Федорова Екатерина : другие произведения.

Невеста берсерка-2

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  
  Глава вторая
  
  Гости из Йорингарда
  
  Торвальд и Снугги, похоже, бежали из Йорингарда не сразу. У Торвальда, хмурого здоровяка со светлой бородой, рубаха на поясе с левого бока была разорвана и окровавлена. Сквозь прореху виднелась заскорузлая тряпка в багрово-водянистых разводах.
  Шел Торвальд тяжело, медленно, но держался при этом прямо. Снугги припадал на одну ногу, по лицу его то и дело пробегала дерганная гримаса.
  Похоже, его оглушили, зайдя сзади, подумал Харальд. И оба выжили лишь потому, что свалились с ног, получив раны. Потом оклемались, сумели ускользнуть...
  Из оружия у Торвальда имелось копье с зазубренным наконечником, у Снугги - плохонький меч. Браслетов на предплечьях нет, значит, люди Гудрема обобрали их прямо на поле боя.
  - Приветствуем тебя, ярл Харальд, - переглянувшись со Снугги, сказал Торвальд.
  Дышал он неровно, судорожно - знак, что стоять с прямой спиной ему было нелегко. Но нездоровой красноты, говорящей о том, что рана в боку воспалилась, Харальд на лице Торвальда не видел. Значит, удар прошелся вскользь, не вспоров кишки.
  Поскольку ярл продолжал молчать, разглядывая гостей, Снугги поспешно добавил:
  - Мы знаем, что воинов в хирд в это время года уже не набирают, но готовы взять меньше других в следующих походах. Можем даже два первых похода отслужить лишь за еду и кров, которые ты, ярл, дашь нам в эту зиму. Все, что мы имели, осталось в Йорингарде - так что нашим серебром теперь распоряжаются люди Гудрема...
  Харальд шевельнул бровями, не сводя с них взгляда. Связано ли нападение Гудрема Секиры на Йорингард с тем, что грозит ему самому?
  Сначала является Ёрмунгард с его предупреждением, потом вдруг оказывается, что в двух днях пути от его дома разгромили конунга Ольвдана. Отважного воина, водившего в походы сразу одиннадцать драккаров...
  До сих пор лучше всяких мечей Хааленсваге охраняла его слава - слава берсерка. Да и слухи о том, кто его отец, все-таки гуляли по Нартвегру.
  Но нет в мире той цепи, припомнил вдруг Харальд слова родителя, что может удержать сыновей Фенрира. То есть людей.
  И нет такой славы, которая будет охранять кого-то вечно. Ольвдан тоже до последнего времени славился как конунг, ни разу не терпевший поражения.
  - Я хочу, - бросил Харальд негромко, - узнать все, что случилось в Йорингарде. И почему Гудрем Секира напал на Ольвдана. Как я помню, его владения - в южном Нартвегре. Зачем он явился в Йорингард? Может, ему было за что мстить Ольвдану? Но сначала сядьте.
  Он перевел взгляд на Кейлева, появившегося в проеме раскрытых дверей.
  - Эля нам всем. Промочить горло.
  На лицах Торвальда и Снугги, до этого глядевших невесело, появились кривые улыбки. Ярл приглашает сесть в своем зале, хочет угостить и выслушать. Это добрый знак...
  Торвальд первым шагнул к боковому столу, от которого до стола ярла было всего шага три. Опустился на скамью медленно, чтобы рана в боку не ответила новой вспышкой боли. Выдохнул:
  - Между Гудремом Кровавой Секирой и конунгом Ольвданом никогда не было ни вражды, ни крови, насколько я знаю. И в походах драккары Гудрема нам не встречались. Гудрем Секира и конунгом-то себя объявил только этим летом - после того, как ярл Хрорик Черный встал под его руку.
  Харальд нахмурился, спросил:
  - Как пал Йорингард?
  - Гудрем Секира налетел ночью, скрытно. Мы со Снугги в ту ночь стояли на северной стене. А хирды Гудрема пошли на штурм со стороны моря, там, где боковая стена выходит к воде. И конунгу Ольвдану не повезло, потому что большая часть его хирдов, все, у кого были семьи, разошлись по домам на зимовье.
  Как и у меня, подумал Харальд. От его полного хирда в сто тридцать шесть копий сейчас осталось меньше трети.
  - И так вышло, что вместо одиннадцати хирдов у конунга Ольвдана было от силы четыре, - объявил Торвальд.
  Снугги молча кивнул, подтверждая.
  - А Гудрем пришел в Йорингард на восьми драккарах, - продолжил Торвальд. - И все с полными хирдами. Шесть его, два Хрорика Черного. Мы со Снугги, когда все началось, кинулись к боковой стене...
  В двери общего зала скользнула рабыня с подносом. Поставила перед ярлом кувшин с элем, чашу, поднесла второй кувшин воинам.
  Харальд налил, пригубил сам. Торвальд жадно присосался к чаше с элем, продолжил мрачно:
  - Снугги дали по затылку, мне пропороли брюхо. Мы и свалились. Нам повезло - когда мы очнулись, люди Гудрема уже грабили кладовые в поместье и тискали баб. Так что мы смогли по-тихому уйти. Уже в Дротсфьорде, у знакомого Снугги, узнали, что Гудрем сумел взять Ольвдана живым. И казнил его страшной смертью - привязал за руки и ноги к паре своих драккаров, потом велел гребцам сесть на весла. Говорят, конунг умер не сразу - хребет у него был крепкий, треснул не сразу. Теперь ему не попасть в Вальгаллу - после такой-то позорной смерти. А половинки тела Гудрем бросил в море, прокричав, что это жертва Ёрм...
  Слова замерли на губах у Торвальда, и он снова торопливо приложился к чаше.
  Харальд, глядя на него, вспомнил, как пахло от родителя подгнившей человеческой плотью. Значит, Гудрем решил задобрить самого Мирового Змея...
  - Когда это случилось? - спросил он, помолчав.
  - Шесть дней назад. Мы два дня отлеживались у знакомого Снугги, потом четыре дня добирались сюда. У Снугги был зашит кусок серебряной пластинки в поясе, вот и выменяли на него кое-какое оружие и еду. Так ты примешь нас, ярл?
  - Скажите мне вот что, - сказал Харальд медленно. - Ты, Торвальд, и ты, Снугги... почему вы пришли именно ко мне?
  Воины переглянулись. На этот раз за двоих ответил именно Снугги:
  - Потому что нет того нартвега, который рискнет выйти в море после того, как поднимет свой меч на тебя, ярл.
  Мне бы твою уверенность, подумал Харальд. И с чего это Гудрем решил принести жертву именно Ёрмунгарду? Он воин, дело воина - вспоминать Одина, когда убивает.
  Впрочем, весной, перед первыми походами, жертву приносят именно Мировому Змею. Но сейчас вроде бы не время...
  Харальд снова глотнул эля, спросил:
  - Где сейчас Гудрем? В Йорингарде?
  - Когда мы пустились в путь четыре дня назад, он был там, - Торвальд осушил чашу до дна. - Говорят, он объявил себя конунгом Йорингарда. Теперь он конунг и в Вёллинхеле, и в крепости Ольвдана.
  Значит, Гудрем решил обосноваться здесь, в северном Нартвегре, надолго, решил Харальд. Заявил ровно:
  - Я беру вас в хирд. В первом весеннем походе получите половинную долю. Но если зимой здесь будет бой, и вы покажете себя хорошо, пойдете наравне с другими, с целой долей.
  - Благодарим, ярл! - быстро сказал просиявший Торвальд.
  Снугги тоже заулыбался, кивнул довольно.
  Харальд перевел взгляд на Кейлева, стоявшего в проеме распахнутых дверей.
  - Подберешь им оружие из наших кладовых. Хорошее. Кольчуги, шлемы. И покажешь, где стоят сундуки тех, кто не вернулся из походов этим летом. Пусть возьмут себе их одежду. И остальное, что понадобится.
  - Благодарим, ярл! - уже хором сказали викинги.
  Харальд глянул на Ларса, успевшего проснуться - и теперь тихо сидевшего на скамье у самых дверей.
  - Ступайте в мужской дом, жить будете там. Ларс. Иди с ними, найди им место. Кейлев, ко мне. Надо поговорить.
  
  То, что было в лодке и там, в пещере, стало для Забавы праздником. Счастьем тихим.
  Ласкал. Укрывал, чтоб не мерзла. И когда есть сел, ей в руку куски совал, как дитю малому.
  Потом нахмурился, когда она отказалась от горького напитка, что был в баклажке. Поднес к губам горлышко, сказал что-то, глядя с прищуром.
  И Забава послушалась.
  Такого крепкого питья она никогда ещё не пила, поэтому сразу захмелела. Затем все было как в тумане. И пещера, и костер рядом, и лицо Харальда над ней, руки его - по обеим сторонам, оградой от всего и всех... тепло его тела рядом.
  Утром Забава проснулась оттого, что он опять целовал - а губы, опухшие ещё с вечера, больно, но сладко ныли.
  После этого по лестнице в скалах она взбиралась, прислушиваясь к тихой радости внутри. Думать ни о чем не хотелось.
  Но когда зашагала по двору, опустила голову.
  День уже вовсю занялся. Бабы из рабского дома бегали туда-сюда, чужане стояли малой толпой у дома по правую руку, разговаривая о чем-то. Ещё несколько человек дрались на мечах перед большим домом.
  И все посматривали на неё, идущую рядом с Харальдом. Глазели с любопытством.
  Ловя их взгляды, Забава понимала - все знают, каким делом она с Харальдом занималась в прошедшие день и ночь. Почему идет, кутаясь в покрывало, а снизу видны распоротые платье с сорочицей.
  Потом от дверей хозяйской половины прямо на них выбежала Красава. И на Забаву словно холодной водой плеснули. Глаза у сестры были бешенные, дикие.
  Харальд Красаву перед собой долго терпеть не стал. Махнул рукой, на сестру сзади тут же налетел какой-то чужанин. Схватил, поволок в сторону.
  Потом Харальд ещё и Забаве махнул - чтоб за ним шла.
  В свою опочивальню сейчас поведет, поняла Забава. До сегодняшнего дня Красаву в ней держал, а теперь её поселит. На кровать, чужим телом нагретую, положит...
  А у нас-то в Ладоге, горько подумалось ей вдруг, люди на постелях простыни меняют. А этот - баб.
  Хоть бы по разным домам разводил. Чтобы бабы на его пороге не сталкивались нос к носу.
  И тут как настом снежным внутри хрустнуло, нитью перетянутой лопнуло - и в груди заныло. От обиды, чего с ней давно уж не было.
  Дома, в Ладоге, бывало, только и глядишь, как всю работу переделать да под руку тетке Насте не попасться. Там не до того, чтобы обиды в себе тетешкать. А здесь словно надломилось что-то...
  Может, не будь она в то утро так счастлива, да не метнись Красава ей навстречу, ничего бы не было.
  Но вышло так, словно она от печи распаренная - да сразу на лютый мороз выскочила.
  Даже мысль о том, что здешний ярл не только бабий убивец, но и хозяин всему, в том числе и её жизни, не остановила.
  Забава замерла на месте, глядя в спину Харальду-чужанину. Тот, махнув ей рукой, зашагал было уверенно, но через несколько шагов обернулся. Глянул непонимающе.
  - Дом, - бросила она ему то слово, которое он сам несколько раз ей говорил.
  И ткнула в сторону рабского дома. Замерла, выжидая. Подумала - хоть бы там оставил. Там и бабка Маленя, и люди вокруг.
  И щенок, им подаренный, где-то должен её дожидаться. Может, бабка Маленя даже знает, где...
  А в его покоях что? Стены каменные. И если к двери опять чужанина поставят, то и не выйдешь.
  Харальд на неё блеснул глазами - страшно, ярко. Но тут же повернулся к белоголовому старику, подошедшему откуда-то со стороны.
  Забава, увидев, что ему не до неё, решила по-тихому удрать. С теткой Настой тоже так бывало - если от неё сбежать, то потом могла и позабыть, в чем Забава перед ней провинилась...
  Она уже почти дошла до рабского дома, когда сзади налетел белоголовый старик. Вцепился в руку и потащил за собой.
  А потом, втолкнув её в хозяйские покои - те самые, со стеной, увешанной оружием - задвинул засов с той стороны.
  Через некоторое время какой-то чужанин, сначала постучав, занес пару светильников - до этого сидеть приходилось в темноте. И бабка Маленя пришла, принесла еды, новое платье - снова шелковое, расшитое по рукавам и подолу.
  Да так с ней и осталась.
  Щенок, как сказала бабка, дожидался на псарне...
  
  С делами Харальд покончил ещё засветло. Посты были расставлены, к устью фьорда он отправил две лодки с наказом грести к берегу и зажигать костры, если вдруг появятся чужие драккары.
  На верфи со строящимся кораблем, стоявшей в укромном месте, где лес выходил к берегу, работу пока прекратили. Всех людей, посланных в помощь мастеру, Харальд отозвал. Сейчас они были нужней в поместье, для стражи и дозоров.
  Торквиля-кузнеца, работавшего в крохотной кузнице рядом с верфью, он попросил не зажигать огня несколько дней. Чтобы дым не выдал место, если вдруг кто-то подплывет с моря.
  Люди, посланные во Фрогсгард и Мейдехольм, уже ушли. Обратно Харальд их ждал только на следующий день. И на всякий случай приказал не спешить, потолкаться среди людей, послушать, что говорят. Если нужно, задержаться ещё на день...
  Кейлев сказал, что в прошлую весну в Хааленсваге заходили только два бродячих торговца. Имена их старик запомнил, так что Харальд велел посланным во Фрогсгард и Мейдехольм поспрашивать заодно и о них.
  На сегодня было сделано все, что можно. И он, поднимаясь от причала под скалами, решил, что теперь можно заняться бабами.
  Точнее, одной бабой. Той самой, что сидит у него в покоях.
  Старуха, которую Кейлев приставил к Добаве, на этот раз примостилась не на кровати, а на одном из сундуков. Харальд, увидев её, довольно кивнул.
  Самое время поговорить с девчонкой построже - и для этого ему понадобится переводчик.
  Сама девчонка тоже почему-то сидела на сундуке. Брезгует его кроватью? Ну, вот кое-что и начинает проясняться.
  Бабы, подумал Харальд, усаживаясь на кровать напротив Добавы. То им место не то, то пахнет не так, то другая здесь лежала...
  Вскочившая старуха поклонилась и бочком двинулась к двери.
  - Стой, - бросил он. - Сядь, где сидела.
  И дождался, пока старуха дохромает до того сундука, с которого встала. Сказал - громко, медленно, как раз для старых ушей:
  - Сейчас переведешь то, что я скажу. Слово в слово. Если девчонка чего-то не поймет, за каждую её промашку накажу затем не только её, но и тебя. Поняла?
  Старуха, вздрогнув, кивнула. Он перевел взгляд на Добаву.
  Та глядела насторожено, но внимательно. Хорошо, подумал Харальд. Продолжил так же неспешно:
  - Говорю для тебя, Добава. Если ты ещё раз не сделаешь того, что я приказывал - ударю. Если это будет при всех, ударю в полную силу. Это мой дом, моя земля, и никто не смеет мне перечить. Особенно рабы. Бить я привык мужчин, так что тебя могу и покалечить. Будешь потом жить с изуродованным лицом - или с шеей, свернутой набок.
  Он подождал, давая старухе время перевести все до конца. Добавил, оскаливаясь - нарочно для девчонки зубы скалил:
  - Не забудь сказать ей про лицо. Пусть поймет, что может остаться и калекой, и уродиной.
  Девчонка уставилась на него с обидой в синем взгляде.
  Битый щенок, недовольно подумал Харальд. Может, это потому, что я пригрозил только один раз ударить? Обычная девка сразу испугалась бы - за лицо, за красоту. На худой конец, кивнула бы послушно, глаза опустила. А эта...
  Он перевел взгляд на старуху, спросил:
  - Ты перевела? Все до конца, слово в слово?
  - Да, ярл! - Старая рабыня отчаянно закивала, шепотом сказала Добаве ещё что-то.
  И та, помедлив, наконец кивнула. Но губы, опухшие с прошлой ночи, поджала ещё обиженней, чем прежде.
  Не этим бы сейчас с ней заниматься, подумал вдруг Харальд. Но выбора нет. Времена тревожные, случись что, у него не будет времени с ней нянчиться. Жаль, что напугать не получилось. На пещеру, возле которой они вчера высадились на берег, она смотрела и то испуганней...
  Воспоминания вдруг налетели - и ударили наотмашь. Как по морде открытой ладонью съездили. Вот Добава стоит, с ужасом тараща синие глаза на вход в пещеру. Потом, вроде бы ожив после его шлепка, заходит внутрь.
  И снова смотрит испуганно, стоя по ту сторону костра. И в руках обмякла. А потом, после поцелуя, цеплялась за него, как никогда ещё не цеплялась...
  Харальд чуть повернул голову, спросил у старухи негромко:
  - Ты все-таки рассказала ей, как умирают мои бабы? Ведь так?
  Старая рабыня замерла, лицо исказилось от ужаса. Дергаными движениями поднялась, одновременно и вставая с сундука, и сгибаясь перед ним в поклоне:
  - Прости, ярл. Прости!
  Добава глянула на неё удивленно - и на него ещё обиженней прежнего. Потом спросила что-то на своем наречии. Спустила ноги с сундука, до этого подобранные под себя, коснулась старухиного плеча.
  И опять сказала пару слов, но старуха молчала, надорвано дыша и перегнувшись в поясе. Девчонка глянула уже на него, удивленно, непонимающе.
  Харальд размышлял.
  Что сделано, то сделано. По крайней мере, теперь можно приказать старухе, чтобы учила Добаву его языку. И...
  Харальд посмотрел на Добаву.
  Обычно девки, знавшие хоть немного здешнее наречие и прожившие с ним достаточно долго, чтобы узнать, как умерли его прежние бабы, жили надеждой, что уж с ними-то ничего не случится.
  И он, как мог, эту надежду поддерживал. И сундук с бабьими цацками держал наготове прямо в своих покоях, а не в кладовой. И шелка лежали под рукой. Чтобы задарить с самого начала, сразу, как только узнает, увести мысли в нужную сторону...
  Чтобы бабы грели ему постель, не заливая её слезами.
  И выходило всегда так, как он хотел. Хотя были у него и две девки, дергавшиеся до самого конца. Таращившиеся со страхом, когда он к ним подходил.
  Но даже они не отказывались от его подарков. И это правильно - когда хозяин дарит, рабыне положено с благодарностью принимать.
  Эта, выходит, тоже знает...
  - Сядь, старая, - равнодушно бросил Харальд. - Сегодня я тебя не убью.
  И, встав, подошел к сундуку, на котором сидела Добава.
  Та при его приближении вскочила. Он, почти развлекаясь, легонько толкнул её в грудь, усаживая обратно на сундук. Рывком развернул в сторону, боком к стене - так, чтобы светильник, стоявший на полке, бросил круг сияния на её лицо.
  Сам навис сверху.
  Добава глянула по-прежнему непонимающе, потом нахмурилась - и Харальд, поддавшись порыву, осторожно погладил её щеку кончиками пальцев. Коснулся нижней губы - припухшей, розовой, с кровавой тенью, лежавшей в изгибе под верхней губой. Велел неторопливо:
  - Переводи, старуха. Добава, ты знаешь, что я убиваю своих женщин?
  Она вдруг двинулась, подобрала ноги. И быстро встала - прямо из-под его руки.
  Замерла, вытянувшись на сундуке в полный рост, прижавшись лопатками к стене. Глянула на него уже сверху вниз.
  Лицо её снова спряталось в полутенях. А Харальд хотел его видеть. Он двинулся к полке - быстро, как привык в драке. Снял светильник, вернулся. На все у него ушло не больше двух ударов сердца...
  Девчонка смотрела на него строго и доверчиво - все сразу. Припухшие губы были полуоткрыты.
  - Отвечай, - потребовал Харальд.
  Старуха, разгибаясь, сказала что-то умоляюще. Добава кивнула, по-прежнему глядя на него сверху вниз и строго, и доверчиво.
  - Боишься?
  И снова старухин лепет, и снова кивок.
  А смотрит-то как, подумал Харальд, вскидывая повыше светильник. Спросил с насмешкой:
  - Значит, ждешь, что я тебя вот-вот убью?
  Она вдруг оттолкнулась от стенки, сделала крохотный шажок к краю сундука. Пошевелила губами сначала безмолвно, словно решаясь. Глянула на старуху, снова на него...
  И наконец что-то сказала.
  - Когда убьешь, тогда и убьешь, - со всхлипом перевела старуха. - Но мне, ей то есть, с тобой хорошо.
  Что-то непонятное, темное захлестнуло вдруг Харальда. Он оскалился уже по-настоящему, рыкнул:
  - А убивать начну, то же самое скажешь?
  Старуха, с хрипом вдыхая воздух, перевела.
  Забава застыла, потом неуверенно потянулась к нему рукой. Погладила его голову - от виска назад. Тонкие пальцы запутались в волосах, стянутых в косицы.
  Замерла, глядя на него уже испуганно. С заминкой отдернула руку.
  А Харальду вспомнилось все - как девчонка молча глотала обиды от сестры, но при этом в первую их ночь колотила его по щекам... на что её сестра так и не решилась. К морю кидалась, но перед этим крышу в его доме разобрала.
  Нельзя же так, подумал он.
  Он привык все мерить меркой, прямой, как меч. И все люди, что его окружали, в эту мерку укладывались. Даже сестра самой Добавы была для него ясна и понятна.
  А девчонка нет.
  Битый щенок, подумал он наконец.
  И успокоился, найдя хоть какое-то объяснение.
  Битый щенок. Часть костей сломана, но хребет ещё цел. И костяк растет, пытаясь вытянуть щенка в тот рост, который был положен ему от рождения.
  А прожила бы ещё несколько лет в семье своей сестры, мелькнула у него вдруг мысль, и стала бы в точности такой, как рабыня рядом. Несчастной, боящейся всего...
  Интересно, какой бы она стала, доведись расти при родном отце и матери, в любви и заботе? Веселой и смешливой? Или молчаливой, гордой...
  Хватит, приказал себе Харальд.
  И протянул светильник старухе. Та молча приняла.
  Он сдернул Добаву с сундука - намеренно резко, так, что она налетела на него всем телом, уткнувшись носом ему в грудь. Сказал, приобняв одной рукой, чтобы не выскользнула:
  - Если тебе со мной хорошо, тогда веди себя как положено. Слушайся. Иди туда, куда я прикажу. Делай то, что я скажу. Поняла?
  Он глянул на старуху, та быстро забормотала. Добава подняла к нему лицо. Кивнула, помедлив.
  - Дальше. В двух днях пути от нас убили конунга, имевшего гораздо больше воинов, чем я. Его поместье захватили. Понимаешь, что стало с бабами, что там жили?
  Бабка рядом заговорила с надрывом. Девчонка наконец опять глянула испуганно. Кивнула.
  - У меня больше не будет воинов, чтобы охранять тебя. Поэтому сиди в поместье тихо. И мне не нравится, что ты боишься свою сестру. Охранять тебя я не могу - воины сейчас нужны для дозоров и охраны поместья. Присматривать за моими бабами они больше не будут. Если хочешь, завтра я прикажу выпороть твою сестру...
  Девчонка, выслушав старуху, молча блеснула глазами. Потом решительно покачала головой. Сказала слово, которое Харальд знал и по-славянски:
  - Нет.
  Так и знал, что не захочет, мелькнула у него мысль.
  - Тогда будет так, - с угрозой сказал Харальд. - Отпор ей дашь или ты - или мой кулак. Сейчас у меня нет времени, чтобы отвлекаться на бабские вопли в поместье. Реши это дело сама, или вмешаюсь я. Ты поняла?
  Добава, помедлив, неуверенно кивнула.
  - Теперь ты, - он оглянулся на старуху, замершую рядом со светильником в руке. - Раз уж она все знает - с завтрашнего дня начинай учить её нашему языку. И побыстрей.
  Старая рабыня закивала.
  Харальд глубоко вздохнул. Девчонка прижималась к нему немного боком - но он чувствовал упругий холмик груди.
  - Ступай, - буркнул он, в последний раз глянув на старуху. - Дальше я объяснюсь сам.
  Когда та вышла, Харальд ещё несколько мгновений смотрел на макушку, украшенную золотистыми искрами с той стороны, где до неё дотягивалось сияние светильника.
  Если девка не берет с него за свой страх золотом, а говорит, что ей хорошо с ним... выходит, он ей все равно платит, чтобы не плакала. Только ласками.
  Харальд шевельнул бровями. Платить ласками ему ещё не приходилось. Тут поневоле задумаешься.
  
  Поместье разгромили по соседству, думала Забава. Как же так? Выходит, война...
  А людей, бабка Маленя сказала, там всех поубивали. И баб снасильничали. И деток малых порубили.
  Она судорожно вздохнула и прижалась к груди Харальда, прикрытой рубахой из грубой шерсти. Осторожно прижалась - вдруг ему не понравится? Вон как недовольно сегодня с ней разговаривал.
  От колкой ткани под щекой пахло мужским потом, солью и морем. Так стоять было хорошо и спокойно. Рука Харальда, переброшенная через её плечо, держала крепко, согревая сквозь холодный шелк.
  И даже то, что он бабий убивец, казалось уже не таким страшным - по сравнению с тем, что случилось в том поместье.
  Как же так, думала Забава. Выходит, и сюда могут нагрянуть? А если Харальда тоже убьют?
  Она, задохнувшись, вцепилась в его рубаху. Матушка-Мокошь, не муж он ей, да к тому же баб своих убивает - а сердце все равно болит...
  Зато сегодня ударить пригрозил, мелькнула вдруг нехорошая мысль.
  И хоть Забава понимала, что он в своем праве, что она его прилюдно ослушалась, а за такое даже дядька Кимрята на тетку Насту осерчал бы - но было обидно, что он даже не спросил, почему она так сделала. Почему не захотела идти в его покои...
  Мысль эту Забава отогнала. Не до того сейчас - если и впрямь война.
  Харальд-чужанин шевельнулся, убирая руку с её спины. Она поспешно отступила в сторону - назад отступить мешал сундук.
  И глянула на него виновато - может, он не сегодня-завтра в бой пойдет, под мечи и стрелы? А она свои мелкие обиды тетешкает.
  Вон и тело у него все шрамами посеченное. Это сколько же ран было? И как он жив остался после такого?
  
  Девчонка смотрела уже виновато, и Харальду это понравилось. Так лучше.
  Глядишь, больше не будет своевольничать, да ещё прямо во дворе, где любой может это увидеть.
  Потому что если ярла не слушается даже его собственная рабыня - какой он, душу его в Хель, ярл? Сначала воины будут поглядывать удивленно, потом начнут посмеиваться за спиной...
  И на смерть за него никто не пойдет. Так, побудут рядом, пока все хорошо и в походах удачлив. Но как только придется туго, начнут разбегаться. Чтобы не смеялись потом над ними в Нартвегре, что стояли насмерть за того, кого учат уму-разуму его собственные рабыни.
  Харальд нахмурился, посмотрел на девчонку ещё строже, чтобы покрепче запомнила урок. Бить её, по правде говоря, не хотелось - все-таки красивая. Жалко такое лицо портить.
  Добава вдруг задышала чаще и посмотрела на него странным взглядом. Потом потерла глаза, всхлипнула...
  И Харальд с изумлением понял, что она смотрит на него с жалостью. Слезу при этом пуская.
  Он стиснул челюсти так, что зубы клацнули. Подумал, темнея лицом под жалостливым взглядом своей рабыни - поболтали, и хватит. Вечер на дворе, день выдался пусть и не трудный, но тревожный. В баню, а потом спать.
  Завтра, подумал Харальд мельком, может быть уже не до мытья. Вернутся те, кого он послал во Фрогсгард и Мейдехольм. И новости могут принести ещё тревожнее, чем Снугги с Торвальдом.
  Он двинулся к сундуку, где лежала чистая одежда. Взял смену для себя, потом, оглянувшись на Добаву, добавил ещё одну рубаху. Содрал с кровати из-под мехового покрывала льняную холстину, сунул все это ей в руки...
  А потом, сведя брови на переносице, кивком указал на дверь. И вышел первым, чутко прислушиваясь к тому, как мелко, почти неслышно, топочет следом за ним по камню Добава.
  
  По двору за Харальдом-чужанином Забава почти бежала, втихомолку утирая слезы. Вокруг успело стемнеть, но у ворот поместья горел маленький костерок. Рядом, под темными стенами, что-то поблескивало. Копья Харальдовых ратников?
  В бане на этот раз они только мылись. Забава, глянув на спину, по которой крест-накрест шли два толстых, в палец толщиной, красных рубца, содрогнулась.
  И обратно шла, чувствуя себя ещё виноватее, чем прежде. Чистая рубаха Харальда колола распаренную кожу - он прихватил для ней одежду из своих запасов, из грубой шерсти.
  Но Забава под ней даже не ежилась. Ветер дул, льняная холстина, которую она накинула поверх рубахи, чтобы прикрыть голые ноги, хлестала по коленям...
  
  Девчонка стала шелковой. Смотрела печальным взглядом, пока он раздевался в предбаннике. А едва зайдя в парилку, тут же зачерпнула воды в бадейку и поднесла ему.
  Покивала, осторожно ставя рядом с ним на скамью - мойся, мол. Острые грудки в такт кивкам маняще дрогнули...
  Харальд в ответ грозно глянул и качнул головой.
  Добава оказалась понятливой. Тут же мышкой ускользнула в другой угол бани и больше не пыталась обихаживать его, как старую бабу.
  Жаль, что старуха ушла, размышлял Харальд, возвращаясь в опочивальню. Спросить бы, с чего это девчонка вдруг так рассопливилась.
   С другой стороны, слушается - да и ладно. Не время сейчас с девичьими слезами разбираться.
  Он, нарочно задержавшись у порога, поглядел, как Добава, опять глянув жалостливо в его сторону, мелкими шажками дотопала до кровати. Сама, без понукания. Собрала быстро меховое покрывало, застелила обратно льняную холстину.
  И замерла, снова уставившись на него с печалью. Он кивнул на кровать - девчонка, не снимая рубахи, бочком опустилась вниз. Со взглядом таким... и лицом жалостливым настолько...
  Что Харальд, коротко хохотнув, пошел сгонять это выражение с её лица.
  
  Харальд-чужанин содрал с Забавы рубаху не сразу. Сначала рванул вверх, оставив на локтях - и толчком ладони запрокинул её руки назад, за голову. Пальцем погрозил, чтобы не двигалась...
  Сам тут же улегся сверху. Низко, так, что лицо его нависло над Забавиной грудью.
  Целовал Харальд-чужанин жестко, с прикусом. Натертые колкой шерстью соски заливало от этого жаром, и Забава задыхалась. Жалость к нему ушла как-то сама собой - не до неё стало.
  А он сверху ещё и глазами сверкал - серебряными, ярче огонька, танцевавшего на конце светильника. От этого воздуха Забаве не хватало ещё больше. Руки, не смея его ослушаться, она держала на подушке за головой, в складках колкой рубахи...
  Ойкала, когда Харальд прикусывал соски жестче прежнего.
  И тяжесть его тела на её ногах была такой обжигающей, что снизу, под животом, все горело. Словно давило там - толчками, с током крови. А ещё сжималось, билось что-то внутри...
  Когда Харальд наконец скользнул вверх, вскинутой рукой стаскивая с Забавы рубаху до конца, она прогнулась. Сама не зная зачем. И жесткое навершие его мужского копья приняла с выдохом, настолько похожим на стон, что сама его тут же застыдилась.
  Тяжелое дыхание Харальда морским прибоем билось ей в уши. И потолок опочивальни качался, и жаркие волны по телу шли накатом - все оттого, что внутри себя она чувствовала его. И с каждым тяжким толчком между ног чувствовала все сильней.
  А щеки горели. Уже и не поймешь, от стыда или от чего другого...
  
  Наступивший день был хмурым, и тучи ползли так низко, что почти касались скал над фьордом.
  Харальд проснулся засветло. Прогулялся вдоль стены, проверил стражу. Сходил на псарню, с руки покормил черных кудлатых кобелей. Подумал - если новости из Фрогсгарда и Мейдехольма будут тревожными, псы, притравленные на волков ещё прошлой зимой, могут пригодиться...
  Он перекусил в общей зале, посматривая на воинов, сменившихся с ночной стражи и зашедших поесть. Тревоги в голосах и словах не было - только усталость от бессонной ночи. Потом кто-то припомнил, как жарко покрикивала рабыня, которую один из викингов, свободных от стражи, выманил ночью к коровнику. Все загоготали...
  И ни осторожности в словах, ни опасливых взглядов в свою сторону Харальд не заметил. Добрый знак. Ему доверяют.
  Он уже выходил из общей залы, раздумывая, а не сплавать ли к верфи, проведав по пути дозоры, ходившие на весельных лодках перед устьем фьорда, когда заметил метку дыма, лениво вставшую над скалами вдали.
  И замер, всматриваясь в воздух над фьордом.
  Мгновенье спустя с причала грянул вопль. Со стороны мужского дома, громыхая оружием, к спуску в скалах побежали свободные от стражи викинги. Харальд, мимо которого уже неслись те, кто только что сидел в общей зале, зашагал следом. Размашисто, торопливо...
  Запыхавшийся Кейлев нагнал ярла у начала лестницы.
  - Не спеши, - бросил Харальд ему через плечо. - Это не драккар, это лодка. Кто-то решил нас проведать...
  Большая часть его воинов уже успела забраться на драккар - на тот случай, если ярл решит встретить гостей на воде. Где-то с десяток остались стоять на причале. Посторонились, когда Харальд прошагал мимо.
  Он дошел до конца дощатого настила, замер в шаге от его края.
  Приближавшаяся лодка оказалась крупной, на три пары весел. Но ветер дул со стороны фьорда - и суденышко ходко шло под парусом. Харальд разглядел на корме фигуру в красном плаще.
  Нахмурился. Дорогой плащ на человеке, приплывшем в одиночку...
  Кейлев, замерший у ярла за левым плечом, вдруг бросил:
  - Баба.
  Но Харальд и сам уже видел поток светлых волос, падавших на красный плащ. Кто-то из воинов восхищенно крикнул у него за спиной:
  - Это же Рагнхильд Белая Лань! Ольвдансдоттир! Откуда она тут? Я-то думал, всех дочерей Ольвдана...
  Возглас оборвался - кто-то наконец догадался ткнуть крикуну под ребро.
  - Да, похожа на дочку убитого конунга, - хмуро согласился с говорившим Кейлев. - Не к добру это.
  Харальд молчал, вглядываясь в подплывавшую лодку.
  Рагнхильд собрала парус незадолго до причала - уверенными красивыми движениями. Встала на носу, пока лодка на остатках набранной скорости шла к сваям. Поглядела прямо в глаза Харальду...
  И веревку, чтобы закрепить на причале, бросила прямо в него.
  Харальд поймал, не отводя от неё взгляда. Потом выкинул руку вбок, разжал пальцы. Кейлев, стоявший сзади, подхватил конец, дернул, закрепил на резном столбе, торчавшем из угла настила.
  Борт лодки стукнул о сваи. Рагнхильд Белая Лань стояла на носу лодки, вскинув голову. Смотрела на него и надменно, и беззащитно - все вместе, как умеют только женщины.
  Потом громко сказала:
  - Приветствую тебя, ярл Харальд. Я Рагнхильд Ольвдансдоттир, дочь конунга, убитого Гудремом Кровавой Секирой. Позволь сказать тебе то, что услышали мои уши в Йорингарде. Потом я уйду. Разреши ступить на свою землю, потому что вести, которые я принесла, тебе лучше узнать наедине.
  Харальд молчал, рассматривая её.
  Ему доводилось слышать о красоте Белой Лани Рагнхильд. Все похвалы, что ей воздавались, оказались правдой. Высокая, белокожая, с глазами цвета неба в солнечный день. Волосы, отливающие снегом. Безупречные скулы, прямой точеный нос, крылья надломленных посередине бровей...
  И губы, красоту которых воспевали скальды во всех тингах Нартвегра. Алые, как рассветное зарево перед грозовым днем.
  - Приветствую тебя, Ольвдансдоттир, - ответил наконец Харальд. - Будь моей гостьей, если того желаешь.
  Он шагнул к краю помоста, нагнулся, опершись одной рукой о колено, а вторую протянув вниз. Рагнхильд вцепилась в его ладонь обеими руками. Харальд рывком выдернул её на помост, развернулся, больше не глядя на гостью.
  Тихо сказал, проходя мимо Кейлева:
  - Угощение в общий зал. Но не сразу.
  Он взобрался по лестнице, слыша за спиной не только шаги Рагнхильд, но и шепотки воинов. И едва шагнул на дорожку, ведущую к главному дому, наткнулся взглядом на Добаву, бежавшую к кухне. Старуха-славянка ковыляла за ней следом, не хватало только брехливого щенка...
  Девчонка на ходу улыбнулась ему - тихо, мимолетно. И застыла, увидев идущую следом за ним Белую Лань.
  Не вовремя она, с досадой подумал Харальд. Кивнул, нахмурившись, в сторону кухни, куда она и шла.
  Добава развернулась с таким лицом, словно вдруг ослепла и ничего перед собой не видела. Но Харальд думал уже о вестях, которые собиралась рассказать ему Рагнхильд.
   Близится Фимбулвинтер, сказал его отец.
  
  Надо думать, эта та рабыня, о которой болтали в Мейдехольме, подумала Рагнхильд Белая Лань, провожая взглядом невысокую девку в платье из серой некрашеной шерсти. Та, которой берсерк Харальд простил все - и побег, и испорченную над опочивальней крышу...
  Ничего особенного, но и не уродина. Непонятно только, почему Харальд не оденет её подостойнее. Или это её наказание?
  Во всяком случае, девка держалась тихо, послушно. Значит, именно это нравится здешнему хозяину...
  
  На скамью у стола ярла Рагнхильд опустилась мягко, неслышно. Ткань красного плаща, по которой рассыпались длинные белые волосы, прятала тело, обрисовывая лишь выступы - плечо, грудь...
  - Говори, - приказал Харальд, садясь напротив.
  Серебряные глаза ярко и бешено блеснули, поймав свет, падавший из раскрытых дверей по ту сторону зала.
  - Я приплыла сюда для того, чтобы рассказать тебе о словах Гудрема Кровавой Секиры, произнесенных на пиру в честь смерти моего отца, - без предисловий сказала Рагнхильд.
  Берсерков лучше не заставлять ждать, мелькнула у неё мысль.
  - Он сказал, что вся эта округа, и Фрогсгард, и Мейдехольм, и земли за Хааленсваге будут платить ему подать. А ещё давать воинов на его драккары. Ещё сказал, что ты, ярл Харальд, пойдешь к нему под руку и подчинишься, потому что этого хочет сам Ёрмунгард, твой отец. Но если ты воспротивишься, то он превратит тебя в бессловесную тварь, и заставит служить ему, поскольку знает, как этого добиться. Затем Гудрем объявил себя великим конунгом, которому суждено объединить Нартвегр. И даже сыном Одина - богорожденным...
  Рагнхильд замолчала, давая ярлу время обдумать её слова.
  - Это все? - отозвался наконец Харальд.
  - Что касается слов Гудрема, то все, - Рагнхильд негромко вздохнула. Наступало то, ради чего она приплыла в Хааленсваге. - Завтра Гудрем Кровавая Секира отправится во Фрогсгард. У него там сразу два дела - он хочет объявить, что люди из этого тинга отныне будут платить ему подать. А ещё он хочет продать на торжище жен моего отца. Дочерей ярлов и свободных людей - как рабынь для черной работы...
  Белая Лань на короткое мгновенье опустила взгляд, а потом снова посмотрела на Харальда.
  - Гудрем заявил, что старые клячи Ольвдана ему не нужны, потому что он уже сделал своими наложницами его дочерей. Ни один из моих братьев не выжил. Их смерть, даже самых маленьких, была страшной...
  Харальд едва заметно склонил голову, давая знать, что уважает её скорбь.
  А в уме крутилось другое.
  Гудрем сказал, что превратит его в бессловесную тварь... и заставит служить, как тварь?!
  Красноватый туман уже полоскался перед глазами, дыхание вдруг стало хриплым -берсерк рвался наружу. Харальд глубоко вдохнул. Медленно выдохнул.
  И, смирив бешенство, уже начавшее плескаться в крови, расслышал последние слова Рагнхильд:
  - Если ты, ярл, женишься на мне и вызовешь Гудрема на хольмганг (поединок), он не сможет тебе отказать, не опозорившись. Ты можешь потребовать хольмганга за право владеть землями и богатствами, которые должны достаться мне - как одной из дочерей после смерти отца и братьев.
  В зал вошла рабыня с подносом, и Рагнхильд замолчала. Харальд дождался, пока женщина расставит по столу чаши, серебряные блюда с угощением, кувшин с элем, затем выйдет.
  И только он потом спросил:
  - Значит, все дочери Ольвдана теперь наложницы Гудрема?
  Рангхильд помолчала. Потом отозвалась, вскидывая подбородок - и вытягивая шею, словно подставляла её под меч:
  - Я понимаю твое недоверие. Но я пришла к тебе не ради предательства... я просто оказалась хитрей, чем мои сестры. И удачливей. Я смирила себя. Когда Гудрем ворвался в женский дом, я сказала, что приму его с охотой. Что склоняюсь перед его силой... и почитаю того, кого по всему Нартвегру скоро назовут убийцей конунгов. Я восхваляла его. Обманула, чтобы жить. И чтобы когда-нибудь заплатить кровью за кровь.
  Харальд прищурился. Подумал, вглядываясь в лицо Рагнхильд - не врет.
  - После этого... - тихо сказала Рагнхильд. - Он взял меня, как простую рабыню. В ту же ночь, когда погибли мои братья, защищавшие Йорингард с мечом в руках. Наутро Гудрем убил младших сыновей моего отца - сам выпустил кишки одному за другим перед главной залой. Даже Свейну, который родился прошлой весной. Вечером Гудрем Кровавая Секира устроил пир и пожелал, чтобы я сидела рядом. Я улыбалась ему... но когда он, напившись, потащил меня в опочивальню и уснул там, сбежала.
  - Как? - тяжело спросил Харальд.
  Пир после удачного штурма - это понятно, подумал он. Но покои, которые выбрал для себя конунг, не могли не охраняться. Мимо старых, опытных бойцов, которых обычно набирают в личную охрану конунгов, Рагнхильд не прошла бы.
  - В опочивальне нас ждала девка, которую Гудрем привез из Вёлинхелла, - ровно сказала Рагнхильд. - Когда Гудрем захрапел, я убила рабыню, сама оделась в её одежду... и перевязала голову тряпкой, измазанной в её крови. Я сделала это, чтобы спрятать волосы и лицо. Потом вышла из покоев, жалуясь, что Гудрем ударил меня и прогнал. И все из-за девки Ольвдана, которая вытворяет такое, на что даже последняя потаскушка с торжища не решится. Воины хохотали, никто не заглянул мне в лицо.
  Харальд глянул на Рагнхильд с невольным уважением.
  - Дальше все было просто. По всему Йорингарду воины Гудрема валялись пьяные. Рабынь и наложниц моего отца все ещё насиловали. Под их крики я сумела ускользнуть. Спустилась к берегу в темноте. Затем выбралась за пределы стен...
  - Лодка откуда? - отозвался Харальд.
  И неторопливо отхлебнул эля. Он примерно догадывался, как Белая Лань её получила.
  Она не стала увиливать или обманывать.
  - Я попросила одного рыбака, что живет неподалеку от Йорингарда, отвезти меня. Он отказался, потому что боялся Гудрема. Но согласился отдать свою лодку в обмен на ночь со мной.
  Харальд кивнул. Подумал с насмешкой - кто-то теперь до конца своих дней будет вспоминать, как лежала под ним Рагнхильд Белая Лань. Да, за такое обычный воин может отдать многое. Оставлять у себя дочь конунга рискованно - Гудрем наверняка будет искать беглянку. А вот хотя бы раз попробовать ту, о которой скальды слагают песни...
  - Ярл Харальд, - торопливо сказала Рагнхильд. - Я сделаю все, что ты захочешь. Буду следить за твоим домом. Служить тебе. Греть для тебя ложе, если... если ты этого пожелаешь. Я умею управлять поместьем. Меня учили всему, что должна знать жена ярла или конунга. Я присмотрю, чтобы на твоем ложе всегда были юные наложницы, чтобы зимний эль готовили вовремя и на весь год, чтобы твои рубахи были из тонкого полотна.
  И тут Харальду неожиданно вспомнился Свальд. Что-то в последнее время всем покоя не дают его рубахи...
  - Став моим мужем, ты получишь право на Йорингард. И... и Гудрем угрожал тебе.
  Харальд ещё раз отхлебнул эля. Едва заметно шевельнул бровью.
  Баба. Она думает, стоит кому-то бросить вызов конунгу - и тот бросится на хольмганг, словно мальчишка, только вчера получивший от отца свой первый меч.
  Нет, Гудрем выставит против него одного из своих воинов. Опытного бойца, побывавшего во многих поединках... или берсерка, как и Харальд. Чтобы уровнять силы.
  А когда он его убьет, предложит явиться в Йорингард и самому забрать имущество жены. Если сумеет. У конунгов свои хольмганги.
  Кончится все штурмом крепости, словно хольмганга и не было.
  И если Гудрем Секира и впрямь способен заставить берсерка Харальда подчиниться - чтобы это не значило - в Йорингарде его будут ждать прямо-таки с нетерпением.
  Хотя могут скрутить сразу, во Фрогсгарде. После хольмганга или перед ним.
  И тем не менее... завтра Гудрем Секира отправится на торжище во Фрогсгард. Над этим стоит подумать. Если он отплывет засветло, то прибудет туда даже раньше Гудрема - Хааленсваге ближе к Фрогсгарду, чем Йорингард.
  А конунг Гудрем что-то знает о Харальде, сыне Ёрмунгарда, раз бросается такими словами. И это что-то нужно узнать.
  Раз родитель ничего не говорит - или не может, или не хочет - пусть крохами своих знаний поделятся чужие.
  Рагнхильд сидела тихо. Глядела, вскинув надломленные брови, дышала затаенно, но часто. Харальд вдруг вспомнил, как она собирала парус - уверенно, быстро. Как смотрели на неё воины на причале. Дочь конунга. Белая Лань Нартвегра. Сколько бы у неё не было мужчин - она всегда будет желанна.
  Может, и впрямь жениться, подумал он, разглядывая Рагнхильд со своей стороны стола. Теперь, когда у него есть Добава, он не опасен для женщин.
  Но даже если и нет - Рагнхильд лишилась семьи. Мстить за неё некому. И мужчина, что провел с ней ночь, никогда об этом не проговорится - если хочет жить. К тому же его всегда можно будет найти. А потом заставить замолчать уже навсегда...
  - Будь моей гостьей, Рагнхильд Ольвдансдоттир, - снова повторил он. - Я распоряжусь, чтобы тебе отвели гостевые покои и дали рабынь в услужение. Ешь.
  Харальд встал, собираясь выйти.
  - Так ты убьешь Гудрема? - дрогнувшим голосом спросила Рагнхильд. - Если убьешь... знай, я буду благословлять тебя всю жизнь. Всегда. Даже если ты начнешь делать со мной то, что делаешь с рабынями...
  - А прежде, - бросил Харальд, - ты на меня даже не взглянула бы, Рагнхильд Белая Лань. Или взглянула, но с отвращением.
  Она едва слышно вздохнула. Ответила, не отводя взгляда:
  - Это было раньше. Цену таким, как ты, узнаешь, только потеряв все, что имеешь.
  
  Кейлев поджидал своего ярла у выхода из зала.
  - Ольвдансдоттир останется тут, - объявил Харальд. - Дай ей рабынь и все, что положено. Отведи гостевые покои. Воины пусть разойдутся... но пошли человека четыре к главному дому. Хочу размяться.
  Он не отправился к устью фьорда, как собирался - а вместо этого, сходив в кладовую с оружием за затупленным мечом, вернулся ко входу в общую залу.
  Вернулся как раз вовремя, чтобы встретиться взглядом с Рагнхильд, как раз сейчас выходившей в сопровождении пары рабынь.
  Белая Лань шла, опустив ресницы. Четверо викингов, уже поджидавших ярла на площадке перед входом, уставились на неё восхищенно.
  - Трое, - негромко распорядился Харальд, заставляя их отвести взгляды от Рагнхильд, - нападайте, я встречаю...
  И крутнул перед собой меч, разминая кисть. Ему всегда лучше думалось в движении.
  К тому же, если он все-таки решится на хольмганг - хотя смысла в этом не видел - выбор оружия может достаться человеку Гудрема. А тот мог выбрать не секиру, которую предпочитал сам Харальд, а меч.
  Так что поупражнять руку не помешает.
  - Ярл Харальд, - чистым, ясным голосом сказала вдруг Рангхильд, - если завтра ты отправишься во Фрогсгард... тогда сегодня мы должны пожениться.
  - Я подумаю, - не слишком ласково ответил он.
  И несильно стукнул по щиту одного из викингов, снова уставившихся в сторону Белой Лани. Тот, спохватившись, вскинул меч.
  
  На кухню Забава бежала за костями - помнила, как гавкнул в её сторону один из псов, когда Харальд-чужанин водил выбирать щенка.
  Вот и решила - прежде, чем зайдет, бросит в угол загона, где собаки бегали днем, кости. А сама быстренько глянет, где подаренный кутенок.
  Бежала она радостная, по дороге на кухню углядела Харальда - и улыбнулась ему.
  А следом заметила красавицу, что шла за чужанином.
  Сначала сердце у неё оборвалось, а потом... потом Забава одумалась. И, идя к псарне, уже успокоилась. Как знать, вдруг та красавица Харальду-чужанину родня? Приехала в тревожное время, одна... значит, у самой что-то плохое случилось.
  А может, девица эта из того поместья, про которое бабка Маленя рассказывала со слов Харальда-чужанина. Чудом каким-то спаслась. Тогда её и вовсе жалко - бесприютную...
  Не знай чего насмотрелась небось, рассудительно думала Забава, заходя в загон. Кобели грызлись в углу из-за костей, которые она туда швырнула. Щенки налетели стаей, закрутились возле ног. И все черные, одинаковые.
  - Забавка... - донеслось вдруг сбоку.
  Она повернулась - и увидела Красаву.
  Под глазами у сестры залегли тени. Видно, всю ночь не спала. Смотрела с яростью, вцепившись в колья ограды...
  И все, о чем говорил Харальд-чужанин - с одного удара могу изуродовать, и твою сестру ударю, если сама с ней не справишься - всплыло в памяти.
  Хочешь не хочешь, а придется справляться, обреченно подумала Забава. Подхватила на руки первого попавшегося щенка - просто чтобы было за кого держаться, все уверенней себя чувствуешь.
  И зашагала к ограде.
  Кутенок заскулил, заскребся лапами, пытаясь залезть на плечо. Бабка Маленя, сидевшая на травке поодаль, охнула и начала подниматься.
  Клубок черных псов, грызшихся в дальнем углу, распался. Кудлатый кобель, подлетев к Забаве, гавкнул - но не злобно, скорее для порядка.
  - Красава... - начала было Забава.
  Сестра перебила:
  - Не думай, змея подколодная, что долго там пробудешь! Один раз тебя уже выкинули из тех покоев! И снова выкинут!
  - Да что ты такое говоришь-то... - заохала подоспевшая бабка Маленя.
  - Пусть её, бабушка, - оборвала Забава.
  И почувствовала мрачную решимость. Глянула на Красаву уже по-другому - примеряясь.
  Черный пес крутился у ног - то ли ждал костей, то ли хотел быть поближе к людям.
  - Осмелела, тварь? - ломким голосом спросила Красава, грудью наваливаясь на ограду. Глянула с ненавистью.
  От этого крика Забава и впрямь осмелела. Выпустила из рук щенка - бережно, чуть присев. Шагнула вперед, ухватила одну из темных кос Красавы. Дернула с силой - как ведро из проруби вытаскивала...
  Ограда, набранная из поперечных жердин, уложенных между опорными кольями, вбитыми попарно, затрещала. Красава, перевесившись через неё, завопила, замахала руками, пытаясь добраться до лица Забавы когтями.
  И тут кобель, то ли решивший, что с ним играют, то ли на самом деле взбудораженный криками, вцепился в Красавину руку. Мгновенье Забава смотрела на это все испуганно - а потом схватилась за шерсть на шее пса. Дернула назад, оттаскивая...
  Тот неохотно, но отпустил. Извернулся, куснул уже саму Забаву, но несерьезно, играючи. Даже кожи не порвал. Правда, рукав зубами распорол.
  Забава поспешно отпустила кудлатую шерсть. Кобель, коротко рыкнув, отпрыгнул в сторону. Припал к земле, уставился карими глазами, вывесил из разинутой пасти длинный язык. То ли решил, что с ним играют, то ли ещё что...
  Красава отскочила назад. Стиснула укушенную руку, задышала тяжело, с надрывом, коротко вскрикивая на каждом выдохе:
  - Ох, да что ж это... ах ты злыдня, тварь грязная... собаками? Меня?
  Из-под пальцев на траву часто капала кровь.
  - Ещё раз ко мне подойдешь, опять кобелей натравлю, - пригрозила Забава.
  От бессилия погрозила, по правде говоря. От того, что уже случилось, гадостно было.
  Все-таки сестра. Хорошо ли с родней счеты сводить - и где? На чужом дворе, в чужом полоне...
  А не потяни она за косу, рука у Красавы была бы цела. Выходит, тут она точно виновата.
  Забава уже со стыдом вздохнула, предложила:
  - Может, перевязать?
  - Не трогай меня! - взвизгнула Красава.
  И шарахнулась от ограды в сторону. Ей в руку тут же вцепилась бабка Маленя.
  - Дай перетяну... стой-ка тихо, голубка!
  - Ведьма! - с ненавистью выпалила Красава, пока бабка перетягивала ей рану платком, снятым с волос. - Опоила ярла, околдовала... вот почему он на уродину такую полез! То-то тебя эти черные псы слушаются! Ведьма! Тварь черная! Опоила! Увела...
  Забаве стало обидно - а потом она, пожав плечами, смирилась. Даже посоветовала со своей стороны ограды:
  - Раз так, не ходи там, где я хожу, Красава. Вдруг я ещё и порчу наводить могу? Будешь потом на всю жизнь от меня перекошенная...
  Сестра охнула. И, вырвав из рук Малени раненое запястье, побежала к рабском дому. Пышные бедра гнали по шелковому платью тяжкие блескучие волны.
  - Эк ты её, - пробормотала бабка Маленя, усаживаясь обратно на траву. - Ну, может, хоть отстанет.
  
  Может, дочь конунга и судила о многом по песням скальдов - к примеру, верила, что конунг сам выйдет рубиться на хольмганг, стоит только его позвать, подумал Харальд. Как простой воин...
  Но ей, по крайней мере, хватило ума не убивать Гудрема самой. А иначе его воины уложили бы в погребальную ладью конунга всех её сестер - как родичей убийцы и наложниц. И месть, и достойный посмертный дар.
  Ещё и хребты бы сломали, как последним рабыням. Чтобы на том свете место для дочерей Ольвдана нашлось только в Хеле, где ютятся рабы - а не рядом с гордыми женами и дочерями свободных людей...
  Харальд увернулся, уходя от удара. Подумал - все, что сказала Белая Лань, было сказано умно. Она хочет его защиты, но не хочет его ложа. Потому так откровенна. Потому и рассказала о втором мужике, с которым переспала за лодку.
  Только зря она надеется на его брезгливость. Может, кто другой, из законных детей гордых ярлов, получивших свой драккар от отцов - как его брат Свальд, к примеру - и сморщился бы, услышав признания Рагнхильд.
  Но его, родившегося не пойми от кого, а потом до четырнадцати лет жившего в коровнике деда как незаконнорожденный, никем не признанный ублюдок - его двумя мужиками не смутишь.
  Мало, что ли, у него было девственниц? Ещё одна не откроет ему ничего нового. А в жены берут и вдов, и дважды вдов. И трижды.
  Мечи, звякнули, встречаясь. И ещё.
  Правила, с насмешкой подумал Харальд, устанавливают те, кто может себе позволить их нарушать. Та, которой я поднесу на моем свадебном пиру мой свадебный эль, станет моей женой. Будь это хоть трижды чужая наложница. Да хоть одна из моих рабынь...
  Последняя мысль почему-то заставила его нахмуриться.
  Он ушел от чужого замаха и попытался представить себе Белую Лань. Обнаженную, на его ложе.
  Белое тело, белые волосы, голубые глаза. Дочь конунга. И в последней дыре Нартвегра она останется дочерью конунга...
  Но вместо того, чтобы представить себе её грудь, Харальд вдруг начал думать о другом.
  Все, что сказала Рагнхильд, может оказаться и ложью. Её могли подослать. Тот же Гудрем мог - пригрозив убить сестер, если Ольвдансдоттир не скажет того, что ей велено.
  Однако причина, по которой Рагнхильд явилась сюда, не так важна. Ради мести, или по воле Гудрема, желающего разобраться с ярлом, о котором ходят нехорошие слухи...
  Важно, что сделает он. Или отправится во Фрогсгард, или испугается и засядет в Хааленсваге.
  Но Рагнхильд сказала, что Гудрем болтает и о нем самом - и о его родителе, Ёрмунгарде. А Торвальд со Снугги рассказывали, что Гудрем принес конунга Ольвдана в жертву Мировому Змею.
  А не слишком ли много у меня в поместье гостей из Йорингарда, подумал вдруг Харальд.
  И остановился, вскидывая левую руку.
  Трое викингов, атаковавшие с трех сторон, замерли. Четвертый, стоявший в нескольких шагах, на случай, если кто-нибудь выйдет из драки, зашибленный сильней, чем следует, подошел поближе.
  - Где сейчас Торвальд со Снугги? - негромко спросил Харальд.
  Воины переглянулись.
  - Снугги вроде бы у ворот, на страже, - протянул один.
  - А Торвальд в мужском доме, отсыпается. Кейлев велел ему выйти на стражу этим вечером, - дополнил второй.
  - Олав, в мужской дом, - вполголоса распорядился Харальд. - Если Торвальд там, выйдешь и встанешь у дверей. Молча. Ему ничего не говори.
  Викинг кивнул и умчался.
  - Ты, Кетиль. Прогуляйся к воротам. Если Снугги там, постой рядом и позубоскаль с парнями. Помни, Снугги должен быть там, пока я за ним не приду. Но шума я не хочу. Конунгова дочка не должна знать, что тут происходит... ты понял? Если что, выруби его по-тихому.
  Кетиль согласно блеснул глазами и быстро зашагал к воротам.
  Харальд постоял, глядя на Олава, подходившего к мужскому дому. Викинг исчез за дверями - и почти тут же вышел. Замер, повернувшись лицом к ярлу...
  Он, уже ничего не приказывая, двинулся к мужскому дому. Двое викингов пошли следом.
  
  К покоям, что ей отвели, Рагнхильд шагала не спеша, оглядываясь по сторонам.
  Выглядел Хааленсваге диковато. Крыши домов поднимались слишком высоко - обычно их делали ниже, чтобы дерновый слой не съезжал под собственным весом, напитавшись водой после зимы.
  И рабыни здесь были распущенные. Одна из женщин, не стесняясь знатной гостьи, на ходу улыбнулась воину, идущему по дорожке.
  Но обо всем этом Рагнхильд забыла, едва увидела девку, выскочившую из-за далекого неприглядного строения - то ли коровника, то ли овчарни.
  Появившаяся зашагала к дому по правую сторону, всхлипывая и держа перед собой руку, перетянутую окровавленной тряпкой.
  Платье на ней было шелковое. И оба плеча украшали броши, сиявшие ярким желтым блеском.
  Одна из рабынь при виде разряженной девицы фыркнула.
  - Кто это? - негромко спросила Рагнхильд.
  - Баба ярла, - ломая слова, ответила девица, привезенная, судя по выговору и лицу, из Ирландии. - Их двое тут. Брат ярлов привез, Свальд Огерсон.
  Рагнхильд задумчиво прикусила губу. В Мейдехольме ей рассказывали только об одной наложнице Харальда. И увидев, как ему улыбнулась девица в грубом платье - а ярл ей в ответ махнул рукой - она решила, что это та самая. Та, с которой, по словам соседей ярла, берсерк спит, закрывая при этом глаза на все её выходки.
  Что и не удивительно, учитывая, как распущены его рабыни.
  Вот только девиц у ярла, как теперь выяснилось, две...
  - Это она пыталась сбежать? - нежным голосом спросила Рагнхильд.
  - Нет, - отозвалась все та же рабыня, довольно улыбаясь.
  Кейлев, отдавая приказание, обмолвился, что она будет прислуживать дочери конунга. Так что разницу между собой и этой женщиной рабыня понимала.
  Но белокожая красавица разговаривала с ней, как с равной. Не чинилась, не задирала нос, спрашивала кротким, тихим голосом...
  - Та, что сбежала, одевается как я, - словоохотливо сказала рабыня. - А эта, нарядная, её терпеть не может. Вон, кровь на руке. Наверно, случилось что-то. Может, подрались? Господин эту в рабский дом отправил - а девку в рабском платье снова у себя поселил. Сюда, госпожа...
  По крайней мере, хорошо, что Харальд для своих постельных утех держит девок, подумала Рагнхильд.
  Правда, это не значит, что он не захочет испробовать и её.
  Ольвдансдоттир содрогнулась, переступая порог двери, ведущей на хозяйскую половину главного дома. Потом глубоко вздохнула, стараясь успокоиться.
  Что поделать, если единственным безумцем, способным поднять меч против Гудрема, был ярл Харальд.
  И единственным, способным победить, тоже. Во всяком случае, в голосе Гудрема, когда он говорил, что заставит берсерка служить ему, чувствовалась неуверенность. Хоть он и говорил, что знает, как его подчинить...
  Главное, чтобы ярл Харальд женился на ней, прежде чем отправится во Фрогсгард.
  А одну ночь, если уж не удастся от неё отвертеться, она переживет.
  
  В мужском доме часть нар была занята - воины отсыпались после ночной стражи. Олав, зашедший первым, прошел вперед. Указал ярлу на место под левой стеной и сам тут же наклонился над спящим, нацеливаясь кулаком.
  - Нет, - бросил Харальд.
  Олав отступил. Харальд дошагал до нар, сам тряхнул Торвальда за плечо.
  Викинг проснулся быстро. Сел, моргая и удивленно глядя на ярла, за плечами которого стояли ещё трое...
  - Что-то случилось, ярл?
  - Пошли к дверям, - коротко велел Харальд.
  И, развернувшись, первым дошагал до выхода. Остановился перед порогом, оглянулся на Торвальда, шедшего следом под присмотром трех его людей...
  Спасшийся воин Ольвдана встал в двух шагах от него. Посмотрел настороженно. Харальд ухватил его за плечо, притянул к себе. Прищурился, вглядываясь в лицо Торвальда.
  Здесь, у дверей, света было достаточно, чтобы разглядеть все - и легкую испарину, вдруг выступившую на лбу, и неуверенно вильнувший взгляд...
  - От кого ты узнал, что Гудрем принес Ольвдана в жертву Ёрмунгарду? - тихо, невыразительно спросил Харальд.
  И, стиснув плечо викинга, свободной рукой поймал его правую кисть. Вздернул повыше, нащупывая пальцами выемки сустава на запястье.
  Сказал ровно, ещё тише прежнего:
   - Я сейчас спрошу, а ты подумаешь - и только потом ответишь. Иначе останешься без правой руки.
  Торвальд, лицо которого уже заливала смертельная белизна, судорожно кивнул.
  - Так от кого узнал? - напомнил ему Харальд.
  - От Арнстейна из Дротсфьорда...
  Харальд слегка придавил, ощутив, как заиграли под пальцами, чуть расходясь, кости. Торвальд часто задышал, выкрикнул:
  - Это правда, ярл!
  Сзади на нарах завозились, вскидываясь и приподнимаясь, спавшие викинги. Наверно, следовало отволочь его куда подальше и уже там допросить, подумал Харальд. Впрочем, это всегда успеется.
  - Тогда расскажи мне, что поведал тебе твой друг Арнстейн, - с угрозой сказал он.
  Надо было раньше спросить об этом, мелькнула у него мысль. Впрочем, и сейчас ещё не поздно.
  Торвальд скривился.
  - Арнстейн не мой друг, а Снугги... но у Арнстейна дальний родич ходит на драккаре ярла Хрорика. Того, что встал под руку Гудрема.
  Как все-таки мал Нартвегр, с насмешкой подумал Харальд. В любых двух хирдах, ходящих под разными ярлами, обязательно найдутся два человека, приходящихся друг другу старыми друзьями, кумовьями или родичами.
  - Тот сказал, что о Гудреме люди из его хирдов говорят кое-что, но всегда с оглядкой... вроде бы он прошлой весной со своим драккаром попал в шторм. Другие драккары отнесло в сторону, прибило к берегу... а его корабль затонул. Вместе с командой. Вот только Гудрем через десять дней вернулся в Вёлинхелл. Пешочком, по берегу. Там уж арваль - торжественные поминки - по нему справили. И половину наложниц в море покидали, со связанными руками, чтобы вплавь нашли своего хозяина...
  - Дальше, - выдохнул Харальд. - Что они говорили насчет жертв Ёрмунгарду?
  - Родич Арнстейна сказал, что он о таком и не слышал, пока Гудрем не привязал конунга Ольвдана к своим драккарам, - тяжело дыша, сообщил Торвальд.
  Рука Харальда все ещё держала его запястье - легко, двумя пальцами. Но он помнил, как пощелкивали кости, пустив по телу волну дикой боли, когда ярл надавил чуть сильнее...
  - Мне кажется, ты чего-то не договариваешь, Торвальд, - сказал Харальд. - За то, что ты не рассказал этого раньше, вины на тебе нет - я сам должен был спросить. К тому же ты тогда ещё не был в моем хирде. Но сейчас ты в нем, и я спрашиваю - что ещё говорил родич Арнстейна? Что ещё связывает Гудрема с Ёрмунгардом?
  - Клянусь честным именем отца, ярл, я больше ничего не знаю, - просипел Торвальд. - Одно могу сказать - тот воин упоминал, что конунг Гудрем иногда уходит в море на лодке один. Без охраны, чего конунги обычно не делают. И говорят, кто-то из свободных людей, живших рядом с Вёлинхеллом, этим летом обвинил Гудрема в краже дочери. Но девица в Вёлинхелле так и не появилась, а человек потом погиб... вот и все, что рассказывал родич Арнстейна о Гудреме! Клянусь, ярл! Больше он ничего не говорил!
  - Хорошо, - неторопливо сказал Харальд. - Предположим, я этому поверю. Теперь скажи, когда ты в последний раз видел Рагнхильд Белую Лань. Только не ври, что в Йорингарде, да семь дней назад, перед самым нападением Гудрема...
  - Мы столкнулись с ней в Мейдехольме, - пробормотал Торвальд, заворожено глядя на Харальда. - Случайно. Она там пряталась у дальних родичей Ольвдана. Два... нет, уже три дня назад. Ольвдансдоттир сказала, что тоже хочет отправиться к тебе, ярл, и просила о помощи. Мы не могли ей отказать... мы же клялись её отцу в верности!
  - И о чем же, - ровно спросил Харальд. - Вас попросила Белая Лань?
  - Она сказала, что должна знать, примешь ли ты нас. Осмелишься ли. А если выгонишь, просила прийти и сказать ей. Потому что это значило бы...
  Торвальд сглотнул.
  Харальд шевельнул бровями, снова немного надавил пальцами. Торвальд всхрапнул, простонал:
  - Это значило бы, что ты не пойдешь против Гудрема! Все, больше ничего не было! Клянусь тебе, ярл!
  Харальд вгляделся в белое лицо, помеченное каплями пота. Вроде не врет...
  Впрочем, дальше видно будет, мелькнуло у него в уме. Надо будет послушать и Снугги.
  И ещё раз поговорить с самой Рагнхильд.
  Он резко отпустил Торвальда, приказал:
  - Заткните ему рот и отведите к причалу. Олав, отвечаешь за него лично. Потом я с ним потолкую ещё раз.
  Олав кивнул, заламывая Торвальду руки за спину.
  
  Со Снугги Харальд разговаривал, вытащив его за ворота - чтобы не мозолить глаза всему поместью. Тот подтвердил слова Торвальда.
  Интересная штука выходит, размышлял Харальд, наблюдая, как двое воинов тащат Снугги вдоль стены, уводя к причалу по кругу - подальше от главного дома, где сейчас сидела Рагнхильд.
  Якобы утонувший Гудрем, пропавшая девица, его походы в море...
  А затем и прилюдная жертва Ёрмунгарду.
  Уж не стал ли Гудрем драугаром, ожившим мертвецом? До сих пор Харальд о драугарах слышал только в сказаниях скальдов - но очень многие и о Ёрмунгарде знали из тех же сказаний.
  Между тем сам он Ёрмунгарда не просто видел - во вторую встречу родитель наконец открыл рот и признал его своим сыном. Так что...
  Жаль только, что все эти сведения не дают сейчас ответа на главный вопрос - идти ему или не идти во Фрогсгард?
  Придется ещё раз потолковать с Рагнхильд, подумал Харальд, шагая к главному дому.
  И тут со стороны псарни появилась Добава. Он, скользнув по ней взглядом, подумал - вроде бы цела, но рукав почему-то разорван. Кресив? Все-таки придется и этим заняться самому.
  
  Рагнхильд в покоях не оказалось. Как и рабынь, что ей дали в услужение.
  Харальд, заглянув в опочивальню, зашагал к выходу. Если конунгова дочка ничего не замыслила прямо сейчас - тогда он найдет её в бане. Как и положено дочери знатного человека, после прибытия она отправилась смыть с кожи соль морской дороги.
  А на глаза ему не попалась, потому что ушла, пока он беседовал за воротами со Снугги.
  Харальд размашисто дошагал до бани, выстроенной в отдалении за рабским домом. Пнул дверь в предбанник. Там никого не оказалось - но на деревянных штырях висели бабьи тряпки. Он распахнул дверь в парную, встал на пороге.
  В круге наваленных камней жаром исходили угли - под сизым налетом посверкивали кровавые огни. Под потолком клубился пар.
  Две рабыни, присев на полу, растирали тряпицами ноги Белой Лани.
  Белые. Стройные. С ямочками под влажными коленями, на которых таяли отблески от догоравших углей - красноватыми, горячими метками дрожали.
  И все то, чего Харальд так и не сумел себе представить, бросилось ему сейчас в глаза - налитая высокая грудь, округлая, белоснежная, с темно-розовыми сосками. Тонкая талия, белая поросль между бедер, отливавших снегом. Сейчас слегка расставленных...
  Рабыни, тоже заголившиеся, чтобы не промочить одежду, завозились на полу, оборачиваясь к ярлу. Рагнхильд, сидевшая с закрытыми глазами, вскинула ресницы. Посмотрела с испугом, сглотнула.
  Но не шевельнулась. Даже не попыталась прикрыться. Гордая дочь конунга...
  - Вон, - бросил Харальд.
  Рабыни, пригибаясь, проскочили мимо него в предбанник. Он, не закрывая двери, прошагал к Рагнхильд. Белые пряди намокших от пота волос прилипли к высоким скулам, длинной шее...
  Ниже пояса у Харальда вдруг потяжелело. Дыхание участилось. И неожиданно для себя он осознал со злостью, что на эту женщину его рука может и не подняться.
   Зато уже поднимается кое-что совсем другое.
  Колени её белели всего в шаге. Один шаг, подумал Харальд. Сделать его, развести ей ноги и...
  Он оскалился, яростно тряхнул головой. Сказал, слегка наклоняясь к ней:
  - Думаю, ты не захочешь, дочь конунга, чтобы я обошелся с тобой так, как обошелся с воинами твоего отца. С Торвальдом и Снугги. Прежде чем прийти к тебе, я беседовал с ними - и боюсь, перестарался. Теперь у меня на пару воинов меньше.
  Рагнхильд снова сглотнула, посмотрела расширившимися глазами. Но ответила без дрожи в голосе:
  - А в чем провинились перед тобой Торвальд и Снугги?
  - Теперь уже ни в чем, - выдохнул Харальд. - Я скажу тебе несколько слов, Ольвдансдоттир. А потом послушаю, что ты скажешь. Если услышу неправду - или не всю правду - посмотрю, какого цвета у тебя мясо. И насколько светлые кости. Такие же чисто-белые, как твоя кожа? Или уже успели пожелтеть, как у старой коровы?
  Она сжалась, наконец-то прикрывшись руками. Посмотрела умоляюще.
  - Мейдехольм, - негромко бросил Харальд. - И твоя родня в Мейдехольме. Ты слишком долго добиралась до Хааленсваге, дочь Ольвдана. И успела по пути побеседовать с Торвальдом и Снугги. Я жду. Говори только правду.
  - В этом нет ничего, что угрожало бы тебе, ярл Харальд! Я просто хотела знать, примешь ли ты беглецов из Йорингарда... клянусь!
  Харальд шевельнул бровями и шагнул вперед. Коленка Рагнхильд уперлась ему в голень - та, задохнувшись, тут же раздвинула бедра. Прогнулась, запрокидываясь всем телом, поднимая к нему лицо. В небесно-голубых глазах плескался ужас.
  Рука, прикрывавшая грудь, дрогнула и опустилась.
  Даже страх не мешает Белой Лани понимать, что любую угрозу лучше встречать раздвинутыми ногами, с насмешкой подумал вдруг Харальд.
  И с облегчением ощутил, как его собственное дыхание становится ровней. Нет, тяжесть ниже пояса не схлынула - но теперь это было просто неудобство.
  А не тягучий, волнами накатывающий зов.
  - Я просила Торвальда и Снугги заглянуть в Мейдехольм, если ты их выгонишь, - торопливо проговорила Рагнхильд. - Больше ничего, клянусь! Они не стали бы рисковать ради меня чем-то серьезным. Кто я теперь? Дочь конунга, погибшего позорной смертью, сама побывавшая под врагом...
  Может, и так, подумал Харальд. Но было ещё кое-что.
  Родня в Мейдехольме. Почему Рагнхильд сразу не рассказала о ней? Могла бы соврать, что именно они дали лодку. Но нет, она предпочла признаться, что легла под ещё одного мужика...
  Слишком много мужиков для дочери конунга - и слишком мало для берсерка, который когда-то сам себя объявил ярлом.
  Олвдансдоттир, видимо, сообразила, что слишком долго предлагать себя не следует. И снова прикрылась руками.
  - О чем же ты договорилась со своей родней в Мейдехольме, Рагнхильд Белая Лань? - с обманчивой мягкостью спросил вдруг Харальд.
  А в ответ поймал её загнанный взгляд. Значит, угадал, подумал удовлетворенно. Пригнулся ещё ниже, немного опустил веки, глядя на неё змеиным неподвижным взглядом.
  - Они... они обещали, что пошлют знакомого человека во Фрогсгард. Чтобы он выкупил мою мать, когда Гудрем выставит её на торги.
  - Это не вся правда, Рагнхильд, - ещё мягче сказал Харальд. - Боюсь, это вообще не правда.
  И наконец протянул к ней руку.
  Коснулся покатого, гладкого - шелком, белым лепестком трепетавшего под пальцами - плеча. Сжал, растягивая губы в намеке на улыбку, но не открывая их.
  Нажал он несильно, и округлых концов костей на этот раз не нащупывал. Тем не менее она должна была ощутить боль.
  Но Рагнхильд крик сдержала.
  Кровь конунгов, молча признал Харальд.
  - Я буду продолжать, - шипящим шепотом выдохнул он. - Пока не увижу, как твои кости торчат из твоего же плеча...
  - Я скажу! - выкрикнула Рагнхильд. - Но прошу... они не виноваты... они всего лишь обещали прислать гонца, если тебя во Фрогсгарде убьют. Я, как вдова, забрала бы драккар, твои богатства... и пообещала твоему хирду щедро заплатить! Мы уплыли бы на Гротвейские острова, к брату моего отца, ярлу Скули Желтоглазому! Прежде, чем явится Гудрем!
  - И опять не вся правда, - задумчиво заметил Харальд. - Рагнхильд, ты играешь со мной? Знаешь, чем кончаются игры с такими, как я? Моя мать могла бы тебе рассказать, останься она в живых. Её выдали замуж за берсерка.
  И тут Рагнхильд Белая Лань зарыдала.
  - Ярл Харальд, прошу, будь милостив! Они всего лишь хотели уплыть вместе со мной, если бы ты погиб. Они тоже боялись Гудрема...
  - А выживи я, помогли бы избавиться от уже ненужного берсерка, - рассеянно протянул Харальд.
  Ответ Рагнхильд на последние слова его не интересовал. Даже не будь у неё таких мыслей сейчас - они непременно появились бы потом.
  У Белой Лани следовало спросить о другом. И сейчас она была как раз в нужной степени запуганности, чтобы ничего не скрывать. И ничего не стыдиться.
  - Я спрошу ещё кое-что, Рагнхильд. Но помни - отвечать только правду.
  Жар из парной уже выдуло - от раскрытой двери к дымовому отверстию тянуло сквозняком. Харальд отступил в сторону, чтобы свет из малой дыры в потолке упал на лицо Рагнхильд. Приказал:
  - Смотри на меня и говори все, как есть. Когда Гудрем заваливал тебя на спину и брал, ты видела его руки? Какого цвета была на них кожа? Ногти?
  В разного рода преданиях и легендах говорилось, что у драугаров кожа и ногти меняют цвет, размышлял он. Или белеют, или чернеют. Конечно, сказания могли и врать...
  - В первый раз у него на руках была кровь моих братьев, - с ненавистью выдохнула вдруг Рагнхильд. - Кожа у него была красной от крови, и ногти... даже на пиру он сидел с окровавленными руками!
  Она оскалилась - почти как сам Харальд перед этим. Даже перестала всхлипывать. И почему-то задрожала.
  Может, даже от проснувшейся ярости, подумал Харальд. Все-таки в ней текла кровь конунгов.
  - Хорошо, - проворчал он. - Было ли его тело слишком тяжелым? Холодным? Вода с него текла?
  Рагнхильд мгновенье смотрела на него непонимающе.
  Значит, нет, подумал Харальд. Всех тех врак, которые скальды приписывают драугарам, за Гудремом не водилось.
  Вот только это ничего не значит. Про его отца тоже всякое болтали - а на деле он был немного другим.
  - Мне нужно знать все, что связывает Гудрема и Ёрмунгарда, - проворчал Харальд. - Ну?
  Белая Лань несколько мгновений смотрела на него, сузив глаза. Потом крикнула с надрывом:
  - Мой отец! Мой отец, которого он принес в жертву твоему отцу! Это их связывает! Разодранное тело конунга Ольвдана, водившего в битву одиннадцать драккаров! И знай я хоть что-то о связи Гудрема и Ёрмунгарда, я кричала бы это всему миру... чтобы все знали! Может, хоть тогда кто-нибудь убил бы Секиру!
  - А его слова на пиру? - напомнил Харальд.
  - Все, что я слышала, я тебе уже сказала! - выпалила Рагнхильд. - Одно я знаю точно -Гудрем тебя боится! И там, на пиру, когда он говорил о тебе, в голосе его был страх!
  Если так, то Гудрем точно не выйдет на хольмганг, молча подумал Харальд.
  Бабы. Наслушаются сказок скальдов и думают, что в жизни все происходит так же, как в них...
  Он встал и вышел.
  
  Викинг, посланный им в Мейдехольм, вернулся только после обеда. Среди новостей, принесенных им, было известие и о Рагнхильд. Ту видели в поселении.
  И двое богатых викингов собрались отправиться во Фрогсгард, чтобы выкупить тех жен погибшего Ольвдана, родственники которых могли заплатить за них достойный выкуп.
  А ещё викинг сказал, что люди в округе беспокоятся. Но есть и такие, кто говорит, что под властью Гудрема всем будет житься спокойнее.
  Человек, посланный во Фрогсгард, так и не вернулся. То ли сам задержался, то ли его задержали...
  И второй допрос Торвальда и Снугги не дал ничего нового. Слишком калечить воинов Харальд не хотел - все-таки в том, что они хотели помочь дочери своего конунга, которому когда-то принесли клятву, не было ничего плохого.
  Покончив с допросами, он до самого вечера мотался от устья фьорда к воротам поместья. Высматривал. Прислушивался к себе самому...
  Но так и не решил, что делать.
  Рагнхильд не высовывала носа из отведенных ей покоев. Торвальда и Снугги Харальд пока оставил связанными, приказав запереть в одной из кладовых...
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"