Аннотация: Продолжение повести "По следу снежного человека", часть 2, гл. III. Кошмар на деревенской улице... Дед Мазай разбушевался... трезвый взгляд из подвала...
Любое коммерческое использование произведений без ведома и прямого согласия владельца авторских прав НЕ ДОПУСКАЕТСЯ. Если есть заинтересованность в приобретении чистого текста, обращайтесь на mail автору.
ПО СЛЕДУ СНЕЖНОГО ЧЕЛОВЕКА - II
Глава III
Парниковый эффект
16-й километр Вилюйского тракта. Там находится сравнительно новый, и на этом тракте самый дальний от города дачный посёлок, остановка так и называется "16-й километр". Асфальт уложен до 25-го километра, затем, примерно до 45-го идёт трясучка - гравийка, и дальше - через тайгу и холмы тракт тянется на много сотен километров - до Вилюйска.
Середина апреля. После нескольких дней бурной оттепели выпал снег, основательно подморозило, образовался гололёд. Осторожно выбравшись на своём добром старом лимузине из города через заторы и пробки, образовавшиеся в результате дорожных аварий, выехал на таёжную трассу...
***
Был поздний вечер, уютно расположившись в кресле-качалке в колонном зале своего скромного дома, я смотрел телевизор. Шла серия интересных рекламных роликов, как назло рекламу прервал какой-то фильм. К счастью ожил телефон - заиграл "Амурские волны".
- У аппарата.
- Здравствуйте! Вы Андрей Брэм?
- Ой, извините, думал - друзья. Да, это я.
Женский голос зачастил:
- Я по поводу чучуны - это статья ваша была, осенью кажется, так наш дедушка покой потерял, всё хочет рассказать вам один случай...
- Прошу прощения, - перебил я её, - откуда у вас мой номер и с кем я разговариваю?
- Ваш друг из корейской общины Серёжа Со Бо Лин номер дал, мы в одной поликлинике работаем, меня зовут Наталья.
- Слушаю, Наталья, - "ох, попадись ты мне, хунвейбин!".
- Дедушка - ветеран войны, - "это уже интересно"... - Он на "шестнадцатом километре" постоянно живёт. Так вот, года два-три назад, когда бабушка ещё живая была, к ним чучуна заходил...
- У дедушки фотографии сохранились?
- Чучуны? - в голосе недоумение.
- Нет, фронтовые, с войны, которые.
- Да, у нас дома в альбоме есть несколько. Так вот, года три назад, летом...
- Он про войну что-нибудь рассказывает?
- Нет, никогда... А, нет... - Наталья замялась, - по ночам кричит иногда...
- Хорошо... прошу прощения... то есть... - план созрел мгновенно: воевавший человек - общий язык найду, как-нибудь на разговор раскручу: давно хотел у живого настоящего фронтовика интервью взять. - Наталья, как с ним можно встретиться?
- Я же говорю - постоянно на "шестнадцатом" живёт.
- "Шестнадцатый" - понятие растяжимое...
- Я вас встречу возле остановки.
- Хорошо, завтра суббота, в девять семнадцать буду на остановке. Я на такой старенькой машине...
- ГАЗ-69?
- Откуда вы знаете?
- Весь город знает...
***
На остановке меня втретила Наталья - красивая женщина лет за тридцать - одна из внучек Мазая. Как рассказала Наталья, Мазай - это не настоящее имя дедушки, а как бы "второе имя" прилепившееся к Петру Петровичу ещё с молодых лет: в деревнях так до сих пор принято: по характеру или по внешности человека давать ему соответствующее "имя".
- Здесь.
Мы остановились где-то на самых крайних задворках у огромного, рубленного из лиственницы, дома с крепким хозяйством. Ограда - обыкновенная деревенская изгородь из жердей, во дворе колоритный хотон - коровник. За двором - уже лес.
Как только я выключил зажигание, стала слышна ругань:
- Бир да табах суох!.. (Вообще курева нет! як.) Биляттарын!.. (Нехорошие тёти! як).
- Ой, опять ругается... - Наталья сконфузилась, - все попрятались...
Сухонький дедушка, на вид лет около девяноста, в состоянии крайнего возбуждения энергично ходил взад-вперёд по двору и бил хворостиной по земле:
- Ни одной сигареты нет!.. Что, биляттарын, некому в магазин сходить?! Куда все делись?!..
Натягивая цепь, у конуры, к деду рвалась собака - белая, мохнатая, похоже - лайка. Рвётся, поскуливает.
- Что, Куобах (Зайчик, як), ты один остался, куда все делись?..
Наконец дед обратил внимание на авто и на меня:
- Вы к кому?.. - заметил и внучку, - Наташа, что, некому в магазин сходить?!
Опережая Наталью, я предложил:
- Пётр Петрович, вас "Беломор" устроит?
- Давай... - дед Мазай подошёл к машине.
Я же, по обыкновению, запалил сигару.
- Дедушка, это Андрей Брэм...
- Опять жених что-ли? - перебил дед, но по его виду было видно, что он уже взял себя в руки, успокоился.
Наталья вновь смутилась, но уже по-другому:
- Ну, дедуль, какой жених...
- Да я бы не против... - вставил я, - если вы не возражаете, конечно...
- ...Про чучуну писал который, - закончила Наталья.
Во дворе как-то незаметно и непонятно откуда появились люди: молодые девушки, парни, женщина в годах. Женщина прошла в хотон - послышалось кудахтанье куриц. Дед Мазай строго посмотрел на молодёжь, они, стараясь не смотреть в сторону дедушки, занялась делом: парни начали убирать с тропинок снег, девушки заносить в дом охапки дров.
- Пошли в дом. - Дед окончательно оттаял, - Наташа, чайник поставь, маме скажи - пусть яичницу пожарит.
- ...да какая война... так, Австрия, Япония... в артиллерии служил...
Больше ничего про войну выпытать не смог.
- Детей, внуков наплодил, бабка померла... Совсем плохо без бабки... Ты сам-то женатый?
- Женат - дети, внучки есть.
- Смотри, береги свою бабку-то.
Дед беспрестанно курил. Неслышно вошла одна из внучек, оставила на столе блок "Camel", и чуть ли не на цыпочках вышла.
- Наконец-то! - дед вскрыл пачку, закурил, - а ты что, "Беломор" куришь что-ли?
- Думал - фронтовики только папиросы курят, вот и взял на всякий случай.
- Э-э... - без всякого перехода дед начал свой рассказ: - Вот бабка ещё живая была, к нам чучуна приходил...
***
- Эмээхсин (старушка, як)! Опять бичи в теплице огурцы помяли!
В теплицу вошла Аграфена - супруга Петра Петровича, всплеснула пухленькими ручками:
- Ой, вот ведь натворили делов! Ой-ёй-ёй... - Аграфена стала собирать оборванную с корнем зелень, - ну взяли бы огурцы, но зачем же всё выдирать?..
- Нелюди! Звери! - Пётр Петрович между делом обнаружил и огромного размера неразборчивые следы, - да на таких пахать надо, а они, сволочи!.. Биляттарын!.. Застрелю!..
- Ага, Мазай, застрелишь, - Супруга ухмыльнулась, - опять, наверное, пьяные здесь шарахались, вон, на земле места живого нету, всё помято...
Как-то по осени в подвале дома был обнаружен пьяный бомж - пил водку, закусывал соленьями, да и уснул. Пётр Петрович с ружьём в руках дождался, пока тот не проснулся, выстрелом в стенку погреба нагнал страху, после чего выгнал. Бичи больше не появлялись.
- Ну да, - согласился супруг, - в такой парилке разморило, наверное...
Неделю или полторы дедушка бдил. Гости не появлялись. В конце-концов надоело, да и устал. На выходные со старушкой уехали в город - к дочери, к внукам, по магазинам пошастать. На дачу вернулись в воскресенье, последним автобусом. Одно из окон дома было разбито. Вместе с рамой.
Оглядевшись по сторонам - не наблюдает ли кто, фронтовик вынул из-под крыльца старенькую двустволку, открыл дверь, по ноздрям вдарило зловонием.
- Фу-у, нас... - Пётр Петрович сморщился, - нас на испуг не возьмёшь!..
Взяв оружие наперевес, дед вошёл в дом, следом зашла и бабушка Аграфена. Нюх старого солдата не подвёл: воняло из погреба, люк был открыт.
- Почивать изволит, сволочь, - дедушка весело подмигнул супруге, - щас мы его, ужучим...
- Ты, это, старый, ты особо не товой-то...
Дедушка, выставив впереди себя ствол ружья, склонился над погребом, - в сумраке виднелось что-то меховое, лохматое. Вроде лето на дворе - а бич в шубе... Человек в погребе вдруг выпрямился. Да выпрямился так, что голова появилась над уровнем пола... На хозяев смотрели два осмысленных глаза. Всё остальное - ужас!..
- ...Середина лета, жара, пекло. Но я никогда не потел в жару. А тут всего обдало - как паром в парилке на верхней полке. Смотрю ему прямо в глаза, и всего затрясло, руки висят, как плети, ноги какими-то тряпочными стали, ружьё вывалилось. Думаю - конец нам обоим - это уж стопроцентно чувство такое было. Каким-то образом - грешен, признаюсь, позади Аграфены очутился, за ейной спиной. А она тоже стоит, как будто одеревенела, не шевелится. Вот так - стою, и думаю - взгляд отвести надо. Зажмуриться - тоже боюсь: мало ли что. Просто глаза отвёл в сторону. И дыхание сбилось: дышать трудно стало; в животе - как будто глыбу льда проглотил, а одежда вся мокрая от пота... Клыки такие торчат жуткие... Уж не знаю - сколько он на нас так смотрел, мне показалось очень долго; вышел из погреба - высокий такой, под потолком пригибается...
- Значит - метра под два с половиной будет? - спросил я Петра Петровича.
- Да уж поболее наверное. Я ж говорю - над подвалом его голова торчала. И под потолком пригибался. Мы как карлики перед ним были.
- Ну, да, - согласился я, - может и поболее. А обрисовать его сможете?
- Весь волосатый, плечистый такой, мускулистый. Сутулый сильно... а может это он так пригибался. На голове волосы чёрные с сединой, длинные, а так - вроде тёмно-рыжеватый. Башка большая, помню. Очень большая. Нос сплюснутый, широкий, глаза как-то в углублении что-ли... Брови... Нет, бровей не было - сразу волосы начинались... Ручищи длинные такие. Огромный такой. Но двигается легко очень, шагает широко, быстро... Запросто нас порвал бы... Дверь открытая была, так он через дверь и вышел.
- Прошу прощения, Пётр Петрович - а воняло чем, что это было?
- Ага, когда мы очухались, давай проверять - чего это он у нас натворил. Нигде вроде не нас... не нагадил. Это от него так воняло!
- Куда-нибудь сообщали?
- Да ты что, совсем что-ли?! - дед всё курит, остановиться не может, - кто ж нам поверит? Скажут - совсем спятили на старости лет. Это сейчас мне восемьдесят шесть, а тогда молодой был: всего-то восемьдесят три. Но всё-равно - никто бы не поверил.
- Но мне же рассказали...
- А тебе кто поверит, даже если и напишешь? - резонно ответил Пётр Петрович, - тут такое дело - душу я отвёл: через год Аграфена моя и померла: из-за этого случая болеть сильно стала. Не зря люди говорят...
- Суеверия...
- Ну, не скажи...
Далее - вы наконец-то узнаете, откуда берутся дети... страсти накаляются... тонкая нить сомнения приводит к разгадке величайшей тайны человечества...