Ефимов Алексей : другие произведения.

Пожизненный срок

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Пожизненно осужденный. Нимфоманка. Убийца Достоевского. Беременная женщина в бегах. Робкий любитель порно. Девушка, переболевшая раком. Десять связанных друг с другом жизней, десять невероятных историй, которые можно читать вместе и по отдельности. История первая. "Пожизненный срок". Жуткая история пожизненно осужденного, основанная на реальных событиях. О ежедневной пытке в колонии особого режима на краю мира, в чистилище, откуда нет выхода.
  Ознакомительный фрагмент.
  
  Книгу можно купить на Литресе всего за 5,99 руб.
  http://www.litres.ru/aleksey-efimov-3/pozhiznennyy-srok/
  
  Пожизненный срок
  
  Я не увижу реку. Я не сяду в трамвай. Я не влюблюсь в женщину.
  Я осужден к пожизненному лишению свободы.
  ПЖ хуже смерти. Ежедневная пытка жизнью, зациклившейся в себе, в зоне особого режима, на краю мира. Лучше умереть трижды, чем быть здесь. Долгое умирание. Долгая, страшно гуманная смерть. Чистилище, откуда нет выхода. Неважно, молод ты или стар, раскаялся или нет - ты будешь тут до конца своих дней. Десять лет, двадцать, тридцать - не имеет значения. Время остановилось. Здесь точно знаешь, что будет завтра. Завтра - это сегодня. Сегодня - это вчера. Подъем в шесть. Туалет. Заправка коек. Зарядка. Завтрак. Уборка камеры. Утренняя проверка. Обход медработником. Обед. Прогулка в каменной яме, закрытой сверху решеткой. Ужин. Вечерняя проверка. Личное время. Отбой в десять.
  Условно-досрочное освобождение через двадцать пять лет - сказка, в которую верят. Еще одна сказка - гуманизация Уголовного кодекса с заменой пожизненного на обычный большой срок. Надеются даже те, на ком столько трупов, что и двух ПЖ мало. Для них это способ выжить. Надежда - последнее, что остается у человека, который все потерял. Все, кроме жизни.
  Я не надеюсь.
  Я не выйду отсюда. Столько тут не живут. Или все же надеюсь? Сложно сказать. Лучше не думать об этом. Запретив себе думать о будущем, я живу настоящим. Будущее точь-в-точь как сегодня. По инструкции, на автомате. Нарушение - карцер. С системой надо смириться, стать ее частью. Нет гордости, нет чувства собственного достоинства, нет человека. Есть инструкция. Есть особый режим. Есть хозяин, полковник ФСИН, человек, в общем-то, неплохой, но жесткий и черствый. Иначе никак. Он не может быть добрым, он тоже здесь выживает. Не принимать близко к сердцу - главное правило.
  
  ***
  Здесь все равны. Здесь мы никто.
  Террористы, маньяки, бандиты, просто убийцы - контингент ПЖ. Нас уже нет. Когда-то нам стреляли в затылок, вычеркивая из жизни, но изверги-гуманисты сделали свое дело. Нас нет, но мы живы.
  Трудно быть тем, кого нет. За пределами этих стен нас проклинают, но мы не слышим даже проклятий. Мертвая тишина. Полная изоляция. Нам не пишут. К нам не приходят. Самое страшное в ПЖ - одиночество. Родственники и друзья стараются нас забыть. Мы - помним все.
  У меня есть дочь. Я ей пишу раз в неделю. За семь лет, что я здесь, она ни разу мне не ответила, ни разу не навестила. Мне положены два свидания в год - не было ни одного. Я ее понимаю. Трудно жить с мыслью о том, что я изверг и душегуб. Мы не ладили с ней многие годы, а после ареста виделись только в суде. Она спрашивала глазами, а я опускал взгляд. Сидя в клетке, я говорил, что я ни в чем не виновен; адвокат, нанятый государством, тоже так говорил, а дочь поняла. Она не пришла на оглашение приговора. В тот день я так волновался, что меня вырвало у автозака. Били дубинкой. Дали пожизненное. Страшный был день.
  Мать приехала бы, но ее нет в живых. Она умерла за год до ареста. Она знала, что я алкоголик, но не знает, что я стал убийцей.
  Отца у меня не было.
  Не было и друзей.
  Я был одинок даже на воле. Я пил, чтобы справиться с жизнью. Справился бы. Я был бы мертв. Инфаркт, цирроз, панкреатит, рвота в легких - множество вариантов. Попав сюда, я спас себе жизнь. Я много думал об этом, благо есть время.
  Для тюремщиков мы не люди. Мы головная боль. Нас боятся и ненавидят. Мы НЕлюди. Звери. Нас изолировали от общества и друг от друга. Учли каждую мелочь. Побег невозможен. Камера - клетка в клетке. Между нами и дверью - прутья решетки. Стоит звякнуть ключу, как мы уже в позе, в "исходной" на местном жаргоне: наклон вперед, руки назад, темя упирается в стену, ладони вывернуты, пальцы раздвинуты. Зеки-лебеди. Все гениальное просто. Чувствуете беспомощность, граждане душегубы? Вас выдрессировали как зверей. Выпусти вас из зверинца через двадцать пять лет - сдохнете тут же без клетки. Монстры, которым УДО не светит, надеются на побег. Они знают, что не сбегут, но их грезы - все, что у них есть. "Склонные к побегу и суициду" - стенд в коридоре. Справа от камер - фото с краткими биографиями: кто сколько убил и при каких обстоятельствах. Чтоб тюремщики не расслаблялись. Профилактика человечности и сострадания, здесь неуместных. Помните, кто перед вами. Мне дали прочесть наши истории. Я не узнал себя. Я не узнал сокамерников. Мне стало страшно. Я плохо спал ночью. Мне снились трупы. Кровь. Трехлетний мальчик, зверски убитый и сброшенный в туалет где-то в деревне. У соседей семь душ на двоих. Оба надеются на УДО. Мечтают о новой жизни. Думают, встретятся там, за колючкой, в две тысячи тридцать третьем. Их не выпустят. Им не место на воле.
  О себе расскажу позже. Может быть.
  Мы пятимся задом к решетке, не разгибаясь. По очереди. По команде.
  Щелк! - Наручники за спиной.
  "На выход по одному!"
  Выходим из камеры. Выпархиваем как лебеди. Не разгибаясь, руки вывернуты как на дыбе. Взгляд - строго в пол. Вновь затылком к стене, теперь в коридоре. Дернешься, плохо нагнешься, плохо выкрутишь руки - врежут дубинкой. Все справедливо.
  Нас ощупывают, нам заглядывают под язык.
  Трое конвойных и пес. Он не сводит с нас глаз. Он знает, как мы опасны. Нам терять нечего. Двум срокам не бывать, одного не миновать. "Психическое расстройство, не исключающее вменяемости" - у большинства это есть. У меня - нет. Тем не менее, я здесь. Я тоже убийца. Меня тоже вычеркнули из жизни.
  
  ***
  Кстати, о справедливости.
  ПЖ - единственное наказание, одинаковое для всех. Не имеет значения, сколько на ком трупов. Маньяк, убивший сорок шесть человек с особой жестокостью, случайный убийца, вляпавшийся по пьяни, - разницы нет: ни в сроке, ни в условиях содержания. Первый десяток - на строгом (два свидания, две передачи в год), далее - послабления, если будешь пай-мальчиком. Больше посылок, больше свиданий. Для меня и для многих других ничего не изменится. Нет посылок. Нет свиданий. Нет и не будет.
  Ад - он один для всех. Справедливо ли?
  Да.
  Знаете, почему? Все здесь заслуженно. Не стоит кивать на тех, на ком больше крови, граждане душегубы. Думайте о себе. Здесь, по ту сторону жизни, "больше" не имеет значения. Вы за чертой. Вы одинаковы. Не воздать вам по заслугам: ни маньяку, ни простому убийце. Два ПЖ невозможны. Бросьте ваши жалкие жизни на одну чашу весов, а на другую - жизни тех, кого вы убили, - что покажут весы? Видите, все справедливо. Нет, вы не хотите видеть. У вас своя правда. Вас засудили, это ошибка, вам здесь не место. Приговор слишком строгий. Я слышал это от каждого. Иные дошли до крайности: долго убеждая других в собственной невиновности, сами себе поверили. Защитная реакция, любой психолог (в этом случае - психиатр) все объяснит. Возьмите, к примеру, Крышкина. Он и Волков - мои сокамерники. Крышкин - бывший браток, член солнцевской ОПГ, выживший в девяностых. Он убил пятерых. Что бы вы думали? Он невиновен. Он не мог не убить. Это была война. Или ты, или тебя. Боссы отдавали приказы. У Крышкина не было выбора. Жена, двое детей - что было бы с ними, не выполни он приказ? Он убивал братков, в том числе и своих. Чистил землю от скверны. Нет на нем крови агнцев. Он тут вместо спасибо. Глупо, несправедливо.
  Трехлетний мальчик и его мать - счет Кости Волкова. К счастью, он не нашел себе оправдания. Да, он виновен. Крупко выпив, он изнасиловал и убил женщину; потом, решив спьяну, что мальчик его опознает (тот выбежал из спальни на крик), убил и его. Восемь ударов ножом. Трупы сброшены в туалет. Когда его взяли, он сразу во всем сознался. За мальчика дали пожизненное. Он считает - несправедливо. Он не маньяк. Не террорист. Он раскаивается. Он мог бы вернуться в общество. Ему нужен шанс.
  По мнению Крышкина, Волков заслужил ПЖ; по мнению Волкова - Крышкин. Нормальная ситуация. Как-то раз, слово за слово, они крепко сцепились. Ругались тихо, сквозь зубы, о драке и речи быть не могло. За драку сажают в карцер - с записью в личной карточке и с дубинкой для профилактики. Плохо само по себе, но худшее в том, что это аукнется в будущем: при решении вопроса об условиях содержания и об условно-досрочном ОСВОБОЖДЕНИИ. Не хочешь ли в одиночную камеру? В ней тихо сходят с ума, буйные успокаиваются, становятся овощами. Нет. Никто не хочет туда, даже маньяки. Гнить в карцере тоже не дело. Нельзя бросить вызов системе, если ты ее часть и всех твоих сил не хватит на то, чтоб сдвинуть хоть камень в мощной каменной кладке. Лучше смириться и подчиниться. Так проще жить.
  До вселения к нам Волков сидел с маньяком. Там, чуть дальше по коридору. Этот маньяк, Душкин - второй после Ч., ныне покойного. Ч. расстреляли, Душкина - нет. Общество ныне гуманно. Душкин умный, спокойный - по нему и не скажешь, что грохнул сорок шесть человек в парке на юге Москвы. Он не насиловал, не расчленял - просто убивал молотком. "Они родились для того, чтоб я их убил, такая у них судьба", - так сказал он. Он зверь. Ему место в клетке. Ему, а не Волкову. Волков его боялся. Он не спал по ночам, весь липкий от пота, но вскорости успокоился и стал хорошо спать. У зверя нет молотка. Он даже приятен в общении. Он любит читать, слушать по радио музыку и не треплется много о том, как убивал. Редко, под настроение. Всякий раз с философией. Видите ли, он санитар общества. Он чистил город от грязи - от бомжей и алкашей. Он избавлял их от жизни как от обузы. Это его путь, его миссия, если хотите. Он не довел ее до конца. "Сто, двести - я бы не бросил. Мне нравилось убивать. Поймав меня, вы многих спасли".
  Волков слушал его, вглядываясь в него, и снова начал бояться. Иной раз мелькнет что-то в глазах - черное, страшное, дьявольское - и дрожь проходит по телу.
  Отношения портились. Волков чувствовал: Душкин хочет его убить, а если хочет, то сделает, без молотка - с безумием, "не исключающим вменяемость". Задушит или свернет шею. В первом случае могут спасти, во втором - шансов нет. Душкин крепкий, сильный - несмотря на семь лет за решеткой. Хрясть! - как куренку. "Что-то ты мне не нравишься" - эта фраза маньяка, с черным дьявольским взглядом, стала последней каплей. Волков пошел к начальству с просьбой о переводе. В общем-то, дело обычное. Как правило, не отказывают. Психологическая совместимость - не пустой звук. Штатный психолог здесь не для галочки, не для видимости, как кто-то может подумать. Контингент специфический. Сроки бессрочные. Жизнь в замкнутом тесном пространстве. Ничто не меняется, в том числе люди, день за днем, месяц за месяцем, год за годом. На фоне разрушенной психики может случиться всякое. Кто за это ответит?
  "Ты третий, кто жалуется на Душкина, - признался начальник. - Трудно с этим маньяком, я тебя понимаю. Что? Душкина в одиночку? Нет на это причин, только ваши фантазии. Примерное поведение. Без замечаний. Он маньяк - чем вы лучше? Тоже убийцы. Всех в одиночки? Камер не хватит. Так и быть, съедешь, но вот что тебе скажу - надо жить дружно. Иначе никак. Если снова сюда придешь, проблема будет в тебе. Понял?"
  "Да, гражданин начальник".
  "Отлично. Свободен".
  Просто, не по Уставу, на ты. Пренебрежительно, как и положено с зеком, но не коротко-сухо-бездушно, как по инструкции. По-человечьи. Общение с кем-то, кроме сокамерников - это событие, свежая струйка в спертом воздухе изоляции. Контакты между камерами исключены. Отдельно сидим, отдельно гуляем, отдельно моемся в бане. Камера, коридор, яма - наш мир до конца дней. Я расскажу вам о том, как сходят с ума и становятся овощами. И о себе. Хотите услышать исповедь?
  Сначала покончим с Волковым. И с Крышкиным заодно.
  
  ***
  Волков с нами два года - из тех четырех, что прошли с момента ареста. Полтора года - в СИЗО, еще полгода - с маньяком. Таков его путь. Начало известно, конец - тоже, сколько бы он не грезил УДО.
  Он мне не нравится, как и Крышкин, но выбора у меня нет. Они часть системы, с которой надо смириться. Они здесь. Они такие, как есть. Даже на воле люди терпят друг друга, вынужденно поддерживая общение - что ж говорить о нас? Крышкин, Волков и я - маленький социум, запертый в клетке. У нас сложные отношения - страшная подавляемая ненависть. Она копится день за днем, не находя себе выхода, и жрет нас изнутри.
  Волков - гаденький мужичок. Маленький, жилистый, шепелявый. Взгляд остренький и недобрый. Он убийца ребенка, я помню это, не забываю. Зачитывая до дыр газету с бесплатными объявлениями, он ищет контакты женщин бальзаковского возраста, жаждущих светлой любви, и рассчитывает жениться. "Судимых просьба не беспокоить" - написано в объявлениях, но Волкова это не останавливает. У него много времени. Он строчит письма пачками. Они как сперматозоиды разлетаются по стране в надежде упасть на благодатную почву, найти одинокую яйцеклетку - и есть один шанс из тысячи, что это случится. Волков верит в него. Что ему остается?
  Каждое письмо уникально, он не пишет их под копирку, но в целом они об одном, с некоторыми вариациями. Он давит на жалость. Его осудили несправедливо, он жертва судебного произвола. Он добрый, ласковый и отзывчивый. Однажды справедливость восторжествует, и он выйдет отсюда. Он был бы признателен за ответ, за парочку теплых слов, за дружескую поддержку. Большего ему и не надо.
  Такие, в общем, пассажи. Старые как мир трюки.
  Подманивая рыбку к крючку, он действует хитро и осторожно. Напором здесь не возьмешь, эффект будет обратный. Разжалобить, мягко втереться в доверие, наладить ни к чему не обязывающее общение - первый шаг. Дальше - больше. Посылки и бандероли. Деньги. Свидания. В первые десять лет, из которых осталось шесть, положены два краткосрочных свидания в год, через клетку, в присутствии надзирателя, каждое по четыре часа - а потом к двум краткосрочным прибавят два долгосрочных, каждое по три дня. Вот заживем! Трахайся сколько угодно. Кушай от пуза. Спи ночью с женой. Все это будет. Шесть лет на прелюдию. Ловись рыбка большая и маленькая. И золотая. Глядишь, через двадцать пять лет будем жить в колонии-поселении - можно сказать, на воле - или отпустят.
  Волков верит и ждет. Строчит по два письма в день, семьсот тридцать в год, и мастурбирует дважды в неделю, сидя на унитазе - для поддержания формы. Шесть лет - сущий пустяк, глазом не успеешь моргнуть, как вот оно - длительное свидание. Он будет готов. Он будет трахаться дважды в день; может быть, трижды, в качестве компенсации.
  Он дрочит вечером, не стесняясь. Здесь стеснятся не принято. Крышкину все равно, а мне как-то противно. Закрыв глаза и вздернув вверх подбородок, он силится вспомнить, как выглядит голая женщина, и заканчивает через раз. Что будет с ним через шесть лет? Что сможет он в первую брачную ночь, с дурой, клюнувшей на приманку? Он только об этом и треплется, с блеском в глазах, с липкой ухмылкой. О сексе и об УДО. Убийца ребенка. Я стараюсь не слушать. Я пытаюсь молчать. Наша проблема в том, что не с кем поговорить, несмотря на то что нас трое. За годы, проведенные вместе, в камере три на четыре, мы страшно надоели друг другу, но вынуждены как-то общаться. Выбора нет. Волков и Крышкин, Крышкин и Волков. Товарищи по несчастью - так говорят. Мы не товарищи. Мы загрызли б друг друга до смерти, дай нам такую возможность. Ее нет, к сожалению или к счастью, и наши теплые чувства - часть общего наказания, нашей пожизненной кары.
  Крышкин уже не жилец. Он теряет надежду. Он обречен. Он говорит об УДО без прежней внутренней веры, реже, чем раньше, обманывая себя. Он знает - он отсюда не выйдет, не сможет обнять детей. Девочке шесть, мальчику восемь. Он не видел их пять с лишним лет. Жена развелась с ним, и правильно сделала. Она знала, что он член ОПГ, но не знала, что он убийца. Он осужден пожизненно. Все инстанции пройдены, дальше - черный тупик. Нет смысла верить и ждать, и два раза в год ездить к мужу на север, с несколькими пересадками. Проще забыть. Проще не объяснять детям, почему папа в тюрьме и будет там до конца жизни. Папы нет. Он умер. Или уехал.
  Крышкин скучает по детям: смотрит на фото (у него их пять штук, мятых, жутко засаленных) и тихо плачет. Каждый день плачет. Слезы высушивают его, тоска и жалость к себе медленно убивают. Бывает, плачет без слез. Смотрит в пространство черными пустыми глазами. Нет надежды. Нет смысла. Он не пишет письма, как Волков, не мастурбирует, не хочет жениться. Он исчезает как личность. Он все ближе к черте, от которой возврата нет, и никто ему не поможет. У него никого нет. Его жизнь останавливается, разум тонет в безумии. В этом его спасение. В том, чтобы стать растением, которому все равно.
  Крышкин лучше, чем Волков. "Я сам не заметил, как стал бандитом", - так он сказал. После армии он устроился вышибалой в ночной клуб и там приглянулся боссу, хозяину клуба. Он ездил с ним на стрелки, был личным телохранителем. Дальше - больше. Стал вышибать долги. Паяльники и утюги - это не байки, а реальность тех лет. Вымогательство, совершенное организованной группой, вкупе с нанесением телесных повреждений средней тяжести, незаконным хранением оружия и участием в преступном сообществе - вот уже и десятка. Он не думал об этом. Он искал объяснения. Те, кого били, сами во всем виноваты. Не уверен - не бери в долг у серьезных людей. Как правило, есть чем отдать - квартира, машина, дача - но жопятся до последнего. Думают, взяли деньги в благотворительном фонде? Это бизнес. Просто бизнес, как говаривал дон Корлеоне. У многих из них рыльце в пушку. Жулики и прохиндеи. В общем, он восстанавливал справедливость, все делал правильно.
  Первое убийство он совершил в порядке самозащиты. Мужик, к которому пришли за деньгами, бросился на них с финкой. Он ранил кореша, малость вскрыв тому пузо, и ему отплатили тем же: финку воткнули в глаз, там и оставили. К боссу вернулись без денег. Босс рассердился. С мертвого не возьмешь, а вляпались дурни плотно. "Так не пойдет, будете отрабатывать".
  Отработали.
  Выбора не было.
  
  ***
  Пришел мой черед. Слушайте мою исповедь - хоть вы и не святые отцы, чтоб я исповедовался перед вами. Что хотите услышать? Как я стал убийцей? Как убивал? Чувствую ли угрызения совести? Как выживаю здесь?
  Не спешите. Обо всем по порядку. У меня много времени, больше, чем нужно для самой длинной истории...
  
  {Конец ознакомительного фрагмента}
  
  Книгу можно купить на Литресе за 5,99 руб.
  http://www.litres.ru/aleksey-efimov-3/pozhiznennyy-srok/
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"