Она танцует. Этот танец древнее джунглей, что окружают пестрой стеной священные камни Таламакади. Он древнее ручьев, вытекающих из-под покрытых мхом и испещренных символами обломков колонн. Он древнее даже, чем сам Таламакади, а ведь странные, жемчужно-серые камни, стояли на этой земле задолго до того, как Великая Укуле, Мать Воды, привела сюда народ толо.
Она танцует так же, как прежде на этом месте танцевала её мать, а до неё - её мать и каждая женщина, старшая дочь рода, что начался Первой Танцовщицей - Уо. Тело, гибкое как молодые побеги усика-липучки, перетекает с места на место, пятки босых ног топчут камни, истертые легкими шагами тысяч босых ног.
Её движения уверены и точны - она танцует не впервые. Десять дождевых сезонов уже прошло с тех пор, как она впервые ступила на теплые и шершавые камни Таламакади. Её движения - гармония и совершенная красота.
Она живет только для того, чтобы танцевать на священных камнях. Весь год она живет ожиданием одного дня - первого дня Жаркого Сезона. В рассвет этого дня она начинает танец, древний, как мир народа толо. Она танцует его, чтобы Сияющий Аа, проходя по небосводу, перед своей неминуемой смертью насладился её танцем и, зачарованный его красотой, непременно воскрес на следующий день - молодой и обновленный. Поэтому она не останавливается ни на миг весь день и всю ночь, ведь Сияющий может воскреснуть в любой момент, и его обязательно необходимо встречать той же красотой, что заставила его вернуть свой ослепительный лик земле. Если Танец не будет продолжаться, когда он воскреснет, Сияющий почувствует себя обманутым и обрушит свой гнев на землю. Остановить танец она сможет только в обедне время, когда Ослепительный уже приветствует мир своим обновленным светом.
Её волосы заплетены в тысячу тонких косичек и украшены перьями, тонкими иглами рыб-колючек, полыми клыками змей и яркими гребнями ящериц-певунов. Её темная, цвета ореха, кожа, густо покрыта багровыми и желтыми узорами - на ней нет одежды, чтобы Сияющий сполна насладился каждым, даже самым малым, движением. Костяные и бронзовые браслеты на тонких щиколотках тихонько и мелодично звенят.
Когда-то, еще во времена её матери, весь народ толо собирался у Таламакади, чтобы праздновать возвращение Сияющего. Огромные костры пылали до рассвета и жертвам, принесенным на них, не было числа. Тяжелый запах ритульных благовоний и жареного мяса вместе с густым дымом поднимался в небеса. Барабаны и пение распугивали всю живность на десять полетов стрелы вокруг. Народ толо покрывал свои тела багрянцем и пировал всю ночь, наслаждаясь видом Танца и воспевая моления Сияющему.
Сейчас никто, кроме диких зверей и самого Сияющего, не наслаждался Танцем. Народ толо бежал на восток. Неизвестные колдуны, вооруженные громом и молниями, убивали народ толо, грабили его города и выжигали священные рощи. Чтобы сберечь внутреннее каа от служения колдунам, те, кто не мог сражаться, кончали жизнь самоубийством. Народ толо доживал свои последние дни.
Но это было неважно сейчас. Сияющий должен быть зачарован танцем, чтобы жизнь продолжалась. Он должен хотеть воскреснуть, и она давала ему причину. Она танцевала.
Её тело стало блестящим, пот сделал рисунки ярче и от этого еще красивее. Сияющий Аа готовился к смерти. Он уже коснулся своим краем Темных Вод, там, далеко за горизонтом. Танец ставал все сложнее, все красивее, все совершеннее - в последние минуты он должен быть безупречным. Послушное тело легко двигалось. Она устанет только к концу ночи - Танцовщица должна быть выносливой, чтобы выдержать такой длительный танец.
Вот Сияющий погрузился до половины. Копна косичек извивалась вокруг тела.
Вот осталась только четверть. Звон браслетов не прерывался ни на минуту.
Вот только краешек остался над горизонтом. Если бы у неё были зрители, то в этот миг бы потеряли дар речи - такими завораживающими стали движения.
Ослепительный миг... И Сияющий умер. Еще раскрашивали небо в кровавые и розовые тона остатки его величия. Еще сияли облака, сохранившие последние поцелуи Ослепительного. Но небо уже начало темнеть от горя и прохлада уже легонько облизнула её влажную кожу.
Танец замедлился. Движения стали плавными, ожидающими, просящими. Так она легко сможет протанцевать всю ночь, чтобы увидев зарождающийся свет, воспрянуть каскадами торжествующих прыжков и переворотов.
Темнота не пугала её. Она знала каждую трещинку на камнях, каждый завиток узора, каждую впадинку или горбик. Даже если бы она ослепла - это не помешало бы ей танцевать.
Теплая, бархатная ночь замерла в ожидании. Как всегда, все звуки джунглей стали приглушенными, тихими. Мир ожидал, замирая от страха. Достаточно ли хороша была Танцовщица? Достаточно ли пленительным и завораживающим был её танец? Захочет ли воскреснуть Сияющий? Звери затаились в своих норах, птицы не кричали пронзительно, даже ветер не шелестел листвой.
Она танцевала. Её тоже мучил страх и ожидание. Это отражалось в танце. Ожидание, мольба, опасения, надежда. Тело осторожно двигалось на плоских камнях.
Накал эмоций достиг своего пика тогда, когда начали бледнеть звезды. Она знала, что сейчас весь еще оставшийся в живых народ толо молится и тихо поет Песнь Воскрешения. Она тоже пела её. Тихо, почти беззвучно, чтобы не сбить размеренное дыхание.
И вот, миг просветления, кульминация, пик! На горизонте появляется слабая светящаяся полоса!
Это еще не Сияющий, это только ликующие отблески его величественного воскрешения, но они мгновенно заставили мир ожить. Джунгли наполнились звуками - пронзительно закричал макури, мелодично засвистела стайка ящериц-певунов, зашуршали листья, в которых стремительно прыгали мартышки. Легонький ветерок огладил макушки огромных деревьев-додоно.
Она начала постепенно повышать скорость движений. Она уже чувствовала усталость, но воскрешение Сияющего счастливой волной омыло её тело и чувства. Она готовилась достойно приветствовать Ослепительного Аа - молодого, нового, отдохнувшего.
Вдруг особенно громко вскрикнул крикун-макури.
Сразу за этим прогремел оглушающий гром! Вспышка! Мгновенное движение!
Её тело впервые не послушалось воли и не закончило движение. Мир замер в тишине. Мгновение она еще стояла, а затем легкое тело медленно опустилось на колени и упало поверхность камня. Она попыталась встать, но всегда такое ловкое и покорное тело стало чужим - неудобным и тяжелым. Усталость затопила сознание. Воздух был густым и неподатливым. Последним усилием она повернула голову к восходящему Сияющему и, не мигая, уставившись в его белый диск, прошептала узкими губами:
- Слався, молодой Аа... Да сияет Твой ослепительный лик над народом толо весь год... Прости своих детей... Не по своей воле лишаю Тебя красоты Танца...
- Я слушаю вас, Рико.
Огромный, плечистый авангард-офицер чувствовал себя очень неуютно в этом небольшом, со вкусом обставленном кабинете. Потолок давил на него, и он ужасно боялся зацепить какую-то из невероятно изящных, как будто сделанных из сгущенного воздуха, статуэток лиамского фарфора, которыми авангард-командор любил украшать все горизонтальные поверхности. Косые лучи солнца сияющими квадратами падали на резной деревянный стол, тысячами рубиновых искр разбиваясь в бутылке дорогого вина, что стояла на нем. В горячем, спертом воздухе висел навязчивый запах духов. Этот запах - запах любимой туалетной воды авангард-командора, просто душил Рико, и он то и дело оттягивал повязанный на шее ярко-красный платок своего полка - полка Кортаса.
- Для вас две новости, гро Кортас. Обе из участка, зачищаемого полками Каротти и Сен-Дайо.
На несколько минут он замялся. Гро авангард-командор не любил плохих новостей, а новости были как на подбор - плохие и очень плохие. Поэтому Рико замешкался, пытаясь протолкнуть слова сквозь пересохшую глотку.
Устав ждать его ответа, седеющий авангард-командор отвернулся от окна, из которого открывался изумительный вид на залив Тико и, подойдя к столу, уселся в широкое, обитое парчой кресло. Спокойный, но настойчивый взгляд его серых глаз уперся в переносицу авангард-офицера. Сглотнув, Рико заставил себя продолжать.
- Гро Каротти докладывает, что противник повержен. Однако ни одного представителя аборигенов взять в плен не удалось - когда их города были на грани захвата, они просто все принимали какой-то яд и поджигали дома. По неизвестным причинам, потушить их было невозможно. Все ценности, которые удалось захватить - отправлены сюда под охраной.
Авангард-командор стал в задумчивости вертеть в руках золотое, инкрустированное мелкими рубинами перо. Гро Кортас любил красный цвет и поэтому все его вещи, которые только можно было, были выполнены в этом цвете или украшены им. Рико опять сглотнул - командор всегда крутил что-то в руках, когда был недоволен. Плохой знак. Кашлянув, и, в очередной раз, оттянув от шеи платок, он продолжил.
- Гро Сен-Дайо погиб. Зачистив руины, которые вас интересовали, от аборигенки, проводившей там какой-то ритуал, он начал их осмотр. Но с самого начала у них там что-то не задалось. Почему-то вдруг высохли все ручьи, текущие из-под руин и они остались без воды. Потом, когда немилосердно палящее солнце поднялось повыше, солдаты один за другим стали терять сознание от жары. И, в конце-концов, перегрелись пороховницы. Они, само собой, взорвались, и начался пожар. Джунгли горят, отправленные тушить пожар полки Актуро, Ловриса и Матадоро не могут ничего поделать. Стена огня движется к нам.
В кабинете стало очень тихо. Звуки снаружи, из наспех выстроенного городка не долетали в эту небольшую комнату через плотно закрытое окно. По виску авангард-офицера текла капля холодного, не смотря на адскую жару, пота. Перо в руках гро Кортаса замерло. Не в силах выдерживать давящее безмолвие Рико спросил, отчаянно стыдясь непреодолимой дрожи в голосе:
- Какие будут приказания, гро Кортас?
Изящное золотое перо с гравировкой, настоящее произведение искусства, как бумажная поделка смялось в пальцах авангард-командора.
На палубе царила непрекращающаяся суета. Две цепочки матросов передавали друг другу ведра с водой, из которых поливалась палуба и такелаж. Люди были измождены, надежда в них таяла с каждым днем.
Рико передал соседу, Тощему Джори, только что вытащенную из-за борта воду и уступил место своему сменщику. Затылок ломило от жары. Кожа на плечах, шеё и лице стала багровой от ожогов. Что-то жало в груди. Устало разминая шею, авангард-офицер подошел к навесу, что матросы натянули просто на палубе и тяжело опустился на доски. Движение вокруг него продолжалось - те, кто немного отдохнул, вставали и шли сменять уставших товарищей, но Рико лежал без движения. Он отработал две смены подряд и теперь чувствовал себя как лягушка, на которую наступила лошадь.
Солнце как будто взбесилось. Пожар, что начался у древних руин, остановить не смогли. Высушенные страшной жарой трава и деревья загорались как хороший трут. Когда стало понятно, что стену огня не победить, злой как тысяча демонов авангард-командор отдал приказ спешно убираться с берегов негостеприимной Яркой Земли. Все что еще не погрузили на пузатые галеоны - бросали. Белопарусный флот Кортаса начал уходить в море. Но тут выяснилось, что на открытой воде жар солнца становился таким сильным, что начинали загораться паруса и оснастка. Десяток кораблей выгорел прежде, чем их экипаж сумел сделать хоть что-то. Остальные, увидев их судьбу, начали с панической поспешностью обливать корабли водой. Это ненадолго помогало, но влага испарялась с невероятно быстро, так что цепочки водоносов стали постоянной и жесткой необходимостью.
Выполняя приказ авангард-командора, они плыли вдоль берега, пытаясь найти пригодное для высадки место, но вот уже пять суток видели на берегу лишь огонь. Матросы покрылись багровыми ожогами. Уже пятеро умерли от лихорадки. Остальные даже немного завидовали им. Их окружал огненный ад. Но, не смотря на это, Кортас, похоже, не собирался сдаваться и упорно заставлял своих людей искать место для высадки.
Только ночью, когда солнце заходило за горизонт, они могли отдохнуть. Тогда вся команда вповалку падала на доски и засыпала тревожным сном. Но это не приносило долгожданного облегчения. Спали они плохо - морская соль разъедала ожоги, необработанные волдыри наполнялись гноем. Даже во все они видели ослепительный диск солнца и сгорали в его безжалостном жаре.
До ночи было еще далеко. Обед только два часа как миновал. А это значит - еще пять часов пытки огнем.
Рико приоткрыл слезящиеся глаза. Над ним безжизненной тяпкой висел полог. Даже слабенького ветерка не было, чтобы облегчить их страдания. Корабль наклонился, и пробравшееся сквозь оснастку солнце ослепило его даже сквозь плотную ткань. Его лучи, как два раскаленных клинка пронзили глаза и ударили прямо в мозг. Все побелело. Стало трудно дышать. Раскаленный воздух больше не проходил в обожженные легкие. Рико попытался вскочить, заорать, вдохнуть, но почему-то у него не получилось. Мир поглотила пылающая белизна.
А разъяренное солнце, Сияющий, Ослепительный Аа, бесновался на небе. И каждый мужчина, женщина, ребенок и старик из народа толо, принимая священную траву коа-коа и бросаясь в огонь, шептали:
- - Слався, Аа. Да сияет Твой ослепительный лик над народом толо весь год. Прости своих детей...