Хельга старательно грызла лапу. Было очень скучно, и хотелось чем-нибудь занять зубы. Шака на ее призывы не реагировал. А за укусы давал с размаху по уху, да с такой силой, что самка отлетала к противоположной стене.
Сегодня Хельга уже дважды нажимала на кнопки и смотрела на разноцветные огоньки. Третий раз получится только через много-много размеренных покусываний. За эти долгие-долгие дни ненастоящих света и тьмы можно было выучить и не такое. Например, что под ногами и над головой есть еще конуры, но туда невозможно попасть. Хельга пыталась найти двери, а когда не удалось - прогрызть их. И все равно без толку. Однажды самку что-то так щелкнуло по носу, что она пропустила три пляски огоньков, приходя в себя. На кнопки пришлось нажимать Шаку, а он этого очень не любил. Хельга тогда была так расстроена, что лежала и смотрела в потолок долго-долго. Пока самец не дал ей по уху. И ведь даже огрызнуться не удалось: Шака был зол, как двуногий.
Зато сейчас сам изучал потолок. Вот ему можно, а ей - нет. Самцы все такие. Конечно, других Хельга не видела, но разве может быть иначе? Они похожи на двуногих. Даже ходят не всегда на четырех лапах. Глупые. Это же неудобно. А они все равно ходят. Ну, то есть Шака. Других-то Хельга не видела.
И ест он, используя вилку и ложку. Несмотря на то, что лапами быстрее и удобнее. А если ими не получается вычистить тарелку до блеска, то всегда можно пустить в ход язык. Но он этого не делает. И на Хельгу смотрит как-то непонятно. В этом взгляде и тоска (это когда скучно), и презрение (это когда тебе кто-то не нравится), и усталость (это когда весь день по стенам носилась). А еще что-то, что Шака называет "жалость". Он объяснял, но Хельга так и не уловила. Что-то про еду. Он говорил, что вот если у нее пища есть, а у него нет, то ей его жалко. Самка не поняла: вот если наоборот, то ей ясно, а как он объяснил - нет. Она так и сказала Шаке, а тот только тяжело вздохнул, потрепал ее по загривку и снова в потолок уставился.
Хельга еще долго ходила и пыталась понять. Ведь все-таки Шака что-то такое чувствует. Но у нее ничего не получилось. В итоге самка плюнула и снова начала искать дверь.
Шака ей рассказывал еще много непонятного. Он говорил, что это стихи, в них - образы, что звезды могут быть не просто звездами, а глазами. Хельга не понимала. Звезды - это звезды. Глаза - это глаза. Она так и сказала Шаке, тот усмехнулся, назвал ее чудом и щелкнул по носу. Было неприятно, но он же не хотел ее обидеть. Зато после этого они спали вместе целых тридцать танцев огоньков. Это было тепло и щекотно.
Потом Шака совсем заскучал. Лежал неподвижно день за днем и даже не ел. Горячий-горячий Шака стал холодным-холодным. Хельга выла, а он не ругался. Она грызла его лапы и не получала по уху.
Самка смотрела в окошко на звезды и тосковала.
Она перестала нажимать на кнопки.
Лежала рядом с Шаком и тоже не двигалась.
Так хотелось рассказать, что она поняла, что такое "жалость". И Хельга шептала ему на ухо, что же это такое, и как она чувствует, и как ей жалко, что ему с ней скучно, ведь она просто глупая самка.
Через несколько циклов свет стал красным. Жутко хотелось есть, но Хельга не шевелилась, ведь если Шака может голодать, то и у нее получится. Пусть она и глупая, зато сильная.
Через несколько циклов красного света Хельга уже не могла подняться на лапы. Оно и хорошо, иначе она сдалась бы и поела.
А потом появились двуногие. Ну, то есть Хельга подумала так. Потому что другие самцы и самки не могли прийти. Значит, это были двуногие. Шака говорил, что это называется логикой.
А потом она их увидела. Не сразу, сначала почувствовала свежий морозный воздух, ворвавшийся в конуру. Странно, ведь она не смогла найти двери. Красный свет сменился желтым, резанувшим глаза. Хельга тонко пискнула и спрятала морду под холодную-холодную лапу Шака.
Что-то громыхнуло, больно ударило по загривку. И стало темно.