Небольшое по площади, оно было разделено на пару уровней, на несколько закутков, и, хоть с каждого места были видны все, у всех возникал морок уединения. Гравюру теплых сумерек подрисовывали притушенные лампы, иллюзиям уюта подыгрывала неспешная негромкая фортепьянная капель, словно откуда-то извне.
- У вас можно спрятаться? - спросила я подошедшую ко мне хозяйку.
- От кого? - деловито поинтересовалась она и взглянула на огромную кляксу своих часов. - На сколько?
- Не рекомендую, - одобрительно улыбнулась она. - Никак не найду от нормальных поставщиков, а эти... мизинчиковые. Берите квашеную капустку. Как испохабить её - еще не придумали. Значит, водка и...
- И перекусить... Меня сегодня оставили без обеда. Мне почему-то отчаянно не везёт с шашлыками.
- Ах, вот оно что...
Хозяйка потянулась и сняла с моего плеча берёзовый листик - невесомый и обманчиво-праздничный. На раскрытой ладошке подала его мне. Я приняла, машинально понюхала - он пах лесом, дождями и лужами, он пах безжалостной ослепительной желтизной осени.
- Я что-нибудь придумаю, - она опять улыбнулась. - И, раз шашлыки... на калории сегодня наплюём?
- С удовольствием.
- Отлично. Идёмте. Во-он в том уголке вам будет спокойно. Когда играешь в прятки с собой - другие мешают ужасно...
Она повела меня к моему закутку... "Как в детстве: за плохое поведение - в угол".
- Куртку можно повесить вот сюда. Пепельницу?
Я кивнула. Хозяйка взглядом нашла официантку - та всё поняла без слов...
- Устраивайтесь. Я сейчас.
Я думала, что она - за водкой. Я не люблю водку. Кто ж её, проклятую, любит?! Но как без неё найти себя, собрать себя, склеить... придумать сказку... И выбросить. На ближайшую помойку.
Пока я раздевалась, доставала сигареты, зажигалку, подошла официантка, улыбнулась мне, поставила пепельницу. Чистую. Ушла.
Где же хозяйка?.. Ах, вот...
Я думала, она пошла за водкой, а она - я и закурить не успела - принесла широкое блюдо с водой. Подняла со столика мой листок и пустила его, словно в вазу, словно бутон розы...
Не словно. Сбивая обрядность, женщина, играясь, вытянула губы, дунула.... Детским корабликом листик скользнул по воде, поплыл-поплыл и уткнулся в край.
"Да она меня работает..."
Но удивление не сменилось раздражением, и это удивило ещё более. Пригляделась. Сколько ей? тридцать восемь? пятьдесят четыре? Тёмные с каштановой искрой волосы - красивый цвет... Или хорошая краска? Коса, скрученная в пучок... и вроде бы не меньше моей...
"Больше..."
Я не буду мериться!
Губы у хозяйки чуть дрогнули:
"А я не дам расплести".
Губы... какая дразнящая лепка... а ведь она кого-то ими целует... и ведь кто-то целует их. Кто-то любуется ее светлыми, с прозеленью, глазами... - в левом зрачке коричневое пятнышко... колдуинка... к кому-то она сегодня поздно ночью повернется спиной: "расстегни", и темно-зелёный шёлк глухого платья раскроется, и чужие руки встретит другой шёлк - тёплый - тела.
- Вы меня смущаете, - прервала молчание женщина. Она сейчас продолжит: "Рада, что вам у нас нравится" - и уйдёт.
- Извините... - остановила её я. - Извините,- повторила ещё раз и всё-таки выговорила:- Вы не уделите мне немного времени?
- Больше некому? - показала удивление хозяйка.
- Она не придёт.
Хозяйка задумалась... оглянулась, оглядела свои владения, рука её неспешно выпростала из-под рукава сложенный платок, встряхнула - шёлк послушно расправился, мелькнуло диковинным орнаментом, странными узорами, старинной вязью... - иероглифов? рун? Я не успела рассмотреть - она сняла со щеки невидимую пылинку, и платок снова уполз под платье... Села напротив.
- Оделить временем? Да пожалуйста! - она потянулась к блюдечку своих часов и отломала кусочек. Положила передо мной... На цифре "четыре" показалось остриё секундной стрелки, стрелка дотикала до шестёрки и пропала.
- Что это? Кто вы?!
- Я? Ирина... - она чуть помедлила и словно придумала, словно вспомнила:- Ирина Дмитриевна.
Подошел официант. Сдвинул в сторону ломтик часов, поставил рюмку передо мной, перед ней - нацедил из графинчика... На столе появились капуста, салат.
- Что это?
- Маслята, сыр, авокадо, белое мясо - вам понравится, - без тени сомнения пояснил он. Вернул на
на место обломок пожалованного мне времени, ушёл.
- Кто вы? - опять спросила я.
- Выпьем, - опять не ответила Ирина... Дмитриевна и подняла рюмку. Мне пришлось поднять тоже. - За любовь?
- Это - третий тост.
- Чего зря терять время?- она глазами показала на свой подарок. Секундная стрелка на нём гнала перед собой махонькую серебристую капельку... Раз, два, три, четыре, пять, шесть... шарик сорвался, полетел, полетел, ударился о гладь реки, продавил её - побежали круги, исчез... Во впадинку со всех сторон хлынули воды, столкнулись, всплеснулись фонтанчиком и опали - поплыли еще круги... успокоилось, но рядом упала ещё капелька, ещё - там, над рекой моросило.
Я выпила водку.
- Кто вы?!- потребовала ответа я.
- Я?...- опять переспросила та, что напротив, и закашлялась. Рыжие кудряшки её волос запрыгали, заплясали... она откашлялась, поспешно потянулась за капустой, пробормотала,- Как вы только её пьёте...- закусила, подняла на меня свои карие глазищи.- Я? Это неинтересно. Интересно: кто - ты?
- Я?!- изумилась я. Водка уже выпустила корешки, расцвела подсолнушком, и к нему тут же потянулись лучики.
- Ага,- она уже тоже грелась под тем же солнцем.- Вот, к примеру...
Рыжая посмотрела на свои искореженные часы, подцепила ноготком минутную стрелку и попыталась сдвинуть её назад, ноготь соскользнул, она прицелилась опять, теперь попала, меж губ у неё показался язычок, она прикусила его...
- Ой!...- отдёрнула руку.- Бьётся,- пожаловалась она,- как током... Интересно, а после третьей - получится? Наливай!
Вторая прошла у неё легче. Она раскраснелась, и веснушки на ее щеках словно подтаяли, но на плечах и открытой части груди... открытой... а...
- Размечталась!- оборвала меня Рыжая. Она возилась с часами. Но время билось и не поддавалось.
Я защёлкала зажигалкой, Рыжая поморщилась, но ничего не сказала, только ойкнула, опять получив по рукам.
- Ах, ты так...
- Наливать?
- Не, некогда. Сейчас сеструха припрётся. А эта погань... Ну, не хочет по вашей науке - получит по-нашему.
Она ноготками сковырнула с часов 36-ую точку, бросила себе на ладонь, дунула. Пчела возмущённо завибрировала крыльями, взлетела и потащила свой мёд в улей...
- Знаешь, каждый раз, когда я вижу тебя - у меня гудит в ушах. Что это - подскакивает давление?
"Это яблоневый сад, Томушка",- не ответила я.
Мне сквозь белое изобилие слепило глаза солнце. Оно плескалось тенями, баловалось с приближающейся тучей и обещало радугу... Яблони, яблони, яблони... белое, белое, белое... - от неба до неба, от света до света, от взгляда и до взгляда.
- Знаешь, стоит прикоснуться к тебе - и я никакая. Это - любовь?
"Это яблоневый сад, Томушка", - промолчала я. Ветер шевельнул распущенные волосы, коснулся груди, забрался под юбку и запутался в ветвях.
- А сладко-то как...
"Это яблоневый сад, Томушка..."
Где-то недалеко опять прогремело, а здесь... Здесь пчёлы ползали по моим цветам. Сейчас хлынет.
Нет - ветер. Как хлыстом по веткам - ветер. И посыпались, посыпались вниз лепестки, устилая белым траву, землю, шоссе, пустынный мост, теряясь белым на белой машине, без звука тая в тёмной бездне, где текла вода... Как рано в ноябре темнеет ... Даже снегопад, затопив собой мир, не добавлял света. И лишь габаритные лампочки, мигая всеми аварийными огнями, подсвечивали нас.
- Убери руки.
- Холодно?
- Да от меня сейчас дым пойдёт... Убери руки!
Гроздь винограда. Губы сжимают виноградинку, и в ней плавится сок. Отпускают...
- Ну, Андрей...
Лоза переполнена гроздями, грозди не умещают ягоды, а в ягодах готова лопнуть кожа. Андрей протягивает руку... Лоза изгибается, наклоняется...
;А снежинки летят, летят мимо моста в темную воду и пропадают в ней.
- Вот это была ты?
"Яблоневый сад? Виноградная лоза? Я?"
- Я.
У той, что напротив, искривились тонкие губы, качнулись рубины подвесок, и поймала лунный луч платина тонкой диадемы.
"И почему я так не люблю блондинок?"
- И почему тебя так балует сестра?- пробормотала та. Она подняла графинчик, плеснула мне, себе.- Давай, не чокаясь.
Не дожидаясь ответа, она быстро, аккуратно, как воду, выпила водку и уставилась на меня.
- Пей!- глаза её плавились серой.
Я не осмелилась перечить - выпила. Как воду. С обломка моего времени поднялась последняя пчёлка... Пчела? Белая, не глядя, как смахивают пылинку с костюма, прихлопнула её, вытерла салфеткой ладонь, а на скатерти осталось грязное красноватое пятно.
Принесли кофе.
- Вам - с сахаром.
Она помешала ложечкой - звяк, звяк, звяк...
В моей чашке ложки не было. Я отпила - как воду.
Белая подняла мой кусок часов, пристроила к своему циферблату... секундная стрелка дошла до цифры "4" и, не задерживаясь, понеслась дальше...
- Разговора, кажется, не получается...
Звяк-звяк-звяк... Она отбросила ложечку, отставила чашку... Встала, оправила узкую юбку и пошла. С презрительной мордой подиумной суки - прямо по пятнам крови. Бандиты еле успевали освобождать ей путь. Бондя всё ещё сипел, он никак не хотел умирать. Она перешагнула через него. У дверей остановилась, оглянулась.
- Ствол!- захрипел Гнат.
Ему подали.
- Подтащите!
За ноги подтащили булькающего Бондю. Игнат из последних сил поднял пистолет и всю обойму всадил в дёргающееся тело друга. Уронил руки и потерял сознание - он умрёт в "скорой".
Белая улыбнулась мне:
- Ты?
Она сгребла с подоконника снег, слепила снежок и неуклюже, по-женски, прямой рукой бросила его в меня. В полёте снежок рассыпался, и загудели пчёлы. Но они никак не могли долететь до меня: одна за другой, тяжелыми каплями - срывались в тёмную воду...
"Не чокаясь..."
Я бросилась вперёд - сзади покатился стул - перехватила чуть ли не последнюю пчелу, зажала её в кулаке, и она ужалила меня. Ослепительная боль...
Ослепительный свет фар - Андрей, на своём Лэнд Крузере гнал к моему дому.
Ослепительный свет фары - Тома, почти прижавшись к рулю своей "Хонды"- она так и не решилась на "Харвей" - гнала к моему дому.
Они ослепили друг друга. Визг тормозов, её тело, вминающееся в его лобовое стекло...
Потом я, пытающаяся справиться с подушкой безопасности, потом я, пытающаяся набрать телефонный номер, потом я, оттаскивающая от машины оба тела, я, пытающаяся ладонями собрать их кровь и затолкать её обратно...
-Мы закрываемся, вам вызвать такси?
Я подняла голову. Официант. Спала?!
- Вы так и не попробовали нашего жаркого, а двести грамм водки на пустой желудок... Но... ведь Вы уже отдохнули?
Спала.
Отдохнула? Да. Вот только затекла рука, на которой лежала моя пьяная голова - кисть почти не чувствовалась. Другой рукой я подняла её, и она раскрылась...
... из ладони высыпались и раскатились по столу рубины. Крупные неограненные рубины.
- Да чё там нюхать, водярой разит за версту. Вот, понажираются, девок в тачку, и гуляй, деревня. Да живая эта, точно живая. В отключке просто.
Я подняла голову. Менты. Потеряла сознание?
- Всё, вставай. Отобнималась. Вон врачи катят,- теперь и я услышала сирену.- И бижутерию свою подбери, а то вдруг пожалеешь потом о стёклышках.
Вся ладонь у меня была в крови...
... а под ней накапалось и расплескалось. По земле раскатились рубины. Крупные неограненные рубины.
- Аля... Ну, Аля... Да что ты как мёртвая!..
Умерла? Я подняла голову... Моя квартира, моя постель и... и она, она!- Наташа...
Господи, как же давно я не плакала!
Через час Наташа качнула головой и всё-таки спросила:
- У тебя теперь драгоценности валяются даже на полу?
Я посмотрела. На ковер кто-то бросил камни... кто-то, когда-то, зачем-то...
...и они раскатились. Крупные неограненные рубины.
Люблю это мгновение: ещё секунда, ещё одно биение сердца, последняя капелька из клепсидры - и... и вот: свет вокруг меня убывает, зато вспыхивает другой - из-за всех зеркал, и они становятся прозрачными стёклами - окнами лож, а моя огромная примерочная - уютной сценой. Или это называется ареной? Нет же ни занавеса, ни задника, ни рва, ни оркестра, только стёкла - всюду. Или всё-таки - подиумом? Ведь я не читаю монологов и не жонглирую факелами - только примеряю платья, только любуюсь украшениями... и смотрюсь в зеркала.
Я подняла голову. Театр? Люди в ложах встают, аплодируют... Спускаются ко мне, целуют руки... А те, в чьих глазах бились мои взоры, теперь пытаются удержаться и не купить драгоценности, сиявшие на мне. Или даже не пытаются... И сейчас какой-нибудь новичок попробует назначить свидание, а кто-то из старожилов подарит камушек...
- Спасибо. Вы удивительны.
Мужчина, говоривший это был красив - высок и статен, но я смотрела на его женщину. На темно-зелёный шёлк её платья, на томительно-каштановые волосы, смотрелась в беспощадно-светлые, с болотным отсветом глаза, на карее пятнышко в левом зрачке.
А он продолжал говорить:
- Вам должны дарить звёзды, целовать ноги и носить на руках.
Я послушно потупилась.
- Дарят, целуют, носят,- перевела Ирина Дмитриевна.- Дерутся, сходят с ума, убивают,- равнодушно добавила она.
Я подняла голову. Было сумеречно, чуть пахло табаком, и невидимо наигрывал на фортепьяно одинокий музыкант. Иллюзия покоя, уюта, тепла. Наверное, уже поздно: посетителей в кафешке почти не осталось. А они сидели напротив и пили кофе. И на столике лежала чайная роза.
- А еще,- она мечтательно вздохнула, - пишут романы, стихи, рисуют картины, танцуют...
- Да, с этим, Ирушка, тебе не повезло,- рассмеялся он, обнял её, скользнул губами по щеке.
Ирушка не спешила высвобождаться. Сколько ей? тридцать восемь? пятьдесят четыре? Она нежилась, нежилась в объятиях мужа.
- Ты не понял... - всё-таки решилась она, и из её рукава зазмеился платок.
- Отшлёпаю,- предупредил он.
- Ну, пожалуйста, ну, пока она рядом, ну, можно? Это будет лучший сон в моей жизни!
Он заколебался...
- А в моей? - решилась я.
Решился и он:
- А в моей?
Она расправила Шелковый плат снов и чуть театрально взмахнула...
Вроде бы ничего не произошло...
- Ах да, велели передать,- стараясь успеть, спохватился он и сыпанул на стол камни....
...и они раскатились. Крупные неограненные рубины.
- Ах да,- улыбнулась она,- и мне велели...
Она отломила бутон розы и опустила его в чашу - рядом с моим берёзовым листком. Нежное с ярким.
Я подняла голову...
Кафе приняло меня...
Эпилог
Мои брошенные любимые выжили: кажется, Андрей успел чуть отвернуть, удар пришелся по касательной.
Наташа, оказывается, уже давным-давно развелась. Недавно она переехала ко мне.
Ни про какую "Ирину Дмитриевну" никто ничего не знает.
Рубины... Что же мне с ними делать... Может, ожерелье?