В прошлой главе я сказал, что выпускающий отдавал на проверку цензору полосы после второй правки. И оговорился, что это делалось в нарушение установленного порядка. Действительно, сотрудник Обллита* должен был читать уже подписанный "В печать" экземпляр. То есть он обязан был вступать в процесс, когда исправить ошибку было уже невозможно, и потому каждое его замечание становилось разящим и неотвратимым. Для редактора, разумеется. Назывались эти замечания "вычерками". Так вот, три вычерка в послесталинские времена автоматически вели к увольнению редактора. А в сталинские последствия могли быть и более серьёзными. Но суровые те порядки в мою бытность уже ушли в прошлое, хотя правила остались неизменными. И менять их верхи, видимо, не считали целесообразным, поэтому с обоюдного молчаливого согласия всех участников полиграфического процесса их стали просто-напросто обходить. Теперь цензор делал свои вычерки не после окончания правки, а на третьем её этапе. Таким образом они становились по сути корректорским, а не цензорским вмешательством.
Что ж это были за вычерки? Естественно, никакой "антисоветчины" в газетах и близко не было. Политики многотиражки вообще не касались. Начальство критиковать было не запрещено, критика даже поощрялась, если местное руководство недостаточно последовательно выполняло Постановления и Решения, касающиеся роста производительности труда, повышения качества продукции, улучшения социального и бытового положения трудящихся. Критика заводского начальства цензора не интересовала. Кстати сказать, в нашей газете было её много больше, чем в современных корпоративных изданиях: сейчас, в годы расцвета демократии, всё покрывается глянцем, идеализируется дабы не нарушить имиджа фирмы.
Если же какие-то "политически неграмотные высказывания" и появлялись, то устранялись твёрдой рукой редактора ещё на этапе правки рукописей. Что же тогда вычёркивал работник Обллита? Прежде всего он следил за тем, чтобы в печать не попадали упоминания "засекреченных" заводов и НИИ, работающих на оборонку, а также названия продукции, выпускаемой для военного ведомства на разрешённых к упоминанию в печати предприятиях. Кстати, названия этих "не законспирированных" предприятий должны были печататься полностью и правильно.
Вот в этих книжечках и было записано всё, чего нельзя.А были ещё книжища, в которых было записано, как надо. Я о названиях предприятий.
Известно, что корреспонденты часто употребляют в своих заметках сокращённые или народные варианты титулов. У цензора в его закутке располагался стеллаж, заставленный справочниками, в которых, наряду со всякими другими сведениями, содержались упоминания всех без исключения предприятий страны, с пометкой о том, к какой категории секретности они относятся. Цензор следил за тем, чтобы на снимки из закрытых цехов (называть некоторые из них с известными ограничениями было разрешено) не вылезли элементы изготовляемой продукции. Работяг чаще всего в таком случае фотографировали на нейтральном фоне. И ещё запрещалась публикация фотографий, сделанных с высоты более трёх, кажется, метров. Это, чтобы не раскрывать планировки территории завода или населённого пункта.
Это короткая информация, печатавшаяся в каждой многотиражке на последней полосе. Здесь тираж, номер типографского заказа и личный номер цензора - в данном случае РМ 10498.
КГБ консультировал нас и по литературным вопросам
В работу редакции могла вмешаться в исключительных случаях и КГБ. Например, все материалы о подпольной работе в годы Великой Отечественной войны, а также воспоминания ветеранов-партизан отправлялись на утверждение в госбезопасность. Кое-что из того, о чём могли рассказать участники событий, оставалось в те годы засекреченным. Но иной раз, желая продемонстрировать свою значимость, кегебисты выдавали рекомендации и по "улучшению" текста. Так, помнится, один из партизан, воевавших в отряде Дмитрия Медведева (отряд этот был базой легендарного советского разведчика Николая Кузнецова) рассказал о том, как их товарищ, чемпион СССР по боксу Николай Королёв, голыми руками в одиночку разделался с несколькими вооружёнными фашистами. Работникам комитета показалось, что этот эпизод характеризует партизана однобоко, исключительно как "кулачного бойца", что в материале не отражен весь комплекс качеств, присущих коммунисту. Пришлось добавлять несколько олитературенный абзац казённых фраз из стандартного набора советской лексики, обычно составляющей каркас партийной характеристики.
Как редакторы цензорушу должности лишили
Мне довелось иметь дело с двумя цензорами. Первый - толковый, начитанный отставник, много лет работающий в Обллите. Интересный рассказчик и умный собеседник. Никаких козней газетчикам он не строил. Наоборот всегда мог дать дельный совет в тех случаях, когда прямого нарушения в текстах не просматривалось, но некоторые факты или формулировки могли принести редактору отложенные во времени проблемы.
А сменила его сотрудница, работавшая раньше у нас в "Автозаводце", та самая, которая написала упомянутый в 11 главе рассказ про охотника и зайчика. После того, как у неё не сложилось с журналистикой, она каким-то непостижимым для нас образом стала сотрудником Обллита.
Как я понимаю, ей очень хотелось заслужить расположение начальства, и она начала демонстрировать принципиальность и ответственный подход - делать официальные вычерки. Я думаю, что даже начальство её пришло от этого в замешательство, поскольку устоявшееся положение вещей всех устраивало. Но инструкции есть инструкции, и девица эта действовала в строгом с ними согласии, а вот предшественники её эти инструкции как раз нарушали. Конечно, до крайности она дело не доводила, ограничиваясь одним вычерком на человека. Однако и после этого Обллит вынужден был делать редакторам-нарушителям официальные замечания. И ладно бы руководствовалась цензорша убеждениями, мол, существующие правила должны выполняться неукоснительно. Встречаются и такие буквоеды. Так нет же. На себя она свою принципиальность не распространяла. Что и вышло ей в конце концов боком. Вот какая история с ней случилась.
У цензора работы на час-полтора. И когда не возникало у цензорши желания кому-нибудь кровь подпортить, то сокращала она свой рабочий день оригинальным образом. Я уже говорил, что без штампа цензора в печать газету не принимали. Поэтому, дождавшись вторых правок, эта принципиальная сотрудница Обллита быстренько прочитывала намеченные в этот день на вёрстку газеты и, не найдя там огрехов по своей линии, штамповала пустые листы именной печатью. И раздавала их выпускающим с тем, чтобы те на них оттиснули в конце работы выправленные тексты, предназначенные в печать, после чего убегала по своим делам. Будь она просто безобидной разгильдяйкой, такая практика бы никого не напрягала, а лишь вызывала бы насмешки. Но её двуличие людей раздражало. Да и недоброжелателей у неё было немало. И кто-то из редакторов отослал проштампованный её личной печатью пустой лист руководству Обллита. А разрешающий штамп цензора на чистом листе - это, по сути, должностное преступление, поскольку позволяет разместить там и направить в печать любой текст. Например, какое-нибудь антисоветское воззвание. Начальство от такой перспективы пришло в ужас. Да и сам факт подобного разгильдяйства в стенах серьёзного ведомства, призванного "не пущать крамолу", было событием из ряда вон выходящим.
Короче, выгнали эту цензоршу из Обллита. Потом я встречал её в одном из ДК, где она вела курсы по рукоделию.
*Обллит - Областное управление по охране государственных тайн в печати, подразделение ГЛАВЛИ́ТА, центрального государственного органа, осуществлявшего предварительную цензуру в РСФСР и СССР в 1922-90 годы.
![[]](/img/e/egorych/1126/4175856_original.jpg)
![[]](/img/e/egorych/1126/dscn1787.jpg)