Эф Алексей : другие произведения.

Несчастный человек

Был такой город на Земле, где все было хорошо, так хорошо, что никто даже и не думал о том, что может быть лучше. То есть об улучшениях думали и говорили постоянно, но на данный момент лучшего никто не ждал.. Никому и в голову не приходило, что живет этот город далеко не так, как об этом все говорят и пишут газеты. Некоторым все же это в голову приходило, но они помалкивали себе, как молчат о венерических заболеваниях или неверности жены. Те же, кто имел неосторожность поделиться своими соображениями с каким-нибудь патриотом, попадали к Андрею Сергеевичу Бубаеву в КОМОРРу. КОМОРРа всеми способами пыталась привить любовь к Родине этим отступникам и несчастным глупцам, работники КОМОРРы прикладывали все усилия к тому, чтобы эти люди поверили наконец в свое счастье. А те, кто наотрез отказывался верить в счастье, пропадали из города - зачем, спрашивается, в городе, где все счастливы, нужны несчастные люди?

В прививании любви к Родине Андрею Сергеевичу помогала масса подручных, подножных и подкаблучных, которые не упускали момента показать себя во всей красе, а делали они это обычно обливая грязью кого-нибудь, кто поближе да попроще. Те, кого верные товарищи направляли на путь истины, предавая в руки тех, кто им помочь должен, не роптали, даже не злились, они покорно признавались в своих ошибках и выражали готовность загладить вину каким-нибудь пустячком. Пустячки для них придумывал верный помощник Андрея Сергеевича, начальник Бюро Взысканий Пучков Иван Иваныч.

Вообще, Андрей Сергеевич сам не занимался ни пустячками ни крупными свершениями - он руководил, руководил КОМОРРой. Он подписывал распоряжения, писал разного рода уставы и постановления, читал доносы и сигналы, а также играл в шахматы сам с собой (лишь себя он считал достойным партнером).

Сегодня Андрей Сергеевич пришел на работу как всегда на пять минут позже положенного времени, он всегда задерживался - это придавало его персоне дополнительную значимость, нехватки в которой, по правде сказать, и так не было. Он вошел в холл, где обычно раздевались все, но не он. В холле, напротив доски почета и заслуг столпилась масса народу, разного рода чиновники и прочие работники. Из-за толпы не было видно ни доски, ни того, кто громко и отчетливо говорил, почти кричал:

-...надо быть подлецом, чтобы осмелиться на такую мерзость. Товарищи, в наших рядах нашелся такой человек. Товарищи это наша вина! Мы недосмотрели, мы упустили... - крик заглушал рев разгоряченной толпы. Кто-то заметил Андрея Сергеевича, и шум стих. Он прошел сквозь расступившихся подчиненных и взглянул на доску достоинства и почетов. На его портрете черным фломастером к голове были пририсованы рога, а под портретом аккуратным ровным почерком канцелярского служащего было выведено Старый козел. Андрей Сергеевич постоял с минуту без какого-либо выражения на лице, затем выражение появилось, и с каждой минутой оно становилось все более и более отчетливым. Это было выражение испепеляющего гнева. Он обвел взглядом столпившихся, продемонстрировав это свое выражения всем без исключения. Все без исключения поняли, что хотел сказать их руководитель и через несколько секунд не осталось рядом с ним ни одного подчиненного, лишь Пучков, который являлся исключением. Он, как всегда, заговорил неожиданно. Пучков умел, начиная беседу, создать впечатление, будто беседа уже давно идет, просто никто из окружающих не прислушивался к ней.

-Так что оснований для волнений нет, Андрей Сергеич, мы найдем и взыщем...- начал Пучков.

Андрей Сергеевич посмотрел на Пучкова так, что тот буквально почувствовал, как становится меньше ростом. Ивану Ивановичу захотелось стать совсем невидимым, но этим искусством он не обладал, о чем его подлая натура нередко сожалела. Андрей Сергеевич редко злился, точнее злился-то он быть может и часто, но показывал свой гнев на публике редко - его и так все боялись.

-Хорошо, я уже приступил, - отреагировал Иван Иванович и направился по длинному коридору в сторону лестницы. Поднимаясь, он думал, во что выльется сегодняшнее настроение начальника. О назревавшей неприятности говорило по большей части лицо Бубаева. Пучков давно работал под его чутким руководством, но в таком состоянии видел своего чуткого руководителя всего два раза, первый, когда тот зашел по ошибке в женский туалет (или же не по ошибке - давно дело было) и, получив пощечину, вылетел оттуда примерно с таким же лицом, которое наблюдалось у него теперь. Тогда Пучкову повезло - он отделался пинком под зад и строгим выговором. Второй раз вспоминать не стоит, стоит лишь заметить, что и второй раз поставил Бубаева в не удобнейшее положение, за которое он потом всех остальных поставил в еще более неудобное, а может и наоборот (кому как нравится) положение, то есть раком.

Короче говоря, Пучков не хотел, чтобы его ставили раком, и поэтому решил поставить раком всех своих подручных, но найти мерзавца, который эдакую мерзость учинил. Пучков уже старался не для своего начальника, а старался он для себя, он хотел, во что бы то не стало сохранить свою честь, что было сложно сделать, зная порядки этого заведения и учитывая опыт прошлых лет.

Никто не мог поверить в то, что произошло. Подобного ни кто не ожидал, все настолько боялись председателя, что даже имя его произносили полушепотом и произносили его только в самом необходимом и крайнем случае. Причем в тот момент, когда имя его произносилось вокруг все замолкали, все замирало. Стихал стук печатных машинок, переставали шуршать бумаги и перья по ним не скрипели. Сотрудники даже дышать старались тише в момент произнесения имени их сурового начальника. Сегодня же все работники КОМОРРы вели себя совсем тихо, даже в туалете они боялись воду спустить, дабы не нарушить тишины. Все сидели на своих местах и что-то писали, старательно выводя буквы и дыша в сторону. Разговаривать сегодня никто не решался, только в случае крайней необходимости и только по очень важному поводу. Оказалось что важных поводов не так много, а крайняя необходимость возникает не более чем один раз в день. Всем было странно, что в другие дни шум голосов не смолкал, а сегодня их почти не слышно. Многие даже боялись подумать об имевшем место происшествии. Пойти же к Бубаеву лично тем более никто не решался - все понимали, чем может закончиться этот визит.

Плотники уже сменили, по указу Пучкова, портрет Андрея Сергеевича. Причем указ не был письменным, как обычно, а был он в устной, довольно непристойной, но понятной для плотников форме. Теперь там висел такой же портрет, какой и вчера и много лет назад.

Весь день шли утомительные поиски негодяя. Пучкова было не узнать, он то белел, то краснел, то покрывался пятнами. Вообще сегодня Иван Иванович был похож на нечто злое и мерзкое. Он то кричал на подчиненных, то запирался в кабинете и бормотал там что-то, он звонил по телефону и запрашивал данные то на одного, то на другого работника КОМОРРы.

Через полтора часа после начала рабочего дня Пучкову принесли почту. Почты на удивление было много, так много, как бывает только за день до красной даты на календаре. Достаточно было и внутренней почты и обычной. Пучков решил заняться разбором пришедших писем и документов в надежде найти что-либо указывающее на след преступника. Первые несколько конвертов были из Министерств и Ведомств; Пучков их отложил до менее занятого дня. Остальные же конверты были без обратных адресов и Пучков, с непонятной интонацией дрожащим голосом произнес: Анонимки... Он вскрыл первый конверт, в письме он прочел следующее:

Считаю должным Вам сообщить, что руководитель Пятого Подотдела Михал Петрович Лапкин был замечен в нелицеприятных выражениях и прочих выходках в отношении руководства КОМОРРы.

Письмо было без подписи, Иван Иванович взглянул еще раз на конверт, послано было сегодня из другого района города. Пучков не стал вызывать к себе Лапкина, а решил прочитать еще несколько писем. Все последующие письма были похожего содержания, отличались лишь названия отделов КОМОРРы и фамилии служащих. Начинались же все письма с фраз вроде Имею Вам доложить или Прошу принять к сведению что..., а одна начиналась словами: Вы не поймите меня не правильно.... Автора этого письма Пучков знал, только Кацнельсон умел писать анонимки без запятых и делать в них ошибки в каждом слове, не исключая односложных союзов. Делал он это для того, чтобы никто не смог узнать его по типичным ошибкам. Поначалу действительно сложно было установить автора, но по прошествии некоторого времени это стало не маской, а стилем Иосифа Михайловича. И потом, бессменная вступительная фраза...

После получасового разбора писем начальник Бюро Взысканий понял, что эта пачкотня лишь отнимает время и к настоящему преступнику не приведет. Он все же для порядка подписал несколько выговоров и уволил пару мелких сотрудников. Посидев несколько минут без единой мысли в голове, Пучков решил пойти на доклад к Бубаеву. Сделать это он решил не потому, что хотел пообщаться со своим начальником и не потому что хочет порадовать его, а потому что знал, что новости, пусть даже плохие, лучше чем их отсутствие.

Пучков оглядел свой стол, взял пару писем из Министерств и Ведомств тяжело вздохнул, поднялся с места и направился к своему чуткому руководителю. Проходя мимо секретарши, он укоризненно вздохнул. Есть такие люди, которые умеют вздыхать так, что все окружающие начинают чувствовать себя виноватыми, Пучков относился к такому сорту людей.

Иван Иванович прошел в приемную Бубаева, в которой сидел всего один человек, что было совсем необычно (каждый день на прием к Андрею Сергеевичу пытались попасть десятки, а порой и сотни граждан). И то, посетителем этим был инвалид и ветеран, которого в городе все уважали и знали, правда, никто не знал отчего он инвалид и ветеран какой именно войны.

Пучков сказал секретарше, что явился с докладом к Бубаеву и что готов подождать и даже пропустить инвалида и ветерана, что дело, мол, не срочное и, вообще, он может и завтра зайти. Но Андрей Сергеевич принял его немедленно, что немало испугало Пучкова, потому что он в общем-то не имел ничего стоящего сообщить.

Иван Иванович бесшумно скользнул в кабинет Бубаева и, по настойчивому согласию начальника, сел у края стола заседаний. Пауза затянулась. Здороваться было бы глупо и, мало того, могло быть расценено как издевательство, а с чего начать разговор Пучков не знал. О Боже! Пучков, этот знаток всех струн и ходов человеческой души, тот, кто мог бесшумно вскрыть любой хитроумный замочек чувств, не имея ключа, потерялся теперь, не знал, как нарушить тишину. Он молчал, не решаясь поднять глаза на своего начальника. Андрей Сергеевич вздохнул. Пучков сразу понял этот вздох, он понял, что молчание может закончится для него плачевно, а плакать Иван Иванович не хотел и не умел, потому что давно разучился.

-Андрей Сергеевич, - начал Пучков, - мне, к сожалению, не удалось пока найти исполнителя сегодняшнего акта вандализма... - слова путались, Пучков плохо соображал, что он говорит, однако не говорить он уже не мог. - Есть, правда, несколько подозреваемых, один из которых наверняка является преступником, поэтому я смею вас заверить, что к окончанию рабочего дня я смогу представить вам виновного. - начальник Бюро Взысканий и не надеялся уже найти виновного, но он был уверен в том, что козла отпущения он найдет наверняка - подобных в КОМОРРе хватало.

Бубаев молча кивнул, дав понять что, он все понял и вопросов не имеет, принеся этим огромное облегчение Пучкову. Иван Иванович тот час же отправился к себе в кабинет, именно отправился, потому что нельзя сказать, что он шел, нельзя, правда, также сказать что он летел, но что-то неземное в его продвижении вдоль коридоров КОМОРРы было - это все отмечали.

Андрей Сергеевич же посмотрел с минуту на закрывшуюся за Пучковым дверь, достал из внутреннего кармана сложенное письмо, прочитал его два раза, и, повздыхав, сплюнул в корзину для бумаг. Затем Бубаев вынул из рамки на столе фотографию жены, порвал ее вместе с письмом и выбросил обрывки в корзину. Потом он залез в другой карман и извлек оттуда черный фломастер, покрутил его в руках, потом, улыбнувшись фломастеру выбросил, его следом мусорную корзину.

4