Когда я думаю о Юрии Динабурге, передо мной возникает искажённый, неправильный, и оттого ещё более любимый образ давно покинутого города, где я родился, в который никогда больше не смогу вернуться: образ Челябинска конца пятидесятых и начала шестидесятых.
Юрий Динабург - одно из сооружений этого образа-города. Человек, пришедший ночью в гости к моим родителям с котом за пазухой. Часть мира детства, канувшего в чёрную воду прошедшего времени.
Очнувшись от тягостного кошмара начала пятидесятых, люди зашевелились вольнее, заулыбались, появились какие-то надежды непонятно на что. И Юрий Динабург оказался в редакции научно-технического журнала в недрах придуманного Хрущёвым совнархоза.
Думаю это челябинское время, пока что-то брезжило впереди, а надежды ещё не успели выйти гноем полных безнадёги политических анекдотов, было не самым плохим в жизни Юрия Динабурга.
Много, много позже я узнал его тексты. Бесчисленные мысли растут на его страницах, как трава,- всюду. Но мы привыкли, вернее, прижились к чуду травы, каждой травинки, и всё чаще, и всё больших из нас интересует условная ценность единичек, и чем длиннее очередь бредущих за ней нулей, тем кажется лучше.
Он не оформил свои мысли в некий капитальный труд, наподобие "Феноменологии духа", да, может, оно и лучше. Рядом с ним, как и рядом с Сократом, часто оказывались собеседники, и, кто знает, вдруг и есть среди них такой Платон, который соберёт, тщательно откомментирует, по сути, выстроит заново, и я верю, что ему непременно удастся сохранить своеобразную интонацию Динабурга: как всё настоящее, она неистребима.
Юрий Динабург сформировался в бесконечных разговорах с интереснейшими людьми, которых власть бестрепетно и механически отбрасывала на широкий дуршлаг своих тюрем. И поэтому излюбленная им форма изложения - беседа с внимательным и умным визави, до сих пор, наверное, самый живой способ изложения мыслей любого направления и степени сложности.
А мыслит Юрий Динабург в своих текстах непрерывно, и неважно, что вы не согласитесь с какими-то из его утверждений, а некоторые его построения покажутся вам возмутительными, шокирующими, даже хулиганскими. Так и должно быть с травой, без спроса выпирающей из каждого клочка пространства. Мысли Юрия Динабурга существуют, как бы вы к ним ни отнеслись, они, как всякое живое существо, не насилуют восприятие, а просто живут, нравится это кому-то или нет.
Вот есть у людей дурная привычка: читать только имена авторов. Скажешь "Толстой" или "Ибсен" - и тут же готов исчерпывающий образ всего, на что отважился именуемый автор, и неважно, жив ли он пока и надеется написать что-нибудь ещё, возможно, совсем не похожее на то, что писал раньше, или умер, но оставил такое разнообразие, которое трудно целиком уместить под короткую вывеску имени. Вот как, например, Иннокентий Анненский. И как Юрий Динабург.
А хорошо бы в длинный дождливый вечерок засесть с томиком Динабурга: то-то случится путешествие, авантюрно-внезапное, с поворотами в каждой фразе, и мир перед читающим откроется неожиданный, не знакомый, и слежавшиеся пласты восприятия разойдутся на составные части, и заново сложит из них Юрий Динабург свои сочетания мыслей, эмоций и чувств.
Они существуют, как арка того дома, где я, маленький, однажды ночью, проснувшись, увидел гостя с котом, они живы, как лепестки странных больших ромашек, которые раскачивались в палисадниках нашего двора, пахнущие солнцем, а его я видел так редко, что помню об этом и сейчас, и оттого любовь к солнцу и фиолетовым ромахам с жёлтенькой серединкой была и осталась такой же вещной и отчётливой, как мысли Юрия Динабурга, рассыпанные по его листам.