Аннотация: Добро пожаловать в душу. И не забудьте гранатомет, корвалол и совесть.
О том, что Двора гений, Василий Схоронец узнал от него самого.
- А как бы ты назвал человека, сконструировавшего 'душедром'? - с вызовом спросил Двора.
Спутавшиеся волосы спадали ему на лоб. Он озлобленно улыбнулся, и в гримасе отразились обида за непризнанную гениальность, стремление показать, на что он способен, удовлетворение от собранного, наконец, агрегата. Схоронец признал бы способности изобретателя без лишних испытаний, но Двора хотел привлечь к своему детищу исключительное внимание. А кто согласится на роль подопытного кролика? Конечно, друг, то есть Васька, у которого и веры-то новоиспеченному уникуму не было. Разве мог человек, два года собиравший компьютер, создать что-либо сложнее консервной банки? А тут целый 'душедром'!
- Ты его, хоть, испытывал до меня? - спросил Схоронец.
- Гарик с Наташкой с восьмого класса вместе, - Схоронец задумался, - считай, пятнадцать лет. Зачем им что-то испытывать?
Они стояли у подъезда панельной девятиэтажки, в которой жил горе-гений. Ветер гнал по асфальту ручейки пожухлых листьев. Василий впитывал последние лучи закатного солнца, прорывавшиеся между домов.
- Не заламывай. Любовь - слишком изменчивая эмоция. И проверять ее нужно! - Двора отхлебнул из банки 'Отвертку' и воодушевился еще больше. - А у них было, что испытывать. После проверки на 'душедроме' они расстались. Я предотвратил драму. А они бы даже не узнали о ней!
Изобретатель любил поговорить об амурных делах. Ему это помогало в изысканиях. Особенно Двору прорывало после учений, на которых он пропадал по нескольку дней. Свою деятельность после выпускных экзаменов уникум основательно засекретил. Одни утверждали, что он учился в высшей школе КГБ, другие предлагали копать глубже. Все хорошо знали только то, что работа Дворы связана с электроникой, да иногда в разговоре он выдавал такие подробности о строении или свойствах человеческого организма, что смущался, как пацан, разболтавший государственную тайну. Формально изобретатель считался военнослужащим в звании старшего лейтенанта.
- Ты разбил красивую пару. Да будет тебе известно, что любовь - это светлейшее чувство, а не просто эмоция. Любовь сжижает горы и отверждает океаны, - заявил Василий.
- Чушь. Любовь - это радуга, - возразил Двора, - у которой вместо цветов эмоции. И опирается она на непроходимую глупость индивида. А как бы ты назвал влюбленного придурка, согласившегося страдать, радоваться, умиляться и ненавидеть одновременно?
Схоронец вспомнил новую подругу Ирину, и ему стало неудобно. Он попытался увести разговор в сторону:
- Пусть любовь эмоциональна, но душу потрогать невозможно!
- А, - махнул банкой уникум, выплеснув коктейль, - не заламывай, Схрон. Если любовь состоит лишь из разных доз ненависти и эйфории, то душа многограннее, и пощупать ее значительно проще.
Василий удивленно посмотрел на собеседника, но сумерки и спутанные волосы делали лицо того непроницаемым.
- Что есть душа человеческая? - спросил Двора.
- Ну, - замялся Схоронец, - это нечто нематериальное, что делает нас людьми.
- Олух, людьми нас делает разум. А душа - это чувства и эмоции, зафиксированные в памяти через призму интеллекта и опыта. Всё.
Василий всегда поражался Двориному умению давать спорные определения, казалось бы, самым расплывчатым вещам.
- А как же просветление души? - поинтересовался Схоронец.
- Укладывается. Индивид отрешается от сиюминутных ощущений, концентрируясь на глобальном восприятии информационного поля, и через чувства получает знание и опыт. Сама возможность тренировать просветление души говорит в пользу моего определения, - Двору уже было не остановить. - А вспомни про душу, ушедшую в пятки, - типичный страх. А когда становится легче на душе? Когда разряжаешь эмоциональное или физическое напряжение. Флуктуации 'души' фиксируются нашим подсознанием, накапливая опыт и тренируя ее. На этом основан принцип действия 'душедрома'.
- Он материализует душу? - недоверчиво спросил Василий.
Двора предвкушал этот вопрос и вцепился в него, словно пес, получивший кость.
- 'Душедром' вскрывает подноготную и выворачивает ее наизнанку. Индивид имеет право знать, что находится внутри другого индивида, с которым ему приспичило связать судьбу, потому что, видите ли, любовь. Когда ты заказываешь вино в хорошем ресторане, тебе сначала дают оценить букет, аромат, послевкусие. Дальше ты либо покупаешь бутылку, либо просишь другую. Почему бы не 'пробовать' тех, с кем мы собираемся жить? Сколько семейных драм можно предотвратить!
- Боюсь, что вместе с драмами можно предотвратить и семьи вообще.
- В точку. Нахрен семьи, которые не пройдут тест на 'душедроме', - Двора уже изрядно окосел, и его, как обычно, понесло в крайности.
- Я подумаю, - пообещал Василий, направляясь в сторону своего дома.
- Сколько их у тебя было, а, Схрон?! - пьяно крикнул Двора. - Ты даже не можешь сказать, почему вы расставались. Приходи со своей новой, и вы узнаете, что вас ждет. А можешь прийти один и узнаешь, почему ушли предыдущие. И не заламывай, котяра!
Схоронец отсалютовал на прощание. Двора побрел к подъезду, держась рукой за левую сторону груди.
- Почему расставались? - бурчал Василий. - Перегорело потому что.
Чертов хрен. Изобретатель. Сам никогда не любил, а других просвещает. Схоронец еще трепался с ним о сердечных делах. Пригрел гения на груди. Но в главном Двора был прав.
Кира, первая пассия Василия, блистала красотой и не напрягала извилины. Он старался не вспоминать тех девушек, которых встретил до нее, - тянувшиеся к нему и обиженные им души. Кем они были для Схоронца? Клубничкой. Он представлял их перегоревшими светлячками и с легкостью отвергал. С Кирой пришел расслабляющий комфорт. Первое время все их свидания заканчивались постелью. Мысли вытеснялись гормонами. Любая пошлость, сказанная одним, заводила другого. Говорить становилось невозможно, и они мчались на поиски уединенного местечка. Однако постепенно Василий начал замечать детали. Он прислушивался к речи Киры и все чаще находил несообразности, которые со временем переросли в откровенные глупости. Вскоре Схоронец понял, что бестолковость Киры неизлечима. Постель приносила физическую разрядку, но он жаждал интеллектуального общения. И получил его.
Вторую пассию звали Лиля. Это была полная аспирантка с деревенским лицом. Все в ее облике выглядело чрезмерным: большой рот, широкий нос, полные губы. Она носила очки и тайком листала женские журналы. И еще от нее пахло укропом. Кое-кто из друзей Схоронца за глаза называл ее шайбой. Василий же пленился Лилькиными жизнерадостностью и общительностью. На первом свидании она рассказывала ему о теме диссертации, а он робко держал девушку за руку и чувствовал восторг близкий к эйфории. Лилька лихорадочно соображала, как надо вести себя, если Василий вдруг возьмет ее, например, за грудь. Но Схоронец оставался вежливым. Его настигло просветление души. Он нашел собеседницу и с упоением слушал ее. Увядание светлого чувства началось с ошибки. Схоронцу бы продолжить встречаться с новой и старой подругами сразу, но он посчитал это безнравственным и затащил Лильку в койку. В постели аспирантку можно было сравнить с мягким бревном. Василию нравились пышные женщины, поэтому роман с ней продлился дольше, чем ожидалось. Попытки Василия расшевелить ее заканчивались поцелуем горячих губ, шлепавшимся на лоб, словно блин. Когда за спинами голубков начали посмеиваться, Схоронец стал пристальнее всматриваться в лицо подруги и понял, что она некрасива. Иногда ему даже казалось, что она отвратительна. А однажды во время близости он представил, что совокупляется с гигантской теплой медузой, и немедленно потерял мужской задор. Последним его воспоминанием о Лиле были две узенькие мокрые дорожки от слез на ее грудях.
Домой Схоронец пришел подавленным. Едва он снял ботинки, как зазвонил телефон.
- Здравствуй, котик, солнышко, птичка, - приветствовала его Ирина.
Ее низкий, чуть хрипловатый голос Василий не спутал бы и через сотню лет.
- Привет, тигрица, - интимно ответил он.
- Я начала читать Пелевина.
- О! Не ожидал, что ты так быстро проникнешься, - сказал Схоронец, вытаскивая из холодильника суп.
- Я же должна знать, чем дышит мой котище. Очень увлекательная вещица, ты был прав.
- К сожалению, я не такой расторопный. До Вайнеров пока не добрался.
- Пока не прочитаешь, сладенького не получишь, - сказала подруга.
- Ты манипуляторша.
- Еще бы! И намерена этим пользоваться. Мне звонил Двора.
Василий подавился окоченевшей фрикаделькой. Ирку с Дворой он не знакомил.
- Откуда у него твой телефон?
- Я думала, ты дал.
- Вот шпион гэбэшный. Чего он хотел?
- Он рассказал про тебя и твоих приятельниц.
- Сволочь!
- Солнце мое, я же подозревала, какой ты котище. Ничего нового он не сообщил.
- Так.
- Одна из них была прекрасна, как фея, но недостаточно умна, вторая - просвещенная, но с заурядной внешностью.
- Очень деликатно, - заметил Схоронец. - Но в целом верно.
- Я же не могу обидеть своего котяру, который, похоже, стремится найти два в одном.
Ира лениво растягивала слова, но вдруг резко спросила:
- Нашел?
Вася расплескал суп по столу. Ирина откровенно намекала на себя.
- Пока не уверен, - отозвался он.
- Вот мы завтра и проверим. Жду тебя в девять у памятника девушке с веслом.
- Хорошо, - Схоронец слегка растерялся. - А зачем так рано, завтра же суббота?
- Пойдем к Дворе. Тестироваться на 'душедроме'.
- Ну, крысеныш, он тебе и про это наплел!
- Надо приобщаться к достижениям науки. И ты, наконец, сделаешь мне предложение.
Ночью выпал первый снег. У девушки с веслом появилась белая тюбетейка.
Ира куталась в джинсовую куртку с меховым воротником и зябко переступала прикрытыми джинсовой же юбочкой умопомрачительными ногами в черных колготах и полусапожках. Глаза подруги сверкали.
Ирка обладала сильным характером - сказывалось детство без отца. Кто-то из друзей дал ей прозвище 'тетка с яйками', но она только улыбнулась, словно ее в кои-то веки оценили. У нее всегда были готовы графики концертных турне 'Металлики' и 'Ленинграда'. Женственная, по-детски хрупкая Ира, однако, не скупилась на крепкие выражения. Отбрить слишком настырного любителя 'сладенького' с масляными глазенками, ей не составляло труда, хотя, до встречи с Василием она не злоупотребляла подобными отказами. Даже несмотря на ее психологическое образование, а, может, именно благодаря ему, Схоронца затягивало в Иру, словно в водоворот. Только один вопрос мучил Василия: почему в свои тридцать лет она при всех достоинствах еще не замужем? Видимо, что-то в этой сногсшибательной тигрице было не так? Схоронец страшился неизвестности. Собственно, хорошо, что они все-таки пошли к Дворе. Возможно, он решит их любовный ребус.
Двора встретил влюбленных перед проржавевшими воротами военной части и затащил на территорию через одному ему известные лазейки, показав охране пропуск лишь однажды и проворчав что-то типа: 'Испытательный материал'. 'Душедром' располагался в чистой лаборатории и состоял из двух круглых каркасных установок с подвешенными на шарнирах скафандрами, которые могли вращаться в трех плоскостях. Внутри находились гидрокостюмы. От скафандров отходили витые кабели и соединялись с металлическими боксами и компьютером. Рядом на полу валялась пустая упаковка от валидола. В одном месте со стены обвалилась штукатурка. Тишина нарушалась лишь репликами изобретателя.
- Как оно работает? - поинтересовалась Ира.
- Гидрокостюмы напичканы датчиками и ресиверами, которые непрерывно считывают и анализируют несколько десятков параметров человеческого тела, - сказал Двора, - температуру, давление, состав крови, пота и прочих выделений, размер зрачков, волны различной природы, пульс, тонус мышц и сосудов, биополе и другие. На основании этих данных программа 'Душедрома' строит виртуальный мир индивида, отражающий его переживания, опыт, знания, интеллект, ну, короче, понятно.
Двора перевел дух, и Схоронец успел вклиниться:
- Так это не шутка?
- Не заламывай, Схрон, - отмахнулся изобретатель и продолжил. - Сервоприводы скафандров обеспечивают сопротивление виртуального мира. Шлем сканирует мозговую активность и подсознание, а также показывает и озвучивает программный мир и грубо копирует некоторые запахи.
- Прикольно. Как это? - поинтересовалась Ира.
- Долго объяснять, - отмахнулся Двора. - В костюмы вмонтированы микро поршни, они же электроды, имитирующие ощущения виртуального мира, который транслируется от одного индивида другому, - продолжал Двора.
- Ты хочешь сказать, что душа испытуемого преобразуется в подобие виртуальной реальности? - спросил Схоронец.
- Да. Но в отличие от программерской реальности этот мир рождается душой конкретного человека.
- И там что-то можно почувствовать? - спросил Василий.
- Не заламывай, конечно, можно. Если душа испытуемого захочет дать тебе пинка, реальный синяк на кобчике обеспечен. Так что, смотри там, поаккуратнее.
У Схоронца появилось ощущение предстартовой лихорадки. Неужели он действительно влезет Ирке в душу? Научная мистификация или отрыжка прогресса? Василий настолько увлекся идей 'душедрома', что опасения отступили на второй план.
Им пришлось раздеться, чтоб облачиться в гидрокостюмы. Ирина заняла место испытуемого, а Схоронец нацелился изучать ее 'внутренний' мир. Они влезли в скафандры и надели шлемы. Василий успел заметить улыбку Ирины и подмигнул в ответ.
Василий стоял на опушке. Вот засада, неужели Иркина душа - дремучий лес? Схоронец оглянулся по сторонам. Создавалось впечатление, что двигались деревья, а не голова. Впрочем, это ощущение быстро прошло.
- Схрон, чего орешь? - раздался сверху голос Дворы. - Повернись к лесу задом. Клиент на шесть часов. И давай ускоряйся, мне через два часа скафандры пломбировать под роспись.
- Не думал, что услышу тебя здесь, - проворчал Василий, - но все равно спасибо.
Он повернулся и увидел лежащий на гигантских опорах звездолет. Из дюз вырывалось оранжевое пламя. Небесный скиталец, похоже, готовился к старту. Во всю длину оплавленного местами корпуса красовалась поблекшая надпись 'Край Вселенной'.
'Так, Схрон, - подумал Василий, - тебе туда. И если хочешь полететь к краю вселенной со своей возлюбленной, надо поторопиться'.
Входной шлюз обнаружился под брюхом. Василий забрался в лифт и поднялся внутрь. За герметичным люком оказалась симпатичная комнатка, стены которой были забраны желтым бархатом. Над овальным иллюминатором - кружевные занавески. На кровати с металлическими спинками - цветастые подушки. Рядом, положив руки на колени, сидела пожилая женщина. Пахло хлоркой и нафталином.
- Она ведь у меня единственная осталась, - сказала женщина. - Больше никого нет. А вы, молодой человек, если доберетесь до храма, должны верить...
Василий, решив не задерживаться в отсеках подолгу, уже проскочил комнату и закрывал дверь, поэтому окончание фразы не расслышал.
Следующий отсек делился на две части: серую и розовую. Граница между ними проходила строго посередине. Серая половина состояла из прогнившей детской люльки, подвешенной к потолку, и замшелого пеленального столика. Стены, пол и мебель покрывал толстый слой комковатой пыли. Неровной цепочкой на полу пропечатались следы босых детских ножек. Цепочка заканчивалась у раскрытого иллюминатора. Хозяйки следов, а Схоронец почему-то подумал, что они принадлежали девочке, не было. У Василия вдруг защемило под левой ключицей. Он выглянул наружу. Внизу Ирина пыталась соскрести с асфальта красноватую влажную массу и твердила:
- Я не хотела, вернись, ну, пожалуйста, вернись!
В отдалении на детской площадке интеллигент в очках играл в песочнице с тремя детьми. Малыши задорно смеялись и называли очкарика папой. Ирина подобралась и, неловко размахивая руками, в одной из которых оказалась теннисная ракетка, побежала. Интеллигент выпрямился, и на его лице отразился ужас. Приблизившись, Ира нанесла очкарику несколько размашистых ударов по голове и спине ребром ракетки. Очкарик упал на песок, а Ирина все никак не могла остановиться и яростно лупила распростертое тело. Вдруг малыши, как по команде, бросили формочки и лопатки и бочком вклинились между Иркой и отцом.
- Тетя, зачем папу дерёшь? - спросил младший.
Он с серьезным видом держал палец в носу. Ира изумленно замерла.
- Ты плохую водичку пила? - продолжал малышовый допрос пацаненок.
Очкарик слабо пошевелился и проблеял:
- У тебя еще будут дети, обязательно будут.
- Ненавижу тебя, - процедила Ирка и разрыдалась.
Она отбросила разбитую ракетку и, вздрагивая, побрела прочь. К семейству приблизилась полная брюнетка и спросила:
- Опять эта юродивая приходила на наших карапузов смотреть? Гоните ее.
Василий наблюдал эту сцену со стыдом и обидой за возлюбленную. Потом перевел взгляд на розовую половину, которая почти ничем не отличалась от серой, кроме цвета: те же столик и люлька только новые и алые. Еще икона в углу и под ней - смятая подушечка на полу. Василий заглянул в кроватку. Она оказалась пустой: ни матрасика, ни одеяльца. В смятении Схоронец открыл очередную дверь.
На стенах висели картины общим числом с десяток. На всех изображались постельные сцены. При всем разнообразии мужиков женщина везде была одна и та же - Ирина. Пока Василий анализировал увиденное, внутри росло нехорошее чувство. Схоронец вдруг понял, что мужики уставились с картин на него. Он наклонился завязать шнурки на кроссовках, и, распрямившись, очень удивился кастету в руке одного персонажа и бейсбольной бите у другого. Дальнейшие события Василий не контролировал. Голые Иркины любовники посыпались из картин на пол. Они прибавляли в росте и мышцах, доставали тяжелые тупые предметы и сверлили Схоронца взглядами. И тогда Вася побежал. Ему хватило мгновения, чтоб перескочить в следующий отсек и захлопнуть дверь, отгородившись от перешлепывания босых ног.
Схоронец попал в белую комнату с шикарной звукоизоляцией. Он стоял на месте и не хотел двигаться. Поднял плечо и согнул в колене ногу. Не понравилось. Оперся локтем о стену - затекла рука. Сел на пол - затекли ноги. Лег - сквозняк вонзился в поясницу. Заплакал - полегчало. Зарыдал в голос и услышал, как ломятся в дверь любовники. 'Лучше умереть, чем так жить, - думал Василий. - Зачем эта беготня? Пусть голая кодла ворвется сюда и забьет меня до смерти. Я никто в этом мире. Кому я нужен?' Тут дверь открылась, и в проеме появился высокий худой дядька со скальпелем. Вид хромированного хирургического инструмента подействовал отрезвляюще. Схоронец вскочил на ноги и, продолжая жаловаться на жизнь, затрусил к выходу. 'Хирург' влетел в комнату и замешкался. Постояв в нерешительности, он пронзительно заорал:
- Убейте меня! Убейте!
Василий схватился за ручку, и его шибануло током, так что слезы потекли из глаз. Тварь! В комнату набивались мужики. Однако атмосфера отсека вселяла в них апатию, и они неподвижно застывали. Схоронец снял кроссовок, напялил его на руку и нажал на ручку. Дверь открылась, и волосы на голове Василия встали дыбом. Он попытался пригладить их, они трещали и липли к руке. Голубые искры проскакивали между пальцев. В комнате царил непроглядный мрак. Сзади кто-то утробно булькал, видимо, кого-то все-таки прибили. Из замешательства Василия вывела бейсбольная бита, попавшая ему чуть выше поясницы. Резкая боль пронзила правый бок, нога не устояла на полу, и Схоронец упал в черноту.
Ослепленный темнотой Василий поднялся. Тут же в него ударил искровой разряд от правой стены и переметнулся на левую. Душепроходец свалился, проклиная чужие потемки. Попытался встать и опять впитал разряд. Схоронец упал, но на этот раз успел заметить, что голубая дуга рождалась в глазах изображенной на стене Ирины. На противоположной стене, там, куда уходил разряд, замер мужчина, похожий на Ирку. 'Нет, - подумал Василий, - в ваших семейных разборках я участвовать не хочу', - и на карачках пополз в следующий отсек. В этот момент опять ударила молния, только удар получил любовник, ворвавшийся в 'конденсатор'.
Монстр стоял спиной, и Схоронец решил не тревожить его, а обойти. Тяжелые руки что-то отрывали и подносили к котлетообразной голове. Желваки методично перемалывали оторванное. Кожу существа от макушки до пят покрывали мелкие отросточки, сочащиеся красноватой слизью. Так мог бы выглядеть вывернутый наизнанку желудок. Василий крался вдоль стены, пытаясь сообразить, что за беду он встретил. Когда до выхода оставалось несколько шагов, хлопнула входная дверь, и Схоронец услышал знакомое босое перешлёпывание. Монстр обернулся, и Василий с ужасом увидел, что перед чудовищем стояла восковая статуя Ирины, у которой 'желудок' расковыривал низ живота и отправлял куски в 'мохнатый' рот. 'Неужели это рак?' - с ужасом думал Василий. Спазм накатил неожиданно, Схоронец, согнувшись, ухватился за дверную ручку. В следующий отсек он влетел, получив царапающий удар между лопаток. Василий захлопнул дверь и привалился к ней спиной. Из-за стены доносились приглушенные шлепки, стоны и чавканье.
Схоронец перевел дыхание и огляделся. До храма он все-таки добрался. Огромное пространство, ограниченное сверху крестообразными сводами, а с боков - каменными стенами, открывалось перед ним. Впереди стояли ряды скамеек, дальше виднелся пустой алтарь. Василий не заметил ни одной детали, выдававшей принадлежность храма: ни статуй, ни икон, ни свечей, ни купелей - ничего. Только гулкое эхо. И что-то еще. Или кто-то?
- Ты пришел насовсем? - спросил тоненький голос.
- Ты кто? - насторожился Василий.
Действовать надо было быстро, пока любовники с 'желудком' не ворвались сюда.
- Я Эрос, - ответил голос.
- А где ты?
- Здесь.
Сверху спикировал крылатый всклокоченный мужичок размером с воробья. Из-под посеревшей майки выглядывал волосатый пупок. Мятые брючки топорщились на коленях. Василий осторожно протянул к нему палец.
- Ты мираж?
- Сказал же тебе, недоросль, я Эрос. Бог.
- Да ладно?
- Можешь не верить, но это храм Любви.
- А где любовь? - спросил Схоронец.
- Послушай, ты утром встаешь с кровати и уходишь на работу. Пока тебя нет, кровать чья?
- Моя, - недоуменно ответил Василий.
- Здесь то же самое, просто Любви пока нет.
Дверь храма затряслась под напором то ли монстра, то ли любовников.
- Мне надо торопиться, - взволнованно сказал Василий. - Где рубка управления?
- Рубка управления у тебя в башке, недоросль, - ответил Эрос, закручивая кустистые брови. - А здесь ты должен верить.
Мужичок вырвал клок волос и посыпал их на Василия. Схоронец ощутил, как его переполняет светлое чувство, стремясь вырваться наружу, чтоб заполнить пустующий храм, стать его частью. Василию показалось, что храм прислушивается к нему, приготовившись принять его Любовь. Или он ошибся?
Дверь влетела внутрь помещения, за ней ввалился 'желудок'. Далее шлепали любовники. Их число сократилось, но целеустремленность только возросла. Они вдруг стали надуваться, словно мыльные пузыри, и лопаться, источая сизый дым, который поднимался вверх. Гулявший под сводами сквозняк уносил эти дымки наружу. Заполнить храм они не могли. 'Желудок' заметил Эроса и принялся гоняться за ним, вытянув 'мохнатые' руки. Время от времени монстр с чавкающим звуком хлопал ладонями, будто хотел пристукнуть комара на лету. Василий не стал дожидаться развязки. Ему надоел этот убойный звездолет. Он побежал и больше не обращал внимания на обстановку. Схоронец распахивал и захлопывал возникающие на пути двери до тех пор, пока реальность не распалась на розовые и серые прямоугольники, и он не обнаружил себя в лаборатории. Василий выбрался из скафандра, схватил вещи и молча ушел, приволакивая правую ногу.
Ирина оделась, потом подошла к стене и врезала кулаком по штукатурке, отбив еще несколько кусков.
- Все равно штукатурить, - удрученно сказал Двора.
Не может быть, чтобы 'душедром' только разлучал людей. Гений со щелчком вскрыл банку 'Отвертки', изрядно отхлебнул и заплакал, держась за левую грудь.
Василий не спал. Его не покидало ощущение, что он испугался и чего-то недоделал. Схоронец встал и набрал номер Дворы.
- Ты олух, - сонно сказал изобретатель.
- Ты бы видел, что у нее внутри.
- Я видел. Чего ты испугался? Того, что она сделала аборт? Или мужиков, которые у нее были? Сам скольких девчонок перепортил? Не заламывай. А молнией, которая пробивает между ней и отцом, сейчас вообще никого не удивишь.
- А рак?
- Какой, к Эросу, рак?
- Ну, этот монстр...
- А. Это не рак. Эндометриоз. Ничего непоправимого. А вот в храме ты сглупил. Тебе же сказали, олух, верь! Себе надо было верить, себе. И заполнять храм своей любовью.
Василий некоторое время молчал и слушал шипение в трубке, потом спросил:
- Двора?
- Да?
- Неужели все души так страшны?
- Святых нет. Или мне они не встречались.
- Я хочу посмотреть свою. Можно?
- Давай, заходи в ночь с пятницы на субботу. В это время никто не помешает.
Василий стоял перед скалистым плато, торчавшим посреди иссушенной степи. Из разинутых пещер-окон на высоте трех-четырех человеческих ростов валил черный покрышечный дым, застилавший обзор.
- Объект на двенадцать часов, - устало подсказал Двора. - Прямо перед тобой. Нравится?
- Издеваешься, паразит?
Двустворчатая дверь закрывала вход в плато. Металлическая ручка багрово светилась. Неожиданно слуха достиг низкий горловой звук. Из ближней пещеры высунулось чешуйчатое щупальце, сжимавшее живой комок. Послышался придушенный вскрик, и из комка вытекла коричневая слизь. Несколько капель попали на ручку и с шипением испарились серым дымком. 'Господи, и это моё нутро?!' - подумал Схоронец.
- Двора, мне нужен защитный комплект! - заорал Василий.
Кто ж знал, что, залезая к себе в душу, нужно готовиться к таким неприятностям?
- Есть, есть, не ори. Он перед переходом на следующий уровень. Ближе твоя виртуальная аура не позволила. Давай, чисть.
- Так тут еще второй этаж есть? - неприятно удивился Василий.
- Нет, - ответил Двора, - следующий уровень - это подвал.
- Твою мать! Я до него не доберусь. Не говоря уже про сам подвал, - подавленно сказал Василий.
- Больше оптимизма.
Из пещеры вырвалось пламя, и вылетел булыжник размером с автомобиль, провожаемый нечеловеческими воплями.
- Ирочкаааа, возьми меня обратно в храм! - заорал Схоронец.
- У каждого из нас есть храм, даже у меня, - заметил Двора. - Проблема - найти его.
- К черту. Я передумал. Возвращай меня.
- Не могу, - ответил Двора. - Программа не предусматривает такого быстрого возврата.
- Смеешься?!
- Не заламывай. Если ты застаешь человека вычищающим грязь между пальцев ног, он становится тебе неприятен. Ты не желаешь с ним общаться, хотя, в принципе он замечательный сотрудник и заботливый семьянин, просто ты не успел изучить его до конца. Однако разболтать окружающим про его ноги можешь. И все будут считать его неприятным типом. Это неправильно. С душой так же. Либо узнавай до конца, либо вообще не лезь.
- Тогда я побегу, и программа выбросит меня.
- Не надейся, этот баг я как раз убрал. Программа прерывается, только если душепроходец теряет сознание.
- Ну, гений хренов! Я снимаю шлем.
- Не вздумай!
Василий поднял руки, и дуга электрического разряда пробила пространство между рукой и головой. Боль была холодная и чудовищная. Схоронец упал на колени, мыча что-то бессвязное. Раздался грохот, реальность вздрогнула, но потом вернулась на место. Мерзкое предчувствие кольнуло под лопатку.
- Двора, у тебя все в порядке? - забыв про боль, спросил Василий.
Тишина.
- Двора?! Дворааааа! - Василий дал выход страху.
Ответа не было. Похоже, случилось то, чего Схоронец подспудно боялся, - сердце изобретателя не выдержало душедромной гонки.
Василий, было, разрыдался, но взял себя в руки. Дым уже просачивался сквозь щель между створками двери. Василий снял майку и разорвал ее пополам. Положил, обильно помочился на нее и отжал лишнее. Одну половину он с отвращением обмотал вокруг головы, так чтобы закрыть нос и рот. Густой аммиачный запах тут же наполнил легкие. Ничего. Меньше дыма попадет. Вторую половину Схоронец намотал на руку и приготовился открыть дверь. Он спасет друга и, пока "желудок" не прихлопнул Бога, вернется в храм. Даже если для этого придется перепахать такую пещеру ужасов, как собственная душа.