако. Какова численность каравана? Какова численность лиходеев? Есть ли потери. Как далеко отсюда место лагеря?
  Докладчица слегка порозовела. Смутилась.
   - Сопровождение крома бой яра Силанта - дюжина конных. Потери - убитых двое, раненных - четверо. Отряд "Кошки Элама" - десяток конных, потерь нет. Свита боярыни - четыре кавалерственные дамы, потерь нет. Боярыня боем владеет наследственным, - при этих словах лицо Горацио дрогнуло.
   - Противников наших до пяти десятков. Но убитые, раненные есть. Про двоих насмерть уязвленных сказать могу точно.
  До места сражения, порядка десяти миль. Просила бы быстрее принять решение. К злоумышленникам может подойти еще помощь. И тогда атаку начнут они непременно.
   - Благодарю за доклад, - прохладно сказал явно задетый укором собеседницы Горацио. - Однако решение уже принято. - После чего окинул нас задумчивым взглядом.
  Его смущение очень легко можно было понять. Нас, конечно, было побольше этих хулиганов. Но вот большая часть была пешкодралом. А в пешем порядке гоняться за кавалерией, - это задача сложная. В обороне оно да. Пехота - царица полей, но ведь злыдней еще подманить как-то надо. Как выяснилось, в своих размышлениях я не учел ряд факторов.
  Молчавший до сих пор более крупный рогоглазый зарокотал вдруг.
   - Ты прав, легат. Не должно нам в земле этой пребывающим, законов земли этой не исполнять. И невместно для чести нашей, соратников своих, на бой смертный идущих, один на один с опасностью оставлять.
  Горацио удивленно кивнул.
   - Благодарю.
  
  Глава.
  Природа. Красота. Стереотипы. Совершенно никогда не мог понять, почему люди решили, что природа именно для них постаралась, когда всю эту красоту устраивала. Может быть для себя? А может для кого другого? И этот другой и наслаждается в полной мере. А нам так, крошки осыпаются. По остаточному принципу. А мы наслаждаемся. Вы никогда ближе к вечеру на приближающийся лес не смотрели? Не подумайте ничего дурного. Грибков не переел. В плане - вы едете, и он приближается. А не наоборот. Согласитесь, праздничных ощущений минимум. Глухая угроза. Подсердечная такая. Вековая. Умные современные психологи легко вам объяснят, что это родовая память. Страхи дальних предков, живущие в нашем подсознании. Родовая память, наконец. Родовая, да только не наша. Это гулкое "не иди сюда, не надо, ты чужой здесь". Что ни разу не слышали? Может, не прислушивались просто? Гляньте с увала на заросший тенистый овраг. Почему надо себя поуговаривать спрятаться в его тени? Ведь там прохладнее. И даже с жары мы слегка задерживаемся, прежде чем спрятаться от раскаленных лучей солнца в прохладном полумраке рощицы. Такой трогательной и нежной на расстоянии. Останавливаемся на краю. Осматриваемся. Может старик Дарвин не так уж и прав? И эти зеленные сумраки - не наше?
  Такое вот смятенное настроение присутствовало во мне. Размышления размышлениям рознь. Иногда спокойное течение мыслей может привести тебя к решениям во всех отношениях приятнейшим, и жизнь пойдет в радостном эдаком направлении. Веселясь и похохатывая. А вот в другой раз понесется вскачь по перекатам, и ты уже заглядываешь в ствол рэволвэра с мыслями куда как суицидальными. Ну а то, что жизнь бардак, а люди в ней актеры - так это просто аксиома.
  На самом деле это просто острый приступ хандры, вызванный не менее острым приступом ностальгии. По жене, по детям соскучился жутко. До воя. До зубовного скрежета. И даже чувство долга не помогало. И все эти наши смертоубийственные экзерсисы не отвлекали и не развлекали.
  Так вот и сидел посреди луга заливного. В ромашках. Адреналин пережигал. Дерьмо, так сказать, давил. Потому как пришлось понервничать. Причем отнюдь не в массовом мордобое.
  Но, поподробнее.
  Горацио получил возможность продемонстрировать свои полководческие таланты в полной мере. И, приняв на себя общее командование, не погнал отряд вперед, сломя голову. А повел его в соответствии со всеми уставами и наставлениями, действовавшими в местной армии. Потери, этот неизбежный спутник всех военных действий, направляет философскую мысль военных теоретиков, да и практиков всех народов и времен в одном направлении. Уставы действительно, похоже, пишутся кровью тех, кто игнорировал их порой весьма нудные периоды. Во всяком случае, в части осуществления марша. Разведка, передовое охранение. Ну, в общем, все как положено. Что любопытно скорость движения увеличилась. Причем решительно. Конница шла рысью. Мы тоже. Плохими словами я вспоминал свои критические замечания в адрес верховой езды. И себя поминал соответственно.
  Десять миль, так что промчались мы шустро. В полной готовности к мордобою. Только мордобоя не получилось. К счастью.
  Когда мы добрались до Садов Старого Императора, выяснилось, что конфликт исчерпан. Карим опять взял меня с собой, так что новости я узнал буквально из первых уст.
  Тот самый отряд, который присоединился к агрессору и оказался тем самым патрульным подразделением, на встречу с которым так уповал дамский караван. Комедия положений.
  Жизнь вообще большая шалунья. Причем шалит она исключительно в собственное удовольствие. И если вдруг кому-то показалось, что ему решительно повезло, то стоит немного остановиться и задуматься. А также проявить некоторое количество осторожности. Вполне вероятна пакость.
  
   В Империи никогда не страдали национализмом. И если человек или нечеловек служил честно и достойно, то ни его происхождение, ни то какого он рода племени, не могли помешать его карьерному росту. До определенного предела естественно. А потом пожалте учиться в Университетум. Ну а после пределов для роста почти нет. Империя большая. Умелые служаки везде нужны.
  Почему Вайид аль-Табиб из племени бедо оказался так далеко от родных мест мы даже интересоваться не станем.
  Однако почти девять лет прослужил на северной границе Империи в легкой кавалерии. И хотя не было на Севере вечно голодной Степи, готовой взорваться неистовым налетом или попытаться швырнуть в пределы свирепое зверье, зевать особо тоже не приходилось. То нечисть из-за Каркомского хребта выплеснется. Людоловы с архипелагов высадятся. Фандо, грибов своих нажравшись, возомнят, что деревня на берегу - прибежище великанов. Везде поспевать приходилось. И конечно первой поспевала та самая легкая кавалерия. Закрутить, затянуть в схватку, подставить под атаку тяжелой кавалерии или затянуть под копья панцирной пехоты. Все приходилось. А, впрочем, такая служба была ему по сердцу. То же самое что и В родных пустынях. Только здесь еще и платили. И ценили. За лихость. За ум. За храбрость. За отвагу. До десятника дослужился. Немало это. Для людей понимающих. Десятник.
  Тогда его десяток очень удачно опоздал к началу боя и Вайид успел заметить укрывшийся в густом кустарнике отряд контрабандистов, нацелились в тыл родной полусотне, которая уже схватилась с другими. Такой удар мог дорого обойтись и десятник, не раздумывая, бросил своих в атаку. Не раздумывая то, не раздумывая, но и сигнал подать успел и вражин до удара дротиками попотчевать. Те наблюдением увлеклись. Так что, когда десяток ударил в копья, врагам только и осталось что принять бой. Вихрем пронеслись конные, оставляя в пробитых телах пики. И когда развернулись, то рубить уже было почти некого. На него бросился какой-то оборванец. Изобретательны мойры и шутят очень по-своему. Этот какой-то оборванец оказался вооружен сирийской секирой, такой замызганной, что даже его опытный взгляд не смог понять, что это за оружие. Понадеялся на доспех десятник. Едва не напрочь отхватил ему ногу тот злодей. Прожил, правда, недолго. Но в родных краях Вайиду бы просто надрезали вену на шее, чтобы долго не мучился. Здесь - нет. На месте подлатали и отправили лечиться. И не куда-нибудь. В Столицу. Пограничные маги не гарантировали полного восстановления функций. В Университетуме восстановили. Даже шрама не осталось. Что его несколько расстроило. Шрамы - что медали для мужчины. Особенно в такой схватке. За храбрость отметили. Дали полусотню. Но уже в Коронной страже. Той самой, что покой Коронных земель стережет. Повышение. И серьезное.
  Хотя уже много десятков лет никто не пробовал проверить на прочность пределы Земель Коронных, полусотенный так гонял своих бойцов, как будто со дня на день ждал атаки неистовых кестанов. Бойцы сначала поворчали, а потом втянулись. Те, кому такая служба была в тягость, поменялись. Так что полусотня была готова к бою. Единственно, что расстраивало неистового командира. Не у многих был опыт реальных схваток. А это большой минус в подготовке бойца.
  Так что, когда на его полусотню вылетел растрепанный отряд наемников, Вайид аль-Табиб не растерялся. Да и натасканные свирепым полусотнным десятники - тоже. Миг - и шедшая колонной полусотня рассыпалась лавой, охватывая непонятных всадников полумесяцем, чтобы в случае необходимости удавить в смертельном объятии. И хотя командир узнал в них соплеменников, помочь им это могло в самой малой степени, окажись они виновны в беззаконии. Слово своё Вайид ценил высоко. И оно было дано. Блистательному Дому. Четыре десятка готовы были сорваться в атаку, пятый прикрыл принципала, когда тот вдруг в командире растрепанных конников признал собственного племянника... И этот самый племянник донес до него сведения отвратительные. О разбойном нападении, совершенном как раз в зоне ответственности Вайида аль-Табиб из племени бедо. Три десятка его сородичей, как это нередко водиться у бедо, нанявшись на службу в Столице, следовали к месту прохождения службы, когда подверглись нападению. Да, нападению. Непорядок. Хуже - беззаконие. Кому, правда, могло прийти в голову напасть на воинский отряд. Без груза. На тот момент такой вопрос ему в голову почему-то не пришел.
  Служебное рвение, желание показать сородичу свою значимость. Кто знает, что сыграло с полусотенным дурную шутку. И присоединив нежданных родичей к полусотне, он отправился восстанавливать конституционный порядок.
  Потом он долго благодарил своих богов за то, что, отмерив его соплеменникам в достаточной мере отваги и храбрости, они совсем не одарили их воинской дисциплиной. Так что сородичи его второй раз за день в полной мере осознали, что численное превосходство не всегда залог успеха. Они, отчего-то решили, что отряд под командованием соплеменника окажет им всяческую помощь.
  Едва завидев тех самых нападавших, что совсем недавно задали им нешуточную трепку, они дружно пришпорили коней и атаковали. Сначала очень даже успешно. В первой же сшибке они выбили из седел несколько конных и собрались уже развить успех, как по краю их пронеслось несколько всадников, которые бились на порядок лучше, тех, первых. Бились боевыми бичами, оружием, требующим большого воинского умения. И раны оружие это наносит страшные. А потом в лоб бедо ударил жесткий треугольник тяжеловооруженных кавалеристов. В прямом столкновении у легкой кавалерии при таком раскладе шансов нет. Колено к колену, уронив тяжелые копья, противник первой же атакой отправил на встречу с предками шестерых. Остальные брызнули, было, в стороны, но еще двое сломанными куклами вылетели из седел.
  Бой на этом закончился. Дети пустынь бежали, спасая свои жизни. Противника, как выяснилось, вел умелый командир. Оценив численное превосходство врага, он не дал своим увлечься рубкой вдогонку. Остановил. Отвел.
  Но Вайид и не собирался атаковать. Он пристально смотрел на воина, возглавившего атаку латников. Такой глухой черненый доспех с затертыми золотом шрамами старых ударов имел право носить только ветеран Дворцовой Гвардии. И никому, даже самому отчаянному рубаке, и в голову бы не пришло надеть такой панцирь незаконно. Дворцовая Гвардия очень ценила свою привилегию и к самозванцам относилась без понимания.
  Такой ветеран никогда не станет на сторону кромешников. Мысль эта еще крутилась в голове полусотенного, а рука уже сорвала с пояса сигнальный рог. Вайид облизнул пересохшие губы и над полем скоротечной схватки разнесся сигнал известный всякому, кто служил под знаменами Империи. "Переговоры". Сигнал этот, впрочем, знали и воины сопредельных земель. Серьезно предпочитая его другому. "Атака".
  Фигура в вороненом доспехе поднесла руку к лицу. Только острый взгляд пустынного воина смог разглядеть рожок. Но вместо ожидаемого сигнала Вайид услышал другой. "За мной прошу не следовать". Вежливая, но угроза. И только после этого. "Переговоры".
  Поэтому полусотенный приказал разбивать лагерь и спокойно смотрел, как грамотно укрепляется на холме непонятный противник.
  Истерику оставшегося в живого племянника он пресек решительнейшим образом. В зародыше. Сначала сдавил его кадык, а когда тот потерял сознание, сдал его на попечение старшему своего гоарда. И призвал к ответу пережившего бой десятника. И по мере того как перед ним разворачивалась предыстория происшедшего, настроение его становилось все хуже.
  Он не стал препятствовать, когда из укрепления вымчался двуоконь одинокий всадник. Выждав некоторое время, он в сопровождении горниста и прапорщика, который ради такого случая воздел на копье обычно возимый в тороках значок полусотни, подъехал к возведенному укреплению. В этот раз сигнал "Переговоры" не хрипел угрюмым голосом боевого рога, а звонко пел надраенной глоткой ярого горна.
  Когда навстречу выехала тройка верховых, возглавляемая тем самым воином в черненном доспехе, у полусотенного слегка отлегло от сердца.
  
  Все эти перипетии Вайид живописал, пребывая на Совете, который по поводу скандальных событий собрал неугомонный Горацио. Очень глубокие демократические корни оказались у этого крайне монархического общества. И глас народа аргументом здесь был весомым. К месту хочу заметить, народа право на глас этот самый заработавшего. А не абы какого. На Совете присутствовали командиры подразделений. Каждый с сопровождающим. Причем Саин мудро предупредил, обоснованно опасаясь какой-либо глупости с моей стороны, что командиры право голоса имеют, а вот сопровождающие - нет. Тоже умно. Не всегда командир имел возможность снизойти до неформального общения с личным составом, а вот лицо сопровождающее - очень даже, потому как кость от кости, так сказать. И в связи некоторой лоскутностью нашего отряда, командиров оказалось очень даже солидно.
  Присутствовал, конечно, Горацио. Он не просто присутствовал, он председательствовал. Обязанность эту почетную он возложил на себя сам. Процитировав нам при этом целый ряд выдержек из нескольких нормативных актов. У меня вообще складывалось мнение, что был он в прошлой жизни не командиром легиона, а прокурором. Хотя вряд ли. Очень уж он умело командование под себя подгребал. Хотя, собственно, одно другому не мешает.
  Присутствовали двое рогоглазых. Имен я их не разобрал. Что-то такое рычащее-ревущее. Им, похоже, было скучновато.
  Карим в сопровождении меня любимого. Из небрежно оброненной фразы я понял, что присутствую на Совете по личному указанию Горацио, пардон, легата Горацио. Наслышанный о том, что я собираюсь ваять очередной нетленный труд, он, похоже, хотел тоже присутствовать на страницах книги. Такая вот маленькая прихоть.
  Двое гарнардов. Двое коротышек. Сугубо расстроенных, что подраться не пришлось.
   Степных не наблюдалось в обозримых пределах с самого начала операции.
  Командир отряда "Кошки Элама". Совершенно потрясающая валькирия, без всяких признаков возраста. Красивая женщина лет тридцати пяти. Умудрившаяся в столь нежном возрасте дослужиться до отставки. Системы "год за два" здесь не присутствовало. Да и излишне мудрый взгляд выдавал. Сопровождала её барышня, которую легко можно было бы номинировать на звание "Мисс Вожделение". Красота, по мнению некоторых - это некоторое отступление от канонов. Вот и эта девушка была достаточно ярким примером отступления от канонов. Повышенная скуластость. Повышенная глазастость. Повышенная губастость. Фигура...Очень радует, что от схожих физических упражнений у мужчин и у женщин фигуры развиваются по-разному. Осанка наездницы. Прекрасно вылепленный плечевой пояс. Развитая грудь. Небрежно обернутый вокруг высоких бедер боевой бич, подчеркивает длинную, тонкую талию. Длинные, отнюдь не испорченные верховой ездой мускулистые ноги при вздернутом глятеусе. Именно на нем в основном и держался упомянутый бич. Надежно держался. Но, кажется, я увлекся отдельно взятым описанием.
  И боярышня... Вы Снежную королеву видели? В пластинчатом доспехе? С полуторником и моргенштерном у пояса? Я до этого тоже не встречал. Холодный, нет, ледяной взгляд огромных серых глаз несколько не вяжется с нежным, юным лицом. И рядом её копия. Только постарше. Кавалерственная дама. Внушительно.
  Естественно, Вайид аль-Табиб. В сопровождении мрачного длинноусого кольчужника.
  И конечно виновник торжества - Зелим Атара. Один. Но не на скамье подсудимых. А, так же, как и все. В кругу.
  Повестка дня - неправильное поведение этого самого племянника. За то, что юноша себя неправильно вел, у него отобрали ятаган. Но усадили рядом с дядюшкой. Беседа велась на тему - что делать с хулиганом. Вещал в основном Горацио. Юноша даже на мой не просвещенный в местном законодательстве взгляд преступлений насовершал на пять лет расстрела. Легат, в общем-то, об этом и говорил, но в выражениях более цветистых. Основное его предложение заключалось в том, чтобы взять молодца под стражу и, доставив в ближайший населенный пункт с наличием правоохранительных органов, чтобы предать его скорому и справедливому суду.
  Дядюшка не очень уверенно мямлил о юности, горячности и...влюбленности. Хотя влюбленным юноша не выглядел. В споре участия не принимал. Да собственно и что было говорить. Сидел как рассерженный кот, разве что не фыркал. Идеи, которые высказывались в адрес его будущего, ему явно не нравились. И когда все внимание окружающих сосредоточилось на спорящих, начал действовать. Я успел отреагировать только потому, что исподволь разглядывал его бурнус, раздумывая, сколько оружия можно спрятать в его живописных складках.
  Рукава взметнулись и два ножа, взвизгнув, рассекли воздух. Изначально я ошибся. Очень уж кровожадные взгляды бросал юноша на ветерана Дворцовой Гвардии. И потому я решил, что объектом атаки явиться именно она. Ошибочка вышла. Юный авантюрист решил расправиться с главной виновницей своих неприятностей. С боярышней. Пришлось заняться самопожертвованием. И я прыгнул вперед, принимая в свою грудь оба ножа. Сугубо при этом рассчитывая на неуязвимость своих одеяний. Успешно. И мы с ножами шумно обрушились на пол.
  А юноша уже развил бурную деятельность.
  Наотмашь, кулаком заехал по личине сидевшего рядом рогоглазого, и когда тот стал заваливаться, вырвал из его ножен широкий кривой меч, которым немедленно, к счастью плашмя, попотчевал по голове спутника своего дядюшки. И дядюшке досталось. Ногой в бок. Во время защитительной речи. Прервал злыдень очень прочувственный спич. Цветистый. Опрокинув родственника, парень рванул к выходу. И вот здесь не оплошал Карим, продемонстрировав плюсы метательного оружия и личную воинскую выучку. Мелькнув в воздухе, его топорик вроде несильно тюкнул обухом по затылку свободолюбивого юношу, отправив его в глубокий нокаут.
  Я поднялся на ноги. И первым долгом посмотрел на объект атаки, дабы убедиться в его целости. Убедился. Юное создание смотрело на скандал сквозь прорезь забрала. Кавалерственная дама - тоже. Этот фокус я не раз видел в исполнении Хамыца. Резкий кивок головой - и забрало защелкнуто. Признаюсь, у меня так не получалось. Мешал излишне длинный нос. Дамы даже оружия не обнажили. Боярышня мне кивнула. То ли благодарно, то ли одобрительно.
   - В железа, - подвел конец дискуссии Горацио.
  А я плюнул и ушел.
   Убрел на луг. Разговаривать ни с кем не хотелось. Домой хотелось. Теперь сидел посреди поля и релаксировал.
  
  Не знаю, кто там живет у нас в крае глаза. Знаете, бывает ведь, мелькнет вдруг что-то непонятное. Но в этот раз он, этот взгляд краем глаза точно уберег меня от серьезных неприятностей. Сидел я, сидел, корт в пальцах крутил. Грустно философствовал. Смотрел бы прямо - ни за что бы не заметил. А тут именно краем глаза зацепил какую-то кочку и этим самым краем глаза понял, что это голова в камуфляжном комбинезоне. Таком же, как у Пятнистых сотен. А поскольку в нашем отряде именно их не наблюдалось... Умопостроение сложилось, и рука привычно швырнула корт. Тот был уже в воздухе, когда обладатель капюшона поднял на меня взгляд. Умный и умелый, он подкрадывался ко мне тоже наблюдая за мной несколько искоса. Ну не в этот раз. Плашмя летящий корт загудел рассерженным шмелем. Злоумышленник дернулся в сторону и назад. Поздно. Корт плашмя шарахнул его в переносицу, опрокидывая и вышибая сознание. Я прыгнул, было к нему. Но прямо передо мной нарисовался такой же камуфлированный и пальнул по мне из какой-то стрелялки. Я подумал, что это арбалет. Даже ухмыльнулся наверно, имея в виду защитные таланты френчика и шинельки. Когда понял свою ошибку, поздно было. Меня как слон в грудь ударил. С тонну удар. Ох, и покувыркало меня.
  Душегуба или плохо учили, или он не располагал достаточной информацией о местных доспехах, но, посчитав меня выведенным из строя, он бросился к уязвленному товарищу. Повезло. Во многом. Для начала в том, что, заразившись от Баргула домовитостью, Хамыц привез из закромов тетушки Марты некоторую часть моего багажа. В том числе и прихваченный в качестве трофея в битве при Ненужном Доле, арбалет. Затем, что я, вдохновленный железными дедами Горацио, навьючил на себя все свое вооружение. И отдельное спасибо личному жизненному опыту, приучившему к некоторой скрытности. Именно благодаря нему арбалет я носил скрытно, под шинелькой. Благо скромные размеры позволяли. И отдельное мерси тем, кто это оружие сконструировал. Взводить и стрелять, можно было одной рукой.
  На щелчок взводимой пружины мой супротивник еще среагировать успел. Повернулся. Умело, всем телом. Только вот оружие свое не довернул. Глаза удивленно расширились, увидев знакомое оружие в руках дикаря. В обычное состояние вернуться им было не суждено. Звонко тренькнула тетива и стрела, такая несерьезная против одоспешенного противника уверенно вошла под подбородок. И наверно пробила мозг. Потому как умер пятнистый мгновенно. Глазки удивленно так застыли... И все.
   Чтобы передернуть цевье арбалета потребовалось нешуточное усилие. Потом я, кряхтя, поднялся. Первый, несомненно, мертв. Так, ноги еще подергиваются. Не отводя оружия от второго, приблизился. Глубокий обморок, перешедший в нокаут. Тяжеленный корт, даже ударив плашмя, уверенно вышиб из диверсанта сознание. Я даже порадовался, что в раздумьях пребывая, игрался именно этим увесистым оружием, а не одним из метательных ножей. Те полегче и эффекта такого не возымели бы. Что могло сделать результаты нашего скоротечного боя не столь позитивными для меня. Вязать человека одной рукой не самое легкое занятие, но я справился. После чего, погрузив пленного в еще более глубокий обморок путем применения к нему рауш-наркоза, взвалили его на себя и поволок языка в лагерь. Благо идти было недалеко. До первого поста. Понимаю, что поведение мое у авторов Гаагской конвенции вызвало бы непонимание и даже осуждение. Но как говорил один широко цитируемый автор "Не судите и не судимы будете". Классикам верить надо.
  Появление мое в лагере с языком на плечах произвело фурор. Ожидаемый впрочем. Не зря же я его по лагерю на себе пер. Хотя мог бы сдать охране. Думаю, я выпендривался перед присутствовавшими дамами. Да скорее так.
  Но наибольший эффект оно произвело на раненного в нос улагана. Его как раз ремонтировал один из магов. Нос, в смысле. По носу получил наш самый главный командир.
  Увидев, кого я принес, он достаточно невежливо отодвинул лекаря и вскочил с чурбачка на котором принимал процедуры.
   - Загонщик, - рявкнул он. Узнал. Но не обрадовался.
   - Сколько их было? - это уже ко мне.
  Я на тот момент еще не отдышался. Мужчина был не из легких и переть его пришлось приличное расстояние. Потому показал два пальца. Обошелся без слов.
   - Загонщики, - поправился. И без того крепкая как кулак физиономия отвердела еще больше.
   - К оружию - лязгнул.
  
  Глава.
  Мне в сложившейся ситуации совсем не понравилось поведение улаганов. Оставив нас в чистом поле, они умчались вроде как на разведку. И короткий разговор случайным свидетелем, которого я оказался мне не понравился тоже.
  После идентификации пленного улаган потерял к нему всякий интерес. И проорав воинственный призыв, уже совсем собрался в расположение своего подразделения, когда на пути его встал Горацио.
   - Теперь-то ты расскажешь мне, с кем нам предстоит биться? С такими ли?
  Улаган облил плененного презрением.
   - Этот - раб, грязь и мерзость. Те с кем тебе придется столкнуться - самая тяжелая кавалерия, с которой ты мог бы столкнуться, да и увидеть в своей жизни. Скрепи сердце, ибо это - страшный враг. Молись своим богам, если не хочешь стать пищей их. - И выдав такой страстный, но малоинформативный анализ, почти бегом направился к своим. Задумавшегося Горацио, он при этом едва не снес с ног. Но тот на такую невежливость внимания не обратил.
   - Пищей, - задумчиво пробормотал. И после секундной паузы уверенно выдал заключение. - Нежить.
   - Нежить, - проговорил чуть громче. - Майло, - подозвал своего зама. - Дары Лестных Дев. Каждому десятку. Полный комплект.
  За время нашего знакомства я уже привык, что седоглавый командир продумывает все на несколько шагов вперед. Потому и не удивился в свое время тому факту, что телеги, после того как вооружение, которое они везли, переместилось на плечи ветеранов не особо полегчали. Железные деды навьючили на себя свою отнюдь нелегкую сбрую. А лошадки телеги тащили с натугой. Оказывается, телеги, везли второй комплект. И какой! Если то, что понадели на себя ветераны поражало своей отточенной простотой, то новая сбруя могла бы придать некоторый флер парадности, если бы не тот заряд мощи, который исходил от этих интереснейших образчиков оружейного искусства.
  Каждый черненный панцирь был украшен растительным изящным, но почему-то угрожающим орнаментом. И узор матового металла на черненном доспехе странно исподволь слепил глаза и силуэт воина становился расплывчатым. Простые копья сменили некие произведения копейного искусства. Покрытые тончайшей резьбой древки венчались длинными полированными клинками с прорезным узором. И казалось, что от клинков этих исходит свет. Длинные миндалевидные шиты с таким же растительным узором сменили прямоугольные. Только свивающиеся в центре травы, скалились на мир зубами.
  Не прост, ох не прост, оказался старина Горацио.
  А меня вылечили быстро. Обыденно так. С травмой, которую я получил в скоротечном боестолкновении, дома проваляться бы пришлось не меньше месяца. Не дали мне такой возможности. Подошедший седовласый, но моложавый целитель, заставил раздеться. Критично так осмотрел поврежденное место. Плечо уверенно наливалось густой синевой. Возвел лекарь очи в гору, будто бы что-то вспоминая. Сложил ладони ковшиком и что-то в ковшик этот пробормотал. Ковшик заполнился малюсенькими оранжевыми молниями. Деловитыми такими. Они весело эдак роились. Полюбовался он на молнии эти, а потом взял их и на плечо мне выплеснул. Они весь синяк накрыли. Пороились еще и в кожу впитались. Исчезли. А с ними и синяк исчез. На меня напала секундная слабость, но скоро прошла и она.
  
  Глава.
  В отличие от меня, Горацио отъезд улаганов не смутил. Причем совсем. Менее милитаризированного человека сокращение личного состава почти на пятьдесят процентов привело бы в состояние душевного трепета. В данном случае этого не случилось. Командир наш собирался воевать отнюдь не числом. А умением. Даже в условиях отсутствия внятной информации о предполагаемом противнике.
  
   В лагере царила деловая суета. Горацио не собирался отдавать исход боя на волю случая и к решению проблемы подошел с присущей ему основательностью. Все наличные тягловые средства были быстро и квалифицированно сведены в уверенный такой вагенбург, гарнизон которого составили возницы, с десяток ветеранов и несколько коротышек с пращами.
  Поначалу мне правда показалось, что наш командир собирается встретить неприятеля, укрывшись в этом достаточно надежном укреплении, но как уже упоминалось выше, был он все же сторонником маневренного боя и целиком отдавать инициативу неведомому противнику не собирался.
  Пехота живо сбила два жестких ромбовидных короба, в центр которых и была упрятана неоднократно упомянутая стрелятельно-метательная часть нашего воинства. Когда короба эти мерно шагая, двинулись прочь от вагенбурга, могу точно сказать, что ощутимо дрогнула земля. И как они шли! Ровно. Не шелохнулся ни один щит, не качнулось ни одно копье. Казалось, по полю ползет некое странное живое существо, столь органично перемещались манипулы. Прошли с пару сотен шагов, и встали уступом. На левом фланге Горацио расположил порубежную стражу с примкнувшими к ней соплеменниками полусотенного. Свой десяток, тяжелую кавалерию из валькирии, боярышни, кавалерственных дам и конных стрелков, поставил чуть сзади справа то ли в качестве фланга, то ли резерва, как бы приглашая неведомого противника попытаться пощупать полуобнаженный строй одного из манипулов.
  Широким веером швырнул вперед разъезды из легконогих "Кошек Элама" и сопровождения боярышни. Самое то для легкой кавалерии - разведка.
  Куда делись степные никто не понял. Они, впрочем, всегда работали по индивидуально программе.
  Остальные встали. Застыли.
  
   Да, кстати, мои геройствования привели к подъему моего статуса. Имел место быть, скажем, так некоторый личностный рост. Выразилось это в том, что меня тоже перевели в конные стрелки. Произошло это не менее обыденно, чем мое излечение.
  После сеанса маголечения пребывал я в некотором обалдении, уж простите за невольный каламбур. Сидел на каком-то обрубке и внимательно рассматривал переданные мне соратниками по подразделению стрелятельными приспособлениями. До места происшествия они уже добежали, следы изучили, выводы руководству обсказали. И соответственно трофеи прибрали. Зачем добру пропадать. Как и все жители лесов отличались они некоторой консервативностью в отношении нового оружия и не найдя ему применения в хозяйстве, презентовали всю эту красоту мне. Стрелялки эти находились на более высоком технологическом уровне, чем арбалет, но принцип их работы человеку продвинутого будущего был в целом понятен. В подствольный магазин помещались шесть свинцовых пулек, солидных таких, весовых и выстреливались при помощи наверно какой-то пружины. Било это оружие, как показывал личный опыт, убойно, хотя, как взводилась пружина, было не очень понятно. Я как раз пытался разобраться в этом техническом изыске, не особо обращая внимания на царившую вокруг меня деловитую суету, когда подошел Горацио. Вспомнив принципы дисциплины, а также уважения к старшим, я встал. Командир меня ругать не стал, а протянул стрелу, ту самую, которая осталась в башке поверженного разведчика.
   - Твоя?
  Я не стал запираться.
   - Моя.
   И протянул руку за имуществом. Но руководство имело еще вопросы.
   - Как метнул?
   Он, то ли сам осмотрел убитого, то ли коллеги странностями поделились. Я запираться не стал и продемонстрировал арбалет. Новинка его заинтересовала слабо.
   - Пользоваться значит, умеешь? - утвердительно так спросил.
   - Умею.
   - А этим вот? - мотнул подбородком в сторону стрелялок.
   - Овладеваю.
   - Покажи.
  Поднял, прицелился в дерево, стрельнул. Дерево заметно тряхнуло. Сливка глубоко ушла в древесину.
  - Вот же гадость какая, - восторгнулся командир. А я перезарядил оружие. Он внимательно проследил за процессом и констатировал.
   - Овладел, значит, - и без паузы, - верхом ездишь?
   - Получше многих.
  Он довольно хмыкну протянул мне стрелу и рявкнул в пространство.
   - Боракорда!
  Хушшар как всегда появился неизвестно откуда.
   - Комит?
   - К себе возьмешь.
   Повернулся и ушел по своим командирским делам.
  Боракорда продублировал вопрос. Я продублировал ответ. Теперь уже в пространство проорал новый отец-командир.
   - Хамыц!
   Побратим мой, большой любитель театральных эффектов примчался верхом с грохотом копыт и звяканьем упряжи, осадил коня разве что не у носков сапог руководства. Руководству лихость эта кстати понравилась. Хушшар ткнул в меня пальцем.
   - Этот с нами теперь будет. Пойди к бедо. Пусть коня подберет.
   - Ай, хорошо, - обрадовался Хамыц. - Ты лучше вот это собери, - кивнул на мой арсенал, - коня я тебе сам подберу.
   Так что теперь пребывал я в составе корпуса конных стрелков и находился недалеко от командира. В большом сражении это возможно и означало бы некоторую безопасность. А так... Резерв главного командования, он в необходимых случаях в самых неприятных местах оказывается.
  
  Глава.
  
  Освальд не испытывал ни стыда, ни сожаления. В какой-то степени ему был симпатичен суровый легат, но... Наемник. Наемники всегда знают, что в один не самый прекрасный день их жизнь может прерваться отнюдь не в окружении внуков и плачущих родственников. И ставить под угрозу успех своей чрезвычайно важной миссии из-за розовых соплей Освальд не собирался.
  А собой Освальд был доволен. Воинов с собой взял умелых. Как раз тех, что оказались самыми необходимыми. И даже похвалил себя за то, что не стал брать с собой своих родовых пешцов. Тех бросать на растерзание разъяренных берсов было бы не то, чтобы жалко, но через чур расточительно в этом чужом, но таком понятном мире.
  Как только этот великан, облитый черной кожей, стряхнул со своих плеч загонщика, он понял, что ему улыбнулась удача. Загонщик означал, что в мир этот пришел лебедь. Освальд тогда даже зажмурился, чтобы не спугнуть удачу.
  Признаться, он не особенно разбирался в клановых различиях берсов. Но любой мало-мальски мыслящий командир знал, там, где загонщики, там хантас. А там, где хантас, там можно обойтись без драки. Можно даже поговорить. Если ты при силе. Берсы были воинами, сносящими все на своем пути. Хантас не были менее опасны в бою. Но они искали знание. И отыскивали его с той же страстью, с какой берсы старались извести все чуждое им живое. Именно Хантас вели разведку. Именно они продумывали все атаки берсов. Именно они привели берсов в мир Освальда. И, скорее всего именно они привели берсов в этот мир. И значит именно в свите Хантас и находиться тот самый арфан, о котором с таким скрипом упомянул Рингольд. Хантас ходят отдельно от берсов. В сопровождении лишь своей свиты. Именно в подражание загонщикам были созданы в свое время Пестрые сотни. И именно ими натасканы на голову людей. Умопостроения Освальда оказались совершенно логичны.
  С хантас у него были шансы победить и выполнить поставленную руководством задачу. А вот если бы арфан пришел с чайкой, даже малой чайкой берсов, то без большой крови взять бы его было немыслимо.
  Хантас ходят отдельно от берсов. Освальд не знал почему. Но эти ученные индивидуалисты на нюх не переносили своих воинственных сородичей. Нет, в бою бились они вместе. Их объединял общий враг. Но в походе шли отдельно, лагерь разбивали отдельно, не обращая в этом случае внимания на резоны безопасности.
  Его охотники быстро прошли по следу откуда-то знакомого великана. Неудивительно, по лугу он пропер как танк. Еще и с грузом на плечах. Место схватки нашли легко. Но вот потом начались сложности. Гончие умели ходить, не примяв ни травинки. Но он не зря взял лучших. Прошли по следу из непримятых травинок. И нашли место, где те спрятали коней. Дальше было легче. Конь к своим дорогу всегда найдет. Эти тоже нашли. Своим на горе. Как и предполагал Освальд, Хантас разбил лагерь отдельно от берсов. И, как всегда далеко. Им всегда нужно было место для размышлений. А эманации диких сородичей мешали.
  Внезапная атака страшна именно своей внезапностью и подготовленностью. И того и другого хватило в избытке. Его кавалеры обрушились на гончих как снег на голову. Начало кавалерийской атаки свита прозевала, караульных сняли загодя. А потом у пятнистых просто не оказалось времени. Вроде и эфемерная субстанция, а как много от неё зависит. В строю, верхами, те не просто смогли бы дать отпор, а сделали бы исход боя очень и очень спорным. Так тоже отряд проредили, конечно. Потери приличные, но гончие полегли все. Пытались отход господина прикрыть. Верность их всегда была за пределами разумения. И Хантас бы ушел, если бы Освальд не бросил на него всех самобойщиц. Те буквально изрубили его своими стрелами. И чекану Освальда осталось только добить врага. Арфана тоже взяли. При нем оказались дымные камни. Так что проход остальным берсам в этот мир пока был заказан. За тех, что прошли, Освальд не беспокоился. Одна чайка. Шестнадцать воинов. На них сил корпуса хватит с лихвой.
  Тем более, что Освальд был уверен. Горацио сможет пощипать берсов. Разбить вряд ли, а пощипать сможет. И боя ему не избежать. Освальд опять довольно усмехнулся. При всей взаимной нелюбви, берсы не простят убийцу хантас. А уж след, указывающий на убийцу, Освальд оставил горячий. Самый дорогой трофей не пожалел.
  
  Ждать, в общем-то, пришлось недолго. От недалекой рощицы показался один из разъездов. Только вместо троих их почему-то оказалось пятеро. Когда подъехали ближе, двое оказались рогоглазыми. Дамы остановились не доезжая, а улаганы сдержали коней прямо рядом с Горацио.
  Один бухнул ладонью в грудь.
   - Мы нашли их, легат. Сейчас наши бьются. Долго не сдержим. Готовьтесь. Скоро Враг будет здесь. Ты хотел посмотреть, с кем придется биться, легат. Это дрангхистар посылает тебе, - и с этими словами поволок что-то из здоровенного мешка, притороченного к седлу. Выволок. Сначала показалось - такой же шлем, что носили улаганы. Только у шлема не могло быть еще горевших в посмертной ярости глаз, и не текла из обрубка шеи алая, еще дымящаяся кровь. Улаган дал полюбоваться на этот кошмар, а затем уронил его на землю.
  Горацио порассматривал какое-то время нежданный подарок. Потом удовлетворенно хмыкнул и скомандовал.
   - К бою.
  
  Мой конь преступил с ноги на ногу. Заволновался. Сначала я отнес это к тому, что он все же недостаточно привык ко мне, хотя ознакомительные мероприятия проведены были в полном объеме. Яблок скормил с полкило. Но оказалось, что остальные тоже слегка разыгрались. Почуяли наверно кого-то. И эти кто-то ждать себя долго не заставили. В траве замелькали спины несущихся в нашу сторону зверей. Каленные блестки намекали, что звери эти одоспешены. Примчались и грамотно остановились в паре десятков шагов от линии копий. Огромные псы. Про этих бестий с чистой совестью можно сказать, что они ростом с теленка. Широкая грудь закована в пластинчатый доспех. Очень белые и очень длинные зубы. Что-то довольно провыли, уселись и стали беспардонно рассматривать наше построение. Поскольку рогов у них не наблюдалось, я сделал вывод, что это еще не самое главное.
  Нахальство животных не понравилось не только мне. В середине одного из ромбов произошло некое движение, что-то мелькнуло, и один из псов забился, пришпиленный к земле длинным копьем. Доспех не помог. Силы удар был невероятной.
  Псы дисциплинированно развернулись и умчались. Подарков ждать не стали. Вперед протолкавшись, вышел один из щедро татуированных гарнардов. Небрежно держа в руке еще одно копье, подошел к поверженному чудовищу. Походя пробил голову.
   Уперся в широкую грудь, и рывком вырвал копье. Осмотрел наконечник и спокойно вернулся в строй.
   - Два золотых - штраф, - не поворачивая головы, проговорил Горацио. Громко, чтобы всем слышно было. - А удар молодецкий.
  Народ слегка зашевелился, обсуждая удар. Понятно было. Отвлекали себя. Если таковы собачки, то каковы хозяева.
  И те не заставили себя долго ждать. Земля задрожала в самом прямом смысле слова. И от дальней рощи в нашу сторону понеслась небольшая цепь конных. Было в этом что-то неправильное. Сначала я не мог понять - что. А потом понял. Роща была как роща. С нормальными деревьями. Только на фоне всадников деревья эти большими не казались.
  А когда подъехали ближе вскрылись еще веселенькие такие детали. Нас атаковали кентавры. Четырехрукие. Алые. Огромные. С некими странными, но не вызывающими сомнения в своей смертоносности предметами в руках.
  С сотни шагов несколько выстрелили из чего-то отдаленно напоминающее арбалеты. Стрелы с гулом понеслись в сторону пешего строя. Когда приблизились, над пешцами поднялась вдруг какая-то дымка и воющие от ярости болты замедлили свой неотвратимый полет. Но, тем не менее, с такой силой ударили в щиты, что снесли с ног несколько воинов. Один же из болтов слегка лишь чиркнул по дымке и, не растеряв соей неистовой неотвратимости, врезался в вагенбург. Грохнуло. Как от артиллерийского снаряда. Перепугались все. Кони. Люди. Даже я перепугался. Но людям в отличие от лошадей подарено проклятие реально оценивать ситуацию. У бегущих варианта спастись нет. У принявшего бой есть возможность не только погибнуть с честью, но и победить. Кто-то похоже так не думал и понесся прочь, нахлестывая коня.
  Горацио даже головы не повернул. Останемся в живых, стоит попытать его, где это он научился не бояться артиллерии.
   - В цепь, - негромко бросил своим. И они развернулись цепью, прикрывая нас своими телами.
  Я обернулся. Посреди вагенбурга дымилась воронка.
  Неудача отнюдь не смутила атакующих. Они наступали широкой цепью. И их можно было пересчитать. Шестнадцать. Но наше численное преимущество, похоже, не интересовало их вовсе.
  Они были все ближе. В холке метра два. И могучий четырехрукий торс на теле перевитого мышцами коня. Напор и ярость. Огромные как казаны рогатые головы. Потрясающей лепки лица. Если такое определение приложимо к лицам искаженным азартом атаки.
  В руках какие-то знамена, пики с переливающимися бунчуками и все это не уставлено в грудь врагу. Нет. Вертится в руках, летает в восьмерках, хлещет по земле, злобствуя, желая добраться до чужой плоти.
  И заледенелый в жутком ожидании строй нашей пехоты, на которую и наметились адские всадники. Из пехоты не дернулся никто. И когда до кентавров осталось шагов двадцать, воздух наполнился свистом. Яростно ударили пиллумы, желая убить и остановить. Мгновенно алые тела покрылись черными точками, которые, слившись, превратились в маслянистый слой, защитивший было своих хозяев. Длинные узорчатые клинки влипли в мускулистые тела, чернота в месте соприкосновения разлеталась брызгами. Не мог этот странный доспех противостоять единокупной силе разогнавшегося великана и брошенного умелой рукой напитанного волшебством металла. Мне не казалось, за каждым дротиком тянулась полоса искристого серебристого пламени. Но, сбив с шага, пиллумы не смогли ни убить, ни остановить. Исчадия, взревев ринулись на врага, в брызги разнося копытами сочную траву.
  Легионеры покрепче ухватили черены копий, готовясь к неизбежному столкновению. И тогда в дело вступили профессионалы.
   Три гарпуна с малым интервалом метнулись навстречу одному из неуязвимых. Одно разбрызгало черный слой, второе сразу за ним ударило в алую плоть и вошло на всю длину полуметрового клинка. А третье целью своей, избрав отверстый от удивленной боли рот, в ярости выставило из затылка свое окровавленное жало.
  Один из кентавров резко вдруг остановился, ноги непроизвольно разъехались в стороны и с громким, перекрывшим даже ор начинающегося боя, шлепком на землю рухнула требуха великана. Большим мастером надо быть, чтобы вот так вот, промеж ног запустить секиру. Мало того попасть. Так еще и просечь чудовищный слой мышц. Не зря все-таки Карим говорил со своих, что они лучшие. Не зря.
  Другой тряхнул головой, сбился с галопа, пробежал несколько шагов боком и с грохотом рухнул. Содрогнулась мать - сыра земля. Еще один схватился за глаз и с ревом завертелся на месте.
  Остальные грянули в строй.
  
  По лицу Горацио понять что-либо было трудно, но сколько раз он призвал громы и молнии на голову нанимателя. Если бы этот урод хотя бы объяснил, с каким противником придется биться старый легат придумал бы что-либо более умное, чем подставлять своих соратников под лобовой удар этих гигантов. За вагенбург хотя бы спрятал. Сейчас же менять, что-то было смерти подобно. Перестроится не успевали. Да собственно легат и не представлял, как именно. В бою с этими мастодонтами, единственное спасение - маневр. Но - конный маневр. Теперь оставалось только надеяться, что противник завязнет в схватке. В своих легионерах он был уверен, с разным врагом сталкиваться приходилось, но невероятные размеры этих великанов все же будили сомнения.
  
  А первый уже достиг ощетинившегося жалами копий строя и не бросился бездумно, надеясь на крепость брони. Вздыбившись, он раскрутил над головой свое огромное копье, украшенное длинным до, середины древка, рдеющим алым бунчуком. С каждым оборотом тот наливался тяжелым светом. И хлестнул странным своим оружием по укрытым за щитами легионерам. Усиленный весом огромного тела удар должен был быть страшен. Но навстречу пылающим плетям взметнулась давешняя дымка, свирепое сияние померкло и бунчук, рассерженно звеня, как будто обжегшись, отпрянул. Одного лишь куснули алые плети. Коротышку пращника. И не смог его спасти толстый кожаный панцирь. Плеснуло кровью. И пращника и доспех его и даже меч рассекли в клочья, пылающие алым змеи. Рассерженно взревел великан, опять вздыбился, его огромные копыта с грохотом грянули в стену щитов, опрокидывая их носителей, и он вломился в строй. Вторая пара рук выдернула из закрепленных вдоль длинного тела ножен мечи и их клинки замелькали, хлеща во все стороны. И повергая. На их удары дымка не реагировала.
   - Без колдовства, - констатировал Горацио. И порадовался, что доспехи держали. Но это было то немногое, что еще могло его порадовать. Под яростным напором гигантов строй лопнул. Однако прямо сейчас поседевший в битвах седой легат мог гордиться выращенными им воинами. Свирепая атака могла повергнуть в бегство любых воинов. Но только не этих. Первого гиганта завалили практически сразу. Чье-то копье мелькнуло в широком замахе и ударило в сухожилие правой ноги, просечь не просекло, но малость подломило. На секунду лишь замер кентавр, но секунды этой хватило, чтобы в бока ему врезались широкие клинки копий. На кованный доспех были поставлены удары ветеранов. И даже противная черная жижа не смогла сдержать их стремительного замаха. Вздыбился, пару раз взметнулись клинки, и рухнул под напором одновременно ударивших двоих ветеранов. Рухнул, давя своим немалым весом, отбрасывая ударами бьющегося в агонии, не желающего умирать могучего тела.
  
  И сцепились. Бой шел уже не на победу. На смерть. И те и, другие не могли иначе. Одни не умели не победить. А другие не умели отступить. И валился четырехрукий четырехногий великан под сонмом двуногих муравьишек. И валились они, муравьишки, под тяжелыми ударами. И били. И гибли.
  Если бы ярость, что взлетела над полем, можно было бы взвесить... провалилась бы земля под весом ярости.
  И боли, и ярости столько было на этом поле, что и смерти места не осталось. И убитые убивали.
  Схватились земли хозяева и находники. Пощада - это кто? Себя не жалели. А уж чужих...
  Плакала алым плоть под клинками.
  
  
  Широко ударили чужаки. По всем. Не привыкли себе на пиру кровавом скаредничать. Поболе врагов. Поболе. Только и враги оказались не лыком шиты. Тоже не новички на ратном поприще. И там где находники надеялись на силу свою невероятную и напор, там тутошние брали навыком и воинским мастерством.
  
  Второй кентавр, увидев неуспех соратника, поднялся на дыбы, размахнулся и как битой запустил своим копьем, украшенным полотнищем знамени. Провыв в оборотах, оно с грохотом ударило в щиты. И те выстояли. А полотнище, укрывшее упрямых легионеров, вдруг вспыхнуло и вспучилось разрывом, в стороны разбрасывая воинов. И прямо туда, прямо в клубящийся дым ударил неистовый воитель, круша кости ошеломленных ударами четырех чудовищных палиц. Казалось, ничто не сможет остановить его натиск, когда, взбежав по подставленным щитам, на спину ему кошкой взлетел коротышка пращник. Вспыхнул под лучами солнца размазавшийся в замахе меч, и взлетела воздух рогатая голова. Молодецкий удар. А обезглавленное тело, еще не осознавшее своей смерти, да собственно и нечем, взвилось на дыбы. Опрокинулось. В кровавую кашу размазывая своего погубителя.
  Еще один ворвался в раздерганный короб строя. Потешиться. Мастерством боевым похвастаться. Четыре фонтана крови ударили их четырех тел, разваленными молодецкими ударами огромных секир. Два сердца остановились, пробитые осколками ребер, которые не смогли сдержать обломки панцирей, проломленных ударами чудовищных копыт.
  Секунда.
  Шестеро.
  Он загрохотал, хохоча, торжествующе обводя взором застывших вокруг людишек, которые уже поняли, что вот сейчас и их... Как вдруг кто-то сильно ударил его в грудь. Он недоуменно перевел взгляд и увидел длинное рожно копья, наконечник которого глубоко увяз в его мускулистом торсе. Боли еще не было, но он хорошо знал, что тело вокруг клинка уже холодеет и отвратительно недалек тот миг, когда холод распространиться на все тело и оно, такое любимое и послушное станет грудой остывающей плоти.
  Увидев, что соратники проложили ему дорогу, он не воздел бронь. Но до того, как он уйдет... Вон тот тощий, высокий для двуногого и в руках его нет оружия. Это оружие в его груди торчит. И вздымая четыре секиры, берс ринулся на своего убийцу. Один, два прыжка, взблеск полукружий секир... Не вышло. Змеиным движением метнулся в сторону тощий. В кувырке ухватил лежавший на земле длинный прямоугольный щит. Укрылся под ним. И набранный разгон не давал извернуть на ходу тяжелое тело. Дотянуться.
  А укрывавшийся дотоле за спиной собрата такой же тощий, вроде взметнул руку. Так быстро было движение, что глаз отказался уловить его. Тощий рыбкой прыгнул вперед. Берс успел зацепить врага, но не так как хотел. Вскользь. И не успело развеяться облачко досады, как глаз взорвался дикой болью. Уцелевшим глазом он еще успел разглядеть длинное древко копья, что выросло у него из головы. И заскользил в знакомый алый мрак. Из которого вышел когда-то и куда уходил теперь.
  
  Еще двоих подлетевших добить истерзанный отряд, озверев от страха и ярости, легионеры завалили телами как муравьи жука и, наплевав на потери, искромсали в клочья.
  И когда отпрянули от сочащихся кровью груд мяса, ужаснулись. От почти восьми десятков осталось едва три дюжины.
  
  Со вторым отрядом у берсов не задалось. Едва провыли над головой болты, в строю рявкнуло, и он весь укрылся чешуей щитов. "Черепаха". Долго не понимал, почему римляне когда-то своему весьма успешному изобретению присвоили имя этого медлительного, неторопливого, да и внешне весьма миролюбивого существа. А потом как-то зашел к приятелю, страдающему любовью к водной фауне. Там я имел удовольствие наблюдать черепаху морскую. Существо стремительное, свирепое, неуязвимое. Сетования приятеля по поводу прожорливости этого бронированного монстра не произвели впечатления, но только до того момента, как он не стал стенать о грустной участи невинно убиенных пираний. Такую вот черепаху и имели в виду древние латиняне. Надо полагать.
  Берсы, похоже, ребята были консервативные, потому как атаковали и это построение в аналогичной манере. Но ничто не вечно под луной. А уж тем более всякие военные развлекушечки. Горящие алым плети бессильно скользнули по укрывшей часть черепахи дымке. С треском проломили пару попавшихся на пути противохода щитов, которыми прикрылись домовитые кидани. Но больше никакого ущерба не нанесли. Удар задних копыт, стена щитов, слегка качнувшись назад, выдержала. Великан в ярости взревел, вздыбился...
  И черепаха в едином движении блеснула копьями.
  И нанизала на них пришельца из-за окоема.
  Совершенно наплевав на его научную ценность.
  Ворохнулась, обходя труп. И покатилась, не торопясь, навстречу остальным.
  А те, оказавшись ну не настолько догматиками и увидев печальный жизненный финал своего собрата, в лоб атаковать, не стали. Более того, сменив несколько вектор атаки, они решили порубать стоящую пообок кавалерию. Та видно показалась более мягкой добычей.
  Тогда черепаха тяжело вздохнула и остановилась. Пешим гоняться за конным - бессмысленно. Надо подождать, когда своя конница загонит или заманит чужую кавалерию под удар. И черепаха осталась ждать своего часа в засаде.
  
  По всему полю уже кипела битва, а на нас, расположившихся на очень видном месте ни один из берсов пока так внимания и не обратил. Хотя не заметить нас было трудно. На возвышенности. Конечно, основное внимание должны были привлечь кавалерственные дамы. Стояли они жестким треугольником. И сами они, и кони облиты сталью, что ярко блистала под лучами солнца. Длинные прапора легкий ветерок развевает. С кавалерийских щитов гербы сами собой гордятся. Картинка.
  На их фоне десяток гоарда легата смотрелся совсем не так празднично. Ситуацию не особо меняли даже Дары Лесных Дев. Без такого волнительного контраста смотрелся бы десяток очень даже внушительно. Однако не стоит забывать, что, даже облачившись в доспех дамы, оставались дамами. Хотя облитые сталью фигуры женственными назвать было трудно, но вот изящество посадки, законченность деталей и тот самый неуловимый флер, что преследует женщин и сводит на нет, все попытки гоарда выглядеть столь же заметно.
   А я вот оказался чужд всей этой патетике боя. Залег. Несмотря на несколько удивленных презрительных взглядов. Не желая вступать в дискуссии, проворчал что-то на тему необходимости укрыть от врага истинное наше число. И неожиданно получил поддержку от Хушшар. Эти любители маскировки тоже спешились, привязали коней к вбитым в жирную землю колышкам и улеглись рядом со мной. Хамыц поворчал, было, что он хочет посмотреть, но потом понял, что ничего принципиально нового не увидит и тоже присоединился к группе загорающих и сейчас валялся рядом, жевал травинку и пялился в небо. Кровопролитие его казалось, совсем не занимало. Я же признаюсь, с некоторым замиранием сердца смотрел за перипетиями этой не эпической, но, тем не менее, весьма кровопролитной схватки.
  Наконец и мы удостоились внимания. Причем почти августейшего. Тот самый кентавр, что в начале атаки притормозил, судя по всему, ходом боя был в целом удовлетворен и решил принять в развлечении личное участий. Только когда он подъехал несколько ближе, стали видны его истинные размеры.
  На нас одиноко и неторопливо надвигался похоже самый крупненький. Крупненький. Размерами он выделялся даже среди этих гигантов. И ещё одно отличие. Меж рогов у него торчал седой ирокез, гребнем проходил вдоль хребта и сливался с торчлявым хвостом. Разглядеть он себя дал в деталях потому как, приближаясь несколько раз, покрасовался перед нами. Один раз так покрутился. Один раз, встав свечкой. Впечатлил. А уж украшавший его арсенал ещё больше.
  Судя по всему, решил радостью боя насладиться в одиночку, потому что конкурентов поблизости не наблюдалось. Наша точка зрения его наверно интересовала в последнюю очередь. Но мы не расстраивались. И хотя сентенция о том, что численное превосходство аксиоматично к победе не ведет, известна нам была. Но все же крупный. Но один.
  Горацио поднял, было руку, явно собираясь скомандовать атаку своему десятку, на который, предварительно обернувшись, бросил взгляд, но вектор управления был перехвачен с совершенно неожиданной стороны.
   - Мой командир, - льдом в зимнем ручье зазвенел голос валькирии, - дозволь удовлетворить любопытство. Двадцать лет не оставляла седла, но добычу такую вижу впервые. Дозволь.
  Горацио заколебался. И валькирия додавила.
   - Пожалуйста, - возможно я бредил, но в голосе ледяной дамы явно проскользнули крайне кокетливые нотки и возможно даже некое обещание. - Или ты считаешь, что женщины... - голос утерял вдруг всякую гибкость и мягкость.
  Однако последняя фраза явно была лишней, потому что командир наш уже принял решение. Без каких бы то ни было возражений. Похоже, здесь гендерное равноправие восторжествовало и женщинам позволили играть во все мужские игрушки. Войну в частности. Да собственно идея, конечно, была здравая. Ведь десяток нашего командира считать кавалерийским можно было лишь с большой натяжкой. Нет, конечно, в седле они держались, причем более чем уверенно. Но все-таки кавалерия это несколько иное. Для того чтобы понять разницу, достаточно было сравнить посадку ветеранов и кавалерственных дам. Последние в седле держались, скажем, так непринужденнее.
  А по мне так стоило попытаться расстрелять этого авантажного дядьку вообще на расстоянии. Больно он все-таки страшно выглядел. Но меня никто не спрашивал, и группа дам отправилась удовлетворять свое любопытство. Причем Горацио, им эдак командующе, махнул на прощание. На тему "вас ждут великие дела".
  Шестерка закованных в сталь воительниц устремилась навстречу седогривому гиганту. Увидев группу встречающих, он ускорил свой бег. Ускорил. В воздухе размазался. Причем стремительным он оказался не только в галопе. Он в воинском умении своем оказался невероятно стремительным противником. Зловредным.
  Гулко хлопнула тетива арбалета, и болт сорвался с тетивы. Этот гигант оказался не только самым крупненьким, он еще и самым квалифицированным оказался. Там, где стрелы других летели росчерками над полем, этот, пролетев несколько метров, превратился в огненный шар с полметра в диаметре. Гул, с которым он понесся в нашу сторону, иначе как дьявольским назвать было нельзя. Меня посетили некоторые сомнения, что этот свирепый огненный шар смогут сдержать Дары Лесных Дев. Горацио аналогичные сомнения наверно не посетили. А даже если и посетили...
  Война - самое яркое подтверждение теории вероятностей в той самой части, которая изучает случаи невероятные. При всем моем уважении к воинскому мастерству нашего достойного противника все же позволю я себе усомниться, что на таком расстоянии можно успешно попасть в ветку, скорее в веточку толщиною в половину моего мизинца. Даже если бы он углядел её, то всякая разная гравитация и иные факторы не дали бы возможность произвести столь точный выстрел. Спасла нас эта веточка. Это уже после выяснилось. При осмотре места происшествия. А тогда...
  
  Миновав закованный в сталь клин атакующих кавалерственных дам, шар промчался по недлинной дуге и в эту вот самую веточку и угодил. Берсы наверно не дошли еще до необходимости применения предохранителей в болтах своих арбалетов, и потому стрела шарахнула сразу. При касании. Взорвись он там, куда целил седогривый воитель, не знаю даже, как повернуло бы дальнейшее повествование и от чьего имени оно шло бы. Ведь информации о том, как держит мой экзотичный доспех разрыв снаряда, до меня никто не донес.
  Когда болт превратился в шар и по невысокой дуге понесся в нашу сторону, я совершенно мотивированно напрягся. Помнил, как бабахнула не так давно похожая железяка. При этом в метеор она не превращалась. Не зря напрягался. Разница оказалась как между зарядом гранатомета и гаубицы. Когда шар громко щелкнул по воспетой мной веточке, вокруг него вспухла вдруг алая сфера, которая через доли секунды с оглушительным грохотом лопнула.
  Я привычно ткнулся фейсом в землю, по спине хлестнула взрывная волна, пробарабанила каменная крошка, поднятая взрывом. Вот, пожалуй, и все последствия артобстрела. Лично для меня. И для соратников по подразделению. Хушшар тоже успешно спрятали лица, а вот беспечный певун сейчас сидел и отплевывался.
  Гоарда нашего легата как боевого подразделения не существовало. Стоило пропеть осанну этой самой веточке, в которую влип упомянутый болт. Ведь если бы не она на месте десятка сейчас бы дымилась воронка. Та самая, что парила сейчас на месте спасительного кустика. Но и без того разрушения присутствовали самые печальные. Если несколько воинов сидели, ошеломленно мотая головами, то остальные их коллеги лежали, не подавая признаков жизни. Ржали и плакали поверженные кони. Разгром.
   С низкого старта я рванул к командиру. Ему как стоящему впереди досталось весьма серьезно. Основной удар принял на себя вставший на дыбы конь. Легата контузило и обожгло. Иных видимых повреждений не обнаружилось. Пульс присутствовал. А вот сознание нет. Но мужчина он был могучий, и видимо ощутив мои спасательские потуги, открыл глаза. От боли - мутные. Встряхнул головой, поморщился. При контузии всегда так бывает, кажется, тряхнешь головой - полегчает. Но это - заблуждение. Обычно подобное поведение приводит к всплеску головной боли. Легату же боль, похоже, помогла сосредоточиться.
   - Спаси боярышню, - приказал и отключился.
  Я оглянулся. Неподалеку на четвереньках стоял верный Майло. Взгляд у него был уже осмысленный. Меня всегда поражал уровень живучести адъютантов. Но сейчас было не время предаваться философствованиям. Задача была поставлена, следовало её исполнять.
   - Присмотришь здесь,- скомандовал я. Майло послушно кивнул и начал подниматься с колен.
  
  
  
  Коня мне Хамыц раздобыл дивного. Другое слово к нему и не подходило. Рослый, пепельный. Сначала у нас, конечно, произошла борьба авторитетов, но это не страшно. В любом мужском обществе происходит нечто подобное. Просто в разных формах. Но потом было достигнуто некое взаимопонимание. Он понял, что в случае взаимодействия получит некую вкусность. В случае саботажа различные формы критики неизбежны.
   Так что на свист мой он отозвался мгновенно, разделявшие нас несколько метров преодолел в пару прыжков и замер.
   Хотел написать как изваяние. Постеснялся. Хороший конь он ведь как хороший нос. Драку за версту чует. И назвать изваянием прекрасное животное, по телу которого от возбуждения волнами катаются мышцы, как-то неудобно.
   Тот, кто натаскивал этого коня явно был конником не из последних. Стоило мне взяться за луку и вставить ногу в стремя, как, совершенно не беспокоясь о дальнейшей процедуре помещения моего тела в седло, скакун сорвался в галоп. Раньше я бы грохнулся бы на землю, а сейчас руки подтянули слегка тело, ноги бросились вперед и, крепко оттолкнувшись от земли, забросили меня прямо в седло. На радостях я еще торжествующе вскинул руку. Думаю, со стороны смотрелось это красиво.
   Во всяком случае, скачущий справа Хамыц показал большой палец, нахватался же жестов. А Хушшар удивленно переглянулись. Тщеславие мое было удовлетворено.
  Оно раздулось еще больше, когда я понял, что под седлом у меня оказался карабаир, иноходец по-русски. Чтобы объяснить разницу между иноходцем и обычным конем придется воспользоваться техническими аналогиями. Разницу между немодифицированным "Уралом" и "Харлей-Девидсон" представляете? Ну, тогда вот собственно и все. Урал - обычный конь.
  Мы не успевали. Странно. Казалось, что дамы сорвались в атаку ну вот только что, но расстояние они преодолели весьма значительное. И как всегда когда догоняешь или торопишься, пространство стало липким, тягучим. Удары сердца гулко сплелись с ударами копыт, и уже не было других единиц измерения. Только этот рокочущий грохот. И ты плывешь как в глицерине, пропихивая себя вперед. И не успеваешь.
  Дамы решили атаковать своего противника самым классическим методом тяжелой кавалерии. Сбить конями, растоптать копытами оных, предварительно пробив злодея копьями. Обычно подобная тактика срабатывала. Но здесь противник оказался несколько иной. Он не собирался ждать, когда до него доберутся кровожадные дамы, он планировать атаковать сам.
   Один удар сердца. С руки гиганта срывается некое подобие дисковой пилы и срывает голову одного из коней. Тот летит кувырком вперед. Что с наездницей - даже подумать страшно. С другой устремляется вперед плоский брусок и с силой бьет в грудь другого коня. Та прикрыта доспехом, но удар, помноженный на скорость столь силен, что скакуна вздергивает на дыбы и опрокидывает.
   Валькирия отдала какую-то команду, какую непонятно, слова сорвал и унес ветер, но дамы стали рассыпаться цепью.
  Второй удар сердца. Воздух с воем разрывает кистень. Крайняя кавалерственная дама успевает прикрыться щитом. Но обычная метода не срабатывает. Седогривый метнул наверно с силой баллисты. Даму выносит из седла.
   Два удара сердца и трое выбиты из седел. Живы ли они?
  Третий удар сердца. Седогривый хохочет, раскинув руки в стороны. Не снижая скорости, он вырывает из-за спины длинное копье и оно, описав восьмерку, тянется жадным жалом к оставшимся троим. Встречный ветер развевает плети бунчука, которые тут же наливаются алым. Визжат в воздухе дротики, устремляясь навстречу гиганту. У боярышни и кавалерственной дамы к бокам коней приторочены тулы, забитые этим немудреным, но убийственным в своей простоте оружием.
  Мечется, выписывая алые узоры, бунчук чудовищного копья и дротики осыпаются изрубленной щепой. Валькирия пришпоривает коня, и он стрелой несется к седогривому гиганту. Поседевшая в битвах, она знала, что для того чтобы победить врага, надо прежде всего перестать жалеть себя. А себя ей было не жалко. Не было в жизни её такого, чтобы доверившие ей жизнь гибли столь бесцельно. Один удар она хотела нанести.
  Два дротика вспороли воздух. И теперь на пару ударов сердца понадобилось больше, чтобы их отбить. И еще два. Уже четыре удара сердца выиграли дамы для принципала, а в бою и одного хватает, чтобы протиснуться в узкую щель времени и ухватить за подол удачу. На секунду лишь сбился с летящего галопа берс, уклоняясь от летящего прямо в лицо дротика, не все, не все успевал перехватить уже рассыпающий от ярости искры бунчук. Прогудела рядом со мной тетива могучего лука Хамыца и толстая стрела ударила берса. Далеко было и лишь попятнала она тело великана. И еще секунда понадобилась ему, чтобы вырвать эту занозу.
  Протиснулась сквозь секунды Ольга Зима, ветеран дамского корпуса Блистательного Дома.
  И яростью, и силой своей и опытом, отточенным в бесчисленных схватках, и тяжестью закованного в сталь тела и верностью презревшего страх коня. Собрав всю жизнь свою на кончике каленного рожна своего копья.
  Ударила.
  Страшный удар в грудь заставил вздыбиться неподъемное тело. Ослабляя силу удара, берс встал на дыбы. Отступил на пару шагов.
  Длинное острие копья не смогло пробить черный панцирь. Острие он удержал. Но согнувшееся в дугу древко не выдержало. С громким треском лопнуло. И вот тогда, прокравшись в щель, оставленную клинком, в алую плоть ударил острый обломок древка и впился, жадно проваливаясь в глубь.
  Никогда не смог бы этот берс стать водителем чайки, если бы не умел перебороть и боль, и ярость. Позабыв о терзавшей его боли, крутанул над головой копьем и ударил. Жадно просвистели алые плети. Кровавыми брызгами разлетелась отважная Ольга Зима, ветеран дамского корпуса Блистательного Дома. И коня постигла та же участь.
  Страшным, проворным противником оказался берс. Не обращая внимания на торчащее из тела копье, он совершил совершенно фантастический прыжок. Лишь дважды коснувшись земли, он сорвал расстояние до последней спутницы боярышни. Она метнула ему навстречу дротик, но тот бессильно скользнул по черному панцирю. И полете извернув свое огромное тело, кентавр ударил. С тем же жутким эффектом.
  Один раз ударили в землю чудовищные копыта, а он уже мчался навстречу боярышне. Та, казалось от ярости совершенно потеряла голову и неслась навстречу блестящему черным исполину в совершенно лобовую атаку, явно совершенно собираясь разделить участь компаньенок. Или убить. Противник же её не собирался получать еще один копейный удар. На расстоянии последнего прыжка он одним скачком увел тело с направления таранного удара.
  Хлестнул.
  Я даже глаза прикрыл, не желая на месте красавицы боярышни увидеть кровавое облако брызг. Ошибся к счастью. Хорошие доспехи оказались у девушки. В брызги разлетелся закованный в сталь конь. А боярышня закувыркалась по полю целехонькая. Берс рванул, было к ней, но решил сначала все же разобраться с нами. Тем более что Хушшар уже метнули стрелы. И обе, сверкнув серым оперением, ударили в голову. Башка дернулась. Я криком приказал рассыпаться. Мы не собирались ввязываться в бой с этим кошмаром по его правилам. Пускай поиграет по нашим.
  Наверно я зря кричал. Меня идентифицировали как командира. И забросив за спину копье берс выхватил арбалет и почти не целясь выпалил в мою сторону. В мою сторону понесся огненный шар. Как мне не хотелось с ним встречаться! Последствия были известны. Конь наверно был телепатом, и, проигнорировав мои попытки несколько изменить вектор его движения, совершил несколько цирковых прыжков в сторону. Что нас и спасло. В результате этих кульбитов шар разорвался метрах в десяти от нас. Но нам хватило. Ударной волной нас расшвыряло в стороны. Меня закинуло в кустарник. Коня тоже кувыркнуло. Мы оба были целы и злы. Так что, когда я выпутался из древесных объятий, пепельный уже мчался ко мне. Не поверите, глаза его горели азартом. Ему понравилось.
  В седло я уже взлетел по-новому. Без стремян.
   Хушшар и Хамыц уже крутили кентавра, не поддаваясь на его лукавые коварства, просто забрасывали его стрелами с разных сторон, и как только он пытался атаковать одного, стрелы двух других сбивали его наступательный порыв. От его фаерболов ребята уклонялись с ленивым изяществом опытных стрелков и вариантов приблизиться к себе не давали. С такими противниками встречаться ему не приходилось, и он пока отрабатывал алгоритм боя.
   На мое появление он отреагировал в присущей ему манере. Пальнул в меня. На этот раз неудачно. Я ответил. Вы знаете, там, где я служил, было, самым главным не показать, что в тебе есть предрасположенность к чему бы то ни было. Это было сложно. Потому что предрасположенности выискивали. При этом всегда находили. А потом эту самую предрасположенность доводили до оптимума и вбивали до уровня инстинктов.
   Все пять пулек я положил ему в бок как в тире. Признаюсь, не на скаку. Остановились мы с пепельным и стрельнули. И пульки расплескали черный панцирь. Нет, он конечно затянулся. Но не сразу. И в одну из этих прорех всадил свою стрелу Хамыц. Вряд ли он задел жизненно важный орган, но сам факт берсу сугубо не понравился. И вскинув арбалет, он направился ко мне. Мой побратим великий воин. Прогудела его стрела, и арбалет вырвало из рук великана. В какой-то степени - это моё положение облегчило, но в незначительной. Потому что берс привычным движением выдернул из-за спины свое неоднократно упомянутое копье. И закрутил его над головой. Вы понимаете, конником надо родиться. У меня вот не задалось. Конники, они прирожденные мастера по решению пространственных задач. А у меня в этой сфере присутствует некий кретинизм. Я пропустил тот самый момент, когда можно было еще совершить маневр. Сбежать то бишь, и сейчас любая моя попытка совершить указанный маневр привела бы к тому, что меня очень быстро бы нагнали. С пессимистичными для меня прогнозами.
   У меня есть странное свойство. В случае опасности я зверею. Нет, глаза мне не застилает багровый туман, у меня не сносит крышу. Я становлюсь очень холодным и смотрю на ситуацию несколько со стороны. Я понимал, что в столкновении с этим танком шансов не много. Но они есть. Эти шансы всегда есть. И моя озверелость эти шансы мне всегда помогала найти. Соскочил с седла. Ударом по крупу отогнал пепельного. Тот обиженно заржал, его развлечения лишали, но проявил сознательность и отбежал в сторону.
   Кентавр надвигался, очень быстро вырастая в размерах. Плети бунчука наливались алым. Ближе, ближе. И прицельная очередь вырвала копье из рук гиганта. По такой оглобле и на таком расстоянии попробуй, промажь. И пока он удивляясь несся прямо на меня, я кувыркнулся ему навстречу. Но чуть в бок. Так мы разминулись. И пока он гасил инерцию многопудового тела, я угостил его по ногам из трофейного арбалета.
  Знаете, пословицу, на тему знал бы, где упаду, соломки бы постелил. Очень она актуальна была на тот момент. Да собственно и эту штуку промеж ушей стоит по прямому назначению использовать. Это оружие было придумано специально для борьбы вот с такими вот. А на людей это так. Факультативно. Легкие с виду стрелки легко просекли панцирь и зацепили сухожилие на левой ноге. Знать бы раньше. А времени на перезарядку уже не было. Облитая черным гора уже развернулась, и мчалась на меня, вздымая непомерных размеров меч. Стремителен же он был. Я лишь успел уронить арбалет и выдернуть гундабанды, как меч обрушался. Отбить такую махину легкими клинками невозможно. И отклонившись, я ударил по телу меча, отбрасывая его в сторону. Тот недовольно взвизгнул, цапнул траву, а я получил по шлему тяжеленым кулачищем и отлетел в сторону. Вы тоже забыли, что эти красавцы аж о четырех руках. Я тоже. Кувыркнулся, встал. Во рту было солоно от крови. А голове холодно как ранним зимним утром. Еще до рассвета. С таким настроением хорошо убивать. Великан, извернувшись, упав почти на круп, хлестнул клинком. Достал. Несильно, но достал, затрещав, поддался верный доспех кожи огнистого змея, а френчик выдержал клинок.
  Кентавра инерцией уволокло на новый разворот. Я отбросил гундабанды, время убрать их в пояс не было. И выдернул из-за спины бастард. И тот своим мрачным сизым телом мрачно обрадовался предстоящему бою.
  Я недооценил своего противника. Да и как было его оценить, я и чудес таких не видел никогда. Он уперся передними ногами, крутанулся, закинул круп и уже несся на меня, воздев меч для удара.
   Над головой у меня прогудело, и в грудь берса влипла стрела и не отлетела бессильно, а уверенно пронзила плоть. Как и полагается приличной стреле.
  Лицо берса исказила гримаса боли. Он все же ударил, но удар вышел смазанным и отбив его, я полоснул по отрывшемуся, длинному как вагон боку. И дитя вагигов не подвело. Сизый клинок легко вспороло черный панцирь. Хлестнуло алым. А берс вдруг пронесся мимо меня. Я развернулся ему вслед. Он гнался за одни из Хушшар, за кем именно я не разобрал. А тот мчался и орал.
   - Серебро их берет братья, серебро.
   Не помню и не знаю, для каких надобностей, но в колчане у Хамыца всегда было несколько стрел с серебряными оголовками. Он еще мне тогда сказал, что знающий лучник всегда с собой несколько таких носит. Правда были у него на стрелах и медные наконечники и бронзовые. Для чего, он тогда не объяснил.
   Сейчас же он попотчевал берса стрелой не с серебряным наконечником, но судя по тому как закинулась голова берса а сам он вдруг сбился с галопа, удар был тяжелый. И он дал время этому Хушшар оказаться от берса на безопасном расстоянии. С кентавром пора было кончать. Не знаю, но мне почему-то показалось неправильным не дать ему боя. Знаете мордобой расширяет сознание не к хуже наркотика. Адреналин опять же.
  Пепельный на свист отозвался сразу. Так что я опять оказался в седле. И мы пошли за берсом. Мои друзья унеслись далеко, и сейчас отыскивали в своих тулах заветные стрелы.
  Берс услышал топот пепельного. Нет, невероятное создание. Только что он мчался туда. Миг и он несется уже на меня. Меч визжит в замахах. Я дернул левым коленом, и умница пепельный подался чуть, самую малость, выводя меня на удар. Вариантов держать узду не было. Нужен был один удар. Ох, не зря гонял меня Сергей Идонгович, обучая методам побивания вагигов.
  Меч берса рухнул. Скрежетнул по бастарду, жестко скользнул по шлему. Миновал. А бастард пробил черный панцирь и на всю длину вошел в могучее тело кентавра. Две левые руки шарахнули нас так, что я опять вылетел из седла, пепельного отбросило на несколько шагов. Я грохнулся на землю. Вскочил. Вырвал корты и бросился на великана. Было все равно. Что будет со мной дальше. Но этого я был должен взять.
  Берс проскакал еще несколько шагов, постепенно замедляя бег. Тяжело развернулся. И уже шагом пошел ко мне, опять вздымая меч. Шаг, другой. Ноги его подломились. И он упал.
  Не убирая клинков, я подошел к нему.
  Этот кентавр, лежа, почему-то казался еще больше. Почти пятиметровое тело, по могучим мышцам которого все еще пробегают судороги, все целиком опутано какой-то сложной сбруей, на которой и в которой закреплено невероятное количество всяческих смертоубийственных приспособлений. Прекрасный торс, которому бы позавидовал любой культурист. С учетом размеров, конечно же. Лицо... Очень красивое лицо. Как часто пишут - прекрасной лепки. Носителям таких лиц часто завидуют. Обоснованно. Женщины таких обожают. Мужчины, как правило, недолюбливают. Неудивительно. Красивое мужское лицо, без капли намека на женственность.
  В общем, этот копытный дядя и повергнутым впечатлял.
  Вдруг сраженный открыл глаза. Чем нимало меня напугал. Помирать он почему-то не собирался. Не доделал чего? Явно не доделал. Потому что, с трудом приподняв тяжелую рогатую голову, пытался мне что-то сказать. Не смог. Кровь фонтаном вырвалась у него изо рта. Он закашлял. Но взор не отводил. Смотрел при это не умоляюще. Требовательно. А руку тянул к лежащему недалеко копью с со страшным алым бунчуком. Тому самому, которым он так ловко нашу тяжелую кавалерию почествовал. Сначала обуяли, было меня смутные сомнения. А ну как он и меня в последнее путешествие утянет. А потом вспомнил об обычае некоторых воинственных народов. Недостойным у них считалось помирать без оружия в руках. Меч у него был в руках. Но почему-то он тянулся к копью. Я подумал, что этот враг заслужил исполнения последнего желания.
  Горячка боя схлынула вдруг сразу. Казалось, болело все. И эти несколько шагов сделать я смог с большим трудом. Но сделал. Наклонился, ухватил толстенное древко. Поволок. Чуть жилы не лопнули. И потому что веса оглобля эта была непристойного, и потому что плети бунчука казалось в землю вплавились. Но преодолел. Поднял, это уже себе что-то доказывая, и подал. Получилось с поклоном, потому что наклоняться пришлось. Сам он руки своей поднять не мог.
  Как он за копье свое вцепился. Аж костяшки пальцев побелели. Посмотрел на меня. Надеюсь, благодарно. А потом... Он ухватил за рукоятку пронзивший его меч и поволок его! Из себя поволок. Я зачарованно смотрел на выходящий из тела клинок. Если бы в тот момент меня кто-нибудь собрался наварить по голове, я бы наверно не заметил. Сначала меч шел туго, а потом вдруг выскочил весь сразу. Кровь ударила фонтаном. А берс вложил мне залитому кровью меч, мой меч в руку. Улыбнулся, хотел что-то сказать. Но закашлялся. И умер.
  Я стоял перед поверженным мной врагом и пытался понять происшедшее. Достойные предки состояние такое называли полным изумлением. Правильно называли. Кто не пережил, не поймет. Я стоял и изумлялся. Всему, не поверите. И тому, что победить смог и тому, что жив. И вообще... абстрактно так. Рядом пепельный стоял и тоже изумлялся. Только у него нагляднее получалось, потому что он громко отдувался, издавая губами тот самый живописный звук, названия которому я не знаю. Еще он регулярно тряс головой. Представили? Отчего уши громко хлопали. Я же говорю, зрелищнее.
   Раздался топот копыт. Подъезжали мои соратники. Лица их отражали то же удивление, что было написано на моем лице. Мы молчали. И вдруг я почувствовал взгляд. Спиной почувствовал. А поскольку пребывали мы на поле боя, реагировать стоило быстро. Но мои соратники почему-то ничего не делали. Не взлетели натянутые луки, не рванулись в атаку скакуны. Я обернулся. В нескольких шагах от поверженного стоял берс. Он был ранен, через правый глаз змеилась полоса глубокого разреза. Никаких агрессивных движений не совершал. Я и не знал, что эти гиганты могут так тихо передвигаться. Стоит запомнить на будущее. Он стоял, зачехлив клинки. Просто стоял. Рогатая голова была опущена и почти касалась высокой, выпуклой груди. Потом посмотрел на нас. В оставшемся целым глазу сквозь слезы... Облегчение, что ли? Потом он сделала несколько шагов назад и вдруг резко развернувшись, унесся. Скакал недолго. Взлетел на какой-то пригорок. Сунул руку в один из многочисленных мешков, что были закреплены на огромном теле. Извлек явно не оружие. Нечто полупрозрачное, изящное. Поднес к губам и над полем разнесся некий чарующий звук. И действие он оказал чарующее. Услышав его, берсы стали вырываться из сражения. И по одному подъезжать к музыканту. Тот говорил что-то каждому подъехавшему. И те неизменно направляли взор в нашу сторону. Становились мы излишне популярны.
  
  
  Вайид аль-Табиб с военной точки зрения человеком был трезвомыслящим и неплохо образованным. Причем образование свое он получил, не сидя за партой в аудиториуме, а сидя в седле. И возможно не смог бы он провести разницу между сонетом Тимиса Оларнского и кантоцей Сент-Монда, и не знал, как пишутся всякие мудреные слова, но как побеждать он знал. А основное правило победы - выжить. Именно потому он не стал отдавать дурацких приказов, когда увидел несущихся на его удальцов алых гигантов. Всякие там сомкнуть строй или держаться. Они ему к счастью и в голову не пришли. Да и не смогли бы его воины сдержать эти глыбы плоти. Тяжелая пехота не всякая бы устояла. Черные ромбы разве что.
   Потому, когда Вайид поднес к губам рожок и дунул, его воины не сбили клин. И не подровняли строй. Они бросились навстречу великанам. Не плотной массой, нет, брызгами.
  Гонял в своё время своих воинов Вайид. И не зря. Конечно, до того мастерства, что присуще было сынам пустынь, они дотянуть не могли. Но зато любой из них пикой мог поднять платок. Рывком аркана вырвать из земли врытый на пол-локтя столб. А это не абы как. Не всякий всадник, конь не всякий такой рывок выдержит не свалившись. Не всякий. Редкий. А ещё умели его воины, то чего не умели сыны пустынь. Сбившись в жесткий клин колено к колену прошибать и опрокидывать любой строй. Ну не любой.
  Только сейчас, когда на них неслись эти невероятные великаны, не стал он сбивать своих орлов в жесткий клин. Пускай-ка погоняются.
   И его легконогие джигиты пропустили сквозь строй тяжеленых кентавров. Те не смогли сдержать стремительного разгона. Могучим скоком прошли, те, кто надеялись собрать кровавую жатву среди порубежников. Да не просто прошли. У одного на рогах болталось несколько арканов. Мелочь вроде. Но всякий конник знает, к каким фатальным последствиям может привести просто волочащийся по земле чамбур. А тут несколько. Другой очумело тряс головой, срывая с рогатой башки опутавшее его вервие боласа. Третий просто возмущенно орал потрясая, выдернутой из крупа пикой. Изловчился кто-то. То ли метнул, то ли ударить исхитрился. Не собирался Вайид воинов своих под страшный удар подставлять. Карусель он собирался устроить страшным находникам. Не получилось. Над полем разнеслась некая грустная мелодия, и сбившиеся для повторной атаки великаны потеряли вдруг к людям его всякий интерес. Вздыбились вдруг и бросились куда-то в сторону. Причем совсем не в ту, куда не торопясь, уходили порубежники.
  Сказать, что полусотенный испытал облегчение. Ничего не сказать. Свистом отозвал ретивых, что коней было в погоню бросили. Уходят и уходят. Когда-то давно дед учил его по посадке определять опасность противника. Научил. С первого взгляда понял полусотенный, что таких врагов только врагу пожелать можно. А то, что первая сшибка в ничью прошла, так это почитай и не счет. Посмотрел он на умения чужаков. И умения своих оценивал трезво. Может, и взяли бы его воины этих. Но только бы кровью по плечи умылись.
  
   Стряхнув странное наваждение, я пришел к выводу, что у меня совершенно нет никакого желания становиться объектом повышенного внимания этих странных существ. Как минимум следовало или объединиться с основными силами или просто делать ноги. Пока же стоило выполнить боевой приказ. Боярышню следовало найти и спасти.
   - Хамыц. Боярышня.
   За что еще люблю своего побратима - объяснять ничего не надо. Коня мигом поворотил, прыжком бросил вперед и умчался.
   - Боракорда, Орсариха, уходим. Хамыца прикройте, - Хушшар молча развернули коней, пришпорили. С самого начала схватки они как-то ко мне прислушиваться стали. Удивительные наездники. Да, мне так не ездить. Это точно надо наследственный костяк иметь.
   Сам же пока решил посмотреть на действия противника.
  А берсы со всего поля припустили на этот нежный сигнал. Некоторые явно не хотели отрываться от прерванного развлечения, но сигналу повиновались. Действительно ситуация чрезвычайная. Вождя убили.
  Съехались. Молча выслушали печальную новость. Загомонили. Но тот, с прозрачным музыкальным инструментом явно всех переорал. Берсы еще о чем-то поспорили на ридной мове, и сбившей тесной группой отправились проверять реальность плохих новостей. Естественно, в мою сторону.
   Тяга к излишней популярности никогда не входила в число моих пороков и потому, не желая купаться в лучах восторга обожателей, место происшествия я поспешил покинуть. Зачем-то отдал честь поверженному берсу, запрыгнул на коня и отправился на соединение с главными силами.
  
  Боярышня оказалась относительно цела. Глухой доспех не пострадал, только в нескольких местах его теперь украшали полосы окалины. Но злые алые нити, похоже, все-таки попятнали её. Из-под правого локтевого сочленения не густо, но сочилась кровь. Лица за глухим забралом я видеть не мог, но все же удостоился милостивого наклонения головы. Сейчас она сидела перед Хамыцем, других коней поблизости не наблюдалось. От строя наших нас отделяли берсы, и идти на соединение надо было по большой дуге. Действительно, не всегда короткая дорогая самая близкая. По этому пути мы и направили коней. Оторваться от берсов очень хотелось.
  Признаться, я думал, что, удостоверившись в смерти предводителя, они немедленно пожелают свести знакомство с виновником происшествия. Ошибся. Когда они доскакали до места гибели вождя, то остановились, встали кругом и запели. Что-то невероятно чуждое, но столь же невероятно красивое. Могучий хор разнесся над полем. Многоголосье. Ничего подобного не могло родиться в груди человека. Нужна была мощь этих великанов, чтобы так далеко разнести песню скорби. И нужны были совершенно чуждые природе человека голосовые связки, чтобы скорбью своей затронуть сердца существ совершенно иной природы. Песня неслась над полем. Столь прекрасная, что любой из импресарио Гранд-опера просто удавился бы от зависти.
   К сожалению, наслаждаться этим венцом вокального искусства, мы вынуждены были, убегая. Имелись веские основания предположить, что, завершив траурные мероприятия, берсы пожелают продолжения развлечений в соответствии со своим достаточно бурным нравом. И потому мы собирались набрать как можно большее расстояние между собой и этими милыми хористами. Получалось это, к сожалению, не очень хорошо. Проблему составлял Хамыц. Вернее, его конь. Вынужденный нести двойную ношу, и так в целом уставший, он шел тяжелым скоком. Вступало в действие морское правило определения скорости каравана. Скорость его равна скорости самого тихоходного корабля.
  Так что расстояние набиралось медленно. Очень медленно.
  Как бывает хорошо в кино. В самый нужный момент на горизонте появляется кавалерия. Вот так бы и в жизни. Похоже, призывы мои к горним силам не остались без ответа. Наискосок к вектору нашего движения мчался... К сожалению, не полк кавалерии. Но тоже весьма приятно. Всадник с заводной лошадью в поводу. Когда всадник приблизился, я с некоторым удивлением опознал в нем того самого хулиганствующего бедуина, эпические действия которого еще сегодня утром явились предметом рассмотрения высокого суда. Очень деятельный молодой человек и конем разжился, да еще не одним. И оружием вон обвешался. Мы оставили его под стражей в вагенбурге. Но, похоже, воспользовавшись результатами артобстрела, он смог вернуть себе свободу. И появился крайне вовремя.
  В чем разница между природным воином и природным лопухом. Правильно в быстроте реакции. Я пока решал, каким бы образом прореагировать на нежданную помощь, Хамыц с подмогой разобрался образом наилучшим. Боярышню легко так на свежего конька перекинул. Та совершенно не против оказалась, милостиво эдак с коня свежеподаренного компатриоту моему кивнула. Подняла наконец, забрало. Бледная, но величественная. Всех взглядом поблагодарила. Что значит порода. Ни слова ведь ни сказала, а чувствуешь себя как после благодарности перед строем. Даже на юношу хулиганствующего, посмотрела без неприязни. Одобрительно. А уж потом дала коню шенкелей. Логично совершенно оценив сугубое наше с берсами боевое неравенство. В таких случаях лучше всего уносить ноги. Расстояние от возможного источника крайне возможных неприятностей начало увеличиваться гораздо быстрее. Так что я несколько перевел дух. Как выяснилось зря.
  Судьба ведь большая шутница. И почему-то старается приятную неожиданность разбавить. Частенько дегтем. Чтобы жизнь сахаром не казалась. Ведь зрелище встающего из высокой травы берса к категории неожиданностей приятных отнести в общем то сложно. Это был наверно тот самый кого по башке попотчевали камнем в начале боя. Потому как аргументом в пользу моей теории служила здоровенная красно-синяя шишка венчавшая высокий лоб прямо посреди рогов. Круговерть боя вынесла нас прямо на него. Ну, почти прямо. И видно её было прекрасно, потому что поднялся этот орел от нас шагах в десяти. Все развлечение он провел в нокауте и теперь решил восполнить дефицит адреналина. Взревел и бросился на нас.
  Вбитые в подсознание инстинкты в ряде случаев подчас бывают кране полезны. Вот и сейчас, в принципе, не успев даже испугаться, это самое подсознание быстро взяло контроль над ситуацией в свои руки. Стрелялка застрекотала, вышвыривая навстречу гиганту тяжелые пули и те с радостным чмоком разбрызгали черный панцирь на его груди. Вторую, заблаговременно заряженную, я вскинул уже осознанно. Но получивший тяжелый жизненный урок берс как кошка на четырех ногах прыгнул в сторону, уходя с вектора стрельбы. Правда, только лишь для того чтобы в одну из прорех в панцире влетела тяжелая стрела Хамыца, а в две другие впились оперенные белым стрелы Хушшар. Реакция у противника оказалась поразительная. Он быстро принял решение не принимать боя в столь невыгодных для себя условиях, крутанул что-то над головой, швырнул в нашу сторону и рывком развернувшись, бросился в сторону продолжавших развлекаться хоровым пением соплеменников. Те привлеченные воплями родича траурную церемонию прервали и быстренько направились в нашу строну. Так что все благодарственные слова в адрес судьбы-злодейки пришлось придержать до лучших времен. Надо запомнить на будущее что в экстремальных ситуациях не самая плохая та, когда положение может только улучшиться.
  То, что он швырнул, оказалось боласом, как потом выяснилось тоже модифицированным, и пользоваться он этой штукой умел. Быстро это что-то мелькнуло в воздухе. А потом меня хлестнуло по спине, от чего моя верная шинелька с громким треском лопнула. Почти одновременно грохнуло по шлему, который столкновение с принципиально новыми неприятностями перенес с честью. После чего это что-то меня оставило в покое, на что я прореагировал совсем в духе времени. Вскинул арбалет и пальнул в злодея. Тот отпрыгнул в сторону. Как кошка. Прямо на всех четырех лапах. Я повернулся к Хамыцу, дабы поделиться радостью и понял, что все не так хорошо, как мне показалось. Это мерзкое что-то даже потеряв на мне часть своей разрушительной энергии, нанесло моему побратиму серьезнейшие повреждения. Доспех кожи огнистого змея оказался просечен. Та же участь постигла и без того многострадальный панцырь из лошадиных копыт. Из глубоко просеченного бока щедро текла кровь. Причем так щедро, что мой побратим бледнел на глазах.
  Я часто декларирую свою приторможенную реакцию. Но в случае реальной опасности действую я адекватно. Придержал тяжелое падающее тело и щедро сыпанул в зияющую рану алого порошка Хушшар. Нахваливая при этом собственную домовитость. Не поленился - привязал на пояс мешочек. Кровь вскипела алой пеной и застыла крепчающей на глазах коркой. Домовитостью как выяснилось, я обзавелся, но вот предусмотрительностью - нет. Забыл, что кроме мощного целебного эффекта порошочек этот действует как упаковка димедрола. Так что, так или иначе, цели своей супротивники наши добились - самый ценный кадр в нашей команде был выбит на некоторое время по причине прозаической. Он спал. Но как прирожденный конник из села не вываливался. Однако храпел крайне вызывающе. Потому я ухватил повод его коня и продолжил убегание. Другого выхода мне в голову не приходило.
  Берсы резвенько неслись в нашу сторону. Поклонники.
  Порода она и есть порода. Негативность ситуации первой оценила боярышня.
   - Туда, - вытянула она в некоем направлении руку. И именно в этом направлении понеслась. Ну и мы за нею. В другую сторону, то бишь на соединение с остальными силами скакать было несколько самоубийственно.
  Берсы повели себя все-таки странно. Дружно наорали на трехрогого. А потом вместо того чтобы нестись за нами как ветер, а эти умением они как выяснилось, владели, они выстроились попарно, убрали оружие, совсем убрали. И раскинув все четыре руки, неторопливой рысью направились в наши сторону.
  Однако от дружеских объятий я решил уклониться путем убегания.
  Сбежать у нас бы боюсь, не получилось. Без заводных коней, от этих вот уйти было проблематично. Но я опять не оценил душку Горацио. Это же какая у человека жизнь должна быть сложная, чтобы такое количество джокеров в руке держать.
  От ближайшей рощицы в нашу сторону диким, другое слово не сможет охарактеризовать этот скок, да и это обрисовывает ситуацию не в полной мере, аллюром, тем самым, когда крестов не считают, выметнулись степные. Я было офигел. Откуда, так далеко от границ, если бы не узнал в переднем того самого степного патриарха. Командира степных. Мы их не видели с самого утра. Сейчас он совсем не казался патриархом. Патриархи не ездят, так небрежно раскинув плечи во время бешенного галопа. А за ним неслось его степное воинство. Шестеро. С заводными конями. У каждого по три. Да еще на одной кто-то связанный прикручен. И когда же успевают, а? Восторг просто.
  - За ним идите, - кивнул на одного из своих, - мы след собьем. - Все безапелляционно так. А вот к Хушшар обратился с уважением. - Вы помогли бы.
  И мы стремительно разделились. Не уверен, что это правильный эпитет для подобной ситуации, но та скорость, с которой мы помчались в разные стороны навевала именно его.
  
  Не было времени осмотреться в этих пресловутых Садах Старого Император, а жаль. Действительно - творение. Слаб я всегда был в вопросах паркового дизайна, однако здесь просто невозможно было не восторгаться всем этим переплетением рощ и перелесков, ручьев и прудов. И потрясающе приятно было наслаждаться всеми этими видами, когда дубравы клубятся темно-зеленными облаками мрачноватой листвы, которую очень мило подчеркивает серебристо-зеленная праздничность пирамидальных тополей. И веселые росчерки белоснежных стволов кудрявых берез вдруг сменяет пряный покой склонившихся к водным зеркалам меланхоличных ив. Красиво до щемящей грусти. И виды меняются, перетекая один в другой, рождая то задумчивость, то странное, непонятно откуда берущееся веселье. Практически с каждой точки пребывания открывается картина. Прелестная восхитительная картина.
   И как жаль, что совсем нет времени всей этой красотой налюбоваться. Убегать надо. Времени нет. Я даже подумал, какое интересно впечатление проводят эти самые сады на созерцающего красоты спокойно, не торопливо. С чувством, с толком и расстановкой. Додумать мысль не успел, так как пришлось срочно убирать голову, дабы избежать её столкновения с веткой. Это резкое телодвижение сбило меня с мысли, и додумать её я не сумел.
  
  Уводил нас от погони степной юноша очень грамотно. Не торопливо, без спешки. По совершенно точно набитому маршруту. Задачу бойцу поставили, он её и выполнял. На нас он реагировал в меру необходимости. След в след идут, вопросов дурацких не задают - ну вот и ладно. На героичность нашу внимания он никакого не обращал. Занят был. Правда, глядя на Хамыца, пару раз одобрительно языком цокнул. Нашего певуна казалось, никакие перипетии из седла выбить не могли. Ехал себе. Храпел. Падать не собирался. Даже когда коням пришлось выбираться на достаточно высокий берег, и его скакун очень рискованно скакнул, спящий наездник в седле, конечно, шевельнулся, но только для того чтобы припомочь своему коню. Я уж обрадовался, что проснулся он. Нет ничего подобного. Всхрапнул так прерывисто и дальше заснул.
  Так что в этом плане проводнику нашему беспокоиться не приходилось. У него и так забот хватало. Он гнал нас, несколько заводных коней, присматривал за принайтованным к одному из седел пленнику, и успевал контролировать ситуацию. Заботы о заводных очень быстро возложил на себя Зелим Атара, тот самый хулиганствующий родственник Вайида аль-Табиба. Вспомнил я, наконец, его имя. Проводник посмотрел на то, как бедуин повел заводных и, видимо, сочтя уровень его квалификации достаточным, окончательно сосредоточился на вопросах нашей эвакуации.
  Прошло не менее часа нашего активного убегания и запутывания следов, когда он, наконец, посчитал расстояние между нами и возможными преследователями достаточным и несколько снизил темп передвижения. Еще через какое-то время он предпринял проверочные мероприятия более активного характера. Прямо с седла прыгнул на нижнюю ветку дерева совершенно великанских параметров и как кошка начал взбираться наверх. В густой листве исчез за какие-то секунды. В своем цивилизованном мире я и деревьев то таких не видел. Мне всегда непонятно было как можно на дереве затихариться. Листва ведь просвечивает. Убедился, что можно. Сквозь листья этого древесного великана не просвечивал ни один лучик. Там не то, что спрятаться - жить можно было. В тишине и покое. И ни одна зараза не догадается, что ты там живешь.
  Я пустил флягу по кругу. Мои коллеги по ряду причин соответствующим припасом не располагали. Водой все воспользовались по железному правилу спецназа. Ополоснули рот, пара глотков. И все. Самое грустное дело в полное хоть чего пузо получить сантиметров двадцать всяких там инородных предметов. И тут пепельный повел себя совершенно по-предательски. Мягко так перешагнул, вроде как на месте и положил голову на колени этому самому Зелиму. Всхрапнул ласково. Тот, смущаясь и старательно не глядя на меня, потрепал его по загривку. Пепельный удивился. А я понял, кто так дивно выездил этого скакуна, благодаря которому я остался жив в сегодняшней круговерти боя. Животные гораздо чище людей. Это давняя истина. Нам тоже стоит стараться стать получше. Да и почище. Не знаю, как я отреагировал бы на притязания этого бандитствующего бедуина вернуть его имущество, но разрывать сердце бесхитростного существа, беззаветно преданного другу... Я не настолько циничный человек.
  Взмахом руки привлек внимание Зелима, показал пальцем на коня, на него, вопросительно приподнял брови. В ответ на мою пантомиму он тяжело вздохнул. Кроме всего прочего он нам еще и жизнь спасал. Некоторые вещи в жизни надо делать махом. Я махом с коня и спрыгнул, мешки свои на плечо закинул. Зелим сначала казалось, не поверил своим глазам. А потом полыхнул такой благодарностью, что мне просто неудобно стало. И боярышня на меня посмотрела по-новому. Улыбнулась даже. И отвернулась. Я тоже поспешил войти во владение новым конем и стирался не смотреть на Зелима и на пепельного. Они прямо лучились счастьем
  Когда из листвы так же бесшумно появился наш проводник, я вежливо предложил попить и ему. От воды степной отказался, чем меня насторожил. У примитивных народов подобное поведение указывает на, скажем так, отсутствие видовой симпатии.
  Но когда сероватую плоскую физиономию расколола белозубая улыбка, я понял, что дела наши неплохи. Осмотром местности проводник вроде оказался доволен. На обмен конями внешне не прореагировал. И погнал нас к неведомой цели, в общем-то, в том же темпе.
   Мы пересекали симпатичную опушку, когда справа от нас появилось это строение. Должен сказать, что всяких беседок, подобий античных храмов, каких-то домиков, встретилось нам на пути немало. При этом простенького ничего не было. Архитектурные, скажем так, изыски. Наброски мастера. Скорее множества мастеров. Как будто многие художники оставили Старому Императору по автографу. В камне. Никакого типового строительства. Сплошные реплики. Очень красиво, помпезно, резьба по камню, скульптуры, барельефы. И должно быть уютно. Но...
   Но все это производило впечатление как на кладбище...Склепов что ли? Нежилое все было. Не живое. Никогда не бывали в этнографических музеях? Не обращали внимание, что все эти чистенькие, ухоженные домики несут печать некоей несчастности. Дом без хозяина, почему-то похож на брошенную собаку. Неприкаянную. Вот. Так вот и вся эта красота тоже была какая-то неприкаянная. Без домовых.
   Мелькнувшие мимо нас места для бивуаков, прекрасно, кстати, обустроенные, с колодцами, коновязями, очагами, производили ощущение гораздо более серьезной обжитости. Здесь люди бывали. А вот там, в домах...Вряд ли. Хотя кто знает, какие здесь табу присутствуют. Саин на попытки контакта не реагировал. У окружающих выспрашивать было неудобно, да и некогда особо.
  Строение это как-то кардинально от других не отличалось. Серого камня, приземистое, правда, без особых изысков, оно было бы похоже на неплохую сельскую гостиницу, если по обок от двери с двух сторон не присутствовало бы шесть изваяний кошек. Полукругом. Без всяких постаментов. Они казалось, просто здесь были. Причем не в какой-то одной позе. Нет, просто шесть кошек вышли поиграть на солнышке. Погреться. Просто посидеть. Потянуться. Шесть кошек. Размером с дога.
  Боярышня на этот дом прореагировала как минимум странно. Девушка была она бесстрастная, но издала изумленный возглас, как если бы вдруг встретила давнего, но тщательно потерявшегося знакомого. Она натянула поводья, останавливая коня и легким движения подбородка дала указание Зелиму коня ейного подержать, а её величию помочь сойти на землю. При этом планы всего нашего подразделения волновали её в мере весьма приблизительной.
   Проводник развернулся в седле, услышав, что чья-то лошадь сбилась с шага. Ушастый какой.
  Выражение недовольства в глазах сменило вдруг удивление и почему-то досада. Он лапнул из тула дротик и хекнув, запустил его по высокой дуге, одновременно разворачивая коня. Его немотивированная агрессия внутреннего протеста у меня не вызвала. Это в каком-то далеком прошлом я бы возможно щелкал фейсом на тему "а зачем?", сейчас же я тоже стал разворачивать коня в сторону возможной угрозы, одновременно взводя к бою стрелялку.
  Совсем не удивительно, что проводник наш проворонил погоню. Потому что догнали нас не берсы. Догнали нас их псы.
  И сейчас с десяток этих кошмарненьких созданий приостановились прямо на границе той самой милой рощи, которую мы совсем недавно проехали.
  Дротик прошелестел в воздухе и с мягким стуком ткнулся в землю. Нет, бросок нашего проводника не был порождением испуга. Бил он на поражение. Просто тот пес, в которого он метил, каким-то паскудным, ну это с моей точки зрения, а на самом деле невероятно грациозным движением, ускользнул от несущейся в него смерти. И теперь пристально оглядывал наш отряд своими не по-собачьи большими глазами. Смотрел он при этом на нас не как на добычу. Как на врага. Огромный, широкогрудый, в отличие от своих угольно-черных собратьев, был он не серым, нет. Серебристым. То ли возраст, то ли окрас. Неважно. Он был вождем. И с нами собирался биться.
  Мои коллеги тоже собирались биться. Проводник ловко вбросил в метатель еще один дротик. Зелим, гикнув, отогнал коней и крутанул над головой, разминая кисть, пикой. Хамыц храпел. А вот боярышня повела себя странновато. Казалось, её вовсе не интересовали перипетии происходящего. Она ловко, еще бы - прирожденная наездница - спрыгнула с коня и направилась к тому самому строению. Красиво так, она даже в своем тяжелом пластинчатом доспехе умудрялась двигаться крайне грациозно. Неудивительно, что юноша Зелим так потерял голову. Я вот, это наверно возрастное, рассматривал её только с точки зрения крайне эффективной боевой единицы. Надо же, как война на либидо действует.
  Я едва не окосел, пытаясь присматривать за ней и одновременно контролировать поведение собак.
   Странно, но вожак уже не демонстрировал опрометчивых атакующих порывов. Напряженный, он тщательно сканировал местность. Ему в этой местности что-то очень не нравилось.
  Боярышня ступила на газон, на котором нежились каменные кошки. И кошки нежиться перестали. Они начали потягиваться. Каменно. Пока еще. Потому что с каждым мгновение в этих изваяниях проступала та самая смертоносная грация, которая так отличает кошачьих от всех иных созданий.
  Приоткрывшийся свой рот я прихлопнул очень быстро. Времени на рефлексии было исчезающее мало. Оказаться между группами столь симпатичных созданий. По определению плотоядных. Такое даже в похмельном бреду не привидится.
  Вожаку пробуждение каменных кошек пришлось не по душе. Его бесстрастная физиономия немного напряглась. Тяжеленые брыли дернулись. Зубки обнажились при этом страшненькие. Кипенно-белые. С мой большой палец наверно. А еще он встопорщил загривок. Прикрывавшие его мощную шею стальные пластины приподнялись. И мне подумалось. А может это не доспех? Может это кожа такая. О какой фигне только не подумаешь в такие секунды. Ой, и поменьше бы их в жизни этих, таких секунд, встреч, да и животных экзотичных.
  Но идея попытаться прорваться сквозь строй этих симпатичных зверушек показалась мне уже не настолько привлекательной, как раньше. Даже если она и мелькала.
  Стыдно, но я потихонечку попытался сдвинуться несколько в сторону. Идея пребывания в окружении этих странных представителей фауны мне не казалось позитивной.
  Боярышня совершенно бестрепетно сделала еще пару шагов в сторону игривых кошечек, остановилась, раскинула руки в стороны, как бы желая обнять этих милейших созданий и начала что-то декламировать. Громко и отчетливо. Общий смысл я не воспроизведу, не до того, признаюсь было. Какая-то ересь по поводу камнеглазых, единой крови и родственных отношений. Рефреном звучало предложение признать, ну и подчиниться. Кошечки прекратили потягиваться и прислушались. Боярышня, судя по всему, читала правильно, потому что кошечки потягиваться перестали. Начали тереться о ноги. Потрясающий доложу вам звук. Камнем по стали. Потерлись. Признали родню, стало быть. Отошли и уселись теперь по кругу газона. Приглашающе так на собак поглядывая.
  Приглашение, однако, у собачек энтузиазма не вызвало. Вожак еще сильнее встопорщил загривок... И вдруг что-то рыкнул своим, после чего те совершенно бесшумно растворились в тени деревьев. Вожак ещё раз оглядел нас, как бы запоминая, а почему собственно, как бы? Пес этот казался до непристойности разумным, так что смотрел он на нас именно запоминая, шагнул в сторону и исчез.
  Я, наконец выдохнул и собрался убрать стрелялку, но намерение мое оказалось преждевременным. Из рощи раздался перестук копыт. Нет мне покоя. Однако тревога оказалась напрасной. Это были Боракорда и Орсориха.
   - Ха, нашлись, - обрадовался Боракорда, - а мы за вами пошли. Думали, помощь нужна.
  Процедуру встречи порушила боярышня.
   - Я не смогу их долго держать, - вдруг сказала она, повернувшись к нам. Белое без единой кровинки лицо, бисеринки пота над верхней губой. Девушке на самом деле было тяжко. - Всем надо войти в дом. Внутри они вас не тронут.
  Час от часу не легче. И с чего её на лужок на этот понесло. Мне это "вас" очень не понравилось. Так что с коня слетел пулей и дальнейшие пояснения, и указания боярышни слушал, уже стаскивая с коня Хамыца. Тот поупирался малость, но даже во сне меня признал, и переместил свой немалый вес мне на плечо. Всхрапнул при этом так, что, кажется, даже кошки глянули на него с уважением.
   - Коней заведите в круг - их они не тронут. Сберегут наоборот.
  Спорить с ней никто не стал. Очень быстро выполнили указания. Тем более что у кошечек действительно вдруг обнаружились глаза. И смотрели они на нас с интересом явно гастрономическим. Ровно до тех пор, пока мы все не оказались у них за спиной. Действительно все. Проводник даже пленного со спины коня на собственную перевалил. Так что в дом мы влетели пулей. Симпатично так, хотя и подзапущено. Я первым долгом Хамыца с себя снял, у стенки усадил. Проводник пленника на пол сбросил.
  Боярышня пятясь зашла за нами в дом. И потеряла сознание. Она бы упала, не окажись рядом Зелим. Нежно подхватил он закованное в сталь драгоценное тело. И нежно уложил на пол. Выдернутым из-за пазухи шелковым платком вытер пот с лица. И смутился.
  Я выглянул в окно. Кошечки дисциплинированно любовались лесом.
   - Делать что будем, - задал закономерный вопрос Боракорда.
   - Давай-ка подождем, пока наша благородная спутница придет в себя, -благоразумно предложил я.
   - А чего ждать, - отмахнулся Орсориха, - кошки каменные.
  И шагнул в дверной проем. Я наверно ожидал чего-то подобного потому и среагировать успел. Раньше я думал, что молнией это форма речи. Ничего подобного. Я только успел вдернуть обратно экспериментатора обратно, как размазавшаяся в воздухе кошечка полоснула по каменному косяку так, что только щебенка полетела. Разочарованно мявкнула и принялась, как ни в чем не бывало облизывать лапку.
  - Давай-ка подождем, пока наша благородная спутница придет в себя.
  На этот раз этот эмпирик спорить со мной не стал. Присел на корточки у стены.
   - А ты этого за собой зачем таскаешь, - спросил у степного.
   - Не зверям же его было на поживу оставлять, - обоснованно пояснил тот.
  Боракорда согласно кивнул и тут же выступил с новой инициативой.
   - А ты развяжи его. Зачем он связанный нужен. А так пусть хоть вон его тащит, - кивнул на Хамыца.
   - Его кто утащит, - хмыкнул степной, - вон здоровый какой.
   - Рядом с нами бился, - строго сказал Боракорда. - надо будет, вместе потащим. А с ним вообще что? Так знаю я, только в одном случае спят.
   И так испытывающее на меня поглядел. Мы ведь наше плотное знакомство с Хушшар особо не рекламировали.
   - Ранили его, - подтвердил я его догадку. - Ну а я подлечил, как умел.
  За что заработал еще один испытывающий взгляд.
   Степной за это время распаковал своего пленника. Им к некоторому моему удивлению оказался тот самый пятнистый, которого я накануне боя пленил. Дважды плененный с болезненной гримасой разогнулся и начал массировать затекшие руки. Орсориха, что следил за поведением кошек со снаряженным луком в руках, немедленно перевел оголовье стрелы на него.
   - Так что ты не шали, - поучил освобожденного Боракорда.
  Тот согласно кивнул и выразительно посмотрел на кинжал на поясе хушшар.
   - Нет с этим погоди. Это заслужить надо. Ты его где взял? - перенес свое внимание строгий казак на степного. И тот с готовностью ответил, у меня вообще стало складываться ощущение, что они давно и хорошо знакомы.
   - От лагеря бежал. Одежда не наша. У нас не было таких. Старший сказал, возьми. Я взял, - не без некоторой гордости сказал степной.
   Опять раздался стон. Это уже боярышня в себя приходить стала. Очнулась. Села, опираясь о стену. Зелим её аккуратненько так за руку придержал. Юная дама столь вопиющее нарушение этикета проигнорировала. Более того, благодарно кивнула.
   - С тобой что, девочка? - привязался теперь уже к ней Боракорда и, углядев подзасохшую на рукаве доспеха кровь, поцокал языком, и не вставая с корточек, но как-то уж очень ловко мигом рядом с ней оказался.
   - Я ранена, Хушшар, - окатила она холодом самодеятельного эскулапа. И он сурово посмотрел на меня.
   - А, ей почему не помог?
  Но боярышня не собиралась отдавать инициативу кому бы то ни было.
   - Мы уходили от погони, Хушшар.
   - И раненной волшбу затеяли, - в тон ей, так же прохладно продолжил Боракорда.
  Боярышня слегка покраснела. Я понял, что юная дама допустила как минимум некоторое нарушение техники безопасности.
   - Была прямая опасность, - столь же холодно попыталась она продолжить, но под пристальным взором Хушшар слегка смешалась, - простите.
   - Я-то прощу, - ворчливо проговорил её собеседник, - а вот они, - мотнул подбородком в сторону что-то ищущих в траве кошек, - как думаешь?
  Порозовевшая от смущения боярышня опять слегка побледнела. Резко встала. Её качнуло. Верный Зелим поддержал. Ненавязчиво так. За спинку придержал.
   - Вот то-то, - наставительно проговорил Боракорда.
   - Стрый, - позвал вдруг Боракорда Орсориха, который продолжил наблюдение за нашими каменными стражами.
   - Да, - отозвался тот и глянул, куда указывало оголовье стрелы.
   - Ох, - только и сказал. Кошки перестали держать свой круг и стремительно носились по лужайке, принюхивались, что-то слизывая с травы, активно перемяукивались. Мяуканье становилось все более возбужденным. А серебряные до этого глаза, которые они все чаще направляли на наше убежище, отчетливо стали поблескивать салатным. Цвет, который у меня всегда ассоциировался с покоем, в это раз покоя не навевал. Да и поведение кошек как-то не радовало. Как быстро рушатся симпатии в этом мире.
   - Кровь взяли, - задумчиво проговорил. - Теперь и дорожку найдут.
   - Я сама к ним выйду, - заявила боярышня. - Заклятье родовое. Должна справиться.
   - Если бы не рана, то да. А сейчас уйти бы отсюда. Может дорогу какую знаешь? - пронзительно глянул на боярышню. К чести её, скажу, колебалась она не дольше секунды. Все-таки в этом мире власть предержащие более серьезно относятся к принятому на себя долгу.
   - Да, - и шагнула к задней стене, которую украшали барельефы. Да, конечно кошек. В полутьме, которая царила в доме, да ещё с яркого света их сначала было не разглядеть. А теперь глаза попривыкли. Я признаюсь, несколько струхнул. Эти милые животные были уже с меня ростом. И если и их неугомонная барышня начнет оживлять с нарушением техники безопасности, подозреваю я, последствия нас могут ждать скорее характера негативного.
  Однако на этот раз обошлось без декламаций и оживлений. Боярышня что-то приложила к стене. Там что-то немузыкально дренькнуло. А потом кусок стены стал поворачиваться вокруг своей оси. Проем, который за ней открывался, к удовлетворению моему был неплохо освещен.
  
  Эвакуировались мы крайне организованно и в рекордные сроки. Хотя без спешки и паники.
  Несколько ступенек лестницы, а потом широкий выложенный тесаным камнем коридор. Без всяких следов влияния времени. Светильники в стенах дают прекрасное освещение. Хоть читай.
  От двери наш маленький отряд отделяло уже пара десятков метров, когда до нас донесся несколько смягченный расстоянием удар.
   - Ничто, - успокаивая то ли нас, то ли себя пробормотал Боракорда, - пояряться с часок и утихнут. Им кровь сородича живого, что вино для человека. Когда в меру, ободряет. А вот много, когда, ободряет не в меру. И ещё хочется, - и хмыкнул. - Ну да ничего. Стена там крепкая.
   Да крепкая. Я хоть и отвлечен был транспортировкой своего побратима, не смотря на помощь освобожденного пленника, занятие это было увлекательное, на стену не смог не обратить внимания. С метр толщиной. Если что, запаришься проковыриваться.
  Когда мы прошли ещё столько же, благо идти было не тяжело, Боракорда обратился к боярышне.
   - Куда мы идем, девочка?
  Как-то это так обыденно прозвучало, что эта юная снежная королева, остановилась. Помолчала, вроде как что-то про себя обдумывая, и призналась.
   - Там дальше, может быть Чаша.
  Боракорда хмыкнул. Недоверчиво.
   - Здесь? Древесное Зерцало?
   - Здесь. - И после короткой паузы. Гораздо увереннее. - Здесь, профессор.
  Я чуть Хамыца не выронил. Этот лихой лучник, весь такой в просторечных выражениях - профессор. Чудны дела твои, Господи.
  А тот все не успокаивался.
   - И прошение о работе в Императорских Архивах...
   - Да, - тоненько так.
   - Если ваше гипотеза верна, коллега... Я лично буду ходатайствовать. Лично. О зачете в качестве эссе.
  Снежная королева пискнула. Придушенно так. Наверно это было круто.
  Не знаю, о какой Чаше они говорили, но тот, кто её здесь поместил, совершенно не желал зла тем, кто её собирался искать. Никаких пакостей, типа ловушек не наблюдалось.
  Со стороны двери донеслась еще пара ударов. Потом и кошки успокоились.
  Коридор сделал поворот, и мы вышли в зал. Не оказались, а именно вышли. Небольшая площадка, плавно расширяясь превращалась в широкую лестницу. Широкую, удобную. И зал тоже оказался просторным. Только вот никакой чаши здесь, к сожалению, не оказалось.
   По центру стоял большой каменный стол, украшенный причудливым растительным орнаментом. Тот, кто ваял это произведение камнерезного искусства, простых путей не искал. По всему столу причудливыми письменами переплетаясь и переплывая одно в другое плыли цветы, травы, деревья. Массивные ножки мне вообще сначала показались исполненными из каких-то чудовищной толщины стволов, настолько похожи они были на покрытые наплывами замшелой коры тела лесных великанов. От крышки же стола вообще невозможно было оторвать глаз. Узор завораживал, утаскивая в какие-то невообразимые дебри сознание. И казалось, какая-то отгадка чего-то вот она, вот сейчас откроется. А узор подсовывал все новые и новые извивы, и ты оказывался, близок к другой разгадке, к третьей.
   От созерцания меня оторвал задумчиво всхрапнувший Хамыц. Впрочем, моего нежданного помощника тоже. Трезво оценив ситуацию и оглядевшись, мы взвалили Хамыца на стол.
  Кресла были под стать каменному великолепию. Но были они не каменными. Очень уютное и теплое в ощутимой прохладе подземелья дерево было покрыто тончайшим узором, настолько мелким, что казалось велюровым. Ощущение это подкреплялось ещё и тем, что выполнены были эти кресла из разноцветных пород дерева. Поскольку другой мебели в помещении не было, я уселся в одно из кресел. Удобно невероятно. И вы не поверите, твердое на ощупь дерево было мягким. Устроившись поудобнее, я обернулся и вдруг выяснил, что весь отряд наблюдает за моими манипуляциями с большим интересом. При этом садиться никто не спешит. Даже бледная от потери крови боярышня.
  Боракорда смотрел на меня с совершенно не скрываемым интересом. Боярышня как на святотатца. Зелим не желал оставлять предмет своего обожания. Степной и Орсориха, наверно не хотели садиться раньше старшего. Бывший пленник тоже благоразумно стоял в стороне.
  Я признаюсь, собирался предложить своим спутникам присесть, денек то выдался насыщенным, когда коротко полыхнула неяркая, я бы сказал, негромкая вспышка, и звук, который мне за последнее время поднадоел, прекратился.
  Да, вы совершенно правы. Хамыц перестал храпеть и когда я обернулся к нему, потянулся и залюбопытствовал, куда мы попали. Потом слез со стола и начал радоваться, что я невредим. Выволок меня из кресла и стал обнимать с таким пылом, как будто решил исправить огрехи наших многочисленных недоброжелателей. При этом просеченный доспех огнистого змея в месте разруба провис и было хорошо видно, что на глубоко пораненном боку не оказалось никаких следов раны. Даже яркой алой полосы от порошка не осталось.
  Он огляделся и не преминул полюбопытствовать.
   - Мы где аладар? Или вы все тоже померли?
  Известие о том, что мы живы, он воспринял с философским спокойствием, хотя посетовал, что суета ему поднадоела. Но все же не настолько. Потому как на этом свете в достатке и битвы и пиры, и девы. Нашу загробно-философскую дискуссию прервал Боракорда.
   В приятных выражениях, выразив радость по поводу излечения нашего достойного соратника, он все же пристал ко мне на предмет того, как я смог излечить указанного соратника. Мой ответ о полном непонимании происходящих процессов его не удовлетворил. Мне признаться надоела въедливость превратившегося в профессора конного стрелка. О чем я ему и сказал. Причем стрелком он мне нравился гораздо больше. Моя отповедь вызвала некоторое недовольство. Спор наш мог, возможно, перерасти в конфликт. Ненужный, признаться. Устанавливать приоритеты в столь сложной жизненной ситуации - дело конечно опрометчивое.
  Конфликт угас в самом начале. Его затушили совместными усилиями Орсориха и боярышня. Боярышня потеряла сознание, а Орсориха всех громко об этом проинформировал. Зелим ничего не говорил. Подхватив свою драгоценную ношу на руки, он немедленно водрузил её на исцеляющий стол.
  И ничего не произошло. Боракорда сузившимися глазами поразглядывал лежащую на столе красавицу. Перевел взгляд на меня. Логическая цепочка сложилась и у него и у меня в мозгу одновременно. Мы понимающе кивнули друг другу, и я сел в кресло. Теперь мое внимание было целиком сосредоточено на боярышне. Однако это не смогло отвлечь меня от факта, что узор на столе, насколько завораживающий настолько и мертвый, где-то на грани восприятия вроде замерцал слабым зеленоватым светом.
   А потом под боярышней полыхнуло. Звука не было. Лишь некая вибрация отозвалась резонансом в костях, причем приятно так. Как при электрофорезе. А боярышня уже открыла глаза. Ясные. Совсем не затуманенные болью, сквозь дымку которой она смотрела все время нашего совместного путешествия.
   - Не болит, - сказала. И улыбнулась. В этот момент я понял чувства Зелима Атара. За такую улыбку не то, что убить. Умереть мало.
  Она соскользнула со стола и расслабленно присела в кресло.
   - Приятно то как, - поделилась ощущениями.
   Я за нее, конечно же, порадовался. Но взгляда при этом от поверхности стола не отрывал. На что посмотреть - было. Слегка проступившая в узоре зелень. Легкая, на грани намека - налилась, стала гораздо заметнее. И узор от этого ожил. Старый, не затертый временем, а именно старый, могучий, но уставший от возраста, он вдруг стал глубже объемнее, а элементы его все эти травки, деревца, цветочки тоже стали оживать.
   - Так, так, так, - проворчал рядом Боракорда. - Саин - известный знаток Старшей речи. Коллега - студиозус третьего года. На нашей кафедре сколько специализируетесь?
   - Второй год.
   - Прелестно просто прелестно, - неожиданно процитировал он кого-то. - Значит, необходим человек владеющий магическими штудиями. Интересно, - и этими словами присел справа от меня. Стол полыхнул яркой вспышкой. И тонкие лини засветились ровным зеленным светом, заливая все вокруг волнами тонизирующей силы. Усталость прошла, исчезла, как смывается снежная запруда под напором весеннего ручья. А тонкие штрихи изящного узора налились силой, окрепли, напряглись, и даже вроде запульсировали, как бы желая вырваться из сковывающих их оков. Было невероятно интересно, но жутковато.
   - Интересно, - повторил Боракорда. Странно, но в зеленоватом свечении лицо его, да собственно и все наши, смотреться должно было жутковато, не верите, подсветите себе зеленным фонариком и в зеркало гляньте, но сейчас было оно каким-то посвежевшим. - Юноша, - вытянул он палец в сторону Степного, - вы отчислены за неуспевание или...
  Юноша хмыкнул.
   - Или. "За увлеченность в дискуссии". Так вот сформулировали.
   - Прекрасно. Филфак, если я не ошибаюсь.
   - Да.
   - В штудиях?
   - Самую малость, профессор.
   - Прошу, тем не менее, присесть.
  Степной присел.
   Действительно малость. Но ворочающиеся ручьи, неслышно ревущие на перекатах, смирили свой гнев и растеклись несуетливыми, хотя и стремительными реками. Широкими стали прежние штришки, пальца в два шириной. Боракорда раздраженно обернулся. Для достижения совершенно неведомого результата не хватало самой малости. Но... остались трое. Орсориха, Зелим и тот самый мой пленник, с которого первый глаз не сводил.
   - Орсориха осведомлен в штудиях, но... - отвечая на мой невысказанный вопрос, сказал Боракорда. - Они несколько иного характера.
   - Зелим?
  Тот пожал плечами.
   - Я владею умением, - откинул капюшон чужак, - но...
   - Что но, - Боракорда говорил уже несколько раздраженно. Ужасные люди эти естествоиспытатели.
   - Он из-за Окоема, - значительно глядя ему в глаза, сказал я.
  От предупреждения он отмахнулся с великолепной небрежностью увлеченного делом человека.
   - Нет никакого Окоема, - просветил он меня темного.- Садитесь.
   Пятнистый, человек наверно привычный к исполнению приказов, да и куда денешься, послушно сел.
  Полыхнуло.
  
  
  Меня я думал этой вспышкой по креслу размажет. Может, и не размазало, но сознание на какое-то время потерял.
   Пришел в себя от хохота. Хохотал Боракорда. Самозабвенно. Совершенно не по-профессорски вытянув палец в сторону Орсориха. Тот тоже ржал. Тоже вытянув палец, указывая на компатриота. Мало того, что длинные вислые усы Орсориха встопорщились, так они ещё и сменили цвет благородной седины на радикально-черный. Да и сам он. Впрочем, оба. Крепкие пятидесятилетние мужчины выглядели как двадцатилетние парни. Ну и хохотали соответственно так же.
   Признаться, я перепугался, что флюктуация этого омолаживающего излучения зацепила меня тоже, и я пребываю в юном теле десятилетнего и это в лучшем случай, пацана. Несколько суматошно огляделся. Установил, что сохранены привычные параметры и только тогда успокоился.
  Боракорда тем временем перенес свое внимание на меня.
  - Да, авантюрно. Но каков результат, - возбужденно орал он. - Коллега, - это уже боярышне, - я лично, лично буду ходатайствовать...
  О чем он собирался ходатайствовать, тогда мы не узнали.
   - Туда посмотри, - прервал восторженную тираду Хамыц.
  А зал тем временем лучился каждым извивом узора. Веселился молодой зеленью, казалось он радуется, как щенок подпрыгивает и норовит лизнуть в лицо от счастья, и настроение этого незамутненного ничем счастья так легко передается и ты весь такой счастливый и незамутненный. А посреди зеленного кипения в инородной терракотовой оправе стоит величественное зеркало. Да зеркалом это можно было бы назвать, если бы отражало оно этот веселый зал и нас таких счастливых и веселых.
  Нет.
  Там отражался другой зал. Огромный. Сложенный из неохватных стволов дерева. И в этом зале ворочалась и рычала битва.
  Люди в хорошо нам известных доспехах улаганов атаковали постамент с огромным резным троном. Перед этим образцом древорезного искусства, по краю постамента активности рогоглазых успешно противостояла цепь закованных в сталь воинов, во главе которых увлеченно размахивал великанской булавой осанистый мужчина в годах. Хотя та увлеченность, с которой он выписывал гудящие петли своим смертоносным оружием, указывала на то, что человек это крепкий и явно склонный к физическим упражнениям. На его высокое социальное положение намекало крайне властное выражение лица, а так же сложная диадема залихватски сидящая, несколько набекрень, на густой платиновой шевелюре. Однако то, что мужчина пренебрег шлемом, оказало ему не самую лучшую службу. Из задних рядов улаганов вылетела стрела и устремилась ему в лицо. Среагировать он успел, но недостаточно быстро и стрела глубоко вспорола царственное лицо под глазом. Старый воин качнулся.
  - Батюшка, - тихо проговорила наша снежная королева и совсем не по-воински прижала руки к лицу.
   И я, к своему удивлению тоже увидел знакомые лица. Если это можно так назвать. Из небольшой дверцы за троном выкатилась троица воинов. Один кривоплечий с огромным мечом в рука. Меч он сразу перекинул в одну руку. Для того чтобы поддержать раненного предводителя и настойчиво поволок его подальше от свистопляски.
  Их отступление прикрыл гигант в хорошо знакомом мне доспехе огнистого змея в шлеме с большим искусством выполненным в форме лошадиной головы. С гривой. У него на родине кони считаются крайне брутальными созданиями. И прямо рядом с ним проявился мужчина еще более солидных параметров, одоспешенный аналогично, но в глухом шлеме в виде головы того самого огнистого змея. Глухой шлем не давал разглядеть черт его лица, но вот секира непристойных размеров давала основания для очень серьезной гипотезы.
  Эти двое так неистово вдарили в улаганов, что их густой строй заметно подался назад, заваливая телами богатый паркет зала. И по ним тут же густо хлестнули стрелы.
  А посреди зала громоздилась дымная груда, из которой валом валили улаганы.
  Не склонный к рефлексиям Хамыц вскинул лук. Провыла стрела и вдребезги разлетелась о прозрачную плоть зеркала. Меня затопила холодная волна бешенства, и я шагнул к равнодушному стеклу, вытягивая из ножен сделанный вагигами меч, уверенный, что пробью его. Кожа под браслетом зачесалась. А Хамыц уже метнул вторую стрелу.
  
  Магхара опять разбудили своими истошными воплями котята.
  - Лесное Облачко, - голосили они. - И хозяин на него сердиться. Он ведь убьет его.
  Магхар открыл один глаз. Правда, Лесное Облачко.
   Магхар открыл второй глаз и сказал Облачку не сердить хозяина. Облачко послушалась. С Магхаром никто не любил спорить. Он не знал почему. Не удивлялся. Привык уже.
   А потом Магхар проснулся. Первый раз за не одну сотню лет. Со всех сторон ровно и тепло светило зеленным разгоняя сонную хмарь, из которой он уже давно никак не мог выбраться.
  
  И она с легким шелестом преодолела прозрачную преграду. Не в стрелков метил Хамыц. И его стрела высоко подбросила одну из чаш, из которых и валил дым. Вторая чаша взлетела почти мгновенно. И дым стал рассеиваться.
  
  Магхар совсем проснулся и протянул руки к Лесному Облачку. И та, удивившись, и чего было удивляться, схватила его пальцы так, как будто боялась его потерять. Магхар совсем проснулся и понял, что Облачко совеем не далеко. Но рядом с ней люди, от которых несет тем же ароматом злости как и от того кто погрузил его в этот долгий как смерть сон. Он напрягся, желая сбросить с себя эти странные сонные оковы. Но понял, что не может. Пока не может.
  
  Я вздернул стрелялку, желая присоединиться к Хамыцу, и вдруг почувствовал некоторое жжение на руке под браслетом. Пальнуть я пальнул и пулька с легким звоном преодолела препятствие. Но вот с той стороны зеркала повела себя неадекватно. Влепившись в бок одного из улаганов, она, вместо того чтобы просто опрокинуть его, взяла и разорвала его в клочья. Повергнув меня в некоторое изумление.
  
  Сам он пока сделать ничего не мог. Но почувствовал, что его хозяин тоже не любит тех, кто на стороне его старого врага. И не просто не любит. Более того. Стремиться уничтожить. И он присоединился к желанию хозяина.
  
  Браслет стал вести себя неадекватно. Мало того что над ним поднялось некоторое красноватое свечение, так еще и разгорелись алым глаза дракона. Нет, бывало посверкивали глазки котят, особенно когда я браслету железо всякое скармливал. Но вот их величество дракон всегда вел себя в высшей степени корректно. Теперь же вот забуянил. Я пристальнее вгляделся в свое украшение. И меня посетила уверенность, что все эти экзерсисы с зеркалом, заслуга именно этого. Модифицированного. И еще я понял, что именно он, мой дракон будет держать проход открытым столько сколько мне понадобиться, чтобы попасть туда вот в зазеркалье.
  
  Маргхар удовлетворенно вздохнул. Может и не много у него было пока сил, но хватило их, чтобы понял его хозяин.
  
   - Мы идем туда, - указал я стрелялкой в сторону боя. Мне все равно надо было туда. Я не желал смотреть, как эта нечисть убивает моих побратимов. Те же мысли наверно обуревали и Хамыца. Так что к зеркалу мы шагнули одновременно.
   И услышали за собой заинтересованное.
   - Как вы думаете, коллега, а оно нас пропустит? По вам-то у меня вопросов нет. С вашими талантами.
  Это ворчал Боракорда. Направляясь в нашу сторону, он деловито проверял элементы амуниции. Буднично так. Столь же спокойно демонстрировал готовность и Орсориха.
   - А вы куда собрались? - удивился я.
   - Видите ли, коллега, - снизошел до объяснений Боракорда. - Исследовать именно это явление - мечта моей юности. А ведь вы знаете, как умудренный жизнью человек относиться к подобным мечтаниям.
   - Там - битва, мотнул я головой сторону зеркала.
   - А здесь? Тем более думаю я, что умудренный жизнью спутник вам просто необходим. Тем более в таком, - мотнул он головой в сторону зеркала,- интересном путешествии.
  Я посмотрел на Орсориха. Тот смотрел в зеркало и мечтательно улыбался.
  Снежная королева, нахмурившись, наблюдала за перипетиями битвы.
   - Я приведу помощь.
   - Подождите коллега, - это Боракорда ко мне. - Так пропустит оно нас?
   Я глянул на браслет. Может, показалось, но дракон едва заметно кивнул. Да, и всех тех, кто несет смерть этим рогоглазым гадам.
   - Я приведу помощь, - повторила боярышня. И резко развернувшись, бросилась к лестнице.
  - Кошки, - предостерегающе напомнил Боракорда.
  - Пройду, - не оборачиваясь, бросила она.
  - Там еще и Псы, - вмешался в разговор пленник.
  - Ты сладишь с ними? - я развернулся к нему всем телом.
  - Да, Названный, - склонился вдруг он в неглубоком поклоне.
  - Иди, - бессовестно скомандовал, почему-то уверившись, что обманывать он не станет. Но внутри ворохнулся привычный червячок подозрительности.
   - Атара, ты с ними.
  Тот и так на месте от нетерпения пританцовывал. И думалось мне, что за боярышню он сам этих Псов сожрет.
  Трое умчались.
  Я опять шагнул было к зеркалу, когда Боракорда, погладив свой лук, спросил.
   - Может, пока проредим их ряды?
  Я кивнул, поднимая свое оружие, а Хамыц начал радостно демонстрировать демонстрировать чудеса скорострельности и почти сразу засвистели стрелы Хушшар.
  
  
  
  
  Глава.
  Вторично Горацио пришел в себя от тонкой струйки воды, что лилась ему на лицо. Состояние было премерзостным, как от доброго удара палицей по шлему. И кто придумал, что удар палицей может быть добрым? Наверно тот, кто бьет. Дурь какая в голову лезет. Только ощущение было, что ударили палицей не только по шлему, а сразу по всему телу, причем со всех сторон. Он собрался открыть глаза, но пришлось поморщиться. Больно.
   - У вас - ожог, - прозвучал голос отрядного мага. - Но глаза можете открыть. Только медленно. Я обработал ваше лицо мазью, но ей нужно некоторое время, чтобы она стала действовать. Медленно, - прикрикнул голос, - вообще-то вам бы денек с закрытыми глазами полежать, чтобы кожа восстановилась, но вас ведь не удержишь, - ворча, продолжил целитель.
  Следуя рекомендациям, легат медленно открыл глаза, усилием воли сдержался, чтобы не поморгать, наводя резкость, эх годы не те и зрение соответственно. И увидел лица, склонившихся над ним Майло и лекаря. У Майло было забинтовано пол лица, но оставшийся на свободе глаз ветерана поглядывал остро.
   - Поднимите меня.
  Майло вопросительно глянул на мага. Тот неуверенно пожевал губами.
   - Вообще то, учитывая характер повреждений... - начал было, но поймав взгляд командира, резко скомкал мысль. - Учитывая же ситуацию...
   - Магистр, поднимите меня немедленно.
  Бывают ситуации, когда даже врачам не стоит спорить с командиром. Это была, несомненно, одна из них.
  Легат поднялся несколько неуверенно, опираясь на плечо верного адъютанта. Но, утвердившись на ногах, качаться быстро перестал. Хотя его мутило и покруживалась голова.
  Взору его предстала картина боя. Скорее картина разгрома. Отряд потерял почти половину состава. Жалкие остатки одной манипулы сейчас стояли, сбив щиты, прикрывая командира и остатки его гоарда. Вторая манипула, относительно целая, щетинилась копьями у подножья холма. Рядом с ней, держа коней в поводу стояла конная полусотня порубежников. На первый взгляд, потерь они не понесли.
  Глаза легата быстро обежали поле.
  Раз, два, три, четыре.
  Лишь четыре огромных тела лежали среди его побитых воинов.
  Четыре.
   За половину отряда.
  Страшный размен.
  Страшный враг. Об этом надо было срочно сообщить в Столицу. И теперь он знал, как надо биться с этими чудовищами.
  Не поворачивая налитой чудовищной болью головы, легат спросил.
   - А где эти?
   - Ушли, - ответил Майло. - Хушшар и эти двое с ними завалили их старшего. Они вырвались из боя, и пошли за ними вдогон.
  Помолчал.
   - Они странно ушли, мой командир.
   - Как странно?
   - Облачили оружие, приняли строй и погнались за ним, зачем-то, раскинув руки. Как для объятия.
   - Бред какой-то, - выдал заключение легат. И поморщился от какого-то сотрясения. Оно повторилось. Переполненная болью голова почувствовала то, что еще не уловил слух.
  Слитный топот возвращающихся берсов.
  
  Легат Горацио конт Саргас прошел множество боев. И сейчас он понимал, что пришел бой последний. Этой битвы ему не пережить. Но долг превыше всего.
   - Вайида ко мне. И седло. Стоять трудно, - неловко улыбнулся.
  К тому времени, когда легат устроился в седле, командир порубежников уже осадил коня в нескольких шагах от него. Соскочил, подошел. Сухотелый, поджарый, прихватистый.
   - Мой командир, - замер в ожидании. Легат слегка улыбнулся. Мелькнула мысль, что он слишком часто стал улыбаться. Не к добру это. И прогнал дурную мысль. Улыбался бы чаще, сильнее бы любила родня. И внучата не дичились бы его в редкие приезды в родовой замок, заботы о котором он переложил на плечи сына, которому почему-то чужой была идея служения. И которого больше радовал урожай репы, собранный арендаторами, а не новый пластинчатый доспех, привезенный отцом из Столицы. Легат поморщился. Опять нехотя улыбнулся. Надо же командир регулярного подразделения, а к нему, наемнику - мой командир. Он помнил, как по младости лет недолюбливал тех, кто служит за деньги. Эх, где та младость. И опять построжал взором.
   - Они возвращаются. Не знаю, как сложиться второй бой. Но ты возьмешь десяток своих и уйдешь. Весть о них надо донести. Любой ценой.
   - Я не уйду, мой командир...
  - Я сказал...
   - Не кипятись. Надежного воина пошлю. Джигитов своих на смерть без себя не пошлю.
   - Поторопись.
  Поторопиться стоило. Потому что, вынырнув из рощи, к холму тяжелым неторопливым скоком шли те, кому легат желал смерти. Берсы ведь их назвали.
  
  Однако повели себя теперь эти берсы странно. Выстроившись перед строем оставшейся в строю манипулы, они, вместо того чтобы сорваться в свою страшную атаку, которой так хотели и так боялись оставшиеся в живых, гиганты вдруг преклонили колено.
  Семеро так и остались стоять. А восьмой раскинув все четыре руки, как для объятия направился к холму, на котором стоял легат.
  Горацио краем глаза уловил, как побелели костяшки пальцев у стоящего неподалеку татуированного наемника, вспомнил, как бился он и его собратья, которые, похоже, все остались на этом проклятом поле.
   - Не смей, - бросил.
   - Я понимаю, мой командир.
  Алый великан остановился у подножия. Преклонил колено. Встал.
   - Мы просим мира, - прогрохотал.
  Легат не поверил своим ушам.
   - Мира?
   - Да, - опять как грохот сорвавшегося камнепада.
  Горацио почувствовал себя крайне растерянным.
   А великан тем временем решил дать пояснения.
   - Великодушие. Великодушие заставило нас просить нас мира у тебя, о вождь.
   - Великодушие?
   - Один из воинов твоих, щедро одаренных отвагой и силой, поразил сердца наши своим даром великой души и потому мы просим мира у тебя.
  Логическая композиция на взгляд Горацио была через чур сложной и потому он переспросил.
   - Но кто?
   - Сразивший отца нашего.
  Легату потребовалась некоторая мобилизация внутренних ресурсов, чтобы продолжить разговор.
   - Отца?
   - И сокрушив непобедимого отца нашего, он силу в себе нашел подать тому, умирающему, его оружие родовое, без которого нет пути, погибшему даже и в бою, в Чертоги Павших Героев. Год будет длиться путь отца нашего в те Чертоги, и год обязаны служить мы тому, кто величием души своей превзошел многих. Ибо лишь великий сердцем воин, столько сил в себе отыскать сможет, чтобы поверженному бойцу вложить в руки его оружие. Ибо ведь неведомо ему, куда оружие то поверженный, но не умерший повернуть пожелает.
  Логика была несколько сложной, но доступной. О схожих, хотя и серьезно отличающихся обычаях легат слышал. Хотя бы у тех же фандо. Тех, что живут на дальнем Севере. Те, что поближе уже развращены цивилизацией и в такие пережитки не очень верят.
  Легату нравились пережитки, которые давали шанс спасти отряд. А великан продолжал вещать.
   - Долгом своим мы теперь считаем воину этому служение. А поскольку бился он под стягом твоим, то потому мира мы у тебя просим, ибо ныне биться с тобой и воинами твоими противно ныне чести нашей. И долгу.
  Не знакомый с обычаями нашими ушел тот воин от верности нашей. Но думаем, вернется он к собратьям своим. И тогда дай нам знать, - он опять преклонил колено. Но только для того чтобы положить в залитую кровью траву богато украшенный рог.
  Легату стоило большого труда не открыть от удивления рот.
   - Теперь же дозволь нам прибрать тела павших своих, ибо скорбь от потери близких не должна мешать служению.
  Легат молчал. Кентавр тоже стоял недвижимо. Лишь хвост его, украшенный обоюдоострым клинком метался, выписывая некие странные геометрические узоры.
   - Я даю вам мир, - прервал молчание легат. Стоящие рядом воины облегченно выдохнули. Пережить вторую такую схватку хотелось немногим.
  Крайне джентльменская беседа была прервана самым шумным образом.
  
  На бешеном галопе вынеслись из рощи трое. В одном Горацио с облегчением узнал боярышню, живая, облегченно ворохнулось. Во втором же с удивление узнал неистового Зелима Атара. Третьим был плененный Саином находник. У холма они разделились. Боярышня со своим поклонником стрелой полетела к легату, а пятнистый вздыбил коня перед коленопреклоненными берсами.
   - Наследники Ветра, верны ли вы Слову? - звонко прокричал со спины гарцующего коня. Великаны взревели. Возмущенно, хватаясь за оружие. Очень вспыльчивые.
   Но смелого пятнистого не стоптали и не срубили. Он явно знал что делал.
   - Ваш Названный в беде.
  И бросил коня обратно.
   Оказывается, раньше эти берсы ездили не торопясь. В секунду догнали пятнистого, который, в общем то мчался быстро, один сорвал его с седла, забросил себе на круп.
  - Дорогу показывай - проорал. И экспедиционный корпус растаял как туман. Только трясущие верхушки деревьев указывали дорогу того тумана.
  Восьмой на секунду задержался.
   - Со мной кто?
  К удивлению Горацио добровольцем оказался тот самый татуированный. Огромными прыжками слетел с холма и кошкой прыгнул на спину кентавру. Едва успел ухватиться за один из многочисленных ремней, что покрывали его спину, как тот умчался. Татуированного чуть ветром не сдуло.
   Боярышня тем временем взметнулась на холм. Резко осадила коня. Четко отвесила поклон.
   - Древним Правом заклинаю о помощи, - немного сбилась с тона. - Батюшка в беде.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"