Ефименко Мария Константиновна : другие произведения.

Золото - тот ещё хмель!

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 9.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    За золото наёмники сделают всё, что угодно. Ради него можно припугнуть, можно пленить, можно убить... Но ради чего можно отказаться от золота, если речь не о собственной шкуре? (Рассказ окончен)

   Глава 1
  
   - Какого черта?!!!
  
   Крик взлетел под потолок, а человек упал на стол, перевернув его со всей утварью. С громким звоном разбивались бутылки, с тихим бульканьем вытекало их содержимое; наёмник, которого на этот стол толкнули, встал, не обращая внимания на осколок стекла в своей спине, и крикнул обидчику:
  
   - Тонум, успокойся!
  
   - Не-е-ет, не успокоюсь... - громкий шёпот надавил на непривычную для этого места тишину.
  
   Наёмники, сидящие за другими столами, замерли. Замер и глава гильдии, не закончив объявлять поступившие заказы.
  
   - Правда, Тонум, сядь. Ты выпил лишнего, - невозмутимо сказал он своему подчинённому.
  
   - Я трезв, в отличие от всех вас! Золото - тот ещё хмель!
  
   Упавший положил руку на меч, но не спешил его вынимать.
  
   Тонум тяжело дышал и зло смотрел на всех собравшихся. Их гильдия, их славная компания вдруг сошла с ума, перестав замечать очевидное.
  
   - Что отличает нас от других наёмников? - спросил он, не дожидаясь, пока кто-то скажет что-то ещё.
  
   - Мастерство, сплоченность, кое-какие принципы.
  
   - Во-о-от... принципы, ребята, принципы, - Тонум улыбнулся и закивал головой, как в каком-нибудь припадке.
  
   - Объясни, что именно тебе не нравится, или заткнись, - глава славился своей уравновешенностью и рассудительностью.
  
   Упавший плюнул на пол и, подняв стол, снова сел. Остальные удивлённо и настороженно смотрели на происходящее, не видя пока повода вмешаться.
  
   Характер у Тонума всегда был взрывным, "ураган" - его второе имя. Вот и сейчас, вместо того, чтобы спокойно высказаться, он толкнул взявшегося за дело друга и разбил бутылки с прекраснейшим вином.
  
   - Какого черта мы идём на поводу у этого "Паука"? Вы хоть слышали, что он хочет? - Тонум уже не кричал, но активно жестикулировал, пытаясь донести смысл слов.
  
   - Смерти придворного мага.
  
   - А кого он заказал на прошлой неделе?
  
   - Брата королевы.
  
   - А ещё раньше это были толковый шпион, прекрасный и сильный, зараза, амулетодел и кража дочки генерала.
  
   - Тонум, черт тебя дери, а что не так?! - крикнул кто-то из дальнего конца зала.
  
   Наёмники оживились, и громкий гул заполнил здание. Тонуму кричали, что он сумасшедший, что ему надо завязывать с выпивкой и что, если ему так не нравится "Паук", пусть просто не берётся за дела.
  
   Дав толпе выговориться, глава поднял руку.
   Все замолчали, даже Тонум, который только-только собрался отвечать на пустые оскорбления и справедливые упрёки.
  
   - Кончай вступление. Говори суть, - глава гильдии был абсолютно спокоен.
  
   - Он хочет убрать всех, кто сможет потом ему сопротивляться. Нашими руками уничтожить нашу страну! Нашу, ребята!
  
   Звуки, сложившиеся в столь странные слова, звенели ещё несколько мгновений, заблудившись в стенах и попав в стеклянные станы и бутылки. А на лице главы его подчинённые, впервые за этот год, заметили эмоцию. Округлённые глаза, высоко поднятые брови... да, удивился не только он - все, кто сидел в зале.
  
   - А что для тебя страна, Тонум? Почему ты считаешь, что нас должна интересовать судьба чьего бы то ни было государства?
  
   Его до сих пор не заткнули грубыми методами лишь потому, что в их гильдии "товарищ" - не только слово, но и уважение, готовность выслушать и помочь. Каждый знал и по-своему любил каждого. Стычки, как эта, были редкостью, уходящей в байки и шутки.
  
   Тонум не думал, что его не поймут, и считал всё, что говорил, очевидным, простым.
  
   - Почему? - он рассеянно посмотрел на товарищей. - Потому что наша страна - наш дом. Она даёт возможность жить и заниматься любимым делом. Её законы - мягче, её стражники - снисходительней или глупее, женщины - краше каких бы то ни было иноземок, а...
  
   - Это только твоё мнение! -раздражённо сказал наёмник, неловим движением вынув осколок бутылки из своей спины.
  
   - В соседних странах сжигают за наши преступления! - прикрикнул на него Тонум. - У нас сажают, и через несколько лет король, на какой-нибудь радости, объявляет амнистию. Здесь прекрасные танцы и праздники, а захватчик всегда выметает старое со своих новых территорий.
  
   - Будут другие танцы. И ты их полюбишь, - глава уже справился со своими эмоциями, и, свернув свиток с заказами, ровно смотрел на товарища.
  
   - Сомневаюсь, - передразнив этой фразой тон начальника, Тонум продолжил эмоциональную речь. - Так или иначе, это наша территория, и путь те, кто придёт рушить, суда не суются! Приятно ли Вам будет видеть слёзы на лице игривой прежде красавицы в трактире? Или хуже: разруху и битые бутылки там, где раньше было можно дёшево напиться и хорошо покутить? Видеть, как нашим балбесам-стражам глотку щекочет вражеский солдат, а не мы? Как наивные смешные ребятишки стали серьёзными, растеряв способность вызывать улыбку?
  
   - Выйди. Вернёшься, как только успокоишься.
  
   Глава гильдии недвусмысленно указывал на дверь. Тонум замер, не веря беспристрастность неплохих, как он думал, ребят. Им было всё равно. Страна и её уклад - это лишь способ заработать, а если смотреть на это только так, то грести деньги можно было бы при любом правительстве и любых традициях.
  Тонум вышел, отказываясь признавать провал его попытки разбудить гильдию. В голове было пусто, а в груди кипели злость и отчаяние.
  
   Но была там и надежда.
  
  
   Глава 2
  
   Приняв задание, Олькон вышел из здания гильдии и вдохнул прохладный воздух. Рана болела, но не так сильно, как могла - стекло воткнулось далеко не в хребет, а значит можно было прикрыть кровавое пятно плащом и не искать лекаря. После пропахшего перегаром и потом подвала, задымленные и грязные улицы казались не такими уж противными. Место выбиралось на совесть: сверху - безобидный тренировочный зал, где все желающие могли немного заплатить и поучиться владению оружием у "мастеров", а снизу мастера собирались, чтобы обсуждать далеко не безобидные дела.
  
   "Ну ураган наш сегодня выкинул", - подумал Олькон, хмуро глядя на ясное небо.
  
   Голос его друга до сих пор звучал в голове, как назойливое эхо. Про танцы говорил, про детей, про женщин...
  
   Чтобы развязать неприятный комок недоумения, Олькон пошёл в любимое заведение. Оно встретило его мягким шумом: позвякивали чашки, о чем-то говорили люди, потягивая свои напитки, и где-то в углу на флейте играл музыкант. Приятное тепло сухим языком лизало открытые участки кожи, расслабляя тело, а душу расслабляла сама обстановка. Бежевые стены уютно охватывали зал с деревянными столиками, и ароматы разных трав и ягод обволакивали всё вокруг.
  
   Назвать это место таверной язык не поворачивался, хоть и формально оно было именно ей. Посетители любили её не за алкоголь или вкусную еду, а за чай. И за вежливость работающих здесь девушек, конечно.
  
   - Мастер Олькон, вы давно у нас не были!
  
   Высокий голос ласкал слух, а озорная улыбка просила ответную. Лет пять назад младший брат этой девушки учился фехтованию в их школе. Эдакий неугомонный чертёнок! Именно здесь благодаря счастливой случайности она и нашла ему "мастера".
  
   - Здравствуй, Кана. Мне, как обычно, чай со смородиной и лимоном.
  
   Грубить, кому бы то ни было, здесь принято не было, поэтому Олькон старался отвечать мягко, забыв про крепкие слова. Умение приспособиться под любое окружение - важный для наёмника навык. Но то ли это умение стало частью жизнью, то ли место помогало ему стать добрее, усилий для приятного тона не требовалось никаких.
  
   - Чай со смородиной и тортик? - Кана, улыбнувшись, подмигнула.
  
   - Форму потеряю, - Олькон рассмеялся, подходя к одному из столиков. Он чертовски любил, когда эта девушка улыбалась!
  
   - Вас же никто не просит есть его целиком! Кусочек... не наш торт, я пекла, - Кана уговаривала шёпотом, словно рассказывала страшную тайну.
  
   - Ну, если только твой тортик, - соглашаясь, наёмник растерял остатки суровости.
  
   В это место он приходил отдыхать душой, а не силу духа демонстрировать.
  
   Принесённая сладость была пропитана нежным кремом, который таял во рту, раскрывая мягкий и безумно приятный вкус. Вдохнув аромат чая, Олькон сделал глоток и закрыл глаза; яркий контраст кислого и сладкого, горячего и прохладного вызывали состояние блаженства.
  
   Открыв глаза, он видел всю ту же таверну с её тихими посетителями и прекрасно подобранной краской для стен. Засмотревшись на стройные ножки Каны, Олькон почему-то вспомнил слова Тонума:
  
   "...слёзы на лице игривой прежде красавицы...".
  
   Воображение дорисовало и всё остальное: перевёрнутые столы, разбитая посуда, тишина и... тоска, пустота в груди постоянного посетителя.
  
   Помотав головой, Олькон отогнал неприятное видение. Кана уносила посуду, покачивая бёрдами, а флейтист, замолкнув, рассматривал публику. Где-то за окнами слышался цокот копыт, а какая-то девушка, относя заказ соседнему столику, оставила за собой терпкий запах горячего шоколада. Всё как обычно, мирно спокойно и надёжно. Любимое место и не думало переставать быть таким чертовски-манящим, расслабленным.
  
   - Скажи, а как поживает твой брат? - спросил Олькон, когда Кана вернулась к нему за тарелкой.
  
   - Рир? - она замерла, печально поджав губы. - Он служит где-то на границах, я за него боюсь.
  
   - Не переживай, он справится, способный парень, - неожиданно, Олькон взял её за руку.
  
   Он улыбнулся, с заботой смотря ей в глаза. Вплоть до этого момента он не думал, что огонёк в них может угаснуть, но теперь боялся, что он не зажжётся вновь. Как одна ошибка может разрушить успех всего задания, так одна маленькая деталь, льдинки волнений в добром взгляде, разбила уют всей таверны, сделав воздух холодным, ароматы приглушёнными, а звуки далёкими.
  
   - Кана, уверяю тебя, он сможет постоять и за себя, и за нашу страну.
  
   Наша страна... одна фраза и сколько ассоциаций из-за этого придурка-"урагана"! Олькон не понимал, почему он так беспокоится о глазах Каны и о уюте заведения. Она перестанет быть привлекательной - её заменят десятки других! Разрушат таверну - постоят новую!
  
   Но что-то всё же мешало отпустить полюбившееся место и приятную девушку.
  
   - Благодарю за поддержку, мастер Олькон, - сказала Кана, улыбаясь.
  
   Вместе с блеском её глазах вернулась и теплая остановка. Флейтист играл что-то мечтательное и безумно красивое, где-то неподалёку пили чай, от которого слабо пахло клубникой, и холод, сковавший дыхание, вдруг исчез.
  
   Оставшись за столиком в одиночестве, Олькон смотрел на всё вокруг так, как после тяжёлого кошмара смотрят на свою комнату. Пережив навеянное размышлениями, наёмник понял, что не хочет, чтобы такое было явью. Не полюбит другое заведение так, как это.
  
   А придётся, если враг решит напасть на это государство.
  
  
  
   Глава 3
  
   - Меч ближе.
  
   Мальчик тяжело дышал, но послушно выпрямил руки, чтобы лезвием своего оружия коснуться клинка мастера.
  
   - Не к моему мечу, а к себе. Носок правой ноги смотрит на противника. Ты опять нарушил стойку, - учитель, как всегда, был спокоен.
  
   - Простите, мастер Ханин!
  
   Мальчик немного раздвинул локти, чтобы рукоять меча были ближе к солнечному сплетению, и переставил стопу. Ханин, осмотрев стойку ещё раз, кивнул, быть может, с удовлетворением.
  
   - Нападай.
  
   Собрав всё своё стремление учиться, мальчик неуклюже шагнул и махнул мечом, мощно, резко, но слишком широко, чтобы этот назвать удар хорошим. Звон клинков разлетелся по комнате, но не успел этот звук стихнуть, как мальчик ударил вновь: едва не подпрыгнув и описав мечом дугу над своей головой, он перенаправил атаку, но не попал ни по плечу мастера, ни даже по его оружию.
  
   Ханин почти улыбнулся. Дети с их пылкостью необузданностью и всепоглощающей верой во что-то светлое, были его слабым местом. Он никогда не брал заказ, в котором приходилось убивать ребёнка, но в тайне мечтал, чтобы как можно больше детей сдохли от чего-нибудь, не узнав всей грязи мира. Учить детей защищаться, от кого надо, и бить морду, кому надо - это была его идея, но он ненавидел смотреть, как наивные мальчики превращаются в серьёзных мужчин, и ему было тошно то того, что это он, пусть и косвенно, делает их такими.
  
   Он ненавидел себя за то, что разучился чувствовать что-либо так, чтобы это отражалось на лице, но не мог не признать, что так жить проще. Дети радуются искренне, но глубоко страдают. Он не хотел страдать. Радоваться было почти нечему.
  
   - Ты не должен так сильно размахивать оружием. Это даёт мне время ударить.
  
   Тон и выражение лица были абсолютно спокойными. Они не могли определиться, что выражать: ненависть или остатки радости?
  
   Мальчик наступал, замедляя удары, чтобы лучше их контролировать. Ветер ворвался в окно, разогнав пыль на полу и дав душному залу глоток свежего воздуха. Тренироваться и тренировать стало легче.
  
   Радовался Ханин чужим эмоциональности и неуклюжести, а ненавидел себя за то, что ограничивает детские порывы. Ребёнок становится взрослым тогда, когда берёт на себя слишком много "нельзя". Кидаться снежками в прохожих - нельзя, потому что это неприлично. Облизывать пальцы нельзя, потому что они грязные. Громко смеяться тоже нельзя, потому что ты можешь кого-то задеть своим счастьем.
  
   Увы, избавиться от обрастания запретами невозможно. Да и не нужно - большинство из них полезные навыки, а не оковы. И только пока у тебя не растут усы, ты можешь себе позволить смешно и неумело творить какую-нибудь ерунду. Потом за эту самую ерунду ты в ответе. Мир жесток.
  
   А дети ещё это не поняли. Вот и сейчас мальчик равномерно стучит своим новеньким мечом по потрепанному клинку мастера и не знает, сколько эти царапины видели крови. И что в следующий раз, возможно, они отведают крови его родного отца.
  
   - Так лучше. На сегодня всё. Можешь идти.
  
   Мальчик поклонился, бережно убрал оружие в ножны и побежал. Наверное, он хотел рассказать друзьям, что его сегодня почти похвалили. Оглядев пустой зал, Ханин подошёл к окну и сел на подоконник.
  
   Вчера Тонум сочно высказался на счёт того, что в "нашей стране" должно быть дорого. Сегодня он не пришёл.
  
   Товарищи, гильдия - одна из немногих радостей. Вторая, потому что первая - дети.
  
   Друзей он любил потому, что был в каждом из них уверен. Они могут сделать всё, что угодно, но не предать. То, с чем не справляются сами, выполняют командой. Внизу в подвальчике каждый член гильдии может отдохнуть, после задания, может спрятаться от стражи, на худой конец может прийти умирать от раны или яда, уверенным, что ему помогут вкусить в этой жизни последнюю радость, а потом не дадут его телу без погребения сгнить.
  
   Поражение "нашей страны" никак не повлияет на гильдию. Но дети...
  
   Ханин был далёк от каких-нибудь танцев и давно остыл к плотским утехам - в юности наигрался.
  
   Но когда-то давно он сбежал в этот город с другой страны, с захваченной территории. Он был маленьким, многого не понимал, но всё запомнил и осознал значительно позже. Грабёж был понятен ребёнку. То, что девушек нужно утешить - детям постарше. Но ничто не ранило юные души так, как осознание своей слабости, того, что сильный забирает всё. Оно всегда так, однако в годы войны это не только не прячется за словами "закон" и "справедливость", но и выставляется напоказ: я - завоеватель, а поэтому я имею право так сделать.
  
   Размышления Ханина прервал скрип двери: в зал кто-то вошёл.
  
   - Может ли мастер преподать мне урок? - посетитель прокашлялся.
  
   Кодовый вопрос заставил повернуть-таки голову и посмотреть на него.
  
   - Смотря, о чем меня спросят.
  
   - О том, насколько тонка грань между долгом и выгодой! - посетитель закатал рукава, обнажив тощие бледные руки.
  
   Ханин беспристрастно кивнул, подтвердив, что всё сказанное и сделанное было истолковано верно, и положил меч на подоконник.
  
   Паук пришёл за очередной жирной мухой. Его серую рубашку и наглую улыбку Ханин мог узнать где-угодно.
  
   - Кто?
  
   - Вы его знаете и, наверное, давно уже хотите убрать, да всё руки не доходят, - Паук улыбнулся, доставая сложенную в четыре раза бумагу.
  
   Ханин взял этот листок и посмотрел на изображение. Черными чернилами на нем был нарисован капрал, известный своим умением руководить отрядом и несправедливым отношением к нему правительства. Ханин даже с опорой на товарищей боялся с ним связываться - настолько сообразителен был старый чёрт и силён.
   - Вы даёте много заказов. Зачем?
   - О, боги, вы вроде и спросили, но вроде вам не интересно, - Паук усмехнулся, подходя вплотную. - Какое вам до этого дело?
  
   - Ищите другого.
  
   Паук, судя по всему, испугался. Ханин ровно смотрел ему в глаза, давая понять, без информации работать не будет.
  
   - Не отказывайтесь так быстро. Вы отличные воины, я не хочу...
  
   - Ваша цель - ослабить государство для войны? - по выражению лица Ханина невозможно было что-либо понять, но взгляд давил как стена, которая почему-то движется на встречу.
  
   - Да, что уж утаивать. Я всегда знал, что... а-а-а!!!
  
   Ханин взял меч одной рукой и, широким махом поднося его к другой, засадил металл в плечо Пауку. Клинок вошёл почти наполовину, и наёмник довёл его, ранив чуть глубже. А пока побледневшая жертва не очнулась, толкнул её ногой и приставил остриё к груди. Одно движение - Паук упал, широко раскрыв рот и тонкими пальцами схватившись за лезвие.
  
   Без каких-либо эмоций, Ханин взглянул на свежий труп и лужу крови.
  
   Пусть захватывают другое государство, а не то, за детьми которого наблюдает "глава".
  
   - Ну Ханин, ну как теперь это оттирать? - плотно закрывая дверь, поинтересовался наёмник.
  
   Олькон, придя вместе с ним, кивнул в качестве приветствия.
  
   - Водой и тряпкой.
  
   - Чёрт, неужели кто-то сумел тебя разозлить? - Олькон рассмеялся.
  
   - Я не хочу иметь с ним дело. Можешь не выполнять заказ, - Ханин встал, вытирая меч платком из красной ткани.
  
   - Это Паук?..
  
   Удивлённый возглас Олькона отразился от стен и вернулся едва слышным эхом. Третий наёмник, рассмотрев убитого, сказал:
  
   - А похож ведь - вон какие руки и ноги.
  
   Молчание заполнило зал, сделав слышимым дыхание собравшихся и жужжание толстой мухи. Ханин закрыл ставни и в полутьме потащил свою жертву к чёрному выходу - за ним был сарай. Если бы кто-то вздумал копать земляной пол, нашёл бы уйму костей и полусгнившего мяса.
  
   Но в безобидную "оружейную" никто никогда не заглядывал. Кроме "мастеров", само собой.
  
   - И да, передайте кто-нибудь Тонуму, что он прав. Все наши слабости - в этой стране, и нечего свои мягкие места подставлять под удары, - проговорил Ханин, выволакивая труп.
  
   Олькон и наёмник переглянулись. Глава закрыл дверь.
  
  
   Глава 4
  
   Пусть струны звенят, а не мечи! Пусть летят по воздуху крик радости, а не хрипы захлёбывающихся в крови!
  
   Тонуму было весело, как никогда. Лёгкие танцы после тяжести в душе кружили голову, заставляя забыть себя, забыть про всё на свете и подпрыгивать, подпрыгивать, подпрыгивать, размахивать руками и выписывать ногами что-то невообразимо мудрёное. Пышные юбки прекраснейших женщин тоже подпрыгивали: вверх-вниз, вверх-вниз! Подошвы стучат по деревянному полу, как будто кто-то бьет в барабаны. А струны - звенят, задавая этой пляске ритм - раз-два, раз-два, раз-два-три!
  
   Наконец, мелодия стала спокойнее - закружила в медленном парном танце. Теперь ноги не долбят по доскам, а плавно переносят статичное тело в другие места, как ветер переносит желтые листья. Глядя в лицо партнёрши-блондинки, Тонум не мог сдержать улыбку. Когда, если не в танце, можно безнаказанно сжимать её голые плечики?
  
   Тонум любил, когда девушки обнажают плечи и спины, но не любил, когда всё остальное. У тех, кто стремится показать свою фигуру, чаще всего нет, а если всё закрыто - можно нафантазировать и успокоиться.
  
   Но передышка скоро закончилась. Сменился музыкант, и музыка стала другой, более яростной и жёсткой. Да, этот танец был одиночным и требовал сил - не всякий мог выдержать десять минут остервенелого свиста дудки и бешеных, мощных движений.
  
   А Тонум мог - не зря входил в одну из лучших гильдий наёмников...
  
   Входил... в прошедшем времени. Нужно ли ему возвращаться туда, где кроме золота ничего не знают? Выгнав из зала, ему сказали успокоиться и только потом вернуться. А он не успокоился - не мог понять, как можно взять и наплевать на всё веселье и на всю красоту?
  
   Так играй же музыка, и не уставайте же ноги! Пол содрогается, звенит, вместо струн, посуда, потому что этот танец - шанс покрасоваться перед местными девушками!
  
   - Иди сюда, выпендрёжник! - грубый голос разбил вдруг очарование дикой пляски.
  
   Тонум замер, повернувшись, и почти одновременно с этим его потянули из толпы за локоть.
  
   - Сгинь! - сказал он, тяжело дыша, но дал себя утянуть, не сильно при этом сопротивляясь.
  
   Если Олькон взял за руку, то высвободиться можно было, только руку отрубив. Желательно не свою руку, всё же.
  
   - Молчи, чертёнок! Взбаламутил воду и сбежал!
  
   Вытащив-таки Тонума с танцевальной площадки, Олькон сел на хлипкую лавку и укоризненно на него посмотрел.
  
   - У меня для тебя новости. Новость первая: ты придурок.
  
   - А вторая? - когда его отпустили, Тонум присел с другой стороны стола, пытаясь отдышаться.
  
   - Паука прихлопнули веником, и, чёрт тебя дери, прав!
  
   Тонум улыбнулся и прищурился, напомнив сытого кота.
  
   Он прекрасно понимал о чём речь - после того, как Ханин побил стражника метлой, любое оружие в его руках зовут веником.
  
   Музыка снова сменилась, стала игристой, острой, звонкой. Половина танцоров расселась, другая половина, не показывая слабость, встала в хоровод и закружилась, наполнив зал ритмичным и уже не таким громким топотом. Пестрили юбки, мелькали ножки, обутые в лёгкие ботиночки, сильно пахло потом и совсем немного духами.
  
   Олькон следил за реакцией Тонума, Тонум опёрся локтем на столешницу.
  Его правоту признали, признали небезразличные ему люди. Что ещё было нужно?
  
   - Повтори, а то я, кажется, не расслышал.
  
   - Обойдёшься, - беззлобно заявил Олькон. - Кстати, где твой меч? Совсем уже порядочным стал? - он усмехнулся.
  
   - А что, я всем своим видом должен показать, что опасен? - убрав руку под стол, Тонум тронул спрятанный в высоком сапоге кинжал.
  
   - Я, например, с мечом не расстаюсь даже когда чай...
  
   - Чай?..
  
   Тонум отвернулся, спрятав лицо в ладони. Сначала он вздрагивал всем телом, а потом не смог сдержать смеха. Хохот вырывался из груди, минуя ладони, разбежался по таверне, смешавшись музыкой, и безумно разозлил Олькона.
  
   - Чёрт тебя дери, я ж не ржу над тобой, когда ты выплясываешь!!!
  
   Некоторое время пришлось смотреть на смеющегося товарища и сдерживать жгущее желание дать ему затрещину (стража была за окном, заинтересуются ещё происходящим). Негодование наполнило нутро, раздражение хлестало через край, но выдержка пока позволяла не распускать руки. Тонум то затихал, поворачиваясь, то снова смеялся, едва взглянув на друга, и в конце концов бессильно лёг на стол, не убрав дурацкую улыбку, но уже и не вздрагивая.
  
   - Всё, ураган, успокоился? Возвращайся!
  
  
   Глава 4
  
   Ночь была тихой.
  
   Чёрное небо накрыло лагерь мягкой теменью, как сухим полотенцем накрывают готовые булочки. Воздух был полон прохлады и влаги, а полевая трава звенела стрекотом цикад.
  
   Костры не горели, лошади спали, а часовые, лениво бродя по лагерю, смотрели в сторону границ. Завтра они и товарищи дружным строем будут их пересекать.
  
   Высокая трава, как шевелюра девушки, блондинистыми кончиками исчертила тёмное платье-горизонт. Всё было спокойно, всё шло по плану, и стражи границ соседа-страны, конечно, не замечали угрозы. Как заметить в ночи тех, кто не зажигает огня?
  
   Часовой глубоко вдохнул, надеясь взбодриться, и потёр глаза. Какой-то странный шум заставил его резко прервать это занятие: кажется, он слышал топот. Руки убрал - услышал слабый стон. Повернуться не успел - почувствовал металл у горла. Рот ему зажали буквально через секунду - он крикнуть тоже не смог.
  
   - Где командир? - спросили его на родном языке ровным голосом. Акцента не было... почему тогда напали?
  
   Давление ладони ослабло, не сильно, но что-то пробубнить было можно. Часовой попытался крикнуть, но ладонь прижали вновь плотно, и возглас превратился в стон.
  
   - Вторая попытка: где командир?
  
   Уверенное спокойствие шёпота воскресило забытое состояние сердца - испуганный трепет. Рядом было слышно шуршание: кажется, кто-то кого-то куда-то тащил по траве. Часовой молчал - это было единственным способом сохранить самоуважение. Он всегда считал себя глазастым, внимательным и быстрым, но теперь мог остаться лишь стойким и преданным.
  
   - Число "три" не люблю, - Ханин надавил на клинок.
  
   Часовой захрипел в его ладонь и упал. Подхватив тело, "глава" потащил его в высокую траву. Там два его товарища уже сняли с первой жертвы форму.
  
   - Кто из нас на порядочного воина похож больше?
  
   Спросив это, Тонум надеялся, что это не он.
  
   - Тот, кто год назад как порядочный заговорил, - Ханин положил убитого на примятую траву, и снял с себя плащ.
  
   Олькон негромко засмеялся и похлопал друга по плечу. Тонум вздохнул, и, достав кинжал, оцарапал себе шею, руку и другие открытые места.
  
   - В лицо дать? - Олькон, не дожидаясь ответа, ударил. - Это тебе за всё сразу.
  
   Тонум ощупал скулу и поморщился - к боли он привык, но не любил, когда что-то били в лицо. Ханин, переодевшись, молча скрутил ему руки, спрятал кинжал в его сапог и повел вглубь лагеря.
  
   Олькон позаимствовав форму часового, "вернулся к дежурству".
  
  
  
   - Что случилось? Кто это? - на краю лагеря, Ханина остановили двое.
  
   - С границ. Пытался поджечь траву.
  
   - Убил бы и дело с концом, - солдаты недоумевающе переглянулись.
  
   - Всех вас, чертей, подожгу!!! - вырываясь, кричал Тонум. - Никто не выползет! Всех убью, сволочи!
  
   Ханин грубо швырнул его на землю и придавил, поставив ногу ему на шею.
  
   - Он говорит, что очень нас любит!
  
   Чтобы ему поверили, он даже улыбнулся. К счастью в темноте было трудно разглядеть, что пленного били подозрительно мало.
  
   Что помогло наёмникам узнать о нападении? Старик, которого прислали вместо пропавшего Паука, оказался сговорчивым и хорошо информированным. Его припугнули, и он всё рассказал, умоляя оставить ему его жалкую жизнь. Выслушав планы, пленника на всякий случай убили.
  
   После этого, не сговариваясь, три товарища поспешили к границам.
  
   Поспешили не зачем-то, а потому что туда их позвал "долг перед нашей страной", как говорят порядочные. На самом деле долга не было - было желание сохранить то, что дорого.
  
   Платой им будет не золото, а спокойствие. Ещё, при особенно удачном раскладе, можно будет доброе имя себе заработать - удобное было бы прикрытие. Если подумать, от этого доброго дела - сплошная выгода, пусть и нематериальная!
  
   "Да кому я вру, не из сухого расчёта ведь всё это делаю", - подумал Ханин, ровно смотря в глаза будущим "завоевателям".
  
   Один из остановивших внял арбалет и прицелился в Тонума. Ханин едва успел ударить его по руке, стрела воткнулась в землю, солдаты насторожились.
  
   - Может, что полезное расскажет.
  
   - Да что он может знать? - арбалетчик схватился за короткий меч.
  
   Тонум притих, изображая страх за свою шкуру, Ханин пытался убедить воинов, что пленник полезен. Хотели убить командира и ещё нескольких воинов, чтобы в неразберихе отложили наступление, но делать пришлось по-другому. Корчась под ногой Ханина, Тонум незаметно вынул пробку из спрятанной в кармане кожаной тары. По его бедру потекло тёплое масло пропитав штанину, но и на траву тоже попав. Темнота была на руку - никто не видел, как намокла одежда, но даже если бы заметили - подумали бы про другое.
  
   Олькон бродил туда-сюда, смотрел на границы и тоже лил масло. Огонь в этой ситуации был невероятно эффективен - лошади шарахнутся, люди бросятся тушить, а это совсем не тихо, кое-кто может, даже, сгорит, да и сам по себе свет привлечёт внимание стражей границ. Бросив пустую бутыль, он оглянулся и потянулся за кремнями.
  
   Встревоженные букашки стучали по траве, как крупные капли дождя. Постояв немного, послушав их стрекот, Олькон зачиркал кремнями, добавив в ночную тишину свои резкие звуки.
  
  
  
   Ханину не удалось убедить солдат, что этот пленник знает много - против него обнажили меч, а для Тонума достали топорик. Пришлось заканчивать спектакль: один убрал ногу, другой вскочил и, переворачиваясь, ударил плечом в пах вражеского воина. Да, он рисковал, но руки у кое-кого оказались длинными - в бок Тонума ударили локтями, а опасное лезвие пронеслось где-то рядом с коленками, никого не задев. Солдат подавил стон, Тонум воткнул кинжал под его колено, солдат вскрикнул, Тонум отобрал топор. Дело было за малым.
  
   Ханин отпрыгнул и достал свой меч, мельком оглядываясь. Его опасения подтвердились - кто-то в лагере проснулся и, хватаясь за оружие, бежал к ним. Противник его товарища вскрикнул, разбудив ещё кого-то, а значит и своего надо заткнуть, пока от крика "тревога" не поднялись все. Арбалетчик взмахнул мечом, Ханин принял удар. Противник был выше ростом, поэтому давил немного сверху. Когда скрипящие мечи оказались рядом с лицом Ханина, он резко присел, и стоящий за его спиной солдат промахнулся: попал не в голову врага, а в руки сослуживца.
  
   Не тратя зря времени, Ханин развернулся и полоснул подошедшего по ногам, чтобы не бегал так быстро. Как он опознал врага не было понятно, но и не было важным - был второй противник, раненый, но опасный.
  
   Не успел Ханин обернуться, как на него этот противник упал - это Тонум помог, всадив топор во вражескую спину.
  
   - Уходим!
  
   - Смотри-ка, кто-то нарушил очевидный запрет на освещение!
  
   Тонум не тронулся с места, хоть Ханин хотел уже бежать. Рыже-жёлтый цветок - яркий язычок пламени приближался к луже масла, и было бы глупо упустить этот шанс.
  
   Ханин смотрел на товарища, не понимая его замысла. Он видел не огонь и поблёскивающую лужу, а арбалетчиков и толковых солдат, которые, окружая, подходили вплотную. Шанс спастись ещё был, но мелить было нельзя - одно место, один противоположный центру закольцовывающей дуги край.
  
   - Бежим!!!
  
   Но крик то ли не был услышан, то ли был проигнорирован - Тонум лишь крепче сжал свой топорик.
  
   Бежать или ждать? Помочь или признать, что это щенок сам виноват в своей смерти?
  
   Ханин замер, теряя возможность уйти из кольца. Тонум побежал навстречу мечнику, который в своей левой руке держал факел.
  
   "Ураган" был самым младшим в их гильдии, самым буйным и самым непредсказуемым. Приобретя многие важные навыки, он не растерял истинно детскую способность поступать немного наивно. Он мог пойти на любое безумство, если только это может сработать. Он может казаться глупым, но вопреки всякой логике этой дуростью победить.
  
   Что он задумал сейчас, Ханин не знал, но и бросить не мог - он ведь товарищ, друг, почти как младший брат...
  
   - Чёртов придурок! - ровным криком охарактеризовал он его, сжимая меч и спеша на подмогу.
  
   Тонума били сразу с трёх сторон, и он, зачем-то, атаковал лишь одного - того, что с факелом.
  
   Ханину не дали до него добежать - стрелы попали в бедро и в руку, перед ним встал какой-то высокий солдат, слева - ещё двое или трое. А меч был один.
  
   Тонум срубил факел, повернувшись к солдатам спиной, пнул его в центр круга. Его глупостью тут же воспользовались - три лезвия вонзились в одно тело. "Это конец" - подумал он, чувствуя, как по рубахе стекает тёплая жидкость. Но глухой страх замер где-то на краю кучи мыслей: всё внимание было на обрубленном факеле. Переворачиваясь, цепляясь за землю, он полу-летел полу-катился в сторону масла. Наконец, пламя замерло, чтобы родить новые язычки, выше, мощнее и толще.
  
   Сухая трава хорошо горела, вокруг неё сгущался то ли дым, то ли туман...
  
   Тонум обмяк. Ханин, едва увидев это, хотел выплеснуть отчаяние в удар, но вдруг услышал возгласы "пожар!". Все отвлеклись на секунду, а потом, кто первый очнулся, тот и успел ранить противника. Острый меч глубоко вошёл в тело одного из солдат, но задеть кого-то ещё своим "веником" "глава" не успел.
  
   Два клинка - один норовил проткнуть сердце, другой целился в бок. Резко наклонившись влево, Ханин избежал смертельного удара. Но и стоять больше не смог.
  
   Упав, он отрешённо наблюдал за тем, как солдаты пытаются тушить пламя и слушал как кому-то объясняют, что в лагере мало воды. В кои-то веки, он почувствовал кое-что глубоко.
  
   Огонь обдавал неприятным жаром. Приблизившись к наёмнику, он иссушил душу безнадёжностью и теплом. Все эмоции стихли, и их место заняло незнакомое, светлое удовлетворение.
  
   Такой пожар точно заметят.
  
  
  
   Оглянувшись посмотреть на своё творение и на то, как его тушат, Олькон заметил и другое пламя. Ханина и Тонума он не видел, и это заставило сначала подождать, а потом и побежать к горящему лагерю.
  
   Его никто не остановил, ему никто даже не попытался вручить плащ или ведро. Там, совсем близко к желто-красной полосе, он увидел друзей. Одежда была в крови, в ней же была трава, и Олькон немедля оттащил товарищей подальше - сначала Тонума волок за ногу, потом Ханина за руку, потом снова Тонума и так до самого края. В суете никто не обратил внимания на странно поведение "солдата", а рядом с границами, под занавеской тьмы и за ширмой высоких трав, никто не мешал перевязывать раны.
  
   - И только попробуйте мне тут сдохнуть: на обоих, чёрт вас дери, некромага найду, чтобы поднял и дал убить лично!
  
   Тонум и Ханин ничего не ответили, но издалека послышался топот копыт. Встав и подняв меч, Олькон готовился встретить врага достойно, с высоко поднятой головой и расправленными плечами.
  
   Всадники приближались, минуты ожидания растянулись в вечность. Иногда хотелось лечь и надеяться, что их не заметят, но чаще - побежать навстречу и убить коня под неведомой угрозой. О том, что это может и не быть угрозой Олькон подумал не сразу, а потом решил, что агрессия не оставила выбора - он выглядел опасным, и они будут защищаться.
  
   Всадники были уже очень близко. Их лица скрывали и темнота, и капюшоны плащей.
  
   - Ты кричи громче, а то тебя ни стражи границ, ни солдаты Лиорика не слышат! - слезая с коня, сказал один из них знакомым голосом.
  
   Напряжение схлынуло. Радостно рассмеявшись, Олькон убрал меч. Товарищ в их гильдии - взаимопомощь. Расслабленно вздохнув, он пожал руку тому, кто был ближе.
  
   - Как вы нас нашли?
  
   Один из наёмников с обнажённым мечом высматривал угрозу, а остальные подняли Ханина и Тонума и поспешили в сторону города.
  
   - Уезжая на границы по делам, Глава оставил нам такую сентиментальную записку, что если бы ни знакомый почерк с условным знаком в углу, ни за что бы не поверили!
  
   Дым загораживал звёзды, как полупрозрачная ткань "закрывает" плечики и спины красивых девушек. Где-то неподалёку к пожару скакали стражи границ, а от пожара - неудавшиеся "завоеватели".
  
   Наёмники тоже скакали, но вдоль границы - не к врагу, и пока не на родину. Важно было успеть в город, но не менее важно было никому не попасться.
  
   Боги благоволили тем, кто вопреки своей профессии решился на добрый поступок. Ночь надёжно укрыла трех всадников. Да и стражам границ было совсем не до них.
  
  ***
  
   - Олькон, вот скажи, что тебя лично заставило пойти на это безумство?
  
   В подвале было душно и пахло лечебными травами. Ханин и Тонум в себя пока толком не пришли, но как заверили их уже два лекаря (у границ и в родном городе), этим двое жить будут и даже смогут потом вернуться к работе.
  
   Этим тяжелым пасмурным вечером в подвале собралась вся гильдия. Вместо главного пока был самый сильный и старый - тот, кого через год-другой они проводят на покой. Этот наёмник и задал волнующий многих вопрос.
  
   Олькон, наливая в кружку спиртное, лишь усмехнулся.
  
   - Знаете, золото - тот ещё хмель, - отхлебнув немного, он вздохнул и продолжил. - Но страх за то, что так дорого - хмель ещё больший.
Оценка: 9.00*3  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"