Эйта : другие произведения.

Проклятие императорского дома

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    И было Лэйли видение, что принцесса на самом деле принц, и чем все это кончится. Но в тринадцать лет как-то больше думаешь о вечернем бале, а не о долгосрочной перспективе. А принц такой славный парень. Вроде как... подружились? Надо бы помочь, да? Хорошему-то человеку...
  1. Лэйли
  
  Ее первое видение пришло к ней в тринадцать, на празднестве в честь пятого дня рождения принцессы Амелаиллы.
  Никакого экстаза или вдохновения, которые ей обещали книги, она не почувствовала. А вот описание матушки оказалось удивительно точным: как рукоятью меча по голове.
  В тот момент она стояла в саду и мирно любовалась замечательным кустом с великолепными розами. Матушка в те годы увлекалась садоводством и частенько просила Лэйли помочь, так что она знала толк в розах, и восхищалась кустом с позиции эксперта. Очень приятно - восхищаться чем-то с позиции эксперта. Можно отмечать неудачно обрезанную ветку и думать, что садовники у Императора молодцы, но дома лучше.
  Особенно прекрасно найти тихий уголок парка и восхищаться розами в тишине.
  На празднество пригласили чуть ли не всех аристократок добрачного возраста в Империи, поэтому тишина, конечно, была весьма относительна. И сюда доносился звонкий смех и отголоски разговоров. Лэйли ни в коем случае не была тихоней или изгоем, она просто немного устала с утра "устанавливать важные дипломатические связи", как говорила Енглая, и решила "пополнить энергию", как часто приговаривала матушка.
  Поэтому она стояла, смотрела на розы, немножко нюхала розы, насколько позволяла новенькая шляпка-шуте с слишком уж широкими полями, и совершенно никого не трогала. А потом в одном из входов в цветочный лабиринт стремительно промелькнула костлявая фигура принцессы Сеннилении.
  Лэйли даже понять не успела, что это она. Отметила мелькание голубого принцессиного платья, повернулась вежливо поприветствовать... И "рукоятью по голове", бух!
  ...толпа людей, людей простых, людей непростых, людей грязных, людей чистых, людей вонючих и людей благоухающих; пот на духи, духи на пот, и кровью поверх, много крови, сладковатый запашок стелется и накрывает толпу, и ее тошнит, но нельзя, нельзя, нельзя останавливаться, затопчут.
  Она пробивается ближе, ближе, ближе к эшафоту, там что-то важное, там казнь, там было много казней, но важно успеть на ту самую, она отпихивает локтем жирную тетку, та кривится, открывает рот, набирает воздуху для крика, но видит платье, видит лицо, видит перстни, и проглатывает оскорбление, а она пробирается дальше сквозь толпу, протискивается меж тел полных и худых, детских и взрослых, больших и маленьких, уродливых и красивых, топчет ноги, ножки и ножищи, и наконец вырывается вперед, когда палач уже занес топор.
  "Я его беру, я беру, я беру его!"...
  И снова розы.
  И солнце.
  И тепло.
  И день рождения принцессы.
  Новая шляпка давит на уши, лента врезается в подбородок, платье для прогулок сильно жмет в талии, - с утра Инит слишком затянула корсет, Лэйли сама попросила ее сделать как у взрослой, и жалела об этом все утро, - новые туфли натерли мизинцы. Ее тело снова ее, привычное и знакомое, послушное.
  Пахнет розами и немножко травой. Вкусно пахнет.
  Лэйли пошевелила пальцами правой руки. Почесала нос, вслушиваясь, как шелестит буф из-за движения плеча. Шорох ткани - как доказательство реальности.
  Ей будто шепнули: "отомри, ты снова здесь".
  Лэйли было тринадцать. Матушка предупреждала, что такое может случиться, но она все равно не сразу поняла, что случилось.
  "Очень важно следовать своим инстинктам в такие моменты", - говорила матушка. Это Лэйли вспомнила уже на бегу.
  Она рванула в лабиринт, не позволяя себе задумываться, поворачивала на развилках, и наконец догнала принцессу Сеннилению.
  Та как раз пыталась вытащить из куста арбалет. Хороший, кстати, арбалет. Отец с таким гарпий отстреливать ходил, когда те наглели и начинали нападать на деревни.
  - Не стоит. - сказала Лэйли.
  Она поняла, что понятия не имеет, чего именно не стоит. Если подумать логически, как раз стоило. Стоило убрать эту смертельную штуку подальше, пока ее еще кто-нибудь не увидел.
  Немедленно, сейчас же! Это она знала точно, но на это, похоже, ушли остатки предвиденья, потому что она понятия не имела, почему.
  Сердце билось, как бешеное, в ушах стучала кровь. Видение отняло много сил, и стремительный бег в тяжелом платье по полуденной жаре их отнюдь не прибавил.
  Принцесса судорожно попыталась сунуть арбалет обратно в кусты, где тот, видимо, был припрятан до того.
  - Что... "Не стоит"?
  Лэйли подошла и решительно отобрала у принцессы арбалет. Та не сопротивлялась. Руки у нее дрожали. Большие бледные руки.
  Принцессу Сеннилению ровесницы за глаза звали "Гадким утенком" за ее слишком длинные руки и ноги, слишком широкие плечи и огромные стопы и кисти, созданные попирать землю и держать меч, а не порхать в танце и вышивать шелком. То, что делало ее брата-близнеца, кронпринца Шанналана, магнитом для девушек его возраста, прочило принцессе участь старой девы.
  - С-секунду, - выдохнула Лэйли пересохшим горлом, быстро огляделась, проверила предохранитель и села прямо на дорожку, спрятав арбалет под широкими складками юбки, другой рукой судорожно нашаривая крепление на бедре. Оно для кинжала, но, наверное, если зацепить...
  - Что вы делаете? - спросила принцесса.
  - Я просто бежала мимо и вдруг подвернула ногу. - сказала Лэйли решительно, - а еще это мое. Я Лэйлиина Кайссион, дочь Хранителя Северного Прорыва и Хозяина Северного Леса, все знают, что мы больные параноики. Но верные. Поправьте, кстати. - она щелкнула себя по горлу, - это... как ее...
  - Коллар?
  - Коллар, да. Перекрутился.
  - Да, пожалуй.
  - Кадык видно, - не удержалась Лэйли.
  Енглая называла эту ее черту "совершенно невыносимой", и "иногда смертельной". Но Лэйли решила, что хуже уже не будет. Она уже застукала принцессу с арбалетом и неясными намерениями.
  - Это щитовидная железа, - сказал принцесса, поспешно возвращая украшению надлежащий вид, - и это просто неприлично.
  - Как скажете. Через пару лет вы онемеете, я полагаю?
  - Это очень нехорошая женская болезнь, над ней грешно смеяться, - буркнул принцесса, - от нее иногда замолкают навсегда... Что вы здесь делаете, и откуда... Какое интересное крепление. Подождите, он так не удержится.
  Он поспешно дернул ленточку, которой были перевязаны ее... его волосы.
  - Вот, подвяжите еще к ноге... Или вам помочь?
  Лэйли выдернула ленту у него из рук, чувствуя, как краснеет с ног до головы. От волнения пальцы слушались плохо, и она боялась, что не успеет, нет-нет поглядывая на принцессу, вставшего караулить дорожку.
  Закончив, она поспешно одернула юбку, надеясь, что после столь долгой демонстрации ноги в чулке принцессе она еще может считаться приличной девушкой, которую впоследствии можно брать замуж, и что не помяла фижмы, и не запачкала платье травой. Надо было надеть салатовое платье, а не лимонное. Да, лимонное красивее, но на нем легче заметить свидетельства ее... "Падения".
  Она одернула себя на полумысли. Глупости какие, никто не узнает... А если и узнает, разве не падения приводят к травмам? Пятна лишь добавят убедительности.
  Но все равно как-то неловко.
  Принцесса протянул руку, на которую Лэйли уставилась с недоумением.
  - Вы же подвернули ногу, - мягко напомнил он.
  Лэйли встала сама.
  - Уже прошло. - сказала она смущенно.
  - Со стороны вы все равно будто прихрамываете. Позвольте помочь.
  - Чтобы я вышла из этого сада с принцессой под ручку, а потом все набивались ко мне в подруги, потому что хотят набиться в подруги вам? - она тут же сама устыдилась неожиданно вылетевшей грубости, и надеялась только, что он поймет, что она злится на ситуацию и на дурацкое видение, а не на него самого.
  К счастью, он не обиделся.
  - Вы довольно прямолинейны. Но не может же принцесса просто бросить подданную посреди лабиринта? У нашей Империи лишь одно Сердце Севера, не так ли? Она не могла отказать в помощи сокровищу по крови и по сути... К тому же ей очень интересно, зачем вы за ней проследили.
  - Проследили? Мне было видение.
  - Видение? - Принцесса задумался, - Точно! Среди титулов вашей матушки есть и "Пророчица Зеленой Лощины". Я права?
  - Ну, теперь и среди моих появится, - вздохнула Лэйли. - Вам... не стоит делать того, что вы хотели сделать. Пока не решите жениться, я полагаю.
  - Жениться? - Принцесса усмехнулся, - Разве может принцесса Сенниления жениться?
  - Довольно экстремальным способом, я бы сказала. - Лэйли качнула головой, - Вы же знаете, я не могу рассказать вам прямо. Но, что бы вы ни собирались делать... Пожалуйста, будьте осторожнее.
  - Я просто гуляла по лабиринту, и встретила подругу, которая повредила ногу, - мягко улыбнулся принцесса, - если же вы об... игрушках, то никто не планировал размахивать ими среди бела дня... - он поморщился, - Не поверите, но я точно так же наткнулась на него в кустах, как вы наткнулись на меня... Впрочем, в это трудно поверить, возможно, на то и был расчет... Так что сейчас я помогу вам добраться до выхода... Здравствуйте, лорд Энтель. Какими судьбами?
  Придворный маг возник из воздуха. Никогда еще Лэйли не видела, чтобы порталы создавались так быстро, а ведь ее отца консультировали лучшие маги Севера.
  Хотя они и не специализировались на порталах. Специализация - это важно.
  - Вас потеряли, принцесса, - маг почтительно поклонился.
  Он выглядел слишком молодо для мага. Лэйли привыкла, что это мужчины средних лет, почти старики, а этому на вид было лет двадцать. Поговаривали, что лорд Энтель гений, явившийся из ниоткуда, и принятый ко двору за исключительный талант.
  И исключительную красоту: изящные, но мужественные черты лица, длинные волосы цвета воронова крыла отливают на солнце синим, яркие глаза нечеловечески-зеленого цвета смотрят внимательно и мудро. Лэйли поняла, почему сверстницы, да и не только они, все девушки, которым посчастливилось его раньше видеть, так по нему вздыхают.
  Она невольно скосила глаза на принцессу. Вряд ли рассыпавшиеся по плечам золотистые локоны - его собственные, наверняка парик, под которым, как и у кронпринца - короткая армейская стрижка цвета пепла. Кроме того, у него были чересчур грубые черты лица, жесткий подбородок, слишком широкие скулы, глаза скучного серого цвета, короткие ресницы и от природы белесые, но ярко подведенные брови. В свои пятнадцать он мало походил на девушку, и странно было, почему же никто этого не замечает.
  И она раньше не замечала.
  Может, магия?
  Ну конечно, магия! Лэйли чуть не хлопнула себя по лбу.
  Надо было раньше додуматься.
  С первым видением приходит и устойчивость ко всякого рода иллюзиям.
  - Пророчице Зеленой Лощины явилось первое видение. Я не могла ее оставить, пришлось задержаться.
  Принцесса не извинялся. Скучающе смотрел на мага, и всячески давал понять, что отлично помнит, кто здесь... дочь Императора. Совсем иначе он вел себя на публике.
  И не узнать ту неуклюжую, застенчивую девушку, неловкую тень своего брата.
  Наверное, маг знает? Впрочем, у Лэйли нет причин гадать. Она выполнила то, что должна была, как пророчица, и нет причин, по которым ей стоило бы ввязываться в отношения ближнего императорского круга.
  Она нанесла младшей принцессе визит вежливости.
  Она отбудет на Север телепортом после праздника и забудет этот странный день. Так и будет. Так и должно быть.
  - Вот как? - маг изучающе посмотрел на Лэйли, и та склонилась в глубоком реверансе, молясь, чтобы нижние юбки не зацепились за проклятый арбалет, а почти распустившийся во время бега узел удержал шляпку на месте.
  - Именно так. Празднование такое яркое и захватывающее, что вдохновило меня, и ко мне пришло Видение. Я так рада! Я обязательно поблагодарю принцессу Амелаиллу лично за ту честь, что она оказала мне своим приглашением. Такой великолепный праздник! И розы чудесны, - прощебетала она.
  - Что же, приятно слышать. Сейчас запланирован небольшой перерыв, а после, вечером, будет прием, где вы сможете подарить принцессе подарок и, конечно же, поблагодарить ее лично. Простите, но вы, кажется, немного хромаете?
  - Да, я оступилась во время видения, к счастью, Ее Высочество принцесса Сенниления не оставила меня одну, - Лэйли склонила голову.
  - Тогда я отправлю вас к вашим родителям. - маг хлопнул в ладоши, призывая вихорек-служку, который завертелся, закрутился, а потом мягко подхватил Лэйли. Она будто сидела на мягчайшем диване, - не пугайтесь, всего лишь небольшой портал...
  ...Вихорек мягко усадил Лэйли на небольшой диванчик под бок к матушке, которая как раз по своему обыкновению уединилась в отведенных для отдыха покоях перед обедом.
  Та не особенно удивилась. Аккуратно поставила на столик чашку с травяным отваром, мягко улыбнулась.
  - Солнышко, разве ты не убежала с подругами смотреть королевский сад? Я думала, ты еще побудешь на пикнике. Почему королевский маг прислал тебя со своим духом? Ты свободен, уходи-уходи!
  Она взяла щедрую щепоть сахара из сахарницы и бросила в служку. Тот подхватил прозрачные крупинки, довольно шелестнул занавеской и унесся на волю через окно.
  - И там просто великолепные розы, матушка! Скажи нашему садовнику попросить саженцы, не пожалеешь! Кстати... мы сможем вывезти из дворца арбалет?
  - На нем чья-то кровь? - матушка резко посерьезнела.
  - Нет, но мне кажется, что его никому не следует видеть. - Лэйли пожала плечами, - мне было видение.
  - Как замечательно! И каково это было?
  - Как ты и говорила. Рукоятью по голове...
  - Ох... Я надеялась, хоть тебя ждет что-то мирное, - расстроилась матушка, - что же, не повезло. Давай свою игрушку, я как-нибудь отдам отцу, он в арсенале спрячет. Ты следовала интуиции?
  - Возможно, удержала кое-кого от глупостей, - гордо сказала Лэйли.
  Матушка обняла ее, уткнулась носом в макушку и задержала так долго-долго. Лэйли замерла. Прическу все равно менять к балу, ну и пусть. Она любила, когда мама ее обнимала, хотя сейчас почему-то стало еще и тревожно.
  Вспомнилась почему-то вся та кровь на площади.
  Хотя главной героиней видения мог быть кто угодно, совсем не обязательно она сама, и она была не совсем уверена, кого именно тогда казнили...
  Но...
  Лэйли вздрогнула, и прижалась к маме покрепче.
  - Ты такая оптимистка, Лэйли, - сказала та, отстранившись, - и в кого ты такая оптимистка... Удержать кое-кого от глупостей не так уж и просто. Ладно, ты, наверное, хочешь успеть пообедать и переодеться перед приемом?..
  
  
  2.
  
  - Ей еще рано ходить на такие мероприятия, - сказал отец, но вышло не слишком уверенно.
  Перед ласковым напором жены он всегда сдавался. Особенно, когда дело касалось Лэйли, все-таки мать решает, как воспитывать девочку.
  Матушка была женщиной эксцентричной, и решала часто не так, как решили бы другие матери Империи, но Лэйли не жаловалась.
  - А что такого?
  - Ей всего тринадцать. Ладно, ты уговорила меня на утренний пикник, но у нее еще не было дебюта, какой еще прием?
  - Что же люди подумают! - всплеснула руками матушка, - Ой, точно, там же будут вообще все девочки, о которых только могли вспомнить люди Императора. И только дочь Хранителя Севера не пойдет, сбежав с вечера пораньше, как бедная родственница, в очередной раз подтвердив, что ты и твои потомки аристократы не по крови, а из милости, так, что ли? И стыдимся показываться на столь пышных мероприятиях, или что?
  - Василь, я же говорю тебе, тут что-то не так.
  Всегда странно было видеть, как мощный, широкоплечий, всегда такой уверенный и сильный отец ежится от напоминаний о шатком статусе Хранителя. Матушка никогда его не попрекала, но всегда настаивала, что его надо носить с гордостью и везде, куда только пригласят.
  Будь на то папина воля, он бы просто тихонечко выполнял свой долг, устроив так, чтобы во дворце и не вспоминали про Северный Лес и тем более про Северный Прорыв, но матушка цепко следила, чтобы Император не забывал о положенных их семье преференциях и о том, что Прорыв держат люди, и эти люди требуют ресурсов и оплаты.
  Лэйли как-то слышала краем уха, что про матушку говорили, что она родилась без гордости. Впрочем, она никогда не видела, чтобы той это как-то мешало, скорее наоборот.
  Лэйли вот тоже не видела смысла отказываться от чего-то только из вежливости или стыдиться, что их титул стал наследуемым всего два поколения назад. Дед его кровью и болью заслужил. Достаточно на его шрамы посмотреть.
  - Что? Император закатил дочери грандиозную вечеринку, вот и все!
  - Не нервничай, - тихо сказал Кайсор Кайссион, осторожно, почти застенчиво, касаясь запястья жены, - ты опять переходишь на наречие Зеленой Лощины.
  Вообще-то леди Василь была довольно крупной женщиной, но на фоне своего мужа смотрелась тростиночкой. Во многом потому, что он прикасался к ней так мягко, будто боялся случайно сломать.
  Но сейчас это была разъяренная тростиночка.
  В таких спорах матушка будто молодела.
  - Боже... Боги. Я не понимаю, почему ты против.
  - Потому что Император до безумия обожает младшую принцессу. Потому что он никогда не "закатывал" такие "вечеринки" для Сеннелении даже когда она стала выходить в свет. Тут что-то не так. Возможно, он одер...
  Матушка прижала ладонь к его губам.
  - Тем более я должна сопроводить дочку на ее первый прием и посмотреть, здоров ли самый главный Хранитель Империи. - сказала она серьезно, - да, ты прав, это странно, как странно то, что по слухам принцесса в свои пять уже освоила основы магии, но не думаю, что что-то страшное может случиться на самом приеме. Если сердце твое успокоится, сходи с нами.
  - Ты же знаешь, что мне нужно возвращаться в замок, - сказал отец с досадой, - ладно, идите. Но мне это не нравится. И первое видение в такое время... не к добру.
  - Все будет в порядке, пап, - вмешалась Лэйли, - и я очень-очень-очень хочу пойти. И я взяла зачарованный кинжал, так что я ко всему готова, даже если вдруг, ну... - они с отцом никогда не говорили слово "Прорыв" вслух, чтобы не сглазить, поэтому она сжала кулак и тут же резко растопырила пальцы условным жестом, - И брошка со мной. Я буду настороже.
  Тот с сомнением качнул головой, пригладил пшеничную бороду.
  - Прости, милая, с трудом верится... Ладно, хватит так смотреть! Идите. Разрешаю. - он простер руку, - Идите-идите, пока я не передумал.
  Он наклонился, чтобы Лэйли могла поцеловать его в колючую щеку, распрямился, как старая складная линейка, неуклюже, у него в последнее время немного побаливала спина. Неловко провел ладонью по седому ежику волос и замер было в задумчивости, за что и поплатился: тут же был захвачен врасплох коварно защекочен собственной женой. Леди Василь терпеть не могла хмурых прощаний, и отлично знала, как прогнать со лба мужа тревожные складки.
  В карете Лэйли мысленно похвалила себя за то, что не рассказала родителям про принцессу. Тогда она подумала, что это не ее секрет. Сейчас понимала, что еще одного подозрительного факта об императорской семье отцу вполне хватило бы, чтобы отправить жену и дочь домой порталом немедленно.
  Иногда матушка шутливо называла мужа "параноиком императорского масштаба". Ему везде чудились создания Прорывов. Даже матушка когда-то...
  Впрочем, у Лэйли было что обдумать и без старых семейных историй.
  Она никогда раньше не была в столице, и поэтому совсем неаристократично прилипла носом к окну, рассматривая проплывающие улицы. Они были шире, чище, люди были одеты чуть-чуть неправильно, непривычно, предпочитали серому цвету зеленый, и обносили дома заборами розоватого камня вместо чугунных оград, к которым она привыкла дома.
  Хранителю Севера достались покои не в самом дворце, а в одном из поместий Императора за городом. Император и правда пригласил невероятно много людей, и далеко не все аристократы имели собственную резиденцию в столице.
  Наверное, размещение в Императорском Дворце считается самым статусным, решила Лэйли. Дочери таких семейств на пикнике держались своей собственной компанией и не спешили знакомиться с новенькими девочками, обсуждая что-то в своем тесном кругу. И расстояние, которое Лэйли пришлось бы преодолеть, чтобы с ними подружиться, казалось таким же длинным, как и дорога в карете до дворца.
  Под конец Лэйли даже немного заскучала, твердо решив, что, когда Лес подарит ей магию, она обязательно попробует освоить телепорты. Они избавляли от многих проблем.
  У их семьи был телепортист, но ему надо было переправить отца.
  Впрочем, скука в дороге не шла ни в какое сравнение со скукой на приеме. После часа протокольного подношения даров принцессе Лэйли искренне пожалела, что не послушалась и не уехала домой с отцом, оставив подарок и наилучшие пожелания. Если матушка давно уединилась в комнатах отдыха с другими дамами, то в девочках, видимо, решили воспитать стойкость и послушание.
  От скуки она рассматривала фрески на потолке, пузатых мраморных божков на колоннах и даже мозаику в виде солнца за троном. На солнце дремал трехглавый змей, хранитель покоя страны и королевского рода. Пока в стране мир и покой, змей спит, но, если что-то случится, вцепится во врага всеми тремя головами.
  Тело змея извивалось золотистыми кольцами, хвост будто бы выходил из стены и поддерживал трон, обвивая толстые кривые ножки в виде стволов деревьев.
  А на троне восседал Император.
  Император, статный блондин, стриженный по-армейски коротко, и одетый хоть и светски, но без излишеств, был еще довольно молод, ему еще не исполнилось и сорока. Престол он унаследовал в шестнадцать, после трагической гибели основной ветви Императорской семьи во время очередного Прорыва в столице. Рядом Императором как всегда находился его огромный двуручный меч в простых кожаных ножнах, небрежно прислоненный к спинке трона, напоминая о его статусе Хранителя Империи.
  Кто бы мог подумать, что в нынешнем Императоре было так мало императорской крови, что когда-то даже опасались, что Лес Ганаи его не примет.
  Но обошлось.
  Глаза у него, впрочем, как и положено линии Императорской крови, были янтарные. Из-за этого даже слухи ходили, что никакая он не седьмая вода на киселе покойному Императору, а самый что ни на есть бастард... но ходили очень тихо. Перебежками от придворной дамы к придворной даме. Император был нравом крут и зело вспыльчив.
  Как-то он страну завоевал в приступе ярости. Взял там принцессу в жены, и с тех пор вроде остепенился... И с тех пор завоевывал соседей исключительно по геополитическим соображениям.
  Но почти сразу после рождения Амелаиллы Императрица умерла от обострения хронической болезни, и с тех пор буйный нрав отца, видимо, сдерживал младенец, и справлялся с этим куда лучше матери. По крайней мере, ничего нового за эти пять лет Император не завоевал и даже не женился.
  Принцесса сидела не на специальном троне, а у Императора на коленях: можно понять, если помнить, что речь шла о пятилетней малышке, которой трудно было бы столько высидеть одной даже на мягчайшей подушечке. Но грубейшее нарушение протокола по сути.
  Как и весь этот прием, впрочем.
  Младших девочек сюда не пригласили, ограничившись ровесницами Лэйли, тринадцатилетками, которым дебютировать в следующем году, но отец был прав: такое им не по возрасту.
  Наверное, она просто слишком юна еще, чтобы полтора часа простоять без движения. Наверное, в этом дело.
  Лэйли было стыдно за свои затекшие ноги, и она старалась переминаться как можно незаметнее.
  От пестрых подарков болели глаза, и она снова обратила внимание на императорскую семью, для которой боги использовали приятную золотисто-серебристую гамму.
  Амелаилла, кстати, унаследовала янтарные глаза. И кронпринц унаследовал. В отличие от старшей принцессы. Близнецы в той или иной степени пошли в мать своей "серой" мастью, но взяли разное: если принцесса была сероглаза и златоволоса, то принц щеголял волосами цвета пепла. И, по-видимому, от матери же близнецы унаследовали некоторую нескладность.
  Амелаилла-то была очаровательна, как может быть очарователен пятилетний карапуз. Пухлые щечки, облачко золотистых волос... Ее будто лепили с божков на колоннах, настолько миленькая. Интересно, какой она вырастет? Вряд ли гадким утенком...
  Кстати, а вот старшей принцессы почему-то не было... Кронпринц покорно замер за троном отца, и, кажется, спал с открытыми глазами, иногда качая головой на особенно громкие приветствия, а вот настоящего Гадкого Утенка что-то не видно...
  Старшая принцесса в опале? Может, заболела? Выказывает обиду, ведь в ее честь "не закатывали таких вечеринок"? Лэйли не знала, какой вариант правильный, но широта трактовки позволяла быть уверенной, что завтра об этом точно будут шептаться. Жаль, что она не узнает продолжения, на Север такие мелочи доходят редко, тем более в их дальний замок на границе Леса...
  Лэйли похлопали по плечу.
  - Закуски? - предложил... слуга.
  Все-таки принцесса не носит парика, заключила Лэйли, глядя на выбившуюся из-под форменного берета золотистую прядь. Матушка на такое говорила, что генетика иногда интересные финты выкидывает.
  Надо же. А Лэйли была уверена, что это парик. Да и не только Лэйли. Все девчонки так говорили. Не может быть у Гадкого Утенка таких шикарных волос.
  - Да, пожалуй, - кивнула она, делая вид, что не узнала, и потянулась за кусочком сыра на шпажке.
  Может, у принцессы просто страсть к переодеванию? Лэйли не собиралась осуждать или портить ему игру.
  Принцесса дернул подносом, подставляя вовсе не ту шпажку, которую Лэйли хотела взять. Это ей не понравилось, и она потянулась за своей, а принцесса снова крутанул поднос. Стоящие рядом девочки тоже начали хищно принюхиваться, но, похоже, пока воспитание еще побеждало голод, и они удерживались от того, чтобы трескать сыр, пока виновнице торжества все вручают воистину бесконечные подарки.
  Лэйли поняла, что еще немного, и на поднос устремится добрая сотня голодных взглядов - и, кто знает, не окажется ли там достаточно внимательной пары глаз, чтобы узнать в слуге если не принцессу, то двойника кронпринца? Не только у Лэйли в роду были пророчицы. Подставлять принцессу не хотелось, и она смирилась и взяла "правильный" кусочек сыра.
  Ну конечно же, там была записка, аккуратно наколотая на шпажку между двумя кусочками сыра вместо соуса.
  Слишком замудрено, чтобы быть хорошим планом, но такое случается с самоучками. Возможно, у него так долго получалось быть незамеченным, или его так долго не замечали, что он решил, что он и правда хорош.
  Довольный принцесса прошествовал дальше, искушая девочек сырным запахом, и удаляя от Лэйли фокус внимания. Лэйли фыркнула. Не все коту масленица, не всегда ему будет так вести.
  Лэйли стоило съесть записку не читая.
  Стоило.
  Правда, стоило.
  Прочитать ее - значило ввязаться в историю.
  Матушка частенько предупреждала ее, что значит - ввязаться в историю. Это значит - приключения, и если окажешься вдруг не на той стороне, или не главной героиней, или еще что-то не так пойдет, то и увечья, и смерть, смерть, смерть, которая перечеркнет всю ее спокойную будущность и счастливую старость. Матушка в юности попробовала приключения, и горячо их дочери не советовала. Она показывала страшный шрам от стрелы под ключицей и рассказывала всяческие ужасы.
  "Не влезай, убьет", - говорила матушка.
  Записку стоило проглотить - будто она была так голодна, что и не заметила клочка бумаги.
  Но Лэйли снова вдруг ощутила запах крови и нечистот, вспомнила грязный эшафот. Не ей в случае чего туда подниматься.
  Этого еще не случалось, но она это уже увидела. И ей показалось, что сейчас она и правда делает выбор - позволить этому случиться или нет. Хотя это было зыбко и нереально.
  Самым главным же было то, что ей было интересно.
  Дома, в замке, она знала всех и каждого, и, по правда говоря, жизнь текла довольно скучно. Тренировки и подготовка к походу в Лес с отцом, медитации и садовничество с матушкой, этикет, история и управление землями с Енглаей: в этом плотном расписании было не так-то много времени на всяческую романтику, игры и приключения. Поездка на день рождения младшей принцессы сама по себе стала почти самым захватывающим приключением в ее жизни. Лэйли увидела телепорт, а потом впервые куда-то переправилась телепортом, а потом увидела столицу, а потом Императорский сад и дворец, и пообщалась с бесчисленным количеством других девочек ее круга и возраста, и, и, и! И вообще!
  А тут еще и оказалась замешана в тайну. Что за арбалет отец теперь хранит в своем арсенале? Из него на кого-то покушались? Из него собирались покушаться? Принцесса захотел пострелять тайком ворон в Императорском парке?
  И может, от нее зависит жизнь принца! И судьба страны! И она просто съест эту записку? И вернется домой? И до конца жизни будет думать, что могло бы случиться - но не случилось?
  И мучиться?
  Да она от любопытства умрет быстрее, чем от приключений!
  И она сделала глупость.
  Она прочитала записку.
  А потом прочитала еще раз, чтобы точно-точно все запомнить.
  А потом, конечно, съела. И сыр съела. Она уже давно тут стояла, и была очень голодная.
  
  3.
  
  Лэйли в который раз подумала, что это все, конечно, было очень таинственно и захватывающе, но при этом еще и невероятно глупо.
  После приема, перед самым балом, она вышла в указанный коридорчик, надеясь, что правильно поняла коряво нацарапанную схему, и начала ждать.
  Ждать пришлось долго. Она бы ушла: на бал в качестве кавалеров были приглашены лучшие курсанты императорского гвардейского и еще нескольких столичных офицерских учебных заведений, в которых Лэйлин двоюродный дядя не имел чести преподавать, и чьих парадных мундиров она не узнавала. Еще утром она думала, что это отличный повод для разговора: мальчики обожают рассказывать о знаках отличия, и вопросами вроде "а почему у вас погон фиолетовенький, а у вашего друга синенький, а на другом плече и еще аксельбант?" можно спасти самого безнадежного заику. Хотя она надеялась, что ей попадется вовсе не заика, а кто-нибудь шикарный, и дальше там случатся всякие развлечения и романтика (Лэйли никогда еще не была на балах и развлечения и романтика представлялись ей довольно расплывчатыми, но приятными штуками), и отказываться от этой вполне исполнимой мечты было бы обидно... Если бы мечта не эволюционировала.
  Теперь где-то в глубине души она смутно надеялась, что принцесса оценит, что она предпочла его мутные делишки красивым мальчикам в форме, и подарит ей всякие политические перспективы. Конечно, врожденная практичность приземляла все эти мечтания обратно: принцесса не выглядел как человек, у которого есть хоть какие-то политические перспективы, а уж тем более вряд ли у него была парочка лишних, чтобы их раздаривать всяким Лэйли. Но мечтания парировали неизменным "а вдруг" и продолжали всячески воспарять.
  Она уже почти дошла до мысли, что если представить принцессу в форме, - этакий Шанналан, только золотистый, - то тоже будет вполне себе ничего, потанцевать можно, но тут принцесса наконец явился.
  Он все еще был одет как слуга, что немного расстраивало. Лэйли хотела поздороваться, но он прижал палец к губам, без предупреждения и больно ухватил ее за запястье и куда-то потащил.
  От неожиданности Лэйли даже не пикнула - покорно потащилась за ним. Он почти сразу же свернул в какой-то то ли тайный ход, то ли ход для слуг, то ли просто забытый простенок, и это был всего лишь первый из бесчисленных узких коридорчиков и простеночков, по которым они шли, протискивались и иногда даже карабкались и перепрыгивали, так что Лэйли собрала на подол, наверное, всю местную вековую пыль и расшатала каблук.
  К концу путешествия из головы выветрились остатки мечтательности. Практичность же предоставила целый список вопросов, первым из которых был: "Как я объясню маме пыльное платье?", а вторым "Как скоро меня хватятся на балу?".
  Третий и обдумывать было нечего: "Что мне за это будет?". Ничего хорошего.
  Она набродилась с принцессой по пылище на серьезный разговор. Как минимум.
  Наконец они добрались до какой-то каморки, заваленной строительным мусором. Угол у окошка был аккуратно расчищен. Туда кто-то притащил изящно-кривоногий письменный стол темного дерева, в своем дизайнерском великолепии совершенно не подходивший этому месту. На нем неаккуратными грудами высились бумаги, а на самой середине стола, очищенной явно методом "сдвигаем хлам в сторону", валялась толстенная книга с варварски заляпавшим половину обложки штампом дворцовой библиотеки.
  В другом углу, который, кажется, все-таки пытались отчистить от строительного мусора, стоял шкаф с неплотно прикрытой дверцей, в которой голубело утреннее платье принцессы.
  А посреди комнаты стояла древняя арка.
  - Откуда вы раздобыли этот хлам? - светски поинтересовалась Лэйли, разглядывая арку досмотра, спроектированную, наверное, еще во времена ее дедушки.
  Она была меньше, чем современные. Отец бы в нее не пролез, матушке пришлось бы пригнуться. Вряд ли в те времена все были ростом с Лэйли. Видимо, были какие-то ограничения в корневом заклинании, влиявшие на максимальный размер арки, которые придумали, как обходить, уже позже. Руны были высечены прямо на камне, а не нанесены специальной краской, а еще...
  - Встаньте на постамент, - попросил принцесса.
  Да, толстенный каменный постамент с грубо высеченным магическим кругом. Современные арки как-то обходились без дополнительного круга на земле.
  Ушгару бы понравилась эта арка. Лэйли-то ее и узнала потому, что их телепортист маниакально охотился за артефактами ветви рунной магии, его даже как-то чуть не арестовали за излишний энтузиазм.
  Императорский дворец и правда полон сокровищ. Интересно, а что за книгу читает принцесса?
  Лэйли отрицательно качнула головой, заодно отгоняя лишние мысли.
  - Во-первых, я не собираюсь снимать защитные артефакты, - сказала она и замолчала.
  Она не стала уточнять, что если отколет с платья безобидную брошку в виде птички, сюда мигом прилетит отнюдь не безобидная матушка.
  - А во-вторых?
  - Могу ли я выразить свое недоверие так, чтобы при этом не оскорбить представитель... ницу императорской семьи? Если что-то выглядит как древняя арка досмотра, но я, к сожалению, недостаточно компетентна, чтобы понять знаки на постаменте... я не могу быть уверена, что это арка досмотра, - Лэйли опустила глаза, - прошу простить мое невежество, принцесса. Однако я могу поручиться, что на мне нет никаких подслушивающих артефактов.
  - Могу ли я вам верить?
  - Вам решать.
  - Тогда я попрошу вас довериться мне. - пожал плечами принцесса и шагнул в арку. - к сожалению, - сказал он спустя довольно долгую паузу, - нужно немного времени, чтобы она точно сработала... Но, как видите, со мной все в порядке.
  - Со мной тоже, - улыбнулась Лэйли, - простите.
  - Нет, я могу понять. - Что-то щелкнуло, и принцесса легко спрыгнул с камня на пол. - Половина проверки лучше, чем ничего. Можешь звать меня Сенни, кстати.
  - Лэйли. - она склонилась в реверансе, - Я поняла.
  Половина проверки... Принцесса сам себе не доверяет? Дурная была идея - идти с ним.
  - В мужском роде, но только здесь. Эта штука... защищает это место.
  - Значит ли это, что лорд Энтель не может открыть сюда портал?
  Искусный телепортист может открыть портал к хорошо знакомому человеку. Там, в лабиринте, лорд Энтель так открыл портал к принцессе... Ему, если что, не придется паутину по тайным ходам мантией обмахивать...
  - Лорд Энтель не знает об этом месте. Арка немного искажает сложные заклинания, в том числе и поисковые, а над этой комнатой - мои покои, а отец запретил кому-либо там появляться. Кроме пары немых горничных, конечно, - сказал принцесса и приподнял в горькой ухмылке уголок губ.
  - Вы очень несчастны, я полагаю, - вежливо отозвалась Лэйли, ведь именно этого от нее и ожидали.
  - И потому прошу тебя о помощи. - принцесса зачем-то взял ее за руки, - Умоляю.
  - Что это был за арбалет? - спросила Лэйли, пряча руки за спину. - Что за арбалет я спрятала?
  - Возможно, из него стреляли в Амелу, - принцесса нахмурился, - но щит сработал, и она даже не заметила, зато охрана дворца теперь на ушах стоит. Кем бы ни был этот идиот - очень глупая была затея.
  Было покушение? Странно, что бал не отменили... отец-император не захотел расстраивать балованную дочурку? Или не воспринял всерьез?
  - Если конечной целью не было подбросить вам арбалет, - Лэйли отошла к узкому окошку, из которого лились на захламленный стол последние лучи заходящего солнца.
  Оно оказалось не застеклено. Она вдохнула свежий воздух полной грудью.
  Ветер подует - все разлетится...
  - Никто не знал, что я пойду в лабиринт.
  - Ой ли? Но если бы я не забрала его, лорд мог бы открыть портал к принцессе, вооруженной арбалетом... Просто предполагаю.
  А принцесса всячески поддакивает, что его все ненавидят. Что с Лэйли сделают, если окажется, что она и правда порушила чьи-то планы? Это поступок посерьезнее запачканного платья, и насолила она вовсе не любящей матушке...
  - И поэтому я и решила... решил вам довериться. Твои предположения должны часто сбываться, ты же пророчица.
  - Забавно, - сказала Лэйли, - вы второй сын Императора. И единственный человек, которому вы можете довериться - это девчонка, которую вы узнали утром?
  - Ты меня спасла.
  - Мне было видение, - Лэйли пожала плечами, увлеченно рассматривая верхушки деревьев в императорском парке, которые колебались под порывами ветра. Если прислушаться, они едва слышно шумели, и она бы с удовольствием постояла бы здесь и прислушалась, но...
  Принцесса. Да, принцесса. У нее за спиной принцесса, и хорошо бы понять, чего ему надо. Раз уж совершила такую глупость и пришла сюда.
  - Мне было видение, - повторила она, - и это все. Не думайте, что есть что-то еще. Не ведите себя так, как будто... я единственная, кому вы можете довериться? Это дешевый трюк - заставить кого-то чувствовать себя спасителем угнетенных. На него разве что ребенок купится. Да и кто здесь угнетенный? Принцесса, дочь Императора? Ха! Давайте прямо: что вам надо, принцесса?
  - Но вы единственная, кто знает мою тайну.
  - Ври больше, - Лэйли не выдержала, оттолкнулась двумя руками от стола и обернулась, - ты просто думаешь, что я достаточно глупа, чтобы ввязаться в твою интригу.
  На лице принцессы было крупными буквами написано непонимание.
  - Какую интригу?
  - Не знаю. Знать не хочу. Но ты мне, наверное, сейчас скажешь, да?
  Принцесса шевельнул желваками. Невинно-возмущенное выражение сползало с него клочьями, и через него проступало что-то... пожалуй, раздражение? Или растерянность? Что-то между?
  Неуверенность? Опаска?
  Что угодно шло ему больше умоляющего взгляда.
  Он наконец-то был... настоящим, что ли. Лэйли не была уверена, что это ощущение значит, но ей показалось, что это хороший знак.
  - Ладно. Ты права. Давай прямо. - сказал он угрюмо. - Амела - подменыш из Прорыва. Я не знаю, что за магию она использует, но она зачаровала всех.
  Лэйли невольно присвистнула.
  Принцесса с козырей пошел. Если это правда, ничего хорошего Амелу не ждет. Чья-то чужая душа съела душу принцессы и теперь живет в ее теле... Какой ужас!
  Если это правда. Если.
  Такого просто не может быть. Не в Императорской семье. Даже в крестьянских хижинах над колыбельками артефакты вешают, а тут, наверное, и вовсе вся детская с пола до потолка охранными знаками расписана, дракон прямым плевком не пробьет...
  - Чем докажешь?
  - Ее все обожают.
  - Ого... Это, конечно, все меняет. - едко сказала Лэйли, - Обычно люди просто ненавидят миленьких пятилетних девочек с пухленькими щечками. Мне ночью домой возвращаться, ты не мог бы покороче?
  Зря она сюда пришла. Придется тратить время на банальную ревность к младшей сестре от слишком заигравшегося капризного мальчишки. Даже больше, то, что принцесса сказал про Амелаиллу, если вдруг дойдет до Императора, могло сойти с рук ему - но не его слушателям.
  Это было то, что Енглая называла "смертельными разговорами", и, хотя Лэйли только начинала осознавать всю их опасность, ей уже не нравилось.
  - Она зачаровала и Императора тоже. Ты же видела, что он для нее сделал! Он с Шаном столько времени в жизни не проводил! Я почти уверена, что он хочет передать ей Лес!
  - Его право. - пожала плечами Лэйли, - Даже если она подменыш, это не значит, что она хочет устроить конец света. Почему бы нет?
  - Нам с Шаном уже по пятнадцать, но отец до сих пор не позволил нам войти в Лес, - тихо сказал Сенни, - если ему больше не нужен будет запасной мальчик на роль Хранителя... Если он решит, что Амела больше подходит... Он меня убьет, Лэйли. Принцесса Сенниления в любом случае погибла бы после признания Лесом Ганаи одного из наследников. Но у меня все еще оставался шанс, что Шан не справится. Сейчас, если Шан не справится и погибнет в Лесу... Амела точно сможет. Она гений. Она больше всех нас взяла от отца. А еще она смогла как-то сделать так... что отец ее любит. Еще лет пять назад я бы ни за что не поверил, что такое возможно... И до сих пор не могу поверить, что это не какая-то магия. Звучит... по-дурацки, но поверь мне!
  Он вцепился было в ее плечи, но почти сразу отдернул руки.
  - Извини, - сказал он, - искренность мне тяжело дается.
  Лэйли не поняла и половины того, что он только что сказал. Всю ее голову заняло только "он меня убьет". "Он" - это отец. "Меня" - это сына. Отец убьет сына, которого до этого заточил в женское платье. Отец... убьет... сына? Так вообще бывает? За что?
  - Искренность? - тупо повторила она.
  - Хватит так смотреть! - Сенни мотнул головой так, что с головы его слетел берет, - Ладно! Я хочу шанс! Шанс попытаться!
  - Потому что Хранитель унаследует трон? - тихо сказала Лэйли.
  Трон. Ради трона сыновья убивают отцов, наверное, наоборот тоже бывает... Лэйли ухватилась за эту мысль и решила притвориться, что это хоть немного похоже на разумное объяснение.
  - Потому что я не хочу умирать, - серьезно ответил Сенни, - и ты мой единственный шанс дожить до совершеннолетия, Сердце Севера. В отличие от меня, тебя наверняка обучали, что делать.
  - Мой Лес - другой.
  - Принципы всегда одни и те же.
  Она не знала, что ему ответить. Достаточно было одного этого разговора, чтобы навлечь беды на всю свою семью, на папиных воинов, на слуг, на людей в их деревнях...
  И на другой чаше весов - мальчишка с загнанным взглядом, который настолько отчаялся, что готов положиться на первую встречную, которая хоть как-то ему помогла.
  Она - Сердце Севера. В таких случаях говорят выбирать сердцем? Но ее собственное билось в груди испуганной птичкой и совсем не помогало.
  - Ваш Лес спрятан в парке, верно? - сказала она, потому что надо было что-то сказать, а она не знала, что.
  - Да. Вход в Лес в сердце лабиринта. Это очень хитрое пространственное заклинание... поэтому это единственный вход.
  - И там, конечно, стоит кто-нибудь из тех, кто прошел с твоим отцом войну бок о бок. Так он тебя и пустит, ага! Я... не знаю, как тебе помочь, Сенни. Я не смогу войти с тобой в Лес - потому что это твой путь и твой Лес, Лес Ганаи примет лишь кровь Эйсоргов. И я не владею никакой таинственной запретной магией, которая могла бы снять охрану. И тем более я не смогу убедить Императора дать тебе шанс. Я боюсь, что меня хватятся на балу... я боюсь, что не смогу придумать, как объяснить пыль на моем платье. Я боюсь, что об этом разговоре кто-то узнает, - Лэйли моргнула, и вдруг поняла, что плачет - слезы капнули на пышный подол, и она села на стул, чтобы не оступиться случайно в помутневшем мире, и чтобы удобно было закрыть лицо руками, - это страшно. Даже если бы я что-то могла...
  Сенни помрачнел, увидев ее слезы. Он так легко принял ее отказ, как будто всю жизнь только и делал, что принимал отказы.
  Лэйли эта мысль добила, и она зарыдала уже совершенно не заботясь, что лицо распухнет.
  Он встал на колени, достал из кармана куртки платочек, и начал сосредоточенно оттирать пыль с подола.
  - Извини, - сказал он, - ты права. Я так увлекся, что и забыл, что ты не только Пророчица и будущая Хранительница Севера, что ты... что ты меня младше, и что... Прости. Я зря попытался тебя впутать. Только ты не плачь больше, ладно? - он потянулся было похлопать ее по колену, но неловко отдернул руку.
  - Я, - Лэйли некрасиво шмыгнула распухшим носом, - ночью уезжаю-у-у... Чем я могу помочь? Я хотела бы! Но мало могу! Мне так жаль! Совсем нет времени! Извини, Сенни... Но! - она вдруг оживилась, - Я видела тебя взрослым...
  "На эшафоте", - вспомнила она и слезы полились еще пуще.
  Сенни в замешательстве протянул было ей пыльный платок, но понял свою ошибку до того, как Лэйли успела его сцапать. Пометался по комнате, и наконец решительно распахнул шкаф и рванул кружева с рукава платья принцессы Сеннилении.
  Внезапный звук рвущейся ткани немного отвлек от рыданий, протянутые кипенно-белые кружева привлекли внимание, а растерянный вид Сенни заставил Лэйли рассмеяться немного истеричным, но все-таки смехом.
  - Прости, - еще раз сказала она, отсмеявшись, - я такая плакса... Мне так жаль тебя, но я так мало могу... но если... ты придумаешь какую-нибудь переписку, я постараюсь передать тебе рецепт отваров и как их пить, и когда, и... зачем... и все такое. Вот.
  Ей уже было стыдно за слезы, и за то что она так перепугалась. Но, кажется, Сенни не держал обиды.
  - Этого уже много, - сказал Сенни, широко улыбнувшись. - Спасибо. Я что-нибудь обязательно придумаю. Какую-нибудь переписку... Да, какую-нибудь переписку.
  
  4.
  
  Лэйли нашли дремлющей в комнатке для слуг в полузаброшенной восточной башне. На вопрос, как она туда попала, она подняла ясные глаза, и честно-честно сказала:
  - Видение. Не помню.
  Бледная матушка на это только головой покачала.
  - Спасибо вам, леди Айкили, - кивнула она пожилой магиссе, - спасибо за уделенное мне время.
  - Я проиграла вам желание, - лукаво улыбнулась та, - и, право, вы могли попросить больше, чем мой, признаю, довольно неумелый телепорт.
  Она носила лиловое и обходилась почти без украшений. Только едва заметные капельки обсидиана в мочках ушей.
  Наверное, она в трауре, решила Лэйли.
  Интересно, подумала она, кого она привела на праздник? Дочь? Внучку? Племянницу?
  - Благодарна капризу судьбы, столкнувшему нас за карточным столом, - сказала матушка, - вас не затруднит?..
  - Конечно-конечно, подержи, милая, - магисса отдала Лэйли сумочку и воздела руки.
  В воздухе заклубился туман, уплотнился, принял форму двери. Магисса нахмурилась и сказала пару слов на незнакомом Лэйле языке, почти выкрикивая гласные, и дверь открылась, медленно, с усилием.
  И правда, совсем не лорд Энтель, чьих телепортов даже не замечаешь. Хотя он и заклинаний не читал. Лэйли не могла поручиться, что тут "хуже-лучше", а не "иначе".
  Ушгар, их телепортист, вообще всегда камни с рунами по часу кругами раскладывал. Но он и на короткие расстояния редко разменивался.
  - Я открыла в сиреневый коридор. Думаю, оттуда вы сможете спокойно покинуть дворец, леди Василь, без излишних объяснений по поводу дара вашей девочки. - леди Айкили подмигнула Лэйли.
  Она благодарно улыбнулась в ответ и вернула магиссе сумочку.
  - Очень красивые птички, - смущенно пролепетала она, чувствуя на себе задумчивый взгляд магиссы, - вышиты...
  Матушка сжала ее плечо. Лэйли замолкла.
  - Я очень, очень признательна, - повторила матушка, - и очень, очень надеюсь, что вы согласитесь выпить со мной чаю.
  Магисса кивнула.
  - Пришлите карточку, и я с удовольствием приму приглашение.
  Женщины переглянулись, и, если Лэйли хоть немножко успела изучить мать за тринадцать лет своей жизни - не только она сегодня ввязалась во что-то опасное.
  В карете они обе молчали, хотя Лэйли ожидала выволочки. Ей было боязно: когда Сенни предложил эту идею, она показалась беспроигрышной, но сможет ли она и продолжать врать матери, что запачкалась во время видения?
  Она пыталась представить это, заранее как-то подобрать слова, и про себя произнесла целую речь, но мать ни о чем не спросила и за ужином.
  - Ложись спать, - только и сказала она, - завтра...
  - Разве мы не собирались домой? - удивилась Лэйли.
  Матушка смотрела вроде бы на Лэйли, но видно было, что мысли ее где-то далеко-далеко.
  - Появилась... возможность, - сказала она, - мы задержимся на пару недель.
  - Матушка, - замялась Лэйли, - но папа же...
  - Я ему напишу, отправлю Ушгара с пакетом, - отмахнулась она, и вдруг глаза ее расширились, и она впервые за вечер внимательно посмотрела на дочь. - а где это ты так извазюкалась, солнышко?
  - Мне было видение, - Лэйли кивнула служанке, чтобы та убирала посуду, и поспешно встала из-за стола, - и, эм, ну такой и очнулась.
  Лэйли неловко коснулась волос: ей все казалось, что там паутина.
  - Что-то они зачастили у тебя. - нахмурилась матушка, - Два за день... не иначе как... Выпишу на всякий случай травы. - пробормотала она себе под нос, и Лэйли, расслышав эти слова, ускорила шаг, стремясь побыстрее выскочить из столовой.
  В который раз за этот бесконечно долгий день она залилась краской. Она отлично понимала, на что намекает матушка, они поговорили об этом, еще когда Лэйли только исполнилось десять.
  Пока ее еще могла видеть матушка, она двигалась шагом, хоть и очень-очень быстро, но выйдя из столовой, она опрометью припустила по лестнице к себе в комнату. Она надеялась, что матушка ошибается и травы не понадобятся, ведь сегодня на самом-то деле было только одно видение, с кем не бывает...
  ...но под утро проснулась на заляпанной простыне, и в который раз убедилась, что матушкина интуиция не ошибается.
  Она колокольчиком призвала Инит и попросила позвать матушку.
  - Мам, - сказала она, едва только леди Василь в наспех накинутом халате зашла в комнату, - ответь мне на вопрос.
  Матушка уже знала от Инит, что случилось. Она присела к дочери на кровать, протянула руку, пригладила растрепанную косу Лэйли, убирая за уши выбившиеся за ночь пряди.
  - Что, солнышко? Живот болит? Сейчас Инит соогреет воды...
  Лэйли прислушалась к себе.
  Ничего не болело. Чуть тянуло внизу живота и все.
  - Нет, я нормально себя чувствую, - пожала плечами она.
  - Ты испугалась?
  - Нет-нет, мам, но у меня вопрос. Можно?
  - Конечно.
  - Вот у меня понятно, начинать пить травы, - сказала Лэйли и сгребла к себе побольше одеяла, - менархе, да?
  Матушка кивнула.
  - А вот если бы я была мальчиком?
  Матушка задумалась.
  - Думаю, это тебе стоит спросить у отца... Насколько я знаю, он начинал, когда у него сломался голос. А зачем тебе?
  - Просто... а если бы я начала поздно?
  Матушка пожала плечами.
  - Не знаю. Но ты начнешь вовремя. И будешь готова.
  - Готова войти в Лес?
  - Готова войти в Лес.
  - Но кто-то же входил в Лес без подготовки?
  Матушка покачала головой.
  - Тебе страшно? - спросила она. - Днем я отправлю тебя домой, и ты сможешь сама спросить у отца все, что тебя интересует. Я все-таки не Хранительница. Может, кто-нибудь и входил.
  Лэйли кивнула.
  - Да, да. Я спрошу у него.
  Она не стала уточнять, что не за себя.
  А еще подумала, что не знает, сломался голос у Сенни или нет. Магия оставила его голос высоким и мелодичным, или он просто еще не вырос. Магия делает его подбородок мальчишески гладким - или он еще не вырос.
  Поздно ему пить травы - или еще не поздно.
  Она не знала.
  Будет ли он готов, когда войдет в Лес?
  Этого она тоже не знала. Но почему-то была уверена, что принять этот вызов ему придется, подготовленным или нет.
  В комнате пахло кровью.
  Ей это совсем не нравилось.
  
  5.
  
  Лэйли не вернулась домой в тот день. Хотя собиралось. Но... случилось кое-что.
  Когда Ушгар уже почти разложил все свои камешки с рунами, чтобы отправить ее домой, к папе, Инит зашла в комнату с подносом, заваленным приглашениями.
  Матушка отмахнулась от горничной.
  - Я могу посмотреть позже, - сказала она, - я провожаю дочь, Инит. Не суетись.
  Ушгар раздраженно глянул на Инит через плечо. Он не любил, когда его концентрацию нарушали.
  Он недовольно цокнул зубом и немного подвинул один из камешков. Встал, посмотрел на общую картину.
  Хрустнул длинными пальцами и повернулся к леди Василь, ожидая, когда та даст приказ напитать круги силой.
  На длинном его лице было написано выражение скорбного терпения. Лэйли всегда восхищало его удивительное для еще молодого мужчины стариковское умение всем своим видом показывать столько оттенков недовольства сразу, что они всегда складывались в яркую картину. Например, сейчас чуть опущенные уголки тонких губ двойной чертой подчеркивали, что он считает Инит чем-то вроде назойливой мошки, которая вечно врывается посреди важных дел и отвлекает леди Василь на глупости в то время как он, весь такой занятой маг, вынужден стоять и ждать.
  Это не перепутать с Ушгаром-не-вертитесь-во-время-транспортировки-леди-Лэйли или с Ушгаром-четыре-перехода-Ганая-Вильге-за-день-уже-чересчур-лорд-Кайсор.
  - Но леди Василь, - возразила Инит, - тут приглашения не только для вас.
  Ушгар скрестил на груди бледные тонкие руки и начал раскатывать засученные для работы узкие рукава мантии.
  Вспомнилось почему-то, как матушка, хлопнув на празднике лишка сидра, обозвала его "восхитительным щеголеватым занудой". Лэйли вздохнула.
  Она разделяла его нетерпение. Ей тоже хотелось поскорее в телепорт. И подозрения разделяла. Судя по встревоженно-восторженному лицу Инит, приглашение было важное.
  - Ты с кем-то подружилась на празднике, Лэйли? - спросила леди Василь.
  Лэйли пожала плечами.
  - Инит, я хочу домой. - сказала она, слабо, впрочем, надеясь, что ее желание на что-то повлияет. - Напиши им вежливый отказ за меня...
  - Но леди Лэйли! - возмутилась Инит, и выудила из стопки роскошную карточку с серебряной каймой по краю, - Леди Василь! Леди Лэйли приглашает сама принцесса!
  - Принцесса Сенниления?! - невольно воскликнула Лэйли.
  Матушка посмотрела на нее с любопытством.
  - Нет, принцесса Амелаилла, - Инит прошла мимо Ушгара, демонстративно не замечая его поджатых губ, и протянула карточку Лэйли, - это такая честь. Юная принцесса лично его вам написала.
  Лэйли посмотрела на крупные, старательно выведенные на карточке буквы. Она не понимала, что происходит: на празднике Амелаилла даже не взглянула на нее, когда она представлялась и дарила свой подарок.
  - Матушка, - неуверенно пробормотала Лэйли, - принцесса хочет видеть меня на своем чаепитии послезавтра. Но я не понимаю...
  Леди Василь хлопнула в ладоши.
  - Ну, ничего страшного в этом нет, солнышко, - преувеличенно жизнерадостно сказала она, - отказать будет грубостью, так что в любом случае тебе придется пойти. В императорском дворце химер не водится, не съедят же тебя... Задержишься в столице еще на пару дней.
  - Но я...
  - Решено. - перебила матушка, забирая у Лэйли карточку, - Ушгар, подожди немного, мне нужно будет, чтобы ты доставил лорду Кайсору пакет.
  Ушгар коротко кивнул.
  И Лэйли осталась в столице еще на пару дней.
  И конечно, поехала на чаепитие.
  Изначально провести его планировали в парке, но день нахмурился тучами, и было решено перенести его в Розовый зал Императорского Дворца.
  В тот день Лэйли немного мутило. То ли от волнения, то ли от отвара, который ей пришлось пить утром. Это был ее второй день на травах, и она никак не могла привыкнуть к вязкой горечи напитка. Эта горечь будто оседала на языке, и любая еда становилась горькой, а день - серым и бесконечным.
  Матушка обещала, что Лэйли привыкнет, и она смирилась. Она надеялась, что сможет перебить этот гадкий привкус чаем и сладостями, которые младшая принцесса просто обожала и, по слухам, потребляла в каких-то невероятных количествах. А еще, что во дворце точно будет достаточно света и роскоши, чтобы разогнать тучи в ее голове и позабыть о тучах на улице.
  Лэйли думала, что пригласили не только ее, что это какой-то дополнительный праздник для тех, кто каким-то непостижимым образом понравился принцессе. Кто знает, что в голове у пятилетки? Может, ей приглянулись светлые волосы Лэйли или ее подарок... Лэйли не хотела признавать, что это приглашение может быть чем-то значительным.
  Она вовсе не ожидала личной аудиенции с принцессой.
  Но внезапно оказалось, что в Розовом зале ее ждет только принцесса, несколько ее служанок и огромная тележка пирожных.
  Осознав это, Лэйли пришла в замешательство. Она кивнула Инит, отсылая ее в толпу служанок, и подошла к маленькому золоченому столику, за которым уже ждала принцесса. Она сидела на высоком детском стульчике и болтала ногами от скуки. Щечки у нее были измазаны в сахарной пудре. Щечки и кончик носа.
  Лэйли подумала: "я заставила принцессу ждать".
  А еще Лэйли подумала: "А зачем принцессе меня ждать?".
  А еще: "Может, она узнала про наш разговор с Сенни?".
  И еще: "О чем мне разговаривать пятилеткой?".
  И еще много мыслей, и все одновременно. Но эти были самые громкие.
  Она склонилась в реверансе прежде чем сесть за столик.
  - Лэйлиина Кайссион, прибыла по вашему приглашению, - и тут же прикусила язык.
  Кажется, от волнения она спутала придворное и военное приветствие, синтезировав какой-то нежизнеспособный гибрид. "Позорище", - подумала она так ярко, что почти услышала, как это говорит ей Енглая.
  К счастью, принцесса не заметила, что что-то не так. Она махнула Лэйли пухлой ручкой.
  - Садись, - прощебетала она, - я так рада, что ты плишла. Вот та пироженка очень вкусная. Поплобуй.
  - Благодарю.
  Служанка разлила чай.
  - Мне очень понлавился твой подалок, - сказала принцесса, - лошадка такая ялкая.
  - Дьверская роспись, - пояснила Лэйли, - эта техника передается от отца к сыну веками. Я скажу Инит, чтобы она поделилась с вашей старшей горничной именем мастера, если вы хотите еще таких лошадок.
  - Мне очень понравилась лошадка, - повторила принцесса, и поманила одну из служанок, в высоком накрахмаленном чепце, - я хочу еще таких иглушек. Запомни.
  Служанка склонилась в поклоне.
  Что это было? Неужели Лэйли только что устроила для своей деревни императорский заказ? Это и есть дипломатия?
  Ее позвали сюда из-за красивой лошадки? Неужели...
  Ну, в конце концов, принцесса - облеченный властью пятилетний ребенок, так что... Это вполне вероятно. Она привыкла, что ее капризы тут же исполняются, и люди приходят к ней, стоит только поманить. Сенни наверняка преувеличивал, когда рассказывал о подменыше. Или врал, желая вызвать сочувствие...
  Лэйли сглотнула горькую слюну.
  Она не проговорила с Сенни и пары часов. Почему она все время думает о том, что он ей сказал? Почему никак не может отогнать мысль, что стоило бы улучить минутку, выскользнуть из-под присмотра Инит и найти его в этом огромном дворце?
  Она даже взяла мешочек с травами, которые незаметно отсыпала из маминого мешочка. Чтобы если вдруг случится так, что они внезапно встретятся, передать.
  Чтобы перестать думать о том, что она обещала помочь, но не помогает... Чтобы перестать думать, что этот мальчишка достаточно безумен, чтобы войти однажды в Лес без подготовки.
  - Благодарю вас, принцесса, я польщена, что подарок пришелся вам по душе, и что вы пригласили меня сегодня, - сказала она, решив, что пауза слишком затянулась.
  - Почему ты селце севела? - спросила принцесса и отхлебнула из своей чашки, крепко зажав фарфоровую ручку в кулачке.
  Лэйли невольно заметила, что принцесса как-то странно картавит. Как будто она изредка вспоминает, что не выговаривает "р", и вот тогда-то и правда не выговаривает.
  - Вы льстите мне, принцесса, - сказала она.
  - Ты станешь сражаться с монстрами, когда выластешь?
  Лэйли не ожидала таких вопросов. Принцесса спрашивала ее с прямотой ребенка, но... это была какая-то на удивление полезная прямота, потому что не ответить на прямой вопрос Лэйли не могла. Как будто принцесса знала, что может нарушать этикет по малолетству, знала, и использовала это знание напропалую.
  Лэйли поставила чашку на блюдце и незаметно ущипнула себя у самого локтя.
  Сенни заронил в ее голову семена тревоги, а травы, которые она пила, подготовили этим семенам плодородную почву. Ночью Лэйли вспомнила свои детские страхи и даже перевязала ручки шкафа пояском, чтобы оттуда не вылезло чудище; а вот теперь ей кажется, что принцесса даже моргает подозрительно. Она только что даже всерьез предположила, что ребенок пытается интриговать.
  Но она не ребенок, бояться порожденных разумом чудовищ; она помнит, что в большинстве случаев чудовища нет, а есть лишь тени от ветвей тополя, растущего у окна, уродливые, но безобидные.
  Наверное, принцессе просто прочитали перед сном сказку про Хранителя, вот и стало интересно.
  - Надеюсь, что нет. - сказала Лэйли, - Северный Прорыв окружает сильный Лес. Но я всегда буду рядом, чтобы однажды прийти Лесу на помощь. Если понадобится. Но это маловероятно.
  - Я сплашиваю, потому что Шани станет Хранителем, - пролепетала принцесса, - мне страшно, что придет монистыл и убьет Шани.
  - Столичный Лес - самый-самый сильный Лес, - заверила Лэйли.
  Изучала ли принцесса новейшую историю? Знает ли, как пришел на трон ее отец? Не то чтобы ее страхи были беспочвенны... Но не рановато ли о таком задуматься?
  - Но Шани не такой сильный, как папочка, - сказала принцесса, - а если Шани не сплавится? Девочки могут быть Хранителями? Я бы всех-всех защитила!
  У Лэйли свело скулы от принцессиной милоты. Она поймала свое отражение в медном чайничке - нет, удержалась, не скривилась, молодец. Да что с ней такое? Почему она так цинично воспринимает любое высказывание этой маленькой девочки? Почему она только что чуть не подумала, что на самом деле Амелаилла хочет трон, а не кого-то защищать?
  "Ей пять лет, Лэйли", - сказала она себе.
  "Амела - подменыш из прорыва", - вспомнилось все равно.
  Но почему Амела не говорит о Сенни? Раз уж речь зашла о девочках. Она будто не берет старшую сестру в расчет. Это потому, что она знает, что сестра - брат? Или потому что думает, что сестра - слабая и болезненная?
  Но принцесса Сенниления в любом случае вторая в очереди на трон - и вторая претендентка в Хранители. Почему его имя ни разу не упоминалось?
  Неправильно было бы это упущение не исправить.
  - Да, - сказала Лэйли, - я ведь готовлюсь стать Хранительницей, верно? Значит, и другие девочки могут. Девочки могут быть Хранительницами, если кровно связаны со своим Лесом. И принцесса Сенниления может стать Хранителем Леса Ганаи, ведь в ней течет кровь Эйсоргов. И вы можете, вы ведь принцесса Амелаилла Эйсорг-Кеннит-Эйгар-Фасан-Валлантанская.
  - И мне будет подчиняться Лес? - зачарованно спросила Амела.
  - Если вы войдете в Лес и договоритесь с ним. - кивнула Лэйли.
  - А что для этого надо сделать?
  Лэйли замялась.
  - Простите, - сказала она, - боюсь, я не могу ответить на этот вопрос. Каждая семья Хранителей сама учится договариваться со своим Лесом, - она взяла пирожное, на которое ей в начале встречи указала принцесса, и откусила кусочек.
  - А если я пликажу? - надулась принцесса и капризно ударила пяткой в расшитой бисером туфельке в ножку стула.
  - Я скажу, что слишком юна, чтобы быть посвященной в тонкости, - отрезала Лэйли.
  - Но это же будет вланье.
  - Принцесса научилась читать мысли? Вы невероятно талантливы! - Лэйли, улыбаясь, хлопнула в ладоши, - Вы так быстро осваиваете магию! Если бы я не знала, как удивительна императорская семья Эйсорг, как одарены они от природы, я бы подумала, что такое не под силу человеку.
  - Я плосто очень сталаюсь и у меня немножко получается делать огоньки, - покраснела принцесса, которая, казалось, была очень смущена внезапным комплиментом.
  Или тем, что Лэйли сказала, что она человек, а она была подменышем? Бывают ли на самом деле такие гении? Лэйли снова откусила от пирожного. Боги, почему слова Сенни так прочно застряли у нее в голове? Как кусочек зеркала из сказки, который попадал в глаз, и человек начинал видеть мир гадким и отвратительным.
  - Ну что вы, не скромничайте. Однажды я спросила у нашего телепортиста, когда он освоил стихийную магию, и он сказал, что не так давно. А ему под сорок! - Лэйли понизила голос, - Он очень старый. Вы восхитительны, принцесса! Конечно, с таким талантом вы станете Хранительницей, если захотите.
  - У меня холоший учитель, - принцесса заерзала на стульчике и попыталась спрятаться от Лэйли за чайником, - хотите, познакомлю? С Энтелем.
  - Мы уже встречались, - поспешно сказала Лэйли, - мы уже знакомы.
  Она вспомнила необыкновенный отлив его волос и глаза яркого зеленого цвета. Он, конечно, такой взрослый... но очень юный. И при этом достаточно хорош, чтобы учить принцессу магии. И так легко отправил ее из дворца в отведенный им особняк... Раньше ей казалось, что все маги как Ушгар, но после встречи с лордом Энтелем она поняла, что это не так. Он был совсем не похож на Ушгара. И вряд ли на свете вообще сыщется другой такой зануда, как Ушгар. И преподает Энтель, наверное, интересно и понятно, иначе бы маленький ребенок просто не усидел бы на его уроках, что тут говорить об успехах!
  Жаль, Лэйли вряд ли когда-нибудь выдастся возможность изучать классическую магию. Это ведь можно делать только если возьмут ученицей в Башню Магов, или если ты принцесса, которой можно все. А Лэйли не принцесса. И Башни Магов в Вильге нет.
  Так что и не бывать этому.
  Она очнулась от задумчивости. Принцесса смотрела на нее, хитро прищурившись.
  - Он тебе понлавился? Вы поженитесь?
  Лэйли подавилась и кашляла долго-долго. Сказать ей, что она замечталась не о том, какой лорд Энтель красивый, а какой он преподаватель? Оправдываться перед маленькой девочкой?
  Какая все-таки Лэйли жалкая.
  - Никогда не рассматривала его с этой точки зрения, - наконец сказала она, решив, что попытка свести все в шутку выйдет еще более неуклюжей, чем честный ответ, - да и вряд ли мы сможем пожениться, ведь чтобы любить кого-то и быть кому-то хорошей женой, надо быть подле мужа и думать о делах мужа. А когда я стану Хранительницей, я не смогу надолго уходить от своего Леса и не думать о делах Леса. Мы с Лесом будем связаны, и мне нужен будет человек, который поймет, что супружеские узы не так крепки, как узы Хранителя и его Леса. Поймет - и примет это. А лорду Энтелю нужно оставаться здесь, во дворце, обучать вас магии, он служить вам. Эта любовная история обречена, не так ли?
  Она улыбнулась.
  Принцесса ответила на эту улыбку.
  - Нельзя ставить на стреноженную лошадку, да? - спросила она лукаво и залилась серебристым колокольчатым смехом. Звонко-звонко, нежно-нежно.
  Вкрадчиво?
  Фальшиво?
  Лэйли одернула себя: она мыслит слишком уж предвзято. Принцесса всего лишь угостила ее чаем со сладостями и развлекла беседой...
  - Я хотела бы, чтобы ты осталась с нами, Лэйли, - сказала принцесса, - мне нравится с тобой длужить и пить чай.
  - Я была бы рада принять вашу дружбу, принцесса, и пить с вами чай. Но у всех нас есть обязанности перед нашими людьми, верно? Мне нужно будет вернуться домой и договориться с Лесом, чтобы стать наследницей моего отца, Хранителя Северного Прорыва. К сожалению, это могу сделать только я... Если бы меня не звал долг, я бы с удовольствием осталась тут подольше.
  - Хланители столько должны делать... Но твой папа же жив и здоров, и может Хранить Лес еще долго-долго?
  - Так и есть, - кивнула Лэйли, - но Лес должен знать, кто наследница.
  - Но ты сможешь поиграть со мной и лошадками? Тебе же не надо уходить прямо сейчас?
  Лэйли отлично понимала, что не может отказать. Не то чтобы ей очень хотелось играть с принцессой в лошадки, просто... Император так любит дочку. Отказать младшей принцессе - оскорбить всю императорскую семью.
  Так что...
  Лошадки так лошадки?
  А потом поскорее домой, подальше от столицы. Потому что принцесса явно решила, что Лэйли замечательная подружка для игр и с удовольствием ответит ей на все ее вопросы. Даже на те, на которые Лэйли отвечать не хотела совершенно.
  И так просто ее в покое не оставит.
  Даже если принцесса позабудет о вопросах про Лес, - мало ли, прочитают ей вечером другую сказку, - она все равно захочет и дальше развлекаться, раз уж Лэйли ей понравилась. Хотя, наверное, если бы не Лес, она выбрала бы в подруги не Лэйли, а какую-нибудь свою ровесницу? Чем это все Лэйли грозит?
  Было что-то в этой милой маленькой девочке такое... Наверное, это так и пугало Сенни? Лэйли не могла точно это сформулировать, пока принцесса не повисла у нее на локте, как маленькая обезьянка, и не разулыбалась, старательно заглядывая ей в глаза и показывая белые молочные зубки.
  Эта маленькая миленькая девочка была такая... цепкая.
  Все-таки не совсем как обезьянка.
  Скорее, как... Акула?
  Лэйли вздохнула.
  Наверное, она в полной мере унаследовала папину паранойю, раз так думает. Или это действие трав? Это же просто маленькая девочка, что такого страшного она может Лэйли сделать?
  Разве что лет через десять. Но сейчас? Лэйли ведь может сломать ее тоненькую шейку одной рукой, достаточно протянуть руку и сжать пальцы. Принцесса вся такая хрупкая, воздушная, миленькая, златокудрая и безобидная...
  "Но иногда она как будто и правда забывает картавить", - подумала Лэйли.
  В ее голове застревало все больше странных мыслей, которые она никак не могла оттуда вытряхнуть. Это... расстраивало. Выплакать бы этот противный осколок кривого зеркальца, который застрял у нее в глазу из-за Сенни... Никогда его не слушать.
  Не вспоминать залитый кровью эшафот.
  Чьим именем казнили преступника? Она не расслышала из-за гула толпы, но... Чьим же?
  Лэйли перевела взгляд на пухлую ручку, которую держала в своей руке. Принцесса с целеустремленностью гарпии, которой пора кормить птенцов, тянула ее в свое гнездо... то есть в детскую.
  Лэйли снова вздохнула.
  Она просто хотела вернуться наконец домой.
  
  6.
  
  У любой девочки есть что-то, чем она больше всего в себе гордится. У кого-то длинные стройные ноги, у кого-то талия, у кого-то идеальное кукольное лицо или белоснежная тонкая кожа...
  У Лэйли же были шикарные волосы. Другие девочки могли сколько угодно шептаться про ее скучные серые глаза, про смуглую кожу, про веснушки, которые вечно выскакивали у Лэйли на носу ближе к лету, сколько бы Инит ни мазала ее кремами, и какими бы широкими и плотными ни были поля Лэйлиных шляпок, про слишком широкие, "крестьянские" плечи или слишком крепкие для утонченной леди икры, Лэйли это не задевало. Она знала, что у нее есть, чему завидовать. У нее есть, чем гордиться. У нее тоже есть красота.
  Когда она расплетала косы, они сияющей пшеничной волной ниспадали до середины бедра. Матушка говорила, что если Лэйли однажды захочется выпрямить слегка волнистые локоны, то они и до колен достанут.
  А еще они были мягкие-мягкие, "как облака клочок" - это уже папины слова.
  Обычно мыть их, расчесывать и заплетать было обязанностью Инит. Иногда, чтобы сотворить одну из парадных "принцессичьих" причесок Инит звала одну или двух из своих бесчисленных племянниц, которые вечно сменялись у нее на обучении... Но случались и вечера, когда матушка отсылала горничных и занималась волосами Лэйли сама. Вечера-для-мамы-с-дочкой. Волшебные вечера.
  Вот и сегодня был такой. Матушка расплела ее косу, пропустила через пальцы золотистые пряди. Лэйли откинула голову на спинку стула и прикрыла глаза, слушая, как плещется в бадье вода.
  Комнату медленно заполнял запах луговых трав и мыльного корня.
  - Матушка, - она наконец-то решилась рассказать то, что тревожило ее всю неделю, - почему ты не отошлешь меня домой? Это из-за принцессы? Или из-за магиссы Айкили? Мне нравится проводить время с ее внучками, но... зачем я это делаю, мам?
  - Ее муж умер, и ее сердце тоскует. Она очень мудрая женщина, - сказала матушка, - Мы стали подругами, и я хотела бы, чтобы ее сердце успокоилось.
  - И поэтому мы гостим у Императора уже на две недели дольше, чем собирались?
  - Я хотела бы предложить леди Айкили переехать к нам, Лэйли. В Вильге. - она чуть помедлила, но потом заговорила тихо и задумчиво, разбирая запутавшиеся Лэйлины пряди расческой, - до смерти мужа она часто помогала ему со студентами в Башне Ганаи. Я сделала предположение, что тот покой, который она не смогла найти в паломничестве, а потом и в семье, она сможет найти, если снова вернется к преподаванию. Если Башня Ганаи не готова предложить ей место, то почему бы не основать новую Башню в Вильге? Башню, где будут уделять внимание не только классической теории магии, но и различным вариациям, пришедшим к нам от малых народностей. Она колеблется: это не такое простое дело. Надо обдумать вопрос с финансированием, с помещениями... Найти других магов, которым было бы интересно такое предложение...
  - Ай! - не выдержала Лэйли, когда матушка слишком резко дернула расческой.
  - Прости-прости, отвлеклась... И с лицензией от Магического Совета. Они не слишком любят магию малых народностей, насколько я могу понять. Поэтому магисса Айкили при всех ее выдающихся способностях в Башне Ганаи может претендовать лишь на должность ассистентки.
  - Как можно! - невольно воскликнула Лэйли, - Она же такая... почтенная!
  Магисса Айкили представлялась Лэйли не иначе как строгой учительницей, преподавательницей. Она не могла представить, как эта полная, степенная женщина с мягким, но звучным голосом, который без труда заполняет всю комнату, разменивает свое время на сбор у студентов тетрадок и проверку домашних заданий. Может, ее муж когда-то был гораздо умнее и солиднее, и тогда ей шло ее место. Но теперь мужа нет. А она сама по себе умная и солидная, и будет напрасной тратой отправлять ее искать, кому прислуживать и за кого проверять тетради.
  Она уже научилось учить. Что толку вечно сидеть в подмастерьях, если мастер уже передал тебе все, что знал?
  - И потому я хочу помочь ей найти свое место, - согласилась матушка. - Ей есть, кому передать магию, но обучение только внучки не может занять ее в достаточной степени. Я хотела бы, чтобы она смогла написать свой учебник, как ей мечтается.
  Лэйли задумалась.
  - И Ушгар сможет получить диплом? - спросила она. - Или ему об этом не мечтается?
  - Я надеялась, что ты сможешь получить диплом, - в голосе матушки чувствовалась улыбка, - но, конечно, это будет многое значить и для Ушгара, и для других его северных коллег. Есть много мечтаний, которые можно воплотить лишь в собственной Башне, среди друзей и единомышленников, и эти мечты не только о дипломах и лицензиях. Башня в Вильге, солнце мое, это возможность объединиться для тех, кого не принимали в других местах. И всегда можно надеяться, что слава этой Башни разнесется за пределы нашей провинции, верно? И больше талантливых магов захотят у нас работать?
  Лэйли любила это матушкино вкрадчивое "верно". Матушка с ней советовалась... и если у Лэйли однажды появится весомое возражение, она сможет сказать его после этого "верно", и матушка прислушается.
  Правда, пока такого еще не случалось.
  - Ушгар наконец-то сможет набрать учеников! - обрадовалась Лэйли.
  - Да, - согласилась матушка, - и не только он. А ты наконец-то сможешь учиться... И не только ты. Я довольно долго обдумывала этот проект... и наконец-то мне повезло встретиться с леди Айкили, у которой достаточно связей для его воплощения.
  Лэйли задумалась.
  Было бы прекрасно.
  Она знала, что у нее должны быть дремлющие магические способности, которые Лес сможет усилить. И всегда думала, что было бы замечательно использовать не только те по большей части интуитивно разработанные отцом и дедом магическим приемы боя, которым ее научат, когда она станет наследницей, но и попробовать освоить ажурные плетения, которые использовала Егнлая, чтобы создать идеальную иллюзию карты страны на уроках географии или показать, как выглядит та или иная травка. Ей было бы интересно понять, по какому принципу Ушгар раскладывает свои камешки с рунами. А еще - почему работали старые арки досмотра?
  Она бы не отказалась и попробовать пройти классическое обучение магии. Башни, наставники, мантии, тетрадки...
  А если узнать много-много, можно, наверное, открыть какую-нибудь новую магию, которую никто не умеет?
  Но сейчас она не смогла бы поступить туда из-за довольно скудных способностей, которых не хватало для колдовства по официально принятой в Империи классической системе, а после того, как ее усилит Лес - ее не примут уже из-за того, что это будет по сути не ее магия, и не ее собственная энергия, а искаженная Лесом магия Прорыва, которую Хранитель использует, чтобы этот самый Прорыв удерживать.
  В классической системе маг мог черпать энергию только из своих внутренних резервов. Любые вспомогательные средства, вроде камешков Ушгара или в какой-то мере, если очень грубо, то и Леса, обращающего энергию чужих миров в магию этого, и наделяющего этой магией своего Хранителя и его Наследника, считались искажением изначальной теории. За их использование не преследовали... Но лет десять назад было запрещено обучение магии вне Башен, личное ученичество дозволялось только в случае, когда ученик был близким кровным родственником, что фактически лишило последователей неклассических школ возможностей передавать свои знания кому-то, кроме собственных детей: как-то так вышло, что все пять существовавших в Империи Башен принимали в ряды преподавателей только классических магов.
  Получалось, в данный момент Лэйли могла бы обучиться какой-то магической технике только от своего отца. Их прорыв был довольно свежий, и Лэйли станет всего-навсего третьим по счету Хранителем Северного Прорыва, и магические техники обращения с Лесом ее семьи никак будет не сравнить с техниками, например, Императора, семья которого хранит Прорыв Ганаи уже пятьдесят поколений.
  Но разве не все Хранители делают одно дело? Разве не все они вместе защищают ткань мира от распада на бесчисленные мелкие клочки? Так почему же Император принял этот дурацкий закон, который мешает Лэйли учиться, а в будущем помешает набрать квалифицированных помощников? Столичные маги вовсе не рвутся на периферию, их и здесь неплохо кормят, а если и соглашаются поработать, то ломят такие цены...
  Матушка была известна тем, что высказывала идеи вроде бы очевидные, но раньше в голову людям не приходившие.
  Почему бы не основать седьмую Башню?
  Для Башни ведь не трехвековая история нужна, не красивое здание и не волшебные лебеди в волшебном пруду, которыми так гордится Башня Ганаи. Для Башни нужны люди.
  Триста лет назад Вильге был деревенькой на три десятка жителей, естественно, никто и не думал ставить там Башню. Но сейчас это богатый город, откуда поставляют волшебную и простую древесину на многие верфи, и его даже иногда называют Северной Столицей. Он дорос до собственной Башни, заслуживает собственных магических династий и традиций. Башня Вильге - это значит и магическая школа Вильге, которая вобрала бы в себя элементы бесчисленных магических практик малых народностей, поглощенных Империей за века и века бурного роста... От одной мысли дух захватывает!
  И она... быть может... могла бы там учиться? И выпуститься в числе самых первых выпускников, которых все помнят, потому что они первые?
  - Матушка... - спросила Лэйли тихо, чуть пришибленная великолепием картин, которые разворачивались перед ее внутренним взором, - но ведь не так-то просто будет получить лицензию? В последний раз новую Башню основывали триста лет назад...
  - Я справлюсь, - ответила матушка уверенно, - но, Лэйли... ты должна понимать, что...
  Матушка вляпалась в интригу, вот, что Лэйли поняла. Но у матушки всегда получалось справляться с интригами, поэтому Лэйли почти не волновалась. Она крепко усвоила, что тут главное - случайно не помешать.
  - Это секрет. - сказала она.
  - Это секрет.
  Остаток вечера они провели в тишине, но это была уютная тишина. Тишина для раздумий, тишина, когда все уже сказано.
  Тишина-на-двоих.
  
  7.
  
  У Сенни были отличные физические данные: мощные руки, широкие плечи, крепкие ноги. У Сенни был талант: он осваивал стойки куда быстрее, чем когда-то Лэйли, и она боялась, что еще пара их встреч, и ей будет нечего показывать ему на зонтиках.
  Ей ведь и самой пока давали только основы.
  Но вот практики - и возможностей для практики, - этого Сенни не хватало отчаянно. Когда у твоего брата есть возможность по пять-шесть часов в день практиковаться с лучшими воинами из окружения Императора, а тебе подружка урывками преподает девчачью гимнастику во время совместных прогулок в Лабиринте... Довольно сложно раскрыть потенциал.
  Сенни не жаловался, наоборот, всегда благодарил Лэйли, как старшую, как настоящего учителя фехтования, но было очевидно, что принцессе не хватит игрушечных дуэлей на зонтиках от солнца, чтобы победить однажды в реальном сражении. Зонтики вообще слишком легкие, ими не заменить реальную тяжесть меча. А она сама на самом деле никакой не учитель. Такова была реальность.
  Она это понимала. И она понимала, что он понимает это тоже.
  И что у него выхода нет, кроме как это принять.
  А еще Лэйли немножко завидовала его таланту. Его физической силе. Его скупой точности движений. Его старательности. Его готовностью выцарапывать из дня каждую свободную секунду ради достижения цели.
  С каждой их встречей она все больше стыдилась того, что прогуливала утренние тренировки, которые вел Каяр, папин оруженосец, для всех желающих детей в их замке.
  Каяр проводил тренировки так рано, что их можно было бы назвать ночными. Она посетила парочку, когда все только начиналось. Папа просил поддержать удачную идею и вдохновить вассалов собственным примером. Ей даже понравилось. Но потом прошел месяц, прошел другой, и однажды она просто решила отоспаться разок после вечерних занятий. И больше не пришла.
  Она-то не была такой уж фанаткой боевого искусства, как те мальчишки и девчонки, которые надеялись однажды вступить в гарнизон. Да и зачем ей вставать вместе со слугами, если потом папа объяснит все ей лично?
  И никто никогда не упрекал ее за это.
  Но теперь она все чаще пыталась показать Сенни простейшее, казалось бы, движение и не могла. Ей отчаянно не хватало практики. Теперь она упрекала сама себя и частенько вспоминала, что и во время занятий с отцом выполняла упражнения лишь бы выполнить, без старания.
  Она поняла, что ее недоученность может повредить не только ей.
  И что в тот момент, когда знание окажется вдруг важно, никто не даст возможности быстренько доучиться.
  Она даже не могла спросить у папы, подходят ли Сенни ее травы, или у мальчиков и девочек разные сборы. Проклятые шринцерги, надо ж им было именно сейчас полезть! Не самые страшные монстры Прорыва, но назойливые, как мошкара - папа застрял в Лесу на месяц, а то и на два.
  Сенни сказал, что ему и так сойдет, но у него не было иного выхода.
  - У нас же еще есть время? - спросил Сенни, сдувая с носа выбившийся из высокой прически локон.
  - Если судить по солнцу...
  - Нет. - сказал он, - я не об этом. Ты говорила, что скоро возвращаешься в Ширг.
  Он теперь говорил не "Север", а Ширг (это была крепость Лэйли), или Вильге, или Дьевер (там, где староста Авар, а во главе артели Кин), или речка Серая, или ярмарка на Опушке. Лэйли сама не заметила, как рассказала Сенни про свой дом, про свои края.
  Про Императорский дворец она тоже много узнала. Где библиотека, например. И про Парк - Сенни ей весь показал, от лабиринта до древнего проклятого колодца с призраком в самом глухом-преглухом месте.
  У колодца была старая подгнившая деревянная крышка, от нее тянуло сыростью и затхлостью, даже грибы росли какие-то, россыпь мелких бежевых шляпок во мхе. И Лэйли не дала Сенни ее сдвинуть, испугалась. А Сенни рассказал, что в детстве, лет в пять, часто убегал от нянек и болтал с умершей здесь девочкой, какой-то его дальней родственницей, погибшей во время очередной попытки переворота.
  "А потом я вырос, и перестал слышать призраков", - расстроенно сказал он, - "говорят, с возрастом у людей слух портится".
  Но девочка пускала его к своему колодцу по старой памяти. Лэйли всем своим существом почувствовала этот барьер, эту границу, ощущение лопнувшего мыльного пузыря на коже - вот они сворачивают с ухоженной дорожки, и вдруг оказываются в почти что Лесу. Тихо, почти не дыша, стараясь не оглядываться, пробираются среди толстых замшелых стволов деревьев, по ковру кислицы у корней. Не по тропинке, ни за что нельзя по тропинке! По едва заметным детским следам, тут сломан стебель, тут примят мох, смотри внимательно, а то заблудишься! Лэйли ступала за Сенни след в след, и чуть не упустила момент, когда они наконец вышли к поляне, посреди которой стоял пересохший колодец с древней кровавой тайной.
  Сколько еще таких тайничков хранил в себе Императорский Парк! Пространственная магия, скрывавшая Лес Ганаи в самом сердце столицы, просачивалась по капле и в Парк, создав там немало тайных местечек. Для того, чтобы пробраться в некоторые из них, нужно было не только знать дорожку или тропинку, но и получить приглашения от той сущности, что решила подкормиться в Парке могущественной Императорской семьи. Надо ли говорить, что сущности то были опасные?
  Но смиренные многочисленными договорами. Власть Императора распространялась и на них. Лучшая охрана, которую можно пожелать - и которой дорого придется заплатить.
  Самой искореженной частью Парка стал Лабиринт, защищавший единственную дорогу в Лес и из Леса. Но его она теперь знала, как свои пять пальцев. Они там с Сенни занимались почти каждый день, скрываясь от магического чутья лорда Энтеля в одном из пространственных карманов.
  У Инит копились и копились приглашения с золотой каймой. К счастью, Амела (так Лэйли теперь привыкла называть принцессу про себя, потому что так называл ее Сенни) про нее вроде бы позабыла. Но Сенни делал все официально. Чтобы не навредить Лэйлиной репутации и все такое.
  У принцессы должны быть подруги, так он и сказал ответственным за его воспитание. Лэйли не знала, кому именно, Сенни вообще редко называл конкретные имена, и ей эти люди представлялись одной тенью, хищной, многорукой и многоглазой.
  Спорить с ним не стали - наверное, решили, что Лэйли все равно скоро уедет. И так Лэйли стала подругой принцессы.
  И на подносе стали копиться не только приглашения с золотой каймой.
  Ее бы даже приняли в тот круг заносчивых всегда-при-дворе девочек, если бы она захотела. Она ведь сделала невозможное - подружилась с принцессой Сенниленией! Но она не хотела. Был бы смысл, если бы она собиралась когда-нибудь остаться и жить в столице, при дворе, но ее домом был Ширг.
  Здесь же она дружила с внучками леди Айкили и с Сенни, и этого ей вполне хватало.
  - Да, - сказала Лэйли, - говорила... что возвращаюсь.
  Она сорвала с куста "стенки" лабиринта лист и начала его общипывать так, чтобы получился "дракон": черенок - голова, крылья - уцелевшие остатки листа, жилка-хвост и зеленая "кисточка".
  - Говорила, - сказала она, - но мама решила, что раз уж мы все равно так задержались... а Император так гостеприимен... что мы можем остаться еще на пару месяцев, до церемонии подтверждения Права передачи.
  - Права передачи чего? - не понял Сенни.
  - Магических знаний, - пояснила Лэйли, - работа с видениями тоже считается областью магических знаний за пределами традиционного узуса магоприменения...
  Она перевела дух.
  Объяснения она услышала в разговоре Ушгара с леди Айкили, и мало что поняла кроме того, что надо. Она даже не была уверена, что правильно запомнила фразу. Но Сенни был до макушки набит всякими умными словами, он перечитал половину дворцовой библиотеки. Сенни, наверное, поймет...
  Она перевела взгляд с общипанного листика на его лицо. Он чуть округлил пожелтевшие от физической активности глаза, совсем как филин на картинках в атласе, и дернул щекой.
  Он тоже не очень понял.
  Лэйли мысленно выдохнула. Она не дура. Просто и правда вещи обсуждались сложные.
  - Если проще, - неловко сказала она, - то маме должны официально разрешить меня учить. Пророчицам Зеленой Лощины никто не жаловал прав Хранителей, ты знаешь.
  - А твой отец приедет?
  Лэйли оскорбилась бы, если бы сама не узнала детали только вчера.
  - Я же сказала про Хранителей. Хранителям не надо разрешения от Башни! Хранители имеют Право учить своих наследников сколько угодно. Если бы папа приехал на церемонию, это было бы ужасное унижение!
  - Прости, - мягко сказал Сенни, и чуть коснулся ее плеча, - я не знал, что это так важно.
  - А это важно, - в груди Лэйли разгоралось раздражение, и она отступила прочь, от его протянутой руки, уперлась спиной в остриженные ветви, - потому что вся магическая аристократия из сколько-нибудь древних родов вынуждена приходить на церемонию. У всех свои практики. Никому это не нравится. Кроме магов в Башнях.
  - А почему в столице? Разве в Вильге нет своей Башни?
  - В Вильге нет! Башни! - Лэйли нахмурилась. - Сколько ты, говоришь, книг прочитал?
  Сенни склонил голову.
  - Ты права. Я должна такое знать. - буркнул он. - Это же маги.
  Он сбился на женский род. Он всегда так делал, когда нервничал.
  Лэйли вздохнула.
  Она опять перегнула палку.
  Она шагнула вперед и взъерошила Сенни и без того разлохмаченную челку.
  - Ты не можешь знать все, - сказала она, когда он поднял взгляд, - а я могла бы не так остро реагировать. Прости. Мне просто тоже это не нравится. Очень. Как будто кто-то... может запретить мне видеть то, что я вижу, понимаешь? Но они не могут. Я ведь просто это вижу. Но мне придется сделать вид, что могут. А это гадко. Вот... я устала, Сенни.
  - Да? - он расстроился, - Может, посидим еще немного? Просто расскажешь про зверей в Лесу...
  Ему нравилось слушать, как их убивать. В этом он мало отличался от ребятни в Ширге.
  - Я устала... и посмотри на солнце. Лорд Энтель вот-вот начнет нас искать.
  - Он нас здесь не найдет.
  - А если напряжется? Если задастся целью? - вздохнула Лэйли, - Давай не будем лишний раз никого провоцировать.
  - Конечно, - обреченно кивнул Сенни, - раз ты устала и обиделась.
  Он пошел к выходу.
  - Я не обиделась. - Лэйли пришлось его нагонять. - Не обиделась.
  Она уцепилась за его руку.
  - Мы подружки, подружки ходят под ручку, - торопливо сказала она, - и я не обиделась.
  - Подружки еще локонами обмениваются, - хитро прищурился Сенни.
  - Не держи меня за дурочку, - поморщилась Лэйли, - это все равно, что взять друг друга в заложники. Кто же добровольно отдает свои волосы?
  Сенни как-то странно хмыкнул.
  - Ты - очаровательная смесь практицизма и осторожности.
  - Зонтиком получишь!
  Смеясь, они вышли из кармана. Легкое ощущение грани, касание ветра к коже - и пейзаж мигнул, чуть изменяясь, а солнце скакнуло по небу еще выше.
  Лэйли мысленно похвалила себя за внимательность. Как раз вовремя, почти время обеда. Всегда следовало учитывать разницу во времени.
  Лорд Энтель ждал за поворотом; на лице его было написано беспокойство.
  С ним был его ученик - Ирай. Мальчишка учит мальчишку, как говорила матушка: Ирай показался Лэйли ее ровесником, ну, может, на год старше. У него было очень круглое, серьезное лицо, вечно надутые губы и маленькие, близоруко прищуренные карие глазки, на которые вечно падала слишком длинная каштановая челка.
  А еще, кажется, у Ирая не было титула. И даже фамилии не было. Лорд Энтель недавно подобрал его из какого-то приюта.
  Поговаривали, приют тот сгорел, как спичка.
  - Вы вновь куда-то пропали, принцесса Сенниления... что с вашей одеждой?
  Сенни оправил мятое платье.
  - Должна ли я с вами объясняться? - холодно спросил он, сделал паузу и ответил сам, - Не должна.
  Лэйли под внимательным взглядом лорда чуть съежилась и привычно отступила за Сенни.
  - И она не должна, - сухо добавил Сенни, - я ей запретила.
  - Но я волнуюсь за вас, принцесса. Вы пропадаете, и если вдруг злоумышленники...
  Если бы у лорда были клыки, оттуда бы сейчас капнул яд, подумала Лэйли. А если бы Ирай мог поджечь взглядом...
  Хотя кто их знает, классических магов? Может, Ирай сдерживается, и только буравит ее лицо своими маленькими глазками. Хотя что Лэйли сделала? Она просто гуляет с подругой...
  "Он вытащил его из такой дыры, что он и смерти не побоится". Чьи это слова? Лэйли не помнила. Они просто... всплыли.
  Может, они еще даже не были еще сказаны.
  У нее случалось такое. Не видение, а... "предслышанье", как-то так.
  - Если злоумышленники вдруг проберутся в дворцовый Парк, вы будете висеть рядом со стражей, не правда ли? - мелодично протянул Сенни, - Но вы ведь достаточно великий маг, чтобы не закончить жизнь, покачиваясь на ветру? Вы вроде бы управляете ветром?
  Ветер чуть слышно шелестнул ветвями кустов, ласково взъерошил прическу Сенни.
  - Вы снова опаздываете на уроки чайной церемонии. - мягко напомнил лорд Энтель тем тоном, которым уговаривают обыкновенно капризных детей, - простите, леди Лэйли, мне нужно проводить принцессу Сеннилению на урок.
  Лэйли с сожалением расплела с Сенни руки. Она давно заметила, что Сенни куда проще дерзить главному придворному магу, когда она рядом, и она не хотела бросать его одного.
  - Да, конечно, - она чуть присела в книксене, - спасибо, что тратите время, лорд Энтель.
  - Я мог бы отправить вас сразу домой...
  - Я приехала не одна, меня ждут Ушгар и Инит, они будут волноваться.
  - Что же, тогда вас проводит Ирай.
  Лэйли кивнула.
  Они вежливо раскланялись и разошлись. На прощание Лэйли махнула Сенни рукой.
  Много ли девочек конвоирует до кареты ученик главного придворного мага? Лэйли шла рядом с сердито пыхтящим Ираем и задавалась этим вопросом. Стоит ли ей гордиться?
  Ей приходилось сбавлять шаг, потому что иначе тщедушный мальчишка за ней не успевал. Впервые Лэйли увидела его неделю назад. С тех пор с щек его сошла мертвенная бледность, исчезла совсем уж болезненная худоба, но толком окрепнуть мальчик не успел, и то и дело замедлялся, чтобы перевести дух.
  Лэйли подумала, что могла бы, наверное, взять этого задохлика на руки и донести, и вышло бы быстрее.
  - Ты владеешь огнем? - спросила она дружелюбно.
  Они раньше никогда не разговаривали, но она подумала, что было бы неплохо скоротать время.
  - Че?
  - Говорят, твой приют сгорел.
  - Я не колдовал, чтобы приют сгорел, - пробурчал мальчишка.
  - Он сам?
  Мальчишка пожал плечами.
  - Думайте, что хотите.
  - Я думаю, что ты очень талантливый, - сказала Лэйли, - раз уж тебя взял в ученики придворный маг.
  - Наверное. - кажется, мальчишке это польстило. Он хотя бы перестал морщить лоб, - Пришли.
  - Я бы с удовольствием с тобой когда-нибудь еще поболтала, - вежливо сказала Лэйли, помахав Ушгару, появившемуся с той стороны дворцовых ворот.
  - Угу, - Ирай поднял взгляд, - Конечно. Приглашение пришлите.
  - Что?
  - Приглашение. Пригласите, если не только слова. А то все говорят - но ни одного приглашения.
  Он брал ее на слабо. Это читалось в его напряженной позе, в азартном выражении лица - он даже щуриться перестал.
  За кого он ее держит? За изнеженную аристократку, которая руки без перчатки мужчине не подаст? В голове у Лэйли замелькали мысли. Он казался одиноким. Вряд ли у него здесь много друзей...
  Пригласить его - хорошо, плохо? Кем он будет лет через десять? Стоит ли?
  Жаль, матушки нет рядом, она куда опытнее в такого рода интригах.
  Но... Лэйли же ничего не потеряет? Если что, матушка наложит вето постфактум.
  - Жди, - сказала Лэйли коротко и быстрым шагом устремилась к Ушгару.
  Кто-то древний говорил, что если долго ждать, можно и дождаться.
  
  8.
  
  Матушка была в бешенстве.
  К счастью, пока не в том тихом бешенстве, которое демонстрировала порой подчиненным. Лэйли видела такое всего пару раз: если слуга слышал от леди тихое "выметайся", то именно это ему и стоило сделать немедленно и без возражений. Глаза у матушки становились злые-злые, темные-темные, глаза убийцы.
  Так было, например, когда помощник лекаря, пожилой мужик, немного выпивающий, немного рассеянный, немного дурачок, притащил в замок найденный на опушке труп - для доследования, как он потом утверждал, а тот труп возьми и оживи посреди ночи в незапертой прозекторской.
  Оказалось - вампир, причем из таких, из разумных. Правда, не слишком умных: полез через окно к Дани, леди-рыцарю, главе отряда Западной Башни. То ли дева оказалась недостаточно изголодавшейся по эротическим переживаниям, то ли не очень-то и дева, но дурманящие чары вампира не подействовали, и голову ему снесли сразу же.
  Но леди Василь, которой по утру продемонстрировали труп, уже сильно тронутый тлением (голова отдельно, тело отдельно; Лэйли до сих пор мутило, когда она вспоминала запах) приказала помощника целителя доставить немедленно, а когда он явился, тихо спросила - не притащит ли он в следующий раз еще какого живого мертвеца, чтобы уж точно весь замок перекусал.
  "Но мертвецы не оживают!" - помощника затрясло, то ли от страха за место, то ли от похмелья.
  "Ты где работаешь, придурок", - выплюнула матушка, - "выпавшие из Прорыва - еще как оживают. Как он, по-твоему, из Леса выполз, этот труп?".
  "Та может, выплюнул его Лес-то, оно же бывает..."
  "Простите дурака, леди Василь", - вступился целитель, зажимая дураку рот. Помощник ему был то ли дед, то ли дядя, то ли еще какой родственник, - "Вторую неделю работает, ошибся".
  И вот тут-то у матушки лицо стало - как посмертная маска, белое, бесстрастное, и глаза потемнели. Она смотрела на лекаря долго-долго, внимательно-внимательно.
  "Давно колья в сердца соседям не забивал, Лоц?", - спросила она, - "Расслабился? Забыл ошибкам цену? Ты - пшел вон, месяц работаешь бесплатно. А этого дебила чтоб тут не видела больше никогда".
  "Но госпожа!" - в ужасе воскликнул изнанник.
  "Выметайся".
  И это "выметайся" Лэйли запомнила на всю жизнь. Оно было хуже запаха, и хуже пробиравшего до костей холода подвала, в котором Лоц держал своих мертвецов. Оно было окончательное, как приговор: на земле Кайссионов тебе больше места нет.
  Выметайся.
  К счастью, сейчас матушка была в громком бешенстве. В таком... уютно-семейном, как гроза или лесной пожар.
  - Еще раз, может я чего-то не поняла, - сказала она, тряхнув мешочком со сбором прямо у Лэйли под носом, - то есть ты... украла...
  - Отсыпала! - возмутилась Лэйли.
  - Украла. Отсыпала - это когда спрашивают разрешения.
  Лэйли замолкла.
  Она смутно помнила, что если перегреть лесной пожар, то там все так раскалится, что будет совсем-совсем белое, и ее всегда пугало, когда матушка переставала орать и снижала тон. Прекращала тратить свою ярость, концентрировала ее - чтобы затем взорваться.
  Вряд ли Лэйли когда-нибудь скажут "выметайся".
  Но что, если она и правда сделала что-то страшное-страшное, непоправимое?
  Она виновато склонила голову и засопела.
  - Зачем ты это сделала?
  - Я... хотела помочь. Поделилась...
  - И кому же понадобились эти травы? - матушка всплеснула руками, чуть не рассыпав из мешочка остатки трав. Резко затянула завязки у горловины, с такой силой, что те затрещали, - Пожалуйста, пожалуйста, скажи, что это был какой-то наркоман, которому все равно, что нюхать!
  - А кто такие наркоманы? - спросила Лэйли.
  Матушка сбилась на наречие Зеленой Долины. Дело плохо.
  - Зависимые... от веществ. - пояснила матушка туманно, - курильщики опиума, например. Тему не переводи! Ну?
  - Не совсем, - пискнула Лэйли, которая, кстати, понятия не имела, что такое опиум, - эм... В общем, вроде как... Ну... Я же пью их, чтобы мне было проще договориться с Лесом... стать Хранительницей... И, ну... Я поделилась, - последнее она уже шептала, - кое с кем... Чтобы он тоже...
  - "Он"? Ты... отдала сбор... с дурманными травами... ты... - лицо матушки стремительно побелело, она схватилась за сердце, - ты... быть не может...
  Лэйли опустила голову и попыталась проковырять носком ботинка в ковре дырку. Вдруг получится провалиться сквозь пол на первый этаж до того, как матушка догадается?
  Не успела.
  - Принцу? - выдохнула матушка, в ужасе округляя глаза, - Шанналану?.. Сыну Императора!
  - Почти, - выдохнула Лэйли, будто в омут бросаясь со своей ложью, но это была не ее тайна! - принцессе... Сенни... лении. Мы вроде как... подружились, и она попросила... Попросила. И я подумала - подумаешь, ну что такого... надо же как-то... помочь человеку...
  Она сморгнула две крупные слезы и поспешно вытерла их ладонью.
  Плакать она сейчас не имела права. Она виновата. Она украла. Матушке есть, из-за чего злиться.
  Матушка опустилась на диван. Смяла в руках мешочек, в бешенстве бросила в стену. Забормотала, уперев в лоб руку, будто голова ее взрывалась от головной боли.
  - Подружились... Ха-ха, а я уши развесила, послушала Инит, такая честь, боги, такая честь... Подружилась она... Приглашения, демоны, золотые! Вежливые... Не, ну чего детишки могут, чего... Вот чего... Ты! Ты вообще понимаешь!..
  - Это не из-за трона, это из-за... ну... другого, - попыталась объяснить Лэйли, - я ни во что не влезла.
  - Ничего себе, не влезла она! Ты же знаешь, что передозировка любого лекарства может убить человека?!! А это сильные травы! И что если принцесса отравится, нас повесят, как последних крестьян, на въезде в город?!! Не глядя, что твой отец Хранитель?! Прежде, чем мы успеем глазом моргнуть?!
  Матушка отняла руки от лица, посмотрела на них чуть удивленно, брезгливо.
  - Ну не повесят. Кровью заплатим. Чужой. Давно что-то Вильге никто не осаждал, да... Стены крепостей заскучали, наверное, по свежей крови.
  Лэйли вздохнула. Горло драло подступающей истерикой, и она едва-едва выдавила из себя слова:
  - Он... Она обещала, что будет осторожной, я показала ей, как рассчитывать...
  - Понимаешь, что если принцессе вдруг возжелается сместить отца, - продолжила матушка, - есть у императорского рода такая наследственная болячка, очень смертельная... Мы тоже окажемся крайними, как только что-то пойдет не так? Что ты станешь ведьмой, которая одурманила невинный разум? Что эта ложь не спасет принцессу - но и тебя погубит?
  Лэйли подняла на матушку полные ужаса глаза.
  - Это п-п-предсказание?
  - Это здравый смысл! - матушка вскочила и заметалась по комнате, как бешеная тигрица, - Императорская семья пожирает всякого, кто влезет в их семейные дела! Император даже жену свою не пощадил, а что будет с актрисулькой, пришедшей ей на замену, через пару лет, когда красота ее увянет, и великая любовь скукожится, как ч... черепаха на холоде? А уж тебя, маленькая глупая девочка, даже принцесса Амелаилла придавит одним пальцем, великое ли дело! Вместе со мной, с твоим папой, с Ширгом, со всем Севером - если захочет.
  - Она никому не скажет! Мы подружились! Сенниления меня защитит!
  Матушка застыла, глядя на Лэйли темными, полными гнева глазами.
  - Сенниления, солнце мое, - сказала она тихо, - использует тебя и от тебя избавится. Отец был прав: ты еще слишком юна для столицы. Инит!
  Инит появилась, как по волшебству: видимо, стояла за дверью.
  - Позови сюда Ушгара и подготовь вещи Лэйлиины. Она немедленно отправляется домой.
  - Но мам! - Лэйли все-таки нашла в себе силы возразить, - А как же Церемония?
  - Я еще подумаю, - жестко сказала матушка, - стоит ли мне тебя вообще учить, если в твоей голове нет мозгов.
  - Мама, я...
  Не может уехать, не попрощавшись. Это будет как... предательство. Она же обещала! Обещала Сенни, что останется... Кэлли одолжила ей книгу из бабушкиной библиотеки, она должна была вернуть... Ирай? Ирай тоже ждет...
  Сейчас, когда перед ней повисла угроза, что ее отошлют вот так, ни с кем не дав попрощаться, в голове всплывали даже самые малюсенькие невыполненные обязательства, и их было так много, она столько не успела сделать!
  - Мама, пожалуйста, хотя бы не денечек, хотя бы с Кэлли попрощаться!
  - Домой, Лэйли. - сказала леди Василь холодно, прошла через всю комнату к брошенному сгоряча мешочку, подняла, отряхнула - не глядя на Лэйли, будто Лэйли тут уже нет, - Возвращайся.
  
  9. Шан
  
  Амели обняла мать, крепко-крепко уцепилась ручками за ее шею, зарылась лицом в пышные каштановые волосы, перевитые алыми лентами.
  В такие моменты Шану становилось спокойнее: да, сестра гениальный, не по годам проницательный и деятельный ребенок. Но все же - ребенок.
  Маленькая девочка, которая изо всех сил тянется к матери, и ей все равно, что та всего лишь певичка в Императорской Опере. Шан порою видит в глазах сестры взрослый, жестокий ум... Амели будто все в уме считает: брат, кронпринц, какова его ценность? На глазок, как опытный купец, прикидывает политический вес. Но быть того не может.
  Улыбается, так нежно, так мило, обнимает цепко, но в глаза смотрит редко, опускает голову, отворачивается... Как будто боится.
  Как будто врет.
  Но быть такого не может. Пустые подозрения. Распространенная дворцовая хворь: паранойя.
  Амели все-таки совершеннейший ребенок. Жестокие взрослые не умеют любить маму. И детей своих не умеют любить.
  На лужайке, которая так замечательно просматривалась с балкона фиалковой комнаты, прекраснейшая Юнна Шинсоор, баронесса и мать младшей принцессы, мягко вывернулась из удушающих дочерних объятий и аккуратно поставила девочку на землю. Амели потянулась было уцепиться за юбку матери, но отдернула руку под строгим взглядом: шелковые платья по последней анташисской моде так легко мнутся!
  Шан должен был бы ненавидеть эту женщину. Но он почему-то не мог: он слышал ее выступление в императорской опере, и с тех пор лично готов был бы вырвать языки всем, кто говорил, что титул ей дарован за заслуги в постели.
  К тому же, он знал, что титул даровала лично ее императорское высочество Шиаан. То, первое и единственное услышанное выступление Юнны Шан посетил с матерью и братом.
  Кто же знал, что дружба императрицы с оперной певицей обернется трагедией?
  Юнна не была особенно красива, но что-то в ней цепляло мужчин, цепляло навеки, заставляло оборачиваться ей вслед, и Император не стал исключением...
  Амели, кажется, в полной мере унаследовала от матери эту черту. И ее Император, неизменно скучавший в обществе сыновей, полюбил. Бал этот дурацкий...
  Шан вздохнул.
  В честь его четырнадцатилетия, помнится, лорд Энтель долго убеждал отца организовать охоту и фейерверки. Просто неприлично было бы игнорировать малое совершеннолетие кронпринца... Отец в итоге подписал счета, но на охоте так и не появился.
  О Сене и вовсе, кажется, забыли...
  Амели вытянула ручки по швам и что-то сказала, забавно сжав кулачки. Отсюда Шан не слышал.
  Мог бы услышать, но не хотел.
  Эти двое имели право на уединение.
  Да и что могло обсуждаться на этих коротких ежемесячных встречах? Какие книги прочитаны, какое заклинание выучено, какие плывут по небу прекрасные кучевые облака?
  О чем Шан разговаривал с матерью в пять лет? Он уже и не помнил.
  - Не ожидал тебя здесь встретить, братец, - послышалось из-за спины и Шан дернулся, обернулся: Сен, что он здесь делает?
  Он живет в совершенно другой части дворца.
  Сен кивнул в сторону лужайки.
  - Как и я, пришел полюбоваться воссоединением семьи? - спросил он чуть насмешливо, - Я давно приглядел этот балкон, очень удобная точка для наблюдений.
  Шан, который оказался здесь (почти) случайно, дернул плечом. Была в Сене одна неприятная черта: всех он судил своей меркой, находил скверный умысел в невиннейших вещах. Везде ему мерещились заговорщики, недоброжелатели, враги и убийцы...
  Эта привычка появилась у него со смертью матери. Сен отказывался верить врачам и целителям, все убеждал его, что мать отравили... Не мог смириться.
  До сих пор не может.
  - Нет.
  Сену нельзя говорить ничего лишнего: есть у него бабская совершенно манера зацепиться языком за какую-нибудь мелочь, оговорку и нарваться на скандал.
  Шан глянул на брата исподлобья и шагнул в бок, закрывая от него вид на лужайку, на свидание Амели с матерью. Ему не хотелось, чтобы тот поганил проявление чистой дочерней любви. И где только его маленькая подружка?
  Весь дворец вздыхал спокойнее, когда их унылая старшая принцесса вместо очередного сеанса нытья служанкам о своей тяжелой доле и страшных болезнях уходила гулять с Лэйли-с-Севера.
  - Странно. Я ведь давно тут стою, и все это время ты на них пялился. - Сен шагнул вперед и оттеснил Шана плечом.
  Как-то он вообще раздался в плечах, и случилось это как-то очень и очень быстро, иначе Шан бы заметил раньше: платье Сена с трудом сходилось на спине, и Шан почти слышал, как трещат в предсмертной агонии завязки корсета: вот-вот сдадутся и лопнут. Вот сейчас, когда брат оперся на перила балкона, широко расставив локти...
  Сен обернулся, и Шан напоролся на его насмешливый взгляд, как на нож. Сен потянул уголок губы вверх, в этой его поганой ухмылочке.
  - Завидуешь? Завидуешь Амеле?
  - Нет.
  - Похоже на то.
  - Нет!
  - Как давно вы не навещали могилу матери, кронпринц?
  - Хватит. - резко сказал Шан, - Я навещал ее склеп в прошлом месяце...
  Он поймал себя на том, что оправдывается. В этом весь Сен: любит делать из людей виноватых.
  - Я тебя не виню, - сердечно сказал Сен, и от его снисходительности у Шана свело скулы, - совершенно. Ни в чем. У тебя мало времени, Шан, естественно, ты тратишь его на вещи поважнее: фехтование, география, та рыженькая горничная леди Анталь...
  - Ты невыносим, - Шан все-таки скривился, не выдержал, и бросил обвинительное, - а что твоя маленькая подружка? Больше не хочет играть с тобой в куклы? Она хоть знает, кто ты, старшая принцесса? Или это будет вроде как... сюрприз?
  - Какая пошлость, - поморщился Сен, - занятия с рыцарями не особо способствуют утонченности речи и мыслей, да? - он отвернулся, немного помолчал, глядя, как баронесса Юнна сидит на качелях с раскрытой на коленях книгой.
  Амела стояла рядом, обнимая ручками холодный качельный столбик.
  Шан тоже отвлекся. Это была бы очень умиротворяющая картина, если бы не эта дурацкая мысль про холодность качелей.
  - К сожалению, она уехала, - в голосе Сена, прервавшем недолгое молчание, звучало неподдельное огорчение, - мать отослала ее домой, на север. Но ничего. Она вернется. Сюда. Ко мне.
  - Конечно. Ее родители ведь ей не указ, - кивнул Шан, - она исполнит то, что угодно старшей принцессе. В тринадцать лет столько способов самостоятельно перебраться в столицу! Поселишь ее во флигеле леди Козитты?
  У брата было куда больше императорских замашек, чем у самого Шана. И амбиций было больше. Хотел бы Шан знать, почему кронпринцем стал не Сен. Он ведь и на отца похож гораздо сильнее...
  И гораздо больше желает... власти.
  Для него нестерпимо думать, что кто-то не пляшет под его дудку, что что-то идет не так, как ему хочется. Он смирился с платьями, потому что они были всегда, и смирился с положением нелюбимой принцессы, потому что отлично понимает, что оно дает ему больше свободы, чем есть у Шана.
  Но когда идет не так что-то другое, что-то еще, что-то, с чем он не готов мириться...
  - Она ведь моя маленькая подружка. - сказал Сен, проигнорировав непристойный намек. - Естественно, она исполнит то, что угодно мне.
  - Ну иди, прикажи, - пожал плечами Шан, - зачем ты срываешь на мне свое разочарование в чьих-то строгих родителях?
  - Стоило ли мне выбрать сиротку? - холодно поинтересовался Сен, - Помнится, та рыженькая горничная осталась на попечении тетки?
  - Это...
  - Да-да, конечно, у вас любовь. Поцелуйчики по темным углам, а когда тебе надоест, или когда надоест отцу, старшая горничная уладит дело... Ты даже не узнаешь. Просто тетка у Никки однажды заболеет, и придется ей ехать за нею ухаживать.
  - Откуда ты...
  Шан клял себя за то, что ввязался в этот разговор. В который раз Сен вытащил его на свое любимое поле боя, и в который раз Шан позорно проигрывал.
  Он думал, что никто не знает. Ему казалось, он научился скрываться.
  Не стоило и надеяться.
  Шан пытался сохранять невозмутимое выражение лица, но сердце его будто ухватили ледяной ладонью и медленно сжали пальцы в кулак, изгоняя горячую кровь к щекам, к ушам. А потом отпустили - и сердце затрепетало быстро-быстро, едва-едва, как флажок на зимнем ветру.
  - Я был бы плохой старшей принцессой, если бы не знал, что творится с моим братом. Шан, это отец может позволить... - Сен кивнул в сторону качелей; Амели забралась к матери на колени и теперь вместе с нею рассматривала картинки, - приключения. Ввязываться... брать ответственность. Но не думаю, что он будет так же рад внукам, как радовался рождению Амелы.
  - Хватит. - резко сказал Шан, - Ничего не было.
  Он взял себя в руки. И что, что Сен знает? У него нет власти во дворце.
  - Я рад, что у тебя достаточно ума.
  - А ты-то! Ты пропадал с Лэйли часами!
  - И что с того, что две девушки гуляют вместе по парку? - Сен пожал плечами. - Я всего лишь старшая принцесса. Унылая, занудная, болезненная. Какой с меня спрос, кронпринц? Я никого не могу скомпрометировать. Меня вот могут, наверное...
  - Ты лицемер, вот ты кто, - сорвался Шан, - ты не имеешь ровным счетом никакого права меня отчитывать! Ты и сам... Сам... На себя посмотри!
  - Это не право, это забота. Семейная забота. Ты же хочешь семейного тепла? - Сен отвернулся, - Вот и пялишься часами на то, как Амела изображает любящую доченьку. Я вот и подарил тебе заботливую нотацию, которую и ждешь от сестры. Было бы лучше, будь у меня голосок пописклявее и личико поглупее? - он протянул руку и щепотью взялся на рукав камзола Шана, - братик?
  Шан отшатнулся.
  - Мерзость! - выдохнул, взял себя в руки: нельзя было вестись на такие дешевые провокации. Сказал, как мог спокойно, - Я бы тебе поверил, если бы не знал, что ты позабудешь обо всех приличиях, лишь бы заполучить свою подружку обратно.
  Сен кивнул.
  - Конечно, я заполучу ее обратно. Но разве мы не о тебе сейчас?
  - Я не сделал ничего... бесчестного с Никки. И не сделаю, - тихо сказал Шан, глядя Сену в лицо, - В отличие от тебя.
  - Честь - это для кронпринцев, - согласился Сен, - но я никак не могу понять, кем ты меня считаешь. От того, что я чуть лучше тебя разбираюсь, что происходит во дворце, я не становлюсь чудовищем; чудовищем я был бы, если бы не предупредил тебя. Кстати, не благодаря ли Амеле вы с Никки познакомились?
  - Хватит. - сказал Шан, - я не могу больше тебя слушать.
  - Мозг разболелся с непривычки?
  - Хватит.
  - Как скажешь, братик, - кротко сказал Сен, склонившись в книксене, - будь осторожнее. Сестренка присматривает за тобой, но все-таки не наделай глупостей.
  И он наконец вышел, стремительными, широкими шагами, чуть не наступив на собственный шлейф.
  С каждым днем платье сидело на Сене все хуже, все нелепее. Скоро он его перерастет, и что тогда?
  Возможно, возьмет в руки меч, и вступит уже на его, Шана, поле боя.
  Шан услышал, как закрылась за братом дверь в глубине фиалковой комнаты, и в последний раз оглянулся на лужайку, на качели; на них уже никого не было.
  - Присматривает, как же, - буркнул он, - сестренка за мной следит.
  "Сестренка меня сожрет, стоит мне зазеваться", - подумал он.
  Привычная, давным-давно со всех сторон обдуманная мысль. Шан к ней уже привык.
  И Шану давно надоело этого бояться.
  
  
  
  10. Юнна
  
  Всю свою юность она провела в дороге, ездила из города в город, спала в дешевых гостиницах, поспешно запихивала в себя еду, переодевалась в закутках и каждый вечер видела перед собой новые лица. Она любила такую жизнь, но все твердили - попробуйся, попробуйся, это твоя роль, для твоего голоса!
  Оказалось, и театр ее; не отпустила ее больше Императорская опера. Режиссер обещал гастроли. Тогда, когда все только начиналось.
  Когда она не была еще привязана к дворцу нитью столь прочной, что и не разорвать. Об этой связи ей нельзя было болтать: сколько она подписала бумаг, сколько получила грозных предупреждений!
  И ради чего?
  Оседлость ей не шла. Раньше она вставала в дорогу, теперь же дороги больше не было, и вставать с кровати становилось все тяжелее. Она порою не могла заставить себя даже нанести макияж. Голос портился, некогда шикарные волосы секлись, прядями оставались на расческе, обвисший животик не убрать было никакими, даже самыми изнурительными упражнениями: красота ее увядала.
  Роды будто пробили в ней какую-то бездонную дыру, которую не заткнуть было деньгами, аплодисментами и даже любовью Императора.
  Да и... Если и была на свете та исцеляющая душу любовь, про которую она так часто и красиво пела со сцены, то вряд ли Император был на такую способен. Удушающая нежность его сменялась совершеннейшим безразличием с такой частотой, что она научилась относиться к этому как в перемене погоды. Сегодня тебя зовут во дворец, завтра не пускают повидаться с дочерью; никогда не узнаешь заранее, каждый раз рискуешь.
  Может, поэтому еще так трудно было заставлять себя что-то делать. Ее больше не окрыляла ее девичья наивная мечта стать самой-самой певицей, и примой, и примадонной; она уже ей стала и не знала, что там дальше. Что толку строить планы на собственную жизнь, если жизнь твоя теперь - любить Императора?
  Ей все еще давали большие роли, но не благодаря ее большому таланту, а благодаря большим пожертвованиям Короны: Император хотел любить звезду, а он всегда получал, что хотел.
  И единственным плюсом оседлости, который она могла назвать, была таверна "Зеленый ирбис" на окраине Ганаи, где такитанка Феличити давно стала завсегдатаем. Тут подавали неплохое мясо и разливали отличное пиво.
  - Привет. - сказал он, подсаживаясь к ней за столик.
  В этот раз на нем была личина лаанесита. Чуть раскосые карие глаза, темная кожа, острый нос, острый подбородок, черные волосы, жесткие на вид, лежащие морской волной. Юнну всегда тянуло погладить такие волосы, очертить пальцами высокий гребень. Она почти протянула руку, он почти отшатнулся.
  Движения у него как всегда осторожные, скупые. Лорд Энтель всегда двигался так, будто у него хрустальные кости. Как... старик.
  А еще он был отвратительный актер. Акцент у него звучал фальшиво. Почти нарочито-фальшиво.
  - Ты ужасно, ужасно, ужасно играешь! - воскликнула она, отодвигая кружку, - не стоит больше! Не надо! Приходи сразу в мантии и сверкай своими изумрудными глазами, и я буду тебя уважать!
  - Это говорит мне женщина, воображения которой хватило на имя второстепенного персонажа из оперы. - проворчал он.
  Он всегда обижался, хотя она всего-то честно говорила ему в лицо о недостатках. Как работать над игрой, если не знаешь даже, получается ли у тебя играть? Вот она и просвещала каждый раз: не получается.
  Не ходят молодые лаанеситы как древние старики. Они морской народец, и походка у них размашистая, их чуть покачивает... или штормит, когда хорошенько наберутся.
  - Никто не сомневается, что меня могут звать Феличити, - она пожала плечами, - разве не всех такитанок так зовут? Я думала, всех.
  - Удивительное невежество.
  - Если так и будешь меня оскорблять, хотя бы заплати за мое пиво... Я никогда не видела настоящей такитанки, никогда. Откуда мне знать, какие у них имена?
  - Как же ты могла их не видеть?
  - А может, и видела, - она пожала плечами, - может, и видела. Может, и вру. Может, я отлично знаю, что не бывает на свете такитанок по имени Феличити, может, я все жду, когда сюда зайдет настоящая такитанка и пронзит меня кинжалом в самое сердце за мое самозванство. За мой парик, за мой грим, за мой говор. Пронзит - и все. И больше можно не играть никогда.
  - Четвертая кружка?
  - Пятая. - улыбнулась она, - так чего тебе надобно?
  - Тебя обыскались.
  - И пусть ищут, пусть. Дай не посидеть спокойно, дай посидеть, чтобы никто мня не сверлил в спину жадными глазами. Чтобы никто не записывал: поздоровалась с режиссером за руки, не иначе, как они любовники. Доложить лично императору! Режиссеру - голову с плеч!
  Она опустила кружку на стол, чуть не пролив при этом пиво.
  - С плеч! - повторила она, - Раз - и все. И ему больше не надо режиссировать. Не надо меня терпеть. Знаешь, что я в гримерке слышала? Голосок-то у меня дрянь, но мужика я видать отхватила высший сорт, раз он мне роль Феличити оплачивает. Хотела им лохмы повырывать, но ведь они правы, стервы, выше сортом мужиков просто не бывает. Есть чему завидовать, есть...
  - Давай ты допьешь кружку и мы потихоньку...
  - А ты-то! Ты-то! Я-то кто? Актрисулька, маленькая, глупая актрисулька. А ты великий маг. Ты можешь руками пфу-у-у! - и она развела руками, чуть не сбив со стола тарелку, - пфу-у-у! И нет Ганаи. А ты вместо этого любовниц по квартирам растаскиваешь. Ну что это такое? Ну разве это рационально? - она склонила голову на бок, вгляделась в его ненастоящее лицо, - Это работа младшего помощника старшего секретаря, а не великого придворного мага... Неужели это не унизительно, в конце концов?
  Она пыталась разобрать хоть что-нибудь, хоть намек на уязвленность, на неловкость в его фальшивом лице, но добилась лишь того, что заметила, где у него чуть заметно просвечивает настоящая кожа: тень под глазами накладывалась на иллюзию и получалось что-то вроде не мешка даже, ощущения, что там должны были бы быть мешки под глазами, или хотя бы тени, предчувствие какой-то болезненности, что ли.
  Чем дольше она в него всматривалась, тем меньше он был похож на человека. Иллюзия его была хороша, даже слишком хороша, и вот в этом-то и была проблема: он забывал о том, что люди не бывают симметричны, не бывают идеальны.
  Он пугал ее, каждый раз пугал. Она поспешно глотала пиво, но алкоголь всего лишь мешал фокусировать взгляд, и лицо его плыло, размазывалось подгорелым блином, казалось - еще кружка, и она может заглянуть и за эту иллюзию человеческого лица, и за ту, которую он носит под ней и выдает за лицо настоящее.
  Заглянуть - и увидеть чудовище из старых сказок. Чудовище этой земли; почему-то никогда-никогда ей не казалось, что он мог прийти из Прорыва...
  - Скажи честно, ты вроде джинна? - лукаво спросила она, - У Юсира есть кольцо, и в кольце этом - твоя смерть?
  Лицо его ничего не выражало. И глаза были мертвые. Интересно, у нее глаза тоже мертвые?
  - Тебе хватит пить, - сказал он мягко, - женщине вообще не стоит столько пить. Женщины быстрее привыкают к алкоголю.
  - Или ты человек, но так хочешь власти, что готов лизать пятки, надеясь, что тебе перепадет немного с императорских щедрот? Ты лучший из магов, все Башни склоняются перед тобой, но ходят слухи... - она откинулась на широкую спинку стула, вытянула ноги, расправила широкие такитанские юбки, в которых так вольно дышалось после столь любимых Юсиром узких анташисских шелковых платьев, обнимавших тело крепче корсета.
  - Слухи? - спросил он будто бы из вежливости, будто бы лишь подыгрывая ее пьяному бреду; но он был плохой актер.
  Она улыбнулась.
  - Слухи. Говорят, ты хорош лишь тем, что у тебя резерв большой. Говорят, ты так боишься истинного магического искусства, что все его запретил. Вместо того, чтобы играть пьесы, маги, как дети, колотят палочками по треугольникам и вертят трещотки. У тебя, в твоих Башнях - самые глухие и самые мощные маги на свете, они громче всех колотят ложками по столу, и называют это музыкой... магией. Вот, что говорят о тебе, когда я задаю вопрос, почему же придворный маг Его Величества Императора забирает из таверн спивающихся любовниц Его Величества Императора... Врут ли? Но как красиво врут, я почти верю: и правда, на что еще сгодится глухой маг?
  - Разве ты не восхищалась в начале вечера моей способностью стереть Ганаи с лица земли?
  - Я много чем восхищаюсь в мужчинах. - она запрокинула голову, сощурила глаза на свет, - если бы я всегда восхищалась мужчинами соразмерно их способностям, я бы спивалась не здесь, а где-нибудь на окраине Империи, бормотухой от местной бабки. Делила бы ее с грустным клоуном из маленькой бродячей труппы.
  Она представила себе вдруг этого клоуна: стареющего человека, вот он забыл смыть грим, или, может, скоро ему выходить и выполнять его коронную пантомиму. Когда-то он считал, что не опустится до того, чтобы пить перед тем, как изображать пьяного, но больше он не служит в столичном цирке... Пересохшие белила идут трещинками у уголков подвижного рта, у уголков глаз, на висках...
  Она перевела взгляд на мага, замершего перед ней в неловкой, закрытой позе человека, который даже в таверне не может расслабиться, и все выполняет какие-то долги, какие-то долги раздает.
  - Впрочем, - сказала она, - есть ли разница, с кем пить? Может, тот клоун был бы со мною честнее. Может, лучше было бы пить с клоуном.
  - Вам стоит прекратить пить вообще, - сказал маг тихо, - он... выражал обеспокоенность.
  - Оставит ли он меня в покое, если я прекращу?
  - Он не позволит алкоголичке видеться с дочерью.
  - Он и актриске не позволяет видеться с дочерью. Я вынуждена играть перед ней потомственную аристократку. Разве принцессу может родить дочка зеленщика из Калингае, что у южной границы Империи, не путайте с деревушкой Калингае у горы Хамат? Ну что ты, семя Императора превращает женщину, в которой всходит, в потомственную баронессу, и изнутри, и снаружи. Я пью пиво, но все думаю, что мне пристало бы упиваться вином. Украдкой. Для здоровья, от нервов, бокальчик утром, бокальчик вечером, пару бокальчиков, пока пробуешь новые вкусы сыра от своего любимого повара. Какой может быть сыр без вина? Я пью пиво из чувства ребяческого противоречия. Он предпочел бы, чтобы я пила вино?
  - Вам стоит прекратить пить вообще, - повторил маг.
  - Может, мне лучше и не видеться с дочерью, - сказала она, роняя голову на скрещенные руки. Прядь волос упала в пиво, и она суматошно смахнула ее назад: не забыть отмыть, а то завтра парик будет не расчесать... - Может... - она осеклась.
  Нет, уж кому-кому, а магу она никогда не скажет. Никогда не скажет, что точно так же, как она играет на коротких встречах с дочерью потомственную аристократку, так же и Амела разыгрывает девочку, разлученную с матерью. Разыгрывает любовь, детскую и чистую. С каждым разом играет все лучше: она быстро учится.
  А она, Юнна, подыгрывает ей. Она, Юнна, ее учит своему искусству. Как не учить? Девочка так жадно, так быстро схватывает.
  Недавно она говорила с подругой в театре, та взяла ученицу. Они час проболтали про учениц, про то, как лучше преподать им то или иное, а потом Юнна вдруг поняла: она же говорит про свою дочь.
  Она никогда не испытывала того острого материнского ликования, о котором говорили все остальные, этого восхищения крошечными пальчиками, упоения запахом младенческих волос, упоительного чувства, что привела в мир нового человечка. Может, потому что Амелу почти тотчас же отняли у нее, и она не успела толком познакомиться с той, кого привела в этот мир.
  И теперь две незнакомки, которым положено было общаться, которые вынуждены были общаться, не сговариваясь, решили получить от этого общения хоть какую-то пользу.
  Она никогда не гордилась Амелой как дочерью, но она была ее лучшая ученица.
  Может, это и неправильно.
  - Я перестану, - сказала она. - Я перестану. Сегодня просто был тяжелый день.
  - Что перестанете?
  - И пить перестану, и болтать, - вздохнула Юнна, - прости мне мою слабость. Ты единственный человек, с которым я могу поболтать по душам. Какая разница, что я наговорила тебе сегодня? Ты можешь убить меня и тем, что я наговорила вчера, позавчера и пару лет назад. Ты не обижаешься, пока обида не дает тебе власти... Интересно, есть ли у тебя тот, кого ты ценишь, Риг?
  Маг молчал.
  - Ну скажи, скажи! - Юнна надулась, - Я всегда с тобой искренна, ты всегда видишь меня в самом жалком, самом гнусном виде, и даже не можешь подарить мне толику искренности в ответ?
  - Пожалуй, мой ученик. - буркнул маг неохотно, - Мой ученик мне вроде сына.
  - Я бы сказала - вроде внука, - хихикнула она, - к сыновьям относятся иначе... Но любовь к ученику... Давай выпьем, у нас есть что-то общее!
  - Пойдем, тебе определенно хватит.
  - Глоточек, глоточек, видишь, мне принесли кружечку? Это я тебе взяла. Женщина платит за пиво, так хоть пригуби. За учеников!
  Она с трудом приподняла тяжелую кружку, на дне которой плескались остатки - разве что на глоток. Он поспешно мазнул своей кружкой по ее, даже не стукнулись толком, едва пригубил.
  - Идем.
  - Торопишься. Ты боишься пить со мной, потому что боишься вдруг увидеть во мне человека?
  - Просто алкоголь не лечит ран. Он как гангрена: притупляет боль. Но рана лишь гниет. Прошу тебя, Юнна, хватит пить. А то скоро всех денег дворца не хватит, чтобы удержать тебя на сцене...
  - Я не хочу больше держаться на сцене, - Юнна подняла на него глаза, - Что тут непонятного? Я пустое чрево, я отработанный материал. Хватит меня удерживать. Отпустите меня.
  - Я провожу тебя на квартиру.
  Юнна увернулась от его рук, легко вскочила на стул, а потом и на стол.
  - Если бы я только могла вернуть свою подругу, - затянула Юнна оглядывая зрительный зал, - я бы обрезала свои смоляные косы и протянула веревками через пропасть... Если бы я только могла спасти свою подругу... Я бы вытащила кишки свои, и связала бы лестницу в ад... Если бы я только я могла спасти свою подругу из мира мертвых... Но и сама мертва, и сижу в аду я...
  У нее все еще сильный голос. На нее оборачивались, но не закидали костями, не стали протестующе шуметь: слушали бы и дальше, но она, к сожалению, была не одна.
  Когда маг стаскивал ее со стола, она не отбивалась. Хотя, пожалуй, сейчас это была единственная сцена, на которой она хотела бы остаться.
  
  
  11. Ирай
  
  - Чо? - спросил он в задумчивости, и тут же получил от Учителя пребольнючий подзатыльник.
  - Сколько можно, Ирай, - спросил лорд Энтель мученически, - ты же в приличной семье рос, ну откуда эти приютские замашки?
  - Я и в приюте рос, - угрюмо сказал Ирай. - два месяца, разве что сдохнуть не успел.
  - Сколько повторять? Мы забыли этот несомненно трагический эпизод и все связанный с этим привычки, - рука лорда болюче выкрутила ухо, подержала и отпустила, - мы забыли.
  Тон у Учителя ни капли не изменился. Вежливый, почти ласковый - как будто рука его выкручивала ему уши по собственному почину, вовсе не докладываясь о своих делишках хозяину.
  Ирай сморгнул слезы.
  - Ничего вы не забыли, - буркнул он себе под нос, - настоящему-то ученику вы бы так ухи не крутили.
  Лорд Энтель покачал головой и с нарочитым беспокойством уставился на ученика, неловко вывернув шею и медленно лупая огромными зеленющими глазами, как филин какой.
  Или ворон.
  - Что значит "настоящему"? - спросил он, будто бы даже развеселившись.
  Точно ворон. Вон, из небрежно завязанного хвоста выбились сальные черные пряди, чисто перья.
  - Меня вы взяли на опыты, - пояснил Ирай, - я не буду это пить.
  Лаборатория мага выглядела как подвал. Ирай раньше и называл ее подвалом, но Учитель все время поправлял на "лабораторию" и закреплял урок подзатыльником.
  Ирай, конечно, выучил это дурацкое словечко, но мнения своего не изменил: от того, что в большой подвал вместо винных бочек сунули большие светящиеся шкафы со всякой пакостью, посреди всего этого безобразия поставили огромный котел, плотно прикрытый медной крышкой и оплетенный стеклянными трубками, а в углу обустроили письменный стол и завалили его бумагой, менее подвальным он не стал. Даже роскошное кресло, приставленное к столу, не улучшало впечатление, тем более что на ножках уже можно было различить пятна плесени. Если еще чуть присмотреться, то на полу еще оставались следы от бочек, если принюхаться, можно было различить кисловатый запах дуба, вина и последствий бурных пирушек прислуги. У этой лаборатории было низкое подвальное прошлое, а у лорда Энтеля - какая-то очень удобная пятнистая амнезия, которая позволяла ему забывать людям и вещам то прошлое, которое он помнить не хотел, и мигом вспоминать, когда ему вдруг понадобится.
  Лорд Энтель смерил Ирая от пяток до головы тем взглядом, которым хищная птица обыкновенно смотрит на мышь, прежде чем упасть на нее камнем. Раздраженно дернул уголком рта: мышь попалась какая-то не такая, невкусная, видать, мозгов мало. Всем своим видом он выражал то отчаяние, которое испытывает, в десятый раз объясняя тупому ученику одно и то же.
  Он сел на кресло. Буквально на, а не в: в расстроенных чувствах он обычно садился как птица, на подлокотник, замирал там на секунду, чтобы мгновенно вскочить потом и заходить по комнате, размахивая руками.
  О. Пошел-пошел.
  Локти у него ходили неловко, неуклюже, как-то скованно, как перебитые крылья, кисти рук он держал у живота, будто готовясь бежать. И походка у него была немного подшаркивающая, косолапая. Когда учитель спускался с небес на землю, можно было заметить, как он не привык по этой самой земле ходить.
  Ученику заметно. Перед дамами и властьимущими Учитель спины не гнул, хохорился, начинал следить за плечами, расправлял, выставляя вперед грудь, и вышагивал степенно и чинно, как индюк какой.
  Медленно.
  Сейчас же он наворачивал круги с удивительным проворством, совершенно не заботясь, что там ученик подумает.
  Ирай скрестил руки на груди и прищурился: разглядеть лицо учителя на другом конце подвала ему было нелегко. Учитель говорил, что его близорукость легко исправить, но как-то не торопился...
  - Ты занавески в доме подпалил? - спросил лорд Энтель устало из другого угла подвала, и зашел на следующий круг по комнате.
  - Подпалил, - кивнул Ирай.
  - Дар контролируешь?
  - Не контролирую.
  - Ну так пей лекарства, дурья твоя башка! - Учитель как раз подошел на расстояние щелбана и даже протянул руку; Ирай увернулся.
  - А откуда мне знать, что это лекарство, а не яд какой-нибудь? - спросил он угрюмо, отступая за кресло, - Большой Мик тоже дурачку Бенни говорил, что лекарство дает, а на деле - мочой поил!
  - Ну так я бы и брал дуру Пенни, если б хотел кого-то мочой поить! - учитель замер, бумажки на столе зашелестели, выдавая его раздражение, - Идиот!
  - А может, и взяли бы, если б Бенни умел взглядом предметы двигать или там занавески поджигать, - Ирай вздохнул, - откуда мне знать, что я настоящий ученик?
  Может, он мышь подопытная.
  Учитель как-то не торопился приступать к обучению. В самом начале показал пару пассов, кинул в него книжкой, сказал медитировать по инструкции, вот и все. В Башню привел: слушай. Что стоит слушать, чего пока рано, этого Ираю никто не объяснял.
  Ирай ходил с первым курсом, на него косились... Уже почти год как косились.
  Как-то не походило это личное ученичество. Разве что местами, когда Учитель пытался на Ирае лекции свои отрабатывать. Ну так он быстро отчаивался...
  Учитель все так же стоял и смотрел, видимо, ожидая продолжения. Захотелось вдруг забиться в норку и не отсвечивать.
  Если мозгами пораскинуть, то все-таки Ирай получил достаточно и порядком обнаглел.
  - Хотя бы это... ну... мантию? - пискнул Ирай, когда ветер начал ощутимо задувать ему в уши.
  И ветер стих.
  - А. - сказал учитель, - кажется мне, ты завуалированно намекаешь мне на некие преференции?
  Ирай сглотнул.
  - Святой Алагир писал, - сказал он, изо всех сил надеясь, что правильно поставил ударение в имени, - что для надлежащего обучения требуется и отрицательное, и положительное подкрепление. А вы мне только отрицательное! - он потер до сих пор горящее ухо, - Сколько можно?
  - Не понимаю, - лукаво прищурился лорд Энтель, - так тебе сахарок за правильные ответы давать? К этому клонишь?
  - Ну хотя бы... хотя бы... - вообще-то Ирай вовсе не ожидал, что Учитель так быстро сдастся, - хотя бы берите на всякие важные совещания, а то вечно я за дверью стою, стенку подпираю.
  Ирай уже половину императорских гвардейцев по именам знал. Разговоры о лошадях, невестах и любовницах, а также кто кому сколько после вчерашнего загула должен и должен ли, надоели ему хуже приютской баланды.
  Иногда получалось сбежать справиться, когда господам еды поднесут, или даже помочь раздать обед и заодно что-то послушать, но это же другое... Хотелось официально, а не как шпион.
  - На важные совещания? - удивился Учитель, - Разве тебе это интересно?
  - Да что угодно интереснее, чем кривые ноги любов... - Ирай проглотил окончание фразы и вывернулся нейтральным, - ...чем ничего.
  - Ладно, почему нет? Тут правила два: не засни посреди совещания и ничего не разболтай. Учитель хлопнул в ладоши и стремительно унесся к большому шкафу, где хранил свои зелья. Ветерок приподнял его к верхним полкам: Учитель, похоже, уже давно вплетал такое в заклинания не задумываясь даже, и не замечал, что его заклинания позерски развевают его длинные волосы и красиво шевелят подол мантии: вряд ли он стал бы специально выпендриваться перед учеником.
  - А теперь... - сказал он, наливая на лету в стакан зеленоватую жидкость из графина, - пей.
  - А кто сказал, что это все?
  Учитель осторожно ступил из объятий вихорька на каменный пол и нетерпеливо поморщился, отсылая магического служку.
  - Ну что еще?
  - Гулять хочу. По гостям ходить. Сижу затворником - надоело.
  - Ты же учишься. - сказал Учитель с неподдельным изумлением, - у тебя целая библиотека... И в Башне еще библиотека...
  Видимо, Учитель в возрасте Ирая никуда, кроме библиотеки не ходил. Очень даже верилось, особенно после того, как Ирай пару раз увидел учителя без десяти слоев иллюзий. Но Ираю такой стиль жизни был не по душе, в библиотеке он кис, чах и засыпал, предпочитая утаскивать книги к себе в комнату или, если погода хорошая, куда-нибудь на дерево повыше.
  - Для студента важен правильный режим работы и отдыха, - процитировал Ирай все того же Святого Алагира, не мужик был, а золото просто, - вот. Нельзя же все время в подва... лаборатории торчать.
  Учитель поднял брови.
  - Неужели? - спросил он, - Неужели тут нечем заняться?
  Он обвел широким жестом и шкаф с колбами, и котел, и груду книг на столе, и стопки расчетов, и даже волшебные светильники на потолке, раскинул руки, будто обнимая неисчислимые богатства, и удивленно посмотрел на Ирая искренне не понимая, в чем проблема. Ирай не мог не согласиться: занятий тут было море.
  Но не для Ирая, я для Учителя.
  - Я не могу все время в лаборатории торчать, - поправился Ирай.
  Учитель-то не выходил отсюда последние дня четыре.
  Он вдохнул побольше воздуха и выложил козырь:
  - Я прохожу через долгий период акклиматизации сразу после периода дезадаптации, вызванной местопребыванием в учреждении полукрытого типа, то есть приюте. Мне нужно общаться со сверстниками и все такое.
  - Это откуда? - хмыкнул Учитель с явным одобрением.
  - Олесса Таяншиская, "Воспитание чад покинутых".
  - Ее сожгли, как порождение Прорыва, - лукаво прищурился Учитель.
  - Ну так книга то осталась, - пожал плечами Ирай, - а там черным по белому.
  - И куда же ты собрался выходить? Общения со студентами, мне кажется, тебе достаточно...
  - Какие ж они сверстники? Лбы здоровые все... Ну и... меня пригласили, - просиял Ирай, и в который раз за утро нащупал в кармане кусок картона.
  - Кто?
  Ирай пожал плечами.
  - Это важно?
  - Я придворный маг, - вздохнул лорд Энтель, - конечно, важно. Вдруг тебя похитят? А мне потом спасать, наказывать виноватых, муторно это все... Давай ты мне лучше скажешь, куда так хочешь пойти, я тебе запрещу и все?
  - Ну... - протянул Ирай, - Лэйлиина Кайссион написала, что я могу заходить, пока она в городе.
  Под строгим взглядом Учителя он неохотно протянул приглашение. Тот посмотрел на свет.
  Да, Лэйлиина взяла и прислала ему карточку. Он не ожидал, сказал скорее, чтобы задеть. А она прислала. Мальчишка-посыльный передал карточку тетке Шире, а тетка Шира отдала ее Ираю и подмигнула.
  А Ирай взял эту аккуратную визитку с завитушками и прочими цветочками, "Лэйлиина Кайссион приглашает" и от руки дописанным "можешь заходить, когда мы в столице", и даже не сразу понял, что это такое.
  Это была его первая визитка с приглашением. Ну вот такая. Официальная.
  - Запрещаю, - сказал Учитель, возвращая карточку, - вот уж с кем тебе путаться не стоит.
  - Но почему-у-у? - взвыл Ирай.
  Не то чтобы ему было важно пообщаться именно с Лэйлииной - эта крупная девчонка с со смуглой кожей, и на этом фоне будто бы совсем белыми волосами, показалась ему немного задавакой, и разговаривала она с ним, как будто снисходила откуда-то очень свысока. Но такое случается с девчонками, которые близко дружат с принцессами, и она ведь прислала ему настоящее приглашение, совершенно официально!
  А еще он очень давно толком ни с кем не разговаривал, кроме Учителя, и начинал отчаянно скучать по общению. Так отчаянно, что даже попытался ввязаться в разговор гвардейцев о конских статях, пока дожидался лорда Энтеля за дверью на прошлом совещании по вопросам как-то там дорожной безопасности. Ирай так и не понял, что за глупость брякнул, но брякнул. И императорские гвардейцы оборжали его, конечно, как могли...
  Студенты над ним не смеялись - еще бы они смеялись, кто им потом перед колком поможет? Но и в круг свой по-настоящему не допускали.
  А Лэйлиина, вроде, не из тех, кто будет ржать над кем-то. У нее очень мягкий голос, и, наверное, звонкий смех. Колокольчики, льдинки, тут сложно, тут услышать бы, чтобы правильное существительное подобрать. Но наверняка что-то благородное. И ровесница. И сама в гости пригласила.
  - Не та фракция. - туманно пояснил Учитель, - Влипнешь еще во что-нибудь. Против Лэйлиины я ничего не имею, очень милая девочка, принцесса, опять же, при ней просто расцвела... Но вот леди Василь... женщина шебутная. Костра на нее нет...
  - Че? - Ирай от обиды опять сбился на приютское наречие, но поправился прежде, чем прилетел щелбан, - То есть что? Что она такого может со мной сделать?
  - А вот это мы даже выяснять не будем. - грустно улыбнулся Учитель. - Я не запрещаю тебе общаться с Лэйлииной во дворце, бесполезно. Но в гости к ней не ходи. - он посмотрел на Ирая внимательно и строго, - пожалуйста. Лекарство?
  Ирай мотнул головой.
  Лорд Энтель пожал плечами.
  - Как хочешь. Тебе же хуже.
  Он поставил стакан на стол.
  - Надеюсь, ты меня понял. Поверь мне: ты пока не готов ввязываться в интриги. Узнаю, что ввязался - запру в библиотеке.
  Ирай неохотно кивнул.
  - Не собирался я ни во что ввязываться, - тоскливо протянул он, - я в гости хотел зайти.
  - Именно так все и начинается, - Учитель протянул руку, но против обыкновения не влепил напрягшемуся было ученику щелбан, а потрепал по голове, вроде как любимого щеночка погладил, - Именно так.
  
  
  12.
  
  Учитель был несомненно выдающимся магом. Он мог протянуть ветерок через игольное ушко раз, другой, намотать эту нитку на катушку и создать самый воздушный на свете шелк. Он мог покорить волну, накинув на нее уздечку, обратить лесной пожар в бешеную огненную лисицу и убить ее без всякой жалости, позвать золотую жилу поближе к свету и повторить прочие подвиги легендарных магов древности.
  Хобби у него такое было, реконструировать заклинания из легенд.
  Учитель был немного позер, это Ирай давно заметил.
  Это не значило, что Учитель не умел слагать эффективные, мощные и тихие заклинания. Именно он оптимизировал формулу Каско-Шира, в конце концов.
  Учитель умел все, а чего не умел, то изучал с бешеной, кипучей какой-то энергией, и рано или поздно добивался успеха. Пожинать плоды, впрочем, он часто предоставлял другим. Решенная задачка моментально теряла для него привлекательность, и он отбрасывал свои исследования (те из них, которые считал безобидными) в сторону какого-нибудь давнего приятеля из Башни или же (опасные) хоронил раз и навсегда, не оставляя даже бумажных заметок для библиотеки.
  Его совершенная память хранила тайны куда лучше бумаги.
  Но была у него и слабость.
  Учитель из Учителя был совершенно никакой.
  Когда ему приходилось читать лекцию, он начинал откуда-то из середины темы, перепрыгивал в начало, уползал в дебри и имел привычку самые сложные для понимания моменты объяснять на картах, шахматах, корреляции длины ушей кроликов и влажности их носов, чулках и юбках (последнее, впрочем, несколько оживляло приунывшую аудиторию, хотя и не так, как Учитель рассчитывал), и прочих несомненно актуальных примерах, связь которых с темой можно было установить только полностью в нее вникнув и еще немного поизучав повадки Учителя со стороны. При этом Учителя невероятно раздражали тупящие ученики, и минут через пять активных попыток впихнуть что-то в глупые головы студентов он бесился, закатывал глаза и начинал объяснять по слогам, что, впрочем, не делало объяснения понятнее.
  Учитель, конечно, был позер, но никто бы не мог назвать его тщеславным идиотом. Свой недостаток он понимал и принимал. Поэтому он всячески отказывался от предложений провести лекции в Башне Ганаи, а когда отвертеться не мог, старался сначала впихнуть все тот же материал в Ирая, и считал, что добился успеха, только если Ирай потом мог хоть что-то повторить. Он готовился к занятиям гораздо дольше, чем все его ученики вместе взятые, он ненавидел это ремесло...
  ...но отказаться от обучения младшей принцессы ему было еще сложнее, чем от лекций в Башне, где он числился советником по связям с общественностью; потому что Императору не отказывают.
  Императора не волновали всякие частности вроде квалификации придворного мага, слишком высокой для обучения пятилетней девочки, какой бы гениальной та ни была; он хотел, чтобы у его дочери был лучший учитель, но "лучшего" определял отнюдь не по педагогическим способностям.
  К счастью, к тому времени, как пришлось учить старшую принцессу, у Учителя уже полтора года как был Ирай.
  После приюта Ирай оправлялся слишком медленно. Это раздражало Учителя. Но Ирай чуял, что это не раздражение воспитателей - глухое, злобное, направленное на него, лучше-бы-его-тут-не-было; это раздражение деятельное, направленное на исправление ситуации. Лорд Энтель не хотел видеть ученика забитым и угрюмым, не хотел, чтобы тот сторонился людей, чтобы боялся поднять глаза на старших. Поэтому он начал выводить его в Башню месяц спустя, согласившись даже провести цикл лекций по воздушной магии для первого курса, при условии, что ученику присвоят статус вольнослушателя.
  Ирай чуял, что этот человек не желает ему зла, он чуял его беспокойство. И постарался шагнуть ему навстречу.
  У него не получилось забыть приют: он провел там совсем немного времени, но это время переломало его, исказило и полностью вытеснило из головы все, что было до него. Ирай с трудом вспоминал цвет волос матери и голос отца, как будто когда-то, сильно испугавшись, он выставил эту часть жизни за дверь, и замок защелкнулся против его воли, сам. Учитель убеждал, что и приют стоило бы выставить за дверь, но Ирай боялся, что тогда от него ничего не останется, кроме замков, дверей и глухих стен, и вместо этого превратил приют в шутку, в щит. Ничего хуже уже не случится, значит, можно не бояться; худшее - закончилось, значит, можно и посмеяться надо нелепостью концовки.
  Ирай обожал Учителя, но обожал с широко открытыми глазами: к концу первой же недели Ирай сказал, что лекции лорда Энтеля никуда не годятся.
  - Простите, лорд Учитель, - сказал он, - но я неделю ходил и ничего не понял. И я не один там такой тупой. Народ уже даже не конспектирует.
  Тогда он еще немного путался, как к нему обращаться. Получались нелепейшие конструкции, но Учитель не сердился. И Ирай все наглел и наглел, но пока еще не нащупал границы дозволенного. В тот раз ему показалось, впрочем, что он зашел слишком далеко. Желудок у Ирая сжался, засосало где-то под ложечкой, как будто он шагнул за границы и падает в пропасть. За такую наглость ему стоило бы влепить тяжеленный подзатыльник.
  Но Учитель только руками развел.
  - Когда-то давно, - сказал он даже как будто бы чуть виновато, - Башня вовсе не задумывалась как высшее учебное заведение для магов. Это была крепость. Объединение. У магов случаются плохие времена, когда они уязвимы; ученики иногда оказываются одни. Такого рода объединение. Гнездо. Кров. Безопасное место.
  Ирай кивнул.
  - То есть там до сих пор кормят, но не учат? - предположил он.
  - Нет, потом... мой предок. Мой предок... начал реорганизацию. Этого потребовало само время, времена менялись, магия развивалась, и маг-недоучка, случайно получивший в руки не те мемуары, мог навредить самой ткани мира. Недоучки становились опасны. Прорыв Зеленой Лощины был первым, и мы понимали, что не последним. Мой предок... Он объединился с несколькими энтузиастами, и мы сделали из Башни высшее учебное заведение. Идею взяли у юристов, у них такое уже лет сорок было и отлично работало. Ректоры, советники... студенты. Экзамены. Обязательная сдача зачетов, допуски к магии высшей ступени... Но как-то... Студенты всегда учились сами. В общем-то, первоочередная задача - не допустить образование Прорыва, вот и все. Башне не нужны горячие головы. Башне нужны терпеливые и усидчивые. Башне нужны те, кому хватит терпения прочесть инструкции и им следовать.
  Учитель развел руками.
  - Если они бросили конспектировать, это их слабость. Половина первого курса отсеется на первой сессии, зато остальные научатся учиться самостоятельно.
  Ирай отвернулся.
  - Гадость какая, - сказал он, - вы же им обещаете, что они смогут колдовать. Деньги дерете немаленькие. А в итоге просто заставляете три часа слушать бред всякий. Хоть бы время их не тратили тогда. Если они все равно сами учатся и платят, по сути, за допуск к библиотеке и право носить мантию. И вообще. Я потом послушал Ийца. Ийц нормально основы пирокинетики дал. Я хоть понял, как искру высекать.
  Он взглянул на Учителя, ожидая увидеть хоть какое-то подобие гнева на его ненастоящем красивом лице, но тот лишь мягко улыбнулся.
  - У Ийца дар, - вздохнул он, - я так не умею. Это сродни магии, но другое. Он как-то так доносит информацию чужие головы... Прости, что я так не могу.
  - Вы че извиняетесь-то? - опешил Ирай.
  Он не помнил, он даже представить себе не мог, чтобы взрослый вдруг признал перед ним свою слабость и неправоту. И каким-то непостижимым образом он ощутил вдруг, что готов доверить этому человеку себя и свою жизнь. Потому что Учитель к нему прислушался, как к человеку прислушался.
  - Я твой Учитель, и я несу за тебя ответственность. Мне жаль, что... Я могу похлопотать, Ийц мне должен, возьмет тебя в личные ученики...
  Растерянность, звучавшая в его голосе, резанула Ираю ухо, как ножом; он замотал головой.
  - Ну не, вы меня взяли, вы и докармливайте. Доучивайте. Гнездите. Ну вы поняли.
  У Учителя была слабость, и это непостижимым образом сделало его в глазах Ирая человечнее. Особенно после того, как он нашел в личной библиотеке лорда Энтеля целый шкаф с книгами по воспитанию чад и педагогике, которые когда-то штудировали в характерной неаккуратно-энергичной манере. В истертых обложках, с загнутыми уголками разлохмаченных страниц... Они были полны закладок и карандашных пометок, они были полны... Ирай сформулировал это много позже, когда понаблюдал, как Учитель пытается втолковать юной принцессе концепцию точки на прямой... Они были полны отчаяния.
  С тех пор, как Учитель открыл ему свою слабость, Ирай понял, что может быть полезен. Что ему есть, чем отблагодарить человека, вытащившего его из худшей дыры в его жизни. Он чувствовал себя обязанным растолковывать людям то, что вывалил перед ними запутанной кучей Учитель. С Ираем-то Учитель старался мучиться до результата. И Ирай структурировал, запоминал и учил уже сам, старался отвечать, когда видел, что Учителя начинает распирать от чужого тугоумия.
  А потом, перед сессией, его позвали помочь в одну из тесных студенческих группок.
  Нет, конечно, к нему и не подумали обратиться родовитые студенты из магических родов. Они или знали уже основы, или могли позволить себе частных репетиторов. Его попросили о помощи одаренные ребята из бедноты, в чем-то похожие на него. Талантливые достаточно, чтобы их необученность государство готово было компенсировать из собственной казны, но еще слишком юные и неустроенные, чтобы найти себе учителя получше.
  Заниматься решили в чайной: в группке были и парни, и девушки, которым запрещено было появляться в общежитиях друг друга, для занятий в парке было еще слишком холодно, а чайная, которой владел чей-то двоюродный дядя, подходила идеально.
  Ирай почти утонул в мягких подушках, затерялся за широкими спинами старших студентов, и подумывал уже потихоньку ускользнуть, будто и не соглашался никогда на эту затею, но потом ему протянули лист бумаги, и все лица обернулись к нему. Он оказался в центре внимания, его слушали люди на пять-десять лет старше, слушали внимательно и жадно. И он сам не заметил, как начал рассказывать, раскладывать по столу собственные конспекты, тасуя их по мере надобности, как диковинные карты.
  К вечеру у него разболелось горло, но исцелилась самооценка, порядком избитая на уроках Учителя.
  Его понимали.
  У людей начало получаться.
  У него есть дар, которого нет у Учителя.
  А еще он может быть полезен.
  И когда Учителю предложили заниматься с принцессой - в стиле Императора предложили, отказ даже не подразумевался, - Ирай вызвался помогать с процессом.
  Все равно принцессе нужны были самые основы. Что вообще может освоить пятилетняя девочка? А самые основы Ирай знал.
  С тех пор Учитель завел привычку приходить с Ираем во дворец, здороваться Амелаиллой, к тому времени уже сидящей на высоком стульчике за письменным столом, слишком огромным для такой маленькой девочки, и готовой к уроку, и вдруг уноситься по очень важным и неотложным государственным делам.
  И занятие вел Ирай.
  Довольно забавно получалось, потому что в первой половине дня он точно так же втискивал свое несформированное подростковое тело на слишком широкую для него скамью. На курсе он был выскочкой, юным гением, и старался держаться поближе к группке "черни" в казенных мантиях, чтобы если и нарваться на драку с привилегированными студентами, так хоть не в одиночестве.
  Принцесса же в таком свете представлялась сверхвыскочкой.
  Выскочка учит сверхвыскочку. Смешно же.
  Вот и сегодня случилось так.
  Но сегодня Амелаилла не очень хотела учиться. Она скучала, выводя на листе бумаги кривоватый круг призыва первого уровня, (представлявший собой просто круг) и то и дело зевала.
  - Плости, - сказала она вдруг, - я устала. Можно сегодня без геометрии?
  Ирай пожал плечами.
  - Желание принцессы - закон, - сказал он и отложил мел.
  - Сними меня, - попросила принцесса, - у меня ноги до пола не достают.
  Она бы не смогла слезть с этого стула сама даже при очень большом желании. Ей все-таки было всего пять, и ее сажали в детский стульчик с прорезями для ног, чтобы она вдруг не упала.
  Да, ее признавали гением, но профессиональная нянька не даст упасть со стула даже очень умному ребенку.
  Ирай осторожно подхватил девочку подмышки, высвобождая из оков безопасности, искренне надеясь, что в классную комнату не ворвется вдруг дюжий гвардеец и не арестует его за посягательство на особу императорской крови.
  Принцесса была в одном из ее многослойных кружавчатых платьев, каждый слой - свои кружева ручной работы, а волосы у нее были убраны в сложную прическу, заколотые бесчисленными шпильками, блестевшими в золоте каплями речного жемчуга. Ирай вдруг подумал, что держит в руках самое большое сокровище Империи в двух смыслах сразу.
  Это был очень... дорогой ребенок.
  И дорого одетый.
  Вот уж кому не пришлось бы беспокоиться о шикарности мантии, приди она в Башню.
  Когда ножки в мягких туфельках, вместо бисера явно расшитых настоящими драгоценными камешками, коснулись пола, принцесса улыбнулась Ираю.
  - Спасибо. А теперь - не мешай.
  И начала карабкаться по все тому же высокому стулу, выше, выше, покачнулась - но уцепилась за столешницу, удержала равновесие и наконец легла на стол, раскинув руки и свесив со стола щиколотки.
  - Очень устала, - сказала она, - немножко посплю.
  Она не смотрела на Ирая, и казалось, она говорит с лазурными драконами, которыми был расписан высокий потолок.
  - Я мог бы посадить вас на стол, - вежливо заметил Ирай, в свою очередь покосившись на драконов.
  Как будто они могут покусать за то, что он позволил ученице вести себя безрассудно.
  - Я хотела вскарабкаться, - пояснила принцесса, - если бы я хотела, чтобы меня посадили на стол, я бы так и сказала.
  Она прикрыла глаза и заворочалась, устраивая голову так, чтобы не испортить прическу.
  - Что ты про меня думаешь? - спросила она сонно.
  - Что?
  - Сестра думает, что я чудовище, - пояснила девочка. - Ты будущий маг. Ты видишь чудовище?
  Ирай пожал плечами, а потом ответил, тщательно подбирая слова.
  - Вы очень стараетесь, принцесса. Вы очень милая. Это большая рабо... - он осекся, - вы замечательная девочка, - дипломатично поправился он.
  Он не мог сказать, что всякий раз, как он видел принцессу в окружении других людей, ему на ум приходили дети-сирены на сцене благотворительных вечеров.
  На его памяти в приюте такие устраивали два раза.
  В приюте была прослойка детей, которых никто не трогал. Вся приютская иерархия, постоянная борьба за место, она будто их не касалась, проходила мимо. С ними носились. Причесывали получше. Отдавали лучшие одежды.
  Маленькие девочки и мальчики, очень миленькие. Непременно пухлые щечки с ямочками, мягкие кудряшки, звонкие голоса, искренние улыбки. Редко старше десяти лет.
  Дети-сирены.
  Золотой фонд приюта.
  Дети, которые вытягивали из спонсоров больше всего денег.
  А еще он помнил трагедию Эмми, девочки-сирены, которой неожиданно исполнилось двенадцать, и конфеты на день рождения обернулись на следующий день огромными красными прыщами, превратившими кукольное личико в кошмар лекаря. Когда прыщи сошли, а остатки их Эмми научилась ловко припудривать, ее тело уже вытянулось, потеряло детскую пухловатотсь, стало неуклюжим и негибким. Через тонкое платье начали выпирать, как два фурункула, соски.
  Эмми перестала быть сиреной, она стала некрасивым подростком, она больше не приносила денег, и воспитатели больше не любили ее. Для нее это стало трагедией.
  Ирай не знал, чем кончилась эта трагедия. Ему не было особого дела до Эмми, точно так же как Эмми в свои лучшие моменты не замечала его, Ирая; но он понимал, что трагедии редко заканчиваются хорошо.
  Он понимал, что для сирен быть милыми - это залог их выживания; он научился распознавать эти ужимки, эти постоянные сюсюканья с сюсюкающими взрослыми. "просто любите меня, просто не бросайте меня". Это было сложно, это работало. Ирай уважал сирен, и отлично понимая, как трудно натянуть по-настоящему искреннюю улыбку.
  - Я стараюсь? - спросила принцесса.
  Она села. Всмотрелась в лицо Ирая, будто пыталась прочесть его мысли.
  Ирай кивнул.
  - И я очень уважаю это, принцесса.
  Он поклонился и пошел к доске.
  - Мне кажется, вы отдохнули. Вернемся к нашей геометрии.
  Принцесса вздохнула.
  - Да. Я постараюсь.
  
  13.
  
  Ирай никак не мог понять, почему Учителю вообще взбрело в голову становиться Верховным придворным магом. Да, это давало ему право командовать любым из огромного штата придворных магов, но какой ценой!
  Император поручал ему самые важные задания, которые не мог поручить никому другому. Вовсе не потому, что кроме лорда Энтеля никто бы с ними не справился, нет! Просто лишь лорду Энтелю Император доверял.
  Ну и еще паре людей, но у этих людей уже не было магических способностей, да и леди Юнна почему-то соглашалась терпеть лишь лорда Энтеля и его ученика. Поэтому сверхважная миссия доставить захворавшей и погрустневшей любовнице очередную безделушку ценой в пару баронств обычно и поручалась лорду Энтелю.
  Даже самый великий маг не рискнул бы говорить, что подобные просьбы от лица Солнцеликого Хозяина Земель от Морей Льда до Морей Пламени - это своего рода выжигание комаров стеной огня. Учитель часто повторял Ираю, что капризы людей у власти как стихия, сметают на пути города и страны, что и говорить о маленьких людях. И если он может потратить полчаса на поиск загулявшей по кабакам любовницы Императора вместо того, чтобы тратить пару лет на обзаведение новой личностью и новым домом, то так тому и быть.
  По мнению Ирая можно было изначально не попадаться Императору на глаза, раз уж за этим следует столько дурацких приказов, выполнять которые занятому человеку некогда. Обучение принцессы, едва вышедшей из младенческого возраста, доставка украшений любовницам и тайных указов генералам, бесконечное согласование планов на магическое обеспечение дворцовых мероприятий, из-за которых в бальный сезон лорда Энтеля вообще не видели в его родной Башне, а в сезон подачи налогов и вовсе встречали лишь во дворце, вечно куда-то бегущего; и все то время, что этот гениальный маг тратил на беготню по поручениям императора стопки книг в лаборатории покрывались пылью, чары выдыхались, реактивы портились, зелья передерживались... Не слишком ли высокая цена для человека, который вечно утверждает, что чужд мирской славы и очень хочет заниматься наукой и только наукой?
  "Когда-нибудь ты поймешь", - отвечал на его едкие выпады Учитель, надевая на лицо маску просветленного терпения, - "а пока, будь добр, сходи к леди Юнне, и отнеси ей ожерелье Фагостаса, чистым Лесом тебя заклинаю".
  И Ирай шел и относил. Он ведь был доверенным лицом доверенного лица, и вообще, ученику как-то больше по чину бегать посыльным.
  Леди Юнна была милой женщиной. Статус любовницы Императора ее тяготил, пусть этот факт ее бурной биографии до сих пор и удавалось сохранять в тайне от широкой общественности. Ее визиты к младшей принцессе проходили под видом обучения женским чарам, и, хотя во дворце и ходили слухи, никто точно не знал, что именно леди Юнна когда-то ласковой кошкой втерлась между Императором и Императрицей.
  Ну, по крайней мере, при Ирае об этом никто не болтал. А так... откуда ему было знать? Его статус ученика Верховного придворного мага огораживал его от слишком крамольных сплетен непроницаемой стеной. Мало ли, Учителю доложит.
  Как-то так вообще получалось, что Ирай ото всех отгорожен если не одной стеной, так другой: то разница в происхождении, то разница в знаниях и отношении преподавателей, то вот теперь, от Лэйли - различные фракции. А леди Юнна не признавала ни стен, ни границ и общалась с Ираем так же, как общалась бы с юным актером в постановке. Как старшая - да. Но без пренебрежения и без пиетета.
  И при этом всем она была удивительно... беспечная. Не наивная, а именно беспечная. Как только она хранила свой самый главный секрет от всех остальных! Ираю она успевала выболтать пару-тройку секретиков поменьше за один короткий разговор, совершенно не волнуясь, что они могут оказаться в завтрашних газетах, если ему вдруг вдумается на ней подзаработать.
  Это даже немного льстило: не каждый может попасть в ближний круг примы Императорской оперы. Хоть это и бывало порой довольно утомительно. Примы по сути своей существа капризные, иначе бы их так не любили, а забывали бы, как забывают послушных детей.
  Особенно утомительно это стало в последние пару месяцев, когда леди Юнна загрустила настолько, что начала отказываться от выступлений. Прежде прекраснейшая роза Императора в минуты печали требовала внимания и особого ухода: платьев, драгоценностей, тщательно скоординированных с дворцовой охраной безумств; но теперь она ничего не просила, и ничто из многочисленных подарков, которые передавал ей Ирай, больше не зажигало ее взора. Лицо ее, прежде живое и подвижное, теперь застыло идеальной скорбной маской, как будто леди Юнне однажды просто надоело поднимать веки и уголки губ. Это немного пугало, но Ирай успокаивал себя тем, что ему не по чину об этом беспокоиться. Он всего лишь посыльный, а непосредственные участники событий все люди взрослые, и сами без сопливых разберутся, как им развлечь друг друга, и если понадобится - дадут Ираю соответствующие указания.
  Вот и сегодня Учитель заглянул в самом конце занятия с принцессой, и по его усталому лицу Ирай сразу понял, что сейчас на него начнут перекладывать головняк.
  Первым делом Учитель поклонился принцессе Амелаилле, откровенно уже засыпавшей над тетрадью. Девочка в силу возраста физически не выдерживала такое долгое занятие, но ее упрямство (Ирай готов был поспорить, что это в ней материнское) не позволяло ей сдаться. Поэтому она подпирала щечку кулачком, а левой рукой, когда думала, что Ирай не видел, нет-нет, щипала себя за запястье.
  Ирай уважал ее стойкость, поэтому делал перерывы на горячий шоколад не чаще, чем раз в полчаса.
  А уже потом лорд Энтель поманил к себе ученика. Ирай шагнул к нему, принимая небольшую маленькую коробочку.
  "Кольцо", - подумал Ирай, - "Или серьги. Ставлю на серьги".
  - У меня собрание по поводу Правопередачи через полчаса, - буркнул учитель, - отнеси очередное сокровище Империи в правильный музей, будь добр.
  Ирай кивнул в сторону широких окон. Забранные тонкими ажурными решетками, со стеклом настолько прозрачным, что и незаметным вовсе, они позволяли любоваться лоскутным покрывалом Ганаи, расстилавшимся на холмах под дворцом. Там уже зажигались огоньки, разгоняя сгущающиеся сумерки.
  - Ночь почти, - коротко сказал он.
  Днем все видели его алую нашивку пиромага второго уровня. Ночью, Ирай боялся, нашивки не хватит, и грабителей придется распугивать пиромагией, а он не был уверен, что готов сознательно направлять ее на людей. Даже ради очередного сокровища Империи.
  Он слишком много драгоценностей перетаскал леди Юнне, чтобы по-настоящему их ценить. Умом он понимал, что вещичка в футляре, должно быть, стоит целое состояние, но подсознательно ему все время казалось, что он приносит ей какие-то блестящие игрушки, вроде кукольных украшений из стекляшек.
  Император вечно выбирал для своей любви такие большие и тяжелые камни, что они казались фальшивыми.
  Его любовь принимала эти камни как должное.
  - С утра можешь. - поморщился Учитель, - мы к полудню как раз и закончим. Это первое заседание, прикидочное. Айгал хочет представить нам новую схему расстановки охраны, так что это надолго, - он осекся.
  Учитель любил пожаловаться на судьбу, когда его что-то раздражало, но не при принцессе же. То, что он вообще начал что-то объяснять, как ничто свидетельствовало об его усталости.
  - Конечно, - кивнул Ирай, - сказать Тайише, чтобы отправила вам ужин?
  - Без тебя обеспечат, это их обязанность, - отмахнулся Учитель, и, видимо, заметив скептический взгляд Ирая, снова поморщился, - не держи меня за ученика, ученик.
  Кажется, у него начинала болеть голова.
  Ирай пожал плечами.
  - Конечно.
  У Учителя была дурная привычка забывать об еде в пылу жарких обсуждений, а из-за его высокого статуса подчиненные не решались завести разговор о перерыве, поэтому Ирая в свое время попросили от имени Учителя договариваться с Императорской кухней о доставке еды на совещания к определенному времени. Ирай к тому времени успел посидеть на паре совещаний, и понял, к чему собеседник клонит (к слову, тот самый выскочка Айгал, который, на деле, был умнейшим мужиком за сорок и заведовал внутренней охраной дворца, что, впрочем, не мешало Учителю говорить о нем, как о нагловатом мальчишке-отличнике, вечно лезущем к доске, к которой не вызывали, со своими никому не нужными придумками и улучшениями для его несомненно и без того идеальных планов). И кошки (гордость Учителя) сыты, и мыши (подчиненные) целы: Ирай согласился.
  Учитель же, кажется, и не помнил, что это была не его идея, доставлять еду на совещания ко времени. И вообще, видимо, считал, что Кухня знает его расписание благодаря какой-то особой кухонной магии.
  Обеспечение едой совещаний, проводимых по дворце, и правда входило в обязанности Кухни, но... в общем, проще было вовремя предупредить, чтобы не было накладок. Тайиша, Верховная повариха, по слухам, когда-то потчевала Императора сладкими пирожками и прочими вкусностями, чем заняла какой-то очень уютный уголок в его мужском сердце, что часто делало ее совершенно невыносимой оппоненткой в споре о ее месте в дворцовой иерархии. Она требовала к себе уважения.
  До того, как появился Ирай, у них с Учителем произошло несколько очень неприятных стычек, сопровождавшихся стремительным падением средней температуры кофе лорда Энтеля. Учитель не собирался раскланиваться с поварихой, которая почему-то отказывается выполнять свою работу, Тайиша не собиралась тратить свое время на тех, кто не признает ее искусства и не отдает должное мастерству ее подопечных.
  Но благодаря подсказке Айгала и грамотно проведенным Ираем переговорам, теперь кофе доходил до Учителя теплым и (почти?) не разбавленным.
  Наверное, ради этого Учитель Ирая и завел.
  Ученики должны заботиться о том, о чем Учителям недосуг.
  Ирай проводил взглядом великолепный плащ лорда Энтеля с щегольской подкладкой темно-синего цвета, и чуть придержал дверь, чтобы Учитель не прищемил случайно полу.
  Потом обернулся к принцессе.
  - Простите, принцесса. Вы не против, если мы сегодня закончим пораньше?
  Она с трудом разлепила глаза и кое-как выпрямилась.
  - А ты отнесешь меня в покои?
  - Разве няня не ждет вашего колокольчика, принцесса? - мягко спросил Ирай, которому предстоял еще долгий-долгий путь в Голубое крыло дворца, на Кухню. А из Фиалкового крыла, где находились покои принцессы, путь туда был еще дольше.
  Он очень сожалел, что к телепортации допускают только после шестого курса.
  - Ты же пойдешь к маме, - сказала принцесса, - я тоже хочу пеледать подалок. Отнеси меня в покои.
  - Ушки на макушке, да, принцесса? - вздохнул Ирай.
  - Конечно, - серьезно кивнула она, - я же родилась во дволце. - она подняла пухлые ручки и пошевелила пальчиками около ушек, - Здесь у всех во-о-от такие ушки. Как у лошадок. Не замечал?
  Ирай кивнул.
  - Вы очень наблюдательны, принцесса.
  Она поднесла пальчики к глазам и соединила большие и указательные в колечки, посмотрев в них, будто в очки.
  - И во-о-от такие глазки.
  Он убрал футляр в карман мантии и привычно подхватил принцессу на руки. Она не очень любила нянек и при всяком удобном случае просила его встретить ее до занятия или отнести обратно после, так что путь в детскую он отлично знал. Он и обитательниц этой детской знал, старался запомнить хотя бы по именам всех, от девчонки-уборщицы до вершительниц девичьих судеб и составительниц Амелиного расписания: зачем ссориться из-за очередного каприза принцессы, если можно вовремя наладить деловое общение?
  Ему хватило ума понять, что совет Айгала не раздувать огонь там, где пожар можно потушить парой вежливых улыбок, на самом деле имеет очень широкое применение.
  Интересно, думал он, привычно кивая охранникам принцессы (Кайт и Шанак сменили Хима и Лорку два часа назад; у Шанака недавно захромала кобыла), которые так же привычно расступились, пропуская его, чтобы потом следовать в десяти шагах позади. Интересно... может, так и становятся императорскими магами? Особы императорской крови просто так привыкают тобой командовать и так любят кататься у тебя на ручках, что вырастают - но не перестают этого делать.
  Кто его знает.
  Вполне может быть.
  
  14.
  
  
  В Ганаи были целые районы домов, которые Император использовал, чтобы принимать в городе гостей. За особо любимыми или важными гостями дома сохранялись из сезона в сезон и иногда даже передавались в дар; конечно, у высшей аристократии были деньги содержать собственный дом в столице (и не иметь его было неприлично), но подарок Императора был особой привилегией, и ей старались не пренебрегать.
  Иногда Ирай представлял, что у него в столице пять домов и, скажем, два гостевых - его собственный... и тоже его собственный, настолько он важный гость, - и он выбирает, в каком же поселится.
  Гостями Императора бывала не только высшая аристократия. Гостевой дом, закрепленный за Кайссионами, находился в не самом престижном из таких районов. Слишком близко к кварталам солидных увеселений, где жили артисты из тех, что побогаче и поуспешнее. Почти что окраина.
  Зато театры близко, Императорская опера, Императорский цирк. Всегда есть, на что посмотреть, хотя и не все развлечения считаются приличными в аристократическом обществе. Цирк вот, например, слишком вонючее место для аристократов.
  Ирай подумывал спросить Лэйли, слышала ли она, как трубят слоны. Он слышал, когда ему случалось приходить на квартиру к прекрасной Юнне. Короткий путь пролегал в том числе и на задворках того самого цирка.
  Ему почему-то казалось, что эта девчонка из тех, кто любит слушать про слонов. Конечно, вряд ли ее мать, как и любая мать знатной девушки, пришла бы в восторг от его предложения сводить Лэйли в цирк, но...
  Сегодня был почти выходной день, и о делах вовсе не думалось. Мысли в голове Ирая бесцельно скользили, цеплялись за золоченый уголок визитки Лэйли и все возвращались к этому приглашению, к этой девчонке, к тому, как она смотрела тогда на Ирая - прямо, дружелюбно, с интересом. Брошенное ей при первой же встрече пренебрежительное "ты", но при этом искреннее "талантливый".
  Ирай замер, осознав, что ноги сами свернули не туда на знакомой развилке. Стоило ли вернуться и кратчайшим путем отправиться к Юнне, выполнить поручение Учителя? Коробочка с бесценным сокровищем лежала на дне его ученической сумки.
  Алая нашивка пиромага пылала на плече. Ирай всегда ей гордился, ему нравилось, как она смотрелась - как на нее смотрели. Уважительно, иногда с опаской. Она бросалась в глаза и обращала на себя внимание прежде самого Ирая, неуклюжего, сутуловатого, близорукого, и это его полностью устраивало.
  Но во дворец он ее носил редко, во дворце он был прежде всего учеником лорда Энтеля, и чаще носил ученическую мантию. Нашивка же была на его дорожной куртке.
  Он посмотрел на солнце: лето уже увядало, но солнце светило ярко и долго. Он вышел слишком рано, Юнна ведь все равно не встанет с постели раньше обеда?
  Стоит ли ему вернуться?
  Или все-таки... заглянуть в гости? Его же пригласили. А Учитель не говорил, что это очень срочно...
  (Впрочем, Учитель запрещал заглядывать в гости к Лэйли, но не ответить на настоящее приглашение было бы невежливо, так? Вежливость - это важно. Учитель и такое говорил.)
  Ирай думал.
  Ирай решил.
  Ирай выбрал длинный путь, и по пути еще заглянул в пекарню, чтобы купить Лэйли каких-нибудь пирожных. Не приходить же с пустыми руками?
  Ирай выбрал длинный путь, и в конце этого длинного пути он познакомился со смертью.
  Знал ли он, покупая пирожные, что прекрасная Юнна в то самое время пьет золотистую жидкость - совсем без спирта, она приняла решение навсегда бросить пить? Совсем без спирта, яд на воде, прелесть, а не яд, она хлопала в ладоши, когда узнала, что есть и такой?
  Знал ли он, что леди Юнна, проснувшись, поняла, что больше не хочет вставать с постели, больше не может встать с постели, и больше никогда и не встанет? Что она протянула руку к шкатулочке на туалетном столике, что достала оттуда пузырек - и избавила себя от необходимости вставать?
  Знал ли он, что придет и увидит последнюю маску прекрасной леди Юнны - ее застывшее в смертном покое лицо?
  Конечно, не знал.
  Как не знал и того, что случилось бы, пойди он по короткой дороге.
  Кажется, что выбери ты другой путь - и мог бы спасти, мог бы вовремя вызвать Учителя, мог бы... Может, успел бы развеселить ее, может, успел бы догадаться, может... Может, букетик засушенных роз, собранный неуверенной детской рукой, спас бы прекраснейшую розу Империи?
  Но он выбрал длинный путь, и может лишь себя винить в этом выборе.
  
  ...И когда Учитель взял из окоченевших, неповоротливых пальцев Ирая предсмертную записку, в голове у Ирая крутилась только последняя фраза, написанная неряшливым почерком леди Юнны: "постскриптум: если девочка хочет продолжить уроки, я могу рекомендовать леди Лилик, которая замечательно справлялась все это время с заменой меня на выступлениях; я не могу дать лучшей рекомендации, чем эта; уверена, она сможет выполнить мои обязанности в полной мере".
  - Если бы я только могла вернуть свою подругу, я бы вытащила кишки свои, и связала бы лестницу в ад... - пробормотал Учитель, и в первый и последний раз в жизни Ирай увидел, как дрогнули у него руки, сжимая записку, - Если бы я только я могла спасти свою подругу из мира мертвых... Но и сама мертва, и сижу в аду я... Дура! Из ада нельзя никому помочь! Ты! - он обернулся к Ираю, и глаза его были, как два осколка льда, - Где ты был столько времени?
  Ирай отшатнулся.
  Он хотел бы отвернуться от Учителя, но тогда взгляд падал на женскую фигуру на постели, бережно укрытую покрывалом.
  - Я...
  "Ослушался вас, Учитель, я пошел в дом враждебной фракции и задержался, потому что меня там тепло встретили и напоили чаем с печеньем и пирожными, которые я купил", - хотел было он такое сказать, но слова застряли в горле. Слишком они были простые, и почему-то казались очень гнусными сейчас, когда он осознал, что происходило в этой комнате, пока он пил чай с Кэллири Вассарин.
  У Учителя было такое бледное, злое лицо, такие жуткие глаза: Ирай хотел бы признаться, но ему казалось, что после этого все закончится. Может, его даже вернут... откуда взяли.
  (На пепелище не вернуться.)
  (Мало ли на свете приютов.)
  (Даже если не в приют... если просто вышвырнет...)
  - О-она же никогда не вставала раньше обеда... Я не видел смысла выходить... раньше. И вышел попозже. И пришел... уже когда все... сразу рванул сигналку, и вы здесь, вы знаете, когда... Я же не знал... что... так.
  Он и правда не знал.
  Откуда он мог знать?
  Учитель тоже не догадался, что такое может случиться. И подумать не мог. Если Учитель не мог подумать, то как Ирай?..
  Но если бы он пришел раньше...
  Он почувствовал, что его затошнило; прижал руку ко рту, чтобы сдержать рвоту.
  Он поймал себя на том, что боится, что там вдруг окажутся остатки пирожных. И если вдруг учитель спросит - а откуда? А зачем? Почему тебя тошнит сладостями, в то время как умерла прекраснейшая женщина Империи?
  Не хочешь ли ответить Императору?
  (Пошел вон.)
  Учитель смотрел на него - строго, испытующе.
  - Ты, - наконец сказал он, будто приняв какое-то решение, - домой. Будут спрашивать - тебя здесь не было. Давай футляр.
  Ирай ватными руками полез в сумку, достал коробочку, о которой совсем уже было забыл.
  - Подарок передавал я. Запомнил? Тебя здесь не было. Сходи в театр посиди. В цирк купи билет. На случай, если кто-то вспомнит тебя здесь поблизости. Пусть что-то останется. Что-то бумажное. Вещественное. На крайний случай.
  - Но... - прохрипел Ирай, голос его все еще подводил, - у леди Юнны есть соглядатаи... они видели, как я захожу...
  - Не держи меня за ученика, ученик, - резко сказал лорд Энтель, раздраженно дернув уголком рта, - я знаю. Отныне эта история - моя история. Тебя в ней нет. Ты в нее не мешайся. Не смей! Я запрещаю. Я передавал подарок, я нашел леди Юнну. Леди Юнна всегда была моей ответственностью. И только моей. Ты - забудь.
  Он протянул руку к его лбу, и Ирай отпрянул, отрицательно замотав головой.
  - Я никого не пущу в свою голову, - сказал он, - нет.
  - Тогда забудь самостоятельно, - кивнул Учитель, принимая его решение, - ты умеешь запирать лишнее за дверьми; здесь нужна дверь железная. Ты справишься.
  Ирай кивнул.
  Учитель опустил руку на его плечо, чуть сжал и сказал мягко.
  - Ты молодец, что сразу же вызвал меня. Ты не сделал ничего неправильного. Это несчастный случай, и, поверь мне, ничего больше. Так бывает.
  - А... Принцесса? В смысле, как ей сказать... - Ирай осекся.
  - Ты не обязан ей говорить. У нее есть отец и целая толпа нянек. Они справятся без тебя, это их ответственность, не твоя. Ты, ученик мой, сейчас отправишься домой, отдохнешь, поспишь... Завтра возьмешь выходной. И забудь об этом.
  - Х-хорошо, - кивнул Ирай. - Я забуду.
  Он знал, что забыть не сможет, даже если очень постарается.
  Но, похоже, солгав раз - уже никогда не остановишься.
  
  
  
  
  
  15. Лэйли
  
  Лэйли двинула рукой и поморщилась: все еще болит, хотя уже не так сильно, в планку встать, наверное, будет терпимо.
  Вчера на тренировке Каяр разбил детей по парам для практики, но против обыкновения в этот раз пару подбирал не по росту и весу, а случайной жеребьевкой. Вместо маленькой юркой Илки Лэйли пришлось иметь дело с Огтаром, сыном казначея, крупным парнем четырнадцати лет.
  Он всегда казался Лэйли рыхлым и неповоротливым, как комок теста. Щекастый, пузатый, в детстве его дразнили грудастым. Сейчас перестали, но это почему-то вечно всплывало в голове у Лэйли, когда она его видела.
  В отличие от принцессы, с которым она завела привычку сравнивать всех своих противников, Огт не нес в себе никакой затаенной опасности. Добрый, растяпистый...
  Мощный.
  В нем не было той пружинистой грации хищника, которая порой проскальзывала в движениях Сенни, от него не чувствовалось никакой агрессии, никакого зла... И Лэйли просто не воспринимала его всерьез.
  Зря.
  Огт медленно махнул деревянным мечом, как дубиной, прямым ударом, который Лэйли не составило труда парировать. Но то ли она неправильно поставила руку, то ли удар вышел слишком мощный, то ли травы сделали ее кости слишком хрупкими: запястье ощутимо хрустнуло, ее собственный меч выпал из онемевшей руки, а мгновением позже плечо взорвалось тупой болью - Огт не смог остановить замах и чуть не сломал ей ключицу.
  Тренировку остановили тут же. Позвали Лоца.
  Лоц колданул. Боль в плече исчезла.
  Потом Лоц ругался.
  Как Лоц ругался!
  В общем-то, довольно тихо, отозвал Каяра в сторонку и обругал наедине, но обострившийся слух позволил Лэйли выловить пару новых оборотов. Это даже немножко отвлекло ее от пульсирующей боли, которая возникла в запястье и с каждым ударом сердца становилась сильнее, пока рука распухала на глазах. Плечо закровило.
  Лоц мельком на нее оглянулся и расстроенно цокнул зубом. Оказывается, когда человек на травах, магия на нем работает как-то не так, особенно такая сложная, как целительская. И придется по старинке.
  Лэйли пылала ушами, пока Лоц наскоро подлечивал остальных детей на площадке: надо же так глупо травмироваться на глазах у будущих подданных! Еще и Каяр воспользовался ситуацией для длиннющей нотации о правильной оценке противника и разницы в грубой силе. Он бы все равно ее прочитал, конечно, ради этого все и затевалось, но Лэйли стала восхитительным учебным пособием.
  Хорошо хоть Лоц лекарь опытный, с травмами работает уже лет сорок, и уложил все разбитые носы в пять минут.
  От того, что Огт поперся за ней к Лоцу в перевязочную, и виновато топтался рядом, пока ей накладывали на плечо уже нормальную повязку, по всем правилам, ей легче не стало. Когда Лоц вправлял ей запястье, Огт вообще чуть не крикнул вместо нее, и уж точно заметил выступившие слезы.
  Лэйли не хотела, чтобы кто-то замечал, что ей больно, сама мысль бесила ее невероятно. Но она боялась, что если выгонит Огта, он будет виновато пыхтеть за ее плечом всю ее оставшуюся жизнь. Еще чего не хватало. Пусть увидит, что все в порядке, и забудет.
  Это же просто обычная травма на тренировке. Она сама решила тренироваться вместе со всеми. И сама решила парировать этот удар.
  Не ради крепких связей с будущими рыцарями, которые традиционно завязывались у Хранителя Леса на совместных тренировках с теми, кто однажды станет его войском, и даже не ради того, чтобы показать потом Сенни интересные приемы. Ради себя.
  Ей хотелось научиться. Ошибку, сделанную сейчас, она не повторит потом.
  - Спасибо, - сказала она Огтару, когда Лоц выгнал ее из перевязочной докладываться отцу.
  - Простите, пожалуйста! - в десятый раз пробубнил Огт, - Я просто не смог остановиться...
  - В реальном бою никто не будет останавливаться, - Лэйли мотнула головой, - я выучила урок благодаря тебе. Поэтому - спасибо.
  Он посмотрел на нее...
  Очень глупо посмотрел.
  Еще бы рот разинул.
  Что он, ожидал, что она прикажет волочь его в карцер? За кого он ее держит? За... принцесску? Неужели за те недели, что она провела в столице, она превратилась в умах слуг в капризную и своенравную столичную штучку, которая будет обижаться на партнера по тренировке?
  То есть... тут нечем восхищаться. И нечего смотреть такими большими глазами. Она же ошиблась. Она не справилась.
  Еще и Лоц сказал, никаких тренировок еще неделю. И чем ей заняться? Садиться за книжки? В такую замечательную погоду?
  Солнце только-только встало, но уже дарило свое тепло небалованным первоцветам севера, несмело пробивавшимся в щели мощеного внутреннего двора замка. Теплый ветер с реки поманил запахом лилий.
  Еглае только волю дай, и она прикует Лэйли к столу в библиотеке и захлопнет окно с соблазнительными запахами под самым носом, сунув в руки очередную пухлую книгу про историю древнего мира и назадавав эссе от завтрака и до заката.
  Хотя... рука-то правая. Болит. Нерабочая.
  И этикет не поизучаешь, да и какие танцы, когда тебя за руку толком не взять.
  Перед Лэйли разворачивалась восхитительная перспектива ничегонеделанья, с которым ничего не поделаешь, рука-то вот она. Совесть чиста.
  Лэйли расплылась в улыбке. Даже раскрасневшийся от волнения Огт больше не раздражал. Пара совместных тренировок, на которых она учтет свою ошибку, и этот тугодум поймет, что никакой она не хрупкий цветочек, и перестанет так пялиться. Она похлопала его по плечу.
  - Большое спасибо. Спас от эссе по куримской войне.
  В общем, благодаря Огту и его неуклюжести, сегодня она смогла увязаться за Ушгаром на его стройку тысячелетия. Редкая, но такая ценная возможность! И завтра получится! И даже послезавтра!
  Отец разрешил три дня отдохнуть от всего. Лэйли стратегически подкралась к нему, когда он засыпал после обильного ужина, и все получилось. Свобода!
  То есть стройка тысячелетия, шумные друзья-тильцы и их кукурузная похлебка.
  Ушгар третье лето устанавливал камни. Это должно было стать самым крупным исследованием погоды в истории: по заветам своих учителей, Ушгар ставил камни по кругу, чтобы создать кромлех. Круг должны были замкнуть к концу следующего лета.
  Лэйли видела чертежи, это было грандиозно.
  Даже если учесть, что камни ставились на значительном расстоянии друг от друга, их все равно требовалось очень много. Из этих внушительных глыб песчаника, если сложить их вместе, вышла бы неплохая крепостная стена, а то и целый замок.
  Внутри кромлеха окажется Лес, Вильге, несколько деревушек около их замка - местечки вроде малого Ширга, Дьевера и Аттинкинки, - ну и сам замок Ширг, конечно.
  Наняли на это дело безумное количество рабочих. Ширг напополам с мэрией этой стройкой кормил большую часть местных и даже несколько бродячих бригад, приехавших на стройку с дальних концов Империи.
  Ушгар был ну очень занят. Если поставить камни по чертежам дело нехитрое, рабочие вполне справлялись, и Ушгару достаточно было обходить бригады с инспекцией раз в месяц, то к Алтарю он ездил чуть ли не каждый день.
  Алтарь - это должен был быть такой кромлех в кромлехе. Для управления энергиями. По кругу, четко ориентированные по звездам, - Ушгар чуть ли не на коленках исползал тогда еще пустырь с мерной лентой и астролябией, - была выстроена композиция из дольменов, каждый из трех камней. Посреди образованного ими круга лежала огромная гранитная плита, на которой Ушгар самолично выбивал руну за руной.
  Некоторые руны он высекал на других камнях в мастерской, а потом собирал их, как дети собирают в башенки кубики, на месте вгоняя в специальные выемки.
  Он совершенно точно закончил с той их частью, для которой требовался мрамор, и теперь ждал поставки малахита из Акании.
  Это все было так захватывающе и интересно, и если бы Ушгар не был... ну, Ушгар, Лэйли бы обязательно завалила его вопросами, почему малахит, почему мрамор, и почему что-то можно высекать прямо на плите, и будут ли расписывать как-то дольмены, или, может, тоже что-то высекут, папа же ведет переговоры с резчиками из все той же Акании, и как именно магия потечет, поэтому верхние камни на дольменах у Алтаря наклонены внутрь, чтобы магия стекала к гранитному "дну", как вода в яму?
  Но она знала, что стоит ей открыть рот, и Ушгар решит, что она слишком назойливая. И тут же прогонит. Такое уже случалось.
  Поэтому она просто молча ходила за ним хвостиком и смотрела, как он ловко перебирает очередную порцию рун. В этот раз кубики были из глины.
  Примерочные.
  Ушгар гонял по ним силу, пока те не лопались. А руны на поверхности вчера выдавливал специальной палочкой. Вчера весь вечер сидел, выдавливал, пока не сделал целый короб глиняных фишек и кубиков. Хорошо, если этого короба хватит ему до вечера.
  Под напором магии глина трескалась и взрывалась. ("Сопротивление", - однажды-таки соизволил буркнуть Ушгар, когда Лэйли не удержалась и спросила). Это позволяло выяснить... напор магии? Ведь здесь Ушгар не сам прикладывал силу, а перенаправлял заемную.
  Вроде как проверка, насколько напирает магия и какими путями течет, перед тем, как закладывать настоящие камни с направляющими рунами. Ну, Лэйли понимала так.
  Ей же никто не объяснял.
  Просто не прогонял, когда она смотрела.
  Тресь!
  Началось.
  Ушгар поднял руку, прогоняя всех с площадки. А то однажды зазевавшемуся тильскому рабочему осколком глины рассекло бровь. Так Лэйли с тильцами и познакомилась.
  Прошлой осенью леди Василь приказала Лоцу научить Лэйли накладывать швы, вот и пригодилось. Кровь хлестала, Ушгар не обращал внимания, напарники Арнаапа, два молодых парня, толком не говорящие на общеимперском, бестолково суетились вокруг замерзшего с рукой у лба старшего. Было, чего испугаться, выглядел он как призрак. Между пальцев хлещет кровь, зрачки расширены, побледнел...
  Она тоже запаниковала, но деятельно, и мигом сбегала за нитками и всем таким. В благодарность ее потом пригласили в лагерь разделить пищу с пациентом и его друзьями.
  Люди зашумели и засобирались на обед. Лэйли увязалась за тильской бригадой. Ей очень нравилась их кукурузная похлебка и дружелюбие, а еще то, что тильцы почему-то принимали ее за ученицу Ушгара: Лэйли так поняла, что в их культуре для ученика нормально просто ходить за учителем по пятам лет десять, пока тот не допустит к мастерству.
  Ее немного жалели, потому что Ушгар... ну, Ушгар. Характер у него крутой, желчный. Хотя его уважали.
  И ее тоже. Ученица же. Было лестно. Лэйли не стала их разубеждать.
  У ручья неподалеку от Алтаря тильцы разбили лагерь. Небольшая группка выходных вбивала сваю для временного жилища. Тильцы недавно прибыли и не успели толком обустроиться, но отец нанял их до конца стройки, так что сейчас шестеро мужчин дружно прыгали на установленной на свае толстой доске под ритмичную песню.
  Лэйли замерла, с восхищением глядя, как один из пришедших с ней рабочих легко взмыл на ту же доску с помощью шеста, присоединившись к втаптыванию сваи в землю. Они мелко прыгали в ритм песни, и с каждым прыжком свая уходила все глубже и глубже.
  Она обернулась к Аранарпу, с которым дружила лучше всего. Бровь у него уже заживала, и Лэйли надеялась, что шрама все-таки не останется. Она тогда очень старалась делать маленькие стежки, но руки дрожали.
  Аранарп был очень длинный, нескладный человек с большими руками, огромным носом и, к счастью для Лэйли, очень густыми черными бровями. Лэйли надеялась, что шрам скроется под этими бровями бесследно.
  На родине у него осталась жена и трое дочерей, и к Лэйли он относился во многом как к одной из них.
  Наверное, у нее было очень умоляющее лицо. Со своей рукой Лэйли не справилась бы с шестом, но ей тоже очень хотелось туда, и Аранарп легко поднял ее и поставил на середину доски.
  Видела бы ее только мама! В мальчишеской одежде, с повязкой на руке, чумазую, среди веселых тильских рабочих, горланящую вместе с ними "Лэй-ло! Лэй-ло! Лэй-ло!"
  Наверное, никогда бы больше с Ушгаром не пустила.
  Но...
  Лэйли здесь так нравилось. Не только у тильцев, на стройке вообще. Если бы она не знала, что ей суждено унаследовать Лес и представлять Север в столице на важных приемах, на которых нужна будет Хранительница Северного Прорыва... Если бы она не знала, что ей однажды придется не просто взяться за меч, но и убить не одну, не две, а целую гору порождений Прорыва...
  Не то чтобы она не любила тренировки, или так уж ненавидела все то, что ей преподавала Енглая...
  Но если бы она могла, как Ушгар, целую ночь ползать по пустырю, расчерчивая план своего огромного магического прибора, и загонять на нужные места нужные кубики с нужными рунами, понимая, зачем это вообще это нужно, и руководить тем, как рабочие ставят огромные камни, и поднимать руку, давая знак "уворачивайтесь от осколков и вообще идите обедать", и переноситься на огромные расстояния, правильно разложив кругом камешки...
  Она была бы даже счастливее, чем когда спрыгнула с доски и слушала, как Аранарп хвалит ее за помощь со сваей, как будто для нее это не была всего лишь еще одна игра, а самая настоящая тяжелая работа.
  Но магия Ушгара - не ее магия.
  Судьба Ушгара - не ее судьба.
  И ученицей его ей не стать. Ушгару вообще нельзя брать учеников.
  И когда эта мысль вдруг появилась в ее голове, счастье вдруг покинуло ее, как вода треснутый кувшин.
  Даже мечта о Башне в Вильге ничем кувшину не помогала. Пока ее одобрят, пока построят... сколько пройдет времени! Она уже вырастет из ученического возраста... И кому-то другому повезет.
  Она все равно вернулась после обеда наблюдать за работой Ушгара, но теперь особенно четко понимала, что совершенно не разбирается в том, что он делает. И что не сможет разобраться сама.
  И это внезапное отчаяние вдруг толкнуло ее вперед.
  Она дождалась, пока Ушгар замерит место для очередной выемки и спросила как можно невиннее и уважительнее.
  - Простите, Ушгар. А если я вдруг захочу почитать что-то про камни, то что вы бы мне порекомендовали?
  Он поднял на нее скептический взгляд. От него не укрылась ни растрепанная коса, выбившаяся из попытки закрутить ее в пучок, ни пятно от похлебки на рукаве, которое Лэйли в смущении пыталась отковырять ногтем, ни грязнющие штаны, ни убитые ботинки.
  - Вам не хватает книг по истории нашей Империи? Не помню, чтобы вы сильно увлекались чем-то сверх того, что вам задано. Обязательно поделюсь с леди Еглай этой вестью... Ну что же вы кривитесь? - он ядовито хмыкнул, - впрочем, вы правы. Физическая активность на свежем воздухе гораздо полезнее для здоровья, не стоит заставлять себя...
  Лэйли вспыхнула.
  Да, она не заучка, но она старается! И вообще, это же гораздо интереснее...
  - Простите, - она сжала левую руку в кулак, вонзив ногти в кожу, - но я хочу почитать!
  - Желание - это просто великолепно, - сказал Ушгар, - но не все желания сбываются. Я тоже желал бы завершить разметку до того, как зайдет солнце. Не мешайте, леди Лэйли. Вы загораживаете мне свет.
  И он махнул на нее рукой, будто муху отогнал. И вернулся к своим камням.
  Лэйли поджала губы, шмыгнула носом, скрестила руки на груди...
  ...и так и простояла до самого заката.
  Она никогда не отличалась особым прилежанием, тут Ушгар был прав.
  Но вот в упрямстве она собиралась с ним потягаться.
  
  16.
  
  Во всем виноват сложный и богатый на события день.
  Именно так.
  Люди иногда лунатят после сложных дней. Она читала.
  Она сегодня за Ушгаром ходила с утра до позднего вечера, и в Ширг возвращалась пешком, чтобы ничего не упустить, вдруг Ушгар решит проверить какой-нибудь кромлех поменьше, от усталости сменит гнев на милость и все-таки уронит в жаждущие уши хоть пару крупиц объяснений?
  Как всегда, ничего такого не вышло. День кончился очередным поражением и бесконечной усталостью.
  Уже третий такой день подряд.
  А завтра ее отдых кончится, Лоц снимет с руки повязки... А она так ничего и не добилась.
  Отличная почва для неспокойного хождения по ночам. Наверняка именно поэтому, хоть Лэйли мирно легла спать сегодня в своей постели, она очнулась вдруг среди ночи на берегу реки Серой, к другому берегу которой вплотную подступала темная масса Леса.
  Лэйли сидела на корточках у самой кромки воды, за спиной ее возвышался крутой берег, и как только она смогла по нему спуститься?
  Ее разбудило ледяное прикосновение водной глади к пальцам. Она вздрогнула и наконец осознала себя.
  Над рекой стелился белый туман, блеклой сетью растекался по черной глади в отсвете тусклой луны.
  Лэйли осмотрела свои ноги: ноги были босые и грязные. Подол ночной рубашки тоже здорово обтрепался, и в волосах застряли колосья и репьи. Кожа саднила в нескольких местах... Она шла сюда, но вряд ли выбирала дорогу. Ну, вроде ничего не сломано и не вывихнуто, значит, есть шанс вернуться домой самостоятельно, а не дожидаться, пока ее хватятся в замке и вышлют поисковые группы.
  Ничего страшного.
  Утром она зайдет к Лоцу и спросит, есть ли какие-то лекарства от лунатизма, и это никогда больше не повторится.
  Лэйли попыталась прикинуть, на каком именно участке берега находится. Похоже, добиралась она сюда полями, но какими полями?
  Одна надежда: она поднимется и сразу увидит высокие башни Ширга.
  Она встала, рассеянно отряхивая с подола налипшую грязь, и вдруг...
  ...вдруг снова его услышала. Зов. Истошный крик, который звенел. Звенел не в ушах, а где-то в сердце, сжимал его, свинцом просачивался в солнечное сплетение, все тело заставлял отзываться тоской и болью.
  Она вдруг вспомнила, почему пришла сюда, почему чуть не зашла в холодную воду, чтобы плыть - туда, туда...
  Она вспомнила, как шла - вниз по лестнице, в башню, через ход для слуг, спускалась в ров, переходила вброд, шла по тропке меж полей, шла по зарослям у реки, спускалась по крутому берегу к узкой полоске песка у самой воды, чтобы войти в реку, чтобы добраться...
  Туда, куда ее так отчаянно звали.
  Ее звали на помощь.
  Она посмотрела на противоположный берег. Лес больше не казался неодушевленной черной массой... Лес кричал.
  Ему очень больно.
  Жгучая, ядовитая заноза впилась ему в брюхо и медленно поворачивается, и ветви его изломаны не магией, а судорогой. Ему больно, больно, больно! Вот так.
  И Лэйли прижала руки к животу, упала в мокрый песок и скорчилась, переживая чужую боль, огненный кинжал в живот - до самого позвоночника, волна жгучего яда - до кончиков пальцев ног и рук; волна - до опухшей, переполненной огнем головы; волны отступили и вновь встретились в животе, схлестнулись водоворотом, и Лэйли рухнула в омут, в котором каждый новый вдох оборачивался пыткой; она зажмурилась, чтобы истошный свет луны не выжигал больше глаза и замерла в позе, в которой скорчивало в банках у Лоца нерожденных младенцев, в позе, которая не приносила облегчения, но не делала хуже.
  Она не знала, сколько так лежала: могла сказать только, что освободилась тогда, когда Лес устал кричать.
  Ночная тьма серела, выцветала, уступая утренним сумеркам.
  Лэйли несмело приоткрыла глаза.
  Она не слышала больше крика, но всем своим существом чувствовала рваное, поверхностное дыхание Леса, забывшегося неглубоким сном умирающего. Она с трудом выровняла свое, приподнялась на локте, тупо уставившись на серый и жесткий речной песок.
  В голове было звеняще пусто.
  Она не сразу вспомнила, как чувствовать свое тело. Еще мгновение назад у нее не было локтя, который сейчас кололи песчинки, не было ног, на которых саднили свежие царапины, не было рта, который жадно хватал живительный воздух; у нее была только боль. Деревья. Создания. Травы, ягоды. Птицы.
  Монстры. Когда-то просто звери, но потом и их изломала смертельная болезнь Мира...Чужие звери, ступившие на эту землю, взрыхлившие ее своими когтями: болезненная, чужеродная опухоль, которую Лес сдерживал в себе столько лет, из последних сил уцепившись за почву корнями.
  Отец как-то упоминал, что рано или поздно Хранитель заключает с Лесом договор, но никогда не рассказывал об условиях.
  Теперь Лэйли знала. Возможно, так звучал лишь ее Договор; но она знала лишь его теперь. Для нее мог существовать лишь такой. Никакой торговли, никаких встречных условий. Только да или нет.
  Забери все мое, Хозяйка; забери мои деревья, мои травы, моих созданий, мою силу, забери меня; но вместе с тем забери и мою боль.
  Таково мое слово.
  Каково будет твое?
  Она могла бы отказаться. Так хочется отказаться и больше не слышать крика, больше не вслушиваться в дыхание, которое вот-вот оборвется... Никогда больше не разделять с Лесом даже той малой толики его боли, которую разделила сегодня.
  "Нет". Самая древняя, самая примитивная магия. Она не обязана вступать в наследство. Никто не обязан.
  Никто.
  Это... так страшно.
  Она знала, но не осознавала, что окажется перед этим выбором совсем одна.
  - Да, я сделаю это. В будущем. Я принимаю наследство. Но пока... Я не готова, - прошептала Лэйли, - пока не готова. Пока не справлюсь. Еще слишком мала и слаба. Еще детеныш. Пока мой отец в своей силе. Но я вернусь, когда наступит мое время, Лес. Я вернусь и помогу тебе. Я обещаю.
  Ты клянешься?
  - Я клянусь.
  Иди с миром, Наследница.
  И так оно было правильно.
  Лэйли знала, что так - правильно.
  
  17.
  
  Она кое-как смогла проскользнуть к себе в комнату в восточной башне незамеченной. Повезло: как раз под утро вернулся отец с весьма потрепанным отрядом. Лэйли с облегчением отметила, что тяжелораненых вроде не несут, обошла крепость до южной стены и прошмыгнула через старую караулку.
  Велико было искушение скрыть все и ото всех: Лоц будет возиться с перевязками в худшем случае до полудня, и можно оправдаться перед собою тем, что отвлекать его не хотелось.
  Но Лэйли взяла себя в руки.
  Во-первых, ее вины в произошедшем не было. Она не могла не выйти на зов Леса. Никто не будет ее ругать, никто не будет ее наказывать. Да, Лоц тут же пошлет за отцом, но как раз отцовского совета ей сейчас и не хватает. Пусть произошедшее довольно... сомнительно, но скрывать это от единственного человека, который прошел через то же самое и до сих пор способен разговаривать, а не стоит кряжистым деревом в Лесу, как дед, будет самой настоящей глупостью.
  Хоть Лэйли и стыдилась почему-то своей слабости и боли. Понимала, что ничего плохого не сделала, но все равно в деталях рассказывать о том, как корчилась на песке, она не хотела. Пусть и понимала, что придется.
  Во-вторых, Лэйли боялась... да, боялась. Очень боялась, что это может повториться. Она очень хотела знать, сколько еще раз ей придется терпеть подобную боль. Если это ее долг, если это и есть ее Наследство - она хотела бы знать.
  Отец никогда не предупреждал ее ни о чем подобном, и это беспокоило Лэйли: не пошло ли что-то не так? Она бы знала, если бы у отца случались приступы. Весь замок бы знал. Лорд Кайсор всегда был на виду. Когда было свободное время и настроение, даже проводил тренировки с детьми вместо Каяра. И тренировок с Лэйли никогда не пропускал. Он всегда был занят. Всегда на людях.
  И матушка тоже ничего такого не говорила. Леди Василь всегда была довольно прямолинейна, когда дело касалось здоровья, и не любила лишних страданий во имя "имиджа", как она говорила. "Стоическое превозмогание" и "замалчивание трудностей", по ее мнению, слишком часто приводило к летальным осложнениям проблем, которые можно было бы придавить в зародыше.
  Поэтому Лэйли отпросилась с утренних занятий с Еглаей под предлогом помощи Лоцу, и правда помогала Лоцу в госпитале, пока больные не кончились.
  Ну, как помогала.
  В этот раз пациенты были в основном с пустяковыми вывихами и ушибами: встретили нечто щупальчатое во время разъезда, и это щупальчатое хорошенько покидалось людьми в деревья.
  Бравые солдаты под руководством лорда не растерялись, щупальца пообрубали, добрались до сердцевины, сердцевину благополучно сожгли.
  Работы для Лоца было немного: он вправил пару запястий и пять голеностопов (щупальчатое, похоже, любило хватать именно за эти части тела), а юному Ненику наложил лубки на руку и поздравил с первым боевым ранением.
  Лэйли вместе с Гикой, дочкой Лоца, занялись тем временем обработкой ушибов.
  Хватило пары часов не очень напряженной работы, чтобы поток пострадавших иссяк. Никто даже в госпитале не остался, все по домам разошлись.
  Гика собрала грязное, чтобы отдать прачкам, и тоже выскользнула за дверь.
  И вот тогда Лэйли решилась.
  - Мастер Лоц, - сказала она тихо, - подскажите, пожалуйста, бывают ли на травах приступы лунатизма?
  Лоц отложил в сторону бинт, который до того рассеянно скатывал, и внимательно посмотрел на Лэйли.
  - Продолжай, - сказал он, - что ты имеешь в виду под лунатизмом?
  - Я... дошла до Серой, - сказала Лэйли, - дело в том, что меня... вроде как... позвал Лес? Он кричал и ему было очень больно. Наверное, дело в созданиях прорыва... да?
  - Что было дальше?
  - Ну... Лэйли почему-то стало очень неловко, - ну... в общем, мне было очень больно, а потом я вроде как, наверное, все-таки вступила в... ну... Наследство? Да? Мне никогда не говорили, что это так ужасно, потому что не хотели пугать? Я почему-то думала, что травы для такого нужно принимать дольше, хотя бы полгода... Ну, и что в Лес надо войти, - Лэйли говорила и не могла остановиться, потому что Лоц смотрел на нее как-то слишком уж пристально, и ей становилось все жутче и жутче, - а не что он сам позовет, да еще и через бегущую воду... Ну, мне так говорили, то есть. Так и надо? Я же не больна? Со мной все в порядке? Мне же не приснилось? Я вступила в наследство?
  Она вдруг подумала - а вдруг правда, приснилось? Такой вот ужасный кошмар. Еще одно побочное действие трав: яркие, жуткие кошмары со всеми болевыми ощущениями...
  Захотелось побежать в свою комнату и проверить, лежит ли грязная ночнушка все так же под кроватью, или исчезла...
  Ее заколотило крупной дрожью.
  Лоц приложил ко лбу Лэйли прохладную руку.
  - Небольшая температура у вас присутствует, леди Лэйли, - мягко сказал он, - так что давайте пока остановимся на диагнозе "легкая простуда от ночных прогулок". Не переживайте так, это нестрашно. О, Гика, вернулась?
  Гика аккуратно прикрыла за собой дверь.
  - Да, отец.
  - Беги к Кайсору, если не найдешь, Каяра найди, пусть он ищет... леди Лэйли, Енглая жаловалась, вы все с Ушгаром пропадаете в последнее время? Присматриваете за камнями?
  Лэйли кивнула и покосилась на чуть зардевшуюся Гику. У нее с Каяром был роман, который они тщательно скрывали - и о котором знали все.
  Ставили, что Каяр посватается в следующем году, после Гикиного совершеннолетия.
  Лэйли очень хотелось отвлечься, поэтому и думалось о всякой ерунде. Например, что лет через пять в этой приемной могут завестись маленькие дети, а Лэйли будет уже восемнадцать и она уже и сама нашинкует немало щупальчатых штук вместе с папой и Каяром, а Гика - зашьет не одну рану.
  Если Лэйли и правда вступила в Наследство, конечно.
  - И Ушгара поймай, если он здесь, приведи, кто его знает, что он там на своей стройке века намагичил... Все, все, не стой, зайцем-зайцем, - Лоц махнул рукой на дочь и повернулся к Лэйли, - а вас мы пока осмотрим, леди Лэйли, хорошо?
  Лэйли снова кивнула.
  - Конечно.
  Потянулись минуты.
  Лоц светил ей в глаза светлячками, просил открыть рот, простукивал грудную клетку и мял живот. Судя по бесстрастному лицу - ничего он там не нашел такого уж страшного.
  Или просто хорошо держал бесстрастное лицо.
  Ответы на его вопросы тоже не сильно его беспокоили. Скорее, он их ожидал.
  Это как-то... обнадеживало. Лоц, кажется, все-таки знал, что произошло. Не то чтобы Лэйли в нем сомневалась, просто не знала, что будет делать, если это вдруг окажется не так.
  Первым в приемную ворвался лорд Кайсор, Лоц как раз простукивал колени Лэйли специальным молоточком.
  - Что там?
  - Все рефлексы на месте, - усмехнулся Лоц, - ничего. Температура небольшая и все.
  Тут влетела запыхавшаяся, раскрасневшаяся Гика. Каштановые кудряшки облепили мокрые от пота виски, карие глаза горели энтузиазмом. Она излучала уверенность: теперь-то ее никто выгонять не будет. Она ведь нашла, нашла!..
  - Ушгар придет! - триумфально возвестила она, - И леди Василь тоже!
  Всех нашла!
  И леди Василь тоже!..
  Молоточек ударил куда-то под локоть, и у Лэйли дернулась рука. Наверное, это тоже было хорошо.
  - Отлично, - сказал Лоц, - значит, соберется консилиум. Четыре мага и с концом света справились.
  Консилиум? - нахмурился отец, - Что вообще произошло?
  - Ваша дочь вступила в Наследство, лорд Кайсор, - Лоц чуть поклонился, - поздравляю. Однако! - он поднял молоточек, - по типу нулевого Хранителя.
  Отец стремительно побледнел, рывком пересек комнату, склонился перед стулом, на котором сидела Лэйли и сграбастал ее, прижав к груди. Он продержал ее так довольно долго, стиснув так, что затрещали ребра. Лэйли замерла в его объятиях, но нельзя же спрятаться там навечно?.. Она заворочалась, когда стало трудно дышать, и папа неохотно отпустил ее, медленно поднялся.
  - Это... - пробормотал он, - боль же ушла, так?
  - А она может вернуться? - почти прошептала Лэйли, самую чуточку встревоженная таким бурным проявлением чувств.
  - Не знаю, - растерянно выговорил отец и покосился на Лоца.
  Всегда такой уверенный, такой сильный, он вдруг показался Лэйли испуганным ребенком. Накопившееся напряжение хлынуло вдруг неостановимо, слезами, соплями, бурным потоком.
  Отец протянул Лэйли платок, но она вцепилась в его руку, не в силах отпустить.
  - Пап, я не хочу-у-у еще раз!.. - выдавила она, - В меня как будто воткнули меч и проверну-у-ули! Много, много... мно-о-ого раз!
  Другой рукой отец неуверенно похлопал ее по плечу. И снова оглянулся на Лоца! Снова!
  Лэйли зарыдала еще пуще. Она смертельно больна? Она умрет, да?
  - Вот, - сказал Лоц, - именно эта эмоциональная лабильность вкупе с, я подозреваю, пребыванием среди повышенного магического фона и переутомлением привело к инициации не по типу колена, а по типу прародителя.
  - И чем это грозит? - грозно спросила леди Василь.
  Лэйли не заметила ее появления из-за слез, и дернулась, наконец отпустила отцовскую руку и поспешно вытерла глаза предложенным платком.
  Мама была в своем зеленом "платье для шикарного домашнего приема" с квадратным декольте и кружевами ручной работы по рукавам. Выдернули из столицы. Рядом стоял Ушгар, который вряд ли выдержал положенный между двумя телепортациями на дальние расстояния час: лицо у него было еще бледнее обычного, под глазами залегли тени, как у трупа.
  Лэйли очень старалась не хлюпать носом. Матушка все еще сердилась на нее за травы, и Лэйли не хотелось показаться еще более жалкой.
  - О, вот и все в сборе, - спокойно сказал Лоц, игнорируя мрачные взгляды начальства, - Гика, будь добра, выйди, закрой за собой дверь и проследи, чтобы сюда никто не подходил... Леди Василь, вы лучше меня знаете, откуда берется Лес.
  - П-появляется Прорыв, - встряла Лэйли, - и Л-лес - это попытка Мира защититься. Окружить инородное тело стеной. Как заноза, да, матушка?
  Матушка кивнула.
  - Не перебивай, - сказала она строго.
  - Но я хочу понять, что со мной происходит! - возразила Лэйли, - Я хочу знать, что понимаю правильно! Лес - это как припухлость вокруг занозы, так же?..
  - ...и если заноза маленькая, то заноза выходит сама. Леса хватает. А вот если слишком глубоко засела, то рана начинает гноиться, и организму-миру нужны дополнительные силы, чтобы победить инфекцию или хотя бы не дать ей распространиться, - подхватил Лоц.
  Он не смотрел ни на леди Василь, ни на лорда Кайсора. Он успокаивал ее, Лэйли, потому что она была пациенткой сегодня. И Лэйли потихоньку успокаивалась, слыша знакомые определения.
  Как будто их неизменность подтверждала реальность происходящего или вроде того.
  Как заклинание.
  - И Мир призывает Хранителя Леса, - прошептала Лэйли. - Моего деда, например. А потом этот долг остается в роду. Изгнать занозу невозможно, но можно не дать инфекции расползтись. Вот. И мы не даем. И я тоже.
  - И вы тоже, - подтвердил Лоц. - Но есть разница между вашим отцом и вашим дедом, леди Лэйли. И так вышло, что ваш дар Хранителя сходен с даром вашего деда, а не вашего отца. Так бывает в первых поколениях, это нормально.
  - Я тоже не умру, а стану деревом в Лесу? - брякнула Лэйли, хмурясь.
  - В том числе, - подтвердил Лоц, - и это тоже.
  Отец заметил, как ее колотит, и положил тяжелую руку Лэйли на плечо. Это придавало... устойчивости.
  - Но разве дедушка всю жизнь чувствовал боль Леса?
  Она уцепилась за теплые пальцы отца, и почувствовала ответное пожатие. Все хорошо. Она не одна. Она не первая. Дедушка с этим прожил замечательную жизнь.
  - И вы не будете, - Лоц пригладил тронутые сединой каштановые кудри и ободряюще улыбнулся, - разница не так велика. Когда вы станете Хранительницей, вы сможете все то же, что и лорд Кайсор. Не думаю, что ваш приступ повторится. Только инициация болезненна, потому что происходит... без должной подготовки. Вы слишком чутко вслушивались в голос Леса, леди Лэйли. И слишком рано откликнулись на него. Но все хорошо, кризис миновал благополучно. Все страшное позади.
  - Подожди-ка, Лоц. - матушка скрестила руки на груди, - Подожди-ка. Раз Лэйли нулевка и слышит свой Лес... что насчет чужих? Нам еще церемонию Правопередачи в Ганаи посещать. Там Лес и подревнее, и вопит погромче нашего...
  Лоц дернул плечом.
  - Да обойдется, - сказал он, - у Леса Ганаи свои наследники есть.
  Матушка обеспокоенно покачала головой и переглянулась с отцом.
  - Лоц... Ты нам и про это говорил, что обойдется. Шансы минимальны... и что я вижу? Мы даже не заметили, как это случилось!
  К концу фразы голос у матушки чуть сорвался, но она быстро взяла себя в руки.
  - Так обошлось же, - Лоц качнул головой, - зато в Лес войдет попроще... Можно временно прекратить травы для верности, - предложил он под скептическим взглядом леди Василь. - И мне нужно будет проконсультироваться с Ушгаром о глушилках. У меня есть идея, но я не уверен, насколько реализуемая.
  - Лоц... - угрожающе начал отец.
  - Лэйли, - перебила матушка, - тебе, кажется, пора на урок к Енглае?
  И Лэйли поняла, что ее время среди взрослых на сегодня кончилось.
  Ну, она все равно узнает, чем все кончится: попробуй, утаи от эксперимента его конечный результат!
  Поэтому спорить не стала.
  Она вообще сегодня как-то слишком уж устала, чтобы спорить. Этим взрослым она доверяла, они всегда оказывались правы. Так что...
  И в этот раз доверилась.
  
  18.
  
  Телепорты разных школ выглядели, шумели и даже пахли по-разному. "Так бывает, когда одну задачу решает множество талантливых людей, соревнуясь друг с другом", - рассказывала на уроках общей истории магии Енглая, - "Они решают ее примерно одновременно сотней разных способов".
  Телепорты - прекрасный пример магического параллелизма.
  Телепорт Ушгара представлял собой круг тщательно подобранных и непонятно по какому принципу выстроенных камней, испещренных рунами. На новом месте появлялся круг и все, что внутри круга. Если Ушгар очень уставал и допускал ошибку - иногда еще и участок почвы или пола под кругом.
  Появлялся с противным таким звуком, который можно еще услышать, когда кто-то сверлит камень. Воздух становился сухим, как в бане: камни, образующие круг, раскалялись докрасна и оставляли некрасивые следы на деревянных полах.
  Телепорты леди Айкили же принимали форму дверей. Самых разных дверей. Форма и цвет двери нисколько не зависели от места, куда направлялась леди Айкили, скорее от ее настроения и самочувствия, а еще от дальности - чем дальше предстояло путешествие, тем меньше была дверь. Лэйли как-то пришлось протискиваться в дверь размером с чердачное окошко, когда леди Айкили пригласила леди Василь с дочерью в свое поместье под столицей. Она предложила открыть девочкам телепорт, чтобы Кэлли и Лэйли не пришлось трястись в карете.
  Почему Фанни не предложили отправиться с ними, Лэйли поняла, когда увидела размер телепорта. Младшая сестрица Кэлли, к сожалению, была слишком пухленькой девочкой, чтобы в него пролезть, но ей нравилось ездить с бабушкой, так что этот факт не доставлял ей особых неудобств.
  Двери леди Айкили всегда громко-громко скрипели, когда их открывали. Раньше Лэйли думала, что это недостаток заклинания, пока ей не объяснили... "Это хороший тон", - сказала тогда леди Айкили с неизменной своей мягкой улыбкой, - "предупреждать людей, что ты сейчас объявишься".
  "Особенно в спальне супруга", - зло сострила тогда чуть позже вечером Кэлли. У ее отца с ее матерью состоялся громкий бракоразводный процесс - уже после того, как Оберан Вассарин потеряла три пальца на руке, слишком резко захлопнув дверь телепорта.
  Фанни после этой истории отказалась учиться родовой магии; способности у нее были слабые, никто заставлять и не стал. А вот Кэлли гоняли и мать, и бабушка, почти не оставив времени на все те светские развлечения, которые она так любила и в которых могла бы найти утешение, и поэтому она до сих пор не пережила случившегося и щетинилась злыми остротами на любые проявления сочувствия.
  Возможно, потому Лэйли и смогла так сдружиться с Кэлли: для Лэйли развод Оберан Вассарин никогда не был горячей светской сплетней, и большую часть ее острот она просто не понимала, что действовало на Кэлли очень успокаивающе.
  Лорду Энтелю о правилах хорошего тона, видимо, никто так и не сообщил. Его ветряные телепорты были бесшумны. Когда-то Лэйли восхищалась их изяществом, но проведя некоторое время с принцессой в постоянном ожидании, что лорд объявится у них за спиной, пересмотрела свое отношение.
  В этом они были сходны с Енглаей. Она так же бесшумно входила в тени и выходила из них. Ее вообще ничто не выдавало. Даже едва ощутимый сквозняк, по которому Лэйли все-таки научилась предсказывать появление лорда Энтеля.
  В тот день Лэйли не то чтобы переупрямила Ушгара, скорее... стала на шажок ближе к тому, чтобы его переупрямить. Он залег в углублении под камнем, втыкал кусочки изрезанной рунами малахитовой мозаики куда-то под основание алтаря. А Лэйли подавала ему нужные.
  - Го! Ка! Обин! Го! Ре! Ши! - выплевывал Ушгар с ужасающей скоростью, и так уже третий час.
  Лэйли держалась на одной силе воли: запястья и пальцы ныли, согнутая шея, лишенная защиты высоко подколотой косы, подгорела на солнце и ныла тоже. От мелких блестящих чешуек мозаики рябило в глазах. Острые края каменных мозаики неприятно кололи кончики пальцев.
  - Хи! Ка-Го-Ши-Ре! - бледная рука высовывалась из-под земли и хватала протянутые камни.
  Солнце стояло в зените, хотелось пить.
  На небе было ни намека на облака. Удивительно жаркий день для севера.
  И при всем при этом Лэйли была счастлива: теперь она хотя бы могла различить эти руны. Утром еще не умела, но Ушгара это мало интересовало. Он сунул ей свиток со списком рун с картинками и пригрозил, что отошлет ее прочь, если она не удержит нужный темп.
  К полудню Лэйли уже скатала свиток и сунула обратно учителю в сумку - запомнила и так.
  И вот в таком вот состоянии их и застал лорд Энтель с учеником. То есть с Ираем.
  Если бы Лэйли не привыкла за долгие свои прогулки с принцессой ловить кожей каждый подозрительный порыв ветра, то застали бы врасплох. А так Лэйли почти инстинктивно захлопнула короб с мозаикой за мгновение до того, как лорд Энтель успел бы увидеть содержимое.
  Рука высунулась и зашарила в поисках озвученного. Не нашла.
  - Ушгар! - позвала Лэйли, отбросив на всякий случай ученическое "мастер".
  Ушгар вылез из своей ямы, с хрустом расправил плечи, вытянул руки, щелкнув суставами, и только после этого соизволил заметить лорда Энтеля.
  - Риг Энтель, - сказал он холодно, - какими ветрами в наши края?
  - Ушгар Хеншиссен, - лорд Энтель тоже не склонил головы в знак приветствия, - объяснитесь.
  - В чем? - Ушгар поддернул испачканные в земле брюки и сел на алтарь, прямо на сброшенную с утра мантию, - подай трубку, Ли.
  Лэйли достала из сумки Ушгара трубку и табакерку, табакерку открыла и протянула... Потом захлопнула табакерку, не глядя сунула обратно и замерла, глядя, как Ушгар уминает в трубке табак длинными бледными пальцами.
  - Довольно самоуверенное поведение для того, кого поймали на акте наставничества.
  - Дай огонька, пацан, - ровно сказал Ушгар, и, зачарованный уверенным тоном, Ирай шагнул вперед и щелкнул пальцами, высекая искру.
  Ушгар принадлежал этому месту, и это место принадлежало ему. В окружении камней, сидя на собственном Алтаре, он казался духом этого места. Если есть Хранители Леса, то почему бы не быть Хранителям Камня?
  Лорд Энтель грубо ухватил Ирая за локоть и отпихнул за спину. Зеленые глаза метали молнии, но молнии с шипением исчезали, наткнувшись на блеклый взгляд сероглазого Ушгара.
  Он затянулся с поистине мученическим видом.
  - Довольно самоуверенно утверждать, что вы меня на чем-то поймали. Девочка подала мне трубку, мальчик поддал огонька: кто из них мой ученик? - он упер локоть в отставленное колено и посмотрел на лорда Энтеля снизу-вверх без капли интереса. - У вас ко мне какое-то дело?
  - Я пришел с инспекцией вашего сооружения.
  - Без уведомления и комиссии из как минимум четырех магов, - заметил Ушгар, - не то чтобы мне было, что возразить вам по закону... Вы вне его. Что же. Осматривайтесь.
  Камни стояли на пустыре.
  Трава росла на пустыре.
  Строительные леса окружали один из дольменов, тот, который покосился было после недавней грозы, но рабочие на сегодня были распущены: в такой ясный день Ушгар хотел сосредоточиться на отделке Алтаря, и перенес строительные работы.
  Их было четверо на этом пустыре: двое взрослых, бросивших очередные вызовы в каком-то давнем, взрослом споре, и двое подростков, которые не знали, куда себя деть.
  Ирай за спиной своего учителя ковырял землю кончиком ботинка.
  Лэйли крутила выбившуюся из прически прядь.
  Их почему-то до сих пор не прогнали погулять. Странно. Неужели они должны знать содержание этого спора? А если должны...
  Лэйли бросила еще один взгляд на Ирая.
  ...должны ли они потом его продолжить?
  Нет, ерунда какая. Ирай и правда ученик лорда Энтеля и наследник всех его магических знаний. Но у Лэйли - другая роль и другое наследство... ведь так?
  Она опять себя накручивает.
  - Каково назначение сооружения?
  - Разве вы не изучали документы, которые я передал в министерство природных ресурсов? - Ушгар снова затянулся, выпустил дым, - погодная установка. Пятый год у нас рыба не нерестится. А должна. Собираюсь вернуть святого Доли домой.
  - Святого Доли? - лорд Энтель непонимающе сдвинул брови.
  - Того самого, который так вовремя отвернулся от талижитцев. Который нес им дожди. Я говорю про течение, Риг. Возможно, кому-то и достаточно сказать: "хочу, чтобы не было дождя", и дождь перестанет идти. Но для моей магии приходится понимать глобальные тектонические процессы. Течение святого Доли вело к нам красную рыбу на нерест. Мы не потянем ваши налоги без этой рыбы, и единственное решение - вернуть течение. Вот почему на эту стройку брошено столько ресурсов, почему раскошелился даже мэр Вильге, вот почему мы так силимся закончить к осени. И ты бы знал это, если бы потрудился ознакомиться с документами, Риг. Я старался написать так... чтобы было понятно даже тем, кто не любит разбираться.
  Ушгар соскочил на "ты" и это каким-то образом снизило витавшее между магами напряжение. Официальная претензия стала обычным разговором между коллегами. Впрочем, если бы лорда Энтеля не устраивал такой поворот, он взял бы с собой еще четырех магов.
  - В Тали дожди не вернутся. Эта погодная катастрофа еще лет на десять, - нахмурился лорд Энтель, - я в этом уверен.
  - Поверь, я проложил новый маршрут для этого течения. Твое желание, чтобы в Тали не было дождя, все еще будет... удовлетворено, - тихо сказал Ушгар. - Северные княжества были завоеваны еще прадедом Императора Юсира Первого, Шанналаном Вторым. Нас-то за что лишать рыбы? Вы уже почти лишили нас нашей магии, и великое когда-то искусство встало в один ряд с фокусами малых народностей. Я обратил магию каменных рун на то, чтобы у твоего Императора на столе снова появилась красная икра, так почему же ты мешаешь мне, Риг? Неужели так боишься, что твой Император не удержит Тали? Так пусть возьмет их принцессу в жены, как в прошлый раз.
  Лорд Энтель побледнел.
  - Довольно! Ты просто пытаешься создать себе памятник! - он оглянулся на Ирая, который меланхолично отгрызал себе уже пятый ноготь, и добавил уже спокойнее, - И я пришел обсудить его целесообразность. Не покажет ли твоя девочка моему ученику место, где мы сможем остановиться на ночлег?
  - Ли? - спросил Ушгар неожиданно мягко, и Лэйли поняла, что может отказаться.
  Наверное, отказ ее даже понравился бы Ушгару. Но очень сильно осложнил бы дело.
  - Да, Ушгар. Ирай, пойдем, - она шагнула вперед и протянула ученику лорда Энтеля руку, пока тот не отгрыз себе пальцы совсем.
  Ирай отшатнулся было... но потом, поколебавшись, ее руку принял, как положено, запечатлев легкий поцелуй на пыльном запястье.
  Лорд Энтель посмотрел удивленно, но ничего не сказал.
  - Мы выделим вам лучшие апартаменты, - сказала Лэйли на прощание.
  И, чуть позже, когда они спустились к дороге, она сказала Ираю, чтобы разбить, наконец, это тягостное молчание:
  - Видишь, я сдержала слово! Ты у меня в гостях.
  Он посмотрел на нее как-то дико, усмехнулся горько. Выплюнул:
  - Лучше бы ты слов не держала. Догостился уже...
  Лэйли вздрогнула, кожей ощутив непонятную ей ненависть, и больше заговорить с ним не пыталась.
  Может, потом.
  Когда перестанет пальцы жевать и решится поговорить нормально.
  
  19. Ирай
  
  - Я хочу, чтобы он тоже пошел, папочка! - капризно протянула Амелаилла, - Пошел на это дурацкое собрание!
  Ирай дернулся и чуть не выронил мел, который так невыносимо скрипел по новенькой доске.
  Последние полчаса его жизни казались ему кошмарным сном.
  Кто бы мог подумать, что его урок решит посетить сам Император! Но вот он, сидит рядом с дочерью, вольготно развалившись на кресле, слишком массивном для этой маленькой классной комнаты. Скрестил руки на мощной груди, до треска обтянутой синим жилетом, с интересом слушает, как Ирай мямлит про пересечения кривых силы.
  Императору достаточно протянуть руку и сжать шею Ирая двумя пальцами, чтобы сломать ему позвоночник. Какая глупая мысль! Ирай проглотил ухмылку: зачем Императору марать свои чистые пальцы, если он может просто щелкнуть телохранителям!
  Две тени императора стояли в почтительном отдалении от скульптурной композиции "сиятельный отец и его очаровательная дочь, которая очень старается", но у Ирая не было ровням счетом никаких иллюзий: им понадобится меньше мгновения, чтобы убить всех лишних людей в этой комнате.
  В том числе, пожалуй, и секретаря Императора: иначе почему Цесин только нерешительно просовывает нос в дверь каждые минуты две, мнется за ней, и чуть ли не скребется, не решаясь переступить порог и позвать хозяина по каким-то несомненно невероятно важным делам (но, очевидно, не таким важным, как внезапное желание послушать, чему учат Императорскую Кровь всякие там второкурсники из Башни Ганаи).
  Ответственность никак не давала Ираю свободно вздохнуть. Как будто ему уже положили могильную плиту на грудь. Так что объяснения выходили довольно хрипловатыми, да и не то чтобы принцесса вообще их сегодня слушала, слишком увлеченная отцом...
  Ирай в очередной раз переглянулся с Цесином, трагически бледнеющим лицом в дверной щели, и кашлянул.
  - Принцесса Амелаилла, герцогиня Ами, герцогиня... - под насмешливым взором Императора Ирай смешался, проглотил оставшиеся титулы, - не стоит ли нам закончить урок пораньше?
  - Сейчас же! - безапелляционно ответила она, - Я хочу закончить улок сейчас же! Мне надоело здесь сидеть! Хочу сидеть там! Хочу-хочу-хочу! - она рванула из тетради последние листы, скомкала, отбросила, и повернулась к отцу всем телом, насколько позволял ее высокий стул, - Хочу!
  Она упрямо сдвинула брови и надула губы, глядя на отца так свирепо, насколько только может пятилетняя девочка.
  Ирай бы расчувствовался, если бы увидел эту сцену на лубочной картинке: маленькая златоволосая принцесса сидит за своей маленькой партой на своем высоком стульчике, едва ли макушкой на уровне отцовского плеча, и грозно хмурится рядом со своим гороподобным отцом, который ласково гладит ее по голове и заправляет за ушко выбившийся из бесчисленных кос прически локон. Кожа у отца смуглая, твердая, фактически давно уже шкура, пропеченная солнцем давным-давно завоеванных стран, и это еще заметнее на фоне лилейно-бледной щечки принцессы. А потом Император властно протягивает другую руку, и его грозный телохранитель-убийца вкладывает с огромную мозолистую ладонь хозяина маленькую блестящую заколочку. И Император осторожно, чтобы не повредить хрупкую вещичку, закалывает дочери волосы.
  Да уж.
  Но кажется, Ирай был слишком близко, чтобы расчувствоваться. Он думал о том, что при отце Амелаилла еще ни разу не забыла про свою картавость.
  - Это Императорский Суд, Амела, - неожиданно мягко сказал Император, - ты уверена, что хочешь это видеть?
  - Тебя нельзя оставлять одного, папочка! Раз уж Шан заболел и не пойдет! А я пойду!
  Император улыбнулся - как-то грустно, растерянно, Ирай даже подумал, не стоит ли ему отвернуться, не увидел ли он ненароком жуткий секрет Императорского дома: Император умеет улыбаться. И не улыбаться торжествующе, как когда нанизывает очередную корону на Шест семнадцати (восемнадцати? Ирай вечно путал, число слишком быстро росло) королевств; не ухмыляться хищно, как на публичных казнях, и даже не скалиться в азарте битвы в лицо противнику на ежегодном Турнире Правопередачи. Просто... улыбаться. мягко, немного печально.
  Своей родной дочери улыбаться.
  - Как ты думаешь, почему Шан вечно болеет от одной мысли об Императорском суде? - спросил он у Амелы, придвинувшись к ней совсем близко.
  Ирай не хотел это слышать, но его, кажется, вовсе перестали замечать. Возможно, просто уже списали на корм свиньям его уши. А заодно печень, почки, яйца и язык.
  Как бы ему ни было удивительно наблюдать грозного Императора в его ласковой отцовской ипостаси, он не строил ровным счетом никаких иллюзий о ценности случайного свидетеля.
  - Сквозняки? - невинно спросила Амелаилла, - Папочка, хочу!
  Император встал с грацией прирожденного убийцы. Освобожденное кресло как-то даже выдохнуло, перестало так отчаянно впиваться разъезжающимися ножками в пол.
  Он легко подхватил дочь на руки.
  - Покатай, покатай! - с восторгом взвизгнула Амелаилла, и Император покорно посадил ее себе на шею, осторожно ухватив за ноги, чтобы не свалилась.
  - Обещай, что не будешь вертеться, - сказал он строго.
  - Не буду... Я высижу! Я могу целый час улоков высидеть! - Амелаилла заколотила коротенькими ножками в усыпанных алмазной крошкой башмачках по отцовским плечам, - Два могу! Тли! Миллион миллионов, скажи, Ирай! Скажи-скажи-скажи!
  И снова Ирай оказался в фокусе внимания Императора. Муравей под лупой: под этим взглядом у него буквально кожа плавилась.
  Учитель просил не высовываться!
  Но он и не высовывался, просто проводил занятие!
  А если Император узнает, кто на самом деле нашел леди Юнну?
  А если Император знает! Ну конечно, он знает! Он просто ищет повода убить...
  Ирай волевым усилием остановил разогнавшиеся мысли. Не дорос еще Ирай до того статуса, когда для его убийства Императору нужна такая мелочь, как повод.
  - Скажи, Ирай, - поддержал Император насмешливо, - сможет ли моя дочь высидеть миллион миллионов часов?
  У Ирая перехватило горло. Он откашлялся.
  - Детям ее возраста... кхе-кхе-кхе... как доказал Валессий Это в своем исследовании... - Принцесса Амелаилла широко зевнула, прикрыв рот ладошкой, и увлеклась вдруг длинной кисточкой аксельбанта на парадном мундире отца, обнаружив, что из нее выходят неплохие косички, так что Ирай осекся и перешел к сути до того, как Император начал терять терпение, - так как принцесса очень усидчивая и прилежная... Можно даже два часа. Но с переменками. На... шоколад. Или размяться. Порисовать.
  Желтые глаза Императора становились все уже и уже с каждым словом. Думалось все больше об огромных диких кошках, которые бросаются на жертву и вырывают огромные куски мяса прямо из беззащитного горла, и Ирай очень надеялся, что у него не задрожали коленки.
  - Слышал? - Цесин, верный секретарь Императора, как всегда оказался подле него во мгновение ока, как будто бы прошел сквозь дверь или вовсе телепортировался, - Цесин, мы проведем этот суд быстро. И с переменками. Ты!
  Ирай вздрогнул.
  Цесин, единственный человек в комнате, способный говорить с Императором не сильно задирая голову, а потому имеющий привычку слегка сутулиться, вздрогнул тоже, и подался вперед, к Ираю, сощурив синие глаза совсем как Император пару минут тому назад.
  - Учителя своего зови, чего булавку крутишь? Ломай! - приказал Император и стремительно вылетел из классной комнаты.
  - Он тоже пойдет! - донеслось эхо тоненького голоска принцессы в отдалении.
  Ирай с удивлением обнаружил, что пальцы его левой руки и правда крутят "тревожную" булавку, которой он сегодня заколол шейный платок. Он покорно сломал тонкий стерженек.
  - Передайте лорду Энтелю, что его Императорское Величество ждет его в зале суда немедленно. - холодно сказал Цесин, - Вместе с вами.
  - Но...
  - Принцесса хочет вас видеть, - перебил Цесин, - и вы будете рядом.
  - Я не думаю, что Ираю стоит посещать такие мероприятия.
  Свежий порыв ветра, с которым примчался Учитель, ударил в створку окна. Окно распахнулось, и в комнату ворвался свежий воздух и даже пение каких-то птиц, напрочь уничтожив душную, спертую атмосферу открытого урока, и пакостно взъерошил, казалось бы, намертво залакированную каштановую волну на голове Цесина, ярко иллюстрируя, насколько Учитель недоволен сложившимся положением вещей.
  Ирай сам не заметил, как мертвой хваткой вцепился за рукав мантии Учителя.
  Какой сегодня яркий, солнечный день. Разве происходит что-то плохое? Учитель сейчас разберется.
  - Вы не в том положении, чтобы противиться прямому указу Императорской Крови, - процедил Цесин, презрительно сощурив синие глаза, - прошу вас, не устраивайте сцен и не затягивайте процедуру. Мы и так задержали суд на час.
  - Да, я знаю, - лорд Энтель чуть склонил голову, - где я, по-вашему, провел последний час?
  - Ну так идите же! Летите! Телепа-артируйтесь! - Цесин замахал на учителя руками так, как будто отгонял огромную ворону, - не задержива-айте все еще сильнее!
  Несмотря на невероятную худобу Цесина, нижняя пуговица фрака все равно умудрялась вонзаться ему в солнечное сплетение, жилет в аляповатый желтый цветочек был ощутимо тесен в подмышках, а яркий шейный платок (совершенно не неуместная тряпка жутко модного фиолетового цвета) если и был с утра повязан с элегантной небрежностью, то сейчас узел распустился, рискуя вот-вот оставить беднягу Цесина с голой цыплячьей шеей, по которой суматошно мотался огромный кадык.
  Цесин был всего лишь сыном лавочницы, когда-то встретившим юного Императора на рынке, и так и не смог вытравить в себе не слишком размашистых жестов, ни простонародную привычку растягивать "а" в минуты волнения.
  Впрочем, это не мешало ему быть одним из самых богатых и влиятельных людей в Империи, человеком, способным приказывать главе Башни Ганаи.
  По крайней мере в те моменты, когда чувствовал его слабость.
  Цесин всегда был настороже, всегда готов напасть первым. Его огромный, переломанный еще в детстве нос был просто создан для того, чтобы держать его по ветру.
  Не даром придворные дали ему кличку Флюгер Цесин.
  И если флюгер Цесин намекает, что Учитель нынче в опале... Учитель нынче в опале.
  Цесин шагнул было к двери (при ходьбе его щегольски-узкие полосатые брюки задирались, демонстрируя во всей красе изумрудные носки, а так же всю ту катастрофу, которая свершилась с современной модой из-за прихода к вершинам власти друзей Императора из простонародья, которых никто к власти не готовил - так, кажется, сказала Кэллири Вассарин, когда разговор про погоду естественным образом завял, и Ирай попытался поставить на тему "мода", которая, как ему говорили старшие товарищи, очень интересовала девчонок, - так вот, катастрофой Кэллири считала узкие скрипучие ботинки с чуть загнутыми наверх носами, и Ирай понятия не имел, зачем это вдруг вспомнил, наверное, просто не хотел думать, что ждет его на Императорском суде), но потом секретарь Императора вдруг остановился.
  - И меня телепа-артируй. Мне нужно быть там раньше Императора. Бумаги!
  На бледном лице его пролегла тень ужаса. Лорд Энтель недовольно фыркнул, но все-таки взял секретаря за узкое плечо, а потом позвал вихрь.
  - Как скажете, Цесин, - сказал он обманчиво-ровным тоном, под тонким ледком которого, Ирай знал, кипело негодование, - я не в том положении, чтобы вам отказывать.
  
  20. Амела
  
  В той, предыдущей жизни, Амела часто чувствовала под ложечкой сосущую пустоту. Вокруг нее веселились люди, ее увлекали в танце, она любила, ненавидела и занималась сексом; пустота никуда не девалась.
  Лишь пустота была верна ей. Подруги переезжали, оказывались в других школах, меняли ее на возлюбленных; друзья, в общем-то, делали все тоже самое. Возлюбленные... Не бывает вечных возлюбленных: химический коктейль в мозгах рано или поздно выдыхается, и остается только привкус еще вчера лопнувших пузырьков, перегар и куча наломанных дров. Метафорических, а потому не годных даже для растопки.
  "Ты ценна лишь до тех пор, пока даешь что-то, кто не даст кто-то еще", - шептала пустота.
  Стоит ли говорить, что Амела великолепно работала над отношениями?
  Всю свою... не такую уж короткую жизнь она училась искать у людей их маленькие пустоты и помогала их заполнять в надежде, что кто-то сможет сладить с ее собственной бездной.
  Но, похоже, это был неправильный путь.
  Потому что в конце этого пути Амела стала совсем-совсем пустой, такой прозрачной и бессильной, как целлофановый пакетик. И ее просто... смело в другой мир. Иногда Амела думала, что смело даже не ее саму, а ее пустоту, которая к тому времени разожралась и стала гораздо больше Амелы.
  Если в теле принцессы Амелаиллы действительно угнездилась она сама, а не ее пустота, почему же она не может вспомнить, как же ее звали когда-то на самом деле?
  Но тело принцессы Амелы хотело жить, а потому приняло даже такую вот завалящую душу и наполнило ее волей. Пустота никуда не делась, но тело накинуло на ту поводок и позволяло ей проявляться лишь тогда, когда ему ничего не грозило. Амела жила яркой и полной жизнью, когда боролась за выживание. Стоило ей выдохнуть - и поводок ослабевал, и пустота поднимала голову.
  Амела помнила свое рождение и те тягостные дни, когда мир был перевернутым, пеленки - вечно мокрыми, мысли - очень-очень короткими, а из горла вырывалось только бестолковое уа-уа; но по-настоящему она пробудилась, когда ее взял на руки ее отец, Император.
  Она увидела его лицо, довольно расплывчатое - глазам тоже нужно время, чтобы научиться видеть, - но преисполненное того почти сакрального ужаса, которое некоторые мужчины испытывают перед младенцами. Ей показалось, что он сейчас отбросит ее в отвращении, и тут нет никакой разницы - в кроватку или на пол. Без его безусловной любви она не выживет даже в кроватке.
  Чего ему не хватает?
  Она судорожно вспоминала всю бессмысленную и усыпляющую трепотню нянек у ее кроватки. Бастард. Выродок. Нелюбимый сын.
  Стал Императором, перед которым склонялось одно соседнее королевство за другим. Алая Луна привела его на трон, и с тех пор все его правление ей отмечено, полно крови и войн.
  Ее мозг еще не дозрел в тот момент, чтобы делать выводы, но инстинкт подсказал безошибочно: она протянула в папочке руки и загулила.
  Императору не хватало безусловной любви; безусловная любовь вообще может заполнить любые пустоты.
  Но иногда цельный человек ломается заново.
  Сейчас, когда погибла ее мать, она отлично видела новую-старую дыру, которую ее отец скрывал как умел: бессмысленной порою жестокостью.
  - Якод Далаган, мла-адший сын барона Шариса Далагана: вы признаете, что продавали посевное зерно в Тали, несмотря на высочайший указ от пятнадцатого числа темного месяца?
  Голос Цесина едва заметно дрожит. Сестра его жены замужем за сыном сестры невестки старшей сестры барона Далгана. И никто не может знать, насколько глубоко Император решит вырезать эту опухоль.
  Конечно же, Амела знает и такие детали. Как можно больше мелочей про каждого. Безусловная любовь Императора помогает выжить лишь на первых порах; всегда следи, у кого и какие источники власти, чтобы не оступиться позже.
  Как ни странно, этому ее научил ее единокровный брат. Тот, смешной на первый взгляд. Обреченный ходить в женском платье. В тот день, когда отдал ее няньке кольцо матери, а та его взяла, но свою часть сделки не выполнила, и Амела выжила.
  Кому бы Сенниления мог бы на это пожаловаться? У него не было даже власти уволить эту няньку. Одиннадцатилетний мальчишка усвоил урок и больше в лоб не действовал. И Амела тоже.
  Впрочем, здесь Сеннилении места нет, и не стоит о нем думать.
  Это суд, и тут есть места для Малого аристократического совета, вон они, сидят внизу, напряженные, испуганные: Далаган - большое семейство, а аристократы - тесный кружок и давно так или иначе все друг на друге переженились. А Император любит подрезать рода аристократов как кусты, особенно веточки из Малого совета.
  Тут есть место для Императорского секретаря - вон, стоит за стойкой. Он здесь обвинитель. Распухшие папки с бумагами государственной важности неопрятными стопками громоздятся на стойке, и Цесину приходится вытягиваться вверх, чтобы люди видели его лицо, когда он открывает папку и читает. Листы то и дело с шуршанием слетают на низенький столик подле секретаря, за которым писарь питается вести протокол заседания.
  Когда писарь зевает, он прикрывает рот ладонью и искоса посматривает на Цесина: а ну как начальник заметит его скуку?
  Адвокату тут места нет. Не на внутреннем Императорском суде. Теоретически мог бы возразить кто-то из Малого совета. Практически - никто не решится.
  Тут есть место для Императора: они с Амелой сидят на возвышении, и мягкий бархат спинки малого трона, на который ее усадили, греет спину.
  Она сейчас сидит на месте наследника, но наследник не явился. Братец Шан слишком слаб духом для наследника.
  Не того сына отец решил обрядить в женское платье. Шан бы смирился.
  Рядом с малым троном - отцовский трон. Огромный трон. И отец... тоже рядом.
  За спинкой, конечно, телохранители. Но отцу не нужны телохранители. Он при мече. Своем боевом мече. Такая тусклая, совсем не внушительная на вид штуковина. Ну, большая железяка.
  Упившаяся крови железяка.
  Жаждущая крови железяка.
  - Признаю, - твердо говорит Якон.
  Совсем мальчишка, скорее всего, сочувствует Тали и сопротивлению Нириса. Иначе бы не стал так рисковать.
  Смотрит гордо и прямо вверх, на Императора, выпрямил спину, подобрал намечающийся животик, напыжился. Глупый. Кажется, так еще до конца и не понял, что умрет. За сотрудничество с сопротивлением Нириса его вообще должны были вздернуть без суда и следствия, как простолюдина, и вздернули бы, если бы не тот бесконечный список привилегий, которым обладает его клан.
  Амела растерянно оглядывается.
  Из-за бьющего в глаза магического света она не может толком различить выражения лица отца, и это опасная ситуация. Когда она подрастет достаточно, чтобы это не казалось слишком уж странным, она обязательно договорится с лордом Энтелем о знаках для приглушения света. Но сейчас она ничего не может поделать.
  Отец скучающе вздыхает и поднимает руку прежде, чем Цесин успевает задать следующий вопрос.
  - Ты, - говорит от Арану Далагану, старшему из пяти братьев Далаган, - почему отца нет на заседании?
  - Он умер от горя, ваша Ваша Милость. Когда мы узнали о том позоре, что навлек на наш род Якон, его хватил удар. - лицо у Арана бледное, под глазами залегли круги.
  Этот полный мужчина средних лет трясется, как студень, но Амела никак не может понять, только ли страх тому виной или гнев тоже.
  Якон как-то странно выдыхает, горбит вдруг плечи. Похоже, ему никто не сказал.
  Аран падает на колени, и вместе с ним, как по сигналу, на колени встают все представители клана Далаган. Зал надолго заполняется шумом, шелестом одежды, стуком костей по мраморному полу, кряхтением; Далаганов много, и никто не посмел проигнорировать приглашение Императора. Даже Ранила Ахитисс, молочная сестра предыдущей Императрицы, бездетная вдова Великого Принца Олина, одна из немногих выживших в Прорыве Алой Луны, встает со своего почетного места и пробирается между другими креслами Малого совета. Она идет к Императору, осторожно ступая между подолов платьев и плащей родственников, распростертых на полу, приходит мимо братьев, старшего и младшего, и старшему ободряюще кивает, но на Якона даже не смотрит. Она оставляет свой клан за своей узкой и прямой, несмотря на возраст, спиной, и, аккуратно подобрав юбки, встает на колени у самой первой ступени лестницы, ведущей к императорскому возвышению.
  Она склоняет голову, опирается артритными ладонями на холодный мрамор и целует эту ступеньку.
  А потом говорит:
  - Это непростительно, Ваша Милость. Это предательство мой род может смыть только кровью.
   Император качает головой.
  - Из уважения к Вашему возрасту, леди Ахитисс, я спрошу вас: хотите ли вы выслушать другие обвинения, предъявляемые вашему внучатому племяннику?
  - Я ознакомлена с ними, Ваша Милость, - отвечает та, не поднимая головы, - и злодеяниям этим нет прощения. Позвольте мне воспользоваться привилегией, которую ее Величество Императрица Хилла даровала мне, ваше Императорское Величество.
  - Вы уверены, леди Ахитисс? - в голосе отца появляются нотки интереса.
  Амела замечает шевеление на балкончике для магов. Лорд Энтель кладет руку на плечо совсем уже зеленого Ирая, не позволяя ему отвернуться. Если не считать Амелы, Ирай здесь самый младший. Ей почти жаль его.
  Но ему придется привыкать.
  Ей нужен маг-союзник, и он будет рядом с ней, хочет он того или нет. В том числе на ее первом Императорском суде.
  Амела отворачивается, сжимает кулачки и заставляет свое маленькое тело прекратить ерзать.
  Замри, девочка, замри. Эта женщина заслужила твоего внимания.
  - Я уверена.
  - Вы еще не слышали приговора.
  - Разве это не есть моя привилегия, предугадывать ваши приговоры касательно моего рода, Ваша Милость?
  - Пожалуй, - соглашается Император, - но если я не буду удовлетворен, не обессудьте.
  - Вы будете удовлетворены. - Старуха встает, и губы ее плотно сжаты, - я клянусь, Ваше Императорское Величество. Позвольте мне одолжить меч у Вашей тени, Ваше Императорское Величество.
  - Дозволяю.
  Амела слышит в его голосе смешок. Нехороший смешок. Предвкушающий.
  Один из телохранителей отца делает шаг вперед: все они носят одинаковую черную одежду и скрывают лица платками, так что Амела их не различает и иногда правда воспринимает скорее как тени, чем как людей.
  Отец щелкает пальцами, и тень замирает.
  - Вы можете подойти, леди Ахитисс, - говорит он, - я дам вам свой меч.
  - Это великая честь, - говорит старуха и медленно поднимается по ступенькам, подобрав подол пышного черного платья. Когда она оказывается рядом, Амела видит ее высохшую, пергаментно-желтоватую кожу и блеклые мертвые глаза. На шее у нее огромный рваный шрам, который видно между жестких кружев высокого воротника: говорят, во время Прорыва ее зацепил когтями монстр.
  Она принимает меч, хоть он и слишком тяжел для такой хрупкой и старой женщины. Она же не сможет его поднять - разве что броситься на него! Амела нервно барабанит пальцами по слишком высокому подлокотнику своего трона.
  Леди Ахитисс сжимает рукоять двумя руками и долго-долго, бесконечно долго, идет вниз, скрежеща кончиком меча по ступенькам.
  Амела думает, что старуха отдаст меч Якону - в конце концов, предатели имеют право хотя бы на ритуальное самоубийство; но мимо него старуха проходит не останавливаясь.
  Оценивающе оглядывает толпу распростертых в глубоком поклоне, жмущихся друг к другу старших братьев и сестер Якона, их мужей и их жен, выбирает. Решение принимает быстро, выбор падает на второго сына... Или третьего? Амела не помнит. Кажется, его зовут Бисот. Кажется, он чиновник. Вроде бы заведует провиантом в каком-то из подразделений западной армии.
  Бисот типичный Далаган: он полноват и уже начинает лысеть. Он то и дело промакивал платком капли пота со лба даже простираясь в глубоком нице, а теперь, заметив у самого носа черные туфли Ва, вскидывает голову и смотрит на леди Ахитисс недоуменно и испуганно, как маленький ребенок.
  Леди Ахитисс приходится поднимать его за ворот жилета. Она отнимает у него платок, аккуратно складывает и возвращает в нагрудный карман, а потом вручает ему меч, сжав его пальцы на рукояти.
  - Доверши начатое, - сухо говорит леди Ахитисс, - ты заслужил эту привилегию.
  И она подталкивает его в спину.
  И Бисот идет вперед, спотыкаясь о гладкий мраморный пол, о меч, о собственные ноги, но каждый раз какими-то неимоверными ухищрениями удерживает себя от падения - или это лорд Энтель помогает ему? Он что-то шепчет со своего балкончика, и едва заметно шевелит пальцами.
  А потом Бисот встает напротив младшего брата, и смотрит на него долго-долго.
  Он поднимает меч. Довольно умело, он все-таки военный чиновник, служил в юности. Именно поэтому он даже не пытается снести брату голову таким неудобным, таким чужим Императорским мечом - сначала Амела вообще думает, что он промахнулся.
  Но на шее Якона проступает алый бисер, а потом кровь вдруг как хлынет неудержимым потоком, превращая тонкий разрез в зияющую рану, и Якон инстинктивно пытается остановить кровь скованными цепью руками, но Бисот роняет меч и ловит его руки, помогает Якону опуститься на пол, кладет его голову себе на колени и замирает так на бесконечно долгое время, пока Якон не перестает дышать.
  А потом к телу подходит придворный лекарь, и Бисоту приходится отпустить руки брата, чтобы лекарь мог ощупать пульс.
  - Обвиняемый мертв, Ваше Императорское Величество! - объявляет лекарь.
  - Что же, за сим заседание закончено, - отец встает, подхватывает Амелу на руки, шепчет, - не устала, милая? Извини, что не получилось переменки.
  - Ничего, папочка, - отвечает Амела, и обвивает руками его шею, чтобы спрятать лицо у него на груди и больше не видеть Бисота в луже крови его брата, - я же молодец? Я выделжала и без пелеменки.
  - Ты молодец, - смеется Император и покидает зал, не утруждая себя указаниями. Лишь проходя мимо тела, он поднимает с пола свой меч и небрежно кидает его теням, чтоб обтерли. А тень привычно ловит.
  Вообще все вокруг действуют... рутинно. Даже Далаганы более-менее спокойны, только бледный Бисот сидит... и сидит.
  Не первый Императорский суд, думает Амела. Конечно же, они и так знают, что делать. Со... всем.
  - Хочу моложеного, - говорит она, - попьешь со мной чаю, папочка? Устроим маленькое чаепитие. В розовом зале.
  - Почему бы и нет, маленькая? - соглашается отец, и Амела благодарна, что он как будто не чувствует ее слез, измочивших его жилетку, - Замечательная идея. Ты отлично справилась.
  - И ты тоже, папочка. Ты тоже.
  
  21. Шан
  
  Шан попытался защититься, но брат заломил его руку с легкостью. "Проклятая лихорадка", - подумал Шан, - "Такой был бы великолепный повод его ударить".
  Если бы он только мог.
  Но его тошнило. В глазах двоилось, а в голове будто бы бухал огромный тяжелый молот. Бух, бух, бух - каждый удар сердца отдавал в виски, иглой простреливал в глаз...
  Сен никогда не нападал, если не был уверен в победе.
  Он пришел к нему ночью, бесшумно запалил свечу на столике у кровати, и поднял за шиворот, не дав толком проснуться.
  И Шан был совсем беззащитен перед ним, больной, ослабевший, в дурацкой ночной рубахе, в идиотских шерстяных носках. Он бы позвал стражу, они там, за дверью - и как только Сен пробрался сюда, неужто тут где-то тайный ход?
  Но если Шан позовет их, то его ребята увидят Сена в мужской одежде и рядом с Шаном.
  И долго не проживут.
  - Чего тебе... - прохрипел Шан, - зачем ты сюда пришел?
  Сен отпустил его, оттолкнул к кровати: Шан пошатнулся, попятился назад, нашарил рукой резной столбик, и оперся на него, как на трость. Шишечка кровати неудобно колола руку, но Шан не решался лечь при Сене. Не в таком состоянии.
  Он ничего не сможет сделать, если Сен решится задушить его... да хотя бы подушкой, или шнурком от тяжелой бархатной шторы.
  А Сен в ярости.
  Когда Сен в ярости, он слишком многое способен сделать с тем, кто слабее. Не только... напасть.
  Сен подошел к креслу, на котором Шан любил читать, и повернул его так, чтобы сесть к кровати лицом. Сел, по-женски скрестив ноги, уперевшись щиколотками в ножку кресла, подался вперед, положив гладкий подбородок на переплетенные пальцы. В его взгляде было чистое бешенство.
  - Какого демона ты позволил созданию прорыва сесть подле отца на Императорском Суде? - спросил он тихо.
  - Я болею, - прохрипел Шан, отлично понимая, как же жалко это звучит, - я просто не смог встать.
  - Ты должен был. - сказал Сен, - ты был должен.
  Вспышка ярости его прошла так же быстро, как и разгорелась. Он упер локоть в колено и уронил голову на ладонь, скосил на Шана один глаз.
  В неярком свете свечи глаз казался желтым, как у зверя. Лицо Сена будто бы разделилось на темную и светлую половину. Но ни одна их них не предвещала Шану ничего хорошего.
  - Я не мог.
  - Тогда мы сдохнем, - просто сказал Сен, - сдохнем вместе. Из-за того, что ты слабак. Из-за того, что даже получив в дар официальный статус наследника, ты не в состоянии заткнуть людей, которые болтают, что ты неженка. Если ты, чуть простудившись, не в состоянии исполнять свои обязанности, то какой из тебя Император? Императрица - и та будет лучше.
  - Ты, что ли, Императрица?
  Сен горько дернул уголком рта.
  - Никто не ставит на нелюбимую дочь, идиот. - сказал он, - никто. И слава Ушедшему, что никто. А ты так слаб, что скоро перестанут ставить и на нелюбимого сына. Ты пропустил занятие по риторике, чтобы пообжиматься с Никки. - Сен дернул плечом, - Я настучал, кстати. Никки отошлют в Охотничий Домик.
  - Что?! - Шан даже смог выпрямиться, вспышка фамильной ярости и ему придала сил, на время развеяла туман в голове; он шагнул к брату, но ноги его едва ли слушались, ныли икры, как будто он не прошел эти шаги - пробежал в сто раз больше; и он застыл на полпути, кляня себя за слабость, - Какого демона ты вмешиваешься в мою жизнь?!
  - Ты должен усвоить кое-что, Шанни, - вздохнул Сен, - и чем раньше, тем лучше. Любая твоя ошибка будет иметь свои последствия, дорогой мой брат, дорогой мой будущий Император. И если ты не в состоянии просчитать долговременных последствий, то я буду устраивать тебе их быстро. Если уж тебе посчастливилось занять это место, будь добр ему соответствовать.
  И не было толку объяснять ему, что Шан делает все, что может; любая уступка Амели для Сена была грехом непростительным. И Шан не понимал, откуда такая ненависть.
  Откуда такой страх перед маленьким, невинным ребенком?
  Кто вообще мог бы предсказать, что отец возьмет малышку смотреть на кровавое зрелище? К счастью, она, кажется, и не поняла, что произошло. Горничные, которые меняли Шану простыни и обтирали прохладной водой, шептались, что она даже не заплакала. И он помнил, как удивился и обрадовался этому в полузабытье: значит, она не осознала еще, что такое смерть.
  Значит, ее первый Императорский суд не будет являться ей в кошмарах.
  Хотя бы так...
  - Сен, - Шан шагнул назад и обессиленно сел на кровать, упершись руками в колени, - объясни мне: не я ведь себя выбрал, меня выбрал отец. Так почему ты льстишь мне за то, что родился сероглазым, в мать? Будь на то моя воля, я бы все тебе отдал.
  - ...и надел женское платье? - горько спросил Сен.
  - ...я не знаю, - сказал Шан после долгой паузы, - возможно, я смог бы привыкнуть.
  - Я смог, потому что должен. Но ты не умеешь делать, что должен, - Сен запустил пальцы в волосы, - прости меня, братец. Ты, кажется, и правда не в состоянии ходить. Но... Неужели ты ни разу в жизни не думал, почему я оказался в женском платье? Неужели это какая-то роскошь, которая доступна счастливчикам: не думать, почему другим хуже?
  - Я спрашивал, но мне не отвечали.
  - Ответы не так ищутся, братец. За ответами следует охотиться. - Сен потер шею, - Пойми же ты, тайны не появляются из ничего. У всего есть причины - и последствия. Если ты не удержишься на вершине, мы просто переубиваем друг друга. Из-за твоей слабости уже пришли и Колдун, и Призрак. Последней приходит Ведьма.
  Брат расплывался в глазах, и голос его затихал где-то вдали. Шан мягко завалился на кровать и прикрыл глаза, прислонился лбом к холодному дереву спинки.
  - Я не понимаю, что ты говоришь, - сказал он в отчаянии, - кажется, я брежу.
  - Я защищу тебя, Шан, но только пока ты справляешься.
  Плеснула вода. Кажется, Сен нашел тазик с прохладной водой, который горничные держали рядом на случай, если им понадобится сменить компресс. На лоб Шану шлепнулось мокрое полотенце.
  - Если ты доведешь до Ведьмы, там уже каждый сам за себя. И, поверь мне, я больше не буду носить юбку ради твоего блага.
  - Я брежу? Ты бредишь? - Шан в отчаянии уцепился за руку брата обеими ладонями, - Какие ведьмы? Какие призраки? Какие колдуны? Почему ты хоть раз в жизни не можешь рассказать мне все, что знаешь?
  - Потому что знание - моя единственная сила? - Сен отцепил его пальцы, - Потому что если ты узнаешь, ты начнешь бояться, а испугаешься - проиграешь? Поверь мне, Шан, мы не можем позволить людям думать, что у трона может быть другой наследник - или наследница.
  - Да какая разница, что думают люди?! Отец просто передаст мне Лес! И все!
  - К сожалению, нет. Как ты думаешь, почему отец остался единственным носителем императорской крови в своем поколении?
  - Потому что взошла Алая Луна, и никто не был готов к Прорыву такой силы!
  - А почему взошла Алая Луна?
  - Небесные светила когда хотят, тогда и всходят!
  - Потому что, когда люди не могут определиться с наследником, Шанни, - Сен присел на краешек кровати, склонился близко-близко, прошептал: - за них выбирает Лес. Так живет наш дом, братец: вымирает в моменты колебаний. Весь, кроме одного человека.
  - Все, кроме одного, - повторил Шан, - какой бред! Ты окончательно свихнулся, Сен!
  - Ты можешь мне не верить, но так и есть.
  Шан приподнялся на подушках и закашлялся. Он кашлял долго-долго, пока приступ наконец не прошел. Вытер мокрым полотенцем выступившие слезы, протянул руку.
  - Подай подушку с кресла.
  Подложил еще одну под спину.
  Так он сможет уснуть. Или не сможет - после того, что Сен сегодня наговорил.
  Он так и будет мучить Шана. Каждый раз, когда что-то пойдет не так, будет приходить и сочинять небылицы, одну за другой. В детстве Сен пугал Шана девчонкой, которая якобы живет в колодце и может утянуть Шана на дно из любой лужи со стоячей водой; и сейчас, как тогда, он придумал историю такую жуткую, в которую совсем не хочется верить, и оттого только верится сильнее.
  Сен - лживый, лживый гад, но его ложь не так-то просто изгнать из памяти. Его ложь отравляет жизнь.
  Проще дать ему то, что он хочет.
  Но Шан не может всегда быть идеальным наследником. Он никогда не сможет добиться той любви отца, которую Амели получает без каких-либо усилий. Он не златокудрая маленькая девочка, он всего лишь сын, который никогда не тренируется достаточно, никогда не учится достаточно, и ни в чем не бывает достаточно хорош.
  Сен всегда будет думать, что у нелюбимого сына меньше проблем, чем у нелюбимой дочери. Но это не так.
  Нелюбимый сын получает куда больше внимания.
  И куда больше осуждения.
  Как ему убедить всех, что он - единственный возможный наследник, если он и сам в это никак не может поверить?
  Он не достоин трона.
  Если бы Шану позволили, он сбежал бы вместе с Никки далеко-далеко, туда, где его никто и никогда не найдет.
  А если...
  А если дать Сену то, что он хочет? А самому уйти в тень? Пускай, пускай Сен попляшет в его шкуре! Пускай нахлебается доли счастливчика-сына полной ложкой! Пускай поймет, каково это - с утра до вечера сидеть за учебниками, прерываясь лишь на тренировки с мечом!
  - Сен... - прохрипел Шан, - Мы же похожи, как две капли воды.
  - Что?
  - Мне все равно, где болеть. - Шан приподнялся еще выше, закашлялся.
  Он тянул время. Нравилось ему наблюдать, как у брата лицо вытягивается. Шан знал: Сен и предположить не может, что кто-то может добровольно...
  - Я могу поболеть и в покоях старшей принцессы Сеннилении.
  ...отказаться от власти.
  - О чем ты...
  - Отдай мне зачарованный коллар, и все. Я попробую влезть в твои юбки. Ты в последнее время сильно раздался в плечах, уверен, твои платья должны были перешить. Да мне и не придется ничего делать, принцесса будет болеть в своей постели, и все, - Шан шептал, горячо, сбивчиво, боясь, что сейчас у него снова кончится воздух, - А ты можешь подменить меня, пока я болен. Побудь идеальным сыном. Это же легко. Очень легко. Ты не дашь Амели поприсутствовать где-нибудь еще. Ты защитишь мое имя, меня все признают наследником, никакой Лес никуда не будет ничего выбирать, никакие ведьмы не налетят глодать наши кости. Проснись на моей постели, надень мою одежду, прикинься мной, но сделай все правильно. Ты же такой умный, Сенни. Из нас выйдет замечательный дуэт: наследник и его тень. А?
  - Ты не боишься... Что я не удовлетворюсь ролью замены? - вкрадчиво спросил Сен.
  Шан этого хотел.
  Но вслух сказал:
  - Ты не решишься. Я вскрою тайну принцессы Сеннилении и призову Алую Луну судить, если ты так сделаешь. Раз ты в это веришь, то может и сработать, а?
  Сен покачал головой.
  - Боюсь, твое предложение не менее опасно, чем твоя угроза.
  Но он колебался. Шан видел - Сен колебался. Брат не решался лишь потому, что не привык получать что-то просто так; что же, Шан выдвинет условия!
  - Никки, - сказал он и снова закашлялся, - верни Никки. Послезавтра еще заседание, и, если принц Шанналан не оправится, отец снова посадит подле себя Амели. Кажется, он остался доволен ей в этот раз.
  И, возможно, во второй раз Амели поймет, что же такое - смерть. Поймет и ужаснется. Так себе осознание. Пусть Сен, сам того не желая, защитит ту, кого так слепо ненавидит.
  Сен закусил щеку. Он долго думал, уставившись на огонек свечи.
  - Никки ждет у тайного хода, - наконец сказал он. - твои горничные безрукие лентяйки, и я решила прихватить с собой девушку, которая сможет о тебе позаботиться. Если ты и правда болен. А ты оказался болен.
  - Ты же...
  Шан слишком устал, чтобы по-настоящему обрадоваться, но в сердце поселился кусочек тепла. Даже Сен виделся не таким уж раздражающим, как всегда. Но, возможно, Шана сегодня просто подводили глаза.
  - Я хотела тебя припугнуть, придурок, - хмыкнул Сен злорадно, - а ты и повелся. Как принцесса может уволить чужую личную горничную? Я приведу ее, и она о тебе позаботится. Поменяемся мы завтра: мне нужно что-то сделать с волосами, и с глазами тоже... - Сен мечтательно улыбнулся, и в это мгновение показался Шану почти... хорошим, - Можешь приблизить ее, пока будешь в моем платье, выиграй у леди Анталь в карты, поверь, она рада будет тебе проиграть... Или просто попроси. У леди довольно старомодные взгляды на службу при дворе и владение людьми. Только помни, что мои личные горничные немеют приказом отца... Но, думаю, ты позаботишься о том, чтобы продолжать целоваться с языками. Если эта затея всплывет, отец не будет отсылать ее. Просто убьет. Понимаешь же?
  Шан отмахнулся.
  - Ты параноик, Сен.
  - Как скажешь, братец. Это не моя девушка - не мне ее и беречь. - Сен пожал плечами, и на лицо его вернулось его обычное угрюмое выражение, - Но не говори потом, что это я предложил, или что я не предупреждал, как это опасно. Мы разделим ответственность, если попадемся.
  - Хорошо.
  - Поклянись.
  Шан устало закрыл глаза. Поскорее бы все это кончилось! Поскорее бы от него отстали! Сену пора бы избавиться от своих иллюзий. Принц Шанналан интересует отца не больше, чем принцесса Сенниления. Он смотрит на Шана лишь тогда, когда должен, когда без этого не обойтись, когда не смотреть на сына и наследника - просто неприлично. Так что никто даже внимания не обратит! А если и обратят, заговорить не посмеют!
  - Клянусь, Сен. Мы братья. Мы близнецы. И мы в равной мере примем ответственность.
  Есть вещи, которые следует делить на двоих, чтобы они не были так невыносимы, думал Шан, проваливаясь в лихорадочный сон.
  Например, ответственность.
  Или власть.
  
  Когда брат заснул, Сен еще раз обмакнул полотенце в прохладную воду, отжал, и вернул ему на лоб.
  И задул свечу.
  Пора возвращаться в свои покои, пока не проснулась старшая мымра.
  Никки присмотрит за братом.
  Как жаль, что Шан сам не справляется.
  Как жаль, что за ним все время приходится присматривать. Иногда так устаешь, что думаешь...
  ...а не проще ли прибить?
  
  22. Сен
  
  Никки нравилась Сену куда больше предыдущих пассий братца Шанни. Если уж терпеть при брате очередную дурищу (а лет с четырнадцати наследничек от девчонок уже даже не пытался отбиваться, распробовав сладость того, что само вешается), то пусть она хоть будет дурища, потому что влюбленная, а не потому что без мозгов.
  Насколько Сен знал, Никки никому не стучала, и на опасные авантюры брата не подбивала. Клана родственничков, жаждущих зачать бастарда и спрятать где-нибудь в глуши, как козырь в рукаве, за ней тоже не стояло: девчонка была круглой сиротой, отобранной леди Анталь из тысяч девчонок, которых эта мягкосердечная леди растила в своих работных домах.
  Симпатичная, рукастая - и очень, очень головастая. Золото, а не девчонка.
  К тому же, их с Шаном роман длился куда дольше обычного для избалованного женским вниманием принца срока. И он смешно бесился, когда Сен угрожал с ней что-нибудь сделать. Не то чтобы Сен не мог исполнить своей угрозы: парочку предыдущих пассий он-таки по-тихому убрал, а каким-то, вроде Сиины Далаган, просто не позволил приблизиться... Но Никки была настоящей удачей для Шана, и избавляла Сена от уймы беспокойства, так что дальше поддразниваний он заходить не собирался.
  У нее был только один минус: Шан был на том этапе отношений, когда ему хотелось играть в откровенность. Или этому способствовала его температура... Но за один вечер Никки узнала столько императорских секретов, что Сен на всякий случай все-таки прикинул, как именно ее убьет.
  Но в этой вспышке откровенности была и польза. Именно Никки предложила этот элегантный план с подменой. "Зачем куда-то кого-то тащить под покровом ночи", - сказала она, - "если принцесса Сенниления может провести бессонную ночь в заботах о брате, и очнуться такой больной, такой больной!"
  Так и сделали.
  Принцесса Сенниления (Сен) выиграла Никки в карты утром, пошла навещать брата вечером, и устроила грандиознейшую истерику, повыгоняв из покоев брата всех, кроме своей новой любимой горничной. Ближе к утру Никки тихо выскользнула из покоев и сообщила старшей мымре, что принцесса заснула у постели брата, и следовало бы переправить бедняжку в ее покои.
  И принцессу Сеннилению (Шана) отнесли в ее покои ее дюжие немые служанки. Для них это не составило никакого труда: каждая из которых владела метлой чуть не лучше, чем телохранители отца своими мечами, и в ширину плеч они не догоняли Императора лишь потому, что природа к женщинам вообще несправедлива.
  И даже если они и заметили что-то, то ничего не сказали.
  Впрочем, они не могли ничего заметить: коллар, зачарованный Ригом Энтелем, обеспечивал достоверную и осязаемую иллюзию женского тела на основе тела его носителя. А тела у Шана и Сена были одинаковы - за исключением нескольких родинок, которых все равно никто не помнил (хотя Сен не поручился бы за Никки) и цвета глаз и волос.
  Даже если среди служанок Сена и были провидицы, то они бы не удивились парику, и не заставили бы спящую принцессу открыть глаза.
  Самым сложным, как ни странно, для Сена стало расставание с шевелюрой, которую он отращивал вот уже шестнадцатый год. Голова казалась легкой-легкой, и как будто бы... чужой. Ее стало... легче поворачивать? На шею ничего больше не давило...
  И занавеситься волосами от бьющего в лицо утреннего солнца не получилось... Ладонь наткнулась на колючий ежик, и от этого-то непривычного ощущения Сен и проснулся.
  К лучшему. Это принцессе Сеннилении незачем рано вставать и некуда торопиться.
  А вот принцу Шанналану давно пора было подниматься и действовать.
  Сен воспрял с кровати, с удовольствием ощутив ногами прохладные доски пола. В окно били солнечные лучи, птицы в дворцовом парке как с ума сошли - кричали на солнце, щебетали и всячески радовались утру. Тоже хотелось покричать: давненько его утро начиналось не с корсета.
  Сен принял упор лежа и начал с десяти отжиманий. Во время их прогулок, уже после того, как Сен начал принимать травы, Лэйли заметила, что у него от их упражнений желтеют глаза. А еще во времена волнений и переживаний. И от страха. Лэйли вообще любила долго смотреть Сену в глаза, отчего он иногда не знал, куда деться, и замечала в нем сильно больше того, что он сам в себе замечал.
  Шан никогда не думал о таких мелочах, по его разумению, Сен не мог не знать, как перекрасить себе радужку. В то время как все планы Сена поменяться всегда разбивались об это дурацкое обстоятельство.
  Но травы дали им шанс.
  Сен подозревал, что цвет глаз может быть связан с родовой магией. Он хотел бы, чтобы это было так: потому что это значило, что травы Лэйли пробуждают в нем Императорскую кровь, крепко спавшую все его детство.
  Он встал с пола и открыл резные дверцы шкафа, в глубине которого дремало зеркало, чтобы проверить, как получается.
  Отражение? Нет, пока нет. Недостаточно. Еще.
  И еще десять.
  И еще.
  Когда отражение в тусклом зеркале в глубине гардероба одарило Сена желтоглазой ухмылкой, он взмок так, как будто реально всю ночь валялся в лихорадке. Что же, так даже лучше.
  Он лег в кровать и накрылся одеялом.
  Еще одной проблемой, которую заговорщикам предстояло решить, были отвратительные актерские навыки - как Шана, так и, (нельзя переоценивать себя, когда от этого зависит твоя жизнь) Сена.
  Правда, Никки даже не поняла, в чем тут может быть трудность.
  Она в тот момент стояла на коленях перед кроватью и держала Шана за пылающую руку, прислонившись к ней лбом, и истово молилась тихим шепотом - не забывая краем уха слушать, о чем говорят братья.
  "Смотрите, какая лихорадка", - сказала она серьезно, - "После такой лихорадки за моим батей демоны пришли, он так перепугался, что три дня не пил потом и не буянил, совсем другой человек стал".
  "А потом что?" - спросил Сен, потому что Шан, кажется, знал, а его бесило не знать что-то, что Шан знает.
  "Потом помер", - тихо сказала Никки и всхлипнула, и крепче сжала руку Шана.
  Смертельное переживание показалось Сену неплохой идеей. Что еще могло бы расшевелить такого мямлю, как его братец?
  Только пляска между жизнью и смертью.
  В каком-то смысле они даже не совсем врали: эта болезнь впервые в жизни заставила Шана предложить Сену хоть какую-то удачную идею. И, фигурально выражаясь, она и правда превратит принца Шанналана в Сена. Даже до гусиных Шановых мозгов дошло: он не тянет, и не вытянуть может фатально, пора менять игрока.
  Сен ведь пришел к братцу в первый раз не просто так. Подозрительно вовремя его свалила болезнь, и подозрительно мало эта болезнь волновала тех, кого должна бы; Сен решил поначалу, что Шан симулирует, просто нашел повод не ходить на суды, о которых с десяти лет видит кошмары, взял себя в руки и научился наконец врать. Но оказалось - нет. Брат пылал, как печка.
  Сен даже испугался вдруг.
  Но потом испуг сменился яростью.
  Слишком, слишком вовремя! Брата травят, а этот растяпа даже заподозрить такого не может! Вот будь он на его месте...
  И вот он - на его месте.
  И ему не нужны доказательства.
  Достаточно того, что у брата уже сломался голос, но никто не предложил ему травы. Валиб, эта жирная собака, достаточно пренебрегал своими обязанностями. И если принцессе бы задуманное никто бы не простил, то кронпринц в своем гневе будет прав.
  Пожалуй, отцу даже понравится, если сын вдруг продемонстрирует фамильные черты.
  Сен подергал шнурок, призывая слуг. Отчаянно, вложив в этот рывок всю свою злость - и шнурок оборвался, остался у него в руке. Когда в покои вальяжно вошел слуга, неся с собой тазик для умывания, Сен давно был на ногах, и давно готов был рвать глотки.
  - Ты! - зашипел он, - Зови лекаря! Сейчас же!
  Слуга засуетился, не зная, куда поставить таз. Вряд ли он хоть раз видел принца Шанналана в такой ярости: кронпринц слыл при дворе существом незлобивым.
  Но Сен таким никогда не был. И принц Шанналан больше никогда не будет.
  - Бросай, - сказал он тихо, - и несись зайцем, если тебе дорога твоя голова. Пшел!
  Лекарь пришел уже взъерошенный, нервный. Вчера, когда он приходил при принцессе Сеннилении давать лекарство, он был преисполнен внутреннего достоинства, и плыл по покоям, выставив вперед внушительное пузо. Сегодня он мелко-мелко семенил, торопясь предстать пред гневные очи.
  Сен закашлялся прежде, чем заговорить. Наверное, он выглядел сейчас смешно: злой мальчишка в ночной рубахе. Но лекарь почему-то не смел смеяться, и склянки у него на подносе едва слышно звенели, перестукиваясь стеклянными бочками в такт мелкой дрожи лекаревых рук. Жидкая бороденка Валиба не могла скрыть, как трясутся его жирные подбородки.
  Чуяла собака беду. Только это она и чуяла. А следовало - силу.
  - Я чуть не умер этой ночью, - сказал Сен спокойно. - Я чуть не умер. Меня три раза вывернуло.
  Это была правда: но выворачивало не Сена.
  Впрочем, и с Сеном такое случалось, случалось и хуже. Но той зимней ночью никто не пришел. Сену самому пришлось вычитывать, почему нельзя так просто пить сырые яйца.
  Большая часть его медицинских знаний была проверена на практике. Он не колебался, когда заваривал травы Лэйли, потому что это были далеко не первые подозрительные травы, которые он себе заваривал.
  Валиб всегда приходил к нему слишком поздно и смотрел слишком невнимательно. Как будто у Императора есть лишняя дочь, которой неплохо бы и помереть.
  - Вам могло показаться так, - мирно сказал лекарь, - но таков был путь к выздоровлению. Сегодня вам ведь лучше?
  Он поставил поднос на столик рядом с оплывшей свечой и сделал знак слуге.
  - Успокойтесь, вернитесь в постель... вы излишне возбуждены, Ваше Высочество. Такого рода экзальтация характерна для вашей болезни...
  Сен сел в кресло, скрестил руки на груди.
  - И что же это за болезнь? Где ты был этой ночью, Валиб? Где ты был ночью, пока я умирал? У постели какого-то другого королевского сына?
  - При всем уважении, вы недостаточно сведущи в высоком искусстве медицины, чтобы понять...
  - Так объясни же!
  - Ваша Высокая Сестра заболела тоже. Это очень опасно и очень заразно, - убаюкивающе ворковал лекарь, - вам следует вернуться в постель. Это лихорадка, лихорадка не дает вам думать здраво.
  - Вот как? - Сен склонил голову на бок, - Так почему же вы не с моей сестрой?
  - Потому что вы потребовали внимания, Ваше Высочество. Я оставил с ней ученика...
  Этот нахал смел давить Шану на чувство вины! Пожалуй, с Шаном бы у него и вышло.
  Сен усмехнулся. Он не капризный ребенок. Он больной. И долг Валиба - быть рядом.
  А не тащиться до его покоев полчаса.
  - Вот как?
  Какая забота о принцессе Сеннилении! Сен бы поверил, если бы сам ей не был.
  - Да, Ваше Высочество. Успокойтесь. Попейте холодной воды... - Валиб принял из рук слуги кувшин и передал его Сену. От холода у Сена тут же замерзли руки.
  Вода была ледяная.
  Именно такую Сен пил накануне, перед тем как прогуляться по галерее в платье с открытыми плечами: ему все-таки был нужен натуральный кашель.
  Сен закашлялся, отставив кувшин на подлокотник.
  - Холодно, - пожаловался он, - очень холодно. Может, мне все-таки не стоит ее пить?
  Сену не пришлось играть, ему и правда стало вдруг холодно и страшно. Он колебался. Он очень хотел бы, чтобы лекарь сказал, что ошибся.
  Что это вода для умывания.
  "Ты параноик, Сенни".
  - Не волнуйтесь. Горло пройдет, если изгнать холод холодом, - сказал Валиб, безмятежно улыбаясь.
  И только руки у него мелко-мелко дрожали. Почти незаметно. Сен просто знал, куда смотреть.
  Сен кивнул, и неловко двинул локтем: кувшин полетел на пол, разбился мелкими бесполезными осколками. Керамика.
  "Я бы хотел ошибаться, Шанни".
  Разлившееся по венам ледяное бешенство мигом прогнало все сомнения и страхи.
  Валиб слишком опасен. Даже если Сенни ошибся, это ведь Валиб осматривал их последние пару лет.
  Осматривал их обоих.
  Сен сполз с кресла и взял в руку осколок. Повезло Валибу, что тут не было осколка крупнее.
  - Вы порежетесь, Ваше Высочество! - делано забеспокоился Валиб, и сел рядом жирной кучей, чтобы помочь убрать осколки.
  - Слушай, Валиб, - прошептал Сенни, - где мои травы?
  - Травы? - безмятежно спросил Валиб, попытавшись вытащить осколок из пальцев Сена, но тот не дал, стиснул крепко.
  - Да. Травы для наследника.
  - Вам еще рано.
  - Мне почти шестнадцать. Будешь тянуть, пока не станет поздно? Это указ Императора?
  Сен отпустил шершавую глину: с пальцев капнула кровь. Встал. Валиб не поднял головы, продолжил копошиться: что он там собирает? Улики? Любой ценой пытается унести кувшин с собой? Да что в нем было?
  Сен встал, рассматривая человека внизу, как будто никогда раньше его не видел.
  - Я считаю, что вам еще рано. - пробормотал Валиб.
  - Они даются, пока человек только зреет. Я знаю. Хватит юлить.
  - У вас горячечный бред, Ваше Высочество. Возвращайтесь в постель.
  Сен покачал головой, и нашарил на столике подсвечник.
  Он мог бы использовать осколок. Раньше. Один удар снизу в горло.
  Удар, которому его научила Лэйли. Один из приемов самозащиты. На самый крайний случай.
  Человек умрет, говорила она. Человек истечет кровью за минуты. Ты должен помнить об этом. И Сен запомнил.
  Очень удобно. Очень быстро.
  Но только вот кувшин разбился неудачно.
  Сен сжал канделябр.
  Тяжелый. Висок было бы проломить так просто. Идеальная позиция...
  Он ударил по затылку.
  Кровь потекла, непоправимо пропитывая деревянный пол, но так уж ведут себя царапины на черепе. Кровят.
  - Сказано же, - пробормотал он, не глядя на замершего в дверях и бледнющего как смерть слугу, - если кто не готов по-заячьи сплясать на задних лапах - сдохнет. Этот жив пока, чего трясешься? Зови нормального лекаря.
  "Потому что я хочу жить. Очень хочу жить. И чтобы мой брат жил тоже - пока я сам не захочу его прибить".
  - Подай таз и мыло, Лихан. Мне нужно помыть руки. Сообщи Цесину, мне нужно будет объясниться, пусть отец выделит мне время. И пусть кто-то уберется. С какими тварями и в каких лесах носятся все остальные мои слуги?! Как долго мне терпеть здесь это тело?! Охрана! Вытащите это куда-нибудь в темницу!
  Валиб, возможно, и не травил его брата; возможно, он и правда считал, что Шану еще рано принимать травы.
  Но Валиб знал все их родинки наперечет, поэтому Сен не мог вынести ему другого приговора. Просто не мог.
  Прости, Валиб.
  Хотя... Сен посмотрел на распластанное на полу грузное тело, вспоминая, как часто принцессу Сеннилению звали симулянткой, когда у Сена голова просто лопалась от боли; боли, прошедшей после того, как Лэйли впервые отдала ему мешочек с инструкцией.
  Нет, не жаль.
  Если отец не придушит эту собаку после всего, что Сен ему расскажет... Что же, тогда они с братом все равно покойники. Какая разница, кто будет травить их по приказу отца?
  Сену нужно знать, что отец все еще на стороне кронпринца Шанналана. Не просто знать, ему нужны доказательства.
  Очень нужны.
  
  23. Амела
  
  Забавно было смотреть на Цесина и Геду вместе. Цесин, во всей своей аляповатости и вечной нервозности, худой и бледный, с его привычкой резко и широко размахивать руками в минуты экзальтации, казался ярмарочным зазывалой на фоне слишком квалифицированной для этой паршивой работы телохранительницы.
  Геда отвечала за личный отряд Императора, и вид у нее был посолиднее, чем у мужа. Смуглая кожа и жесткие темные волосы вкупе с миндалевидными глазами выдавали в ней примесь лаанеситской крови. А еще у нее были сильные и кривые короткие ноги, мускулистые длинные руки и бычья совершенно шея, и вообще фигурой она была вся какая-то плотная и квадратная, на две головы ниже Цесина, но в два раза шире и раз в пять мощнее.
  Две вещи стали для этих двоих объединяющими: ежеутреннее совещание с Императором и их низкое происхождение. Амела не могла сказать, есть ли в их браке любовь: слишком эфемерная это субстанция, слишком много тут может быть толкований. Но союз они заключили удачный.
  У двоих самых приближенных к императору людей когда-то даже не было фамилий. Когда они поженились, Император даровал им одну на свадьбу: Авис. Впрочем, они все равно редко ей пользовались. С тех пор, как пятеро младших сестер Геды удачно пристроились замуж по разным влиятельным кланам, они могли назваться любой чужой, если хотели, и это было бы честью для выбранной семьи - это ведь они нынче были нужны аристократам, а не аристократы им, - но и этого они не делали, предпочитая только имена.
  Сегодняшнее утреннее совещание каким-то волшебным образом наложилось на прогулку Императора с младшей дочерью. После смерти Юнны Амела вообще видела отца почти каждый день, и подозревала, что эти встречи жутчайшим образом не влезают в его расписание, вынуждая совмещать несколько несовмещаемых дел и еще Амелу.
  Амела боялась спросить, приходил ли отец на похороны бывшей любовницы. Понимала, что скорее всего, не имел такой возможности. И, судя по тому, как не выпускал Амелу из поля зрения - это не прошло для него бесследно.
  С любовью надо прощаться, если понадобится - рвать по живому, выкидывать вросший в тебя кусок другого человека как можно дальше в прошлое, возвести между прошлым и будущим стену. Только так получится не тосковать по ней вечно. Амела помнила эту простую истину из прошлой жизни, и сочувствовала своему новому отцу. Он свою любовь не то что вырвать не мог - даже похоронить.
  Как долго Амела сможет продержаться ее заменителем?
  Сегодня Император решил совместить совещание, встречу с Амелой и заодно посмотреть на тренировку наследника с отрядом. Для того, чтобы Император мог в любое время оценить уровень навыков людей, которые будут прикрывать ему спину в Лесу, во дворце существовала специальная обзорная площадка в окружении четырех дозорных башенок. Оттуда как на ладони можно было увидеть любое из четырех тренировочных полей и двух арен, разбросанных по разным уголкам дворцового Парка.
  Вообще-то отсюда отлично просматривался весь парк, так что в каждой башенке в любое время суток дежурил маг, в обязанности которого входило в том числе и поднять тревогу в случае Прорыва.
  Вместе эти четверо магов могли накрыть площадку общим щитом за половину секунды: на случай, если выпущенный на арену для тренировок монстр пробьет штатный щит арены и устремится прямиком к Великому Хранителю Ганаи.
  Или если монстр вдруг объявится в Парке.
  Не бывает непробиваемых барьеров, вот чему научила Дворец Алая Луна. Но и лишних барьеров не бывает тоже.
  Так как детей на встречах положено развлекать, Император кроме Амелы и Геды с Цесином взял с собой еще и пакет живых саблесверчиков, на которых пообещал Амеле приманить красивых птичек. Амеле саблесверчики очень нравились, они смешно стрекотали и брыкались длинными суставчатыми ножками в своем бумажном пакете.
  Она подергала отца за рукав, отобрала пакет. Соскользнула с каменной скамьи, где сидела подле отца, и вытащила себе одного, беззаботно брякнув пакет обратно на скамью. Потом разжала кулак и осторожно посадила избранного саблесверчика на каменную плитку, которой была вымощена площадка, и стала смотреть, как высоко эта серая штука прыгает.
  Длинные ноги распрямлялись со звонким металлическим звуком... типа "звеньк!". Потому их и звали саблесверчиками. А еще потому что ножки были похожи на сабельки.
  - Валиб умер в камере. Я взял на себя смелость не допустить дворцового за-аместителя главного лекаря и запросить вместо этого человека из Горнявской Канцелярии. Тот пока-а возится. - Цесин нервно теребил свой оранжевый шейный платок.
  Сегодня на нем был великолепнейший пурпурный жилет, и вышитых на нем блестками птичек Амелу так и тянуло потрогать. Она отвлеклась от сверчика, взобралась на скамейку и потянулась к особенно красивой птичке у Цесина на кармашке.
  - И что, кто убийца? Мой сын?
  Император машинально придержал Амелу за бант на платье, чтобы та не свалилась.
  - Сомневаюсь, милорд.
  - Горнявка подтвердила? Просто отдай ей платок.
  - Пока нет, но, смею заметить, хоть я и не специа-алист: никогда не видел у умерших от удара тупым предметом по голове синей пены изо рта.
  Цесин протянул Амеле апельсиново-желтое шелковое великолепие, до того попусту торчавшее у него из нагрудного кармана. Амела приняла и замерла в восхищении.
  А потом сунула в рот краешек, чтобы попробовать на зуб. Вдруг правда апельсинка?
  Некоторые рефлексы ее детского тела были неистребимы.
  Амела упихала подарок Цесина в кармашек, специально подшитый на ее пышном платьице, села рядом с отцом и заболтала ногами. Саблесверчик вспрыгнул на краешек скамейки и потер ножку о ножку.
  Сегодня был замечательный, теплый и безоблачный день. Самое то, чтобы сидеть с папой и болтать ногами.
  - Да, веский довод.
  Отец наконец расслабил плечи. Со стороны незаметно, но Амела кожей почувствовала, как перестали гудеть напряженные мышцы.
  - Ты думаешь, мне все-таки стоит лично его выслушать?
  - Я не могу вам ука-азывать, милорд. Но... - Цесин бросил тревожный взгляд на жену.
  - Посмею сказать, милорд, - сухо сказала Геда, - что, когда наша младшая дочь в пять лет начала кусаться, мы наняли ей няньку, которая смогла уделять ей надлежащее внимание. Но у нас нет опыта с детьми, которые привлекают внимание с помощью ударов канделябром по затылку в свои пятнадцать.
  - Намекаешь, что нужна не нянька?
  Геда прямо посмотрела Императору в глаза.
  - Намекаю, что тебе придется его выслушать, Юсир. И побыстрее, ты тянешь уже вторые сутки. - она едва заметно шевельнула пальцами, как делала, когда у нее кончались слова.
  Вместо нее вступил Цесин.
  - Милорд, если исходить из того, что Валиб па-агиб в своей камере, и из того, что осколки кувшина таинственным образом растворились в небытии, вместо того, чтобы отправиться хотя бы в Тайную Канцелярию, как предписано, кронпринц может оказаться пра-ав. Возможно, ва-аш сын действительно защищался.
  - В твоем вчерашнем отчете было что-то про травы?
  - Официально Шанналан говорил только про то, что пил лекарства, а-а ему становилось хуже. И он испугался за свою жизнь. Но слуга доложил, что в диалоге с Валибом прозвучало слово "тра-авы". Шанналан говорил о них с недовольством.
  - Что еще докладывал слуга?
  Звеньк-звеньк! Саблесверчик. Амела теперь смотрела на него, нагло рассевшегося на краешке скамейки, так, чтобы ей никак не дотянуться. Она не забывала, впрочем, греть уши.
  Диалог у взрослых выходил оч-чень интересный. Братик Шанни ударил кого-то по голове? Да он и мухи не обидит, а уж на человека руку поднять...
  - Он ничего больше не услышал, ва-аша милость. Было слишком далеко. И он не ожидал конфликта.
  - Травы-травы... Те самые? Валиб пока не предписал их давать, верно?
  - Так и есть. Но, смею напомнить...
  - Цесин, невозможно! Твои реверансы... - рыкнула Геда, - Если Лэйли-с-Севера поделилась с Сенниленией семейными тайнами, то могло дойти до Шанналана. Юсир, ты доверяешь Валибу? Осколку старого двора? Или собственным сыновьям?
  Сыновьям? Амела переглянулась с саблесверчиком.
  Раньше от нее это скрывали. Но теперь папа не прервал Геду. Наверное, ему теперь все равно.
  А какие-нибудь новые тайны будут?
  - Зная тебя... - усмехнулся Император, - могу предположить, что ты предоставила Шанналану возможность сегодня показать свою зрелость на арене во всей красе?
  - Да, я подобрала довольно сложных в обращении монстров. Ему почти шестнадцать. Мы понятия не имеем, когда нужно начинать, как начинать и что, но при этом и не можем рассчитывать на усиливающий эффект Алой Луны, как с тобой было. Валиб мертв, и на него нельзя было надеяться с самого начала. И я говорила об этом!
  Цесин закатил глаза, всплеснул руками, будто стряхивал с них воду, открыл было рот, но сдержался и не перебил. Его жена не обратила на это ровным счетом никакого внимания.
  - Валиб вполне мог до смерти успеть продаться и перепродаться по старой-то привычке. И если кто-то и мог раздобыть информацию из других источников, то только Сенниления. Не зря ж он Лэйлиину обихаживал.
  - Геда! - Цесин все-таки не выдержал, - Опять твои домыслы! Нельзя-а такие вещи говорить без доказательств!
  - Хватит! - рявкнул отец, и Амела испуганно сжалась в комочек.
  Отец бросил на нее короткий взгляд, и жесткое лицо его смягчилось.
  - Когда проводили ревизию дворцовой библиотеки?
  - Месяц тому, - ответил Цесин.
  - Список пропавших книг мне на стол. Провести внеочередную. Геда, это мой сын там сейчас выходит против иша-ири?
  Геда прищурилась, вглядываясь в далекую арену. Достала из поясной сумки два бинокля и протянула один Императору.
  - Дай мелкой, пусть тоже посмотрит на зверюшек, - коротко приказал отец. - Геда, кто следит?
  - Два мага-лекаря, один щитовик.
  - Я взял на себя смелость запросить из Башни дополнительных лекарей, усилить пункты у арен, - вмешался Цесин. - Три мага-лекаря, и как минимум один никогда не контактировал с Валибом.
  - Иша-ири, кто еще?
  Амела с интересом уставилась в бинокль на таинственную иша-ири, с ногами взобравшись на скамейку, чтобы видеть через высокие каменные перила.
  Брат стоял напротив огромной птицы зеленого цвета. Крылья у птицы были короткие, нелетучие, ноги длиннющие, бегучие, с огромными когтями. И шея длинная, увенчанная с огромной хищной головищей топорщащейся гребнем фиолетовых перьев. Птица открыла клюв, и Амела успела разглядеть в бинокль мелкие зубики по самым краешкам клюва.
  Брат поднял свой меч... одной рукой?
  И птица попятилась, явно опасаясь этой большой железной штуки.
  Но...
  Недостаточно большой. Он как будто... взял другой меч? Кронпринцу старались преподавать тот же стиль боя, что и его отцу. Это же логично. Чтобы меч можно было передать. Железо, привыкшее к искажениям Леса и крови его тварей...
  Амела отложила бинокль и скосила глаза на папин двуручник, мирно прислоненный к скамейке. Казалось, меч дремал на солнышке, рассыпая солнечные блики по скамейке и каменным перилам.
  Отец тоже заметил.
  - А с каких пор Шанналан начал фехтовать одной рукой, подскажи-ка?
  Вопрос принял Цесин, а не Геда, как Амела ожидала.
  - Это временно. У него левая опухла-а. Он разбил кувшин Валиба, поцарапа-ался осколком. Говорит, было отравлено, но его осмотрели, отек уже спадает, и поводов для беспокойства-а нет.
  - Забавно.
  - Позвольте сказать, милорд.
  - Дозволяю.
  - Вчерашний ужин. Десерт. Пирожное "осенняя ра-адость".
  - С клюквой или черникой?
  - С клюквой.
  - Да уж, забавнее некуда. И что, подали моему сыну эту радость?
  - Подали.
  - А не так-то уж он и не прав, Цесин. Травят, - горько сказал отец, - передай Тайише, пусть перечитает список аллергий и прогонит по нему своих девочек еще раз сто. Еще один инцидент - выберу ее любимую подручную и при ней ей голову сниму. Вообще, пора бы ее на пенсию, не думаешь? А живо он...
  На арене братец Шанни наконец-то загнал отчаянно улепетывающую иша-ири в угол и аккуратно, одним ударом, снес птице голову.
  - Мастер у Шанналана не менялся?
  - Нет.
  - Понятно... Так, стой! Амела, возьми-ка бинокль, скажи папе, что видишь?
  - Лисичек выпустили... С кошачьими лапками... Ой! Он же просто... - Амела отбросила бинокль на скамейку и отвернулась.
  - Эти лисички называются ликоши, Амела, и, поверь мне, они только выглядят милыми, - отец обнял ее и поднес к ее глазам свой биноколь. - смотри, какие зубы. А слюна у них ядовитая. Если укусят, человек умрет в страшных судорогах через несколько часов.
  - У них перевязаны ядовитые кана-алы, - успокаивающе шепнул Цесин, который куда лучше отца или Геды понимал, когда маленькая принцесса готовится заплакать. - Шанни ничего не угрожает.
  - Они такие миленькие! И пушистенькие! - надулась Амела и уперлась отцу руками в руку, выворачиваясь из объятий, - А Шанни их напополам, не задумываясь! Шанни такой страшный! Весь в крови! Разве Шанни такое нравится - всему в крови?
  - Устами младенца. - лицо у отца вдруг стало напряженное, злое, - что же. Геда, ты говорила, свежую партию рыбы в пруду наловили?
  - Так.
  - Пусть выпустят шатенку какую-нибудь. Помельче. После ликошей.
  Звеньк-звеньк! Позабытые саблесверчики расползались потихоньку из бумажного пакета. С неба упала одна большая грязно-серая птица, вторая, вместе они устроились на каменных перилах, пихая друг друга крыльями, будто подначивали. Смотрели на Амелу внимательно, изучающе. Амела сжалась и забралась обратно к отцу под руку.
  Одна из птиц открыла клюв, демонстрируя мелкие зубики, и громко крикнула, призывая товарок.
  Другая молча спрыгнула на площадку и теперь ходила там, выбирая клювом саблесверчиков - тюк-тюк-тюк, хрусть-хрусть-звеньк.
  Геда подняла руку и сделала несколько знаков, повернувшись лицом к южной башенке. Спустя мгновение из смотрового окошка выпорхнул маленький воздушный вестник, вихорек, и полетел к арене с посланием, юля между налетевшими на угощение "птичками", серые крылья которых портили Амеле голубое небо.
  Амела надулась и взялась за бинокль.
  Ликошей убрали. Брат стоял и тяжело дышал, оперевшись на меч, как на трость.
  Потом выпустили... ребенка.
  И... Братец Шанни поднял меч.
  Амела зачарованно смотрела, как брат сражается с маленькой девочкой в лохмотьях. Руки у нее были синие-синие, мертвые, ноги сбиты в кровь и гнойную корку, а спутанные волосы цвета грязи падали на лицо, не давая его рассмотреть.
  - Это ундина, - пояснил отец, напряженно всматривавшийся в битву, - опасная тварина. Лезут к нам через водяные потоки, барьер им не преграда, парковые пруды что лесные. Тянут в воду все, что сочтут за свежее мясо.
  - Будто зовет их кто, - грустно сказала Геда.
  - Не волнуйся, Амела, это не настоящая девочка, - Цесин как всегда переживал, но пытался успокоить не себя, - Это просто тва-арь в форме девочки.
  У Амелы сжалось сердце.
  Она стиснула зубы, чтобы не зареветь и незаметно для всех больно ущипнула себя за руку под рукавом.
  Брат колебался. Он несколько раз мог бы ударить, и ударить смертельно, но каждый раз только уворачивался и пытался... пытался...
  Он протянул вдруг левую, распухшую руку...
  И прежде, чем ундина успела укусить...
  Отбросил волосы с ее лица...
  А потом, не колеблясь, ударил в горло.
  И отец отложил бинокль.
  - Геда, этот... как его... докладывал, что прачки пропадали?
  Он требовательно пощелкал пальцами, и Цесин подсказал первым.
  - Айгал. Там еще пару трубочистов потом на-ашли, тоже со сломанной шеей. Не в воде.
  - Не суть. Закрывайте дело под гриф секретно с пометкой парк. Работников-детей больше не набирать, тех что есть, сокращаем, но осторожно, без паники, с нормальным пособием и рекомендациями. Запретить им играть в желтой парковой зоне. Геда - подбери Амеле охранницу со специализацией на тварях, а лучше двух. Пусть еще кто-нибудь на мостках дежурит. Цесин - ужин с близнецами ставь на вечер, нужно много времени, послов из Шикиры как-нибудь сдвинь. После ужина мне нужен Риг, напряги его заранее, пусть думает, где найти нормального специалиста по травам, но не треплется. Мне нужна группа, которая разберется, кто добил Валиба, и кто ему платил. Бери обоих Вассаринов с Горнявки...
  - Смею сказать, они в ра-азводе, и теперь не слишком эффективны в паре...
  - Цесин, я похож на светскую даму? - раздраженно рявкнул Император, - Какого демона я должен выслушивать светские сплетни? Пусть хоть рожают на рабочем месте, но мне нужен результат. Из дебилов в Тайной подбери поумнее, и возьми еще того, что там за всех бегает, был же какой-то бесфамильный. Пусть Эрон выделит кого-нибудь в группу тоже, сунешь подай-принеси с соответствующей легендой. Этот... Айгал... который трубочистов заметил... пусть либо сам впряжется старшим, либо делегирует кому доверенному. Все?
  - Простите, дипкорпус еще на повестке дня, - Цесин вздохнул, - дипкорпус настаивает, что с учетом ситуа-ации в Тали, вы могли бы посмотреть подходящих девушек.
  Цесин весь сжался, когда это говорил. Геда бросила на мужа тревожный взгляд. Понятно, что напоминать Императору о женитьбе сразу после смерти Амелиной мамы никому не хотелось.
  Амела обвила ручками папину руку прежде, чем он успел потянуться к мечу. Он посмотрел на нее, убрал ей за уши выбившиеся из прически прядки, и вздохнул.
  - Да будет так. Досье на кандидаток в мою спальню, пролистну. Рассылайте мои портреты. Инициируйте переписку. Не глядя я больше брать не буду, вот мое слово. Кстати! Раз уж на то пошло. В дипкорпусе еще работает тот парень, который ухитрился смыться из Шикиры за день до того, как мы объявили Тали войну и в Шикире сожгли наше посольство?
  Цесин на мгновение задумался.
  - Да, работает.
  - Его в ту же группу, к Вассаринам и прочим. Пусть отвечает за политику. Хорошая крыса еще ни одному кораблю не мешала. Все?
  Амела дисциплинированно подождала, не выскажутся ли старшие, а потом подергала папу за рукав.
  - Ты обещал! - сказала она, - Что покормишь со мной птичек!
  
  24.
  
  Птичек решили зачесть за покормленных. К лучшему, Амеле на самом деле и не хотелось кормить этих грязно-серых невоспитанных наглюшек, которые и без ее помощи пакет распотрошили, да еще и замусорили ножками саблесверчиков всю площадку. Ей хотелось побыть с папой.
  Отец дождался, пока Цесин с Гедой удалятся исполнять все то, что он наприказывал, и поднял Амелу на плечи.
  - Птички! - Амела потянулась к обрывкам пакета, неаккуратно валявшимся у скамейки, - Ножки! Бумажки!
  - Оставь. Уберут, - отмахнулся отец.
  Убирать за собой вещи было привычкой из прошлой жизни. Все считали ее милой, даже слуги.
  Как всегда неожиданно откуда-то из тени вынырнул телохранитель, взял отцовский меч и снова исчез.
  - Ты совсем разучилась картавить, Амела.
  - Я научилась говорить "р-р-р-р-р"! - обиделась она, - "р-р-р-р"!
  Отец засмеялся.
  - Мы пойдем в сокровищницу, - сказал он, - покажу тебе кое-что. Покажу сейчас, а поймешь ты когда-нибудь потом.
  - Сокровищница! - Амела ликующе забарабанила ногами по отцовским плечам, - Блестючки!
  В моменты сильного эмоционального возбуждения ей сложно было контролировать свое детское тело. А сейчас она была очень-очень счастлива, как может быть счастлив ребенок, которого катает на шее отец. Амела ведь не так часто видела Императора, и отлично понимала, что эффект от смерти Юнны скоро закончится, и он снова с головой нырнет в свои взрослые государственные дела, оставив Амелу нянькам и лорду Энтелю с Ираем.
  Оналюила нянек - и строгую Эну, и смешливую Флипу, и остальных девочек, и с Ираем решать задачки и пробовать силы ей нравилось, но это же совсем другое.
  Они шли галереями-галереями, коридорами-коридорами, лестницами-лестницами, пока не оказались напротив массивной двери с тяжелой ручкой-кольцом, стилизованным под кончик хвоста. Хвост будто бы случайно выступал из змеиного кубла, изображенного на двери.
  Змеи знают, где золото.
  Отец кивнул охране, взялся за ручку и открыл дверь так легко, как будто она ничего и не весила. И вошел.
  Оказалось, в сокровищнице полно комнат, в том числе скучных комнат. Тюки даже самой дорогой ткани - всего лишь серая пыльная горка, когда их небрежно сваливают в хранилище. Мебель в чехлах, статуи в чехлах, занавешенные картины. Император стремительно проносился по пыльным залам, сначала по хорошо освещенным, потом по залам все мельче и тусклее, потом по совсем зальчикам, пока Амела, оглядываясь, не стала замечать его огромные следы на полу, по которому давно уже не ступала нога человека. С каждой комнатой они отпечатывались все четче. А зальчики все не кончались.
  Амела заскучала настолько, что даже попыталась решить для себя вопрос сугубо лингвистический: когда зальчик превращается в чуланчик? А вот это - зальчик? А может - чуланчик, все-таки? Или даже чулан? И так она развлекалась, пока отец вдруг не остановился у неприметной статуи, не пожал пыльную руку со сколотым мизинцем, и в стене не обнаружилась вдруг маленькая дверка.
  Отец осторожно снял ее с шеи и опустил на пол, взял за руку. Ему пришлось пригнуться и протискиваться боком: Амела юркнула за ним хвостиком, пока он придерживал дверь. Когда отец отпустил ручку, дверца тут же захлопнулась с неприятным щелчком, чуть не зажав Амеле оборку платья.
  Они оказались в маленькой комнатке, из освещения в которой был только потускневший от времени хрусталь в магических светильниках. В белесоватом свете артефактов тени были резкие, почти черные.
  Они стояли на первой из нескольких широких ступеней, ведущих вниз и вглубь, что позволяло разглядеть комнатку и ее содержимое почти что сверху.
  Три каменных постамента стояли у стены: Амела прищурилась. Какие-то... обручи? Лежали на них под стеклянными колпаками. Перед ними был еще один, пустой постамент, шире и массивней остальных и совершенно пустой, даже без колпака.
  - Где мы, пап? - спросила Амела, - Тут только какие-то железяки и все.
  - Одной из этих железяк меня короновали, - лицо отца терялась где-то высоко в полутьме, но Амела услышала его улыбку, - какая тебе больше нравится? Можешь спуститься и потрогать.
  Амела надулась.
  - Глупости! - сказала она, - Ты шутишь надо мной! Я знаю, что твоя корона гораздо больше этих обручей! Я ее видела!
  - А ты посмотри внимательнее, - мягко предложил отец.
  Амела спустилась по ступенькам. Они были слишком высокие, так что она смотрела под ноги: боялась споткнуться. Спустившись, помедлила мгновение, выбирая; и подпрыгнула, скидывая на пол стеклянный колпак с центрального.
  Колпак оказался то ли не стеклянный, то ли зачарованный: упал с глухим стуком, но не разбился. Амела встала на цыпочки, вытянула руку и кончиками пальцев подцепила обруч.
  Он был отлит в форме спящей змеи, мирно устроившей голову на хвосте.
  - Спит? - спросил отец.
  - Спит, - ответила Амела, повертев в руках обруч.
  Глаза у змеи были из такого же тусклого белого хрусталя, что и светильники.
  Довольно грубая работа, слишком глубоко высеченные чешуйки, слишком острые углы змеиной головы... Амела не могла понять, почему он ей так... нравится. Тяжелый металл как будто бы грел ее руки.
  Ей даже показалось вдруг, что змея дышит, что под пальцами - настоящая кожа, напряженные мускулы длинного тела, что сейчас она развернется и обнимет Амелу за плечи...
  Император мягко высвободил обруч из ее рук и положил обратно на постамент. Поднял колпак, сдул с него пыль и накрыл змейку.
  - Это Покой, - сказал он, - справа от него - Выживание, слева - Месть.
  - Месть кому? - спросила Амела.
  - Месть врагам, конечно. Или - Жажда Жизни, Жажда Покоя, Жажда Смерти.
  - Жажда?
  - Посмотри на эти треугольные головки, - отец снял с постамента Месть и протянул Амеле; Амела попятилась, - это змеи-жилейки. Вид такой, водится в широких реках со стоячей водой. Они кровососущие. Нападают за животных, которые просто хотят напиться.
  Амела уставилась в мелкие рубиновые глазки Мести.
  - Пап, а почему эта змейка не спит? - опасливо спросила она.
  - Потому что ее уже разбудили, - угрюмо ответил отец и положил обруч обратно, и тот не стукнул по постаменту, как должен был, а как будто бы мягко шлепнулся.
  - Она что, живая?
  - Не совсем, - Император задумчиво приподнял Выживание, повертел в руках, а потом залихватски надел на затылок.
  Обруч был ему уже очень мал.
  - Вот этой меня короновали, - сказал он, - сейчас, конечно, она мне уже не ответит. - от снял его и аккуратно положил на место, легонько погладил змейку по спинке и накрыл колпаком. - Я свою Алую Луну уже пережил. Это индикаторные артефакты, Амела.
  - Инди... - Амела замотала головой, - Инди-что?
  - Индикаторные. Чему тебя Риг учит? Проще говоря: когда проснутся все три, случится Прорыв. И в нем выживет только кто-то один из вас.
  Амела захлопала глазами.
  - Сейчас запоминай, а позже - поймешь. - Отец присел перед ней на корточки, положил руки Амеле на плечи, сжал, посмотрел прямо в глаза, - пока я жив, пока я в силе, их трудно разбудить, потому что я их усыпил.
  Амела закусила губу.
  - Так в короне Спящих спят такие же змейки?! - наконец додумалась она, вспомнив, как выглядела папина большая корона. Он надевал ее совсем-совсем редко, на официальные церковные праздники и на день своей коронации, и когда объявлял мир и войну, и...
  Если подумать, и правда было похоже на трех переплетенных змей. И те шесть камешков спереди - два рубина, два изумруда и два сапфира... Змеи спят с открытыми глазами?
  Наверное, когда остальные две змейки отсюда проснутся, у них тоже глаза станут цветными. Как у Мести.
  - Да. Амела, слушай: у каждого из нас есть источник власти. Причина, по которой ему позволяют командовать. Мой источник - это Лес Ганаи. Источник Цесина - это я. Источник Рига Энтеля - Башня Ганаи, а источник его ученика... - он чуть приподнял с плеча Амелы тяжелую руку, чтобы по привычке щелкнуть пальцами.
  - Ирая, - подсказала Амела.
  - Источник Ирая - Риг Энтель. Источник может как дать власть, так и ограничить ее. Если я вдруг прикажу слугам тебя не слушаться, например... Они не смогут мне воспротивиться, согласна? Я же главный.
  - Да, пап, я понимаю.
  - Когда Император... как Хранитель... Ладно, это тут не суть... Когда Император передает корону, он отказывается от своей власти в пользу своего наследника. Если все проходит мирно, то ничто не тревожит змей, и они продолжают спать.
  Отец явно пропустил какую-то сложную часть истории, но Лес и его взаимоотношения его с Хранителями к Амеле никогда никакого отношения не имел, так что допытываться до нее она не стала.
  - А если наследники ссорятся, то змейки просыпаются? - предположила Амела. - А если змейки проснутся, то случится Прорыв?
  - Вроде того, - серьезно кивнул Император. - После ночи Алой Луны остаться в живых сможет только один из тех, кто имеет право на корону Спящих. Но я хочу, чтобы вы все жили долго и счастливо. Все мои дети.
  - Нам нельзя ссориться? Я не люблю ссориться!
  - Я знаю, - улыбнулся Император, - я знал, кого ты выберешь. Ты всегда стараешься всех помирить, Амела.
  Амела скосила глаза на "свой" обруч. Покой, да? Ну да, ей нравится здесь жить и большего не нужно. У нее и так слишком много. Она хотела бы, чтобы так и оставалось.
  - Папа, но зачем ты мне это рассказываешь? - спросила она, насупившись, - Наследник и так один! Только братец Шанни может стать наследником! Девочки не наследуют! Я не ссорчивая!
  Император грустно улыбнулся.
  - Я всего лишь рассказал тебе первой, раз уж первая змея проснулась. Я надеюсь, что ты права, и тебе я рассказал зря, Амелаилла. Но ты ведь неглупая девочка, и хорошо знаешь своего братца Сеннилению. А я хорошо знаю своего сына. Как думаешь, если он очень сильно захочет, остановит ли его какой-то там закон двенадцатилетней давности?
  - Ну-у-у... Может, ненадолго задержит? - спросила Амела неуверенно. - Но братец Шанни уступчивый! Он просто отдаст свое место братцу Сенни!
  - А Сенниления в это поверит? В то, что кто-то может сдаться без борьбы и даже не затаить обиду? Даже родной брат? - Император поднялся, отряхнул пыль с сапог и брюк. - Он ведь обижал и тебя... Пойдем.
  - Подожди, пап. Скажи: неужели братец Сенни разбудил Месть?
  Отец развел руками.
  - Я не знаю, кто это сделал, Амела. Иногда они просыпаются сами. Иногда с этим ничего нельзя поделать. Иногда это судьба. Это ведь не настоящие змеи. Это просто артефакты, которые говорят, что творится неладное. Может, какая-то тварь почуяла раздор и начала действовать. А я не бог, маленькая. Я не могу предусмотреть все неладное, что может сотвориться. Помоги мне.
  - Я помогу, пап! - Амела подпрыгнула, взмахнула руками, - Я помогу! А... Как?
  Отец подхватил ее на руки.
  - Очень-очень-очень просто. - сказал он, - Тебе достаточно лишь никогда-никогда, ни за что-ни за что... не возжелать власти.
  - Всего-то! - улыбнулась Амела, - Мне и ненаследной принцессой хорошо!
  - И не заключать подозрительных сделок с подозрительными тварями.
  - Обещаю, пап!
  Император в ответ лишь грустно вздохнул, и двинулся вместе с Амелой по лабиринту сокровищницы обратно, к свету.
  Кажется, не поверил.
  Но Амела решила, что во что бы то ни стало сдержит обещание.
  Она тоже хотела, чтобы все жили. Даже противный братец Сенни.
  Он ведь тоже человек.
  Даже если иногда и ведет себя гадко.
  
  25. Шан
  
  Шан задыхался.
  На снадобьях и магии молоденького испуганного лекаря, присланного Башней на замену Валибу, он быстро встал на ноги. Да, исхудал, осунулся, ослабел, и старательно не думал, с какой стороны ему теперь придется подходить к тяжеленному двуручнику, который и раньше слушался его не так идеально, как Шану льстили. Но на ногах держался уверенно, и с каждым днем преодолевал на один лестничный пролет больше.
  Болезнь сыграла им с Сеном на руку, пожрав Шану лишние мышцы. По крайней мере, платья Сена на его плечах теперь сходились.
  Хотя и с трудом.
  Дюжая горничная затянула корсет со всей своей силы, пытаясь обозначить на мальчишеской фигуре намек на девичью талию и подчеркнуть вкладыши на месте груди, и теперь Шану было совсем нечем дышать.
  Нечем дышать, неудобно ходить: тяжелые подошвы пышных платьев так и норовили за что-нибудь зацепиться, а над тем, как Шан учился в них садиться, Никки смеялась пару дней. Фижмы все время складывались неправильно, мялись непоправимо, и Шан опасался, что не сможет и дальше списывать свою неуклюжесть на слабость после болезни. А уж если ему придется сменить балетки для внутренних покоев на те острые каблучищи, которые Сен явно подбирал, чтобы дробить на балах своим подневольным кавалерам кости стоп, не сильно считаясь и с собственным удобством...
  Никки делала, что могла, но Шану была нужна помощница, которая умела бы носить такие платья сама, а не одевать в них госпожу.
  В отличие от Сена, он никогда не боялся своей младшей сестры. И, хоть та была еще мала для взрослых платьев, Шан рассчитывал на пару полезных советов. Ну... Не рассчитывал - скорее, смутно надеялся.
  А еще он беспокоился: слухи разносились стремительно, и известие о смерти леди Юнны наверняка уже настигло ее маленькую дочь. Отец не отпускал Амели от себя и всячески баловал, но Шану казалось, что этого недостаточно.
  Он хотел бы принести свои соболезнования.
  Он помнил ту пустоту, которая пришла к нему, когда захлопнулась крышка саркофага над желтовато-пергаментным, будто спящим, а не мертвым, лицом его собственной матери. Он помнил то отчаяние, и как хотелось ему тогда разделить его хоть с кем-то, кто бы понял.
  Как он потянулся к Сену - и наткнулся на глухую стену. Сен не умел отпускать, не умел горевать, и уж тем более не умел плакать. Сен умел только злиться. С братом невозможно было разделить печаль.
  Ни с кем невозможно было. И печаль Шана была так безгранична, что погребла его под собой на несколько лет. Он смеялся, танцевал и развлекался, но в меру, слушался учителей, старательно махал мечом и твердил свод законов Империи, целовал девушек и гнал зверя, но все это без души, механически, выжимая из себя улыбки, как вино из виноградных шкурок. Всегда за плечом его будто бы стояла высохшая желтая Печаль, дышала тоской в ухо, заглядывала иногда в глаза: а имеешь ли право ты смеяться? А место ли тебе на этом зеленом лугу, на этом сильном коне? Может, расслабить руки, соскользнуть вниз, под копыта - мгновение боли, и Печаль уйдет?
  Есть ли у тебя право плакать, если ты жив?
  Он делал вид, что Печали не существует. Он не хотел ей отвечать, и чувствовал себя безответственным преступником; пока не вышел однажды с совершенно сухими глазами из склепа матери, не пошатнулся от того, как закружилась от свежего воздуха голова, не оперся на мгновение на массивную каменную колонну, чтобы перевести дух, и не наткнулся вдруг на внимательный взгляд маленькой рыжей служанки, на ее внезапное беспокойство, на корзинку для пикника ее госпожи, из которой она потянулась дать ему хлеба - он и правда забыл поесть в тот день; не наткнулся - и не лопнул вдруг, как гнойный нарыв исходя слезами и застарелой болью; и не осознал, что плачет навзрыд вместо того маленького мальчика, который плакать не мог. Плачет и не может остановиться, хотя надо бы - чтобы не пугать девушку...
  А ведь у Шана была возможность попрощаться. У Шана был склеп, в который он мог зайти и навестить... усопшую. Печаль немного успокаивается, если пожертвовать ей цветов и благовоний, если зажечь свечи, если встать на колени... Если отдать ей должное.
  У Амели такой возможности не было и не будет. Официально Юнна Шинсоор была всего лишь ее учительницей, и у нее не было никакого права покоиться в Императорском склепе, а у Амели - побывать у нее похоронах. Никто не позволит девочке давать поводы для сплетен. Шан спрашивал у Никки, разрешили ли Амели хотя бы самой собрать для матери цветочную корзину. Но Никки не смогла разузнать: няньки и служанки Амели сплотились вокруг госпожи непробиваемой стеной, и не собирались допускать до ее тайн чужих горничных.
  Никки была из тех, кто никогда не сдается: она смогла добыть для Шана расписание Амели, чтобы он смог разузнать сам.
  Шан преодолел лестницу к классной комнате Амели чуть быстрее, чем рассчитывал: по коридору все еще разносились вопли истязаемой флейты.
  Музыкальный слух Амели у матери унаследовала, но в каком-то усеченном варианте. Она неплохо пела, но музыкальные инструменты ей не давались. Лучшие учителя пытались научить Амели играть хоть на чем-то, как полагается хорошо воспитанной принцессе, и та вроде бы тоже пыталась научиться. Но даже плебейские трещотки у нее в руках имели свойство ломаться.
  Шан замер в самом конце коридора: что с того, что принцесса Сенниления решила вдруг прогуляться по западному крылу и внимательно рассмотреть картины?
  Коридор здесь украшали малоизвестные домашние портреты, которые, должно быть, просто вытащили из запасников, чтобы окончательно не сгнили: все равно здесь мало кто бывал, кроме двора маленькой принцессы. Должен же хоть кто-то их рассматривать, для кого-то же рисовали все эти портреты знатных предков, точно так же, как Шан для кого-то же учил их биографии! Вот, например, неизвестный портрет неизвестного мастера, на котором как живые изображены знаменитые Шановы пра-пра-пращуры: Император Акирог, третий по счету Император, и его жена, прекрасная Хилис, в ту пору Хранительница Ганаи. Их сын, будущий первый Император-Хранитель, Карил, сидит на руках у матери, и у него золотые волосы отца и золотые глаза матери. В портрете этом слишком много любви и слишком мало пафоса: Хилис улыбается, уткнувшись в плечо мужа, лукаво косит на художника глазом, Акирог приобнял жену слишком горделиво, Карил, Император-Хранитель, Объединитель Земель, Завоеватель и так далее, сунул в рот большой палец и немного наслюнил на ворот распашонки. Понятно, почему этот портрет висит, позабытый, около классной комнаты младшей принцессы, и почему за него до сих пор не дерутся непримиримые соперники: Императорская Галерея с Императорским же Музеем.
  И одет Великий Император в женскую распашонку и причесан по-женски. Многие знатные рода и до сих пор одевают лет до четырех мальчиков и девочек одинаково, чтобы злые духи сочли наследника рода не стоящей внимания девчонкой и не потрудились его красть. А некоторые знатные рода, - Шан горько усмехнулся и подмигнул недовольной мордашке Карила, - некоторые знатные рода даже слишком увлекаются, скрывая своих сыновей.
  Хотя Шан пока не до конца понимал, почему же Сена так бесила роль принцессы, ведь сам он находил в ней немало хорошего: у Сеннилении оказалось гораздо больше времени на себя, чем у кронпринца Шанналана. Если немного сопоставить, то Сен вообще непонятно чем маялся у себя в покоях, и Шан подозревал, что львиная доля его подозрительности зиждется на скуке.
  И его ничегонеделанье было бы невозможно, если бы ему не позволяли ничего не делать. Шан достаточно общался с девушками своего возраста, чтобы знать, когда тем положено начинать выходить в свет, держать собственные чаепития и приемы. Принцесса Сенниления до сих пор не дебютировала, не устраивала праздников, даже не пыталась заняться приличествующей ее положению благотворительностью.
  Сен множество раз упрекал Шана в том, что он не справляется с ролью кронпринца. Но последние несколько дней убедили Шана, что и Сен со своей ролью не справляется тоже. У принцессы Сеннилении не было ровным счетом никакого влияния в кругах знати, хотя, возможно, Шан не учитывал какие-то незаконные схемы брата, основанные на подковерных интригах и шантаже. Все-таки Никки Сен отыграл, как только ему того захотелось. Но в свете над принцессой чуть ли не смеялись, и это было недопустимо. "Унылая принцесса"? Как можно было унизиться до такой клички!
  На семейном ужине, который из-за последнего приступа болезни Шана перенесся на неделю, а потом еще на неделю, Шан собирался поднять этот вопрос. Мероприятие маячило грозной тенью где-то через три или четыре дня, смотря сколько отец еще будет разбираться с послами из Шикиры. И с каждым днем Шан все больше боялся не справиться. Но попытаться он был обязан.
  Пару-тройку лет назад он и сам был тем, кого жалели, о ком ходили странные слухи. Что не так с кронпринцем, который почти не показывается в свете? Теории плодились и множились.
  Отец, пришедший к власти случайно, по праву сильного, не понимал, как важна для Шана возможность сблизиться с кем-либо из детей старой аристократии. Он изолировал наследника, сам того не понимая.
  Празднование своего малого совершеннолетия Шан, помнится, пробивал долго и упорно: пришлось убеждать Цесина, Энтеля, всех подряд, закидывать миллион удочек, чтобы хоть один крючок достиг цели... Прямого доступа к отцу у него тогда не было.
  К счастью, утомленный разбирательствами с малым совершеннолетием, после отец просто выделил по совету Цесина фиксированную сумму на все, что тот возжелает себе устроить, и с тех пор поохотиться с принцем Шанналаном среди знатных юношей считалось большой честью. Как и должно было.
  Но семейный ужин - отличная возможность выбить для Сеннилении все полагающиеся принцессе преференции и обязанности у Императора напрямую, и больше уже не умирать со скуки в одиночестве в своих покоях.
  Шана отвлекла от этих размышлений другая картина.
  Совсем маленькая, она висела очень-очень высоко, и нужно было очень хорошее зрение, чтобы разглядеть на нем его мать, императрицу Шиаан.
  На картине она была изображена уставшей и бледной - точно такой, какой Шан ее помнил, разве что чуть помоложе. Круглое, чуть отечное лицо с темными кругами под глазами, подчеркнутыми кипенно-белым платьем, жесткий ворот которого, прошитый золотой нитью, натирал пухлую шею Императрицы Шиаан. Художник даже обозначил тень этой натертости. Он вообще ни капли не льстил императрице, не пытался скрыть ее болезни, подчеркнуть остатки былой красоты.
  На коленях ее сидели ее дети. И Шана, и Сена в три года одевали одинаково, в многослойные платьица немаркого темно-синего цвета. У Шана серые волосы были чуть короче и не вились золотыми кудряшками, как у Сена; серые глаза Сена угрюмо вглядывались куда-то поверх плеча художника, будто он видел зрителя. Видел и не одобрял. Шан смотрел на мать и улыбался ей, тянулся ручонкой к толстой пепельной косе, короной венчавшей ее голову.
  Отца на картине не было.
  Шан отвернулся.
  Этот Император никогда бы не обнял Императрицу, а Императрица никогда не посмотрела бы на него с любовью; если семейный портрет Акирога так и дышал счастьем, то Императрица Шиаан была изображена уже угасшей, безразличной к миру, и миниатюра дышала желтой тоской, ожиданием будущей печали.
  Шан стоял перед этой миниатюрой долго, и едва заметил, что терзаемого инструмента наконец утихли.
  Он отшатнулся от стены, отмахнулся от неодобрительного взгляда брата, будто бы бурившего его спину, и решительно направился к двери, чуть кивнув гвардейцам. Пошире распахнул дверь, чтобы не зацепиться опять слишком широкой юбкой за дверной косяк.
  - Ваше занятие кончилось, сестра? - спросил он тихо и почти вежливо, но юная преподавательница Амели тут же поднялась со своего места, дергано поклонилась обеим принцессам и исчезла из классной комнаты, как призрак.
  Шан закрыл дверь, оставляя их с сестрой наедине.
  Амели встревожилась, нахмурила прозрачные бровки.
  - Здравствуй, сестричка! - сказала она, и Шан вдруг подумал, что вряд ли Сен обращался к ненавистной сестре на вы.
  Амели неосознанно коснулась сережки, потом брошки с птичкой на платье, потом тонкого колечка на мизинчике.
  Забавно было смотреть, как она решает, стоит ли звать на помощь, оставшись наедине с сестрой.
  Это была как будто не его мысль, Сена. Но Шан все равно ее обдумал.
  И постарался Амели улыбнуться. Сен улыбаться нормально не умел, больше зубы скалил, поэтому улыбка Шана привела Амели в еще большую растерянность.
  Она все-таки коснулась маленькой сережки-гвоздика, какие носят в лишних проколах в хряще, чтобы те не заросли.
  Шан тоже неосознанно коснулся мочки: Сен проколол ему уши прокаленной булавкой, и иногда проколы чуть воспалялись и болели под слишком тяжелыми серьгами.
  - Думаю, тебе будет спокойнее, если я чуть подожду, - сказал Шан и отошел к стоявшему у стены клавесину.
  Пробежался по нему пальцами, вспоминая мелодию, которой его обучали в детстве.
  Ирай появился быстро. Ничего удивительного: он был следующим преподавателем в расписании. К груди он прижимал пухлый желтый конверт. Сам он почти не запыхался, но куртка с алой нашивкой пиромага вместо учительской мантии явно свидетельствовала о том, что ученик лорда Энтеля несся сюда, забыв о всяческих приличиях. И уж тем более - о переодеваниях.
  - Принцесса Амелаилла, - сказал он почти без запинки, а потом очень правдоподобно удивился, - принцесса Сенниления!
  Шан кивнул и протянул Ираю руку.
  - Рада встрече, - сказал он, надеясь, что его "рада" звучит так же естественно, как у Сена.
  Ирай удивленно посмотрел на протянутую руку, бросил взгляд на Амели, но подошел, как-то вдруг неприятно, силой, развернул Шанову ладонь, а потом прижался лбом к запястью в немного неуклюжем придворном поклоне.
  Шан, который протягивал руку для рукопожатия, замер, пытаясь осознать случившееся.
  Амели склонила голову на бок и чуть надула губы. Потом вдруг звонко рассмеялась.
  - Ирай! - сказала она, - Ирай! Отдай мне штуку! А потом я хочу пообщаться с... сестренкой!
  Ирай протянул Амели конверт и чуть нахмурился. Шан не стал вмешиваться в этот обмен взглядами, он только обрадовался, что его руку наконец отпустили, и возносил хвалу богам, что целование рук уже лет двадцать как вышло из моды.
  Почему-то именно это показалось ему диким. К корсетам и юбкам, к макияжу и серьгам, к каблукам и подвязкам - об этом он успел подумать, к ним он был готов.
  Но то, что ему не пожали руки...
  Да, женщинам не пожимают руки; но это не то, о чем думаешь, когда думаешь о женщинах.
  И Шан поймал за хвост тень того раздражения, которое так часто сквозило в глазах брата. Поймал и теперь внимательно изучал, не сильно заботясь, чем кончится безмолвный диалог Ирая и Амели.
  А кончился он очень просто.
  Ирай распрощался с Амели и очень церемонно - с Шаном, согласился провести урок позже вечером, и отбыл, кажется, отослав заодно и стражу у двери классной комнаты. Шан готов был поспорить, что если откроет дверь, увидит Ирая одного-одинешеньку снаружи, подпирающего косяк на страже секретов своей маленькой ученицы.
  Но зачем спорить о том, что очевидно?
  Амели взяла Шана за руку, скользнув пальцами по мозолям от меча, снова хихикнула, и повела Шана вглубь, минуя комнату за комнатой, и привела в святая святых ее покоев: спальню.
  Там она выпустила его руку, и он остался стоять, хотя стоило бы, наверное, присесть хотя бы в то кресло перед огромным зеркалом и столиком, уставленным бесчисленными шкатулками. Но садиться Шан пока умел не очень хорошо и предпочел стоять пугалом.
  Амели кивком отослала побледневших при виде принцессы Сеннилении служанок, закрыла двери, сунула желтый конверт под подушку, потом запрыгнула на свою высокую кровать и лицо ее оказалось почти на одном уровне с лицом Шана. Так она всегда готовилась к серьезным переговорам.
  - Ну что, братец Шанни, - сказала она, белозубо улыбаясь, - это же ты выздоровел?
  Шан кивнул.
  - Я.
  - Очень рада, я так волновалась за сестренку! - Амели всплеснула руками, но обнимать Шана не кинулась, - Ты очень бледный и осунулся! Ходили слухи...
  Шан качнул головой. Кажется, на его лице проскользнула тень нетерпения, потому что Амели осеклась.
  - Сен бы сказал мне: к делу, чудовище! - рассмеялась она и захлопала в ладоши, - Ты очень милый, братец Шанни, с тобой можно болтать. Мне нравится иметь такую сестрицу. Так вот почему мы будем ужинать все вместе? Я-то думала, как так, братец Шанни - и чуть не убил лекаря! Мне рассказывали, принц Шанналан сжимал в руках вот такой осколок и злобно улыбался... - пояснила она в ответ на удивленный Шанов взгляд, - Не могла поверить! Но теперь все складывается.
  - И что же?
  - Лекарю повезло, что братец Сенни его не убил, - неожиданно серьезно ответила Амели, слишком твердо для пятилетней девочки, - но потом не повезло. Ты пришел просить не выдавать тебя?
  - Пожалуй. И немного помочь.
  - Отец все равно поймет. - скучающе пропела Амели. - Он уже понял.
  Шан пожал плечами.
  - Ему все равно, Амели, - сказал он бесстрастно, - так что не думаю, что он будет против. Если не сильно выпячивать.
  - Сенни стоило бы научиться драться другим мечом. Как папа.
  - Я даже знать не хочу, откуда он вообще научился владеть мечом. Или почему ты так быстро осваиваешь магию.
  - Ты не говоришь "чудовище", но подразумеваешь.
  - Я думаю, отец знает, но ему все равно, и он не будет против. Если ты не сильно выпячиваешь. Мы в одной лодке, сестрица. Просто не хочу ее раскачивать.
  Амели склонила голову на бок и соскользнула с кровати, гулко ударив об пол обеими пятками.
  - И чего ты хочешь?
  - Ну, для начала... Как вообще правильно садиться в этой дурацкой юбке? - Шан улыбнулся. - Ноги устали везде стоять.
  Амели хихикнула заговорчески.
  - Ладно, я научу. Сначала...
  - Постой, секунду. - Шан подобрал юбки и присел перед девочкой так, чтобы снова смотреть ей в лицо на равных, - я соболезную тебе. Правда. Я очень хотел бы сказать, что все образуется - но все образуется, когда ты забудешь.
  Лицо у Амели дернулось, она закусила нижнюю губу.
  - Я уже забыла, - сказала она вдруг, и улыбнулась - холодно, криво, как Сен когда-то улыбался послу, который приносил ему соболезнования, - ничего и не портилось.
  Шан встал, осторожно придерживая юбки.
  - Как скажешь.
  За спиной Амели он увидел вдруг призрак печали. Бледный, ему не давали пищи, пока он его не потревожил. Пожалуй, его сочувствие и правда было излишне.
  Амели оказалась из тех, кто не плачет.
  Кто превращает все... не как Сен, не в злобу. Скорее... в что-то другое. Шан не очень понимал, во что.
  Но стоило бы понять.
  Чтобы знать, нужно ли сестры бояться.
  - Знаешь, с чего ты должен начать? - резко спросила Амели, - Если хочешь, чтобы хоть кто-то поверил в твои переодевания, братик Шанни, ты должен научиться дожидаться, пока кто-нибудь откроет перед тобой дверь.
  
  
  
  
  26.
  
  Этого ужина он ждал и боялся.
  Семейный ужин.
  Настоящий семейный ужин.
  Это означало, что во главе стола сидел отец, Император всея-всея и прочее и прочее, и рисовал в крем-супе ложкой рожицы для Амели, которая звонко рассмеялась, когда он, увлекшись, кинул туда же пару помидорок вместо глаз.
  Амели сидела рядом с отцом на высоком стуле. По правую руку сидел Сен в мужской одежде. По левую - Шан в женской.
  Они как-то не сговариваясь решили, что если на этом ужине их никто не раскроет, то можно будет меняться по надобности и дальше. То есть Шан даже не пытался этого обсудить. Но и Сен не пытался тоже. Но Шан надеялся, что они все-таки единомышленники.
  А больше в огромном зале за огромным столом никто не сидел. Вообще никого не было. Слуги споро накрыли на стол и закрыли двери доследующей перемены блюд. Тени отца растворились в тенях, и Шан не ощущал их присутствия. Стол уставили свечами, приглушили магические светильники. Шан подумал, что и у отца последний семейный ужин, возможно, был еще до их с Сеном рождения. Это объяснило бы и полумрак, и свечи.
  Сидя по разные стороны стола, Шан мог с Сеном только переглядываться. Они ели в молчании, стараясь не смотреть, как смеется Амели.
  Шан знал, что зависть - недостойное чувство. Но он ничего не мог с собой поделать. Только смотреть в тарелку.
  Первую перемену блюд сменили второй. Все то же молчание. Только Амели с набитым ртом что-то пыталась поведать отцу.
  Время тянулось бесконечно. Шан в жизни столько не ел, лишь бы даже не пытаться заполнить все эти тягостные паузы.
  Слуги забрали блюдо из-под растерзанного поросенка и выставили на стол десерты. Мороженое, желе, засахаренная клюква... Принцессе Сеннилении пододвинули черничный пирог. Тихие звуки выставляемых блюд будто отмеряли секунды. Никто так и не решался заговорить.
  Пока не заговорил император.
  - Сын мой... - Шан очень гордился, что не дрогнул рукой, пока нес ложечку с мороженым ко рту.
  И без того желтые глаза Сена блеснули в темноте, отразив мягкий свет свечей.
  - Да, отец?
  - Зачем ты ударил своего лекаря?
  Вот так просто. Отец никогда не любил ходить вокруг да около.
  - Он хотел убить меня, отец.
  - Я слышал, на тебя жалуется твой учитель права. И что ты нагрубил церемониймейстеру.
  - После болезни моя память меня подводит, отец. - смиренно ответил Сен, - но это пройдет.
  - Да, так и есть, отец, - вмешался Шан, - иногда воспоминания там просто нет.
  - Я слышал и про твои успехи, - усмехнулся Император, протянул руку и отодвинул от Сена тарелочку с засахаренной клюквой, так, чтобы Шан мог до нее дотянуться, а Сен - нет. - Вижу, вы совсем отбились от рук. Но я по себе знаю, что детей в вашем возрасте бесполезно наказывать. Пусть будет так, как вы хотите.
  Шан, зачарованный, подцепил ложечкой клюкву и сунул в рот.
  Сен бросил на него дикий, злобный взгляд.
  - В мои годы принцессе положено выходить в свет, - сказал Шан, ответив Сену точно таким же взглядом.
  Он не видел смысла корчить комедию, когда ему ясно давали понять, что комедия неуместна. Упрямство Сена было просто смешно. Чего доброго, он бы сейчас попытался сам съесть эту идиотскую клюкву, и потом что? Сдерживал бы свою аллергию силой воли?
  Да он пух от одного взгляда на клюкву. Точно так же, как Шан пух от черники.
  И раз отец это знает, значит, не так уж сыновья ему безразличны. Тут можно попытаться торговаться.
  - Или принцесса может, наконец, умереть, - ломким голосом перебил Сен, - сколько можно?! - он потянулся к шее и отдернул руку, и Шан вдруг понял, что тянется к шее тоже, нащупывая пальцами жемчужины коллара.
  - Умереть и переродиться, - прошептал Шан, почти умоляюще оглянувшись на отца, - пусть нас будет двое.
  - Наследник был, есть и будет только один, - веско припечатал Император.
  - Почему?
  - Потому что двое наследников несут смуту в сердца подданных. Если бы вы только не родились близнецами!.. Принц Олин был на семь лет младше императора Гошиса, и все равно это не уберегло дворец от беды, но я бы попытался, если бы вы не были близнецами. Вы оба родились сероглазыми, вы родились лысыми. Даже ваша мать не знала, кто из вас старше. Смута случилась бы, рано или поздно.
  Глаза у Сена сияли ярче свечей, то ли от гнева, то ли от страха, то ли от всего сразу.
  - Хочешь сказать, это - всего лишь случайность? - спросил он каким-то надтреснутым голосом и указал на свою шею.
  Стоило бы указать на Шанову.
  Отец молчал долго. Потом уронил:
  - Случайность.
  - И ты хочешь, чтобы я подчинился... случаю?
  Сен обращался к нему на ты, не как к Императору. Как... к отцу. Шан почувствовал, что что-то в нем самом сейчас лопнет, как натянутая нить. Лопнет - и навсегда.
  - Я позволю вам решать, - ответил отец, - раз уж вы все равно начали меняться ролями. Энтель решит вопрос с травами: вы оба начнете их принимать. Когда придет время, вы оба войдете в Лес.
  - Но... - вмешалась вдруг Амели, - но!.. - она в ужасе перевела взгляд с отца на братьев и снова на отца, - ведь... Хранитель... всегда один?
  - Или договоритесь. - спокойно сказал Император, впервые не обращая на дочь ровным счетом никакого внимания.
  - Или договоримся, - протянул Шан, - договоримся. Мы.
  - Вы войдете в Лес как положено: на церемонии совершеннолетия. До тех пор - живите мирно.
  В Шане все-таки лопнула та ниточка, на которой держалось его благоразумие.
  - И это все? - спросил он тихо, - Только из-за того, что когда наследников двое, кто-то мог бы усомниться в вашей воле и поддержать не того?
  - Когда в воле Императора сомневаются, дворец вымирает, сын, - сказал Император, - можешь назвать это ведьмиными сказками, можешь - проклятием, но это так. Я это видел. Не хочу, чтобы это видели вы.
  - Таковы твои условия? Три года маскарада, и все? И принцесса Сенниления наконец умрет? - спросил Сен, - Ты обещаешь, отец? Обещаешь, что мы сможем решить все сами, между собой? Безо всяких, - Шану показалось вдруг, что в глазах брата блеснули слезы, - случайностей?
  Император простер над столом руку, и в руке его возник меч.
  Бесшумно.
  Клинок материализовался прямо посреди столешницы, кончик его расколол мраморную плитку пола, - и Император сжал ладонь на рукояти.
  Я клянусь тебе, Сенниления. Я клянусь тебе, Шанналан. Волей моей в Империи лишь один кронпринц; но воля ваша - кто им будет.
  - Я буду свидетелем, - вдруг серьезно сказала Амели, - папочка, ты не против?
  Отец протянул дочери левую руку ладонью вверх, и та осторожно взялась за нее маленькой своей ладошкой. Ей пришлось залезть на стол, чтобы направить палец отца на лезвие. Подол ее желтого платья испачкался в соусе, мороженом и клюкве, но она не обратила внимания.
  Капля крови покатилась по клинку, и с шипением растворилась на каленой стали. Меч принял кровь и принял клятву.
  - Только продержитесь еще три года, - устало сказал отец, отнимая руки от меча и помогая дочери слезть со стола, - продержитесь без усобиц. Не кормите больше... своих чудовищ.
  На этих словах он почему-то повернулся к Сену. Тот будто бы дернул щекой - или Шану лишь почудилось из-за игры света и тени на лице брата.
  Клинок беззвучно исчез, оставив в столе огромную дыру.
  Шан чувствовал себя опустошенным, абсолютно вымотанным, но все-таки сказал:
  - Мне понадобится бюджет для выхода в свет.
  - Обсуди с Цесином, я подпишу, - отмахнулся отец, и встал из-за стола, - я рад, что ты можешь разобраться с этим самостоятельно. Я... не знал, что это нужно. И с травами... - это была почти незаметная пауза, а затем он сказал как всегда бесстрастно и уверенно. - Вы оба можете говорить мне о проблемах. Даже если вам кажется, что вы способны решить их самостоятельно.
  Отец замер на секунду перед тем, как уйти, вглядываясь в обоих своих сыновей, будто судьба свел его с незнакомцами, и он решил изучить, узнать их, раз уж так совпало... и Шан уловил... даже не намек, не тень, скорее... даже нет... впервые в жизни он допустил мысль о том, что отец может быть в чем-то... не до конца уверен?
  И это испугало его даже больше клятвы на мече или понимания, что договориться с Сеном невозможно, а значит, через три года они вместе войдут в Лес, и выйдет лишь один из них.
  Он всегда убеждал себя, что у отца есть некая важная Причина. Что то, что он, Шан, кронпринц, а Сен - принцесса, это какой-то План.
  Что это не ошибка.
  Не может быть ошибкой.
  Но если отец... сомневается...
  
  Они с Сеном вышли вместе, молча дошли до развилки. Сен вдруг больно уцепился за запястье Шана, будто испугался темноты за окном, будто не был уверен, в какие именно покои хочет направиться больше. Будто колеблется.
  Но это было лишь мгновение - а потом лицо его привычно исказила неприязнь.
  - Я не просил тебя делать меня светской дамой, Шан.
  - А я не просил превращать меня в маньяка, который способен ударить человека по голове без доказательств, Сен. - как мог спокойно ответил он.
  - А с доказательствами? - Сен чуть прищурился, вглядываясь Шану в лицо. - ударил бы?
  - Что?
  Шан подумал, что просто не смог бы тогда поднять этот канделябр.
  - Ты как я, - вдруг улыбнулся брат, выпустил его руку и исчез по направлению к покоям кронпринца.
  Шан пожал плечами.
  Если снимать роль принцессы вместе с платьем, не так уж она становилась невыносима. Если давать иногда брату почувствовать себя правым, не так уж невыносим он.
  Если приложить немного усилий, никто никого не убьет.
  Дети не должны отвечать за ошибки родителей, как писал в своем монументальном философском труде Святой Алагир.
  Но они могут их исправлять.
  
  
  
  
  27. Ирай
  
  Ирай никогда не задумывался, как далеко от столицы может оказаться. Но Учитель взял его с собой не спрашивая, это само собой разумелось.
  Учителю требовалось одолжение. Если бы Ираю требовалось бы одолжение, он бы не с шантажа начинал, но разве он мог что-то советовать своему Учителю?
  Иногда Ираю казалось, что в его Учителе живет два совершенно разных человека. Абсолютное безразличие к людям и всему мирскому, которое он демонстрировал, сутками не вылезая из лаборатории или указывая ректорату Башни Ганаи, как им распределять финансы на будущий финансовый год так, будто бы это были не сильнейшие маги Империи, а всего лишь элементы в его заклинании, сменялось подчас какой-то отчаянной нетерпимостью к чужому неповиновению.
  Когда эликсир отказывался получаться, или мальчишка-писарь делал ошибку на пару ноликов, стоившую ботаникам полевой практики, иногда он вспыхивал - и кидал реторту в стену, и превращал мальчишку в воробья.
  А иногда он не обращал внимания на неприятности куда хуже, спускал с рук студентам безумные выходки и подкидывал проигравшему три крыши общежития коменданту денег на четвертую.
  Всепрощающ сегодня Учитель или нет - не смог бы предсказать никто.
  Но Ирай научился выискивать признаки, которые говорили в пользу той или иной версии.
  Перед тем, как отправиться по заданию Императора в Ширг за какими-то лекарствами для императорского Лесного Отряда, Учитель перерыл все ведомство Цесина и пересмотрел все найденные документы, подписанные магами Леса Вильге. Несомненно, он увидел здесь возможность не только лишний раз уязвить Цесина (суть конфликта между придворным магом и личным секретарем Императора Ираю была неизвестна, но сколько он себя помнил, Учитель с Цесином всегда друг друга недолюбливали), но и не являться в Ширг просителем.
  И стоило Ираю увидеть, к кому именно Учитель решил обратиться, он понял, что мелким сошкам сейчас лучше под горячую руку не попадаться.
  Ушгара Ирай мельком видел и до того: маг Ширга сопровождал дочь Хранителя Лэйли во дворец довольно-таки часто. На территорию дворца он старался лишний раз не заходить, да, пожалуй, и не пустили бы его просто так. Ушгар был не из тех, кого не решаются спросить о цели визита на входе. По сравнению с шикарными мантиями преподавателей Башни, потрепанная мантия Ушгара, вечно в какой-то пыли, порядком протертая на уровне костлявых коленей, смотрелась довольно... бедно.
  Смотрелась... рабочей, а не парадной одеждой.
  Точно так же, как сам Ушгар казался... нет, не великим магом, преисполненным могущества, и уж точно не влиятельным вельможей. Он был человеком, у которого куча работы. Профессионалом, у которого просто нет времени на парадные мантии.
  Человеком, который не потерпит, чтобы ему работать мешали.
  Ирай не сомневался, что Ушгар аккуратно исполняет все требования своего господина, Хранителя Севера Кайсора Кайссиона.
  А еще - что он скорее ляжет своими костьми в эту мерзлую землю, чем признает своим начальством выскочку из Башни. Для лорда Энтеля же само собой разумелось, что все маги ему подчиняются.
  Судя по тому, что Учитель к встрече подготовился, эта стычка не была у них первой. Ушгар даже назвал Учителя по имени: Ирай услышал его чуть ли не впервые.
  Ирай не смог бы назвать Учителя Ригом даже про себя. Но Ушгар использовал его так легко, будто с соседом болтает, а не с придворным магом.
  Ушгар вообще казался хозяином этого места, этого холма. То, как он сидел на расписанном письменами алтаре, как курил трубку, расслабленный, спокойный, как будто не видел смысла портить делами случайный перекур. Запах крепкого табака мешался с пыльным запахом стройки, свежераспиленных досок, раздробленных камней. Шелестел травой ветер, и Ирай ежился от холода в своей тонкой куртке, не особо подходившей для этого климата. Он поймал себя на том, что грызет ногти.
  Несмотря на все усилия Учителя, тот так и не смог занять в этом диалоге лидирующую позицию. Как бы он ни раздувал свирепо ноздри, как бы не сверкал глазами, обещая всяческие кары... Это был не его дом, не его территория. Так что разговор велся на равных. А Ирай не привык, что кто-то ведет с Учителем разговоры на равных.
  Это просто в голове не укладывалось.
  Не укладывалось настолько, что он почти позабыл о Лэйлиине. А когда наткнулся на нее взглядом, едва не дернулся, как от удара молнии.
  Лэйлиина... Она оставалась Лэйлииной даже в испачканном в земле мальчишеском костюмчике. Высоко подколотые золотые волосы открывали плавный изгиб тонкой шеи. За то время, что Ирай ее не видел, она чуть подросла, у нее обозначилась грудь - или это простецкая рубаха открывала больше, чем платье?
  Когда Ирай поклонился, чтобы поприветствовать ее, запястье ее пахло чем-то неуловимо-сладким. Кленовым соком? Смолой какого-то редкого северного дерева? Нет, не цветами.
  Он так растерялся, что поцеловал это запястье вместо того, чтобы коснуться его лбом. К счастью, она, кажется, восприняла это как должное.
  И также просто согласилась проводить Ирая к замку. Ее будто бы и вовсе не волновало, чем закончится спор их учителей.
  Она даже не оглядывалась.
  Она шла чуть впереди, свободно и легко, и вряд ли знала о том, что где-то там, далеко, в столице умерла любовница Императора.
  И уж тем более не предполагала, что бывают на свете такие сборища, как Императорский суд.
  А знала бы - какое ей дело? Зачем бы ей предполагать? Ее ничто не тяготило, и потому она могла так идти, так высоко держа голову.
  Она не знала прекрасной Юнны.
  Помнила ли она о том самом приглашении? Вряд ли. Сколько она их таких рассылала, сколько подписывала лично, сколько поручала подписать горничной? Он ведь даже не знает, ее ли то была подпись...
  Но она помнит его имя.
  Она помнит его имя.
  - Срежем немного? - предложила Лэйли, когда они спустились с холма, к дороге, ведущей в перелесок. Деревья были молодые, стояли на правильном расстоянии друг от друга: этот лесок кто-то высадил, как будто местным обителям не хватало Леса за рекой.
  Не дождавшись ответа, Лэйли оглянулась, опустила взгляд на его парадные щегольские ботинки.
  Они с Учителем отправились сюда прямо из дворца. Когда Император в таком расположении духа, время, потраченное на сборы, может обойтись слишком дорого.
  - Или не пойдем, - вздохнула она. - Так себе была идея. Судя по всему, тебя чуть ли не с занятий сдернули?
  Ирай пожал плечами.
  Он хотел бы что-нибудь ответить, но голос будто куда-то делся. А когда он все-таки смог что-то выдавить, это было угрюмое:
  - Ты ж вроде знатная дева. А одна ходишь.
  Лэйли рассмеялась, и медленно пошла по дороге, не сомневаясь, что Ирай идет за ней.
  Да что там дорога! Одно название. Очень широкая тропа, вытоптанная десятками ног, разбитая копытами. Тут и там ее пересекали узловатые корни, за которые Ирай все время запинался.
  Откуда такие корни у совсем еще молодых деревьев?
  Как будто корни им были главнее крон.
  - Мне ничего не грозит на этой земле, - сказала Лэйли просто, - я ее наследую. Это мой лес.
  - Это разве Лес?
  - Это просто лес. Но есть в нем эхо Леса, того самого, что за рекой, - пояснила она. - Здесь, что бы ни выскочило, мне не угрожает.
  - А если я на тебя как наброшусь? - Ирай и сам не понял, как заразился вдруг ее беспечным весельем, - Как схвачу и как похищу?
  Ему стоило бы обращаться к ней на "вы", но она его не поправляла. И вообще, ее одежда... И он наглел все больше. Лэйли не выставляла границ, как его знатные одногруппницы или девушки во дворце. Ей, кажется, было совершенно все равно.
  Лэйли обернулась, смерила его с ног до головы оценивающим взглядом, и хмыкнула: на этот раз как-то обидно.
  - Попробуй, - просто сказала она, - не стесняйся, этой тропой сейчас мало кто ходит, никто не увидит.
  Где-то в глубине леса затянула свою песню кукушка, пытаясь переорать стук дятла. Какие-то насекомые стрекотали из пышных подушек кислицы между корнями. Ветер поутих, и солнце вроде как даже припекало, яркими пятнами пробиваясь между кронами.
  Лэйли просто стояла посреди дороги, скучающе скрестив руки на груди.
  - Уверена?
  - Почему нет? - она пожала плечами. - Давай. Нападай, похищай. Можешь даже колдовать, - она подбородком указала на его нашивку на плече, - с огнем у тебя есть шансы.
  Ирай откинул со лба мешавшую челку, сощурился, и шагнул вперед, надеясь в несколько шагов преодолеть разделявшее их с Лэйли расстояние.
  Под ногу подвернулся очередной корень, и Ирай обиднейшим образом растянулся в пыли у ее ног.
  Она протянула ему руку.
  - Ты как? Ничего не рассадил? - обеспокоенно спросила она, пока Ирай отряхивался.
  Он качнул головой.
  И шагнул еще раз.
  В этот раз корень его ногу в петлю захватил намертво, но Лэйли успела подставить ему плечо, и второго падения не случилось.
  - Понял? - спросила она серьезно, без насмешки, помогая ему принять более-менее устойчивое положение.
  - Это ты?..
  - Нет, это не магия, - отмахнулась Лэйли, - то есть не моя магия. Просто это мой лес, он меня защищает.
  - Я могу сжечь? - Ирай зажег меж пальцев огонек и потянулся к корню.
  - Зачем? - как-то сразу напряглась Лэйли, и присела перед Ираем на корточки.
  Коснулась корня, и тот отпустил - как показалось Ираю, неохотно.
  - Он же живой, - укоризненно сказала Лэйли и бросила тревожный взгляд на солнце, - Идем. А то еще опоздаем к обеду.
  Ирай бы предпочел, чтобы она так не торопилась: ему совсем не хотелось обедать, а прогулка получалась очень даже занимательная. Но спорить не стал, и замедлить шаг не решился. Наоборот, ускорился и нагнал наконец Лэйли.
  Дорога позволяла ему идти рядом с ней.
  Значит, и она сама не против.
  Тоже неплохо.
  
  
  28. Ирай
  
  В замке на Ирая свалилась уйма скучнейших, но необходимых учениковских дел. Лэйли передала его с рук на руки управительнице, а сама куда-то исчезла. Наверное, по своим, не менее интересным делам хозяйской дочери.
  Управительница назвалась то ли Винной, то ли Вирной, Ирай не расслышал. Главное, она выделила Учителю покои в южном крыле, от господ подальше, и девчонку-служанку лет десяти, Дилу. Служанка была телом тщедушна, носом соплива, но довольно старательна.
  Ирай минут с пять посмотрел, как Дила с усердием разметает метлой пыль по полу, и решительно засучил рукава куртки.
  Он взмахнул руками и произнес формулу. То, что работало в домике Учителя, не подвело и в этот раз: пол засверкал, висящий на стене гобелен стал заметно ярче, а чумазая мордашка Дилы куда чище.
  Девчонка разинула рот, как-то по-новому разглядывая его нашивку пиромага.
  - А я так смогу? - спросила она с надеждой. - Волшебных слов достаточно?
  - Боюсь, нет, - вздохнул Ирай, - точечная аннигиляция предметов требует большого резерва.
  Кончики пальцев чуть покалывало, как всегда после энергоемких заклинаний. Ирай подозревал, что должны быть бытовые заклинания попроще, но это был девчачий факультатив, и начинался он на третьем году обучения, так что Ирай до сих пор пользовался формулой из почти случайно найденного в библиотеке Учителя свитка.
  - Ани... что?
  - Ну, пыли здесь больше нет, - зачем-то попытался объяснить Ирай. Наверное, потому что у него раньше никто и никогда не спрашивал, как именно он поддерживает порядок. Учитель принимал его как должное. И вообще Ираю нравилось объяснять.
  - А где она?
  - В другом измерении?
  - А что такое другое измерение?
  - А давай ты мне поможешь разобрать господские вещи? - буркнул Ирай.
  Дила, похоже, приняла его за такого же слугу, просто другого господина. Вечно он так... Тянет от него чем-то приютским, что ли...
  Переубеждать ее и заставлять обращаться к себе уважительно не хотелось. Хотя Дила как начала, так и сыпала вопросами без остановки. А правда ли он учится в Башне, а можно ли учиться в Башне в десять лет, а вот если она силой мысли камешек сдвинула однажды, вот точно-точно, сдвинула, все так и было, то можно? А если ее котики любят? Что, простых людей в Башню не берут? Берут? На стипендию? Экзамены? А какие экзамены? Писать-читать учиться? А это трудно? А Ирай как научился? А быстро? А без ошибок?
  Ирай отвечал односложно. За разговором распаковка вещей шла быстрее. Дила была просто в восторге от того, как Ирай увеличил их с Учителем вещи, и с поступления быстро переключилась на то, какие бывают заклинания.
  - Ой, ты чего хромаешь? - спросила она, глядя, как Ирай пересекает комнату в попытке догнать укатившуюся из чемодана Учителя склянку.
  - Хромаю? - удивился Ирай, - Разве?
  - Разве нет? Мне показалось - хромаешь. Ну ладно. Если что, спустись к Лоцу, он тебя живо подлатает!
  Имя это показалось Ираю знакомым, но вспомнить, откуда, он не успел, потому что Дила атаковала его следующим вопросом:
  - А ты обедал?
  - Уже обед?
  Дила указала на окно, за которым заходило солнце.
  - Уже почти ужин, - сказала она, - пойдем, а? У тети Эри всегда есть остатки, а я с утра не ела. Пожалуйста?
  Отказать этой голодной мордашке было просто невозможно. К тому же, Ирай и сам даже не завтракал. Он еще раз прошелся по комнатам и под умоляющим взглядом Дилы признал их вполне сносно обустроенными.
  Но поесть ему так и не удалось.
  Уже совсем недалеко от кухни, в коридоре первого этажа, они с Дилой наткнулись на женщину, обессиленно привалившуюся к подоконнику в коридоре.
  - Госпожа Енглая! - воскликнула Дила прежде, чем Ирай вообще успел понять, что что-то не так, - Постой тут, я приведу Гику! - и оставила его в коридоре совсем одного, рядом с женщиной, дышавшей с таким трудом, как будто воздух ей проходилось всасывать через тряпку.
  Он подошел поближе, она отмахнулась пухлой, отечной рукой с синими ногтями. Лицо у нее было землистое, короткие черные кудряшки липли к потному лбу. Другой рукой она пыталась расстегнуть высокий жесткий ворот своего глухого зеленого платья. Ирай подумал - и потянулся, чтобы помочь. Даже успел схватиться за пуговицу.
  И тут ему чуть не сломали запястье. Пухлая ручка вцепилась в него с нечеловеческой силой. Настолько неожиданно, что Ирай даже не попытался вырваться, хоть и ощутил как могильный, пронизывающий холод юркой змейкой устремился от руки к сердцу, и сжал его до боли. Несколько бесконечных минут - и дыхание госпожи Енглаи выровнялось, лицо порозовело: Ирай же с новой силой ощутил, насколько голоден.
  Пришло его время опираться на подоконник и хрипеть, комкая в руках ворот куртки. Несколько невыразимо тяжелых вдохов - и боль отступила, и он даже смог разогнуться.
  - Извини, - прохрипела госпожа Енглая, - я взяла совсем немного.
  Ирай не без страха разглядывал свою новую знакомую. Еще минут пять назад он мог бы поручиться, что женщине этой лет шестьдесят - сейчас же она стремительно помолодела, и теперь выглядела едва ли на тридцать. Смуглая кожа дышала здоровьем, плечи расправились, пышные груди распирали строгое платье, а не висели старушечьими мешками. Ногти на полных, сильных руках больше не были страшными и синими, порозовели так же быстро, как и щеки.
  Миниатюрная пухленькая брюнетка, ростом чуть выше Ирая, совершенно обычная женщина, встреть он ее в толпе, не знал бы, что надо бояться.
  - Что... - прохрипел Ирай, - что вы такое...
  И закашлялся.
  - Последствия давней магической травмы, - пояснила Енглая.
  Она погляделась в свое отражение в окне и рассеянно убирала со лба выпавшие из прически пряди, заново подкалывая их шпильками. Непокорные кудряшки все равно выбивались то тут, то там, из-за чего женщина выглядела слегка неряшливо.
  Ирай попятился, но ноги пока не очень-то его держали.
  Енглая из воздуха достала колоду карт и протянула ее Ираю.
  - Тяни, - сказала она.
  - А...
  - Тяни-тяни, некогда мне с тобой возиться, мальчик.
  Это было проделано так естественно, что Ирай и не подумал отказаться. Енглая и сама напоминала карточную даму. У нее была точно такая же родинка над черненой правой бровью, как рисовали даме ночи.
  Ирай протянул к потрепанной колоде руку и вытянул карту.
  На ней был изображен юноша в зеленых рейтузах и куртке с дутыми рукавами. Немного приглядевшись, Ирай увидел, что у юноши - его лицо.
  Холодная змейка сжала сердце предчувствием тревоги.
  - Подмастерье, - безразлично сказала госпожа Енглая, - все пути тебе открыты, если будешь хорошо себя вести, да не по всем пойти сможешь. Кому служишь - тому унаследуешь. Кому служить будешь - то не тебе выбирать, слишком ты слаб, чтобы вести, а не быть ведомым. Но сила - это тоже путь, и на нем тоже нет ничего... Отдай.
  Ирай протянул карту рубашкой вверх: рисунок на ней вдруг мигнул - и сменился, стоило Енглае ее коснуться.
  Абстрактный узор искривился, сплелся в белого змея на черном фоне. Змей повернул к Ираю голову и уставился на него белым, слепым глазом.
  Лицо госпожи Енглаи исказилось от злобы. Она подцепила карту двумя пальцами и сунула в рукав.
  - Ты Рига подмастерье, что ли? - зашипела она.
  - Я ученик лорда Энтеля, - пробормотал Ирай.
  - Как всегда, выбирает пожирнее, - пробормотала госпожа Енглая.
  - С большим потенциалом, - на плечо Ирая легла теплая рука. Чуть сжала - ободряюще.
  Учитель появился с порывом ветра из соседнего окна. Как всегда, бесшумно, внезапно и как раз вовремя. Ирай прибодрился, спиной чувствуя поддержку. А то он уже бояться начал, что эта странная женщина его сейчас проглотит. Или еще гадостей наговорит.
  Енглая скривилась, будто переела кислого.
  - Не подходи ко мне, - сказала она, - не подходи ко мне, Риг. Вдруг это заразно. Мне и своих паразитов хватает.
  - Никогда не понимал, о чем ты говоришь, - холодно ответил Учитель. - Ты напала на моего ученика?
  - Всего лишь несчастный случай. И он сам полез. Я пыталась предупредить, но нет, руки-то сами тянутся! Не учил его технике безопасности? Ну, как раз научится. От него не убудет. - отмахнулась госпожа Енглая, а Ирай шагнул назад, за Учителя, чувствуя, как разливается по телу переданные с пожатием тепло и сила, изгоняют от сердца противную змейку, - Сам же видишь, здоров твой бурдючок-ученичок. Что ты тут забыл, Риг?
  - Дела.
  - Твои или... - госпожа Енглая вдруг улыбнулась полными красными губами, и в улыбке этой больше не было злобы, не было агрессии. Она смягчилась, успокоилась, и теперь смотрела на Учителя с легкой, светлой какой-то печалью, на мгновение даже показалась Ираю почти красивой. - Надеюсь, твои. Надеюсь, мы больше не встретимся, Риг. До свидания, подмастерье колдуна. Прости, что взяла немного твоих сил - силы тебе еще понадобятся, мальчик. Надеюсь, мое гадание возместит тебе хоть толику.
  И она вдруг не поклонилась даже... Это была лишь тень кивка, но предназначалась она именно ему, Ираю.
  С того конца коридора послышался звонкий голосок Дилы. Госпожа Енглая потянулась к сумеркам, которые сгущались за окном, завернулась в них, как в занавеску, и исчезла, как и не было ее.
  Хмурая шатенка лет семнадцати чуть в Учителя не врезалась, но вовремя затормозила.
  - И где госпожа Енглая? - спросила она у Дилы строго. Дила уцепилась за широкую штанину девушки, и выглядывала из-за нее робко-робко, стараясь на Учителя не пялиться, а косить краем глаза.
  - Задыхалась-задыхалась, да пропала...
  - Да поняла... - она повернулась к Ираю, - Ты, что ли, к ней руки потянул? - похоже, это была та самая Гика.
  Ирай все-таки в Башне учился довольно давно, так что пялился на широкие брюки девушки с кучей карманов скорее из интереса к фасону. Карманы всячески оттопыривались, даже тот, над коленкой, и явно были забиты всем подряд. Целительница или подмастерье, хотя и сумки лекарской не носит.
  Удлиненная ученическая куртка, до середины бедра, у нее тоже обшита карманами, и тоже забита. При каждом движении Гика позвякивала.
  А вот нашивки с плеча кто-то отпорол. Не поймешь, есть ли у нее склонности к стихиям...
  Она бесцеремонно приподняла Ираю веко, похлопала по щекам.
  - Жить будет, - сказала она Учителю.
  Глаза у нее карие были, под цвет волос. Ирай подумал даже, не родственницы ли они с Енглаей: Гика тоже была кудрявая, но, в отличие от Енглаи, кудряшки свои подкалывала намертво и, кажется, даже чем-то мазала, чтоб лежали смирно.
  - Отведи его к отцу, - холодно сказал Учитель. - Пусть он осмотрит.
  Гика, кажется, оскорбилась, уперла руки в бока, собираясь что-то сказать наглому незнакомцу, но наткнулась на жесткий взгляд Учителя и растерянно отступила, как-то сжалась.
  - Как скажете...
  - Лорд Энтель, - подсказал Ирай.
  - Лорд... - повторила Гика совсем тихо, склонила голову, отступила на шаг.
  Ирай вздохнул.
  Похоже, ужин опять откладывался.
  Хорошо хоть путь к отцу Гики оказался недалеким. Не прошло и пятнадцати минут, как Гика привела его к небольшому домику во внутреннем дворе замка. Пока шел, Ирай успел различить среди запахов из окон местной кухни запах жареного мяса, и теперь заливался слюной.
  Он очень надеялся, что все с ним окажется в порядке, и отпустят его побыстрее.
  Учитель с ними не пошел, так что Ирай даже попытался по пути с Гикой договориться, чтобы отпустила. Но та только молча взяла его за руку и постучала в деревянную дверь.
  - Отец! - крикнула она.
  - Заходи! - донеслось из домика.
  В домике пахло аптечной смесью трав и почему-то спиртом. А еще тут было тепло и очень-очень светло. Пять магических светильников зависли над человеком, который разбирал травы по кучкам на широком деревянном столе.
  Пальцы его двигались так быстро, что у Ирая чуть голова не закружилась в попытке за ними уследить.
  Целитель даже не поднял на Ирая головы.
  - Садись, - коротко бросил он и спросил у дочери, - что, у Енги опять приступ? Ты как?
  - Так он донорил, не я, - хмуро ответила Гика и почему-то потупилась, - Гость он из столицы, с лордом Энтелем пришел, ученик. Помнишь, говорила? Вот госпожа Вирна его Диле поручила, а Дила впервые приступ увидела, не предупредила. Не подумала, мелкая, что маг.
  Целитель отвлекся на мгновение от своих трав, окинул Ирая внимательным взглядом.
  - Все в порядке. Хотя... - он задумался, - да, пожалуй, разувайся-ка ты, мальчик. Вон стул, снимай ботинки, садись, посмотрю я твою ногу.
  - А что с моей ногой?
  Целитель пожал плечами.
  - Что-то с ней не так, - терпеливо сказал он, - воспаление какое-то. Надо посмотреть.
  Ираю совсем не хотелось отвлекать занятого человека от его дела, но раз сказали, надо было разуваться. Вряд ли целителя такого уровня могла заинтересовать пара свежих мозолей и сбитый об очередной корень палец правой ноги...
  ...Именно злосчастный безымянный палец целителя и заинтересовал. Он присел перед Ираем на корточки, и сказал торопливо:
  - Я Лоц, а тебя как...
  - Ирай.
  - Слушай, Ирай, ну надо же следить как-то за когтями. Вроде взрослый парень, а так себя запускаешь.
  - Да нормально все...
  - Гик, тащи тазик, будем нашему герою ноги отпаривать. Вообще стоило бы удалять это дело, но ладно, авось так сойдет... Завтра посмотрим еще и решим. Сколько ты с таким пальцем ходил?
  Ирай пожал плечами.
  Безымянный палец у него сначала болел, потом перестал, но как-то пожелтел, потом начал еще неприятно шелушиться. А сегодня он еще и умудрился сбить его об корень, содрав кусок ногтя. Но он думал, что оно как-нибудь само, и не понимал, зачем Лоц вообще отошел от своего стола.
  - Да который месяц. Мне нормально.
  - Он прихрамывает, но я думала, это тесные ботинки, - тут же сдала его Гика.
  Она уже притащила откуда-то таз и опустила в него руки, прогревая воду.
  От нее быстро заклубился пар.
  Лоц почти не глядя кинул туда несколько листиков из одного из бесчисленных мешочков у пояса.
  Ирай подумал почему-то, что Гике повезло: от отца ей достался дар и каштановые кудри, а мог бы достаться огромный носище, который клювом торчал на худом умном лице Лоца и слишком уж привлекал внимание.
  Ирай и хотел бы посмотреть целителю в лицо, а получалось - на кончик носища.
  Он покорно сунул ногу в воду и так и замер.
  - Вот так. - сказал Лоц, - потом я сделаю тебе припарку, чтобы вытянуть гной. А вообще не запускай ты так.
  - А что такого?
  - Мог без пальца остаться. Вросший ноготь - источник хронического воспаления. А в хроническом воспалении ничего хорошего не бывает. В лучшем случае он бы просто умер.
  - Не понимаю. Как это - умер в лучшем случае?
  Смерть - это хуже всего.
  - Представь себе воинов, которые все бьются и бьются с инфекцией... - Лоц понял, что Ирай ничего не понял, и поправился, - со злом. Все время на грани жизни и смерти. Твоих воинов.
  Как оно?
  - Наверное, не очень.
  - Ага. Они станут озлобленными. Но самые страшные из них не просто озлобятся: они таки найдут способ победить смерть. И станут злобными и бессмертными. А за бесконечно-долгую жизнь рано или поздно забываешь, против кого должен бороться... и они вполне могут обернуться против тебя.
  - Отец, - мученически вздохнула Гика, закатывая глаза, - ну ты опять! Ты посмотри, он же даже не пытается понять уже! И я его понимаю!
  - Проще говоря, если игнорировать боль, лучше не станет. Боль - следствие, не причина... А вот палец и отвалиться может. - Лоц споро нашлепнул на ногу Ираю бинт, вымазанный в какой-то мази, и завязал аккуратный бантик вокруг пальца. - Завтра зайдешь. И учителя своего прихвати, пусть уже прямо говорит, чего ему надо, пока Енги еще себя в руках держит.
  - Госпожа Енглая чем-то на Учителя обижена? - спросил Ирай, зашнуровывая ботинок.
  Лоц хмыкнул.
  - Расставаться надо уметь, - пояснил он туманно, - по-человечески. Но так-то здесь никто твоего Учителя особо не любит, имей в виду, пацан.
  - Почему? - спросил Ирай, чувствуя себя немножко Дилой.
  - А почему бы еще им жить в этом холодном, но очень гостеприимном месте? Учитель твой так ратует за классическую магическую науку, что его не таким классическим коллегам сложновато с ним уживаться, - Лоц криво улыбнулся, - и не сказать, что он сам очень стремится к гармонии. Я знаю пару очень достойных и зубастых мужей, которых он из столицы выжил. А потом и из Башен поменьше выжил тоже. И вот сидят они в Вильге и от нечего делать все зубы точат. Ты мне сейчас не поверишь, Ирай: по глазам вижу, не веришь. Но учитель твой как раз из тех великих воинов, которые никак не поймут, с чем действительно стоит бороться.
  Ирай резко встал.
  - До свидания, - зло бросил он.
  С него было достаточно беспочвенных сплетен.
  Все Учитель знал и делал правильно. А госпожа Енглая такая страшная и странная, что Ирай бы от нее тоже сбежал. Наверняка они тут все что-нибудь неправильного наделали, а теперь на Учителя обижаются и хают за глаза.
  Учитель, может, пришел дать им шанс исправиться, а они на этот шанс смотрят с досадой и исправляться не торопятся.
  И Ирай решил никого здесь больше не слушать и об Учителе не спрашивать. Что толку от слов завистников? Да никакого толку нет.
  Поскорее бы домой...
  И только уже после ужина, засыпая, Ирай наконец вспомнил, где же видел имя Лоца.
  Лоциис Хенорис. Основы целительской магии для первого курса. И не только.
  Хранители Севера каким-то образом умудрились отхватить себе автора целой уймы учебников. И чего он только забыл в медвежьем углу вдали от столицы?
  Но с зубами у него вроде все в порядке. Только нос очень длинный...
  
  
  
  29. Ирай
  
  Ужин вышел немного официальнее, чем он рассчитывал.
  Сразу после того, как Ирай вышел из домика Лоца, у него раскалилась сигнальная булавка в рукаве. Пришлось вместо того, чтобы заглянуть на кухню, срочно подниматься к Учителю в покои.
  Предчувствия у Ирая были самый что ни на есть отвратительные.
  И стоило ему увидеть лорда Энтеля в его черном, как ночь, жилете, он понял, что дело плохо.
  Как и многие ученые, лорд Энтель не слишком следил за модой. Предположительно, (естественно, Ирая Учитель в детали не посвящал) кто-то сердобольный давным-давно подобрал ему комплект парадной светской одежды. И вот с тех пор его портниха горя не знала, потому что шить ей приходилось одно и то же.
  Белая рубашка, черный жилет с вышитым белым пером у груди - знак Воздуха, черные же широкие брюки, визитка (черная, но не такая черная, как все остальное) и один и тот же ярко-зеленый шейный платок. И вот этот самый шейный платок был источником невыразимых страданий и для Учителя, и для Ирая.
  Ирай подозревал, что это вещь с историей, потому что трясся Учитель над этим платком, как над сокровищем Империи, а то и сильнее: не отдавал приходящей прачке, чистил сам, когда тот начал выцветать, выдумал целую технологию обновления цвета... А еще он его просто ненавидел.
  Вряд ли история кончилась хорошо. Но избавиться от вещи вместе с воспоминаниями лорд Энтель почему-то не мог.
  И каждый раз, когда приходило время снять парадную мантию (их, кстати, тоже висело штук пять одинаковых в шкафу, начет одежды у Учителя явно был пунктик) и появиться где-то как частное лицо, наступал момент борьбы. И если ситуация не требовала немедленной реакции, и время на размышления было, лорд Энтель употреблял его на драму.
  Возможно, в жизни Учителя не хватало эмоций: ничем иным Ирай этот бзик объяснить не мог.
  Первые десять минут лорд Энтель просто стоял с этим самым платком в вытянутой руке и смотрел на него, как на дохлую крысу. Потом порывался выбросить (здесь надлежало следить, чтобы и вправду не выбросил, потому что иначе фазу поисков не миновать, а фаза поисков - это еще полчаса панических воплей, мученических стонов и высокой вероятности, что тебя ну всего-то на пять минуточек превратят в гончую - Ираю этот опыт не понравился, и повторять он его не хотел). Потом пытался повязать что-то еще. Потом его еще минут пятнадцать корежило от непривычного сочетания цветов.
  Потом он сдавался.
  И вот в этот раз Ирай чуть опоздал и пришел, когда Учитель пытался смириться с шейным платком немного другого оттенка зеленого. В мелкий белый горошек. И застыл перед зеркалом совершенно неподвижно, только веко чуть подергивалось.
  К счастью, тряпку мучений он выбросил недалеко. Ирай выудил ее из-под шкафа, отряхнул, посмотрел на застывшего восковой фигурой Учителя, махнул рукой и пошел менять рубашку на свежую и чистить куртку от подшкафной паутины и последствий дневной уборки.
  Минут через пятнадцать он нашел своего Учителя все там же.
  - Учитель, - мягко сказал он, - я принес ваш платок.
  - Да, - рассеянно кивнул тот, - давай.
  И протянул руку.
  Что-то блеснуло в его зеленых глазах, там, в отражении, что-то яростное.
  Ирай мотнул головой и спрятал платок за спину.
  Он подумал, что испепеление злополучной тряпки вполне может угрожать государственной безопасности и его личной безопасности тоже. Не хватало еще, чтобы Учитель возобновил свои эксперименты со временем.
  Учитель повернулся и долго-долго рассматривал Ирая - хотя... как будто не его, а нечто далекое за его спиной.
  - Этот платок тоже подходит. - наконец сказал он, - пойдем.
  Ирай выдохнул.
  - Идите вперед, - сказал он, - я догоню.
  - За кого ты меня принимаешь, ученик? - устало спросил лорд Энтель.
  - О чем вы, Учитель? - Ирай пожал плечами, - Я просто уберу вещи на место.
  Он ткнул пальцем в небрежно сброшенную на пол мантию-для-дворца.
  Лучше бы он в ней пошел. Тоже вполне подходящая одежда. Была бы. Если бы Учитель был физически способен носить мантию-для-императорского-дворца в замке.
  Пока у него было дело, он про это не вспоминал. Но минута отдыха все портила. Обостряла... бзики. Особенно, когда он нервничал.
  А Учитель очень нервничал. Разговор с Ушгаром его подкосил. И он сам это отлично понимал. И понимал, что Ирай это понимает. Так что только вздохнул, но спорить с Ираем не стал. Развернулся и стремительно вышел.
  Ирай немного подумал, и сунул платок во внутренний карман куртки. Просто на всякий случай. Он не был уверен, что Учитель сможет перебороть свою тягу к постоянству. Градус напряжения понижаться явно не собирался.
  Главное, чтобы Учитель не начал раскладывать еду по цвету...
  Хозяйкой вечера к немалому раздражению Учителя оказалась Лэйлиина.
  Она вежливо поприветствовала Учителя, чуть присев в книксене, чуть кривовато улыбнулась Ираю, протянув ему руку - в этот раз он не растерялся и прижался к ней лбом, как положено. Указала на места.
  - А где ваши родители, леди Лэйлиина? - спросил Учитель, не особо скрывая свое разочарование.
  Ираю на мгновение стало за Лэйли тревожно, так она дрогнула под суровым взглядом лорда Энтеля.
  Девушка тоже нервничала, и это было видно. У нее вилка в руках дрожала, и румянец был самую чуточку лихорадочный.
  Но она очень старалась быть хорошей хозяйкой вечера.
  Платье из тех, которые она во дворец надевала, Ирай даже мог назвать день, когда впервые увидел эти пышные юбки лимонного цвета, мелькнувшие за поворотом паркового лабиринта. Сложная высокая прическа: ее обычно носили дамы постарше Лэйли, но и на ней она не смотрелась нелепо. Из заколки выбилась светлая прядь - Лэйли все время убирала ее за бледное ушко, то и дело дергала себя за мочку, теребила сережку и вертела колечки на руках. Она все никак не могла принять приличествующий случаю степенный вид. Ерзала, все время оглядывалась то на управляющую, стоящую у входа в зал, то на леди Енглаю, сидевшую чуть поодаль, в конце стола. Одергивала себя, выпрямлялась, замирала - а потом оглядывалась снова.
  Но голос ее не дрожал.
  Ну, почти.
  Она отлично справлялась. Да. Просто замечательно. Просто опыта ей немножко... не хватало.
  - Отец... лорд Кайсор... Он в Лесу, но я приказала разжечь сигнальный огонь в Башне, и смею надеяться, он сможет вернуться в течение суток. И вы сможете обсудить с ним все, что вам необходимо, лорд Энтель. Простите, что сегодня лишь я могу составить вам компанию за ужином. Мы не ожидали визита.
  Ушгар, сидевший рядом с Енглаей, одобрительно Лэйли кивнул, и в ней будто свечку зажгли. Она распрямила плечи, и перестала так сжимать вилку.
  - А ваша матушка...
  - В столице. Подготавливает все к моей Правопередаче. Не думаю, что... - Лэйли осеклась и закусила губу, - Я думаю, что...
  Пауза затягивалась.
  - Лорд Энтель, - елейно пропела леди Енглая, - вам стоило предупредить о визите.
  - Завтра вы обязательно встретитесь с отцом, и все обсудите! - выдавила Лэйли, - Надеюсь, ваши покои вам удобны?
  - Да, вы очень добры, - процедил Учитель, нервно растрепывая узел на платке, - это моя вина, что так вышло. Не беспокойтесь: я могу задержаться.
  Ушгар хмыкнул, Енглая улыбнулась самыми уголками губ. Если бы Ирай не видел, как отчаянно нервничает Лэйли, он бы решил, что над Учителем решили поиздеваться.
  - Т-тогда давайте есть и беседовать! - выпалила Лэйли и уставилась в свой суп.
  Ей явно хотелось оказаться отсюда как можно дальше, но тогда место хозяйки вечера опустело бы. Ирай сочувственно ей кивнул. Он надеялся, что выйдет ободряюще, но она почему-то еще больше смутилась и снова начала вертеть в тонких пальчиках бусину сережки.
  Жаль, тут не было Лоца. Из всех троих местных магов Ирай ему как-то больше всех доверял.
  Вообще вечер получался довольно... камерный. Три мага, включая Учителя, хозяйка вечера, слуги и сам Ирай. Видимо, всех своих вассалов лорд Кайсор забрал с собой в Лес, не оставив с Лэйлииной ни одного, даже самого завалящего аристократа, который смог бы присоединиться к магам и как-то разбавить атмосферу.
  - За ужином не следует говорить о делах, - сказала Енглая, - я давно не бывала в столице и совсем отстала от моды. Нынче мужчины носят горошек?
  Лэйли посмотрела на наставницу... очень удивленно. Даже сережку мучить перестала. Судя по всему, это была одна из тех вещей, которую ее учили никогда не делать.
  Ирай хмыкнул в рукав.
  Енглая, похоже, за какой-то вечер сможет закончить борьбу с тряпкой, в которой Ирай проигрывал уже целую вечность. Вряд ли она этого очень хотела, скорее, добивалась прямо противоположного... но и удержаться не смогла.
  Учитель светски улыбнулся и изящно подцепил вилкой брокколи, сдвигая ее поближе к зеленому стручку фасоли.
  - Не слежу за модой. Но этот платок показался мне удачнее предыдущего.
  - Так вы только его сменили?
  Ушгар закашлялся. И... Он посмотрел на тарелку Учителя? Ирай напрягся. Ушгар как будто... знал, что лист салата, накрывший композицию из брокколи и фасоли, так себе знак.
  - Мне кажется, пришло время обсудить теорию Типса для стихийных полей. Киб доказал-таки ее для огня, Риг?
  Учитель повернулся к Ушгару с таким живейшим вниманием, как будто Киб Лайот не защитился еще полгода назад и вопрос все еще был спорным и актуальным.
  - Доказал. Очень изящно вышло, я даже удивился.
  - Вот как.
  Енглая резко встала из-за стола.
  - Простите, миледи, - сказала она Лэйли, - мне немного дурно.
  - Конечно, Енглая, вы можете... идти? - кажется, Лэйли не была уверена в формулировке. И с тревогой добавила, - Следует ли мне послать за Гикой?
  - Не стоит беспокоиться, - холодно ответила Енглая.
  - Хорошо... Идите?..
  Енглая сделала небрежный книксен, едва защипнув полы своего зеленого платья, уже даже не глядя на Лэйли и вышла из зала так стремительно, как будто за ней сторожевой пес гнался.
  После ухода Енглаи разговор окончательно увял. Все сосредоточенно уничтожали ужин - надо сказать, замечательный ужин. Непривычно много дичи и картошки, в столице сейчас в моде были легкие овощные блюда, но Ираю это отличие пришлось по вкусу. Овощи он не очень любил, так что с легким сердцем проигнорировал тарелку с салатом.
  К сожалению, Учитель слишком торопился для десерта. Ирай едва успел доесть свое тушеное мясо в горшочке, как Учитель засобирался из-за стола, со всей вежливостью раскланявшись с Лэйли. Ираю пришлось уйти вместе с ним - куда Учитель, туда и ученик.
  На краю сознания все вертелось сказанное Лоцем: "Но так-то здесь никто твоего Учителя особо не любит, имей в виду, пацан".
  После сегодняшнего ужина Ирай готов был побиться об заклад, что все здешние маги Учителя не то что не любят - давно знают и не любят так же давно. Зеленый платок в его кармане был свидетельством лишь одной неприятной истории. Но явно были и другие, не менее неприятные.
  А еще... Учитель вел себя с этими людьми как с ровесниками. Лоц намекал, что они с Енглаей... были в каких-то отношениях?
  Но не старовата ли Енглая для Учителя? Несмотря на все магические ухищрения, следы которых считывались даже не очень опытным в таких делах Ираем, она выглядела на поздние тридцать, даже, может, на сорок.
  Ирай и раньше думал, что Учитель старше, чем кажется, но в этом замке случайно наткнулся на доказательства.
  На слишком много доказательств.
  Всему виной был недавний зачет по теории вероятности, который не давал Ираю списать все на слепой случай. Как ни крути, три из трех магов в этом замке явно имели на Учителя зуб, и шанс на случайность тут был слишком мал.
  А значит, это была не случайность.
  Хотя...
  Не Ираево дело.
  В какой-то мере Ирай был этому месту и этим людям благодарен, несмотря на всю эту нервотрепку, и совсем не хотел строить теории заговора.
  В конце концов, за этот долгий, долгий день Учитель ни разу не показался Ираю... древним, хрупким стариком, каким часто казался во дворце. Север пробудил в нем юношу. И это было местами даже забавно.
  Хоть и...
  Ирай коснулся платка во внутреннем кармане.
  Хоть и немного хлопотно.
  
  
  30 Ирай
  
  Ирай не был уверен, за чем именно Учитель приехал в Ширг, но, чем бы это ни было, Император явно приказал без этого чего-то не возвращаться. Иначе зачем бы они торчали в этом замке уже четвертый день?
  За это время Ирай успел несколько раз показаться Лоцу, пока тот не разрешил ему перестать мазать злосчастный ноготь этими своими вонючими снадобьями, из-за которых Ираю до сих пор везде мерещился запах плесени, подружиться с Дилой и вдоволь насмотреться с берега реки на загадочный Лес, в отличие от Леса Ганаи не спрятанный в глубине дворцового парка (лес как лес, ничего зловещего, просто много деревьев на горизонте).
  К его большому облегчению, с Енглаей ему больше сталкиваться не пришлось. К сожалению - с Лэйлииной тоже. Как только приехал лорд Кайсор, и ей больше не требовалось выполнять роль хозяйки замка, она тут же закрылась с Енглаей в классной комнате и упорно что-то зубрила. Дила рассказывала, что такого рвения в таскании книг на голове младшая хозяйка не демонстрировала сроду.
  Ирай делал вид, что ему не интересно. Это совсем не мешало Диле рассказывать, а Ираю слушать: слуги любили своих хозяев, и сплетни получались только такие, совсем не злые, в чем-то даже хвастливые, так что Ирай девчонку лишний раз не перебивал. Он даже несколько раз повторил Диле, что Учитель вовсе не счел оказанный прием оскорбительным и вряд ли он вообще заметил, что что-то не так.
  Ирай и хотел бы лично сказать Лэйлиине, что с организацией вечера она справилась просто замечательно, чтобы она так не переживала... Но он и сам бы себе не поверил, потому что понятия не имел, что именно должна делать хозяйка вечера.
  Он надеялся, что хоть безразличие Учителя к чужим ошибкам ее успокоит. Если ей передадут, конечно. Он надеялся, что передадут.
  Учителя беспокоило только его дело. К счастью, лорд Кайсор вернулся из Лесу на следующее утро после ужина, еще до завтрака, как Лэйлиина и обещала, и без единого возражения согласился выполнить просьбу Учителя, в чем бы та ни заключалась. Они бы давно уже вернулись в столицу, если бы им зачем-то не требовалось взять с собой Лоца.
  А Лоцу не нужно было что-то доделать перед отъездом.
  "Прости, Риг, дружище", - разводил он руками уже второй вечер, - "Ну ты же и сам своего рода зельевар и алхимик, и должен понимать, что некоторые травы не могут просто взять и высушиться по щелчку пальцев. Может, заглянешь через недельку? Ну что тебе стоит - телепорт туда, телепорт обратно, себе на нервы не действуешь, людям на нервы не действуешь... а, да, не твой стиль. Ну сиди здесь и жди, пока просохнет! Можешь вот прямо на этот стул сесть и глаз с трав не спускать, а то вдруг убегут еще, куда им без твоего присмотра сохнуть".
  Гика обычно говорила что-то вроде: "Отец!".
  Лоц только плечами пожимал и возвращался к разбору трав.
  Правда, сегодня утром Лоц поймал Ирая и сказал, чтоб передал Учителю, что ночью можно будет перемещаться: так что все наконец-то должно было кончиться.
  Только убить бы еще немного времени.
  Ирай взял с собой пучок длинных тонких стеблей-соломин, которые надергал позавчера с поля и из интереса просушил на солнце, подражая Лоцу, (только у Лоца был специальный стол у окна, а Ираю пришлось ограничиться широким подоконником) и ушел с ними на внешнюю стену, тренироваться. Лучший способ убить время в незнакомом месте - потратить его на что-то полезное.
  Он привычно поздоровался со смотрящим на башне (если ты дружелюбен сам, люди отвечают тебе взаимностью и не спрашивают, а можно ли тебе сюда вообще) и прошел по стене к одному из зубцов, который кто-то когда-то почти снес - вряд ли выстрелом из орудия, эти стены никогда не знали человеческой осады. Скорее, ударом огромного шипастого хвоста или чудовищной лапы.
  Таких разрушенных зубцов было еще штуки три, и он их все успел посмотреть. Дила показала, заодно отцу на пост обед отнесла.
  Во второй день своего вынужденного безделья он обошел всю внешнюю стену по кругу. В каком-то другом замке он бы поостерегся так делать: еще примут за шпиона, и доказывай потом, что просто интересно, как здесь ров устроен... А тут люди настолько привыкли к нападениям чудовищ, что совсем не думали плохого про людей.
  Даже лорд Кайсор вместо того, чтобы торговаться - все-таки он предоставлял своего целителя Императору, не требуя от того ни официального приказа, ни каких-либо объяснений, - просто приказал Лоцу выдвигаться, как только услышал, что это как-то связано с Лесом Ганаи.
  Опасность Прорыва была для него важнее политических преференций. Да и сам он нисколько не походил на политика. Он по сути своей был начальник гарнизона, и держал себя как начальник гарнизона, на которого внезапно свалился титул. Полезная штука, но что с ним делать? Лорд Кайсор его принял и носил с достоинством.
  Мощностью фигуры он не уступал Императору, хоть и был его ниже на голову. Зато пошире в плечах и как-то... просто старше, и годы эти сказывались. Император... пугал, он все время был в напряжении, жил как бился с тварями, даже если битва эта была совещанием глав магических Башен, куда Император заглянул без предупреждения. (Большой был переполох, Императору там не понравилось).
  Лорд Кайсор же оставлял Лес за порогом. Его двуручник мирно дремал в ножнах. он чуть сутулился и бочком просачивался в дверные проемы, как многие крупные люди опасаясь задеть случайно головой или плечом косяк.
  Он вообще никуда и никогда не спешил, этот лорд Кайсор, и это нисколько не мешало ему являться вовремя. Ступал он осторожно, почти бесшумно, будто боясь по неловкости что-то раздавить. У него был громкий голос и громкий смех, за ужином он много пил и много ел, нахваливал свою повариху и с удовольствием рассказывал охотничьи байки, которые подхватывали приближенные из его отряда.
  Он гордился тем, как аккуратно жена стрижет его пшеничную бороду, в которой просверкивали уже серебристые нити, и частенько поглаживал ее в моменты раздумий. В столице бороды были не в моде, но это место не гналось за модами столицы - потому что их лорд не гнался. Среди юношей здесь принято было равняться на своего лорда и рваться к нему в отряд, потому все пристойно держали меч, по-армейски коротко стриглись и с усердием культивировали на лице первые редкие волосины. Ирай, с его нестриженной челкой и гладким лицом среди них оказался белой вороной, но для ученика мага это было привычно. Впрочем, его не сторонились. Старший брат Дилы, Ниль, даже как-то позвал на вечернюю тренировку с местными парнями. Ирай вежливо отказался, но с тех пор знал, что если бы ему нужно было бы остаться здесь подольше, его бы приняли. И даже научили бы держать меч, а то Ирай понятия не имел, с какой стороны к нему подходить. И это знание странным образом успокаивало.
  Какая-то передышка получилась от завистливо-заискивающе-презрительного отношения соучеников в Башне Ганаи и настороженного - слуг во дворце.
  Для местных слова "Придворный маг Императора" были слишком претенциозны и пусты. Важная шишка? Да. Дело житейское, не в первый раз важных шишек в замке принимаем? Тоже да.
  Здесь вообще как-то проще относились к жизни, что ли.
  В лорде Кайсоре Ирай впервые увидел человека физически и магически сильного, но при этом не подавляющего всех вокруг, скорее даже берегущего других от своей силы. В каком-то трактате он читал, что Хранители суть есть не люди, а Лесные порождения, в которых мало людского осталось. Автора трактата, разумеется, сожгли за хулу на Императора как порождение Прорыва.
  И пока Ирай видел лишь Императора, он готов был согласиться с беднягой. Но лорд Кайсор был настолько... человек, насколько вообще можно быть человеком, если убил за жизнь тысячи чудовищ.
  Ираю лорд Кайсор понравился.
  А вот Учитель этот замок просто ненавидел. Он маялся бездельем, все время натыкался на неприятных знакомых, у которых всегда была куча куда более важных, чем Учитель, дел (что его, конечно же, нисколько не успокаивало), и к утру четвертого дня стал настолько невыносим, что весть от Лоца Ирай передал ему с другого конца комнаты и именно что сбежал на стену, пока Учитель, не дай Спящий, не вспомнил про свои порядком подзаброшенные тренировки в педагогике.
  Здесь, на стене, смотрелось далеко и легко дышалось. По далекому полю за рвом тянулись клочья тумана, медленно таяли под расцветающим солнцем. Как и все пиромаги, Ирай дышал солнцем, в нем был его источник силы. На основах пирокинетики учений Ийц говорил, что есть возможность брать из земных недр, у магмы, и совсем не зависеть от солнца и рукотворных источников огня. Но Ирай пока до таких высот не доучился.
  Он вытянул руку, пряча сухой стебель меж зубцами от порывов ветра, и полуприкрыл глаза, сосредотачиваясь. На кончике соломины, с которой Ирай предусмотрительно оборвал метелку (метелка быстро вспыхивала и все портила) затлел огонек.
  Упражнение для контроля силы: теперь его надлежало медленно опустить к пальцам, не дав соломине вспыхнуть.
  Узлы.
  Узлы тоже все портили. Не так, как метелка, просто чтобы прогнать огонек через междоузлие, требовалось одно количество энергии, на узле нужно было чуть прибавить, и успеть снизить к следующему междоузлию, чтобы соломина не запылала. И вот этот фокус Ираю пока никак не давался.
  Но Ийц брал на свой факультатив по пирокинетике только студентов, отточивших контроль. А Ирай до сих пор, увлекшись, мог запалить вокруг себя занавески. Поэтому он и облюбовал это местечко на стене: вокруг камень, палить нечего, а за новыми стеблями можно просто спуститься.
  Да, набор к Ийцу он провалил феерически, но надеялся, что в следующем году...
  Громкий всхлип нарушил концентрацию, и соломина запылала. Вместе со всем оставшимся пучком.
  Всхлип был такой тоненький, жалостливый и девичий, что у Ирая все нутро вывернуло и ввернуло обратно. Он понятия не имел, что делать с плачущими девочками, девушками и женщинами, и первым порывом всегда было бежать, бежать от них подальше и опрометью.
  Он кинул остатки безнадежно испорченного учебного пособия за стену, полю на удобрения, и отступил от зубца. Повертел головой в поисках источника звука.
  Никого.
  Или... Чуть дальше белели две расплывчатые сероватые точки. Ирай оттянул пальцем уголок правого глаза, чтобы разглядеть получше, и сомнением опознал в точках сброшенные ботинки.
  Хотя ему совсем туда не хотелось, но он все-таки подошел поближе. Мало ли, человеку помощь нужна: больно жалостливо там всхлипывали.
  Между зубцом и другим зубцом, одним из тех, наполовину снесенных чьей-то лапой, он нашел Лэйлиину, сидящую опасно близко к краю. В своей серой мальчишечьей одежке она сливалась с камнем, так что он прошел бы мимо, если бы она не вздохнула слишком шумно.
  Похоже, она расслышала его шаги и успела немного провести себя в порядок. Улыбалась она вполне натурально, но припухшие глаза ее выдавали.
  Ирай решил их не замечать. Если она захочет - она его прогонит, и поплачет в одиночестве. Если не захочет - не прогонит.
  Тут уж ей решать.
  - Здравствуйте. - сказал он, немного оробев.
  - Привет, - безразлично откликнулась Лэйлиина и отвернулась.
  - Вы же прыгать не будете?
  - Ты чего снова вежливый? Лес научил?
  Ирай переступил с ноги на ногу. И правда, он ей нахамил, когда они только встретились у той кучи камней. Как-то само вышло.
  А потом увидел ее за ужином и вспомнил, что она все-таки знатная дева. И вот...
  - А как лучше? - нерешительно спросил он, - Вежливый или невежливый?
  - Как есть, - буркнула Лэйлиина. - То есть, как хочешь. Мне все равно. Только руки больше не целуй. Если мы провинция, то, думаешь, и здороваемся как полвека назад здоровались?
  - Хорошо. - Ирай плюхнулся рядом с ней, так, чтобы в случае чего оттеснить ее от края. - Ну привет тогда.
  - Угу.
  Они помолчали.
  - Какое-то дело? - наконец не выдержала Лэйлиина, - у тебя? Ко мне?
  - Нет. - Ирай отвел глаза, - Ты главное не свались отсюда, да?
  - И не планировала.
  - И хорошо.
  Они еще помолчали.
  - Мы уезжаем вечером, - не выдержал Ирай. - С Лоцем.
  - Вечером? - переспросила Лэйлиина, - Вот как.
  - Ты очень... красивая была. На том ужине. - брякнул Ирай, чтобы согнать с ее лица траурное выражение.
  Комплименты же на девушек так работают?
  - Конечно! - Лэйли вдруг сморгнула невесть откуда взявшиеся слезы, и на мгновение показалась Ираю совсем маленькой и беззащитной. Пока решительно не стерла их еще влажным рукавом. - Жемчуг не тот, платье не то, прическа не та! Енглая мне потом тако-о-ой разнос устроила.
  Как-то... не слез он ожидал. И не...
  Если бы Ирай не знал, что перед ним знатная дева, а знатные девы не плюются, он бы об заклад побился, что она чуть не плюнула с досады, но вовремя опомнилась.
  - И знаешь, что? - спросила Лэйли, яростно накручивая на пальцы выбившуюся из косы прядь, - она права, да, права! Я не умею принимать незнакомых гостей! Должна - но не умею!
  - Разве ты должна? Ну, то есть должна, наверное, но... - Ирай смутился, и неожиданно ясно ощутил вдруг свое невежество, - И Енглая же... твоя Учительница, да? Почему она не проследила за прической? И что там еще... Она ведь знала, как правильно... И тебе очень шло, кстати. Правда. И ничего страшного. Учитель на такие вещи внимания не обращает. Вообще.
  Лэйли отмахнулась, как будто ставила на Ирае крест. Но он готов был согласиться, что ничего в этих высоких тряпичных материях не понимает, так что и не обиделся.
  - А ты что здесь делаешь? - спросила она, чтобы нарушить очередное молчание.
  Разговор у них как-то не клеился. Но по крайней мере, пытались оба. То есть Ирай не совсем навязывался. То есть навязывался, но она вроде была не против. Наверное. Или вежливая очень.
  - Жгу солому, - честно признался Ирай. - упражнения по самоконтролю. А ты?
  - Хотела проследить, выйдет ли сегодня Ушгар на стройку, - она неопределенно махнула куда-то в сторону уходящей к перелеску дороги, - но пока не вышел. Не могу больше, попросила Енглаю передышку дать.
  - Не говори только, что ты бы от нее со стены сиганула.
  - "Сиганула"? - Лэйли прищурилась, - То есть "спрыгнула", да? - она задумалась, а потом сказала серьезно, - А знаешь, наверное, смогу. Тут корни близко.
  Ирай поперхнулся.
  - Пожалуйста, очень прошу, не надо, а? - он как-то очень уж живо представил, как корни промахиваются.
  В том, что эта девчонка может и прыгнуть ради эксперимента, он почему-то не сомневался. Поспешно перевел тему.
  - Ну когтищи были у этой твари, да?
  - Какой твари?
  - Которая зубец сбила.
  - Это не когтищи. Это ядро было. Осадное. - буркнула Лэйли, - почему сразу когтищи.
  - Я думал, вы тут от Лесных чудовищ обороняетесь.
  - Этот замок древнее, чем Лес. - Лэйли махнула рукой в сторону угрюмого массива за рекой, - причем Ширг-то так и не взяли. - в ее голосе явственно слышалась гордость, ?- Почти, но пришло подкрепление из Каморы... Почти отбились, но потом... - теперь сожаление, - Прорыв, между прочим, целый город погубил. И две деревни. Как раз там, за рекой, маги имперские подходили, их встретили... - она развела руками, - наши маги. Пуф! Магия против магии, а дальше много теорий, но вроде бы случился разрыв пространства, который задел почему-то только войско свободного княжества Вильге, а имперцев не зацепил почти. С тех пор мы тоже имперцы. Да и Камора имперцы. Одна-единственная северная провинция вместо множества свободных княжеств.
  - Я думал, тут всегда была Империя. Верный Север... - промямлил Ирай.
  - А ты больше имперские учебники читай, - вздохнула Лэйли, - одобренные Императорским Секретариатом. Не такое узнаешь. Книги как люди. Не всем можно верить.
  Последнее она сказала... будто подражая кому-то.
  - Маги, наверное, были как Ушгар? - спросил Ирай, - Руны?
  - Угу.
  - И их в Башни не принимали?
  - Почти все погибли... Потом имперцы... - Лэйли осеклась, - Если коротко... Ушгар - последний.
  Ираю вспомнился вдруг Императорский суд, юный аристократ, погибший за продажу зерна в Тали. И осознал, что в молчании Лэйли нет тайны: только подтверждение, что мало что меняется. Испокон веков Императоры обескровливали свои новые провинции, чтобы те больше никогда не могли поднять против них меча.
  Что напишут про Тали, пересохшую страну дождей, в учебнике через пятьдесят лет?
  Что значит Учитель уверен, что в Тали дождь не вернется?
  Ирай мотнул головой, отгоняя поганые мысли.
  На солнце медленно наползло пушистое белое облако, накрыв их обоих холодной тенью. Ирай поежился и застегнул распахнутую куртку. Лэйли пфыкнула.
  - Мерзляк.
  - Тоже мне, ледяная дева, - буркнул Ирай. - Не боишься замерзнуть и в ледышку превратиться?
  - Кому суждено деревом стать, в ледышку не превратится.
  - Деревом?
  - Ну да. После смерти я стану дубом. Как дед. Может быть, даже рядом стану. - Лэйли забко передернула плечами. Длинные золотистые ресницы отбрасывали полупрозрачную тень на смуглую кожу, и Ирай вдруг подумал, что она и правда такого светлого, древесного цвета, изящная, как отполированная статуэтка танцовщицы из дуба...
  - Или ясенем? - предложил Ирай, пытаясь вспомнить, из чего же делают те самые статуэтки. В той лавочке, где он их видел, остро пахло можжевельником... Лэйли пахла иначе, но теперь он знал, что это какое-то дерево.
  - А ты кем хотел бы стать? - вдруг спросила Лэйлиина.
  Она подобрала длинные ноги и откинулась на зубец, полуприкрыв глаза. Надоело высматривать Ушгара, наверное.
  - После смерти? - Ирай задумался. - Не знаю. Скорее всего, только пепел и останется. С пиромагами оно часто бывает.
  Он вдруг понял, что уже минуты две как вытащил раскаленную булавку из рукава и теперь вертит ее между пальцев.
  - Вот как. Тебя ждут, да? - Лэйли указала подбродком на булавку.
  - Ну ждут. Пусть ждут.
  - Очень хочешь стать пеплом? - Лэйлиина чуть улыбнулась, - Иди. Можешь больше меня не развлекать.
  - Да тут вид такой замечательный! - возмутился Ирай, - Я вовсе не...
  - Я больше не буду плакать, не беспокойся. Я обещаю. И... Извини за мою грубость. Я растерялась.
  Ирай вздохнул.
  Он бы все равно остался, но тогда Учитель мог и сам сюда нагрянуть. А этого почему-то совсем не хотелось.
  - Ну раз обещаешь... - сказал он. - Только если обещаешь.
  - Подожди, - окликнула Лэйли, и спрыгнула вслед за ним. - Мало ли, прямо сейчас отправитесь. Спасибо.
  И она обняла его на прощание.
  И он с сожалением понял, что с удовольствием проторчал бы в этом замке еще пару недель.
  Но...
  Время вышло.
  
  
  
  
  31. Лэйли
  
  Присса сморщила носик.
  - Это в этой куртейке ты бегаешь по стройкам? - фыркнула она, - Тебе идет цвет мокрой глины.
  И так она это сказала, что стало ясно: не идет.
  Лэйли неплохо ладила с людьми. Если она прикладывала усилия, она могла подружиться с кем угодно! Даже вечно насупленный ученик придворного мага поддался-таки ее чарам, и они неплохо поболтали.
  Ладно, он удачно... или не очень удачно... оказался там, где она решила в тишине поплакать. Не чарам, выходит, поддался, а соплям. Но это частности. Это не такое уж позорище, как ей показалось в первые минуты. Он не вел себя так, как будто это позорище. Вот поэтому-то с ним и можно было поладить.
  А с Приссой Арнигой - нет.
  Присса всегда вела себя так, как будто Лэйли сама по себе позорище. Как факт. Позорище, посмевшее занять ее, Приссы, родовой замок.
  Присса была дочка мэра, Неила Арниги. А мэр был правнуком местного князя - того самого Чушеса Гакера, который, как иногда злорадно поминала Лэйли, и проиграл свое княжество Империи. То, что ему не повезло, и в решающий момент открылся Прорыв, и искажение пространства в кровавую пыль распылило два засадных отряда, ждущих своего часа в перелеске, вместе с двумя его законными сыновьями, в особо жаркой склоке давало Лэйли возможность обозвать пра-прадеда Приссы неудачником.
  Прадед Приссы был бастардом пра-прадеда Приссы... Присса говорила, что от дочери соседского князя... Тут Лэйли обычно думала "еще одного неудачника", потому что та битва решила судьбу целого альянса, и это была очень даже логичная мысль.
  И вообще Присса могла говорить что угодно, но слух, что та самая пра-прабабка была то ли птичница, то ли какая-то морячка, если вообще не принесло ее из самого Прорыва - они ж на пустом месте не заводятся?
  Обычно Лэйли было все равно, от кого ведут род ее знакомцы; но не когда эти самые знакомцы постоянно напоминают, кем был ее прадед, и пытаются на этом основании тобой помыкать. Да еще и винить в каких-то давних бедах, которые и случились-то не с Приссой, и не с Лэйли, о которых им только рассказывали и наверняка приукрашивали - со всех сторон. Люди даже хуже учебников истории: книги хотя бы не могут поменять изложенную в них историю в зависимости от настроения, количества выпитого алкоголя и адресата.
  Лэйли не видела смысла тащить не себе груз вины за мертвых, которых не знала, и наследие прошлого, которого не получала. А вот Присса цеплялась за это так, как будто в любой момент время могло обратиться вспять, а имперская провинция снова раздробиться на три княжества, а то и на все пять - чтобы всем обиженным потомкам самых настоящих князей хватило замков и столиц для успокоения.
  Прадед Лэйли, кстати, был дружинником князя. И ему-то как раз повезло в том бою - и искажение пощадило, забрав не жизнь, а всего лишь руку, коня и меч, и разросшийся на том месте Лес потом его сына Хранителем признал.
  Так что Присса терпеть не могла Лэйли, потому что считала ее выскочкой из семьи выскочек и может, даже... Хотя слово "предатель" никогда не звучало, все-таки их с Приссой семьи сотрудничали уже давно.
  Здесь была и доля правды. В то время, как остатки княжеской семьи вырезали имперцы, семья Лэйли обживала Ширг, пожалованный высочайшим Императорским указом.
  Сделанного не воротишь. И все же Лэйли терпеть не могла Приссу, потому что лично она никого не вырезала, ее дед тем более никого не вырезал, кроме, разве что, кубла горгон, а замок и дворянство Кайссионам пожаловали, чтобы они могли защищать людей от порождений Прорыва. И кто, спрашивается, пожаловал дворянство Арнигам? Уж явно не Спящий, а самый что ни на есть Император.
  Остроты их противостоянию придавало то, что в Вильге они были знатнейшими девами и завиднейшими невестами своего поколения. Дочь Хранителя и дочь мэра - в Вильге проводилось не так-то много балов и приемов, но те, что есть, кому-то же надо открывать?
  Пока что открывала их Присса, потому что была на полтора года старше и уже дебютировала. Но Лэйли не собиралась терпеть это положение вещей слишком долго.
  Девушки провели тяжелое утро, а предстоял еще тяжелый день.
  В этот раз слово было не "бал", в этот раз слово было "благотворительность". С тех пор, как в один год вдруг оскудели косяки рыбы, которой раньше было в достатке, местным рыбакам приходилось порой тяжко. Но рыба обязательно вернется: поэтому рыбаки не спешили сушить лодки и уходить в земледельцы. Не так уж много было на Севере пахотной земли, чтобы им было, куда уходить.
  Лэйли это все понимала и ничего не имела против своей обязанности раздавать хлеб и суп беднякам на праздник последнего дня недели Угря: той голодной недели, когда речная вода становится черной от ядовитой икры маленьких длинных рыбок, лишь похожих на угорьков. В прошлом году матушка стояла рядом с ней и помогала разливать из огромных чанов суп тяжелым половником в глубокие глиняные плошки, и это было даже весело. Они с матушкой много смеялись, дружелюбно общались с бедняками... если бы только и в этот раз можно было стоять рядом с матушкой! А не с Приссой.
  Но матушка была занята в столице, и Лэйли чувствовала себя как никогда одинокой, стоя в тяжелой куртке и длиннющем пристойном платье с воротником под горло на площади, где бурлила вонючая и шумная толпа. То есть была еще Присса и девочки из семей местных землевладельцев - Янку, Галата и Шима... Но это было даже хуже, чем в одиночестве.
  Потому что Присси не упускала ни единой возможности уколоть. Лэйли приходилось отвечать тем же. Девочки в противостояние не лезли. Галата с Шимой тихонько обсуждали ремонт садков для рыбы, Янку просто молча разливала суп и безмятежно улыбалась хмурому осеннему солнцу, и отблеск этой улыбки грел тех, кто получал от нее миску.
  К Янку всегда была самая длинная очередь в такие вот дни.
  Она единственная ощущалась здесь на своем месте. Лэйли не могла избавиться от чувства, что в отличие от Янку, полной, рыхлой, прыщавой Янку с ее жидкими, ломкими соломенными волосами, слишком широкими плечами, обкусанными красными губами, носом картошкой и кротким взглядом, всегда такой неуклюжей Янку, она, Лэйли, совсем не умеет по-настоящему сочувствовать людям.
  Янку просто разливала суп.
  А Лэйли так и подмывало спросить у каждого, кто подходили ней: как ты здесь очутился-то? Вопрос, на который она не имела права. Их обстоятельства - не ее дело. Она здесь не для того чтобы расследовать, не для того, чтобы судить... но как же скучно просто подавать суп!
  Они стояли на площади перед ратушей, и Лэйли нет-нет, посматривала на большой циферблат на вершине башни. Поскорее бы это кончилось: у нее уже локоть болел, и ныло немного поврежденное Огтом запястье.
  Они здесь до самого вечера. Что толку смотреть на стрелки, если на улице до сих пор светло? Но Лэйли решила, что прервется. Еще три круга, еще всего три круга, длинная стрелочка! И тогда она попросит Каяра сменить ее на ненадолго кем-нибудь из ребят.
  Конечно же, отец сегодня обеспечивал охрану.
  Если вглядеться, можно увидеть, как Финх и Шарини помогают формировать очереди, чтобы не было давки.
  Все понемногу вкладывались: мэр деньгами, землевладельцы - продуктами, отец - людьми. Какой бы противной ни была Присса, им с Лэйли все равно рано или поздно придется работать сообща.
  Лэйли покосилась на Приссу. У Приссы острый носик и острые зубки, почти как у ядовитого угорька, и угорьком же змеится по спине тонкая темно-русая косица. Да Присса вся тоненькая, плоская и юркая, как тот угорек, отовсюду извернется, везде-то пролезет: если она не станет самой первой в Вильге женщиной-мэром, то уж мужа-то своего мэром сделает точно. Род Арнига с родом Кайссион... В конце концов, мама же вместе с мэром придумала этот проект Башни! И Ушгар строит свой каменный круг в том числе на деньги Арнига. Они уже сотрудничают! Они уже союзники!
  Даже Присса с Лэйли бок о бок стоят на площади и разливают суп по мискам!
  Так зачем себе все портить, бесконечно морща носик, если можно попытаться договориться? Да, Лэйли уже прикладывала усилия. Не получилось. Но ей ли не знать, что если не получилось - это не значит "невозможно", это значит - усилий было недостаточно?
  - Присса, - сказала Лэйли, проследив, как Галата с Шимой вместе скрываются в здании ратуши, чтобы немного отдохнуть, - если хочешь, можем тоже пойти вместе.
  Вейдир с Хиггом тащили каждый по новому чану, вместо опустевших чанов девочек. Неник поднял пустые чаны и едва заметно поморщился, будто бы от боли, поспешно отвернувшись от Каяра, который в отдалении присматривал за толпой, - как будто если Каяр заметит, то домой отправит. Благодаря магии Лоца рука у него давно должна была срастись... Лэйли подумала, что Лоцу стоит об этом знать.
  На узком личике Приссы Лэйли поймала неожиданное выражение: обычно ее не так-то просто было застать врасплох.
  - Я и так достаточно с тобой простояла, - процедила она наконец.
  - Но нам все равно придется сталкиваться: завтра, послезавтра и вообще, - Лэйли перегнулась через край чана, порадовавшись, как крепко сегодня держат волосы заколки.
  Она была в чепце, на этом еще несколько лет назад настояла матушка, они все были в чепцах, не хватало еще ронять волосы в суп! Но волосы вечно из-под него выбивались. А вот сегодня лежали смирно: хоть в чем-то повезло.
  Ей приходилось зачерпывать уже с самого донышка. Стрелка заходила на третий назначенный круг.
  Она протянула миску старушке. Та приняла ее: рука у нее тряслась мелкой дрожью, но все-таки каким-то невероятным образом старушка не расплескала не капли.
  Следующим был мужчина неопределенного возраста, но еще не совсем старик. От него самую малость тянуло прокисшим вчерашним вином - и да, руки у него тряслись тоже.
  - Давай просто не будем говорить о наших предках. - предложила Лэйли Приссе, - Вдруг тогда у нас найдется что-то общее?
  И в этот момент она уже знала, что будет дальше.
  Как будто пигментные пятна на узловатых пальцах старухи, седой волосок, торчащий из родинки на запястье, похмельный запашок мужичка и след от птичьего помета на его латаной одежде, запах сытных щей, мешавшийся с запахом людского пота, этот осенний день, это хмурое солнце, эта пыльная мостовая, ее гудящие от усталости руки, колючий воротник приличного платья, эти звуки многих и многих голосов, чужих разговоров, эта Присса, тонкие намеки на трещинки, змеящиеся в пудре, за которой она отчаянно скрывала свою слишком легко загорающую кожу, ее серые глаза с карими крапинками, ее ручки-тростинки, в жизни не поднимавшие ничего тяжелее половника... как будто все это и все другое обрело такую четкость, что и пропало вовсе, а потом и случилось уже - хотя должно было случиться вот-вот...
  ...Присса устала, и ноги гудят, и она переносит вес с одной ноги на другую, и задевает острым локтем почти пустой чан с остатками супа, она уже билась об него локтем сегодня, но тогда супа было куда больше; чан чуть сдвигается, слишком громко для такого маленького расстояния... И Присса роняет в него половник с гулким плеском, и лицо у нее все в супе, и платье у нее все в супе... Там оставалось-то всего-ничего, но теперь там и вовсе ничего не осталось, все достается Приссе...
  Тут Лэйли моргнула, и видение потеряло четкость.
  Время застыло в кратком миге равновесия перед неизбежностью. Единственный миг - Лэйли знала, - когда она может что-то изменить.
  И Лэйли крикнула:
  - Неник!
  И так громко, что Присса от неожиданности дернулась, отступила от своего чана на пару шагов, но половника из рук не выпустила.
  - Неник, - сказала Лэйли самому юному члену папиного отряда - его отобрали-то только в этом году, она и не думала, что они с Приссой почти ровесники, пока не увидела их рядом, - долей и нам с Приссой супа. А то в следующий раз мне туда нырять придется.
  Неник кивнул и сделал знак Хиггу.
  - Присса, - решительно сказала Лэйли, как и положено, не давая злейшему врагу прийти в себя после стремительной атаки, - пойдем отдыхать.
  И взяла ее под локоть.
  Соблазнительное, конечно, ей явилось видение.
  Но ей достаточно было один раз увидеть Приссу в супе. В повторениях на бис нет ничего интересного.
  Гораздо интереснее открытие, что можно менять свое и чужое будущее.
  
  
  
  
  32. Лэйли
  
  - Пришла Кэлли, Лэйли. Ты можешь идти, - сказала леди Василь с едва заметной холодцой в голосе.
  Лэйли поежилась.
  Еще совсем недавно она думала, что возвращение в столицу, к матери, как-то поможет им преодолеть возникшую между ними пропасть. Инициация Лэйли, казалось, пробила между ними лед.
  Но нет.
  Матушка не ругала Лэйли, не наказывала, не отстранялась показательно: просто как-то меньше стало между ними прикосновений, объятий и поцелуев, больше не брала матушка в руки расческу, чтобы расчесать дочь.
  Как будто однажды утаив от матери секрет, Лэйли сломала между ними что-то хрупкое, и вернуть это никак не получалось.
  А может, Лэйли это все себе надумала.
  Может, матушка просто слишком занята была своим проектом Башни, и на общение с Лэйли у нее вовсе не оставалось сил и времени.
  - Да, матушка. - Лэйли набрала в грудь воздуха, - Ачтонасчетчаепитиясеннилении? - выпалила она без особой, впрочем, надежды.
  Матушка неоднократно брала с подноса приглашения от принцессы и рвала у Лэйли перед носом на мелкие клочки. Молча.
  И в этот раз, стоило мальчишке-посыльному положить знакомую карточку на поднос в прихожей, Лэйли взяла его прежде Инит, сунула в карман платья, и сама поднялась к матушке, чтобы как-то ее переубедить.
  Вчера Сенни нашел способ передать письмо с какой-то рыжей девчонкой, которая умудрилась втереться в доверие к их кухарке, Эльне, но так и не назвать своего имени. Когда Лэйли рано утром спустилась на кухню за молоком и булочками, девчонка стояла там, помогала Эльне замешивать тесто. Она подмигнула Лэйли, как будто они заговорщицы. А потом, пока Эльне отвернулась, чтобы налить молока, сунула письмо прямо в руки.
  Очень длинное это было письмо. В нем было очень много слов. И вроде бы совсем простые были эти слова, но разбудили в Лэйли какую-то щемящую, ей совсем непонятную тоску, и вытерпеть ее здесь, так далеко от дворца и Сенни, было совершенно невозможно.
  Лэйли проворочалась всю ночь, а потом поняла, что так нельзя.
  И даже страх перед холодом в глазах матери ее больше не пугал.
  - Нет. - просто сказала леди Василь, - Иди, я занята.
  Она наконец оторвала глаза от кипы бумаг на письменном столе и требовательно протянула ладонь с аккуратно подпиленными квадратными ногтями, случайно задев высохшую розу, небрежно брошенную на краю стола.
  Лэйли проследила, как почерневший цветок падает на паркет: сухие лепестки рассыпались в пыль, стоило им коснуться пола.
  Щипы у розы были не обрезаны. Отец всегда обрезал шипы, когда дарил матушке розы. Да и кто дарит один цветок?
  Лэйли упорно думала о чем угодно, лишь бы не замечать требовательно протянутую руку.
  Она попятилась.
  - Кэлли ждет, - пискнула она, - я все поняла, я пойду.
  - Приглашение, - напомнила леди Василь, - ты же хотела показать мне приглашение?
  Лэйли отступила на шаг, и еще на шаг. В доме был посторонний. В доме была Кэлли. Матушка не будет громко сердиться при Кэлли.
  Квадратик карточки жег бедро через ткань платья. Если матушка порвет его, Лэйли точно расплачется. Вед на самом-то деле ее поступок был к лучшему, так? Теперь, когда Лоц вхож во дворец, матушке проще будет лоббировать свои интересы, разве нет?
  Так почему матушка продолжает вести себя так, как будто Лэйли все на свете непоправимо испортила?
  Под недоумевающим взглядом матери Лэйли отступила еще на шаг, осторожно прикрыла дверь и ринулась вниз по лестнице, в гостиную, под защиту Кэлли, до того, как ее призвали к ответу.
  Не будь Кэлли такая злая девочка, Лэйли даже бросилась бы ей на шею с воплем "спасительница".
  Но сдержалась.
  Очень уж Кэлли была... едкая.
  Из тех, кто за версту чуют чужую слабость, даже если это не слабость вовсе, так, непонятная какая-то тоска, спрятанное среди вещей письмо, да карточка с золотым обрезом, которую не хочешь отдавать матери.
  Лэйли ни за что бы не рассказала Кэлли про Сенни. Кэлли была из тех подруг, которые вынюхают все сами, а потом будут наблюдать и злорадствовать издалека, когда ничего не получается.
  Основной плюс в том, что никому другому они над тобой злорадствовать не позволят. Как только Лэйли подружилась с Кэлли, они с ней стали одни против всех. Все издевались над Кэлли из-за скандального развода ее родителей, Кэлли издевалась над всеми в ответ, и в ближайший выход в свет Лэйли рисковала попасть под перекрестный огонь.
  Но что поделать, матушка так сдружилась с леди Айкили... Как девочки могли не поладить?
  - Плохо выглядишь, - первым делом сказала Кэлли, измерив Лэйли своим фирменным взглядом с ног до головы, - совсем не спала? Несчастная любовь? - она пренебрежительно хмыкнула, всем своим видом показывая, что даже смерть не оправдание тому, чтобы выглядеть, как Лэйли, не то что какая-то там любовь, - что у вас на Севере за солнце? Настоящая лаанеситка. Покажи, в чем пойдешь на послезавтрашнее чаепитие, чтобы мы могли одеться в тон.
  И Лэйли вдруг поняла, что и в этой гостиной находиться не хочет. Вообще-то Лэйли любила Кэлли, отлично зная, что за ее слишком прямыми и подчас ужасно грубыми высказываниями кроется израненная душа и привычка нападать первой. Но сегодня она не в состоянии была это выносить.
  - В зеленом! - взорвалась она. - Или в красном. В фиолетовом... Да ни в каком! Матушка меня не пустит, ясно тебе? Сияй там одна в чем хочешь, и не придется под лаанеситку подстраиваться!
  Она резко встала из-за стола, чуть не опрокинув чашку.
  - Что значит "не пустит"? - резко спросила Кэлли и тоже встала из-за стола, - Хочешь сказать, я пойду в это логово разъяренных пчел одна?
  - Да, одна! - Лэйли шмыгнула носом, - И вообще, после Правопередачи я не останусь на сезон, сразу домой поеду, ясно тебе?!
  - Ну хоть понятно теперь, почему ты так себя запустила, - Кэлли обошла стол и ободряюще похлопала Лэйли по плечу, - дебютировать в том году собираешься?
  - Дебютировать в Вильге собираюсь! - рявкнула Лэйли.
  Кэлли растерянно моргнула.
  - А если все получится с Башней, ты, может, тоже! - добила ее Лэйли.
  - Что-о-о?! - как-то у Кэлли так получилось выпалить это на выдохе, что у Лэйли от ужаса чуть волосы дыбом не встали, - Никакого Вильге! Послезавтра - чаепитие!
  - Скажи это моей матушке!
  - И скажу! - набычилась Кэлли, - Зря, что ли, я по ее просьбе этого зануду развлекала, пока тебя не было? Она мне должна дочь на день! Я-то постарела лет на сто!
  - Какого зануду? - не поняла Лэйли, мягко усаживая Кэлли на диванчик и незаметно всовывая ей в руки чашку ромашкового чая.
  - Ирай, кажется, - поморщилась Кэлли, - этот... Придворного мага ученик. Два часа талдычил о моде и погоде. И в том, и в том разбирается весьма слабо... пирома-а-аг... - она в задумчивости откинула за спину рыжие локоны, и даже притихла как-то, что-то припоминая...
  - А мне он не говорил... - удивилась Лэйли, - Ну, что зашел все-таки...
  Как бы Кэлли ни хохорилась, Ирай явно произвел на нее впечатление. Даже заставил притихнуть вот.
  Ну, или его нашивки. Кэлли всегда завидовала классическим магам. Ее резерва на классику не хватало.
  - Ну ты же его не встретила, вот и не говорил, - буркнула Кэлли, - он же не ради меня заходил. Тебя ждал, наверное. Я так... внимание отвлекала. Только из уважения к твоей матери не высказываю, насколько меня раздражают такие вещи, но имей в виду, они меня прямо-таки бесят. Так что ты! - она ткнула пальцем в Лэйли, которая успела уже присесть на диванчик напротив и даже налить себе чаю.
  Рука у Лэйли дрогнула от неожиданности, и она чуть не залила себе платье.
  - А?
  - Послезавтра мы идем на чаепитие. Можешь не расцеловывать от благодарности! - Кэлли хвастливо задрала нос, - Но с леди Василь я все решу, она обещала мне желание. Отставить рыдать в подушку всю ночь!
  - Я не...
  - Ага-ага, не собиралась, - отмахнулась от нее Кэлли, - уже верю. Не бывать тебе второй Юнной Шинсоор, актриса из тебя так себе. Она умерла на днях, кстати, слышала?
  - Впервые про нее слышу, - пожала плечами Лэйли.
  Зато ей понятно стало, что на столе у матушки делала роза. Традиционно розы клали в корзины, которые в знак скорби отсылали во время похорон. Только матушка все время путалась, и клала в корзину четное количество цветов - а потом вспоминала, как правильно, и один цветок вытаскивала... Наверное, знала эту Юнну... Или, скорее, раз уж это была настолько известная личность в Ганаи, решила, что неприлично будет не присоединиться к соболезнованиям.
  - Так ли на днях? - спросила она, скорее, чтобы поддержать разговор.
  Роза была слишком уж хорошо засушена...
  - Ну, не совсем... вот как ты уехала. Жаль, что ты ее не слышала, она была... - Кэлли восхищенно распахнула зеленые глаза, - она была великой певицей. Великой. Даже в последние годы... Эх. Надо тебя в театр вытащить. И в оперу. А то так и уедешь в свой Ширг, никого не увидев. - она снова вскочила с места, - Так! Начнем с моды, чтобы в модные места вообще пускали! Показывай мне, в чем пойдешь завтра!
  Лэйли не выдержала, рассмеялась этому упрямству подруги: почему-то поверилось вдруг, что она и правда послезавтра пойдет на чаепитие к принцессе Сеннилении, повидается с Сенни, пошипит с Кэлли на пару на ее закадычных врагинь, и будет день солнечный и интересный, а не очередной нудный и в четырех стенах.
  Кэлли была злая девочка, едкая. Местами довольно противная. Одержимая модой и модными в свете увлечениями настолько, что иногда это пугало.
  Но как-то так вышло, что Лэйли ей понравилась. И Кэлли очень старалась, чтобы это показать. А Лэйли очень ценила эти усилия.
  Все так же смеясь, Лэйли подхватила подругу под руку.
  - Ты - моя спасительница, - искренне сказала она, - только поэтому я сегодня разрешу тебе фыркать на мой гардероб до посинения.
  - Надейся, что он удостоится хотя бы фырканья!.. - Кэлли вздернула подбородок, - Боюсь, я не успела воспитать в тебе достаточно вкуса!
  - Чаепитие только послезавтра. - отмахнулась Лэйли. - Ты успеешь все исправить!
  И как настоящая пророчица, оказалась права.
  
  
  33. Лэйли
  
  Это было совершенно особенное чаепитие. Немного хвастливое такое. Сенни все перепутал: обычно юные девушки собирались на чаепитие вовсе не ради чая. Какая разница, что пить, если пришел посплетничать? А он устроил нечто, достойное пожилых гурманок.
  В уютном уголке парка тут и там были расставлены столики, за каждым из которых можно было выпить свои сорта чая. Был столик-ассорти чая на травах: ромашка, мята, мелисса, шиповник. Был столик для крепких черных чаев, для зеленых, для красных и белых. Особенные диковинки заваривались отдельно.
  Тихие и по большей части незаметные мастера чайной церемонии были в основном пожилыми женщинами. Хотя не обошлось без парочки достаточно юных дев, и даже было несколько мужчин (красавчик-брюнет обеспечил зеленому чаю из восточной провинции особенную популярность). Видимо, не на все сорта чая удалось подобрать мастеров приличествующего женскому собранию пола и возраста. Но справлялись мастера одинаково хорошо. Они помогали заинтересовавшимся девочкам заварить чай самим, советовали, какую закуску лучше выбрать и не допускали разговоров на нерабочие темы.
  Из-за того, что не было больше главного стола, хозяйка приема, то есть принцесса Сенниления, переходила от стола к столу. Там надкусит пирожное, там пригубит из чашки: не получалось как-то обычного официоза с представлениями по очереди, статусу и списку. Удивительно приятная получилась из Сенни хозяйка вечера. Лэйли не знала, что он так умеет.
  И для других девочек это стало неожиданностью. Удостоенные ласкового сиятельного слова и покинутые на длинном пути принцессы от мастера к мастеру, они с удивлением открывали для себя, что принцесса не такая уж и унылая, и способна быть хорошей хозяйкой чаепитий.
  И все бы было отлично.
  Шляпка - шик. Голубые шелковые ленты под подбородком, которые треплет ласковый прохладный ветер. Погода настолько идеальная, что кажется, если поднимешь глаза, на каждом облачке увидишь вензель мага, его сотворившего. Слишком тепло для такой поздней осени, слишком много листьев, которые лишь на некоторых деревьях уже окрасились в пылающий алый или солнечный желтый.
  Сенни говорил когда-то, что в Императорском Парке для разных деревьев время идет вразброд: все зависит от того, как глубоко тянутся их корни.
  А платье у Лэйли было голубое. Идет, все-таки, Лэйли голубой. А Кэлли идет зеленый.
  Они с Кэлли держались вместе. Поначалу.
  Надо сказать, в основном были приглашены девушки старше. То, что Лэйли и несколько других девчонок преддебютного возраста позвали на это чаепитие, было некоторым отступлением от традиций.
  Хотя каких именно традиций?
  Традиции, кажется, начинали меняться.
  Сегодня это было темой сплетен дня. Лэйли переходила от одного девичьего кружка к другому, и везде тихонько слушала, сама особо не высказываясь. Ей интересно было наблюдать, как из одной маленькой детали вырастает целый ужасающий... как сказала бы матушка, "инфоповод".
  Среди множества столиков в тенистом Императорском саду от девичьей стайки к девичьей стайке пронесся обеспокоенный шепоток.
  Внезапно оказалось, что принцесса Сенниления официально в свет не выходила. То есть, естественно, она тихой тенью присутствовала на всех официальных мероприятиях, где должна была появляться, как дочь Императорского дома, но при этом каким-то образом смогла уклониться от своей обязанности открыть бал дебютанток танцем с отцом своим и отцом вся Империи и в позапрошлом году, и в прошлом. Таким образом, Сенниления не могла стать невестой - ну, формально. Практически никто не сомневался, что если Императору вдруг захочется выдать кого-то замуж, то он выдаст.
  Но маленькая эта деталь очень занимала девичьи умы.
  Приличествующим для дебюта возрастом всегда считалось четырнадцатилетие. На четырнадцатилетнюю девочку уже можно строить матримониальные планы. Сезон в свете, сезон - помолвленной, и к шестнадцати уже можно и замуж.
  Промедление же Сеннилении могло значить в том числе и желание Императора увеличить брачный возраст.
  В прошлом это как-то не замечалось: никто точно не помнил, сколько там унылой принцессе лет. Но тут Сенниления организовала чаепитие. Да, довольно оригинальное чаепитие, но все же такие приемы обычно были уделом девочек, только готовящихся к выходу в свет в теплой домашней обстановке детей своих знакомых. Принцессе Амелаилле в самый раз было организовывать чаепития, например. Но Сенниления явно их переросла.
  Как ее ровесницы, привыкшие уже скорее к домашним балам, и оттого чувствовавшие себя немного неуверенно на детском празднике.
  Шанналан, появившись рядом с сестрой в самом начале чаепития, и вместе с ней же поприветствовавший гостий, только накалил обстановку. Когда он вставал рядом с Сенниленией, сразу было видно, что они все-таки близнецы.
  Ровесники.
  А значит, даже если зимой Сенниления все-таки откроет бал, то к тому времени ей уже исполнится шестнадцать. Кто посмеет привести на бал, который открывает старшая принцесса, дебютантку младше нее?
  Таким образом местное общество потихоньку делилось на "счастливиц", которые успели "проскочить" и могли полностью наслаждаться взрослой жизнью - ровесниц Сеннилении и чуть старше, дебютанток прошлой зимы, на дебютанток этой зимы, в основном девушек младше Сеннилении, которым грозил лишний год в детских платьях, и девушек вроде Лэйли, которым ничего и не грозило или было попросту все равно.
  В разгоревшемся обсуждении уход Шанналана как-то даже и не заметили, чуть ли не впервые сосредоточившись на принцессе.
  И вот все бы было хорошо, если бы Кэлли не должна была дебютировать в этом году. Одна мысль о том, что мероприятие это может и отодвинуться, а то и вовсе перенестись из столицы в Вильге, куда собиралась переезжать ее бабушка, и куда леди Василь настойчиво звала и Оберан Вассарин, обещая той личную лабораторию и как минимум три Леса между ней и бывшим мужем, приводила Кэлли в ярость.
  Так что Лэйли с Кэлли быстро разделились.
  Кэлли с Лэйли было не так интересно, как кошмарить счастливиц напоминанием, что о помолвке старшей принцессы еще ничего не говорилось. Она рыжей змеюкой пробиралась в ряды щебечущих девчонок, и этак невинно вставляла в и без того горячее обсуждение: "А ведь помолвка Сеннилении может случиться не сразу после дебюта". А потом ждала, пока девушки наделают выводов, изредка слегка подталкивая разговор в прогнозы помрачнее.
  Девушки нервничали, обстановка накалялась, и такой забавной была эта буря в стакане, что Лэйли даже немного загордилась было, что ее-то такие вещи нисколечко не волнуют. У нее были все основания полагать, что принцессу Сеннилению вообще не планируют отдавать замуж.
  А потом пришел ее черед приветствовать Сеннилению. Не то чтобы там на самом деле была какая-то очередь, и, в общем-то, если бы Лэйли была чуть настойчивее, они столкнулись бы лицом к лицу гораздо раньше. Но она почему-то нервничала и оттягивала момент, убегая к другому столику, стоило Сеннилении направиться хотя бы приблизительно в ее направлении.
  В глубине души, хотя она и сама бы себе в том не призналась, она надеялась, что Сенни загонит ее в угол; но на практике никаких догонялок не выходило, и Лэйли сдалась первой.
  И стоило ей подойти чуть поближе...
  Нет, ну на первый взгляд это, конечно же, был Сенни. То же лицо, как минимум. Только глаза желтели слишком ярко, как будто он по парку бегал, а не прогуливался от столика к столику, приветствуя гостий.
  Но что-то с ним было...
  Как-то он не...
  Неправильно.
  Не совсем те жесты. Похожие - но не совсем. У старого Сенни тоже прорывалась иногда мальчишеская размашистость, но здесь была скорее резкость и стремительность человека, который взялся за слишком легкий чайник, привыкнув тягать грузы посерьезнее. У Сенни раньше была привычка напрягать кисть, держа зонтик вместо меча - так, как будто он держал веер, который вот-вот понадобится раскрыть. У этого же человека была привычка держать меч - и, насколько Лэйли могла судить, чаще двумя руками. Веер в этой огромной ладони смотрелся попросту нелепо, и ажурные перчатки не могли скрыть застарелых мозолей на пальцах, которые Сенни за это время просто не успел бы наработать.
  Неужели никто больше не замечает?
  Лэйли поспешно отвела взгляд от знакомого, но незнакомого лица, и украдкой огляделась: нет, других пророчиц, способных увидеть истину сквозь чары лорда Энтеля сюда либо не пригласили, либо они оказались еще и великолепными актрисами.
  Сенни... Нет, не Сенни... Чуть улыбнулся.
  Мягко.
  Как-то ободряюще.
  Как-то удивительно открыто, и даже, пожалуй... уязвимо? "Мы оба в неловкой ситуации", - говорила эта улыбка, - "но день сегодня солнечный, не так ли? Просто будем добры друг к другу."
  Сенни просто не умел так улыбаться, и Лэйли вздрогнула. Она была никудышной актрисой. И не сомневалась, что он понял, что она поняла.
  - Рад вас видеть, дорогая моя подруга Лэйлиина, - сказал... он.
  В отличие от Сенни, он старался приглушить мужскую охриплость своего голоса, видимо, не привыкнув еще полагаться на коллар полностью. Вопросов у Лэйли мигом стало больше, чем ответов: Сенни смог договориться с Шанналаном? Тот добровольно подменил брата на посту принцессы?
  Как такое возможно?
  Неужели Спящий проснулся и щелкнул пальцами?
  - И я счастлива вашему приглашению, - смешалась Лэйли, - принцесса... Сенниления.
  - Я бы порекомендовал-ла вам попробовать чай, который наши воины привезли из Тали, - почти не запнувшись, выговорил Шанналан, - он заварен в чайнике во-о-он за тем столиком, видите? Розовый куст, синие розы.
  - "Осенние сумерки", да... Волшебный оттенок. - Лэйли невольно улыбнулась в ответ на растерянный взгляд, - моя матушка увлекается садоводством, помните?.. Вы однажды дали мне высочайшее разрешение клянчить у ваших садовников саженцы.
  Шанналан вздохнул.
  - Просто попробуйте чай, - с нажимом сказал он, - он... э-э-э... чудесный.
  - Это не стоит стольких усилий, - тихо сказала Лэйли, шагнув вперед и встав на цыпочки, чтоб потянуться к его уху. К счастью, ее статус всем известной подруги принцессы позволял ей проворачивать такого рода перешептывания у всех на виду, - не в стиле принцессы Сеннилении подбирать слова.
  - Теперь - в стиле, - отрезал Шанналан, - пора выходить в общество.
  Лэйли хихикнула и отступила.
  - Обязательно попробую талийский чай, - улыбнулась она и ретировалась к столику, чтобы не испортить случайно братьям их увлекательную игру.
  Указанный столик стоял довольно далеко. Извилистая дорожка несколько раз петляла между кустами, чтобы потом и вовсе спрятать Лэйли среди роз глубокого синего оттенка с легким фиолетовым отливом. Она вдруг вспомнила, что за сотней других новых занятий вовсе забросила садоводство. Как жаль: раньше она занималась этим с матушкой, а теперь, похоже, придется совсем одной.
  Она почти не сомневалась, кого увидит за этим столиком мастером: Сенни не потерпел бы даже самого молчаливого свидетеля.
  Сенни встал, чтобы ее поприветствовать, молча отодвинул ей стул. Лэйли никогда раньше не видела его в мужской одежде. Принц Шанналан обычно везде появлялся в сюртуке военного кроя, и сегодня Сенниления не сделал исключения. Лэйли так внимательно его рассматривала, что даже увидела потертость на плече от перевязи для меча. Поднять глаза на лицо Сенни она почему-то робела.
  Вежливо села на предложенный стул, и пискнула, не поднимая глаз:
  - Здравствуй.
  Он сел напротив, и тут же стало понятно, какой же столик маленький и тесный. Стоило ему протянуть руки, и он коснулся бы ее рук.
  Он пододвинул ей чашку и тарелочку с печеньем. Лэйли, не в силах оторвать взгляд, мысленно именовала новые мозоли на его пальцах: от меча, от кинжала, от лука - она все-таки подняла взгляд к его шее, скрытой жестким воротом сюртука.
  - Здравствуй, Лэйли. Не стесняйся, тут никого больше нет.
  Между ними воцарилась неловкость, какой не бывало еще никогда ранее. Раньше проще было воспринимать Сенни как... подругу? Друга.
  Теперь же напротив нее сидел незнакомый парень с лицом принца Шанналана и серыми глазами принцессы Сеннилении.
  - Я... Скоро Церемония Правапередачи, знаешь же. - сказала Лэйли, наконец найдя тему, - а потом я уеду, знаешь же.
  - Знаю. Но зимой вернешься на сезон? - улыбнулся Сенни.
  Она знала, что он улыбнулся. Услышала улыбку в его голосе. Но головы не подняла.
  - Ты мне писал, и я подумала, что мне стоило бы сказать лично... Я не вернусь на сезон.
  - Как так? Разве тебе не пора...
  - В Вильге. Мне пора начинать жить в Вильге. Лес... позвал меня, Сен.
  И тут она все-таки оторвала взгляд от чашки и решилась взглянуть Сенни в лицо.
  - Но... Я стольким тебе обязан... - он как-то сразу растерялся, - Лоциис Хенорис вернулся из небытия и подбирает нам с братом травы... Благодаря тебе, Лэйли, я решился поговорить с отцом. Зачем тебе возвращаться в Вильге сейчас? Ты же еще не скоро вступишь в Наследство... Я думал, у нас будет время.
  - Лес позвал меня, - повторила Лэйли. Хотелось зареветь, но реветь было нельзя.
  Она протянула руку - и коснулась его руки.
  Его глаза вспыхнули желтым.
  И тогда Парк вдруг исказился, поплыл маревой дымкой; Парк... застонал.
  Это не был истошный крик ее собственного Леса. Лес Ганаи скорее ныл, как безнадежный больной. Раз в несколько секунд он испускал тихий вздох, а потом затаивался, чтобы набраться сил для следующего.
  Боль, которая пришла к Лэйли, не была той острой кинжальной болью, которой одарил ее собственный Лес, но казалась куда более... всеобъемлющей.
  Лэйли вскочила.
  - Ты его слышишь? - спросила она встревоженного Сеннилению.
  - Кого слышу?
  Лэйли смешалась. Стоит ли говорить Сенни, что она услышала крик его Леса, тогда как он вряд ли может что-то почувствовать в Парке? Она прикусила губу, на мгновение со всей ясностью увидев этот парк весь - до последнего червячка.
  И колодца. Того самого, куда водил ее Сенни, чтобы познакомить с подругой детства.
  И То, Что В Колодце, увидело ее, и наградило холодом, кольнувшим сердце. Оно было не одно: сотни и сотни мертвых костями держали этот Парк, как протез на изъязвленной культе Леса Ганаи, помогали ему выглядеть... Прилично.
  Сенни так долго искал вход в Лес, так долго бродил по лабиринтам... Как зря, как смешно, ведь вход был...
  Лэйли поняла, что пытается расцарапать жесткий лиф своего платья, лишь бы глотнуть еще воздуха. Сердце билось слишком быстро после укола холодной иглы.
  - Ничего, - сказала она, усилием воли отодвигая видение в сторонку на мгновение, - просто видение. А еще сюда Ирай идет.
  Странно, что не сам лорд Энтель и не один из пятерых магов, поставленных присматривать за чаепитием. Лэйли прямо-таки истекала магией: откликнувшись на стон Леса она слишком открылась, и теперь мертвые хранители Парка пили ее жадно - и не могли напиться.
  Лэйли почти не испугалась.
  Она истекала не своей магией, а лишь, как струна, проводила в мир чужой стон: лес Ганаи эти существа уже долго не могли выпить, и сегодня не допьют. Они поставлены охранять, и, сколько бы ни жрали...
  Сегодня... Ее не допьют.
  Сенни потянулся к ней, чтобы помочь.
  - Не трогай! - взвизгнула Лэйли, - Пока не трогай! Я не знаю, как от тебя закрыться!
  Все-таки это было очень больно.
  - Неужели ты не слышишь? - спросила она, - Не слышишь стона своего Леса?
  Ирай вышел из-за поворота дорожки, близоруко прищурился на их столик, и Лэйли вдруг поняла, почему пришел он, а не другие маги: у самого его сердца, только тронь - и сдвинется, убьет! Торчала такая же холодная игла, какой сегодня пили ее.
  Он пришел на крик, хотя вряд ли понял, что его слышал.
  - Ирай, - сказала она устало, надеясь, что и правда говорит, а не просто шевелит губами, - я сейчас упаду в обморок. Ирай... Нужен меловой круг. И... Сожги надо мной воздух.
  И рухнула - сначала на колени, а потом ничком на аккуратно постриженную траву. Не знаешь, как выйти из видения, выключай сознание - так, кажется, однажды скажет ее мать...
  
  
  
  34. Ирай
  
  Появление Кэллири Вассарин никогда ничего хорошего для Ирая не предвещало. Когда он впервые ее встретил - погибла Юнна. А сегодня... упала в страшный обморок Лэйли.
  А все так невинно начиналось. Ираю было велено передать господину Ренки, чтобы тот нагнал на небо пару-тройку облаков покружевнее, а то девушки на приеме начинали жаловаться на излишнюю жару. Скорее всего, разговор лорда Энтеля с господином Фаником просто не предназначался для Ираевых ушей, и это был повод его отослать, но Ирай не сильно об этом задумывался.
  Просто нашел господина Ренки, просто передал ему приказ. Тот был в хорошем расположении духа, так что Ренки позволил Ираю посмотреть, как он плетет заклинание. Пусть Ираю еще не хватало знаний, чтобы понимать, что именно делает один из лучших профессионалов-погодников в стране, да еще и с помощью стихии воды, которая никогда Ираю не давалась, это все равно было очень интересно.
  В конце господин Ренки, красуясь, скрестил ладони и развел их, выпуская прозрачную голубую птицу. Перышки у нее на грудке пенились, как настоящие волны. Птица махнула крыльями, поднимая свежий ветер и неся с собой запах моря, и взметнулась вверх, с каждым всплеском-взмахом крыльев все бледнея и увеличиваясь в размерах, чтобы раскинуться по небу полупрозрачной облачной кисеей.
  И вот тут-то Кэллири и захлопала в ладоши. Ирай чуть не подпрыгнул от неожиданности: откуда только эта девчонка только появилась?
  - Восхитительно, господин Ренки! - прощебетала она, - Вы превзошли сами себя!
  Ирай закивал.
  Господин Ренки довольно улыбнулся.
  - Такая у нас служба... Как здоровье бабушки, леди Кэллири? - вежливо осведомился он.
  - Здорова, господин Ренки! - разулыбалась Кэллири так солнечно, что Ирай даже на секунду усомнился, ту ли девчонку он как-то встречал дома у Лэйлиины, - Скоро будет годовщина смерти дедушки, вы приходите обязательно, не забывайте уж наш дом!
  - Конечно-конечно, леди. - господин Ренки потрепал ее по рыжим кудряшкам, - Но зачем вам в такой прекрасный день разговоры со старой служилой развалиной? Не ждет ли вас подруга?
  Кэллири хитро блеснула зеленущими глазищами, и Ирай понял, что опоздал с побегом, когда ее цепкие пальчики в тонкой перчатке уже вцепились в его локоть.
  - Я вовсе не хотела мешать вашей работе, - прощебетала она, - извините, что отвлекаю и похищаю у вас этого застенчивого юношу.
  - Да похищайте-похищайте, - добродушно отмахнулся господин Ренки, - он вовсе не занят.
  И зачем-то Ираю подмигнул. Ирай вздохнул и покорился. Работы у него и правда не было, а упоминание подруги Кэллири Вассарин позволяло надеяться, что удастся поздороваться с Лэйли.
  Кэллири с целеустремленностью стрелы протащила его по кустам, чтобы в конце концов остановиться в относительно тихом месте и уставиться на него снизу-вверх, уперев руки в боки и стараясь не показывать, как запыхалась.
  - Я искала не тебя, - сказала она, - клетка тебе не идет, никогда больше не надевай этот жилет, господин Ренки учился у моего деда, помоги мне найти Лэйли.
  - Что?
  - Извини, забыла про погоду. Погода хорошая, ты можешь мне помочь найти Лэйли или я пойду?
  - Я сегодня видел ее только пару раз, мельком, - Ирай отступил от такого напора, хотя и пришлось сойти с только что обретенной дорожки опять в траву, - леди Кэллири, я здесь на работе...
  - Ты здесь на посылках, - отмахнулась Кэллири, - плох тот посыльный, который не умеет исчезнуть с работы на пару часиков. Как будто ты в первый раз это проделываешь, в прошлый раз, кажется, тоже не особо торопился?
  Ирай вздрогнул. Выпрямился. Обошел Кэллири по широкой дуге и зашагал от нее подальше. Она на секунду замерла, но потом заспешила за ним, слегка прихрамывая: каблучки отчаянно вязки в щебенке.
  - Да подожди же ты, на правду не обижаются! И у меня на сердце неспокойно, ну подожди же!
  - Не трогай! - взвизгнули где-то там, в конце дорожки, голосом Лэйлиины, - Пока не трогай! Я не знаю, как от тебя закрыться!
  Ирай перешел на бег.
  Лэйлиина медленно оседала на траву, слишком далеко, Ирай видел лишь ее расплывчатый силуэт - голубое платье, голубые ленты под подбородком на контрасте с золотистой кожей. Рядом с ней был еще силуэт - кажется, мужской.
  Принца Шанналана Ирай разглядел уже после того, как бросился поднимать падающую Лэйлиину - встал так, чтобы оттеснить, если вдруг тот захочет напасть. И разглядел.
  Встреча с Кэллири Вассарин определенно не к добру. Вот в этот раз Ирая, вполне возможно, запрут в темнице за покушение на особу Императорской крови.
  Лицо у Шанналана было страшное, и одного взгляда на него было достаточно, чтобы уверовать в слухи, которые ходили про его доктора и подсвечник.
  Шанналан потянулся к рукояти меча. Ирай сложил пальцы для искры.
  - Тихо вы оба! - рявкнула Кэллири, про которую Ирай забыл, а Шанналан и вовсе не знал, - ну давайте на вашу дуэль сейчас все маги дворца сбегутся, посмотреть, как Лэйлиина от какого-то видения в обморок свалилась!
  Она перевела дух и подошла к подруге.
  Бледная, Лэйлиина лежала на траве, будто спящая, и под закрытыми веками быстро-быстро ходили туда-сюда глазные яблоки. Пушистые ресницы дрожали, но не размыкались.
  - Ваше Императорское Высочество, посторонитесь, пожалуйста, ибо сказано вам: не трогать, - важно сказала она, - но вы можете пока налить холодной водички из графина, только, умоляю, не брызгайте ей в лицо, ибо не вами макияж делался... Ирай, тащи вон тот камень, приподнимешь ей ноги.
  Сама она села на траву около Лэйлиины, аккуратно расправила складки платья, и уставилась в пространство с задумчивым видом. Ирай успел притащить запрошенный камень и со всем почтением устроить на нем ноги Лэйли, а Шанналан - налить воды в чайную чашечку, когда перед Кэллири наконец появилась махонькая дверца, ручку которой та аккуратно повернула двумя пальцами и достала оттуда пузырек.
  Как только пузырек был извлечен, дверь захлопнулась и исчезла, а с носика Кэллири упала крупная капля пота.
  - Теперь вы понимаете, Ваше Императорское Высочество, господин Ученик Придворного Мага, как важно позволять дамам приносить маленькие бутылочки с подозрительными жидкостями? - назидательно сказала Кэллири, доставая из сумочки платок и быстро капая на нее жидкость, от которой Ирай даже со своего места почуял жуткий запах аммиака, - Вот могла бы я законно носить в сумке нашатырь, и все кончилось бы гораздо быстрее, да и я не рисковала бы остаться без пальцев.
  Она поводила платком у Лэйли под носом.
  - Кэл?.. - вздохнула Лэйли, очнувшись, - Что здесь произошло? Ох! - она приподнялась и схватилась за ворот платья, будто то ее душило, - меловой... круг!
  Ирай потянулся было в карман за мелом, но взгляд его упал на беззаботно зеленеющую траву лужайки, на которой мелом круг прочертить было решительно невозможно.
  - Эй, - угрюмо сказал Шанналан, - лови.
  И кинул ему солонку.
  После замыкания соляного круга Лэйлиина стало значительно легче. На лицо вернулись краски, руки перестали дрожать, она смогла сесть, пусть и с помощью Кэллири.
  - Что это было? - отрывисто спросил Шанналан.
  - Видение, мой принц, - устало ответила Лэйли.
  - Мне кажется, следует позвать лекаря. - Ирай потянулся к сигнальной булавке, - все может плохо кончиться.
  Как вообще получилось, что принц оказался здесь без охраны? Ирай огляделся. Вместе с Учителем он вчера обходил уголок Парка, предназначенный для чаепития, проверяя охранные заклинания, но теперь ему казалось, что вчера он этого столика и конкретно вот этого куста синих роз не видел. Даже голосов остальных девушек не было слышно, а ведь не так уж далеко они с Кэллири отошли от общей поляны!
  - Все может очень плохо кончиться...
  - Не смей, - отрывисто приказал Шанналан.
  - Не стоит, - согласилась Кэллири, - это же скандал. Лэйлиине все косточки перемоют, даже если мы сможем объяснить, что были здесь вчетвером все это время. И больше не выпустят из дома. Не стоит, Ирай. Ты ее скомпрометируешь. Ты скомпрометируешь всех.
  Ирай даже слушать ее не стал, обратившись напрямую к Шанналану, сжимавшему столешницу так сильно, что казалось, что она сейчас треснет.
  Ему явно многих сил стоило оставаться неподвижным, и Ирай надеялся, что сможет достучаться до его разума.
  - Лэйлиина подверглась магической атаке, возможно, изначально направленной на Вас, Ваше Высочество, - упрямо сказал он, - как Ваш слуга я обязан вызвать специалистов, которые осмотрят это место...
  - Нет. - Уронил Шанналан.
  - Не было атаки, было видение и все...
  - Леди Лэйлиина, хватит уже преуменьшать опасность! - не выдержал Ирай, не отрывая взгляда от слишком спокойного лица Шанналана, - Это выглядело, как атака!
  И он очень хотел бы спросить у принца, откуда тот знал, что сработает соль. Области применения солевого и мелового круга пересекались лишь частично. И пересечение это было...
  Ирай вспомнил характерный жест, с которым Лэйлиина хваталась за лиф платья, пытаясь вздохнуть воздух: безусловно, он лишь встречал описания в книгах, но могла ли это быть...
  Воля злого духа?
  Стоит лишь вспомнить кровавую историю Императорской семьи, и наличие обозленных призраков Парке не покажется таким уж невероятным.
  - Но это не было атакой, со мной просто заговорил Лес! - резко возразила Лэйлиина, - Я знаю, как это! Ой... - она бросила умоляющий взгляд сначала на Кэллири, потом на Ирая, - никому не рассказывайте! Это должно остаться в секрете! Просто обожги вокруг соляного еще огненным кругом, я его переступлю, и все снова будет в порядке, правда. Я просто излишне чуткая.
  - Вот как знала, что вляпаюсь с тобой, - проворчала Кэллири, вставая и протягивая Лэйлиине руку, - будь проклята моя интуиция, вечно просыпается слишком поздно. - она обернулась к Ираю, - Жги уже, спаситель, не до вечера же нам тут стоять. Ты мне обязан, я привела тебя, ты никому и ничего не расскажешь про этот день. Или пожалеешь.
  Глаза ее вспыхнули зеленым, и Ирай против воли кивнул. Не потому, что испугался угрозы: просто была в этих глазах отчаянная просьба. Он вдруг понял, что испугались тут все, даже Кэллири. Вспомнилось, как она убирала пузырек с нашатырем в сумочку: у нее мелко дрожали руки. Она действительно привела его, и теперь пыталась увести Лэйли от угрозы с наименьшими потерями. Будь его воля, он бы взял Лэйли за руку и отвел к специалисту. Но Лэйли взяла за руку Кэллири, и это было ее право и ее выбор.
  Он соединил большие и указательные пальцы обоих рук в кольцо, посмотрел через него на девушек и поджег траву вокруг ровным кругом. Сначала через огонь переступила Кэллири, аккуратно приподняв подол зеленого платья, потом, с помощью подруги, и Лэйли.
  Огонь зачадил и погас, оставив выжженное кольцо травы.
  - Ваше Высочество, с вашего позволения, мы вернемся на чаепитие, - Кэллири исполнила не самый изящный в мире реверанс.
  - Да, мы пойдем, - согласилась Лэйлиина, - боюсь, нас хватятся.
  Шанналан вдруг отклеился от чайного столика, сделал несколько шагов к Лэйлиине и учтиво поцеловал ей руку.
  - Еще увидимся, - отрывисто сказал он, чуть сжав ее руку в своих пальцах.
  Лэйлиина покраснела, и Ирай отвел глаза, чтобы поймать сочувственный взгляд Кэллири. От этого как-то совсем мерзко стало.
  - А вам, леди...
  - Кэллири Вассарин, Ваше Высочество.
  - Кэллири Вассарин, отныне дарована привилегия приносить во дворец подозрительные жидкости, - добавил Шанналан.
  - Почту за честь.
  - Позвольте, я вас провожу.
  Ирай вернулся с ними, но чуть поотстав. Дорожка была слишком узкая, да и как он мог идти вровень или обгонять наследного принца?
  Не того полета птица.
  Возможно, лет через тридцать ему доверят, как господину Ренки, стоять поодаль, обеспечивать безопасность и развлекать девчонок фокусами.
  А пока он так... Неудачливый посыльный, и может лишь отставать и отставать, пока спины случайно встреченных принцев и леди окончательно не превратятся в ничего не значащие пятна впереди.
  
  
  
  
  
  35. Ирай
  
  Ирай уже вторую неделю спал по четыре часа в сутки. Или меньше. Тут уж как повезет.
  Наверное, поэтому у него появилась привычка отключаться стоя и с открытыми глазами.
  Надо же было ему выпросить у Учителя привилегию сидеть с ним на всех его бесчисленных совещаниях! Перед церемонией Правопередачи они множились в геометрической прогрессии. Тому виной была система отбора заявок.
  Даже в самой бедной семье из трущоб мог народиться вдруг отпрыск с не классическим, но очень даже мощным даром, которому следовало отпрыска обучить. Со всех краев Империи стекались к Башням в пору подачи заявок осчастливленные родители, и счет шел на не сотни - на тысячи.
  Сначала заявки сортировались Советом Башни провинции. Система была заточена на то, чтобы не пропускать особо опасную и запрещенную магию, и традиционно провинциальные Башни судили слишком мягко. Башня Лаана, например, ничего плохого не видела в магии сирен, и вечно одобряла заявки от сладкоголосых, а в Хагаре все пытались воскресить надежно похороненную и трижды закопанную в курганах магию крови и кости.
  Так что потом одобренные Башнями заявки уходили на еще одно рассмотрение, уже Советом Башни Ганаи, где исправлялись перегибы на местах. Оттуда они путешествовали в Императорский Секретариат, а потом возвращались к магам - уже сборной Комиссии Шести Башен. По пути из Секретариата в Комиссию они прирастали ранее забракованными заявками, которые Секретариат настоятельно рекомендовал рассмотреть еще раз и хорошенько подумать, нужен ли магам конфликт с чиновниками в каждом конкретном случае. Гости Ганаи из провинций, входящие в Комиссию Шести Башен, тоже нередко бывали недовольны тем или иным решением Башни Ганаи.
  В общем, Комиссия заседала до тех пор, пока маги не договаривались между собой (и видит Спящий, в ходе жарких переговоров доходило и до взрывов даже в тщательно изолированной от магических потоков переговорной) - чтобы потом объединенным фронтом выступать перед Императорской Комиссией (также лишь первой из многих и многих). Здесь уже несколько лет сходились в жестоком бою Цесин Авис, глава Императорского Секретариата, и Риг Энтель, Верховный Придворный Маг Его Императорского Величества.
  Впервые увидев, Ирай наконец понял, почему эти двое так друг друга не любят. Сидя каждый посреди своего длинного стола, в окружении соратников, они перебрасывались сухими фразами, отстаивая каждый своего кандидата. За каждой спорной заявкой тянулся длиннющий хвост неуклюжих и ловких интриг, сырых и идеальных планов, бездарных и блестящих предательств и да - беспощадной базарной торговли: в этом году, например, по докладам шпиона в рядах Секретариата, Цесин как раз хотел провести пару сирен, которых Дипломатическому Корпусу очень не хватало после пожара в Шикире, но это не значило, что он готов одобрить сына разжалованного за казнокрадство Укаля Нокка, хоть тот трижды ветродуй и троюродный племянник главы Башни Белассы. И таких спорных заявок была не одна и не две, и утрясали их до последнего, иногда чуть ли не до рукоприкладства. Заседание созывалось за заседанием, участники мало спали, мало ели и много орали друг на друга. Главы противоборствующих партий обходились словами, но вот магов с секретарями, бывало, и разнимали бравые ребята Айгала из дворцовой стражи.
  И вот после бесчисленных заседаний Цесину Авису нужно было вместе с Ригом Энтелем представать уже перед Императором, который одним росчерком пера мог обрушить труды нескольких недель.
  В этом году Император внезапно поручил Шанналану с Сенниленией просмотреть заявки перед ним и отобрать ту сотню аристократических семей со всей Империи, которых Император пригласит на Церемонию во дворец. Предупредить верных соратников он и не подумал. Шутка вполне в его духе.
  Так что сначала заклятым врагам пришлось практически без подготовки представать перед детьми Императора, а после этого в экстренном порядке проводить с ними воспитательную работу, в тщетной попытке добиться от них нужных им решений. Еще одна ступень отбора нисколько не упростила дела, скорее, затянула его еще на несколько дней лихорадочной подковерной борьбы, которые не лучшим образом сказалось на Учителе, да и на Цесине, по слухам, тоже.
  Принц Шанналан, по отзывам Учителя, был замечательным юношей, да вот только совсем не умел делать окончательный выбор, колеблясь, как флюгер на ветру. Что же на уме у принцессы Сеннилении было решительно непонятно, любой разговор она встречала кислой миной и обещала подумать - и даже существуй в мире маги, способные читать мысли, и они бы не смогли понять, что именно она там думает.
  Список приглашенных был неясен до последнего.
  Все это горячее время Ирай мухой носился, передавая туда-сюда секретные пакеты, секретные письма и взятки, не забывая, впрочем, заглянуть на Императорскую Кухню, чтобы вовремя заказать на очередное заседание внеурочный перекус, пока голодные и очень важные люди от злости не перегрызли друг друга.
  Тайиша, к сожалению, старела, и уже не слишком хорошо справлялась с управлением Кухней. Вряд и это замечал сам Император или его дети в главном дворце, но Императорская Комиссия заседала в отдельном административном здании, связанном с дворцом лишь подземным ходом, тянущимся через полгорода, и, по сути, продовольствием обеспечиваться не должна была. Да и во всем остальном она была на самообеспечении. Кроме еды была еще уйма насущных вопросов - от чернил до бумаги, которая в это время маралась в каких-то совершенно безумных количествах, и всем этим важным господам из Комиссии заниматься поставками было недосуг, а у младших клерков просто не хватало допуска на совместные маго-чиновьичи заседания. Такой вот анахронизм, требовавших изобретать способы обойти традицию.
  Исторически сложилось, что все поручалось доверенным лицам вроде Ирая и еще нескольких учеников высокопоставленных магов, и младшим помощникам писцов из секретариата, из тех, что вроде как с золотым пером во рту родились и лет через десять должен был унаследовать важные посты. Между мальчишками и девчонками на посылках с обоих сторон обычно устанавливалось нечто вроде хрупкого товарищества - потому что на вражду у них сил не оставалось.
  Ночь перед Церемонией Ирай вместе провел, расписываясь за Учителя на всяческих благодарностях от приглашенных аристократов вместе с другими несчастными, спешно доделывавшими всяческую никому особо не нужную, но положенную бумажную работу.
  Арик, старший сын Цесина, как самый опытный, еще в самом начале протянул всем моток бинтов, аккуратно разрезанных на тонкие полоски, а Летти, дочь главы башни Белассы, зачаровала его прилипать к пальцам, чтобы можно было закончить эту ночь без мозолей от перьев.
  Немудрено, что утром Ирай мог только стоять и тупо смотреть на собравшуюся в Серебряном зале толпу приглашенных с одного из специальных тайных комнаток для охраны. Он специально спросил у Айгала, можно ли ему будет посмотреть Церемонию из незанятой комнатки, и тот разрешил или просто отмахнулся, Ирай не был уверен.
  Перед уставшими за ночь глазами все плыло. Ирай даже не знал, зачем он сюда пришел. Ему было немного обидно, что для него, так много работавшего ради обустройства церемонии, не нашлось на нее приглашения, но он понимал, что лишних людей там и нет.
  Он поискал в толпе знакомых - вон то ярко-рыжее пятно не Кэллири ли Вассарин? А вон там Черан Инасамо, представлявший в их маленьком учениковском кругу Башню Хагар?
  Вроде бы, он смог найти тонкую фигурку Лэйлиины, но тут же потерял ее снова.
  У Ирая никак не было времени попросить Учителя что-то сделать с его зрением. Он обещал когда-то, но... Учитель был все время занят, что отвлекать его на такую ерунду? Ирай привычно оттянул пальцем уголок глаза и зажмурил другой, чтобы разглядеть отсюда хотя бы Императора.
  Странно.
  Решение о том, кого приглашать, принимали и принц, и принцесса. Но Сеннилении подле отца, кажется, не было. Но вроде бы планировалось, что...
  - Какая встреча. - Ирая хлопнули по плечу.
  Он дернулся, готовый дать отпор жуткому убийце, пробравшемуся в тайную комнатку арбалетчика: бессонная ночь сделала его нервным.
  - Не пугайся ты.
  Ирай растерянно покосился в узкое окошко, а потом перевел взгляд на собеседника. Рядом с Императором сидел кронпринц Шанналан. В комнатке арбалетчика тоже стоял кронпринц Шанналан, только в ливрее. Довольно близко стоял, комнатка-то была тесновата, поэтому разглядеть кронпринца получилось в деталях.
  Видимо, Ирай все-таки задремал и видит очень дурацкий сон.
  Он сел прямо на пол, уперевшись спиной в холодную стену, и спрятал гудящую голову в ладонях.
  - Все, - сказал он вслух, - дорасписывался. Кронпринцы двоятся.
  Кронпринц присел перед ним на корточки.
  - Ну не совсем. Я думал, ты знаешь, раз уж твой Учитель зачаровывает коллар. Нас вроде как двое. - он улыбнулся, и Ираю в этой улыбке почудилась издевка, - но раз ты не знал, будет нашим секретом. Я - Сенниления.
  Ирай даже проснулся от таких новостей, и внимательнее присмотрелся к кронпринцу.
  Его костюм слуги был очень даже неплох, только вот у слуг сейчас не было доступа в ту часть дворца, из которой можно было бы попасть в комнатку арбалетчика. Как он только просочился незамеченным... Вопрос имел ровно столько же шансов на ответ, как и вопрос "почему соль".
  Ирай встал - негоже сидеть перед принцем, все-таки.
  - Для меня честь с вами познакомиться.
  - Да-да, - рассеянно ответил Сенниления, - не собирался я с тобой знакомиться, видит Спящий. Но ты занял мою комнатку, и я решил, что это судьба.
  - Простите?
  - Согласен, довольно-таки девичий концепт, - поморщился Сенниления, - они, знаешь ли, липнут к платью. Я, кстати, не против, если ты разболтаешь... правда, сам понимаешь, потом придется тебя наказать так или иначе, но, если ты решишь, что дело того стоит, разбалтывай на здоровье. Тоже будет судьба.
  - Я знаю план мероприятия; принцесса Сенниления должна была присутствовать.
  Ирай пытался удержать за те клочья реальности, про которые помнил. Но они разлетались от одного факта: перед ним человек, как две капли воды похожий на кронпринца, и все меньше верится, что это чья-то дурная шутка.
  - Не "должна", могла. Как думаешь, сколько среди приглашенных провидцев и прочих, способных увидеть через иллюзию? Я знаю одну такую леди, и, хоть она моя подруга, я решил, что лучше уж не рисковать. Это очень утомительно, хранить такого рода секреты, и я не хотел случайно обременить еще кого-нибудь.
  - Вы ищете понимания или сочувствия?
  - Я просто хотел посмотреть, как будет держаться моя подруга. Она очень волновалась. - Сенниления пожал плечами и уставился в узкое окошко. - Я просил, чтобы она была в числе первых. Думаю, тебе тоже будет интересно. Вон она, Лэйли с матерью.
  Он протянул Ираю театральный бинокль. Ирай принял, Сеннилении как-то трудно было отказать.
  Хрупкая фигурка Лэйлиины в строгом темно-синем платье совсем терялась на фоне ее высокой и статной матери.
  - Ирай, ты же знаешь, что после церемонии она уедет в свою провинцию и больше не вернется? - вкрадчиво спросил Сенниления.
  Ирай отвернулся.
  - Мое ли это дело, Ваше Высочество? Мы едва знакомы.
  - Что значит "едва знакомы"? - в голосе Сеннилении опять промелькнула усмешка, - ты знаешь ее секрет, а это ключ к приятельству.
  - Не значит ли это, что вы решили сделать меня своим приятелем, Ваше Высочество? Доверив свой секрет. - спросил Ирай кротко, стараясь скрыть недоумение. - Такая честь.
  - Ты ученик Энтеля, я - сын Императора. Наше сотрудничество - это судьба. - Сенниления оттолкнулся от бойницы, - мы волей-неволей вынуждены будем сталкиваться во дворце, и ты бы узнал мой секрет рано или поздно. Да и в компанию мелких распорядителей ты уже попал - а мелкие распорядители, как известно, вырастают рано или поздно. Я лишь сделал шаг доброй воли, потому что я не хочу ссориться более. Я бы хотел... Рано говорить о доверии, но, пожалуй, честного сотрудничества. А еще я хотел бы защитить Лэйли.
  - Защитить?
  - Если мой отец узнает о том, что Лэйли слышит наш Лес, разве он ее отпустит? Он просто предложит Василь Кайссион достойную цену и выкупит такую диковинку. В конце концов, Хранитель Севера и его жена достаточно молоды, чтобы родить другого ребенка, а следующий шанс построить свою Башню может не выпасть и через сто лет. Если узнает твой учитель, узнает и мой отец. Ты слишком предан своему учителю: я хотел бы убедиться, что предан не настолько, чтобы предать Лэйли. Ведь если ты проболтаешься, она не сможет отсюда уехать. - Сенниления похлопал Ирая по плечу, - но, кажется, ты не из тех, кто проболтается. Уверен, я в тебе не ошибся.
  Сеннилении, кажется, очень нравилось Ираю все снисходительно объяснять. Этим он неуловимо бесил, но у Ирая было правило: никогда не злись на того, кто добровольно делится с тобой знаниями.
  Не всем дано делать это в приятной манере.
  А уж принцу и вовсе положено к подданным снисходить, даже если и напялил на себя чужую ливрею.
  - Да, я обещал ей, что никому не скажу.
  - Молодец, приятель. Мы сработаемся. - Сенниления махнул рукой, - Посмотри пять минут на церемонию, будь добр. Бинокль дарю.
  Ирай послушно отвернулся.
  Не прошло и минуты, как Сенниления... исчез.
  Ирай не выдержал, снова отыскал в толпе хрупкую фигурку в синем платье. У него раньше не было времени, чтобы думать о том, что Лэйлиина уедет раз и навсегда. Но Сенниления будто ткнул пальцем в рану, о которой Ирай раньше и не знал, и теперь она тянула болью.
  Какая глупость.
  Вся эта ситуация - двоящийся кронпринц, секреты государственной важности, которые надо хранить и забывать, забывать, забывать; какая это невероятная глупость. Ирай просто хотел учиться магии, вот и все.
  Когда же все стало так...
  Больно и сложно?
  
  
  
  36. Лэйлиина
  
  Лэйли нельзя было плакать.
  Просто нельзя.
  Зачем вообще нужен дар Пророчицы, которым с такой помпой ей разрешили владеть позавчера, если он не может предупредить ее о том, что все обернется очень, очень плохо?
  Следовало ли ей, услышав позавчера свое имя, не принять из рук кронпринца Шанналана причитающуюся ей серебряную цепочку, а закричать? Затопать ногами, как маленькая девочка? Убежать прочь?
  Чтобы Император решил, что с Лэйли и вовсе не стоит иметь дела? Чтобы опозорить себя? Чтобы утратить всякую ценность?
  Если бы только ее дар Пророчицы подсказал ей! Но не было никакого видения: Лэйли подошла к возвышению вместе с матушкой, а потом сделала на три шага больше, не без робости отпуская матушкину руку, а потом склонилась в поклоне, как репетировали они с Енглаей. И тогда Император сказал: подойди.
  И она поднялась по ступеням, и принц Шанналан - Лэйли так легко отличила его по рукам, по отсутствию едва заметного шрама у локтя, это был именно Шанналан... Застегнул на ее запястье серебряную цепочку. Потом она шла обратно, и, пока ожидала конца церемонии, пока вежливо хлопала остальным счастливцам и счастливицам, не могла налюбоваться на мелкие изумрудики, блестевшие в ее браслете. Символ ее дара, дара Пророчицы Зеленой Лощины.
  Если бы только дар ее предупредил, если бы она хотя бы подумала: "защелкивается, как оковы!"
  Но она была слишком счастлива своему новому статусу. Почти взрослая, уже наследница и отца, и матери. Какая молодец!
  Какая дура.
  Знала ли матушка?
  Когда лорд Энтель появился в их доме и сказал, что Император готов дать леди Василь с дочерью личную аудиенцию, которой она столько добивалась, матушка спросила: "Почему с дочерью?"
  "Ваша дочь - подруга обеим принцессам, наверное, поэтому".
  Лэйли приняла это за чистую монету, и не поняла, почему матушка нахмурилась.
  Но Леди Василь надела свое самое парадное из парадных платьев, приказала Инит одеть так же Лэйли, и согласилась воспользоваться телепортом лорда Энтеля. Если Император хочет видеть ее сегодня, нельзя заставлять его ждать. Он занятый человек.
  Матушка не могла не знать.
  И вот они уже сидят в кабинете самого Императора. Высочайший знак доверия и благоволения, и еще несколько минут назад Лэйли едва могла сдержать улыбку от мысли, что у матушки все получилось. Кроме них и Императора в кабинете был лишь секретарь Императора - Цесин. Невероятная честь.
  Сидели, как друзья, не стояли, как просители. Просто невероятная. Лэйли поверить не могла, что с ней это происходит, что ее пригласили. Император вблизи оказался такой красивый. Упрямый подбородок, идеальной формы нос: все это Сенни унаследовал от отца, теперь Лэйли могла сказать точно.
  Несомненно, такая аудиенция означает, что им разрешат построить в Вильге Башню.
  Что она, Лэйли, и правда станет в той Башне одной из первых учениц.
  На мгновение Император даже пересекся с ней взглядом. Глаза у него были желтые, птичьи, как будто во мгновенье проинспектировали все содержимое ее дурной головешки досамого мягкого мозга. Вот тут шевельнулось в груди что-то тяжелое, какое-то тянущее ожидание, но Лэйли была в таком восторге, что списала все на волнение.
  После положенных приветствий Император сказал:
  - Леди Василь, мы многим вам обязаны. Вы любезно согласились предоставить своего лекаря для лечения наследников Короны. Вы представили нам прекрасный проект Башни, который, несомненно, приведет к процветанию северной провинции. Вы аккуратно платите налоги в казну в это непростое время, несмотря на вашу ситуацию с продовольствием... Ваш муж, Кайсор Кайссион, бережно хранит Северный Лес от прорыва. Ваши воины храбро бились в Тали. Мы хотим одобрить ваш проект.
  Матушка ждала, когда ей позволят поблагодарить. Но Император на этом не остановился.
  - Ваша семья, леди Кайссион, верно служит Империи. И потому, кроме одобрения проекта Башни, мы хотели бы оказать вам еще одну милость.
  Здесь он сделал паузу.
  - Что же это за милость, Ваше Императорское Величество? - почему-то побледнев, спросила матушка.
  - Мы хотели бы оставить вашу дочь при дворе. - сказал Император.
  Лэйли непонимающе оглянулась на матушку. Что это значит? Разве она и так не побывала уже при дворе?
  Она не могла не предполагать, но не хотела признавать, что будет сказано дальше.
  - Лэйлиина дебютирует в столице, Ваше Императорское Величество. Конечно же, она будет подле вас...
  - О, конечно же Лэйлиина дебютирует в Ганаи, - согласился Император, - За счет короны. Мы заметили, что ваша дочь замечательно поладила с нашими дочерьми. Мы хотели бы для нашей возлюбленной дочери Сеннилении такую фрейлину, леди Кайссион. Пусть девочки дебютируют вместе. Поверьте, мы обеспечим вашей дочери самое лучшее образование и самое лучшее обращение. Самые лучшие комнаты, лучших слуг. Ваш лекарь сможет остаться с ней, чтобы давать ей надлежащие травы.
  Император заворачивался в церемониальное "мы", как в плащ опереточного злодея. Лучше бы честно сказал: я хочу забрать вашу дочь. Так Сенни сбивался на женские окончания в минуты неловкости.
  Лэйли оборвала себя на полумысли.
  Даже у нее в голове такое звучало, как конщунство.
  - Это невозможно, Ваше Величество! - воскликнула матушка, - Ведь Лэйлиина наследует Лес!
  - Так же невозможно, как и построить Башню на земле, где еще живы те, кто бился против Империи без должного гаранта спокойствия в нашем дворце. - в голосе Императора звякнул металл, - Я сказал. Вы получаете слишком многое от Короны. Этим отношениям нужен гарант, леди Кайссион.
  - Я не могу решать такое без мужа.
  - Вы должны решить сейчас. Это не наказание, но милость. Вы готовы принять мою милость?
  Император протянул руку, и Цесин вложил в его ладонь свиток. На свитке болталась какая-то печать... Не сложно было узнать символический жест, столкнувшись с ним нос к носу.
  - Это лишь ваше решение, леди Василь. Я знаю, что это была ваша идея, ваши усилия. Ваш пот, слезы и кровь. Ваш - и вашей земли. Как написано в Книге Спящего: "каждому по желанию - и цена его". Я готов исполнить ваше желание. Готовы ли вы заплатить цену?
  Матушка посмотрела на Лэйли, и вот тут-то она и поняла, что матушка готова. Готова была еще тогда, когда согласилась на просьбу лорда Энтеля взять дочь на аудиенцию.
  Готова была даже раньше.
  Да, Лэйли была ее драгоценностью, но нет такой драгоценности, которую не продали бы за хорошую цену.
  Лэйли нельзя было плакать.
  И Лэйли смогла сдержать слезы, когда матушка взяла из рук Императора свиток. И даже вытерпела все положенные поклоны после аудиенции.
  И даже когда лорд Энтель отвел их с матушкой в ее новые покои - попрощаться, она не заплакала, только спросила:
  - И что же, матушка, и что же дальше?
  И матушка скользнула ладонью по ее голове, взъерошила волосы, ловко вытащила коловшие кожу шпильки, ссыпала Лэйли на ладонь.
  - Разве ты не сделала выбор, когда отдала травы принцессе? - спросила она. - Мои поступки вели к этому, но и твои поступки вели к этому.
  - Я сама виновата?
  - Мы наказаны обе. - матушка усмехнулась грустно, и больше всего Лэйли испугало то, что в ней совсем-совсем не было той ярости, которой следовало бы ожидать. - Но есть и надежда.
  - Надежда?
  - Ты надоешь принцессам, принцессам вообще быстро надоедают их игрушки, Император уверится в нашей верности, и тебя отпустят домой, к своему Лесу, ведь лишь своему Лесу ты полезна. Верно? Ты же не наделала больше глупостей? Не доверилась принцессе еще больше?
  Лэйли отрицательно покачала головой и вывернулась из материнских объятий.
  Она врала, но какая разница? Чтобы ни случилось, она сама виновата и сама примет свое наказание. "Каждому по желанию - и цена его". Лэйлино желание было довериться Сеннилении, помочь ему, что же, она готова платить эту цену.
  - Я не хочу плакать, матушка, - сказала она, - но если мы продолжим этот разговор, я расплачусь. Уходи.
  Лэйли не хотела просить ее остаться, и гнала ее, пока еще была в силах.
  - Мы встретимся позже. Нам ведь не запретили встречи, - вздохнула леди Василь, - просто поживешь немного... в другом замке, солнышко.
  - Как ты объяснишь отцу?
  Матушка помедлила.
  - Север останется без сердца, Лэйли.
  - Зато с Башней. - едко бросила Лэйли.
  С Башней, в которой Лэйли никогда не станет первой ученицей. Стоило ли учить названия рун? Стоило ли бегать за Ушгаром хвостиком? Стоило ли вставать на тренировки, если она может никогда больше в Ширг не вернуться?
  - Зато с Башней. - согласилась леди Василь и все-таки ушла.
  Башня никогда не была для Лэйли.
  Лэйли легла на свою новую роскошную кровать, как была, в своих самых красивых туфлях и самом красивом платье.
  Она ждала.
  Она верила, что придет Сенниления.
  В конце концов, таково было ее желание, и она заплатила цену.
  Помочь Сеннилении. Верить Сеннилении.
  Спасти Сеннилению.
  Лэйли горько усмехнулась, угрюмо глядя в темно-синий шелк полога сухими глазами.
  Даже если ее первое видение и правда про нее и Сеннилению... Если оно и сбудется...
  Сможет ли она сказать так просто: "Я беру, я беру, я беру его!"?
  Теперь-то она знает, что всякое желание имеет свою цену.
  Она пока не разобралась, кто ее предал.
  Она лишь надеялась, что когда придет Сенниления, она наконец-то сможет расплакаться.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"