Единак Евгений Николаевич : другие произведения.

Маршруты наших судеб (сборник)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  
  Памяти родителей,
  Елизаветовке - малой моей Родине,
  незабвенным и неповторимым
  первым послевоенным десятилетиям
  П О С В Я Щ А Ю
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Е.Н.Единак
  
  
  Маршруты
  наших судеб
  .
  
  
  Повести и рассказы
  
  
  
  
  
  
  Дондюшаны
  2019
  
  AGEPI
  CERTIFICAT
  Seria OL Љ 5199
  16. 10. 2015
  Seria O Љ 30. 05. 2019
  
  
  
  
  
  Редакционная подготовка
  и компьютерная верстка
  О.О.Единак
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Предисловие к первой книге
  
   Так уж устроена наша жизнь, что за плечами каждого человека - множество пройденных дорог. Но, к сожалению, далеко не каждый проделывает, порой самый сложный, самый тернистый, самый трудный и далекий путь к самому себе.
   Евгений Николаевич Единак, автор этой биографической книги - безусловно исключение из правила... Благодаря своей воле, упорству, трудолюбию и целеустремленности он проделал этот непростой и важный путь к себе. Несмотря на уже солидный, семидесятилетний возраст, продолжает работать над собой, идет по пути самосовершенствования и раскрывает свой творческий потенциал в других, часто неожиданных направлениях...
   Именно поэтому он в полной мере проявил себя в жизни и как замечательный врач, и как талантливый изобретатель, и просто как весьма интересная, нестандартная, многогранная личность. Подтверждает эти слова и книга, которую вы держите в своих руках. В ней, на мой взгляд, проявился и, скрытый доселе, незаурядный талант рассказчика, и несомненные литературные способности.
   Дотошный литературный критик, безусловно, заметит в книге и явные композиционные просчеты, и чрезмерное увлечение деталями, и нехватку живых диалогов, и еще целый ряд недостатков. Но следует помнить, что автор и не претендует на звание профессионального писателя.
   В своем вступительном слове Е.Н. Единак ясно высказал главную цель своего литературного труда - поделиться увиденным и пережитым с грядущими поколениями, со своими внуками и правнуками... Передать дух детства эпохи пятидесятых минувшего столетия. И это ему удалось достойно!
   При чтении этой книги у меня невольно возникла мысль, что автор списывает все с натуры, пропустив сквозь призму своего "Я". И в этой, на первый взгляд, странной мысли есть своя закономерность. В самом деле, ему и нечего было придумывать, ибо жизнь его родного села, как и жизнь вообще, богаче и щедрее всякой самой изобретательной выдумки и безудержной фантазии...
   Легкими, часто едва уловимыми штрихами, автор взволнованно и совершенно искренне, а подчас и с тонким юмором делится воспоминаниями детства, рассказывает о деревенской жизни, школьных годах, становлении местного колхоза, о традициях, обычаях и культуре Елизаветовки, о родных и близких людях, обо всем главном, что отпечаталось в его удивительной, казалось бы, безграничной памяти.
   Нет сомнений, что эта книга обязательно найдет своего читателя... Потому, что она насквозь пронизана светлым мироощущением автора, его добрым взглядом на жизнь во всех ее проявлениях... Этого нам очень не хватает в наше сложное, противоречивое, довольно грязное время.
  
  Гарри Мукомилов, поэт, член ассоциации русских писателей республики Молдова.
  
  
  
  Предисловие ко второму изданию
  
   Возвращаясь к книге Е.Н.Единака "Вдоль по памяти. Бирюзовое небо детства" и читая интернет-вариант сборника "Марков мост. Шрамы на памяти", вижу эволюцию автора как писателя. Автор учится на собственных ошибках и недостатках. Каждая последующая глава демонстрирует стабильно возрастающее мастерство. Стала более сложной композиция произведений.
   Вместе с тем по манере изложения новый сборник индивидуален, далек от общепринятых стандартов и мало похож на существующие литературные произведения в этом жанре. Подчас сложно определить и сам жанр произведений Евгения Николаевича Единака. Намеренно "неправильно" построенные, несогласованные, неполные и номинальные предложения лишь подчеркивают выразительность авторского текста.
   Динамика событий в книге может развиваться как постепенно, так и стремительно, непредсказуемо, с неожиданными поворотами событий. Автор часто и намеренно уходит от классической структуры и традиционной формы изложения материала. События в главах развиваются как в логической последовательности, так и в свободной, на первый взгляд, стихии контрастов и противоречий. (Братранэць-перевертень. Ученик и зять Коваля. За Сибирью солнце всходит. Любовь не по расписанию).
   Бросается в глаза четкий замысел каждой повести или рассказа Е.Н.Единака, определяющий само направление художественного поиска. Впечатляют наблюдательность автора, активность воображения, особая ассоциативная память, острота мышления и эмоциональная восприимчивость. Сюжет каждого рассказа "цепляет" за душу, невольно проникаешься истинным участием в судьбе каждого его героя.
   Каждый герой - отдельный характер. Психологические портреты яркие, колоритные, подчас гротесковые. Простые, казалось бы, люди, а каждый - отдельная, неповторимая личность. Нестандартно и вместе с тем объемно отображены внутренние конфликты героев (За Сибирью солнце всходит. Особист. Дочка-племянница). Простым языком отчетливо и успешно передано доброе настроение.
   В эпицентре творчества Е.Н.Единака находится личность главного героя, коим является наш автор. Но за событиями и обстоятельствами, выдвигаемыми автором на первый план, личность главного героя предстает достаточно скромной фоновой, пожалуй, второплановой фигурой, перед которой разворачиваются яркие, неоднозначные и непредсказуемые события с неожиданным финалом. Несмотря на то, что повествование ведется от первого лица, перед взором читателя открывается более, чем вековая история родной Елизаветовки, раскрываются образы и непростые характеры земляков автора.
   Произведения Евгения Николаевича отличает легкость и непринужденность, с какими мысли автора и его героев находят свое выражение. Книга несет в себе значительный воспитательный потенциал в формировании лучших нравственных качеств человека, в том числе и в первую очередь - патриотизма. Отношение Евгения Николаевича к малой Родине, которое он не выпячивает, проходит, тем не менее, красной нитью через все произведения автора.
   Евгений Николаевич, родившийся и выросший в мирное время, психологически верно и реалистично передает обстановку, динамику событий и самоощущений своих героев в боевой обстановке (Никита. Военно-романтическая трагедия. Через полвека с лишним...).
   Как в книге "Вдоль по памяти..." в главах "Куболта", "Одая" и многих других, так и в рассказах о войне автор убедительно сообщает читателю, так называемый, эффект присутствия. Читая, ощущаешь себя участником описанных событий. Созданные автором зрительные образы пронзительны, воспринимаются отчетливо, красочно и реалистично.
   Реалист по своей сути, далекий от мистицизма, Е.Н.Единак, тем не менее, выступает с позиций, близких к философскому романтизму, светлому мироощущению, воспеванию природы, свободе от классических, избитых и набивших оскомину, условностей. Совершенно неожиданно автор сочетает элементы исторической фантастики о переселении души и генетической памяти с вечно актуальными проблемами человеческих взаимоотношений: нравственности, этики, духовности и морали (Проклятие навязчивых сновидений).
   Отличительной чертой творчества Е.Н.Единака обозначены постоянные попытки выйти за рамки основной идеи и существенно расширить круг проблем и взаимоотношений (Никита. Чижик. Марков мост. Особист и др.)
   Легкий юмор, добрая мягкая ирония и самоирония на комичные ситуации настолько гармонично вплетены в сюжет, что становятся его неразрывной частью (Марков мост. Маричка. Через полвека с лишним). Благодаря динамичному увлекательному сюжету и манере изложения, книга читается легко, захватывающе, в целом держит читателя в напряжении от начала и до конца. Прочитав, часто тянет окунуться в описанные события еще раз.
   В каждом произведении интригует линия сюжета. С помощью намеков, малозначащих деталей, отдельных штрихов постепенно вырастает главное целое, убеждающее читателя в реальности прочитанного. Книга Е.Н.Единака многогранна, в ней присутствуют и география, и история, и философия, и психология, и драма, и трагедия, и юмор, и ... добрая память.
   Сам Евгений Николаевич, до семидесяти лет, пронесший не самую легкую, непростую и неоднозначную ношу лекаря, многогранен, как и его литературные произведения. Он познал ремесла слесаря, токаря, шлифовщика, кузнеца, сварщика, радиоконструктора, КИПовца. Одним словом - технарь до мозга костей. Ко всему - любитель животных и, наконец, писатель. Всё это, как говорят, неофициально, для души. А официально... Кандидат медицинских наук (1982), Отличник здравоохранения СССР (1985), Врач высшей категории (1986), Кавалер почетного знака "Изобретатель СССР" (1986), Заслуженный рационализатор республики Молдова (1987), Заслуженный деятель Республики Молдова (1987), Почетный житель Дондюшанского района (2014), Почетный гражданин города Дондюшаны (2017).
  
  Борис Лукьяненко. Член Союза журналистов СССР,
  член Союза журналистов Молдовы
  
  
  Feti, quod potui,
  faciant meliora potentes.
  Я сделал, как смог,
  кто может,
  пусть сделает лучше.
  От автора
  
   Нас, свидетелей детства эпохи пятидесятых с каждым годом все меньше. Еще совсем немного времени, всего два - три десятилетия, и некому будет передать нашим потомкам атмосферу того, в чем-то иногда безалаберного, во многом наивного, но в целом чистого времени.
   Мне предстоит нелегкая задача. Взором уже пожившего человека посмотреть на мир глазами нестандартного, как и все дети Земли, сельского мальчишки и рассказать о прожитом и увиденном другим. Одни говорят, что это несерьезно. Другие - невозможно. Осаживаю себя сам:
  - Сумею ли?
   Во мне никогда не было писательского таланта. Я не претендую на литературную изысканность. А рассказать хочется. Насколько мне это удастся, судить Вам.
  
   Я крещен в православии. Но так сложилось, что на склоне лет я всегда в сомнении, как библейский Фома. Я не виноват, что лишен дара верить. И мне всегда была чужда мода на веру. Особенно сегодняшняя. Еще больше мне претят показная религиозность, принуждение к отправлению обрядов, спекуляции на вере, фарисейство и конъюнктурщина.
   Отношусь с уважением и по-доброму завидую людям, которые искренне верят. Не терплю воинствующего атеизма, богохульства, равно как и оголтелого религиозного мракобесия. Не приемлю перебежничества из одной религии в другую, особенно в секты.
   Уверен: тут, на Земле, и рай, и ад. А воскрешение человека возможно только в памяти поколений. Я знаю, что душа моя уйдет в небытие вместе с моим телом. Надеюсь, что у меня хватит сил, мужества и разума встретить вечность достойно. Как прав был совсем еще молодой поэт: "Не дай мне бог сойти с ума...".
   Вечного блаженства на Земле нет и, не может быть по определению. А ад устраивают сами люди в своих необузданных притязаниях. Это и есть тягчайший грех.
  
   Меня не интересует, где будет мой прах. Земля одна на всех и совсем небольшая. Но я хочу оставить на Земле мой дух. Оставить его детям, внукам и правнукам, которых еще нет. Моим и не моим. Мне хотелось бы с ними познакомиться. Хочу, чтобы душа моя посещала их не в мистических домыслах. Желаю, чтобы они, читая эти строки, почувствовали, чем я жил и чем дышал.
  Не мне решать, ходить или не ходить Вам на место моего последнего приюта. Я этого не почувствую, не смогу сказать: "Спасибо".
   На родительский день, Радоницу, день поминовения, проводы (как хотите, так и называйте), по поводу, а то и без повода откройте всего лишь на минуту любую из трех моих книг и прочитайте то, что Вам случайно откроется. Тогда я буду с Вами. И Вы в суете мирской и Ваших земных заботах на мгновения вспомните и обо мне.
  На том я Вас благодарю...
  
  
  
  
  
  
  
  Маршруты наших судеб
  
  ( Этнические, религиозные и имущественные взаимодействия
  в становлении моего села )
  
  Пролог
   Это было в середине девяностых. Начался обычный, как и тысячи других, рабочий день. Я принимал больных, назначал лечение, проводил лечебные процедуры. В то время я работал во впервые организованном в районной поликлинике кабинете психотерапии. Пик ажиотажа вокруг телевизионных сеансов Чумака, Кашпировского и ряда других "чудо-целителей" к этому времени был еще достаточно высоким. Как среди врачей, так и пациентов не утихали страсти и споры вокруг "чудодейственных" универсальных методов лечения.
   За моей спиной уже был солидный багаж после курсов специализации по иглоукалыванию на кафедре рефлексотерапии Львовского медицинского института. Затем первичная специализация и несколько тематических усовершенствований на кафедре психотерапии Харьковского института усовершенствования врачей. Не меньше, чем сами курсы, в моем становлении врача-психотерапевта сказалось общение на перерывах и в общежитии со старшими коллегами, имевшими опыт работы, владеющими методиками психогенного воздействия на пациента от обычной разъяснительной (кларификационной) психотерапии до специальных приемов с помощью гипноза и гипнопсихоанализа. Я впитывал тогда информацию, как губка.
   В те годы на свет божий, как тараканы, вылезли чудо-лекари, прошедшие двух-трех недельные курсы "целителей-экстрасенсов международной категории". Потрясая корочками в тисненных псевдо- сафьяновых обложках, требовали предоставления работы в лечебных учреждениях. Работа в медицинских учреждениях им была гарантирована "профессорами" во время оплаты за "курсы обучения". Особой амбициозностью и высокими притязаниями отличались "специалисты", окончившие Киевские курсы "экстрасенсов" под руководством легендарного Кандыбы.
   Виктор Михайлович Кандыба - доктор психологических наук, специалист в области гипноза, президент Всемирной ассоциации профессиональных гипнотизеров. Перелопатив интернет, я, к сожалению, не нашел ни одного источника информации о форуме, съезде либо конгрессе, на котором якобы в 1989 году В.М.Кандыба был избран или назначен президентом Всемирной ассоциации профессиональных гипнотизеров и экстрасенсов, президентом международной ассоциации народной медицины при ЮНЕСКО и т.д. Может читатель мне в этом поможет?
   В конце восьмидесятых - начале девяностых В.М.Кандыба обосновался в Киеве и организовал непрерывно действующие платные курсы гипнотизеров-экстрасенсов "международной категории" с выдачей соответствующих "дипломов".
   Однажды главного врача с требованием предоставления работы и, естественно, кабинета, посетил один из новоиспеченных "международных гипнотизеров-экстрасенсов". Работал он оператором мазутной котельной профтехучилища, проще - кочегаром. После обеда главный врач района пригласил меня к себе в кабинет:
   - Присядь! Меня уже достали экстрасенсы. - показывая листовку с номерами телефонов и счетов, куда следует, в случае безналичного расчета, перечислить за учебу деньги, продолжил. - Деньги у нас есть. В этом году у нас недорасход по статье, предусматривающей повышение квалификации. Я перечисляю деньги, а ты едешь и сам на месте посмотришь. Может действительно почерпнешь что-то стоящее.
   Приехал я в Киев. Занятия проходили в огромном зале Киевского Дома офицеров. Показав, служащую пропуском, выданную мне карточку курсанта, я прошел в зал. Сел в крайнем левом ряду зала сзади, чтобы видеть максимальное число "курсантов". Люблю наблюдать за людьми. В перерывах все сновали, делились успехами, не открывая секрета, показывали друг другу, полученные ранее, "дипломы". Нас, врачей, в зале оказалось всего двое. Очень серьезный грамотный психотерапевт из Белгорода и я. Приехали мы с одной целью. На разведку.
   Начались занятия с изучения присутствующих на внушаемость. Наиболее внушаемых вызвали на сцену и начались психологические фокусы. Все приемы были знакомыми, за что я был искренне благодарен коллективу кафедры психотерапии Харьковского института усовершенствования врачей и ее руководителю, ныне покойному, профессору Виктору Аркадьевичу Филатову.
   Но боже мой! Чему и кого учили!? По циничным, но правдивым словам самого Кандыбы, в зале четверть слушателей - люди с нарушениями психики, по меньшей мере с выраженными акцентуациями характеров. Конечная цель у всех была одна: деньги. В беседе во время перерыва белгородский коллега возмущался:
   - Представьте, что эта армия, получив "дипломы", разъедется по Союзу сеять психическую заразу. Это не менее страшно, чем телевизионные сеансы психотерапии Кашпировского и Чумака!
   Сам Кандыба, без преувеличения, гениальный шарлатан. Знаток истории народной медицины с древних времен, великолепный грамотный психолог и циничный делец. Белгородский коллега сообщил, что сам Кандыба биолог, без медицинского образования. Якобы учился на биофаке, затем закончил факультет психологии. Справедливости ради: за время курсов я не слышал ни одной его безграмотной фразы. Ахинею, к примеру, о "третьем глазе", биополе, дырах в ауре, несли его ассистенты. Я внимательно слушал и смотрел. Если отсеять шелуху, кое-какие дополнительные приемы общения с пациентами и психогенного воздействия освоил. На том спасибо!
   По рассказам Киевских приятелей, после начала перипетий с налоговой инспекцией, сам Виктор Михайлович Кандыба переехал в Питер. Успел. Как раз развалился Союз. Из Интернета выяснил, что в северной столице Кандыба продолжил подготовку лекарей-гипнотизеров для всей России.
  
   В тот день в дверь постучали. В кабинет вошли две молодые женщины. Старшая была знакомой. Это была жена давнего моего приятеля, инженера-энергетика:
   - Евгений Николаевич! Ко мне приехала сестра. Она страдает странным заболеванием. Ей все кажется, что она это не она. В основном ночами. Впрочем, она человек взрослый. Пусть сама расскажет.
   - У психиатра, невропатолога, психолога обследовалась? - был мой первый вопрос.
   - Не только обследовалась амбулаторно. - ответила пациентка. - Я лежала подолгу в Винницкой психбольнице им. Ющенко и других психиатрических и неврологических больницах. Вначале поставили мне диагноз: Шизофрения. Но после обхода профессора и конференции подозрение на шизофрению сняли. Написали нейроваскулит, мигрень, шейный ганглионит, состояние после электротравмы, психопатия, паранойяльный синдром, истероневроз и еще кучу диагнозов. С тем и выписывали, переводили на амбулаторное лечение. Сама перечитала кучу литературы ...
   Как вас зовут?
   Меня зовут Лизой. Только не называйте меня на вы. На меня это действует угнетающе.
   - Что тебя беспокоит, Лиза?
   - Мне почти каждую ночь снятся странные сны. Вначале я действительно думала, что у меня психическое заболевание. Где я только не бываю по ночам? Вроде засыпаю, и в то же время не сплю. Я живу в какой-то другой жизни. И как будто я не я. Каждый раз я нахожусь в другом месте и даже в другом времени. Только по утрам сама усталая, голова мутная, кружится и сильная головная боль. При этом давление низкое, тошнит. Вот мои выписки из больниц, где я лежала.
   Я просмотрел выписки. Кировоград, Винница, Смела, Умань ... Все они были выписаны лечебными учреждениями Украины. Действительно, заключительные клинические диагнозы практически не отличались от рассказанного Лизой ранее.
   - Я сама чувствую. Не нужны мне лекарства. Они меня только глушат. Я от них тупею. Такое ощущение, что надо какой-то ключик повернуть и все встанет на свои места.
   - А после чего у тебя это началось? - запоздало вспомнил я. - Что за электротравма?
   - После второго класса мы у речки пасли коров. Каждый свою. А тут черные тучи. Медленно так сходились. Все схватились за веревки и с коровами поспешили по домам. Я думаю, рано еще, корова голодная останется. Осталась пасти на берегу речки А тут стал капать дождь. Я под огромную вербу спряталась. А корова не хотела под дерево, так и осталась под дождем. А потом сверкнуло. Грома я, кажется, не слышала. Почувствовала удар. Сильно заболело все тело. Я даже не упала. А потом слушаю, а шума ливня не слышу. Оглохла. Сознания я не теряла. Мне кажется, что помню все.
   Лиза замолчала. Было видно, что ей трудно вспоминать. Я спросил:
   - Молния куда ударила?
   - В вербу и ударила. Раскололось дерево по развилке, но не упало. Слегка обгорело.
   - Домой как добралась?
   - Нормально. Только ноги сначала были, как чужие, муравьи по телу ползали.
   - А потом? Как ты себя чувствовала утром?
   - Никак. Встала, позавтракала и снова с коровой. У меня все неприятности начались, когда появились месячные. Вот тогда ночи мои стали кошмарными. Сначала говорили, что выйду замуж, и все пройдет. Потом доктора говорили, что все пройдет после рождения ребенка. У меня их уже двое, а я по ночам лежу в постели и в то же время блукаю где-то, как ненормальная. Может действительно я ненормальная? Сколько денег по бабкам и ворожкам вынесла из дому!
   - Откуда ты родом, Лиза?
  Женщина заметно смутилась. Вопросительно посмотрела в сторону сестры.
   - Мы родом с Кировоградской области. Вся наша родня оттуда. А по ночам мне кажется, что я путешествую совсем по другим местам.
   - Сейчас она в гости к нам приехала. Я и посоветовала обратиться к вам! - объяснила жена моего знакомого.
   Беседуя с больной, я понял, что обычными методами гипнотерапии, иглоукалыванием, лазером, электромагнитной терапией не обойтись. Я решил даже не пробовать. Более, чем вероятно, в любом случае меня ждет фиаско. Я был в этом уверен. Тем более после таких солидных клиник. Глядя ей в глаза, я видел, что длительного взгляда она не выдерживает. Словно тяжелеют веки. Гипнабельность, то есть восприимчивость к гипнозу у нее высокая. Решил рискнуть и с первого сеанса провести гипнокатарсис. А вдруг ... Не к месту вспомнил, прочитанное когда-то. За точность не ручаюсь. Но звучит примерно так: сеанс гипноза - это театр двух человек, где в спектакле каждый является одновременно актером и зрителем.
   Гипнокатарсис - это душевное очищение в состоянии гипноза после сильного нервного потрясения или перенесенного страдания. Это психотерапевтический прием, при котором пациент в гипнотическом состоянии либо отвечает на, заданные врачом, вопросы, либо, по заданию психотерапевта, говорит все, что первое ему приходит в голову. Главное не останавливаться. Как начинает запинаться, замолкает, значит "теплее". В этом направлении и надо раскручивать дальше, копать глубже. В заключение - разъяснительная беседа до осознания пациентом ситуации и своем месте в ней. Если я сам разберусь. Уверенности у меня не было.
   Мы прошли в гипнотарий. Пациентка легла на кушетку. Обратили на себя внимание, медленно плавающие под полуприкрытыми веками, глазные яблоки.
   - Она сама бессознательно стремится в состояние транса!
  Вместо традиционной классической формулы введения в гипноз я интуитивно почувствовал, что "железо горячее и его надо ковать" здесь и сейчас:
   - Расслабиться!
  Пациентка расслабилась настолько, что, казалось, стала площе, словно расстелилась по кушетке.
   - Спать!
   Пациентка закрыла глаза, еще больше расслабилась. Углубляя гипнотическое состояние пациентки, внушал, что слышит только мой голос, будет следовать только моим указаниям. Я решил вернуть ее во времени в психотравирующую ситуацию, дать ей возможность пережить еще раз тот момент, когда ее поразил грозовой разряд. После воспроизведения психотравмирующей ситуации при выведении из гипнотического состояния предстоял "разбор полетов" на уровне осознания актуальности психотравмы с соответствующими разъяснениями. Такие приемы я проводил не раз.
   Чтобы адаптировать как-то ее психику, пусть даже в состоянии гипноза к заново переживаемой психотравме, я решил "подкрасться" к удару молнии, если не постепенно, то щадяще. И, честно говоря, наблюдая, как послушно и глубоко она входит в гипнотическое состояние, я решил отойти от привычной схемы ведения сеанса. Я не раз избавлял больных, особенно детей от ночного недержания мочи, жестокого заикания, страхов и других невротических расстройств с первого сеанса. Как говорят: или пан или ...
   Я, материалист, атеист, и всегда был далек от мистики, загробной жизни, переселения душ, так называемой реинкарнации. А тут такой редкий случай глубокого погружения в транс! Я чувствовал, что психика моей пациентки в гипнотическом состоянии будет сродни воску. Можно лепить, то есть внушать ей ситуации и состояние, которых каждый день не увидишь и не добьешься. Короче, решил испытать себя в гипнологическом творчестве.
   - Тебе сейчас девять лет. Мы с тобой в твоем девятилетнем возрасте перенесемся во времени на двести лет назад. Расслабляешься еще больше! Пролетаем двести лет назад. Ты прекрасно меня слышишь! Только меня! Выполняешь все мои указания. Ты можешь говорить и отвечать на мои вопросы. Мы будем с тобой все время общаться. Тогда ты будешь здорова! Полетели назад! Ровно на двести лет!
   Рядом со мной стояла моя бессменная медицинская сестра Надежда Ивановна. Я чувствовал, что она воспринимает ситуацию необычно и смотрит на меня, мягко говоря, также не совсем обычно. Не совсем? Когда я произнес слова:
   - Полетели назад! - больная неожиданно напряглась, задрожала крупной дрожью, вытянулась и застонала. Я стал опасаться вызвать у нее приступ, близкий к эпилептическому. Но мой голос должен быть убежденным и убеждающим. Пациентка должна чувствовать в моем голосе уверенность в успехе нашего взаимодействия. Глазные яблоки за сомкнутыми веками пациентки стали двигаться быстрее, колебания их стали лихорадочными. Я понял, что вызвал у больной какие-то зрительные образы.
   - Мы перенеслись с тобой на двести лет назад. Тебе сейчас девять лет! Где ты сейчас находишься, что ты чувствуешь? Ты можешь говорить! Говори!
   Пациентка продолжала дрожать, но сама дрожь была мелкой и менее сильной. Она неожиданно тихо произнесла:
   - Мне страшно!
   - Как тебя сейчас зовут? - я даже не надеялся на успех.
  Наша пациентка таким же тихим голосом огорошила нас ответом:
   - Я Маруся!
  Мы с Надеждой Ивановной переглянулись. Неужели? Наблюдая за двигающимися под веками глазными яблоками, я спросил:
   - Что ты видишь, Маруся?
   - Я бачу рiчку, зелену траву, широку долину. - больная, говорившая до сих пор на русском, отвечала мне на украинском языке!
   - А где твоя хата? - подстроился я под язык пациентки.
   - Тут. На берегу рiчки.
   - Как называется рiчка, где вы живете? - импровизировал я смелее.
  То, что ответила мне наша пациентка, повергло нас обоих в ступор:
   - Жванчик ... - пациентка говорила очень тихо, но внятно.
   Приехали! Это было так неожиданно! В восьмидесятых по дороге из Тернополя домой, я почти каждый раз пересекал Жванчик, так как направлялся в сторону Каменец-Подольска. Далее Жванчик и, сливающаяся с ней, Летавка оставались справа. Но наша пациентка там никогда не была!
  Глядя на Надежду Ивановну, я спросил пациентку:
   - Как называется ваше село?
  Ответ был сродни шоку:
   - Яскорунь...
   В восьмидесятых я не раз проезжал Заречанку, которая до сорок седьмого года носила название Лянцкорунь. Называли и просто Яскорунь. Да и Надежда Ивановна знала о Заречанке не понаслышке.
   Потом Лиза снова задрожала и стала громко шептать:
   - Мне страшно. Прискакали козаки и привезли зарубаного тата. Разом с Андрониками они викрадали на Черкащинi коней. Мама розповiдала, шо козаки гнались за ними. Андроники успели проехать через Збруч и сховались в Польщi. А тата зарубали, привезли и кинули пiд нашу хату. Забрали у нас дома всех коней. А потом на меня и маму набросили мешки и завязали. Привязали перед седлами до коней. Куда-то везут! Менi страшно! - повторила, дрожа, пациентка.
   Как психотерапевт, я чувствовал свою беспомощность. Просто не знал, как вести дальше сеанс. Профессора Мартыненко, моего учителя, сюда бы! Он бы раскрутил! Есть в медицине непреложное правило, закон:
   Non nocere! (Не навреди! - латин.)
   Я вспомнил об ударе молнии в вербу на берегу речки. Счел целесообразным передвинуть во времени мою пациентку на двести лет вперед и постараться грамотно закончить сеанс. Но я не был готов. Не подготовился! Не продумал! Всего не предусмотрел!
   - Лиза, а сейчас мы с тобой переносимся на двести лет вперед. Вернемся обратно! Ты пасешь корову. Собираются тучи... Ты спряталась от дождя под вербой. Глаза у тебя закрытые, но ты ясно видишь перед собой луг, речку, корову и вербу. Ты можешь говорить и отвечать. Ты видишь речку, корову и вербу?
   Да, вижу ...
   -Сейчас будет удар грома! А потом ты проснешся и будешь здорова. Тебе больше не будут сниться страшные сны. Ты будешь совершенно здорова!
   Я даже не учел сказанного ранее пациенткой, что звука грома она не слышала. Забыл... Прокололся... Подняв массивную фарфоровую аптечную кружку с ватой, я с силой ударил по тонкостенной металлической крышке манипуляционного столика. Чашка, на удивление, оказалась прочной. От сильного грохота вздрогнула и Надежда Ивановна. Она смотрела на меня, как на ненормального ...
   Наша пациентка сильно вздрогнула, и не дожидаясь, предусмотренного сценарием сеанса счета до полного выхода из гипнотического состояния, открыла глаза. Она смотрела на меня с ужасом. Соскочив с кушетки, забыв обуть туфли, Лиза выскочила в коридор. Я подумал: возможно, в туалет... Такое бывает... Особенно у детей.
   Я не только чувствовал, я осознавал, что сеанс не удался. Не подготовился! Все пошло не по плану! Как неудачно! Чувство вины не покидало меня. Словно случилось что-то непоправимое. Настроение стало никудышним. А Лизы все не было. Надежда Ивановна деликатно открыла дверь в коридорчик туалета. Там было пусто.
   Через минут десять появилась Оля, сестра Лизы. Она пришла за туфлями.
   - Она прибежала босиком в подколенниках, забралась в машину и отказывается выходить. Извините!
   - Вам необходимо приехать еше раз. Давайте на послезавтра!
  Ни послезавтра, ни позже Лиза у меня не появлялась.
  
   Прошло более года. По традиции, ровно в одиннадцать, с ныне покойным моим начальником, заведующим поликлиникой, приятелем, "коллегой" по ловле раков и рыбалке, Ливиу Павловичем Гурьевым мы сидели у меня в кабинете и пили чай. В дверь постучали:
   - Войдите!
  Дверь слегка приоткрылась и в щели появилась голова моего знакомого, инженера-энергетика. Это был деверь моей прошлогодней пациентки Лизы, сеанс с которой закончился так неловко. Он кивнул головой, приглашая выйти в коридор. На мое приглашение войти ответил отказом, показывая спортивным жестом, что просит меня на минуту. Извинившись перед Ливиу Павловичем, я вышел в коридор.
   - Евгений Николаевич! Дайте на минуту ключи от вашей машины. Лиза передала вам презент.
   - Какой презент? Где она? Почему не приехала сама?
   - Потом как-нибудь расскажу. Я сейчас на дежурной машине подъехал.
  Взяв ключи, Толя исчез. Через несколько минут в кабинет вошла Надежда Ивановна и, открыв яшик моего стола, молча опустила туда ключи.
   - А где Толя?
   - Толя отдал ключи и спешно ушел. Сказал, что у него смена.
  Мне осталось только пожать плечами.
   Придя домой, я открыл багажник. Достал увесистую, словно наполненную металлом, сумку. В доме открыл. Не ожидал! В сумке, обложенная со всех сторон несколькими слоями картона была закатанная трехлитровая банка с медом. Затем осторожно вытащил, вложенные друг в друга, как матрешки, кульки. Внутри было несколько килограмм светло-желтых крупных сот с, янтарного цвета, медом. Часть меда вытекла из сот и образовала на дне небольшой уровень.
   Через несколько дней мы встретились снова:
   - Толя! Почему не зашел. Где Лиза? Что с ней? Как ее здоровье? Почему не приехала? Привезли же мед!
   - Это мы всей семьей были у них в гостях. У мужа Лизы и одной дочки одновременно день рождения. А вам они передали мед.
   - Как она себя чувствует?
   - С тех пор, как была у вас, спит спокойно, поправилась, ее больше ничего не тревожит. Особенно доволен ее муж. Он и прислал вам гостинец.
   - Спасибо, Толя! Но мне хотелось бы встретиться с Лизой, как с, прошедшей лечение, пациенткой. Тем более, что мне самому многое до сих пор неясно.
   - Евгений Николаевич! Когда мы были у них в гостях, мне кажется, что мы только о вас и говорили. Она преклоняется перед вами! Но ... Извините, мне неудобно говорить, но она вас боится. На нее сеанс оказал очень сильное действие. Всю обратную дорогу от вас до самого дома она сидела в углу на заднем сиденье и плакала. Мы не могли ни успокоить, ни добиться от нее какого-либо объяснения. Думали, что сеанс неудачный. Через неделю позвонил кумнат, сказал, что Лиза спит спокойно, стала совсем другой. Вот уже год, как она совсем другой человек. Кумнат говорит, что боится сглазить, но в семье установился рай.
   - Но вас она все же сильно боится, - продолжал Толя. - Говорит, что вы или бог или дьявол. Через какое-то время после визита к вам вы ей явились во сне. Она сказала, что это был очень страшный сон. Приснилось множество народа, вроде большого базара. А в центре на огромной бочке вы, высоко поднимая ноги, танцевали. При этом вы были совершенно голым. Голыми были и, танцевавшие вокруг вас, люди. А потом она сказала, что стыдно рассказывать, что там происходило. При этом она добавила, что вы ей приснились еврейским попом. Но не обычным, а как штундой. Только еврейским. Я такого еще не слыхал. Вы танцевали, а все вокруг кричали:
   - Яков Лейба! Яков Лейба!
  А проходящие по базару евреи плевали в вашу сторону. Оплевали всю бочку.
   Слушая Толю, я с трудом сдержал улыбку. Вспомнил старика Фрейда и его утверждение, что все наши сны носят сексуальный характер в виде символов. А тут даже не эротический символ. Сон Лизы носил конкретный характер, как у маленьких детей желание в сновидении положить в рот конфету, взять в руки желанную игрушку, или сон-желание у глубоких беззубых стариков, ощущающих во сне, как они откусывают и разжевывают здоровыми молодыми зубами кусок мяса.
   - Какой же глубокий след оставил я в душе Лизы своим "всемогуществом"!
   Я счел за лучшее промолчать. Здорова, и, как говорят, слава богу! Но остались столько неразрешимых вопросов и почти мистических загадок с подробностями гипнотического сеанса и самого сновидения пациентки с включениями хлыстовства. Путешествие во времени и переселение душ? В них я не верю, несмотря на, казалось, очевидное. И самое главное - имя, которого я не упоминал! Когда Лиза проходила у меня лечение, о Якове Франке я сам не ведал...
   И последнее ... Явился ли, определяющим в развитии выраженного невротического, считай, психопатологического процесса, перенесенный пациенткой, удар молнии? Был ли тогда этот грозовой разряд первичной, ведущей психотравмой? При чем тут Яскорунь?
  
   Что касается моей малой Родины, то село Елизаветовка Дондюшанского района Молдовы образовалось на рубеже девятнадцатого и двадцатого столетия в результате переезда первых шестнадцати семейных кланов, состоящих из пятидесяти девяти семей, из Подолья (Лячины, Ляшины). Переехали в основном из сел Заречанки (Ходыковцы (Кодiкуфце), Лянцскорунь, Яскорунь), Драгановки, Летавы и Гукова Каменецкого уезда Подольской губернии, о чем я уже писал.
   В целом по религиозному признаку население всего Подолья распределялось: православные - около 75 % населения, римо-католики - около 10 %, иудеев - около 13%, остальные исповедовали старообрядчество, протестантизм и мусульманство. "Здесь и ниже цитирую по публикациям Руслана Козака (2010)" .
   Национальный состав населения Лянцкорунской волости на тот момент был следующим: украинцев - 79%, евреев - 14%, русских - 4%, поляков - 3%. На самом деле к концу девятнадцатого века поляков и евреев в регионе было гораздо больше. Однако в национальной политике тогдашних властей Российской империи преследовалась четкая тенденция к увеличению числа русских и малороссов в ущерб полякам и другим национальным меньшинствам.
   В начале девятнадцатого века, в 1818 году в самой Лянцкоруни проживали 358 украинских и польских крестьян, а также 380 евреев. Гораздо раньше, в середине семнадцатого века началось и длительное время продолжалось разделение евреев на ортодоксальных талмудистов и сектантов-франкистов.
  
   Яков Франк (Яков бен Иехуда Лейб) родился в бывшей Подолии (село Королевка, Борщевский район, Тернопольской области, в сорока пяти верстах от Лянцкоруни) в 1726 году. Создатель еврейской мессианской секты. Яков Франк объявил себя Мессией. Он считал себя реинкарнацией Шатбая Цви и Берахии Руссо. ( См. Яков Франк. Википедия )
   Шатбай Цви (1626 - 1676) - каббалист, один из еврейских лжемессий, лидер массового движения семнадцатого и восемнадцатого столетий. Названное его именем движение, под названием саббатианства, охватило польские еврейские общины и приняло характер еретического направления иудаизма. Барухий Руссо (1767 - 1721) последователь Шатбая Цви, саббатианец, считавший себя воплощением (реинкарнацией) Шатбая и, естественно, Мессией.
   Сам Яков Франк, в молодости жил в Оттоманской империи. Общаясь с местными саббатианцами, был посвящен в саббатианство и получил прозвище Франк (Европеец). Родившийся после смерти Барухия Руссо, Яков Франк объявил себя очередной реинкарнацией, выстроив таким образом цепочку переселения души, в конце которой он поставил себя, как Мессию (Машиах).
   Чтобы доказать "подлинность" своей души он публично нарушал еврейские заповеди, чем постоянно вызывал резкое неприятие своей детельности турецкими евреями. В итоге, находясь в Турции, он принимает ислам. Начались его преследования со стороны турецких еврейских общин и Яков Франк вынужден был скрыться в Речь Посполитую (Польшу).
   В различных городах Польши Яков Франк организовывал и расширял саббатианскую секту, которая с самого начала была в постоянном жестком конфликте с ортодоксальными еврейскими общинами. В 1757 году, в возрасте 31 года, Яков Франк столицей своего "мессианства" избрал Лянцкорунь. Во время проведения религиозных оргий на Лянцкоруньской ярмарке он был арестован. Однако, представив себя турецким подданным, из-под следствия местного раввината вскоре был освобожден. Временно поселился в, находящемся в сорока пяти верстах южнее, Хотине, который был тогда в составе Османской империи. Граница между Османской империей и Речью Посполитой пролегала тогда по Днестру.
   Затем Яков Франк организовал секты во Львове, Луцке, Бродах и Староконстантинове. В Польше за 30 лет приняли крещение свыше 25000 евреев. Вскоре новообразованные секты были изгнаны из городов еврейскими раввинами. После изгнания Яков Франк, в результате переговоров с католическим епископом, всей сектой дважды принимал католичество. Во время второго крещения в Варшаве его крестным отцом был сам король Август 111. При крещении Яков получил имя Иосиф. Яков Франк ввел в своей секте понятие святой Троицы. При этом Яков Франк одновременно вел переговоры с русским духовенством о массовом принятии всей его сектой православия.
   Двенадцать лет Яков Франк провел в Ченстоховской тюрьме (1760 - 1772). Выйдя на свободу, создает секту в Моравии. В 1788 году австрийский император Иосиф 11 присвоил ему титул барона. Последние годы жизни провел в, бывшем тогда польским, городе Оффенбахе и стал именоваться "бароном Офенбахским". Умер 10 декабря 1791 года.
   При написании данной повести я открыл интернет. Без труда нашел страницу "Яков Франк" Яков Франк бен Иехуда Лейб. Начав читать, мельком взглянул на его портрет. А потом всмотрелся пристальнее. Посмотрите и вы! Внимательно! Я не Наполеон, чтобы на меня кто-либо был похож. То ли я на Якова Франка Лейба, то ли он на меня ... Но мы оба с ним похожи друг на друга! Особенно на склоне моих лет, в профиль, будучи небритым и озадаченным. Пути господни неисповедимы ... Кого из нас в своем заключительном кошмарном сне видела моя бывшая пациентка Лиза?
  
   К концу девятнадцатого века (1895 - 1899) Лянцкорунь, где родилось большинство будущих жителей Елизаветовки была волостным центром. В селе проживали 2356 жителей, из которых 48,2% были евреи. В селе были, по разным источникам, от трех до пяти синагог, костел и православная церковь (https://kampot.org.ua/history_ukraine/istoria_mist/374-selo-zarichanka.html Село Заречанка)
   Волостным старшиной в то время был Гавриил Кондратьевич Олейник, родной старший брат, переехавшего в Бессарабию, Алексея, женатого на Гусаковой Василине. Гавриил Олейник одновременно приходился дядей сыновьям Алексея, братьям Олейникам Федору (Тэрэфэре), женившемуся на Ирине Баранецкой, Макару, женившемуся на Гориной Феодосье и Михаилу, переехавшему в Кайтановку (Первомайск). Единственная племянница Гавриила, младшая дочь Алексея Олейника - Наталья вышла замуж за Репчинского Антона.
   Меня всю мою сознательную жизнь занимал очень важный для меня вопрос:
   - Почему вдруг в конце девятнадцатого века сотни семей снялись с насиженных мест и переехали в незнакомую Бессарабию, образовав при этом несколько сел: Елизаветовку Дондюшанского района (тогда Тырновской волости Сорокского уезда), Кайтановку (Первомайск) и Димитрешты (Новые Хаснашаны) Дрокиевского района, и Алексеевку Единецкого района? Единственно благоприятствующим фактором при переезде было то, что земля в те годы в Бессарабии была дешевле, нежели в Подолии.
   В шестидесятых-семидесятых годах девятнадцатого столетия, с отменой в 1861 году крепостного права, началась опись помещичьих земель с целью распределения ее между крестьянами. Цена одной десятины колебалась от 200 до 600 рублей. Крестьяне не имели права пользоваться землей до момента ее полного выкупа.
   Запрещалось рыть канавы, прудить запруды, добывать камень, песок и глину без разрешения помещика. Запрещалось выгонять на территорию панских пастбищ скот. В помещичьих прудах запрещалось ловить рыбу, поить скот а также замачивать лен и коноплю. Предписывалось вести, определенный помещиком, севооборот и выделять часть земли под пар. Примечательным, если не курьезным, условием было предписание крестьянам покупать водку только у своего помещика.
   К 1895 году началось укрупнение землевладения за счет создания крестьянских общин. При этом сплошь и рядом имело место жульничество и манипулирование при проведении банковских операций. Яскоруньская земля была поделена между несколькими собственниками. Львинная доля земли ( 668 десятин ) принадлежала Базюку Ивану Алексеевичу. 26 десятинами владела вдова священника, Дверницкая Елена Васильевна.
  
   Волостное село Яскорунь. Однокласная сельская школа, отдельно церковно-приходская школа, одна православная церковь, пять еврейских молитвенных школ. Там же находилось волостное управление, канцелярия мирового посредника, участок урядника, участок судебного следователя, почтово-телеграфное отделение, фельшерский пункт. Работала водяная мельница, пивоваренный завод, аптека, сельский банк.
   В Драгановке, откуда переехал мой прадед Единак Прокоп, было три крупных собственника. Основными владельцами земли были двоюродные братья Монастырские. Им принадлежало 249 десятин земельных угодий. 118 десятин были в собственности Бальтазара Холомевского. И лишь 200 десятин принадлежали крестьянскому сообществу, насчитывавшему к 1890 году около 1250 человек. 0,15 десятины на одного жителя Драгановки! Сравните! В селе функционировала одноклассная школа.
   Небезинтересно, что застройка моего села Елизаветовки повторила топографию Драгановки, откуда переехала часть кланов. В самом конце девятнадцатого века село Дранановка вытянулось улицей длиной около двух километров.
   К моменту наделения крестьян землей, прирост населения вырос больше, чем в два раза, земли же было катастрофически мало. Деление земли достигло своих крайних возможностей. Вследствие деления земли образовалась прослойка безземельных крестьян, которые не только лишились пахотной земли, но и не имели места для строительства жилищ. Безземельные вынуждены были проживать у своих родственников. Единственным способом существования были скудные заработки (часто только за еду на сельскохозяйственных работах в помещичьих имениях).
   В сложившихся обстоятельствах резко повысилось предложение рабочей силы над ее потребностью. В результате заработная плата уменьшилась до минимума, не дающего возможности существования. Цена работы за один рабочий день упала до 15 копеек мужчинам. 10 копеек женщинам и 5 копеек подросткам. Одновременно резко вскочили цены на дрова и на корма для сельскохозяйственных животных
   В этих условиях крупные владельцы винокурен и банки освободили капиталы от вложения в водочное производство и поместили все деньги в аренду помещичьих земель. Начиная в 1882 года крестьяне попадают в экономическое рабство банковскому капиталу. Это было хуже, нежели крепостничество. С 1896 года резко возросла банковская аренда земель в обход закона. В результате около 90% помещичьих земель очутились в фактическом владении банковского капитала.
   К концу девятнадцатого века подавляющее число крестьян, вследствии собственной безграмотности, страдали из-за незнания законов. В 1894 году Подольский генерал-губернатор издал указ, связанный с резким ростом жалоб в канцелярию губернской администрации. Жалобщики сообщали губернатору о различного рода жульничествах. Крестьяне вносили деньги на выкуп земли под обычную расписку либо под честное слово. Позже, чаще всего, в результате многоходовых банковских махинаций, деньги таинственно исчезали. Когда заводили судебное дело, адвокаты, с целью извлечения для себя наибольшей выгоды, намеренно затягивали разбирательство до полного разорения крестьян (Р. Козак, 2010).
   Еще одним примером безграмотности, приведшей к разорению крестьян, были случаи, когда умерший крестьянин перед смертью не оставлял документов на его землю. В результате богатые родственники и банки оформляли право собственности, оставляя семью умершего без средств к существованию. По этим нехитрым схемам были разорены большинство переехавших предков. Обнищавшие, решились на переезд в Бессарабию, где земля была дешевле.
   Не это ли было одной из причин, обусловивших переезд обедневшего Алексея Кондратьевича Олейника, в то время как на Подолье остался его родной брат, богач Гавриил Кондратьевич Олейник, исполнявший должность Лянцкорунского волостного старшины? Не это ли было причиной переезда в Бессарабию обедневшей семьи Данилы Поверги? Его родной брат Гаврила Поверга был состоятельным землевладельцем в Летаве и одним из соучредителей Каменецкого уездного земельного банка.
  
   Подольские крестьяне в поисках куска хлеба стали ездить на сезонные работы с 1893 - 1894 года. Ездили в том числе и в Бессарабию, где были обеспечены работой с весны до поздней осени. Выехавший весной 1897 года в село Плопы Тырновской волости Навроцкий Иосип Антонович предварительно договорился о возможной купле земельных угодий у плопской помещицы Елизаветы Стамати. Отвергнув, казалось, выгодное предложение оформить купчую крепость на себя с правом последующей перепродажи земли, весной 1898 года на рекогносцировку в Тырновскую волость Навроцкий Иосип Антонович выехал с Олейником Алексеем Кондратьевичем.
   В селе Плопы, в соответствии с рассказами старожилов, они договорились о купле земли у Плопской помещицы Елизаветы - дочери Тома Стамати, родного брата писателя Константина Стамати. При составлении предварительного договора было оговорено важное условие: будущее село переселенцы должны назвать ее именем. Так, согласно преданию, появилось название села.
   Много воды утекло с тех пор. В год переезда моей бабе Софии, родившейся в 1879 году, исполнилось двадцать лет. Ехали, рассказывала она, в основном на телегах, бестарках и арбах, запряженных лошадьми и волами. Некоторые использововал в качестве тягловой силы и коров. Маршруты не отличались большим разнообразием. Ездили через Хотин либо Могилев-Подольск. По рассказам бабы Софии в повозках ехали дети и женщины, больше пожилые. Мужчины шли пешком рядом с телегами. На спусках колесо ставили на гальму (башмак) и садились все. В гору телеги толкали все, включая женщин и подростков.
   Вновь приехавшие располагались в панской конюшне, где жили, пока строили бордеи (землянки). Переехавшие во второй половине лета и осенью зимовали в панской обширной стодоле, где поставили печь. Первые два года в стодоле, бывало, зимовали несколько семейств.
   Спрос рождает предложение. Появились владельцы лошадей и волов, специально занимавшиеся извозом. Перевозили переселенцев. Многие, перевозя соседей и родственников, накапливали заработанные извозом деньги и вносили свой пай в приобретение земли, перевозили семьи и обживались на новом месте.
   Подольские крестьяне переезжали поэтапно группами, состоящими из нескольких семей. В архивах сохранилось мизерное количество документов. Основная купчая, вернее ее копия, таинственно исчезла во время празднования столетнего юбилея села (1998). Выписки из губернских распоряжений и Мирского приговора товаришества, которые удалось обнаружить, привожу в хронологическом порядке:
  
   Бессарабское Отделение Крестьянского Банка, препровождая при этом список членов Плопы-Елизаветовка, 59 хозяев товарищества, купивших при содействии Банка у дворянина Сигизмунда-Антона-Игнатия Вильгельмовича Залевского 416 десятин земли при вотчине Плопы-Елизаветовка.
   Тырновской волости Сорокского уезда Банк имеет честь уведомить, что купчая крепость на означенную землю утверждена старшим нотариусом 21 августа 1898 года. Продажная цена земли установлена в 116050 рублей. Для покупки земли Банком разрешена ссуда в размере 108500 рублей сроком на 51 год и 10 месяцев. Годовой платеж товарищества по этой ссуде составляет 6510 рублей.
   Из Лянцкорунской волости Каменецкого уезда Подольской губернии переселились в Елизаветовку 59 семей В числе первых были из сел:
  С. Драгановка - 9 семей,
  С. Яскорунь - 6 семей,
  С Погаженец - 3 семьи,
  С. Кормильче - 3 семьи,
  С. Красностовец - 3 семьи,
  С. Хропотова - 3 семьи,
  С.Кугаевцы - 1 семья,
  С.Оринин - 2 семьи
  
  
  
  Господину Бессарабскому губернатору
   На основании 98 ст. положения о земских учреждениях Уездная Земская Управа имеет честь представить при сем Вашему Превосходительству, составленный по соглашению с Земским начальником 2-го участка Сорокского уезда, план (в двух экземплярах) нового села Елизаветовки, устраиваемого товариществом 59 домохозяев из села Драгановки Подольской губернии на земле из состава вотчины Плопы Сорокского уезда, приобретенной от дворянина Сигизмунда Залевского при содействии крестьянского поземельного банка.
  
   16 сентября 1898 года Бессарабский губернатор Генерал-лейтенант А. Константинович утвердил план нового села Елизаветовка Тырновской волости Сорокского уезда Бессарабской губернии.
   Прилагается геометрический план усадебных угодий земельного участка Елизаветовки, проданных Сигизмундом Вильгельмовичем Залевским, товариществу Драгановки Лянцкорунской волости, значащемуся ниже в списке хозяев, а именно:
   Усадебные участки - 60 десятин
   Выгонная земля - 15 десятин 764 кв. сажени.
   Под пруд - 1940 кв. саженей,
   Под дороги - 1652 кв. сажени,
   Под прогоны - 1032 кв. сажени.
  А всего под усадебные угодья в натуре выделено 77 десятин 588 кв. сажень.
  
  ПОСТАНОВЛЕНИЕ
   1898 год 10 ноября. Бессарабское Губернское Присутствие, заслушав отношение бессарабского отделения крестьянского поземельного банка от 15 октября 1898 года за Љ 3158, при котором прикреплен список членов 59 хозяев товарищества Елизаветовка, купившим при содействии Банка у дворянина Сигизмунда-Антона-Игнатия Вильгельмовича Залевского 551 десятину 416 сажень земли при вотчине Плопы (Елизаветовка) Сорокского уезда
  постановляет:
   Просить земского начальника 2 участка Сорокского уезда сделать распоряжение о созыве схода товарищей для избрания выборного и других должностных лиц.
  
  Мирский приговор
  Плоп Елизаветовского товарищества 1899 года 19 марта.
   Мы 59 домохозяев, будучи собраны, выслушали предписание Бессарабского Губернского Присутствия относительно избрания выборного по ведению дел товарищества и исполнения других дел как администратора, постановили избрать и избрали на вышеуказанную должность члена нашего товарищества Алексея Кондратьева Олейника.
   Ниже следуют подписи фамилий остальных членов товарищества.
  
   Остаются неясными несколько моментов. Из-за отсутствия архивных документов сохраняется открытым главный вопрос:
   - Где в этой истории сама Елизавета Стамати, именем которой, по преданию, было названо село?
   - Почему договор на куплю земли заключен с Сигизмундом Залевским?
   - Мог ли дворянин быть поверенным в делах Плопской помещицы?
   - Не был ли Залевский мужем Елизаветы Стамати, которая, по рассказам старожилов, в то время якобы находилась за границей?
   По следам Елизаветы Стамати я предпринял поиски через республиканский и Сорокский бывший уездный архив, Сорокский музей истории и этнографии. Каких-либо следов обнаружить не удалось. Многое уничтожено в печках безграмотными уборщицами, топившими печки документами средневековья и более позднего периода. Это произошло после развала Союза, когда не было электричества, не работали котельные. Дикость, варварство, вандализм ... Трудно дать адекватное определение.
   Оригинал "Купчей крепости" хранился в сельском совете. На праздновании столетнего юбилея села ее содержание было зачитано моей одноклассницей, исполнявшей роль Елизаветы Стамати Елизаветой Гориной-Купчак. По ее свидетельству и воспоминаниям бывшего председателя сельского совета и преподавателя русского языка и литературы Чайковской-Черватюк Симы Иосифовны, видевших и читавших содержание "Купчей" не раз, в "Купчей крепости" упоминается имя Елизаветы Стамати и ее завещание назвать образованное село ее именем.
   После празднования столетия села все документы, включая "Купчую" хранились в школьном музее истории села. Потом документ исчез. Мои длительные тщательные поиски были безуспешными. Жаль. Важное звено в цепи становления и развития моего села осталось разорванным. Может кому-либо повезет и первичный документ образования Елизаветовки увидят все?
   Открыв спутниковую карту в интернете и карту "Геопортала", я подсчитал. Если учесть, что одна десятина составляла 1,45 га., то, действительно, прилежащая к Плопской территории земля насчитывает около 800 гектаров, что приблизительно соответствует 551 десятине, купленной товариществом у Сигизмунда Залевского.
   При прошлой власти колхоз в целом владел 1400 с лишним гектар общей площади, включая дороги, пруды и выпасные площади. Пахотной земли было 947 гектар. Увеличение площади колхозных полей, в сравнении с купленной у Залевского, связано со слиянием Елизаветовки с Боросянами при образовании коллективного хозяйства. Кроме того, в состав общей земельной площади колхоза вошла часть земель помещиков Соломки и Барановского. Отвергнув всем миром место будущего села из-за глубокого уровня грунтовых, вод, село решили строить одной линией вдоль безымянной пересыхающей, впадающей в Куболту, речки.
   Не все прижились на новом месте. Поодиночке, больше неженатые и незамужние, образовав супружеские пары с оставшимися в бывших родных селах, вернулись на Подолье. Возвращались и целыми семьями. Примером тому может служить, чудом сохранившийся, документ о продаже и перепродаже недавно построенного дома с приусадебной площадью.
  
  Запродажная запись
   1910 года Августа 2 дня
   Я, нижеподписавшийся крестьянин деревни Плоп-Елисаветовки Тырновской волости Сорокского уезда Бессарабской губернии Василий Даниловъ Демчукъ даю сiю запродажную запись крестьянину с.Куражина (Карыжин) Калюской (Калюсик) волости Ново-Ушицкого уезда Подольской Губернии Ананию Степановичу Чайковскому в том, что с добровольного моего согласия продаю ему Чайковскому жилой дом, находящийся в д. Плоп - Елисаветовка между состоящим Иваном Гудемой и церковной землей въ количестве 2 десятин в двух комнатах и сенияхъ, крытый соломой и тремями сараями и усадебнымъ местомъ подъ нимъ въ три тысячи (3000 квадратных саженей усадебной земли и домашней мебелью, а именно: 2 лавки яловового (елового) дерева, столъ и кровать того же дерева. Жалую за триста шестьдесять (360) рублей каковые получилъ при подписании сей запродажной записи полностью. Со дня совершения сей запродажной записи, означенный выше домъ и усадьба переходятъ в личное и потомственное владение его Чайковского. Означенная выше усадьба приобретена мною от жителя села Кормыльче Лянцкорунской волости Каменецкого уезда Подольской Губернии Ксаверия Матвеева Линкевича. Объязуюсь свято и нерушимо выполнять сiю запись, а в случае кто либо изъ родственников или я нарушим, то нарушитель долженъ уплатить ему Чайковскому неустойку восемьсот (800) руб в чемъ подписуюсь Василий Даниловъ Демчукъ, а за него неграмотного росписался Никита Вишневский.
   Свидетелями при семъ были жители д. Плопы - Елисаветовка Iосифъ Навроцкий, Филипп Брозницкий, Иван Буракъ, Иван Гудема, вместо неграмотныхъ и за себя расписался Карпъ Сусловъ, Iосифъ Боднаръ, Пантелеймонъ Навроцкий и Иван Ветловский.
   Действительности сей запродажной записи Плопъ - Елисаветовки Сельское Управление удостоверяетъ Августа 2 дня 1910 г.
  
   Плопъ - Елисаветовский Сельский Староста Емельян Натальский
   Печать Писарь I.Затушевский
  Текст приведен без купюр. Орфография с ошибками сохранены полностью.
  
   Привожу документ о праве собственности на купленный земельный надел более позднего периода, когда Бессарабия была в составе королевской Румынии.
  
  Именем магистрата его величества короля Фердинанта 1
  Окончательное право собственности
  
   Мы, Министр Государственный Секретарь Департамента сельского хозяйства и территорий в силу закона об аграрной реформе от 13 марта 1920 года
  Объявляем
  Госпожа Мария Чайковски комунны Елизаветовка Сорокского уезда наделена правами и обязанностями, что вытекает из приведенного выше закона о лоте (участке) Љ 15 в количестве 1 га. из наследства бывшей собственницы госпожи Регины Симонович, расположенном в комуне Дрокия Сорокского уезда.
   Цена лота (участка) в сумме 866 лей 00 бань. Будучи полностью оплаченной, выдан настоящий окончательный титул собственности.
  
  Министр подпись Бухарест, 1925, 03, 12 дня.
   Љ359921 Генеральный директор
   подпись
  Перевод с румынского автора
  
   После переезда все кланы были зарегистрированы украинцами. Только клан Климовых долгие десятилетия носил прозвища "поляков". Многие Климовы до революции и позже исповедовали католичество и крестили детей в костеле Могилев-Подольска. В Елизаветовке, начиная со дня основания, более ста лет церкви не было. На моление верующие ходили в православные церкви сел Брайково и Плоп.
   Всем миром выбрали место для кладбища. Еще из бордея-землянки, как я уже писал, шагнул в вечность один их старейших переселенцев, патриарх клана Навроцких, отец организатора переезда в Бессарабию Навроцкого Иосифа - Антон. Появилась первая могила. Кладбище медленно разрасталось. До сегодняшнего дня в отличном состоянии вот уже более ста лет высятся, высеченные из цельного камня в виде стволов деревьев, кресты над могилами первых переселенцев Навроцких, Гусаковых, Тхорика Никифора, Ткачук Софии и других. Каменные кресты с резьбой возили на, устланных толстым слоем соломы, повозках из Косоуцкого карьера, где под открытым небом была мастерская по изготовлению надгробий.
   В самом центре Елизаветовки, сразу же за усадьбой Чайковской Марии Ивановны, на территории церковной земли оставили обширную площадь, на которой в двадцатых годах построили школу, в которой учились мои родители. Директором школы долгие годы был Кукульский. Потом до 1958 года в старой школе учился я. 1958 год мы встретили в новой двухэтажной школе.
   Ближе к шляху, стоял, крытый соломой, дом-сарай одноногого Степана Никитича Твердохлеба. По воспоминаниям Валерия Ивановича Тхорика, вместо забора, отделяющего усадьбу Степана Никитича от территории школы, высилась длинная гряда, потемневших от времени камней для строительства православного храма.
   После войны на месте предполагаемого строительства церкви, колхоз построил сельский клуб. Камень, предназначенный для строительства церкви, был использован для строительства фундамента сельского храма культуры. В 1949 году в новом клубе стали проводить сельские торжественные мероприятия, и демонстрировать художественные фильмы.
  
   По рассказам старожилов, приезд на постоянное место жительства довольно большого количества украинцев не вызвал негативной реакции коренного населения окружающих сел. Наоборот, уже до первой мировой войны имели место межэтнические браки между жителями села Плоп и прибывшими с Подолья.
   Первой плопянкой, вышедшей замуж за переселенца Юрка (Григория) Ткачука была молдаванка Надежда Лисник. В клане Ткачуков это стало своеобразной традицией. Их сын Павел также женился на плопянке Вере. На молдаванке Кошулян Анне Тимофеевне из Гринауц вторым браком женился вдовец Марко Ткачук. Правнуки Юрка Ткачуки Владимир и Вячеслав также женаты на молдаванках.
   В настоящее время в селе официально проживают 79 молдаван. В это число не входит множество молдаван - членов смешанных семей, выходцев из Елизаветовки и живущих в других селах, районах, городах, в столице и в Румынии. Это естественно... Из клана Единаков, живущих вне Елизаветовки, около ста представителей живут в Новых Аснашанах, Бельцах, Кишиневе и в Румынии. Жена моего младшего, Жени - Наташа сама молдаванка. Мои дети и внук - граждане Канады.
   Вспоминаются межнациональные "распри" во времена моего детства. "Бои" чаще всего вспыхивали почему-то на речке Куболте, за греблей давно высохшего пруда. В ста пятидесяти метрах от бывшей плотины была уже плопская территория. Граница между коммунами там же проходит и сейчас. Разделенные узкой речкой, мы разговаривали на расстоянии. Молдавского языка мы не знали. Не лучше обстояли дела у представителей противоположного берега. Начиналось все в типичнейшем варианте развития любых вооруженных конфликтов, войн.
   Вначале звучали вопросы и ответы. У каждой стороны на своем языке. Непонимание приводило в вопросам и ответам на повышенных тонах. Затем звучали, по мнению наших, как сейчас принято говорить, "партнеров" оскорбления. Чаще всего это было:
  - Тата рус, мама рус, дар Иван молдаван!
  В целом понятно, но я переведу:
  - Папа русский, мама русская, а Иван молдаван.
   Это действительно так. Переехавшие в молдавские села Бессарабии русские, украинцы считались "русами" в первом, реже втором и, совсем редко, в третьем поколении. В качестве яркого примера приведу национальную трансформацию клана, основанного самым старшим братом моего отца - дядей Симоном. Супруги украинцы, дядя Симон и тетя Вера поселились в смешанном молдо-украинском селе Диметрешты (Новые Хаснашаны). Дети их в свое время закончили школу на русском и молдавском языках. Внуки уже стали молдаванами и учились только на молдавском языке. Тем более правнуки и праправнуки.
   Что же мы имеем в сухом остатке: Дядя Симон Единак и тетя Вера Пастух имели пятерых детей, шестнадцать внуков, тридцать шесть правнуков и 18 праправнуков. В итоге: супружеская пара украинцев дала миру семьдесят пять молдован!
   Однако вернемся к развитию межнационального конфликта. В ответ на боевой клич плопских сверстников мы отвечали более "изящно" и, по нашему мнению, значительно "оригинальнее и острее":
  Молдоване-гергачi,
  Дэрли жаби на печi...
   В переводе не нуждается, за исключением слова "гергач". Гергачка в переводе с Елизаветовского языка означает "кадык".
   Вслед за информационной подготовкой следовала горячая фаза конфликта. С обоих берегов вступала в бой артиллерия. Через Куболту в обе стороны летели камни. Потом все постепенно стихало. Но достаточно было в любой фазе конфликта кому-либо перейти на другой берег, как "огонь" прекращался. Словно щелкал выключатель. Начинались мирные разговоры, насколько они были возможны на "молдо-елизаветовском" языке. Даже не переговоры.
   Столь же спокойно и без опаски группами или поодиночку мы ходили в Плопы. Чаще всего в сельмаг, который, по нашему мнению, был гораздо богаче, нежели Елизаветовский. Там всегда в продаже были писчие перья "звездочки" и "рондо", тетради для разных классов, альбомы для рисования и чинки для карандашей. Весь этот "дефицит", которого месяцами не было в Елизаветовке, доставлял из Черновиц легендарный завмаг Пиня, у которого можно было купить всё, о чем я писал в главе "Штефан, Волиянка ...". Столь же безопасными были путешествия в наше село плопских детей и подростков. Я не могу припомнить случая конфликта с рукоприкладством между молодыми людьми Плоп и Елизаветовки.
  
   Мы подрастали и взрослели. Встречались чаще. Больше в наше село приходили плопские парни. Поводом тому были массовые гуляния на Октябрьские и Майские праздники на бульваре у сельского клуба, где два дня подряд играл духовой оркестр. Летом плопкая молодежь большими группами с аккордеоном приходили на живописные озера Одаи.
   Однако, появившееся в первые годы основания села, нарицательное "Рус" сохраняется до сегодняшнего дня.
   По другому складывались нарицания с жителями соседних украинских сел: Боросян и Мошан. Общение было мирным. Однако, слова "Рус" в этих селах не существует. Изначально жители Боросян и Мошан называли нас "ляхами". Я уже писал, что часть Подолья, откуда перехали переселенцы, называлась "Лячиной"(Ляшиной). Работая год в Мошанах, я неоднократно испытал это на себе. Для Мошанских я был безусловным ляхом.
   Мы не оставались в долгу. Незлобиво мы называли мошанских и боросянских "гожягами". В простонародии на молдавском языке слово "гожяг" означает дымоход. Почему так называли? Не знаю. Но как только обзывания "русами", "ляхами" и "гожягами" сменялись трепетными отношениями между девушками и парнями различных сел, а затем трансформировались в свадьбы, о кличках забывали.
  
   Приезжаю на торжества и памятные мероприятия, посвященные, чаще всего, годовщинам скорбных дат. С возрастом делаю это чаще. Просматриваю видеоматериалы празднования дней Победы, столетия Елизаветовки, годовщин расстрела моих земляков в июле сорок первого. Что же я вижу и слышу? Переехавшие в разное время на постоянное место жительства молодые люди из молдавских сел принимают самое активное участие в елизаветовских торжествах. Одетые в украинские национальные костюмы, молдаване участвуют в театрализованных постановках, поют старинные народные песни. И все это звучит на украинском языке. Без акцента. Так же сообща мои земляки поют песни на молдавском и русском языках.
   Дети, переехавших в село молдован, с пеленок слышат "елизаветовскую" речь. Украинской ее можно назвать с натяжкой. За прошедшие шестьдесят лет разговорная речь в селе значительно русифицировалась. Значительно реже звучат, привезенные с Подолья, украинские, а еще реже польские слова. На улице дети общаются на елизаветовском языке. Дома родители-молдоване общаются между собой больше на молдавском. Однако, по признанию, давно переехавшего в село с семьей, еще относительно молодого отца, разрешение конфликтов между детьми на улице и родителей с детьми дома чаще происходит на украинском, то есть на елизаветовском языке.
  ....................................................................................................
   Наряду с вопросом, что заставило десятки семейных кланов в самом конце девятнадцатого века переехать с Подолья в Бессарабию, меня до сих пор точит червь любопытства:
   - Как сложилась в те годы судьба крестьян, оставшихся в Заречанке, Драгановке, Летаве, Гукове и других селах моих несостоявшихся в будущем земляков? Вернее, их земляком не состоялся я!
   Литературы по истории описываемой части Подолья очень мало. Считать нижеизложенное плагиатом или цитированием предоставлю читателю, но вновь и вновь обращаюсь к талантливо описанной истории Лянцкоруньской волости патриотом своего края историком Русланом Козаком (2010). Здорово помогла мобильная связь. В одном из телефонных разговоров Руслан сообщил, что Каменец-Подольский архив несколько лет назад был был полностью уничтожен пожаром.
   - Если звезды зажигают - значит это кому-нибудь нужно? Оставшиеся рукописные сведения и ксерокопии в исследовании Р. Козака послужили отправной точкой в изучении прошлого наших сел: судеб людей, переехавших в Бессарабию и оставшихся в Подолье.
   Несмотря на отток населения, Подолье в целом страдало от перенаселения крестьянами. В 1900 году земельный надел на одного человека в губернии приблизился к 1,5 десятин. Этот показатель был одним из наименьших в тогдашней Российской империи. Бедность подольского крестьянства не поддается описанию. Прошлогоднего урожая едва хватало на пропитание, не говоря о посевном материале.
   Начало первой русской революции вызвало достаточно бурный отзвук в Подольской губернии. Крестьянские бунты захватили большинство уездов Подолья. Подольский губернатор докладывал министру внутренних дел, что в Каменецком, Ушицком и Проскуровском (Хмельницком) уездах бунтовали крестьяне 110 сел.
   Первая русская революция, как известно, закончилась жесткой реакцией и репрессиями. Что касается сельского хозяйства, начались важные перемены, названные Столыпинской реформой. По замыслу реформа должна была расширить прослойку зажиточного крестьянства, а точнее, крестьян-собственников, хозяйства которых должны были стать основой капитализации экономики на селе.
   Столыпинская аграрная реформа спровоцировала одновременно два противоположных, но взаимно связанных между собой социальных явлений. С одной стороны зажиточные крестьяне стали переселяться на хутора. Немаловажным фактором в этом действии властей явилась цель разобщения крестьянства. С другой стороны безземельным и бедным оказывалась помощь для переселения в Сибирь и на Дальний Восток.
   Однако жесткая реакция со стороны властей не смогла удержать крестьян от протестных выступлений против помещиков и богатых крестьян. Только в в Лянцкоруни в 1906 году за организацию бунтов, направленных против помещицкого землевладения, были арестованы десятки человек. Среди них однофамильцы, а , возможно, и родственники моих земляков и переехавших в другие села: Д. Довгань, Я. Олейник, С. Полуляк, и др.
   Дефицит земли вынудил крестьян заниматься предпринимательством, которое на небольшой земельной площади давало наибольшую прибыль. В самом начале двадцатого столетия стало выгодным заниматься разведением пчел. С каждым годом росло количество крестьянских хозяйств, специализировавшихся на пчеловодстве. В одной Лянцкорунской волости пчеловодством занимались 152 пасечника, владевшие 1102 рамочными ульями и 1389 дуплянками.
   В тот период совершенствовалась и развивалась административная реформа. В уездных и волостных центрах стали проводиться выборы дворовых депутатов и должностных лиц городского управления сроком на три года. На выборах избирались все должностные лица. Городской староста, его помощник, члены управы, сборный староста, его помощник и другие чиновники управы.
   На протяжении четверти века в результате выборов на должность городского старосты, его помощника, сборного старосты, его помощника, членов управы постоянно избирались представители банковского капитала, адвокатуры и мещан. И ни одного представителя крестьянства.
   В остальном общественная жизнь покинутых в Подолии и вновь образаванных сел в Бессарабии проходила в основном синхронно, что было также характерно для существования беднейшего крестьянства тогдашней Российской империи. В начале двадцатого века из Подолья и Бессарабии начался массовый выезд жителей на заработки во Францию, Испанию, США, Канаду, Аргентину и Бразилию.
   Потом была первая мировая, революция, гражданская война. С апреля 1918 года по 28 июня 1940 года Бессарабия находилась в составе Румынии. Граница между советской Подолией и королевской Румынией пролегла по Днестру. На 22 года родственные связи между расставшимися родственниками прервались. Я уже ходил в школу, когда мои пожилые односельчане ездили, как всегда говорили в селе, на Лячину к родным и двоюродным родственникам. Ездили в те годы довольно часто. После одной из поездок на Украину семьи Андриевских, бездетная Каролина Андриевская-Твердохлеб в 1947 году привезла двух-трехлетнего, с огромным от голода животом, Твердохлеба Ивана Семеновича, моего будущего одноклассника. Точная фамилия его до сих пор неизвестна.
   Приехавшие рассказывали, что во время войны с 1941 по 1944 годы в Лянцкоруни немцами было организовано довольно большое еврейское гетто. Когда евреев большими группами увозили в концлагеря на территорию Польши, местные украинцы и поляки оставляли и прятали у себя, записывая на свои фамилии, еврейских детей. Многие из оставшихся детей, особенно малолетних, родители и родственники которых погибли в концлагерях, остались в украинских и польских семьях и в послевоенный период стали носить фамилии приемных родителей.
  
   Советский и постсоветский период жизни перечисленных сел на Украине и в Молдавии мы знали не понаслышке. Обучаясь в аспирантуре Тернопольского медицинского института, раз в неделю в течение четырех лет я ездил в Тернополь на автомобиле. В Тернополь я обычно ехал наезженным маршрутом через Черновцы - Залещики - Чертков. Обратно чаще всего я старался проложить новый маршрут, чтобы изучить дороги, по которым передвигались мои предки. За четыре года я изучил наизусть выбоины в асфальте по всем машрутам. Я мог ехать через Скалу-Подольскую на Гуков. Мог за Марьяновкой повернуть к северу на Жабинцы, потом на Летаву. В следующий раз что-то заствляло меня в Копычинцах свернуть на Гусятин, пересечь Збруч и за Ольховцами, сворачивая на юг, проезжал райцентр Чемеровцы, а затем через Бережанку и Кугаевцы направлялся к Почапинцам.
   В следующий раз нелегкая несла меня на восток по Хмельницкой трассе. За Тернопольским аэропортом сворачивал на юг через Колодиевку и Скалат, чтобы поехать в очередной раз на Гусятин. Либо через Гримайлов снова выехать на Чемеровцы. Мог, доехав до Войтовцев по Хмельницкой трассе, повернуть на Сатанов и Юрковцы. Но, как "все дороги ведут в Рим", так и дороги из Тернополя по всем моим маршрутам в Молдавию ведут через Заречанку.
   На въезде в Заречанку со стороны Летавы и Чемеровцов обширная, ограниченная дорогами, площадь, занятая рынком. Вспоминаю пересказы стариков, помнивших рассказы первых переселенцев, переехавших в Бессарабию уже взрослыми. В тогдашней Лянцкоруни (в простонародьи - Яскорунь) был один из самых крупных и многолюдных базаров Подолья. По рассказам деда Михася, площадь Яскоруньского базара была не менее пяти десятин. Сам базар делился на две половины. На одной, более обширной базарной площади на продажу выводили домашний скот: лошади, крупный рогатый скот, свиньи, овцы и прочую домашнюю живность. Среди крестьян особым спросом и успехом пользовались волы. На меньшей половине базара продавали и покупали продукты, зерно, изделия народного творчества. Далеко за пределами Лянцкоруни славился известностью длинный гончарный ряд.
   Подсчитываю. Пять десятин - это семь с половиной гектаров. Окидываю взглядом территорию рынка. Площадь треугольной формы не превышает двух с половиной гектар. Скорее всего под торговлю скотом была отведена площадь, ныне занятая сельским стадионом. В таком случае все совпадает. Проверяю себя по спутниковой карте. Так и есть.
   В Заречанке притормаживаю. Дорога на юг через Каменец-Подольск ведет домой, в Молдавию. На юго-запад, через, больше похожую на ручей, Летавку, приток Жванчика, дорога ведет на Гуков и, оставляя справа за собой огромный глубокий карьер, проходит через Скалу Подольскую. К северо-западу дорога тянется на Летаву, через которую сегодня в Заречанку приехал я. Строго на юг Заречанка органично переходит в Драгановку. На север почти прямая дорога ведет через Кугаевцы на Чемеровцы, сегодняшний районный центр. В пятидесяти пяти километрах дальше на север дорога смыкается с трассой Хмельницкий - Тернополь, откуда довольно часто я ехал. На восток, через Заречанку, Дунаевцы, Новую Ушицу, Мурованные Куриловцы и Могилев-Подольский ездил единственный раз. Меня погнало мое неистребимое любопытство. Но сама дорога оказалась хуже, нежели я ожидал.
   Останавливаюсь в центре Заречанки. Справа на пригорке два стенда. На одном вверху написано: "Они сражались за Родину". На другом, кажется, "Передовики производства". Точно не помню. С тех пор прошло сорок лет. Скорее всего, уже нет тех стендов. Но моя память хранит лица на фотографиях. Подхожу ближе. В груди нарастает смутное беспокойство. Еще не различая фамилий, вижу знакомые лица. Два, которые в центре, с османским типом лица, похожи на Навроцких. Рядом вижу Брузницких. Еще ближе... Точно, Навроцкие. А Брузницкие тут Брозницкие. Натальский, Ставничий, Олейник, Тхорик, Поверга, Ткачук, Адамчук, Загородный, Мещишин - у нас Мищишин. Мищишин - мой дед по матери. Жилюк - это девичья фамилия моей бабушки по отцу. Единаков в Заречанке нет. В Драгановке тоже. Разъехались по Украине и России, вплоть до Сибири и Дальнего Востока. Коробчуки, Байдюки, Калапацы, Антоняки, Полуляки и Турики переехали в Кайтановку (Первомайск). Гормахов в Заречанке нет. Но есть Горманы. Скорее всего фамилия искажена уже после переезда в Бессарабию.
   Боковым зрением уловил, что рядом с моим "Жигуленком" остановились двое. Я оглянулся. У машины стояли мужчина и женщина. Мужчина был одет в темносерый костюм. Тщательно выглаженные брюки. Начищенные ботинки. В косую полоску галстук. Женщину я запомнил хуже. Осталась в памяти полузастегнутая, набитая школьными тетрадями, широкая рыжая сумка. Оба были старше меня лет на десять, а может больше.
   - Скорее всего, учителя местной школы.
   Я поздоровался. Помня о том, как я попал впросак с прозвищем "дiдько" в одной из прошлых поездок, молчал. Мужчина оторвал взгляд от номера моего автомобиля.
   - Вы из Молдавии?
   - Да! Я часто проезжаю ваше село и почти всегда останавливаюсь. Отсюда в Молдавию переехали мои предки.
   - Как называется ваше село?
   - Елизаветовка ...
   Педагоги переглянулись.
   - Извините, как ваша фамилия?
  Я ответил. Женщина повторила, когда-то услышанные, слова:
   - Единаки жили когда-то в Драгановке.
  Только сейчас я дал себе отчет, что общаемся мы на русском языке.
   - Фамилия моей мамы Мищишина. Вся их семья отсюда, из Заречанки.
   - Правильно! - они не стали поправлять фамилию.
  Мужчина сказал:
   - Мы местные. Мещишиных в окружающих селах больше всего. В Бессарабию в начале века Мещишины переехали из многих сел.
   Мужчина стал перечислять названия населенных пунктов. Мне почему-то запомнились Хропотова, Кормильча и Оринин. Как оказалось потом, из Оринина, будучи девушкой на выданье, перехала баба Манька, самая страстная в селе любительница цветов. Но в селе ее называли не иначе, как Воренчеха. Скорее всего прозвище трансформировалось от Орининчихи .
   - Какие фамилии в вашем селе из числа переехавших?
  Я стал перечислять фамилии моих односельчан, начиная от соседей и далее. Педагоги опять переглянулись:
   - Все правильно! У нас и в окружающих селах много таких фамилий. Только некоторые у нас звучат по-другому. Это, наверное, у вас изменили. - сказала женщина.
   Мы, поблагодарив друг друга за общение, расстались. Я сел в машину. Тронувшись с места, опускаю солнцезащитный козырек, так как со стороны Каменец-Подольска солнце слепит глаза. Пересекаю речушку Жванчик. Здесь она чуть шире Куболты во времена моего детства.
   Еду по чужому, незнакомому, ничем не примечательному селу, каких за колесами моего автомобиля остались сотни, а то и много больше. Ни одного знакомого, тем более приятеля, друга, родственника ... У меня здесь никогда не было девушки, романтические воспоминания о которой оставили бы в моей памяти какой-либо след. Почему меня притягивает к себе этот маршрут?
   За Заречанкой через Жердю почти прямая дорога на Каменец-Подольск. Это совсем недалеко. Немногим более тридцати километров. Еду домой, в Молдавию. Там мой дом. В Молдавии я родился, рос, учился. Там осталось мое детство и юность. Там сейчас живу я, растут мои дети. При выезде из Заречанки меня не оставляет, давящее за грудиной ощущение безвозвратной потери здесь, на этой земле, под этим небом, нематериальной частички моего "Я". Каждый раз я не могу избавиться от этого чувства. И вместе с тем, в который раз, как мазохист, я выбираю этот, уже до боли знакомый маршрут снова. Снова ... Словно подло обманули, обокрали меня. В который раз ...
   Заречанка, Драгановка, Летава, Гуков, Оринин, Кормильча, Красноставцы, Хропотова, Кугаевцы ... Из этих сел, еще будучи детьми и подростками, с моими пра-пра переехали в Бессарабию - на новую Родину предки - родители моих родителей. Мой, ныне покойный, старший брат Алексей, после переезда в Тернополь, возмущался:
   - Какой-то непонятный, пожалуй, нездоровый коллективный авантюризм! Что заставило сняться с родных мест сотни семей и переехать на незнакомую, с другим языком, другими обычаями и устоями, чужую землю?
   Тогда я был с ним согласен. Брат был старше меня на целых восемь лет. Его суждения всегда были выверенными и зрелыми. Рядом с ним я всегда чувствовал себя инфантильным.
   Полагаю, что сейчас, ознакомившись с истинными побудительными мотивами переезда, узнав, что с родных мест людей погнали полное безземелье, нужда и поиски куска хлеба, мой брат, скорее всего, такого вопроса не задал бы. Судьба ...
  
  Эпилог
   В тот день, проезжая Хотин, вспомнил, ранее прочитанное в одном из научно-популярных журналов. В моей памяти воскресла статья об изучении миграции лососевых. Ихтиологи брали большие группы икринок, личинок и мальков лососевых. После радиопометки их переселяли в искусственные водоемы бассейнов совершенно других рек. После созревания выпускали вниз по течению. В устьях рек происходила адаптация к морской воде.
   Выросшие и созревшие в океане взрослые особи, оставив за собой десятки тысяч километров, через 3- 4 года большей своей частью находили устья родных рек, по которым их родители в свое время поднимались на нерест. Преодолевая пороги, водопады, кручья, сети и остроги браконьеров, зубастые пасти медведей, острые когти и клювы хищных птиц, рыба, незнакомая с этим машрутом, безошибочно находила ручей, где были отложены икринки, из которых вышли они сами. Такова сила биологического закона, генетического кода, заложенного и закрепившегося за миллионы лет существования лососевых.
  
  
  ...Никто не забыт и ничто не забыто
  Ольга Берггольц
  Никто не забыт?...
  
   Была зима пятьдесят восьмого. Я учился в пятом классе. Иван Федорович Папуша, наш учитель истории дал мне задание на зимние каникулы:
   - Обойди дома всех участников гражданской войны, подполья и Великой Отечественной войны. Запиши подробно рассказы всех, кто в конце прошлого века переехал с Украины. Запиши рассказы фронтовиков. На 23 февраля сделаешь первый доклад.
  Скажу, положа руку на сердце. Моё пионерское поручение было так некстати. Вместо того, чтобы кататься на санках с горба, пойти с ребятами на лед Одаи, я должен был ходить по стареньким душным хаткам и записывать рассказы стариков и более молодых - участников прошедшей войны.
   Мой отец, поинтересовавшись, куда я хожу и что я пишу, сказал:
   - Сколько людей, столько и книжек можно написать.
  Я был в недоумении.
   - О чем он говорит? О чем тут писать?
  Тем не менее я записал почти целую ученическую тетрадь. Подустал. Если честно, поручение я выполнил без особого рвения.
   Доклад прошел, как любили говорить мы в школе, да и сейчас мои внучки говорят, нормально. Я не помню, куда делась та тонкая школьная тетрадь. А сейчас спохватился. И сожалею. Надо было начинать писать еще тогда, в пятидесятые. Надо было идти в каждый дом. Начинать надо было со стариков. Были живы многие, переехавшие с Подолья, были живы почти все, вернувшиеся живыми с войны.
   Во мне жила и до определенного возраста крепла мечта написать книгу-эпопею о моем селе. Шли годы. Старшее поколение уходило в мир иной, молодые учились и покидали родное село. В числе покинувших село был и я. Стремление описать историю села, участие его жителей в войне тогда закончилось лишь моими благими намерениями...
   В настоящее время из участников Великой Отечественной войны в нашем селе уже нет никого. В семидесятые годы число участников войны стало сокращаться как шагреневая кожа.
  В 1972 году в живых осталось 84 человека.
  В 1976 году - 76 человек.
  В 1984 году - 64 человека
  В 1989 году - 59 человек
  В 1993 году - 46 человек
  В 1995 году - 37 человек
  В 1996 году - 26 человек
  В 1998 году - 24 человека
  В 2005 году - 12 человек
   В 2011 году умерли четыре участника ВОВ. 27 декабря 2013 года в селе Елизаветовка скончался последний из оставшихся в живых участников Великой Отечественной войны - Киняк Владимир Викторович, 1922 года рождения. О неординарной истории, участником которой был Владимир Викторович, я написал в главе "Дочка-племянница".
   В молодости мой отец не любил ходить на митинги. С возрастом его отношение к юбилеям поменялось. Отец не пропускал ни одного митинга, посвященного дню Победы, либо скорбному дню годовщины расстрела моих земляков восьмого июля. Будучи на пенсии, отец заказал себе колодку и орденские планки, начищал медали, тщательно проверял целостность колечек медалей.
   Радовался и подолгу рассматривал новые, недавно врученные ему юбилейные медали. Крайне негативно и болезненно относился к сообщениям в средствах массовой информации о кражах боевых наград и продаже их, особенно за рубеж. Отец был примерно в моем возрасте, когда, вернувшись из поездки в Могилев, вытащил из кармана нагрудный знак "Гвардия".
   - Где ты взял знак? - спросил я отца.
   - Купил у одного босяка. Он ходил по базару, обвешанный разными значками, места свободного на куртке не было.
   - Зачем ты купил? У тебя есть твой знак с войны.
   - Чтобы сопляк не ходил с этим знаком по базару. Нашему дивизиону присвоили звание "Гвардейского", после того, как почти весь состав погиб. Не хочу, чтобы этот знак купил и носил тот, кто его не заслужил, а свое участие в войне подтверждает юбилейными значками ко дню Победы. Ему такой знак как раз кстати.
   При написании этих строк я проверил себя. Встал, снял с полки книжного шкафа шкатулку с отцовскими наградами и открыл её. По сей день в шкатулке с наградами отца два нагрудных знака "Гвардия".
   Я до сих пор отношусь сдержанно к различного рода собраниям, торжественным заседаниям и митингам. Я понимаю людей, уважаю их выбор способа отметить какое-либо событие, торжество, помянуть павших. Как медицинский психолог и психотерапевт, я даю себе трезвый отчет, что происходит с коллективным сознанием, когда внимание людей, собранных в одно время и в одном месте, имеет остронаправленный вектор. Человек - существо социальное, но каждая личность в отдельности глубоко индивидуальна. Стараюсь помнить об этом. Происходящее я предпочитаю переваривать в одиночестве. В дни годовщины памятных дат открываю альбом с фотографиями, беру в руки боевые награды отца. Но почему-то в последнее время все чаще включаю ноутбук. Путешествую в интернете по архивам министерства обороны.
   Набираю первую попавшую фамилию моих родственников-односельчан. Почему-то самой первой набралась фамилия "Мищишин". Это девичья фамилия моей мамы. Всего 58 документов. Пятьдесят восемь Иванов, Михаилов и Степанов по фамилии Мищишин награждены медалями и орденами. Набираю "Единак". Сорок семь документов. На пяти скупых строчках пять моих односельчан. Из них на двух строчках мой отец.
   На экране выплывает фамилия "Жилюк". Это девичья фамилия моей бабушки по отцу. Всего 108 документов. Жилюк Назар Семенович, 1906 года рождения, двоюродный брат отца. Награжден медалью "За отвагу". Читаю представление: "В бою с японскими самураями ...". Курсор скользит дальше. "Гудема, Гудыма". Это девичья фамилия моей бабы Явдохи по матери. Всего 584 документа! Пятьсот восемьдесят четыре судьбы. Медали "За отвагу", ордена Красной звезды, Красного знамени, Славы всех степеней, Отечественной войны. А сколько погибших, пропавших без вести, которых не успели наградить?...
   В предыдущих главах я неоднократно возвращался к началу войны и вступлению в мое село гитлеровских захватчиков. Восьмое июля навсегда стало скорбной датой в непростой истории моего села. В тот день безвинно были расстреляны 24 моих земляков.
  Расстрелянные восьмого июля 1941 года
  1. Брузницкий Александр Иванович
  2. Брузницкий Иосиф Иванович
  3. Брузницкий Михаил Иванович
  4. Брузницкий Михаил Иосифович
  5. Брузницкий Роман Прокорович
  6. Бойко Филипп Макарович
  7. Вишневский Ананий Федорович
  8. Гудыма Николай Артемович
  9. Горин Александр Федорович
  10. Данилов Николай Георгиевич
  11. Загородный Михаил Федорович
  12. Кизим Антон Федорович
  13. Мельник Леонид Саввович
  14. Мошняга Василий Маркович
  15. Навроцкий Александр Михайлович
  16. Навроцкий Петр Филиппович
  17. Пастух Никита Григорьевич
  18. Пастух Александр Никитович
  19. Суфрай Иван Сергеевич
  20. Суслов Федор Иванович
  21. Ткачук Григорий Иосифович
  22. Ткачук Степан Иванович
  23. Ткачук Михаил Иванович
  24. Твердохлеб Иван Михайлович
   После казни потоки ливневой воды несли тела расстрелянных вниз по селу. Похоронили погибших на выезде из села в сторону Брайково. После войны было произведено перезахоронение безвинно расстрелянных в сквере у сельского клуба в центре села. Из моего детства память выдвигает братскую могилу, огороженную красным штакетом. В передней части стоял скромный, сначала деревянный, потом бетонный обелиск с красной звездой. На обелиске под стеклом был список погибших в тот день моих односельчан.
  Перед братской могилой была утоптанная и укатанная велосипедами площадка элипсовидной формы размерами приблизительно 20х10 метров. Вокруг площадки располагались длинные скамейки на забитых в землю кольях. Со стороны улицы площадку ограничивали четыре ели. Остальную часть площадки окружали старые клены и акации. Вся площадь от клуба до забора с чьей-то легкой руки была названа бульваром (с ударением на У).
   У братской могилы проводились торжественные и траурные мероприятия, посвященные началу войны, проводили слеты пионерской дружины, прием в пионеры. На майские и октябрьские праздники у северного угла, в непосредственной близости к братской могиле располагался духовой оркестр.
   Гремели марши, туш, вальсы и полька. Чуть позже в селе вошли в моду фокстрот, танго. О танго я помню авторитетное заключение одной из пожилых женщин, восседающей на центральной скамейке и делающей прогноз будущих семейных пар:
   - Шо ж то за танци таки? Музеке заграют, а всi лэдва ногами перебирают. Повесепаютсi едно на другiм, тай росходятсi.
  Позже звучали мелодии, под которые танцевали шейк, чарльстон и твист. На этих танцевальных мелодиях закончилась моя холостая жизнь.
   Мы, малыши, носились между деревьями и вокруг огороженной штакетом братской могилы. Бухал в животе и груди барабан. В такт барабану утробно урчал бас. Было очень весело и торжественно. Я не помню, чтобы во время звучания музыки на бульваре у меня промелькнула мысль, что в двух шагах на двухметровой глубине лежат, ещё не успевшие разложиться, тела застреленных односельчан. Полагаю, что такой мысли тогда не возникало ни у кого из взрослых. Дома я ни разу не слышал разговора, осуждающего оглушительную музыку у братской могилы.
   В начале семидесятых штакетный забор и обелиск убрали. Перед братской могилой был сооружен мемориальный комплекс, который стоит по сей день. Положив руки на плечи осиротевшего сына, застыла в камне, со скорбным наклоном головы, молодая вдова, По правую руку изваяния широкий мемориальный обелиск, на котором высечены, покрытые бронзой, имена погибших. В центре на камне большими буквами написано: "Никто не забыт, ничто не забыто".
   Мама рассказывала, что похоронки в село стали приходить уже в конце сорок четвертого. А в сорок пятом похоронные извещения в село пошли валом. Матери и жены ждали почтальона, разносившего по селу треугольники, сложенные письма фронтовиков. В таких домах почтальон задерживался, часто читая письма неграмотным матерям и женам.
   Все чаще стали приходить желто-серые листочки, которых боялись все. Почтальон спешно и тихо здоровался, отдавал страшное письмо и спешил уйти. Чаще письменосец закреплял похоронку в кольца дверного замка или в другом видном месте. Бывало, почтальон не успевал выйти со двора, как предвечернюю тишину села разрывал женский скорбный вой, прерываемый громкими причитаниями. Некоторые, получив похоронки на долгие недели и месяцы застывали в скорбном молчании.
   Никто не хотел верить в самое страшное. Мама рассказывала, что после похоронки соседка вдовы получала письмо от мужа. В письме муж описывал встречу на фронте с соседом, на которого пришла похоронка. Выходило, что похоронка - чья-то ошибка? Лишь изучив почтовые штемпели, выясняли, что письмо было писано за полтора месяца до похоронки.
  В пятидесятых, длинными зимними вечерами родители и соседи, пришедшие послушать радио, заново переживали то недалекое время, когда село замирало в ожидании почтальона, разносившего почту. Моя мама вспоминала:
   - По тому, как в верхней части села раздавался плач и причитания, я определяла, что вниз по селу движется почтальон. Выходила к калитке. Почтальон, как челнок, сновал от одной к другой стороне улицы. Я ждала писем и боялась похоронки. Когда почтальон приближался, я уходила в дом. Становилась у окна и ждала. Наконец появлялся почтальон. Проходил мимо нашего дома. В тот день я облегченно вздыхала. А потом каждый день все повторялось. Думала:
   - Пусть не будет писем, но пусть вернется живой.
   Однажды принесли похоронку на недалекого соседа. Алеша как раз играл в том дворе с его племянниками. Когда начались причитания, Алеша, напуганный и растерянный, прибежал домой. Рассказал, что соседи получили письмо, в котором пишут, что дядю Мишу убили.
  Но ребенок есть ребенок. Уже через несколько минут стал играть, а потом открыл дверь в нежилую комнату и вынес оттуда отцовы сапоги. Шестилетний, он обул в них свои тонкие худые ноги. Сдавив в гармошку отцовские сапоги вниз до своих колен, Алеша мечтательно произнес:
   - Если сапоги укоротить сверху и спереди, будут как раз на меня. Вот, если бы убили отца, эти сапоги стали бы моими.
   - Я понимала, что все это сказал ребенок. Сначала улыбнулась, а потом я стала плакать так, что задыхалась, не хватало воздуха. Через несколько минут Алеша разулся и побежал играть на улицу.
   Похоронки продолжали приходить и после войны...
  
  Погибшие мои односельчане на фронтах в годы ВОВ
  Адамчук Александр Архипович Погиб в Германии 01.05.1945
  Бакалым Иван Васильевич Погиб в Германии 25.03.1945
  Басараб Анатолий Афанасьевич Без вести пропавший
  Басараб Сергей Афанасьевич Погиб в Польше 18.01.1945
  Бойко Николай Макарович Без вести пропавший
  Брузницкий Ананий Иванович Погиб в Польше 13.02.1945
  Брузницкий Иван Прокопьевич Погиб в Чехии 14.04.1945
  Варварюк Кондрат Моисеевич Погиб в Польше 01.02.1945
  Визитиу Константин Васильевич Без вести пропавший
  Визитиу Серафим Петрович Без вести пропавший
  Гормах Владимир Васильевич Погиб в Германии 23.03.1945
  Гормах Степан Ильич Без вести пропавший
  Галушкин Михаил Прокопьевич Погиб в Германии 23.03.1945
  Довган Михаил Васильевич Погиб в Германии 16.01.1945
  Загородный Петр Федорович Погиб в Германии 21.04.1945
  Климов Иван Иванович Погиб в Германии 02.04.1945
  Климов Степан Евстафьевич Погиб в Германии 02.04.1945
  Климов Владимир Иванович Погиб в Германии 02.04.1945
  Кугут Михаил Игнатьевич Погиб в Польше 15.01.1945
  Киняк Александр Викторович Погиб в Венгрии 06.11.1944
  Кодев Никанор Георгиевич Погиб в Польше 02.02.1945
  Мищишин Антон Никифорович Погиб в Германии 02.04.1945
  Мищишин Михаил Павлович Погиб в Германии 09.04.1945
  Мищишин Николай Григорьевич Погиб в Польше 12.03.1945
  Мельник Георгий Андреевич Без вести пропавший
  Навроцкий Сергей Степанович Без вести пропавший
  Натальский Михаил Емельянович Погиб в Польше 14.02.1945
  Олейник Максим Степанович Погиб в Польше 02.12.1944
  Пастух Михаил Никитович Погиб в Германии 06.05.1945
  Паладий Федор Иванович Без вести пропавший
  Папуша Андрей Пантелеевич Погиб в Германии 02.04.1945
  Плешко Владимир Кириллович Без вести пропавший
  Саботин Михаил Онуфриевич Погиб в Германии 02.04.1945
  Серебринский Ефим Демянович Погиб в Венгрии 24.12.1944
  Серебринский Яков Ефимович Погиб в Германии 02.04.1945
  Твердохлеб Павел Захарович Погиб в СССР 11.1944
  Тимофеев Григорий Михайлович Без вести пропавший
  Ткач Яков Антонович Погиб в Германии 15.03.1945
  Ткач Михаил Петрович Погиб в Польше 26.01.1945
  Ткачук Михаил Максимович Погиб в Германии 02.04.1945
  Тхорик Иван Никифорович Погиб в Польше 25.02.1945
  Унгурян Иван Александрович Погиб в Германии 15.04.1945
  Унгурян Иван Алексеевич Погиб в Германии 31.05.1945
  Унгурян Федор Александрович Без вести пропавший
  Унгурян Павел Гаврилович Погиб в Германии 02.04.1945
  Цурак Семен Федорович Погиб в Германии 24.01.1945
  Фоминцов Михаил Архипович Погиб в Венгрии 25.10.1944
  Чебан Андрей Федорович Без вести пропавший
  Чебан Петр Федорович Без вести пропавший
  Шафран Иван Александрович Без вести пропавший
  Шамотайло Михаил Иванович Погиб в Германии 31.05.1945
  Всего погибло на фронтах пятьдесят четыре моих односельчан.
   Свидетельство раненного в бою 21.04.1945 года Климова Владимира Евфстафьевича, воевавшего в одном взводе с умершим от тяжелого ранения Загородным Петром Федоровичем:
   - Осколком взорвавшегося снаряда Петру оторвало руку на моих глазах.
   Петр Федорович Загородный сразу же был доставлен в, расположенный недалеко, госпиталь. Тяжелая травма была несовместима с жизнью. Петр Федорович в тот же день ушел в мир иной от массивного кровотечения.
  
  Раненые на фронтах Великой Отечественной войны
  Я преднамеренно не пишу "Инвалиды ВОВ", так как большинство вернувшихся раненых земляков ушли в мир иной задолго до того, как вышло постановление о полицевом учете участников и инвалидов ВОВ.
  
  Адамчук Михаил Архипович
  Варварюк Михаил Леонтьевич
  Визитиу Иван Ефимович
  Визитиу Николай Петрович
  Владюк Виктор Ефимович
  Горин Василий Иванович
  Горин Михаил Григорьевич
  Гудема Мирон Иванович
  Гусаков Ананий Михайлович
  Еремчук Иван Тимофеевич
  Желюк Александр Семенович
  Климов Владимир Евстафьевич
  Коваль Алексей Данилович
  Кордибановский Антон Францевич
  Мищишин Александр Иванович
  Навроцкий Иосиф Андреевич
  Пастух Никифор Никитович
  Поверга Павел Данилович
  Полевой Иван Емельянович
  Райлян Иван Ефимович
  Рыбак Федор Александрович
  Твердохлеб Петр Филиппович
  Унгурян Федор Нестерович
  Швец Леонтий Васильевич
  Фоминцов Архип Дмитриевич
  Всего двадцать пять человек.
  
  Вернувшиеся домой участники Великой Отечественной Войны
  Адамчук Александр Константинович
  Адамчук Иван Архипович
  Адамчук Михаил Архипович
  Адамчук Петр Иванович
  Ангельчук Гавриил Захарович
  Бенга Василий Степанович
  Бенга Сергей Степанович
  Бойко Иван Макарович
  Брузницкий Михаил Прокопович
  Брузницкий Михаил Романович
  Брузницкий Николай Иванович
  Брузницкий Александр Романович
  Бруско Тимофей Петрович
  Бурак Александр Семенович
  Бурак Петр Семенович
  Варварюк Артимон Семенович
  Варварюк Григорий Константинович
  Варварюк Иван Константинович
  Варварюк Михаил Леонтьевич
  Варварюк Василий Константинович
  Варварюк Семен Константинович
  Варварюк Степан Леонтьевич
  Визитиу Георгий Васильевич
  Визитиу Григорий Петрович
  Визитиу Иван Ефимович
  Визитиу Николай Петрович
  Визитиу Федор Ефимович
  Вишневский Иван Федорович
  Гайда Аркадий Касианович
  Гедрович Кузьма Васильевич
  Горин Василий Иванович
  Горин Иван Иванович
  Горин Михаил Григорьевич
  Гормах Александр Петрович
  Гормах Иван Тимофеевич
  Гормах Мирон Алексеевич
  Гормах Михаил Степанович
  Гормах Павел Ильич
  Грамма Виктор Ильич
  Гудыма Ефим Артемович
  Гудыма Мирон Иванович
  Гусаков Ананий Михайлович
  Гусаков Николай Михайлович
  Деменюк Иван Петрович
  Довган Иван Васильевич
  Довган Николай Васильевич
  Единак Иосиф Михайлович
  Единак Николай Иванович
  Единак Николай Яковлевич
  Единак Петр Яковлевич
  Еремчук Иван Тимофеевич
  Жилюк Александр Семенович
  Жилюк Назарий Семенович
  Жилюк Федор Семенович
  Загородный Иван Никитович
  Ивлев Николай Васильевич
  Киняк Владимир Викторович
  Клименчук Владимир Васильевич
  Климов Александр Михайлович
  Климов Владимир Антонович
  Климов Владимир Евстафьевич
  Климов Иосиф Антонович
  Климов Михаил Владимирович
  Коваль Алексей Данилович
  Кодев Павел Григорьевич
  Кордибановский Антон Францевич
  Кордибановский Алексей Иосифович
  Кордибановский Михаил Иосифович
  Кугут Иван Андреевич
  Кугут Иван Михайлович
  Кугут Павел Михайлович
  Купчак Филипп Васильевич
  Кучер Григорий Петрович
  Кушнир Михаил Иванович
  Мищишин Александр Антонович 1
  Мищишин Александр Антонович 2
  Мищишин Александр Иванович
  Мищишин Александр Михайлович
  Мищишин Александр Павлович
  Мищишин Иван Григорьевич
  Мищишин Иван Павлович
  Мищишин Василий Афанасьевич
  Мищишин Михаил Антонович
  Мищишин Михаил Иванович
  Мищишин Степан Афанасьевич
  Мороз Владимир Ильич
  Мошняга Максим Маркович
  Навроцкий Иосиф Андреевич
  Навроцкий Макарий Филиппович
  Навроцкий Павел Михайлович
  Натальский Петр Назарович
  Научак Михаил Савельевич
  Онофрейчук Степан Григорьевич
  Папуша Леонтий Андреевич
  Папуша Федор Пантелеевич
  Паровой Иван Григорьевич
  Паровой Михаил Григорьевич
  Паровой Николай Григорьевич
  Паровой Семен Григорьевич
  Пастух Илларион Никитович
  Пастух Никифор Никитович
  Плешко Иван Яковлевич
  Плешко Николай Кириллович
  Поверга Павел Данилович
  Полевой Иван Емельянович
  Райлян Иван Ефимович
  Райлян Петр Николаевич
  Раку Андрей Иванович
  Репчинский Антон Иванович
  Савчук Михаил Иванович
  Суслов Никифор Иванович
  Суслов Михаил Федорович
  Сербушка Николай Петрович
  Ставнич Иосиф Александрович
  Ставнич Александр Михайлович
  Суфрай Михаил Петрович
  Твердохлеб Дмитрий Михайлович
  Твердохлеб Иосиф Антонович
  Твердохлеб Петр Филиппович
  Тимофеев Иван Михайлович
  Ткачук Павел Григорьевич
  Томак Иван Федорович
  Тхорик Василий Иванович
  Тхорик Алексей Матвеевич
  Тхорик Иван Матвеевич
  Тхорик Степан Никифорович
  Тхорик Павел Матвеевич
  Фоминцов Архип Дмитриевич
  Унгурян Трофим Гаврилович
  Унгурян Николай Леонтьевич
  Унгурян Иван Леонтиевич
  Унгурян Федор Нестерович
  Швец Михаил Степанович
  Швец Георгий Семенович
  Швец Матвей Семенович
  Швец Иван Васильевич
  Швец Роман Васильевич
  Швец Леонтий Васильевич
  Шевчук Георгий Яковлевич
  Шумулевич Тимофей Васильевич
  Чайковский Михаил Ананьевич
  Чайковский Николай Ананьевич
  Чебан Иван Григорьевич
  Черней Григорий Максимович
  Черней Иван Максимович
  Всего142 моих земляка.
  На военно-трудовом фронте трудились 16 человек.
  
   В отличие от поисков участников войны по принципу "найти еще кого-либо", я пошел от обратного. Списки расстрелянных в селе восьмого июля сорок первого и не вернувшихся с полей сражений у меня достоверны. По похозяйственным дворовым книгам конца сороковых и начала пятидесятых я выбрал всех моих односельчан призывного возраста, то-есть от 1896 до 1925 года рождения. От 20 до 45 лет. А затем каждого всесторонне, как говорят, фильтровал. Работал методом исключения. Беседовал со старожилами, звонил родственникам, сверялся по спискам сельсовета и военкомата. Пусть в число участников войны по моей ошибке войдут два - три человека не воевавших, чем кто-то единственный из воевавших не будет упомянут.
   Село наше даже по местным меркам небольшое. На время прошлой войны село насчитывало чуть более 600 жителей. Плюс около двухсот в Боросянах. Мужчины обоих сел в сорок четвертом были призваны на фронт. Некоторые жители были призваны раньше, начиная с сорок первого, с территории Украины и России.
   Мой родной дядя, старший брат моей мамы, Мищишин Владимир Михайлович был заброшен в сорок третьем в составе диверсионно-разведывательной группы севернее Флорешт. Двух участников, в том числе и радистку немцы расстреляли ещё в воздухе. Приземлившись, дядя Володя спрятал парашют и пошел в село Черницу, где жила односельчанка Чайковская Ольга Ананьевна.
   Переодев в одежду мужа и с его же документами, проводила его в Елизаветовку к родным. По информации предателя был арестован. Полгода провел в Сучавской тюрьме в одиночной камере, в которой с потолка круглые сутки капала ледяная вода. Началось кровохарканье. В бессознательном состоянии Баба Явдоха привезла его домой, где вскоре, не приходя в сознание, скончался.
   Ярким показателем вклада моих земляков из Елизаветовки и Боросян в Победу над фашизмом являются боевые награды:
  С медалью "За победу над Германией" вернулись все выжившие в мясорубке Великой Отечественной войны.
  Медаль "За отвагу" получили 29 моих земляков,
  Медаль "Боевые заслуги" украсила грудь 15 моих односельчан,
  Медаль "За взятие Берлина" носят 11 сельчан, в том числе и мой отец.
  Медаль "За освобождение Варшавы" получили 6 елизаветовчан.
  Медалью "За освобождение Праги" награждены 2 человека,
  Медаль "За взятие Кенигсберга" - 5 человек
  Медаль "За освобождение Будапешта" - 2 человека
  Медалью "За победу над Японией" награждены 3 человека
  Орденом Славы 111 степени награждены 14 моих земляков
  Орденом Отечественной войны 1 степени награждены 4 человека
  Орденом Отечественной войны 11 степени награждены 7 человек
  Нагрудный знак "Гвардия" носили 8 фронтовиков
  Пять орденов Славы 111 степени пять моих земляков получили с один и тот же день за один и тот же подвиг:
  Папуша Леонтий Андреевич
  Мищишин Александр Антонович
  Твердохлеб Петр Филиппович
  Чайковский Михаил Ананьевич
  Кордибановский Алексей Иосифович
   Это был необычный и редкий даже для войны случай, когда артиллерийский расчет, целиком состоял из пяти односельчан. В районе Зеебурга 26 апреля 1945 года под шквальным огнем противника расчет держал на прицеле перекресток дорог в течение суток, чем обеспечил успешное продвижение частей Красной Армии на северо-запад, к Берлину.
  Больше всех наград в селе носил отец моего приятеля по детским играм и подростковым техническим увлечениям Саши Гормаха - Мирон Алексеевич Гормах. Его грудь украшали ордена "Славы 111 степени", "Отечественной войны 1 и 11 степени", медали "За отвагу", "За Боевые заслуги", "За взятие Варшавы", За взятие Берлина" .
   Мой сосед Савчук, ветеринар , которого мы побаивались в детстве за его угрюмый звероватый вид, был участником Висло-Одерской и Восточно-Померанской операций. Награжден орденом Славы 111 степени, орденом Отечественной войны 1 ст, медалями "За отвагу", "За боевые заслуги" и "За взятие Берлина".
   Честь имею сообщить, что именно я обнаружил в электронных анналах архива Министерства обороны сведения о награждении нашего бывшего соседа Натальского Михаила Емельяновича, погибшего на территории Польши, орденом Славы 111 степени и орденом Отечественной войны 1 степени. Я тут же позвонил его сыну, моему другу детства и соседу, живущему ныне в России, Валентину Михайловичу Натальскому. В детстве мы называли его Валёнчиком.
   В электронном архиве Министерства Обороны я так же нашел:
  Сведения о награждении отца Люси Брузницкой, с которой я учился в одной классной комнате. Я был в первом, Люся была в третьем классе. В конце войны, рассказывала мама, пришла похоронка. И больше никаких сведений. И вот:
  Красноармеец Брузницкий Ананий Иванович, 1924 года рожд. в бою 29.01.45 г. первым ворвался в траншею противника, убил пулеметчика, захватил ручной пулемет и вел из него огонь по отступающему противнику. При отражении контратаки из трофейного пулемета уничтожил нескольких немецких солдат. Награжден орденом Славы 111 степени.
   Довган Михаил Васильевич, 1912 года рождения, отец моего троюродного брата Довган Франца Михайловича, до настоящего времени в селе считался без вести пропавшим.
  14.01.1945 г. при прорыве сильно укрепленной обороны немцев в районе Повелин в Польше. Под огнем противника быстро и умело вместе с расчетом перекатывал орудие на новые позиции. Быстро и точно выполнял свои обязанности замкового. Благодаря его умелой и быстрой работе орудийный расчет уничтожил один станковый и два ручных пулемета противника. 16.01.1945 этот же расчет уничтожил один станковый и один ручной пулемет врага и 8 немцев...
  Красноармейца Довган Михаила Васильевича, номера батареи 45 мм. пушек 415 стрелкового Краснознаменного полка наградить орденом Славы 111 степени.
   Тхорик Иван Никифорович, 1904 года рожд. Отец ныне живущего в Елизаветовке, в прошлом директора совхоз-завода, ныне пенсионера, бессменного партийного вожака коммунистов Валерия Ивановича Тхорика.
  Выписка из представления к награде:
  Стрелка стрелковой роты, рядового Тхорик Ивана Никифоровича, пленившего 21 декабря 1944 года юго-восточнее местечка Пампали на территории Латвии двух немецких солдат наградить медалью "За отвагу".
  Приказ
  по 415 стрелковому краснознаменному полку 06 февраля 1945 года
  Љ 05/Н Действующая армия
  От имени Президиума Верховного Совета Союза ССР награждаю:
  Медалью "За отвагу"
   Номера орудия батареи 76 мм пушек красноармейца Горина Ивана Ивановича за то, что за время наступательных боев с 14. 01. 1945 г. по 17. 01.1945 г. в районе деревни Гурка Повелинска (Польша), выполняя обязанности снарядного, своей четкой и слаженной работой в расчете, невзирая на обстрел противника, помог расчету выполнить возложенные на него задачи. Орудие, в расчете которого находился т. Горин, благодаря слаженности расчета, непрерывным огнем сорвало контратаку, причем были уничтожены до 15 гитлеровцев.
  1907 года рождения, житель села Елизаветовка, призван Атакским РВК.
   Кугут Иван Михайлович, 1925 года рождения , село Елизаветовка Тырновского района, Сорокского уезда, призванный Тыновским РВК. Место службы 598 сп, 207 сд. Дата подвига: 16. 04. 45 года. Награжден медалью за боевые заслуги.
   Я, пользователь интернета, без ложной скромности, приравненный самим собой к мартышке с очками, нашел шестерых награжденных моих земляков! О своих наградах ныне покойные фронтовики не знали. Не знали и их потомки. Сейчас уже знают. От меня. Стрелялки, порносайты, покемоны?! А может лучше порыться в архивах министерства обороны? Попробовать найти в интернете следы наших отцов, дедов, прадедов. Опросить родных знакомых и соседей. Даже если ничего не найдем, может быть мы глубже познаем наши корни, нашу собственную историю?...
   Просите, и дано будет вам; Ищите и найдете; Стучите и отворят вам. Ибо всякий просящий получает, ищущий находит, и стучащему отворят.
  ( Евангелие от Матфея. глава 7:7,8 ).
   Прошу прощения, если, в силу давности событий, недостаточности документальных данных и живых свидетелей, в списках я не указал кого-либо из воевавших моих односельчан: погибших и вернувшихся. Благодарю моих земляков, принявших самое живое участие в сборе материалов и уточнении фактов давно ушедших в прошлое трагических событий. Особую благодарность приношу Тхорику Валерию Ивановичу, в памяти которого сохранились многие события тех суровых лет. Его знание людей, бескомпромиссное стремление к правдивому изложению событий более, чем семидесятилетней давности, скрупулезность в систематизации материала, аналитический склад мышления во многом позволяют мне считать Валерия Ивановича моим соавтором настоящей главы.
   Я перелопатил все доступные документы в примарии, экспонаты школьного музея, оставшиеся сведения после упразднения военных комиссариатов в районах. После двухнедельного путешествия в электронные базы данных министерства обороны по имевшим место награждениям и не врученным наградам, после многочисленных звонков моим односельчанам - родственникам погибших, раненых, вернувшихся и пропавших без вести, награжденных, я сделал то, что сделал. Опираясь на мой материал и свои источники, возможно, после меня кто-то сделает это лучше.
   На начало войны Елизаветовка и Боросяны насчитывали в сумме чуть более 800 жителей.
  Из них:
  146 вернувшихся домой участника боевых действий на фронтах Великой Отечественной войны.
  Из них 25 раненых на полях сражений.
  24 расстрелянных в селе 08 июля 1941 года.
  41 погибший на фронте.
  15 пропавших без вести.
  Не велики ли санитарные потери для двух таких маленьких сел за неполный год?!
   И самое главное: никто не забыт?
  
  
  Все рухнуло в тот сонный миг.
  И ад ворвался на рассвете.
  Был первый бой... И первый крик!
  Пришла война! Родились дети!
  И вам пришлось все годы жить
  Под знаком скорби и печали.
  Не в силах матери забыть,
  Как вы от голода молчали...
  А вы росли вместе с войной.
  Иного мира вы не знали.
  Кусочек сахара с водой-
  Пределом ваших был мечтаний.
  Но вот окончилась война!
  И ты недоуменно, строго
  Смотрел, как мама обняла
  Солдата с плачем у порога.
  А он колючий и чужой
  Тебя, подбрасывая в небо
  Кричал: "Сынок! Сынок родной!
  Ах, как давно я дома не был!"
  Надежда Веденяпина
  
  Дети погибших отцов
  
   Осталась позади глава "Никто не забыт?". Казалось, мой долг перед воевавшими в ту страшную войну земляками исполнен. Расстрелянные восьмого июля сорок первого, погибшие на полях сражений, пропавшие без вести, раненые, вернувшиеся, и награжденные разместились на страницах главы.
   Снова ощущение недосказанности. Неудовлетворенность. Чего не достает? Я, родившийся в сорок шестом, через год после окончания Великой Отечественной Войны, с самого начала моей сознательной жизни воспринимал минувшую войну, как событие из совершенно другой эпохи, как "дела давно минувших дней". Сегодня, на моем восьмом десятке, события той войны ощущаются мной гораздо ближе во времени, нежели это было в годы моего детства.
   В детстве мне хронически не хватало воли. Именно воли, а не свободы. Мой отец, сам выросший без отца, с раннего детства постоянно пребывал в поиске средств к существованию и, в первую очередь, к добыванию хлеба насущного. С девяти лет отец нанимался к зажиточным землякам собирать гусеницы, полоть сорняки, пасти коров и овец, работал подмастерьем у кузнеца Ивана Кугута.
   Предоставленный сам себе, лишенный в детстве отеческой заботы, поддержки и любви, отец, сам став отцом, сознательно и бессознательно перенес исполнение своего отеческого долга на меня. Часто избыточная, опека отца часто лишала меня возможности принять решение самостоятельно. Я тяготился такой заботой родителей. При первом удобном и неудобном случае я, как говорят, срывался с цепи. "Творил" втрое больше, нежели мне запрещал отец. Нежелание расстраивать родителей, страх перед ответом и рано постигнутый опыт, что тайна остается тайной, когда ею владеет один, заставляли меня "творить" тайно, в одиночку, без помощников и свидетелей.
   Лишь к двенадцати-тринадцати годам я стал осознавать, что некоторые мои инициативы и новаторские эксперименты могли закончиться весьма печально. Я стал осторожнее и осмотрительнее.
   После очередного разоблачения отцом моих деяний я завидовал моим сверстникам Бронику Единаку и Мишке Бенге. Их родители были намного либеральнее моих. Казалось, что по-настоящему были вольны ребята, старше меня. Особенно те, у кого отцы погибли во время войны. Сейчас каюсь, но было время, когда я завидовал приволью, растущих в безотцовщине, ребят. Уже в зрелом возрасте я, зная себя, как никто, воздаю должное моим родителям. Удивительно вовремя они оценивали ситуацию и в очередной раз не забывали направлять мою заблудшую душу на путь истинный.
   По новому окидывая взглядом прошлое, проследив судьбы детей разных поколений, глядя на своих сыновей, во мне копилась потребность воздать должное детству, потерявших своих отцов, моих односельчан, росших и рожденных в ту страшную пору, период с сорок первого по сорок пятый годы.
   Немного истории...
  В самом конце девятнадцатого века первые шестнадцать семейных кланов переселились с Подолья в Бессарабию. Еще не успели отстроиться, некоторые семьи еще ютились в землянках-бордеях, как началась русско-японская война. Из бордея был призван на флот Его Императорского Величества Загородный Федор Иванович, дед, родившегося в сорок втором, Загородного Алеши. Пропал без вести. Скорее всего опустился на дно вместе с одним из тридцати восьми, потопленных в ту войну японцами, кораблей.
   В четырнадцатом началась первая мировая. В числе призванных был мой дед Мищишин Михаил Николаевич, попавший под газы. С австрийского фронта вернулся тяжело раненный Решетник Гнат Иванович. В Брусиловском прорыве участвовал Галушкин Прокоп Фомич, вернувшийся домой георгиевским кавалером и с памятной книгой, украшенной личным вензелем Николая второго. В 1913 году был призван на воинскую службу Олейник Макар Алексеевич. Служить ему довелось на броненосце "Екатерина 11", приписанном в южной бухте Севастополя.
   В тринадцатом году был призван на военную службу Климов Михаил Иванович. Служить ему довелось на недавно спущенном на воду линкоре "Императрица Мария". 07 (20) октября в севастопольской бухте в результате диверсии мощный взрыв потопил "Императрицу Марию". В числе немногих был спасен и вернулся домой Михаил Иванович Климов.
   Не успев закончиться, первая мировая война перешла в гражданскую. Мой земляк, дед участника наших совместных детских игр и увлечений Горина Адольфа - Горин Григорий Иванович воевал в бригаде Котовского.
  В восемнадцатом году царскую власть сменила королевская. В составе королевской Румынии Бессарабия находилась почти двадцать лет. 28 июня сорокового на территорию Бессарабии вошла Красная Армия. Не прошло и года, как, в очередной раз опрокинулась жизнь моих земляков. Двадцать второго июня сорок первого началась Великая Отечественная война. Потом, в сорок пятом, была Победа.
   Жизнь брала свое. Люди рождались, взрослели, женились, рожали детей, умирали...
   Начнем с демографической статистики новорожденных в отдельно взятой... начиная с 1938 года. В этом году родился мой старший брат Алеша. В тот год в селе родились еще десять Алешиных ровесников. Тридцать девятый был более "урожайным": на свет появились четырнадцать новорожденных Елизаветовчан. В сороковом село приросло тринадцатью, в сорок первом - четырнадцатью новорожденными.
   Восьмого июля сорок первого в самом центре села, при выезде на Брайково, были безвинно расстреляны двадцать четыре моих земляка. Ровно полтора года исполнилось Тамаре Загородной, когда в числе первых был расстрелян ее отец Загородный Михаил Федорович. В небытие ушел отец Фили Бойко, которому в день расстрела не исполнилось еще и двух месяцев. Женя Навроцкий лишился отца в неполные два года, Антон Вишневский - ровно в год. В возрасте трех лет осталась без отца Павлина Мошняга. Еще не родившись, лишилась отца ее младшая сестра Стася Мошняга, появившаяся на свет в ноябре сорок первого.
   Мама вспоминала:
   - С самого утра день выдался солнечным. По селу пошел слух, что в село войдут немцы. Длинной вереницей жители села потянулись на шлях: посмотреть на немцев.
   С самого начала я решила не ходить. Нечего там смотреть! Несмотря на мои уговоры и слезы, Никола, посадив на шею Алешу, которому еще не исполнилось трех лет, пошел на шлях.
  Вступление немцев в село я наблюдала с нашего огорода. Первый выстрел раздался, когда немцы приблизились к селу. Бросив сапу на грядках, я побежала во двор. Вышла за ворота. В это время раздалось еще несколько выстрелов. Возле Чайковских я увидела Алешу, бегущего улицей в сторону дома. Не помня себя, побежала навстречу. Возле Климовых я схватила перепуганного Алешу и прижала к себе.
   В это время начался налет русских самолетов. Раздался сильный взрыв в центре села. Потом оказалось, что бомба разрушила дом Макара Олейника. Рядом сгорел дом Никиты Пастуха. Затем раздалось несколько взрывов вдоль дороги на Брайково. А Николы все не было. Забежав во двор, я увидела Николу, бегущего домой дворами.
   Прибежав, Никола рассказал, что видел, как испугался и побежал домой Алеша. Бежать за ним по улице было опасно. В бегущих взрослых стреляли. Уже раздавались одиночные выстрелы в верхней части села. Никола побежал дворами, стараясь не упустить из виду Алешу. Увидев меня, подхватившей Алешу на руки, Никола успокоился.
   Примечательна реакция малолетних детей на немцев, бомбежку и расстрел односельчан. Естественной явилась реакция, трехлетнего на тот момент, моего брата Алеши на выстрелы и взрывы. Испугавшись, он побежал домой. В детстве я не раз спрашивал Алешу, моего старшего брата:
   - Ты помнишь события восьмого июля сорок первого?
  Тот страшный день никак не отпечатался в памяти моего брата, которому тогда не исполнилось и трех лет.
   - Я помню только день, когда немцы, отступая, проходили через село. Войска остановились на постой на пустыре при выезде на Плопы. Там где сейчас школа и клуб. Мне было уже около шести лет.
  Немцы пересекали село шляхом. Многие дети побежали смотреть. Рвался на шлях и я. Мама меня не отпускала. К обеду, воспользовавшись отсутствием во дворе мамы, которая ушла в огород, я побежал на шлях.
   Расположившись небольшими группами, немцы обедали. Мы, собравшись вокруг, смотрели, глотая слюну. В конце обеда один из немцев наполнил миску кашей, протянул ее нам вместе с ложкой. Единственная ложка пошла по кругу детей. Не могу сказать, что это была за каша, но дома такую мы не ели ни разу. Каша была слизистой. Возможно, это была ячневая или перловка.
   Рассказывает, ныне здравствующий, Валерий Иванович Тхорик, которому восьмого июля сорок первого исполнилось чуть больше пяти лет:
   - В тот день я обедал за небольшим столиком под орехом во дворе нашего дома. Какого-либо значения вступлению немцев в село я не придавал. Возраст. Когда начали рваться бомбы, я испугался. Выскочил из-за стола. Но побежал я не в наш дом, что было бы понятно, а почему-то устремился в строящийся дом Гудымы Артема, живущего через дорогу напротив. Забился в самый темный угол дома и тихонько плакал.
   Реакция не удивительна для пятилетнего ребенка. Остается вопрос:
   - Почему пятилетний ребенок не побежал в свой, рядом стоящий, дом, а укрылся в доме соседа, расположенном по другую сторону дороги?
   Около сорока лет назад, будучи в гостях, мой троюродный брат Борис Павлович Гормах рассказывал:
   - Когда немцы вошли в село, мне было немногим более шести лет. Полсела высыпало на шлях. Побежал и я. Когда раздались взрывы, я спрятался в кустах у скирды на меже Суфраев и Вишневских. Потом начали расстреливать. Сидя на корточках, я отчетливо видел расстрел от начала до конца. Было видно, как автоматная очередь отбрасывала людей назад и валила их наземь.
   - Что ты ощущал, Боря? Страха не было? Не было желания убежать?
   - Нет, страха не было, как и желания убежать. Скорее было что-то сродни любопытству. Происходящее воспринималось, как интересное зрелище. Не больше.
   Скорее всего шестилетний ребенок не отдавал себе отчета в трагизме происходящего. Много лет спустя, при написании главы у меня возникли несколько вопросов чисто психологического плана:
   - Отдавал ли тогда маленький Боря себе отчет в том, что на его глазах лишили жизней более двадцати его односельчан?
   - Как он уснул в тот вечер?
   - Не снился ли ему впоследствии расстрел?
   - Не было ли проявлений невроза в виде заикания, ночного недержания мочи, навязчивых состояний и других осложнений в результате чудовищной психотравмы?
   Тогдашние подробности происходящего, мысли и эмоции скорее всего, были вытеснены, как защитный психо-физиологический механизм, в бессознательное.
   Задать вопрос сейчас некому. Полковник милиции в отставке Гормах Борис Павлович после тяжелой болезни покинул этот мир два года назад.
   Продолжение маминого рассказа:
   - Тем временем, услышав взрывы, соседи стали собираться у единственного на магале погреба нашего соседа Николая Гусакова. Когда раздались очередные взрывы, люди спустились в погреб. Было очень тесно. Но все соседи молчали, прислушиваясь к разрывам. Даже дети не плакали. Потом взрывы стихли. В это время в погреб ворвался хозяин подворья, Никола Гусаков:
   - Немцы сюда идут!
  Потом сосед Никола рассказал, что немцы вошли сначала во двор к нам. Дом, перед тем, как идти в огород, я закрыла на висячий замок. Увидев подвал Гусаковых, немцы поспешили к нему. Приготовив гранату, открыли двери подвала и по-немецки что-то закричали. Люди не знали, что делать. В это время закричал Ясько Кордибановский:
   - Надо выходить, а то бросят гранату!
   - Выходим быстрее, - закричал наш отец. - Полно детей! Детей выпускайте сначала!
   Женщины с детьми поднялись. Вышла и я с Алешей. За мной поднялась Марушка Гусакова с трехмесячным Борей на руках. Четырехлетнюю Стасю Марушка вела за руку. Затем поднялась наверх Раина Маркова (Кордибановская), прижимая к груди двухлетнего Адолька. Потом стали выходить мужчины с поднятыми вверх руками. Всех, бывших в подвале, мужчин через наш двор немцы повели в центр села.
   Потом раздались выстрелы. Прибежавщий домой, Симон Паровой сказал, что расстреливают всех мужчин. А в верхней части села, стали сгонять в придорожную канаву и женщин. У меня подкосились ноги. Стала громко плакать десятилетняя Савчукова Люська. За ней стала громко причитать, державшая на руках трехлетнюю Стасю, Женька, жена Савчука. Потом выстрелы стихли. Впоследствии мы узнали, что расстрел был остановлен, приехавшим в село на двуколке, человеком из Брайково. По рассказам, во время первой мировой войны он был в Австрии военноленным и владел немецким языком. Во время вхождения Бессарабии в состав королевской Румынии, по рассказам стариков, он был депутатом в Бухаресте.
   Скоро по улице потянулись люди, которых немцы вели на расстрел. Прошли Ясько и Франек Кордибановские, Мишка Натальский. Никола пришел домой вместе с Марией, его сестрой и ее сыном Каюшей (Макаром). Макару еще не исполнилось пятнадцати, но в расстрельную шеренгу он попал из-за раннего, не по годам, развития.
   Пополудни небо затянуло. Клубами катились по небу черные тучи. К вечеру разразилась гроза. Ливень загнал в хаты и жителей и немцев. Всю ночь бушевала гроза. Ливневые потоки мутной воды несли с пологого брайковского склона тела расстрелянных.
   Ночь родители провели в соседнем доме двоюродного брата отца Парового Семена Григорьевича.
   Обращает на себя внимание география расстрельной шеренги. Дома погибших в тот день моих односельчан находились в центральной и, частично в верхней части села. Исключение составили два человека. Муж тетки Марии, Навроцкий Петр Филиппович, дом которого находился в ста пятидесяти метрах ниже нашего двора. Петр Филиппович был застрелен в проеме калитки своего двора. Застрелен был за то, что не смог, опираясь на костыли, быстро освободить немцам проход в собственный двор. А тут еще, найденная в кармане опасная бритва и кумачовая домотканая рубаха.
   Вторым был Ткачук Григорий (Юрко) Иосифович, помогавший в тот день дочери Санде, жене Василия Ивановича Горина. Они жили напротив нашего дома. Закончив работу, он вышел на мосток через канаву. Там же, без объяснения причин, и был застрелен Григорий Иосипович, живший в самой нижней части села (на долине).
   Потом медленно тянулись четыре года самой страшной войны. В числе многих моих односельчан был призван румынами мой отец. До сентября сорок четвертого он служил в пожарных частях Бухареста. С конца сорок четвертого до конца войны мой отец был заряжающим орудия в противотанковом артиллерийском истребительном батальоне. В сорок шестом, через год с лишним после Победы, родился я.
   Однако вернемся к детям, рожденным в ту страшную пору. Если в сорок первом в селе появились четырнадцать новорожденных, в сорок втором родились девять детей. Две девочки и семь мальчиков. Для сравнения: в сорок восьмом из двадцати трех родившихся детей девочек было одиннадцать. В сорок третьем село приросло двенадцатью новорожденными гражданами. В сорок четвертом - шестнадцать. В сорок пятом, последнем году той войны родились только трое детей.
  Попробуем проследить судьбы детей, потерявших отцов, живших и только родившихся в ту страшную годину.
   Судьбы моих двоюродных братьев Навроцких Макара Петровича, Степана Петровича и Ивана Петровича прошли у села на глазах. Степан зимой был портным, что не мешало ему в летний период добывать строительный камень. Длительное время работал завклубом. Иван, о котором я пишу в главе "Тату", вернувшись из армии, учился портняжному делу у брата, работал газовщиком. Окончив животноводческий техникум, многие годы работал зав фермой в совхозе и Городище. Макар Петрович, окончив экстерном Тырновскую среднюю школу, работал в комсомоле, затем в райкоме партии. Потом был слушателем ВПШ в Кишиневе, после которой работал председателем колхоза в Шурах и Кетросах Дрокиевского района.
   Седьмого сентября должно было исполниться одиннадцать лет внуку старого Михася и Домки, сыну Твердохлеба Ивана Михайловича - Павлу. Иван Михайлович был расстрелян рядом со своим домом, по рассказам, на глазах родителей. Об этом я пишу в главе "Любовь не по рассписанию". Павел Иванович всю жизнь проработал в родном селе. Его сын, Дорислав Павлович, полковник в отставке, каждый год приезжает из Севастополя на родительский день.
   Франеку Довганю едва исполнилось девять, когда был призван на фронт его отец - Довгань Михаил Васильевич. Уже после войны пришло извещение, что красноармеец Довгань пропал без вести. Последующие десятилетия прошли в полной неизвестности.
   После семилетки Франц работал в колхозе, потом поступил и закончил автодорожный техникум. Потом заочное отделение механического факультета сельскохозяйственного института. Механик колхозного гаража, главный технический инспектор по сельскохозяйственной технике, председатель колхоза, председатель районного объединения "Сельхозтехника", потом до пенсии снова председатель колхоза.
   Два года назад, работая над главой "Никто не забыт?", в электронной базе Архива МО я нашел: Довгань Михаил Васильевич награжден Орденом Отечественной войны 1 ст., и Орденом Славы 111 ст., о чем я подробно пишу в предыдущей главе. Сообщить утешительную весть сыну Францу Михайловичу Довганю не могу. В нулевых он уехал на Донбасс к сыновьям. Связи не было больше семи лет. Год назад узнал, что Франц Михайлович после тяжелой болезни ушел в мир иной.
   Тхорик Валерий Иванович в пятилетнем возрасте, как писал выше, прятался от бомбежки в доме соседа. В сорок четвертом его отец Иван Никифорович, 1904 года рождения, был призван на фронт. В сорок пятом пришла похоронка. И больше ничего. Снова помогла электронная база МО. В 1944 году на территории Латвии Тхорик Иван Никифорович награжден медалью "За отвагу".
   Сам Валерий Иванович после окончания семилетки потупил в железно-дорожный техникум в Черновцах. Вскоре оставил из-за тяжелых материальных условий. Закончил училище механизации сельского хозяйства. Работа в МТС, потом служба в рядах Советской Армии. После демобилизации - заместитель бригадира тракторной бригады. Закончил Высшую совпартшколу в Одессе. Получил диплом агронома-организатора. Работал в колхозе "Родина" села Ст. Кодряны.
   Потом вернулся в родное село. Длительное время возглавлял партийную организацию совхоза. Потом работал освобожденным секретарем партийной организации "Колхозживпром". В течение нескольких лет - директор совхоза в родном селе. Награжден орденом "Знак почета", медалью "За доблестный труд к 100-летию В.И.Ленина". Выйдя на пенсию до настоящего времени возглавлял партийную организацию сельских коммунистов. Валерий Иванович на девятом десятке жизни отличается великолепной памятью, остротой ума и трезвостью мышления.
   В августе сорок четвертого был призван на фронт отец моих троюродных братьев Сергея и Бориса Брузницких - Брузницкий Иван Прокопович. В сорок пятом пришла похоронка. Перелопатив архивы МО я не нашел каких-либо записей, проливающей свет на судьбу погибшего солдата.
   Сергей, 1934 года рождения, закончив железнодорожное училище, работал сначала кочегаром, а потом до пенсии машинистом паровоза, затем тепловоза Молдавской железной дороги. Борис, 1936 года рождения, всю жизнь работал в родном колхозе механизатором.
   Бакалым Виктор Иванович 1934 года рождения и Тава Ивановна, 1939 года рождения, мои очередные троюродные родственники. Их отец - Бакалым Иван погиб на территории Германии 25 марта 1945 года.
  Виктор, двоюродный брат моей мамы всю жизнь работал механизатором в колхозе. Тава Ивановна посвятила свою жизнь педагогической деятельности. До пенсии работала преподавателем химии и биологии в Елизаветовской школе.
   Тимофеев Василий Григорьевич, сын Григория Михайловича, подпольщика в прошлом. На начало войны Тимофеев Г.М. был председателем Тырновского сельского совета. Отправленный в эвакуацию, в Атаках был отозван конным нарочным из Тырновского райисполкома для ликвидации запасов зерна, о чем я писал в предыдущей главе. Вернувшись домой, обошел усадьбу и, закинув через плечо связанные шнурками ботинки, пешком ушел в Тырново. Как в воду канул...
   Василий Григорьевич, сам по профессии механизатор, много лет работал механиком объединения "Колхозживпром".
   Ставнич Октавиан Александрович, 1939 года рождения - сын Ставнича Александра Михайловича, призванного на трудовой фронт. В войну работал на одном из предприятий Урала, где тяжело заболел. Вернувшись, вскоре скончался.
   Тавик всю свою трудовую жизнь проработал в родном селе электриком. Сейчас на пенсии.
   Шамотайло Мария и Анастасия, 1935 года рождения, Нина 1937 г.р., Зина, 1939 г.р., Екатерина, 1940, г. р., Людмила, 1943 г.р. - дочери призванного в сентябре 1944 года Шамотайло Михаила Ивановича, погибшего в Германии уже после войны - 31 мая 1945 года.
  Нина Михайловна работала в нашей школе пионервожатой. Во втором классе вместо заболевшего Петра Андреевича, два месяца она была учительницей в нашем втором классе. Нина, и Люся в настоящее время проживают в Бельцах.
   Ткач Александр, 1934 г.р., Владимир, 1938 г.р., Юльяна (Люся), 1941 г.р., Анатолий, 1944 г.р. - дети погибшего в Польше 28 марта 1945 года Ткача Михаила Петровича. Володя был одноклассником и другом Алеши, моего старшего брата. Толя - на два года старше меня, учился со мной в одной классной комнате, о чем я писал ранее. По сведениям - все братья Саша, Володя и Толя после службы в армии осели на постоянное место жительства в Житомире.
   Мошняга Павлина Васильевна, 1938 года рожд., Анастасия, 1941 года рожд. - дочери расстрелянного 8 июля 1941 года Мошняги Василия Марковича. Обе дочери всю жизнь прожили в родном селе. Работали в колхозе, потом, в связи с реорганизацией хозяйства, в совхозе.
   Навроцкий Евгений Александрович, 1939 года рожд. Отец - Навроцкий Александр Михайлович был расстрелян 8 июня 1941 года в родном селе. О драме с трагичным, связанной с расстрелом, финалом я подробно писал в главе "Талант быть человеком".
   Евгений Александрович по окончании училища механизации работал на тракторной бригаде в колхозе, затем в совхозе. Тракторист-комбайнер, заведующий ремонтными мастерскими, бригадир тракторной бригады, заместитель директора совхоза - таковы ступени служебного роста нашего героя. Закончил Сорокский техникум механизации и электрификации сельского хозяйства.
   Мищишина Елена Владимировна, 1939 года рожд., Борис, 1942 года рожд. - дети старшего брата моей мамы - Владимира Михайловича Мищишина. С августа 1940 до самого начала войны дядя Володя служил начальником Тырновского райотдела НКВД. В сорок первом, при приближении к селу немцев, распоряжением Тырновского райисполкома семьи ответственных работников были отправлены в эвакуацию.
   Так дядя Володя, тетя Антося - жена дяди Володи, дочь Лена, сестры Антоси Павлина и Мария и брат Антоси Лазя - Владимир.(польск) оказались в совхозе имени Кагановича с. Попасное, в шестидесяти километрах северо-западнее Луганска. В сорок первом дядя Володя был призван армию и, как работник НКВД, был направлен на специальные курсы разведчиков-диверсантов в один из городов Урала. В сорок третьем Владимир Михайлович был заброшен в составе диверсионно-разведывательной группы севернее Флорешт. Двух участников, в том числе и радистку немцы расстреляли ещё в воздухе. Приземлившись, дядя Володя спрятал парашют и пошел в село Черницу, где жила односельчанка Чайковская Ольга Ананьевна.
   Переодетого и с документами мужа, Ольга Ананьевна проводила дядю Володю в Елизаветовку к родным. Вскоре он был арестован. Полгода провел в Сучавской тюрьме в одиночной неотапливаемой камере. С потолка круглые сутки капала ледяная вода. Началось кровохарканье. В бессознательном состоянии баба Явдоха привезла его домой. Через две недели, не приходя в сознание, скончался. О мамином брате Владимире Михайловиче Мищишине я писал в главе "Никто не забыт?".
   Эта же глава в предыдущей книге была названа "Никто не забыт...", без вопросительного знака. По мере написания глава прирастала новыми событиями, появлялись новые люди. На финише главы меня не оставляли сомнения:
   - Никто не забыт?
  Так в названии главы появился вопросительный знак.
   И вот, когда второй сборник с главой "Никто не забыт?" уже в печати, у нас появляется новый герой. Забытый - брат тети Антоси Лазя - Владимир Иванович Климов, 1920 года рождения. Был призван на фронт осенью сорок первого уже с территории Луганской области. Попал в самое кровавое пекло на подступах к Ленинграду. В одном из первых боев был тяжело ранен. По выписке из госпиталя весной сорок второго вернулся на долечивание к месту призыва, где оставались сестры и племянница Лена.
   Если основная территория Донбасса и сам Донецк - (Сталино) были заняты немецко-фашистскими оккупантами уже 21 октября сорок первого, то Луганск (Ворошиловград), расположенный в 125 километрах восточнее, был оккупирован только 17 июня сорок второго. Сказалось разгромное поражение немцев зимой сорок первого под Москвой.
   Когда Луганск был оккупирован немцами, Лазя вышел на организацию партизан-подпольщиков. Образовав небольшую группу, подрывали, занятые немцами шахты, транспорт, взрывали железнодорожные пути. После одного из рейдов открылась рана.
   В начале мая немцы восстановили и запустили одну из шахт. Подпольная группа, в составе которой был и Владимир Иванович, осуществила подрыв шахты. Группа подпольщиков была выслежена гестаповцами и арестована в полном составе. Позже семья узнала, что через неделю после ареста 27 мая 1943 года всю группу расстреляли. Владимир Иванович Климов не искал славы. Пусть эти строки останутся памятью о нашем герое-земляке, погибшем в подполье Донбасса.
   Там, в эвакуации, двенадцатого апреля сорок второго родился мой двоюродный брат Боря. Питание было скудным. Материнского молока не хватало. У Бори развилась тяжелая форма рахита. Голова ребенка, по рассказам Лены, была огромной. Ходить начал довольно поздно. Лена вспоминает, что кто-то посоветовал ежедневно купать Борю в отваре однолетних побегов вербы. Трудно сказать, что послужило активным началом в лечении ребенка купанием в отваре вербы, что помогло. По данным литературы, витаминов группы Д в вербе не содержится. А возможно, фитохимический состав побегов вербы недостаточно изучен. В любом случае состояние Бори постепенно улучшилось.
   В начале сорок третьего, накануне освобождения Донбасса Советской армией, всю семью, включая детей, немцы погрузили в вагоны и отправили в Германию. В Черкасской области на станции Монастырище вагон с угнанными людьми на ходу был отцеплен от поезда партизанами.
   По рассказам моей двоюродной сестры Елены Владимировны, жители окрестных сел на телегах, а то и пешком увозили и уводили угнанных по деревням. Так наши герои попали в село Яструбинцы Винницкой области, расположенное в 20 километрах от станции Монастырище. Там они дождались прихода Советской армии.
   В дошкольном возрасте Боря сильно картавил, за что ему была присвоена кличка "Зага". Ровесники Бори вспоминают: в ответ на призывы бабы Явдохи идти обедать, Боря неизменно говорил:
   - Бога зага буде исти пигоги
  В переводе это означало:
   - Боря сейчас будет есть пироги (вареники).
  Впоследствии Боре за соломенный, почти белый цвет волос была присвоена вторая кличка: "Белый".
   О Боре я довольно подробно писал в первой книге. Он был заядлым голубятником. Мастерски ловил рыбу руками. Не чаял души в собаках. Я уже писал, что приведя с Мошан выменянную на что-то старую суку, Боря, при участии Валенчика Натальского, изрезал новые хромовые сапоги своей тети Маньки (Марии). Старательно и последовательно вырезали они из голенища широкие кольца для ошейника. Лишь дойдя до самого низа голенища, Боря получил кольцо нужного размера. Отходов не было. Все остальное было использовано в качестве оснастки рогаток.
   Валентин Натальский вспомнил, характеризующие Борю, два случая с детских лет, связанные с Одаей.
  Второй пруд на Одае со стороны огромного подвала вдоль берега до середины пятидесятых сопровождался глубоким рвом. Туда стекала вода из большого става и, по деревянному желобу, из ледника в подвале. Потом ров заилился. Тавик, Валенчик Натальский и Боря, восьми, девяти и десяти лет, купались во втором пруду. Внезапно ноги Валенчика заскользили по илистому дну и он скрылся под водой во рву. Купавшийся рядом Тавик бросился на помощь и, сам еще плохо плавающий, стал погружаться вместе с Валенчиком. Боря не растерялся. Нырнув за Валенчиком, Боря вытолкнул сначала его, потом вытащил и Тавика.
   Второй случай имел место во время зимних каникул. Группа из дюжины детей каталась на коньках на льду большого става. Катались по очереди, так как коньки были единственными. Один катался, остальные разбрелись по озеру. Кто-то из детей увидел вмерзшую в лед дохлую рыбку.
   - Рыба во льду!
  Вся ватага собралась в одном месте и разглядывали сквозь лед рыбку. Внезапно лел заскрипел, затем раздался треск. Обломок льда под Тавиком перевернулся и он провалился под лед. Все оцепенели. Не растерялся один Боря. Лег на лед и схватил Тавика за воротник пальто. Помог выбраться на лед. Мороз сразу начал сковывать Тавикову одежду.
   Добежали до сторожки, в которой топилась печь. Раздели Тавика догола. Потом Тавик долго стоял, поочередно прижимаясь к горячей печке спиной и грудью. С другой стороны печки сохла одежда. Ребята ушли в село, а Боря терпеливо сидел, регулярно поворачивая Тавика и одежду. Домой пришли, когда было уже совсем темно.
   Учиться Боря не любил. Школа была для него только силой необходимости. Оставшись на второй год, Боря закончил школу одновременно с Тавиком, младше его на два года. Потом было ремесленное училище.
   Не спешил Боря и в армию. По причинам отсрочек был призван в возрасте двадцати двух лет. В самом начале службы попал в сержантскую школу в Новороссийске, по окончании которой был направлен на Кубу. До конца службы был в составе роты охраны Фиделя Кастро.
   Демобилизовался Боря в шестьдесят восьмом. В Кишиневе устроился на работу в строительно-монтажную фирму. Через год получил направление в Кишиневский филиал Воронежского строительно-монтажного техникума. Тавик, тоже вернувшийся из армии, учился на энергетическом факультете политехнического института. Тавик помог Боре выполнить семестровые, курсовые и дипломную работы.
   Демобилизация Бори привнесла в мою жизнь струю свежего дыхания свободной Кубы, которой мы тогда грезили. Я часами рассматривал, привезенные Борей открытки и фотографии, слушал грампластинки. Красочные, почти сказочные, непохожие на другие и впервые увиденные нами, открытки. Замешанные на африканских и испанских ритмах, кубинские мелодии будоражили мою кровь. Они вселяли в мою душу волнующее, никогда ранее не испытанное чувство ожидания светлого торжественного чуда. Тогда я был убежден, что моя Куба еще впереди.
   По воскресеньям мы часто встречались втроем: Боря, Тавик и я. После просмотра фильма мы обедали в павильоне "Фокушор" напротив кинотеатра "Патрия". Стало традицией обеду выпить по рюмке кубинского рома. Потом долго сидели молча. Мы с Тавиком, не обладая музыкальными способностями, вполголоса фальшивили: "Куба - любовь моя, остров зари багровой...". Боря сидел молча.
   По окончании техникума Боря много лет работал начальником транспортного цеха Фрунзенского сахарного комбината. В восемьдесят восьмом в результате автотранспортной аварии Боря погиб. Жена и сыновья Бори в настоящее время живут в Петропавловске-Камчатском.
   Лена, старшая сестра Бори закончила Кишиневское базовое медицинское училище. Всю жизнь проработала медицинской сестрой в родном селе. Сейчас Елена Владимировна на пенсии.
   Адамчук Адольф Александрович, 1940 года рожд. Его отец Адамчук Александр Архипович погиб в Германии первого мая 1945 года. Всего лишь восемь дней не дожил до Победы. Каких-либо материалов и записей в архиве министерства обороны я не нашел.
  С детства Адольф выделялся среди сверстников аккуратностью и неспешностью. Еще будучи в школе, начал коллекционировать граммофонные пластинки. Коллекция его пластинок была, пожалуй, самой богатой в районе. Закончив Харьковский индустриально-педагогический техникум, всю жизнь до пенсии работал преподавателем в Окницком профессионально-техническом училище.
   Вишневский Антон Ананьевич, 1941 года рожд. Его отец Вишневский Ананий Федорович был расстрелян 8 июля 1941года.
   Антон, закончив Харьковский индустриально-педагогический техникум, работал в Дрокиевском профессионально-техническом училище. Потом была служба в рядах Советской армии. После армии работал в Кишиневском предприятии "Инждорстрой". После женитьбы вернулся в Харьков. Работал инженером на Харьковской металлобазе, мастером производственного обучения в родном Харьковском индустриально-педагогическом техникуме. Будучи на пенсии работал вахтовиком в Уренгое. После тяжелой болезни ушел из жизни в 2013 году.
   Загородная Тамара Михайловна, 1940 года рожд. Ее отец - Загородный Михаил Федорович был расстрелян 8 июля 1940 года. Тамара всю жизнь проработала в колхозе. Вышла замуж и жила в Боросянах.
   Бойко Филлип Филлипович, 1941 года рожд. Его отец - Бойко Филипп Макарович был расстрелян 8 июня 1941 года. Филя по окончании семилетней школы поступил в Корбульское училище механизации. По окончании уехал на целину. Потом служба в Советской армии. После армии работал в ремонтных мастерских Дрокиевского районного объединения "Молдсельхозтехника".
   Загородный Алексей Петрович, 1941 года рожд. Его отец Загородный Петр Федорович после тяжелого осколочного ранения с отрывом руки ушел из жизни в, расположенном в 170 километрах северо-восточнее Варшавы, польском городе Торунь 21 апреля 1945 года. Сам Алексей с детства отпечатался в моей памяти скромным, молчаливым, необычайно серьезным.
   По окончании семилетней школы в родном селе учился в Дондюшанской школе механизации сельского хозяйства. По окончании школы вернулся в родное село. Закрепили за Алексеем старенький колесный трактор "Универсал", удивительно похожий на американский "Фордзон". В шестьдесят первом призвали в армию. Служил в Подмосковье в ракетно-зенитных войсках ПВО. Был делегатом всеармейской партконференции.
   Вернувшись в родное село, сел за рычаги гусеничного трактора Т- 38. Несколько лет работал токарем. Женился на такой же, как сам, скромной моей однокласнице, Гале Кугут, учительнице математики. Переехали в Дрокию. Закончил вечернюю среднюю школу. Работа в ПМК - 87. Компрессорщик домостроительного комбината. Много лет был членом бюро РК КПМ. Выйдя на заслуженный отдых, несколько лет работал в "Молдоватрансгаз".
   Пастух Зинаида Михайловна, 1943 года. рожд. Отец Пастух Михаил Никитич погиб в Германии 06 мая 1945 года, за три дня до Победы.
  Сама Зина, на три года старше меня, училась в одном классе с Тавиком, Борисом и Валентином Натальским. Среднюю школу закончила в Дондюшанах. Потом учеба в Бендерском финансово-экономическом техникуме на отделении бухгалтерского учета. Всю жизнь до пенсии работала бухгалтером.
   Натальский Валентин Михайлович, 1943 года рожд. Отец Натальский Михаил Емельянович погиб на территории Польши 14 февраля 1945 года. И больше ничего. В электронном архиве МО я обнаружил, ранее неизвестные родным документы. Красноармеец Натальский М.Е. за время боевых действий был награжден орденом Славы 111 степени и орденом Отечественной войны 1 степени.
  .
   Наградной лист.
  1 Фамилия имя отчество. Натальский Михаил Емельянович
  2 Звание Красноармеец
  3 Должность, часть. Стрелок 3 сб Новогеорг. полка 1 стр Брестской Краснознаменной дивизии представляется к ордену Слава 111 ст.
  4 Год рождения 1907
  5 Национальность Молдаван
  6 Партийность б\п
  7 Участие в боевых действиях с 29 11 44 г. 1 и 2 Белорусский фронт
  8 Имеет ли ранения и контузии 14 1 45 г. ранен легко.
  9 С какого времени в Красной армии с 22 04 44г.
  10 Призван Тырновским РВК Сорокской области
  11 Ранее не награждался
  12 В боях при прорыве немецкой обороны на плацдарме р. Нарев Севернее Варшавы в р-не дер. Гатка 14 01 45 г. тов. Натальский проявил образцы мужества и отваги. Он первый ворвался в немецкие траншеи и в рукопашной схватке уничтожил 10 гитлеровцев. Будучи раненным, он не покинул поля боя и продолжал вести огонь из своего автомата по немцам. Тов. Натальский достоин награды "Орден Славы 111 ст."
   Командир 412 стрелкового
   Представление
   В боях с немецкими захватчиками с 14 января по 15 марта 1945 года тов. Натальский показал себя одним из лучших, опытных и храбрых командиров, лучшим агитатором среди бойцов нерусской национальности, в особенности среди молдаван. Постоянно показывал пример всем остальным бойцам отделения. В бою за населенный пункт Квашин с 12 в ночь на 13 марта 1945 года тов. Натальский со своим отделением отбил 4 контратаки противника, уничтожив при этом до 40 немецких солдат, тем самым помог нашим подразделениям овладеть деревней Квашин. 15 марта 1945 года во время прочесывания леса на подступах к железной дороге Гданьск - Гдыня и при отражении контратак противника тов. Натальский со своим отделением действовал смело и мужественно, первым вышел на железную дорогу и оседлал ее. Но в этом бою тов. Натальский пал смертью храбрых. Тов Натальский, как верный сын Родины достоин правительственной награды. Командир Новогеоргиевского полка гв. подполковник Андриевич.
   Я связался по телефону с его сыном, моим другом детства и соседом, живущим ныне в России, Валентином Михайловичем Натальским. В детстве мы называли его Валёнчиком. Для Валентина Михайловича мое сообщение явилось неожиданностью, подобно грому среди ясного неба. Он тут же обратился в Подольский архив МО, где ему были выданы дубликаты удостоверений на награды. Самих наград, к сожалению, сын погибшего отца не получил.
   После получения похоронки мама Валентина Натальская Феня Филипповна впала в глубокую депрессию, практически перестала есть. За короткое время у нее развилась скоротечная чахотка с легочным кровотечением. Угасла мама Валентина в течение нескольких месяцев.
   Вспоминает Валентин Михайлович Натальский:
   - Отец погиб на фроте. Мне было два с половиной года, когда во второй половине сорок шестого умерла мама. Но я довольно отчетливо помню, как я ползал по телу, лежащей в гробу, мамы. Не сохранились другие, более поздние воспоминания, но этот эпизод сохранился в моей памяти на всю жизнь.
   - Воспитывал меня старший брат Сергей. Он работал механизатором в МТС, приезжал домой раз в неделю. А меня надо было накормить, одеть, уложить спать. Из-за меня, скорее всего, брат женился в свои неполные семнадцать. Его жену, Павлину Гормах, я с первых дней называл мамой. Потом Сергей был назначен бригадиром тракторной бригады МТС. Так, что моим воспитанием целиком занималась Павлина.
   - Сергей, приезжая раз в неделю, собирал все мои грехи за время его отсутствия. А грехов моих за неделю накапливалось немало. Грехи мне Сергей отпускал ремнем. Павлине было труднее. Она была всегда рядом и успевала каждое нарушение оговорить словом. Она была золотой человек. Сколько в ней было терпения! Благодаря влиянию Павлины я стал тем, кем стал.
   - Павлина работала в колхозе. На прашовку полей часто уходила затемно. Возвращалась поздно, когда с Куболты гнали худобу. На время отсутствия Павлины надзор осуществляла полуслепая моя бабушка по отцу. Звали ее Дарья. Но в селе все, включая меня называли ее Милионихой. Когда приходило время обеда, баба Милиониха не давала ложку, пока я не прочитаю наизусть "Отче наш".
   - Отчетливо помню землетрясение в сорок девятом. Сначала был сильный гул. Потом качалась земля. Было очень жутко. Но еще страшнее стало в одну из поздних ночей. Павлина разбудила меня. Мы услышали, что в соседней комнате кто-то ходит. Мы стали разговаривать громко, несмотря на то, что полугодовалая племянница Таня только уснула. Потом я вышел в коридор и массивным крюком, которым запирали дверь, ударил по двери. Послышался топот ног, затем хлопнула створка окна. Наутро мы увидели, что окно, выходящее на улицу, было открытым.
   - До школы часто бегал к моим крестным - дяде Петру Твердохлебу (брат моей мамы) и его жене тете Оле Жилюк. Бегал дворами. Когда пробегал двор полуслепого Пилипа, что-то заставляло меня выдернуть деревянную клямку дверного запора. В следующий раз клямка была новая. Это было как игра. Я выдергивал клямку, забрасывал далеко в кусты, а дед Пилип каждый раз строгал новую.
   - В школу пошел семи лет. Моими одноклассниками стали Дюсек - Андрей Суфрай, Саша Грамма, Мирча Кучер и шестилетние Тавик, Галя Ставнич, Галя Жилюк, Саша Палладий и Валя Киняк. В одной классной комнате с нами учились третьеклассники. Благодаря тому, что в третьем классе учились Жук - Ваня Горин, Адольф Жилюк, Сева Твердохлеб и Нянек - Валера Паровой, в части мальчишеских проказ мы были далеко впереди своего возраста.
   - Учила нас Елена Павловна. Она регулярно посылала меня обживать классные углы. При этом, вразумляя, она довольно больно стучала костяшкой указательного пальца в середину лба. Однажды после школы красное пятно на моем лбу увидел мой крестный дядя Петро Твердохлеб. Он тут же провел "разбор полетов". Красное пятно на моем лбу больше не появлялось.
   - В школе я лучше успевал по общественным наукам. Тавик все годы был непревзойденным в математике, физике, химии, биологии. Зато все повально были увлечены физкультурой. Во дворе школы колхоз возвел гимнастическую трапецию высотой более четырех метров. Доблестью и геройством считалось умение пройти по круглому бревну длиной около пяти метров. Однажды я потерял равновесие. Падая, ухватился за круглое гладкое бревно одной рукой. Я висел на одной руке и чувствовал, как моя ладонь медленно скользит по дереву. Успел подумать:
   - Все! Сейчас сорвусь...
   Саша Грамма ползком быстро подполз ко мне и успел схватить мою руку. Вместе со мной на весу он прополз к вертикальному столбу. Я ухватился за него. Но держаться и медленно сползать у меня не было сил. С высоты около трех метров я спускался стремительно, можно сказать падал. После удара об землю было больно в позвоночнике, я долго не мог встать. Скорее всего, мои проблемы с позвоночником начались тогда.
   - Семилетку мы закончили в пятьдесят седьмом. Мы с Тавиком, Сашей Палладий, Андреем Суфраем и Сашей Довгань продолжили учебу в Тырново. Позже Андрей ушел в ремесленное училище. Мы с Октавом жили в общежитии, девочки по квартирам. По субботам ходили пешком домой независимо от погоды. В воскресенье, как правило, колхоз выделял повозку. Девчата ехали, а мы, закинув недельный запас еды в повозку, держась за люшню, шагали рядом. На ходу умудрялись чистить о ступицы колес налипшую грязь.
   - В месяц из дому давали по десять, дореформенных 1961 года, рублей. О куреве мы с Тавиком не мечтали. Курили в школе ребята, у которых были отцы. На рампе разгружали вагоны с штакетом. Заработанные деньги тратили на еду. В кино часто ходили, склеив, подобранный возле дома культуры, выброшенный билет с контрольным талоном. Повезет - смотрели кино, а, бывало, затрещина и мы стремглав бежали в кассу.
   - После школы поступил в Сорокский техникум механизации сельского хозяйства. Техникум закончил в шестьдесят третьем. Вместе с Антоном Вишневским, закончившим в том году Харьковский индустриально- педагогический техникум мы поступили на работу мастерами по производственному обучению в Дрокиевском профессионально - техническом училище.
   С шестьдесят четвертого Валентин Михайлович три года отдал службе в рядах Советской армии. После службы, поработав в Окницком ГПТУ-22, уехал в Кишинев. Работа на тракторном заводе. Одновременно готовился к поступлению в институт. Потом механический факультет сельхозинститута.
   Вернувшись в район, Валентин возглавлял районное транспортное объединение "Колхозтранс". Затем много лет был начальником управления транспорта республиканского объединения "Молдсельхозхимия" в Кишиневе. В настоящее время живет в Ступино Московской области, пенсионер. Регулярно общаемся по телефону и скайпу. Видимся во время его редких непродолжительных визитов в Молдову.
   Дом Натальских находился наискось-напротив в семидесяти метрах от нашего дома. Запомнилась высоченная тополе-образная липа у дороги. В июне мы карабкались по крохким ветвям и обрывали цвет. На меже с Савчуками росла груша, дававшая мелкие, очень вкусные, кисло-сладкие плоды.
   Палладий Александра Федоровна, 1944 года рожд. Ее отец, Палладий Федор Иванович. Согласно документам безвозвратных потерь сержантского и солдатского состава Советской Армии установлено, что стрелок 270 сп 58 стрелковой дивизии рядовой Палладий Федор Иванович, 1921 г.р. уроженец Молдавской ССР Атакского района, с. Городище, призван Атакским РВК погиб 19 апреля 1945 года. Похоронен в дер. Хальбе, Германия.
   Сама Саша пошла в школу шести лет. В первый же учебный день вместе с шестилетней Валей Киняк покинули класс и убежали домой. Причиной побега стало то, что у них не было портфелей, в то время, как все остальные дети были с школьными сумками. А подругам из дому дали только по тетрадке и карандаш. Портфели купили. Обе подруги учились на "хорошо" и"отлично".
   Класс, в котором училась Саша Палладий был удивительным, непохожим на другие. Мой двоюродный брат Тавик, Ставнич Галя, Киняк Валя и наша героиня Саша Палладий были на год младше своих одноклассников. Вместе с тем, они, младшие, составили интеллектуальный костяк класса.
   Закончив семилетку в родном селе, Саша продолжила учебу в Тырновской средне школе. Там Натальский Валентин, Тавик и Саша, все трое - дети погибших на фронте отцов, держались вместе. По рассказам Александры Федоровны, ребята, не сговариваясь, опекали Сашу, никому не давая в обиду.
   Закончив среднюю школу в шестнадцать лет, была направлена на работу пионервожатой в родную школу. Затем стала учительницей младших классов.
   И вот за плечами физико-математический факультет педагогического института. В семьдесят восьмом была назначена директором Елизаветовской восьмилетней школы. Потом, до пенсии - учитель математики.
   В восьмидесятых Александру Федоровну посетила идея, которая не отпускала ее почти два десятилетия. Ее целиком захватила оригинальная цель: воссоздать на бумаге генеалогическое древо села. Воспоминания старожилов, письма, телефонные переговоры, старинные фотографии, вырезки из старых газет. Всё это легло в основу многолетнего труда всего педагогического коллектива елизаветовской школы.
   Как результат кропотливой работы, передо мной лежит ксерокопия альбома с генеалогическим древом села более чем столетнего периода. Значение труда, вложенного в этот альбом, трудно переоценить. Все, приехавшие с Подолья, семейные кланы отражены на страницах альбома. Каждый потомок, имеющий елизаветовские корни, может найти себя и своих предков вплоть до первого колена переселенцев в сложном генеалогическом лабиринте моего села.
   Гусакова Мария Николаевна, 1944 года рожд. Внучка старой бабы Домки, двоюродная сестра моих одноклассников Жени Гусакова и Сергея Навроцкого. Одноклассница Бори, Тавика и Валенчика.
  Отец Маруси погиб на фронте. С той поры прошло семьдесят пять лет. К глубокому сожалению и моему стыду история не донесла до нас фамилии ее отца.
   Брузницкая Людмила Ананьевна, 1944 года рожд. Отец Брузницкий Ананий погиб на территории Польши 13. 02. 1945 года. К концу войны пришла похоронка. И больше ничего! В электронной базе данных Министерства Обороны я нашел: красноармеец Брузницкий Ананий Иванович, 1924 года рожд. в бою 29.01.45 г. первым ворвался в траншею противника, убил пулеметчика, захватил ручной пулемет и вел из него огонь по отступающему противнику. При отражении контратаки из трофейного пулемета уничтожил нескольких немецких солдат. Награжден орденом Славы 111 степени.
   Люся, сама на два года старше меня, училась со мной в одной классной комнате. Как я уже писал, наши первый и третий классы были спаренными. Вспоминая Люсю тех лет, крепнет убеждение, что Люся тогда тяжело переживала собственную безотцовщину. В отличие от нас, часто несерьезных и проказливых, Люся училась старательно. Остро переживала каждую неудовлеворительную оценку. Ее, часто скорбное, лицо приобретало черты трагичности из-за опущенных уголков губ и вертикальной складки чуть выше переносицы. Закончив семилетку, четырнадцатилетняя Люся осталась работать в колхозе. Рано вышла замуж. Будучи взрослой и пожилой, запомнилась, постоянно пекущейся о состоянии здоровья собственного сына и внуков.
   Киняк Валентина Александровна, 1944 года рожд. Отец Киняк Александр Викторович, 1920 года рожд. был призван на фронт в начале сентября 1944 года. В бою под венгерской деревней Павлова был убит осколком в результате разрыва артиллерийского снаряда.
  В главе "Дочка-племянница" я обстоятельно описал непростую историю семьи Киняков и судьбу Валентины Александровны.
   Твердохлеб Октавиан Павлович "Тавик", 1944 года рожд. Мой двоюродный брат по маме. Отец Тавика Твердохлеб Павел Захарович был призван в сентябре сорок четвертого одновременно с моим отцом. Два месяца в Житомире. Уже в конце ноября в заиндевевших, насквозь продуваемых, вагонах повезли в Муром.
   - Только тогда я по настоящему понял, почему так часто рядом упоминаются голод и холод, - рассказывал мой отец. - В задней части вагона через щели постоянно наметало, поднятый поездом, серый снег. В буржуйках, которые были в вагонах, а то и на настеленном листе жести жгли всё, что горело. Жгли даже письма от родных. Старались согреть хотя бы руки.
   - Бак с кашей приносили в первой половине дня. Сразу раздавали порции на целый день. Все старались съесть суточную порцию сразу, пока каша была горячей. После каши становилось теплее. К обеду не съеденная каша замерзала, превращалась в камень. Разогреть было невозможно даже на буржуйке, так как не было дров.
   - Регулярно выдавали только махорку. Я не курил. Зная это, курильщики предлагали хлеб за махорку. Хлеб не лез в глотку, когда я ел, а обменявшие курили махорку и смотрели на меня. Я перестал менять. Махорку у меня забирал мой кумнат, Павло Твердохлеб, отец Тавика. Он курил, не переставая. Павло и свой хлеб обменивал на табак у других. Не доезжая Брянска, Павло слёг. Два дня весь горел. Так, в горячке, и умер. Негнушиеся, как бревна, тела умерших перегружали в небольшой вагон в середине состава. На одной из станций перед самым Муромом вагон отцепили. Где могила Павла?
   О Тавике я подробно писал во многих главах. Необычайно ответственный, с математическим складом ума, Тавик учился легко, всегда помогая другим. Многие инженеры-электрики, учившиеся заочно на энергетическом факультете политехнического института, обязаны Тавику своими дипломами.
   Друг с раннего детства и родственник Тавика Валентин Михайлович Натальский вспоминает:
   - Мы учились во втором классе, когда из Тырновского военкомата прислали две путевки в Суворовское училище. Для нас с Тавиком, как для детей, отцы которых погибли во время войны. Мои вначале дали согласие. Но вмешалась Тавикова баба Явдоха:
   - Куда такого маленького сироту? Отец погиб, сейчас ребенка забирают! Я в эту войну похоронила сына, зятя и свата. (Сват бабы Явдохи Климов Иван Иванович погиб в Германии на подступах к Берлину второго мая сорок пятого.)
   - Не дам ребенка! Костьми лягу!
  После того, как стало ясно, что Тавика не отпустят, воспротивились и мои родные :
   - Не пустим и мы! Чтобы все село говорило, что мы решили Валенчика сбыть с рук, избавиться от сироты?
  Так не состоялась наша, совместная с Тавиком, военная судьба.
   - В Тырновской средней школе раскрылся талант, иначе не скажешь, как математика. На контрольных работах Тавик неизменно решал все варианты быстрее, чем остальные решали свой единственный вариант. Я лично, в математике, не ошибусь, если скажу: жил за счет Тавика.
   - Во время службы в армии, мы с Тавиком, образно говоря, не расставались. Несмотря что служили на расстоянии ровно в две тысячи километров. Тавик служил в авиации под Красноводском синоптиком на метеостанции. Я служил в Московском военном округе связистом в ракетно-зенитном подразделении. Мы с ним регулярно связывались в ночные смены по телефону дальней связи.
   - Когда я работал на тракторном заводе, жил у Тавика. Без преувеличения - в моем поступлении огромная доля Тавикова труда. В течении года он натаскивал меня в математике и физике так, что поступление в институт не было для меня проблемой. Работая в проектном институте, Тавик первым в те годы сделал революционный прорыв в автоматизации процесса составления смет в строительстве энергетических объектов в сельском хозяйстве.
   Необычна судьба, родившегося в сорок четвертом, моего одноклассника Твердохлеба Ивана Семеновича. Настоящей его фамилии история не донесла.
   В самую тяжелую пору голодовки сорок седьмого Андриевская Каролина, бывшая замужем за Дмитром Твердохлебом, поехала к родственникам на Лячину (села Заречанка, Драганивка, Летава). В семье дальних родственников голод выкосил всех взрослых, отдававших последний кусок детям. За грубкой от голода надрывался, осипший от постоянного крика, совсем крохотный исхудавший двухлетний ребенок. Сын одной из умерших родственниц. Тонкие руки и ноги, огромный живот. Это и был маленький Ваня. Бездетная Каролька уговорила родственников отдать ей истощенного малыша. Так в Елизаветовке появился Иван, усыновленный Дмитром и Каролькой.
   Будучи дважды второгодником, Иван учился с нами в одном классе. Худой, если не сказать тощий, Иван был самым высоким из моих одноклассников. Все годы он сидел на самой задней парте. Учился он весьма посредственно. Учеба давалась ему нелегко, особенно математика. Вместе с тем, в отличие от нас, его одноклассников, Ивана отличала удивительная ответственность и любовь к любому физическому труду дома, на уроках труда в мастерской и на школьном опытном участке. Нас, его одноклассников, всегда поражало и вызывало нашу мальчишескую зависть то, как ловко и быстро Иван запрягал лошадей, орудовал топором, молотком и лопатой.
   Окидывая взглядом прожитое, по новому вижу мое село, моих сверстников и ребят старше нас, которым выпала нелегкая доля родиться и расти в самое кровавое и жестокое время - в войну. По новому вижу судьбы и характеры детей войны. В процессе написания главы я поймал себя на том, что в детстве, бывало, завидовал приволью сверстников, живущих без отцов.
  Скорее всего не было у ребят, потерявших отцов на фронте, той воли, о которой мечтал я. Это была моя иллюзия. Оставшиеся без отцов, большинство детей войны, в отличие от меня, с раннего детства знали нужду и цену куску хлеба. Они вырабатывали в себе другую волю, волю к победе над собой, скорее всего, не отдавая себе в этом отчета.
   Много лет назад я был в гостях у одного из старейших педагогов района, в прошлом учителя младших классов. Еще не кончилась война, а он, будучи грамотным, без педагогического образования начал свою педагогическую деятельность в "Ликбезе". Потом закончил заочно-очное отделение Сорокского педагогического училища. Сидя за праздничным столом, накрытым в честь приезда детей и внуков старый педагог на пенсии рассказывал:
   - С сорок пятого года у меня было много выпусков учеников с первого по четвертый класс. За пятьдесят лет через мои руки и перед моим взором прошло более трехсот детей, которым я вложил в руку ручку, научил писать и считать. Я заложил первый камень в фундамент их воспитания и образования. Уже на пенсии, однажды зимой в бессоннице мне пришла в голову странная мысль, заставившая меня встать и пройти в другую, нетопленую комнату.
   - Выдвинув огромную шуфляду платяного шкафа, я взял, ежегодно сшиваемые мной, тонкие ученические тетрадки. Там были списки всех моих учеников с сорок пятого года. Я подсчитал: среди моих "выпускников" четвертого класса, которых я учил первые четыре года, не было ни одного, который бы во взрослом состоянии, за что-либо был осужден и сидел в тюрьме. У других педагогов, в том числе и с высшим образованием, были. А у меня ни одного.
   Я вспомнил старого УЧИТЕЛЯ и подсчитал:
  Среди детей погибших отцов - моих земляков нет ни одного случая конфликта с законом. Я проанализировал: в моем селе и окрестных селах к суду привлекались известные мне взрослые, детство которых прошло либо с пьющими отцами, либо в неполных семьях, которые распались из-за ухода, предательства отцов. Другими словами - ничего нового: ряды осужденных пополняют взрослые с педагогической запущенностью в детстве.
   Среди моих земляков, детей погибших на войне отцов из 35 человек:
  - С высшим образованием - 8
  - Со средним специальным образованием - 13
  - С неполным средним образованием - 14 человек.
  Из них: 5 управленцев, 4 инженера, 4 педагога, 2 медработника, 8 механизаторов, строитель, железнодорожник, бухгалтер, электрик, торговый работник, киномеханик.
   Самый бедный год в Елизаветовской демографии военных лет - сорок пятый. Объяснимо. Во второй половине сорок четвертого практически всех мужчин села призвали на фронт. В последнем году войны в Елизаветовке, повторяю, родились всего лишь трое детей. Сорок шестой - это мой год. В том году нас было одиннадцать. Сорок седьмой - 22. Сорок восьмой - 24. Сорок девятый - 23.
   Родились мы, послевоенные дети, только благодаря тому, что наши отцы вернулись с той войны живыми.
  Жизнь продолжалась. В девяностых мой покойный отец говорил:
   - Было очень трудно. Была война... Разруха. Голодовка. Белый хлеб мы увидели не сразу... Но было очень легко... на душе. К каждому празднику в газетах и по радио объявляли об очередном снижении цен. Впереди была жизнь. Рождались дети. Село строилось. Построили клуб, правление... Построили школу... Дети учились бесплатно. Впереди всегда что-то светило. А сейчас...
   Мой отец смолкал. Склонял низко голову. По своему обыкновению медленно, из стороны в сторону, крутил головой ...
   Сейчас за последние вместе взятые пять лет в Елизаветовке и Боросянах, входящих в одну комунну, по данным примарии родились:
  2013 год - 3
  2014 год - 5
  2015 год - 3
  2016 год - 4
  2017 год - 5 новорожденных. Итого 20. За пять лет на два села - неполный класс! Для сравнения: в сорок четвертом, в разгар войны село приросло 16 новорожденными! Вспомните первые послевоенные годы!
  Вместо отца позволю себе закончить:
   - Необъявленной каждому из нас войне конца не видно.
  
  
  Немало лет прошло с тех пор,
  как пушки отгремели.
  Давно закончилась война,
  а сотни тысяч вдов
  Состарившихся, до конца
  свое не отревели,
  Не обмелела до сих пор
  соленая река.
  Не больно мертвым, а в живых
  ничто не позабыто.
  Той памяти рубцы в сердцах
  потомков на века.
  Виктор Шрот
  
  Вдовы войны
  
   Позади раздел "Шрамы на памяти". Главы "Никто не забыт?", "Дети погибших отцов". Никто не забыт, ничто не забыто... Знак вопроса, кажется, был поставлен больше подсознательно. Как оказалось, забыты! Забыты те, кто проводил, не вернувшихся потом с войны мужей и сыновей. Забыты те, кто в ту страшную годину связал неразрывной нитью прошлое и будущее. Забыты жены, родившие до и во время войны, оставшихся без отцов, детей. Мной забыты матери, потерявшие своих сыновей. Воздадим им должное!
   Беда, нанесла удар по селу двумя смертоносными волнами. Первая волна накатила восьмого июля сорок первого, когда в село вошла колонна немецко-фашистских захватчиков. О наступлении немцев, причинах расстрела я неоднократно писал в предыдущих главах.
   Вторая волна была более пологой, но длительной и принесла с собой значительно большее количество смертей моих односельчан.
   Брузницкая Татьяна Поликарповна, уроженка села Первомайск, 08 июля 1941 года в двадцать три года потеряла мужа Брузницкого Александра Ивановича. Услышав выстрелы, Александр перебежал улицу и спрятался в доме Мищишиной Надежды Николаевны, 1906 года рожд. Увидев входящих во двор немцев, Александр укрылся за занавеской под припечком, где зимой сушили и хранили дрова. Ворвавшиеся в дом захватчики, увидели под припечком колышущуюся занавеску. Вытащив за ноги перепуганного парня, немцы вывели его во двор. Вскоре раздалась короткая автоматная очередь. Хоронить тело Александра на кладбище немцы запретили. Могилу выкопали за поворотом дороги на Куболту на меже подворья Кучера Григория. Перезахоронили, по рассказам моих земляков, удивительно хорошо сохранившееся тело Брузницкого Александра в сорок пятом.
   На руках двадцатитрехлетней вдовы остался шестилетний сын Митя. Уже после войны Татьяна Поликарповна вышла замуж за Кушнира Семена Онуфриевича. В 1949 году у них родилась дочь Галя.
   Брузницкая Агафья Григорьевна, 1898 года рождения, в девичестве Мищишина, дочь Мищишина Григория Николаевича и Марии (родословная не выяснена), племянница моего деда Михася. В тот роковой день Гафия, как называли ее в селе, потеряла двух родных людей: мужа Брузницкого Иосифа Ивановича и сына Михаила Иосифовича. У Гафии в тот день остался единственный одиннадцатилетний сын Саша.
   Брузницкая Мария Васильевна, в девичестве Гусакова, в тот страшный день потеряла троих. Лишилась сыновей Иосифа и Александра, упомянутых выше. С автоматной очередью ушел в мир иной и ее внук, сын Иосифа - Михаил.
   Моя мама рассказывала, что случившийся после расстрела ливень и бурные потоки воды несли тело Брузницкого Иосифа вниз по селу. Потоком воды тело было занесено под мосток перед нашими воротами. К утру, когда ливень стих, из заполненной жидкой грязью канавы из под мостика торчали носки желтых башмаков Иосифа. По этим башмакам обезумевшая от горя Мария Васильевна опознала своего сына.
   Брузницкая Екатерина Антоновна, в девичестве Единак, потеряла восьмого июля сорок первого года мужа - уже пожилого Брузницкого Романа Прокоповича. Остались пятеро детей. Анна, вышедшая замуж за Твердохлеба Григория - сына Ивана Твердохлеба и Марии Ботнарь (Воренчехи). Александр после второй мировой попал в мясорубку послевоенных репрессий. Вернулся с жесточайшим силикозом после каторжных работ в одной из шахт под Таганрогом. Михаил воевал рядом с моим отцом до взятия Берлина. Алексей - бессменный лидер колхозного духового оркестра. Самая младшая Мария вышла замуж в село Первомайск.
   Бойко Елизавета Сергеевна, 1922 года рождения, в девятнадцать лет потеряла мужа - Бойко Филиппа Макаровича, оставшись на руках с годовалым Филей. Уже после войны вышла замуж за соседа Решетника Дионисия Игнатьевича. В 1948 году у них родился сын Вениамин. В лице Бойко Филиппа Макаровича потеряла сына Бойко Зиновия Павловна, 1888 года рождения. В селе ее все звали Зенькой.
   Вишневская Анна Александровна, 1922 года рождения, в девичестве Ставнич. Дочь Ставнича Александра Михайловича и Калуцкой Елены Николаевны. В девятнадцать лет потеряла мужа Вишневского Анания Федоровича. Анания расстреляли на глазах отца, в сотне метров от родного дома. Когда Федор вернулся домой, Анна Филипповна, еще не зная о смерти сына, спросила:
   - Что с твоей головой?
  Федор Ананьевич взял помутневший осколок зеркала, всмотрелся. Голова его стала ослепительно белой. За считанные минуты отец расстрелянного сына поседел. Узнав о гибели сына, ничком упала без сознания его мать - Вишневская-Навроцкая Анна Филипповна.
   На руках девятнадцатилетней вдовы остался полугодовалый Антон. Закончилась война. Жизнь продолжалась. Анна вышла замуж за, вернувшегося с войны, фронтовика Климова Александра Михайловича. В 1948 году родилась Лариса, в пятьдесят пятом - Виктор.
  Антона, как единственную живую память о расстрелянном сыне взяли к себе на воспитание родители отца - дед Вишневский Федор Антонович и бабушка Анна Филипповна.
   Гудыма Прасковья Васильевна, 1874 года рождения, жена Гудымы Артема Ивановича, родного старшего брата моей бабушки Явдохи. В селе за глаза Параску больше называли Яртемихой. В тот день она видела, как расстреляли соседа напротив Суслова Федора Иванович. Расстрелянный висел на кольях собственного забора. Рядом с Прасковьей Васильевной стоял оцепеневший от увиденного, шестнадцатилетний Николай. В этот момент два немца повернули во двор Гудымы. Николай бросился бежать. Петляющего по созревающей ржи, настигла пуля автоматчика. Хоронить на кладбище немцы запретили. Похоронили на меже у сада Брузницких. Перезахоронили в братскую могилу в центре села в сорок пятом.
   Горина Каролина Антоновна, 1894 года рождения, в девичестве Твердохлеб, жена Горина Федора Ивановича. В селе ее больше знали как Карольку. Восьмого июля сорок первого в центре села был расстрелян ее единственный неженатый сын Горин Александр Федорович.
   Загородная Любовь Петровна, 1922 года рождения, в девичестве Гормах. В тот трагический для всего села день был расстрелян ее муж Загородный Михаил, сын Загородного Федора и Ставничей Феклы, лишившейся сына. Без отца осталась годовалая Тамара. После войны Любовь Петровна вышла замуж за Навроцкого Ивана Михайловича. В 1954 году родилась Алла, работавшая медицинской сестрой в центральной районной больнице.
   Мошняга Анна Ивановна, 1898 года рождения, в девичестве Брузницкая. Дочь Брузницкого Ивана и Гусаковой Марии, дочери патриарха клана Гусаковых - Василия. После расстрела мужа осталась с восемью детьми. Самая старшая Вера - родилась в двадцать шестом, Любовь - в двадцать восьмом. Анатолий, родившийся в тридцатом, остался без отца в одиннадцать лет, Дарья родилась в тридцать первом, Павел - в тридцать четвертом, Павлина - в тридцать седьмом. Самая младшая, Анастасия родилась в ноябре сорок первого.
   Навроцкая Павлина Федоровна, 1922 года рождения, в девичестве Олейник, дочь Олейника Федора Алексеевича и Баранецкой Ирины Мефодьевны. В главе "Талант быть человеком" обстоятельно описаны подробности расстрела мужа Павлины Навроцкого Александра Михайловича. Попытка его тестя Олейника Федора Алексеевича принять смерть вместо отца его внука Жени была безуспешной. Двадцатидвухлетнего Александра расстреляли. Его сыну Жене тогда не исполнилось еще и двух лет. После войны Павлина вышла замуж за Тхорика Павла Матвеевича. В 1951 году у них родился сын Славик. Жизнь продолжается...
   Навроцкая Мария Ивановна, 1907 года рождения, в девичестве Единак, моя тетя, старшая сестра моего отца. В тот день в калитке собственного двора был застрелен ее муж - Навроцкий Петр Филиппович, сын Навроцкого Филиппа Иосифовича и Навроцкой Варвары Ивановны. По счастливой случайности не был расстрелян ее старший сын - не по годам физически развитый, Макар. Спас старшего сына тетки Марии, владевший немецким языком, учитель начальной школы Шаргу.
   Пастух Анна Михайловна, в девичестве Долгая, уроженка села Мошаны, в тот роковой день потеряла мужа Пастуха Никиту Григорьевича и сына - Александра Никитовича. Дом Никиты Пастуха находился на самом углу перекрестка сельской улицы и шляха, ведущего из Плоп в Брайково. Когда немцы вошли в село, основная масса наступающих скопилась в центре села и на выезде в сторону Брайково. В это время налетела советская авиация, о чем я уже писал.
   Раздались мощные разрывы бомб. Прямым попаданием была разрушена хата Макара Алексеевича Олейника. Одновременно загорелась, покрытая соломенной кровлей, хата Никиты Пастуха. В доме находилась, оставленная на время моим дядей по отцу, жившим в Димитрештах (Новые Аснашаны) Симоном Единаком его двухлетняя дочка Павлина, моя двоюродная сестра.
   Бабушка Анна Михайловна, жена Никиты Пастуха, подбежала к одному из немцев, стоящих у колодца на меже Твердохлеба Павла и Ткачука Михаила. Знаками стала показывать, что в горящем доме маленький ребенок. Один из немцев, вылив на себя остатки воды из ведра, укрылся шинелью и нырнул в, заполненный дымом, дом. Вскоре он появился на пороге хаты с Павкой на руках и передал ее Анне Михайловне. Знаками он показал женщине, что в Германии дома у него остались четверо детей.
   Перейти дорогу немецкий солдат не успел. Наблюдавший за происходящим, офицер в черном мундире вышел навстречу солдату. Вынув из глубокого кармана френча пистолет, он в упор застрелил, спасшего девочку, солдата. Затем последовала очередь хозяина хаты Никиты Пастуха и его сына Александра.
   Раздался короткий приказ. Тело убитого немецкого солдата волоком оттащили недалеко, на окраину села, где в ста метрах от места трагедии, напротив огорода Вишневских была, образовавшаяся в результате разрыва авиационной бомбы, глубокая воронка. В нее немцы спешно свалили, погибших под бомбами, трупы солдат и лошадей. Туда же бросили тело, спасшего мою двоюродную сестру Павку, солдата. Яму забросали землей.
   Я знаю то место. Воронка с погребенными немцами вперемежку с лошадьми находилась слева от дороги, примерно на середине расстояния между крестом и шоссе. Не могу ручаться, но словно во сне вижу, вынесенную памятью из детства, совсем неглубокую, едва заметную широкую впадину на бывшем колхозном поле. Общую могилу погибших немецких солдат и лошадей никто не раскапывал. Перезахоронения не было.
   Уже в середине шестидесятых у самой крайней хаты со стороны Мошан остановилась "Волга" - такси. Вышедшие из машины молодые люди с фотоаппаратами обратились к хозяину подворья Иллариону Пастуху, сыну расстрелянных его отца и братьев. На сносном русском языке спросили:
   - В каком месте проходили село наступавшие в сорок первом немецкие войска?
   Илларион повел их на место трагедии и захоронения немецких солдат и лошадей. Пока они фотографировали местность по всем направлениям, село, место захоронения, крест и наносили на карту место захоронения, Илларион рассказал приехавшим из Германии молодым людям историю со спасением его племянницы и расстреле немецкого солдата .
   Один из приехавших спросил:
   - Кто-либо из ваших родственников пострадал?
   - В тот день убили моего отца, родного брата и двух кумнатов - младшего брата моей жены и мужа ее сестры. А в сорок пятом на фронте, уже в Германии, убили еще одного моего брата - Михаила.
   - Извините ...
   Суфрай Елизавета Николаевна, 1895 года рождения, жена Суфрая Сергея, в девичестве Мищишина, родная сестра моего деда Михася.
   - В тот день бабушка Елизавета к обеду готовила вареники с картошкой. - рассказывает через много лет внучка Елизаветы Николаевны Валя Пастух. - Поставила на плиту зажаривать лук. Самый младший, Иван вышел из дома.
  - Ты куда? - окликнула Ивана мать. - Сейчас обедать будем.
  - Я сейчас! - сказал Иван и вышел на крыльцо.
   Неподалеку от крыльца стояли два вооруженных немца. Один из них подошел поближе к крыльцу, чтобы рассмотреть красный значок на нагрудном кармане рубашки парня. Это был комсомольский значок, подобранный Иваном на шляху. Возможно, он был утерян кем-то из, отступающих три дня назад, красноармейцев. Раздалась автоматная очередь. Ствол автомата был направлен в грудь, туда, где был пристегнут значок. Ивана с силой отбросило назад и ударило об входные двери. Оттащив тело юноши к близлежащей канаве, немцы покинули подворье Суфраев.
   На звук выстрелов мать выскочила на крыльцо. От крыльца до канавы тянулась кровавая дорожка. Не веря своим глазам, смотрела на, брошенное у края канавы, тело ее сына, ее, выношенной под сердцем, кровинушки. Обезумевшая от горя, мать упала на тело сына. Потом встала на колени и, широко раскачиваясь из стороны в сторону, впилась пальцами в собственные волосы. Волосы вырывались и покидали голову неожиданно легко, безболезненно. Скоро голова женщины стала совершенно лысой. До конца своей жизни Елизавета Николаевна платка не снимала. Волосы так и не выросли.
   Хоронить убитых немцы запретили. Тело Ивана грязевыми потоками в результате ливня было отнесено вниз по селу и застряло под мостиком у калитки Чайковских. Нашли и опознали Ивана следующим утром. Кроме сына, в тот день, как описано выше, Елизавета Николаевна потеряла и зятя - Бойко Филиппа Макаровича, мужа дочери Елизаветы Сергеевны, тоже Елизаветы.
   Лето сорок пятого... Решением сельского схода принято постановление о перезахоронении безвинно расстрелянных в июле сорок первого. В этом году было начато строительство сельского клуба. Вокруг в центре села у строящегося клуба разбили сквер, называемый в селе бульваром. С ударением на "У".
   Поскольку всех расстреляли в один день четыре года назад, решено было захоронить погибших в братской могиле на сельском кладбище. Сейчас трудно установить, чье было предложение перезахоронить расстрелянных в центре села на бульваре у сельского клуба.
   - Зачем?! - этот вопрос мучительно тревожил меня всю сознательную жизнь. - Во время праздников на бульваре гремел духовой оркестр, молодежь танцевала, гуляния продолжались до глубокой ночи. А в двух метрах от оркестра лежали мертвые родственники. Уже после шестнадцати лет меня преследовала мысль о, свершающемся несколько раз в год, святотатстве, буквальных плясках на костях усопших.
  Тогда же, после войны в сорок пятом, идея перезахоронения в центре села неожиданно получила поддержку односельчан, особенно матерей и жен расстрелянных:
   - Большинство расстрелянных молодые мужчины и еще неженатые парни. Они свое еще не отгуляли. Пусть слушают музыку вместе с танцующими сверстниками и будущими поколениями! Так разрешился мой извечный, мучающий меня вопрос о "дикости" и нецелесообразности захоронения убиенных в центре села у храма культуры.
   Не менее драматичным было само перезахоронение. Когда вскрыли, едва засыпанную яму с убитыми, останки стали укладывать в ящики. Никто не смог целиком отделить одно тело от другого. Сгнило и смешалось все: головы, ноги, руки, внутренности, одежда. А Елизавета Николаевна стояла на краю ямы и обезумевшим взглядом пристально вглядывалась в останки. Внезапно с диким воплем она упала ничком на дно ямы. В массе гниющих останков мать узрела кудрявые волосы. Такие крупные русые кудри были только у ее сына.
   Схватив, еще частично покрытую кудрями, голову, мать, глядя в небо, вытянула руки вперед. Осуществляющие перезахоронение, совсем недавно воевавшие на фронте и, видавшие ужасы войны, мужчины оцепенели. Из бурой массы, которая когда-то была головой сына Елизаветы, выползали черви. Извиваясь и проскальзывая между пальцами, падали на груду останков. С трудом уговорили мать разжать пальцы и отпустить голову, когда-то живого, сына. Выпустила Елизавета Николаевна из рук то, что было головой ее сына, только поцеловав его кудри.
   Производивших перезахоронение и присутствующих родных, по рассказам взрослых, несколько недель преследовал запах разлагающихся останков. А двоюродного брата моего отца, принимающего участие в перезахоронении, Петра Яковлевича Единака обоняние покинуло до конца его жизни.
   После перезахоронения прошло более двадцати лет. В одну ночь внучке Елизаветы Николаевны, племяннице расстрелянного Ивана Вале Пастух, родившейся уже после войны, приснился сам Иван. Приснился он юношей, таким, каким она видела его на фотографии у бабы Елизаветы. Он растерянно стоял, понуро опустив кудрявую голову.
   - Что ты без настроения? - на "ты", обратилась к своему дяде во сне племянница.
   - Иду на бульвар, там танцы. А у меня нет белой рубашки ...
  Валя проснулась. Наутро рассказала свой сон бабушке.
   - Не успокаивается душа! -заключила Елизавета Николаевна и, помолчав, неожиданно велела:
   - Одевайся! Пойдем в магазин.
   В магазине приобрели дефицитную, только появившуюся в продаже белую нейлоновую рубашку. Вернувшись домой, замесила тесто. К утру вытащила из печи огромный плетеный калач. Завернув в широкое полотенце калач, рубашку, свечку и спички, пошли с внучкой на бульвар. Развернула полотенце, на которое положила калач и рубашку. Зажгла свечку за упокой души убитого сына.
   Через шлях, ведущий в сторону Плоп во дворе многодетной семьи Шамотайло увидела, месивших ногами глину, одну из сестер близняшек Таисию с мужем Колей Научаком.
   - Пошли!
  Войдя во двор Шамотайло, приблизилась к яме с замесом. Обратилась к одним из самых бедных в селе, супругам:
   - Коля! Таисия! Выйдите из глины! Помойте руки!
   Помыв руки, Колюта с женой подошли к Елизавете Николаевне:
  Отдав Таисии полотенце с калачом, перекрестившись, протянула Коле белоснежную нейлоновую, тогда еще редкую, рубашку:
   - Коля! Это тебе за упокой души моего Ваньки. Пусть земля ему будет пухом, а душа упокоится!
   Перекрестившись, Колюта поцеловал руки бабы Елизаветы, затем рубашку:
   - У меня в жизни белой рубашки еще не было! Царствие Ивану небесное и земля ему будет пухом! Сейчас я уже смогу ходить и на свадьбы.
   Вернувшись домой, баба Елизавета без сил опустилась на табурет:
   - Даст бог, примет душа Ивана поману. И сниться он тебе больше не будет.
   В 1973 году над братской могилой возвели новый памятник. Серого камня фигуры. Скорбящая молодая вдова положила руки на плечи, понуро опустившего голову, сына. Все село готовилось к открытию памятного мемориала на месте захоронения расстрелянных в сорок первом односельчан. Ожидался приезд взвода солдат из Могилев-Подольской воинской части с духовым оркестром. За две недели до открытия мемориала Елизавета Николаевна пошла в сельмаг:
   - Мне мужскую белую нейлоновую рубашку!
   Уже выйдя из магазина, Елизавета столкнулась лицом к лицу с, жившей недалеко от школы и работавшей уборщицей, своей племянницей, моей теткой по матери, Раиной:
   - Что вы купили, цётко? (родная тетя: цётка - укр., белорус., цёця - на польском).
   - Купила белую нейлоновую рубашку. Будут солдаты из Могилева с музыкантами. Отдам одному из солдат рубашку за моего Ваньку. Пусть носит! А Ванька будет сверху видеть, и душа его будет спокойной!
   Тетка Раина поспешила в магазин. Купила две белых нейлоновых рубашки. Одну за погибшего мужа Твердохлеба Павла, другую за брата Володю (Мищишина Владимира Михайловича). За ней потянулись другие вдовы и матери погибших в войну мужей и сыновей. Но нейлоновых рубашек уже не было. На следующий день завмаг привез из сельпо большой пакет белых нейлоновых рубашек.
   Настал день открытия мемориала. После торжественного вступительного слова, опустили, закрывающее памятник, полотнище. Грянул марш "Прощание славянки". Не успели утихнуть звуки марша, как к, стоящим по стойке "Смирно", молодым воинам поспешили пожилые и совсем старые женщины в темном - вдовы и матери, погибших в ту войну, мужей и сыновей. При возвращении в воинскую часть каждый солдат вез с собой белую нейлоновую рубашку.
   Суслова Павлина Антоновна, 1895 года рождения, в девичестве Мищишина. В тот день на глазах Павлины Антоновны и ее старшего сына Михаила расстреляли мужа Суслова Федора Ивановича. Тело Федора Ивановича повисло на кольях забора, через который он, спасаясь, пытался перепрыгнуть. По другим сведениям, тело застреленного Федора Ивановича нанизали на колья забора немцы. Сына Михаила немец повел в центр села, где расстреляли большинство моих односельчан. Через десять-пятнадцать метров, воспользовавшись невнимательностью немца, девятнадцатилетний Михаил перепрыгнул через забор и, попетляв между густыми кленами, скрылся в высоких подсолнухах собственного огорода.
   Ткачук Надежда, в девичестве Лисник, в прошлом жительница села Плопы. Жена погибшего в тот день Ткачука Григория Иосифовича (Юрко). В тот день Юрко был у дочери Санды и зятя Горина Василия Ивановича. Был застрелен при выходе из двора родной дочери.
   Ткачук Анна Максимовна, 1910 года рождения, в девичестве Миргород. В тот трагичный для всего села день был расстрелян ее муж Ткачук Михаил Иванович, сын одного из братьев Ткачуков - Ивана и Брузницкой Матрены. Остался без отца десятилетний Алексей.
   Почти одновременно раздалась автоматная очередь, унесшая жизнь второго сына Брузницкой Матрены - Ткачука Степана Ивановича. Пятнадцатилетний сын Степана - Александр (Сяня), увидев расстрел отца, скрылся в кукурузном поле за усадьбой. Сестра Сяни - Анна в это время пряталась дома. Немцы открыли автоматный и винтовочный огонь. Все пули, по рассказам Сяни через много лет, шелестели и сбивали толстые стебли кукурузы совсем рядом. Остановился и залег Сяня только на Брайковской территории. Вернувшись, рассказал матери обстоятельства гибели отца.
   Твердохлеб Елена Макаровна, 1911 года рождения, в девичестве Олейник. Дочь Олейника Макара Алексеевича и Феодосьи Ивановны Гориной. Восьмого июля сорок первого одним из первых в пятидесяти метрах от собственного дома был расстрелян ее муж Твердохлеб Иван Михайлович, сын Твердохлеба Михася и Домники Филипповны. Остался одиннадцатилетний сын Павел. Волею судьбы через год Елена Макаровна сошлась с жителем села Мошаны Граммой Виктором Ильичем. В 1943 родился Виктор (Саша), в 1948 - Борис. О необычной истории этой крестьянской семьи очень подробно описано в главе "Любовь не по расписанию.
   В результате первой смертоносной волны нашествия немецко-фашистских захватчиков восьмого июля сорок первого в моем селе остались четырнадцать вдов, оставшихся без мужей и шестнадцать матерей, лишившихся своих сыновей.
  
   С освобождением Молдавии летом и осенью сорок четвертого были призваны на фронт и мои односельчане. В числе призванных был и мой отец. Первые похоронки стали приходить к концу сорок четвертого. В сорок пятом похоронные извещения пошли валом. Отдельные извещения приходили до конца сорок пятого.
   Адамчук Елена Михайловна, 1915 года рождения, в девичестве Климова, дочь Климова Михаила Ивановича и Навроцкой Меланьи Карловны. Адамчук Александр Архипович был призван в сентябре сорок четвертого. Погиб в Германии в боях за Берлин 01 мая 1045 года. С гибелью Александра Архиповича потеряла сына Навроцкая Меланья Карловна. Сын Адамчук Адольф Александрович, 1940 года рождения. Закончил Харьковский индустриально-педагогический техникум. До пенсии работал преподавателем Окницкого профессионального училища.
   Бакалым Елена Григорьевна, 1914 года рождения, в девичестве Мищишина. Дочь Мищишина Григория (Регорка) Николаевича и Марии Пантелеевны, 1875 г.р. Муж Бакалым Иван Васильевич, уроженец села Мошаны. Едва ступив на территорию Германии со стороны Польской границы, погиб в бою 25 марта 1945 года.
  Сын Бакалым Виктор Иванович, 1934 г.р., всю жизнь работал механизатором в колхозе. Дочь Бакалым Тава Ивановна, 1939 г.р. до пенсии работала педагогом.
   Брузницкая Павлина Антоновна, 1921 года рождения, в девичестве Климова. Ее муж Брузницкий Ананий Иванович, 1924 года рождения, погиб на территории Польши 13 февраля 1945 года. Награжден орденом Славы 111 степени.
  После войны Павлина Антоновна воспитала единственную дочь - Люсю. Она была на два года старше меня, но учились мы, из-за нехватки помещений, в одной классной комнате.
   Брузницкая Мария Артемовна, 1909 года рождения, в девичестве Гудыма, дочь Артема Ивановича и Прасковьи Васильевны, двоюродная сестра моей мамы. Ее муж Брузницкий Иван Прокопович, сын Брузницкого Прокопия и Ставнич Варвары погиб в Чехии 14 апреля 1945 года, оставив двух сыновей: Сергея и Бориса.
   Гормах Вера Андреевна, 1914 года рождения, в девичестве Кугут. Дочь Кугута Андрея Семеновича, 1881 г.р. и Навроцкой Татьяны Иосифовны, 1989 г.р. Муж Гормах Владимир Васильевич погиб в Германии 23. 03. 1945 года.
   Гормах Любовь Павловна, в девичестве Мищишина, дочь Мищишина Павла и Анны. Муж Гормах Степан Ильич был призван в 1944, числится без вести пропавшим. Никаких данных в архиве МО России я не нашел. Таких, безвестно канувших в лету, были сотни тысяч.
   Галушкина Кассия (Екатерина) Ивановна, в девичестве Мицкевич, жена сельского кузнеца, описанного в главах "Коваль" и "Ученик и зять Коваля", Галушкина Прокопа. Ее сын Галушкин Михаил Прокопович, 1924 года рожд. погиб в Германии 23 марта 1945 года.
   Довгань Нина Игнатьевна, 1915 года рождения, в девичестве Решетник, дочь Игната Ивановича, 1884 г.р. и Ефросиньи Иосифовны, 1887 г.р. Ефросинью Иосифовну в селе почему-то называли Паранькой. Ее настоящее имя я узнал только при написании этих строк.
   Муж Нины Игнатьевны - Довгань Михаил Васильевич, 1912 года рождения, двоюродный брат моего отца, до 2015 года официально считался пропавшим без вести. В архиве Министерства Обороны России я обнаружил сведения о Михаиле Васильевиче.
   За проявленную храбрость и доблесть в боях за польский город Повелин Довгань Михаил Васильевич награжден орденом Славы 111 степени. Погиб уже на территории Германии в конце февраля 1945 года.
   Загородная Мария Ивановна, 1921 года рождения, в девичестве Мищишина, дочь Мищишина Ивана Петровича, 1889 г.р. и Мищишиной Софии Тимофеевны, 1894 г.р. Муж Марии Ивановны - Загородный Петр Федорович погиб в Германии 15 мая 1945 года, уже после Победы, оставив сына - Загородного Алексея Петровича.
  После войны Мария Ивановна вышла замуж за Климчука Владимира Васильевича, 1923 года.рожд., переехавшего из Могилев-Подольска. В 1948 году родилась дочь - Галина.
   Андриевская Марина Антоновна, 1902 года рождения, жена Климова Ивана Ивановича. Иван Иванович погиб в Германии 02 апреля 1945 года. Сама Марина Антоновна с детьми находилась в эвакуации в селе Попасном в шестидесяти километрах от Луганска. Летним вечером она стала свидетелем расстрела соседки, после чего она стала задыхаться, появились боли в области сердца. К утру Марины Антоновны не стало.
   Там же, во время диверсионной операции на одной из шахт близ Луганска гестаповцами был арестован сын Марины Андреевны - Климов Владимир Иванович. Через неделю после ареста 27 мая 1943 года вся группа подпольщиков была расстреляна.
  Климова Мария Николаевна, 1899 года рождения, в девичестве Мищишина, родная сестра моего деда Михася, тетя моей мамы. Муж Марии Николаевны - Климов Степан Евстафьевич, 1999 г.р. призван в сентябре 1944 года Атакским полевым военкоматом. Погиб в Германии 02 апреля 1945 года. Оставшийся сын Иван всю жизнь отдал земледелию.
   Кугут Анна Емельяновна, 1899 года рождения, в девичестве Натальская. Жена Кугута Михаила Ивановича, 1898 года рожд. Призван в октябре 1944 года Тырновским РВК. Погиб в Польше 15 января 1945 года.
   Киняк Дарья Максимовна, 1925 года рождения, в девичестве Мошняга. Ее муж Киняк Александр Викторович, 1922 г.р. был призван в начале сентября 1944 года вновь образованным Тырновским РВК. В начале ноября 1944 года в результате почти прямого попадания разорвавшегося артиллерийского снаряда был убит в районе села Павлова в пятидесяти километрах севернее Будапешта. Неординарная история семьи Киняков подробно описана в главе "Дочка-племянница ... или родная кровь".
   Мищишина Евдокия Ивановна, 1884 года рождения, в девичестве Гудыма. Жена Мищишина Михаила Николаевича, 1888 года рожд. Мои дед Михась и баба Явдоха. В сорок третьем единственный сын Владимир был заброшен с разведывательно-диверсионной группой в районе Флорешт. По донесению предателя был арестован. После пребывания в застенках сигуранцы тяжело заболел. Началось кровохарканье. Не приходя в сознание, в течение двух недель скончался. Осталась жена Мищишина Антонина Ивановна, 1919 года рождения с детьми Леной, 1939 р.р. и, родившимся в эвакуации, Борей, 1942 г.р..
   Мищишина Федосья Ивановна, в девичестве Кугут. Муж Мищишин Никифор Григорьевич - двоюродный брат моей мамы. В сентябре 1944 года был призван на фронт Тырновским РВК их сын Мищишин Антон Никифорович. Погиб 02 апреля 1945 года на территории Германии.
   Мищишина Мария Пантелеевна, 1875 года рождения. Муж Мищишин Григорий Николаевич, 1873 года рожд.
  12 марта 1945 года на территории Польши погиб их сын Мищишин Николай Григорьевич. Через месяц 09 апреля 1945 года в боях на подступах у Берлину погиб сын Марии Пантелеевны от первого брака Михаил Павлович.
  Навроцкая Ульяна Ивановна, 1902 года рождения, в девичестве Горина. Муж Навроцкий Степан Пантелеевич, 1902 года рожд. Сын Навроцкий Сергей Степанович был призван на фронт осенью 1944 года Атакским РВК. Без вести пропавший.
   Натальская Феня Филипповна, 1907 года рождения, в девичестве Твердохлеб. Муж Натальский Михаил Емельянович, 1907 г.р. был призван на фронт 24.04.44 года. Весной сорок пятого пришла похоронка. Натальский М.Е погиб на территории Польши.
  После получения похоронки мама Валентина Натальская Феня Филипповна впала в глубокую депрессию, перестала есть. Вскоре у нее развилась скоротечная чахотка с частыми легочными кровотечениями. Угасла Феня Филипповна в течение нескольких месяцев.
  Вспоминает сын Валентин Михайлович Натальский:
   - Отец погиб на фронте. Мне было два с половиной года, когда во второй половине сорок шестого умерла мама. Но я довольно отчетливо помню, как я ползал по телу, лежащей в гробу, мамы. Забыты другие, более поздние события, но этот эпизод сохранился в моей памяти на всю жизнь.
   Олейник Мария, в девичестве Гормах. Муж Олейник Максим Степанович погиб в Польше 02 декабря 1944 года.
  Трагедия в семье Пастухов не закончилась расстрелом в июле сорок первого года отца семейства Пастуха Никиты и сына Александра. За три дня до Победы, шестого мая сорок пятого в окрестностях Берлина погиб младший сын Пастух Анны Михайловны, муж Пастух Натальи Максимовны, Михаил Никитович. Пастух Наталья Максимовна, 1925 года рождения, в девичестве Иринина. Осталась двухлетняя дочка Зина, ныне пенсионерка.
   Паладий Любовь Григорьевна, 1925 года рождения, в девичестве Тимофеева. Муж Паладий Федор Иванович, 1921 года рожд. погиб на территории Германии в окрестностях Берлина.
   Дочь Любовь Григорьевны и Федора Иванович - Александра Федоровна Паладий всю жизнь посвятила педагогической деятельности. Будучи директором школы, во главе коллектива восстановила генеалогию села. Без преувеличения, настоящую главу я сегодня пишу, в основном, благодаря кропотливой работе по восстановлению генеалогии села, Александре Федоровне и членам педагогического коллектива Елизаветовской неполной средней школы.
   Сабатин Анна Карловна, 1911 года рождения, в девичестве Навроцкая. Дочь Навроцких Кароля и Ульяны. Муж Сабатин Михаил Онуфриевич, 1910 г.р. был призван на фронт Атакским полевым военкоматом в сентябре 1944 года. Погиб на территории Германии 02 апреля 1945 года. Остался сын Саша.
   Твердохлеб Раиса Михайловна, 1921 года рождения, в девичестве Мищишина. Дочь Мищишина Михаила Николаевича, моего деда и Евдокии Ивановны, моей бабушки. Муж тети Раины Твердохлеб Павел Захарович был призван в августе 1944 года. До ноября проходил обучение в Житомире. В ноябре везли поездом в одном товарном вагоне с моим отцом при сорокаградусном морозе на переформирование в Муром. Перед Москвой заболел. Скорее всего была тяжелая пневмония. Поле двух суток лихорадки скончался. На одной из станции перед Муромом вагон с телами умерших отцепили. Я не раз слышал вопрос:
   - Где могила Павла Захаровича?
  После смерти Павла Захаровича остался сын Тавик, сорок четвертого года рождения, мой двоюродный брат.
   Тимофеева Надежда Пантелеевна, 1904 года рождения, в девичестве Навроцкая. Дочь Навроцкого Пантелея Иосифовича и Навроцкой Евгении. В предыдущих главах говорилось, что, отправленный в эвакуацию, был отозван из Атак для вывоза и ликвидации запасов зерна. Вернулся домой, обошел хозяйство и отправился пешком в Тырново, где работал председателем сельского совета. Больше его никто не видел.
   Ткач Степанида Андреевна, 1917 года рождения, в девичестве Мищишина. Ткач Михаил Петрович, 1916 г.р. был призван в октябре 1944 года. Погиб на территории Польши 26 января 1945 года.
   Тхорик Вера Пантелеевна, 1907 года рождения, в девичестве Навроцкая. Дочь Навроцкого Пантелея Антоновича. Ее дед - Навроцкий Антон являлся отцом одного из организаторов переезда села с Подолья - Навроцкого Иосифа. Муж Веры Пантелеевны - Тхорик Иван Никифорович, 1904 г.р. был призван осенью 1944 года.
  Выписка из представления к награде:
   Стрелка стрелковой роты, рядового Тхорик Ивана Никифоровича привзванного Атакским РВК, пленившего 21 декабря 1944 года юго-восточнее местечка Пампали на территории Латвии двух немецких солдат наградить медалью ""За отвагу"".
  Потом пришла похоронка. Тхорик Иван Никифорович погиб в Польше 25.02.1945. Младшему - Валерию тогда было одиннадцать лет.
   Фоминцова Мария Никифоровна, 1907 года рождения, в девичестве Тхорик. Дочь Тхорика Никифора и Тхорик Веры. 25 октября сорок четвертого на территории Венгрии погиб ее сын - Фоминцов Михаил Архипович.
   Шаматайло Анна Пантелеевна, 1918 года рождения, жена Шаматайло Михаила Ивановича, 1914 года рожд., уроженца села Мошаны. Призванный в сентябре 1944 года, рядовой Шамотайло Михаил Иванович погиб на территории Германии через три недели после Победы 31 мая 1945 года.
  Без отца остались пять девочек: Мария, Таисия, Нина, Екатерина и Людмила.
  Всего к концу войны в селе остались 38 вдов, потерявших мужей и 28 матерей, потерявших своих сыновей. Уверен: приведенные данные далеко не полные.
  
  В который раз в течение последних четырех лет меня мучает, словно незаживающая рана, мысль:
   - Верный ли я выбрал в жизни путь?
   В шестидесятых я был, полным энергии, юношей, потом молодым человеком. Тогда еще были живы почти все участники тех трагических событий. Были живы, вернувшиеся с фронта, воевавшие мои земляки. Еще были живы матери и вдовы расстрелянных в июле сорок первого и погибших на фронте, односельчан. В каждом доме, в каждой семье я имел возможность услышать и записать историю каждой семьи, подробности жизни села при часто чередующейся смене властей. У меня была возможность записать в назидание потомкам, пережитое каждой семьей, постигшее моих односельчан, горе. И не только ...
  
   Уже никого из непосредственных участников тех событий, вдов, матерей сестер и братьев нет в живых. Еще два-три десятилетия, и в памяти новых поколений сгладятся события тех грозных лет. Нельзя не вспомнить и не оставить хотя бы на страницах интернета повесть о, без преувеличения, женщинах-героях, сумевшим в суровую годину войны, потеряв мужей, сыновей, сохранить, вырастить и воспитать достойных детей и внуков.
  
   P.S. Уважаемые мои читатели-земляки! Читая главу, внимательно следите за паспортными данными моих героинь и героев, событиями и, самое главное, людьми. При обнаружения неточностей, пропущенных, не упомянутых имен моих земляков высылайте Ваши замечания по электронной почте, сообщите по телефону, пишите письма. Возможность исправить остается. Истину важно и нужно сохранить ... Спасибо!
  
  Ноябрь, 2018 год.
  
  
  
  
  
  Мы живем в то доброе старое время,
  о котором так часто будет слышать
  следующее поколение.
  Лоренс Питер
  
  Люблю Отчизну я, но странною любовью!
  Ее не победит рассудок мой...
  М.Ю.Лермонтов
  
  Ностальгия
  
   Два года назад я закончил первую книгу "Вдоль по памяти. Бирюзовое небо детства". Казалось, авторское мое тщеславие было удовлетворено. Мой литературный первенец получил признание, еще не будучи изданным. Помещенная в интернет, книга за неполный год набрала свыше одиннадцати тысяч посещений. Сорок семь глав. 624 электронных страницы. А начав писать, я рассчитывал выдать на гора книгу хотя бы до двухсот страниц.
   На семейном совете было принято решение издать написанное. Основная нагрузка легла на мою старшую внучку Оксану, которой на тот момент едва исполнилось четырнадцать. Компьютерная верстка и техническое редактирование книги проглотили ее летние каникулы. Но, кажется, она не казалась расстроенной.
   Вместе с удовлетворением - ощущение внутренней выхолощенности. Образовался душевный вакуум, который нечем заполнить. В который раз перечитываю. Многое нуждается в правке. По ходу устраняю ошибки. И, вместе с тем, каждый раз удивляюсь. Это я осилил? Каждый раз меня посещает одна и та же утешительная мысль. Успел! Во время! Сейчас бы я такое не выдал. Какая сила подарила мне эту фразу, абзац, идею? ... И вот, куда-то кануло вдохновение. Опустошился! Писать больше не о чем... Все!
   А завтра была война... Через год после нее родился я. Тогда война была так далека... Мне уже за семьдесят. Чем старше я, чем дальше от войны во времени, тем явственнее я ощущаю ее гарь. Накатило! И вот позади целый раздел "Шрамы на памяти". О войне. И не только... Потом опять пустота. Кажется все... Потом взорвался "Марков мост". А затем... Еще и снова... Вдохновение, как любовь... нечаянно нагрянет... Еще двадцать шесть глав. Раздел "Проклятие навязчивых сновидений"... Шесть глав. И после каждой... Все! Выложился! Пусто... А потом снова накатывает...
   Мысли все чаще возвращают меня к моему селу. Как принято говорить, к моей малой Родине. Люблю ли я мое село?:
   - Люблю ли я своих родителей? Люблю ли я своих детей?
   В далекие годы детства я знал мое село, как говорят, наизусть. В конце пятидесятых в моем селе, в основном, исчезли небольшие глинобитные хатенки первых переселенцев. Высокие соломенные крыши, низко нависающие стрехи, маленькие перекошенные подслеповатые оконца. По центру сплошная дощатая дверь.
   Безымянная речка вдоль села в те годы ушла вглубь грунта, дома стали строить в нескольких метрах от единственной улицы. Сами дома стали выше, окна больше. Остекленные входные двери, веранды, над крыльцом ажурные козырьки. Шиферные и жестяные крыши. Цельно-сварные, тщательно крашенные каждой весной, заборы. Чуть позже во дворах появились гаражи.
  Во второй четверти пятьдесят восьмого, когда я учился в шестом классе, мы перешли в здание новой двухэтажной школы. Новогодняя елка из тесного сельского клуба перекочевала в просторное высокое помещение спортзала. Тогда казалось, что так будет всегда...
   В девяностых, через сто лет после переезда с Лячины, вновь возвращаюсь мыслями в мое село, которое я покинул в шестидесятом. Тогда, в начале девяностых, стали строить сельский храм культуры.
   А назавтра снова началась война. Необъявленная... Дом культуры так и не достроили. Приезжая в село, вижу: недостроенные стены все ниже и ниже. Каменные, железобетонные блоки и панели перекрытий загадочно исчезали. На месте будущего дворца культуры выросло здание первой, за сто лет существования села, церкви.
   Ничего личного... Религия - это неотъемлемая часть культуры общества, цивилизации. Пожалуй, самая древняя ветвь культуры. У каждого общества религия является одной из форм межличностного взаимодействия. А что касается строительства церкви, я уже писал: если вопросы обеспечения собственной жизнедеятельности не в состоянии решить сам человек и общество в целом, испокон веков в такие периоды люди обращаются за помощью к высшим силам.
   Я тихо еду по моему селу. Часто притормаживаю. Случается, я перестаю узнавать подворья и дома моих односельчан. Тогда я ориентируюсь на соседей рядом и напротив. Чаще мне удается сориентироваться самому.
  Я с трудом узнаю дворы и дома моего детства. Совсем не потому, что выросли новые, незнакомые мне, просторные светлые дома. Совсем не выросли. А то, что было - обветшало, потускнело. Внутри зреет, не осознанная до конца, обида. Снова ощущение, как будто подло обокрали меня. Обманули. В моих детских и отроческих грезах будущее моего села я видел другим.
  ...
   Я листаю пухлые журналы подворного хозяйственного учета моего села за 1950 - 1952 годы. Каждая страница - отдельное подворье. В самом верху фамилия, имя и отчество главы семьи. Чуть ниже - пол, год рождения, национальность, грамотность, специальность в сельском хозяйстве, место работы. Ниже - паспортные данные всех членов семьи, включая новорожденных. Отдельной рубрикой для каждого члена семьи - его отношение к главе семьи: муж, жена, мать, отец, сын, дочь, невестка, зять.
   Ниже идут сведения о землепользовании. Чаще всего тогда это были полгектара - пятьдесят соток. Реже 30 и 25. Из всей приусадебной земли отдельной строкой площадь двора, где стоит дом, сарай и другие постройки. Как правило это от одной до двух соток.
   Посевы и насаждения. Площадь под картофель, пшеницу, рожь, кукурузу, подсолнух, гречиху, люцерну, табак, кормовые корнеплоды, овощи с точностью до десятой части сотки.
   Плодово-ягодные насаждения... Сколько стволов яблонь, груш, слив, вишни, черешни, орехов, шелковиц. Сколько кустов винограда, крыжовника, смородины. Количество ульев. Есть ли корова, нетель, телки старше года, бычки, волики-кастраты, овцы, козы.
   В правом верхнем углу разворота графа: Постройки. Дом, хлев, сарай. Некоторые дома построены уже через год после переезда. Подавляющее число первозданных строений были возведены с 1900 по 1905 годы. К сожалению, данных о дате возведения дома моего прадеда Прокопа и деда Ивана я не нашел. Скорее всего, отец развалил старую дедову хату до проведения первой подворной хозяйственной инвентаризации.
   Вероятно дедов дом был построен в 1900 - 1901 годах. Самая старшая дочь бабы Софии - Гафия (Агафья) умерла в младенческом возрасте, в бордее вскоре после переезда. А следующая дочь - тетя Ганька (Анна) родилась в 1901, уже на новом месте, где сейчас стоит село.
  Во время написания главы я общался по телефону и скайпу с моими земляками, внуками переехавших с Подолья предков. Проживающий сейчас в Могилев-Подольске, Мищишин Макар (Каитан), который, будучи на два года старше меня, учился со мной в одной классной комнате, сообщил:
   - Бабушка Домника, родившаяся в 1879, хорошо помнит переезд с Лячины. По ее словам, первое время переселенцы жили семьями в стодоле пани Елизаветы Стамати, расположенной у дороги на вершине холма. Жили в половине стодолы, в другой половине располагалась конюшня. Там же, неподалеку от стодолы, переселенцы стали сооружать бордеи (землянки). Чуть позже Валерий Иванович Тхорик, сосед Мищишиных, подтвердил информацию Макара. Так, по крупицам, восстанавливается история моего села.
   Итак, подворная летопись моей малой Родины... Елизаветовки... в цифрах. Главное - люди, мои земляки начала пятидесятых.
   На начало 1951 года Елизаветовка насчитывала 206 крестьянских усадеб, в которых проживали 234 семьи. На тот период в Елизаветовке проживало 859 жителей. Из них 364 мужчин и 495 женщин! ... Война...В среднем 3,5 членов в одной семье. Из них 842 украинца, 13 молдаван, 4 русских.
   На начало пятидесятых годов приходится демографический пик, несмотря на то, со времени окончания войны прошло всего лишь пять лет. За начало пятидесятых взяты 50, 51 и 52 годы. Анализ я провел в соответствии с записями в подворных хозяйственных журналах. Повторы и дубли исключены.
   На 1952 год детей до трех лет было 89! До семи - 137. Детей от 0 до 14 лет всего было 224! Много! Не верю своим глазам. Связываюсь по телефону с педагогом на пенсии, бывшим директором школы, учительницей математики Александрой Федоровной Палладий-Навроцкой, отдавшей детям сорок два года.
   - Все верно, - сказала Александра Федоровна. - Когда я пришла на работу пионервожатой и преподавала в младших классах, в школе было 187 детей. Плюс дошкольники, которых, тем не менее, в те годы уже становилось меньше.
   Если вдуматься в цифры, все становится на свои места. В те годы в селе проживали 297 жителей с 21 до 40 лет! (Оптимальный детородный возраст). Жителей пенсионного возраста было 88. Старше 70 лет было 38 человек. Четырем женщинам села было за девяносто.
   На 1950 год 83 жителя села были безграмотными. 147 жителей умели читать и писать. Это были люди старшего поколения, которые по возрасту не могли ходить в школу с 1924 по 1940 год, когда Бессарабия была в составе королевской Румынии. Из них абсолютное большинство стали грамотными в период с сентября 1940 по май сорок первого по программе "Ликбеза".
   В числе получивших четырех-классное образование румынской школы были мои родители. На начало пятидесятых многие из выпускников семилетки уже учились в Тырновской средней школе. В их числе был мой старший брат Алеша.
   Небезынтересным является тот факт, что к пятидесятому году в селе были только три выпускника средней школы. Это Иван Федорович Папуша, 1931 года рождения. Двоюродный брат моей мамы. О нем я неоднократно писал в предыдущих главах. Десятилетку окончил в девятнадцать, после чего был призван в ряды Советской армии. В армии закончил офицерские курсы. Вернувшись, стал работать в школе учителем. Закончил двухгодичные курсы учительского института. Затем физико-математический факультет педагогического института.
   Его младший брат Саша, 1933 года рождения. После десятилетки в пятидесятом поступил в Харьковское высшее авиационное военное училище. Служил в Польше штурманом авиаполка. По болезни был комиссован. Вернулся в Тырново. В пятьдесят седьмом женился. В пятьдесят восьмом с семьей переехал в Кишинев. До пенсии работал инженером кинокомплекса молдавского телевидения.
   Фоминцова Галина Архиповна, 1931 года рождения. По окончании десяти классов работала преподавателем. Заочно закончила факультет физики и математики Тираспольского педагогического института. Всю жизнь проработала в Марамоновской школе. В настоящее время живет у детей в Криулянском районе.
   С начала пятидесятых учащаяся молодежь стала покидать мое село. Подавляющее большинство - навсегда. Население стало прогрессивно и неумолимо сокращаться, как шагреневая кожа. В шестидесятом родное село покинул и я.
  
   31 педагог, 30 агрономов, 6 врачей, фармацевт, 25 медицинских сестер, 24 инженера и техника, 9 экономистов и бухгалтеров, 3 военных, 7 правоохранителей, 6 энергетиков, 4 связиста, 5 электриков, 5 мореходов, библиотекари, авиатор, рыбовод, пчеловоды, зоотехник, ветеринар, пищевики, холодильщики, торговые работники, строители, киномеханики... Более 20 управленцев, из которых больше дюжины председателей колхозов. Председатели сельских советов, председатель райисполкома, начальник управления кадров Министерства Связи, начальник Главного Управления кадров МВД Молдовы, главный редактор. Один доктор наук, академик, четыре кандидата наук. Приведенные сведения, скорее всего, неполные.
   Селу досталось 9 педагогов, 4 агронома, ветеринар, медицинская сестра, экономист, электрики, киномеханик. Малая толика из учившейся и ученой рати. Да, еще 37 механизаторов. Главные возделыватели Земли. Без них - никуда...
   Школа, сельский клуб неприкаянно пустые. Школу оптимизировали несколько лет назад, о чем я писал. Оптимизировали... Это от лукавого. Уничтожили! Так точнее...
  Вспомнилась, знакомая со времен детства, старая расхожая циничная украинская присказка:
   - Чому бiдний? Бо дурний. Чому дурний? Бо бiдний. (Почему бедный? Потому, что дурак. Почему дурак? Потому, что бедный!)
   - Почему в моем селе нет школы? Потому, что нет детей. Почему в селе нет детей? Потому, что нет школы!
   С трудом удалось подсчитать количество детей. Цифра впечатляет. На два села - Елизаветовку и Боросяны 77 детей до 18 лет! Это на два села!
   Сохранились детские ясли-сад. За последние пять лет с 2013 года в обоих селах родились 20 детей. Вспоминаю... На начало пятидесятых за минувшие, после минувшей войны, пять лет, начиная с моего года рождения, на свет появились ровно 100 детей. Показательно? Не побоюсь повториться. До семи лет было 137 детей! До 14 - 224! Сравните! Тогда-то и построили двухэтажную каменную, на вырост, мою школу!
  
   Я тихо еду вдоль села. Я узнаю и не узнаю, так знакомые мне с детства, дворы, дома, пристройки, гаражи... Колодцы, заборы, ворота, калитки. Перекинутые через придорожные кюветы, мостки. Часто останавливаюсь. Записываю. Мой ассистент, экс-директор совхоза, пенсионер Валерий Иванович Тхорик помогает уточнять принадлежность усадеб, кто живет в домах: наследники, купившие. Купивших разделяю на аборигенов - моих земляков и пришлых из других сел. Уточняю: из каких? Подсчитываю количество пустующих и срытых, разрушенных усадеб. Записываю...
   Ловлю себя на том, что часто отвлекаюсь. Голос Валерия Ивановича доносится глуше, словно издалека. Бывает, перестаю улавливать смысл сказанного. Тихо двигаясь по сельской улице, переношусь в далекие годы. Проезжаем мимо бывшей широкой усадьбы Артема Гудымы. Здесь я носился по двору с его внуками, моими троюродными братьями, Женей и Васютой. Веселая дворняга по кличке Разбой с своем охотничьем азарте хватает наши голые икры... Вон там стояла древняя груша, с которой, по рассказам моей мамы, свалился в своем детстве отец Васюты, Иван Артемович. В результате получил множественные переломы всех конечностей. В селе его называли Ваня, с ударением на "Я".
   Вот подворье братьев Брузницких. В бросовом доме старшего - Александра, репрессированного после войны, были ясли-сад. Во дворе, за широкими горизонтальными досками забора, мы играли в детские немудреные игры. Под орехом стояли, пахнущие смолой, недавно сбитые в колхозных мастерских, низкие столики и скамейки. Там мы обедали. Оттуда я вынес убеждение, что все детские ясли непременно должны пахнуть, зажареным на ароматном подсолнечном масле, луком.
   Чуть ниже, в дворах напротив, два колодца. В колодец дяди Миши Кордибановского с моей головы свалилась почти новая, сшитая двоюродным братом Штефаном, кепка. Опустив в колодец ведро, мы долго вылавливали мой головной убор. Вытащенную кепку, предварительно выкрутив, я одел на голову. До вечера моя кепка высохла, даже стала чище. Только размокший козырек превратился в два бесформенных комка сбившегося картона.
  Колодец напротив, во дворе Кугутов. В одиночку спустившись на цепи за воробьятами, я сорвался и свалился в ледяную воду. Выбрался сам. Со мной ли это было? Сейчас я бы не выбрался...
   Наше бывшее подворье. В памяти всплывают слова поэта:
   Nu se vinde casa parinteasca... (не продается отчий дом...).
  Выходит, я предал. Всплывают спасительные мамины, сказанные перед самой кончиной, слова:
   - Как только мы уйдем, продайте! Сколько дадут, не торгуйтесь. Потеряете больше... Без хозяев все будет разрушаться без пользы. В доме должны жить люди.
   Год я не продавал. Не хотелось лишаться родительского гнезда, огорода. А потом убедился, что моя мама, как всегда, была права...
  Молодые переселенцы-молодожены из Мошан купили наш дом. Потом соседский. Обе усадьбы отделены от улицы сплошным полутораметровым, бордового цвета, рифленным забором.
   Вспоминаю рассказы бабы Софии. Когда-то это была большая усадьба моего прадеда Прокопа Единака. На разделенных половинках усадьбы построились братья Единаки: мой дед Иван с бабой Софией и его младший брат Яков, женившийся на родной сестре моего деда по матери Мищишина Михася - Екатерине. Позже Яков продал усадьбу Симону Паровому, а сам построил дом на долине.
   После смерти первой жены Ефросиньи Симон ушел жить в дом второй жены Анны Ткачук, оставив подворье дочери Любе, вышедшей замуж за Суслова Михаила. Сусловы, переезжая в Дондюшаны, продали дом Ставничам. После смерти родителей Галя Ставнич продала дом молодоженам. Так, нечаянно, подворья воссоединились, как и сто с лишним лет назад, в одну широкую бывшую усадьбу Единака Прокопа, моего прадеда. Судьба?
   Веранду, возведенную в пятьдесят шестом, убрали. Широкое крыльцо. Козырек. Потом замечаю, что все окна и двери заменены на современные пластиковые, термо-звуко-защитные. Несмотря на дневное время, комната освещена. Над дымоходом завитушками струится дым. Дом живет. Дышит. В нем живой дух. Трое детей...
   Вспоминаются мамины слова:
   - В доме должны жить люди...
   - Хай щастить! - проносится в голове, почему-то на украинском. - Удачи! Пусть вам повезет!
   Проезжаю место, где был колодец, из которого мы когда-то брали воду. Франкова кирница... Ее потом засыпали. Сейчас ничто не напоминает, что тут стоял колодец. И в этом колодце плавала одна из моих многострадальных фуражек. Попутно вспоминаю, что таких колодцев в селе было три.
   Чувствую деликатное прикосновение справа. Это Валерий Иванович... Смотрит на меня как-то странно. Наверное, я кажусь ему странным. Не отвлекаться! Едем дальше. На долину.
   В самом низу, там где кончается село, замерзшие колеи в виде кольца после разворота автомобилей. Когда-то мы, собравшись в предвечерье на бульваре у клуба, сидя на скамейках, мечтали, что в этом месте вот так будет выглядеть разворот нашего сельского трамвая. Только вместо продавленных колесами в грязи канавок должны быть блестящие рельсы...
   При развороте взгляд помимо воли останавливается на горбу, с которого в моем детстве ребятня каталась на санках и лыжах. Горб стал пологим, появились несколько оползневых участков. Да и кататься некому. Все дети в интернете. В лучшем случае в "Одноклассниках".
   На пологой вершине горба была колхозная ферма. Потом ферму построили на месте вырубленного виноградника. Сейчас на месте животноводческих помещений плоские развалы, кусты шиповника.
   Едем обратно. Подсчитываем усадьбы другой стороны улицы. Опять: обжитые наследниками, купленные и опустевшие дома. По главной улице села насчитал девять срытых усадеб. Остались только бугры развалин. Гнетущее ощущение оставили в душе разрушенные усадьбы моего деда Михася и Петра Яковлевича Единака. Там, на косогоре двора, я играл с его сыном, моим ровесником и троюродным братом Броником Единаком. Об оставленной позади, заросшей кленовыми зарослями, дедовой усадьбе стараюсь не думать...
   Что мы имеем в сухом остатке? Против 206 усадеб в начале пятидесятых, на сегодняшний день мы насчитали 241 усадьбу. В пятидесятые и шестидесятые интенсивно строились частные дома колхозников, уплотнялись усадьбы. Плюс 36 усадеб, застроенных в восьмидесятых, на новой улице села "Малиновке".
   Мы подсчитали. В 110 домах (около 40% !), включая "Малиновку," проживают наследники и родственники, проживавших там в пятидесятые, моих односельчан. 27 домов были куплены и заселены односельчанами, в основном молодыми семьями. 52 усадьбы куплены жителями окрестных сел. 80 домов (28%) пустуют!
   На начало 2018 года в моем селе проживают 528 человек. На триста тридцать селян меньше, чем было в начале пятидесятых... 248 мужчин, 280 женщин. 434 украинца, 79 молдаван, 15 русских, 1 гагауз. Не вижу ничего негативного и предосудительного в увеличении числа молдаван, титульной нации Молдовы. Наоборот...
   В шестнадцать лет плопским сельсоветом мне была выдана справка для получения паспорта. В справке ошибочно было указано, что я молдаванин. Я получил паспорт. В графе национальность было написано: Молдаванин. С тех пор я ничего не менял . И не жалею. На этой земле, под этим небом я родился. Со многим, что происходит сегодня, я не согласен. Но это - судьба!...
   Уже через несколько лет после переселения с Подолья мои земляки стали заключать браки с жителями окрестных сел. Больше из Плоп. Не вижу ничего плохого в том, что в селе растет число, переселившихся из других населенных пунктов людей. Не вижу ничего предосудительного и в межэтнических браках. Немецкие корни Фонвизина, африканская кровь Пушкина, шотландские предки Лермонтова, немецко-шведский замес Блока не помешали им и многим другим стать пронзительными патриотами России.
   Однако, плохо, что село не прирастает коренными жителями. Наоборот... Катастрофически уменьшаются в количестве и навсегда исчезают, довольно распространенные в прошлом, привезенные с Лячины, фамилии: Адамчуки, Бенги, Брузницкие, Бойко, Бураки, Горины, Вишневские, Гудымы, Гусаковы, Довгани, Единаки, Жилюки, Загородные, Калуцкие, Климовы, Кугуты, Гормахи, Кордибановские, Лучко, Мищишины, Натальские, Навроцкие, Научаки, Олейники, Паровые, Пастухи, Ставничи, Сусловы, Суфраи, Ткачуки, Твердохлебы, Тимофеевы, Тхорики, Чайковские, Хаецкие... Практически все, перехавшие с Подолья, кланы... Внуки и правнуки первых переселенцев разъехались по всему Советскому Союзу. От Ленинграда и Риги до Камчатки, Сахалина и Владивостока.
   Самый последний телефонный справочник по району издан в 2007 году, ровно десять лет назад. Просматриваю уточненный список телефонных абонентов. Многие мои односельчане, носители старых елизаветовских фамилий, ушли в мир иной. Тем не менее считаю и их. Исконно елизаветовских фамилий - 32. Других, в разное время появившихся в селе фамилий - 49. Из числа последних, переселившихся в мое село, у многих стационарного телефона нет. Стала модной и практичной мобильная телефонная связь.
   Пустынная улица. За все время поездки в оба конца села мы встретили не более четырех-пяти человек. Многие мои земляки работают в России.
   Большие деревья, особенно пирамидальные тополя, акации и клены, вырублены. Потом вспоминаю: прошло более пятидесяти лет. Деревья тоже стареют. Умирать стоя деревьям не дают люди. Старые массивные стволы и ветви идут на дрова. Дешевле угля и газа.
   В асфальте появились глубокие колдобины. Стали преобладать черно-белые и серые тона. Может потому, что зима бесснежная? Мало ухоженных дворов. Несколько новых сплошных, закрывающих дворы, заборов. Редкие обновленные крыши, еще реже - современные пластиковые окна и двери.
   Когда-то в моем селе любили красить дома. Чаще всего это был открытый, веселый зеленый или салатовый цвет. Многие белили дома известью с синим камнем (медным купоросом). Наружные стены, сливаясь с небом, казались бирюзовыми. А сегодня?
   Сегодня вижу покосившиеся дымоходы, поросшие лишайником старые шиферные крыши. Поросли клена и акации в заброшенных дворах. Облезлая краска на потрескавшихся обшарпанных стенах, перекошенные, с облупившейся краской, тусклые пустые окна. Обмелел, превратившись в, заполненную мусором, канаву, когда-то глубокий овраг у Маркова моста.
   Где ты, мое село?!
  
  
  
  
  
  Мимолетные встречи
   О мимолетном... и не только
  
   Остались позади главы, в которых я окунулся в прошлое. Это было другое время, другие места, другие события и другие люди. Особую ностальгию навевают воспоминания о встречах, особенно мимолетных межличностных взаимодействиях. Вроде и писать не о чем, а все было. Особенно люди... неповторимые в своей уникальности.
   А если вдуматься? Каждое событие, каждая встреча оставляют в душе неизгладимый след. Чаще вытесняются в бессознательное. И, больно царапают душу, выползают оттуда всегда неожиданно, некстати, обнажая и выворачивая память наизнанку. Спасибо, если не шрамами...
   Казалось, некоторые написанные главы охватывают жизнь нескольких поколений, становятся монументальными во времени, не поддаются сиюминутной оценке. Ан нет! Как воспринимаются события, отмеренные десятилетиями, в сравнении с эпохой? Как миг, как мимолетное мгновение!
   Кто-то преуспевает и богатеет, кто-то сходит с ума. Сумасшедшие и богатые со стороны всегда кажутся счастливыми. Кажется, это навсегда! Однако, это только кажется. Быстротечность человеческой жизни несравнима с периодом, эрой, мегациклом... Человеческая жизнь на фоне этих временных подразделений кажется мимолетной. А мы тешим себя иллюзиями...
   Куколка бабочки тоже живет в своей вечности. От ползающей малопривлекательной гусеницы до, казалось, беззаботно порхающего в своей радужной красоте, совершенства, венца, за которым следует логический неизбежный естественный конец.
  
  Кто знает - вечность или миг мне предстоит бродить по свету.
  За этот миг иль вечность эту равно благодарю я мир.
  Чтоб ни случилось, не кляну, а лишь благословляю легкость:
  Твоей печали мимолетность, моей кончины тишину.
  Белла Ахмадулина, 1960
  
  Тем не менее, каждый человек - целый мир, вселенная.
  Человеческая жизнь - бесконечность между двумя точками.
  Благословенно, как дань вечности, примем мимолетность.
  Мимолетные встречи - составные части наших вечных взаимодействий.
  Воздадим им должное!
  
  Итак:
  Мимолетные встречи
  
  
  Дыгай
  
   Я проснулся от довольно выразительного шепота мамы:
   - Тише. Человек еще спит!
  Я открыл глаза. На лавке у стола сидела наша недалекая соседка тетя Люнька. Тетя Люнька Кордибановская, двоюродная сестра отца, жена сводного брата отца и бабушка постоянного участника наших детских игр и увлечений Адольфа Горина. Казалось, со вчерашнего вечера домой она еще не уходила. Засыпая, я видел ее сидящей на этой же лавке. Сейчас, проснувшись, увидел тетю Люньку, сидящей на той же лавке в прежней позе.
   - А кто там? - указав рукой на печку, заинтересованно спросила соседка.
   - Потом! - движением кисти мама просила тетю Люньку помолчать, и тихо повторила. - Потом!
   Тетя Люнька, обняв рукой масничку (деревянная кадушечка с колотушкой для сбивания сливочного масла), тяжело подняла свое тело с лавки. Тетя Люнька была очень тяжелой. Сам дядя Миша, ее муж, говорил, что в тете Люньке больше семи пудов веса.
  Прежде, чем направиться к двери, тетя Люнька перегнулась через спинку широкой самодельной кровати за грубкой и посмотрела на печь. Уже выходя из комнаты, сказала маме:
   - Таки латани панчохи (носки), та ще и с дюркою.
   Затем по входной двери хлопнул, запиравший дом на ночь, тяжелый крюк. Это означало, что тетя Люнька закрыла входную дверь. Я вскочил с кровати, на которой до отъезда в Тырновскую школу спал брат Алеша и взлетел на, сбитую отцом, деревянную кровать за грубкой. Мама не успела отреагировать.
   Пятками кверху с печи свисали ноги, обутые в простые трикотажные носки. В селе их называли панчохами. На больших пальцах носки были штопаны более темными нитками. На одной из пяток сквозь круглую небольшую дырочку просвечивала желтая кожа.
   В это время чья-то рука захватила мою ногу за щиколотку и потянула с кровати. Это был, неслышно появившийся в комнате, отец. Приложив указательный палец к губам, он призывал к молчанию. Затем молча указал на место, где я спал. Стараясь не шуметь, я забрался на кровать.
   Лежа на боку, я смотрел на, прибитую над лавкой, самодельную деревянную вешалку. Ту вешалку смастерил дядя Мишка Мищишин, двоюродный брат мамы. В селе его называли Групаном. Я уже знал, кто спал на нашей печи. На вешалке висел темный серовато-зеленый френч. Я перевел глаза. У плиты на табуретке стояли два сапога. Каждый сапог был прикрыт накинутой серой портянкой.
   На печи спал партейный с района. Это был Глеб Григорьевич Дыгай, работник Тырновского райкома партии. Он уже ночевал у нас несколько раз. На ночлег к нам его приводил мой двоюродный брат Каюша, сын тетки Марии. Второе его имя было Макар. Он тоже работал в Тырново, только в комсомоле. Вдвоем они часто выезжали в разные села на колхозные собрания.
   Возвращаясь, Каюша часто приводил Дыгая на ночлег к нам домой, так как домик тетки Марии был тесным и душным. А утром колхозная бричка, запряженная фондовскими конями, увозила их в Тырново. Гордо восседая, как главный, на переднем сиденье, бричкой всегда правил дядя Ванька Вишневский.
   По имени Дыгая никто не называл. Его имя Глеб для нашего села было больно чудное. Отец, обращаясь к партейному, называл его товарищ Дыгай. В свою очередь Дыгай обращался к отцу тоже по фамилии: товарищ Единак.
   На печи раздавалось сдержанное покашливание. Мама тут же двигала наш огромный чайник на середину конфорки. В чайнике начинало попискивать. Мне долго казалось, что в чайнике пищат, оттого что их припекает горячая вода, маленькие микробы - похожие на мышат, зверята. Только размером зверята были чуть меньше муравья. Потом писк усиливался и сливался в шум кипящей воды.
   На печи слышался легкий хлопок и шуршание. Я знал, что это Дыгай, выкинув за край лежанки штаны-галифе, натягивает их на свои ноги. Потом скрипели доски кровати. Это Дыгай, встав на кровати, подтягивал штаны и застегивал узкий, с широкой желтой пряжкой, ремень. Отец потом говорил, что та пряжка была от совсем другого пояса.
   Потом Дыгай спускал ноги с кровати и, потянувшись, снимал с табурета свои сапоги. Дальше было самое интересное. Дыгай брал за углы портянку, заворачивал один конец вокруг пальцев и перекидывал портянку через ступню. Я так и не смог уловить, как Дыгай наматывает на всю ступню портянку. Портянку крутил Дыгай молниеносно. Даже быстрее, чем мой отец. Заправив клинышек в самом верху, Дыгай также проворно обувал сапоги.
   Соскочив, поочередно чуть слышно притопывал ногами. Потом мама наливала полный стакан кипятка. Отец располагал на середине стола раскладное зеркало, перед которым брился сам. Перед зеркалом ложил мыльницу с мылом. Из портфеля Дыгай доставал помазок и бритву. Бритва его была точно такая, как у отца. Опасная.
   Взбив пену, Дыгай крутил помазком, накладывая пену на лицо. Брился он очень быстро. Мой отец тоже быстро брился, но во время бритья часто резался. Потом прикладывал к кровоточащим порезам послюнявленные кусочки газеты. Мама ругалась и каждый раз говорила, что это у отца от нетерпячки. Дыгай брился у нас несколько раз. Я ни разу не видел, чтобы он хотя бы чуть-чуть порезался.
   Потом, громко фыркая, Дыгай мылся. Вытирался своим, вытащенным из портфеля, полотенцем. После бритья и мытья лицо его сверкало темной синевой, и казалось намазанным маслом. Отец откручивал черный колпачок на круглой бутылке. Потряхивая, лил в, сложенную ковшиком, ладонь партейного одеколон. Скоро Дыгай останавливал отца:
   - Хорош! Хватит!
  Растерев по ладоням, Дыгай смазывал и энергично растирал лицо. По комнате распространялся запах тройного одеколона.
   Мама жарила яичницу. Всегда с салом. Дыгай сам говорил, что любит яичницу с салом. Мне кажется, что я запомнил, но скорее всего отец потом своими рассказами поддерживал эти мои воспоминания. Дыгай рассказывал:
   - Мне было десять лет. В тридцать втором на Дону шла коллективизация. Перед этим весь хлеб забрали. Был голод. Я был старшим. Моим младшим братьям и сестре мама жарила по яичку. Перед этим, разогрев сковороду, смазывала ее кусочком пожелтевшего сала. Остатки яичницы, бывало, съедал я. Я же, вместе со взрослыми, ел больше картошку.
   - Соседи были зажиточнее. У них было больше кур. Их мама жарила близнецам, моим ровесникам, яичницу с кусочками сала. Тогда казалось: - вырасту, буду есть только яичницу с крупными кусочками сала. Потом вышло постановление. Часть казаков покинула колхозы. Но хлеб больше не отбирали.
   - А потом арестовали многих уполномоченных по хлебозаготовкам, судили. Некоторых расстреляли. Это были, укоренившиеся в районном руководстве, троцкисты. Своими действиями специально вызывали недовольство народа. На Дону тогда в нескольких местах вспыхивали казацкие восстания.
   - У нас большого голода не было. У деда был старый большой бредень. Спасались от голода рыбой. Несколько соседей объединялись в артель и с детьми бреднем ловили рыбу на речке Миус. Речка неширокая, но рыбы там всегда было много.
  Немного помолчав, Дыгай добавил:
  - С детской поры люблю яичницу с салом и спать на русской печи. Даже летом.
   После яичницы мама наливала полный стеклянный, с массивной ручкой, бокал кипятка. Чайной ложкой из, купленной отцом в Могилеве, стеклянной, с широким горлышком, банки, Дыгай ложил в бокал вишневое варенье. Молча долго помешивал, глядя, как у дна, окрашивая воду в темно-желтый цвет, крутятся ягоды. Такой "чай" Дыгай всегда пил без сахара.
   После завтрака мама убирала стол. Дыгай стелил газету, на ней раскрывал большой блокнот. Из внутреннего кармана портфеля доставал кожаный футлярчик, в котором были авторучка и несколько карандашей. Много позже отец рассказывал, что Дыгай на всех собраниях тщательно записывал. Утром он часть записанного переносил в тонкую тетрадь. Часто подчеркивал написанное красным.
   Я не отводил глаз от его толстого красного карандаша. Такого толстого и длинного карандаша я еще не видел. Однажды, перехватив мой взгляд, Дыгай вытащил перочинный ножик. Прокручивая карандаш под лезвием ножа, Дыгай со стороны очиненной части очень ровно отрезал небольшой кусочек карандаша, не более длины спичечного коробка. Кусок карандаша протянул мне. Ошарашенный, я сидел молча. Мама спросила:
   - А спасибо?
  Затем Дыгай, с помощью того же ножика, не спеша, очень аккуратно очинил карандаш заново.
   Потом на бричке вместе с Вишневским подъезжал Макар. Дыгай одевался. Всегда благодарил за ночлег и завтрак. Садился в бричку. Дядя Ванька Вишневский щелкал кнутом. Кони трогали. Я стоял у ворот, пока бричка на шляху не поворачивала налево и не скрывалась из глаз.
   Потом я видел Дыгая гораздо реже, но почти всегда в обществе Макара. Я был в третьем или четвертом классе, когда в сельском клубе проходило торжественное собрание по поводу окончания сезона сельхозработ. Нашему пионерскому отряду был поручен внос знамени. После водружения знамени за спиной президиума, нас выстроили в два ряда. В переднем ряду стояли девочки, сзади мы - мужская половина юной пионерии.
   Председатель колхоза Анисько Твердохлеб торжественно зачитывал списки и заслуги награждаемых. Грамоты и памятные подарки вручал заведующий отделом райкома партии Глеб Григорьевич Дыгай. После каждого награждения звучал оглушительный туш. На время звучания туша мы резво вскидывали и держали правую руку в пионерском салюте. Потом, не сговариваясь, ряд юных пионеров вслед за Мишкой Бенгой стал сначала вполголоса, потом все громче петь слова туша, которые мы все знали наизусть:
  Ко-оро-ова пукнула слегка,
  Увидев рыжего быка,
  Задрала хво-о-ост до по-тол-ка!
   Девочки, держа руки в салюте над головой, лукаво улыбались. Слова они знали великолепно, но поддерживать нас почему-то не желали.
   Никто не обратил внимания, кроме ответственного работника райкома, впервые услышавшего, что под мелодию туша написаны и поются слова. Он наклонился с вопросом к сидящему рядом председателю колхоза. Тот недоуменно пожал плечами и поманил пальцем, сидящего в первых рядах, Флорика Калуцкого. Флорик хорошо рисовал, писал плакаты, знал все песни, выступал с пантомимо, успешно пародировал на сцене.
   Флорик, минуя ступеньки, вскочил на сцену и наклонил ухо поближе к губам райкомовца. Потом Флорик придвинул свои губы к уху Дыгая и со свойственной ему непосредственностью прошептал слова, которые сам еще совсем недавно пел.
   Глеб Григорьевич достал носовой платок и приложил его к глазам. Потом, кивнув председателю колхоза, встал и, повернувшись, пошел за красные плюшевые кулисы. Отсутствовал он несколько минут. Председатель сам зачитывал и вручал грамоты. Звучал туш и три строчки припева к нему в нашем исполнении. Когда Дыгай вышел из-за кулис и уселся на свое место, глаза его были красными и казались заплаканными.
   На следующий день завуч школы Иван Федорович Папуша к концу последнего урока зашел в класс и отпустил домой девочек. Слова туша после этого никто больше не пел.
   Ровно через тридцать лет Глеб Григорьевич Дыгай, уже заместитель председателя Президиума Верховного Совета Молдавской ССР, в зале Президиума Верховного Совета вручал мне почетный знак, диплом Заслуженного рационализатора и Заслуженного деятеля Молдавской ССР. При вручении я, совсем некстати, вспомнил Глеба Григорьевича, награждавшего моих односельчан, туш и слова к нему, пропетые нами в клубе родного села. Я не смог сдержать, наверное, не очень умной улыбки. Поздравив и по молодому энергично пожав мне руку, Глеб Григорьевич, улыбаясь мне в ответ, сказал:
   - Я работал в вашем районе.
  И под кустистыми нависающими, почти брежневскими бровями сверкнул, неожиданно живой для его возраста, взгляд.
   -Вероятно, если бы я напомнил ему о словах туша, - снова некстати подумалось мне, - его улыбка была бы...?
   Глеб Григорьевич Дыгай тогда был моложе, чем я сейчас.
  
  
  
  
  
  Колорадский жук
  
   Лето пятьдесят восьмого. Я перешел в шестой класс. Мы стояли на террасе нашего сельского клуба и наблюдали, как строители снимали леса с нашей новой двухэтажной школы. Школа уже стояла под шиферной крышей, вокруг здания вдоль наружной стены высились кучи строительного мусора. Внутри заканчивали электропроводку, отделочные работы. Со стороны клуба в классах уже красили окна, двери. Поговаривали, что к новому году мы должны перейти в новую школу.
   Валентин Репчинский, которого мы все называли Валёнчиком, стоял рядом с нами. Он пристально следил за прорабом, руководившим разборкой строительных лесов. Держа в губах сигарету, прораб негромко покрикивал на строителей:
   - Опускайте подальше от стены! Вчера только закончили стеклить окна. Так, так, хорошо!
  Вынув изо рта сигарету, щелчком отстрелил ее до невысокой, растущей на заднем дворе старой школы, корявой яблоньки. С тыльной стороны здания старой школы жил очередной директор. Проследив за полетом окурка, Валёнчик спрыгнул с террасы и мигом оказался под яблонькой. Исподлобья бросив взгляд на прораба, строителей, посмотрел в сторону директорских дверей. Все было спокойно. Почти неуловимо присев, Валёнчик молниеносно, не глядя, поднял брошенный окурок.
   Несколько прыжков, и Валёнчик снова очутился на террасе сельского храма культуры. Мельком взглянув на непогашенный окурок, сунул его в угол рта. Точно так в углу рта держал сигарету прораб. Все знали, что прораб всегда выбрасывает длинные окурки и никогда не плюет на них, чтобы потушить. Немаловажным было то, что прорабовы окурки всегда были сухими, неслюнявленными.
   Не то, что у Ивана Федоровича, нашего завуча. Иван Федорович курил только "Беломор". Папиросу всегда жадно докуривал до самого мундштука. Перед тем как выбросить окурок, Иван Федорович пускал слюну в трубочку мундштука. Наверное, специально, чтобы после него никто не курил. Не жадина?
   Пыхнув небольшим облачком сизого дыма, Валёнчик, казалось, высасывая сигарету, с силой потянул, после чего глубоко затянулся. Сложив трубочкой губы, подражая кому-то, стал выпускать дым мелкими порциями.
   - Оставишь потянуть бычка, Валён! - попросил Иван Твердохлеб.
   Старше нас на два, а может и три года, Иван курил уже открыто. Стеснялся курить он только при учителях. Валёнчик потянул сигарету так, что вместо щек на лице появились две глубокие втянутые ямки. Медленно, двумя густыми струями выпустив дым носом, Валенчик снова затянулся. Наверное, перед тем, как отдать окурок Ивану. В это время раздался голос любителя пошутить, Валёнчикового соседа Мирчи Кучера:
   - Валенчик! Володя с бригады идет!
   Валенчик панически боялся, несколько лет назад вернувшегося из армии, старшего брата. За курение дома, в поле, на бригаде, возле клуба Володя проводил воспитательные мероприятия на "месте преступления" со всей строгостью, на которую был способен любящий, пекущийся о здоровье младшего, старший брат.
   Казалось, Мирча еще не успел закончить предупреждение. Валёнчик мгновенно открыл рот, слизнул остаток горящей сигареты и языком унес ее в рот. Ап! Валёнчик стал быстро жевать, обдувая рот. Словно ел, только что вытащенную из жара, печеную картофелину. Глаза его стали круглыми. Потом из глаз по лицу ручейками потекли слезы, из носа быстро закапало. Кое-как дожевав, Валёнчик с усилием, давясь, проглотил потушенный во рту, окурок. Лишь после этого, выглянув за угол, посмотрел в сторону бригады. Дорога была пустой.
   Первым засмеялся Мирча. Выглянув на тропинку, ведущую из бригады через двор клуба, засмеялись все. Мирча всего-навсего просто пошутил. Валёнчику было не до смеха. Он бросился в коридорчик клуба, где на подоконнике всегда стояло ведро с водой и рядом кружка. Сделав залпом несколько глотков, Валёнчик откашлялся. Затем повернулся к Мирче:
   - Мирча! Совесть надо иметь!
  Надо признать, что характер у молчаливого Валёнчика был покладистый, незлобивый. Он, кажется, никогда не дрался.
   - Здравствуйте, ребята!
   Мы повернулись. Перед террасой клуба стояли два молодых парня. Один был в темной пиджачной паре. Обут он был в блестящие черные туфли. Другой был в, модных в те годы, китайских брюках и куртке со специальными кольцевыми застежками. На ногах были штиблеты. Один из них держал под мышкой увесистый рулон бумаги. Наверное афиш. Мы было подумали, что прибыли новые киномеханики, но парень в темном костюме спросил:
   - Ребята! Где можно видеть директора школы или завуча?
   Директор, как известно, жил рядом. Его жена, Зинаида Александровна преподавала нам русский язык и литературу. Сам директор преподавал физику. В это время со стороны школьного сарая в узком проходе между густыми сиреневыми кустами вперемежку с айвой показался Николай Григорьевич Басин, наш директор. Рядом был его сын Аркадий. Вместе с ним мы увлекались фотоделом.
   Увидев, обращенные в его сторону лица, Николай Григорьевич подошел к клубу. Приезжие представились. Оба студенты Кишиневского университета. Оказалось, что несколько групп студентов отправлены в районы республики для выявления колорадского жука. Николай Григорьевич оживился:
   - Мы получили письма. Правление колхоза и школа. Мы ждали вас.
   Тотчас, Николай Григорьевич, распределив между нами участки села, поручил оповестить всех учеников старших классов, начиная с четвертого. Мы разбежались. А в селе возле клуба, на доске объявлений около правления, медпункта, на дощатых заборах и ларьке были расклеены красочные плакаты.
   На самом плакате был нарисован огромный, размером в блюдо, колорадский жук. Ниже был нарисован такой же, только в натуральную величину. Справа по зеленому картофельному листу ползали огромные ярко-красные личинки. На плакате было написано, что в Одесской области появился колорадский жук. Распространение его несет в себе угрозу для картофеля, помидор, баклажан и сладкого перца.
   Там было написано еще много чего. Но наше воображение захватило, написанное более крупными красными буквами, обещание. Первому, кто найдет колорадского жука, выплатят тысячу рублей! Целую тысячу!
   В наших, вмиг воспалившихся мозгах, замелькали видения. Почти у всех это был светло-зеленый велосипед "Прогресс" ХВЗ (Харьковский велосипедный завод). Те, кто меньше ростом, предпочитали дамский, но обязательно большой, на вырост. За велосипедами катились по земле и летали в воздухе волейбольные, футбольные и баскетбольные мячи. У некоторых в руках защелкали фотоаппараты, заиграла гармонь. Потом вспомнили, что лето сменяется осенью, за которой следует зима. Коньки, лыжи, санки... Тысячи рублей должно хватить на все!
   Наутро у правления колхоза гудела толпа взбудораженной детворы. Многие убежали из дому, едва дождавшись ухода родителей в поле. У каждого в кармане штанов был пустой спичечный коробок. У некоторых два. Девочки держали коробки в руках. На вспотевших ладонях отпечатались коричневые прямоугольники терок. Некоторые периодически открывали и закрывали свои спичечные коробки. Словно проверяли, не заполз ли туда колорадский жук?
   Неувязки начались с самого начала. В толпу у правления затесались ученики третьего и второго классов, в основном пришедшие со старшими братьями и сестрами. Подумав, Николай Григорьевич разрешил и им. Потом оказалось, что головы покрыты у немногих. Не посылать же всех домой. Теряем время!
   Поговорив со студентами и завклубом, Николай Григорьевич подозвал к себе Ивана Твердохлеба. Вскоре Иван появился с подшивкой газет. На лавочке студенты и Николай Григорьевич быстро свернули из газет пилотки и надели их на головы. Урок мы усвоили с ходу. Бумажные кораблики и самолеты мы делали раньше. Скоро на головах членов всей бригады белели газетные пилотки. Сделали себе пилотки и ребята, пришедшие в фуражках.
   Скоро мы, выстроившись попарно, взяли курс на долину. Белая газетная пилотка Николая Григорьевича осталась у правления. Студенты шли за колонной. Скоро строй в нашей колонне стал сбиваться в толпу. Всем хотелось идти рядом со студентами. Они не возражали. Когда наша группа поравнялась с дворами Полевых и Навроцких, к нам попытались присоединиться младшие сестры, идущих в колонне, наших сверстниц. Это были Дина, Арина и еще одна или две Дины.
   - Куда? Шмаркатые!
   В нас заговорили ревность и страх перед возможными, более добросовестными конкурентами. Мы понимали: чем больше участников поисковой группы, тем меньше шансов у каждого из нас обогатиться сразу на тысячу рублей.
   - Как шмаркатые? - удивился студент. - Какие красивые девочки! Особенно черноглазые. Это как раз будут ваши невесты! Еще захотят ли они видеть вас своими ухажерами?
   - Мы? Ухажерами? - мы представить такого себе тогда не могли.
   - Вот увидите! - сказал второй студент. - Просто дошкольников нельзя брать с собой в поле.
   - Все равно шмаркатые! - снова раздался чей-то упрямый голос.
   Миновав второй мост, наша группа поравнялась с усадьбой старой Воренчехи. Весь двор Воренчехи представлял собой разноцветный ковер из распустившихся цветов. В селе говорили, что цветы у Воренчехи цветут от снега до снега. Сама Воренчеха, облокотясь, стояла за своей калиткой.
   - То куди така компания?
   - Колорадского жука шукати. - за всех ответил мой одноклассник Мишка Бенга.
   - А то шо щэ за напасть така?
  Воренчехе никто не ответил. Нам не терпелось дойти поскорее на долину, где в картофельном поле нас ждал заветный колорадский жук, а к нему целая тысяча рублей.
   - Первый раз вижу такое обилие цветов в одном дворе. - сказал студент в штиблетах.
   - У Воренчехи не только цветы! - снова раздался голос Мишки. - У нее за хатой орехи, как кулаки. Сливы, малина и самые вкусные в селе мурели.
   - Что такое мурели? - спросил один из студентов.
   - Абрикосы! - хором подсказали сразу несколько детей.
   - Откуда вам известно, что у бабки самые вкусные абрикосы? Она вас угощала?
  Все скромно замялись. Один Мишка не растерялся:
   - Ваня Жук, его фамилия Горин, однажды одел платье своей двоюродной сестры Муси Сумеровои. Накинул на голову хустку, полез на мурелю и стал наполнять торбу. А тут как раз Воренчеха. Увидела на мурели девушку и перекрестилась:
   - Господи! Свит перевернувся! Вже и дивки в садки заходят! А ты чия?
  Жук не растерялся и говорит:
   - На той верхней мурели еще двое девчат. Они там с сумками!
  Бросилась бабка Воренчеха на край сада, а Ваня Жук спрыгнул с полной торбой и удрал.
   Поравнявшись с Юрковым подворьем, Мишка показал пальцем на дом:
   - А вот тут живет Муся Сумер, у которой Ваня взял платье. А Ваня - самый настоящий Жук!
   - Почему?
   - Купил дядя Петро Сумер в Могилеви кота. За ухами дюрка. Чтоб копейки туда бросать. Бросала Муся деньги целых два года. Кот стал совсем тяжелым. Решили на Паску разбить кота, чтобы пошить Мусе новое платье. Разбили кота, а там только несколько копеек. Весь кот был наполнен ржавыми гвоздями, гайками и крышками от пива.
   - А где же деньги?
   - Жук взял у Марчихи на пункте немного гипса. Ножиком процарапал снизу квадрат, вынул дно и забрал все гроши. Насыпал гвоздей, вставил на место дно и залепил гипсом. А потом еще и землей натер дно, чтобы не было видно, что гипс свежий. Настоящий Жук!
   - А вуйко Петро Сумер тоже жук! - продолжал Мишка. - Сам курит Ляну, а в другом кармане носит тютюн в торбочке и газетную бумагу. Как попросит кто закурить, так он оторвет листочек газеты, насыпет табака. На! Кури себе на здоровье! А сам себе потягивает Ляну! Не Жук?
   Скоро мы были на самой долине. Справа на пологом склоне зеленело картофельное поле. Шеренга детей, распределенных по рядам картошки, была довольно длинной.
   - Каждый внимательно осматривает кусты своего ряда! - инструктировали нас студенты.
   - А по два рядка можно?
  Студенты, почему-то, очень весело рассмеялись:
   - По одному ряду, так будет надежнее. Проверяя кусты на одном ряду, вы пропустите на другом!
  Сама мысль о том, что жука может найти твой ближайший сосед по ряду, казалась невыносимой.
   Наша шеренга двинулась вдоль рядов. Студенты шли рядом с нами, сдерживая чересчур ретивых и подгоняя очень старательных. Прошли по ряду, другому, третьему.
   - Нашла! - раздался истошный крик девочки, живущей в верхней части села. - Нашла-а-а!
   Бросив работу, вся бригада наперегонки, не разбирая дороги и ломая кусты, бросилась к счастливице. Девочка стояла, ссутулившись в защитной позе, зажав левый кулак. Пальцем правой руки она старательно закрывала щель между средним и безымянным пальцем. Подбежавшие потребовали:
   - Покажи!
   Девочка отрицательно замотала головой. Казалось, голова сейчас отвалится. В бригаде полное смятение. Все мечты рухнули в никуда. Вместе с ними и надежда покататься на собственном велосипеде, пощелкать фотоаппаратом. Подошли студенты:
   - Покажи!
  Девочка с трудом разжала кисть. Пальцы медленно выпрямлялись, казалось, стали деревянными. Наконец на вспотевшей ладони показалось желто-оранжевое насекомое. Оно почти не двигалось.
   - Точно! - раздался чей-то негромкий разочарованный голос.
   - Это куколка божьей коровки! - раздался голос студента в китайском костюме.
   Как?! Как? Как?! - одновременно раздались несколько голосов.
   Короткое "Как?!" у каждого звучало по-своему. Разочарованно у девочки, нашедшей личинку и ее старшей сестры; радостно, с надеждой и верой в предстоящее везение у большинства остальных.
  Все разошлись по рядкам. С трудом разобрали, где чей был ряд. Но споров не было.
   Трудовой накал стал ослабевать. Мы стали больше смотреть по сторонам. Наши руководители тоже.
  - Что там? - показывая в сторону зарослей на месте бывшего поместья Барановского, спросил один студент.
   - Там были дома пана Барановского. Во время войны разбомбили. Сейчас там цвентар (кладбище) для сдохших коров и свиней. Хотите посмотреть? Пойдемте! - пригласил студентов на "захватывающее" зрелище Мишка Бенга.
  Студенты с улыбкой покачали головами. Мы продолжали вводить их в курс всех елизаветовских дел:
   - Вот тут, совсем рядом, через долину гирни (каменоломни). Этой зимой там постреляли лошадей. До сих пор смердит! Хотите пойти?
  Пойти к каменоломням, заваленным трупами лошадей, студентам почему-то не хотелось.
  Скоро мы закончили осмотр картофельного массива. Ни одного колорадского жука мы не нашли.
   - Где у вас огород с помидорами и баклажанами? - спросил один из студентов.
   - Та то на Одаи, на Соломки! Сейчас пойдем туда! - Мишка Бенга уверенно входил в роль экскурсовода.
   Мы шли узкой извилистой тропинкой вдоль середины горба. Наш отряд растянулся на добрую сотню метров. Но это не мешало части ребят сгруппироваться вокруг студентов и продолжать посвящать их во все наши новости. Показывая пальцем на вершину горба, Мишка продолжал:
   - Там ферма. В короварнике стоит бугай Милый. Целая тона. Бедные коровы! А там свиньи. Целых три кнура на сто лех.
   - Что такое кнур?
  Мишка, удивляясь неосведомленности студентов, покачал головой:
   - Это как жеребец, только свинячий!
  Студент вытащил носовой платок и стал вытирать глаза. А Мишка продолжал:
   - Позавторишным летом к нам приезжал автобус. Из Азирбажана.
   - Из Азербайджана! - поправил Мишку студент.
  Мишка нетерпеливо махнул рукой:
   Так они в свинарник даже не хотели зайти. Сказали, что свиней не едят. Ей бо, дурни люди!
  Показывая на чью-то огромную скирду в селе, Мишка продолжал:
   - Точно в такой скирде Иван з дидькив сховал гроши. Целых семь тыщ! Все, что заработал за год в колхозе. Чтоб не гнили, намазал газету олием и завернул. А когда захотел взять деньги, чтоб купить дрожжи, денег уже не было. Мыши съели. Тилько тэрло (труха). Семь тыщ. Это как за семь колорадских жуков!
  Мишка задумался и озабоченно спросил студентов:
   - А кто второй или третий найдет жука, будет хотя бы сто рублей?
   - Нет! Тысячу получает только первый...
  Мы все задумались. Мишка продолжал:
   - Вон там, тоже была скирда! А Люська Савчукова послала Цуркана раздуть праску.
   - Что такое праска?
   - Чтоб гладить! - Мишка в затруднении пощелкал пальцами.
   - Утюг! - подсказал кто-то.
   - Да-да! Когда он махал праской, вылетел уголек. Цуркан ушел в дом и лег спать. А у соседа вся скирда сгорела. Можно было десять кабанов зашмалить!
   - Огонь - дело скандальне! - поучительно продолжал Мишка. - Позавторик у Домки загорелась стэля коло грубки. Напалили дуже крепко.
   - Как тебя зовут? - вдруг спросил Мишку студент в блестящих туфлях.
  Правда сейчас туфли студента были неопределенного цвета. По дороге на долину на обувь плотным слоем осела пыль. А при ходьбе по картофелю на пыль легла обильная роса. Потом снова пыль.
   - Мишка! - отвечал мой одноклассник. - По фамилии я Бенга.
   - Миша! Что такое стэля?
   - Потолок! - быстро сориентировался Мишка.
   - Никто не погиб? - спросил студент.
   - Не-е! Вот он, - показывая на идущего сзади Сергея Навроцкого, рассказывал Мишка. - Вот он вынес все из хаты. Даже дрожжи и монию с перцем успел вынести. А пол хаты сгорело.
   Пару минут Мишка молчал. Видимо отдыхал. Тыльной стороной ладони вытер мелкие бисеринки пота, оставив на лбу грязно-коричневые горизонтальные полосы. Затем повернул веснушчатое лицо к студентам. Чуть курносый, облезлый от загара блестящий розовый кончик носа вновь нацелился на студента в китайском костюме. Повторил:
   - Огонь - дело скандальне! - показывая на Броника Единака, Мишка продолжал:
   - Его отец, вуйко Петро, гнал самогонку. Уже заканчивал. А сосед напротив, Павло Юркив, по фамилии Ткачук, за пошуром построил коптилку. Купил в ларьке много сала и решил закоптить капчонку. Поставил он коптить, а сам вышел до ворот. А там вуйко Петро с ведром воды.
   - Павло! - крикнул Петро. - Сто грамм выпьешь?
   - Ну на як же!
   - Пошли! - вуйко Петро кивнул головой.
  Выпил Павло стопку и закурил. Докурив, подошел к ведру, в которое Петро сливал самогон. Посмотрел:
   - Диви, яка чиста! Прамо як крешталь! Налей щэ одну! А я тоби капчонки дам.
  Павло, выпив вторую стопку, снова закурил. Встал:
   - Таки пиду подивлюсь, як там капчонка.
   Когда Павло зашел во двор, увидел, поднимающийся за пошуром черный дым. Бегом побежал за пошур. Вся его коптилка была охвачена пламенем. За время отсутствия огонь в очаге пошел, как говорят, из дыма в пламень. Куски копченки обвалились и сгорели в топке жарким пламенем.
  Почухал себе голову Павло, постоял и пошел до кума-соседа:
   - Пэтре! Моя капчонка сгорила! Вся таки!
  Петро уже закончил гнать самогонку. Вылил горячую брагу, прополоскал бак и холодильник.
   - Дай щэ сто грамм. Журбу заляю (горе, печаль залью).
   - Набери сам себе из ведра! У меня руки грязные.
  Павло зачерпнул стопкой самогонку из ведра и снова посмотрел на свет:
   - Таки як крешталь. - повторил Павло.
  Начав пить, Павло оторвался от стопки. Потом сделал еще глоток.
   - Пэтре! Та то таки вода! Дай горивки!
   Оказывается Петро ошибся ведрами. Вымыл выгнанным самогоном бак и холодильник. Все вылил под забор в канаву. На нюх определить он не мог, так как после перезахоронения в сорок пятом, расстрелянных в сорок первом году односельчан, у него полностью пропало обоняние.
   Когда мы шли через горб, Мишка, показывая рукой вдаль, объяснял:
   - Там Боросяны! В Боросянах только четыре класса. Но кино показывают. А вон там живет Шкира. Его фамилия - Варварюк Штефан. Он берет двести килограмм винограда и делает тонну вина.
   - Как с двухсот килограмм винограда можно сделать тонну вина? - заинтересованно спросил студент. - Я такого еще не слышал.
   - Можно! В тесковину льет воду, добавляет гамаляс с фермы. Через три недели готовое вино. - раскрывал Мишка технологические секреты Шкиры.
   - А что такое гамаляс? - спросил другой студент.
  Мы наперебой стали объяснять. Наконец один из студентов догадался:
   - Это, скорее всего, патока, меласса...
   - А если не хватает цвета, Шкира трет червоный буряк. - продолжал Мишка просвещать студентов.
   - Кто же покупает такое вино?
   - Покупают! И домой несут, и прямо у Шкиры пьют на приспочке. Но сейчас уже не пьют у него. На Мая хлопци пришли с танцев, попросили вина и порезать салат из молодой цыбули. А он нарезал пополам: половину молодой цибули и половину кугутиков (петушки, оранжевая лилия). Чтобы экономить цибулю. Посолил. Дал хлеба. Хлопци выпили вино, съели салат и снова пошли в клуб на музыку. Но уже никто из них не танцевал. Все за школой в кустах сидели до самой ночи. Срачка. Так что если будете брать у Шкиры вино, не кушайте салат!
   Студенты остановились. Один из них снова достал носовой платок, стал вытирать слезы, потом долго сморкался. Другой так и стоял с открытым ртом. Потом оба, как нам показалось, тяжело вздохнули, аж застонали.
   - Хорошо, не будем!
   - С этим вином - одни грехи.- продолжил Мишка. - Вон там, уже сзади, живет Иван Деменюк. Крайня хата. Бачите? А Ивана знаете?
  Студенты отрицательно покачали головами.
   - Жаль! А то вина он делает мало, но очень хорошее!
   - Одно утро Деменюк ехал на станцию. Это в Дондюшаны. Запер хату, поставил замок на двери погреба. Чтоб вино никто не пил. А сосед увидел, что Деменюк уехал, и к нему в погреб. А там замок. Сосед открыл замок гвоздиком и взял целый десятилитровый баняк вина. Вынес. Замок, как положено, закрыл, и бегом домой.
   Приехал Деменюк со станции. Стал открывать дом, слышит: где-то у него во дворе собака скулит. Ищет, нету! Подходит к погребу. А там через щель собака царапается, скулит. Деменюк по лицу сразу узнал морду собаки соседа. Выходит, когда сосед крал вино, нечаянно запер в погребе Деменюка свою собаку. Деменюк бегом в сельсовет. За милицией.
   Приехали они коляской с мотоциклом, а милиционер сразу к соседу. Тот спит. Пьяный. А под столом баняк с вином. Только почти двух литров уже не хватает. Разбудил милиционер соседа:
   - Где твоя собака?
   А сосед с перепоя и перепугу ничего сказать не может. Взяли банку с початым вином, повели соседа до погреба. Как увидел сосед собаку свою в погребе у Деменюка, сразу тверёзый сделался. Упал на колени, плакал.
   - Тебе в тюрьме два года даже понюхать водку никто не даст! - пообещал милиционер
  Как сосед плакал! Просил не губить. Простил его Деменюк. Только два литра марочного вина з магазина послал купить, вместо выпитого.
   Студенты остановились. Один из них присел. Не мог стоять на ногах. Другой остался стоять, только почему-то голову поднял и долго смотрел в небо. Потом заплаканным голосом спросил:
   - А что у вас еще есть интересного?
   - Много! Там на самом верху в Боросянах есть каплыця.
   - Что такое каплыця?
   - Такая маленькая церковь. Там поховани паны. В подвале. А из подвалов подземный ход аж до Днестра. Только живые теми ходами не ходят. Борони боже! Тильки вмерци.
  Один из студентов повернулся к другому:
   - А ты не хотел со мной ехать! Видишь, сколько нового за один день!
   Мы прошли мимо силосных ям. Скоро открылся вид на колхозный огород. По самому низу расстелилась сизо-голубая широкая полоса капусты. За ней густо зеленело помидорное поле.
   - Почему жук называется колорадским? - спросил кто-то из ребят.
   - Впервые он уничтожил картофельные поля ровно сто лет назад в штате Колорадо. Это Америка. - заученно начал рассказывать студент в темном костюме. - А в Колорадо он перешел из Мексики. Это тоже Америка.
   - Зараза та Амэрека! Гадство! То амэреканскую белую бабочку нам подкинет, сейчас вот уже колорадский жук. Белую амэреканскую бабочку постоянно дустуют на капусте. В прошлом году мы сами дустовали!
   - На капусте не американская бабочка, а капустница. Её еще называют "Белянка капустная". Американская белая бабочка уничтожает листья на плодовых деревьях. - сказал студент.
   - Все равно амэреканская! - не сдавался Мишка. - Эти амэреканцы всюду лезут! То на Палистину нападут, то Совецкий канал завоюют. Гитлера на них нет! - продолжал бушевать, мгновенно ударившийся в политику, Мишка.
   - Не Советский, а Суэцкий канал. - пытался поправить Мишку студент.
   - Какая разница! Все равно завоевали!
   Мы были готовы подтвердить Мишкину правоту. Мишка, вообще, бурно реагировал на любое изменение международной обстановки. В прошлом году, когда там была война, Мишка сам написал на обратной стороне старого плаката два лозунга. Потом в середине плаката вырезал дырку, как раз для головы. На переменах до обеда носил на себе "патриотические" плакаты. Спереди было написано: "Руке проч от совецкого канала". Сзади тоже была надпись: "Вон из нашей палистине". Потом Иван Федорович приказал лозунги убрать.
   Студент в костюме отвернулся. Плечи его затряслись. Потом он снова достал носовой платок и долго сморкался. Студент в китайском костюме вдруг спросил:
   - Это как вы в прошлом году сами дустовали капусту? Расскажите!
   Все было очень просто. Когда мы шли на пруд купаться, по капусте ходили старики из огородной бригады. У каждого в руке была панчоха (женский чулок) с засыпанным до пятки дустом. Над каждым кустиком капусты старики встряхивали свой инструмент. При встряхивании из панчохи вылетало облачко дуста.
   Когда мы шли с Одаи обратно, стариков на капустном поле не было. Видимо обедали. Все их панчохи с дустом лежали на меже. Мы не могли упустить такой момент. Схватив, каждый по панчохе, мы стали трясти их над капустой. У нас облака дуста были даже лучше, чем у стариков, гуще. Скоро нам надоело дустовать капусту. Не помню, кто был первым, но все мы стали мутузить друг друга панчохами с дустом. Все больше старались попасть в голову. Скоро все стали серыми, как будто нас обсыпали цементом. Потом со стороны посадки стали кричать старики. Мы бросили панчохи и побежали домой. Только долго пришлось вытряхивать дуст из волос. От нас несло дустом несколько дней.
   Когда мы рассказали историю с дустом, студенты уже не смеялись. Один из них спросил:
   - Никто не заболел после этого? Все здоровы?
   - Какая зараза пристанет после дуста? Даже воши не приживаются! - сделал авторитетное заявление Мишка.
  В тот день мы проверили помидоры, баклажаны, грядки с перцем. Колорадского жука никто не нашел. В конце работы мы повели студентов на турецкий цвентар. Там они надолго задержались, с интересом осматривая каждое надгробье. На них были высечены какие-то слова на непонятном языке. Мы утверждали, что это был турецкий язык. Потом, после коллективного купания мы двинулись к селу.
  Тысяча рублей не досталась никому...
   Когда мы шли по селу, студенты весело переговаривались, часто смеялись. Потом один из них сказал:
   - Видишь? Мы с тобой сегодня обогатились знаниями за целый семестр. А потом еще один семестр будем переваривать!
   Что такое семестр, мы не знали. Спрашивать неудобно. Нельзя было выставлять перед студентами собственную безграмотность! Но мы были рады, что общение с нами пошло студентам на пользу...
  
   Ровно через сорок лет я заехал к родителям. Уже слабеющий отец нанял, приехавшего на постоянное место жительства в село, Арнольда опрыскивать картофель. Арнольд веником кропил, а отец ревниво контролировал качество работы. Рядом, в десяти-пятнадцати метрах опрыскивал свою картошку сосед дядя Юзя. За двумя его огородами ярко-оранжевым цветом краснела картошка на участке нашего дальнего родственника Франека, которому усадьба досталась по наследству.
   Я приблизился к краснеющему огороду. Вся картофельная делянка торчала почерневшими голыми прутиками стеблей. По стеблям, остаткам листьев и по земле ползали полчища жуков и их личинок. Я присмотрелся. Вся красно-оранжевая армада сдвигалась в сторону огорода дяди Олеськи Кордибановского, давно покойного тестя дяди Юзи. Дядя Юзя, проследив за моим взглядом, сказал:
   - Франек посадил картошку и носа не кажет. Я уже четвертый раз опрыскиваю свою картошку с той стороны. Дождь пройдет, а они снова лезут. Сколько картошки пропадает!
   Я хотел сказать, что надо было начинать опрыскивание с Франекового огорода. Потом обрабатывать свой. Сдержался. По своей трудовой мощи дядя Юзя приближался к моему отцу. Мой совет прозвучал бы, как издевка.
  Я вслух вспомнил, как мы всей школой сорок лет назад искали колорадского жука. Обнаружившему первого жука или личинку, полагалась премия в тысячу рублей.
   Раздался голос, слушающего наш разговор, Арнольда:
   - Если бы сейчас за литровую банку жуков давали пачку "Нистру", я бы собирал каждый день.
   "Нистру" в те годы были самыми дешевыми и наиболее крепкими сигаретами.
  
  
  
  
  Надо сильно чувствовать,
  чтобы другие тоже почувствовали.
  Николло Паганини
  Маричка
  
   В самом начале пятьдесят четвертого отец привез из Могилева и установил на полочке небольшой, в коричневом жестяном футляре радиоприемник АРЗ. Без преувеличения, в доме появился еще один член семьи. Слушать он не умел, зато все остальные, включая родственников и соседей, прилежно слушали его. Кто из домашних просыпался первым, тот и включал радио. Чаще всего это была мама.
   Куранты, гимн Советского Союза, последние известия, утренняя зарядка, пионерская зорька. После школы диктовали газету. Вечером был театр у микрофона, песни по заявкам радиослушателей. По радио мы разучивали, сразу становившиеся популярными, песни. С первого раза я запомнил слова и пел вместе с артистами песню "Рябинушка".
   Я был в третьем классе, когда из нашего АРЗ впервые полилась чарующая мелодия, а за ней и волнующие слова "Марички". Сейчас это называется "эффектом присутствия". А тогда, слушая незамысловатые строчки четверостишия,
  В"ется, наче змiйка, неспокiйна рiчка,
  Тулится близенько до пiднiжжя гiр,
  А на тому боцi, там живе Марiчка,
  В хатi, що сховалась, у зелений бiр...,
  я явственно видел перед собой, почему-то, лазурное небо, быструю извилистую, прижатую к подножью темно-синих гор, речку, её противоположный каменистый берег, за которым тянулась темно-зеленая, почти черная полоса густой сосновой рощи. За деревьями спряталась низенькая беленая хатка с черной соломенной крышей. Точь в точь, как у бабы Грецехи, чья хатка пряталась под высокими грушами и огромными раскидистыми ореховыми деревьями.
   А дальше было настоящее волшебство. Начинался припев. Где-то вдалеке молодые парубки хором повторяли куплет, спетый артистом. А за синими горами девичьи голоса выводили непрерывное "А-а-а" в плавном волнообразном чарующем ритме. Я уже не видел ни речки, ни гор, ни хатки. Я даже не слышал, что мама уже дважды велела мне принести с улицы сухие переедки (стебли кукурузы) или подсолнечниковые головки для поддержания огня в ненасытной плите.
   Песня "Маричка" целиком и надолго вошла в мою душу. Слова песни я выучил сразу. Несмотря на отсутствие музыкального слуха, неторопливая плавная мелодия запомнилась, и я пел "Маричку" в доме, во дворе, на огороде. Я пел песню даже во время уроков. Разумеется не на уроках пения. Я пел "Маричку", когда рисовал в альбоме, писал изложения, решал примеры. Пел я мою песню внемую, только про себя.
   Когда начались очередные летние каникулы, отец, купив билет и забросив тяжелый чемодан в тамбур общего вагона, отправил меня в поощрительную поездку к брату, в Черновцы. Алеша прошлой зимой женился и вместе с Жанной они жили у её родителей на четвертом этаже пятиэтажного дома. Старинный дом находился на улице Котляревского, которая брала начало от угла Советской площади. Однако взрослые чаще называли её Соборной.
   Квартиры были большими. Почти четырехметровые потолки, скрипучий паркет, обширная кухня и длинный коридор. Широкие мраморные лестничные пролеты. На первом этаже перед лестницей была, покрытая мрамором, площадка, на которой, по рассказам взрослых, находилась будка швейцара. Шикарный по тем временам, дом был построен на стыке веков в самом центре города и предназначался для проживания семей богатого румынского купечества.
   После одноэтажной Елизаветовки я мог часами стоять у открытого окна. С высоты четвертого этажа я осваивал географию видимой части города. Если смотреть вдоль стены влево, в тридцати-сорока метрах угол Соборной площади. Вправо длинная улица заканчивалась куполом городского театра.
   Напротив дома улица разделялась. Влево и вниз убегала тенистая улица Леси Украинки, в конце которой были видны множественные, красного кирпича, крытые разноцветной черепицей, здания университета. Налево от университета густо зеленел парк Шиллера. Туда на болотистый берег Клокучки прошлым летом я ходил с ребятами копать червей. С удочками и банкой червей на трамвае ехали до круга "Прут". С крутого берега мы забрасывали удочки в стремительный поток и удили пескарей и голавлей.
   По ту сторону улицы была тюрьма. Высокие, опутанные вдоль колючей проволокой, глухие стены, свисающие во двор черные гусаки фонарей. В каждом углу забора высились фонарики круглых башенок. В застекленный фонариках башенок день и ночь стояли вооруженные солдаты. За стенами несколько разделенных двориков, в которых люди в темно-серой одежде сбивали ящики, носили какие-то мешки, кололи дрова. Один небольшой дворик сверху был покрыт целой сетью переплетенной колючей проволоки. Я не любил смотреть во двор тюрьмы. Очень скоро мною овладевала жуть и я переводил взгляд на зелень газонов и тротуары.
   Мне нравилось наблюдать, как по тротуарам шагают прохожие. Издали они были почти одного со мной роста. По мере приближения их тела укорачивались, казалось, становились толще. Когда они находились прямо подо мной, я видел выступающие и тут же прячущиеся в животах носки обуви, плечи и круглые шляпы. В те годы все мужчины и женщины носили шляпы.
   Когда прохожие находились прямо подо мной, я выпускал из пальцев черешневую косточку и следил за её полетом. Косточка падала на асфальт в трех-четырех шагах за прохожими. Тогда я стал отпускать косточки за три-четыре шага раньше. Я отчетливо видел, как мои косточки летели прямо в шляпы прохожих. Я видел только удар косточки об головной убор и быстро убирал голову, чтобы пострадавшие не могли определить окна, из которого выпущен снаряд.
   За этим занятием меня застал Иван Ефимович, отец Жанны:
   - Что ты делаешь, Женя?
   - Решаю задачу по физике. - был мой немедленный ответ.
   - Расскажи, может вместе решим?
   - Решаем по формуле прямолинейного равноускоренного движения. Зная время равноускоренного полета тела в свободном падении до удара об асфальт, вычисляем скорость тела в момент удара и расстояние от окна до асфальта.
   - И какое же расстояние от окна до асфальта?
   - Около пятнадцати метров, - не моргнув, сказал я.
  Расстояние от тротуара до окна я прикинул несколькими днями раньше, гуляя вдоль улицы.
   О моих "достижениях" в физике Иван Ефимович видимо рассказал Алеше. К концу ужина брат неожиданно сказал:
   - Ты только не пробуй определять скорость слюны. Может быть скандал. Как быстро бы ты не прятался, караульный в башенке напротив все равно увидит. Ему-то делать больше нечего.
  О караульном я как-то не подумал вообще...
   Чтобы занять меня, на следующий день Иван Ефимович подключил к радиоприемнику "Урал" проигрыватель и достал высокую стопку пластинок:
   - Умеешь крутить пластинки?
   - Конечно!
   - Ну вот, на время каникул отвлекись от физики. Послушай, тут много хороших песен.
   Вместе с Ларисой, младшей сестрой Жанны, мы слушали пластинки. Многие мне были знакомы. Большую часть из них крутили на террасе нашего сельского клуба перед киносеансом. Я взял в руки очередную пластинку с бледно-розовым кругом в центре. На кругу было написано: "Очi волошковi". Прочитав на обратной стороне пластинки, я напрягся: "Марiчка"!
   Читаю дальше... Слова М. Ткач, музыка С. Сабадаш, поет Дмитрий Гнатюк. В тот день я слушал "Марiчку" великое множество раз. На следующий день Иван Ефимович, вернувшись из города, вручил мне в огромном квадратном конверте подарок . Это была пластинка с "Марiчкой!
  Вручая мне пластинку, Иван Ефимович сказал:
   - Композитор Сабадаш наш сосед. Он живет на первом этаже в нашем подъезде. Если спускаться по лестнице, первая дверь справа. Точно, как в нашу квартиру.
   Я был потрясен! Композитор моей любимой песни живет совсем рядом, а они до сих пор молчали! Живого композитора я вообще никакого не видел, тем более сочинившего "Марiчку" Сабадаша! Как они могли?!...
  Сказав, что иду погулять на площадь, я спустился по широкой лестнице. На первом этаже у двери я задержался. Обычная дверь... Покрашена обычной краской. Никаких надписей, никакой блестящей таблички, какую я видел на входной двери зубника Бекермана.
   Я спустился вниз и вышел на улицу. В тот день я долго гулял по аллеям площади-парка. Я забыл, что в ста метрах находится тир. Я думал только о том, что рядом живет знаменитый человек. Его имя напечатано на пластинках, а все так спокойно гуляют, сидят на скамейках, бегут с авоськами, куда-то едут в трамваях!
   Однажды, когда я свесившись, смотрел на улицу, Лариса сказала:
   - Из филармонии возвращается Сабадаш.
   Я пристально всмотрелся. Ничего необычного... В руке черный портфель. Идет, как все люди, обычным шагом. О нет! Прическа у Сабадаша была как у Гоголя или Белинского. Это было видно издалека!
  Последующие дни я проводил в основном на улице, но композитора не встретил ни разу. Однажды я вышел раньше, часов около девяти. Когда я спускался на первый этаж, сердце мое екнуло, потом забилось чаще. На лестничной площадке стоял Сабадаш и, не торопясь, закрывал замок входной двери своей квартиры.
   Я замер на месте. Сабадаш закрыл двери, подергал ручку, и... его каблуки зацокали по мраморным плитам. Выйдя из подъезда, композитор повернул вправо, в сторону театра. В десяти-пятнадцати метрах я следовал за ним. Меня поразило то, что композитор был обыкновенным. В его сухощавой фигуре не было ничего необычного. Сабадаш слегка сутулился. Длинные прямые с проседью волосы закрывали уши, спускались почти до воротника его пиджака и слегка подворачивались внутрь.
   При выходе на театральную площадь, словно почувствовав, что за ним идут, Сабадаш оглянулся. Второй раз он оглянулся, когда мы проходили мимо кинотеатра "Жовтень". За кинотеатром он повернул направо. В тот день я проводил Сабадаша до филармонии.
  На следующий день я вышел раньше. Сабадаша я ждал, сидя на скамейке, кольцом окружавшей вековое дерево в самом углу Соборной площади. Сабадаш вышел из подъезда минута в минуту. Я последовал за ним. Сегодня он не оглядывался. Однако, миновав кинотеатр "Жовтень", Сабадаш внезапно остановился. Секунду-другую он стоял неподвижно. Затем повернулся ко мне. Я уже пожалел, что сегодня увязался за ним. Хотелось убежать. Сабадаш поманил меня всей кистью, приглашая и как-бы призывая к вниманию:
   - Ты любишь музыку, мальчик?
  Я утвердительно закивал головой.
   - На каких инструментах ты играешь?
   -Я не играю совсем.
  Говорить было трудно. Я едва выдавливал из себя слова.
   - Может быть ты поешь?
   - Меня проверяли в хоре. У меня нет ни слуха, ни голоса.
   Сабадаш стоял, полуобернувшись. Портфель он держал перед собой двумя руками, как школьник. Фигура его, казалось, еще более ссутулилась. Сейчас полагаю, что тогда он, как и я, был в некотором затруднении. Последовала неловкая пауза. Потом композитор сказал:
   - Это хорошо, что ты любишь музыку... Что ж, мне пора...
  Больше Сабадаша я не провожал никогда. Вышло так, что впоследствии мы не встречались.
   Черновцы... В постперестроечные годы я бываю в "маленьком Париже" очень редко. Нас расселили. Это уже другая страна. Последний раз я был в городе моего детства два года назад. Тогда Олег с моей внучкой Оксаной подарили деду воскресную экскурсию. На территории центрального стадиона города проходила межобластная выставка голубей.
   Черновцы... Разбегающиеся в разные стороны от Центральной площади семь улиц... Пешеходная вечерняя Кобылянская... Подрагивающие в свете переливающихся разноцветных неоновых огней, отполированные дуги булыжной мостовой... Подвешенные к чугунному, с ажурными завитками, столбу, большие круглые часы на площади перед ратушей... Удивительной мелодичности утренние трамвайные звонки... Бубличная с горячими пончиками, тир, музеи, кинотеатр "Жовтень", стремительный Прут, глухой, почти дикий парк Шиллера... Непреходящая новизна ощущений, тревожно-радостное ожидание грядущего чуда...
   ...Точно в полдень слышу, звучащую с балкона ратуши, мелодию "Марички". Меня не покидает ощущение, что трубач в буковинском народном костюме играет эту мелодию по моей просьбе. Попросил я его об этом еще шестьдесят лет тому назад. Тогда этот удивительный город на берегу Прута, расположившийся, как и древний Рим, на семи холмах, был моим.
  
  
  
  Трускавецкие встречи
  
   В семьдесят шестом я работал заместителем главного врача района. Последние два года были для меня далеко неблагоприятными в плане собственного здоровья. Часто обострялась язвенная болезнь, беспокоили печень и поджелудочная железа... Апогеем стало язвенное кровотечение.
   Дважды подавал заявление об освобождении от, ставшей для меня тягостной, административной работы. Сам осознавал, не мое это... Чувствую, что не тяну в силу моего характера. Всем верю... Руководитель должен быть твердым в принятии решения и в контроле исполнения. Пока чувствую только я, надо уходить. Увидят другие, что не тяну - выметут поганой метлой. С позором...
   В начале июля, уходя в отпуск, подал третье заявление. Когда я зашел, чтобы попрощаться на месяц с пациентами и сотрудниками отделения, Мария Григорьевна, врач-окулист спросила меня:
   - У вас нет желания поехать с нами в Трускавец? Дикарями. Будем пить воду, отдыхать. Виталий недавно водит машину, так далеко за рулем он еще не ездил.
   Виталий Федорович Япэскуртэ - заведующий хирургическим отделением. Болезненный его букет был близок к моему. Я долго не раздумывал. Ранним воскресным утром мы взяли курс на запад. Автомобиль был новый, проблем в пути не было. После Черновиц Виталий Федорович с чувством облегчения освободил мне место за рулем. В Трускавец прибыли ближе к вечеру.
   С квартирой определились сразу. У бювета с минеральной водой стояли женщины с небольшими плакатами на груди: "Сдаю квартиру". Поселились мы в квартире на втором этаже многоквартирного дома на улице Стебницкой. Стебницкая переходила в шоссе, ведущее в поселок Стебник. Противоположной своей окраиной Трускавец выходил на, находящийся в четырех километрах, более крупный город Борислав.
   В северную окраину Трускавца упиралась трасса, ведущая из, расположенного в шести километрах, Дрогобыча. Еще по пути в Трускавец, создалось впечатление, что все населенные пункты переходят друг в друга и составляют общий агломерат во главе с Дрогобычем, Трускавцом и Бориславом .
   Сам Трускавец оказался очень компактным. Почти округлой формы, Трускавец в те годы в диаметре был не более двух километров. От нашей квартиры до бювета, где мы пили воду, было около километра. В любом направлении можно было пересечь город пешком менее, чем за полчаса. Поразило огромное количество зелени. Сам Трускавец с трех сторон был плотно обжат лесом.
   Следующим утром, позавтракав, мы пошли в санаторий "Шахтер", расположенный в самом начале южного склона курортного парка. Там медсестрой работала наша землячка Зинаида Васильевна Вакарова, занимавшая тогда должность главной диетсестры санатория. Нашли ее быстро. Что называется, сходу решился немаловажный вопрос нашего пребывания в Трускавце. Мы оплатили наше питание в столовой санатория на две недели вперед.
   Отдых был полноценным. Ознакомились с курортным парком, потом с городом. Поразило обилие отдыхающих и лечащихся. Встретили массу знакомых с нашего района, врачей из Кишинева и республики. Я, как настоящий дикарь, с изумлением встретил и узнал, виденного ранее в киножурналах и по телевидению, старика-пастуха из Киргизии. Его черная мохнатая шапка, которую он не снимал в июльскую жару, была диаметром не менее полуметра.
   У первого бювета в тени вековых деревьев, по сложившейся многолетней традиции, с утра до позднего вечера, постоянно обновляясь, стояла группа людей, больше женщин. Они пели, в основном, старинные украинские народные песни. Им всегда подпевали мужчины. Вокруг стояла довольно плотная толпа зрителей и слушателей.
   Часто плавные мелодичные песни сменялись экспрессивными, азартными. Под аккомпанемент баяна и многоголосый хор всегда находились одна-две пары, пустившихся в пляс, отдыхающих. Толпа расширяла круг и в такт мелодии поющие и зрители с чувством хлопали в ладоши.
   Запомнилась одна пожилая женщина. Казалось, с утра до вечера она вообще никуда не уходит. В такт песням женщина, не переставая, подтанцовывала. Когда звучала песня "Ой я, молода, на базар ходила...", старушка подолгу, без устали лихо отплясывала "гопака". Стоявший рядом мужчина, с несколькими рядами орденских планок на груди, комментировал:
   - Во! Бабка камни из печени и почек вытрясает!
   На противоположной стороне бульвара, неподалеку от спуска, плотно сбитой компанией грудились армяне. Бросалось в глаза то, что они выезжали в Трускавец целыми семьями. Случалось, к вечеру на центральной аллее курортного парка собиралась группа армян не менее пятидесяти человек. Они пели армянские песни. Некоторые привозили с собой музыкальные инструменты и напротив бювета музыканты стихийно собирались в армянский ансамбль.
   Случайно встретился нам у бювета, ныне покойный, заведующий районным отделом народного образования Владимир Павлович Скутельник. Блестящий эрудит, почти энциклопедист, рассказал нам, что по другому ведут себя приехавшие на отдых и лечение азербайджанцы, дагестанцы и другие представители ислама. Дни напролет, озабоченные, они пребывают в непрестанном поиске молодых полных блондинок.
   - Почему полных и именно блондинок? - спросил я.
   - Скорее всего, это связано с исламом. Согласно Корану, попавшие в рай после кончины мусульмане обязательно женятся на гуриях, полных, светловолосых, с огромными глазами, женщинах. Гурии будут подносить благоверному сладости и виноград, ублажать. Таким образом, сложился стереотип, эталон красоты. А ждать надо довольно долго. Да и умирать не хочется. Попадет ли после смерти мусульманин в рай, еще неизвестно. Вот и хочется многим побывать в раю при жизни. - с улыбкой закончил заслуженный педагог.
   Однажды, проходя по бульвару, мы услышали звучание украинской песни со стороны толпы армян. Мы остановились. Большая группа армян с увлечением, удивительно правильно пела старинную украинскую песню "Тече вода з пiд явора...". Потом зазвучала "Розпрягайте хлопцi коней... ". К моему стыду лишь много позже я узнал, что песня "Тече вода... " поется на вирши Тараса Шевченко.
   Завтракали, обедали и ужинали мы в столовой санатория "Шахтер". Это было огромное помещение, заполненное столами, каждый на четыре человека. Чтобы не возникало неразберихи, столы и места были нумерованы. Так случилось, что диетсестра усадила коллег неподалеку от входа. Для меня нашлось место неподалеку.
   - Запомните номера ваших столов и стул. Всегда садитесь на ваши места. - напутствовала Зинаида Васильевна.
  Однажды обедая, краем глаза увидел, усаживающегося за соседний столик, мужчину. Я поднял глаза. Сидящий за соседним столом человек был моим знакомым! Вот только не мог я его узнать. Мучительно перебирал в памяти знакомых из Кишинева, Дондюшан. Мужчина явно был начальником. Больно барским был его вид. Уловив на себе мой взгляд, мужчина посмотрел на меня и выразительно кивнул головой. Кивнул головой и я. Сомнений не было. Мы давно знакомы! Только кто он?
   Закончив обед, мы с коллегами вышли. Спускаясь по асфальтированной дорожке склона, направлялись в кинотеатр. Мария Григорьевна спросила:
   - Откуда вы так близко знакомы, что он поздоровался с вами первым?
   - Кто?
   - Как кто? Сергей Бондарчук! Он с вами поздоровался первым. - повторила Мария Григорьевна.
   Приземление было неожиданным. Я рассказал, как было на самом деле. Потом мы втроем долго хохотали. Гуляющие курортники оборачивались нам вслед и недоуменно пожимали плечами.
  В тот раз мы были в Трускавце ровно две недели. Дальнейшее пребывание в праздности стало, пожалуй, приторным.
   По приезду домой меня ждал сюрприз. Мое прошение министру здравоохранения Молдавии было удовлетворено. Я вернулся к лечебной работе.
   Второй раз я ездил в Трускавец вместе с Таней, недавно перенесшей сывороточный гепатит. До Черновцов мы ехали поездом Одесса - Ивано-Франковск. Потом автобусом до Трускавца. Забегая вперед, должен сказать, что в Трускавце я был три раза и ездили мы туда всегда дикарями.
   На следующее утро у бювета мы встретили ту же толпу армян, с огромной черной шапкой на голове, старика киргиза, того же, запомнившегося с семьдесят шестого, с академическим ромбом со змеей на груди, тощего доктора-узбека в тюбетейке. Только сейчас парень выглядел отвратительно. Еще больше изможденный. Восково-серого цвета, обтягивающая кости лица, кожа. Водянистые отеки под глазами, больше в первой половине дня, выдавали тяжелую почечную патологию.
   Тот же хор и пляски у бювета, та же неизменная отварная красная свекла в качестве гарнира во всех столовых и ресторанах. Все тот же, стареющий, но молодящийся, наглаженный крашеный ловелас, азартно "вытряхивающий" камни на танцплощадке дворца культуры. Не испарялась иллюзия, что, то ли весь мир, как в фокусе линзы, сконцентрировался в Трускавце, то ли я вернулся сюда всего лишь после двухдневной отлучки.
   Случайные встречи у бювета с тощим доктором-узбеком неожиданно сыграли в моей жизни важную, можно сказать, веховую роль. Еще в первую мою поездку я заметил, что парень беспрестанно курил. Проходя мимо, я указал на него Тане кивком головы. Когда мы отошли подальше, я сказал:
   - Какой тощий! Судя по всему, почечная патология. И курит почти постоянно.
  Таня повернулась ко мне:
   - Думаешь, ты лучше? Когда лежал с обострением, ты был еще "краше"!
   Я был злостным курильщиком в течение семнадцати лет. Сам увязывал мое состояние с курением. Пытался бросить, как Марк Твен. Раз двести. Переходил на менее крепкие сигареты. Осознавал, что обманываю себя сам. Когда "бросал", сминал пакет и ломал сигареты. Бывало, демонстративно выбрасывал сигареты в мусорную корзину. Клятвенно обещал окружающим и себе бросить курить, заключал пари.
   В тот день, вернувшись на квартиру, я положил пачку с сигаретами и спички на подоконник. Не говоря ничего Тане, просто перестал курить. Когда мы уезжали домой, сигареты и спички остались лежать на подоконнике. Первые месяцы почти каждую ночь снилось: разминаю сигарету, закуриваю и глубоко затягиваюсь. И тут же во сне:
   - Что я наделал?!
   Просыпаюсь. С облегчением осознаю, что это был сон. Сновидения со сценами курения очень редко, но тревожат меня до сих пор. Признаюсь, до сих пор хочу курить. Не курю уже сорок лет. Уверен: курить больше не буду.
   Запомнилась случайная встреча в кафе, где мы обедали. Это событие яркой вспышкой высветилась в памяти через добрых пятнадцать лет, уже в середине девяностых. Мы с Таней сидели за угловым столиком небольшого кафе. Подошли двое. Рослый майор был в парадной форме. Бросилась в глаза Золотая звезда Героя на груди. Крупные черты лица, усы, закрывающие всю верхнюю губу, проседь на висках. Второй был в сером гражданском костюме, среднего роста. Типичные черты славянина. Осанка, властность и еще что-то, не осознанное мной, выдавали в нем военного в больших чинах.
   Попросив разрешения, сели за наш столик. Обедали не спеша, но без горячительного. Говорили о сослуживцах, упоминая только имена. Потом старший спросил:
   - Руслан! Ты там больше двух лет. Все видел и ощутил своей шкурой изнутри. Расскажи в нескольких словах, каковы твои впечатления.
  Майор оторвался от еды, несколько секунд смотрел на противоположную стенку кафе, но больше в никуда:
   - Ох, Леонид ... (отчества не запомнил - авт.), не надо было сейчас нам туда...
   Говорили тихо, не называя больше имен и стран. А много позже по телевидению мы узнали майора. Это был Руслан Аушев. Уже генерал. Потом президент Ингушетии. А второй, возможно, был Ивашов, но не ручаюсь. Давно было.
   Еще раз мы с Таней ездили в Трускавец на автомобиле за несколько месяцев до защиты моей диссертации. Удачно сняли комнату с отдельным входом в двухстах метрах от бювета. Кафе и платная стоянка - рукой подать. Мы уже чувствовали себя завсегдатаями и старожилами курорта. Ездили в Борислав, Дрогобыч, Львов. Посетили знаменитую Стебницкую ярмарку, как музей, славившуюся широким представительством произведений народных промыслов. Пешком исходили Трускавец вдоль и поперек.
   Обедая, познакомились с, оказавшейся за одним с нами столиком, супружеской парой из Азербайджана. Его звали Гярай, жену Эллой. При знакомстве она сказала:
   - Родители меня назвали Эльмира. Это значит - принцесса. Но в институте меня все называли Эллой. Уже больше привыкла к Элле.
   Живут в Мингечауре. Гярай, окончивший рыбопромышленный техникум в Ейске Краснодарского края, работал начальником цеха на рыбопромышленном предприятии. Элла, окончившая Московский нефтехимический институт, работала преподавателем в техникуме. Русская речь ее была без акцента. Сама Элла была общительнее и разговорчивее мужа.
  Во время прогулки по бесчисленным аллеям курортного парка, я спросил:
   - Элла! Просветите нас! У вас живут сунниты и шииты. Чем они отличаются друг от друга? Поскольку я знаю, и те и другие мусульмане. Какая разница?
   Элла кивнула на, ухмыльнувшегося и пожавшего плечами, Гярая:
   - Он из шиитов, а моя семья из суннитов. Но это у старшего поколения, как в южной Африке, апартеид. У молодых сейчас все проще.
   - Чем же отличаются сунниты от шиитов?
  Элла, весело взглянула на Гярая, сказала:
   - Я вам отвечу одной древней притчей:
   - Идет суннит по лесу. Видит высоко сидящего на дереве шиита. Тот сидит на толстой ветке и пилит ее. Только пилит ветку от самого ствола. Суннит остановился и говорит:
   - Сейчас упадешь!
  Шиит отрицательно покачал головой и продолжил пилить. Сунит пожал плечами:
   - Смотри, я тебе сказал! - И пошел дальше.
   А шиит все пилил. В какой-то момент раздался треск. Ветка с шиитом полетела вниз. Приземлившись, шиит выбрался из-под ветки, почесал ушибленную голову и ошеломленно посмотрел вслед ушедшему сунниту. Затем вполголоса сказал:
   - Это был бог...
   Таня засмеялась. Я, общавшийся с коллегами из различных республик Союза на конференциях и советах по защите диссертаций, был немного знаком с довольно жестким внутри и внесемейным укладом у мусульман. Я позволил себе улыбнуться и посмотрел на улыбающегося Гярая. Элла перехватила мой взгляд:
   - У молодых такая притча воспринимается как шутка. А вот старшие, что мои, что его, ой! Особенно старшие братья...
  Как-то мы обедали в ресторане. Названия не помню. Где-то недалеко от Стебницкой. Когда подошла официантка, я заказал для нас с Таней свиную отбивную. Сразу же опомнился. Спросил:
   - Что у вас из говядины или баранины?
  Элла тут же вмешалась:
   - Нет, нет. Заказывайте свиную. И мы с Гяраем заказываем свиную отбивную!
  Я вопросительно взглянул на наших соседей. Элла объяснила:
   - У нас дома с едой все было очень строго. В семье Гярая тоже. Когда мы знакомили наших родственников, мои спросили сватов:
   - Соблюдаете ли вы халяль? Не едите ли вы свинину? Лишь после этого дали согласие на наш брак. (Халяль - дозволенная Аллахом пища и поступки мусульманина в целом).
   А я подумала: попала!Я училась в нефтехимическом. Жила в одной комнате с девчатами из Белоруссии, Украины и Кубани. Они регулярно выходили к поездам и принимали передачи с продуктами. Всем девочкам передавали сало. Особенно толстым и белым было сало из Белоруссии. Девчата так аппетитно ели!
   Однажды, оставшись в комнате, я украдкой отрезала кусочек белорусского сала. Попробовала. Съела. Было очень вкусно. Просить у девочек сала постоянно было неудобно. Я купила в магазине сало потолще. Потом попросила еще венгерского, посыпанного красным перцем. Надо было видеть лица девочек, когда они увидели, выложенное на стол, купленное мной, сало. Когда сели ужинать, однокурсница с Кубани заперла дверь на ключ. В общежитии было много студентов-кавказцев. Так и ели. Перед ужином всегда запирали комнату.
   Когда мы поженились, мои родственники выделили нам комнату с отдельным входом. В одну из суббот Гярая вызвали на работу. А мне надо было пройтись по магазинам, что у нас тоже считается для женщины предосудительным. В дом все должен приносить муж.
   Купила все, что нужно. Потом ноги меня понесли в магазин, в котором у нас продают свинину. Купила сала, посолила и спрятала. На второй день с трудом дождалась ухода Гярая. Закрылась. Такое вкусное было сало! Потом тщательно завернула сало в целлофан и спрятала в кладовой. Так и ела, уединившись, свиное сало.
   Однажды во время еды внезапно открылась дверь. В комнату вошел Гярай. Во мне все умерло. Оказывается, потеряв бдительность, я забыла запереть комнату на ключ!
   - Что будет?
  Мне казалось, что Гярай подходил ко мне очень медленно. Я вся сжалась... Гярай, увидев, что я ем сало, ринулся к двери. Задвинул засов и к столу:
   - Дай мне!
   Оказывается, во время учебы в Ейске он тоже пристрастился к салу! Так и закрываемся с тех пор от родственников по вечерам и едим сало.
   Однажды Гярай спросил меня:
   - Твоя машина на ходу?
   - Да! Тебе куда надо?
   - Туда! - Гярай указал рукой на начало юго-западного склона парка. - Карпати!
  Там действительно, рядом с "Шахтером", находился более современный санаторий "Карпаты".
   - У тебя кто там? Знакомый?
   - Да, знакомый!
  Гярай проводил Эллу к парикмахерской. Таня сказала:
   - Я тоже постригусь. Сделаю укладку.
  Я кивнул.
   Мы с Гяраем пошли на стоянку. Выехав, я решил ехать по объездной, так проще. Да и ГАИшников встретить по объездной меньше вероятности. Скоро я притормозил у санатория "Карпаты". Гярай ушел в спальный корпус. Я присел на лавочку и стал наблюдать за игрой детей, набрасывающих пластиковые кольца на, вбитые в землю, трубы различной высоты.
  Минут через десять появился Гярай. В машину он сел в расстроенных чувствах. В сердцах воткнул прикуриватель. Из нагрудного кармашка трикотажной футболки достал сигарету. Прикурил.
   С первого дня знакомства я заметил что Гярай надевает футболки с двумя кармашками на груди. Из каждого кармашка выпирала пачка дорогих сигарет с фильтром.
  Расстроенно повернулся ко мне:
   - Нет! Совсем нет! Обманула! Зачем?
   - Кого нет? Объясни, Гярай!
   - Понимаешь? Когда пили воду, я познакомился с девушкой. Така-ая блондинка! А - ах! Сказала, что живет в этом санатории. Даже номер комнаты сказала. И фамилию, и имя!
  До меня, наконец, доехало. Я улыбнулся. Гярай продолжал бушевать:
   - Нехорошо поступила! Нечестно! Я же ей показал!...
   - Что ты ей показал? - в недоумении спросил я.
   - Как что показал? Деньги показал! - Гярай из второго нагрудного кармана достал и продемонстрировал довольно толстую пачку новеньких двадцатипятирублевых купюр.
   Мне стало смешно. Я еле сдерживался. Гярай не успокаивался:
   - Какая белокурая! Как булка! А-ах!
  Я вспомнил Владимира Павловича Скутельника, заведующего РОНО, несколько лет назад рассказавшего нам о попытках мусульман попасть в рай при жизни.
   - Как в воду глядел!
  Мы подъехали к стоянке. Оставив машину, пошли к парикмахерской. Минут через десять вышли Таня с Эллой. Элла пытливо смотрела на Гярая:
   - За гурией ездили?
  Гярай улыбался. Элла повернулась к Тане:
   - Это ужасно! Гуляем или идем в магазин, а он вдруг внезапно срывается, повернет назад и бегом скрывается из виду. У меня нет сил! Он может начать знакомство у меня на глазах! Потом появляется с дураковатым видом моего младшего брата. А он старше меня на целых семь лет! Уже сердиться не могу!
   Гярай шел рядом. Он продолжал улыбаться улыбкой младшего брата Эллы. Помолчав, Элла так неожиданно всердцах повторила слова Владимира Павловича:
   - Как хочется побывать в раю при жизни...
   Ровно через две недели мы взяли курс на Ужгород. Только поехали мы по маршруту Дрогобыч - Стрый. Проезжая Стрый, вспомнил, что в самом начале пятидесятых колхоз возил сюда для продажи подсолнечное масло. Отдавали на продажу свое масло и колхозники. На вырученные деньги шофера покупали для сельчан гнутые коричневые стулья. Несколько канистр с душистым маслом погрузил и отец. Из привезенных шестьдесят пять лет назад стульев, у меня сохранился один. По сей день скучает он в старом доме среди хлама, который, с одной стороны никогда не понадобится, с другой - не поднимается рука сжечь или выбросить.
   За Стрыем мы повернули на юго-запад. Потом пошли горы с бесконечным серпантином дорог, подъемы, перевалы, снова спуски. Настоящие Карпаты. Особые впечатления оставили о себе карпатские облака. Поднимаясь, мы въезжали в них, как в густой туман. Вырвавшись наверх из туманного плена, мы видели внизу белоснежную равнину, из которой вырастали кругловерхие зеленые горы. Зрелище незабываемое.
   Недалеко от Свалявы остановились напиться. Струя минеральной воды под давлением лилась, через, вмурованную в гору, нержавеющую трубу. Впервые в жизни мы пили газированную воду непосредственно из природного источника.
   Проехали северной окраиной Мукачево. В сам город не заезжали. У обочины дороги увидели огромный плакат, извещавший о том, что древний замок закрыт на реставрацию. Я хотел показать Тане замок, в котором был с коллегами в семьдесят шестом. Мукачево было основано в девятом веке. В средние века город одно время был столицей Венгрии, а замок Паланок являлся резиденцией короля.
   За Мукачево прямая, словно линейка, трасса. Потом Ужгород, центр города. Не перестает удивлять своеобразная архитектура старого города. Река Уж. С моста видны, плавающие в прозрачной воде, рыбины. Прохожие, походя, бросали с моста кусочки хлеба. Кишащая рыбой, вокруг упавшего хлеба закипала вода .
   На полчаса забежал в ЛОР-клинику областной больницы. Встретился со знакомыми коллегами. Забрал, уже подписанные и заверенные акты внедрения моих методов лечения в областной клинике. Пообедали и снова в путь. Проехали Берегово, Виноградов, Хуст. Справа трассу сопровождала бурная Тиса. Только текла здесь река, по моему разумению, в обратном направлении. Меня преследовала иллюзия, что, если Тиса впадает в Дунай, то течение ее должно быть параллельным Пруту.
   Иллюзия развеялась окончательно только дома, когда открыл географический атлас мира. Начинается Тиса слиянием Черной и Белой Тис недалеко от Рахова. Затем река становится границей Украины с Румынией, потом с Венгрией. Затем разделяет Венгрию и Словакию. Пересекая Венгрию, Тиса переходит на территорию Сербии, где, наконец, впадает в Дунай.
   Ландшафт Карпат отличается своеобразной, неповторимой красотой. Несущаяся навстречу Тиса, справа и слева зеленые горы, кругловерхие, следующие друг за дружкой, вершины. Таня просила:
   - Давай остановимся! Смотри, какая красота вокруг! Искупаемся в Тисе! Погуляем!
  О том, что температура воды в Тисе летом ненамного выше, чем в колодце, я молчал.
   В моем характере есть одно скверное свойство. Перед любой поездкой я даю себе и остальным слово, что спешить не будем, остановимся в достопримечательных местах, отдохнем. А потом поедем до следующего интересного места. Там снова будет остановка. Таков был, ныне покойный, мой старший брат Алексей. Он никогда не спешил. Если обещал приехать к восьми часам вечера, то его, как Фиделя Кастро, надлежало ждать ближе к полночи.
   Когда я сажусь за руль, во мне включается другая программа. Не желая того, ставлю себе задачу доехать до места назначения, чаще всего дома. Это, как главная задача, которую я должен решить, отбрасывая, как шелуху, все остальное, ставшее на время пути второстепенным. Главное - достичь, поставленной в начале пути, цели.
   Вот и сейчас, пишу и... уверен: когда я буду читать Тане написанное (по причине слабого зрения Таня уже не читает), на меня снова посыпятся, как горох, упреки, что я спешил, пропустил столько интересного! Все упреки признаю справедливыми, принимаю их и уверен: если придется ехать, я снова буду стремиться достичь заданной конечной точки, отбрасывая все попутное, на тот момент, менее важное. Таков я. Ничего поделать с собой не могу, да и не хочу...
   Проезжая Солотвино, славящееся своими соляными шахтами, на обочине увидел санитарную "Волгу" с поднятым капотом. За машиной высилась знакомая двухметровая фигура. Притормозил. Это был Вася Оприш, курсом старше учившийся на стоматологическом факультете. Два года подряд мы жили в общежитии на одном этаже. Остановился:
   - Сколько лет! Сколько зим!
  Поговорив, узнал, что Вася недавно назначен главным врачом спелеосанатория. Пригласил приезжать. Сгущались сумерки, погнавшие нас вперед.
   За Солотвино стемнело. Дорога повернула влево. Остался позади Рахов. За Яремчей увидели придорожное кафе. Остановились поужинать. Внутри кафе было обустроено в стиле гуцульской колыбы (шалаша). Зал был небольшим. По неистребимой давней привычке я сел лицом к залу и входу. Не могу с собой ничего поделать. Я должен видеть людей в зале и всех входящих. Таня села напротив.
   За Таниной спиной за столиком сидели две девушки. Старшая, сидевшая к нам лицом, массивная, плотного телосложения с короткой стрижкой. Младшая - миниатюрная, с длинными волнистыми волосами, белокурая яркая блондинка Мы уже заканчивали ужин, когда я увидел, что старшая подает мне знаки. По жестам и мимике я понял, что она весьма нелестно отзывается о женских качествах моей жены. Показывая глазами на белокурую спутницу, старшая продемонстрировала полу-согнутую кисть с поднятым вверх большим пальцем. Я понял.
   В это время подошла официантка. Приняв оплату за ужин, предложила номер в гостинице неподалеку и стоянку для машины.
   - Спасибо,- ответил я. - Нам тут совсем недалеко ехать.
   Из рассказов ездивших по этим местам знакомых, я знал, а сейчас и понял, что если есть девочка и "мамка", значит неподалеку есть и "браты". И официанты часто с ними в доле. Мы поспешили уйти. Пусть все не так, но от греха надо быть подальше.
   Дальше села пошли чаще, словно переходили друг в друга. На окраине одного села я увидел, ярко освещенный, ангар и площадку. Отъехав от трассы, я остановил машину. Место показалось безопасным. Только в ангаре шумели льющиеся струи воды.
   - Вероятно водоохладитель какого-то предприятия, - опрокидывая сиденье, успел подумать я, и провалился...
   Утром меня разбудил тот же шум. Таня, по ее словам, проснулась более получаса назад. Не хотела тревожить мой сон. Я вышел из автомобиля. Только сейчас понял, что шум воды доносится из-за ангара. Я обошел ангар. Буквально в тридцати метрах, кипя на перекатах, шумел Прут. В этот раз вода перемещалась в "правильном" направлении, по ходу нашего движения.
  Потом была Коломыя, тянувшаяся около десяти километров. На окраине города позавтракали. Снова в путь. И опять:
   - Куда ты гонишь? Совсем рядом Прут. Такие красивые места!
   Миновали Снятын. В Лужанах остановились. Купили ящик минеральной воды. Высокой минерализации, щелочная, "Лужанская" минеральная вода быстро восстанавливала пищеварение после обострений.
   Лужаны переходят в Новоселье. Сейчас это большое село почему-то переименовано в Мамаевцы. Круговая развязка. Круглосуточный пост ГАИ. Налево дорога в Тернополь, изученная мной за четыре года аспирантуры до мелких выбоин в асфальте. Вот и Черновцы. Почти дома! Границ тогда не было...
   Дальше - только на восток... Обедали мы дома, в Дондюшанах.
   - Куда спешил? Куда летел? Дома могли бы ужинать, а не обедать!
  
  
  
  
  Бруско
  
   Впервые я увидел его, первого сентября в первом классе, на первой в моей жизни перемене в пятьдесят третьем. Когда прозвенел звонок, мы, словно помещенные в, плетеную из тонких ивовых прутьев, загородку цыплята, осторожно, несмело, сначала выглянув, выходили в полутемный длинный коридор школы. После классной тишины в коридоре кипела буйная жизнь. Слышался топот ног, гвалт, частые вскрики, шлепки и постоянный, напоминающий стрекот скворцов, шум, не наигравшейся за лето, неугомонной детворы.
   В соседнем с нами классе медленно открылась дверь. В коридор степенно вышел плотный лысый и приземистый, по нашему разумению, уже старый, всегда одетый в черный костюм, учитель. Прижимая к бедру классный журнал, он не спеша шагал в сторону учительской.
   Вслед за учителем из класса, толкая друг друга, с шумом вываливалась ватага семиклассников. За ними выходили девочки. Нянэк всегда появлялся в коридоре неожиданно, словно вырастал из-под земли. Долговязый, покачиваясь с каждым шагом вперед, он пристроился за старым педагогом.
   Приложив к губам, свернутую из двойного тетрадного листа, длинную тонкую трубочку, Нянэк на ходу тихо дул старому учителю в затылок. Полагая, вероятно, что это муха, учитель периодически отмахивался рукой. Это длилось недолго. Раздавался строгий окрик молодого учителя Ивана Федоровича Папуши:
   - Паровой!
  Трубка таинственно исчезла. Вслед, мгновенно ставший наполовину ниже, растворялся в толпе учеников и сам Нянэк.
   Нянэк - это Валерий Семенович Паровой, учащийся уже в седьмом классе. Внук бабы Фроньки, мой троюродный брат долгие годы был головной болью учителей, мельника-моториста Карпа, заведующего олийней Михаська Единачка, конюхов на конюшне, ездовых и своих родителей. Всюду, где появлялся Нянэк, происходили сногсшибательные, невероятные приключения. За Нянэком всюду, говорили в селе, росли "золотые вербы".
   Иван Федорович Папуша - двоюродный брат моей мамы работал учителем первый год. Он был одним из трех первых сельчан, получивших аттестат зрелости - свидетельства о среднем образовании. Потом была армия, офицерские курсы младшего командного состава. После демобилизации был направлен в родную школу учителем истории и физкультуры. Тогда же получил направление в Сорокский учительский институт. Иван Федорович был очень серьезным и ответственным педагогом. Бывало задерживался в классе на переменах и после уроков, пока все неуспевающие ученики не выучат, заданную на дом, тему.
   Вернувшись домой, я, захлебываясь от восторга, рассказал родителям о моих впечатлениях первого моего школьного дня. Особо впечатлили меня Нянэк и Сева Твердохлеб, посредством нитки, выливавший кружку воды на голову входящих в небольшой деревянный школьный коридорчик. Об изъятом четвероклассниками из моего нового портфеля хлебе с яблоком, я почему-то умолчал.
   Отец долго смотрел мне в глаза. Потом спросил:
   - Я зачем тебя послал в школу?
   Вопрос отца застал меня врасплох. Я и сам не знал, зачем меня послали в школу. Отец меня вразумлял:
   - В школу люди ходят, чтобы учиться! Хорошо учиться, как Алеша! Не будешь учиться, пойдешь в колхоз ездовым!
  Против работы ездовым я не возражал. На тот момент для меня это была самая предпочтительная профессия. Однако я понял, что мне лучше промолчать. Отец продолжал бушевать. В конце он вынудил меня дать слово, что дуростями в школе заниматься не буду и буду старательно учиться. Что значит "дать слово" я тогда не знал, однако пообещал учиться хорошо.
  Уже лежа в постели, я услышал, как мама сказала отцу:
   - Что ты хочешь от ребенка? Он еще в школу не ходил, а уже начал читать. А ты научился читать только в третьем классе.
   - Шшш, - зашипел отец и, приподнявшись, посмотрел в мою сторону.
  Я тотчас стал мерно сопеть. Мама сказала:
   - Спит уже...
   Наутро наш учитель Петр Андреевич Плахов, обходя дома всех своих учеников, сказал родителям, что учиться мы будем после обеда. Проснувшись, я со страхом посмотрел на часы, которые я к первому классу освоил. Вскочил и стал собираться в школу. Мама меня остановила:
   - Ваш первый и третий классы учатся после обеда. Учитель сказал.
  После завтрака мама продолжила воспитательные усилия отца:
   - В школе надо хорошо учиться! И выбрось дурости из головы! Всегда смотри в рот учителю и все запоминай! Какой бессовестный! - это мама уже о Нянэке. - сам таки нияк не вчиться, а над вчителем змущается. Дивись! В потелецю дуе! Сколько учился человек, чтобы стать учителем. Математику преподает! Это сколько терпения надо иметь! Бедный Бруско!...
   Бруско Тимофей Петрович. Когда я был в первом классе, ему было пятьдесят шесть лет. Такой старый! Моим родителям тогда было по тридцать пять! Но тогда я считал их пожилыми. А тут целых пятьдесят шесть! Сейчас, когда мне скоро исполнится семьдесят два, с высоты моего возраста я смотрю на пятьдесят шесть по другому.
   Через родственников, сельчан и знакомых по крупицам собираю сведения о старом учителе. В здравии и твердой памяти пребывают старшие невестки Тимофея Петровича - Валентина Яковлевна, вдова старшего из сыновей Бруско - Петра Тимофеевича и вдова Антона - Елена Ефимовна.
   Тимофей Петрович Бруско родился в 1896 году в селе Горай, Копайгородской волости, Могилевского уезда Подольской губернии. Село расположено в тридцати пяти километрах от Могилев-Подольска.
   При генеалогическом исследовании фамилия Бруско ведет свое начало от прозвища Бруско. Вероятно прозвище Бруско восходит к нарицательному "брус", которым в восточнославянских языках обозначают четырехгранный кусок. Возможно, что прозвище Бруско указывало на особенности внешнего вида предков, их конституциональные, анатомические и психологические особенности. Вспоминая особенности телосложения патриарха Боросянского клана Бруско Тимофея Петровича, можно полагать, что версия имеет право на существование.
   При анализе имен предков фамилии Бруско (Густав, Фридрих, Яна, Ядвига, Треза, Франя, Юзя...) можно предположить польские корни в зарождении и становлении клана Бруско.
   Имея за плечами Копайгородскую гимназию, после революции Бруско поступил на математический факультет Киевского педагогического института. В конце двадцатых годов женился на, тремя годами младше, односельчанке Виктории Петровне Гавронской. Работал по направлению в начальной школе села Прутовка Романовского района Житомирской области. Потом по месту работы забрал жену и старших, родившихся в Горае, детей. В 1928 году родилась старшая, Франя (Ефросинья), в 1933 старший из сыновей, названный именем деда - Петр. В 1938 году уже в Прутовке родился Антон, в 1939 - Владимир, в 1941 - самый младший Анатолий.
   Война застала семью Бруско во время летних каникул в родном Горае. Фронт перекатился через село быстро, без боев. Сорокапятилетний седой, облысевший и грузный Тимофей Петрович выглядел гораздо старше. Старшей дочери Фране в тот год едва исполнилось тринадцать, а младшему Толе, родившемуся шестого июня, было чуть больше месяца. Отца пятерых детей не трогали ни отступающие, ни наступающие.
   Первое большое сражение имело место северо-восточнее, у села Ров, на берегах небольшой одноименной речушки. Немцы, имевшие последние данные воздушной разведки, обошли отступающие Советские войска по строящейся стратегической трассе Бердичев - Могилев-Подольск и устроили кровавую мясорубку. Старожилы рассказывали, что вода в речке несколько дней была красной. Задохнувшаяся рыба плыла белыми животами кверху. Сегодня эту трассу, достроенную в семидесятых, называют Сталинкой. Сама трасса проходит в километре от родного села Бруско - Горая.
   Летом сорок четвертого фронт покатился в обратном направлении. В течении трех дней заработал Копайгородский полевой районный военкомат. Военная машина требовала новых призывников. Мобилизовали и сорокавосьмилетнего Тимофея Петровича Бруско. В процессе написания главы я предпринял поиск в архиве Министерства Обороны.
   Фамилию Бруско Тимофея Петровича я нашел с списке награжденных. Тимофей Петрович награжден медалью "За отвагу" как солдат похоронной команды. Я поставил себя на место военачальника, осуществляющего распределение мобилизованных по родам войск. Сорок восемь лет, пятеро детей. Грузный, неповоротливый, необученный и необстрелянный. Такие, не умеющие хорониться от пули, рассказывал мой отец, погибали, как правило, в первом бою.
   Но есть еще одно немаловажное обстоятельство. Военачальник, изучающий личное дело призванного пожилого педагога с высшим образованием, математика, возможно, думал о будущем, о том, кто будет учить его детей после войны. Таких людей целесообразнее сохранить для будущей мирной жизни, которая в сорок четвертом уже была видна. Я, по крайней мере, поступил бы точно так.
   Тимофей Петрович Бруско награжден медалями "За Победу над Германией" и "За отвагу" и к сорокалетию Победы юбилейным орденом "Отечественной войны первой степени".
  Секр. 2 экз
  ПРИКАЗ
  по 325 Гвардейскому Стрелковому Краснознаменному Ордена Суворова и Богдана Хмельницкого 129 гвардейской стрелковой Житомирской Краснознаменной дивизии
  Действующая Армия 4-го Украинского фронта
  Љ 019/4
  28 марта 1945 года
  От имени Президиума Верховного Совета Союза ССР
  - награждаю
  Медалью "За ОТВАГУ"
  2. Стрелка похоронной команды Гвардии красноармейца
  Бруско Тимофея Петровича.
  Самоотверженно, не считаясь с преклонным возрастом, много работает над благоустройством могил
  павших в боях за свободу и независимость Родины.
  1896 года рождения, украинец, беспартийный,
  Призван в РККА 05.04.1944 года
  Копайгородским РВК
  
   Командир 325 Гвардейского Стрелкового ордена Суворова и Богдана Хмельницкого полка
  Гвардии майор Алексенко
  Начальник штаба полка майор Ивлев
  27.03.1945 года
   В сорок пятом Тимофея Петровича Бруско, согласно союзного плана по восстановлению базы и кадров в сфере народного образования, направляют в небольшое, довольно глухое село Боросяны Тырновского района Молдавской ССР. Будучи заведующим четырехклассной боросянской школы, преподавал математику и химию в Елизаветовской семилетней школе. На пенсию Тимофей Петрович вышел в семидесятилетнем возрасте. В 1989 году в возрасте девяноста трех лет Тимофея Петровича Бруско не стало.
   Своеобразна судьба детей Тимофея Петровича. Ефросинья Тимофеевна пошла по стопам отца. Всю жизнь до самой пенсии работала учительницей младших классов. Петр, закончивший училище по ремонту радиотелеаппаратуры, многие десятилетия ремонтировал радиоприемники и телевизоры жителей Боросян и Елизаветовки. Одновременно всю жизнь работал в колхозе, а затем в совхозе водителем.
   Антон закончил Кишиневский медицинский институт в 1962 году. Владимир, закончив Львовский политехнический институт, длительное время работал в подразделении вневедомственной охраны системы МВД Украины. В последние годы работал вахтовиком на нефтеразработках Сибири. Младший Анатолий, как и самый старший брат, свою жизнь связал с радиотехникой. Жил и работал в Одессе.
   Чаще всего в жизни я пересекался с Антоном Тимофеевичем. Впервые я увидел Антона летом пятьдесят третьего. На бульваре перед сельским клубом отмечал окончание семилетней школы класс, в котором училась моя двоюродная сестра Мищишина Лена. Я, шестилетний, смотрел на вручение свидетельств о семилетнем образовании, как на нечто, сродни полету в космос. Первым получил свидетельство отличник Антон Бруско.
   Второй раз я столкнулся с Антоном, студентом третьего курса Кишиневского медицинского института. Мой старший брат Алексей в это время закончил первый курс Черновицкого мединститута и готовился к отъезду на целину. Тогда студенческие отряды выезжали в Казахстан на уборку урожая.
   За пару дней до отъезда Алеша взял меня с собой на Одаю. Там в тот день отдыхал, побывавший на целине годом раньше, Антон Бруско. Встреча их была очень теплой. Запомнилось, как Антон инструктировал Алешу. Что брать, что не брать с собой в поездку. Говорили еще о чем-то, но я не все понял. Мне было около десяти лет.
   Когда же Антон узнав, что Алешин отряд отправляется в совхоз имени Эрнста Тельмана Кызыл-Ординского района, тотчас оживился:
  - Я был там же!
   Домой мы пошли через Боросяны. Дома на линованном листке бумаги Антон написал фамилии бригадира и еще кого-то, к которым следовало обратиться по приезду.
   - Совхоз состоит из немцев, выселенных с Поволжья в войну. Студентов распределяют по разным подразделениям совхоза. Имевших опыт вождения автомобилей, на два-три дня сажают за руль с инструктором. Выдают временные права. А дальше до конца студенты работают водителями. Фельдшеров до института часто назначают в медицинские пункты. Там расстояния между отделениями совхоза больше, чем от Боросян до Тырново. Можешь весь период глотать пыль на элеваторе, могут вручить пару волов с повозкой. А в конце оплата на всех одинакова. Присмотрись с первых дней. Обратись к Карлу, он мужик настоящий.
   Чаще я стал встречаться с Антоном после окончания мной мединститута. Приезжая в отпуск, как правило, всегда заходил ко мне на работу. Эта традиция не угасала десятилетиями. В семьдесят шестом, осмотрев, сконструированные мной приборы и инструменты, сказал:
   - Женя! Это стопроцентная кандидатская диссертация. Только надо правильно поставить цель, определить задачи. Сузить круг интересов. Ты широко размахнулся. А главное, найти руководителя, который не будет тебе мешать!
   Сам Антон Тимофеевич по окончании медицинского института работал до шестьдесят седьмого в Ниспоренах. Там же познакомился со своей будущей женой Еленой Ефимовной Яцеленко, с которой рука об руку шагал до конца своей жизни. В шестьдесят седьмом семья Бруско переехала в Киев. Антон поступил в аспирантуру Киевского НИИ травматологии и ортопедии. Защита диссертации. В 1970 - младший, а затем старший научный сотрудник института.
   В 1986 году защитил докторскую диссертацию. С девяностого заведующий отделом патоморфологии и патофизиологии института травматологии. В девяносто втором присвоено звание профессора. Более сотни опубликованных научных работ, пять монографий, учебники.
   В семьдесят восьмом я поступил в заочную аспирантуру Тернопольского медицинского института. Антон словно в воду глядел. Мой научный руководитель на первой же встрече предложил сузить объем исследования. А мне так хотелось выложить все сразу!
   На четвертом году аспирантуры моя диссертация был отпечатана начисто и переплетена. После апробации и внутренней защиты диссертацию надлежало везти в Киев для официальной защиты. Я позвонил Антону:
   - Антон Тимофеевич! На неделе в Киев везу диссертацию. Где можно приткнуться? Можно забронировать гостиницу?
   - Зачем в гостиницу? Приезжай прямо ко мне! В восемь я уже на работе. В ЛОР-институт я тебя провожу.
  С утра я уже был в Киеве. Отдел патоморфологии долго искать не пришлось. В вестибюле института лицом к лицу столкнулся с Антоном.
   - Пошли к нам в отдел!
  При проходе по узкому, стисненому стенками и шкафами, коридору на меня пахнул до боли знакомый запах. В коридоре стояли клетки и террариумы с экспериментальными животными. В кабинете, вместо того, чтобы снять халат и одеть пиджак, Антон потребовал:
   - Давай все твои папки!
  Я протянул диссертацию и все сопроводительные документы. Антон пересмотрел документы и углубился в изучение диссертации. Особенно внимательно изучил формулировку цели и поставленные задачи. Внимательно прочитал заключение и выводы. Удовлетворенно кивнул. Затем, почему-то, записав столбиком слова, стал скрупулезно изучать список литературы. Зачем?
   Словно услышав мои мысли, Антон пояснил:
   - Я написал фамилии членов ученого Совета. Знаешь, некоторые начинают изучение диссертации с конца, со списка литературы. Если находят свою цитируемую фамилию, удовлетворенно кивают. Если же своей фамилии не найдут, могут небрежно отодвинуть от себя диссертацию:
   - Вы с литературой недостаточно работали. Вопрос изучен поверхностно.
   - На защите от таких деятелей науки пощады не жди! Заклюют...
  Наконец Антон с удовлетворением снял очки:
   - Порядок! Подсказали или сам догадался?
   - Конечно подсказали!
  В ЛОР институте мы поднялись на четвертый этаж. Антон уверенно постучал в одну из дверей.
   - Входите!
  Мы вошли в узкий, выходящий одним окном на Зоологическую, кабинет.
   - Анатолий Иванович! Дружище!
   - Рад видеть, Антон Тимофеевич! Какими судьбами?
   - Вот, с земляком пришел. Диссертацию привез.
   С Анатолием Ивановичем я был знаком по совместному участию в научных конференциях, Съезде и Ялтинском пленуме оториноларингологов.
  Анатолий Иванович очень скрупулезно изучил привезенные мной сопроводительные бумаги. Потом, позвонив, отправил меня к директору института. Антон остался у Анатолия Ивановича. Тогда же была назначена дата предварительной защиты, уточнены официальные оппоненты. Анатолий Иванович задумался:
   - Судя по публикациям и самой работе диссертация пройдет без сучка и задоринки. Предлагаемый твоим шефом оппонент хорош, когда к диссертации есть вопросы, но ее надо обязательно защитить. Он умело обходит острые углы, не задает вопросов сам. Эта диссертация сама по себе "свежее дыхание" в оториноларингологии.
   Анатолий Иванович предложил взять в оппоненты профессора, крупного ученого-новатора, известного своей дерзостью, дотошностью и бескомпромиссностью.
   - Работа должна ему понравиться. Так будет надежнее.
  Замена одного из официальных оппонентов вызвала у моего шефа, научного руководителя неприкрытое раздражение:
   - Зачем лезть на рожон? Он режет по живому, не задумываясь, ломает судьбы!
  Я настоял на своем.
   На защите моей диссертации присутствовал Антон. Присутствовал? Антон вызвался быть моим "киномехаником". По ходу текста на большом экране проецировали демонстрационные слайды. Антон настолько точно синхронизировал текст моего выступления и демонстрацию слайдов, что Анатолий Иванович после защиты спросил:
   - Сколько раз вы репетировали с Антоном доклад?
  Мы не репетировали. Железная логика и редкая интуиция позволили Антону секунда в секунду по ходу изложения материала менять слайды.
   Вечером в "Метрополе" был банкет...
   Позже я неоднократно бывал в Киеве. Антона я старался навещать на работе. Останавливался, как правило, в расположенной неподалеку, гостинице киностудии им. Довженко. Антон обижался. А мне не хотелось стеснять. Жена Лена, дочки: одна студентка, вторая дошкольница.
   Много наших земляков подолгу жили в квартире Антона. Свою одноклассницу, приехавшую с дочерью для реконструктивной операции, Антон Тимофеевич никуда не отпустил, пока не проводил на поезд.
   Добротой и бескорыстием Антона пользовался весь район и не только. Если кто-либо ехал в Киев, то все знакомые просили передать привет Антону Тимофеевичу. Помню случай. Уже после развала Союза Антон "пробил" госпитализацию и дорогостоящую операцию в институте нейрохирургии.
   Многим, очень многим землякам - травматологам Антон помог с защитой диссертации. Оснащенные по последнему слову лаборатории его отдела позволили обогатить многие диссертационные работы данными современных методик гистохимического, биомеханического и элетронномикроскопического исследований.
   Многие работы он, несмотря на, присущие ему деликатность и интеллигентность, казалось, зарубал на корню. Но это только казалось. Высокая эрудиция, энциклопедические знания позволяли ему по ходу дискуссии дополнить диссертацию соискателя результатами новых современных методик исследования, придать работе новое, более актуальное направление. Всегда искренне радовался успехам других. Чужую неудачу переживал, как собственную.
   Уже будучи тяжело больным, прикованным к постели, Антон Тимофеевич продолжал работать. Работа поддерживала его силы, вероятно отвлекала от невеселых мыслей. Рецензии на статьи, отзывы, правка и редактирование диссертационных работ заняли последние годы его болезни. Последнюю диссертацию он редактировал, часто откидываясь на подушку. Больше отдыхал.
   18.05. 2016 года Антона Тимофеевича не стало. Тяжелая онкология кишечника. Скорее всего аукнулся, унесший многие тысячи жизней, Чернобыль.
   Институт работает. Пациенты получают лечение. Ведутся научные исследования. Защищаются кандидатские и докторские диссертации. Но кабинет и должность Антона Тимофеевича пока остаются свободными. Незаменимых людей нет?
  Lucendo allis ego ipse ardeo... Светя другим, сгораю сам...
  
  
  
  Крутой разворот
  
   Начало восьмидесятых. Это было, ныне обсуждаемое и часто осуждаемое, пресловутое "время застоя". Расставить все точки над i при оценке событий тех лет сможет только время. Оно все рассудит и расставит по своим местам.
   Тогда мы были молоды. В те годы я был моложе моего младшего сына. Жизнь брала свое. Мы успевали на работе принимать пациентов, оперировать, дома растить детей и... отдыхать. С ныне покойным приятелем Ливиу Павловичем Гурьевым мы выезжали на озера района. Рыбачили, бреднем ловили раков, варили уху, вывозили с собой и на лоне природы жарили шашлыки. При всем этом чаще всего мы были далеки от системных возлияний и поклонений Бахусу. Правда спорили мы с ним азартно, беспощадно, бескомпромиссно и... беззлобно. Такое вот было то время застоя...
   В августе восемьдесят пятого мы поехали в лес на чорбу (молдавская густая похлебка на крепком курином бульоне с фасолью и крупно-резаной домашней лапшой). Пригласил нас председатель довольно большого успешного колхоза. Назовем его Иваном Николаевичем.
  Во второй половине дня мы были в центре села. В правлении колхоза, куда мы обратились, нам сказали, что Иван Николаевич ждет нас в лесу. Ивана Николаевича мы легко нашли по двум автомобилям, припаркованным на опушке дубового леса. Импровизированный стол состоял из высокого и идеально срезанного в два обхвата пня. Вокруг пня круглые массивные чурбаны вместо табуреток.
   В лесу мы пробыли недолго. Вечерело. Еще не стемнело, как на нас набросились комары. Поев, мы извинились. У коллеги была аллергия на комариные укусы. Вместе с нами поднялся и Иван Николаевич:
   - Поехали за мной!
  Через несколько минут Иван Николаевич притормозил у своего дома.
   - Пошли!
   - Неудобно, Иван Николаевич! Без предупреждения...
   - Пошли!
   В сумерках Иван Николаевич повел нас вглубь усадьбы и продемонстрировал, построенный самим настоящий шалаш.
   - Через две недели приезжайте на арбузы! - всей рукой Иван Николаевич показал на, засеянную арбузами, половину обширного огорода.
  Потом мы вернулись к дому. Мы собрались ехать, когда Иван Николаевич внезапно сделал приглашающий жест в сторону пристройки, которая и на пристройку не похожа. Дом в миниатюре. Мы прошли в комнату. Там нас ждал уже накрытый стол.
   Стемнело по настоящему, когда во дворе раздались громкие молодые голоса и смех. Сначала вбежал мальчик лет десяти. Это был сын Ивана Николаевича. За ним впорхнуло жизнерадостное, легкое, воздушное создание. Поздоровавшись, девочка подлетела к Ивану Николаевичу и, обняв, поцеловала.
   - Моя Лия! - с гордостью возвестил Иван Николаевич. - Студентка университета. Будет филологом. Русский язык и литература.
  За Лией в комнату, стесняясь, в носках, оставив обувь за порогом, вошел симпатичный юноша лет двадцати.
   - Мы идем в кино! Нику с нами! - заявило легкое создание и выпорхнуло из комнаты.
  За ней поспешил парень. Вышел и Иван Николаевич. Движением воздуха в наши ноздри принесло запах, нуждающихся в стирке, носков. Коллега задвигал крыльями носа. Значит, почуял и он. Я не выдержал:
   - Шел в чужой дом. Неужели нельзя было вымыть ноги и одеть свежие носки. - вполголоса, как можно тише, сказал я.
  В это время в соседней комнате что-то, упав, издало глухой звук. Так падают на пол большие книги. Мы притихли. Послышались быстрые легкие шаги. Из соседней комнаты в коридор выбежала Лия. Коллега неодобрительно качнул головой:
   - Неловко получилось... Интересно, девочка слышала?
   Мне стало не по себе. Было противное ощущение, что сделано нечто неловкое, постыдное, а исправить уже невозможно. Недаром говорят:
   - Слово не воробей...
  И еще... Пить меньше надо!
  
   Прошло несколько лет. Мы часто встречались с Иваном Николаевичем в поликлинике, на выездах в составе бригады врачей для контрольных осмотров учащихся школы, механизаторов и ветеранов войны. Осенью Иван Николаевич ежегодно приглашал нас в сад и на, славившийся в районе, колхозный огород. На озерах мы ловили бреднем раков. Оптимист по натуре, жизнелюб, Иван Николаевич, тем не менее, видел, куда катится общество, так называемая постперестроечная система. Он говорил:
   - Тоскливо, но не смертельно. Я уже нашел себе занятие на будущее. Думаю, что здоровье позволит. Я стану тренером по футболу в родном селе. Это будет команда на всю страну.
   Однажды я спросил его:
   - Иван Николаевич! У вас в селе много охотников. Нет ли у вас знакомого, имеющего охотничьего пса-спаниеля. У меня классная девочка, как раз гуляет, а ухажера нет.
   - У меня дома отличный охотничий спаниель. Уже взрослый. Пожалуйста. Если меня не будет, дома сейчас всегда дети.
  В тот же день я, погрузив мою Люту на заднее сиденье, поехал в село. Остановились у председательского дома. Залаял где-то за домом пес. Я не успел отреагировать. Люта, подпрыгнув, пролезла между ажурно гнутыми прутьями ворот и влетела во двор.
   В тот миг открылась дверь веранды. На крыльцо вышли Лия с мужем. Узнав меня, улыбнулась. Я, извинившись, сбивчиво стал объяснять цель нашего с Лютой визита. Лия прыснула. Дальше все стало развиваться молниеносно, в стиле голливудских любовных приключенческих сериалов. Из-за дома с торжественным лаем выскочил пес. Не обращая на меня внимания, пес ринулся к Люте. Но не тут-то было! Оскалившись, Люта стала носиться по двору широкими кругами.
   Во мне все застыло. Преследующий Люту пес был кем угодно, только не спаниелем. В два раза крупнее, он был возможной помесью сеттера-лаверака с еще какой-то гончей. Я решил спасать нравственность моей Люты, опасаясь, как бы ее побег и преследование ухажера не вылились в любовную игру. В страшном сне я не мог себе представить внешность их деток. А у меня заказы на спаниелей!
   Но не такова была Люта. Поджав хвост, она сделала еще один круг по двору. Внезапно, изменив направление, прошмыгнула между прутьями калитки и заплясала у водительской двери моего автомобиля.
   - Здравствуйте, Евгений Николаевич! Папа нас предупредил, - и в шутку Лия добавила. - А мы так надеялись стать с вами сватами!
  Помолчав, с улыбкой добавила:
   - Насильно мил не будешь!
   Мы с Лютой, не солоно хлебавши, отправились домой. Тем же вечером, предварительно созвонившись, я повез Люту в Тырново. Все обошлось, как нельзя лучше.
   Следующим летом мне позвонил Иван Николаевич:
   - Евгений Николаевич! Не могли бы вы уделить несколько минут внимания Лие? Как мануалист!
  К тому времени я организовал в поликлинике кабинет психотерапии, иглоукалывания и мануальной терапии.
   - Без проблем! Пусть приезжает!
   - Лия уже у дверей вашего кабинета...
   Я вышел в коридор. Там меня ждала Лия. Пригласив в кабинет, расспросил ее о самочувствии. Потом провел мануальное исследование. Изменения были несущественными. Лия нуждалась в устранении блока грудного межпозвоночного сочленения с последующей специальной гимнастикой. Я попросил Лию встать. Накинув спереди на ее плечи, сложенную вчетверо, простынь, я попросил ее положить руки мне на плечи.
   - Что ж. Позажимаемся. - в шутку сказала, возможно знакомая с приемами мануальной терапии, улыбающаяся Лия. - Только почему через простынь? Да еще в несколько слоев?
  Мы оба рассмеялись.
  Закончив обследование, я спросил мою пациентку:
   - Лия! Как сложилась твоя жизнь?
   - Если бы вы знали, как я вам благодарна!
   - За что?!
   - В тот вечер, несмотря на то, что вы говорили тихо, я слышала каждое ваше слово. А ведь все двигалось к нашей свадьбе. Возможно даже зимой. Так решили наши мамы. Парень интересный, высокий, симпатичный, если не сказать, красивый. Он мне нравился. Семья в селе на виду. Я думала, что этого достаточно, и так должно быть. А вот после вашего замечания во мне что-то оборвалось. В кино мне казалось, что зал наполнен посторонними запахами. Дерзила, не отвечала на его вопросы. А потом, не попрощавшись, убежала домой.
   После третьего курса я была на практике в Минске. В институте русского языка Белорусской академии наук. Там я познакомилась с парнем.
  Я, потеряв голову, влюбилась, как пятнадцатилетняя девчонка. Я полюбила впервые. Когда это чувство приходит, его ни с чем не спутаешь. Без него мне не хватало воздуха, а с ним я задыхалась от счастья! А потом оказалось, что я попала в прекрасную семью. Мой муж, как и вся его семья, математик. Уже кандидат наук. Я работаю в одном из представительств в этом прекрасном городе. Вот такой, неожиданный разворот. Спасибо!
   Ивана Николаевича я видел более пяти лет назад. Приглашенный на консультацию к пациентке с носовым кровотечением, я вошел в палату отделения реанимации. На койке, ближе к центру палаты, я увидел Ивана Николаевича. Бледные кожные покровы, отечные веки, исколотые иглами предплечья и кисти рук. Огромный живот ...
   Прокосультировав больную, я подошел и, взяв предплечье, слегка пожал. Иван Николаевич открыл глаза. Он меня узнал... Смежив веки, чуть кивнул головой. Позже я зашел в кабинет дежурного реаниматолога.
   - Сахарный диабет, тяжелая форма. Диабетическая ангиопатия. На фоне гипертонической болезни частые гипертонические кризы. Прогрессирующая печеночная недостаточность.
   Я зашел в реанимацию через три дня. Койка Ивана Николаевича была занята другим пациентом. Вечером, после того, как я ушел, рассказали потом коллеги, Иван Николаевич впал в кому, из которой уже не вышел...
  
  
  
  
  Нам не дано предугадать,
  Как наше слово отзовется
  Ф.И. Тютчев
  
  Княгиня Прозоровская
  
   После курсов специализации по иглорефлексотерапии, а также специализации и усовершенствования по психотерапии и медицинской психологии в Харьковском институте усовершенствования врачей, я организовал кабинет психотерапии в Дондюшанской поликлинике. Предтечей моей психотерапевтической деятельности в начале девяностых были выступления по центральному телевидению Алана Чумака и Анатолия Кашпировского.
   Начало девяностых было годами развала Союза, парада суверенитетов республик, ликвидации колхозов и промышленных предприятий. В обществе впервые после долгих десятилетий относительного благополучия появились неустроенность, обнищание, неуверенность в завтрашнем дне.
   Большая часть населения испытывала состояние хронического стресса. Особенно интенсивно шла невротизация контингента, так называемых, гастарбайтеров. Длительный отрыв от родных, а то и разрушение семей не способствовали сохранению психического здоровья, выезжающих на заработки в Россию, Италию, Португалию и Грецию. В наибольшей степени истощение психической деятельности и развитие психосоматической патологии имело и имеет место у молодых женщин.
   В конце девяностых ко мне обратилась совсем юная женщина, по возрасту ровесница моих сыновей, с малопривлекательной фамилией Баламут и довольно редким сегодня именем - Варвара. В восьмидесятых на прием ко мне, как к оториноларингологу, ее приводила мама. Девочку пришлось оперировать, а потом долго лечить, пока не восстановился слух. Тогда, кажется, у нее была другая фамилия.
   Передо мной сидела чуть полная, среднего роста, девушка. Давно не знавшие помады, сухие шелушащиеся губы. Плотно приглаженные и казавшиеся немытыми, тусклые волосы не вязались с ее довольно тонким профилем лица. Высокий лоб ее был иссечен несколькими рядами продольных морщин. Подтянутые кверху, надломленные внутренние уголки бровей. Такие лоб и брови бывают у, пребывающих в длительном горе, людей, почему-то чаще женщин. Обрамленные темными мохнатыми ресницами, длинные щели полуприкрытых глаз. И, лишь когда она коротко вскидывала взгляд, на меня смотрели то ли темно-голубые, то-ли иссиня-серые большие, залитые неуемной тоской, тусклые усталые глаза.
   Руки ее были беспокойными. Казалось, они не находили себе места. Спрятанные под столом, они были в непрестанном движении. Это было видно по движениям локтей и плеч. Периодически девушка ложила руки на стол. Без конца ее кисти нервно мяли, сменяясь, пальцы другой руки. Концевые фаланги ее длинных пальцев с множественными задирами казались темными. Под неровными искусанными ногтями узкая темно-серая полоска. На самих ногтях множественные разнокалиберные белые пятнышки. Поймав на своих кистях мой взгляд, пациентка поспешно прятала руки под стол. Минуту-другую плечи и локти ее казались неподвижными. Потом все повторялось сначала.
   Голова была втянута в виновато приподнятые плечи, отчего ее шея казалась несоразмерно короткой. От всей ее фигуры веяло тоскливой безысходностью. Без расспросов было видно, что моя будущая пациентка находится в глубокой депрессии. Словно нехотя, тихим монотонным и безучастным голосом она начала свой рассказ.
   - Так получилось, что через год после окончания средней школы вышла замуж в соседнее село. Отец жениха служил в армии с моим отцом. Родился сын, в котором не чаяла души. После рождения сына мужа словно подменили. Привыкший к постоянной заботе и вниманию молодой жены, с рождением ребенка стал капризным, вечно недовольным.
   - Возвращаясь домой, садился за обеденный стол и требовал немедленно его накрыть. Надо было оставить стирку, уборку, глажку детского белья и мчаться к плите. Особенно его раздражало то, как я занималась с ребенком, особенно больным. Мне стало казаться, что муж ревнует меня к собственному ребенку.
   - Потом пристрастился к бару. Стал задерживаться. Часто приходил выпившим. Ложился спать... Скоро стал напиваться так, что дружки привозили его домой без сознания. Тогда он впервые поднял на меня руку. Избиения стали регулярными. Пьяный, никогда не дрался. Просто заваливался спать. Бил очень жестоко по утрам, кричал. Старался бить кулаком по голове, почему-то сверху, по темени. После опохмелки сразу успокаивался.
   - Свекор меня жалел, я видела. Подолгу играл с сыном. Потом перестал. Свекровь запретила. Каждый день повторяла одни и те же слова:
   - От хорошей жены муж не пьет и не гуляет! Сама виновата!
   - В чем была виновата я, до сих пор не знаю. После свадьбы жила у них, как в тюрьме. Даже на свадьбы не ходили. Сыну исполнился годик, когда домой вернулся пьяный муж. Начавший уже ходить, сын потянулся к нему. Неожиданно он ударил ребенка ногой. Максимка упал, зашелся, посинел. Долго трясла, пока он не начал дышать.
   - Когда муж завалился на лежанку и захрапел, я одела ребенка, взяла его вещи и через поле вернулась к моим родителям. Мама потеряла сознание. Отец тяжело опустился на табурет. Так и просидел до утра.
   Утром я рассказала все. Отец продолжал молчать. Мама ругалась:
   - Ты почему скрывала? Надо было уйти, когда первый раз поднял руку!
   А я молчала, не хотела расстраивать. Родители мои поженились еще студентами сельхозтехникума. Всю жизнь жили душа в душу. Так же воспитывали и нас троих: меня и младших братьев.
   - В дом мужа я больше не вернулась. Мама договорилась с дядей, ее братом, поехать, забрать телевизор, холодильник, мебель и ковры. Все это после свадьбы было куплено моими родителями. Папа их остановил:
   - Не унижайтесь! В любом случае будет скандал. Оно вам надо? Бог с ними, пусть богатеют!
  Не прошло и месяца, как муж подал на развод. Свекровь настояла. Развели нас быстро. Отец настоял, чтобы даже на алименты не подавала:
   - Все равно нигде не работает. Пусть пьет. Мы с мамой еще не старые. Поможем вырастить Максимку! А ты своего человека еще найдешь. Извини меня за все, дочка. Это я во всем виноват.
   До истечения срока годности паспорта решила остаться на фамилии мужа. Через три года поменяю, возьму девичью фамилию.
  А тут колхозы окончательно расформировали. Родители остались без работы. Особенно переживал отец. Он всю жизнь агрономом работал.
  Я внимательно слушал пациентку. Посмотрел на медицинскую сестру, Надежду Ивановну. Она поняла. Вышла в коридор и предупредила, что, возможно, сегодня принимать больше не буду. А девочка, по другому я ее про себя назвать не мог, продолжала:
   - Осенью, убирая в саду, отец свалился с дерева. Совсем не высоко. Мы бросились к нему, а он без сознания. Парализованного, отца забрала скорая. Выписали очень скоро. Тогда с лекарствами, питанием и бельем было сложно. Так и лежал дома. Спасибо, дядья помогали. У нас родня дружная...
   - Отец стал подниматься через полгода. Но правая рука и нога почти не действовали. Плохо разговаривал. Часто плакал. Снова помог дядя. Привез откуда-то ходунки для взрослых, на свои деньги покупал лекарства. Мама заболела сахарным диабетом. Младший брат еще школу не кончил, средний - студент первого курса.
   В это время все повалили валом на заработки. Кто в Москву, кто в Италию. Соседка, моя бывшая учительница, выйдя на пенсию, тоже уехала. Устроилась работать консьержкой в генеральском доме. Дали комнатушку на троих, гастроном рядом. Домой регулярно приезжала с валютой.
   - Решилась и я. Родителей надо лечить. Братьям помочь. Сын подрастает. Прибыла я в Москву. Добралась до генеральского дома. Соседку нашла быстро. Утром соседка проводила меня в контору по трудоустройству. Больше недели не могла найти работу. Ночевала в комнате, где жила соседка еще с двумя консьержками генеральского дома. Спала на полу, так как свободная кровать дежурящей консьержки "сдавалась" четвертой женщине. Так, объяснила соседка, хоть немного можно сэкономить.
  Вскоре меня взяли в фирму по уборке квартир. В одной из квартир, несмотря на видеонаблюдение во всех комнатах, хозяин стал приставать. Еле вырвалась. А хозяин позвонил в фирму, пожаловался на некачественную уборку и попытку воровать из холодильника. Так первый раз в Москве я оказалась на улице. Долго не могла найти работу. Дольше всего задержалась на работе в должности дворничихи. Заработки оставляли желать лучшего. Хуже всего было с ночлегом. Не хочется вспоминать.
   - Потом начались неприятности с участковым. Как только я появлялась на улице, милиционер вырастал, словно из под земли. Я стала подозревать, что ему кто-то сообщал о моем выходе в город. Обложил данью. Потом потребовал прийти к нему вечером. Он обещал утрясти все мои проблемы. Пришлось уволиться в очередной раз и поменять место жительства.
   - Потом на меня вышла бельчанка, живущая в Москве уже несколько лет. Она устроила меня на работу в подмосковном тепличном хозяйстве. Там почти все рабочие приехали из Молдавии. За протекцию все мы должны были ежемесячно отстегивать землячке больше трети своего заработка. Деваться некуда. Согласилась. Спасибо, люди нормальные там попались. Жили мы при теплицах. Одиннадцать женщин в одной комнате.
   - А сейчас вот приехала домой. Не хочется ехать обратно, но выхода нет. Посоветовали подлечить нервы у вас. Говорят, что здорово помогает. Надеюсь, поможет и мне.
   Пациентка прошла в нашем кабинете курс лечения гипнозом, иглоукалыванием, вакуумным и магнитным массажем. Уезжая, сообщила о значительном улучшении своего состояния. Попросила разрешения приехать снова.
   Ровно через год порог нашего кабинета снова переступила Варвара. Снова двухнедельный курс лечения. К концу курса лечения Варя поделилась с нами очередными проблемами:
   - Снова еду наобум. Опять буду искать работу. В теплицу не вернусь. Там за год все схвачено кавказцами. У них свои правила. Первым делом насильно забирают документы. Если кто-либо не покоряется, насильно делают уколы. Два-три укола и ты уже навечно наркоман. Наша бельчанка сейчас вспоминается, как ангел.
   За недолгие две недели я отметил, что как и у многих, уехавших из Молдовы, за прошедший год из речи Варвары испарился, ранее пышный, украинизм. Русская речь ее стала правильной. Обороты Вариной речи стали богаче, в вопросах и ответах преобладал московский говорок.
  Что-то заставило меня спросить:
   - Варвара, как твоя девичья фамилия?
   - Прозоровская... А зачем вам?
  Меня посетила шальная мысль:
   - По паспорту ты Баламут или Прозоровская?
   - Пока Баламут... До истечения срока паспорта еще два года.
   - Варя! Задержись, сколько необходимо, и сделай новый паспорт. Не экономь, оплати за срочность. Чтобы фамилия в паспорте значилась девичья: - Прозоровская!
   - Что это мне даст, Евгений Николаевич?
   - С такой фамилией и твоей русской речью в Москве ты сразу станешь своей!... Это старая русская фамилия.
   - Разве моя фамилия не украинская?
   - Возможно и украинская. А может и польская. Но в истории род Прозоровских на Москве пользовался большим влиянием еще при первых царях Романовых.
   Варя в тот же день подала документы для нового паспорта. Закончив лечение, с нашего небосклона исчезла. Скорее всего, уехала на заработки...
  Прошло несколько лет. Случилось так, что все эти годы о нашей пациентке я не вспомнил ни разу. Несколько лет назад в последних числах июня я подъехал к зданию городской администрации. Если налог на недвижимость оплачиваешь в первую половину года, сумма оплаты сокращается вдвое.
   При пересечении улицы увидел, сидящую на скамейке, пожилую женщину. Но моим вниманием овладела, стоящая спиной ко мне, молодая. Среднего роста. Привлекла внимание особая, подчеркнутая обувью на высоких каблуках, стройность ее ног. Узкая талия, подчеркнуто прямая спина. Покатые плечи, локти прижаты к талии. Длину грациозной шеи выделяла гордая посадка головы и высокая, зачесанная кверху, с узлом на макушке, прическа.
   Поравнявшись, скосил взгляд. Тонкий профиль, с небольшой горбинкой короткий нос. Уловив, что женщина стала поворачивать голову в мою сторону, я перевел взгляд на, выходящих из здания, двух женщин.
   - Здравствуйте, Евгений Николаевич!
  Я повернул голову. Остановился. Ничего удивительного. Меня знает подавляющее число взрослых жителей поселка. Да и района...
   - Добрый день!
   Из под высоких, почти идеальных дуг бровей на меня с интересом пытливо смотрели большие, широко открытые, почти синие глаза. Я напряг память. На лица и человеческие голоса у меня отличная память. По телефону без труда узнаю голоса людей, с которыми расстался много лет назад.
   - Не узнаете? Меня и мама не узнала, когда я приехала к домой без предупреждения. - молодая женщина указала на, сидящую на скамейке, мать. - Мама возилась у дворовой плиты. Когда я поздоровалась, мама ответила и тут же спросила:
   - Вам кого надо?
   Мой взгляд последовал за направлением указующей руки. Женщину я узнал. Более трех десятилетий назад она неоднократно сопровождала на прием, страдающую пониженным слухом, дочь. Из-за плохого носового дыхания рот девочки был постоянно был приоткрытым. Из носа, по выражению моей коллеги, постоянно торчали два карандаша густых мутно-желтых соплей.
   - Здравствуй, Варвара! - я назвал ее полным именем. - Вижу, в лечении психотерапевта ты уже давно не нуждаешься!
   - Нет! Спасибо, не нуждаюсь, - широко улыбаясь, смотрела на меня моя бывшая пациентка.
   Долгие годы общения с людьми научили меня мгновенно оценивать взгляды моих пациентов. Особенно бывших. Взгляд Варвары был открытым, доброжелательным и... независимым. Она действительно во мне не нуждалась. В молодости такие взгляды воспринимались, пожалуй, как элемент неблагодарности и заниженной оценки вложенного моего труда. А мне так хотелось быть нужным постоянно! С возрастом приходит осознание того, что психологическая независимость бывших пациентов чаще всего есть не что иное, как результат моего успешного труда.
   - Кого вы с мамой ждете? - спросил я.
   - Мы к нотариусу. Пришли, а нотариальная контора переехала в какой-то дом у вокзала. Хотели пройти пешком, но маме надо присесть отдохнуть. Больные ноги. Скоро должен подъехать брат. Он на базаре. С ним и подъедем к вокзалу. Потом домой.
   - Как сложилась твоя жизнь, Варя? - спросил я.
   - Представляете? Скорее всего благодаря вам. Получила новый паспорт. В тот же вечер уехала бусом прямым рейсом до Москвы. Утром в городе я совершенно случайно наткнулась на бюро по трудоустройству. Вошла. Просмотрев мои документы, женщина куда-то позвонила. Назвала мою фамилию и имя. Потом спросила:
   - На дачу пойдешь экономкой? Люди состоятельные, приличные и ответственные. Того же требуют и от работников. В Москве близкие знакомые есть?
   - Я сказала, что работала в тепличном хозяйстве. Но возвращаться туда не намерена.
   - Почему?
   Я рассказала все, как было.
   - Ну вот и хорошо, - сказала женщина. - Скоро за тобой приедут. Это мои близкие знакомые. Не подведи меня! Подождешь в коридоре.
   Варя сделала паузу. Затем спохватилась:
   - Если у вас есть несколько минут, присядьте, Евгений Николаевич! Вижу, вам тяжело с больной ногой. А в поликлинике я ничего не замечала. Извините.
   - А дальше мне везло, как только бывает в сказках. Через часа полтора в коридор вошел мужчина. Спросив меня по фамилии, вошел в кабинет. Скоро вышел и пригласил меня с собой. На улице нас ждала машина. Там была жена моего нового хозяина и водитель. По дороге они очень подробно расспрашивали меня о прошлой жизни. Зачем-то спросили, откуда в Молдавии Прозоровские.
   Ехали около часа. Приехали в дачный поселок. Сказали, что это Грибово. Дача оказалась настоящим дворцом. Все происходящее казалось чудесным сном. Меня провели в мое будущее жилище. Это была небольшая комната, ванная, туалет. Два выхода. Один в коридор на половину хозяев, другой в сад.
   За обедом меня представили остальным работникам дачи. Это были дворник-садовник, повариха и горничная. Мне стало страшно. Чем же я буду заниматься? После ужина хозяйка провела меня в комнату. Велела отдыхать. Выходя из комнаты, сказала:
   - С обязанностями тебя познакомим завтра. Испытательный срок два месяца.
   Так началась моя новая жизнь. Сначала было непривычно. Общалась со мной больше хозяйка. Все поручения на день, на неделю велела записывать и ничего не забывать. Я же должна поручить выполнить работу остальным и проследить за сделанным. В конце беседы сказала:
   - Работай так, как будто эта дача твоя, а ты хозяйка. Ничего не забывай и не позволяй забывать другим. Не бойся требовать, потому, что я буду требовать с тебя.
   - Скоро я освоилась. Узнала поближе остальных работников. С горничной Леной сошлась быстро. Лена до развала Союза работала учительницей в Сумской области. У самой на Украине трое детей и муж. Когда домой уезжала Лена, ее заменяла я.
   Повариху звали Галей. В восемьдесят девятом, полураздетая, с двухлетней дочкой на руках, не похоронив зарезанного в волнениях мужа, едва унесла ноги из Ферганы. С тех пор на работах по найму. На даче уже более трех лет. Дочку выпросили и воспитывают, живущие в Белоруссии, родители покойного мужа. Сама Галя в восьмидесятых закончила техникум пищевой промышленности. Мастерски и очень вкусно готовила. Хозяева ее очень ценили.
   С самого начала мне больше всех понравился Алексей, дворник, он же садовник. Сам из Камышина, Алексей служил у хозяев дольше всех, с тех пор, как купили дачу. Сам афганец, был тяжело ранен в живот и грудь. По его словам, оперировал его в госпитале наш хозяин, Юрий Николаевич.
   - Когда я очнулся, - повествовал Алексей, - служащие госпиталя рассказали, что Юрий Николаевич собрал меня из кусков. Там, в Афгане, мины были какие-то подлые, итальянские. Били осколками снизу вверх. Удалил одну почку, селезенку, половину легкого, часть печени и кишечника. И еще было много проблем. Во время операций дважды был в состоянии клинической смерти.
   - После медсанбата эвакуировали в Союз. Я был на долечивании в Ташкенте, когда начальником госпиталя назначили Юрия Николаевича. Обнаружив мою фамилию в списках больных, Юрий Николаевич сам пришел в палату. А мог и вызвать. Осмотрев меня, назначил рентген. Собрали консилиум. Я сам начал чувствовать нелады в животе. Тошнота, боли. Проблемы в туалете.
   - Снова меня оперировал Юрий Николаевич. Потом пришлось перенести еще шесть операций. У меня после ранений в живот развилась спаечная непроходимость. Пять раз меня оперировал Юрий Николаевич, уже генерал. Другой, начальник отделения, оперировал меня только раз, когда Юрий Николаевич ездил в Москву на защиту. Стал профессором.
   - Потом я поехал домой, в Камышин. Девушка, с которой переписывался до ранения, давно вышла замуж за торгаша. Родителей нет в живых. Пожив у брата, через три недели снова почувствовал неладное. Вернулся в Москву. Снова меня оперировал Юрий Николаевич. Потом, после выписки оформили инвалидность.
   Генерал пригласил сюда, на, недавно купленную, дачу. Они живут тут постоянно. Отсюда им удобнее добираться на работу, нежели из городской квартиры. Так и прижился. Выделили мне комнатушку в домике, почти на берегу озера. С другой стороны в том домике у хозяев финская баня. Мне много не надо. И женщина мне не нужна после ранения. Уже никуда не уеду. Я за Юрия Николаевича кому угодно глотку перегрызу.
   - Дети хозяев приезжают редко. Сын дипломат, дочь - журналистка. Все больше по заграницам. А хозяйка наша, Наталья Андреевна, профессор, большой начальник в университете. Строгая!
   - Ты, дочка, запомни! - продолжал Алексей. - Хозяева добрые, но справедливые люди. Главное - честность. А там, они в любое положение войдут. Обижена не будешь.
   Несмотря на то, что я работала всего лишь несколько дней, остальные работники слушались меня беспрекословно. Порядки на даче были строгими. Нрав у хозяйки, по их рассказам, был довольно крутым.
   Дачный участок огородом и садом выходил на берег узкого, больше похожего на тихую речку, пруда. В полукилометре было Минское шоссе. Каждый день водитель возил меня в город, где я закупала продукты и все необходимое.
   - Прошло больше месяца. Свободного времени у меня было достаточно. Смотрела телевизор. Потом хозяйка провела меня в библиотеку. Библиотека занимает у них большую комнату. Два письменных стола. Хозяйка спросила, что я читала из художественной литературы. Разрешила читать. Рекомендовала больше исторические романы.
   - Так прошел год. Я регулярно раз в три месяца ездила домой, к родителям. Возила деньги. В это время поступил в университет мой самый младший брат. Сын пошел в школу. Папа стал понемногу поправляться. Стал ходить самостоятельно.
   Однажды, обходя утром коттедж, через полуоткрытую дверь я увидела, как из комнаты хозяйки, крадучись, выскользнула повариха Галя. Я спустилась на кухню. Когда я вошла, Галя, наклонившись, что-то высматривала за посудомоечной машиной. Увидев меня, выпрямилась:
   - Показалось, что шланг подтекает...
  Я кивнула.
   Через несколько минут Галя, взяв раскладной шезлонг, направилась к берегу пруда. Я заглянула за посудомоечную машину. Ничего. На задней стенке обнаружила закрытую дверку. Открыла. Там оказалась ниша, вероятно для электрического шнура. В глубине ниши нащупала пакет. Вытащила плоскую картонную коробку. Открыла. А там деньги. На дне брошь и золотые сережки.
   В это время на пороге кухни появилась Галя. Увидев коробку, смешалась:
   - Что ты там прячешь?
   - Это не я прячу, а ты! Я за тобой все время следила.
   - Дура! Что это тебе даст! Я дольше тебя работаю! Поделим пополам. От них не убудет! Знаешь, какие они богатые? Даже не заметят!
   - Нет, Галя! Если не признаешься сама, расскажу я. А на меня не свалишь! Я фильмы тоже смотрю. Мои руки только на картоне. А внутри будут все твои отпечатки!
  Галя кинулась мне в ноги. Запричитала:
   - Тогда мне конец. Пощади меня! Прости! В жизни не возьму в руки чужого. Только не губи! У меня дочка в Белоруссии. У тебя сын...
  Я растерялась. Галя так искренне причитала. Увидев мое замешательство, продолжала:
   - Положим на место! Я помню, где, что и сколько лежало. Все положу на место. Только не губи! - Галя тихо заскулила.
   Я продолжала пребывать в растерянности. Я никому не желала зла. Мой папа не раз говорил братьям и мне:
   - Делать добро, значит, прежде всего, не причинять зло!
  Я перевела дыхание. Согласно кивнула. Прошли по комнатам. Пустую картонную коробку Галя выбросила в мусорную корзину.
   - Пусть будет так! Но смотри, малейшее нарушение и... Галя, покрывать тебя я больше не буду!
  После ужина ко мне постучал Алексей:
   - Хозяева просят в гостинную.
   Я прошла. В гостинной в креслах сидели Наталья Андреевна и Юрий Николаевич. Вскоре пришли Алексей с Галей. Алексей положил на журнальный столик диктофон и включил. Я узнала свой голос, потом Галин. Лицо Гали побледнело. Казалось, она вот-вот потеряет сознание.
  Когда прозвучали последние слова нашего разговора на кухне, Алексей нажал на клавишу.
   - Что на это скажете? - тихим голосом, от которого по спине забегали мурашки, спросила Наталья Андреевна.
  Я молчала. Галя так знакомо запричитала.
   - Хватит! - в голосе Натальи Андреевны звучал металл. - Все решено! Алексей, выведи за ворота. За расчетом завтра с утра.
  Алексей с Галей вышли. Наталья Андреевна повернулась ко мне:
   - Добренькой решила быть? За чей счет? Подумала? Считай это последним предупреждением! Все!
  Потом хозяйка повернулась к мужу, который все это время сидел, не проронив ни слова.
   - Юрий Николаевич! Товарищ генерал! Что ты мне сказал, когда на территории дачи установили видеокамеры? Не хотел подсматривать за чужой личной жизнью? Деликатничал? Гуманизм хорош в меру! Алексей на свои деньги купил у тех же ребят "жучок" и диктофон. "Жучок" установил на кухне. А диктофон в его комнате включается на голос. Я сама не знала. У меня был шок, когда он включил запись разговора на кухне.
   - Тем не менее, я против видеонаблюдения в помещениях. Это унижает... и нас и людей... - сказал Юрий Николаевич.
   С того дня пищу стали готовить мы с Леной. На двоих не такая уж большая нагрузка.
   Теплым летним вечером праздновали день рождения хозяина. Ужин был скромный. Пили очень мало. Хозяева не любили гулянок. Прислуживала я вместе с горничной. За столом, среди немногих гостей, сидел младший брат хозяина. Ранее он приезжал к брату не раз. Весь вечер я ловила на себе его взгляд. Мне стало не по себе. Я взрослая, знаю, что такие взгляды означают и чем заканчиваются. А мне так не хотелось потерять работу, которую по настоящему и работой не назовешь. Ночью мне стало страшно. Мучила бессонница. Как глупо все может внезапно оборваться!
   Ночь прошла спокойно. Утром гости разъехались. В ближайшую субботу на дачу снова приехал брат хозяина. Визиты его стали регулярными. Я знала, что его зовут Георгий. Является совладельцем очень крупной фирмы с отделениями по всей Европе. Полгода назад от него, получив при разводе половину его состояния, навсегда улетела за границу жена. Это мне дворник Алексей рассказал.
   Георгий продолжал ездить. Иногда разговаривал со мной. Больше расспрашивал. О Молдавии, селе, родителях. Спросил, не скучаю ли я за сыном. Как-то хозяйка сказала мне:
   - Тебе пора скоро ехать в Молдавию. Сейчас каникулы. Привези в Москву мальчишку. Пусть погостит до школы.
   - Я скучаю за сыном, Наталья Андреевна. Но боюсь, как бы его приезд не мешал мне работать. Ребенок требует ухода.
   - Поезжай и привези. Думаю, что никому он мешать не будет.
   Я привезла Максима. В свои восемь лет он был поражен условиями моей жизни и работы. Когда я уезжала в Москву за покупками, хозяйка поручила присматривать за сыном горничной Лене. А Георгий продолжал ездить. Приезжая на выходные, много времени проводил с Максимкой. Рыбачили вдвоем на пруду. Собирали, клеили, купленные Георгием, конструкторы. Потом Георгий попросил разрешения взять Максима рыбачить в Рыбацкой деревне. Я пожала плечами. Вмешалась хозяйка:
   - Пусть едут. Там действительно для мальчика интересно. Мы с Юрием Николаевичем не раз ездили туда отдыхать. И Георгию приятно. У него детей нет.
   Скоро мой Максимка сдружился с Георгием настолько, что с нетерпением ждал выходных. Я это видела и было непонятно:
   - Чем все это кончится, когда Максиму к первому сентября надо будет возвращаться домой?
   Одновременно меня одолевала ревность. Я видела, что Максим в последнее время тянется к Георгию подчас больше, чем ко мне.
   В середине августа хозяйка пригласила меня в библиотеку:
   - Пусть Максим учится здесь. Ты рядом. А там старики. Не смогут они помочь мальчишке. Да и уровень образования в Москве с сельской школой не сравнить. Я договорилась. Определим его в школу недалеко, по дороге к центру Москвы.
   Я ощущала, что вокруг меня ведется какая-то игра.
   - Причем тут Максимка?
  И снова:
   - Чем все это кончится?
  С первого сентября Максимка пошел в школу в Москве. В конце сентября Наталья Андреевна заявила:
   - По делам своей фирмы Георгий летит на Кипр. Он просит тебя быть его сопровождающей. Вроде секретаря. Там на презентациях все появляются, как правило, с женами, а Жора холост. С Максимом будет заниматься Лена. Не переживай.
   Если не все, то многое стало ясно. Несмотря на то, что Георгий старше меня на одиннадцать лет, он мне нравился. Я не девочка! Но почему хозяйка так рьяно стремится устроить наши отношения? Может это испытание, провокация? Будучи наслышана о крутом характере хозяйки, я стала подозревать ее в недобрых намерениях. Больше всего мне не нравилось, что в этой интриге невольно участвует Максим. Я уже пожалела, что привезла сына в Москву. И снова по ночам внутри головы звучит вопрос:
   - Чем все это кончится?
   Так нежданно негаданно я попала на Кипр. Я увидела совсем другой уклад. Такое впечатление, что весь мир развлекается и отдыхает. По прилету я с тревогой и, вместе с тем, с нетерпением ждала, в качестве кого мы поселимся в отеле. Однако отдельные номера для нас с Георгием были заказаны еще в Москве. В первый же день я поняла, что в качестве секретаря или референта я Георгию не нужна. Тем более: какой я секретарь после средней общеобразовательной сельской школы? Я давала себе в этом трезвый отчет. Оказалось неожиданным знание Георгием нескольких иностранных языков. Чудно!
   Прогулки на яхте, экскурсии, музеи, театры, рестораны. Мне было непонятно, даже дико то, как Георгий легко прощается с деньгами. Я подумала, что это для меня. Когда я стыдливо попросила его умерить траты, казалось, он не понял сути моей просьбы. Немного погодя, как-то печально улыбнулся и сказал:
   - Пустое...
  Заказав на ужин бутылку вина, пил глоток-другой. Молчаливый, серьезный, поначалу казался скучным. А я смотрела, как ведут себя другие и старалась все делать так же. Повернувшись ко мне, Георгий попросил:
   - Будь такой, какая ты есть. Так естественнее...
  Много позже я поняла: просто Георгий такой. Такой у него характер.
   По возвращении с Кипра Георгий за ужином в присутствии брата и Натальи Андреевны попросил моей руки. Несмотря на то, что я отдавала себе отчет в течении событий, предложение, тем не менее, стало неожиданным. Слишком крутым в моей жизни был этот поворот! Казалось, что сейчас проснусь...
   Георгий переселился к брату на дачу. Слава богу, комнат хватало. А вот с моей работой было сложнее. За ужином встал вопрос о моей преемнице в качестве экономки. Я воспротивилась.
   - Не могу быть нахлебницей. Справлюсь.
   - Конечно справляешься! - заявила Наталья Андреевна. - Но тебе самой скоро станет скучно. Ты не думала продолжить учебу?
  Хватка Натальи Андреевны была железной. Скоро я стала студенткой вечернего отделения экономического университета. Год спустя Георгий взял меня к себе на службу в качестве секретаря-референта.
   - Вникай во все мелочи! Мне нужен свой человек. Грамотный и верный.
   Через год у нас в семье родился второй сын. Назвали в честь дяди, Юрием. При его регистрации Георгий усыновил и Максимку, дав ему свою фамилию. А меня при регистрации нашего брака попросил остаться Прозоровской. При этом предложил составить брачный договор. Я категорически отказалась и попросила Георгия этот вопрос больше не поднимать. В тот же вечер Наталья Андреевна и Юрий Николаевич подарили мне очень дорогой гарнитур: колье, серьги, кольцо и брошь. За ужином я попросила разрешения называть их нанашками. Они не поняли:
   - Что это значит?
  Я объяснила. Наталья Андреевна улыбнулась:
   - Называй! А мы будем посаженными.
  Юре скоро четыре годика.
   В это время раздался короткий сигнал автомобиля. Варвара приподнялась. Знаком попросила брата подождать.
   - Сейчас я приехала за документами. Георгию понадобились данные о моих родителях, дедушке со стороны Прозоровских. Совершенно случайно у родителей сохранились документы на земельные наделы моего прадеда и прапрадеда. Какое это сейчас имеет значение?
   Варя замолчала. В это время пропел мой мобильный телефон. Звонил пациент из соседнего района. Попросив перезвонить позже, я глянул на часы. Варина исповедь длилась около часа. Мне же показалось, что прошло не более десяти-пятнадцати минут. Я повернулся к Варваре:
   - Варя, извини за любопытство. Скажи, как фамилия твоего супруга?
   - Щербатов...
   Вернувшись домой, я открыл ноутбук.
   Щербатовы - старинный княжеский род, старше рода Романовых. Род Щербатовых происходит от правителей Черниговского княжества, потомков Святослава Ярославича. Родоначальник - князь Василий Андреевич Оболенский, по прозвищу Щербатый. Семнадцатое колено от Рюрика.
   Прозоровские - русский княжеский род тех же Рюриковичей. Начало рода Прозоровских относится к ХV веку. Происходит род от св. князя Давыда Федоровича Ярославского. Михаил Давыдович - младший сын Давыда Федоровича был удельным князем Моложским. Его внук, князь Иван Федорович, был родоначальником князей Прозоровских, получивших имя от села Прозорово Мологского уезда Ярославской губернии.
   Прозорово - название сел в Московской, Тверской, Нижегородской, Смоленской и Костромской областях. С другой стороны, прозорый, прозорость, прозорiсть - означает прозрачный, прозрачность в переводе со старославянского и украинского.
   Князья Прозоровские жили при Иване Грозном и его отце. Будучи боярами, занимали видное положение при Романовых. Род князей Прозоровских тянулся три с половиной столетия, дав одиннадцать колен его представителей. В первой половине Х1Х века мужская линия некогда обширного княжеского рода Прозоровских пресеклась.
  Вспомнил... Варвара Ивановна Суворова, жена полководца Александра Васильевича Суворова, в девичестве - Прозоровская...
   Откуда ведут свое начало Прозоровские нашего района? Остается только гадать. Я не поленился и проверил. Только в "Одноклассниках" с фамилией Прозоровских 820 участников женщин и 468 мужчин. Всего 1288. От Мошан и Кишинева до Мурманска и Владивостока. От Германии и Австралии до Канады и США.
   А может... суть в самом камне? Плюс огранка, оправа... ?
   P.S. По дороге домой я вспомнил. На Варином лице сегодня, как и много лет назад, следов косметики я не видел. За ненадобностью..
  
  
  
  
  Рыбацкие байки
  
  Нахлыст
  
   Лето шестьдесят третьего. Я перешел в одиннадцатый, выпускной класс. После месячной производственной практики в Тырновской радиомастерской в августе я отправился в очередную летнюю поездку в Черновцы. Старший брат Алеша закончил медицинский институт и по направлению работал врачом в доме подопечных села Петричанка, расположенном в Глубокском районе Черновицкой области.
   Приехав в отпуск, Алеша рассказал о Петричанке.
   - А Прут далеко от села?
   Тогда мне представлялось, что все населенные пункты Черновицкой области должны располагаться по руслу Прута. Каждое лето, выезжая трамваем до конечного круга, который так и называется "Прут", я неоднократно ловил пескарей, красноперок и голавликов. Южный конечный трамвайный круг назывался "Рогатка".
   - На Пруту стоят Черновцы, - ответил Алеша. - А в Петричанке недалеко от села протекает река Сирет.
   - А рыба в Сирете есть?
   - Та же, что и в Пруту. Только речка чище. Мелковата правда. - ответил мой брат.
   Впервые меня никто не провожал и не встречал. Сойдя с поезда в Черновцах, я не взял такси, как наставлял отец. Решив сэкономить, я доехал до Соборной площади на трамвае. Потом наискось через скверики до угла Соборного парка. Вот и улица Котляревского. Сразу напротив дома развилка. Отделившись от Котляревского влево и вниз убегает тенистая улица Леси Украинки.
   До конца дня я слонялся по городу. После посещения тира, купил рыболовные крючки, поплавки и леску для завтрашней рыбалки. Подолгу рассматривал витрины большого магазина "Радио". Приобрел несколько транзисторов для себя и селеновые выпрямители для дяди Севы, моего учителя, радиомастера из Тырново. Казалось странным, что еще несколько дней назад в Тырновской радиомастерской я проходил практику, а сегодня, уже за двести километров, присматриваю рыболовные принадлежности в Черновцах.
   Долго не мог уснуть, предвкушая самостоятельное путешествие в село Петричанку. Утром, едва зазвенел будильник, я уже был на кухне. Короткий завтрак. Через три трамвайные остановки - автостанция. Купил билет и через несколько минут пыльный автобус нес меня на юг, по маршруту Черновцы - Глубока - Петричанка - Белая Криница.
   Автобус остановился у ворот дома подопечных. Шагнув на территорию за высокими воротами, мне сразу стало ясно, что такое дом подопечных. Это была довольно обширная территория, занятая несколькими, старой постройки, одноэтажными зданиями. Вековые деревья и, окружавшие их, круговые лавочки. На лавочках сидели старухи в сером. Некоторые разговаривали между собой. Но большей частью пожилые женщины сидели одиноко. Две, сидящие рядом, старухи мерно, как заведенные маятники, покачивались.
   Наблюдая за старухами, я не заметил, когда рядом со мной очутился Алеша. В своем белом халате брат смотрелся непривычно. Поздоровавшись, мы прошли к нему на квартиру, которая находилась тут же. Крохотная веранда, в углу которой прислонена удочка, узкий темный коридор, небольшая комната.
   - Отдыхай. Вот книги, - указывая на широкую книжную полку, сказал брат. - Читай! Я должен отлучиться. Необходимо выписать медикаменты, чтобы до вечера их привезли из Глубоки.
   - Я лучше схожу на речку. В какую сторону Сирет? Можно я возьму удочку?
   - Конечно можно. Только не поломай удилище. Это удочка сторожа Пантелея.
  Мы вышли во двор. Пройдя до колодца, Алеша указал на, блестевшую в долине, узкую извилистую ленту речки.
   - Пантелей все время ловит сразу за пролеском. Чуть ниже переката. Первый раз лучше бы вы сходили вдвоем. Это тебе не озерная рыбалка!
   - Справлюсь, - заверил я брата.
  Брат ушел. Вынеся удочку во двор, я обследовал ее. Удилище было из орешника, не менее трех метров длины. Замашистое, гибкое и, вместе с тем, упругое. Но дальше... Я отказывался что-либо понимать. На тонком конце удилища петелька из толстой, пожалуй, миллиметровой лески. Петелька закреплена намотанной в один ряд толстой шелковой ниткой.
   Такой же шелковой ниткой к удилищу на расстоянии не менее метра закреплены крючки для наматывания лески. Я присмотрелся... Крючки изготовлены из женских шпилек для волос. На крючках вместо лески шелковый или капроновый шнур. И лишь на конце шнура привязан длинный поводок из лески. Крючок обычный... Такую снасть я видел впервые. Ни грузила, ни поплавка.
   В самом углу двора под вековым деревом, где земля казалась влажной и рыхлой, я нашел несколько червей. Захватив, упакованные в картонную коробочку, купленные накануне крючки, грузила и поплавок, с удочкой в руке я отправился к Сирету. Тропка вывела меня за пределы двора. Сирет виднелся приблизительно в полукилометре. Довольно споро спустился по пологому склону. Справа остался пролесок. Вот и, усыпанный разнокалиберной галькой и плоскими плитками, берег.
   Река оказалась не широкой, примерно 20 - 30 метров. Вода была почти прозрачной. Поднявшись на несколько десятков метров вверх по течению, я увидел перекат. Река на перекате казалась совсем мелкой, не более полуметра. Помня слова брата, я решил не испытывать судьбу и расположился ниже переката, где река казалась казалась глубже.
   Для начала я решил привести в порядок удочку. Размотал поводок. Он оказался длиной около трех метров. Дальше шел шнур. Учитывая длину удилища, решил, что трехметровой лески мне хватит. В нескольких сантиметрах от крючка, зубами сжал дробинку грузила. Закрепил поплавок. На крючок нанизал червяка.
   Размахнувшись, забросил. Тотчас мой поплавок поплыл по течению. Увеличил глубину от поплавка. Безрезультатно. Я устал менять глубину погружения крючка с наживкой. Моя снасть упорно уходила вниз по течению. А тут еще прямо в глаза полуденное солнце и отраженные волной блики. Солнце уже стало клониться к закату, когда я почувствовал голодные спазмы под ложечкой. Вспомнил, что завтракал еще в Черновцах. Не солоно хлебавши, собрал удочку и вернулся к брату.
   Обед ждал меня в Алешиной комнате. Пообедав, вышел на улицу. У колодца Алеша беседовал с низкорослым нестарым, но уже совершенно седым мужиком. Уродливо кривые ноги, казалось, делали его еще более малорослым. Я подошел.
   - Вот и наш рыбак! - представил меня Алеша. - Пантелей сегодня перед закатом пойдет на Сирет. Имеешь желание пойти с ним?
   - Конечно! - Сказать что-либо другое я просто не мог.
   - Принеси удочку! Ее надо восстановить после твоих усовершенствований.
   Я принес удочку. Пантелей, едва взглянув на, усовершенствованный мной, инструмент, улыбнулся. Снял поплавок и грузило. Сделал все, как было.
   - Пойдешь со мной? Надо приготовить наживку...
  Пантелей жил неподалеку. Во дворе сторожа меня поразило обилие ульев и кроличьих клеток. Под навесом из дранки жевал сено крупный черный козел. Длинная борода, извитые, как штопор, массивные рога были не менее полуметровой длины. Увидев меня, козел натянул веревку, встал боком и исподлобья неотрывно следил за мной.
   Пантелей пошел к пчелам. Открыв один из ульев, стал собирать трутней. Помещал их Пантелей в проволочную, похожую на маточную, клетку, только побольше. Набрав трутней, пчеловод с помощью специального крючка стал выбирать из сот запечатанные белые личинки. Личинки аккуратно укладывал в круглую коробку из-под монпансье. Поймав несколько пчел, поместил их к трутням.
   По дороге к Сирету разговорились. Украинская речь Пантелея звучала точь-в-точь, как говорят по-украински жители, соседнего с Елизаветовкой, молдавского села Плопы. Я спросил Пантелея:
   - Пантелей! Вы не молдаванин?
  Пантелей отрицательно покачал головой:
   - Нет, я румын.
   - А что? Петричанка румынское село?
   - Нет! Петричанка украинское село. Тут румын всего лишь несколько семей. Я сам из Сучевен. - Пантелей указал рукой вправо через Сирет. - Сучевены стопроцентное румынское село. Тут недалеко, всего три километра.
   Прибыв на берег реки, Пантелей тщательно убрал часть берега, с которой предполагалось ловить. Вырвал сорняки, отбросил камешки. Я наблюдал. Размотал шнур и уложил его кольцами на расчищенное место. Крючок с леской провел сквозь петлю на конце удилища. Наживил на крючок трутня.
   А дальше Пантелей творил что-то близкое к фокусничеству, граничившему с волшебством. Отпуская левой рукой шнур, правой Пантелей рисовал в воздухе сложные петли. Я только успел заметить, что леска с крючком, выписывая пируэты, с каждым замахом в полете удаляется от рыбака. Наконец Пантелей со свистом послал снасть наискось против течения.
   Трутень в виде черной точки был отчетливо виден на поверхности движущейся воды. Когда трутень поравнялся с нами, Пантелей стал понемногу стравливать шнур. В какой-то миг мне показалось, что на месте трутня лопнул пузырь. Пантелей стал быстро выбирать шнур. По тому, как изогнулся и задрожал конец удилища, я понял, что на том конце шнура и лески сопротивляется рыба.
   Пантелей левой рукой выбирал шнур. Когда он отпускал шнур для перехватывания, указательный палец правой руки в это время прижимал шнур к удилищу. Наконец на поверхности воды показалась голова рыбы. Я был разочарован. Ожидал увидеть добычу более солидного размера. Пантелей вывел рыбу на отмель, затем на берег. Я уже видел, что рыбак тащит голавля.
   - Клян! - сказал Пантелей.
  Я не понял. Переспросил:
   - Что вы сказали?
   - Клян! Головень!
  Я догадался, что головень по-украински и есть голавль. А клян, вероятно, название голавля по-румынски.
   Пантелей продолжал метать снасть. Рыба в тот день клевала довольно активно. Скоро я узнал, что пескаря зовут плевушка, а окуня - бибан. Карась и по-румынски карась.
   Глядя, как Пантелей ловко метает снасть и тащит рыбу, меня точил неуемный червь желания испытать ощущения рыбалки нахлыстом самому. Наконец Пантелей собрал кольцами шнур и передал мне удочку. Наживив свежего трутня, я попытался повторить все действия Пантелея, которые я, казалось, заучил наизусть.
   Первый замах вышел, по моему разумению, удачным. Но далее... То забуду во время замаха отпустить пальцем шнур, то леска с крючком зацепит траву, оставив в ней трутня. Если Пантелей забрасывал наживку в строго определенную точку, у меня наживка, в лучшем случае, летела перпендикулярно берегу.
   Очень скоро я вернул Пантелею его снасть:
   - Не получается! Только время теряем.
   - Завтра пойдешь с утра. Будешь учиться бросать и выводить снасть. Трутней хватит...
   Дальше Пантелей ловил на белые личинки трутней и пчел. На них больше клевали красноперка и карась.
   - Личинки очень лакомые для карасей. - комментировал рыбак.
  Перед закатом Пантелей сумел вытащить несколько крупных, грамм триста-четыреста, карасей.
   Несмотря на то, что рыбу ловил Пантелей, боль в ногах, тяжесть и усталость в пояснице достались мне. Когда солнце стало опускаться к линии горизонта, мы направились домой. Рыбу Пантелей забрал с собой.
   Уже стемнело, когда в дверь Алешиной квартиры постучали. Вошел Пантелей, держа перед собой плетеную из ивовых лоз корзинку, накрытую рушником. В корзинке был нарезанный хлеб, молодой чеснок. На продолговатом блюде в ряд расположились несколько крупных жареных карасей.
   Проснулся утром, когда солнце было высоко. Алеши не было. Я вспомнил. По утрам он делает обход всех своих старушек. Наскоро позавтракав, уложил в авоську клеточку с трутнями и круглую коробку с личинками. Из трутней в живых за ночь остался только один. Схватив удочку, поспешил на Сирет.
   На берегу расположился там, где вчера стоял Пантелей. Наживил крючок, забросил просто как удочку. Трутень поплыл по течению. Я старался равномерно стравливать шнур. Когда весь шнур был стравлен, я почувствовал несильный рывок. Стал вываживать шнур, стараясь уложить его кольцами. В итоге я вытащил небольшого голавлика.
  Попробовав несколько раз повторить забросы Пантелея, я, как говорят, плюнул на правила. Забрасывал метров на пять от берега крючок и, по накатанному способу, травил шнур. Мой улов тогда был значительно скромнее Пантелеева. К двенадцати часам я вернулся на Алешину квартиру. Рыбешек Алеша отдал Пантелею.
   Это была первая и последняя моя рыбалка нахлыстом. Случилось так, что я не имел возможности рыбачить на какой-либо реке. Днестр не в счет. Хотя... одна такая возможность была. Но я не воспользовался ею вполне осмысленно...
   Ранним воскресным утром двадцать первого июня 1992 года я вылетел рейсом Харьков - Уфа на самолете ТУ 154. Прибыв в аэропорт УФА, в течение часа я вылетел самолетом АН 32 рейсом Уфа - Белорецк. В одиннадцать с минутами я был в центре Белорецка. Поселился в гостинице "Белорецк". Позвонил знакомым, с которыми договорился о встрече в понедельник.
   - Как здорово, что вы прибыли сегодня. Через три часа мы выезжаем на Белую с ночевкой. Будем ловить хариусов нахлыстом. В Молдавии вам такой рыбалки и ощущений не испытать. Ждем вас!
   Я положил трубку. Действительно здорово! Вспомнил Черновцы, Петричанку. Нахлыстом уже давно ловят со спиннинговой катушкой. Когда еще будет возможность порыбачить на Белой?
   Отложил две бутылки коньяка. Помылся. После длительных перелетов прилег отдохнуть. Включил телевизор. Как раз передавали новости. И, как обухом по голове:
   - Обострившаяся 19 июня обстановка в Приднестровье сегодня накалилась. По линиям соприкосновения идут жестокие бои. На станции Тирасполь полностью перекрыто железнодорожное сообщение...
  Во мне все онемело... Я вспомнил: мой младший тринадцатилетний Женя сейчас у родителей жены в Вапнярке, под Одессой. Поезд идет через Тирасполь! Я никому ничем не смогу помочь... Для начала надо туда добраться... Но рыбалка в мое состояние уже не вписывается. Не смогу я отдаться рыбалке!
   Сунув в портфель бутылки, я поспешил к знакомым. Встреча была радушной. Когда я сообщил, что на рыбалку не еду, у рыбаков округлились глаза. Я рассказал о последних новостях. Поддержал меня единственный человек. Это был старый рыбак, участник Великой Отечественной войны.
   В понедельник с утра я был в отделе сбыта Белорецкого металлургического комбината. Мои знакомые, оставив свои дела, в течение часа сделали то, что обычно требует трех-четырех часов. Они же доставили меня в аэропорт. Шла посадка на самолет рейсом Белорецк - Уфа. С билетом на среду, меня посадили в самолет в понедельник. В Уфе ждал недолго. С билетом на среду, улетел в понедельник рейсом Уфа - Киев. После обеда посадка в Борисполе. Через сорок минут я был на железнодорожном вокзале. Еще через двадцать минут поезд Москва - Ивано-Франковск уже уносил меня от Киевского вокзала. В одиннадцать часов вечера я ужинал дома.
  
  
  
  Ночь на Днестре
  
   Начало моих летних каникул после первого курса совпало с пребыванием в Вережанах, где брат Алеша заведовал сельской участковой больницей. Гуляя с пятилетним племянником, я спускался по извилистым улочкам на северную околицу села. В километре от Вережан, казалось, очень далеко внизу нес свои воды Днестр. Правый, более крутой, склон в прибрежной своей части был занят широкой, разрезанной вдоль железнодорожным полотном, лентой леса. Напротив западной окраины села реку разделял длинный, но узкий, сплошь заросший низкорослым лесом, остров.
   В одиночку по крутому склону я спускался к Днестру. Причудливо петляющей узкой дорогой я добирался до самого крутого поворота. Направо дорога вела к полустанку "Вережаны". Я же, узкой, едва утоптанной тропой, спускался сквозь лес и выходил на берег реки. После длительного, почти километрового крутого спуска извилистой тропкой от Вережан до самой реки с непривычки ныли ноги.
   Закинув донки, я растягивался на крутом берегу. Раздевался. Подставлял свое тело лучам жаркого июльского солнца и наслаждался тишиной. После напряженного учебного семестра и, казалось, бешенной, нескончаемой гонки во время сессии, берег Днестра, жаркое солнце и тишина, прерываемая лишь одинокими всплесками рыбы в реке, казались нереальными.
   В такие недолгие минуты я сам себе представлялся нереальным. Меня часто не покидало ощущение, что вот сейчас, открою глаза, а передо мной вместо реки, леса, неба и солнца тусклые обои на стенах комнаты в общежитии, запах формалина в анатомке, гул голосов студенческой братии в аудитории. А завтра... очередной, словно шаг через пропасть, экзамен.
   Рыба клевала вяло. Чаще всего я приносил нескольких красноперок, пескарей. Один раз принес довольно крупного, по моим меркам, длиной сантиметров двадцать, голавля. Потом решил добраться до острова. Дождей не было, вода была прозрачной. До острова я добрался вброд. Вода была мне по грудь. Наживка на, заброшенных с нижнего края острова, донках осталась нетронутой.
   Мне не давали покоя богатые уловы недалекого соседа, колхозного электрика Георгия. Его жена, акушерка Мария Ивановна, довольно часто угощала семью брата различной рыбой. Приносила Мария Ивановна рыбу, чаще всего, чищенной и подсоленной. Один раз принесла несколько довольно крупных ломтей жареного сома.
   Я настойчиво и довольно подробно расспрашивал Георгия о способах рыбалки на Днестре, его самом крупном улове. Брат, услышав мои вопросы, уже дома сказал:
   - Браконьер твой Георгий, хоть и спасибо ему за рыбу. Донки и удочку носит с собой для вида. Ловит больше фаткой и путанкой. Один раз рыбинспекция поймала его утром, когда он выбирал перемет. Как он выпутался из той истории? Не знаю. Молчит. И снова на ночь протягивает переметы и путанку от берега до острова. Только выбирает их раньше, когда начинает светать.
   Однажды Георгий пригласил меня составить ему компанию на рыбалку в ночь. Не знаю почему, но Алеша отнесся к этой идее прохладно. Я же принял предложение Георгия с восторгом. Брат сказал:
   - Все прелести ночной рыбалки оценишь завтра утром. Когда вернешься. И оденься как следует. Возьми мой свитер и плащ-накидку!
  Свитер и плащ-накидку в июле? Зачем?
  Когда я собирался, Жанна, жена брата, достала из чулана бутылку самогона. В бутылке плавали два красных перца. На дне лежал слой мелко нарезанного чеснока.
   - Возьми с собой! Георгию должно понравиться. Перец и чеснок настоен на крепчайшем самогоне. Больше пятидесяти грамм не выпить, зато греет здорово. И аппетит после этой настойки волчий.
  Уложив в авоську бутылку, булку хлеба, по куску сала и брынзы, я пошел к Георгию. Отдав мне потертый и выцветший солдатский вещмешок, Георгий нес сложенную фатку. Расположились мы в лесу на утесе обрывистого правого берега Днестра. Было еще совсем светло, хотя солнце уже спряталось за, находящимися на горе, Вережанами. Пологий склон противоположного берега был освещен желто-оранжевым заревом.
   На украинском берегу, покрикивая, щелкали то ли кнутами, то ли нагайками пастухи. Впереди пастухов неспешно двигалось к селу стадо коров. Двигаясь, коровы выбивали копытами, медленно оседающую далеко за стадом, пыль. Отчетливо, словно совсем рядом, с украинского берега доносилась предвечерняя перекличка петухов, лай собак.
   Георгий, поручив мне донки, поднялся по лесистому склону. Вскоре послышался, словно редкие выстрелы, треск ломаемых сучьев. Георгий приволок целый ворох сухих веток. Потом с трудом, волоком притащил два сухих ствола.
   - Ночь будет прохладной. А у костра будет тепло.
   Вечерело. Постепенно уходила назойливая духота. По течению Днестра потянуло, вначале показавшейся приятной, прохладой. Несмотря на полное безветрие, ощущался, тянущий с верховья реки, сквозняк. Я зябко поежился. Закинув две донки, по ступенькам, выбитых ногами в прибрежной глине, я поднялся на утес. Одел Алешин свитер. Стало теплее.
   Георгий вовсю цедил воду фаткой. Периодически вываживал фатку на берег, выбирал скудный улов. Оставив фатку в воде, выбрался на утес. Из кирзовой, перекинутой через плечо, сумки вытряхнул улов. В основном это была мелочь, среди которой выделялся довольно крупный карась и три-четыре плотвы.
   - Я разведу костер. Надо почистить рыбу. Помоешь ее в реке. Вон там, на опушке срежешь листьев лопуха. Принесешь сюда.
   Гергий занялся костром. Краем глаза я наблюдал за ним. Все, что происходило сегодня на берегу, было внове и казалось интересным. Георгий расположил стволы комлями к центру. Между стволами, словно священнодействуя, не спеша укладывал толстые сучья в виде колодца, на дно которого уложил скомканную газету. На газету высыпал тонкие сухие веточки. Свое сооружение обкладывал мелким хворостом. Хворост обкладывал сучьями потолще в виде конуса.
   Наконец, закрепив в расщепленной хворостине небольшой листок бумаги, зажег. Хворостину с горящей бумагой сбоку сунул на дно колодца. Газета занялась почти мгновенно. Наш костер разгорался.
  Я почистил рыбу, помыл ее в речной воде. Поднялся наверх. Георгий снова нашел мне работу:
   - Спустись к самой воде. Набери вязкой глины и неси ее сюда.
   - Зачем?
   Георгий не ответил. Проследив, куда ветер несет дым костра, поправил сухие стволы. Принесенную глину Георгий поручил мне тщательно вымесить. Сам же занялся потрошеной рыбой. Посолил, поперчил, в брюшко каждой рыбы вложил по половинке лаврового листа. Листья лопуха подержал над тлеющими углями костра. Когда листья обвисли, нарезал длинные полосы, которыми аккуратно, в несколько слоев обернул, словно обинтовал, рыбу. Потом обмотал нитками. Каждую завернутую в лопух рыбу помещал между двумя лепешками глины. Обмазывал. Я последовал его примеру. Скоро вся рыба была запечатана в глину.
   Вокруг стремительно темнело. Наказав мне поддерживать костер, Георгий вернулся к фатке. Минут через десять позвал меня вниз, к воде. Я спустился.
   - Собери донки. На них никакой надежды. Вода помутнела и стала подниматься. Где-то выше по Днестру прошли сильные дожди... А может и сейчас идут. К утру в мутной воде рыба пойдет в фатку. Без рыбы не вернемся.
   Подвесив на выступающий корень фатку, мы поднялись наверх. Костер успел превратиться в груду ярко тлеющих углей. Георгий сгреб в сторону часть углей, уложил в один слой лепешки глины с рыбой. Рыбу в глине укрыл углями. Комли стволов пододвинул вплотную к тлеющим углям и сверху снова навалил хворост.
  Я расстелил плащ-накидку. Накрыли импровизированный стол. Георгий порезал сало, брынзу и огурцы, почистил чеснок. Достал из вещмешка, приготовленные супругой, плачинты. Положил их на сухие стволы поближе к огню:
   - Пусть нагреются. Будут вкуснее.
  Георгий снова сунул руку в вещмешок и достал, обитую, с множественными мелкими вдавлениями и царапинами, баклажку. Я достал мою бутылку. Георгий заинтересованно протянул руку.
   - А это что?
  Посмотрел сквозь бутылку на пламя костра. Вынул пробку. Понюхал. Налил себе полную стопку:
   - Будем здоровы!
   Опрокинув стопку, несколько мгновений сидел с выпученными глазами. Потом, не дыша, надолго зажмурился. Взяв на ощупь огурец, стал быстро жевать. Перевел дух. Потом стал закусывать салом с чесноком.
  По совету Жанны я налил себе пол стопки. Проглотив, почувствовал спускающийся по пищеводу, огонь. Во рту все горело. Я закашлялся. Георгий протянул мне огурец. Я мгновенно перемолол и проглотил огурец. Потом ел все без разбора. А огонь внутри продолжал бушевать. Я протянул руку к плачинте. Георгий оперативно подал. Взял себе.
   Наконец, пожар в груди стал стихать. Мы перевели дух. Георгий закурил "Нистру". Промолвил:
   - Вот это водка!
  По мере сгорания стволов, мы подвигали их к углям. Георгий стал разгребать угли:
   - Должна быть готова рыба.
   Мы разбивали глину и освобождали запеченую рыбу. Лопух легко отставал от рыбы. Наконец мы освободили из глиняного плена всю рыбу. Георгий налил себе чуть больше полстопки. Подумав, долил доверху. Вылил в себя водку. Вторую стопку Георгий перенес более мужественно и профессионально. Протянул мне стопку. Повторить такие яркие ощущения у меня не хватило духа.
   Рыба казалась необычайно вкусной. Скорее всего не только казалась. Скоро от, еще пару часов назад живой, рыбы остались две горки костей. Насыщение не наступало. Георгий снова закурил. Я убрал наш "стол".
  Стали готовиться к отдыху. Я предложил улечься на плащ-накидке вдвоем. Георгий отказался.
   - Я ложиться не буду. Буду сидеть у костра. Так, сидя, и перекимарю.
   Я завернулся в накидку и, свернувшись, прилег у костра. От тлеюших углей и стволов приятно грело. Однако спину постепенно охватывал, проникающий вглубь груди, холод. Я повернулся, подставив теплу спину. Тепло в поясницу возвращалось очень медленно. Я чувствовал, что меня начинает одолевать мелкая дрожь. Я сел. Георгий продолжал курить.
   - Сидя, не так быстро остываешь. Поворачиваться легче. Я никогда не ложусь. - сказал Георгий.
   Я забылся. Очнулся от, доносившегося снизу, крика Георгия:
   - Вставай! У нас не больше получаса. Вода прибывает очень быстро!
  Держась за выступающие корни, я быстро спустился. Георгий подсвечивал мне фонариком. Спустившись, я увидел, что до обрыва осталось не более полутора метров пологого берега. Вода поднималась на глазах.
  Георгий командовал:
   - Я буду поднимать фатку и поворачивать к тебе. Ты быстро проверяешь фатку, выбираешь рыбу и быстро отходишь. Иначе через пять минут от брызг будешь мокрый насквозь!
  Георгий опустил в фатку плитку плоского камня:
   - Чтобы фатка быстро опускалась до дна!
  Георгий передал мне свою кирзовую сумку. Мы стали работать. Георгий поднимал фатку, поворачивал ее ко мне. Я подтягивал к себе центр фатки и забирал, попавшую в снасть, рыбешку. Шла одна мелочь. Скоро я ощутил, что мои руки и плечи стали мокрыми. Одновременно меня охватывал, пронизывающий насквозь, холод. Я поймал себя на мысли, что желаю более быстрого подъема воды. Тогда мы поднимемся и придвинемся к спасительному теплу костра.
   Внезапно Георгий закричал:
   - Быстрее! Помоги поднять фатку! Кажется сом!
  Я кинулся к Георгию. Схватился за шест.
   - За веревку хватайся! Встань за мной! Быстро! Тяни!
  Георгий опустил шест на берег, наступил ногой.
   - Тяни! Изо всех сил!
  По веревке я ощущал в фатке что-то живое, плавно ворочащееся и неимоверно тяжелое.
   - Сом! Тяни!
  Я добросовестно тянул.
   Сдавленным голосом Георгий закричал снова:
   - Как поднимем чуть над водой, разворачивай к берегу.
  Я продолжал тянуть изо всех сил. Мы не видели фатки, не видели, что находится в ней. По нарастающей тяжести я ощутил, что тяжелое тело рыбы удалось приподнять над водой. В это время в фатке что-то заворочалось и неожиданно резко и очень сильно ударило.
   - Разворачивай!
   Я сделал шаг вправо и продолжал тянуть. Внезапно в фатке снова что-то сильно ударило. Вцепившись в веревку, я повалился на узкую полосу берега. Георгий упал на меня. Выругался.
   - Ушел! Порвал фатку и ушел!
  Мы поднялись. Прислонив фатку к обрыву, вскарабкались наверх. Вытянули за собой фатку. Георгий включил фонарик. В центре фатки была огромная прореха, через которую мог бы протиснуться подросток.
   Я чувствовал себя виноватым. Мне казалось, что сома мы упустили по моей неопытности и оплошности. Георгий снова выругался:
   - Камень! Камень под тяжестью рыбы разорвал несколько ячеек. А дальше сеть порвалась от рывка!
  У меня отлегло от сердца. Чувство собственной вины улетучилось. Я только чувствовал крупную дрожь в руках.
   Подсвечивая себе фонариком, мы снова собирали валежник, ломали сухие ветки. Костер разгорелся довольно резво. Мы придвинули вплотную к пламени костра стволы. Согревались мы долго. Георгий налил себе третью стопку огненного снадобья. А я без водки почувствовал под ложечкой болезненные голодные спазмы. Остатки провианта мы уничтожили очень скоро.
   Стало светать. Я вспомнил, что уходя на рыбалку, забыл часы. Потом чертыхнулся:
   - Какая разница?
   Мы собрали наши вещи и снасти. Георгий сложил и свернул фатку, связал шест с дугами. Когда мы тронулись в обратный путь, я увидел, спускающегося к нам по тропе, Алешу.
   - Как рыбалка? - и тут же спросил меня. - Ты не замерз?
   - У нас костер горел всю ночь...
   - А рыба ваша где?
  Георгий остановился и, развернув фатку, продемонстрировал Алеше прореху, сквозь которую ушел сом.
   - Такая тяжелая рыба мне еще не попадалась. - сказал Георгий.
  Алеша, в свойственной ему манере шутить, спросил:
   - И что? Даже за хвост не сумели схватить? Эх вы, рыбаки-слабаки!
  
  
  
  Гайка
  
   Этим же летом я попросил Володю, водителя горбатого "Запорожца" Вережанской больницы взять меня на рыбалку на одно из озер колхоза. Володя сказал:
   - Как закончу с ремонтом машины, так и поедем.
   "Запорожец" был выделен Вережанскому сельскому врачебному участку в 1965 году как поощрительная премия за одно из первых мест при подведении итогов работы за год и ко дню медицинского работника. Алеша, будучи главным врачом, гордился призовым местом и выделенным санитарным транспортом. Но в том горбатом можно было перевезти разве что больного пса. "Запорожцем" Алеша гордился недолго. Уже через полгода одна неисправность обгоняла другую. Точно так же, не успевая ремонтировать, сменяли друг друга и водители. Прижился один Володя.
   Наконец, в один из дней Володя, подъехав к дому, где жил брат, обнадежил меня:
   - Завтра едем на Мерешовское озеро. Но выехать надо перед рассветом. Чтобы утро встретить на озере. Тогда будем с рыбой.
   - Какие снасти брать? На что будем ловить?
   - Никакие снасти не нужны. Обычные удочки, донки не годятся. Я возьму с собой снасти на двоих. Надо накопать побольше красных навозных червей.
  Червей я накопал на окраине села, где в глубокий овраг сваливали мусор и навоз. Завел будильник на четыре часа утра.
   Будильник не подвел. Вставать почему-то расхотелось. Но в это время я услышал короткий гудок "Запорожца". Я быстро оделся и вышел. Взял припасенных червей. С трудом слегка открыл дверь и протиснулся на пассажирское сиденье. Мешали две палки, каждая длиной около двух метров, одним концом упирающиеся в спинку заднего сиденья. Другой конец через приспущенное окно более, чем на полметра находился вне машины.
   - Поехали!
   От недосыпа слегка подташнивало. Утренняя прохлада вызвала легкий озноб, заставивший почему-то подрагивать подбородок и нижнюю губу. Минут через пятнадцать открылось озеро. Это был пруд, плотину которого возвели пять-шесть лет назад. На плотине росли совсем еще крохотные ивы. Вдоль плотины, стоя и на корточках, держа в руках удилища, расположились несколько рыбаков. Берега же были пустынными.
   - Давай остановимся подальше от мужиков. Вот здесь.
   - Ловить будем с плотины, - ответил Володя. - с берега мы ничего не поймаем.
   - Почему?
   - Сам не знаю. Но на этом озере рыба клюет только у плотины.
  Мы прошли треть плотины, когда сидящий с удочкой рыбак, поздоровавшись с Володей, сказал нам:
   - Располагайтесь рядом. Будет веселее. Курить есть, Володя?
   Протянув сигарету, Володя стал готовить удочки. Я подошел поближе. Таких я еще не видел! В качестве удилища - палка длиной около двух метров. Диаметр тонкого конца такого "удилища" никак не не менее одного сантиметра. В канавке тонкого конца затянута довольно толстая леска. Я присмотрелся. Никак не меньше полумиллиметра.
   Поводки короткие, леска немного меньше диаметром. Самих поводков с крючками не менее пяти. Крючки обычные. На конце толстой лески, длиной чуть более трех метров, единственное грузило, роль которого выполняла массивная гайка. И все! Никаких грузиков у крючков. Нет и поплавка.
   Взяв, выделенную мне удочку, я стал повторять действия Володи. Все оказалось до смешного просто. Наживив на крючки червей, мы забросили наши удочки. Я отметил. Наклон лески довольно крутой. Значит глубина у плотины приличная! Удилища все рыбаки держали в руке так, что в любую секунду готовы были подсечь.
   Стоящий рядом рыбак вдруг взметнул удилище кверху. На одном из крючков был карп чуть более полукилограмма. Внезапно я почувствовал рывок. Непроизвольно дернул. Получилось, что подсек. На противоположном конце лески туго билась рыба. Я подвел ее к плотине и вытащил. В это время натянулась леса на Володиной удочке. Володя, подтащив рыбу к плотине, перехватил леску рукой. Через короткое время почувствовал рывок я. Рыба шла стандартная. Схода рыбы с крючка не было.
   В это время из-за горизонта показалось солнце. Володя сказал:
   - У нас еще десять-пятнадцать минут. Потом надо сматывать удочки.
   - А что, больше не разрешают?
   - Нет, просто не клюет.
  Загадок все прибавлялось. Ответов на них не было. Почему удочки без поплавка? Почему гайка? Я спросил, стоящего рядом рыбака:
   - Почему именно гайка? Разве нельзя по весу подобрать свинцовое грузило?
   - Нет! Идут только гайки, - ответил рыбак. - Чем больше, тем лучше!
  Мне стало смешно. Вспомнил чеховского "Злоумышленника".
   В течение довольно короткого времени я вытащил пять рыбин. Володя больше. В какой-то момент я заметил, что по всей шеренге, находящихся на плотине рыбаков, перестало клевать. Я посмотрел на Володю:
   - Что? Неужели все? Больше клевать не будет?
   - Посидим еще немного. Но клева, скорее всего, не будет.
   - Почему?
   Володя пожал плечами и кивнул в сторону, стоящих рядом, рыболовов. Освобождая крючки от червяков, они спиралью наматывали леску на свои импровизированные удилища. Слегка натягивая поводки, крючки вонзали в удилище. Володя последовал их примеру. Я решил быть настойчивым. Не может быть так, что клюющая каждую минуту рыба вдруг перестает хватать лакомого червя! Рыболовы гуськом взяли курс на Мерешовку. Два молодых парня, оседлав мотоцикл, задымили в сторону Ленкауц. Через минут пятнадцать смотал свою "удочку" и я.
   По дороге я расспрашивал Володю об особенностях рыбалки на, недавно покинутом, озере. Его ответы мало что прояснили.
   - С тех пор, как возвели плотину и запустили карпа, все время так клюет. Но ловят не все. Разрешение дает только председатель или бригадир огородной бригады. Если бы разрешили всем, то на плотине каждое утро была бы туча рыбаков. И рыбу закончили бы очень скоро. Разрешение на сегодняшнюю рыбалку выхлопотал нам Алексей Николаевич.
  Алексей Николаевич - это мой брат.
   - Но почему клюет только на рассвете и такое короткое время. Почему рыба не ловится в других местах на этом озере? Почему не клюет на другие снасти?
  Ответов на эти и другие вопросы не было.
   Я навестил это озеро через добрых два десятка лет в компании ныне покойного коллеги, страстного рыбака. Вокруг озера раскинулся обширный колхозный огород. На дальней делянке работали женщины. Поодаль стояла оранжевая "копейка". Скоро машина тронулась и через минуту притормозила возле нас. Молодой человек представился бригадиром.
   Вглядевшись в моего спутника, оживился:
   - Здравствуйте, Ливиу Павлович! Решили порыбачить? Пожалуйста! Только рыбы в озере не стало. Мальков не запускают. Несколько лет назад фрунзенские по ночам несколько раз большим неводом прошлись. Сосед рассказывал, что раньше, я еще пацаном был, рыбы было много. Ловили с плотины.
   Я подтвердил его слова:
   - На этом озере я рыбачил в шестьдесят шестом. Действительно, клевала рыба только у плотины. До сих пор не перестаю задавать себе вопросы: Почему рыба клевала только у плотины? Почему успех был только на рассвете летом? Почему рыба не ловилась на другие снасти?
   - Я слыхал об этом. Сосед работал тогда сторожем на этом озере и, по совместительству, считался рыбоводом. Он рассказывал, что озеро запрудили в конце пятидесятых, когда стали строить Фрунзенский, тогда Гырбовский сахарный завод с цехом лимонной кислоты. Воды надо было много. Было несколько трубопроводов, в том числе из Днестра. Глубина у плотины в этом озере достигала тогда семи-восьми метров. Раньше тут была глубокая долина с широким оврагом.
   - Что касается клева, - продолжил бригадир, - сосед говорил, что рыбу колхоз обильно кормил с плотины. Сосед сам вывозил зерноотходы на бестарке и по желобу сыпал в озеро вдоль плотины. Поэтому и клевала рыба у плотины.
  Помня о бредне для раков в багажнике нашей машины, я спросил:
   - Раки в озере есть?
   - Раньше было очень много. Но выезжают несколько бригад с Фрунзе. С частыми небольшими неводами. Ночью цедят озеро так, что утром весь берег завален водорослями.
   Я понял, что после невода в этом озере с удочками и нашим коротким бреденьком делать нечего. На многое я получил сегодня разъяснения. Остался один, не имеющий до настоящего времени ответа, вопрос:
   - Почему в прикормленном месте рыба клевала только на рассвете?
  Как возможный вариант можно предположить. Рыбу с плотины кормили затемно, перед рассветом.
  
  
  Уха
  
   Говорят, что в числе прочих мужских достоинств, каждый мужчина считает себя, непревзойденным в рыболовном искусстве, умении приготовить шашлык и водительском мастерстве. Не составляют исключения рецепты и способы приготовления уха. В этом я имел возможность убедиться в конце шестидесятых, будучи на летней производственной практике в Окницкой больнице.
   Брат, работавший тогда заместителем главного врача, однажды сказал:
   - Завтра после обеда Руденко едет в Бырново на рыбалку. Я попросил его взять тебя с собой. Озеро там знатное, да и рыба вкусная. Рыбу в озере там колхоз кормит от весны до поздней осени.
   Руденко Иван Федорович, средних лет, врач-фтизиатр, заведующий противотуберкулезным кабинетом Окницкой поликлиники. Любящий удовольствия, исторические и пикантные романы, был великолепным охотником и заядлым рыболовом. Отвечал всем требованиям, соответствующим определениям жизнелюба, сибарита и гурмана. На рыбалку выходил, невзирая на сезон и погодные условия. Великолепно вялил и коптил пойманную рыбу. Мастерски варил уху и готовил шашлыки.
   Сказать, что я был рад - ничего не сказать. Я наслышан об этом колхозе и озере. Колхоз-миллионер. Председатель колхоза трижды орденоносец по фамилии Сангели. Огромное озеро кишит крупными карпами. Ловить там категорически запрещено. Разрешение на ловлю удочками дает только председатель.
   После обеда на мотоцикле с коляской за мной заехал фельдшер Бырновского медпункта Григорец Григорий Емельянович. На лацкане его пиджака поблескивал рубином значок "Отличнику здравоохранения".
   - Ого - подумал я, - Это как надо работать фельдшером, чтобы стать отличником здравоохранения. Алеша доктор, заместитель главного врача, удаляет желчный пузырь, делает резекции желудка, оперирует при переломах костей, а такого значка не имеет.
  Тогда в моих мыслях значок "Отличнику здравоохранения" был приравнен к ордену.
   Я взгромоздился на заднее сиденье мотоцикла. Григорий Емельянович спросил:
   - Тебе больше нравится на сиденье сзади?
   - Иван Федорович старше, пусть садится в люльку.
   - Руденко уже поехал с Толей Крыжанским.
   Толя Крыжанский (Анатолий Владимирович Крыжанский, товаровед Окницкого сельпо, жизнелюб, весельчак и выпивоха был сыном Крыжанского Владимира Исааковича, орденоносца, Почетного железнодорожника СССР. Знак "Почетный железнодорожник СССР" за номером 11 старому Крыжанскому вручил тогдашний нарком путей сообщения Каганович, чем Владимир Исаакович чрезвычайно гордился и часто рассказывал в компаниях и на торжествах по случаю праздников железнодорожников Окницкого депо.
   - Тогда поехали!
   Через минут пятнадцать мы уже были на озере. Расположилась вся компания под тремя вековыми ракитами, недалеко от вагончика, служащего сторожкой. Иван Федорович Руденко сидел на берегу, неотрывно глядя на поплавки своих удочек.
   Григорий Емельянович сказал:
   - Познакомься! Это главный зоотехник колхоза Захарьев Владимир Николаевич! Крыжанский Анатолий Владимирович... А вот и наш главный специалист - рыбовод Георгий Харлампович.
   Затем Григорий Емельянович представил меня. Познакомились.
  Рыбовод Георгий Харлампович ушел в дальний конец озера. Я подошел к рыбачившему доктору Руденко.
   - Клюет? Иван Федорович!
   - Пока ничего. Вряд ли что-либо сегодня возьмем. Так, ухи поедим, отдохнем, и домой. Георгий Харлампович даст по несколько рыбин с собой.
   - А уху из чего-то надо варить?
   - Рыба у него поймана еще с утра. Хитер Жора. Никому не показывает, где прикормлена рыба. Карпов ловит на этом озере. Даже председатель не знает, где у него прикормленные места. Ершей и окуней берет в небольшом озере по ту сторону холма.
   - Как же он ловит столько много?
   - Ершей и окуней он ловит фаткой. Это несложно. Да и карпов, мне кажется, ловит тоже фаткой. Ни одной поврежденной губы. Пустит в садок и ждет гостей.
   - Вы не знаете, где его прикормленное место?
   - Никто не знает. И мне не показывает, несмотря на то, что в пятидесятых я лечил его от туберкулеза. Сколько раз пришлось ему поддувание делать! Думали, что не выкарабкается. А он вот жив и здоров.
   - Следить не пробовали?
   - Как же? - ответил Иван Федорович. - Сам полдня сидел в кустах за холмом со стороны Липника. Хитер!
   Минут через пятнадцать вернулся Георгий Харлампович с небольшим садком, в котором трепыхались ерши и окуни. Я присмотрелся. Все окуни были уснувшие. Протянув садок Захарьеву, Георгий Харлампович вытащил из воды длинный садок, в котором было не меньше 10-15 килограмм крупного карпа.
   - Видишь? Что тебе говорил? - тихо сказал Иван Федорович.
   Сообща стали чистить рыбу. Ершей и окуней Георгий Харлампович не чистил. Вынимал жабры и вспарывал животы. Все внутренности вынимал и бросал, постоянно сопровождающей его, небольшой кудлатой дворняге. Вся шерсть пса была усеяна клубками репейника, свисающего по бокам и, казалось, оттягивающего хвост собаки до самой земли.
   Подошел, оставивший в воде удочки, Иван Федорович. Стал чистить карпов. Рыбины были еще живыми, сопротивляясь, трепыхались в руках доктора. Он обездвиживал рыб уколом перочинного ножа у самого черепа. Рыба мгновенно переставала сопротивляться. Я вспомнил. Вот так на занятиях по биологии и физиологии мы обездвиживали подопытных лягушек. Только, нагнув пальцем голову, спицей разрушали спинной мозг.
  Попробовал и я. У меня так ловко не получалось. Рыба, казалось, начинала трепыхаться еще больше.
   - Не так! - повернулся ко мне Иван Федорович. - Ножик должен быть острым. Втыкая разрезом поперек, конец лезвия направляешь к голове, еще чуть вкалываешь глубже и выворачиваешь острие к хвосту. Рычагом рвешь спинной мозг.
   Я попробовал. Стало получаться несколько лучше. Но так, как обездвиживал рыбу Иван Федорович, я не научился до сих пор.
  Георгий Харлампович обратился почему-то ко мне, скорее всего, как младшему по возрасту:
   - Так что мы сегодня варим?
  Я недоуменно пожал плечами:
   - Уху.
   - Как правильно варить уху?
   - Сначала варим рыбу с луком, картошкой, потом добавляем коренья петрушки, морковь, перец... - Я запнулся.
   - Рыбу лучше ставить в уху последней, когда сварились овощи. Картофель для ухи идет только рассыпчатый, - сказал Захарьев. - картошка в готовой ухе должна быть разваренной. Резать картофель надобно мелкими кубиками.
   - А как резать лук? - не отставал от меня Георгий Харлампович.
   - Наверное кольцами. А в принципе, какая разница.
   - Разница большая. Лук тоже режут как можно мельче.
   - Часть лука режут мелко. А одну-две луковицы варят в шелухе, - вмешался Иван Федорович Руденко. - И цвет ухи золотистый, и вкус с ароматом добавляет.
   - Какая уха бывает вообще? - задал вопрос, молчавший до сих пор, фельдшер Григорий Емельянович Григорец.
   - Бывает уха архиерейская, - ответил я. - Для этого в котелке часа полтора варят курицу, а лучше петуха.
  Георгий Харлампович рассмеялся:
   - Ну вот! Все как один заладили: - Архиерейская уха! Это уже не уха, а бульон!
   - Кстати! - снова вклинился в беседу Руденко. - Кстати о котелке. В какой посуде лучше варить уху?
   - В эмалированной?
   - Правильно! Это на худой конец в эмалированной, как мы сегодня. Уха не терпит голого металла. Поэтому аллюминиевая посуда и чугунки не годятся! Появляется неприятный привкус. Идеальная уха варится в глинянном горшке. У Георгия Харламповича в сторожке есть глиняный горшок. После покупки он сам густо оплетает горшок отожженной проволокой. А в самом верху, у широкого горла вплетает, продетое по диаметру в цепь, металлическое кольцо. На цепи горшок подвешивается к треноге. Уха варится только открытой. Закипает на сильном огне, потом варят до готовности на слабом. Лучше всего на костре.
   - Нам Георгий Харлампович может только показать свой горшок. А уху в нем варит только для председателя, когда тот приезжает с гостями из ЦК и из Москвы. В прошлом году ухой, приготовленной в глиняном горшке, угощали болгарскую делегацию.
   - А в целом, - сказал Руденко, - уха бывает одинарной, двойной и тройной. Сегодня, как я понимаю, Григорий Харлампович угостит нас своей тройной ухой.
  Георгий Харлампович в это время вынул из кастрюли, завязанных в марлю ершей, и приготовился опустить в кипящую уху окуней.
   - Ершей и окуней не чистят, - подтвердил Георгий Харлампович. - Убираем жабры и кишки, хорошо моем. Варим в марле с чешуей. Тогда навар такой, что губы слипаются.
   - Кроме одинарной, двойной и тройной, уха бывает черной, белой и красной, - продолжил Иван Федорович. - Это зависит от породы рыб. Белая уха готовится из ерша, судака, щуки и окуня. Черная - из карпа, карася, красноперки и леща. Красную уху варят из форели, лосося и осетра.
   - Рыба для ухи должна быть живой. - вставил Захарьев. - тогда и вкус лучше. Только надо много лука. Если рыба уснула, добавляют больше моркови и корень петрушки.
   - Чтобы осветлить уху, надо взбить два яйца и тонкой струей выливать их в кипящую уху. Потом уху процеживают или, поднявшиеся нити яиц, убирают шумовкой.
   - А я читал, - вклинился фельдшер Григорец. - что в конце варки в уху добавляют жир или сливочное масло.
   - Это уже не уха, - поморщился Иван Федорович. - Это рыбный суп!
   - Вы забыли о специях! - сказал, молчавший до сих пор Толя Крыжанский.
   - Правильно! - сказал Георгий Харлампович. - Лавровый лист добавляют в конце, минут за десять до готовности ухи. Иначе в ухе появляется горечь. Специями увлекаться не стоит. Черный перец кладут в уху сразу. Если рыба уснувшая, перца кладут больше.
   - Я учился во Львове. - заявил Захарьев. - Практику проходил в Закарпатье, у венгров. В уху они кладут столько красного перца, что все горит внутри еще два дня. А они хоть бы что! Чем больше красного перца в ухе, тем уха для них вкуснее!
   - Я был с делегацией в Югославии. - сказал Толя Крыжанский. - Уху они варят с овощами, грибами, сладким перцем. Только лук там жарят, потом с жиром добавляют в уху. В готовую уху добавляют измельченный чеснок.
  Иван Федорович снова поморщился:
   - Зажарка, овощи, кроме картошки, это уже не уха. Как хотите. Это похлебка, суп.
   - Мой однокурсник, тоже зоотехник, несколько лет работал на Кубе. Рассказывал, что пробовал чилийскую уху. К рыбе там добавляют креветок, а в конце добавляют сливки и выдавливают лимон.
   - Уху на молоке или со сливками готовят и финны. - добавил Иван Федорович. Только повторяю: это не уха!
  Георгий Харлампович вытащил из кастрюли окуней и положил карпов:
   - Как закипит, так через пятнадцать минут уха будет готова.
  Когда уха закипела, Георгий Харлампович, словно колдуя над кастрюлей, добавлял, постоянно пробуя, соль.
   - Вот сейчас нормально, - вполголоса проговорил Георгий Харлампович.
  Открутив крышечку, из небольшой баночки набрал чайную ложку сахара.
   - Зачем? - крайне удивленный спросил я.
   - Чайная ложка сахара сообщает ухе неповторимый вкус. Сейчас оценишь! Но это еще не все! Сейчас увидишь...
  Георгий Харлампович налил стопку "Столичной" и вылил ее в уху.
   - Зачем? - снова поразился я.
  Иван Федорович тоном бывалого лектора сообщил:
   - Водка в кипящей ухе большей частью испаряется. Но добавление водки полностью отбивает запах тины и улучшает вкус ухи. Некоторые вместо водки льют стакан белого вина и снова доводят до кипения.
  Пораженный я несколько минут молчал. Тишину прервал Иван Федорович:
   - Вот, Георгий Харлампович уже выбирает карпов.
  Действительно, большой шумовкой, больше похожей на дуршлаг, рыбовод легко вытряхивал на широкую тарелку вареных карпов. Крупной солью слегка присолил рыбу. Сверху добавил давленный чеснок.
   - Можно начинать!
  Иван Федорович, разлив водку, поднял свою стопку:
   - И все-таки, что главное в ухе?
  И сам, отвечая на свой вопрос, продолжил:
   - Главное в ухе - это компания нормальных людей.
  Уха получилась отменной.
  .................................................................................................
   Нелегко, но не могу не рассказать о дальнейшей судьбе доктора фтизиатра Ивана Федоровича Руденко. Уже будучи на пенсии, похоронил супругу Ксению Игнатьевну. Через год, будучи в Кишиневе, встретил давнюю коллегу, тоже фтизиатра на пенсии. Как поется: "Вот и встретились два одиночества...". Оставив детям дом, перебрался в Кишинев.
   Ружье оставил сыну, зато забрал с собой все рыболовные снасти. Как был, так и остался заядлым рыболовом. На рыбалку, больше летом, ездила и новая его супруга. Зимой ходил, в основном, на Комсомольское озеро. Однажды во время рыбалки в самом глубоком месте озера раздался скрип и, последовавший за ним, треск. Лед откололся клином. Иван Федорович провалился под лед. Помочь никто не успел.
   Часа через два тело Ивана Федоровича вытащили водолазы - спасатели. Стали искать документы. В застегнутом внутреннем кармане нашли листок бумаги, заплавленный утюгом между двумя листами полиэтиленовой пленки. На плотной бумаге простым карандашом печатными буквами были написаны паспортные данные Ивана Федоровича, кишиневский адрес и телефон.
  
  
  
  Секрет колхозного рыбовода
  
   Моя производственная практика в Окницкой больнице подходила к концу. Оставалось чуть больше недели. С того памятного дня, когда я опробовал уху на Бырновском озере, прошло более двух недель. Тогда же брат договорился с председателем колхоза, и я практически ежедневно мог рыбачить на озере с одной удочкой.
   Чаще всего я уходил с озера без рыбы. Бывало, попадались два - три карпа. Но большей частью я, раздевшись, загорал на берегу, а то и просто лежал в полудреме под старой ракитой. Меня не оставляла одна и та же мысль: - Где Георгий Харлампович прикармливает рыбу?
   Проходили дни. За две недели я успел не раз истоптать извилистый северный берег озера. Искать на южном берегу не было смысла, так как там уже была территория другого колхоза, объединявшего, как и сельский совет, два, переходящих друг в друга села: Липник и Паустово. Озеро, разделяющее колхозы, неизвестно кем, было названо "Дружба".
   Я ходил на озеро пешком. От центра Окницы до берега "Дружбы" было чуть более трех километров. Если по полю я шел единственным проселком, то в Паустово, знакомясь с небольшим селом, каждый раз выбирал новые улицы За прошедшие дни я успел узнать, что озеро лежит в русле так знакомой и с детства милой мне Куболты.
   Сама Куболта начинается небольшим родником в двухстах метрах восточнее железной дороги на территории, работавшего тогда, кафельного завода. Там же Куболта образует небольшое, метров тридцать в диаметре, округлое озерцо. Протекая по северной окраине села, Куболта образует добрую дюжину разнокалиберных прудов, большей своей частью расположенных в огородах паустовчан. Тогда мне хотелось, чтобы в моем будущем огороде протекала Куболта и был небольшой, но глубокий пруд.
   Часто, особенно перед дождем и во время полного штиля, рыба в озере не клевала. Я бродил по берегу озера, стараясь реализовать, ставшей почти навязчивой, идею. Я не оставлял надежды найти место прикормки рыбы. Тех двух-трех карпов, которые обычно я приносил к брату, на ужин хватало с лихвой. Меня просто грыз червь неуемного любопытства.
   Особенно внимательно я изучал западный берег северного, большого, самого обширного хвоста озера. Там ясно были видны узкие следы, оставленные колесами повозки. Следы в озеро входили прямо и так же прямо, словно с середины озера выходили. Одни следы были четкими. Были видны даже следы заклепок ободьев колес. Ясно, что это были следы, оставленные повозкой при заезде в озеро. Другие следы были словно размытыми, в колеях сохранился уже высохший, легко растираемый пальцами в пыль, озерный ил. Ясно, что следы оставлял, кормивший рыбу, Георгий Харлампович.
   Я забрасывал удочку прямо по курсу колеи. Настороженно оглядываясь, забросил мою единственную донку на червя. Рыба не клевала.
   - Хитер! - всплыли в памяти слова Ивана Федоровича Руденко.
   Но надежды найти место прикормки я не оставлял. Убедившись, что нет свидетелей, я последовательно обловил весь северо-западный участок берега. Так я достиг места, где в западный хвост озера, вдавался узкий мыс. Мыс этот был остатком плотины старого, как говорили местные, малого озера. Потом, в полукилометре ниже по течению Куболты колхоз возвел новую мощную плотину.
   Старую плотину срыли бульдозерами, и прежний пруд вошел в состав вновь образованного, площадью, по словам Георгия Харламповича, более четырнадцати гектар, озера. Глубина его по руслу Куболты у плотины в некоторых местах достигала 5 - 6 метров.
   Достигнув самого выступа мыса, я забросил удочку. Через минут пятнадцать я вытащил карпа. Затем, словно отрезало. Я менял наживку, но поплавок лишь слегка начинал качаться, как маятник. Моей наживкой лакомились раки. Я перебросил удочку в левый заливчик. Поплавок казался застывшим.
   Справа от мыса участок старого озера был занят густыми камышами, окружавшими небольшой заливчик, открытый к центру озера. Опасаясь задеть леской верхушки камышей, я забросил удочку через камыши в центр залива. Поплавок, погрузившись почти целиком, стоял вертикально. Ясно, что там глубже. Я решил передвинуть поплавок, опробовать и собираться домой. Сама поверхность воды не внушала доверия. Вода была мутной, по краю камыша тянулась белая нитка пены.
   Забросив удочку, я хотел положить удилище на, кем-то согнутый, камыш. Но не успел. Поплавок скрылся под водой, и леска тотчас резко натянулась. На противоположном конце удочки сопротивлялась сильная рыба. Опасаясь, что рыба забьется в камыши, я, держа удилище почти горизонтально, стал выводить рыбу на свободную гладь озера. Это оказалось делом довольно легким. Рыба сама стремилась к центру озера, на глубину. Так как подсака у меня не было, утомив рыбу, я выволок на отмель карпа под килограмм.
   В течение нескольких минут я добыл еще четыре рыбины и лишь после этого воровато осмотрелся. Свидетелей я не видел. Стало ясно, что я совершенно случайно нашел прикормленное место. Собрав снасти, уложил в рюкзак пойманную добычу. Хватит!
   Я снова внимательно обошел берег. Никаких следов! Я подошел к самому краю мыса - остаткам бывшей плотины. На отмели в полутора метрах больше угадал, нежели увидел на илистом дне, сглаженную водой, колею колеса. Хитер, однако, Георгий Харлампович! Чтобы сбить с толку, заезжал в воду в соседний залив под прямым углом. И лишь в воде разворачивал лошадей и около ста метров вез кукурузу в заветный, окруженный густыми высокими камышами, недоступный для облова с трех сторон, заливчик. Бедные лошади! Георгий Харлампович открывал борт бестарки, высыпал зерно, отряхивал брезент в воду. Нигде никаких следов. Выезжал перпендикулярно берегу в том же месте, где въезжал в озеро. Ищи!... Хитер!...
   До конца практики на рыбалку я ходил еще два или три раза. Старался попасть на озеро ближе к вечеру, когда меньше вероятности нарваться на свидетелей. Рыбу ложил в клеенчатую сумку, сворачивал, и в рюкзак. В предпоследний раз, собрав снасти, я наклонился, чтобы поднять рюкзак. Быстрее почувствовал, чем увидел, что рядом со мной кто-то стоит. Я выпрямился. Передо мной, словно выросший из-под земли, стоял Георгий Харлампович. Я почувствовал, как стало наливаться жаром и покалывать мое лицо.
   Георгий Харлампович поздоровался и спросил:
   - Когда конец практики!
   - Послезавтра экзамен. И по домам.
   - Откуда ты родом?
   - С Елизаветовки. С этого же района.
   - Знаю. У вас в селе председателем колхоза Филатов, бывший заместитель начальника милиции в Окнице.
   - Да. Точно. - Разговор с рыбоводом снял с меня напряжение.
  Георгий Харлампович улыбнулся:
   - Завтра приходи раньше. Захватишь рыбы и родителям.
   - Спасибо! - Мне снова стало неловко.
   - Ты никому не говорил, что нашел место?
   - Нет!
   - И не говори! Ты третий, кто нашел место прикормки. Но берешь с собой помалу. Я видел, когда ты нашел это место.
   - Спасибо! И извините, Георгий Харлампович.
   Прибыв домой к брату, я рассказал ему о приключениях на озере. Алеша прошел в соседнюю комнату. Вынес оттуда бутылку белого вина "Рислинг".
   - Завтра, когда пойдешь, захватишь с собой вино. Колбаса в холодильнике. Хлеб купишь по пути в магазине.
   Назавтра я был на озере. Там меня уже ждал Георгий Харлампович. За стаканом вина он открыл мне свой секрет своей удачливости. Рыбу для ухи он всегда ловил фаткой накануне, только ночью.
  ................................................................................................
   Я встретил Георгия Харламповича через добрых шесть или семь лет, работая заместителем главного врача района. С очередным выездом с районными специалистами я был в Бырново. Георгий Харлампович сидел на кушетке в дальнем углу коридора медпункта. Вначале я его не узнал. Помог мне Григорий Емельянович Григорец, зав. медпунктом. Георгий Харлампович выглядел изможденным. Лицо было настолько худым, что воскового цвета тонкая кожа, казалось, была натянута на голые кости.
   Я поздоровался. Георгий Харлампович меня не узнал. Уже в кабинете я спросил Григория Емельяновича:
  - Рецидив туберкулеза?
  - Хуже! - ответил Григорий Емельянович. - Рак легкого третьей, но скорее, четвертой стадии. Ждет наркотики... Фельдшер по туберкулезу у нас - его племянник. Должен привезти из Окницы морфий...
  
  
  
  В связи с тем, что в двух нижеследующих рассказах, уважаемые мной, лица живы, и, не зная, как бы они отнеслись сегодня к событиям пятидесятилетней давности, из этических соображений я позволил себе изменить их имена.
  
  Французский деликатес
  
   В один из воскресных дней мы с приятелем поехали на Яловенское озеро. Расположились на берегу в месте, где по утверждению моего напарника он удачливо рыбачил в прошлый раз. Снарядили удочки, забросили донки. Солнце поднялось высоко, а клева все не было. Мы переходили с места на место, неоднократно меняли наживку, а рыба не шла.
   Когда в очередной раз я поднимал удочку, у берега на крючок с червяком в прыжке бросилась крупная лягушка. Я успел отдернуть удочку. Лягушка промахнулась.
   - Женя! Ухи, ясное дело, не будет. Давай наловим лягушек. Сварим. Будет горячая закуска. Едят же французы...
   - Не только французы. - ответил я - Итальянцы тоже едят. Вообще-то, первыми лягушек ели китайцы. Попробовать можно. Только непривычно как-то... Лягушка все же...
   - Собак едят! Змей едят. Жареную саранчу едят! Лягушка - это же, как рыба. Даже чище раков и свиней!
   За дело взялись споро. Приятель достал из рюкзака круглую коробку из под монпасье. Из коробки достал, привезенные в прошлом году из Ленинграда, две мормышки с мягкими пластмассовыми, самыми что ни есть натуральными на вид, мухами. Отрезали крючки. Привязали мормышки. Медленно пошли вдоль берега.
   Приноровились мы скоро. Мушку подводили по воздуху, покачивали над головой, застывшей в воде, лягушки. Удача не заставила себя долго ждать. Наш складной, из металлической сетки садок, стал быстро наполняться. Пройдя вдоль берега метров сто и обратно, мы наловили лягушек достаточно, на наш взгляд, чтобы накормить дюжину французов.
   А дальше - дело техники. Вспомнив занятия по физиологии, мы обездвиживали лягушек, надрезали кожу по шее и одним движением пальца стягивали шкурку. Дальше свежевали, отрезали лапки. Тщательно отмывали. Позже я узнал: в пищу употребляют только лягушачьи окорочка. Но в тот день мы разделывали несчастных земноводных, как кроликов. В котел опускали целые тушки.
   Наконец, как нам показалось, при промывании не стало пены. Налили чистой воды. Развели костер. Когда в котелке закипело, опять сняли пену. Потом опустили лук, лавровый лист, высыпали два пакетика специй для ухи. Заспорили, сколько времени необходимо варить. Если раков кипятим 10 - 12 минут, решили, что для наших лягушек хватит пятнадцати. По берегу распространился запах настоящей ухи.
   Наконец было решено признать наше блюдо готовым. Слили бульон. Дегустировали мы лягушек под рюмку, захваченного с собой из дома приятелем, коньячного спирта. Начал я с окорочка. Краем глаза заметил, что мой приятель сделал то же самое. Стянув губами нежное мясо, тонкие мягкие косточки выбрасывали в воду.
   При написании рассказа, я прошелся по страницам интернета, в надежде узнать, как оценивают на вкус лягушатину другие. Большинство утверждает, что мясо лягушки по вкусу больше похоже на мясо курицы или личи, китайской сливы. Ничего подобного! Лягушатина по вкусу близка к мясу молоденьких цыплят с ощутимым привкусом и ароматом вареного рака. А впрочем... Возможно правы все. Не исключено, что вкус вареной лягушки зависит от качества воды водоема, в котором она обитает.
   Скоро наш котелок опустел. С сожалением мы его мыли в озере. Ополоскали колодезной водой. Приятель, глядя на озерную гладь, задумался. Потом повернулся ко мне:
   - Повторить, что ли?
  Решили, что в следующий раз.
   Через три месяца, в солнечное теплое сентябрьское воскресенье меня пригласили рыбачить на Гратиештском озере. Решили заказать такси. Цена поездки, по сегодняшним меркам, была мизерной. Мы с приятелем и его женой Галей выехали втроем. Приехав на озеро, мы застали наших компаньонов, выехавших ранее. Женщины расстилали на траве покрывало.
  Мужчины разбирали и снаряжали снасти.
   - Женя, когда твоя свадьба? - спросила Галя.
  Я осмотрелся. Из семи человек я был единственным холостяком, как говорят, без пары.
   В тот день рыбалка, на удивление, была удачной. К полудню в садке было десятка три пескарей и ершей, несколько карасей, три, приблизительно полукилограммовых, карпа. Сообща почистили рыбу. К обеду была готова уха. Рыбу подали отдельно. В кружки налили уху.
   - Повезло сегодня. И рыбы достаточно и уха знатная. - сказал Вадим, работник полиграфкомбината.
   - Если бы не клевало, перед дамами вышел бы конфуз. - раздался голос Миши, лаборанта из Академии Наук.
   - Ничего подобного! - авторитетно заявил мой приятель. - мормышки всегда со мной. Наловили бы лягушек. Сварили бы. В начале лета мы с Женей полный котелок уговорили.
  Установилось минутное молчание. Затем Галя вскочила, прижав одну руку к животу, другой прикрыла рот:
   - Андрей! И ты меня после этого целовал?
  Согнувшись, Галя побежала за кусты шиповника. Чуть не успела. Все выпитое и съеденное Галей излилось на траву.
  Возвращалась Галя бледная, с красными заплаканными глазами:
   - Андрей! Как же так? Как ты мог?
  Приятель лег на спину, заложил руки за голову...
   - Выходит, мог. - Вполголоса, но с чувством промолвил приятель.
   ...В мае наступившего года Галя подарила Андрею второго сына.
  
  
  Рюкзак
  
   Будучи студентом, я подрабатывал на полставки препаратором, затем лаборантом на кафедре. Эксперименты проводили в основном по вечерам, когда заканчивались занятия и студенты покидали учебные лаборатории.
   Однажды меня на выходе из кафедры остановил Валентин. В прошлом он работал лаборантом на одной из кафедр института. Сейчас Валентин работал младшим научным сотрудником в институте животноводства.
   - В воскресенье, если желаешь, едем на рыбалку в Романешты.
  Могу ли я не желать!? Что я знал тогда о Романештах? Село, расположенное в двадцати пяти километрах к северу от Кишинева и в четырех километрах от автотрассы Оргеев - Кишинев.
   Однокурсник - уроженец села рассказывал, что Романешты были основаны Александром вторым в середине девятнадцатого века. Место для будущего села выбрали французские виноделы. Ландшафт в виде гигантской природной котловины, открытой к югу, сохранял особый микроклимат. Погодные условия и свойства грунта благоприятствовали приживаемости, акклиматизации и вызреванию лучших винных и столовых сортов, культивируемого в южных провинциях Франции, винограда.
   Большое озеро, начинающееся сразу за селом служило местом отдыха высокопоставленных работников ЦК и СовМина из Кишинева и Москвы. В начале шестидесятых были возведены домики для отдыха. На берегу озера была сауна с выходом в, огороженный нержавеющей сеткой, участок озера.
  Рыбу, по словам однокурсника, запускают в озеро ежегодно и обильно кормят. Местным ловить рыбу не разрешают. Разрешение на ловлю рыбы дает только директор совхоза, Управление делами ЦК или правительства. В озере водятся карп, карась, судак, лещ и щука. Случается, если повезет, выуживают гигантских карпов весом более десяти килограмм. Но, в большинстве случаев, крупная рыба рвет снасти и уходит.
   - А разрешение? - еще не веря своим ушам, спросил я. - без разрешения будут неприятности.
   - Разрешение достал Маэстро. На трех человек, по две удочки.
  Маэстро - "партийный" псевдоним одного из сотрудников лаборатории биофизики Академии Наук. Заядлый рыболов. Он не раз говорил:
   - Если рыбалка мешает работе, бросай работу.
  Подвез нас на озеро близкий знакомый Маэстро, водитель директора института зоологии Академии Наук. Прощаясь, Маэстро сказал:
   - Витя! Приедешь за нами, как начнет темнеть. Рыбы не обещаю, но бутылку КВВК (коньяк выдержанный высшего качества) в качестве премиальных получишь!
   Маэстро до поступления в университет закончил, располагавшееся до середины шестидесятых на Ботанике, Кишиневское училилище виноделия и виноградарства. Заведующие винпунктами, директора, технологи окрестных винзаводов и вино-коньячного комбината в прошлом были его коллегами. Старая, с пятидесятых, дружба с большинством бывших коллег сохранилась до сих пор.
   Витя уехал. А мы, осмотревшись, стали искать место для стоянки. Озеро оказалось немалым. При ширине более двухсот-трехсот метров, длина его была не менее полутора километров. Маэстро облюбовал участок, расположенный в средней части озера на, выступающем в озеро, округлом мысе близ зарослей камыша.
   Разобрали и стали забрасывать донки. Вся надежда на этом озере, по словам Маэстро, была на донки с макухом. Забросив две моих донки, я, снарядив мой спиннинг, осмотрелся. Откуда удобнее забрасывать?
   - Поближе к сауне, - раздался голос Маэстро, - глубоко у самого берега. Вода там прозрачнее. Сейчас и я туда со спиннингом подгребу.
   По дороге к сауне тропинка огибала полосу камышей. Походя, в камышах, у самой воды, я заметил нечто коричневое. Раздвинув стебли камышей, опасаясь порезаться, я приблизился к коричневому предмету. Передо мной лежал рюкзак. Перегнувшись через камыши, я достал находку. Когда я поднимал рюкзак, из складок его вылилась вода. Значит рюкзак лежит здесь минимум пять дней, так как четыре дня назад в центральной части Молдавии прошел сильный ливень.
   Выйдя на, свободное от камышей, место, я стал рассматривать находку. Судя по кожаным ремешкам на застежках клапанов и карманах, рюкзак был почти новым. светло-коричневый брезент не имел потертостей. Открыв верхний клапан, освободил, стягивающий горловину, кисет. Внутри были обрывки бумаги, целлофан.
   Рюкзак поражал обилием карманов и кармашков. Наружные клапаны на ремешках, внутренние на крупных кнопках надежно закрывали карманы. Два внутренних больших кармана застегивались на массивные "молнии".
   - Рюкзак недешевый. - подумал я.
   - Что ты нашел? - требовательный голос Маэстро заставил меня вздрогнуть. - Дай посмотреть!
  Вдвоем мы стали обследовать рюкзак. В одном из наружных карманов мы обнаружили пустой пакет из-под папирос "Ява" Москва. Из другого кармана я достал шикарный перочинный нож с перламутровой ручкой и множеством разных инструментов: различные лезвия, отвертка, вилка, загнутое серповидное лезвие для вскрытия консервов, шило, штопор и пр.
   Маэстро забрал у меня нож. Внимательно смотрел, цокал языком. Потом, словно передумав, быстро сунул нож мне в руку. Взяв за низ рюкзака, с силой потрусил. Кроме бумаги и целлофана, в рюкзаке больше ничего не было. Проверил все карманы. Из небольшого внутреннего кармашка в глубине рюкзака достал круглую пластиковую коробочку с набором различных крючков и грузил для удочек.
   - Нож и крючки тебе, рюкзак мой. У меня вообще нет рюкзака. У Валентина рюкзак новый, да и к находке он не имеет отношения.
  Немного промолчав, Маэстро добавил:
   - Рюкзак оставил кто-то из очень высокопоставленных гостей. Сам рюкзак, нож, Ява... Регулируемые шлейки, карабины... Да и бросить вот так такой дорогой рюкзак... Я бы себе не позволил.
   О том, что рюкзак с его содержимым найден мной, и Маэстро, как и Валентин, не имел к нему отношения, я промолчал. А у Маэстро действительно не было рюкзака. На рыбалку он всегда выезжал, упаковав снасти в, не сильно поношенный массивный, когда-то дорогой кожаный портфель, После каждой рыбалки Маэстро тщательно оттирал свой портфель, периодически подкрашивал. Если бы не пенал с удочками, можно было бы подумать, что Маэстро идет на заседание ученого совета.
   На том и порешили. Рыбалка в тот день была относительно удачной. На спиннинг мы ничего не взяли. Зато на макух клюнули несколько довольно крупных карпов. Два-три, по всегдашнему утверждению рыбаков, самых крупных, сорвались и ушли. В итоге вечером мы уехали с Витей, имея по два карпа на брата. Вите Маэстро выделил одного, самого скромного карпика.
   Дальнейшая история с рюкзаком не столь занимательна, сколько поучительна.
   Прошел год. В одну из суббот Маэстро пригласил меня на рыбалку с ухой на берегу Костештского озера в Котовском тогда районе. (Не путать с водохранилищем Стынка-Костешты, расположенным в Рышканском районе). Доброту Маэстро я раскусил, когда мы приехали на озеро. Кроме Маэстро с его половиной выехали еще два сотрудника с женами. Надо же было кому-то собрать хворост, развести и поддерживать костер, чистить рыбу и варить уху.
   Озеро было приблизительно таких же размеров, как и Романештское. Даже плотина была с юго-восточной стороны. Рыбалка была удачной. Кроме того рыбовод рыбхоза, знакомый Маэстро, принес нескольких крупных судаков. Уха должна была получиться на славу. Женщины стали накрывать на стол, когда Маэстро окликнул свою жену:
   - Юля! В рюкзаке во внутреннем кармане пакетики с "Подравкой". Подай пожалуйста!
  Набор специй для ухи, бульонов, приправы к различным блюдам "Вегета" выпускались тогда югославской фирмой "Подравка". Приправы, как и многое другое, были тогда дефицитом и расходились буквально из-под прилавка.
   Юлия, сидевшая рядом с рюкзаком, открыла его и стала искать специи. Нашла она пакетик со специями не скоро.
   - Что ты так долго ищешь? - раздался голос Маэстро. - В большом кармашке по центру!
   - Сейчас, сейчас! Уже нашла! Боже, что значит югославская! Какая классная упаковка! Сверху в фольге, внутри еще в целлофане! Написано неразборчиво. Буквы стерты...
  Юлия решила вскрыть пакет, чтобы оценить "Подравку". Надорвала. Внезапно она отшвырнула пакет и, не разбирая дороги, направились к дороге, ведущей в рыбхоз. Перебежав дорогу, взяла курс на небольшой лес, находящийся в метрах ста от нашей стоянки. Маэстро приподнялся:
   - Юля! Ты куда?
   - Ты еще спрашиваешь? Мерзавец! Негодяй!
   - В чем дело, Юля!
  Юля только прибавила шагу.
   Один из сотрудников нагнулся, поднял пакетик, брошенный Юлией и протянул его Маэстро. У того глаза на лоб полезли. Он бросился за женой. А сотрудник разорвал пакетик. Под фольгой и пленкой находилось импортное, редкое в те годы, противозачаточное средство для мужчин. Все стало ясно. Только всем было страшно неловко. Маэстро тем временем нагнал жену. Попытался задержать ее за руку. Резко дернув плечом, Юлия вырвала руку. Потом оба скрылись в лесу.
   Оставшиеся не знали, что делать. Было не до ухи. Мужчины скромно молчали. Потом один из них проговорил:
   - Что такого? Могли бы объясниться...
   - Объясниться? Тут еще надо в чем-то объясняться? Все вы!...
  В это время показались, вышедшие из леса, Маэстро с супругой. Было видно, что они не помирились, но напряжение, судя по их фигурам, несколько спало. Подойдя к компании, Маэстро поднял рюкзак.
   - Где ты это нашла? В каком кармане?
  Юлия отвернула большой клапан и указала на потайной, закрывающийся небольшой змейкой, не обнаруженный нами в Романештах, карман в самом клапане. Глаза у Маэстро снова округлились. Он повернулся ко мне:
   - Женя! Ты видел в Романештах этот карман?
   - Нет! Впервые вижу. - Я говорил правду.
  Кармашка мы тогда не заметили. Да и мудрено его было заметить.
   - Объясни, пожалуйста, моей дорогой жене. Объясни все!
  Юлия повернулась ко мне:
   - Женя! В этой шайке ты кажешься еще не испорченным. Мне нужна только правда! Правда!
  Юлию все понимали. Правда нужна была ей в любом ее изложении. До нее изредка доходили слухи "высокой порядочности" Маэстро. По его словам, по приходу домой Юлия его часто обнюхивала, утверждая, что пахнет не ее духами.
  Я, взяв в руки злополучный саквояж, рассказал все как было.
   - Вначале рассчитывал взять рюкзак я. Но... - закончил я.
  Юлия, кажется, мне поверила.
  Разложили рыбу. Разлили уху. Выпили. Уха в тот день была на удивление тихой.
  
  
  
  Мазагран
  
   Ближе к обеду в зимнее морозное воскресенье наша группа в составе четырех человек выехала на одно из, многочисленных вокруг Кишинева, озер. Пятый участник с ледовым буром должен был подъехать позже.
   Озеро, расположенное примерно в километре от круга, соединявшего Полтавское шоссе с трассой Кишинев - Страшены, обладает своеобразной уникальностью. Небольшое по размерам, примерно двести на сто метров, яйцевидной формы и, соединявшееся узкой протокой к востоку, с меньшим озерцом, образовалось в результате затопления глубоких карьеров от выработанного камня-котельца.
   Само озеро было довольно глубоким. По рассказам, не меньше пятнадцати - двадцати метров. Вода в нем в те годы была чистой, с голубоватым оттенком. Маэстро называл это озеро Кишиневской Адриатикой. На этом озере мы решили отдохнуть, совместив два весьма приятных занятия: пожарить на мангале мититеи и, заодно, развлечься подледным ловом уклейки, великой численностью населяющей эти небольшие озера.
   Неясно, как в этих, относительно молодых озерах появилась уклейка? Небольшая, всего восемь-десять, редко пятнадцать сантиметров рыбка очень красива. Чешуя яркая, блестящая, на спинке кажется зеленоватой. Чистится уклейка очень легко.
   Живет стайно, беспрестанно, сверкая серебром, носится в воде. В стае уклейка без устали мечется из стороны в сторону. Забавно наблюдать, как вся стайка этих проворных рыбешек вдруг вдруг ложится плашмя. Затем, изогнувшись, уклейки начинают бить по воде своим игрушечным хвостиком. Словно заболели. Потом неожиданно, совершенно синхронно, стая взлетает в воздух. Говорят, что так уклейки обрызгивают, низко летающих, мелких насекомых. Обрызганные, насекомые падают в воду и становятся лакомой пищей этой удивительной рыбки.
   Уклейка довольно пуглива. Позже мне приходилось наблюдать реакцию уклеек на хлопок, резко закрывающейся, двери автомобиля. Кажется, что в то же мгновение вся масса рыбешек взмывает в воздух и рассыпается по поверхности воды серебряным дождем.
   Тощая на вид, уклейка является одной из самых жирных рыб закрытых водоемов Европы. Говорят, что ее можно жарить без масла. Нагреваясь, уклейка выпускает собственный жир. В ухе дает наваристый бульон. Вяленая, уклейка становится жирной на ощупь. Несмотря на соль, сладкий на вкус деликатес. Рассказывают, что из уклейки в домашних условиях делают шпроты.
   Приехав на озеро, мы, ногами расчистив снег, расположились на низком берегу. Стали разжигать мангал. Василий Иванович, лидер компании, заявил:
   - Пока Маэстро подъедет с буром, пожарим мититеи. Заодно погреемся. У меня в термосе мазагран. Маэстро накануне приготовил. Перед выездом я нагрел его до кипения. Бодрит и греет.
  Много позже я узнал, что мазаграном называется натуральный, слегка подслащенный, чуть подкисленный лимоном, кофе. Для аромата добавляется чайная ложка коньяка.
   А тогда Маэстро готовил напиток, священнодействуя. Заваривал и несколько минут на слабом огне кипятил крепчайщий натуральный кофе. Растворимый кофе Маэстро не признавал. Профильтровав, добавлял равное количество коньячного спирта. Затем чуть соли, чайную ложку сахара, несколько капель для мягкости, обычного аптечного глицерина. Выдавливал сок лимона. Когда Маэстро, первый раз приготовив кофе, угостил нас, он назвал этот напиток мазаграном. Тогда я думал, что как и рецепт, само название также придумано, щедрым на выдумки, Маэстро.
   А пока, дожидаясь Маэстро с ледовым буром, решили приготовить мититеи. Достали, три часа назад купленные в кулинарии, готовые к жарке мититеи. Они успели склеиться в один большой конгломерат фарша. Вытерев снегом руки, мы стали лепить и катать мититеи. Скоро мы поняли, что это занятие при десятиградусном морозе обречено на неудачу. Было решено жарить мясные лепешки. Чем больше лепешка, тем лучше.
   Скоро наши руки были покрыты слоем мяса со свиным, застывшим жиром. Заполнив решетку мангала, мы стали вытирать снегом наши руки. Слой жира на руках, казалось, стал толще и плотно приклеился к коже. Леонид Терентьевич взял охотничий топорик Василия Ивановича и вышел на лед, где предстояло прорубить лунку. Воду в котелке решили нагреть на мангале.
   Топор Василия Ивановича требует отдельного описания. Он был подарен Василию Ивановичу Ленинградским ученым - патофизиологом Криворучко во время рыбалки на Балтике. Топор был изготовлен вручную из особой нержавеющей стали. Небольшой обушок служил молотком. Топорище было комбинированным. Красного дерева рукоятка, к самому лезвию была одета на толстую с разводом пилу. Внутрь рукоятки сзади ввинчивался узкий охотничий нож. На лезвии ножа глубокие долы (Продольные канавки, кровостоки). Сам топор был гордостью Василия Ивановича и предметом зависти его многочисленных приятелей.
   - Руки совсем окоченели от фарша, - сказал Василий Иванович. - Пока Леня прорубит лунку, мы выпьем по стопке мазаграна. Чуть согреемся.
  Пластиковый стаканчик пошел по кругу. Выпив горячий напиток, я почувствовал, как в моей груди разливается живительное тепло. Потом стали теплыми руки. Одновременно в голову поднялся вал бодрящих, трудно передаваемых ощущений.
   Леонид Терентьевич сказал:
   - Женя, поруби лед и ты. Толстый очень...
  Подержав над мангалом руки, я расплавил жир. Потом вытер руки куском бумаги. Взял топор и стал рубить. Рубилось легко. Казалось, мои руки налились силой, стали необычайно ловкими. Осколки льда засыпали все вокруг. Я старался. Василий Иванович повернулся ко мне:
   - Женя! Ты так страстно рубишь! Смотри не...
  Василий Иванович не успел договорить. Прорубив лед, топор провалился. скользкая рукоятка легко выскользнула из моей засаленной руки. Даже не булькнув, топор скрылся. У Василия Ивановича не было сил возмущаться. Он только сказал:
   - Я не успел тебе крикнуть, чтобы ты не упустил топор. Сейчас поздно!
  В это время из-за пригорка появился Маэстро. Узнав, что топор Василия Ивановича покоится на дне глубокого озера, сказал:
   - Тебе операцию мало сделать...
  Какую операцию предлагал сделать Маэстро, я догадался.
   С того дня Василий Иванович поминал меня и свой топор при каждом удобном и неудобном случае. Любая моя мало-мальская оплошность во время экспериментов сопровождалась:
   - Ты что, горячий мазагран выпил?
   В мае, в составе группы студентов Кишиневских и Московских вузов, я принимал участие в работе международной студенческой научно-практической конференции в болгарском городе Пловдиве. Всем близким и друзьям я привез оттуда сувениры. Вернувшись из той поездки, я подарил Василию Ивановичу дорогой охотничий нож. Серебряная инкрустация. Красивое, словно турецкий ятаган, с узкими долами, хищно изогнутое лезвие. Фигурная рукоятка из натурального рога в виде лошадиной головы! Ножны из тисненной толстой буйволовой кожи. Но, как говорят в Одессе:
   - И шо вы думаете?
   При любой моей самой малой погрешности или просчете Василий Иванович неизменно вопрошал:
   - Ты что? Горячий мазагран выпил?
  
  
  Днестровская стерлядь
  
   Летом семидесятого короткие свои каникулы мы провели в Окнице, где тогда жили родители Тани. Закончились месячные армейские сборы в Бельцкой кадрированной дивизии. Сержанты сверхсрочники, измываясь над нами, завтрашними врачами, лейтенантами медслужбы запаса, презрительно называли нас не иначе, как партизаны. После ежедневной муштры, марш-бросков с полной выкладкой в сорокаградусный, под беспощадным солнцем, зной и других прелестей военных будней я решил отдыхать. Мне казалось, что усну и буду спать до утра первого сентября.
   Первые сутки я действительно спал. Но после второй ночи нечистый поднял меня без пяти шесть утра. Так и в казарме. Дрессировка такова, что за неделю вырабатывается рефлекс, как у павловской собачки. Просыпаешься за несколько минут до, сразу ставшего ненавистным, сигнала побудки. За эти несколько минут статическим напряжением под одеялом заставляешь сокращаться мышцы, разгоняешь кровь. Активнее шевелятся мысли в голове. Тогда не так неожиданно и обидно звучит внезапный крик, самодовольного от собственной власти, старшины:
   - Ро-ота-а! Подъем!
   Я поднялся. Но, в отличие от, всего лишь за месяц дрессуры, ставшего привычным, расписания, делать зарядку не было никакого желания. Послонялся по двору, открыл дверь в сарай. Убранный верстак, в идеальном порядке столярные инструменты педантичного тестя. Над инструментами на двух, забитых в стену, колышках мой брезентовый пенал с удочками и спиннингом. Рядом висит мой рюкзак с остальными снастями.
   Снял пенал. Достал удочки, проверил соединения. Потом осмотрел спиннинг. Все в порядке и готово к работе. Только сейчас я осознал, что нахожусь в Окнице. За линией Пионерское и Комсомольское озера. Прямо вниз по Рабочей или через древний сад ПТУ, богатая окунем, водокачка. В трех-четырех километрах "Дружба", а на север, за горой, всего лишь в шести километрах, Волошково Секурянского района. Там Днестр! Ниже по Днестру, совсем рядом, Наславча, Вережаны!
   Мопед Алика, Таниного брата, был подвешен на другой стене. В какой-то момент в сарае стало темнее. Оглянулся. Тесть. Михаил Иванович Соколов. Вот уже скоро двадцать лет главный инженер Окницкого штамповочно-механического завода.
   - Доброе утро! Не спится?
   - Не спится. Можно я возьму Аликов мопед? Съезжу на рыбалку.
   - Конечно можно. Только первый раз пусть поможет завести Володя Радишевский. У него такой-же. Да и масла, не знаю, сколько лить в бензин.
  К обеду был доставлен бензин, масло. Я успел протереть от пыли мопед. Дядя Володя показал, написанные Аликом на двери карандашом соотношения бензина и масла. Помог завести моторчик.
   - Я сам его регулировал. Смотрю, никто не трогал. Только не давай большие обороты. Слегка, внатяжку.
   - Спасибо!
   Наутро я выехал. Точной цели своего путешествия я еще не определил. По дороге вышло так, что мопед вынес меня на южную окраину Наславчи. Изрядно попетляв по сельским улочкам, я выехал на берег Днестра. Через реку напротив, в метрах ста пятидесяти раскинулось украинское село. Посмотрев вниз по реке, я сориентировался: то же село, которое я видел издали, с вережанского берега.
   Дальше я ехал по истоптанным коровьими копытами, нескольким, почти параллельным тропам. Выбирай любую! Остановился я за группой, словно вылезших из воды, крупных и мелких каменных глыб и отдельных камней. Здесь река казалась чище, вода прозрачнее и глубже. Спустился к, усеянной мелкими камнями и гравием, отмели. Осмотрелся. Примерно в километре вниз по течению увидел остров, на который я перебирался вброд четыре года назад.
   Мопед поставил в тень за большим валуном у самого обрыва. Разобрал снасти. Вначале забросил донки. Забросил я и донку, оснащенную двумя тройниками и тяжелым грузилом. На тройники я нанизал, накануне отданные мне тещей, куриные кишки. Это для сома.
   Пересмотрел блесны. Выбрал, купленную в Кишиневе пару лет назад, блесну, именуемую "Невой". Она была цвета красной меди с штампованной чешуей с одной стороны. Вторая блесна была самодельной, сделанной из старой румынской монеты. Для начала я взял "Неву".
   Я забрасывал блесну поперек реки. Пока я выводил блесну к берегу, она уже шла ко мне снизу, против течения. Стал забрасывать наискось против течения. Потом увеличил вес грузила. Приноровился. Часа полтора я метал блесну. Восстановил навык метания снасти в определенное место.
   Время щло. Солнце поднялось и начало припекать. А я без устали забрасывал блесну. Приноровился забрасывать снасть почти до середины реки. Несколько раз от спиннинга меня отвлекали донки. Вытащил несколько карасиков и пескарей. Попался один небольшой окунек. Донка на сома молчала. Я перебросил ее метров на пятнадцать выше по течению.
   Потом сменил блесну. После первых же забросов я увидел, как в воде мою блесну сопровождали то одна, то две рыбины. Я замедлял и ускорял движение блесны, поднимал и опускал ее почти до дна. Рыба не бросалась на мою приманку. Снова сменил блесну. Потом рыбины исчезли, перестали сопровождать блесну. В тот день я ловил только на донки. В итоге я набрал килограмма два, в основном, мелочи.
   Когда солнце скрылось за обрывом, я собрал снасти. Когда я преодолел гору в Наславче и выехал на западную окраину села, в глаза снова ударило яркое, перед заходом ставшее оранжевым, солнце. Вплоть до Окницы меня не оставлял, ставший навязчивым, вопрос:
   - Какая рыба сопровождала мою блесну?
  Потом стало казаться, что это был, в солнечных бликах волны, мираж, обман зрения. Никаких рыб не было. Просто, очень хотелось, чтобы они были и хватали блесну. Вот и показалось ...
   Вернувшись домой, за ужином я рассказал о моих видениях. Тесть серьезно сказал:
   - Это стерлядь. В районе Наславчи ее достаточно много. Однажды Иваха и Яворский с компанией ночью завели невод. Достали много стерляди. Не менее полуметра каждая.
   Примерно такими были рыбины, сопровождавшие мою блесну!
  Немного помолчав, Михаил Иванович добавил:
   - Я был гимназистом в Бендерах, когда с дедушкой и его братьями рыбачили на Днестре с широкими бреднями. Длина стерляди, бывало, достигала метра. Румынские пограничники разрешали ловить, но постоянно следили, как бы кто не уплыл на ту сторону. Потом часть рыбы из корзин забирали себе и приглашали приходить еще.
   - Уйти на советский берег было легко безлунной ночью. - продолжал тесть. - Уходили многие, особенно летом. В Варнице, где большинство огородов выходили на берег Днестра, взяв бревно, тихо заходили и погружались в воду. Плыли, стараясь не грести. Там течение почему-то держится больше левого берега. После крепости, на повороте Днестра вправо, беглецов выбрасывало на левый берег. Парканские болгары в том месте привязывали коряги с корнями, чтобы легче было зацепиться.
   На следующий день, едва рассвело, я снова был на Днестре. С собой я взял только спиннинг и весь запас блесен. Снова, как заведенный автомат, без устали бросал блесну. Перерывы устраивал только на время смены блесны. Испытал почти все блесны. В конце закрепил самодельную, сработанную мной из румынской монеты, колеблющуюся блесну.
   Заброс! Еще заброс! Вращая катушку я неожиданно почувствовал резкое сопротивление. Удилище спиннинга согнулось в дугу, появилось, едва слышное потрескивание бамбука. Я остановил вращение. Леска была натянута, как струна. Зацеп? Через секунды, без моего вмешательства леска плавно провисла, удилище выпрямилось. Я, слегка выбирая леску, подкрутил катушку. Потом плавно, но сильно потянуло. Рыба?! Я стал уверенно, выдерживая натяжение, выбирать леску.
   В какой-то момент леска явно пошла против течения. Затем последовал очередной плавный рывок. Я уже не сомневался. На тройнике блесны была крупная рыба. По силе рывков - никак не меньше метра! Я уже видел себя, въезжающим в Окницу. К мопеду, почему-то справа, привязана огромная остроносая стерлядь. Голова ее начиналась у вилки переднего колеса. А хвост... Краем глаза я на мгновение посмотрел на мопед. А хвост... свисает за багажником!
   Я продолжал вращать катушку спиннинга. Чувствовал, что в запястье и выше рука моя готова согнуться в судороге. Немудрено! Без перерыва и обеда столько крутить! Я увеличил обороты. Рыба пошла легче, но она прочно сидела на крючке! Я это чувствовал!
   В какое-то мгновение я увидел, что моя рыба, находясь под водой, впереди себя гонит волну. Ого! Через мгновения из воды показалась... Я крутил автоматически, еще не анализируя ситуации и моих действий. Из воды показался сначала край, а потом... Вся боковина большой круглой оцинкованной, уже почерневшей, с огромной прорехой в дне, ванны!
   Что чувствовал я на обратном пути, не передать. Догадайтесь сами! Я сам себе казался немного сумасшедшим.
   Негодование, накипевшее в душе от моей неудачи, сменялось смехом. Во весь голос...
  
  
  
  Гидигич
  
   Гидигич, или Кишиневское море располагается в 15 километрах от студенческих общежитий и центрального здания нашего института. Откуда такое точное расстояние? В годы моего студенчества проезд одного километра на городском такси стоил 20 копеек. За проезд четырех человек на такси до Гидигича по счетчику набегало ровно три рубля!
  Рейсовым автобусом, который ходил с интервалом в 20 минут, проезд стоил 15 копеек.
   Строительство дамбы на Гидигиче закончилось в шестьдесят третьем. Тогда и довели до оптимального уровень воды в озере. Об этом писали все республиканские газеты. Исключения не составляла моя любимая "Молодежь Молдавии". Водохранилище называли не иначе, как "Кишиневское море". Учившийся тогда в десятом классе, я с интересом читал заметки о строительстве дамбы, зарыблении "моря", предполагаемом строительстве зоны отдыха, туристического комплекса, подъездных путей.
   С шестьдесят пятого, когда я поступил в институт, несколько раз в год ездил поездом "Ивано-Франковск - Одесса", потом "Кишинев - Окница" мимо водохранилища. Только тогда, из окна поезда, я оценил монументальность железобетонной плотины, размеры самого "моря". Одновременно я прислушивался к разговорам кишиневцев и мелькающим в газетах сообщениях об относительной "хлипкости" плотины.
   Мой одногруппник Валька Кравцов, сын тогдашнего декана вновь организованного факультета журналистики Кишиневского университета, рассказывал, что в кругу друзей отца он слушал разговоры о судьбе "моря", особенностях строительства и возможных катаклизмах при прорыве дамбы.
  Первоначально, по словам однокурсника, Кишиневское море предполагалось соорудить в десяти километрах юго-западнее Кишинева. По проекту дамбу предполагалось проложить в районе села Яловены. По дамбе должна была пролегать трасса Кишинев - Котовск (Хынчешть) - Леово - Чимишлия.
   Предполагаемая длина водохранилища должна была составлять около пятнадцати километров вплоть до села Скорень. Глубина водохранилища у дамбы по проекту колебалась от 14 до 16 метров. Были проведены геодезические изыскания в местах предполагаемых Яловенского и Гидигичского водохранилищ. Началась "битва" двух проектов.
   Разговоры о том, что Гидигичское водохранилище было спроектировано и построено волевым решением И.И.Бодюла, с 1961 года девятнадцать лет возглавлявшего республику, имеют под собой весьма шаткие основания.
   Сметы обоих проектов рассматривались в Москве. Стоимость возведения дамбы Гидигичского водохранилища была чуть ли не в три раза дешевле стоимости Яловенской. При затоплении Яловенского бассейна необходимо было отселение жителей части сел Данчены, Суручены, Ниморены и Малкоч с предоставлением жилья.
   Одновременно в те годы муссировались слухи о том, что при единовременном прорыве Гидигичской дамбы вся нижележащая часть Кишинева до улицы Подольской (Федорова, Братиану, Искра, Букурешть) будет затоплена. Приблизительно о таком же развитии событий при прорыве дамбы говорили и на военной кафедре при изучении курса гражданской обороны.
   Несмотря на ветхую дамбу, опасность прорыва сейчас стала гораздо меньше и несет в себе меньше угроз. По различным оценкам в результате заиления дна, а также уменьшения объема подпитывающих вод из бассейна водохранилища, общий объем воды в Гидигиче уменьшился более, чем на треть.
   Впервые я попал на Гидигич в качестве рыболова осенью шестьдесят восьмого. Во время студенчества я подрабатывал на кафедре в качестве препаратора, потом лаборанта. Моим шефом был Василий Иванович Нигуляну, тогда едва ли не самый молодой доцент в институте. Неофициальным моим псевдонимом была, надолго прижившаяся, должность "помощника доцента".
   В первой половине октября после обеда мы выехали на Гидигич. Снастей тогда у меня не было. Мои снасти я хранил в Окнице, у брата, где он тогда работал. По прибытии Василий Иванович вручил мне одну удочку. Ловили на живца. Живцов ловили тут же с помощью небольшой тюлевой фатки. Помещали в фатку небольшой кусок макуха и опускали в воду. Через некоторое время поднимали. В фатке кишели карликовые окуни. Попадалась уклейка.
   Судака на живца я ловил впервые. Внимательно смотрел и запоминал действия моих наставников. Поплавок устанавливали приблизительно на полуметровую глубину. Крючок проводили через брюшко и забрасывали снасть. Как правило, крупный поплавок лежал. Он чуть вздрагивал и слегка двигался по поверхности воды. Это живец вел снасть.
   По словам Василия Ивановича сейчас уже несколько дней шел осенний жор. В отличие от окуня, судак клюет замедленно, как бы нехотя. Вот поплавок встал и поплыл по воде. Медленно стал погружаться. Я подсек. Было ощущение, что судак перестал сопротивляться. Вываживал я его словно, зацепившуюся за крючок, палку. Вытащил. Мой первый судак был длиной около тридцати сантиметров.
   В это время клюнуло у Василия Ивановича. Он выждал, когда поплавок погрузился и подсек. Выводя судака, Василий Иванович подготовил подсак. В это время судак сорвался и, закрутив воду, ушел. Второй судак сорвался и у меня. А у меня уже возникла новая идея. Я вытащил мою удочку. Попросив еще один крючок, привязал его выше уже навязанного крючка на десять сантиметров.
   Следующего живца я закрепил по другому. Один крючок я провел за межжаберную перемычку снизу. Под жабрами. Другой, сделав один оборот лески спиралью, закрепил у заднего плавника, выше позвоночника. Откуда бы судак не клюнул, крючок захватит обязательно. Да и живец с проткнутым животом гибнет быстрее.
   Результат не замедлил сказаться. Одного за другим я вытащил двух судаков. Ни один не сорвался. Василий Иванович заинтересовался моим новшеством и переделал свою удочку. В тот день мы вытаскивали судаков одного за другим. Домой вернулись победителями. В тот вечер у Василия Ивановича мы поглощали, жареных с крупчатой кукурузной мукой, судаков.
  Той осенью мы выезжали на Гидигич несколько раз. Тогда я убедился, что первый блин не всегда комом. Такой удачливой рыбалки на живца, как в первый раз, у нас больше не было.
   Весной мы возобновили наши поездки. К этому времени я приобрел довольно приличную двух-коленку и великолепный, по тем временам, бамбуковый спиннинг. Будучи в Ростове-на-Дону, приобрел небольшие крючки-двойники и тройники. Купил несколько блесен. В Кишиневе стал частым гостем в обоих магазинах "Охота и рыболовство". Готовясь к следующему сезону, крючки, блесна, карабинчики, грузики осматривал придирчиво. Чаще покупал. Все приобретенные снасти хранил на кафедре патологической физиологии.
   Весной выезжали как на Гидигич, так и на озера вокруг Кишинева. На Гидигиче в том году я впервые выудил леща. Уезжая на каникулы домой, я захватил снасти с собой.
   В семидесятом ранней весной мы с Таней поженились. Жили мы на квартире на Боюканах, в десяти-двенадцати минутах ходьбы в институт через ботанический сад. Я много рассказывал Тане о рыбалке вообще и о Гидигиче в частности. Таня загорелась. Вдвоем мы использовали то немногое свободное время, чтобы активно отдохнуть на Гидигиче.
  Короткие летние каникулы после месячных военных сборов я использовал больше для рыбалки на Днестре на крутых берегах близ села Наславча. Должен признаться, что августовские выезды на Днестр не были результативными.
   А с первого сентября, уезжая на занятия, мы захватили в Кишинев наши снасти. С первых же дней сентября я не упускал возможности вывезти Таню на Гидигич, где после пыльного и дымного Кишинева нас ждал чистый живительный воздух. В ту осень мы ждали нашего первенца - Олега.
   Я, испытывал различные готовые и самодельные вращающиеся и колеблющиеся, блесна. Блесна я мастерил из расплющенных монет и пластинок красной меди. В ту осень нам здорово везло. Почти всегда мы привозили домой подлещиков, красноперок, судаков и окуней.
   В одну из суббот берег был усеян рыболовами. Ловили, кто во что горазд. Закинув донки, большинство рыболовов снаряжали спининги, забрасывали и проводили блесны. Таня рвалась в бой. Чтобы занять ее, я снарядил небольшую удочку и вручил ее жене. Выудив на червя первого карликового окунька, мы, разрезав на множество кусочков, использовали его в качестве наживки. Особенно эффективными в качестве наживки были глаза окуня. Таня, сидя на складном брезентовом стульчике, без устали таскала из воды полосатых карликов.
   Скоро окуньки Тане порядком поднадоели. Моя жена потеряла чувство новизны. Однажды она стала упрашивать меня дать ей спининг. Я, памятуя мои долгие тренировки, отговаривал ее, ссылаясь, что ей противопоказаны резкие движения. Таня не сдавалась.
   Наши препирания не остались незамеченными. Расположившиеся длинной цепочкой вдоль берега рыбаки упражнялись в острословии.
   - Женщина на рыбалке приносит одни несчастья!
   - Ничего подобного! Я видел одну девку с Череповца со спиннингом. Мужику далеко. А как забрасывала! И рыбу вываживала мастерски!
   - Нет! Сидели бы лучше дома!
   - Курица не птица, баба не рыбак!
   Сидящий недалеко от нас, пожилой инженер с тракторного завода, с которым мы приятельски приветствовали друг друга больше двух лет, сострил:
   - Беременной отказывать нельзя! Мыши заведутся!
  Другой подхватил:
   - И вши тоже!
   - Беременная должна чувствовать себя счастливой!
   - Дай! А то моль последние деньги сожрет!
  Таня приободрилась, чувствуя поддержку:
   - Дай, тебе что, жалко?
   Наконец я сдался. Подробно проинструктировал новоявленную спиннингистку. Предложил вспомнить из физики закон о центробежной и центростремительной силах. Направление полета по касательной, вращающегося по кругу и оторвавшегося тела. Таня сказала:
   - Я все поняла! Давай!
  Я подкрутил катушку. Еще раз продемонстрировал заброс. Вытащив, подал ей спининг:
   - Отпускай палец, когда удилище будет направлено вдоль берега. Тогда блесна с грузом полетят прямо на середину озера.
   Таня замахнулась. То, что произошло в следующие мгновения, описать невозможно. Это надо было увидеть. Блесна и груз с двумя тройниками полетели вдоль берега. Как раз над головами рыбачивших. Большинство, невзирая на положение своего спиннинга, стремительно, как на плацу перед генералом, падали плашмя. Прижимаясь к земле, некоторые прикрывали голову руками.
   Пролетев над рыбаками, блесна и грузило приземлились на прибрежную траву. Раздались сочные комментарии. Тане, несмотря на беременность, пришлось выслушать весь спектр пожеланий. Понеслись пожелания и в мой адрес. Некоторые забыли, что еще минуту назад были адвокатами моей жены. Я, обходя, поднимающихся мужиков, удилища и лески, наматывал леску на катушку моего спиннинга. Намотав леску, вернулся к моей жене. Она покорно опустилась на стульчик. Ловить рыбу спиннингом ей уже расхотелось.
   Тишина длилась недолго. Грохнул гомерический заразительный хохот. Смеялись уже все. Рыбачившие подалее, не понимая, почему смеются, подходили. Интересовались причиной смеха. И начинали хохотать.
  Больше Таню на рыбалку я не брал. Шли последние недели ожидания. Я ездил на рыбалку один. С удовлетворением отметил, что на берегу Гидигича я стал узнаваемой личностью. Со мной весело здоровались, как со старым знакомым.
   - Как здоровье супруги?
   - Когда на рыбалку втроем?
   Конец сентября и начало октября оказались удачными для рыбалки. Стояла ясная теплая погода. Осенний жор был в разгаре. Я приносил домой судаков и окуней. Окуней с удовольствием забирали хозяева. Судаков мы жарили, варили уху. Часть судаков оставалась неиспользованной. Засолив, через несколько дней отмывал от избытка соли, подвешивал на чердаке за окном мансарды. Так продолжалось несколько дней.
   Однажды я решил проверить степень готовности вяленых судаков. Открыв окно, я заглянул под балку на чердаке. Мои проволочные крючки были пустыми. Я задумался. Людям в эту часть чердака хода не было. Я вспомнил огромного черного соседского кота. В груди поднялась волна возмущения. Столько труда и все напрасно!
   Я продолжал ездить на Гидигич. Пойманных судаков я снова засолил. В этот раз я решил быть предусмотрительным. Закрыв фанерой проход на чердак, я сбил кубическую рамку из планок, которых возле гаража, служащего мастерской хозяину дяде Толе, было навалом. Наш хозяин был столяром.
   В кубическую рамку подвесил моих судаков. Чтобы не садились мухи, тщательно укрыл марлей и завязал снизу. Все сооружение повесил за окном. Кота там я ни разу не видел. Через несколько дней, вернувшись домой с занятий, бросил взгляд на мое приспособление. Подвешенные мной судаки отсутствовали. Я открыл окно. Все мои судаки лежали внизу, на натянутой вместо дна, марле. Головы судаков были наполовину съедены. Над каждой головой трудились по несколько ос.
   До меня дошло. Прикрыв ос, чтобы не ужалили меня, снял фанеру. Заглянул на пол чердачного помещения. Все мои судаки лежали внизу. Только голов у них не было. Я поднял мою рыбу. Несмотря на то, что рыба не была подвешена, судаки отлично провялились. Кубическую рамку я вывесил за окно. Пусть едят головы! Главное - кот ни при чем...
   Однажды, приехав на Гидигич, стал проводить блесну. Никакого эффекта! Я безрезультатно менял блесны. Потом закрепил колеблющуюся блесну, изготовленную мной из серебрянной румынской монеты с изображением короля Михая. Снова пусто. Я решил забросить еще пару раз и отправиться домой.
   После очередного заброса, я ощутил резкое, непривычное сопротивление лески. Зацеп? Я стал вращать катушку. На том конце моего спиннинга что-то, с частыми вибрациями, мне мощно противилось. Такого сопротивления я еще не ощущал. Вспомнился Днестр, выуженное огромное дырявое корыто. Нет, сейчас там, на глубине, было что-то живое! Не сбавляя темпа, я вываживал, пока неизвестную мне, но желанную добычу.
   Наконец в воде я увидел, по моим меркам, большого, яростно извивающегося и сопротивляющегося мне окуня. Я вытащил добычу на берег. В сравнении с добытыми ранее окунями, сегодняшний горбач казался гигантом. Рыбачивший неподалеку спиннингист, наблюдавший мою схватку с окунем, подошел. Протянул, недавно появившиеся в продаже, круглые пружинные весы. Я взвесил. Мой окунь потянул на килограмм и триста пятьдесят граммов.
   Желание собрать снасти и идти к автобусной остановке покинуло меня. Заброс! Еще заброс... После очередного заброса, вываживая блесну ближе к берегу, почувствовал знакомый рывок. Добыча сопротивлялась яростее, нежели первый окунь. Я предвкушал мое торжество. Когда я вывел добычу на прибрежную траву, оказалось, что первый окунь был крупнее. Последовавшие десятка полтора забросов эффекта не дали. Да и темнело стремительно. Я собрал снасти, добытую рыбу и направился к автобусной остановке.
   Прибыв домой я долго чистил окуней. Занятие это мне никогда удовольствия не приносило, особенно если передо мной лежали окуни. Но в тот вечер я чистил их с удовольствием. Убрал жабры. Стал потрошить. В более крупном окуне была икра. В другом - молоки. Печень обоих была огромной. Жир с короткого кишечника убирал легко, одним движением.
   Признаю, все мои соплеменники по рыбной ловле грешат преувеличением. Каюсь, иногда ловлю себя на том, что бываю грешен и я. Но в тот вечер... Не раздувая кадила, скажу: в тот вечер мы с Таней довольно сытно поужинали жаренными молоками, икрой и печенью, приготовленными на окуньем жиру.
   Та осень, пожалуй, была самой результативной в моей рыбацкой карьере. 15 октября родился Олег. Потом академотпуск Тани. Еженедельные, каждую пятницу, поездки в Окницу к моим родным. Первого сентября мы вернулись с Таней в Кишинев. Олег остался с бабушками. Казалось бы, рыбачь - не хочу.
   Но началась интернатура по отоларингологии. Я почувствовал себя в своей тарелке. Чтение литературы, пациенты, операции, дежурства, изготовление, усовершенствованных мной, инструментов целиком поглотили меня и мое время. На Гидигич я больше не ездил. До сих пор..
  
  
  Холера
  
   Я перешел на пятый курс медицинского института, когда, будучи дома у родителей, во второй половине августа получил по почте открытку. Специальным постановлением СовМина и приказом по институту студенты старших курсов отзывались в распоряжение ректората. В республике было объявлено чрезвычайное положение с связи со вспышкой в Молдавии холеры.
   Я быстро собрался. Мама вытащила из морозильника, накануне замороженную для брата, который работал в Окницкой больнице, огромную, необычайно жирную курицу.
   - Бери. Пока доедешь, разморозится. Сваришь в общежитии.
   К полудню следующего дня я уже был в институте. В деканате были сформированы группы, в которые входили студенты лечебного, педиатрического и санитарно-гигиенического факультетов. Собравшихся в аудитории старшекурсников напутствовали декан, доцент кафедры инфекционных заболеваний и какой-то начальник из министерства.
   Нашей группе в составе семи человек надлежало выехать назавтра в села Фэрладяны, Гиска и Хаджимус, юго-западнее Бендер по течению Днестра. В моей голове уже роились идеи о предстоящей рыбалке на Днестре. Нужны были снасти.
   Я поспешил на кафедру патофизиологии. Увидев меня, Василий Иванович Нигуляну округлил глаза:
   - Ты чего так рано приехал? До занятий еще почти две недели.
   - Вызвали открыткой. Еду на Днестр. Будем делать подворные обходы для выявления холеры. А после обеда на рыбалку. Дайте ваш спиннинг и хотя-бы одну донку!
   - Какой спиннинг? Какая донка? Специальным постановлением ловля рыбы в Днестре запрещена в связи с эпидобстановкой! В Дубоссарах ниже водохранилища и возле Пугачен в воде обнаружен холерный вибрион. Будете ходить с утра до вечера по селам и расспрашивать, кто, как и сколько раз в туалет сходил! И все это регистрировать в журнал подворного обхода! Плюс ежедневно санитарно-просветительная работа! И все это тоже регистрировать!
   Мой рыбацкий пыл куда-то улетучился. Испарилось и желание ехать в глухие забендерские села. Сразу же накатили вопросы, которые я себе до той минуты не задавал:
   - Где мы будем спать? Где и чем мы будем питаться?
  Василий Иванович, выходя из кабинета, бросил:
   - Жди меня здесь! Я скоро вернусь.
  Через несколько минут Василий Иванович вернулся:
   - Все решено! Я с деканом договорился. Остаешься на кафедре. У меня две подопытные группы белых крыс и одна группа кроликов. На двоих как раз работы до первого сентября. И подворные обходы зачтутся.
   Сумку с вещами поместил вглубь длинного лабораторного стола. Курицу я сунул в морозильник одного из кафедральных холодильников.
   С девяти утра до пополудни мы работали в поте лица. Сначала опыты, потом обработка и мытье химической посуды, ополаскивание в дистиллированной воде. Потом пробирки и чаши Петри укладывали таким образом, чтобы оставшиеся капли воды стекли на поддон. Затем сушка со стерилизацией в сухо-жаровом шкафу. Обедал. До вечера гулял по городу, музеи, кинотеатры.
   Через пару дней на выходе с кафедры меня окликнули, сидевшие у фонтана на скамье, инженер отдела инженера-физика Дима и техник Леня:
   - На рыбалку с ночевкой в Драсличены поедешь с нами?
   - А транспорт?
   - Повезет Миша, шофер с военной кафедры. Поедем на санитарном УАЗе. Там четыре носилки, матрацы. Комары не будут беспокоить. У удочек дежурить будем по очереди. Только у нас инструментов мало. Сможешь одолжить у Василия Ивановича?
   Вернувшись на кафедру, я захватил мою курицу. В общежитии сотрудников института, где жил тогда Василий Иванович, забрал снасти.
   - Не забудь и на мою долю рыбы! - понеслось вдогонку напутствие от Василия Ивановича.
  Через полчаса мы уже тряслись в жестком УАЗе по оргеевскому шоссе. В Ратуше свернули налево. Проехав около километра по Ратушу, мы увидели довольно большое озеро.
   - У начала плотины сразу направо! - командовал Леня.
  Оказывается он рыбачил на этом озере несколько раз. Наконец Леня скомандовал:
   - Здесь! С этого выступа клюет лучше всего.
  Разобрали снасти. Наживляли крючки и, раскрутив, забрасывали донки. Дима заметил:
   - Нам без улова нельзя! Со вчерашнего вечера я еще ничего не ел! Вы забрасываете в озеро снасти, а я разведу костер и вскипячу воду, чтобы быстрее сварить уху.
  Из своего рюкзака я достал курицу. Развернул:
   - Дима! Сразу начинай варить курицу. Пусть кипит подольше. Потом добавим рыбу. Будет архиерейская уха.
   Увидев курицу, Дима оживился. Никак не мог налюбоваться:
   - Какая здоровая! А жира сколько! - в избытке чувств Дима поцеловал тушку в спину. - Чур, шкура моя!
  Дима воткнул две металлические рогатинки, на поперечину подвесил котел. Из армейского термоса налил воды. Собрал в кустах сухие сучья, развел костер.
   Мы тем временем забросили снасти. Ждать пришлось довольно долго. Начинало смеркаться. Наконец, зазвенел колокольчик одной из донок. Я вытащил пескаря средних размеров. Чуть погодя, такого же пескаря выудил Леня. Потом снова клюнуло у меня. Наконец и Миша вытащил рыбешку. В тот вечер шли одни пескари.
   - Ночью пойдет короп на макух. Сто процентов! - не унывал Леня.
   Очищенных и промытых пескарей Дима, наконец, опустил в бурлящий котел. Добавил лук и специи. По берегу распространился удивительный аромат. Я почувствовал обилие слюны во рту. Расстелили брезент. Накрыли импровизированный стол. Открыли рыбные консервы. Шофер Миша достал из машины горчицу и хрен. Включил боковую фару и направил луч в центр нашего "стола". Двумя, вырезанными из прибрежного кустарника, рогаточками, словно вилками, Дима достал курицу. Уха продолжала кипеть.
  Разлили по стопкам. Миша подставил свою стопку:
   - Мне полную! К утру все выветрится! Отдохнем за все лето!
  Леня руками порвал курицу. Взяв кусок, ложкой брезгливо сгреб кожу с толстым слоем желтого жира. Дима споро подставил свой обрывок закусочной бумаги. и повторил:
   - Шкура моя!
  Выпили. Закусывали, щедро приправляя мясо горчицей и хреном. Миша снова налил:
   - За все хорошее!
  Скоро от курицы осталась только гузка и кожа. Дима ел жадно, громко присасывая жир.
  Настала очередь ухи. Налили и выпили снова. Я благоразумно принял четвертую, последнюю кружку ухи, рассчитывая, что в ней меньше жира. Я и дома всегда собирал ложкой слой жира. Отец подставлял свою тарелку. Мама ругалась:
   - Самое вкусное выбрасываешь! Где ты такому научился?
   Уха была великолепна. Остановились, когда под разваренным картофелем заскребла по дну ложка.
  Закурили. В свете фары дым поднимался едва колеблющимися вертикальными змейками. В озере изредка раздавался, словно всхлип, всплеск рыбы. Колокольчики на наших донках были безмолвны.
   - Хорошо! И комаров не видно...
   - Прекрасный вечер!
  Собрали и упаковали в машину ложки и кружки. Миша долго мыл котелок. Обошли с фонариком наши донки. Миша сказал:
   - Вы ложитесь. Я подежурю первым. Чтобы к утру немного поспать.
  Мы легли. Несмотря на матрац, на носилках лежать было неудобно. Долго не мог уснуть. Потом повернулся набок, подтянул ногу и... провалился в глубокий сон.
  Казалось, что спал какие-то мгновения, когда меня стал расталкивать Миша.
   - Вставай! Третий час! Я отдежурил и за Леню. Он попросил. Остались вы с Димой. По полтора-два часа.
   Миша улегся на мой матрац и сразу захрапел. Я обошел донки. Уселся на Мишин раскладной брезентовый стульчик. Установилась необыкновенная, какая-то нереальная тишина. Даже лягушки смолкли. Полное безветрие... Огни фонарей на противоположном, Драсличенском берегу, отражаясь в озере, вытянулись по воде неподвижными свечками. Где-то далеко, в середине озера одиноко плеснула рыба. Опершись локтями в бедра, положил подбородок в ладони. Забылся...
   Очнулся я от довольно громкого глухого звука в УАЗе, словно кто-то свалился с верхней носилки. Дверь резко распахнулась и темная тень вывалилась из машины. К кустам стремительно промелькнул чей-то темный силуэт. Тут же раздались звуки, которые ни с чем не спутаешь. Затем раздался стон облегчения. Показалось, что это Димин голос. Я включил фонарик. Посмотрел на часы. Половина четвертого! Это я столько спал на стульчике! И не свалился!
   Немного погодя из-за кустов появился, затягивая брючный ремень, Дима. Приблизившись ко мне, сказал:
   - Иди отдохни. Я подеж...
  Дима оборвал речь, секунду постоял неподвижно, словно прислушиваясь к чему-то. Стремительно повернулся и резво побежал за кусты. Снова раздались булькающие и трескучие громкие звуки. Одновременно с сочувствием, мне стало смешно. Надо же так обожраться!
   Дима несколько раз появлялся из-за кустов. Не дойдя до машины, стремглав снова скрывался за прибрежной растительностью. Проснулся и вышел из УАЗика Леня. Не выспавшись, вышел Миша. Было уже не до сна. А Дима, последовательно осваивая новые территории, продолжал бегать за кусты.
   Когда Дима в очередной раз шел к машине, его вдруг повело в сторону. Леня успел его поддержать.
   Мне совсем плохо... - натужно просипел Дима. - В глазах качается, внутри все пересохло, голова болит... Надо ехать...
   Я был единственным недомедиком в той злополучной компании. Тем не менее я вспомнил о распространяющейся по республике холере. Одновременно, при свете фары, я видел, что лицо Димы осунулось, глаза ввалились. Ноги его подгибались. Я, зеленый студент, видел, что Диме необходимо капать внутривенно, восстанавливать водно-солевой баланс. Все смотрели на меня...
   - Поехали!
   Быстро, кое-как, не снимая наживок, собрали снасти. Миша завел двигатель. Пока проезжали Ратуш, Дима останавливал машину два раза. Выехали на трассу.
   - Куда едем? - спросил Миша.
   - Давай в инфекционную. Диме нужна капельница. Да и анализы надо сделать. О холере я молчал. Вспомнил, как, напутствуя студентов, представитель минздрава, сказал:
   - Любой пациент с расстройством пищеварения должен пройти все бактериологические обследования, а при выписке обязательна ректо- романоскопия (визуальное обследование прямой и сигмовидной кишки, а также нисходящего отдела толстого кишечника с помощью толстой трубы, оснащенной на конце лампочкой). Виновные в преступной халатности медицинские работники, независимо от ранга будут привлечены к административной, а то и к уголовной ответственности.
   По дороге в Кишинев, несмотря на небольшое расстояние, менее пятнадцати километров, мы останавливались несколько раз. В городе, несмотря на ранний час и пустынные улицы, Миша включил мигалку. Подъехали к приемному отделению республиканской инфекционной больнице. Диму буквально на руках втащили в приемную. Наш инженер был бледен, глаза были полуприкрыты, казались сухими. Вошла дежурный доктор. Глаза старой докторши расширились.
   - Что с больным?
   - Понос. Раз двадцать.
  Дима завалился на кушетку. Расстегнув рукав рубашки, докторша стала измерять давление. Покачала головой. Повернулась к нам:
   - Кто знает паспортные данные больного?
  Леня выступил вперед. Вызвав дежурную медсестру, приказала:
   - Запиши паспортные данные сопровождающих. Все! Фамилия, имя, отчество, домашний адрес, место работы, где можно оперативно найти.
  Диму на каталке куда-то увезли. Я спросил:
   - Что делать нам?
   - Вы можете идти.
   - Что с Димой? - спросил Леня.
   - Разберемся! Для начала необходима капельница. Надо исключить холеру. А там посмотрим.
   Весть о срочной госпитализации Димы с подозрением на холеру облетела кафедры института с быстротой молнии. Экстренное извещение о подозрении на опасное инфекционное заболевание с утра ушло в городскую санэпидстанцию. Оттуда полетели телефонограммы в республиканскую СЭС, в санэпидуправление минздрава, главному санитарному врачу Молдавии, в правительство и центральный комитет партии.
   Диму положили в отдельный бокс для пациентов, больных особо опасными инфекциями. Несмотря на то, что понос прекратился уже утром, Диму замучили анализами. Из каждой санитарной инстанции выезжала бригада лаборантов-бактериологов. Мазки-отпечатки и соскобы брали непосредственно из прямой кишки. Облачившись в противочумный костюм, Диму осмотрел и главный инфекционист Минздрава.
   Нас с Леней и водителя Мишу разыскали оперативно. Поскольку мы не жаловались, было решено нас не госпитализировать. Но в приемном отделении республиканской инфекционной больницы анализы у нас все же взяли. Записав адреса, строго предупредили:
   - Кишинев не покидать. При малейшем расстройстве немедленно обратиться в приемное отделение инфекционной больницы.
   Наутро выездная бригада городской санэпидстанции, захватив водителя Мишу, выехала в Драсличены на берег озера, где мы рыбачили. Развернувшись цепью, искали, оставленные Димой в кустах, следы. К найденному очередному месту, по рассказам водителя, устремлялись лаборант-бактериолог и дезинфектор городской дезинфекционной станции. Бактериолог брала пробы, после чего начинал колдовать дезинфектор. Дезинфицировал очаг. В нескольких местах взяли для анализов пробы воды из озера. На развилке дороги у плотины забили колышек с табличкой: "Особо опасная инфекция! Купаться и ловить рыбу в озере категорически запрещено!".
   По дороге докторша постоянно спрашивала Мишу:
   - Где еще останавливались?
  Миша помнил точно, что один раз остановились у съезда на Полтавское шоссе. Тогда Дима побежал под одинокое дерево. Там Миша и указал водителю остановить автомобиль с санэпидперсоналом. Темное пятно нашли сразу. Снова взятие проб, затем над местом Диминой вынужденной остановки опять работал дезинфектор.
   - Когда машина тронулась, - рассказывал потом Миша. - Пожилая полная, непрерывно курившая "Беломор", эпидемиолог спросила меня:
   - Где следующий пункт остановки?
   - Я отлично помнил, что притормаживал от Гратиешт (Ставчен) до Кишинева два раза. Один раз в черте города. Разве сейчас найдешь?
   - Мы больше не останавливались. - соврал Миша, - Мы ехали быстро и скоро были в больнице.
   - Смотри мне! Тут сплошь виноградник! Если пойдет отсюда холера, мы тебя привлечем!
   Перед выпиской Дима испытал на себе и ректороманоскопию.
   Диму мы увидели утром пятого дня. Осунувшийся, ссутулившись и с опущенной головой, со своим чемоданчиком, в который были уложены инструменты, Дима направлялся на одну из кафедр. В ответ на наше приветствие и вопрос о самочувствии, Дима предложил нам куда-то направиться. Вполголоса. Куда? Мы не разобрали... Но кажется... Мы догадались...
  
  
  Почему исчезли раки
  
   С самого начала восьмидесятых я увлекся ловлей раков. Вместе с приятелями, коллегами мы обследовали практически все озера района. Ловили раков различными способами. Начали с обычных раколовок. Конструкция их была различной.
   У меня дома во времянке до нулевых на стене висела вертикальная раколовка, состоящая из мелкоячеистой капроновой сетки, обтягивающей два обруча диаметром около 80 сантиметров. На дно раколовки помещали и крепили куринные потроха или кусок подпорченного мяса. Раколовку опускали в озеро с помощью длинного шеста. Через произвольные интервалы времени шест с раколовкой поднимали и выбирали заползших туда раков. Эффективность такой конструкции была невелика, и вскоре я подвесил раколовку на гвоздь во времянке, где она провисела добрых тридцать лет.
   Использовались горизонтальные раколовки в виде вершей с несколькими входами, напоминающими устье чернильницы невыливайки. Внутрь верши также укладывали приманку. По сужающемуся внутрь верши конусу, раки легко проникали в ловушку. Вырваться из западни ракам было весьма затруднительно. Такие раколовки можно было оставить на ночь, а то и на несколько суток.
   Использовались ловушки, состоящие из клубка беспорядочно запутанной старой лески либо порваной сети, называемой путанками. В центр такой раколовки, где леска была запутана больше всего, помещали приманку. Раки, стремящиеся проникнуть к приманке, сами запутывались своими клешнями в гуще лески. Часто, пытаясь поглотить червя, рак путается в поводке обычной удочки или донки.
   Наибольшее распространение в те годы получили короткие мелкоячеистые бредни. Палки (стояки) бредня внизу соединялись цепью, служащей грузилом. Вверху на сетку бредня закрепляли несколько поплавков. Это была довольно эффективная конструкция, которой мы пользовались почти три десятилетия.
   За несколько лет мы с товарищами перецедили практически все озера района. Говоря об озерах, хотелось бы уточнить предмет обсуждения. Классические озера образуются котловинами в результате тектонических, вулканических, ледниковых, карстовых и других естественных запрудных процессов в земной коре.
   В Молдавии насчитывается более пятидесяти природных озер. При внимательном рассмотрении большая часть из них все же является результатом жизнедеятельности человека. При дотошном изучении ландшафта большинство водоемов лежат в бассейнах рек и образовались в результате искусственных запруд и являются, собственно, прудами. Исключение составляют несколько природных озер на юге Молдовы.
   Дондюшанский район не является исключением. Все запрудные озера, проще говоря пруды лежат в бассейнах рек Днестр, Кайнар, Куболта, Рэут и частично Чугур, впадающего в Прут. Единственным озером, образованным вне бассейнов рек, несмотря на то, что находится в непосредственной близости от Днестра, является, хорошо знакомое мне, "Голубое озеро".
   Расположено озеро в километре от северо-западной окраины Наславчи в соседнем Окницком районе. Это озеро, размером 250 на 100 метров, площадью более двух гектар, образовалось в результате затопления выработанного аргиллитового карьера и является производным жизнедеятельности человека. (Аргиллит - твердая глинистая горная порода, являющаяся разновидностью сланца и образовавшаяся в результате естественного уплотнения, обезвоживания и цементации глины)
   В числе прочих, освоенных нами озер в Дондюшанском районе, интерес представляет искусственная запруда, расположенная в полукилометре от восточной окраины Покровки. Много лет в этом озере мы ловили раков, которым, как утверждали местные, несть числа. Несмотря на это, при ловле раков мы отбирали только крупных, выбрасывая мелочь в озеро.
   Секрет столь высокой плотности раков прост. Половина озера была занята, выступающими из воды, вековыми пнями. Между ними зимой, когда замерзает озеро, из колхозного сада привозили и наваливали на лед ветви и стволы после обрезки фруктовых деревьев. Весной, когда лед таял, разнокалиберный хворост погружался в воду. В этой части озера невод, бредни и удочки, особенно донки, бесполезны.
   В девяностых мы с сыном Женей и его школьным другом Максимом решили снова попытать счастья в покровском озере. Добравшись до озера, мы встретили моих давних знакомых покровчан.
   - Раки в озере перевелись. Скорее всего подействовала отрава после опрыскивания садов, смываемая в озеро летними ливнями.
   Мне стало не по себе. Я не снимал ответственности за исчезновение раков из озера и с собственной персоны. Еще десять лет назад озеро кишело раками.
   - Может просто, выгребли раколовы?
   - Нет, - возразил мне местный, - это невозможно! Более половины озера завалено стволами и сучьями фруктовых деревьев. Да и пни там вековые. Невод и бредни бесполезны. Там всегда была масса раков. Ребятня их ловила руками. Скорее всего виновны ядохимикаты.
   Мы разделись и принялись цедить воду бреднем. Попались два крупных замшелых рака. Один был без большой клешни. Должна быть молодежь, если есть крупные!
   Попробовали мы тянуть бредень вдоль плотины. Там вода чище. Раков не было. Однако с каждым выходом на берег мы вытаскивали, запутавшихся в сетке бредня небольших рыбешек. Поразил меня из необычный внешний вид. Взяв рыбешку в руки, мы стали ее внимательно разглядывать.
   - Папа! Это речной бычок! - воскликнул Женя.
   - Точно!
  Несоразмерно большая голова, огромная для такой крохи пасть, за губами плотный ряд, острых, как иглы, мелких зубов.
   Вот и разгадка. Не снимая ответственности с человека, в том числе и с себя, до меня дошло, почему в этом озере исчезают раки. Икринки речных бычков, скорее всего, были занесены из Днестра на лапках водоплавающих птиц. Озеро, находящееся на расстоянии трех километров от Днестра расположено на высоте 170 метров выше водной глади реки. Самостоятельно водным путем бычки в это озеро попасть не могли. На пути от Днестра к озеру стоят две высокие глухие, без постоянного стока воды, плотины.
   Речные бычки питаются, в основном, моллюсками, личинками и водными насекомыми. Особый деликатес для маленьких хищников представляют только-что вышедшие из икры, прикрепленной снизу хвоста матери, рачки. Я ранее читал, что бычки стайкой сопровождают самку рака, у которой должны вылупиться рачки. По мере вылупления мягкотелые малыши попадают в зубы этих речных хищников. Спастись только что вышедшим из икринок и подрастающим рачкам от острых зубов хищных карликов весьма и весьма проблематично.
  
  
  Пятиколенка
  
  Сегодня удилища из карбона и стеклопластика достигают длины девяти метров, а может и больше. Лет сорок - пятьдесят назад в рыболовных магазинах можно было приобрести преимущественно двухколенные бамбуковые удилища длиной чуть больше трех метров. В диковинку были трехколенные удилища, привезенные любителями, в основном, из Москвы. Длина их была немногим менее пяти метров.
   В сентябре шестьдесят девятого я принимал участие во Всесоюзной научной студенческой конференции в Ростове-на-Дону. В числе прочих достопримечательностей Ростова мне посоветовали Нахичеванский базар. После коллективной экскурсии на прогулочном катере в древнюю столицу Донского казачества - станицу Старочеркасскую, мы с однокурсником пошли на Нахичеванский базар.
   Поразила огромная площадь, сплошь заваленная арбузами и дынями. За бахчевыми раскинулись рыбные ряды. Столько разной рыбы я увидел впервые. Еще живая, ночью выловленная в Дону рыба толстыми поленьями лежала поперек столов: огромные толстые сазаны, лещи. На одном столе расположился более чем полутораметровый сом. Такого большого сома я еще не видел. В корзинах была рыба поменьше: щуки, судаки, караси, красноперки, окуни, подлещики, рыбец, тарань. В ивовых корзинах шелестели раки. Многие виды рыбы я видел впервые. Поразила меня донская сельдь, которую тут почему-то называют русаком. На дне глубокой корзины змеями извивались вьюны.
   Чуть поодаль начинались ряды с соленой и вяленой рыбой. Купив по паре огромных, просвечивающих на свету янтарем, лещей, по связке крупной тарани, мы направились к противоположному выходу. У самых ворот кавказцы торговали бамбуком. Тут были пяти-шестиметровые шесты, которые по желанию покупателя тут же пилили на требуемые отрезки. В самом углу расположился торговец готовыми удилищами.
   Мы подошли. Выбор был, по нашим меркам, огромным. Цельные, двух- и трехколенные удилища стояли прислоненными к высокому забору. Там же я увидел четырех-коленное удилище, от одного вида которого захватило дыхание. Длина его была не менее шести метров. Вызревший до соломенно-желтого цвета бамбук был непривычно легким. Телескопические соединения были насажены идеально плотно. Я взял удилище и потряс им в воздухе, чтобы проверить гибкость. Продавец в необычайно широком кепи вырвал удилище из моих рук:
   - Так не проверяют! - закричал он. - Смотри!
  Просунув тонкий конец удилища под шифер навеса, резко поднял, изогнув свой товар в полукружие. Я поспешил перехватить его руку:
   - Достаточно! Я беру.
   Пока продавец разбирал удилище, во мне проснулся максималист. Я успел присмотреть отрезок бамбука чуть выше моего роста. Более тонкий его конец по толщине соответствовал толстому концу приобретенного удилища. Рядом в посылочном ящике навалом парами лежали латунные трубки. Я спросил:
   - А можно еще одно колено соединить!
   - Для тебя все можно!
  Я указал на облюбованный отрезок бамбука. Продавец взял его, осмотрел, попробовал на прочность и прицокнул языком:
   - Удочка будет чемпион! Где резать?
  Я показал. Торговец отрицательно покачал головой и, измерив штангелем, отрезал по одному сегменту с обеих сторон.
   - Так будет лучше!
  Я согласно качнул головой. Пока он подбирал соединительные трубки, я спросил его:
   - Вы грузин?
  Продавец резко дернул плечом и качнул головой так, что кепи его съехало набок:
   - Нет! Я аджярец! - сказал он с нескрываемой гордостью.
  Для меня в те годы все кавказцы были грузинами, азербайджанцами и армянами.
   Купленная в Ростове-на-Дону, удочка простояла в окницком сарае два года. Уже, будучи в интернатуре, осмотрел ее. Бамбук усох, все трубки сидели неплотно. Вытесав круглые клинышки, я закрепил трубки. Я уже работал в районной больнице, когда цаульский бригадир пригласил меня порыбачить на одном из озер:
   - Приезжайте после обеда. Берите с собой только одну-две удочки. Без рыбы не уедете. Клюет на молодую мягкую кукурузу.
   Наконец-то пришло время обкатать мою пяти-коленку. Выломав по дороге несколько початков кукурузы, я приехал на озеро. Наживил сначала трехколенку. Воткнул на самой кромке берега, выгнутый мной из толстой катанки, кронштейн. В него и закрепил трех-коленку.
   Настала очередь моей пяти-коленки. Наживив, забросил. С удовлетворением отметил, что поплавок встал наклонно на расстоянии более двенадцати метров от берега. Совершенно случайно угадал глубину. Кронштейна не понадобилось. В пяти метрах от берега выступала из воды рогатина, воткнутая до меня кем-то из рыболовов. В развилку рогатины я и поместил мое удилище.
   В это время плавно ушел под воду поплавок трех-коленки. Я подсек. Добыча сопротивлялась упорно. Скоро я подвел к берегу карпа весом более шестисот граммов. Опустив рыбу в садок, наживил снова. Забросил. Скосил взгляд на мою пяти-коленку. На неподвижном поплавке уютно устроилась огромная стрекоза.
   В тот день я ловил только на трех-коленку. Карпы были стандартными, от 600 до 800 грамм. Уже вечерело. Наловив достаточно, решил еще раз забросить трех-коленку и сматывать бесполезную пяти-коленку. Забросив, я увидел, что поплавок трехколенки плавно двинулся параллельно берегу. Я подсек. Есть! Еще одна! Пока я вываживал рыбу, моя пяти-коленка торпедой прошла по развилке рогатины и стремительно, подняв в воздух толстый конец удилища, помчалась по озеру.
   Освободив рыбу, опустил в садок. Стал раздеваться. А моя удочка, не снижая скорости, торпедой мчалась к середине озера. Толстый конец удилища еле угадывался в наступающих сумерках. Я понял, что сегодня мне удочку не достать. Кроме меня, на берегах озера не было никого. Так быстро унести удочку на середину озера могла только очень крупная рыба. С такой в одиночку и вплавь можно не справиться. Да и глубина озера на середине, по рассказам, не менее трех-четырех метров. А тут еще стремительно темнеет. Была бы автомобильная камера...
   Собрав снасти, приторочил облегченный чехол к велосипедной раме. Садок подвесил на руль. Еще раз посмотрел в сторону уплывшей удочки. Ее уже не было видно. По дороге домой я прикинул. Камеру приготовлю с вечера. Позвоню приятелю. У него "Победа".
   Поднялся я в половине шестого. успел умыться и выпил чай. В это время раздался сигнал "Победы". Я захватил, лежащий в шкафу, театральный бинокль. Перекинув, как скатку, камеру, я вышел на улицу. Поехали!
   Приехав на берег озера, к неудовольствию моему, увидел несколько рыбачивших мужиков. Ни одного знакомого. Подняв бинокль, я внимательно изучал водную гладь озера. Удочки моей не было. Подъехали ближе к хвосту озера. Внимательно осмотрели заросли тростника. Там довольно мелко. Если бы моя удочка была там, она лежала бы плашмя. Мы бы ее увидели.
   Двигаясь обратно к плотине, мы снова, до слезотечения, внимательно вглядывались в озеро. Мой спутник отметил, что сидевшие вдоль противоположного берега рыбаки внимательно провожают нас глазами. Немудрено!
   Подъехав к одному из рыбачивших, я спросил:
   - Не вытащил ли кто из рыбаков пяти-коленную удочку?
   - Нет! - последовал короткий ответ парня, и взгляд его снова уперся в поплавок. Мы уехали. К восьми я был на работе.
   Ровно через год я, в компании коллег и заведующего гаражом, рыбачил на другом озере. Завгар обратил наше внимание на рыбачившего неподалеку сухонького невысокого пожилого рыбака:
   - Посмотрите на его удочку! Это наверняка телескопическая!
  В те годы уже появились телескопические пластиковые удилища.
   - До чего длинная! Я такой еще не видел.
   Я присмотрелся. Необычайно длинное удилище ярко-красного цвета покоилось на воткнутой в метрах четырех от берега рогатине. Я встал и подошел поближе. Нет, удилище не было телескопическим! Это был крашеный бамбук. Старик беспокойно заерзал на своем стульчике. Я всмотрелся. Это была моя удочка! Я узнал бы ее из тысячи. Только удилище было окрашенным, скорее всего, фуксином, и сверху покрыто влагозащитным лаком.
   Я постоял еще немного и вернулся к своим товарищам. Старик вскоре собрал удочки и направился к селу.
  
  
  Трапаред
  
  Однажды, возвращаясь из поездки на одно из отдаленных озер, Женя сказал:
   - Знаешь, папа! Мы, кажется, неправильно ловим раков.
   - То есть как?
   - Я читал, что раков можно отлавливать в месяцы, содержащие в своем названии букву "Р". Январь, февраль, март, апрель, сентябрь, октябрь, ноябрь, декабрь. А мы...?
   Я уже был знаком с подобной версией. Скорее всего с мая по август нельзя ловить по двум причинам: с мая до конца июня у раков идет нерест и выход из икры рачков. В июле и августе чаще всего у раков происходит линька.
   Я задумался. Почему бы не ловить в осенние и зимние месяцы. По крайней мере, пока водоемы не покрыты льдом.
  Стали мы думать. С первых шагов мы заключили, что оптимальным вариантом является принцип траления. Но для этого нужна лодка. Лодки у нас не было, да и не взгромоздишь на "Москвича" такую махину. Думали мы долго. Потом появились эскизы, чертежи. Осенью мы начали воплощать нашу идею в жизнь.
   По низу решено было оставить цепь, к которой предстояло приторочить сеть в виде матрицы рыболовного невода в миниатюре. По верху в качестве распорки и поплавка решено было использовать герметизированную тонкостенную трубу из нержавеющей стали, к которой должна быть приторочена матрица. Дополнительные грузы на концах цепи выточил знакомый токарь.
   За основу матрицы была взята рыболовная дель (сеть из капроновой нити с ячейками 25х25 миллиметров). Размер ячеек сети предусматривал поимку только крупных раков. Молодежь и малыши должны были оставаться в озере. К новому году наша гостиная превратилась в конструкторский ангар. Длина трала составила три с половиной метра. Вход в трал привязали по кругу: вверху к трубе, по бокам к метровым шнурам, которые внизу надежно приторочили к цепи. Грузы решили закреплять на озере карабинами.
   Женя задал немаловажный вопрос:
   - Как мы назовем наш инструмент?
  После недолгих раздумий победило наше тщеславие. Решено было назвать наш агрегат сокращенным словом "Трапаред". Расшифровка означала: Трал-Паром-Единака.
   По углам входа в трал вплели и закрепили растяжки, сходящиеся к центральному карабину. Остаток зимы ушел на изготовление двух воротов, которые подобно катушке спининга должны наматывать на себя шнур или отпускать его, если тяга идет в противоположном направлении подобно парому. Купил два капроновых шнура длиной по 200 метров каждый. Шнуры намотал на катушки воротов.
   С нетерпением ждали когда на озерах растает лед. Когда высохли дороги, мы погрузили наши снасти. Сам агрегат мы закрепили на багажнике "Москвича". Вороты с катушками поместили в багажник. Испытать агрегат решили на пустынных берегах редю-марского озера.
   Приехав на озеро, размотали ворот и вручную протянули шнур между противоположными берегами. Шнуры прикрепили к основному карабину, в кольце которого закреплены растяжки.
   - Поехали!
   Я начал крутить ворот. Женя на противоположном берегу отпускал шнур. По моим прикидкам наш "Трапаред" прошел более трех четвертей подводного пути. Оставалось около двадцати метров. Внезапно я почувствовал пружинящее сопротивление. Сердце мое екнуло. Я предположил самое худшее: "Трапаред" захватил подводную корягу!
   Попробовали дать задний ход. Безрезультатно! После коротких раздумий я стал наматывать шнур на ворот. Рассчитывал сдвинуть с места корягу. Других вариантов не было. Вращение все более затруднялось. Стали гнуться, забитые в грунт плотины, металлические штыри. Я опасался, что при увеличении усилий штыри будут вывихнуты из грунта и ворот устремится в озеро.
   В какой-то миг моя рука свободно прокрутила ворот. Шнур оборвался на месте зацеплении карабинов под водой. Я легко намотал оставшийся участок шнура. Наше дальнейшее пребывание на озере потеряло всякий смысл. Мы собрали все наше имущество и уехали домой.
   На следующий день мы выехали на озеро двумя машинами. Второй машиной был грузовой УАЗ. В кузове УАЗа лежал моток толстого капронового каната. На одном конце морским узлом была завязана, выкованная знакомым кузнецом, четырехпалая "кошка", крючья которой способны выдержать вес легкового автомобиля.
   После нескольких неудачных забросов "кошка" за что-то зацепилась. Я потянул. Трос пружинил. Нас грела надежда, что "кошка" зацепилась за наш "Трапаред". Второй конец троса надежно закрепили на буксирный крюк УАЗа. Приятель завел двигатель. УАЗ плавно тронулся и поехал по плотине. Трос натянулся. Мотор натужно гудел. Водитель прибавлял обороты.
  На всякий случай я благоразумно отошел в сторону. Колеса УАЗа стали пробуксовывать.
   - Давай рывком! - не выдержал я.
   УАЗ сдал назад и рывком устремился вперед. Трос натянулся... Сердце мое замерло. В следующее мгновение трос оборвался. Один конец выстрелом хлестнул по заднему борту. Другой скрылся под водой.
  Домой мы возвращались побежденными, как говорили древние, на щите.
   Через несколько лет мы с Женей посетили памятное озеро. Вместо водной глади мы увидели болотистую поверхность. Оказалось, что при роспуске колхоза и приватизации земли озеро с прилежащей территорией было арендовано. Новый владелец решил заняться разведением карпов. Но надо было избавиться от, ставшего сорным, карликового окуня.
   В месте бывшего стока плотину прорыли тракторным экскаватором. Вода унесла всю живность в нижележащее озеро на территорию соседнего района. Кстати, это единственное озеро на территории нашего района, относящееся к бассейну реки Чугур, впадающей в Прут. Все остальные озера лежат в бассейнах Рэута, Куболты, Кайнар и Днестра.
   Чтобы окончательно избавиться от окуней, озеро новый владелец решил сушить до осени. Мы обратились к работающему рядом с озером трактористу. По его словам, озеро с помощью экскаватора выпускал он сам:
   - Не находили ли в озере после выпуска что-либо необычное?
   - Как же? Вон там, - он указал на место, где встал на вечный якорь наш "Трапаред". - нашли рыболовную снасть непонятной конструкции. Зацепилась за пень. Арендатор забрал снасть с собой. Нашли еще бредень.
   Я насторожился. В начале восьмидесятых, слабо плавающий коллега из-за страха утонуть оставил мой самый первый бредень на середине этого озера.
   - Нашли много донок. - продолжал наш собеседник. - Несколько бамбуковых удочек.
  Я вспомнил. Одна из утащенных рыбой бамбуковых удочек была когда-то моей.
   Так бесславно, не начавшись, закончилась наша "фантастическая" операция под кодовым названием "Трапаред".
  
  
  Вася
  
   Во время охоты и рыбалки, бывает, случаются истории, весьма далекие от запланированных на тот день событий. Об одном таком курьезном случае хочу рассказать. Сумею ли я донести читателю те ощущения, которые мы испытали в тот день от, казалось бы, не особо примечательной истории?
   В середине девяностых мы с шестнадцатилетним тогда сыном Женей облюбовали одно из целой дюжины редю-марских озер. Ездили мы туда чаще с бреднем для ловли раков. Часто, особенно в зной, раки исчезали, возможно, уходили на глубину. Нам мешал, безнадежно путаясь в мелких ячейках, бесчисленный карликовый окунь.
   Однажды, заехав со стороны плотины, на противоположном берегу мы увидели молодого жеребца, щипавшего сочную прибрежную траву. Недалеко стояла повозка. Ниже по склону, у самого озера, на широкой дерюге, именуемой в Молдавии цолом, расположились два молодых человека. Они часто чокались, опрокидывая в себя очередную стопку живительного зелья. Закусив, закуривали.
   Пока мы обошли озеро по кругу, молодые люди закончили трапезу. Судя по темпу их речи, избыточной жестикуляции, неуверенной походке и неловких движениях, мы поняли, что ребята выпасают коня, возможно, с самого утра. Поднявшись, один из парней, сняв с дышла уздечку, направился к жеребцу.
   - Вася! Вася! Давай, поедем домой.
   Вася, вероятно, еще не нагулялся, а может, еще не наелся досыта. Круто повернув шею, Вася, не спеша, боком отошел от уздечки, предвещавшей ему потерю свободы и сулящей длительный подъем в гору с повозкой, да еще с двумя нетрезвыми пассажирами на борту.
   Парень снова приблизился к Васе. Подпустив, посягающего на его независимость поближе, Вася вспомнил собственное детство. Косясь горящим взглядом на приближающегося парня, Вася слегка вздыбился, взбрыкнул и коротко заржал. Тон его ржания не оставлял сомнений. Вася явно приглашал преследующего поиграть с ним в догонялки.
   Так повторялось несколько раз. Расстояние между играющими и телегой увеличивалось. Тяжело поднявшись с цола, на подмогу зигзагами поспешил друг. Вдвоем они стали убеждать неразумного жеребца. Один из незадачливых преследователей попытался обойти жеребца со стороны железнодорожного переезда. Жеребец легко разгадал коварный маневр, покушавшихся на его волю, людей. Еще раз лягнув воздух, отбежал на безопасное, по его разумению, расстояние. Жеребец, скорее всего, не выносил пьяных, не питал к ним доверия...
   Вдогонку Васе прозвучали нелестные слова с упоминанием о, порочащих его гордую жеребцовскую натуру, якобы совершенных с ним в прошлом противоестественных непотребных, постыдных насильственных действий. Вася сплетен не любил. Тем более о себе. Особенно, если они носили интимный характер. Он ускорил шаг.
   Вслед Васе понеслась длинная многоэтажная тирада в адрес его матери, бабушки и всех его многочисленных тетушек до седьмого колена... Вася не терпел негативных слов в адрес своих предков. Особенно, обидным было оскорбительное поминание его досточтимой, вскормившей его, матушки. Презрительно вскинув голову, Вася перешел на рысь.
   Грязным хлыстом в Васину спину хлестнуло короткое слово, ставящее его в один ряд с особами низкой социальной ответственности. Потом его - потомственного коня, более того, жеребца назвали псом, только женского пола. Как Жульку, живущую с ним в одном дворе и ежегодно приносящую прелестных щенят. Надо же так упиться!
   Вася, несмотря на запутанную родословную, был благородным жеребцом. Он не выносил оскорбительного отношения к женщинам. Особенно к отсутствующим. Васе стало обидно и за собственную хозяйку, ни разу не стегнувшую его кнутом и часто угощавшую ломтем белого хлеба с солью. Вася перешел на галоп. Проскакав немного, Вася остановился. Оглянулся.
   Оставшиеся далеко позади, два друга вернулись к телеге. Словно ломовые клячи, впряглись в одну на двоих шлею и, держась за дышло, по бездорожью потянули телегу в гору. Единственное дышло, по нашим наблюдениям, помогало нашим друзьям стоять на ногах и выдерживать верный курс в направлении железнодорожного переезда. Лица, еще недавно безмятежно отдыхающих персон, приобрели буряковый оттенок.
   Вася мерно вышагивал в метрах двухстах впереди экзотичного, по его лошадиному разумению, экипажа. Периодически, грациозно выгибая длинную шею, оглядывался. Скорее всего проверял: везут ли неразумные его родную телегу домой? Не оставят ли где без присмотра?
   Через недели полторы мы с Женей снова поехали на то же озеро. За железнодорожным переездом на склоне холма стояла телега. К колесу, установленному на гальму (тормозной башмак), была привязана длинная прочная капроновая веревка. Другим концом веревка была привязана к уздечке гнедого жеребца. Женя спросил:
   - Папа! Это не Вася?
   - Похоже он...
   Мы спустились по склону. На берегу озера мы увидели, постеленный на траве, знакомый нам цол. Цол был накрыт немудреной, чисто мужской закуской: нарезанный крупными кусками хлеб, сало, брынза, лук и малосольные огурцы. В центре импровизированного стола высилась литровая пластиковая бутылка с самогоном. На цоле напротив друг друга сидели два парня. Показалось, что те же, которые были здесь в прошлый наш приезд. Поздоровавшись, я, указывая на жеребца, спросил:
   - Ребята! Это Вася?
   - Вася, Вася! Он самый! - узнав нас, с улыбкой закивали парни.
  
  
  Нечаянная экскурсия или Святовское озеро
  
   В семьдесят третьем случилась более, чем недельная автомобильная экскурсия по европейской территории Союза. Я уже целый год работал в Дондюшанской центральной районной больнице. Много оперировал, внедрял новые методы лечения. Оставалась неудовлетворенность. Многого я не мог делать из-за отсутствия целого ряда специальных хирургических инструментов и новых аппаратов.
   Выручило меня тогдашнее постановление правительства "О мерах по улучшению медицинского обслуживания рабочих на промышленных предприятиях". В нашем районе таким предприятием был Дондюшанский сахарный завод. Материальная база, медико-техническое оснащение здравпункта оставляли желать лучшего. Я же, ответственный за донорство на сахарном заводе, часто бывал в здравпункте и у тогдашнего директора завода Алексея Ивановича Хлебникова.
   В время нашей беседы перед донорским днем Алексей Иванович достал из папки и подал мне несколько, соединенных скрепками, документов. Это было постановление правительства, копии соответствующих приказов по министерствам здравоохранения и пищевой промышленности Молдавии.
   - Я уже говорил по этому вопросу с вашим главным Врабие. Нужна физиотерапевтическая аппаратура, электрокардиограф, сухожаровой шкаф, стерилизаторы, стоматологические инструменты. Но Федор Георгиевич мне отказал, деликатно объяснив, что, исходя из выделяемых фондов, ему не хватит и десяти лет, чтобы оснастить аппаратурой больницы района. Здравпункты для него не приоритетны. Вы, Евгений Николаевич, моложе. Может придумаете что-либо, в обход фондов минздрава?
   Как только я услышал ключевое выражение "в обход", я понял, что мне повезло, как везет один раз в тысячу лет. Я увидел возможность оснастить мою операционную и отделение в целом современным оборудованием. Вспомнил. Ушедший в небытие всего лишь два месяца назад, профессор Михаил Григорьевич Загарских, мой крестный в отоларингологии, говорил нам:
   - Не ждите по разнарядке Госснаба. Выходите на людей, ищите производителей и деньги. Люди, как правило, откликаются. Главное, чтобы в карманах не оседало.
   - Надо ехать на заводы-производители, в Москву. Выбивать, где только можно. Нужна машина и деньги.
   - Машина будет. Я дам ИФу (шести-тонный комфортабельный немецкий грузовой автомобиль с дизельным двигателем). Чековую книжку вы получите безлимитную. То-есть, ограничений с финансами не будет. Захватите про запас десяток доверенностей.
   - Для своего отделения я смогу одновременно взять некоторый инструментарий? Больница потом оплатит.
   - Без проблем. Выезжаете в любое удобное для вас время. По рукам?
   - По рукам...
   В больнице вопрос был решен, что называется "с ходу". В четыре часа утра в понедельник 13 августа семьдесят третьего мы взяли курс на Москву. Водителем оказался мой земляк Василий Иванович. В кузове мы везли три мешка сахара, два ящика слив и картонную упаковку с водкой, коньяками и винами Молдавии. В кармане, разумеется, была чековая книжка, доверенности.
   Проехали Киев. За Броварами остановились в густом лесу. Пообедали. Поехали дальше. Выехали на новую трассу - хрущевку. Батурин, Кролевец... Проехали границу Украины и России, которой тогда не было. Просто указатели, пожелание счастливого пути и приветствие "Добро пожаловать в РСФСР". В Курской области стемнело. Для ночлега остановились на окраине Железногорска.
   К обеду следующего дня были в центре Москвы. Василий Иванович, неоднократно ездивший в Москву, уверенно вел машину по набережной Москвы-реки. Приехали в магазин "Союзмедтехника". Там какое-то переоборудование. Будут работать завтра. Посоветовали подъехать в "Мосмедтехнику".
   В "Мосмедтехнике" взяли многое из того, что необходимо было для моей операционной. Помог мешок сахара. Там же нам любезно сообщили адреса еще двух специализированных магазинов и оптового торгового склада "Росмедтехника". Ехать туда было поздно. Близился конец рабочего дня. Еще два часа мы потратили на то, чтобы завезти родственнице директора сливы.
   Начинало темнеть, когда мы выехали с окружной на Горьковское шоссе. Я открыл "Атлас автомобильных дорог СССР".
   - Через час будем в Орехово-Зуево. Осталось чуть больше восьмидесяти километров.
   В Орехово-Зуево мы ехали на завод "Респиратор". Там производили медицинские ингаляторы. Заодно директор сахзавода попросил привести, дефицитные в те годы, кислородные редукторы для сварочных аппаратов. Узнав об этом, брат Алексей, работавший тогда заместителем главного врача района, попросил привезти пять редукторов и для больниц.
   - Не будем мы сегодня в Орехово-Зуево на машине с молдавскими номерами. Ночью, рассказывают водители, в этом городе нередко бывают неприятности.
   На окраине небольшого городка, названия я не запомнил, Василий Иванович свернул с трассы и остановился на просторной площадке. Справа широченные зеленые ворота. На них красные звезды с расходящимися лучами.
   - Тут воинская часть. Площадка всю ночь освещена. На КПП постоянно дежурят военнослужащие. За три рубля солдат глаз сводить не будет с нашей машины. Я тут ночевал не раз, когда гнал ГАЗоны в колхоз, потом на сахарный завод.
   Поужинали, купленными в одном из московских гастрономов, сыром и колбасой. Помидоры и огурцы у Василия Ивановича были домашние. Выпили по бутылке пива. Как и в Железногорске, уютно разместились в просторной кабине ИФы. Едва стало светать, как мы снова были в пути. Орехово-Зуево оказалось совсем рядом. На окраине, увидев двух парней, видимо спешащих на работу, Василий Иванович спросил:
   - Как проехать на завод "Респиратор"?
   - Очень легко. Прямо по этой улице. Увидишь мост через Клязьму. Не доезжая до моста повернешь влево. Во дворе казарм можно пристроить машину.
   Скоро мы въехали в тенистый двор, окруженный вековыми деревьями. Казармы оказались двух- и трехэтажными, красного кирпича, зданиями общежитий, воздвигнутыми, как выяснилось позже, самим Саввой Морозовым. Потемневший, но прекрасно сохранившийся красный кирпич, относительно узкие, но высокие окна, широкие входные двери придавали зданиям мрачную монументальность.
   - Где здесь можно помыться? - спросил Василий Иванович, вышедшую из подъезда, женщину.
   - На кухне. Первая дверь направо. Там и розетка есть. Побриться сможете.
   Мы вошли. Довольно широкий полутемный коридор с единственным, в противоположном конце, высоким окном. Направо дверь была открыта. Кухня оказалась огромной, больше похожей на спортзал, комнатой. В центре кухни длинный, обитый сверху алюминием, стол. В нижней части стола со всех сторон множественные дверца с небольшим вырезом в верхнем углу. Через отверстие проходит цепочка, прикрепленная к примусу или керогазу. По закрытым на разные замки дверкам, понял, что на ночь все убирается в тумбочку. Под замок.
   В углу огромная, как в хлебопекарне, печь. Над припечком краник для подачи соляры. Напротив стола умывальник с единственным краном. Рядом розетка. Над ней надпись: "Электроплитки и утюги не включать!"
   Достав наши электробритвы, мы по очереди побрились. Кухня оживилась с приходом трех женщин. Потом вошел мужчина. Было ощущение, что на нас не обратили внимания. Мы помылись, вытерлись, взятыми в дорогу, полотенцами. Сказав спасибо, пошли к выходу:
   - На здоровье! - понеслось нам вдогонку. - Заходите еще!
  Василий Иванович, сжав губы, покрутил головой. Когда мы подошли к машине, он тихо сказал:
   - А ведь в Прибалтике и на Западной Украине давно газ, электроплиты. Я много ездил по стране, видел. А по дороге в Свердловск видел самую настоящую нищету.
   До восьми утра оставалось минут пятнадцать. Я хотел пройти около ста пятидесяти метров и посмотреть видневшуюся Клязьму, о которой много начитан. Но Василий Иванович кивком головы указал мне в сторону проходной "Респиратора". Нескончаемым потоком, шеренгами в несколько рядов, на завод шли люди. Все они скрывались за стеклянными вращающимися дверями.
   - Большой завод! - протянул Василий Иванович. - Скорее всего военный. А ингаляторы и редукторы так, ширпотреб.
  Забрав документы, пошли в заводоуправление. Нашли отдел сбыта. Пожилая полная женщина, взяв доверенность, долго искала что-то в толстой амбарной книге. Повернулась к нам:
   - Вас в разнарядке на отпуск нет. Нашла разнарядку на четвертый квартал. Только Кишинев, ГАПУ, Управление "Молдмедтехника". Сахзавода не вижу. Перед выездом по телефону вы связывались?
  Мы молчали. Такой облом!
   - Может у вас еще есть какие бумаги?
  Василий Иванович вышел вперед:
   - У нас коньяк молдавский есть, вина сладкие, водка...
   - Нет, нет! Ничего не надо! - женщина двумя руками, словно защищаясь, отталкивалась от нас. - Вы с чековой книжкой или по доверенности на инкассо?
  Так, впервые в жизни я стал постигать сложную науку взаимных расчетов. Заодно и алгоритм действий советского снабженца.
   - Дайте ваш паспорт!
  Я протянул. Женщина открыла паспорт. Прочитав, округлила глаза:
   - Доверенность на Цыбульчака, а вы Единак!
  Василий Иванович протянул свой паспорт. Оказывается, все доверенности были выписаны на него, как на работника сахарного завода. Я тут вроде и ни при чем?
   Женщина куда-то позвонила. Спросила о наличии изделий по длинным номерам. Я ничего не понял. Затем выписала накладные. Потом позвонила в бюро пропусков. Назвала наши фамилии.
   - Идите в бухгалтерию и бюро пропусков. Там скажут, как проехать на погрузку.
   Василий Иванович с чековой книжкой, доверенностями и накладной пошел в бухгалтерию. В бюро пропусков, взяв наши паспорта, выписали общий пропуск на нас и на машину. Скоро Василий Иванович подъехал к широким воротам. Открыл пассажирскую дверь:
   - Садись! Сойдешь, когда разрешат!
  На воротах у нас, после проверки, от пропуска оторвали желтую полоску. Через метров сто пятьдесят вторая проходная. Сличив наши фотографии на паспортах, охранник оторвал от пропуска розовую полоску. Открыл следующие ворота. Мы проехали. Слева на стене крупными буквами: Склад готовой продукции. Стрелка.
   - Охрана серьезная! Что же тут выпускают?
   Мы подъехали к складу первыми. Заведующая, прочитав накладные, позвала низкорослого худого, с морщинистым испитым лицом, рабочего. Дала ему один экземпляр накладной и ушла в свою будку в глубине огромного складского помещения.
   Работяга взял большой зеленый ящик и стал упаковывать в него картонные коробки с ингаляторами. Я внимательно следил и считал. Все правильно! Потом, насыпав мелкой стружки, стал упаковывать, завернутые в серую бумагу, редукторы. Упаковал пятнадцать. А в доверенности было указано: 20. Я спросил рабочего:
   Почему не все редукторы упаковал?
  Он подал мне накладную. Там была цифра 15. Я пожал плечами.
   - А тебе сколько надо?
   - Всего двадцать. - сказал я, как можно тише.
   - Пузырь будет?
   Я не понял. В те годы у нас так не говорили. Пузырь - пузырь. Видя мое затруднение, рабочий, отвернувшись от будки, показал полусжатую кисть с оттопыренными мизинцем и большим пальцем. Вот сейчас ясно!
  Я представил, что при такой строгой охране у меня на одной из проходных обнаружат пять лишних редукторов. Дальше что-либо я не хотел себе представлять. Отрицательно качнул головой.
   - Дело хозяйское, - сказал рабочий. - Хозяин - барин!
   В двух метрах лежали продолговатые голубые ящики. Я присмотрелся. "Легкий подводный дыхательный аппарат АПД-20." Работяга перехватил мой взгляд.
   - Надо? Два пузыря!
  Мне почему-то стало смешно. Я снова отрицательно качнул головой.
   - Хозяин - барин!
  Работяга показал на большой ящик, куда упаковывали ингаляторы и редукторы:
   - Тут один как раз встанет. И стружки меньше надо!
  Я улыбнулся:
   - А что вообще завод выпускает?
   - Да разное... Разное для водолазов, для подводных лодок, для летчиков. Работаем с космосом. - С нотками гордости за свой завод сообщил трудяга. Помолчав, добавил. - Наш завод единственный не только в Союзе. В варшавских странах такого завода больше нет.
   Я понял, что патриот своего завода, с натруженным от постоянных возлияний лицом, имел в виду страны Варшавского договора.
   Рабочий охапками стал втискивать в наш ящик тонкую стружку. Стружка уминалась легко. Набив, старательно заправил внутрь свисающие кольца. Затем по кругу забил гвоздями крышку. Направился в кабинку заведующей складом. Скоро вернулся с мотком проволоки и пломбиратором. Продев сквозь отогнутые заушины стальных полос проволоку, опоясал ею в двух местах ящик. Достал из кармана свинцовые пломбы. Продев сквозь них проволоку, резко, словно рассерженно, пломбиратором раздавил пломбы.
   - Вот сейчас все! - после небольшой паузы повторил третий раз. - Хозяин - барин...
   С территории завода мы выехали без приключений. Сверив номер ящика с номером на накладной, охранники беспрепятственно выпустили нас на волю.
   С тех пор прошло сорок пять лет. За эти годы я так и не смог ответить себе на вопрос: орехово-зуевский трудяга предлагал мне упаковать, не выписанную и неоплаченную, продукцию секретного завода всерьез или в шутку?
   Выехав за проходную, Василий Иванович снова поставил машину в дворике между казармами. Завернув в бумажный пакет бутылку коньяка и крепленого вина, пошел в отдел сбыта. Скоро вернулся без пакета. Покинув территорию завода, мы ехали по городу. Тут только и вспомнили, что сегодня не завтракали. Василий Иванович сказал:
   - Потерпи пять минут. Через несколько километров Горьковское шоссе. Там, в сосновом лесу и позавтракаем. Я не раз там останавливался по дороге из Горького.
   Скоро мы выехали на трассу. С обеих сторон дорогу провожали толстые, с голыми стволами, сосны. Только наверху деревья кучерявились пышными кронами. Василий Иванович остановил машину. Мы сошли. Взяв провиант, углубились в лес. Василий Иванович подбросил вверх сухую хвою. Ветерок понес хвою в сторону шоссе. Лесной воздух был насыщен тугим ароматом смолы. Мы уютно расположились на покрывале, расстеленном на толстом мягком слое хрустящей хвои. Позавтракав, немного отдохнули, заново переживая беседу со складским рабочим. Потом взяли курс на запад, на Москву.
   Наша ИФА шла споро. Занявший небольшую толику передней части кузова ящик, для такой машины не был грузом. На трассе машина шла больше со скоростью 110 километров в час. Это я заметил еще в первый день нашего путешествия. Спросил:
   - Как ты можешь так точно выдерживать скорость?
   - Это не я, - ответил Василий Иванович. - В топливной аппаратуре есть ограничитель. Как только автомобиль слегка превышает сто десять, уменьшается подача топлива. Держит сто десять, сколько ни жми.
   Через часа полтора мы были в "Союзмедтехнике". Приняли нас любезно. Василий Иванович подозревал, что сюда успели позвонить из "Мосмедтехники". Выписали и погрузили быстро. В основном аппараты для физиотерапии и ЛОР-инструменты. Грузить на машину нам помогал товаровед. В благодарность Василий Иванович погрузил на спину товароведа мешок с сахаром.
   В Москве решили не задерживаться. Василий Иванович спешил выбраться за черту города. Когда мы съехали с объездной, к немалому своему удивлению я увидел указатель: Кашира, Тамбов. Я повернулся к Василию Ивановичу:
   - Почему мы едем по этой дороге?
   - Мы сэкономили два дня. Заедем в Тамбов. Там мой племянник, Ваня Цыбульчак. Работает начальником отдела сбыта в областной сельхозтехнике. Обещал мне волговский передок для моей "Победы".
   Ваню Цыбульчака я знал, хоть и близко знаком не был. Он закончил Сорокский техникум механизации сельского хозяйства. После армии осел в Тамбове, женился, закончил институт. Я развернул "Атлас автомобильных дорог СССР". Прикинул. До Тамбова больше четырехсот километров. Поехали!
   Пересекли Оку, которую я видел впервые. Река оказалась неожиданно широкой. Слева осталась Кашира. Вспомнил третий класс, когда мы читали об открытии Лениным Каширской электростанции. Дальше дорога казалась прямой. Проезжая Рязанскую область, я обратил внимание на села вдоль трассы. Дома, в основном были небольшими, окна непривычно маленькими. Я спросил:
   - Почему окна такие маленькие?
   - У нас больше, потому, что зимы мягче. Большое окно здесь, это уйма дополнительных дров.
   Понравились замысловатые неповторимые узоры на наличниках дверей и окон домов. Сами дома мне не понравились, особенно старые. Темные. У нас дома веселее. Заборы, особенно вокруг старых домов, чаще отсутствуют. Но ворота обязательно с перекладиной. Дворы кажутся пустыми. Среди зеленой травы небольшие грядки. Садов очень мало. Во дворах чаще всего можно увидеть березу и, начавшую алеть, калину.
   Василий Иванович, словно подслушав мои мысли, сказал:
   - Это еще ничего. В Горьковской области мы заезжали в одну деревню. Там родственники одного нашего водителя. Деревня в лесу. К ней ведет единственная, непроходимая осенью и весной, дорога. Туда еще электричество не подвели, хотя расстояние от райцентра небольшое. Керосин... Даже летом топят в русской печке. Повальное пьянство... Самогон гонят из березового сока. Весной вся деревня собирает березовый сок бочками. Лучшим считается самогон без добавления сахара. Нас угощали...
   Машин на трассе было мало. Было совсем темно, когда справа мелькнул указатель на Мичуринск. В Тамбов приехали поздним вечером. Василий Иванович ориентировался в городе свободно. Он и здесь бывал не раз!
   Загнав ИФу во дворик, Василий Иванович постучал. Скоро появился Ваня. Нас, естественно, не ждали. Тем не менее, усадили ужинать. Я принес коньяк и вино. Тут-то Василий Иванович разговелся за все дни путешествия. Сидели далеко за полночь. Между рюмками выяснили, что Ваня мой дальний родственник. Оказалось, что девичья фамилия его прабабки была Единак. Я с большим сомнением воспринял слова подвыпившего Вани, пока он не произнес имени моего прадеда Прокопа. Чужой человек нашего поколения такого знать просто не мог.
   Утром мы втроем направились в "Сельхозтехнику". По дороге Ваня узнал, что у нас есть чистые доверенности. С оплатой на инкассо нам выписали передний мост в сборе для служебной "Волги" директора сахзавода. Второй мост ждал Василия Ивановича уже год. В итоге выезд через проходную "Сельхозтехники" был вполне легальным, по пропуску. В кузов никто не посмотрел. Уже по пути к Ваниному дому, Василий Иванович сказал:
   - С нашими доверенностями мы можем подъехать в Горький, на автозавод. С мешком оставшегося сахара мы могли бы взять на инкассо и пригнать на завод новый ГАЗон.
   - Сахар дешевый и в магазинах его полно. Зачем москвичам сахар? - спросил я Василия Ивановича.
   - Самогон варят. Прямо на кухне, без самогонного аппарата. На газовую плиту ставят большую кастрюлю. Наливают брагу, опускают плавать глубокую миску для сбора самогона, а второй глубокой миской дном вниз прикрывают кастрюлю. В верхнюю миску наливают холодную воду. Вот тебе и самогонный аппарат.
   После обеда Тамара, Ванина жена предложила отдохнуть в Новой Ляде, большой деревне, находящейся примерно в пятнадцати километрах от Тамбова. Там жили ее родители. Соблазнили нас походом за грибами и богатой рыбалкой. Поехали!
   Приехали. Оказывается, нас уже ждали. С раннего утра Тамара успела позвонить и предупредить о приезде свата из Молдавии, то-есть Василия Ивановича. Нас с ходу усадили за стол. Василий Иванович снова расслабился. Угощение было богатым. Накануне хозяева забили кабана. Запомнилась поданная вареная картошка. Крупная, ослепительно белая, на изломе искрилась, словно снег. Но, главное, была необычайно вкусной.
   После обеда пошли на озеро. Шириной около двухсот - трехсот метров и длиной более полутора километров, озеро было необычно, по нашим меркам, глубоким. В самом глубоком месте глубина озера превышала одиннадцать метров.
   - Рыбалка здесь богатая? - спросил я Толю, младшего брата Тамары.
   - Рыбы много, есть крупная. Но в этом озере рыбу ловят только пацаны. В озеро стекают нечистоты с ферм и санатория. Мы ловим рыбу в небольших лесных озерах. Поедем и туда.
   Наутро второго дня мы собрались по грибы. Ехал с нами отец Тамары и сам Толя. На нашей ИФе поехали проселками в лес. Машину оставили на небольшой поляне, где стоял шалаш соседа. Я опасался за сохранность груза. Толя рассмеялся:
   - Можно оставить вообще без присмотра. Никто не тронет.
  В тот день мы собрали массу грибов. Местные собирали только белые и лисички. Мы с Василием Ивановичем набрели на Бычий язык. В Молдавии его так и называют - Лимба боулуй. В некоторых областях Украины этот гриб называют Печеницей. Возможно за то, что гриб снаружи и на разрезе напоминает печень.
   Тот день остался в моей памяти, обнаруженными в лесу, снарядами. Толя объяснил:
   - Недалеко от Новой Ляды артиллерийский полигон. Стреляют болванками, но лучше не трогать. Лет десять назад погибли несколько подростков. Только неясно. Нашли ли они неразорвавшийся снаряд в лесу или принесли откуда-то, чтобы разобрать.
   По лесу протекал ручей, который местные называли речкой. При толстом слое черной листвы прошлых лет на дне, вода в речке кристально чистая. Меня изумило, когда Толя, наклонившись, помыл руки, потом выше по течению ковшиком ладони набрал воды и напился. Предложил мне. Я отказался, сказав, что жажды не чувствую. Когда выше по течению я увидел следы то ли коровьих, то ли лосиных копыт, позвал Толю. Он подтвердил, что в лесах вокруг Тамбова бродят лоси. Потом я увидел на берегу ручья свежие лосиные лепешки. Жажда моя улетучилась.
   Увидев нашу добычу, наши хозяева округлили глаза:
   - Мы такие грибы не берем. Они не съедобные!
  Василий Иванович усмехнулся. Приехав домой, мы столкнулись с еще более яркой реакцией женщин. Они искренне переживали, что гости отравятся. Василий Иванович "бычий язык" готовил лично. В сметанном соусе. К грибам на ужин по нашей просьбе снова подали вареную картошку. Хозяева устали уговаривать не есть, собранные нами, грибы. Но мы аппетитно уплетали их с картошкой. Потом не выдержали хозяева. В знак солидарности решили попробовать и они. После ужина Толя записал название гриба по-молдавски с переводом на русский язык.
   Следующим утром во дворе собрались Толины друзья. Откуда-то принесли небольшую резиновую лодку. Толя представил нам незнакомого парня, отличавшегося какой-то внутренней интеллигентностью.
   - Саша наш сосед. Работает учителем географии в Тамбове. Сегодня поедем на Святое озеро. Таких больше нет.
  Саша пояснил:
   - Озеро называют Святым, Святовским, Круглым, Бездонным. Это очень древнее озеро. Образовалось оно, скорее всего, в результате падения крупного метеорита. Направление его падения, скорее всего, было с запада на восток. Это объясняет наличие на восточном берегу широкого округлого вала. Мы, еще будучи студентами, с нашими преподаватели образовали довольно большую группу из географов, физиков, химиков, биологов и ботаников. Потом даже психологи и фольклористы к нам присоединились.
   - Работы очень много, хотя до нас сделано немало. Озеро изучали до революции, в первые годы советской власти. Святовское озеро очень глубокое. Есть письменные свидетельства, что в конце девятнадцатого века исследователи не могли определить его глубины. Не хватало самых длинных линей, чтобы достать дно. Потому это озеро называют Бездонным. Хотя это кажется невероятным.
   - С помощью эхолотов неоднократно было установлено: в этом озере два дна. Верхнее дно находится на глубине примерно двадцати метров. Состоит верхнее дно из стволов крупных деревьев и ветвей, чередующихся с опустившимся торфом. Нижнее, или собственно дно, по различным источникам, находится на глубине от сорока до пятидесяти метров. Хотя, у каждого исследователя глубина разная.
   В это время вся группа дружно поднялась в кузов ИФы. Саша, по нашей просьбе, расположился рядом с Василием Ивановичем. Указывал дорогу. Ехали мы обратно, в сторону Тамбова. В середине пути повернули влево. Вокруг был девственный лес. Проехав около двух километров, Василий Иванович притормозил.
   Мы, по команде Толи, спрыгнули на обочину шоссе. Саша вышел из кабины.
   - Здесь к Святовскому озеру ведут просеки. Но там много упавшего сухостоя, валежника, буреломы. Пойдем по утоптанной тропе. Так надежнее.
  Саша почему-то обращался преимущественно ко мне. Мы тронулись в путь. Василий Иванович, удобно устроившись, прикрыл глаза:
   - А я отдохну...
   Хотя тропа, по словам Саши, была утоптанной, путь нам поминутно преграждали упавшие поперек тропы стволы высохших деревьев, крупные, повисшие над тропой, готовые сорваться на голову, сухие ветки. Особенно коварными были упавшие березовые стволы. Достаточно было наступить на такой ствол, оказывалось, что вместо древесины, под девственно белой березовой корой, была темно-рыжая труха. Ствол разваливался и в воздух поднимались клубы коричневой, медленно оседающей удушливой пыли.
   На нашем пути встал огромный, в несколько обхватов, дуб. На высоте трех-четырех метров ствол лесного гиганта был раздвоенным. Два ствола, делясь на множественные крупные, а кверху на все более мелкие ветви, уходили, казалось, в самое небо.
   - По разным данным, - пояснил Саша, - этому дубу от четырехсот до шестисот лет.
   Расстояние до озера оказалось неожиданно небольшим. Приближение к озеру было обозначено болотистым, похожим на топь, торфяным грунтом. Я пожалел, что не обул, предложенные Толей, сандали. Тщательно выбирая путь, осторожно шагали. Озеро открылось нам внезапно. Вблизи оно не казалось идеально круглым. Диаметр его, по моим прикидкам, составлял не менее ста пятидесяти метров. Вал на восточном берегу я увидел лишь после того, как мне на него указал Саша.
   Было полное безветрие. Водная гладь казалась черной. Саша подвел меня к бревенчатому настилу из поваленных стволов и показал.
   - Посмотри вниз. Вода совершенно прозрачная. Просматривается на три-четыре метра вглубь.
  Я всмотрелся. Кроме черноты я ничего не увидел. Лишь спустя несколько секунд мои глаза стали различать затопленные стволы и крупные ветви. Саша продолжал:
   - Незнакомое всегда порождает домыслы и легенды. До сих пор жива легенда, что озеро образовалось в результате провала небольшой деревни вместе с церковью. Некоторые утверждают, что что в определенные тихие дни, в дни больших религиозных праздников в глубине видны блестящие церковные купола. Были и такие, которые в предпасхальные дни видели, поднимающийся над водой, крест. Потом крест, якобы, скрывается под водой.
  - Мы собирали свидетельства стариков из окрестных деревень. Рассказывают, что в прошлом веке из озера доносился отчетливый звон церковных колоколов. Некоторые слышат колокольный звон и поныне. Другие утверждают, что если долго сидеть у самой воды, из глубины доносится низкий, утробный гул. Слышатся, якобы, отдельные слова.
  Объяснение, скорее всего, простое. В километре с севера и востока проходят автомобильные трассы, по одной из которых мы приехали. С юга в километре железная дорога. Вполне возможно, что доносящиеся сюда звуки, преломляются в озерной чаше, как в диффузоре динамика. Я сам не раз слышал необычные звуки, которые являются эхом отраженных лесом, вполне реальных звуковых сигналов.
  Я, оториноларинголог, вспомнил элементы акустики. Повернулся к нашему экскурсоводу:
   - Саша! Каков точный диаметр озера? Вы наверняка мерили?
   - Конечно! Каждая группа начинает с этого. Озеро не является идеальным кругом. Расстояние между диаметрально расположенными точками по береговой кромке колеблется от 165 до 175 метров. Лес, в основном, подходит вплотную к воде. Старые деревья погибают, молодые быстро растут. Тут их никто не вырубает. Просто невозможно. Да и незачем.
   - Саша! Скорость звука в воздушной среде при обычных условиях ненамного превышает триста тридцать метров в секунду. Диаметр озера ровно в два раза меньше. В течение секунды каждый звук строго по диаметру проносится дважды: туда и с эхом обратно. Отраженный звук эхом может повторяться много раз и, благодаря диаметру озера, входит в аутоакустический резонанс. В электроакустике это называется ауто завязкой, или микрофонным эффектом. Стихание звука компенсируется его стимуляцией строго по фазе с частотой один период в секунду. Кроме того, звук отражается не только диаметрально противоположными барьерами, но и в бесчисленных вариантах по кругу. Эхо каждых противоположных точек по кругу совпадает по фазе, удерживается и за счет резонанса может усиливаться. Это как естественный, почти идеально совпавший по функциональным размерам, природный рупор. Плюс отражение, мечущихся над гладью озера, звуков самой поверхностью воды. Вот и уникальная многоголосость.
   - Что-то подобное говорили и наши физики. Но такой полный расклад версии я слышу впервые. Даже я понял. Надо будет снова поговорить с физиками. - ответил Саша.
   - Если у них есть аппаратура, можно выехать на озеро с генератором так называемых "чистых" звуков, усилителем и приемником звуков с самописцами. В исследовании необходимо пройтись по всему спектру слышимых звуков. От самых низких до самых высоких. А есть еще инфра- и ультразвук. Тогда можно проверить все версии с документальной регистрацией полученных результатов.
   - Вы надолго к нам? Хотелось бы познакомить вас с доцентом кафедры физики. Он только защитил кандидатскую. Но, голова! Вместе вы опрокинули бы все легенды!
   - Может не стоит? Тогда совсем скучно станет. Во все времена людям хочется сказки. Уезжаем мы завтра с утра. Идею дарю.
   Беседуя с Сашей, я ощущал, что в отличие от того светлого будоражащего настроения, которое я обычно уносил от любого водоема, Святовское озеро сообщает мне ощущения, близкие к тем, которые испытываешь при посещении погостов, особенно старых, заброшенных. Я представил себе, что стою на краю глубокой, сорокаметровой, заполненной водой, пропасти. Мне стало не по себе. Что, если торфяной, размытый водой, берег обвалится?
  Саша, вероятно, уловил мое состояние:
   - Озеро воздействует на психику людей по разному. Мы приезжали сюда группами и просили каждого описать собственные ощущения после посещения озера. Потом анализировали. Характер воздействия, вероятно, зависит от состояния в тот момент психики человека, его настроения, отношения к окружающему миру, его религиозности и отношения окружающих к самому человеку. Наши институтские психологи говорят, что это очень сложный конгломерат психических взаимодействий, который требует изучения.
   - Какая живность в этом озере?
   - Добрый десяток различных пород рыб. Красноперки, лещи, окунь, щука, судак. Есть раки. Достать их практически невозможно. Лягухи, тритоны. Но больше всего карася. Если повезет, угостим вас Святовскими карасями.
  Толя в это время подтащил к настилу надутую лодку. Саша, взяв с собой сумку с кружками, подошел к лодке. Толя помог ему сесть и слегка толкнул лодку.
   - Не желаешь поплавать, поудить рыбу? - спросил Саша.
  Вспомнив в который раз, что уже в нескольких шагах от бревен глубина может достигать 40 - 50 метров, я поспешил покачать головой.
  Саша разматывал кружки и устанавливал глубину.
   - Тут каждая рыба имеет свой уровень. Даже караси на разных уровнях. Крупные поглубже.
   Саша наживил крючки и стал отпускать кружки. Несколько кружков закачались в воде. Потом наступило затишье, кружки замерли неподвижно.
   Неожиданно один из кружков закачался, встал на ребро и его медленно повело. Саша поднял кружок, перехватил леску. Скоро на резиновое дно лодки шлепнулся увесистый карась. Потом второй, третий. Вытащив семь карасей, Саша выбрал кружки и подгреб к настилу. Толя помог ему выбраться. Я перевел дух. Мне все время казалось, что вытаскивая очередного карася, свободным крючком Саша вспорет лодку.
  Саша протянул мне связку карасей:
   - Возьми! Тут семь штук. На каждого по рыбине. Мы помногу не ловим. Можно вычерпать очень быстро. А мне сегодня в Тамбов. В школу.
   Я всмотрелся. Караси были знатные, не меньше семисот - восьмисот грамм каждый. Только цвет у них был непривычный. Если караси в наших молдавских озерах делятся на серебряных и золотых, караси из Святовского озера не имели блеска. Чешуя их была тускло-серой, на спинке почти черной.
  Говоря честно, к машине я шел с удовольствием. Возвращаться на озеро тогда мне не хотелось. Да и левая стопа ни с чего разболелась. Василий Иванович, сидя за рулем, с хрустом потянулся:
   - Давно я так сладко не спал!
   Следующим утром Новая Ляда осталась позади. Мы взяли курс на Тамбов. За Тамбовом Василий Иванович свернул налево. Потом был Липецк. Там я впервые узнал, что, кроме города, существует река Воронеж. Ширина ее в Липецке была около ста метров. Меньше, чем ширина Днестра в Атаках.
   Затем был Елец, за ним Ливны. Проезжая Ливны, вспомнил Паустовского. Велика, прекрасна земля! Южнее Орла вышли на киевскую трассу. Как и по дороге в Москву, ночь снова провели в Железногорске. Вечером следующего дня мы ужинали дома.
   Несколько дней я не мог отойти от спрессованных, недавно пережитых событий нечаянного восьмидневного приключения. В какой-то момент, сменяющаяся вереница событий, новых мест и встреч казалась нереальной, недавно просмотренной кинолентой.
   Одно ощущение было реальным, напоминало о себе рвущей, пульсирующей болью. В последний день путешествия, несмотря на то, что больше ехал, не успел натоптать ноги, у меня развилась мозольная флегмона стопы. Аукнулась, полученная в детстве травма левой стопы куском, развалившегося о пяточную кость, стекла. Вскрыл сам. Казалось, не так больно. Тогда я был твердо убежден, что сделаю это лучше других. С гноем выскочил небольшой, меньше пшеничного зерна, осколок стекла.
   P.S. Уже дома вспомнил: мой двадцать седьмой день рождения я встретил в воскресенье девятнадцатого августа на Святовском озере под, уже ставшим далеким, Тамбовом. Подарок...
  
  
  Феномен Кашпировского
  
   Летом восемьдесят второго мы с, ныне покойным, приятелем и коллегой Ливиу Павловичем Гурьевым довольно часто выезжали на озера района. Удочки, донки, переметы... Со второй половины лета к нашим снастям мы подключили бредень для ловли раков.
  Однажды Ливиу Павлович к концу рабочего дня зашел ко мне в кабинет:
  - У нас сейчас на практике студенты медицинского института. Руководителем производственной практики к нам направлен мой однокурсник. Два года мы жили с ним в одной комнате. Вместе работали в Тюмени в студенческом строительном отряде. Шашлыками его не удивишь. -- А если рыбалка? Плюс раки... Желательно приготовить на берегу озера.
   - Без проблем. Когда едем?
   - Давай на завтра. Попытаемся выехать раньше.
   Снасти, ведро, мешок, котел и кронштейны для него, картофель, лук и специи я заготовил с вечера. Пообедав, мы взяли курс на Покровку. На среднем озере уйма раков. Да и рыбалка там, как правило, удачливая.
  Прибыв на озеро, мы, в первую очередь, собрали хворост и сухие крупные ветки. Закинули донки. Растянули бредень. С первого же захода стало ясно, что в раках сегодня недостатка не будет. После выпавшего пару дней назад дождя крупные раки сосредоточились у берега. В течение часа мы наловили ведра полтора раков.
   На берегу под вековой ивой забили кронштейны. Развели костер. Помыли раков. Налили к котел колодезной воды и повесили на поперечину кронштейнов. Скоро вода закипела. Опустив в кипяток связанные пучки укропа и любистка, высыпали соль. Затем вывалили в котел часть раков. В костер подбросили хвороста. Добавили толстых веток. В котле снова закипело. Раки стали красными. Через минут пятнадцать констатировали готовность членистоногих.
   Выбрав первую порцию, засыпали в котел оставшихся раков. Налили стопки. За встречу, за институт, за добрых друзей, а потом, вообще, за все хорошее... Поглощение раков ненадолго прерывалось очередным звонком колокольчика одной из донок. Потом чистили рыбу. Свалив в котел рыбу, картошку, петрушку и лук, стали варить уху. И продолжали уничтожать, под аккомпанемент тостов, раков.
   Солнце все ниже клонилось к закату. По противоположному берегу погнали в село, насытившихся на днестровских склонах, коров. В какой-то момент мое внимание привлек звон. Необычно высокий, он, казалось, проникал внутрь головы не через уши, а сквозь череп. Я поднял голову. Надо мной плясал, поднимаясь и опускаясь, столб мошкары. Точно такие же столбы из тысяч насекомых колебались над головами моих приятелей.
  Проследив за моим взглядом, посмотрел вверх и Ливиу Павлович. Резко втянул голову в плечи:
   - Это что?
   - Ливиу! Это гнус! Помнишь после второго курса в Тюмени мы работали в противомоскитных сетках?
   - Откуда он в Молдавии?
   - Он всюду!
   В это время я ощутил прикосновение, севшего на мою щеку, насекомого. Ладонью я стер мошку с лица. Бросил взгляд на ноги. Ноги мои были облеплены темными точками насекомых. То же обнаружили на своих ногах мои компаньоны.
   - Смотри, как облепили! Хорошо, хоть не кусают!
   Мы не знали тогда, что вгрызаясь в толщу кожи человека либо животного, мошки, как настоящие хирурги, вначале выпускают обезболивающее вещество. Скоро мы стали чесаться. Зуд становился нестерпимым. Ливиу Павлович пошел к своей машине. Вернулся с бутылкой в руках:
   - Тут самогон-свекломицин. Первак. Разотремся. Запах будет отпугивать гнус.
   - Если первак, то можно не только, как наружное, нужно и внутрь. Должно подействовать! - сказал руководитель студенческой практики.
  Плеснув на ладони, мы натерлись самогоном. Вроде помогло... Потом налили самогон в стопки. Прозвучал тост на погибель гнуса. Выпили. Меж тем, стемнело. Гнус стал невидимым. Создалось ложное впечатление, что гнус исчез. Скоро закончили раков. Уха оказалась на удивление вкусной. Разъехались мы по домам далеко за полночь.
   Проснулся утром я с головной болью и тошнотой. Вытираясь после ванной, посмотрел в зеркало. Только сейчас мне стало понятным выражение: с трудом узнал себя. На меня смотрел малознакомый человек с отечным лицом, бугристым лбом и щелевидными глазами.
   Во время завтрака начался нестерпимый зуд. Чесались руки, ноги, лицо, шея... Намазавшись гидрокортизоновой мазью, выпил супрастин. На работу пришел во время. Сотрудники и пациенты смотрели на меня с неподдельным интересом.
   Когда выдалась свободная минута, я зашел к своему непосредственному начальнику, Ливиу Павловичу. Узнать, как он себя чувствует после вчерашнего бурного вечера. Кресло Ливиу Павловича было свободным. Выяснилось, что на работе он сегодня не появлялся. Вернувшись в кабинет, позвонил. Ответили не сразу. Голос был чужим. Я попросил пригласить Ливиу Павловича.
   - Не оригинальничай! Это я! Что случилось?
  Только сейчас я узнал его голос.
   - Как вы себя чувствуете, Ливиу Павлович?
   - Издеваешься? Ночью я чуть не умер! Ёка-ла-Маё!
  Это было самое страшное матерное ругательство Ливиу Павловича.
   - А ты как себя чувствуешь? Ты дома или на работе?
   - На работе, Ливиу Павлович! Только лицо отекло и чешется все тело.
   - Я тоже весь чешусь. Тошнит. Невыносимая головная боль. Утром температура была сорок и пять десятых. Ну его на фиг с раками, ухой и комарами.
   О том, что прошлым вечером были не комары, а мошкара, гнус, я промолчал.
   На работу Ливиу Павлович вышел следующим утром. Руководитель производственной практики исчез. Появился в больнице он через неделю, в самый последний день, на итоговом семинаре.
   Высыпания на коже рук и ног и сильный зуд беспокоили меня несколько месяцев. Однажды, вытираясь после душа, я с беспокойством увидел, что высыпания на месте укусов сменились сосудистыми звездочками, как у пациентов с циррозом печени. Достаточно было слегка почесать звездочку, чтобы появился сильнейший зуд. Особенно по ночам.
   Что я только не делал! Таблетки, мази... Безрезультатно! Попробовал воздействовать на сосудистые звездочки глубоким замораживанием жидким азотом. Без эффекта! Я уже смирился с тем, что с сосудистыми звездочками мне придется жить долго, если не всегда.
   Прошло около года. На мои звездочки я уже внимания не обращал. Мысли были заняты другим: защита диссертации, заявки на изобретения, подготовка публикаций, изготовление новых инструментов...
  В это время мой младший, трехлетний Женя заболел ветряной оспой. Лечили мы его общепринятыми лекарственными воздействиями, в том числе и смазыванием оспенных высыпаний обычной зеленкой. Выздоровев, Женя сам превратился в доктора. Первым его пациентом стал ежик, изображенный на, наклеенном на двери, Женином ростомере.
   Однажды, переодеваясь, я посетовал, что мои звездочки, особенно на ногах, не бледнеют и не исчезают. Наоборот, сосудистые звездочки стали более контрастными. Услышав мои жалобы, Женя побежал в соседнюю комнату. В гостинной Женя появился с пузырьком зеленки. Обмакнув в пузырек палочку с ватой, сказал:
   - Лечить надо! Ачичас! - в переводе это означало: - Сейчас!
  Женя принялся меня лечить. Ватным тампончиком он стал замазывать все, без исключения, сосудистые звездочки.
   Закончив, Женя критически осмотрел мои ноги, оценивая результаты своего труда. Видимо, зеленых пятен Жене показалось мало. Он снова стал участливо накладывать зеленые мазки. Откровенное, неподдельное участие Жени, его искреннее стремление помочь и уверенность в эффективности воздействия зеленки вызвали у меня ощущение внутреннего комфорта и, если хотите, пресловутого умиления. Я расслабился, предоставив сыну возможность полноценно провести "лечебную" процедуру. Не исключаю, что это был своеобразный транс, из которого меня вывел Женин голос:
   - Все!
  Я осмотрел мои ноги. Обе ноги от стоп до паха были испещрены пятнами зеленки.
   - Как отмывать будешь? - спросила Таня.
   - Да никак! Под душем само отмоется, постепенно.
   Вытираясь после бани, я, честно говоря, не обращал внимания на, рисованные Женей, зеленые пятна. Прошло несколько недель. Однажды я увидел, что зеленые пятна на моих ногах исчезли. Я присмотрелся. Вместе с зелеными мазками исчезли и сосудистые звездочки. С помощью зеркала я самым внимательным образом исследовал мои ноги. Звездочки исчезли. Я позвал Таню. Жена подтвердила факт чудесного исцеления. С тех пор прошло около тридцати шести лет. Каких-либо накожных изменений, указывающих на сосудистую патологию, за это время не появилось.
   Феномен Кашпировского - элемент неспецифической психотерапии, завязанной на посыле авторитетного стимула, запускающего сложный подсознательный механизм саморегуляции организма. Сам термин "саморегуляция" является весьма условным и неоднозначным. Существуют три варианта проявления механизмов саморегуляции: биологический, психологический и управляемый вариант саморегуляции.
   Биологическая саморегуляция - генетически обусловленная закодированная часть внутренних процессов. Глубинные, наработанные в процессе филогенеза, реакции лежат в основе зарождения, роста и жизнедеятельности организма. В основе этих процессов лежат и защитные функции организма, протекающие без участия сознания. Биологическая саморегуляция не прекращается и при полном отключении сознания (наркоз, клиническая смерть и пр.).
   Несколько слов о психическом механизме саморегуляции. Подчиненная генетическим программам, биологическая саморегуляция, тем не менее, чрезвычайно чувствительна к воздействию сознания. В основе психической саморегуляции лежат неконтролируемые рефлекторные воздействия, приводом которых являются физиологические, биохимические, иммунологические и др. процессы жизнедеятельности.
   И наконец, управляемая саморегуляция. Подчиненность биологической саморегуляции сигналам сознания позволяет использовать последнее как орудие целенаправленного воздействия на биологическую саморегуляцию. Подача определенных команд и установок позволяет провести мобилизацию, подавление либо просто коррекцию, тех или иных процессов сложных механизмов жизнедеятельности. В основе механизмов психической саморегуляции лежат методы внушения, самовнушения и гипноза.
  Описанный выше случай, скорее всего, является комбинированным, сочетанным процессом биологического и психического механизмов саморегуляции организма.
   P.S. Подобные "чудесные" исцеления известны человечеству с библейских времен. Описанное в настоящем рассказе, психосоматическое явление произошло со мной за шесть-семь лет до появления на телеэкранах психотерапевта из Винницы. Автором и исполнителем столь эффективного психогенного стимула нечаянно стал, не подозревающий о собственном "всемогуществе", мой трехлетний Женя. В начале девяностых древнему явлению неспецифического психотерапевтического эффекта был присвоен статус "феномена" и имя, ставшего знаменитым, Кашпировского.
  
  
  
  Подлость
  
   В самом начале девяностых мы с Женей часто выезжали на большое озеро, расположенное в долине Куболты между селами Марамоновка и Мындык. Сами села тогда были довольно крупными населенными пунктами в составе нашего района.
   Само озеро входило в состав, в то время довольно крупного, рыбхоза, объединявшего шесть нагульных прудов Дондюшанского и Дрокиевского районов. Кроме прудов в состав рыбхоза входил инкубационный цех, каскад уловителей, маточные, личиночные и сеголетошные неглубокие, хорошо прогреваемые водоемы.
   Бригаду рыбаков возглавлял бригадир, наш дальний родственник, Иван Иванович Механиков, живущий в селе Первомайском Дрокиевского района. Его добрым расположением пользовались мы с сыном Женей, выезжая в рыбхоз на уху, за раками, а то и просто отдохнуть. Когда случался облов или осенний выпуск рыбы в уловители, мы, предупрежденные Иваном Ивановичем, выезжали туда на целый день. Помогали тянуть невод, участвовали в сортировке рыбы.
   Бытие определяет сознание. С двенадцати-тринадцати лет до окончания средней школы Женя имел возможность видеть работу рыбоводов, как говорится, изнутри. Покупал и читал литературу по рыбоводству. За эти годы в нем созрело и укрепилось желание пойти на факультет ихтиологии и рыбоводства Кишиневского университета.
   То были годы разрушения колхозов, приватизации земли, перераспределения собственности. Заглядывая в недалекое будущее, я рассчитывал обменять, доставшиеся по наследству родительские квоты на равноценную площадь водоемов. Будучи в родном селе, я спросил об этом, тогдашнего председателя сельского совета, а потом примара Василия Матвеевича Прядку.
   - Зачем вам брать в счет квоты? Квота пусть остается. Озера вы сможете арендовать на любой срок до пятидесяти лет. А если у вас там на балансе будет инфраструктура достаточной стоимости, у вас будет преимущественное право на приватизацию площади, будь то водоем, пастбища или пахотные площади.
   Будучи у Ивана Ивановича, я рассказал ему о наших планах. Иван Иванович решения принимал быстро.
   - Пошли! - сказал он и направился к складским помещениям.
  На основном складе хранились дели (сеть для невода), канаты, материал для ПВХ поплавков, грузила и многое другое, необходимое для рыбоводческого хозяйства. Иван Иванович сдернул с балки старый невод:
   - Невод лет пять назад списали. Полностью убитый, но матрица еще в хорошем состоянии. Длина ее около семи метров. Отремонтируете, будет служить тысячу лет. Дель моя личная. Мне привезли из Тирасполя. Шестьдесят метров. На ваш век хватит. Шнуры стандартные, снизу толще, поплавочный шнур идет тоньше. Забирайте!
   У меня не было слов. Заняв пространство от гаража до ворот, мы с Женей проверили состояние дели. Новая. Разрезали строго пополам по 30 метров. С матрицей пришлось повозиться пару дней. Потом к матрице привязали крылья. Шнуры, поплавки, грузики. Купил стометровую бобину с шнуром для протягивания невода через озеро.
   Испытание нашего невода мы решили провести на Редю-Марском озере, в котором много лет подряд ловили раков. Чтобы не возникло осложнений, я попросил разрешения у, ныне покойного, моего приятеля, председателя одного из последних колхозов.
   - Сделай одолжение! Тяните хоть до утра, - сказал Николай Иванович, - Рыбы по сути там нет. Масса окуньков, которые доставят вам еще большую массу неприятностей.
   Об окуньках мы знали. Поехали вдвоем с Женей. Решили, что вдвоем справимся. Перетянули шнур, стали заводить невод. Оказалось, что невод несколько короче ширины залива. Пришлось раздеться и войти в воду. Первые минуты все шло в обычном ритме. Потом я пожалел, что не взял с собой еще пару человек. Пожадничал! Не пожелал делиться рыбой!
   Прошло еще несколько минут. Несмотря на то, что я шагал почти по грудь в воде, мне стало казаться, что я вдыхаю горячий воздух, а выдыхаю пламя. Я скосил взгляд в сторону Жени. По яркому багрянцу его лица, я понял, что его состояние недалеко от моего. Я уже пожалел, что мы приехали тянуть невод вообще.
   Чем ближе мы подходили к берегу, тем труднее было тянуть. Тешил себя надеждой, что в матрице нас ждет богатый улов. Наконец, поднатужившись, помогая себе одной рукой, я преодолел невысокий обрыв берега. Почти одновременно со мной на берег вышел Женя. Далее - самая ответственная часть операции. Надо было без потерь выволочь невод с рыбой на берег. В том, что рыба есть, я удостоверился, по "кипению" воды впереди невода. Да и тянуть невод становилось все труднее.
   Солнце уже наполовину скрылось за горизонтом, когда мы увидели, что в ячейках невода по головы застряли карликовые окуни. Чем ближе к матрице, тем больше. Мы спешили. До темноты надо успеть освободиться от окуньков. Наконец появилась матрица. Мы ускорили наше движение. Весь невод на берегу! Мы бросились к матрице. В мелкоячеистой сетке ее вибрировали сотни карликовых окуней. Другой рыбы не было!
   Мы стали освобождать наш невод от окуньков. На одного окунька уходило иногда до полминуты. Я прикинул, если мы таким образом будем освобождаться от окуньков, нам может не хватить ночи.Мы стали отрывать головы и освобождать рыбешек по обе стороны невода. Окуньков и головы бросали в ведра. Собаки и коты будут рады!
   Стемнело настолько, что мы были вынуждены включить ближний свет. Работали при свете фар. Закончили мы за полночь. Свернули и погрузили невод в багажник "Москвича". Собрали шнуры. Дома разберемся! Только сейчас мы почувствовали колющие и жгучие боли в руках, особенно в пальцах.
   За все надо платить! Приехав домой, тщательно помылись. Тут мы увидели наши руки! Исцарапанные, глубоко исколотые, пальцы еще частично кровоточили. Сначала перекись водорода! Потом йод и пляски от неповторимых ощущений. Утром раскинули невод сушиться на заборе. Целый день на сетку прыгали коты, охотясь за остатками голов и тушек окуньков.
   К концу лета того же года мне позвонил Алексей, приятель из соседнего села.
   - Ваш невод на ходу?
   - Да! Где и что надо ловить?
   - В субботу мы с женой нанашками (посаженными) у наших родственников. Хочу не отклоняться от традиции. Готовим для гостей стол. Все есть. Нужна рыба. Карпы жарить. Крупный толстолобик предстоит фаршировать. Я договорился с одноклассником. Тут недалеко, в нескольких километрах они втроем арендовали озеро, весной запустили годовалых карпов и пестрых толстолобиков. Есть белый амур. Они уже делали контрольный облов. Рыба кормленная, великолепная. Я пробовал. Вкус отменный. Он разрешает и будет сам со своими компаньонами. Нужен невод.
   Подождав Женю, погрузили снасти. Кроме невода погрузили и недавний подарок троюродного брата из Владивостока. Много лет уже ходит капитаном рыболовецкого сейнера. Во время траления, часто подхватывают, расставленные по ночам японскими браконьерами, сети. Одну такую необычайно прочную нейлоновую сеть привез в подарок.
   Приехали на озеро. Запруду устроили много лет назад в лощине между двумя холмами. Я прошел в хвост пруда, чтобы наметить место выхода из водоема с неводом. В самом конце я заметил примятую траву, несколько кустиков подсыхающих водорослей. Вернувшись к плотине, спросил у двух, ожидающих нас, арендаторов этого озера:
   - На озере прошлой или позапрошлой ночью бредень или невод никто не тянул?
   - Нет! - ответил мне один из арендаторов, молодой агроном. Позапрошлой ночью дежурил я. Прошлую ночь дежурил Валентин, собственно хозяин. Он подписал договор на аренду. Малек купили вскладчину. Хлорофос и метиленовую синьку в ветеринарной аптеке брал Толя. Он ветеринарный фельдшер. Кормили, неплохо. С прошлогоднего урожая покупали зерноотходы. Корма, в основном, покупал я. По договору с Валентином, все затраты покроются прибылью от продажи. Оставшиеся деньги поровну на троих.
   - Где Валентин?
   - С утра поехал в Бельцы. Сказал, чтобы тянули без него. Просил оставить несколько килограмм карпа.
   - Начнем, ребята! Время идет... Коряг нет?
   - Нет! Дно совершенно чистое. Ил, как всюду.
   В трех-четырех метрах от плотины протянули путанку. Чтобы вся прорвавшаяся и перепрыгнувшая через верхний шнур невода рыба ударялась и застревала в путанке. Потом, почти вплотную к путанке параллельно протянули невод. Первые сомнения закрались в мою душу когда проводили невод. Если посадка рыбы, тем более крупной, плотная, потревоженная рыба заставляет вздрагивать путанку. Поплавки путанки были совершенно неподвижными.
   - Поехали, ребята!
   Стали тянуть невод. Верхний шнур и поплавки вели себя спокойно. Я спросил, помогавшего мне тянуть, Толю:
   - Какая глубина озера? Овраги, рвы раньше были?
   - Нет! Дно ровное, Глубина на середине озера чуть больше двух метров.
   По глубине невод способен брать четыре метра. Путанка - восемь. Уже с середины озера стояки пойдут берегом. Шансов у рыбы не будет. Однако шнур и поплавки были спокойны. За все время через шнур не проскочила ни одна рыба. Либо вся рыба будет в матрице, либо...
   Я осмотрелся. Берега были безлюдными. Слева, примерно в километре у самого леса на холме стоял УАЗ 469. На таких обычно ездили руководители колхозов. Больше никого. Подошли к концу озера. Я сказал:
   - Толя! Давай быстрее. Обойдем наших с той стороны и выйдем на левый берег. Там ниже трава и нет чертополоха.
  Мы стали переходить болотистую часть хвоста озера. В это время Женя закричал:
   - Папа, здесь совсем недавно вытаскивали невод. Ил и водоросли еще не успели высохнуть!
   Надо тянуть до конца. Я сам уже видел примятую волоком заиленную траву, еще зеленые водоросли. Судя по ширине полосы, невод был большим. Куда там моему! Одновременно я видел, как мрачнели лица компаньонов арендатора.
   Стали вытаскивать крылья невода. В ячейках запутались несколько небольших карасиков и красноперок. Когда вытащили практически пустую матрицу, лица ребят потемнели. Мы стали выбирать рыбок. Толя чертыхнулся. Агроном бессильно опустился на траву, понуро наклонил голову.
   Мы прополоскали матрицу. Расстелили невод, чтобы стекла вода и немного просохла сеть. Женя с Алексеем, будущим посаженным, пошли выбирать путанку. Парни с надеждой смотрели в их сторону. Вытащили и сразу наматывали на стояки путанку. Улова там было - всего ничего. Когда они вернулись, весь улов высыпали на мешок. На мешке было всего килограмма два-три мелочи. На свадьбе такую рыбу стыдно показать.
   Когда мы сматывали на стояки и грузили в багажник невод, Толя мне тихо сказал:
   - Я знаю, кто это сделал! Саша, - Толя кивнул на агронома, - так ждал этой рыбы. Он договорился в Москве поехать с пятилетней дочкой на операцию. На сердце, очень сложная. Сейчас все накрылось. Плюс долги...
  Немного помолчав, Толя повторил:
   - Я знаю, кто это сделал!
   - Кто это неотрывно смотрит в нашу сторону? Не связано ли это с нашей неудачей. - спросил Алексей.
  Все оглянулись. Возле УАЗа стоял огромный, как глыба, мужчина в белой рубашке. Толя вгляделся:
   - Похоже Валентин?
   - Нет! Он в Бельцы с утра уехал. На "Волге". А это УАЗ.
   - А что? Нельзя попросить у кого-то и пересесть с "Волги" на УАЗ. Проверяет, не осталось ли чего? Я знал, что это он! Я подозревал неладное с самого начала. - сказал Толя.
   Мы извинились друг перед другом, сели в "Москвич". Ветеринар Саша пытался отдать нам полиэтиленовый пакет с пойманной мелочью.
   - Возьмите! Ваш невод! Бензин и работа!
   - Спасибо, ребята! Мы тоже надеялись на рыбу. Не судьба!
   Я завел двигатель. Проехав некоторое время, я увидел свои, лежащие на руле, руки. Тыльная поверхность кисти и пальцев была черной от озерной грязи. Только кожа межпальцевых промежутков была белой.
   -Поехали, помоемся в другом месте!
   - Куда мы едем, доктор? - спросил меня, сидящий на заднем сиденье, Алексей.
   - За рыбой!
   Я взял курс на центральную усадьбу рыбхоза. Там могут помочь. Когда мы приехали в рыбхоз, совпало так, что там бригада завершила контрольный облов. Я сказал, что нужна рыба: карпы и крупный пестрый толстолоб.
  Алексей ушел с бригадиром в сторону сторожки. Там рыбаки уже сортировали рыбу.
   - Почему вы покупаете? - спросил меня главный технолог Валерий Федорович. - Вы совсем недавно тянули невод.
  Валерий Федорович указал на мои руки. Я сказал:
   - Пусто! - и повторил. - Не судьба!
   В это время вернулся Алексей с рыбой. Подняв пыль, возле нас затормозил ЗИЛ-рыбовоз. Открылась дверь. На землю медленно спустился водитель рыбовоза Федя, молдаванин с русской фамилией Пантелеев из Мындыка.
   - Привет! Что в наших краях?
   - Рыбу приехали купить. Для свадьбы.
   Если бы я знал! Этой ночью третья бригада затянула невод в соседнем селе. Лидер оттуда попросил. Такая кормленная рыба! Никто не взвешивал. Без сортировки загрузили полную машину. Я боялся, что рыба задохнется. На кругу в Дрокии меня уже ждала молодица. Села. Рыбу отвезли в Кишинев. Она и сдала. Осталась там. Я в десять утра уже был в гараже. А тут снова рейс в Кишинев. Спать хочу. Не знаю, как доберусь.
   Мы с Алексеем и Женей переглянулись.
  
   P.S. к изложенной истории.
   К поступлению на факультет ихтиологии Женя готовился очень серьезно. Я уже стал подумывать о занятии на пенсии и обеспеченной старости.
   - Построим небольшой домик на берегу озера на Одае. Недалеко от кургана Соломки. Проведу электричество. Днем со мной будет сын. А вечером, оставшись один, включу телевизор. Перевезу на Одаю мою библиотеку. Тогда я начитаюсь вдоволь!
   Как это часто бывает в жизни, мечтам моим не суждено было сбыться. Во время подготовки к вступительным экзаменам у Жени впервые в жизни разболелся зуб. Зуб повел моего Женю к стоматологу Саше Долгому, дружившему с моим старшим - Олегом.
   Тогда-то Саша и заговорил Жене зубы. Во всех смыслах. Закончив лечение, Женя пришел домой. Молчаливый и задумчивый. Извинившись за непостоянство, сказал:
   - Папа! Я буду поступать в медицинский. Хочу стать стоматологом.
  Что творилось тогда в моей душе, не скажу. Можно догадаться.
   На стоматологический факультет Женя поступил в УЛИМ. Закончил с большинством отличных оценок. Потом еще год в медицинском государственном университете. Получил в итоге два диплома.
  Сейчас Женя в Канаде. Два часа назад, в разговоре по скайпу мы уточняли с ним некоторые детали минувших событий, подробности того памятного, будь он неладен, дня. Женя вспомнил и подсказал ряд подробностей, которые, надеюсь, оказались не лишними в настоящем рассказе.
   Судьба моих тогдашних рыболовных снастей по своему оригинальна. Японскую путанку мы зацепили за подводную корягу в десяти-пятнадцати метрах от берега. Там была глубина до трех метров. Семнадцатилетний Женя рвался нырнуть и распутать путанку.
   По логике и, помня о двух трагических исходах подобной подводной операции на территории нашего и соседнего районов, распутывать путанку я Жене запретил. На то она и путанка. Чем больше стараешься выпутаться, тем сильнее запутываешься. Впятером мы тянули путанку изо всех сил. В итоге она оборвалась. Вытащенную большую долю ее я подарил одному из арендаторов Тырновских озер. Чтобы Женя, приехав на каникулы с нашими родственниками, его квартирными хозяевами, мог на том озере рыбачить. Бог с ней, путанкой!
   Невод, спустя несколько лет, я подарил своему товарищу, арендующему озеро в соседнем районе. Отдал бескорыстно. Как пришел, так и ушел. Справедливо...
   Судьба недочеловека, обворовавшего своих земляков-компаньонов и соседей, лишившего тогда ребенка возможности проведения так необходимой операции, поучительна. В который раз убеждаюсь. За все в этой жизни надо платить! Через несколько лет, в относительно молодом возрасте, бригадир дал инсульт. За руль "Волги" он больше не садился.
   Потом я увидел его, сидящего в очереди к онкологу. Исхудавший, с лицом воскового цвета и огромным, наполненным жидкостью, животом, он неотрывно смотрел в какую-то точку на панели противоположной стены.
   Меня всю жизнь учили быть благородным, сопереживающим пациентам, доктором. Сам учил этому других. Но в данном случае я оказался неблагодарным учеником. Проходя по коридору мимо обреченного, поймал себя на том, что в душе моей не пошевелилось и тени участия и сопереживания. Извините меня...
  
  
  
  Школа после школы
  
  Повесть
  
  
  Выбор без выбора
  
   Окончив среднюю школу, я, впервые за одиннадцать лет, оказался на "улице" с двумя "дипломами": аттестатом зрелости и свидетельством о присвоении квалификации. В моем аттестате отличные оценки были с минимальным перевесом. В свидетельстве о присвоении квалификации без натяжек стояли оценки "отлично". На плоской, с разворотом, тонкой картонке значилось, что я слесарь КИП и Автоматики с отличной теоретической подготовкой и отличными практическими навыками. Сказалось довольно длительное, в течение пяти-шести лет занятие радиолюбительским конструированием.
   С выбором профессии особых проблем не возникло. Будучи бледной тенью старшего брата Алеши, я должен был идти по его стопам: стать врачом. Несмотря на предопределенный, больше семьей, жизненный путь, в моей голове взбрыкивали и другие предначертания. От путешественника-геодезиста и археолога до научного сотрудника зоопарка либо заповедника Аскания-Нова. От инженера КИП и Автоматики, радиоинженера до конструктора-оружейника.
   За десять лет до Мартина Купера, почитаемого основоположником сотовой связи, в спорах еще в начале шестидесятых я предположил будущее за сотовой радиосвязью. Только тогда цифровой электроники еще не было. В моем представлении система мобильной связи состояла из множества мощных широкополосных "маточных" амплитудных радиостанций, расположенных на равном расстоянии друг от друга. Внутри "сот" располагались маломощные мобильные радиотелефоны, каждый со своей рабочей частотой. Соединение осуществлялось набором цифр подобно АТС с преобразованием частот в отдельную закодированную, недоступную для подслушивания, промежуточную частоту.
   Призвание оружейника я прятал ото всех в самых дальних закоулках моего сознания. Только изредка на тетрадных листах представали рабочие, в трех проекциях, эскизы деталей, выношенных в уме, доселе невиданных, многозарядных автоматических электромагнитных пистолетов-автоматов в виде бесшумного длинноствольного "Маузера" с подствольной, прожигающей броню и каменные стены, ракетой диаметром не более двух сантиметров.
   Мою "гипотезу" я проверил в групповой лаборатории сахарного завода вместе с инженером, впоследствии старшим научным сотрудником Московского института электродинамики, Федором Александровичем Фтомовым. Сконструированная нами электромагнитная пушка, состоящая из двенадцати последовательно одна за другой, поэтапно очень быстро переключаемых катушек от соленоидных клапанов, работала.
   Итогом наших экспериментов оказалось вдребезги разбитое стекло дверцы книжного шкафа, находящегося на расстоянии 5 - 6 метров от "пушки". Мы не ожидали, что снаряд-соленоид улетит так далеко, да еще с такой силой. Потом Федя долго считал и пришел к выводу, что соленоид можно разогнать до скорости, близкой к скорости света. Таким образом, утверждал Федя, можно вывести снаряд не только на околоземную орбиту, но и за пределы солнечной системы. Начальник лаборатории, старик из бывших, в гражданскую - адьютант Колчака, непоколебимый антисоветчик Леонид Алексеевич Савин, чей шкаф мы изуродовали, объявил нас баронами Мюнхгаузенами с одной оговоркой. Высоко подняв указательный палец левой руки, Савин сказал:
   - В этом что-то есть! Надо думать...
  Должен признаться: еще в подростковом возрасте я предположил, что в ведении боевых действий будущее принадлежит методам партизанской войны с диверсиями, террористическим актам и дистанционному поражению живой силы врага и военной инфраструктуры из ближнего и дальнего космоса. Сегодня это ракеты, лазеры, системы залпового огня. Теперь мне за семьдесят. Мое физическое состояние не тянет на годность даже к нестроевой службе. Учитывая, что преступлений против человечности я не совершал, теперь моими мыслями можно поделиться, а в намерениях покаяться.
  
  
  Первое фиаско
  
   Итак, позади школа. Впереди - неизвестность. В основном радужная, так как в те годы я твердо верил, что мой космос у меня впереди. После выпускного вечера я стал готовиться к вступительным экзаменам. Несмотря на то, что в школе я учился неплохо, сама подготовка оказалась тоскливой.
   В детстве мне никогда не хватало дня, а ночи казались невероятно длинными. Однако после окончания школы мной овладела почти болезненная сонливость. Я смотрел кинофильмы, читал художественную литературу. Но как только я брал в руки учебники физики, химии либо русской литературы, глаза закрывались сами собой, мной овладевала неодолимая сонная истома. Мама ругалась:
   - Ледащий!
  Приехавший к родителям в гости, родственник настоял:
   - Как только захочется спать, ложись и спи, сколько влезет! Сонливость пройдет самостоятельно.
   Я лег спать. Вставал поесть и снова ложился. Так длилось ровно двое суток. Потом сонливость куда-то делась. Ко мне вернулась обычная работоспособность.
   Потом были вступительные экзамены. Химию я сдал на отлично, физику на четыре. Сочинение я написал на тройку. Поскольку на 300 мест было подано около трех с половиной тысяч заявлений, проходной балл был определен числом 14. У меня было только 12.
  
  
  
  Комсомол
  
   Не дожидаясь итогов конкурса, решено было искать работу, желательно в средней школе. В школе, естественно, больше возможностей для подготовки к следующим вступительным экзаменам. Я поехал в район. В районном отделе народного образования мне было предложено на выбор место учителя физики, химии, иностранного языка и других дисциплин. Только в южных районах Молдавии.
   Я поплелся в райком комсомола в надежде занять место пионервожатого в одной из школ района. Я вошел в небольшой дом, где располагался райком, В просторной приемной собрался весь состав молодых районных вожаков. Шум, споры, взаимные обвинения по поводу каких-то путевок. Я громко поздоровался.
   - Кто тебе нужен?
   - Секретарь райкома!
   - Зачем? - сидевший на столе высокий осанистый молодой человек спрыгнул и сел за стол.
   - Ищу работу. Пионервожатым ...
   - Какую школу окончил?
   - Дондюшанскую ...
   - Поешь, танцуешь, играешь на музыкальных инструментах? - спросила меня, сидевшая под бюстом Ленина, длинноволосая блондинка.
  Я отрицательно покачал головой.
   - Чем ты увлекался в школе? - спросил меня невысокий, в черном костюме, парень.
  Я пожал плечами:
   - Радиотехникой, радиолюбительским спортом, фотографией...
  В коридоре послышались шаги. Гремя связкой ключей, кто-то пытался открыть замок двери кабинета напротив.
   - Иван Алексеевич!
  
  
  
  ДОСААФ
  
   В приемную райкома комсомола вошел молодой человек невысокого роста. Темно-серый костюм, открытое лицо, зачесанные назад волнистые волосы. Спереди небольшой кок, приглаженные, словно прилизанные назад, рано начинающие седеть, виски.
   - Иван Алексеевич! Вот твой инструктор!
   Иван Алексеевич сделал приглашающий жест. Забыв попрощаться, я вышел в коридор. Иван Алексеевич толкнул дверь. Входя, я успел прочитать: ДОСААФ Председатель РК И.А.Чебан.
  Снова вопросы. Где окончил школу, куда поступал. Мои планы на будущее. Затем Иван Алексеевич объявил:
   - Мне нужен инструктор райкома ДОСААФ. Тебе самому ничего придумывать не надо. Работа общества регулируется республиканским комитетом. Времени готовиться к поступлению в следующем году у тебя будет, хоть отбавляй. Пиши заявление задним числом, с первого августа. Ты сам откуда?
   - С Елизаветовки.
   - Вот и хорошо! В твоем распоряжении будет мотоцикл ИЖ-56. На первое время основной твоей задачей будут членские взносы.
  На моем лице что-то вероятно изменилось, так как Иван Алексеевич тут же добавил:
   - Нет-нет! С деньгами ты связан не будешь! Ты только выбиваешь у председателей колхозов и руководителей предприятий перечисление. И обязательно контролируешь. В республике положение с членскими взносами неважное. Вот тебе список колхозов по селам и сумма задолженности. Занимаешься только членскими взносами. Пока...
   Так нехотя и внезапно я стал инструктором райкома ДОСААФ. Передавая ключи от кабинета и деревянного гаража, где стоял, требующий ремонта, мотоцикл, Иван Алексеевич сказал:
   - До конца месяца будешь и председателем. Я уезжаю в Кишинев. У меня на носу защита диплома на юридическом. Рули! Рабочий день у тебя не нормированный. Если выезжаешь в район, оставляй записку в райкоме комсомола. Если будешь ехать автобусом, уголками приклей билеты к командировке. В конце месяца будешь сдавать для оплаты.
   А меня беспокоило другое. Водительских прав на вождение мотоцикла у меня не было. Я поделился моими опасениями с Иваном Алексеевичем.
   - Не страшно! Я поговорю с Соколовым и Друцэ. Это гаишники. На всякий случай каждый понедельник пиши себе командировочное удостоверение на неделю. Печать будет в твоем сейфе. В случае чего, у меня есть второй ключ. Вписывай каждое село, куда тебе предстоит ехать. Главное, запомни, членские взносы! В комсомоле, профсоюзе и у нас - главное членские взносы.
   Приближалось время обеда. Но я оставил обед на потом. Во мне все зудело. Хотелось побыстрее увидеть мой служебный мотоцикл. Я пошел в гараж. На мотоцикле плотным слоем лежала пыль. Следов повреждений я не заметил. Шины на колесах были накачаны. Открыл бензобак. Убрав фильтр, сунул пальцы. Мотоцикл был заправлен.
   Пообедав в чайной на углу Ленина и Лазо, я зашел к дяде Ване Гавришу, мужу уже покойной Веры, младшей маминой сестры. Он был настоящим асом в мотоциклах. За домом его очередной жены стояли ИЖ-49, М-72 с коляской и разобранный "Харлей". Дядя Ваня откликнулся на мою просьбу мгновенно. Мы направились к гаражу. Двигатель мотоцикла не заводился. Мы перекатили мой служебный транспорт к дяде Ване. Осмотрев мотоцикл, дядя Ваня меня утешил:
   - Езжай домой. Завтра к обеду мотоцикл будет на ходу.
  
  
  
  Дома
  
   Прибыв домой, я сообщил родителям о моей, первой в жизни, должности. Отец тяжело и шумно вздохнул. Потом, низко наклонив голову, покрутил головой. Мама долго молчала. Потом сказала:
   - Мы с отцом видели много разных инструкторов. Это постоянная езда, собрания допоздна, ночевки в чужих селах и чужих домах. А к поступлению в институт готовиться надо.
   - Магарычи, пьянки, дурости разные. Сейчас сухо, дороги хорошие. Будет осень, зима. А ездить надо будет. Это работа, тебя никто не пожалеет. О подготовке в институт никто, кроме тебя думать не будет! Ганю! - продолжил отец, обращаясь к маме. - Пусть поработает. Пусть попробует и этого хлеба. Чтобы потом не жалел и не обвинял нас...
   О мотоцикле я счел благоразумным родителям не сообщать. Потом вспомнил. Ошеломленные моей неожиданной работой, родители забыли спросить, какова моя заработная плата. О зарплате я сам не знал. Забыл спросить Ивана Алексеевича.
  
  
  
  Членские взносы
  
   Несмотря на ненормированный рабочий день, на работу я приезжал к восьми. Таковым было расписание утреннего автобуса. В домике, где располагался райком комсомола и ДОСААФ, в это время работала только баба Аника - уборщица. Все остальные комсомольские начальники собирались с половины девятого до девяти.
   Еще дома я распределил свою нагрузку: по три колхоза в день. В приемной райкома висела, нарисованная от руки, план-карта района. Составил список по три села в одной строчке. Прикинул. За две недели я должен навестить всех председателей колхозов и председателей первичных организаций ДОСААФ.
   Мотоцикл к тому времени уже был на ходу. По телефону уточнял время проведения наряда. Выезжал, бывало, и наугад. Очень скоро мой график сломался. То не было председателя, то не могли найти колхозного ДОСААФовца. Через несколько дней я начертил сетку. В каких колхозах был, какие хозяйства перечислили деньги. В это время окончательно вышел из строя двигатель мотоцикла.
   Активнее перечисляли взносы колхозы, где главными бухгалтерами были более пожилые женщины. Одна из них надоумила меня требовать копию платежного поручения. Я записывал номер и через два - три дня звонил в банк. К счастью, он был тогда единственным. Случалось, меня дурили. Давали мне копию платежного поручения, заверенную подписями главного бухгалтера, председателя колхоза и печатью. А денег все не было.
   В банке, спасибо, меня быстро просветили. Денег не перечисляли, оторванный лист копии платежного поручения вручали, а там, как говорится: или осел сдохнет или боярин преставится. Таких я брал на особый контроль. Скоро квадратики с надписью "перечислено" стали заполняться. Помог один из моих наставников по радиотехнике, заведующий общим отделом райисполкома Иван Алексеевич Унку. За подписью зав орготделом райкома, его подписью и печатью райисполкома, должникам предлагалось в кратчайшие сроки погасить задолженность.
   К концу августа, когда вернулся из Кишинева председатель райкома ДОСААФ, более, чем в шестидесяти процентах колхозов и предприятий задолженность по членским взносам была погашена. Иван Алексеевич округлил глаза:
   - Ты что, гипнозом вытягивал из колхозов членские взносы? Даже в квартальном и годовом отчетах такие цифры нельзя показывать! Дадут такой план!...
   Но мне уже было все равно. За две недели я успел понять, что я сел не в свои сани. Бессмысленное метание по району, попытки некоторых колхозных ДОСААФовцев подсластить пилюлю отказа приглашением на магарыч, а то и просто выпить в подсобке сельмага на троих, накопившаяся усталость, больше всего от нелюбимого занятия, сделали свое дело. Пока я не увяз глубоко, надо было рвать.
   Родителям я ничего не говорил. В среду второго сентября, приехав автобусом, вошел в кабинет. Мой начальник был у комсомольцев. Я успел написать заявление, привести в порядок сейф и бумаги на столе, когда вошел Иван Алексеевич. Извинившись, глотая слоги и слова, я объявил ему об уходе. Положил на стол заявление, ключи от кабинета, сейфа гаража и мотоцикла.
   В это время в кабинет вошел первый секретарь. За две недели я уже знал всех райкомовцев. Первого звали Федор Прокопович. По фамилии Конишеску. Он не позволял называть себя по комсомольски: Федя. Всем своим видом он давал понять, что называть его следует только по имени-отчеству. Он вник в ситуацию, что называется, с ходу. Вначале были радужные обещания, потом последовали угрозы:
   - Мы соберем бюро райкома! Дадим такую характеристику, что ты в институт до старости не поступишь!
   Стало очень неприятно. Я чувствовал насилие, какое-то глумление над собой. Тем более, что мой непосредственный начальник Иван Алексеевич молчал. Объяснять что-либо, или вступать в спор я не хотел. Меня очень легко уговорить. Этого я боялся больше всего. Уже тогда я начал осознавать то, что я не воин. Я еще раз извинился, что не оправдал доверия. Попрощался и вышел ...
   Каков был месячный оклад инструктора райкома ДОСААФ я так и не узнал.
  
  Вержбицкий
  
   Я вышел на улицу. Остановился в нерешительности. Направо в пятидесяти метрах к железнодорожному вокзалу примыкала автостанция. Скоро должен отходить автобус на Елизаветовку. Ехать домой не было желания. Я повернул налево, к, утопающей в пыли, улице, ведущей к старому железнодорожному переезду.
   - Сходить еще раз на сахарный завод? - подумал я. - А вдруг за эти две недели освободилось место в КИП?
   Я прошел мимо длинного одноэтажного здания РОНО (районного отдела народного образования), когда сзади меня окликнул знакомый голос:
   - Единак!
   Я оглянулся. У калитки напротив входа в РОНО стоял наш учитель черчения и математики Михаил Васильевич Горюк. Мы уважали и, пожалуй, любили этого немногословного, всегда говорящего вполголоса, словно стесняющегося, учителя. Последний год он у нас не преподавал. Построили молдавскую школу. Молдавские классы перевели туда, а директором назначили Михаила Васильевича.
   Михаил Васильевич сделал приглашающий жест. Я подошел. Михаил Васильевич неожиданно протянул мне руку. Поздоровались.
   - Зайди к зав РОНО. Сергей Максимович увидел тебя через окно. Он помнит тебя с первого посещения. Попросил вернуть тебя. Он ждет. - провожая меня по узкому темному коридору, Михаил Васильевич повторил. - Сергей Максимович.
   Я вошел в приемную. Секретарша оторвалась от пишущей машины и кивком указала на дверь заведующего. Я постучал.
   - Заходи! Оттуда стука не слышно!
  Я открыл обитую дерматином дверь. За ней была еще одна, тоже обитая дерматином.
   - Здравствуйте!
   - Проходите! Садитесь сюда, поближе! - кивком головы Сергей Максимович указал на стул. - Нашел работу? - Сергей Максимович сразу перешел на "ты".
   Я рассказал о последних двух неделях моей жизни, работы и о событиях последнего часа. Заведующий РОНО внимательно слушал, не перебивая.
   - Что больше всего не устраивало тебя в ДОСААФовской работе?
   - Я понял, что у меня не будет возможности как следует подготовиться к вступительным экзаменам в следующем году. Да и сама работа... - я замялся.
   - Ясно! В Мошанах в этом году открывается девятый класс. В дальнейшем будет средняя школа. Лаборантом пойдешь?
   - Пойду! - я даже не думал.
   - Пиши заявление! На мое имя.
   Я написал заявление. Сергей Максимович, пробежав глазами текст, что-то быстро написал в верхнем углу листа.
   - Можешь ехать прямо сейчас. Найдешь директора. Пономарь Иван Федорович. Он с утра мне звонил.
   Я вышел. До сих пор не могу себе ответить, поблагодарил ли я Сергея Максимовича, сказал ли "До свидания"? Не помню...
   Поднявшись по ступенькам к калитке, я уверенно повернул направо. На автостанции водитель обилетчивал пассажиров в стареньком автобусе "Дондюшаны - Атаки". Я вскочил в салон.
  
  
  
  Школа
  
   Вышел я на остановке в центре Мошан. Школа белела длинной полосой здания с широкими окнами в самом начале противоположного склона, разделяющего село, оврага. Походя, я сорвал, свисающую через каменную изгородь, сливу. Оттерев пыль, я отправил сливу в рот. Стал жевать. Кисло-сладкая с горчинкой слива казалась очень вкусной.
   Украдкой оглянувшись, я быстро наполнил карман полу-зрелыми продолговатыми фиолетовыми плодами. Спускаясь в долину, затем поднимаясь к школе я разламывал пальцами ягоды одну за другой. Отбросив косточку, жадно поглощал половинки мякоти. Казалось, это была неуемная жажда кислого, которую я никак не мог утолить.
   Директора школы я нашел в учительской. Он сидел за длинным, покрытым зеленым сукном, столом с массивными тумбами. К директорскому столу приставлены друг к другу три квадратных столика. Я подал заявление. Иван Федорович визировал заявление короткой фразой:
   - "Зачислить лаборантом с 01. 09. 1964 г."
   В это время раздался звонок на перемену. Дверь в учительскую открылась, и комната стала заполняться учителями. Входя, каждый вставлял классный журнал в нумерованные ниши ящика на стене у двери. Директор представил учителям "первого в истории" Мошанской школы лаборанта. Познакомились. Потом учительница с протезом ноги и с красной повязкой на рукаве "Дежурный учитель" взяла из щели журнал. Со звонком, больше напоминающим небольшой колокол на ручке, вышла в коридор. Прозвучал звонок на урок.
   Иван Федорович продолжал вводить меня в курс школьных дел и моих обязанностей. В Дондюшанской школе, где учился я, было два лаборанта: один в кабинете физики, другой в кабинетах химии, биологии и географии. Я же был просто лаборантом Мошанской школы, единственным. Кроме физики и химии мне вменялось в обязанность, при необходимости, запустить старенький одноцилиндровый бензиновый мотор школьной электростанции, крутить пластинки на уроках французского языка.
   - С первого сентября обещали ставку моториста. Если разрешат перепрофилировать, то примем, как рабочего по хоздвору. - сказал Иван Федорович. - тогда будет свой моторист, а пока будете заводить вы, Петр Кириллович и Иван Иванович.
   На следующей перемене директор объявил, что в пять часов вечера состоится заседание педагогического совета. Мое участие в нем, как лаборанта, обязательно.
  
  
  Педагогический совет
  
   В пять часов вечера был первый в моей жизни педагогический совет с моим участием на стороне педагогов. До этого я участвовал в работе педагогического совета два раза на стороне учащихся, правильнее сказать, обвиняемых. Первым поводом был коллективный побег с урока физики. Тогда вместо заболевшего Семена Давидовича в наш класс пришла Мария Сергеевна, объяснения которой нас не удовлетворяли. На том педсовете нам попутно припомнили все. Вспомнили и мои, "всего лишь три опоздания" на первый урок по понедельникам.
   Второй раз мы были вызваны на педсовет в десятом классе с обязательным участием наших родителей. Тогда, вместо ушедшей в декрет Моны Ароновны, на уроки алгебры и стереометрии к нам пришла Клара Абрамовна. Выполняя действия с помощью логарифмической линейки, новая учительница делала одну ошибку за другой. Мы ее поправляли. Потом, признаюсь, это было очень жестоко, мы стали стучать ногами и хлопать крышками парт. Клара Абрамовна в слезах покинула класс. На педсовете, тем не менее, мы добились своего. На время декретного отпуска "нашей Моны" нам дали, влюбленную в математику, Галину Овсеевну.
   Повестка дня первого моего педсовета была предельно краткой, но трудно выполнимой. Впервые образованный девятый класс насчитывал четырнадцать человек. Для полного класса было необходимо не менее двадцати учащихся. Составили списки потенциальных учеников, которые закончили восемь классов два, а то и три года назад. Заведующая учебной частью школы Валентина Михайловна Клюзова распределила учителей по группам, по три педагога в каждой.
   Мне предстояло идти в составе агитгруппы, состоящей из учительницы химии Ксении Алексеевны и Петра Кирилловича, учителя физики. Нам предстояло пройти в дома троих будущих учеников в части села, прилежащей к лесу. С двумя подростками особых проблем не было. А вот с девочками!...
   Постучав, мы вошли в дом, когда уже начинало темнеть. Небольшая комната, в которой стояли кровати, предназначенные, как минимум, для четырех - пяти человек. В семье четверо детей. Самая старшая - значащаяся в списках, как возможная девятиклассница. Ответив на наше приветствие, хозяйка зажгла керосиновую лампу. Электрического освещения в этой части села еще не было.
   Валентина Николаевна объяснила цель нашего визита. Едва выслушав, мама, еще не старая, но иссушенная трудом и заботами невысокая сутулая женщина, протянула руку в сторону лежанки. На ней полулежала худенькая, на вид не более двенадцати лет, девочка. В списках было написано, что девочке скоро шестнадцать.
   - Не пущу! Зачем ей десять классов. Только глупостям учиться. Вона мени попадёю не мае бути! Ей надо замуж готовиться! Вот, если бы в школе учили шить на мадиску (модистку)!
   Так, не добившись ничего, мы покинули тот дом. Девятый класс, тем не менее, был укомплектован.
  
  
  
  Коллектив
  
   Третьего сентября, в четверг, я продолжил знакомство с коллективом, в составе которого мне предстояло работать в течение целого года. В целом коллектив был молодым. Директор, Пономарь Иван Федорович, уроженец села. В ту осень ему исполнилось тридцать два года. Как педагог, читал в старших классах математику.
   Его жена, Ксения Алексеевна была моложе мужа. Преподавала химию, была моим непосредственным руководителем по химической части. Сразу же после моего трудоустройства передала мне все реактивы и наглядные пособия по химии. Удивительной доброты и такта женщина. Она никогда не вмешивалась в работу мужа, как директора школы. Всегда была в стороне и над конфликтами.
   Иван Иванович Порядин, участник Великой Отечественной войны, в прошлом капитан-артиллерист, в школе преподавал математику и трудовое обучение (столярные и слесарные работы). Нас сблизило общее увлечение радиотехникой. Дома занимался ремонтом радиоприемников и телевизоров. К качеству ремонта относился необычайно серьезно. Партийная кличка его была Иван Иванович Белый.
   Иван Иванович Куксин (Иван Иванович Черный), учитель физкультуры. Его жена Анна Николаевна была учительницей в младших классах. Когда я работал в Мошанах, она вела первый класс.
   Петр Кириллович Чебан, уроженец Приднестровья. На молдавском у него был неистребимый диалект (де песте Нистру). Общался только на русском языке. Учитель физики, влюбленный в свой предмет педагог. Увлекался радиолюбительством, техническим творчеством. Великолепно рисовал, писал пейзажи маслом, выжигал гравюры, великолепный резчик по дереву. В свои тридцать лет был отличным гимнастом. Брусья, перекладина, кольца были его любимыми снарядами.
   Его жена Зинаида Васильевна Чебан, уроженка Мошан, закончила филологический факультет, преподавала русский язык и литературу, в совершенстве владела французским языком.
   Надежда Петровна Столярчук, учительница математики. Несмотря на протезированную ногу, была неистребимым оптимистом. Вела математику в пятом и двух шестых классах.
   Валентина Николаевна Клюзова, завуч, участница Великой Отечественной войны. Будучи санитаркой, вытаскивала с поля боя раненых бойцов. Когда я впервые увидел ее с наградами, остолбенел. Вся ее грудь с обеих сторон была заполнена орденами и медалями. Преподавала русский язык и литературу.
   Антонина Николаевна Клюзова, мама завуча. Несмотря на семидесятилетний возраст, преподавала в младших классах.
   Прибывшая в школу одновременно со мной супружеская пара Гыцу. Мария Федоровна была направлена на работу после окончания университета. Преподавала французский язык. Ее муж, Емил Петрович Гыцу, поступил на юридический факультет университета после службы в армии. На третьем курсе, в связи с направлением Марии Федоровны в Мошанскую школу, перевелся на заочное отделение исторического факультета.
   Тамара Петровна Скорцеску, выпускница факультета иностранных языков, учитель французского языка.
   Раиса Марчук - пионервожатая.
   Влайко Кристина Георгиевна, учительница географии, биологии и сельхозтруда. Болезненная, тем не менее создала в школе краеведческий уголок, в котором, помню, были уникальные экземпляры орудий каменного века и трипольской культуры.
   Василий Иванович Долгий. Уроженец Мошан. Работал учителем младших классов.
   Кубляк Григорий Захарович. Приехал в Мошаны после войны. Учитель младших классов.
   Кубляк Анна Арсентьевна, жена Григория Захаровича, учительница младших классов.
   Сергей Васильевич Кривой, завхоз, участник войны.
   Дядя Ваня, Иван Васильевич Колибаба, принятый на работу мотористом, народный умелец, мошанский "Кулибин".
   Дед Роман - ездовый, как мы его шутливо называли, "начальник конного двора".
   Таков был рабочий коллектив в который я попал, и в котором мне довелось, точнее сказать, посчастливилось работать целый год. То была настоящая школа после школы.
  
  
  
  Воспитатель
  
   В первых числах сентября Иван Федорович оставил меня после уроков.
   - Евгений Николаевич! Я хотел бы предложить тебе полставки воспитателя в интернате.
   - Где будет интернат?
   - В старом здании, где раньше жили Клюзовы. Сейчас они перешли на солнечную сторону. Там, в интернате и будешь жить. В одной комнате девять мальчиков, в другой - семь девочек. Надо, чтобы с ними был кто-либо из взрослых. Хотя бы первое время.
   Так я стал воспитателем в интернате у мальчиков. Воспитателем у девочек была Тамара Федоровна Скорцеску.
   Директор оказался прав. Не прошло и двух недель, как я, войдя в комнату, уловил запах самогона. Девятиклассники лежали на койках и "старательно" читали. Я сделал вид, что ничего не заметил. На следующий день, когда все ребята были на уроках, я пошел в интернат. Найти бутылку не составило труда. В бутылке оставалось грамм 200 самогона. Я выкрутил кукурузный кочан, которым была закрыта бутылка. В нос ударил тяжелый дух свекловичного самогона с примесью горелой резины.
   Я вылил самогон под куст сирени, нацедил воды до уровня самогона. Закрыл тем же кочаном. Положил на место в том же положении, в каком взял. В тот же вечер, войдя в комнату, я ощутил на себе вопросительные взгляды. Легли спать. На второй день взгляды ребят стали тревожными. Они провожали меня повсюду. Во второй половине дня, когда в комнате остались одни девятиклассники, я сказал:
   - Я никому ничего не буду говорить. Пока. Пока не повторится... Тогда будет знать директор, участковый и ваши отцы. Заодно родители с участковым обязательно выяснят, кто вам продавал самогон, который гнали с резиновой камерой.
  
  
  
  Самогон
  
   С первых недель моей работы лаборантом я, не ставя специально цели, выявил характерные особенности национального, простите, Мошанского самогоноварения. Самогон варили и варят везде. Наверное, если бы за самогоноварение полагалась бы смертная казнь, находились бы те, которые все равно бы умудрялись варить. Авось пронесет ...
   Испокон веков варили самогон и в моем селе. Варили из сахарной свеклы, перебродивших яблок и слив, о чем я писал. Отец рассказывал, что до войны он варил самогон, пользующийся особым успехом. Его варили из картофеля и проросшего ячменя. Один Остап Бендер знал более ста пятидесяти рецептов самогона, включая "табуретовку".
   В последние годы самогон из перебродившей сахарной свеклы стали варить гораздо реже. Сырьем служили больше сливы, абрикосы, вторично перебродившая виноградная тесковина с сахаром для "чачи", чистый сахар, неиспользованное варенье, слипшаяся неликвидная карамель. Чтобы уменьшить сивушную вонь, вместо дрожжей стали использовать томатную пасту.
   Особой забористостью, считай токсичностью зарекомендовал себя самогон из мелассы. Кроме сока и клетчатки свеклы, которая дает значительную примесь метилового (древесного) спирта, в мелассу входит промышленная химия, включая высокое содержание формалина. В токсикологии описаны случаи, когда после однократного потребления самогона из мелассы развивалась токсическая нефропатия (поражение почек).
   В пятидесятые - шестидесятые Мошанский самогон считался классикой, улучшенной местными рационализаторами. Самогон обязательно должен гнаться из сахарной свеклы. Если его гнали из сахара, то для первозданной духовитости в брагу обязательно терли сахарную свеклу. У некоторых дома было налажено настоящее промышленное производство. У ныне давно покойного дяди Васи Б. стоял огромный самогонный аппарат почти непрерывного действия. Подогрев осуществлялся форсунками для соляры.
   В те годы я был наслышан о самогоне, который варят, выстилая дно бака листьями табака. Некоторые для "крепости" вместо табака, выстилали дно изрезанной резиновой камерой. Уже тогда появились "рационализаторы", растворяющие в готовом самогоне таблетки элениума и, только появившегося в те годы, диазепама. Кроме самого "шибания" в голову, такой самогон, особенностью своего "действия", как наркотик, привязывает пьющего к конкретному самогону и его производителю.
  
  
  
  Дохтор Бучковский
  
   Если большинство моих новых коллег предпочитали натуральное сухое вино, Иван Иванович Белый считал вино кислятиной, не стоящей внимания. Вдвоем с приятелем фельдшером Бучковским отдавали предпочтение дважды перегнанному самогону.
   Рассказывая о своем друге, Иван Иванович поведал нам нестандартную биографию самого Бучковского. До войны Бучковский закончил три курса Одесского медицинского института. За подпольное маклерство был осужден условно и исключен из института. Когда началась война, Бучковского призвали. С тремя курсами медицинского института его назначили ротным фельдшером. Потом служил фельдшером в хирургическом госпитале. Там же освоил ряд простых хирургических вмешательств. Вскрывал абсцессы, ушивал раны, у раненых в конечности удалял пули и осколки.
   Кончилась война. Послужной список и боевые награды помогли Бучковскому устроиться фельдшером на Западной Украине. Потом переехал в Мошаны, где Бучковского иначе, как дохтором не звали.
   У него были свои, "разработанные" им самим методы лечения. Особой любовью мошанских мужиков пользовался метод Бучковского в лечении острых простуд и гриппа. Для этого у Бучковского был еще со времен войны немецкий шприц емкостью в 50 мл. Как говорил сам Бучковский в 50 кубиков. Он его берег, как зеницу ока. Простуженным дохтор Бучковский вводил внутривенно смесь чистого спирта с 40% глюкозой. Пациента вначале пробирал озноб, затем чувство жара и ощущения, словно выпил стопку водки.
   Я расспрашивал Ивана Ивановича и других мошанцев, пользованных доктором Бучковским. Все они единогласно утверждали, что проведенное лечение давало быстрое выздоровление. Будучи уже на пятом курсе института, я рассказал об этом удивительном методе Бучковского старому доценту кафедры терапии. В группе послышались смешки, хихиканье и остроумные комментарии.
   - Не смейтесь! - сказал доцент, - Я сам слышал о таком методе лечения. Возможно, быстрое введение гипертонического раствора глюкозы в смеси со спиртом денатурирует незначительную часть форменных элементов и плазмы крови. Являясь уже в какой-то степени чужеродным телом, денатурированная часть крови способствует своеобразной встряске организма, мобилизации его защитных физиологических механизмов. Сродни аутогемотерапии. Хотя, сам ни разу не пробовал, и вам не советую.
   Должен сказать, что я сам за свою сорокапятилетнюю практику ни разу не осмелился повторить опыт дохтора Бучковского.
   Свою карьеру и жизнь Бучковский закончил весной семьдесят первого. В клинике внутренних болезней республиканской больницы он тяжело умирал от алкогольного цирроза печени. Правда, перед кончиной он реабилитировал меня, как рассказчика о случаях из его практики. После моего лишь напоминания, Бучковский в присутствии моих коллег по группе и старого доцента с гордостью и упоением сам рассказал о своем методе лечения простуд. Через несколько дней его выписали домой. Вскоре доктора Бучковского не стало.
  
  
  
  
  
  Крупа по карточкам
  
   То были странные годы. Шестьдесят третий и шестьдесят четвертый. Совсем недавно, в пятьдесят девятом Никитой Хрущевым было провозглашено, что социализм в нашей стране победил полностью и окончательно. Однако коммунизм от этого ближе не стал. Он маячил где-то за линией горизонта. В те годы мрачно шутили, что коммунизм это сама линия горизонта. Чем ближе мы к ней, тем дальше она от нас. Тогда я продолжал верить, что в восьмидесятом двери откроются и все мы ... А сейчас ... Выходит не шутили ...
   Между тем, начиная с осени шестьдесят третьего с продуктами в стране становилось все хуже. С прилавков магазинов исчезли крупы, мука и многое другое, исчезновение которого ранее казалось немыслимым. Потом в магазинах стали продавать хлеб, мякоть которого напоминала пластилин. Хлеб тот выпекался из смеси муки пшеницы, гороха и кукурузы.
   В шестьдесят третьем, когда я учился в одиннадцатом классе, переболел инфекционным гепатитом. После выписки из больницы необходима была жесткая диета в течение года. Мама выпекала белый хлеб. С куском хлеба в портфеле я шел в столовую сахарного завода, где обычно обедал. Почти каждый раз я ловил на себе и на хлебе взгляды обедающих рабочих. Тогда же с прилавков практически исчезла колбаса.
   Осенью шестьдесят четвертого я работал уже в Мошанской школе. На одной из перемен на двери учительской появилось объявление о том, что после обеда в школьной столовой будут отпускать продукты для учителей. Поскольку я был лаборантом, то решил, что это не про меня. Однако в списках была и моя фамилия. Пошел и я. Отпускали разные крупы, кукурузную муку и сливочное масло. Взял и я.
   Приехав домой я выложил мои приобретения перед родителями. Было решено. Положенные мне крупы и все остальное я по субботам отвожу в Вережаны. Той осенью в вережанской больнице начала работать семья брата. Вернувшись как-то из магазина, Иван Иванович (Белый) рассказал, что, по словам продавца продмага, крупы и сливочное масло завозят в магазин в прежних количествах, когда продукты отпускали свободно. Перевод этих продуктов на карточки сразу создал дефицит.
  
  
  
  Низложение с Олимпа
  
   Почасовиком в Мошанской школе был работник Дондюшанского райкома партии по фамилии Богорош. Сейчас затрудняюсь сказать, какова была его должность. То ли инструктор, то ли зав отделом. Низкорослый, коренастый, всегда в глаженом темно-коричневом костюме, безупречно завязанный галстук. Крупное темное, почти цыганское лицо, зачесанные назад, начинающие седеть волосы. Преподавал Богорош историю в старших классах.
   Однажды, проведя уроки, Богорош вымыл руки, тщательно причесал крошечной расческой свои жесткие волосы, уложил в портфель бумаги. Попрощавшись, сдавленным и сиплым с самого рождения голосом, сказал:
   - Сегодня после обеда слушайте важное правительственное сообщение!
  Мы хором решили, что объявят об очередном полете в космос. С двенадцати школьный приемник был включен. Не помню, во сколько, раздался голос диктора:
   - Слушайте важное правительственное сообщение! ...
  Это была среда, 14 октября 1964 года. На октябрьском пленуме ЦК КПСС был снят с должностей Первого секретаря ЦК КПСС и Председателя Совета Министров Н.С.Хрущев. Потом было закрытое секретное письмо в партийные организации. Сместили Хрущева за волюнтаризм и "по состоянию здоровья".
   Я не помню, чтобы смещение Хрущева вызвало у кого бы то ни было сожаление. Еще несколько лет назад некоторые, в том числе и наши педагоги, им восторженно любовались. Особенно за потрясание туфлей и Кузькину мать. Мое отношение к Хрущеву было предопределено задолго до этого домашними разговорами. Тесть моего брата, КГБист, подполковник в отставке, старый коммунист, тяжело вздыхая, открыто, не стесняясь моего присутствия, говорил с покряхтыванием:
   - Несерьезно все... Ничем хорошим это не кончится...
  В течение нескольких недель на прилавках магазинов появилось все, что больше года было дефицитом. Крупы, сахар, мука, масло... Колбаса нескольких сортов. Появились, ранее невиданные, маслины, изредка даже икра, печень трески ... И кубинские ром и сигары...
   С тех пор прошло более пятидесяти лет. Для меня все это время остался неразрешимый вопрос:
   - Откуда мог знать работник райкома партии из молдавского захолустья то, чего не знал сам Хрущев ... А может Богорош, как опытный шахматист, по косвенным признакам и отрывочным сведениям, как мозаику, сложил у себя в мозгу реальную ситуацию и точный прогноз?
  
  
  
  Учитель географии
  
   В октябре директор, в очередной раз оставив меня после уроков, сказал:
   - Кристина Георгиевна, учительница географии, ложится надолго в больницу. Возможно очень надолго. Что-то с почками... Я не хочу вовлекать в это дело РОНО. Одни сложности потянут за собой другие. Бери на себя всю географию, рисование и частично сельхозтруд. Труд ненадолго. Соберут урожай с подопытного участка и я переведу уроки труда в школьную мастерскую. Воспитателем в интернате будет Рая, пионервожатая.
   Так неожиданно я стал единственным учителем географии в средней школе. Готовиться к урокам в общежитии интерната в галдящей команде воспитанников было не с руки. Жить перешел на квартиру в доме неподалеку, в котором снял небольшую отдельную комнатушку. Тогда география в школе была серьезней. Как и, пожалуй, все. В пятом классе были основы физической географии. В шестом классе учили географию СССР. А дальше - больше. Физическая и экономическая география СССР, зарубежных стран и так далее. На десерт была астрономия.
   Многое я помнил из курса средней школы. С благодарностью вспоминал бессменного, ныне здравствующего девяностопятилетнего, нашего учителя географии Бадюла Сергея Даниловича. Сама собой пришла мысль увязывать тему предстоящего урока с ранее прочитанными книгами. Рекомендовал читать эти книги ученикам. Детям это нравилось. В географию я погрузился быстро, охотно и безболезненно.
  
  
  .
  Открытый урок
  
   Была середина второй четверти. Вернувшись в учительскую после очередного урока, я застал, сидящим за директорским столом, грузного мужчину в плаще. Пальцы его левой руки были полу-сжатыми и, кажется, не двигались. Прижатая к груди, левая рука казалась короче. Он о чем-то живо беседовал с директором, который сидел рядом. Видно было, что отношения между ними были доверительными, сама беседа казалась теплой.
   Когда в учительской собрались все педагоги, директор объявил:
   - Товарищи! У нас в гостях, знакомый вам Михаил Николаевич, - Иван Федорович назвал и фамилию, но я не запомнил. - Директор Каларашовской школы. Сегодня он у нас в качестве внештатного инспектора РОНО.
   Повернувшись к инспектору, Иван Федорович спросил:
   - Какой урок вы намерены посетить?
   - Наверное лучше всего по специальности. В каком классе сейчас урок географии?
  Я выступил вперед:
   - В пятом!
   - Ну вот, к вам и пойдем. Я смотрю, Кристины Георгиевны нет.
   - Она в больнице. - сказала завуч. - Борис Кузьмич сказал, что надолго.
   Со звонком на урок мы прошли в пятый класс. Класс встал и сел необычно тихо. Я чувствовал, что дети насторожились.
  Начал опрос, как обычно:
   - Что было задано на дом? Кто желает отвечать?
  Обычно взбалмошный, многочисленный пятый класс стал серьезным. Видно было, что большинство детей переживали. Потянулись вверх руки. Памятуя свои недавние школьные годы, я поднимал для ответа детей, в знаниях которых не сомневался. Скоро опрос был закончен. Я решил перейти к изложению новой темы. В это время поднял руку инспектирующий:
   - Можно, я задам вопрос вот этому мальчику?
  Мне ничего на оставалось, кроме, как кивнуть головой и сказать:
   - Серебриян Василий Иванович, встань!
   Дело в том, что в классе было два Василия Серебрияна. Василий Иванович был черноволосым, смуглым и низкорослым. На рукавах блестящие высохшие следы от содержимого носа. Испачканный чернилами пионерский галстук был скручен двумя жгутами. Учился он из рук вон плохо. Домашние задания чаще ему писала старшая сестра. Двойки, единицы его совершенно не трогали. Он просто ходил в школу.
   Серебриян Василий Алексеевич был выше ростом. Худенький, белокурый, голубоглазый, старательный. Мама, если не ошибаюсь, давно умерла. Воспитывала его мачеха, которую и мачехой не назовешь. Всегда вымытый, в опрятной одежде, причесан и сыт. Пионерский галстук, казалось, гладили каждый день. Учился он старательно. По всему было видно, что Васину учебу дома контролирут каждый день
   Василий Иванович медленно поднялся. Он совершенно не переживал. Было ощущение, что вызову к доске он не обрадовался. Нарушили человеку покой. Михаил Николаевич спросил:
   - Скажи, Вася! Ты знаешь кто такой Колумб?
  Вася стойко молчал. Только рука его крутила и без того закрученный конец галстука. Внештатный инспектор решил помочь:
   - Ты вспомни, Вася! Что Колумб сделал впервые?
  Вася опустил голову ниже. Сидящие неподалеку, ученики стали подсказывать. Мне казалось, что подсказки Вася должен услышать. Как и проверяющий Михаил Николаевич.
   - Что Колумб сделал впервые? - я решил заострить Васино внимание на сути вопроса.
   Подсказки стали звучать громче. На лице инспектора появилась веселая заинтересованность. Наконец Вася расслышал. Набрав полную грудь воздуха, Вася неожиданно громко отчеканил:
   - Вин пэрвый облетел вокруг Луны!
  Класс оживился. Михаил Николаевич опустил голову и прикрыл правой кистью лицо и лоб. Это длилось несколько секунд. Когда он отнял руку, лицо его было непроницаемым.
   - Хорошо! Садись.
   Вася с чувством исполненного долга, облегченно вздохнув, сел. Дальше я стал объяснять новую тему. В такие минуты у меня словно включается дополнительный клапан. Рассказывая, я вспомнил услышанное ранее, прочитанное в книгах. В конце я все же решил очень кратко совершить с Колумбом морское путешествие в Америку и с Магелланом обогнуть земной шар. В это время прозвенел, возвещающий о конце урока, звонок.
   Мы вернулись в учительскую. Когда прозвенел очередной звонок на урок, Михаил Николаевич деликатно спросил:
   - Где мы могли бы поговорить вдвоем?
  Сидящие в учительской Ксения Алексеевна и Валентина Николаевна, извинившись, вышли.
   - Вы все таки больше уделяйте внимание объяснению нового материала. У вас получится. И у детей что-то в голове останется.
  Потом спросил:
   - Когда вы просмотрели учебник? Перед уроком вы его не открывали.
   - Утром ... - честно признался я.
   - Куда вы думаете поступать?
   - Я решил в медицинский...
   Решили вы или родители?
   - И я и родители. - ответил я.
   - Если у вас что-либо в жизни изменится, приезжайте ко мне, в Каларашовку. Я вам дам письмо декану факультета в Тирасполе. Вам останется отвезти документы. У вас получится.
   - Спасибо ...
   После отъезда проверяющего инспектора я уточнил. Полное имя внештатного инспектора РОНО было Михаил Николаевич Мошейко.
   Через тридцать с лишним лет я проводил контрольный медицинский осмотр рабочих объединения "Колхозживпром". Передо мной стоял низкорослый худощавый смуглый рабочий в спецовке. Вислые усы до середины подбородка. Наклонив голову, он в упор смотрел мне в глаза. Я видел, что ему весело. Посмотрел обложку амбулаторной карты: Серебриян Василий Иванович.
   - Чем же все таки знаменит Колумб! Серебриян!
   - А лыхо его знае! Их стилько наплодилось! Хиба ж запомятаешь?
  
  
  
  Такой молодой, а уже лаборант
  
   В школу пришло очередное распоряжение министерства народного образования. В нем предписывалось в кратчайшие сроки вывести за пределы учебных классов все без исключения химические реактивы и стеклянную посуду. Директор задумался. В правом, уже достроенном крыле здания школы заканчивали отделку небольшого кабинета с одним окном на юг. Его и рассчитывал Иван Федорович приспособить под свой кабинет.
   Позвонил в район. Кто-то из начальников в РОНО сказал:
   - Можешь кабинет свой оформлять где угодно. Если в течение недели не доложите о выведенных за пределы классной комнаты реактивах, в директорском кабинете будет сидеть другой. Необходимо исключить возможность контакта детей с химреактивами. На дверях кабинета должен быть замок с контролькой.
   Так нечаянно решился для меня вопрос с кабинетом. Мы перетащили туда шкафы с химреактивами, посуду, установили два стола. Столяр вкрутил кольца и вручил мне два ключа. Один для внутреннего замка, другой для навесного с контролькой. В школе я стал единственным работником, имеющим свой отдельный рабочий кабинет.
   В селе этот факт не остался незамеченным. Тем более, что я был первым в истории села и школы лаборантом. Даже ученики рассуждали:
   - У директора кабинета нет, у завуча нет, а у лаборанта есть!
  Мой рейтинг (тогда такого слова мы не знали) сразу вырос. А тут еще и зарплата. Ставка лаборанта, три четверти ставки за географию, плюс рисование. Кому какое дело за что? Главное сумма. По размерам моя месячная заработная плата в первые месяцы шла ноздря в ноздрю с зарплатой завуча, второго лица в школе после директора. Естественно, интерес ко мне в селе сразу вырос.
   Не раз, проходя по селу, я видел провожавшие меня взгляды и слышал голоса, восседающих на лавочках у калиток, женщин:
   - Диви, диви! Такий молоденький, а вже лаборант.
  
  
  
  Василий Иванович
  
   Рядом с моим новым "персональным кабинетом" располагался четвертый "В" класс. Учителем там был Василий Иванович Долгий. Весь седой, он казался гораздо старше своих лет. Будучи грамотным, в послевоенные годы участвовал в "Ликбезе". Потом закончил экстерном семь классов. Курсы по подготовке учителей младших классов. Затем заочно-очное отделение Сорокского педагогического училища.
   Василий Иванович, кажется, всю жизнь учился. Уже в пенсионном возрасте, работая учителем, закончил заочное отделение Цаульского совхоз-техникума. Занимался виноградарством. Удачливо прививал саженцы плодовых деревьев. С гордостью носил нагрудные академические знаки об окончании сельскохозяйственного и педагогического техникумов. Играл на скрипке.
   Как и многие в Мошанах, Василий Иванович не избежал очарования "моим" служебным кабинетом. После того, как я стал его соседом в школе, его интерес ко мне сразу возрос. Бывало, задавал вопросы из области методологии преподавания в младших классах. Кажется, я отвечал правильно. А может, интуитивно чувствовал, какого ответа ждет от меня Василий Иванович? Иногда казалось, что интерес его ко мне переходил в своеобразное почитание. Это заметили другие педагоги: Емил Петрович и Петр Кириллович. Полушутя, полувсерьез предупредили:
   - Ты у него на особом счету. Если пригласит на стакан вина, не отказывай. Бери нас с собой. У него есть отличное вино. Есть и бурда, одного с вином цвета.
  Как в воду глядели! В конце ноября Василий Иванович пригласил меня к себе домой в гости:
   - Приходите! Покажу вам мои книги. Я собираю книги с еще довоенной поры. Стараюсь читать, но времени мало. У меня большая усадьба, огород, виноград, сад... Требует ухода. А жена больная ...
   - Неудобно как-то одному вечером.
   - Возьмите с собой Петра Кирилловича! Может еще кого? Угощу вином. Такое вино только у меня!
  Когда я сообщил о приглашении коллегам, они оживились.
   - Идем сегодня! Назавтра может передумать.
   Мы пришли в гости к Василию Ивановичу, когда стемнело. Во второй половине ноября темнело рано. Василий Иванович засуетился. Усадил нас за круглым столом, покрытым плюшевой скатертью рубинового цвета. Потарахтев посудой в соседней комнате, убежал. Вскоре принес кувшин с белым вином. Разлил по стаканам. Вино действительно было отменным. Отпив половину стакана, я отложил. Василий Иванович забеспокоился:
   - Может не понравилось?
   - Нет, Василий Иванович! Вино редкостное. Мне нельзя пить. Год назад я перенес желтуху.
   - Как жаль, как жаль!
  Остатки вина были разлиты по стаканам Петра Кирилловича и Емила Петровича. Я допил свои полстакана. Приготовился прощаться. Становилось скучно.
   Емил Петрович в свойственной ему непосредственной манере, попросил:
   - Еще один кувшин, Василий Иванович!
   - Сейчас! Я угощаю только первым кувшином. Вы у меня сегодня первый раз, как гости. Второй кувшин будет стоить рубль. - в своей наивной откровенности Василий Иванович выглядел почти оригинальным.
   - Ладно! - Емил Петрович положил на стол рубль.
   В этот момент я увидел то, на что смотрел более получаса и до сих пор не видел. Это была, вытертая до желтизны по углам, темно-каштанового цвета скрипка. Рядом висел смычок.
   Я всю жизнь теряюсь, когда вижу талант. Любые недостатки людей меркнут, когда я вижу их способности от бога. И не имеет значения: это игра на музыкальных инструментах, пение, рисование, стихотворчество, танцы, лепка. Все то, с чем человек должен родиться. У меня таких талантов нет.
   - Это ваша скрипка? Василий Иванович!
   - Моя! Я купил ее еще в тридцать седьмом году, при румынах. Учился в Сороках, у одного еврея-музыканта. Ах! Как он играл! Потом еще учился в румынской армии. Тогда музыкантов отбирали отдельно. И служить было легче.
   - Вы играете?
   - Да. Играю. Сейчас я принесу вино и буду вам играть.
   Василий Иванович поспешил на улицу. Скоро гулко хлопнула наклонная дверь его подвала. Василий Иванович поставил кувшин на стол и потянулся за скрипкой. Я обратил внимание, что в этот раз вино в кувшине казалось немного мутным. Пока Василий Иванович пощипывал струны и что-то подкручивал в своей скрипке, Емил Петрович разлил вино. Пригубив, отставил стакан:
   - Василий Иванович! Это не то вино! Совсем другой вкус! Налейте вина!
  Василий Иванович не растерялся:
   - Это тоже вино. Но это вино по рублю. А то вино, которое вы пробовали, стоит рубль тридцать.
   - Вот вам еще рубль. Принесите нам того вина. На два рубля как раз будет полтора кувшина. - со всей своей деликатностью сказал Петр Кириллович. - Только не забудьте прополоскать кувшин.
   Скоро Василий Иванович принес вино. Мы сидели у него допоздна. Вели тихие разговоры, а Василий Иванович наигрывал нам какие-то старинные румынские мелодии. Потом неожиданно прозвучали мелодии Штрауса. На мой взгляд, Василий Иванович играл удивительно правильно. Странно было видеть, держащие смычок и замедленно передвигающиеся по грифу, толстые, с черными трещинами и темными ногтями, натруженные мозолистые пальцы. Потом на печи что-то стукнуло. Раздалось злобное бормотание.
   - Это жена. Говорит, что уже поздно. У нее голова болит.
   Мы попрощались. Петр Кириллович пошел домой напрямик, мимо маслобойки. Мы с Емилом Петровичем, дойдя до школы, разошлись в разные стороны. Каждый на свою квартиру.
  
  
  Нимфа
  
   В середине второй четверти наш коллектив внезапно покинула старшая пионервожатая Рая Марчук. В Ярово, ее родном селе, оказалась свободной целая ставка (18 часов в неделю) по русскому языку и литературе. Без старшей пионервожатой школа горевала около двух недель. Однажды утром дверь открылась и в учительскую вошла... моя одноклассница Нимфа Аксиненко.
   В школе Нимфа училась так себе. Однако пела, танцевала, декламировала стихи. Даже бренчала на гитаре. Нимфа с ходу включилась в работу и вместе с классными руководителями стала готовить новогодний концерт. С приездом Нимфы загрустили и озадачились некоторые жены наших учителей. Потом успокоились.
   Почти каждый день за Нимфой из райцентра приезжал мотоциклист. Вся голова и половина лица были скрыты редким в те годы мотоциклетным шлемом с очками. Надев на голову второй шлем, Нимфа усаживалась сзади. Мотоцикл, укутанный голубым дымом исчезал за сельмагом вместе с Нимфой.
   Когда началась распутица, Нимфа переселилась на квартиру в Мошанах. Но в коллектив она почему-то не вписалась. Все время держалась особняком, как в школе. На правах одноклассницы часто заходила ко мне. С остальными держалась ровно, но как-то настороженно. На дни рождения, праздничные столы к новому году, женскому дню она не ходила. Потом ее перестали приглашать, хотя в целом в нашем дондюшанском классе она была неплохой девчонкой.
   Однажды мужская половина в лице Ивана Ивановича (белого), Петра Кирилловича и Емила Петровича поставила передо мной задачу. Предстояло сделать пороховой заряд и приготовить взрывснаряд. Решили проверить, есть ли рыба в небольшом озерце между Мошанами и Бричанами. То, что трем педагогам и лаборанту за браконьерство грозил как минимум позор, не волновало никого. Мне было поручено приготовить взрывчатку.
   Соотношения селитры, угля и серы у меня были. Потом я изготовил щепотку "пороха" с бертолетовой солью. Разница была оглушительной, во всех смыслах. Я решил приготовить заряд побольше. Насыпал в ступку нужные соотношения и фарфоровым пестиком стал перетирать чернеюшую смесь. Ступку я держал в левой руке. В правой был пестик.
   В какое-то мгновение я ничего не сумел осознать, но интуитивно решил срочно избавиться от ступки с будущей взрывчатой смесью. Толчком я послал ступку в сторону двери. В полете содержимое ступки с хлопком ярко загорелось. В это время широко распахнулась дверь и на порог кабинета ступила Нимфа. Ступка с догорающей смесью упала ей на грудь, затем на пол. Нимфа побледнела и едва не последовала за ступкой. С трудом удержалась за косяк двери.
   А я еще находился в состоянии оцепенения от содеянного. Потом бросился к Нимфе и стал отряхивать роскошное жабо на ее платье, что оказалось излишним. Небольшая дырочка образовалась на складке самого жабо. Платье осталось целым. Я стал извиняться. Предложил, на всякий случай, деньги на покупку нового платья. Внимательно осмотрев себя, Нимфа успокоила:
   - Чепуха! Дырочку на жабо я стяну в складку. Никто и не заметит. Я к тебе, собственно по другому поводу.
   - По какому?
   - Ты ведь собираешься поступать в медицинский?
   - Да-а!
   - Уколы ты делать умеешь?
   - Конечно! - не моргнув, уверенно сказал я.
   - Слушай. Мне врач назначил уколы. Витамины и что-то там еще... Два раза я была у Бучковского. Но он так долго примеряется. Щупает и щупает место. Даже противно. Потный, и руки дрожат. Ты не смог бы мне делать уколы?
   - Где? - спросил я.
   - Как где? В ягодицу. Это совсем просто.
   - Я спрашиваю, где я тебе буду делать уколы? Что, здесь в кабинете?
   - Конечно здесь. У тебя полно стеклянной посуды. Дай мне что-либо пошире. Я дома сама буду кипятить час. Принесу сюда с уколами.
   - Ладно! Вот тебе стеклянная кювета. Воду только сливай, когда остынет. И марлю постели под шприц.
   - Это я сама знаю. Давай, я пошла!
   На следующий день Нимфа принесла прокипяченный шприц с иглами и ампулы с лекарствами. Ампул было четыре. Все разные. В одной было что-то мутное с желтым. Я прочитал. Там было написано по-русски: Экстракт Алоэ. В другой было что-то розовое. В третьей белая водичка. А в четвертую словно налили подсолнечного масла. Я слегка оробел:
   - Нимфа! А как тебе делал Бучковский?
   - Он два укола набирал в один шприц. Потом каждую ампулу колол отдельно. Три раза зараза колол. Набирай все вместе, чтоб сразу!
  Моя уверенность улетучилась. А Нимфа торопила:
   - Что ты задумался! Набирай!
   Я надпилил ампулы, отломил и стал набирать в шприц лекарства. Сначала набрал прозрачное. На всякий случай. Потом розовое, затем мутное алоэ. В конце стал вытягивать шприцом масло. Масло пришлось набирать долго. Скоро в шприце было некое подобие жирного борща с красной свеклой. Жир всплыл наверх. Только капусты не хватало.
  Нимфа обнажила свою ягодицу. На всякий случай я взболтал шприц. Чтобы легче выходили лекарства. Я уже видел точки, где раньше колол Бучковский. На душе полегчало. Я выдавил пузырьки воздуха и уверенно приблизил шприц.
   - Коли поглубже! Врач и Бучковский говорили что надо глубоко.
   - Не учи ученого!
   Я уколол. Глубоко. Нимфа даже не дрогнула. Я давил на поршень. Когда я увидел приближающиеся к канюле иглы пузырьки воздуха, я опять оробел. Воздух впускать нельзя! Я резко выдернул иглу со шприцом.
   - У-уф! - облегченно протянула Нимфа, - я почти не почувствовала. Не то, что Бучковский. У тебя легкая рука.
   Спустя некоторое время, я рассказал о моих первых "успехах" в медицине брату, тогда главному врачу Вережанской участковой больницы. Алеша несколько секунд не отрывал взгляда от моего лица:
   - Вроде не дурак ... а ... дурак. - и уже другим, почти незнакомым мне, голосом жестко сказал. - Благодари бога, что обошлось. Твоя милая одноклассница могла скончаться на месте. Чтобы подобное больше не повторялось! Понял?
   Тогда все обошлось. Я продолжал работать. Нимфа ни на что не жаловалась. Однако скоро, в самом начале четвертой четверти Нимфа неожиданно подала заявление на увольнение:
   - Уезжаю в Кишинев. Мне нашли там работу и дают общежитие. Учебный год школа закончила без старшей пионервожатой.
   После третьего курса наша группа проходила фельдшерскую практику в торакальном отделении республиканской больницы. Там нас обучили, как правильно и грамотно делать внутрикожные, подкожные, внутримышечные и внутривенные инъекции. Там же, меня научила делать плевральные пункции мама моей коллеги по группе Оли Лопушанской. Софья Ивановна, фронтовой хирург, натаскивала нас как щенят, иногда беспощадно. Вспоминая с благодарностью то время, могу сказать: медицине нас учили по настоящему ...
   Однажды в центре города я столкнулся лицом к лицу с ... Нимфой.
   - Сколько лет, сколько зим!
  Нимфа рассказала, что работает в связи на Главпочтамте, в какой-то секретной части. На мой вопрос об отдаленных последствиях моего лечения, моя бывшая одноклассница ответила:
   - Представляешь? Тогда у меня не было ни одного уплотнения. А одна женщина с работы после уколов три месяца назад имела два абсцесса сразу. Почти месяц была на больничном. А тогда, три года назад, я проверялась у моего врача. Он сказал, что не ожидал такого выздоровления.
  
   Когда-то в детстве я сорвался с дедовой высокой груши. До земли я не долетел. Успел ухватиться за толстый сук. Тогда моя баба Явдоха сказала:
   - Бог подставил тебе свои ладони.
  Сейчас бы не подставил. Я просто не успел бы ухватиться за сук ...
  
  
  
  Очко
  
   Из уважения к ныне уже давно почившим, и к тому прекрасному, канувшему в лету радужному времени, мой рассказ обойдется без имен и фамилий.
   После получения очередной зарплаты, кто-то предложил:
   - Давайте сыграем в очко! На копеечки... для интереса!
  С моего раннего детства в нашей семье карты были вне закона. Отец говорил:
   - В жизни не брал карты в руки. Дурости! В карты играют бездельники и лентяи! Сколько работы за это время можно сделать!
   На предложение неожиданно откликнулось несколько человек:
   - Давайте! Женя! Садись! Что? Не играл? Садись! Новичкам везет!
   Стали играть на сущие копейки. Сначала мне действительно везло. Потом проиграл. Но то были копейки! Потом снова, раз за разом стал выигрывать. Я стал понимать, как человеком ощущается карточный азарт. Сумма в банке уже шла на рубли. Потом на десяток, другой... Мне везло. Меня подмывало остановиться. Встать и уйти! Но ... Потом, когда в банке была сумма в ползарплаты, я по инерции пошел на все! И проиграл! Молча выложил в банк проигранную сумму. Один из игроков сказал:
   - Иду на все!
  Все затаили дыхание, следя за рукой, берущей из колоды карты. Наконец раздалось:
   - Очко!
  Рука сгребла деньги и унесла во внутренний карман.
  Потом снова была моя очередь. Я задумался.
   - Не думай! После проигрыша всегда везет. Ставь! Вернешь хотя бы зарплату!
   Трудно передать, что творилось тогда в моей голове. Меня раздирали противоречивые стремления. Как мне хотелось отыграть уже проигранное! Еще больше я опасался потерять все! Потом в памяти всплыли слова отца:
   - В карты играют бездельники и лентяи!
  Я встал:
   - Я больше не играю.
  И вышел.
   В карты на деньги я больше не играл. Никогда.
  
  
  
  Куница
  
   Однажды, проходя из школьной мастерской к школе, на хозяйственном дворе я услышал призыв Сергея Васильевича, школьного завхоза:
   - Евгений Николаевич! Скорее сюда!
  Я вошел в крошечный коридорчик. Сергей Васильевич, указывая на следующую закрытую дверь, протянул мне новый мешок. Громко прошептал:
   - Там куница! Свалилась с чердака. Ловить надо мешком, а то сильно кусается.
   Я чуть приоткрыл дверь. На куче кукурузных початков в настороженной позе сидела куница. Живую куницу я увидел тогда впервые. Трудно сказать, что в ее фигуре было наиболее изящным: голова, шея, грациозно изогнутая спина, пышный длинный блестящий хвост. Куница вся была необыкновенно изящна. Я представил ее, сидящей на моей руке и прижатой к груди, как кошку. Мне действительно захотелось ощутить на своей груди ее тепло.
   - Подходим вдоль стен и прижимаем ее мешками в угол. Берегите руки. Какой воротничок получится для внучки!
   Не открывая широко дверь, мы проскользнули в комнату и плотно закрыли за собой дверь. Куница подпрыгнула к, чернеющему вверху, лазу на чердак. Чуть не допрыгнула. Метнувшись по комнате, снова заняла, господствующую в комнате, высоту - кучу кукурузных початков. Растянув мешки мы стали приближаться к зверьку вдоль стен. Куница подпрыгнула еще раз. Снова неудачно. И опять заняла место на куче кукурузы.
   Я собирался прыгнуть и накрыть куницу мешком. Но Сергей Васильевич, несмотря на возраст, оказался проворнее. И опытнее. Он быстро, преграждая кунице путь на чердак, занес над ней растянутый мешок. Одновременно прыгнула и куница. Ударилась в мешок. Сергей Васильевич прижал мешок к початкам и попытался другой рукой через мешок прижать к початкам саму куницу.
   Скорость, с которой менялись дальнейшие события не оценить. Я не успел ничего сообразить. Прижатая, куница успела через мешок укусить Сергея Васильевича за кисть. Потом ее голова молниеносно показалась из под края мешка. Куница укусила другую руку завхоза. Выскользнув из-под мешка, куница взметнулась вверх, но не в чердачное отверстие. Она прыгнула на стык стен. Оттолкнувшись от угла, куница исчезла в черном проеме чердака.
   Сергей Васильевич растерянно стоял, отряхивая окровавленные руки. Оказалось, что через мешок куница успела укусить его левую руку два раза. Укусы были точечными, но скорее всего, глубокими. Мы вернулись в мастерскую, где в каждом помещении была аптечка. Я сбегал к себе в кабинет и принес пергидроль. Он в десять раз более концентрированный, нежели обычная 3% перекись водорода.
   Прижимая ватные тампончики с пергидролем, я последовательно обрабатывал укушенные ранки. Потом был йод. Повязка. Мы настояли, чтобы Сергей Васильевич обратился в медпункт к Бучковскому. Тот назначил таблетки тетрациклина и дал направление в Атаки к хирургу. Сергей Васильевич в Атаки поехал утром следующего дня. Привез коробку с ампулами сыворотки против бешенства. Одного не могу вспомнить. "Пускал" ли, как говорят в Мошанах, Сергей Васильевич уколы до конца или прервал лечение. Прошло столько лет. Спросить уже некого.
   В учительской происшествие вызвало неподдельный интерес. Когда я рассказал о предназначении шкурки еще не пойманной куницы, Иван Иванович Порядин весело заметил:
   - Это называется "Делить шкуру неубитого медведя".
  
   Прошло более двенадцати лет. Выйдя вечером на крыльцо, я услышал на чердаке сарая шум и хлопанье крыльев. На чердаке у меня были, оставленные на зиму, шестнадцать пар племенных голубей различных пород. Я кинулся к лестнице. Открывая дверцу на чердак, включил свет. Некоторые голуби еще трепыхали крыльями. Отверстие летка было занято задней частью куницы и, свисающим вниз, пышным блестящим хвостом. Зверек приготовился прыгнуть с летка на крышу, расположенного в двух-трех метрах, дома.
   Первый импульс гнева заставил меня протянуть руку, чтобы схватить и наказать ночную злодейку. Моя рука замерла в воздухе. Я вспомнил, как много лет назад мы с Сергеем Васильевичем охотились за куницей. Сразу же вспомнил рассказ моего наставника по голубеводству Николая Эммануиловича Юзефовича:
   - Куница способна извернуться в отверстии или норе размером, не превышающим поперечник самой куницы.
   Я отдернул руку. А куница не прыгнула. Плавно, как в замедленном кино, забираясь на крышу сарая, словно не спеша, утащила в леток свой хвост. Я осмотрелся. Все голуби лежали на полу чердака. Не в силах больше там находиться, я спустился и пошел в дом. Почему-то очень долго мыл руки. Наутро на крыше дома я увидел двух, спасшихся в смертельной суете, голубок. На чердак они больше не вернулись.
  
  
  
  Бокс
  
   В школе спортивного зала не было. Под спортивный зал была приспособлена обширная комната бросового дома, в котором в шестидесятые находился колхозный детский садик. Периодически, выходя из школьных мастерских, я заходил в спортзал. Если не шел урок физкультуры, я несколько минут забрасывал в корзину баскетбольный мяч. Если были напарники, играл партию-другую в настольный теннис.
   Однажды я застал в зале двух девятиклассников, боксирующих в, недавно приобретенных Иваном Ивановичем Куксиным (Черным), боксерских перчатках. Я загорелся. Несмотря на то, что драка не была заложена во мне с рождения, не раз, боксируя перед зеркалом дома, я "выигрывал" чемпионаты страны и мира. Я попросил перчатки. Мне помогли их одеть и зашнуровать. Потренировавшись об стенку, я вызвал на бой кого-то из девятиклассников. У меня навыки в боксе были весьма скромными. У ребят еще скромнее. Скоро я перебоксировал с присутствующими ребятами. Было неинтересно. А возможно, учитывая мой "учительский" статус, ребята просто стеснялись ударить меня сильнее?
   В это время, девятиклассник Миша Ярмалюк, с псевдонимом Ворона, указал мне на вошедшего в спортзал подростка в потертом рыжем вельветовом костюме:
   - Попробуйте и с ним, Евгений Николаевич! - тут же крикнул пареньку. - Колюша! С Евгением Николаевичем будешь боксировать?
  Паренек молча пожал плечами. Я всмотрелся. Ниже среднего роста, ходит не спеша, вразвалку. Колюша казался очень медлительным. В селе его почему-то называли клоуном. По всем позициям он проигрывал уже боксировашим со мной Мишке Ярмалюку и Толе Скорцеско. Даже внешне парень был больше похож на тугодума. Пшеничного цвета гладкие волосы, голубые глаза и полные губы выдавали в нем миролюбие, добряка по натуре. Боксировать со мной он явно не стремился.
   Наконец Колюша сдался. Одел перчатки, сам зашнуровал. Натянули и завязали мои шнурки наши секунданты. Мы стали боксировать. Я спешил. Надеялся нанести пару эффектных ударов и закончить поединок. Я старался ударить Колюшу прямо, справа, слева, в подбородок. А Колюша медленно двигался по спортзалу. Мои удары не достигали цели. Правда, пару ударов в грудь он пропустил. Это придало мне уверенности.
   Я пошел в наступление. Но на пути моих кулаков неизменно медленно, но вовремя возникали перчатки Колюши. Я стал горячиться. Стал больше делать обманных движений, отходил, потом снова внезапно бросался вперед. Я решил взять Колюшу измором.
   Бросившись в очередную атаку, я ничего не успел сообразить. Я даже не почувствовал удара. Очнулся я на полу. Я лежал, как лежат, перевернутые на спину, тараканы, двигающие одновременно всеми конечностями. В голове шумело. Спортзал, вместе со всеми в нем находившимися учениками, плавал. Попытавшись встать, я понял, что это мне сделать будет нелегко. Подошел Колюша, уже без перчаток. Наклонившись, протянул мне руку. Помог встать. Меня шатало, как пьяного. Я сел на скамейку у стены. Постепенно возвращались обычные звуки.
   Ребята смотрели на меня, если не весело, то с интересом. Посидев, поднялся и пошел к себе. Позже я узнал, что Колюша, обучаясь то ли в ремесленном училище, то ли в училище механизации занимался в секции бокса.
   Боксировать в моей жизни я больше не желал.
  
  
  
  Первые выборы
  
   Случилось так, что достигнув восемнадцатилетия, первые свои выборы в Верховный Совет Союза ССР я встретил в Мошанах. За несколько недель до выборов Иван Федорович на собрании педагогического совета утвердил список агитаторов. В этом списке оказалась и моя фамилия. Пробежав список взглядом, я отметил, что в агитаторы попали все молодые и в основном не местные.
   Когда Иван Федорович распределил агитаторов по участкам, начались недовольства. Дело в том, что в селе было несколько десятков семей, десятилетиями не принимавших участие в выборном процессе. Особенно агитаторы отбрыкивались от нескольких фамилий. Иван Федорович примирительно сказал:
   - Уговорили. Вот эти три семьи мы попросим, чтобы агитировал Евгений Николаевич. Он молодой, энергичный, грамотный. Сумеет уговорить.
   Тогда я тоже был уверен. Мне вообще было непонятно, зачем люди отказываются ходить на выборы и не хотят голосовать. Для меня с самого детства выборы в селе всегда были праздником. Перед выборами сельчане с интересом читали газеты, где писали, на сколько дешевле будет стоить хлеб, водка, селедка, рыбные консервы и еще много чего. В день выборов целый день на бульваре играл духовой оркестр.
   Сельский магазин был открыт с утра до поздней ночи. Водку разрешали продавать на стопки. А бывало, в село из сельпо выезжал буфет. Там колбаса, копчения, конфеты ... И еще ... Я не помню, чтобы кого-то, чьи портреты за добрый месяц до праздника висели в селе на видных местах, не выбрали. Так какой смысл не ходить на выборы или голосовать против, если все равно выберут. Только портить себе и другим настроение?
  Иван Федорович продолжал:
   - С обходами не затягивайте. Рассчитайте так, чтобы к некоторым успели сходить два, а то и три раза. Берите с собой агитматериалы. Оставляйте хозяевам. По вашим следам могут для проверки приехать из района, а то и из Кишинева. Увидят в доме плакаты, значит вы уже были. А то еще и спросят:
   - Оставляли ли агитаторы вам портреты и плакаты?
  Шли дни, недели ... Я всю жизнь оттягивал подготовку к событиям, в которых я принимал участие. У меня всегда приходит осознание момента, что дальше затягивать нельзя. А тут еще потеплело. Оттаяла замерзшая земля. То слякоть, и тогда грязная струя взлетает из-под сапог до самого носа, то вязкая топь, когда сапоги грозят остаться в клейкой грязи. Но делать нечего, надо идти. Хотя, какой проверяющий приедет по бездорожью? А вдруг местные захотят проверить? Нельзя подводить Ивана Федоровича!
   В двух первых домах меня встретили юркие с бегающими глазами, сухонькие старушки. Как сестры! Не пустив дальше порога, проворно вставали на пути.
   - Знаем, знаем! Прийдэмо! А як же?
   В третьей небольшой хатенке дверь мне открыл высокий худощавый и жилистый старик. Судя по тому, как он проворно подбросил свое тело и уселся на лежанку, оставлял о себе впечатление могучего, не утратившего силу, мужика.
   Я разулся. Видимо это понравилось старику, так как он уже с интересом смотрел в мою сторону. Положив агитматериалы на стол, я стал объяснять цель моего визита. Старик не дослушал:
   - Убери со стола бумаги. Не погань мени стил! А на выборы я не ходил ни разу и не пойду.
   - Почему? Это долг каждого человека, отдать голос ... - начал я с шаблонного обращения к избирателям.
   - Ты еще бы сказал советского человека. Я советским никогда не был и не буду.
   - Но ведь вы живете в обществе, где есть конституция ... - я оказался в затруднении.
   - У меня один закон - бог! И его я чту! Ты еще молодой! Говоришь, что тебе говорят. Эта власть не от бога!
   - А в библии написано, что любая власть от бога. - повторил я, где-то прочитанное или услышанное.
   - То заблудшая религия так говорит! Эта власть от сатаны! Придет час, придет Армагеддон. Очистит он землю от сатаны!
   Я понял, что попал к иеговисту. Все правильно! Вон, на подоконнике тоненькая брошюра "Башня стражи". Понимал, что мне лучше уйти. Не перековать мне его!
   Но уже старик меня не отпускал:
   - Я уже старый. Но ты еще будешь жить, когда эта власть рассыпется, как песок. И следа не останется. Огнем все выпалят!
  Я поднялся с табуретки. Решился на последний, на мой взгляд, довод:
   - Так как мне записать? Что пойдете или не пойдете?
   - Пиши, что хочешь! Только грязнее бумага будет! И не используешь...
   - До свидания!
   Я вышел. На душе было муторно. Как будто объелся чего-то непотребного. Одновременно я чувствовал: старик посеял во мне какую-то мутную ядовитую горечь, которая скоро не пройдет. Если пройдет вообще.
   На второй день я доложил Ивану Федоровичу о проделанной работе. Он усмехнулся:
   - Никто из них не придет на выборы. Я их уже изучил. Сам ходил не раз агитировать. Ладно! Иди, Петр Кириллович тебя искал ...
  
  
  
  Всего навсего учитель
  
  Однажды, переговорив с кем-то по телефону, Иван Федорович объявил:
   - Сегодня расширенный сельский актив. Быть всем без исключения. На обсуждении важный вопрос: об электрификации села!
   Должен был ранее сказать, что в Мошанах, как в уже минувшие пятидесятые в Елизаветовке, колхозная электростанция работала только в темное время суток. Днем электрообеспечение прекращалось. За зданием сельского совета тарахтел небольшой дизель, питавший сельский радиоузел. В школе, я уже говорил, был одноцилиндровый, с динамо-машиной на 2 киловатта, движок.
   В назначенное время вся школа в полном составе был в большой комнате правления колхоза, в которой предстояло провести актив. Собрание актива открыл председатель сельского совета Парфений Иванович Бакалым. Вопрос был поставлен кратко. Об очередности электрификации частных домов колхозников.
   Я сразу сравнил Мошаны с моим селом. Елизаветовка - единственная, почти прямая улица. В Мошанах десятки улиц, закоулков и тупиков. Это проект и смета, в которых я тогда ничего не смыслил, на будущий год. Сразу стало очевидным, что каждый специалист, бригадиры и остальное колхозное начальство ставит вопрос так, чтобы, в первую очередь, были электрифицированы их дома. Себя они не упоминали. Вспомнили о соседках-доярках, вдовах погибших на войне, инвалидах, многодетных... Длинная улица, на которой жили Петр Кириллович и его жена Зинаида Васильевна, оказалась обойденной вниманием колхозных активистов. Попросил слова Петр Кириллович:
   - Я не имею ничего против доярок, инвалидов и колхозных специалистов. Я вообще не против кого-либо. Прошу принять внимание электрификацию домов учителей и моего дома в частности.
   - А зачем вам свет, Петр Кириллович? - задал вопрос активист, отвечающий в сельсовете за призыв в ряды вооруженных сил, Федор Репняк.
   - Если вы считаете, что мне электричество в доме не нужно, может быть. Но вот, Зинаида Васильевна, - указал Петр Кириллович на жену, - она ежедневно проверяет около сотни тетрадей.
   - Ну и что? Как проверяла, так и будет проверять!
   - Но вы себе запланировали линию в первую очередь! - не сдавался Петр Кириллович.
   - Но я начальник ВУС (военно-учетная стол).
   - Федя! Ты забыл, сколько я тебя учил? - это был голос Ивана Ивановича Порядина, в прошлом боевого капитана-артиллериста.
   - На твоем месте мог быть и я. - сказал Иван Иванович Куксин, учитель физкультуры, участник войны, в прошлом офицер.
   - Для этого надо вступить в партию. А так, кто вы такой? Всего навсего беспартийный учитель.
  В зале замолчали. Когда мы шли в темноте домой, Петр Кириллович сказал:
   - Кажется, еще никогда в жизни не чувствовал себя так паршиво.
   - Хам наплевал в душу всем. - это был голос Порядина.
  
  
  
  Голос Америки
  
   В ноябре мы с директором привезли из Кишинева комплекты наглядных пособий по всем предметам, химические реактивы, двухцилиндровый бензиновый мотор с электродинамой, радиоузел, состоящий из вседиапазонного радиоприемника "Казахстан" и мощного усилителя. Радиоузел с проигрывателем, приемник, магнитофон и щит управления я смонтировал у себя в кабинете, чтобы не отрываясь, я мог подключить к сети любой класс. Это было особенно удобно для учителей иностранного языка и пения.
   С появлением вседиапазонного радиоприемника я и мой кабинет стали намного востребованнее у мужской части педагогического коллектива. Ко мне, чаще по вечерам приходили послушать передачи "Голоса Америки" и "Свободы". Особое пристрастие к "Голосу" питал учитель истории Емил Петрович Гыцу. Они с Петром Кирилловичем часто засиживались у меня допоздна, слушая и обсуждая сообщения "Голосов".
   Однажды, когда мы слушали радио, внезапно прекратилась подача электроэнергии с колхозной электростанции. Мы зажгли спичку и посмотрели время. Было без двадцати двенадцать. По расписанию подачу электроэнергии прекращали в двенадцать ночи. Посидев еще минут десять и поняв, что света нам сегодня уже не видать, мы разошлись.
   Утром учительница французского языка Тамара Петровна попросила поставить ей пластинку с определенной темой. Включив тумблер усилителя и подключив переключателем ее класс, я поставил пластинку и попросил Тамару Петровну включить проигрыватель, как только я подам ток от школьной электростанции. Оставив ей запасной ключ, попросил закрыть кабинет.
   Движок запустил, что называется, с ходу. Решил подождать, пусть прогреется. Установил рабочие режимы. По показаниям приборов на щитке наблюдал за нагрузкой. Вот стрелка амперметра качнулась вправо и застыла в интервале между цифрами 1 и 2. Это означало, что усилитель работает.
  Не спеша, пошел в учебный корпус. Едва вошел в вестибюль, увидел растерянную Тамару Петровну.
   - Евгений Николаевич! Пластинка крутится, а в классе ничего не слышно. Я щелкала там, где щелкали вы, но все равно не слышно. Решила ждать вас.
   Когда мы вошли, я кинул взгляд на усилитель. Все в порядке. Сигнальная лампа горит, стрелка амперметра на выходном каскаде все время колеблется. Значит сигнал из усилителя идет в сеть. Я собрался было проверить в классе подключение динамика, когда мое внимание привлек радиоприемник. Он тоже был включен! Я включил тумблер контрольного динамика. По моему кабинету с легким присвистом полилась передача "Голоса Америки". Только сейчас вспомнил, что уходя вчера вечером, в темноте я не выключил радиоприемник, который был настроен ... Во мне все застыло. Хорошо, что в класс не пошла передача! Но почему?
   Я посмотрел на щит управления радиоузла. Я отказывался верить своим глазам! Пощелкав переключателем, потом другим, Тамара Петровна совершенно случайно сделала то, чего я сам ни разу не делал. Выход усилителя школьного радиоузла она соединила с сельской радиосетью. Сельский радиоузел сейчас не работает! Я выключил контрольный динамик и покрутил влево до отказа регулятор громкости радиоточки.
   Я не знаю, что чувствует человек, когда от страха волосы встают дыбом. Но кожа на моей спине стала живой, словно начала собираться и двигаться независимо от меня и моего желания. Усилитель школьного радиоузла подавал в сеть верхней части села передачу радиостанции "Голос Америки". Я мгновенно выключил радиоприемник, отключил подачу сигнала в сельскую радиосеть, переключил линию на класс и снова включил контрольный динамик. В кабинете, а значит и в классе зазвучала французская речь. Тамара Петровна, кажется, ничего не поняла. И, как говорят, слава богу. Я кивнул ей, что все в порядке. Тамара Петровна пошла в класс.
   Я перевел дух. Середина шестидесятых! Разные "голоса" тогда глушили вовсю. А в "Казахстане", я читал в описании, стоял ламповый помехо-подавляющий фильтр. Слышал ли кто передачу в селе? Я утешал себя спасительной мыслью, что могли и не слышать. Колхозники - кто на колхозных работах, кто дома за скотиной убирает ... Должно обойтись.
   В этот момент на задний двор школы влетел черный мотоцикл с коляской. На скорости подъехав к заднему крыльцу школы, мотоцикл резво развернулся и резко затормозил. За рулем в овчинном черном кожухе сидел председатель сельского совета Парфений Бакалым.
   Сзади председателя был, как он сам себя называл, начальник ВУС (военно-учетный стол) сельского совета Федор Репняк. Вроде представителя военкомата в сельсовете. Себя он считал и видел на одном уровне, а то и выше, самого председателя сельсовета. Почитал себя кэгэбистом. По отношению к участковому, старшему лейтенанту Грищуку, вел себя, мягко будет сказано, покровительственно.
   Соскочив с мотоцикла, оба кинулись к запасной двери. На время уборки в школе, уборщицы ее открывали настежь. Дверь оказалась закрытой. Быстро осмотрелись. Видимо вспомнив, что правое крыло, где находился мой кабинет, отделено от центрального входа в школу двумя штакетными заборами, стремглав кинулись огибать левое, еще не оштукатуренное крыло.
   Я понял с ходу, что это по мою душу. Крутанул ручку верньерного устройства радиоприемника с метки "Голоса". Добавил до полной громкость "Урока французского языка". Вышел в коридор и закрыл на ключ дверь кабинета. Успел принять непринужденную позу перед портретом Попова, изобретателя радио.
   Раздался грохот сапог в вестибюле. Из-за колонны почти выбежали представители закона. Увидев меня, затормозили. Не поздоровавшись, потребовали открыть лаборантскую.
   - В чем дело?
   - В прокуратуре задашь вопрос, если позволят. И в КГБ. - это был Федор Репняк.
  Парфений молчал. Двое его детей учились в школе. Сережа в шестом-А, Валя в пятом. Нормальные дети.
   Я открыл кабинет. Оттолкнув меня, в кабинет ворвался Репняк. На всю комнату звучала речь на французском языке.
   - А это что за станция? - допрашивал меня Репняк.
   - Это не станция, это пластинка для урока французского языка. Тамара Петровна ведет урок. А в чем дело?
   Мне никто ничего не объяснял. А мне и не надо было. Федор Репняк осмотрел радиоприемник. Приемник был выключен. Начальник ВУС положил руку на металлическую крышку футляра приемника.
   - Холодный ... - разочарованно сказал Репняк.
   - Не успел нагреться. Или успел остыть. - подумал я.
   - Где Тамара Петровна?
   - В классе. Пройдемте!
  Подойдя к классу, я показал на дверь. В этом классе учился сын Парфения, Бакалым Сережа. Не постучав, Репняк открыл дверь. Из класса донесся голос дикторши, ведущей урок французского языка. Репняк прикрыл дверь.
   - В чем дело?
  Мне никто не ответил. Переглянувшись, оба пошли к выходу. Стук их сапог был почти неслышным.
  
   Прошло более двадцати лет. Я был на амбулаторном приеме, когда меня неожиданно вызвали в отделение. Скорая доставила больного с тяжелым носовым кровотечением. Артериальное давление 230/120 мм. рт. ст. Пациент лежал на высокой подушке, закинув назад голову. (Это, к сожалению порочная поза, которую принимает большинство пациентов с носовым кровотечением. Кровь изливается в глотку и в лучшем случае больной ее выплевывает. Большинство глотает, чтобы "не терять кровь", что чревато очередными грозными осложнениями).
   Придав нужное положение пациенту, я начал срочную тампонаду носа. При этом я говорил с больным только на молдавском языке. Я был уверен, что больной из молдавского села. Осмотреть, откуда изливается кровь не было возможности. Толстая струя била толчками. Чтобы спасти больного я решил перестраховаться и застраховать пациента от дальнейшей потери крови. Я принял решение наложить комбинированную заднюю тампонаду. Зверская процедура. Для больного и для врача.
   Все прошло быстро, удачно, с минимальной потерей крови во время процедуры. Распорядившись о неотложных назначениях, я взял историю болезни и направился в ординаторскую, чтобы записать о проделанном. Описав состояние больного, состояние ЛОР-органов, я подробно описал проведенную тампонаду, написал окончательный диагноз. Назначил режим, диету, лекарственные препараты. Учитывая высокое давление, предписал консультацию терапевта и невропатолога. Назначил обследования.
   Закрыв историю болезни, отодвинул ее в сторону. Подвинул с себе следующую. Тут же отодвинул, впившись взглядом в историю болезни предыдущего пациента с носовым кровотечением:
  Репняк Федор Иванович, и так далее...
   В памяти, как на экране всплыло все: "Вы всего навсего учитель!; Агрессивный топот сапог по школьному коридору."
  Хорошо, что я работал в маске, закрыв лицо. Плюс очки. Больной мог меня узнать и вспомнить события двадцатилетней давности. Это могло спровоцировать повышение давления, рецидив кровотечения, а то и кровоизлияние в мозг. К недоумению сотрудников, знающих о том, что я часто пренебрегаю мерами индивидуальной защиты, в последующие дни я маски не снимал. С пациентом продолжал общаться на молдавском, хотя часто он не все понимал.
   В срок я удалил тампоны из носа. Все обошлось, как нельзя лучше. Давление стабилизировалось, кровотечение не повторялось. Я готовил пациента к выписке из стационара. Как-то утром я проводил контрольный осмотр больных, забыв надеть маску. В процедурную вошел и сел на табуретку очередной пациент. Я поднял взгляд. Передо мной сидел Федор Репняк! Как можно доброжелательнее, ровным голосом я спросил о самочувствии.
   - Хорошо, доктор! Хочу домой.
   По лицу, наливающемуся бордовым цветом, его глазам я видел, что он меня узнал. Я старался не подать вида, что нас что-либо связывало в прошлом. Полагаю и надеюсь, что это мне удалось.
   - Перед выпиской надо измерить давление.
  Измерив, я с трудом оторвал взгляд от шкалы тонометра. 200/100. Ого!
   Я снова назначил консультацию терапевта. Когда коллега измеряла давление, оно было 150/90. Я понял, что на этом этапе больному лучше всего уйти домой, чтобы не видеть меня. В тот же день пациент был выписан на амбулаторное лечение.
  
  
  
  Химик Саша
  
   Рассказывая о самих Мошанах, школе, людях и о том времени, поймал себя на том, что говорю обо всем, кроме основного - подготовки к вступительным экзаменам на следующий год. Между тем, начиная со второй четверти, с ноября я начал подготовку к экзаменам по трем дисциплинам: физике, химии, русскому языку и литературе. Сам характер работы, окружение уже, ставших коллегами, педагогов и сама школьная атмосфера располагали к чтению вообще и к учебе в частности.
   Несмотря на то, что самым старшим классом был девятый, в школе были все необходимые учебники для среднего общеобразовательного заведения. Трудно сказать, какой дисциплине я отдал предпочтение, но начал с подготовки по русскому языку и литературе. Скорее всего потому, что на экзамене по русскому языку и литературе в Черновцах я написал сочинение на тройку.
   Надо было научиться писать сочинения. Для этого надо было знать хрестоматийный материал и уметь анализировать его в том ракурсе, в котором нас натаскивала в средней школе наша Варвара Ивановна. И последним моментом было грамотное критическое изложение материала.
   С разрешения Зинаиды Васильевны и Валентины Николаевны я перечитывал сочинения наиболее успевающих учеников. Очень скоро я отказался от избранной мной методики самообразования. Ощутимой была разница в восприятии материала девятиклассниками и мной, закончившим одиннадцать классов и уже работающим. Я видел: если я буду ориентироваться на написанные восьми- и девятиклассниками сочинения, к концу учебного года мои сочинения станут наивными и примитивными.
   Решение вопроса я неожиданно нашел в методических рекомендациях по русскому языку и литературе для учителей. Я не писал полностью сочинения от начала до конца. Я старался делать то, чего я не любил делать в школе: я писал преподробнейшие планы моих будущих сочинений и укладывал их в моей памяти. Скоро это стало системой.
   Несмотря на то, что на вступительном экзамене в Черновцах химию я сдал на "отлично", я осознавал, что физику я знал лучше химии. Тем не менее физику я вначале учил безсистемно. Просто выбирал наиболее предпочтительные разделы, особенно решение задач. Потом стал ходить на уроки физики к Петру Кирилловичу. Влюбленный в свой предмет, Петр Кириллович охотно совершал экскурсы в любой раздел физики. Признаюсь, довольно часто мы спорили. Споры эти, я понял позже несли в себе пользу для нас обоих.
   Что касается химии, я неожиданно в качестве наставника я получил, живущего со мной в одной комнате на частной квартире, Сашу Чеботаря. Саша, закончив Тимирязьевскую академию, работал главным агрономом в колхозе. Наши совместные путешествия в мир химии начались неожиданно. Взяв в руки, принесенную мной из школы, "Общую химию", кажется Иванова, а может Глинки, точно не помню, Саша полистал книгу, затем внимательно прочел оглавление. Закрыв книгу, положил ее на стол.
   Затем на меня посыпались вопросы. Я осознавал, что хотя Сашины вопросы не выходили за пределы школьной программы, на большинство его вопросов ответа у меня не было. Саша открыл мне глаза: несмотря на пятерку в аттестате и отличную оценку на вступительном экзамене в Черновцах, химию я знал из рук вон плохо. Саша мне сказал, что в моих знаниях отсутствует система. Я тогда не мог осознать, что такое система в химии.
   Оказывается Саша после двух курсов агрономического факультета Кишиневского сельхозинститута был направлен в Тимирязевскую сельскохозяйственную академию для углубленного изучения агрохимии, тогда относительно новой дисциплины. Моему изумлению не было предела, когда я осознал диапазон и глубину Сашиных знаний неорганической, органической и биологической химии.
   Откуда в нем была такая мотивация преподавания мне химических дисциплин? Вспоминая тот год, мне кажется, что в Саше с рождения был заложен и не родился талантливый педагог. Он настолько доступно раскрывал передо мной саму химию, что я самостоятельно стал видеть в ней систему. Я его не просил заниматься со мной. Он сам, не объявляя, стал увлекательно и, не побоюсь сказать, с любовью натаскивать меня с самых азов. Я стал смотреть на химию по другому. Наряду с общей (неорганикой и органикой) Саша познакомил меня с биохимией, с физической и коллоидной химией. При этом я сам ощущал, что, усвоенные вне школьной программы, знания не являются чем-то отвлеченным, лишним. Любую формулу, любую химическую реакцию Саша подносил в прикладном плане, привязывая знания к практическому применению.
   На вступительных экзаменах в Кишиневском медицинском институте я получил: по физике - четыре, по химии - пять, по сочинению - три. Два года подряд одни и те же оценки. Словно кто-то наворожил. Проходными были двенадцать баллов. Я поступил!
  
  
  
  Волга
  
   Однажды Саша пришел с работы в необычайно возбужденном состоянии. Он долго ходил по комнате из угла в угол, почти пританцовывая. Потом стал напевать песни. Тогда я узнал, что в Саше погиб, не родившись, еще и оперный певец. Порывшись в огромной картонной коробке, Саша достал бутылку шампанского:
   - Угадай!
   - Уверен, что ты влюбился и женишься!
  Саше весной шестьдесят пятого года исполнилось ровно тридцать лет.
  Саша пренебрежительно махнул рукой:
   - Нет!
   - Тогда не знаю ...
   Саша с проворством, никак не вяжущимся с его сверхсолидной комплекцией, стремительно сделал по комнате круг, грациозно вытанцовывая "Лезгинку".
   - Я получил распоряжение! - Саша подлетев к вешалке, на которой висел его пиджак, достал из внутреннего кармана небольшой листок бумаги. Размахивая передо мной бумагой, Саша под свой аккомпанемент стал выплясывать свадебную "Сырбу".
   - Что это! - кивнул на бумагу я.
   Мне было непонятно. Сашу я успел узнать как серьезного, солидного, мало разговорчивого молодого человека, постоянно следящего за своим поведением и речью.
   - Послезавтра еду получать "Волгу"! Назавтра заказал в сберкассе пять с половиной тысяч рублей.
   Было от чего оторопеть. В Дондюшанах были две частные "Волги". Первую за три тысячи двести приобрел начальник смены ТЭЦ Чумаков. Он десять лет до этого работал на крайнем Севере. Вторая бежевая "Волга" была приобретена нашим учителем физкультуры Алексеем Ивановичем Ермаковым. Все удивлялись:
   - Откуда у него такие деньги?
   А тут пять с половиной тысяч! Тогда мы еще мыслили масштабами до денежной реформы 1961 года. Всего четыре года назад это были целые пятьдесят пять тысяч рублей. Это была сумма денег, неподъемная для нашего разумения!
   На следующий день село и школа гудели. У Саши будет шикарная "Волга" с оленем! Вот сейчас Саша, наконец, женится на самой красивой и юной девушке. По приходу на квартиру я увидел нашу с Сашей квартирную хозяйку Геню, замеряющую с кумой Юлей площадь между домом и сараем. Чтобы строить гараж. Вот только длины "Волги" Геня не знала. Решила подождать Сашу с работы.
   В тот день я сидел в школе допоздна. Высаживали саженцы и кустарники. Наскоро перекусив, вечером пошел в кино. После кино длинные деревянные скамейки сдвигали и располагали вдоль стен. Начинались танцы "до упаду". Митю Шамотайло сменял Коля Бакалым, которого в свою очередь сменяла радиола с пластинками. "Тик-тик-так, стучат часы на твоей руке...". Танцы продолжались, пока не тикало два-три часа ночи. Тогда молодежь неохотно расходилась по домам.
   Пошел на квартиру и я. Я уже говорил, что мы с Сашей жили в одной комнате. Проход в нее был через крошечный коридор. Если кто-либо из нас задерживался, тот кто ложился спать, двери не закрывал. А если закрывал, чаще всего это был Саша, в верхней части остекленной двери не было одного стекла. Достаточно было просунуть руку в проем и нащупать крючок. Затем следовало прижать дверь и толкнуть крючок вверх. Все. Можно открывать дверь.
   Когда я вошел во двор, кудлатая дворняжка Шарик коротко взлаял и, узнав меня, умолк. Я поднялся на невысокое крыльцо. Повернул ручку. Дверь оказалась закрытой изнутри. Я просунул руку в проем и нащупал крючок. Откинул вверх. Крючок закачавшись, пару раз ударил по филенке двери. Я открыл дверь. Войдя в коридор, потянул дверь в комнату. В тот самый момент я услышал испуганное Сашино:
   - Кто?!
   Решив разыграть Сашу, грубым голосом я прорычал что-то невразумительное. Вслед за этим я услышал один за другим два щелчка и снова:
   - Кто?!
  Во мне все онемело. Я вспомнил. Так щелкают курки охотничьего ружья, когда их взводят.
   - Саша! Ты что? - ничего другого я произнести не мог.
   - Фу-у! Елка зеленая! (это было Сашино матерное ругательство) я тебя чуть не застрелил!
  Я щелкнул выключателем. На кровати полулежал Саша. Стволы ружья в его руках были направлены мне в живот. Палец с курка Саша не снимал.
   - Убери палец с курка!
  Саша очень медленно, словно палец был сведен судорогой, отпустил курок. Еще медленнее Саша выпрямил палец.
   - Саша! Что с тобой? Ты почему с ружьем в постели?
  Саша ладонью вытер пот со лба и с лица.
   - У меня деньги!
   - Ну и что?
   - Я в сберкассе сегодня снял пять тысяч шестьсот. Все село знает, что я взял деньги.
   - И ты выстрелил бы в человека?
   - А что мне оставалось бы делать.
  Мне только сейчас стало по-настоящему страшно. Саша мог спустить курок на мгновение раньше, чем я сказал:
   - Саша! Ты что?
  Видимо я изменился в лице. Саша встал и отложил двустволку к стене. Взял, стоящую за занавеской на подоконнике бутылку водки. Разлил по стопкам:
   - Бери!
   Следующим утром председательский "Бобик" притормозил у Гениных ворот и просигналил. Саша, схватив портфель, поспешил к машине. Со скрежетом включилась передача. Взвыл мотор. Саша уехал в Дондюшаны за "Волгой".
  
  
  
  Петр Кириллович
  
   В мошанской школе я общался чаще всего с учителем физики Петром Кирилловичем Чебан. Невысокого роста, худощавый, стройный, в свои тридцать лет он выглядел спортивным. Так оно и было. Петр Кириллович без устали мог крутиться на перекладине, без конца подтягиваться, прыгать через коня, держать почти идеальный "крест" на кольцах. Оглянувшись, нет ли вокруг учеников, Петр Кириллович внезапно вставал на руки. Ходить на руках он мог, казалось, столько, сколько нужно.
   Петр Кириллович родился в Левобережье. Он всегда говорил на русском языке. Своего левобережного диалекта в речи, было видно, он стеснялся. Общительный по натуре, сосредоточенный на чем-то своем, временами он казался нелюдимым. Оторвавшись от чтения книги или журнала, он казалось, не мог оторвать свои мысли от прочитанного. Подняв голову, несколько секунд смотрел куда-то в пространство, и лишь потом коротко откликался:
   - А!
   Нас связывало многое. Влюбленный в физику, он, несмотря на опыт, очень серьезно и тщательно готовился к урокам. Для наглядности, наряду с пособиями, Петр Кириллович приводил совершенно неожиданные примеры из, окружающей учеников, повседневной обыденности. Как лаборанту, он не давал мне расслабляться, требуя на уроки физики демонстрационные материалы, чаще подобранные, изготовленные и усовершенствованные им самим.
   У Петра Кирилловича тогда был мотоцикл "Ковровец". Он утверждал, что его мотоцикл самое лучшее и практичное средство для передвижения. Приходя к нему, я часто видел его с, перепачканными в черном масле, руками. Он постоянно копался в узлах и деталях своего транспортного средства, без конца совершенствуя своего двухколесного друга. То, что после серии рационализаторских мероприятий его мотоцикл начинал "жрать" топливо, Петра Кирилловича волновало мало. Для него был важен "процесс".
   За домом Петра Кирилловича был старый сад и новые, еще не плодоносящие насаждения. Дальше, до самой дороги в поле тянулся длинный огород. Однажды, придя к нему, я увидел приспособление, состоящее из переделанной передней вилки от какого-то старого, допотопной модели, мотоцикла. По словам Петра Кирилловича, это должен быть миникультиватор на мотоциклетном ходу.
   Петр Кириллович мечтал накопить денег и купить для своего "Ковровца" новый двигатель с коробкой передач. Старый двигатель предназначался для будущих аэросаней. Полозья из гнутых стальных угольников лежали пока за сараем. Вентилятор и проволочное защитное ограждение находились пока в рабочем состоянии как составные части тракторного опрыскивателя, стоящего в самом углу тракторной бригады. Петр Кириллович был уверен, что вентилятор в качестве винта и его ограждение после списания будут в недалеком будущем его личной собственностью.
   Петр Кириллович никогда ничего не выбрасывал. Любая найденная или замененная железка находила свое место под стрехой сарая либо подвешивалась между штакетами забора за домом и сараем. Там был широкий выбор тросиков, шестерен, подшипников, всевозможных гаек и замененных стремянок со сбитой резьбой. Однажды, когда Зинаида Васильевна в учительской посетовала, что скоро из-за железок, лемехов и звездочек некуда будет ступить ногой, завуч Валентина Николаевна Клюзова в шутку сказала:
   - Плюшкин!
  Петр Кириллович обиделся всерьез и надолго.
   В те годы модным и полезным занятием было выпиливание и выжигание. Зная, что я имел доступ в лабораторию КИП и Автоматики Дондюшанского сахарного завода попросил меня привезти несколько электродвижков. Я привез ему несколько двигателей с редукторами. Одной из точек приложения электродвигателя должен был стать электрический лобзик. Другой двигатель с медленно вращающимся редуктором Петр Кириллович совметно в Иваном Ивановичем приспособили к, оклеенному осколками зеркал, старому глобусу. Новый год мы встречали с падающими по стене световыми разноцветными снежинками.
   После выпиливания ажурных деталей перед склеиванием полочек, фанерных ваз и абажуров, Петр Кириллович выжигал изящные узоры. Для этой художественной процедуры Петр Кириллович уходил в мастерские. Попросив ключ, заводил мотор новой, привезенной нами с директором из Кишинева, электростанции. Усаживался за стол. Начиналось настоящее священнодействие. По нарисованному карандашом Петр Кириллович не спеша наносил точки и риски. Иван Иванович деланно и беззлобно громко возмущался:
   - Петр Кириллович запускает двухцилиндровый мотор. Почти трехкиловаттную электростанцию нагружает аж выжигателем. Поставит одну точку и любуется полминуты. Проведет риску и наслаждается минуту. А мотор крутит! Петр Кириллович! Возьми у Жени спиртовку, принеси из дому шило и наслаждайся.
   Говорят, если человек талантлив, он талантлив во всем. Петр Кириллович великолепно рисовал карандашом, тушью, масляными красками. Его резьба по дереву была оригинальной. Ему удавались горельефные изображения. В его новом, еще не оконченном доме на стене в гостинной висел пейзаж, написанный маслом. Вся картина казалась окном, прорубленным в стене и выходящим на живописную поляну сказочного леса. На картинах Петра Кирилловича ощущались глубина и воздух. В марганцовке, зеленке, в отваре луковой шелухи и пикриновой кислоте, экспериментируя, окрашивал шпон. Затем из-под его рук, как в сказке, являлись, другого слова не подберешь, и украшали дом сложные мозаичные картины.
   Уже весной, попросив меня привезти ему более мощный реверсивный (с правым и левым вращением), электродвигатель, начал собирать установку с дистанционно управляемым экраном. Увидеть фильм на том экране мне не довелось. Учебный год закончился. В августе шестьдесят пятого я поступил в медицинский институт.
  
  
  
  Голуби
  
   Работая в Мошанах, я столкнулся с, вынесенным из самого раннего моего детства, пристрастием к голубям. В моем селе увлечение этими воистину прекрасными птицами сошло на нет. У взрослых это увлекательное занятие сменилось трезвой рациональностью. Много едят, гадят на крыши, выщипывают в приусадебных огородах нежные всходы и так далее. Исключение составлял коренной мошанец, женившийся на елизаветовской девушке, Володя Скорцеско. На чердаках сарая, свиной конуры и курятника он водил бойных голубей.
   Когда я ездил и ходил пешком в Елизаветовку через Брайково, в самой долине, за высохшим и превращенным в футбольное поле, прудом я всегда видел летающих и сидящих на крыше дома и сарая голубей. Разнопородные, весной они смотрелись на шиферной крыше живым разноцветным ковром. Хозяин голубей, среднего роста, пожилой сухощавый с хмурым лицом и, выступающим впереди сухой шеи, кадыком, взмахивал палкой с привязанной красной тряпкой. Разномастная стая поднималась в воздух. Простые летали со стремительным пикированием. Длинные черные и сизые птицы поднимались ввысь небольшими кругами и скоро скрывались из глаз. Особым полетом отличались бойные. Они, как говорят, шли в столб, громко хлопая крыльями. Периодически некоторые из них перекидывались через хвост.
   Однажды я не выдержал. Свернув с дороги, я поднялся по косогору. Хозяин голубей сидел на завалинке сарая, подставив свое обветренное лицо лучам весеннего солнца. Я поздоровался и, извинившись, попросил разрешения посмотреть голубей поближе. Приподняв выцветшую, бывшую когда-то зеленой, полувоенного образца фуражку, старик обнажил сплошь седую голову. Почесав всей пятерней коротко остриженные волосы, хозяин медленно поднялся с приспы.
   - Я тебя знаю! - неожиданно заговорил он. - Ты вчетелем в школи?
  Я не стал его разубеждать. Старик снова приподнял фуражку над головой и, прикрывая ею глаза от солнца, посмотрел на крышу.
   - Ты каких голубей разводишь?
  Я разочаровал хозяина, сказав, что занимался голубями в детстве. Сейчас возможности водить голубей нет. Приходится любоваться на чужих. Его интерес ко мне как-то сразу сник. Тем не менее он спросил:
   - Какие голуби тебе больше нравятся?
   - Двучубые! Это самая красивая птица.
   - Да! - сказал хозяин. - Красивые голуби. И лет у них гарный. Только я сейчас их не пускаю в лёт.
  Старик снова снял свою кепку и показал ею вверх:
   - Шулик! (ястреб) - коротко сказал хозяин, одевая фуражку.
  Наконец я вспомнил:
   - Меня зовут Женя. Как вас зовут?
   - Петро! Фамилия моя Пономарь. Хочешь посмотреть двухчубых?
  Петро пошел в торец сарая. Поднял, прислоненную к заборчику лестницу и приставил ее к стенке напротив, закрытого на небольшой замок, лаза.
   - Драбину я забираю, бо кот сразу залезет к голубям. Я залезу первый. Лезь за мной.
   Подождав, пока Петро не поднялся на самый верх, полез и я. Шатающиеся щебли потрескивали под моими ногами. Когда мои глаза привыкли к полумраку, я увидел голубей. У большинства придраться не было к чему. Короткий толстый, чуть погнутый клюв, широкая чавка, широкие бледные веки, гранная голова, которую украшали чубы. Передний - правильной розеткой, задний - от уха до уха. Грива по всей длине шеи. Приспущенные крылья.
   - Купишь?
  Я отрицательно покачал головой:
   - Негде держать, а летом буду поступать.
  Петро окончательно потерял ко мне интерес.
   Однажды, возвращаясь из дому, я увидел у Петра гостя. Стоя у угла сарая, они о чем-то оживленно говорили. Петро махнул мне рукой. Я подошел. Петро представил меня и сказал:
   - Это адвокат из Могилева.
  Ниже среднего роста, плотный коренастый, средних лет мужчина в шляпе протянул руку:
   - Горштейн, Михаил Романович. Приятно познакомиться. Будете в Могилеве, заходите. Вход во двор со стороны райкома. Двухэтажный дом, квартира на первом этаже справа. Меня найти просто. Приезжайте! У меня есть любопытная птица ...
   Голубями в Мошанах занимались многие. При выезде на шоссе со стороны Елизаветовки слева участок села, называемый Сибирью кишел голубями. Редким был дом, где не держали голубей. Когда кто-либо поднимал в воздух своих голубей, за ними срывались с крыш остальные. Небо пестрило от разномастной птицы. За лёт ценились двучубые, со слегка удлиненными клювами, птицы.
   Одни крутили, притормозив на месте. Были такие, которые крутили в вертикальном падении. Казалось, сейчас разобьется о землю или крышу. У самой земли голуби пластали крылья и, развернувшись, снова набирали высоту. Другие на скорости кувыркались через голову. Про таких говорили, что голубь идет катом. Вертелись через голову, через крыло. Которые похуже и молодые садились на хвост. Если голубь не крутил, его выбраковывали.
   На самой долине недалеко от винного погреба водил голубей Петро Коваль. Своего увлечения он не оставил до сих пор. По центральной дороге справа ближе к центру села построил многосемейную голубятню Вася Бакалым, передавший позже птицу младшему брату. Бойных в село завез, приехавший агроном, кажется Андрей. От него эта уникальная птица разошлась по селу и округе.
   Талантливым голубеводом был, ныне покойный, Сергей Пономарь, живший тогда у родителей в самом центре села, напротив председательского дома. Водил он исключительно бессарабских двухчубых короткоклювых турманов, которых сегодня по-коммерчески называют бельцкими. Призванный в шестидесятом в армию, всю птицу раздал приятелям и просто знакомым. На девятилетнего брата Колю надежды не было. Мал еще.
   Сережа уже служил, когда любители стали выпускать в лёт его птицу. Поодиночке и попарно голуби возвращались на старое место. Коля их подкармливал, регулярно менял воду. Голуби паровались самостоятельно, "по любви". Скоро на чердаке уже пищали птенцы. Коля сыпал зерно с расчетом и на птенцов. Мама сердилась:
   - Все зерно высыпешь своим голубям! Скоро кукурузы не станет для мамалыги! Еще и семечки таскаешь!
  Отец тихо улыбался. Он с детства тоже любил голубей. Но любил он их тоже тихо.
   Коля отбивался:
   - Мама! Если не хватит хлеба и зерна, я сам не буду есть, но голубей я накормлю.
  Мама надолго замолчала. Потом тихо сказала:
   - Если ты так любишь голубей, бог с тобой! Пусть живут! Корми!
   Коля кормил, поил, ухаживал, убирал чердак. Когда старший брат вернулся из армии, Коля повел его на чердак. Колина стая птиц насчитывала более пятидесяти голубей.
   Страсти к этой удивительной птице Николай Васильевич Пономарь не утратил до настоящего времени.
  
  
  
  Вечно и актуально
  
   Читая мою исповедь "Мошанского периода", читатель может сделать вывод о моей бесполой сущности. Я тоже был молодым человеком и ничто человеческое мне было не чуждо. Я уже засматривался на девчат и надеялся, что большое и неземное чувство придет и ко мне. В клубе после просмотра кинофильмов устраивали танцы. Танцевал и я. Знакомился с сельскими девчатами, провожал.
   Но глубокого, сводящего с ума и делающего молодых людей невменяемыми, чувства я, к сожалению или к счастью, в тот период избежал. А может меня тормозило осознание необходимости поступления в ВУЗ? Как и то, что я в Мошанах был человеком временным? А может просто, мое меня еще не нашло? Кто может рассказать о том, что творится в глубинах нашей психики?
   Вместе с тем, увлечения были. Да, и я, нет-нет и ощущал на себе любопытные взгляды девчат. Я полагал, что это интерес к такому молодому, а уже лаборанту. Провожал девочек после кино и танцев. Первое же провожание обернулось для меня изумлением, почти шоком. В нашем селе, в Дондюшанах, в кино да и всюду парень провожает девушку до калитки или подъезда. Постоит у калитки и прощается.
   В Мошанах, по крайней мере тогда, провожающий парень должен был войти в дом. Стояние на улице, гуляние на пару почиталось за несерьезность, если не сказать, распущенность девушки. Объятия и поцелуи на улице не допускались. По словам учительницы математики Надежды Петровны, старики в Мошанах раньше говорили:
   - На улице обнюхиваются только собаки.
  Сейчас, когда мне за семьдесят, а внучке шестнадцать, я полностью согласен с мнением мудрых стариков.
   В доме полагалось хотя бы немного посидеть. Скорый уход мог быть воспринят как неуважение к девушке, особенно к ее родителям. Эта, скорее всего выработанная десятилетиями, а может быть столетиями традиция несет в себе логическую нагрузку. Если ты провожаешь девушку, то визит в дом воспринимается как серьезность отношений, намерений и уважение к хозяевам.
   Кстати, об уважении ... В школьных учебниках по русской литературе, в кино и художественной литературе нашему поколению прочно привили культ любви, как высшей точки трепетных взаимных чувств молодых людей. Однажды в компании разговор шел о динамике взаимоотношений между двумя молодыми людьми разного пола. Мария Федоровна, учительница французского языка, уроженка соседнего села Климауцы сказала, что для серьезных отношений парня и девушки нужна взаимная любовь. Того же мнения придерживался ее муж Емил Петрович. Представьте себе мое удивление, когда я услышал:
   - Корова теля любит, а человек человека должен поважать!
   Оказывается в Мошанах тогда слово "люблю" не имело хождения. Не знаю, как сейчас? Гораздо позже пришло осознание, что приступ влюбленности, взаимного сексуального притяжения двух лиц противоположного пола без взаимного уважения не несет в себе нагрузки настоящей любви. И еще. Во времена моей молодости словами "любовь", "люблю" не бросались. Но оставим эти споры философам.
   Мы приглашали на танец, танцевали, провожали ... Бывало, хулиганили... В девятый класс вернулась девочка, уехавшая в другой район по месту жительства сестры, чтобы продолжить учебу в средней школе. Узнав об открытом девятом классе в Мошанской школе, решила было вернуться домой и учиться с одноклассниками на год-два младше. Она не была красавицей, но была удивительно симпатичной. Да и ее взгляды, которые я ловил на себе, были весьма выразительными.
   Я обратился за помощью к ее соседям и дальним родственникам Толе и Сереже. Толя был моим ровесником, Сережа учился в девятом классе. На вопрос, как поближе познакомиться, Сережа заявил:
   - Какие проблемы! Сейчас идем втроем. Посидим, потом мы с Толей уйдем, а ты останешься.
   - Сережа! - возразил более осторожный Толя. - К ней приходит Паша. Только вернулся с армии. Он служил в каких-то специальных войсках! У него серьезные намерения.
   - Плевать! - ободрил меня Сережа. - Мы идем втроем. И будем сидеть, пока не пересидим. Он нас троих не пересидит! Только, Женя! Помни, в ее комнату выходит маленькое окошко с печи. Там ее мама!
   Это я знал. Все дома, особенно где были девочки, строились из того расчета, чтобы с печи мама могла через щель между занавесками незаметно наблюдать за происходящим в комнате дочери. Если девушка выходила замуж и продолжала жить с молодым мужем в той же комнате, появлялась вторая, более плотная занавеска со стороны комнаты молодоженов..
   Мы пошли. Когда мы вошли в дом, оказалось, что Пашка уже там. Он сидел в комнате девушки. Я растерялся. Не хватает драки! Но Сережа уверенно освободил стулья, придвинул нам с Толей. Сам уселся на кровать рядом с Пашей. Я уже пожалел, что пришел вообще. Видел, что Паша тоже не в своей тарелке. А Сережа уселся поудобнее и в разговоре взял узды правления в свои руки. Так продолжалось более получаса. Паша оказался благоразумнее или ...? Он сказал:
   - До свидания! - и вышел на улицу.
   Просидев минут десять, засобирались и братья. Кавалер остался с барышней один на один. Сначала разговор не клеился. Потом разговорились, шутили ... Вспоминали общих знакомых. Краем глаза я видел, что занавеска со стороны печи периодически приходила в легкое движение. Бдительная мама осуществляла довольно плотный контроль.
   На второй вечер братья зашли за мной раньше. Мы пришли первыми. Немного погодя, пришел молчаливый Паша. Минут пятнадцать посидел и удалился. На следующий вечер мы снова пришли первыми. Вскоре мы услышали топот солдатских сапог за окном. И тихо ... Толя вышел. Было слышно, как он приглашал Пашу войти. Паша что-то проговорил неразборчиво. Послышались его затихающие шаги. Толя вошел в комнату. Махнул рукой брату:
   - Пошли!
  Через некоторое время новость о наших визитах просочилась в школу. Иван Иванович Порядин только и сказал:
   - Женя, ты как собака на сене ...
   Прошло около сорока лет. Ко мне на прием довольно часто приходила сначала сама, потом с дочерью, женщина лет тридцати. Красивая - мало сказать. Она была очень красивой и притягательной. Была разговорчивой, любила шутить. Ко всему, оказалось, что это младшая дочь того самого, из моего "Мошанского периода", Паши.
   Однажды решил пошутить и я. Назначив лечение, я сказал:
   - Ты знаешь, что к твоему рождению. я имею самое, что ни есть, раннее отношение.
  Глаза женщины округлились. Она выглядела растерянной. Не знала, как себя вести, что сказать. Так же растерянно оглянулась на Надежду Ивановну - медицинскую сестру кабинета.
   - Это как? Объясните!
   - Когда-то в далекой молодости я отбил у твоего папы, нравившуюся ему, девушку. Это была не твоя мама.
   - Ой! - выдохнула женщина и с облегчением рассмеялась. - Мама с папой пару раз вспоминали, шутили ... Так это вы?
  
   К глубокому сожалению через полгода этой прекрасной женщины не стало. Она трагически погибла под колесами автомобиля.
  
  
  
  Велик с мотором
  
   Ранней весной Емил Петрович купил мотоцикл. Какой бы вы думали! Конечно, "Ковровец", как у Петра Кирилловича. С того дня утверждение, что "Ковровец" лучший мотоцикл в мире, звучало дуэтом. Иван Иванович мотоциклов не любил. Говорил, что это смерть на колесах. И продолжал ездить на велосипеде. У меня тоже был велосипед. Но ...! Сами должны понять!
   Я решил с велосипедом не расставаться. Но мне хотелось, как Емил и Петр Кириллович ... У меня даже сон пропал!. А вы говорите, девушки ... Куда там?! Я перечитал все, что мог найти о велосипедных моторах. Нашел очень мало. Зато я нашел велосипедный моторчик. Сказали, что почти на ходу. Договорились на обмен. Как принято говорить современным языком - бартер. Я отремонтировал, лежащий дома уже несколько лет сетевой радиоприемник "Огонек". Маленький такой! На два диапазона. Выше, чем шире. В тот же день я принес в школьную мастерскую, тщательно вытертый прежним хозяином, мотор, бензиновый бачок, тросики, цепь и звездочку.
   Иван Иванович, осмотрев двигатель, сказал:
   - Должно быть живой. Да и Колю я знаю. Добросовестный и честный. Но заводить я тебе не советую. Я разобрал бы до последнего винта. Надо почистить, помыть, не спеша, собрать. Может, что-либо придется заменить. Не спеши!
   Иван Иванович выделил мне участок стола в слесарной мастерской. Постелил старый синий халат. Дал тряпки. В две банки налили бензин и соляру. После обеда я взялся за дело. Неожиданно у меня появились квалифицированные помощники, если не основные работники. Это были Иван Иванович и Петр Кириллович.
   Скоро весь двигатель лежал отдельными кучками деталей на чистых тряпках. Я скоблил, оттирал, мыл и тщательно вытирал. Потом стали собирать. Пришлось заменить кольца и контакты магнето. Наконец мотор собрали и закрепили в тиски. Бензиновый бачок подвесили к гвоздю, вбитому в стену. Соединили. Залили в бачок бензин с маслом. Подкачали карбюратор. Попробовали завести. Скоро голубой дым заполнил мастерскую. Мы разошлись.
   На второй день я закрепил двигатель на велосипеде. Вышла неожиданная неувязка с креплением большой ведущей звездочки на заднем колесе. Уже все не помню, много лет прошло, но что-то случилось с тормозной втулкой. Плюс не работала ручка газа. Трос газа я закрепил к ручке сцепление. Тронуться я смогу просто от руки. Потом куплю стандартную. Заднее колесо решил собирать без втулки. Если что, буду тормозить двигателем. Иван Иванович, казалось, не обращал внимания. Неожиданно он сказал:
   - Женя не спеши. Завтра съездишь в Атаки или Могилев, купишь нормальную ручку газа и втулку.
   - Я только заведу движок на месте. Опробую.
   - Женя! Если бы я не знал, какой ты баламут! Ты сегодня еще что-то учудишь! Не спеши! - в который раз повторил Иван Иванович.
   А мне не терпелось. Я уже видел себя, приехавшим в Елизаветовку сегодня, не завтра! Наконец Иван Иванович ушел домой.
   - Не забудь закрыть мастерскую! - крикнул он напоследок.
   Я выкатил мое транспортное средство на улицу. Полукруглый дворик детсадика был огорожен толстостенной каменной изгородью. В этом дворике я решил провести испытательный "полет". Поскольку натягивать тросик сцепления было трудно, я решил завести движок на ходу. Просто с толчка. Так и сделал. Мотор завелся неожиданно быстро. Я даже не ожидал. Мотор работал ровно, без лишних стуков и другого шума. В седло я вскочил на ходу.
   На малых оборотах я сделал круг по дворику. Мой новорожденный мопед вел себя послушно. Я решил прибавить газу. Выжал ручку, к которой должен был соединен трос сцепления. А ручка не выжималась. Я нажал сильнее. Вдруг ручка словно прыгнула и прижалась к ручке руля. Взревев, прыгнул и мой мопед. Я помчался вдоль стены. Отпустил газ, а мотор, кажется, взревел еще сильнее. Заклинил трос? Я автоматически затормозил педалями. Педали свободно прокрутились назад. Тормозной втулки нет!
   Я вывернул руль у самой стены. А движок ревел все сильнее. Как говорят, пошел вразнос. Я не успел ничего подумать и предпринять. На полном ходу мой мопед врезался в каменную изгородь. Хорошо, она была невысокой. Меня выбросило. Я полетел через каменную преграду. Приземлился очень больно. Обо что-то очень сильно ударился подбородок. Клацнули зубы. Еще раз перевернувшись, я застыл. Боялся подняться. Вроде цел. Встал. С подбородка быстро закапала кровь.
   Каменную изгородь я преодолел обратно уже вокруг, через проем калитки. Мой велосипед лежал на боку. Только он стал неожиданно коротким. Рама сложилась и в двух местах трубка оказалась порваной. О переднем колесе вообще речь не шла. Его не было. Вместо колеса было что-то, сложенное вдвое. Передняя вилка оказалась у педалей. Двигатель почему-то раскололся.
   Я огляделся. Не видел ли кто? Как же? С той стороны садика на меня с интересом смотрела хромая заведующая. Юля, что ли? Теперь весь район будет знать! Я быстро затащил то, что было мопедом, в мастерскую. Вытерев ватой и бинтом из аптечки кровь на подбородке, закрыл мастерскую. Пошел в лаборантскую. Там я остановил кровотечение. Осмотрел в зеркале подбородок. Справа была широкая зияющая ушибленная рана с черным дном. Зубы целы.
   На второй день Иван Иванович зашел в учительскую, предварительно побывав в мастерской. Выложил на стол тетради. Причесал свои русые, начинающие седеть, волосы. Потом уставился на меня. Я не мог понять, что было написано на его лице. Радости не было, точно. Промелькнуло что-то, очень похожее на выражение лица моего деда Михася, когда я приходил к нему в ботинках на грязную босу ногу и с занозами, цыпками и заусенцами на немытых руках.
   Оглянувшись, убедился, что кроме нас в учительской никого не было. Откинулся на стуле:
   - Баламу-ут! Была б башка, разлетелась бы!
   Когда бреюсь, внизу подбородка справа вижу бледный рваный небольшой шрам. С каждым годом он становится незаметнее. А может я стал хуже видеть?
  
  
  
   Как мы бросали курить
  
   Я курил тогда "Шипку". Петр Кириллович надрывал уголок пакета, щелкал ногтем большого пальца снизу. Из пачки выстреливала папироса "Беломор". Я вспоминаю то время и с трудом верю. Удивляюсь деликатности и долготерпению женской половины педагогического коллектива. И нашей тогда беспардонности.
   Звонок на перемену. Учительская заполняется педагогами. Кто-то заполняет что-то в журнале. Кто-то просматривает план предстоящего урока. Некоторые, украдкой взглянув на завуча, пишут на колене, не написанный дома, план. Молодые учительницы стоят в очереди у зеркала на стене. Прихорашиваются. И только шесть представителей мужской части педколлектива прикуривают сигареты и папиросы.
   Иван Иванович курил "Нистру" или "Ляна" по полсигареты в костяном мундштуке на перемену. Емил Петрович предпочитал "Север". Директор Иван Федорович и физкультурник Иван Иванович Куксин чаще "стреляли". Директор больше тянулся к Петру Кирилловичу за "Беломором". Куксин стрелял, что придется. За несколько минут в учительской формировались слоистые облака сизо-голубого дыма. Цвет дыма от каждого сорта сигарет или папирос тоже был разным. А в целом - хоть топор вешай ...
   Потом мы с Петром Кирилловичем на перерыв стали уходить в лаборантскую, ко мне. Шума меньше и никто не мешает говорить на технические темы. Иногда к нам присоединялся дядя Ваня Колибаба, принятый на работу мотористом. На перерывах он приходил за "нарядом", чтобы точно во время запустить движок электростанции.
   Как-то во время наших перекуров зашла речь о вреде курения. Вред мы все осознавали, но курить - хотелось, бросить - даже лень было думать. Однажды, затянувшись, дядя Ваня закашлялся до рвоты. Вслед повторилась реакция Петра Кирилловича. Дядя Ваня, откашлявшись, пожаловался:
   - По утрам выйду на улицу, начинаю кашлять. А потом начинается такая громкая рвота, самому противно. Я много лет курил "Прибой". Те папиросы самые крепкие. Вот если бы какие таблетки или укол.
  Я вспомнил и повторил слова брата, крайне негативно относящегося к моему увлечению сигаретами.
   - Никакие лекарства не помогут. Просто надо собрать волю в кулак и не курить. Все очень просто и трудно.
   - Но как собрать эту волю в кулак?
   - Давайте поспорим! - сказал дядя Ваня. - Кто первый закурит, тот ставит литр самого лучшего коньяка. Бросаем с завтрашнего утра.
   - По рукам!
   Наутро я позавтракал на квартире, вышел во двор и, не думая, закурил. Лишь затянувшись, вспомнил о споре. Решил докурить сигарету до конца, а потом бросать. Прошел первый урок, второй. Я с трудом дождался большой перемены и, выйдя из учительской, уединился в лаборантской. Закрылся на ключ.
   Следующую перемену я провел в учительской. Не нужна была глубокая проницательность, чтобы увидеть душевные муки Петра Кирилловича. Он явно хотел курить. На следующий день Петр Кириллович зашел ко мне в кабинет. Там в тот день я еще не курил. Петр Кириллович потянул носом. Разочарованно посмотрел на меня.
   - Я сейчас в восьмом "Б" минут пять орал на детей. Потом опомнился. А сейчас мне идти в девятый. Там я могу начать драться! - помолчав, вдруг предложил. - Курить бросим в другой раз. Обязательно. Давай покурим у тебя. А старика подкараулим! Я уточнил. Он курит ровно пятьдесят лет. Не может он так просто бросить!
   Мы стали укрываться на переменах у меня. Петр Кириллович в Могилеве купил Сен-сен, зубной эликсир и мускатный орех. Все это хранилось в шуфляде моего стола. Перед тем как идти на урок, освежали полость рта. В учительской посмеивались. Особенно Иван Иванович. Демонстративно закуривал с мундштуком. Емил Петрович с любезной услужливостью предлагал нам "Север".
   Прошло несколько недель. Все это время мы окольными путями вели разведку. Но там было глухо. Курящим дядю Ваню никто не видел. Однажды мы сидели у меня и курили. В это время открылась дверь и в кабинет вошел ликующий дядя Ваня:
   - Ага! Попались!
   Потеряв бдительность, мы забыли закрыть дверь. Дядя Ваня торжествовал. В учительской все получили удовольствие. Мы с Петром Кирилловичем, откупившись двумя бутылками коньяка, курили открыто.
   Через лет пятнадцать я ехал из Савки. В Мошанах вспомнил, что Таня просила меня купить хлеб. Остановился в центре. Вошел в продмаг. Работали две продавщицы. Я встал в очередь, в которой, как мне показалось, было меньше людей. В передней очереди заказывал продукты невысокий седой старик. Что-то знакомое. Я всмотрелся. Это был дядя Ваня, школьный моторист во времена моего "Мошанского периода". Продавщица спросила его:
   - Что еще?
   - Пачку "Прибоя"! - не выдержал я.
  Папиросы "Прибой" не выпускались уже больше десяти лет.
  Дядя Ваня весь подобрался, вскинул голову и повернулся. Несмотря на преклонные годы, он узнал меня сразу.
   - Евгений Николаевич! Какая встреча!
   После того, как я купил хлеб, мы вышли на улицу. Дядя Ваня знал, что я работаю врачом в Дондюшанской больницы. Скорее всего об этом сообщила невестка дяди Вани, Тамара, работавшая акушеркой еще со времен моего "Мошанского периода". Вспомнили уже, ставшие далекими, годы, педагогический коллектив. Дядя Ваня спросил меня:
   - Вы курите, Евгений Николаевич?
   - Нет! Недавно бросил. Язва замучила. Кашлять стал ...
   - А я с тех пор не курю. С шестьдесят пятого. Одну из тех бутылок коньяка я берегу. Наказал сыну Сереже распить ту бутылку на моих поминках.
  
  
  
  Палюхи
  
   Вторая середина апреля шестьдесят пятого. Незадолго до этого на школьном дворе со стороны улицы развалили и разобрали "попову хату", небольшой, больше похожий на сарай, домишко. Последние годы колхоз складировал там тюки сухого табака, хранили уголь. Кругом были развалы и вывороченные корневища вековых деревьев. Корневища увезли на хозяйственный двор колхоза.
   Было решено до пасхи, которая в том году была 25 апреля, убрать и разровнять территорию. Затем из Бричанского питомника, расположенного в пяти километрах от Мошан за селом Драгалиной (Октябрьское), неподалеку от села Бричаны предстояло привезти саженцы клена, каштанов и кустарников. Вокруг школы предстояло высадить сквер, в планировании которого участвовал весь учительский коллектив школы.
   Бригаду учеников восьмых классов, осуществляющих уборку территории вокруг "поповой хаты" по поручению директора возглавлял я. Дети работали споро. Скоро вся территория была ровной, готовой к высадке саженцев. Остались небольшие бугристые развалы на месте "поповой хаты".
   В какой-то момент мое внимание привлекло оживление в группе работающих там детей, крики и визг разбегающихся девочек. За ними по взрыхленной земле с торчащими кореньями деревьев бежал "знаменитый" восьмиклассник Миша Выхрест. В руках наперевес он держал довольно большой, примерно 120 - 150 мм. артиллерийский снаряд. Во мне все оцепенело. Я был единственным взрослым в той скученной группе детей. Другая группа учителей была в саду. Директор с группой детей работал со стороны хозяйственного двора.
   Пожалуй, ко мне впервые в жизни пришло осознание моей ответственности за происходящее. Споткнись Миша на пахоте с торчащими кореньями, от большой группы детей не осталось бы ... Во рту пересохло. Я кинулся наперерез Мише.
   - Миша! Остановись! Не упади! Держи так!
   Страх еще не догнал моего сознания. Миша остановился. Что-то, изменившееся во мне, заставило его не отрывать взгляд от моего лица. Я подошел вплотную. Просунув руки под снаряд, я принял его у Миши. Старался держать правую руку подальше от головки взрывателя. Не помню откуда, но я знал, что самое опасное там, в колпачке.
   Поручив Мише отвести детей за здание, я пошел в сторону хозяйственного двора. Почему я шел туда? Не знаю. Возможно потому, что там был директор школы Иван Федорович Пономарь. Я шел, выбирая дорогу поровнее. Когда я миновал школу, из калитки школьного двора вышел завхоз Сергей Васильевич Кривой. Увидев меня, он изменился в лице. Потом стал пятиться назад. А с нижней части двора, со стороны сада спешил, кем-то оповещенный, директор:
   - К сараям неси! Осторожно! Сергей Васильевич! Возьмите у деда Романа побольше сена и постелите в сарае. Чтоб туда ходу не было никому! Евгений Николаевич! Спокойно! Смотрите, куда ставите ногу! За Сергеем Васильевичем в сарай!
   Вспоминая тот драматический день, могу сказать, что Иван Федорович с самого начала не потерял присутствия духа. Распоряжался четко, не кричал. Отогнав детей за школу, он шел за мной вплотную. Возможно этим он сообщал мне, что я не один на один с, не разорвавшимся со времен войны, снарядом. Мы вошли в сарай. Сергей Васильевич уже успел настелить сена, сделал с одной стороны валик.
   - Ложите так, чтобы головка была выше и далеко, даже от сена.
  Я положил снаряд. Сергей Васильевич наклонился. Как рассказал он позже, в войну он был артиллеристом. Потом выпрямился.
   - Это не русский снаряд, - сказал Сергей Васильевич. - А может это еще с той, первой войны.
  Мы вышли. Иван Федорович сказал завхозу:
   - Сергей Васильевич! Закройте на надежный новый замок. В этот сарай нельзя проникнуть через чердак?
   - Нет! Помещение надежное! - ответил Сергей Васильевич.
  Завхоз закрыл сарай. Иван Федорович протянул руку.
   - Ключ пусть будет у меня.
  В это время подоспели и фронтовики, оба Иваны Ивановичи.
  - Саперная часть в Флорештах. - сказал Иван Иванович.
   - В любом случае я должен позвонить в военкомат и в милицию. А дальше все решает военкомат. - сказал директор и пошел в учительскую. Там телефон.
   - Сергей Васильевич! Побудьте пока тут. Пока кто-то не подъедет.
   Мы прошли в учительскую. С военкоматом связались быстро. Там сказали постоянно быть на связи. Из военкомата позвонили в Флорешты. Группа минеров из Флорешт была на разминировании в другом районе. Флорешты связались с саперной частью в Могилеве. Оттуда сказали:
   - Организуйте охрану и ждите. Соберем группу и выедем.
  Я пошел обедать в школьную столовую. Иван Федорович сказал:
   - Пойду, пообедаю дома. У меня от снаряда язва разболелась. Внутри все трясется.
  После обеда я пошел к сараю. Сергей Васильевич, живший неподалеку, сказал:
   - Я тоже перекусил дома. Когда возвращался, за сараем крутились пацаны. Но замок надежный. Надо открыть и посмотреть. У меня есть запасной ключ.
   Сергей Васильевич открыл сарай. Мы вошли и замерли. Сено было на месте. Снаряда не стало. Мы не верили своим глазам. Казалось, сейчас моргну, посмотрю и снаряд на месте. В происшедшее не хотелось верить. И директора нет.
   - Сергей Васильевич! Кто были те ребята, которые крутились тут?
   - Толя Грамма, племянник директора и Кривой с восьмого класса. Тот самый, "Сибиряк".
  "Сибирь" - это отдельная часть села у елизаветовской развилки.
   - Сергей Васильевич! Бегите к Ивану Федоровичу. Пусть он с племянником разбирается. Я за Кривым!
   Схватив велосипед, я помчался в "Сибирь". До долины я не доехал. Кривого я встретил на спуске.
   - Ты был на хозяйственном дворе школы?
   - Нет.
   - Сергей Васильевич сказал, что ты там был.
   - Я проходил мимо...
   - Ты Грамму видел?
   - В школе.
   - Кто открыл сарай и взял снаряд?
   - Не знаю, я там не был.
   Кривой врал, я это видел. Если он не участвовал в похищении снаряда, то что-то знает. Но он держал себя уверенно. Он был сильнее меня, - восьмиклассник-троечник. Я это ощущал. Пусть им займется милиция, когда приедут. Надо возвращаться. Приедут саперы, а снаряда нет! Концерт на весь район, а может и на всю страну. Быстрее! Там Иван Федорович и Толя, его племянник. Я чувствовал, что разгадка там.
   Когда я приехал, снаряд был на месте. В том же положении. Иван Федорович и Сергей Васильевич были рядом. Стояли молча. Я подошел поближе и нагнулся. На ржавой головке снаряда были глубокие блестящие царапины. Повезло...
   Потом приехали саперы из Могилева и вывезли снаряд за село на равном удалении от Мошан, Драгалины и Бричан. Последовавший взрыв оставил без стекол длинное здание, в котором был птичник. От места взрыва до колхозного курятника было не менее двухсот метров.
  Когда я писал эти строки, многое было неясно:
   - Куда и как исчез снаряд?
   - Кто были исполнители этой головокружительной акции?
   - Как открыли сарай, если ключи были только у директора и завхоза?
   - Откуда появились глубокие царапины на головке снаряда?
   - Где был спрятан снаряд после похищения?
   - Самое главное. Как удалось Ивану Федоровичу так быстро выйти на след "преступников" и так оперативно и эффективно провести следственные мероприятия?
   При написании этих строк я позвонил пенсионеру, когда-то директору Единецкого завода мало-алкогольных напитков, а еще раньше восьмикласснику Мошанской средней школы, племяннику ныне здравствующего бывшего директора школы Анатолию Никифоровичу Грамме.
   - Анатолий Никифорович! Несколько вопросов. Как говорили в милиции: - А вот с этого места подробнее! Что произошло после того, как Иван Федорович и Сергей Васильевич покинули хозяйственный двор школы?
   - Мы с Колей и Борей Чернеем и другими ребятами следили, куда положили снаряд. Когда двор опустел, мы обследовали здание сарая. В задней части сарая на фронтоне было небольшое окошко, чуть больше, чем для кота. Мы привели маленького и щуплого Сашу Шамотайло. Обвязавшись веревкой, он полез по бревну, потому, что там было очень высоко. Потом Саша с трудом пролез через окошечко. Втянул веревку. Спустился.
   Веревкой обвязал снаряд. Залез обратно на чердак самостоятельно. На веревке поднял снаряд. Через окошко на фронтоне спустил нам снаряд. Бросил веревку. Еле вылез сам. Потом спустился по бревну. Мы его страховали. Потом снаряд спрятали в ярочек (овраг). Мы рассчитывали поджечь его на пасху.
   Напротив села со стороны Брайково три холма. Каждый год пацаны устраивали конкурс: у кого на пасху ярче палюхи.
   (Палюхи - это горящие автопокрышки, тряпки, облитые горючим, стрельба из самопалов. Зажигают и стреляют в ночь перед пасхой)
   - Одну секунду, Толя! Откуда на головке снаряда появились глубокие царапины?
   - Мы увидели там ржавчину. Решили отереть снаряд об шероховатый, как наждак, камень..
  Комментарии даже через пятьдесят лет, как говорится, излишни.
   - Что было дальше, Толя?
   - Когда мы возвращались с ярочка, Иван Федорович подозвал меня к себе. Ласково так! Когда он схватил меня здоровой рукой, начался допрос с пристрастием и с воздействиями:
   - Саперы сюда едут за снарядом! Я им тебя вместо снаряда отдам? Говори быстро!
   - Что было дальше, Толя!
   - Николаевич! Я долго не мог выдержать. Такого лупня дал, най бог бороне! Я повел их до ярочка. Так снаряд вернули на место.
   - Спасибо за информацию, Толя! Я дам тебе ссылку в интернете. Почитаешь. Может, что надо дополнить, исправить.
   - Хорошо! Спасибо, Евгений Николаевич!
  
  
  
  Вступительные экзамены
  
   В конце мая я подал заявление об увольнении. Иван Федорович сказал:
   - Трудовую книжку и характеристику я тебе дам. Со всеми записями, как положено. Но если у тебя что-либо не получится, возвращайся. Книжку потом можно написать другую. Место тебя будет ждать.
   - Спасибо, Иван Федорович! Но я вам не буду подходящим.
   - Почему?
   - Если я не поступлю, осенью мне в армию. Вам снова надо будет искать лаборанта.
   - Да-а. Тогда я желаю одного: поступить!
   - Спасибо!
   Два месяца ушли на подготовку к вступительным экзаменам. В основном решал задачи по физике и химии. Потом повез документы.
   Первого августа начались вступительные экзамены. Вначале я задумал описать период сдачи экзаменов, ребят, с которыми жил в одной комнате, с которыми готовился к экзаменам, с которыми спорил, у которых учился.
   Могу сказать одно. На экзаменаторов магическое воздействие оказывала военная форма с обилием значков. Один абитуриент носил на гимнастерке два спортивных значка: значок кадидата в мастера спорта СССР по шахматам и значок перворазрядника по лыжному спорту. Тот парень поступил с тройками. Уже первого сентября значков не стало. По причине близорукости и выраженного астигматизма "спортсмен" занимался на уроках физкультуры во вспомогательной группе.
   В то же время не поступил замечательный парень. Тоже после армии. Фельдшер. В институт шел осознанно. Он знал, чего хотел. По физике и химии мы готовились вдвоем. Его знания по сравнению с поступившими "спортсменами" были недосягаемыми. Могу сказать одно. Это был бы очень сильный студент и прекрасный врач.
   Черт его дернул на экзамене по физике позволить себе поспорить с преподавателем. В итоге была двойка. Его звали Вася Бренич.
   Я получил, как уже писал, двенадцать баллов. Мне сказали что баллы эти должны быть проходными. Тем не менее, до сих пор трудно описать мое состояние, когда я получил извещение о моем зачислении студентом, первой категории, как говорил впоследствии наш ректор, Кишиневского государственного медицинского института. Прибыть необходимо 30 августа, в понедельник.
  
  
  
  Проводы
  
   На протяжении десятилетий я наблюдаю деградацию поколений в психологическом восприятии студенческого статуса. К сожалению, это не обошло и моих детей. Нет! Они успешно закончили ВУЗы. Но тогда, став студентами, мы ощущали свою причастность к предстоящему вступлению в высшее сословие общества, сословию людей, простите за пафосность, с высшим образованием. Высшее - это не первое, не высокое, а высшее образование! Аналогично, уверен, окружающие смотрели на нас.
   Мы по настоящему гордились этой сопричастностью. Может раньше было меньше специалистов с высшим образованием? Конечно, да! Но постепенно, словно по мановению руки злого гения размывались границы и критерии оценки человека с его статусом, как ячейки общества. Произошла переоценка ценностей. А тогда, несмотря на нашу первозданную разношерстность, мы по настоящему гордились своим званием студента.
   Однако развитие этой темы оставим социологам и психологам.
   Вернувшись с работы, отец тогда сказал:
   - Будем делать проводы. Я купил поросенка из расчета, чтобы забить к поступлению или к армии.
  Родители готовились. Помогала родня. Я составлял списки приглашенных. В итоге были приглашены все учителя мошанской школы и вся елизаветовская молодежь.
   Не буду описывать подробностей того вечера. Это пахнет чем-то дутым. Запомнилось, что тем вечером было двое проводов. В армию уходил мой одноклассник, участник наших буйных детских увлечений, к сожалению ныне покойный, Сергей Навроцкий. Это внесло сумятицу в мои планы. Я боялся, что провожающие разделятся. Боялся, что мои проводы помешают Сергею, а его проводы - мне.
   Все обошлось, как нельзя лучше. Сначала все пошли проводить Сергея. Потом все, во главе с Сергеем, пришли ко мне. Словно договорившись, одновременно приехали Мошанские, уже мои бывшие коллеги. Все обошлось, как нельзя лучше. Молодежь танцевала до глубокой ночи. Мошанские педагоги подарили мне наручные часы. Вручая их, Иван Иванович Порядин сказал:
   - Чтобы ты жил, как часы, четко и правильно. А часы - чтобы жили вместе с тобой долго, ни разу не ломаясь.
   Иван Иванович оказался провидцем. Мне скоро семьдесят два, а наручные часы, ни разу не вышедшие из строя за пятьдесят три года, продолжают тикать уже в коллекции моего младшего, Жени.
  
  
  
  Большая школа
  
   Мои ощущения тех дней можно описывать долго и подробно. Но это были мои ощущения. Убежден, я не был оригиналом. Уверен, такие впечатления в те годы испытали все, перешагнувшие порог высшего учебного заведения ... Тогда мы поднялись на третий этаж. Непривычно резко прозвучал электрический звонок. В груди так знакомо колыхнулось. Снова первое сентября! Две широкие двери с трудом пропускали через себя, входящий в аудиторию "А", поток первокурсников. Снова класс ... Только побольше. Судя по спискам зачисленных, наш класс насчитывал шестьсот с лишним учеников. Вглубь аудитории столы и скамейки для студентов уходили на самый вверх. В самом конце аудитории столы находились, казалось, под потолком.
   Я понял, что из школы я никуда не уходил. И не уйду. Только эта школа побольше. А мы стали взрослее. Видимо, так всегда в жизни: после окончания одной школы неизменно следует следующая.
  
  
  
  
  
  Умирают мои старики -
  мои боги, мои педагоги,
  Пролагатели торной дороги,
  где шаги мои были легки.
  Б. Слуцкий
  
  Мои боги, мои педагоги
  
   В моей жизни было много людей, которые учили меня, у которых учился я. Это были мои школьные учителя, о который я писал ранее. Профессорско-преподавательский состав медицинского института. Преподаватели кафедр институтов усовершенствования врачей. Мои старшие коллеги, администраторы. Все те, с кем мне повезло общаться на научных конференциях, съездах, специализированных советах. Слесари, токаря, кузнецы, радиолюбители. Сотрудники лаборатории КИП и Автоматики. Мои наставники в голубеводстве, собаководстве.
   Мне везло на встречи с замечательными людьми. Обо всех не напишешь. Пишу о тех людях, общение с которыми оставили в душе наиболее стойкие, рельефные воспоминания, несущие в себе, не убывающую со временем, а, наоборот, растущую с возрастом, позитивную эмоциональную нагрузку.
   Год, когда я был первокурсником, тянулся, казалось, целую вечность. Было ощущение, что первый курс, с его напряжением и насыщенностью, будет продолжаться вечно. Бывало, одолевали сомнения:
   - Выдержу ли? Не сорвусь?
  Некоторые ребята (их было немного) не выдерживали. Уходили на, только построенный тогда, тракторный завод, в типографию, в ботанический сад, переводились в другие учебные заведения.
  С другой стороны, мой первый год студенчества, по тем же причинам, пролетел, как один миг. Особенно ярко это ощущается сейчас, с высоты моего возраста.
   Кандидаты и доктора наук, профессора, доценты, ассистенты, лаборанты. Заслуженные деятели науки. В те годы у нас в медицинском институте появился первый член-корреспондент АН Молдавской ССР. С первых дней учебы каждый педагог оставил в душе неизгладимый след. Можно писать тома о каждом: биографические справки, ступени научного и административного роста, перечень опубликованных работ, награды и многое другое.
   С тех пор прошло несколько десятилетий. Ничто не вечно под луной. Время отфильтровало значимость событий и людей - участников этих событий.
   Сменялись ректоры, деканы, заведующие кафедрами ... Многим я благодарен и обязан, о чем пишу в главе: "Радио". Писать, вероятно, можно о каждом. Начинаю вспоминать. Изначально задумал представить на суд читателя не выписки из энциклопедий и монографий, а мои собственные наблюдения, воспоминания моих однокашников того периода моей жизни.
   С другой стороны, понимаю, что дважды, как в одну и ту же реку, в мою молодость с ее мироощущением мне не вернуться уже никогда. Повествуя о людях и событиях того периода, боюсь предстать перед читателем нудным старческим брюзгой. Попытаюсь пробить пласт времени толщиной в пятьдесят лет и вынести на суд читателя мир шестидесятых, события и людей моего студенческого периода; попытаться увидеть и показать другим все это снова глазами студентов. Удастся ли?
   С кого начать? Телефонные звонки, разговоры по скайпу, материал из интернета, воспоминания тогдашних студентов, моих нынешних коллег.
  Не судите, да не судимы будете... Я мечтал написать светлую книгу о моем детстве, юности, студенчестве, своих наставниках. Светлую не для того, чтобы кого-либо не задеть или из страха перед "судом" вышестоящих. Свое я отбоялся. Бояться, кроме своей совести, мне уже нечего. Просто, с одной стороны, не по мне влезать в грязь, которая неизбежно сопровождает любые конъюнктурные баталии. Да и бойцом, откровенно говоря, я себя никогда не чувствовал.
   С другой стороны, мне претит как приглаживание материала, так и избирательное выпячивание положительных черт моих героев и событий. Время отделяет от семян плевелы и уносит в никуда. В мое время в институте было много достойных людей. Забыв конспектировать, мы самозабвенно слушали лекции физиолога Анатолия Анатольевича Зубкова, биохимика Михаила Семеновича Михлина, невропатолога Бориса Ивановича Шарапова, терапевта Александра Анатольевича Коровина и многих других представителей старшего поколения.
   Я помню талантливые лекции, уже выросших после войны, наших молдавских ученых: хирурга Николая Христофоровича Анестиади, патологоанатома Валентина Михайловича Головина, фармаколога Константина Леонидовича Матковского, совсем молодого, уместнее сказать, юного доцента патофизиолога Василия Ивановича Нигуляну и многих, многих других.
   Тогда была наша, не обремененная опытом, беззаботная и радужная, если не сказать розово-зеленая, юность. С тех пор прошло более полувека. Менялись люди, их взаимодействия... Потом на нас свалилась пресловутая горбачевская перестройка. Затем катастрофа планетарного масштаба - развал Советской империи.
   С развалом моей тогдашней Родины, как хамелеоны, мгновенно приняли защитную окраску многие из тех, кто внушал нам на лекциях, что бога нет, вопил на митингах речи и запевал на комсомольских форумах песни об интернационализме, недопустимости национализма, торжестве коммунистических идей. К последним с самого детства я всегда относился без экзальтации.
   Сказались, видимо, рассказы, без вины депортированной в сорок девятом, уже в старческом возрасте в тюменскую глухомань моей бабушки со вторым ее мужем. Отчим моего отца, работая на конной соломорезке в двадцатых годах прошлого столетия, потерял обе руки. Левую руку затянуло вместе с плечевым суставом. Справа осталась треть плеча. Обоих немощных стариков отправили по этапу свои же. Во исполнение разнарядки по депортации "врагов" народа.
   А сегодня тогдашние интернационалисты стали националистами, а то и похлеще, атеисты - ярыми поборниками веры во всевышние силы. Вникать глубже не хочу, да и противно ...
   С высоты на восьмой десяток все смотрится через призму собственного горького опыта, чужих и своих ошибок. Грешен, каюсь, я, как и, вероятно, все, был подвержен переоценке ценностей. Не раз ...
   - Итак... О ком писать?
  Перед глазами в моей памяти в аудиторию величественной походкой входит Владимир Иванович Захаров. Вот так должен выглядеть настоящий профессор, полагали мы. Несмотря на регулярно крашенный волос. Наши девочки никак не могли успокоиться:
   - Где он покупает такую краску?
   Анатомия, откровенно говоря, не оставила после себя каких-либо ярких впечатлений, несмотря на то, что профессор Борис Зиновьевич Перлин и доцент Виктор Тимофеевич Жица читали великолепные лекции. А преподаватели Татьяна Анатольевна Ястребова, Галина Васильевна Винченко, Ирина Васильевна Кузнецова, несмотря на строгость и принципиальность, относились к нам почти по-матерински. Вместе с тем, не помню, чтобы кто-либо из моих сокурсников сказал:
   - Я люблю анатомию человека.
  Просто мы знали, что знание анатомии - это сила необходимости. Без знания анатомии просто нечего делать, пожалуй, в любой медицинской специальности
   На горизонте моей памяти замаячил образ человека, метеором промчавшегося через мой студенческий период, больше начальных курсов. К медицине он имел весьма опосредованное отношение. Это был Александр Сергеевич
  
   Путилин
   Кандидат физико-математических наук, заведующий кафедрой физики. Физику, ее прикладное значение в медицине изучали тогда на первом курсе. Мимолетом, мимоходом... Сегодня такого предмета в медицинском университете нет. Есть физиология и биофизика. А зря... Без базовых основ физики постичь биофизику и другие медицинские дисциплины весьма проблематично.
   Это, как изучаемые нами тогда параллельно неорганическая и органическая химия, качественный и количественный анализ, физическая и коллоидная химия. Все вместе составляло базовую основу биохимии, физиологии, фармакологии и других медицинских дисциплин, грани которых, чаще всего, трудно отделить.
   Итак - Путилин. Первая неделя первого курса. В студенческую аудиторию входит и направляется к кафедре человек, мало похожий на ученого, преподавателя высшего медицинского учебного заведения. Чуть ниже среднего роста, сутулый. Весь какой-то несуразный. Халат на нем топорщится, словно снятый с чужого плеча. На голове неухоженный ежик, только волос длиннее и беспорядочнее. Справа, на фоне темно-русого с проседью волоса, обширная седая прядь. По ассоциации на поверхность сознания почему-то всплывает клоун. Но это только на мгновение ...
   - Здравствуйте! - размеренный скандирующий голос разнесся по аудитории. - Меня зовут Александр Сергеевич ... Александр Сергеевич Пу... Пу... Нет, не Пушкин. Моя фамилия Пу-ти-лин! Я буду учить вас физике. Будем изучать, как прикладную дисциплину в биологии и медицине. Запомните! Перышкин в школьном учебнике физики писал, как написал, Ландсберг по другому, Арцибышев по своему, а вы должны понять, запомнить и знать то, чему буду учить вас я. Вот так!
   После лекций следовали лабораторные работы и итоговые семинары. Заканчивая одну из первых своих лекций, Путилин пригласил студентов участвовать в работе студенческого научного кружка. Желающих было немного. Среди них оказался я, к концу первого курса - единственный.
   Кабинет Путилина находился напротив лестничного пролета на четвертом этаже над аудиторией "Б". Мне нравился небольшой, заставленный шкафами и беспорядочно заваленный приборами, кабинет. Насквозь прокуренный, кабинет Путилина напоминал мне Дондюшаны, моторную маслосырзавода, и одного из моих первых наставников в радиотехнике - моториста Никиту.
   Но больше всего мне нравился хозяин кабинета, Александр Сергеевич Путилин. Общительный по натуре, он всегда находил минуты для беседы по, всегда внезапно, кстати и некстати, нахлынувшим на меня, вопросам. Путилин никогда не говорил:
   - Я занят. Зайдите через час.
  Исключение составляли лекции и лабораторные работы. Если он был занят чтением или расчетами, доставал из боковой шуфляды своего стола журнал или книгу и вручал мне.
   - Посмотри вот эту статью! Я скоро!
  Пришло время лабораторных работ. Мы проводили опыты по заданным условиям, осуществляли замеры, регистрировали показания приборов, вычисляли конечный результат. Затем все протоколировали в общую тетрадь, именуемую "Журналом лабораторных работ".
   На первом занятии получилось так, что я сел за один стол с Валькой Кравцовым. Из потомственной интеллигентной семьи, кишиневец, Валька довольно долго, с нудьгой и неохотой, примерялся к выполнению лабораторного задания.
   Он без конца рисовал, придуманные им типы оружия. На последних страницах лабораторного журнала разворачивались фантастические картины вселенной, на которых космические аппараты уничтожали друг друга и наземные цели специальными лучами. Тогда, в возрасте девятнадцати лет, я впервые услышал слово "бластер"(взрыватель - англ). В школе мы учили французский язык.
   Сейчас мне кажется, что идея звездных войн принадлежала не Рейгану, а возникла гораздо раньше, еще в шестьдесят пятом, в голове моего однокурсника Вальки Кравцова. Разрисовав несколько страниц, к концу занятий Валька быстро переписывал у меня исходные данные и схемы. Рисовал таблицы, в которые переносил полученные результаты.
   Так продолжалось недолго. На втором или третьем занятии Валька был бесцеремонно вытеснен, отслужившим в армии, Колей Каленчуком. После семи классов в родном селе, проучившись три года в училище виноградарства и виноделия (тогда оно располагалось на Ботанике), претерпел "постриг". Забрали в армию. В армии Коля был радистом. В свободное время занимался в гарнизонной средней школе, где получил аттестат зрелости.
   В физике, Каленчук, по его собственному признанию, остался на уровне седьмого класса Васиенской школы. Присмотревшись, Коля прочно, на целый год стал моим соседом по лабораторному столу. Творческий наш дуэт был весьма эффективным. Я быстро выполнял лабораторную работу, чертил на отдельном листочке схемы, таблицу, заносил полученные данные.
   Коля брал в руки линейку. Чертил удивительно правильную и пропорциональную по размерам таблицу. Писал почти идеальным писарским мелким почерком. Переносил с моего листочка данные в свой нарядный журнал. Мои таблицы в журнале получались корявее, почему-то грязнее, с неровными рядами цифр. Раздавая проверенные журналы, Лев Израилевич Ланда каждый раз отмечал точность расчетов Каленчука, идеальное оформление протоколов. Так и повелось. У Каленчука в итоге по лабораторным стояла пятерка, у меня четверка.
  Весной сдавали экзамен по физике. Коля сидел день и ночь за учебником и протоколами наших опытов. Перед самым экзаменом он признался:
   - Историю сдам, химию сдам, зачет по анатомии сдам, а физику мне не осилить. Вернуться в училище виноделия?
   Экзамен по физике принимали втроем: заведующий Александр Сергеевич Путилин и доценты - Дмитрий Иванович Кройтору и Лев Израилевич Ланда. С самого начала Коля решил сдавать экзамен Путилину, слывшему на зачетах и экзаменах либералом. Опередив всех, Коля сел за стол, где принимал Александр Сергеевич. Мне выпало сдавать у Ланды. Готовясь, а затем отвечая, я краем глаза следил за Каленчуком.
   С первых минут мой коллега покрылся потом. И без того бледное сухощавое, тщательно выбритое лицо, стало желтым. Самое главное, задачу, он не решил. Путилин его успокаивал:
   - Вы не волнуйтесь! Успокойтесь! Вы такой бледный! Вам не дурно?
  Уже после экзамена Коля рассказал, что, плохо владевший тонкостями русского языка, значения слова "дурно" он не знал. Он воспринял вопрос Путилина по своему:
   - Вы не дурак?
  Колю, по его словам, стало подташнивать. Внятного ответа у него не было ни на один вопрос. В таких случаях Путилин всегда находил компромиссное решение:
   - Вы знаете, я чувствую, что вы что-то знаете. Не могу же я вам поставить двойку! А тройка - это семестр без стипендии.
  Возвращая зачетку, продолжил:
   - Придете завтра к двенадцати. Сегодня еще почитаете. Завтра с утра отдохните. Мы с вами побеседуем. Просто вы сегодня сильно волнуетесь. Побеседуем, и тогда я поставлю твердую четверку.
   Колю поддержал Лев Израилевич, которому в тот момент сдавал экзамен я:
   - У Каленчука в группе одни из самых лучших отчеты по лабораторным работам. В его расчетах никогда не было ни одной ошибки. Все отчеты он сдавал вовремя.
  Чувствуя поддержку, Коля, видимо не отдавая себе отчета, внезапно брякнул:
   - Я друг Единака!
  Путилин откинулся в своем кресле:
   - Вы друг Единака? Готовились вы вместе?
  Коля утвердительно кивнул головой. Лев Израилевич, поставив мне "отлично", не спешил отдавать зачетную книжку. Он с интересом наблюдал происходящее за соседним столом.
   - Друг Единака не может не знать физику. Тем более, если вы вместе готовились. Давайте договоримся так. Вы придете завтра к двенадцати, мы побеседуем, и я с удовольствием и чистой совестью поставлю вам "пятерку"!
   В аудитории стало тихо. Все студенты группы с неприкрытым любопытством, забыв о подготовке к ответу, наблюдали происходящее, как спектакль.
   Каленчук замялся:
   - У нас завтра в это время консультация по истории. Может сегодня? Хватит четверки!
   - Каленчук! А вы не обидитесь, если я вам поставлю четверку?
   - Нет-нет! - поспешил заверить Путилина Коля.
   - Смотрите! Не обижайтесь!
  Своим крупным, почти детским, разборчивым почерком Путилин вывел в зачетке: "Хорошо".
   Истоки столь либерального поведения Путилина на экзаменах в течение десятилетий студенты объясняли случаем, якобы имевшим место в конце сороковых, начале пятидесятых. Заняв кафедру, Путилин был чрезвычайно требовательным на занятиях и экзаменах. Физику он считал одной из основных дисциплин в медицинском институте. Некоторые студенты сдавали экзамен по физике по несколько раз, лишались стипендии. Нескольким неудачникам, по рассказам, грозило исключение из института.
   Поздним вечером, согласно легенде, Путилин возвращался домой на улицу Панфилова, где недавно получил квартиру. На набережной Комсомольского озера на голову Путилина внезапно накинули плотный мешок. Стянув мешок ниже рук, мгновенно связали.
   Подтащив к берегу озера, окунули преподавателя по пояс в воду:
   - Будешь двойки ставить?
   - Буду! Если не будет знаний, буду!
  Второй раз Путилина окунули по самую шею:
   - Будешь двойки ставить?
   - Буду!
  На несколько секунд голова непреклонного педагога скрылась под водой.
   - Будешь двойки ставить?
   - Буду!
  Раздался глухой голос:
   - Что мы возимся? Привяжем камень и с концом!
  Несчастного окунули еще раз. В этот раз держали под водой гораздо дольше. Когда услышали бульканье пузырей воздуха, подняли голову над водой:
   - Будешь двойки ставить?
  Откашлявшись, Путилин неразборчиво выдавил:
   - Не буду!
   - Никогда?
   - Никогда!
   - Смотри! Помни!
   Говорят, что после этого, якобы имевшего место случая, Путилин не поставил ни одной двойки. В своих домыслах студенты старших курсов десятилетиями передавали первокурсникам фамилии, топивших тогда Путилина, студентов. Это были, по всеобщему убеждению, уже два уважаемых доцента одной из кафедр института.
  Меня долго снедало любопытство, но не мог же я спросить Александра Сергеевича:
   - Было ли все так на самом деле?
   Что касается седой пряди в ежиковой шевелюре, происхождения ее сам Александр Сергеевич не скрывал. После окончания физического факультета университета в числе немногих был направлен на работу младшим научным сотрудником к известному физику, основателю советской школы нелинейной оптики, Сергею Ивановичу Вавилову. В конце тридцатых, по рекомендации Сергея Ивановича, был направлен в созданную группу физиков в лаборатории генетики, которую возглавлял старший брат Сергея Ивановича - Академик Николай Иванович Вавилов.
   В августе сорокового Николай Иванович Вавилов был арестован. Одновременно была арестована группа сотрудников, среди которых был молодой физик Александр Сергеевич Путилин. Всех закрыли в разные камеры-одиночки и просто комнаты. Путилина заперли в небольшой комнатушке без мебели, без умывальника, без туалета. Закрыли и ... забыли.
   Без еды и питья, без туалета Александр Сергеевич пребывал в комнате в течение двух суток. На стук и крики никто не реагировал. Комната находилась в тупике бесконечного лабиринта коридоров в подвальном помещении. Через два дня комнату открыли случайно. Александра Сергеевича отпустили без объяснения причин задержания. Вернувшись домой, принял ванну. Причесываясь, увидел, что на правой половине шевелюры за прошедшие два дня появилась большая прядь седины.
   Курил Александр Сергеевич почти беспрестанно. Сигарету сменяла трубка, за трубкой следовала сигарета. Запомнилась лекция по термоэлектрическим процессам биметаллических материалов. В частности, стрелка гальванометра двигалась по шкале в зависимости от изменения температуры спаянных концов различных металлов. В качестве источника тепла Путилин использовал зажженную сигарету. Стоя у демонстрационного стола, закурил сигарету и с наслаждением затянулся. Раз, другой ... Потом произнес:
   - Единственная лекция, на которой лектору позволено закурить ...
  Еще раз затянувшись, приставил тлеющий конец сигареты к термоэлектрической паре.
   Весьма своеобразными были его объяснения некоторых тем и физических законов. На всю жизнь (не одному мне) запомнилась его лекция по потенциальной и кинетической энергии:
   - Один из ваших студентов сидит на подоконнике кафедры физики, которая, всем известно, находится на четвертом этаже. Учитывая высоту здания, допускаем, что подоконник, то-есть студент, сидящий на нем, находится на высоте двенадцати метров. Масса студента равна, представим, семьдесят килограмм. Потенциальная энергия, сидящего на подоконнике студента равна массе его тела, умноженной на ускорение свободного падения и высоту, на которой он находится.
   - В одной из комнат второго студенческого общежития, - продолжал Александр Сергеевич, - студент узрел переодевающуюся девицу-студентку. Чтобы лучше рассмотреть, он перегнулся через подоконник и... полетел вниз. В свободном падении кинетическая энергия нашего студента будет равняться произведению массы его тела на квадрат скорости в момент падения, деленному на два.
   Изначально Александр Сергеевич определил меня в группу студентов, занимавшуюся разработкой способа и устройства для определения скорости опознания оптических символов. Как бывшему КИПовцу и радиолюбителю, мне было поручено разработать и сконструировать безынерционный источник света с различной экспозицией: от миллисекунд до нескольких секунд.
   - Что практически даст определение скорости опознания оптических символов, в частности букв, цифр и различных фигур? - спросил его я, тогда первокурсник.
   - Определение скорости опознания оптических символов имеет большое значение в нейроофтальмологии. Вам известно значение термина "нейроофтальмология"?
  Я машинально кивнул головой, хотя многое, если не все, было неясным.
   - Эта методика даст возможность не только определять скорость опознания. Она позволит найти способы, повышающие реакцию опознания. Это могут быть лекарства, методы физиотерапии. Это важно не только для медицины.
   - Представьте, если УВЧ-воздействие повышает реакцию опознания, то в шлеме пилота в области затылочных долей мозга крепятся излучатели. Радар, обнаруживший самолет противника, автоматически включает УВЧ-воздействие. Пилот опознает обстановку быстрее и оперативнее реагирует на сложившуюся ситуацию. Представляете, сколько жизней и самолетов можно сохранить?
   Тут же Александр Сергеевич оговаривался:
   - Это я так, привел для более наглядного примера!
  
   Со временем он перестал меня стесняться. Бывало, говорил вещи, которые тогдашним студентам слушать не следовало.
  Вернувшись с очередного заседания Ученого Совета по защите диссертаций, долго молчал. Потом открыл коробку из-под монпансье, постоянно лежащую на горячей батарее отопления. По крохотному кабинету разнесся неистребимый знакомый запах, выпотрошенного из окурков сигарет, табака. В детстве, выгоняя на пастбище коров по улице села, мы подбирали, часто втоптанные коровьими копытами в пыль, окурки. Придя на Куболту, потрошили окурки и на куске ржавой, раскаленной солнцем, жести, сушили, разрыхленный нашими пальцами, табак. Потом крутили самокрутки.
   Александр Сергеевич, словно священнодействовал, долго набивал трубку. Потом раскуривал ее, попыхивая сизым дымом. Слоистое облако внезапно потеряло форму и потянулось к приоткрытой форточке. В кабинет шефа, как всегда в глаза и за глаза называли его сотрудники, вошел доцент кафедры физики Лев Израйлевич Ланда. Не обращая на меня внимания, они перебросились несколькими фразами о только что защищенной диссертации. Ланда сказал:
   - Если забыл пневматику, мог бы подойти посоветоваться. Движение воздуха по дыхательным путям тоже физика! Как и разница между ламинарным и турбулентным движением газов.
   Путилин, пыхнув в очередной раз трубкой, медленно выпустил облако дыма и вытянулся в широком, больше похожем на старое кресло, стуле. Помолчав, Александр Сергеевич заговорил о значении некоторых новаторских, называемых на Совете "революционными", идей.
   - Не учитываются элементарные законы физики. Некоторые темы напоминают старую притчу, которую однажды произнес мой учитель, академик Сергей Иванович Вавилов. Он говорил:
   - Собрать бы топоры со всей планеты, связать вместе и бросить в глубокий колодец. Во, булькнет!
  Мне тогда показалось, что Путилин по своему перефразировал Шекспира: "Много шума из ничего".
  После очередного заседания Совета, Александр Сергеевич говорил:
   - Я сегодня полностью согласен с Анатолием Анатольевичем (заслуженный деятель наук, зав. кафедрой нормальной физиологии, профессор Зубков). Из его выступления на заседании Совета следовало, что соискатель теоретически обосновал и практически доказал, что чистить зубы с обратной стороны более рационально.
  Только тогда Александр Сергеевич шокировал меня. Он определил анатомические образования человеческого организма обыденными, распространенными в быту, названиями.
   Вместе с тем Александр Сергеевич оставался физиком-лириком. Он был убежден, что в будущем лекарства потеряют свое значение. Человека опутают проводами, все тело будет уставлено датчиками, самого пациента помещают в изолированную диагностическую камеру. Через несколько минут результат обследования готов.
   Данные обследования помещают в другой, лечебный аппарат. Пациента снова опутывают проводами, помещают в лечебную, подобную кислородной, камеру, и щелкают тумблером. Процесс лечения пошел. Аппарат, воздействуя на больной орган с определенной амплитудой и частотой приводит физиологические показатели к норме. Короткий курс лечения, и пациент здоров.
   - Важно найти частоту, на которой работает каждый орган, характер модуляции электромагнитных, тепловых и других параметров при различных заболеваниях. Зная характеристики этих показателей, можно в резонанс или противофазу воздействовать на больной орган.
  Было время, когда на втором курсе я всерьез задумывался: не стать ли мне физиотерапевтом. Путилин поддержал:
   - Правильное решение. Будущее в медицине принадлежит физиотерапии!
   "Физик-лирик" буквально выпирал из Александра Сергеевича по другой позиции. В подвальном помещении, через коридор от институтского буфета работал Петр Демьянович Бекало. На дверях его мастерской была закреплена табличка: "Оптик. Точный механик". Прошедший репрессии и лагеря, работая в ГУЛАГовских шарашках, старик до конца оставался ярым и довольно откровенным антисоветчиком.
   Приютил Петр Демьянович у себя, известного в институте, умельца, как и он сам, Мишу Мак-Гиннеса. Вдвоем ремонтировали микроскопы, цистоскопы, пишущие и счетные машины "Феликс". Львиную долю работы взвалил на себя, уже дряхлеющий, Петр Демьянович. Мне всегда казалась, что его отношение к Мише было замешано на почитании и жалости.
   Петр Демьянович совершенно искренне полагал, что Миша Мак-Гиннес стоит на пороге великого, способного перевернуть мир, открытия. Миша занимался разработкой метода и аппаратуры для передачи мыслей на расстоянии.
   Познакомил меня с Мишей Александр Сергеевич. Когда я зашел к Путилину в очередной раз, на стуле, развалившись, в пальто и черной морской шапке-ушанке сидел грузный, небритый мужчина лет сорока. Множественные, словно оспины, глубокие следы от перенесенного в прошлом фурункулеза лица. Бросалась в глаза какая-то особая неухоженность, запах несвежего белья, что, однако, не мешало Мише сидеть, подобно, по меньшей мере, принцу, и говорить с Путилиным весьма покровительственным тоном.
   Пронзительно ясный взгляд, казалось, проникал в самую душу. Было ощущение, что Миша читал мои мысли. В разговоре с ним мне становилось неуютно. Познакомив нас, Александр Сергеевич сказал:
   - Миша! Евгений занимался радиотехникой и сможет кое в чем помочь. Заодно пусть ознакомится с проблемой. Возможно, в будущем это пригодится вам обоим.
   - Помочь он мне не сможет ничем. Я слишком далеко ушел в этом направлении. Меня никто не догонит. Но показать кое-что смогу. Пусть учится!
   Тогда Миша Мак-Гиннес жил на Рышкановке. Приехали мы с ним к нему домой в одну из суббот. Крохотная двухкомнатная квартира. Затхлый, спертый воздух. Жена в ванной вручную стирала белье. Две девочки, примерно трех и пяти лет, играли на широкой кровати.
   Мы прошли в Мишину комнату. Стол был уставлен различными узлами радиоаппаратуры, прикрытой засаленным покрывалом. Не поднимая покрывала, Миша усадил меня на табуретку и стал вводить меня в науку о передаче мыслей на расстоянии.
   Говорил он довольно долго. Мишины зеленые, с ярким янтарным колечком вокруг зрачков, глаза безотрывно смотрели в мои, не мигая, гипнотизировали. Я начал уставать от Мишиных проектов, меня почему-то потянуло на дрему. Я ничего не понимал и с трудом держал глаза открытыми.
   В это время в комнату заглянула его жена. Несмотря на молодость, иссушенная женщина выглядела старше своих лет. На ее, вполне невинный, вопрос Миша мгновенно преобразился и стал грубить. Его губы сузились, стали почти белыми. Он выкрикивал в адрес жены ругательства, которые не следовало слышать малолетним девочкам. Из препирательств я понял, что речь идет Мишиной болезненной ревности.
   Сославшись на необходимость быть в другом месте, я поспешил покинуть Мишину квартиру. Миша, казалось, был даже доволен таким поворотом событий. Оказавшись на улице, я не спешил сесть в троллейбус. Прошел несколько кварталов, с наслаждением вдыхая прохладный, почти тугой предвечерний живительный воздух.
   Весной я встретил Мишу Мак-Гиннеса возле здания ЦНИЛ (Центральная научно-исследовательская лаборатория). Возвращался он с кафедры нормальной физиологии:
   - Ремонтировал электроэнцефалограф. Эти халтурщики из отдела инженера-физика с дипломами даром получают такие зарплаты. Несколько недель без толку копались в энцефалографе. Хорошо еще, что больше не напортачили! Видите-ли? У них нет схемы модифицированных узлов! А мне схема не нужна! Передо мной аппарат! Это же есть схема в натуре. До чего тупые люди!
   Позднее я узнал, что Миша рассказал мне сущую правду. Без схемы и описания, покопавшись пол-дня в электроэнцефалографе, Миша обнаружил неисправность и устранил ее. Кроме того, Миша смонтировал устройства собственной конструкции, предотвращающее подобные поломки в будущем, и встроил их в каждый канал.
   Первым делом Миша сообщил, что ранней весной он разменял свою квартиру на Рышкановке на треть дома у поворота Оргеевской, напротив спуска через Ботанический сад.
   Сейчас Миша живет в частном одноэтажном доме через дорогу от мединститута и является, по его словам, соседом ректора. Последнее Миша сообщил таким тоном, словно он, по меньшей мере, стал проректором. Миша пригласил меня зайти к нему, обещая показать аппаратуру для передачи мысли на расстоянии. Соблазн был слишком велик. Особенно после отремонтированного электроэнцефалографа.
   По земляным ступенькам, укрепленным полу-сгнившими досками, мы поднялись на пригорок. Дом был старым, неухоженным. Северная стена была выпуклой и покосившейся, отчего стекла окна и веранды казались перекошенными в виде параллелепипедов.
   Миша жил отдельно от жены и дочек в небольшой боковушке. Узкая кровать, два стула, два стола и этажерка. Один из столов был письменным. Скорее всего, он был заимствован из кучи старой институтской мебели, выброшенной у сарая за виварием. На этом столе стояла установка, которая, по словам Миши, являлась генератором для передачи мыслей на расстоянии.
   Я всмотрелся. Почти все узлы были отдельными частями старой ламповой радиоаппаратуры, скорее всего, уже не использующихся, списанных военных радиостанций. Отдельно стоял модулятор. Вход через контактную панель соединял жгут разноцветных проводов, проходящих через отверстия в купальной шапочке.
   Я взял в руки шапочку. Миша пристально и ревниво следил за моими действиями. Шапочка оказалась склеенной из двух: красной снаружи и синей изнутри. Между шапочками были вклеены остриями внутрь обычные кнопки с припаянными и выходящими наружу проводами. Я понял, что эта шапочка и есть фиксатор игольчатых электродов. С самого начала я решил шапочку с датчиками на свою голову не одевать. Мало кому острия кнопок впивались в голову!...
   Дальше модулятор был подключен к ламповому, скорее всего, усилителю промежуточной частоты многолампового радиоприемника от военной радиостанции. Выходной генератор был мощным, с двухтактным оконечным каскадом на мощных генераторных лампах от промышленных радиопередатчиков. На выходе генератор был подключен к катушке, которая одновременно служила излучателем. Катушка была особой. Такой я еще не видел.
   Катушка представляла собой воронку, намотанную из толстой, не менее 5 мм., покрытой серебром, медной проволоки (Серебрение электро-гальваническим методом Миша Мак-Гиннес освоил в домашних условиях). Параллельно катушке был смонтирован массивный конденсатор переменной емкости. Все это представляло собой резонансный контур.
   По тому, как Миша неотрывно и пристально следил за моим осмотром, я понял, что, возможно, я - один из первых, кому "изобретатель" доверил увидеть его детище. Две глубокие горизонтальные складки на переносице стали еще глубже. Выступающий валик между ними побледнел и выдавал внутреннее напряжение Миши Мак-Гиннеса. Но Миша не знал уровня моей подготовки в радиоэлектронике. В школе и лаборатории КИП сахарного завода мы собирали несложные приемно-передающие устройства. В условленное время выходили на связь, обмениваясь способами решения задач по физике и математике. Во время моего знакомства с аппаратом, Миша стал натужно кашлять.
   Первый мой вопрос касался катушки:
   - Миша, почему индукционная катушка воронкообразной формы?
  Миша и глазом не моргнул:
   - Катушка является одновременно излучателем. Путем растяжения витков можно менять фокус излучателя и несущую частоту сигнала.
   - Миша! Учитывая воронкообразную форму катушки с учетом растяжения, частота будет "гулять". Добротность такого контура, даже при условии серебрения провода, ниже критики. Судя по количеству витков катушки и их диаметру, контур должен работать в районе частот УКВ. В таком случае конденсатор переменной емкости должен иметь гораздо меньшую емкость на серебряно-керамическом корпусе.
   После моих слов Миша заметно сник. Он не ожидал, что студент - медик разберется в блок-схеме его технического детища. Да еще позволит себе высказать критические замечания. Миша поспешил накинуть на аппарат знакомое покрывало.
   - В окончательный каскад на время сеанса подключается дополнительный кварцевый генератор, но я его никому не показываю. Чтобы не украли мою идею!
   Миша поспешил меня проводить до самой калитки. На улице кашель Миши стал почти безостановочным, с позывами на рвоту. После очередного приступа кашля, Миша Мак-Гиннес хлопком отхаркнул мокроту и сплюнул ее на плоские плитки камней узкой садовой дорожки. На белой плитке в мокроте отчетливо была видна кровь.
   - Попал! Надо же так влипнуть! - с внезапным раздражением на себя, подумал я.
  Отважился спросить:
   - Чем ты болеешь, Миша? У тебя туберкулеза не было? Может в семье у кого?
   - У меня туберкулез! Сейчас весной снова открылся. Обычно весной меня ложат в тубинститут. Но сейчас я лечь в больницу не могу. Нет времени. Я должен закончить аппарат!
  Покосившись на меня, добавил:
   - Я на финише открытия. Сейчас у меня легко украсть идею.
   - Миша! Ты бы хоть курить бросил! Курение усугубляет течение любого заболевания легких.
   - Ваши коновалы не в курсе. Я математически рассчитал, что никотин и туберкулезная палочка имеют одинаковую частоту. Только колебания идут в противофазе. Никотин разрушает оболочку палочки. Чем больше куришь, тем быстрее разрушается палочка.
   Я понял, что спорить с Мишей бесполезно и поспешил уйти. Вернувшись в общежитие, долго мылся, тщательно вытерся. Растерся одеколоном, как после бритья. Зная, что это глупо, тем не менее до вечера я несколько раз впрыскивал в глотку зубной эликсир, полоскал рот. Так мне было спокойнее.
   Придя на кафедру, я рассказал Путилину о Мишином "передатчике мыслей на расстоянии" и высказал свое суждение. Александр Сергеевич долго молчал. Потом набил свою трубку табаком из высушенных и потрошеных окурков. Закурил. Глядя в потолок, задумчиво произнес:
   - Неужели Миша нас дурачит? А Фурдую (Зав. лабораторией физиологии Академии Наук) отказался показать аппарат вообще. Мотивировал, что Фурдуй раскроет его секрет и присвоит идею.
  К Мише я больше не ходил. Да и он меня тоже не приглашал.
   Уже в конце пятого курса, проходя цикл психиатрии, на занятиях я задал вопрос о Мише и его "изобретении" доценту кафедры психиатрии, который вел нашу группу. Это был Владимир Михайлович
  
  Михлин-сын
   Преподаватель искусно перевел разговор на другую тему. Уже в перерыве, наедине он сказал:
   - Миша болен параноидальной формой шизофрении и регулярно проходит лечение в клинике. У него мания величия, сверхценной идеи, изобретательства и бред ревности. Правда, лечится амбулаторно, так как никакой социальной опасности Миша не представляет.
   - Но у него такой ясный, пронзительный, всепроникающий умный взгляд. Даже в голову не придет, что он психически нездоровый человек.
   - В том и дело, что взгляд у этих пациентов всегда прямой, ясный, выражает непреклонную уверенность в собственной правоте. У них никогда не возникает сомнения в сверхценности собственных идей. Внушение и убеждение у таких пациентов гораздо действеннее на других, нежели у среднестатистического гражданина.
  Взглянув на часы, Михлин неожиданно спросил меня:
   - Вы ни разу не ставили перед собой вопрос: - здоровы ли вы психически?
  Лукавить перед Владимиром Михайловичем было невозможно, да и незачем:
   - Владимир Михайлович! Каждый студент, начиная с первого курса, находит у себя симптомы всех болезней, которые изучает. Я не исключение! В том числе и по психиатрии!
   - Человек, задающий себе такой вопрос, уже психически здоров. - ответил Михлин. - Это означает, что человек критически относится к своей личности. Это аксиома. Наши пациенты никогда не считают себя психически больными. Исключение составляют пациенты с бредовыми идеями о наличии у них других неизлечимых заболеваний. Это, как правило, не психические расстройства. Чаще у таких пациентов имеют место бредовые идеи о наличии у них туберкулеза, венерических, онкологических заболеваний.
   Помолчав, Владимир Михайлович спросил:
   - Вы в курсе, что Мак-Гиннес болен открытой формой туберкулеза?
   - Да! - я рассказал Владимиру Михайловичу о кровохарканьи при выходе из Мишиного дома.
   - Кстати, о взгляде. - в заключение сказал Владимир Михайлович. - У больных открытой формой легочного туберкулеза, особенно при кровотечении и в терминальной стадии такой же ясный, пронзительный взгляд. Старые доктора называли такой взгляд пламенным, огненным.
  
   Однако вернемся к Александру Сергеевичу Путилину, которого мы ненадолго оставили. Однажды во время перерыва я вышел в вестибюль на втором этаже, где мы проходили занятия на кафедре гигиены. По лестнице на четвертый этаж поднимался Александр Сергеевич. Шнурки от его кальсон волочились по ступенькам. Незнакомая старшекурсница догнала его на лестничной площадке и что-то тихо сказала на ухо. Александр Сергеевич низким кивком головы поблагодарил её, поставил ногу на вышестоящую ступеньку и, как показалось мне, долго и неловко подвязывал широкие шнурки.
   Не оглядываясь, стал подниматься на четвертый этаж, где находилась кафедра физики. Справа укороченная подвязка продолжала волочиться по ступеням лестницы. Мне стало очень неловко... Было что-то жалкое в, подметающих пол, его широких подвязках полотняных кальсон, какие мы, студенты, в те годы уже не носили.
   С течением времени он совершенно перестал стесняться меня. Закурив, выпускал густую струю дыма:
   - Евгений! Почему у нас кандидатские диссертации, не только в медицине, сильные, некоторым соискателям свободно можно присвоить ученую степень доктора наук? А докторские бывают совсем слабыми.
  Затянувшись в очередной раз, отвечал на собственный вопрос:
   - Потому, что кандидатские диссертации пишут доктора наук, а докторские - кандидаты. -
   Иногда в разговоре с самим собой, словно меня не существовало, вполголоса спрашивал непонятное:
   - Не мучает ли совесть?
  Закурив свою трубку, Александр Сергеевич через некоторое время отвечал самому себе:
   - Скорее всего, не мучает...
  
   Изредка Путилин беседовал с сотрудниками различных кафедр. Чаще всего это были полемики по соответствию методик физиологических исследований физическим законам. Тогда мне такие консультации казались лишними, и в чем-то даже наивными и не солидными. Недавно мы все это проходили в школе.
   Жизнь сложилась так, что через полтора десятка лет после общения с Путилиным, его разговоров с сотрудниками института я столкнулся с проблемой соответствия методик исследования, полученных результатов и выводов основным физическим принципам пневматики и аэродинамики.
   Методическая ошибка, допущенная в медсанчасти Харьковского авиационного института и на кафедре отоларингологии Харьковского медицинского института (!), в корне исказила методику определения аэрации околоносовых пазух и интерпретацию полученных результатов. Суть сводилась к тому, что автор забыл о законе Паскаля с одной стороны, и аэродинамическом феномене подъемной силы крыла самолета с другой.
   Первые стычки с моим шефом начались на ЛОР-кафедре Тернопольского мединститута, когда мой научный руководитель вычеркнул из моего доклада целый абзац, отражающий особенности предложенной методики и критерии оценки степени патологических изменений. Несмотря на зачеркнутые красным карандашом строчки, во время доклада на Ялтинском пленуме научного общества отоларингологов я преподнес аудитории то, что было выстрадано мной в ЛОР-отделении и бессонными ночами. В перерыве ко мне подошел мой научный руководитель. С побелевшими от бешенства глазами он прошипел:
   - Как вы смели включить в доклад то, что я вычеркнул! Методика Аронского апробирована по всему Союзу, его классификация принята за основу. Как мне теперь встречаться и смотреть в глаза харьковским коллегам? У меня, и без того, отношения с ними не идеальные! С такой концепцией и вашими фантазиями диссертацию вам не защитить!
  Я промолчал. Не время и не место напомнить убеленному сединой профессору элементарные просчеты моего предшественника в пневматике и аэродинамике. Этот раздел доступно изложен в школьном учебнике физики для 9-го и 10 классов. Любой вдумчивый ученик разбил бы в пух и прах выводы, которые приняли на веру маститые, украшенные академическими бородками, труженики науки.
   Так прошли почти два года дебатов с собственным научным руководителем. Второй руководитель моей диссертации, микробиолог, проректор по научной работе Иван Александрович Сытник однажды пригласил меня к себе в кабинет.
   - Как продвигаются твои исследования по электронной микроскопии? Микробиологическую часть твоей работы я знаю не хуже тебя. И основное: Как складываются твои отношения с основным руководителем? На прошлом заседании Ученого Совета обсуждался вопрос о работе с заочными аспирантами. Иван Артемович официально заявил, что, если ваши отношения продолжатся в том же русле, он откажется от тебя, как от заочного аспиранта, так и от руководства твоей работой.
   Прошло еще около года. Я, наконец, получил два авторских свидетельства на изобретения по способу исследования аэрации воздухоносных полостей и на устройство для его осуществления. После получения положительных решений Госкомизобретений резко поменял свою позицию и мой шеф. На заседании Совета по защите диссертаций мой научный руководитель с гордостью объявил:
   - На кафедре ЛОР-болезней под нашим руководством разработан революционный метод определения аэрации околоносовых пазух, внедренный соискателем в своих исследованиях. Выработаны критерии оценки полученных результатов. Предложена классификация степеней нарушения воздухообмена верхнечелюстных пазух. Получены два авторских свидетельства (выписка из стенограммы заседания Ученого совета Киевского НИИ Отоларингологии от 21.09. 1982 года).
   Полагаю, что без общения с Александром Сергеевичем Путилиным, я мог пойти по прямой проторенной, ведущей к ложной цели, дорожке, называемой в народе "тропой ослов". До сих пор с благодарностью часто вспоминаю неприметного, скромного, и, вместе с тем, оригинального в своих странностях, Александра Сергеевича Путилина.
  
   Однажды Александр Сергеевич задал мне, первокурснику, озадачивший меня, вопрос:
  - Евгений! Какие методы стерилизации медицинских инструментов, материалов и препаратов вы знаете?
   - Кипячение, автоклавирование, сухожаровая обработка... - я запнулся.
   - Не годится! Высокая температура, полагаю, будет разрушительной при стерилизации препарата. Нужен метод стерилизации при обычной температуре.
   - Спирт, формалин, йод... - о хлогексидине, синтезированном в Англии в 1950 году, я тогда представления не имел.
   - Не годится, Евгений! От спирта, формалина и йода перед применением необходимо отполаскивать. Это недопустимо! Увлажненный препарат теряет свои, в первую очередь, физические свойства. О потере остальных свойств я сам не знаю!
  Меня подмывало спросить:
   - Какой препарат необходимо стерилизовать?
  Но Путилин не унимался:
   - Думайте, Евгений! Основное условие: метод стерилизации должен быть сухим, без повышения температуры и разрушения самого материала!
   Меня осенило. Я где-то читал о дезинфекции ионизирующим излучением, попросту говоря, радиацией. Почти без задержки, после промелькнувшего в моих мыслях слова "излучение", всплыло: ультрафиолетовое облучение.
   - Радиоактивность, ультрафиолетовое облучение...
   - Наконец-то! - облегченно выдохнул Александр Сергеевич. - Евгений! Кафедра гистологии просит нашей помощи в стерилизации препаратов из брюшины крупного рогатого скота. Можете идти прямо сейчас. Вас ждет Николай Николаевич
  
  Кузнецов
   Через несколько минут я постучал в дверь заведующего кафедрой гистологии, профессора Николая Николаевича Кузнецова. Уже несколько месяцев он читал нам лекции по гистологии и эмбриологии. Его негромкий, монотонный и чуть глуховатый голос действовал на моих однокурсников по разному. Сидевшие впереди внимательно слушали и старательно записывали. Конспектировать лекции Николая Николаевича было непросто.
   Сидевшие на "галерке", студенты могли заниматься чем угодно, лишь бы не шумели. Я всегда сидел в центре аудитории. Почему-то предпочитал правую половину.
  За длинный густой, уже поседевший волос, прикрывавший, отмороженное на лесозаготовках во время войны, ухо, студенты незлобиво называли его тетей Колей.
   Ухо и палец Николай Николаевич отморозил в сорок третьем. В ту зиму студенты и весь профессорско-преподавательский состав, эвакуированного из Москвы, Омского медицинского института был мобилизован для заготовки дров. По рассказам профессора, в аудиториях и учебных комнатах температура редко достигала нуля. Вода, оставленная в стакане, через пару часов покрывалась коркой льда.
   Николай Николаевич Кузнецов свою жизнь посвятил изучению архитектоники брюшины толстого кишечника крупного рогатого скота. Из консервированной в 3% растворе формалина брюшины Николай Николаевич предложил целый ряд биопластических препаратов: кетгут, неокетгут для ушивания роговицы, пластины для лечения тяжелых термических ожогов.
   Николай Николаевич сначала отобрал несколько, написанных им, монографий и поручил на досуге познакомиться с работами по брюшине, как исходным материалом для изготовления гетероперитонеальных препаратов. Затем пошла речь о стерилизации свежеприготовленных пластин.
   Предстояло выработать режимы обработки препарата кварцевым облучателем. Мощность излучателя, расстояние от источника УФО, экспозиция воздействия, упаковка, свернутых в рулончики, пластин в стерильные большие пробирки, герметизация. Все это предстояло мне разработать и написать краткую инструкцию.
   После каждого сеанса стерилизации, узкую контрольную ленточку пластины я относил на кафедру микробиологии. По договоренности с Николаем Николаевичем на кафедре осуществляли контроль качества стерилизации. Особенно волновала Николая Николаевича живучесть сенной палочки, о которой я тогда услышал впервые. Микробиологическим исследованием руководила Ольга Куприяновна Комарик.
   Работал я в специальных очках. Однако скручивание пластины в рулон в очках было весьма затруднительным. На короткое время я снимал очки, в результате чего получил ожог роговицы. Ночь провел в клинике глазных болезней. Два дня ощущал в глазах мелкий колючий песок.
  
   С кафедрой микробиологии у меня был связан случай, научивший меня многому. После занятий в морфологическом корпусе, предстояла лекция в аудитории главного корпуса. Перебегая улицу в белом халате, я промок под холодным дождем, после чего заболел ангиной. Пропущенные три дня надо было отрабатывать. В том числе у меня была отработка по микробиологии. Приготовив конспект лекции и написав реферат по пропущенной теме, я собрался на кафедру. Однокурсник меня просветил:
   - Сегодня отработки принимает Мустафа. Не советую идти. Он спрашивает долго и довольно строго. В пятницу принимает Ольга Куприяновна. Она добрая ... Она ведет у нас занятия и знает тебя по работе с брюшиной. К ней и пойдешь.
   Но я решил избавиться от долгов в тот же день. Пошел на кафедру. Длинный коридор был пустынным. Неожиданно открылась одна из дверей и в коридор вышел преподаватель. Среднего роста, симпатичный, с нависающими аспидно-черными усами. Поздоровавшись, я спросил:
   - Скажите, пожалуйста! В каком кабинете ассистент Мустафа принимает отработки?
  Лицо преподавателя дрогнуло еле заметной улыбкой. Взяв меня под руку, подвел к одной из дверей. Открыв дверь, сказал:
   - Здесь.
   Я огляделся. Все стулья были заняты студентами, сдающими отработки. Свободным был стул у преподавательского стола. На него и усадил меня ассистент. Продиктовал вопрос для устного ответа и вышел из кабинета.
   Я стал готовить ответ на устный вопрос. Но мне мешало, появившееся в груди и животе, беспокойство. Не выдержав, я обернулся:
   - Как фамилия этого ассистента? - обратился я к коллеге.
   - Обрежа!
   - А Мустафа кто?
   - Он и есть Мустафа. Это кличка у него такая.
   Во мне все оборвалось. Вот попал!... Я уже жалел, что пришел сегодня, не дождался пятницы. С Ольгой Куприяновной как-то спокойнее и, пожалуй, увереннее.
   В это время ассистент вошел в учебный кабинет. Взял мой реферат. Не спеша, полистал. Задал вопрос. Я начал отвечать. Не дослушав ответ до конца, весело глядя на меня, Обрежа сказал:
   - Свободен.
  Записав мою фамилию в тетрадь, напротив темы поставил: "Отр". Это означало, что тему я отработал.
   Впоследствии, до самого окончания института, встречаясь, мы здоровались, чуть улыбаясь друг другу. Нормально ...
   Однажды, когда я на спаянных спицах закручивал перитонеальные пластины в рулончики и помещал их в пробирки, Николай Николаевич Кузнецов сказал:
   - Пиши заявление на пол-ставки препаратора. С проректором и начальником отдела кадров я договорился.
  Так я стал почти штатным сотрудником кафедры. Моя зарплата составляла 32 рубля в месяц. Еще одна стипендия.
   Моей обязанностью стала доставка, снятой в убойном цеху Кишиневского мясокомбината, брюшины крупного рогатого скота. На кафедре следовала промывка материала и консервация его в растворе формалина. После сушки и стерилизации пластины тогда отправляли во Вьетнам для лечения, обожженных напалмом, пострадавших.
   Параллельно Николай Николаевич интенсивно разрабатывал новые формы гетероперитонеальных препаратов, привлек к этой работе коллектив из сотрудников кафедр института и других медицинских ВУЗов Союза. Одновременно изучалась реакция организма на их имплантацию. Изучались антигенные свойства гетероперитонеальных препаратов ( Б.М. Курцер, Г.Б.Титинер, В.И.Дмитриенко и др.). Проводился широкий спектр исследований по восстановлению кровеносных сосудов (Е.Я.Семенюк, В.Ф Парфентьева, В.Д. Розвадовский).
   Совместно с Николаем Николаевичем Кузнецовым, доцентом кафедры офтальмологии Д.С. Лупаном была разработана технология изготовления биопломб для вдавления склеры при отслойке сетчатки. Мой учитель в отоларингологии Михаил Григорьевич Загарских предложил Т-образные трубки для лечения стенозов трахеи и, пропитанные антибиотиками трубки для лечения химических ожогов пищевода.
   Штифты из гетерогенной брюшины использовались для внутрикостного остеосинтеза (П.И.Поляков). Заведующий ЛОР-кафедрой Минского медицинского института профессор В.Я. Гапанович и его брат использовали кетгут из брюшины при пластических операциях на ЛОР-органах. По сути, вся эта совместная работа была принципиально новым направлением, школой Николая Николаевича Кузнецова.
  
   По воскресеньям Николай Николаевич довольно часто приглашал меня домой. Наталья Порфирьевна, его жена, в такие дни готовила обильные обеды, чтобы откормить "отощавшего" студента. Детей у них не было. Дочь Натальи Порфирьевны от первого брака, Галина Васильевна Винченко работала ассистентом кафедры нормальной анатомии. Жила она, кажется, на Ботанике.
   За обедом Николай Николаевич обожал пропустить одну-другую рюмку. Как только Наталья Порфирьевна выходила из столовой на кухню, Николай Николаевич спешно наполнял миниатюрные рюмочки. Опрокидывали, не чокаясь, чтобы не расстраивать характерным хрустальным звоном Наталью Порфирьевну. Наталья Порфирьевна деликатно делала вид, что ничего не замечала.
   После обеда Николай Николаевич приглашал меня в свой рабочий кабинет. Трудно было назвать эту комнату кабинетом. Наряду с рабочим столом, стоял второй письменный стол, на котором Николай Николаевич готовил новые гетероперитонеальные препараты, испытывал их на прочность после пребывания их в различных жидких средах, после полного высыхания, импрегнации серебром и йодом. Тут же на столе стоял микроскоп. Кабинет служил и лабораторией.
   У широких дверей, ведущих на балкон, стоял мольберт, на котором всегда стояла неоконченная картина. Каждый раз новая. Николай Николаевич предпочитал писать натюрморты. Галина Васильевна по воскресеньям приносила, с, расположенного буквально за окном, центрального рынка, отобранные ею в качестве натуры фрукты, овощи, ягоды. Николай Николаевич скрупулезно расставлял фрукты на подносе либо вазе, без конца поворачивал, менял местами. Потом следовали наброски карандашом.
   Галина Васильевна часто приносила цветы. Осенью Николай Николаевич предпочитал писать натюрморты с хризантемами. Осенние цветовые переходы и оттенки богаче, и по словам профессора, присущи больше хризантемам. Весной его слабостью были пионы и сирень. Натюрморты Кузнецова отличались объемностью изображения.
   - Воздух! - говорил Николай Николаевич, - Без воздуха, без пространства картина мертва.
   Николай Николаевич написал более ста картин. Писал он только маслом. Часто ходил в магазин художественного фонда, расположенный в соседнем доме. Несколько раз я его провожал. Подолгу выбирал беличьи и колонковые кисти. Трогал пальцами, водил по лицу, дул на кончики кисти. Продавщицы, знающие его предпочтения, терпеливо ждали, часто помогая в выборе нужной кисти. Так же придирчиво выбирал флаконы с конопляным и льняным маслами. Иногда зачем-то спрашивал ореховое.
   Кроме своих картин, на стенах комнат его квартиры висели картины других художников. Несколько картин принадлежали перу дядюшки Николая Николаевича - Павла Кузнецова, известного художника конца девятнадцатого века. В его коллекции была, на мой взгляд, совсем невзрачная небольшая, размером в небольшую книжицу, картина Левитана. Скошенный луг, копна сена, полусерые тона без солнца и теней. Картиной Левитана Николай Николаевич очень дорожил.
   Когда мы с Татьяной решили пожениться, Кузнецовы потребовали прийти в одно из воскресений вместе. После обеда мы с Николаем Николаевичем прошли, как обычно, в его кабинет. Наталья Порфирьевна осталась с Таней в столовой. Мы вышли из кабинета примерно через час, а женщины продолжали о чем-то оживленно беседовать.
   Когда мы уходили, Кузнецовы подарили нам картину. Это был, написанный крупными мазками маслом, морской пейзаж. По словам Николая Николаевича, это было Средиземное море. Слегка размытый горизонт, три парусных баркаса, солнечная дорожка на воде. Это была картина неизвестного итальянского художника, купленная его дядей Павлом Кузнецовым в Италии в самом начале двадцатого века. В самом низу полотна неразборчивая подпись на латинице, и дата: 1898. Эта картина, как семейный талисман, поныне висит у нас на стене в спальне.
   После того, как я освоил на крысах технику имплантации гетероперитонеальных пластин, кетгута, штифтов и трубочек, Николай Николаевич поставил передо мной конкретную задачу: исследовать, как влияет имплантация гетероперитонеальных препаратов на процессы жизнедеятельности организма в эксперименте, в частности, на окислительно-восстановительный обмен. Обоснованием научного поиска явились работы легендарного одесского окулиста Филатова, почти чудодейственное действие его биогенных стимуляторов, в частности, алоэ.
   - Консервированная гетерогенная брюшина, безусловно, является мощным биостимулятором. - говорил Николай Николаевич. - Целесообразно изучить реакцию на молекулярном уровне, исследовать изменение биохимических процессов. В этом нам может помочь кафедра биохимии.
  Биохимию мы как раз изучали. Это был второй курс. Заведовал кафедрой и читал нам лекции профессор Михаил Семенович
  
  Михлин-отец
  Глядя на низкорослого, шаркающего при ходьбе, с искривленными то ли временем, то ли длительной кавалерийской выездкой, ногами, с трудом верилось, что этот незаметный человек был когда-то юным бойцом в конармии Буденного. Михаил Семенович был комсомольским вожаком кавалерийской дивизии, поднимал бойцов в атаку и сам несся на неприятеля впереди кавалерийской лавы.
   Для большинства студентов биохимия была камнем преткновения, своеобразным барьером, который надо было перешагнуть. Потом оказалось, что за редким исключением, каждая дисциплина в институте была вехой на пути к диплому, ступенью, рубежом, если не Рубиконом.
  Лекции Михлин читал тихим голосом, казалось суховато. Но сам материал удивительным образом располагался в памяти, как по полочкам. Прослушав его лекцию, заниматься по учебнику Збарского было значительно легче.
   После разговора с Николаем Николаевичем Кузнецовым, я постучал в двери Михаила Семеновича. Выслушав меня, профессор с ходу определил объем методик, с помощью которых предполагалось изучать окислительно-восстановительный обмен в организме экспериментальных животных. При этом Михлин ввел в предстоящую работу существенную поправку:
   - Сначала займетесь вместе с группой, которая изучает активность цитохромоксидазы, сукцинатдегидрогеназы, содержание аскорбиновой кислоты и восстановленного глутатиона при введении различных доз антибиотиков тетрациклинового ряда. Освоив методики, перейдете на изучение действия препаратов из брюшины.
   Михаил Семенович провел меня через вестибюль в ассистентскую, где колдовали над пробирками и чашками Петри Михаил Ильич Попович, Георгий Яковлевич Ивась и Валентин Семенович Гудумак. Михаил Семенович прошел к столу Гудумака.
   Валентина Семеновича Гудумака мы знали. Несколько занятий он провел с нашей группой вместо заболевшего Виктора Пантелеевича Марина, доцента кафедры, работавшего одновременно заместителем директора НИИ туберкулеза по науке. Валентин Михайлович Гудумак был необычайно худым и высоким молодым человеком. При ходьбе он раскачивался из стороны в сторону. Студенты шутили, что это от ветра.
   Валентин Семенович оказался немногословным, пожалуй, даже замкнутым в себе человеком. Потом оказалось, что его серьезность и ответственность были ошибочно восприняты мной как замкнутость. Для него не существовало главного и второстепенного. В эксперименте для него было главным все. От чистоты химической посуды, приготовления реактивов и буферных растворов до инкубации, фотоколориметрии и спектрофотометрии.
   Довольно долго Валентин Семенович не позволял мне делать навески и готовить высокотоксичный раствор цианистого натрия, необходимого для определения активности сукцинатдегидрогеназы. Пришло время, и Валентин Михайлович доверял мне проведение всех четырех методик. Если он отлучался, то его методики заканчивал я.
   Иногда спектрофотометрия и фотоколориметрия давала такой разброс цифр, что я сомневался в результатах, о чем сразу докладывал Валентину Михайловичу.
   - Любой результат: положительный либо отрицательный - есть результат. - говорил Валентин Семенович. - Важно объяснить полученные результаты. При сомнительных результатах опыты необходимо повторить десятки раз. А потом статистическая обработка.
   До сих пор помню: Статистическую достоверность изменений в вариационных рядах определяли критерием-Т по методике Стьюдента.
   Подопытных белых крыс содержали и оперировали в приспособленном помещении на лестничной площадке. До сих пор, проходя по улице Оргеевской, мой взгляд невольно упирается в небольшое окно на лестничной клетке между первым и вторым этажом, где находились террариумы с нашими животными.
   Мои занятия в студенческом кружке не давали мне никаких преимуществ перед другими моими коллегами. Более того, Нина Васильевна Маякова, которая вела у нас занятия в следующем семестре, требовала с меня, пожалуй, больше, чем с остальных. Допущенная мной однажды ошибка в последовательности цикла Кребса, запомнилась мне на всю жизнь.
   Как и на всех кафедрах, на биохимии имели место казусы, достойные описания в отдельных томах. Таких, за все время существования института, у студенческой братии их накопилось бы немало.
  В конце семестра мы сдавали экзамен по биохимии. Принимали довольно строго, но оценивали справедливо. Студента, имени которого из этических соображений не упомяну, во время экзамена, как говорят, понесло. В течение целой минуты он нес несусветную чушь. При этом не мог вспомнить названия фермента.
   Нина Васильевна, чтобы не унижать вслух будущего доктора и организатора здравоохранения, что-то написала крупными буквами на листе бумаги и повернула его к студенту:
   - Прочитайте!
  На листе было написано: Чепуха.
   Полагая, что Нина Васильевна написала ему подсказку по латыни, коллега уверенно, на всю аудиторию, произнес:
   - А-а! РЕНИКСА!
   Забегая на несколько лет вперед, не могу не упомянуть то ли о были, то ли о легенде, имевшей место на кафедре биохимии. Тогда, с 1972 года Михаил Семенович Михлин по возрасту и состоянию здоровья ушел на заслуженный отдых. Заведовал кафедрой доцент Евгений Иванович Флока. Одновременно он был деканом лечебного факультета младших курсов. Удивительный человек!
   На собраниях, заседаниях деканата он громил неуспевающих. Вызывал в деканат и осуществлял почти отеческое внушение наедине. Давал сроки на исправление и сдачу отработок. Но в голосе его мы никогда не слышали злобы и яда.
   Однажды, согласно легенде, неуспевающий студент пришел сдавать зачет по биохимии, без которого не было допуска к сессии. А Флоке надо было отлучиться на какое-то совещание. Закрыв в сейфе учебники и руководства, убрал все, что могло помочь студенту подготовиться к зачету. Оставив студенту лист бумаги и продиктовав вопросы, Евгений Иванович сказал:
   - Я отлучаюсь на час. За это время ты пишешь коротко и конкретно ответы на все вопросы. Напишешь, получишь допуск!
  Выйдя, закрыл кабинет на ключ снаружи. Ровно через час щелкнул замок, открылась дверь. В кабинет вернулся Евгений Иванович. Студент протянул ему исписанный лист бумаги. Флока пробежал глазами. Все ответы на вопросы были правильными. В ответах сквозили сведения как из учебника, так и из лекций, которые он сам читал. Флока еще раз обошел и проверил замки в столах и на шкафах. Повернулся к студенту:
   - Слушай! Я все равно уверен, что ты ничего не знаешь. Откуда ты списал? Скажи! И я тебе, так и быть, поставлю зачет!
   - Евгений Иванович! Вы закрыли все! Я проверил. Но вы оставили на столе телефон ...
  Флока поставил зачет и сказал:
   - А теперь иди к бассейну! - показал рукой через открытое окно.
  Там, словно рой пчел, гудела большая группа, готовящихся в экзаменам по фармакологии и патофизиологии, студентов.
   - Иди туда! И крикни, чтобы услышал я:
   - Флока дурак!
  Студент стремительно исчез. Флока подошел к окну. Прошла минута, вторая... , ... , пятая. Тишина ... Только монотонное бубнение третьекурсников вокруг бассейна... Потом Флока чертыхнулся. Он вспомнил: через две недели студенту предстояло сдавать ему, по той же биохимии, экзамен.
   Пользоваться заготовленными шпаргалками было сложно. Если Михаил Ильич Попович и Валентин Семенович Гудумак деликатно не замечали шпаргалок, то Виктор Пантелеевич Марин изымал шпаргалки и назначал дату экзамена вне сессии. Думаю, что мы не были первыми, но шпаргалками мы все же пользовались. Все наиболее сложные формулы по разделам девочки писали шариковыми ручками на бедрах под юбками. Договаривались, кто где и рядом с кем садится. Не считалось криминалом заранее изучить "шпаргалки" и расположение написанных формул.
   Во время экзамена Виктор Пантелеевич Марин заметил, что Валька Кравцов, скосив взгляд, пристально вглядывается на ногу выше колена нашей одногруппницы. Виктор Пантелеевич, сделав вид, что ничего не заметил, отошел по диагонали учебной комнаты, откуда отчетливо было видно оголенное, исписанное формулами, бедро студентки. Переписывая формулы, Валька поднял край юбки выше. Потом еще выше. Нужная ему формула находилась очень высоко.
   Виктор Пантелеевич молча вышел. Когда он вернулся, разоблаченные им мои коллеги уже сдали экзамен другим преподавателям и ушли. Для группы, и не только нашей, такие "шпаргалки" не были секретом.
   До конца учебного года я закончил исследование влияния подсадки препаратов из консервированной гетерогенной брюшины на окислительные процессы в сердце, печени, почках и тканях головного мозга. Валентин Михайлович помог мне написать тезисы доклада, которые мы отправили в Харьков для участия во Всесоюзной студенческой научной конференции медицинских ВУЗов СССР.
  
   Перед отъездом на каникулы я зашел на кафедру физики попрощаться с Александром Сергеевичем Путилиным.
   - О! Хорошо, что вы снова зашли, Евгений! - сказал Путилин так, словно мы с ним расстались несколько минут назад. - Вы любили домашние задания в школе?
   - Нет! Александр Сергеевич, никогда не любил!
   - А мое задание во время каникул желательно выполнить. На днях меня вызвал Андрей Андреевич Зорькин, проректор, заведующий кафедрой патофизиологии. Он попросил подключить студентов к разработке и конструированию аппарата, регулирующего скорость внутривенного вливания растворов. Аппарат должен работать в двух режимах: в капельном, а при резком падении артериального давления включать струйное вливание. Технически для вас это выполнимо?
   - Так точно, Александр Сергеевич! - по мере задания условий, аппарат в моей голове уже работал. Я его видел.
   - Зорькин даст указание в отдел инженера-физика, чтобы вам помогли!
   - Спасибо! Не надо! Справлюсь в Дондюшанах! - в свое время такие конструкции были для нас, учеников-киповцев в школьные годы детским лепетом.
   Устройство в условиях лаборатории КИП и Автоматики сахарного завода я собрал в течение нескольких дней. Сотрудники, занимающиеся автоматическими мостами регулирования во много раз сложнее, с увлечением помогали мне. Им льстило, что их труд нашел применение в медицине.
   Приехав в Кишинев, в первые же дни сентября с аппаратом в руках поднялся к Александру Сергеевичу Путилину. Вместо раствора подключили обычный флакон с водой. "Артериальное" давление поддерживали и регулировали с помощью обычного ртутного тонометра.
  Включили аппарат в розетку, установили давление 100 мм. рт. ст. и запустили "переливание" раствора в режиме капельного введения. Потом резко снизили давление до 60 мм. рт. ст. Датчик сработал, щелкнуло электромагнитное реле, и аппарат включил струйное "вливание". Опыт, при различных режимах давления повторили несколько раз.
   Обычно сдержанный, Александр Сергеевич встал. Коротко поаплодировал, потом, шокировав меня в очередной раз, громко сказал:
   - Я вас поздравляю, Евгений! Это победа! Зорькин ус...ся, когда увидит аппарат в работе! Это ваш триумф! Идите прямо сейчас. Пусть договариваются насчет собаки!
   Скоро я стучал в, обитые коричневым дерматином, двери, на которых висела стеклянная табличка. На ней была надпись: Зав. кафедрой профессор Андрей Андреевич
  
  Зорькин
   Среднего роста, плотный, крупные черты лица. Глядя на лицо Зорькина, я, не зная почему, подумал, что профессор чем-то напоминает моржа без полковничьих погон. С интересом взглянув на мое медико-техническое новшество, Андрей Андреевич удивился:
   - Что? Уже готово? Быстро... Учебный год только начался!
   - Я сделал во время каникул.
   - Работает? А проверить можно?
   Бывшие на месте ассистент Василий Иванович Нигуляну и старший лаборант кафедры биолог Виктор Сергеев помогли мне запустить модель, которую я только полчаса назад испытал на кафедре физики. Когда резко снижали "давление", аппарат мгновенно включал струйное введение переливаемой жидкости. Затем давление "поднимали". Аппарат тут же прекращал струйное введение раствора и переходил на капельное вливание.
   - Сама техника работает стабильно, без сбоев. Надо провести эксперимент на собаке! - сказал профессор.
   Собака, совершенно случайно, нашлась в тот же день. В демонстрационной, просторной проходной комнате, собрались почти все сотрудники кафедры. Собаке, если не ошибаюсь, ввели снотворное (тиопентал натрия), отпрепаровали бедренную артерию, вкололи и фиксировали толстую иглу Дюфо. Канюлю подключили к моему аппарату для измерения артериального давления. К находящейся рядом бедренной вене подключили капельницу. "Кровопотерю" осуществляли через толстую иглу, введенную в препарированную артерию.
   По мере "потери" крови ртутный манометр, как мне показалось, показал незначительное повышение давления.
   - Компенсаторная реакция... - сказал кто-то из присутствующих. - Дальше по мере потери крови давление должно падать. Тогда и аппарат включит струйное вливание.
   Я чувствовал себя, как на экзамене. Видел искреннюю заинтересованность, окружающих демонстрационный стол, сотрудников. Я был уверен, что аппарат мой не подведет. Испытано не раз: в лаборатории КИП, на кафедре физики и, совсем недавно, тут на кафедре патофизиологии.
  Кровь покидала организм несчастного животного, а давление словно застыло на цифре 110. Не выдержав, я пощелкал ногтем по стеклянной трубочке манометра. Уровень оставался прежним.
   С тех пор прошло полвека. Я не помню сейчас количества крови, покинувшей кровеносную систему собаки. Но давление стойко держалось на том же уровне. Потом собака стала шевелить ногами. Наклонила голову, словно хотела достать нижней челюстью грудь. Внезапно животное вытянулось в конвульсии и, расслабившись, неподвижно застыло. Манометр показывал, что артериальное давление на нуле. Никто даже не заметил процесса самого падения давления. Вот и все ... Такой провал!
   Профессор заметил мое замешательство:
   - Не расстраивайтесь! Ваш прибор, как медицинская техника, работает. Все дело в адаптационных возможностях организма животного при острой кровопотере. Нейро-гуморальная регуляция работала, как говорят, до последнего. Потом адаптационные возможности организма животного были исчерпаны, давление практически мгновенно упало до нуля.
   - Мы с вами сейчас видели особенность шока от острой кровопотери с летальным исходом у собаки. У человека корреляция кровопотери и изменения артериального давления, скорее всего, другая. Не будем же вызывать экспериментальный шок от кровопотери у человека. Об этом достаточно написано в специальной литературе...
  Помолчав, Андрей Андреевич продолжил:
   - Скорее всего сосудистый тонус так же стоек у собак и в части экспериментального повышения артериального давления. Острый стресс, даже неоднократно повторенный, не вызывает гипертонической болезни. Верно я говорю, Андрей Петрович?
   Андрей Андреевич обращался к светловолосому человеку средних лет в очках, доценту кафедры Андрею Петровичу Довганскому.
   - Рассказывают, - продолжал Зорькин, - что, будучи аспирантом, вы принимали участие в опытах профессора Николая Васильевича Колпикова по моделированию экспериментальной гипертонии у собак путем их окунания, завязанными в мешок, в бассейн?
   Впоследствии я узнал подробности "уникальных" экспериментов профессора Колпикова. Окуная, завязанных в мешок, собак в бассейн, расположенный во внутреннем дворике института, доктор ветеринарных и медицинских наук Колпиков пытался вызвать у животных экспериментальную гипертоническую болезнь.
   Собаку в мешке подолгу окунали в воду. Вой животного мешал проведению занятий на других кафедрах, был слышен далеко за пределами института. Но гипертонической болезни вызвать столь "оригинальным" способом Колпикову не удалось. После многочисленных жалоб последовала реакция горисполкома. Опыты с окунанием, завязанной в мешке, собаки в бассейн были запрещены.
   Рассказывали, что вскоре у семидесятипятилетнего профессора стала прогрессивно развиваться болезнь Альцгеймера. Он перестал узнавать своих сотрудников. Всегда здороваясь первым со всеми, приходящими на кафедру, включая студентов, Николай Васильевич неизменно спрашивал:
   - Как поживают ваши крыски? Или у вас собачки?
  Лаборантки и уборщица унесли тело, безвинно погибшей, собаки, убрали стол. В демонстрационной продолжалось обсуждение прошедшего, так неудачного для меня, эксперимента. Недавно получивший звание доцента, Василий Иванович
  
  Нигуляну
  тогда слово в слово повторил слова Валентина Семеновича Гудумака:
   - В науке отрицательный результат - тоже результат!
  Повернувшись ко мне, спросил:
   - Женя! Сейчас ты на какой кафедре и чем занимаешься?
   - Продолжаю с первого курса занятия в физическом кружке. А вообще работаю на пол-ставки препаратором на кафедре гистологии. Готовим гетероперитонеальные препараты. С Валентином Семеновичем исследовали влияние имплантированных препаратов на активность цитохромоксидазы, сукцинатдегидрогеназы, аскорбиновой кислоты и восстановленного глутатиона.
   - Ты владеешь в совершенстве этими методиками?
   - Да! Мы практически все время работали вместе.
   - Дело в том, что я ставлю эти методики у нас на кафедре. Я буду изучать эти показатели при травматическом шоке от сдавления мягких тканей. Посуды достаточно, аппаратура вся есть, спектрофотометр совершенно новый. Ты смог бы продолжить твои опыты у нас. Заодно помог бы и мне, особенно по технической части.
   - Не знаю, как к этому отнесется Валентин Семенович? Мы договорились с ним продолжить начатую работу.
   - Я с Валентином переговорю. Кроме того, я вскоре намерен исследовать содержание ДНК и РНК в различных фазах травматического шока. А ты мог бы использовать эти методики для твоих исследований.
   Так я очутился на кафедре патофизиологии, где в течение четырех лет помогал Василию Ивановичу. За это время многому научился сам. Подсаживал гетероперитонеальные препараты, изучал активность окислительно-восстановительного обмена в различные сроки после их имплантации. На четвертом курсе я увлекся изучением посмертного энерго-пластического обмена в различных органах кроликов и белых крыс. При хранении тканей в различных температурных условиях, по изменению активности ферментов можно судить о времени с момента наступления смерти, что, при развитии этой темы имело бы значение в судебной медицине.
   Параллельно на кафедре я построил аппарат для консервирования органов методом непрерывной замедленной перфузии. И снова изучал динамику активности ферментов, содержания аскорбиновой кислоты и глутатиона, а позже ДНК и РНК при различных методах консервации.
   Было бы неблагодарным с моей стороны не рассказать о людях, бок о бок с которыми я, по сути, жил и работал в ассистентской кафедры патофизиологии. Это были, уже защитившие кандидатские диссертации Андрей Иванович Яровой, Леонид Терентьевич Лысый. Совсем недавно в то время стали работать ассистентами Профирий Андреевич Казаку и Василий Степанович Лутан.
  
   Уроженец села Вережан Дондюшанского района, мой ровесник, Василий Степанович Лутан закончил среднюю школу в пятнадцать лет. Сразу же поступил в медицинский институт, который закончил в 1967 году. Год работал ассистентом на кафедре патофизиологии. В 1968 году двадцатидвухлетний молодой, переполненный идеями и планами на будущее, ученый был "забрит" в ряды вооруженных сил.
   Такова была бездумная система. Талантливого, стремившегося в науку юного ученого вырвали из его среды и направили на целых два года туда, где мог бы справиться любой, закончивший медицинский ВУЗ коллега призывного возраста.
   Принят на кафедре я был довольно благожелательно. В большой по площади ассистентской, служащей одновременно и лабораторией, несмотря на мой студенческий статус, мне выделили отдельный однотумбовый стол. Там были и мои учебники. В общежитие я уходил только спать. Я внимательно вслушивался в разговоры и споры сотрудников кафедры, вопросы преподавателей и ответы студентов, сдающих отработки и зачеты. Постепенно у меня сложилось твердое убеждение, что патологическая физиология - это центральная ось, на которую нанизаны все остальные медицинские дисциплины, о чем я уже писал.
   Настоящей школой патофизиологии для меня явилось общение преподавателей со студентами, имеющими задолженности и сдающие отработки. Год назад изучавший патофизиологию как обязательную дисциплину, сейчас я по другому, более осмысленно воспринимал споры преподавателей, ответы студентов.
   Вместе с тем, отчетливо различал особенности методологии каждого ассистента. Андрей Иванович Яровой, казалось, целиком погружался в отрабатываемую студентом тему. Внимательно слушая, часто задавал дополнительные и наводящие вопросы. Леонид Терентьевич Лысый принимал отработки, казалось, в сухом академическом русле. Без эмоций в конце беседы заключал:
   - Свободен! Отработал.
   Доцент Андрей Петрович Довганский принимал отработки при открытых дверях. Будучи, то зам. декана, то секретарем парторганизации факультета, значительную часть времени уделял громким устным воспитательным воздействиям, взывал к гражданскому, комсомольскому, студенческому и сыновнему долгу неуспевающего студента. Затем громко вздыхал, словно стонал, и говорил:
   - Иди уже! - сняв очки, тщательно протирал их, глядя на свет, и каждый раз заканчивал одной фразой. - Из года в год, все слабее и хуже!
   Василий Иванович Нигуляну принимал отработки "без отрыва от производства". Набирая растворы в пипетку, разливая их по пробиркам и чашкам Петри, он, казалось, не слушал ответ задолжника. Когда студента, как говорят, "несло", Василий Иванович не прерывал, пока студент сам не осознавал, куда его "занесло". Тогда Василий Иванович, возвращал заблудшего на путь истинный, к месту, с которого студент начал ошибочное изложение темы.
   Василий Иванович незнания не прощал. Бывало, переносил переэкзаменовку на осень. В то лето Василий Иванович с супругой Марией Михайловной гостили в Бельцах у родителей. Ужин был в самом разгаре. В это время скрипнула калитка и по аллее к веранде прошла младшая сестра Марии Михайловны. Бережно поддерживая под руку, ее провожал молодой человек лет двадцати. Вежливо поздоровавшись со всеми за руку, подошел к Василию Ивановичу. Василий Иванович приподнялся и с полупоклоном приветствовал гостя.
  Опоздавших усадили за стол. Внезапно Василий Иванович обратился к молодой родственнице:
   - Где ты его нашла, этого кавалера?
   - Познакомились на танцплощадке. Жора студент четвертого курса медицинского института. Вы разве не знакомы? Жора сказал, что знает тебя отлично.
   - Да, знаем мы друг друга отлично. Но только он еще не студент четвертого курса. Пока не сдаст мне лично патофизиологию, он двоечник!
  
   Повествуя о коллективе кафедры патофизиологии, вспомнил и старшего лаборанта кафедры тех лет - биолога Виктора Алексеевича Сергеева. Виктор обеспечивал техническую и биологическую составляющие занятий со студентами по патофизиологии. Вместе с ним всплыл в памяти и, далекий от мира моих педагогов-наставников, Тарзан - обезьяна макака, или макак, как называл его Виктор.
   Говорят, что в мире человеческих межличностных взаимодействий существует телепатия. На следующий день после того, как я вспомнил Тарзана и рассчитывал на днях по телефону выудить у старых работников информацию о его появлении на кафедре, вечером получил электронное письмо под нестандартным названием: "От вивария до скотного двора и .... макак на поводке". Написал мне его, прочитавший о себе в книге "Реквием" все тот же Виктор Алексеевич Сергеев.
   Из этических соображений героев двух предшествующих глав я наделил другими именами. Но Виктор Алексеевич себя узнал без имени. В середине шестидесятых, как выражался он сам, служил старшим лаборантом кафедры. С тех пор мы не виделись. Я тут же ответил и попросил рассказать об истории появления и жизни на кафедре Тарзана.
  Виктор с удовольствием в считанные дни переслал мне свои воспоминания о том былом, как он выразился, обожаемом времени середины шестидесятых.
  
   Обезьяна была подарена кафедре неким моряком: то ли выпускником института, то ли кем-то из призванных на срочную службу. Виктор назвал его Тарзаном и взял над ним шефство. Во время воскресных прогулок в парке, Тарзан азартно взбирался на самые высокие деревья, перепрыгивая с одного на другое. Недоумение и обиду у него вызывали хвойные породы. Пальчики Тарзана очень скоро оказывались утыканными сухой хвоей. Он аккуратно спускался на землю и, ковыляя, подходил к Виктору, протягивая ему, ладонями вверх, свои ручонки.
   Виктор вынимал из кармана, предусмотрительно взятый, пинцет и удалял Тарзану из пальцев рук и ног занозы. Тарзан во время удаления инородных тел жалобно попискивал, часто жаловался "Ай-ай!", морщил физиономию, со страхом глядя на верхушки елей, где ему было так больно. Затем Виктор смазывал все пальцы йодом. Тарзан терпел. Как только Виктор заканчивал смазывать пальцы, Тарзан спрыгивал на землю и все начиналось сначала.
   В остальное время дня и ночи Тарзан сидел на длиннющей цепочке за кафедрой, где под широкой стрехой нависающей кровли второго этажа ему устроили обиталище. Часами наблюдал за группами студентов, готовящихся к занятиям и экзаменам на скамейках заднего двора института. Особенно нравились ему студентки.
   Вскоре после прибытия Тарзана на кафедру выяснилось, что он был подвержен все тем же привычным общечеловеческим порокам. Он обожал пропустить рюмку разведенного спирта. После рюмки характерными жестами просил прикурить ему сигарету. Обожал закусывать туалетным мылом.
   Долго не ведали сотрудники, где Тарзан справлял нужду. Выяснилось случайно. Доцент соседней, расположенной на втором этаже, кафедры ежедневно к восьми часам утра открывал свой служебный кабинет. С некоторых пор на стекле письменного стола каждое утро стала красоваться характерная кучка, с еще более характерным запахом. Проверил замок. Все было в порядке. Окна с решетками, выходящие на задний двор располагались высоко и всегда были закрыты. Проверив, заклеенные краской много десятилетий назад, окна, перевел взгляд на форточку. Ее оставляли открытой круглый год, но была настолько маленькой, что сквозь нее не протиснулся бы и ребенок. Тем более на высоте шести-семи метров.
   Еще раз тщательно проверив кабинет, наш доцент за собственные деньги купил новый замок. Приглашенный после работы, институтский столяр Давид Иванович за флакончик спирта втайне от остальных сотрудников кафедры поменял замок. Наутро на столе доцента снова ждал сюрприз. Полагая, что ему гадит его конкурент на занятие должности, доцент купил второй замок. Дорогой. Подобрать ключи к нему было практически невозможно. За следующий флакончик спирта Давид Иванович врезал дополнительный замок. Уходя, доцент закрыл кабинет на два замка двумя поворотами ключей. Наутро история повторилась. Наш доцент был близок к нервному срыву. И никому не скажешь!
   Разоблачили Тарзана водители институтского гаража. Пришедшие на работу ранним утром, видели, как Тарзан выбрался между прутьями решетки через узкую форточку окна кабинета доцента. С удивительной точностью Тарзан выбрал часть цепочки. Схватившись за нее, прыгнул, как настоящий циркач. На цепи перенесся маятником прямо в отверстие своей будки. Эквилибрист! В тот же день за третий флакончик спирта форточка окна доцента была обита прочной сеткой. Набеги на стол доцента прекратились. Широкой огласки происшествие не получило. И слава богу...
   Выклянчив порцию спиртного, Тарзан вел себя, как настоящий выпивоха-жизнелюб. Он умилительно корчил рожицы, пытался довольно откровенно ухаживать за лаборантками и студентками. Выпив лишку, Тарзан, как и многие другие представители мужской половины, стремился в свою обитель под кровлей. Поспать. Бывало, потеряв координацию, пролетал мимо круглого входа. Стукнувшись, падал. Даже пьяный, приземлялся мастерски, на все четыре конечности. Снизу подолгу жалобно созерцал свое жилище. Потом попытки повторялись. Как правило, более удачно.
   Затем Тарзан стал добиваться расположения, уважаемой в институте, пожилой, никогда не выходившей замуж, преподавательницы. Вместо взаимности она заявила:
   - Или Тарзан или я!
  Тарзана вскоре отдали в "живой уголок" какого-то интерната. Поселили в отдельной вместительной клетке. Тогда же перевелся в институт животноводства и ветеринарии младшим научным сотрудником и старший лаборант кафедры патологической физиологии Виктор Алексеевич Сергеев.
   В процессе возобновления общения с Виктором, выяснил, что Сергеев закончил аспирантуру Института физиологии АН БССР. После защиты диссертации он прошел многолетний путь от младшего до ведущего научного сотрудника, доцента. Все это время Виктор Алексеевич сохранил верность специальности "Физиология животных", полученной на биофаке и, в то же время привязанность к медицинской тематике, заложенной в шестидесятые в мединституте.
   Ознакомившись с библиографией многочисленных публикаций о результатах полиметодического изучения нейро-гуморальных механизмов пищеварительных функций в норме, в результате воздействия фармакологических и натуральных препаратов, в условиях предварительного моделирования экспериментальных язв, колита и других заболеваний кишечника, я сделал для себя неожиданный вывод. Задачи и поставленные цели, методики исследования, сам материал и выводы - не тема отдельной кандидатской диссертации. Это целое направление, способное уместить в себе докторскую и, как ответвления, ряд кандидатских диссертаций.
  
   Помогал Василию Ивановичу я несколько лет. Исследовали активность ферментов, содержание ДНК и РНК. Работали, в основном, с белыми крысами, реже с кроликами. Кролики использовались, когда во время острого опыта необходимо было канюлировать надпочечниковую вену.
   Приходили за помощью на кафедру другие сотрудники института. Михаил Яковлевич Зиняк, тогда главный врач психиатрической больницы и доцент кафедры психиатрии собирал экспериментальный материал для докторской. Он исследовал энерго-пластический обмен у кроликов с острым и хроническим алкогольным отравлением.
   Около двух лет работал по вечерам Дмитрий Сергеевич Лупан, доцент кафедры офтальмологии. Он изучал активность ферментного обмена в сетчатке глаза при ее отслойке и вдавлении склеры биопломбами. В глубине двора старой республиканской больницы была его экспериментальная операционная. К хирургической части экспериментов Дмитрий Сергеевич активно привлекал меня, надеясь в будущем слепить из меня офтальмолога.
   Глазное яблоко у кроликов вывихивалось довольно легко. Вначале осуществляли экспериментальную отслойку сетчатки. Изучали биохимические показатели. Потом следовало вдавление склеры биопломбами. Надо было прошить склеру в среднем ее слое, не доходя до бурой пластинки так, чтобы плотно фиксировать биопломбу с одной стороны, и не сделать проникающее ранение в стекловидное тело с другой.
   Алкоголизированные и слабовидящие кролики обладали неимоверным аппетитом. Они быстро набирали в весе, были очень жирными, как не ко времени пошутил Профирий Андреевич - боросаными. Забив, в первую очередь забирали материал для эксперимента. Это были, как правило, кусочки печени, почек, сердце, мозг, надпочечники. Далее мне предстояло снять шкуру, выпотрошить тушку и отмыть ее под струей воды. Шкуру с внутренностями выбрасывали в мусорные баки у ворот между кафедрой фармакологии и правым крылом главного корпуса. Кролики, забитые после шока от длительного раздавливания мягких тканей, а также после введения препаратов, после изъятия проб, выбрасывались целиком.
   Но не суждено было отходам быть выброшенными в мусор и увезенными на свалку. Дворовые рабочие, а, возможно, по совместительству, сторожа Ефим и Георгий, жившие в прилепленных за кафедрой фармакологии и стеклодувной, лачугах, увидя поздний свет на кафедре, терпеливо ждали. Шкурки они сдавали, а раздавленные животные и свежие потроха шли в пищу.
   Тогда была наша молодость. Старались не отставать от Ефима и Георгия мы. Отмытую тушку кролика, а то и две, помещали в огромный шести литровый алюминиевый чайник и ставили на газовую плиту. Пока заканчивали эксперименты, кролики были готовы. Все это называлось пятой или шестой методикой, в зависимости от количества поставленных исследований.
   Затем следовала мойка посуды проточной водой, потом в хромпике (концентрированная серная кислота с двухромовокислым калием), Работали в резиновых перчатках. Малейшее отверстие в перчатке и по пальцам мгновенно распространялось неприятное тепло. Начинало пощипывать кожу. Перчатку, оперативно отмыв снаружи, быстро снимали, и руку долго омывала водопроводная вода. Потом обычное хозяйственное мыло. Затем снова вода. Крупных неприятностей не было.
   После хромпика ополаскивание посуды проточной, затем раз, а то и два - дистиллированной водой. Конечным этапом мойки было ополаскивание бидистиллятом. Уложенную вверх дном, чтобы полностью стекла вода, посуду на подносах помещали в сухожаровой шкаф. Назавтра с утра посудой должны были пользоваться другие сотрудники. Горе было мойщику, чаще всего мне, если на пробирке или чашке Петри находили матовое пятнышко солей из испарившейся воды.
   Убрав лабораторию, принимались за окончание "шестой" методики. Вытащив из тумбочки, принесенный загодя мной, как самым "старшим, куда пошлют", хлеб, мы ужинали, чаще всего, далеко за полночь. С нами, бывало ужинали Андрей Иванович Яровой и Профирий Андреевич Казаку. Андрей Иванович уже защитил диссертацию, занимался оформлением документов в ВАК.
   Мы ужинали и искренне сочувствовали Профирию Андреевичу. Он только собирал материал для кандидатской, освоил сложную методику определения содержания кортикостерона. Но его животные были несъедобны. Перед исследованием Профирий Андреевич внутримышечно вводил им опасный столбнячный токсин. Кроме того, его подопытные животные были белыми крысами. А мы не в Индии, Китае или Индонезии.
   Однажды, уже после сложного, тяжело срастающегося перелома плеча, Василий Иванович с утра был в подавленном состоянии. Когда мы остались вдвоем, он попросил меня:
   - Женя! Сделай "мазагран". Только кофе завари как можно крепче.
   Само название напитка "Мазагран" принес на кафедру доцент кафедры иностранных языков Дмитрий Иванович Стахий. Подпольная кличка его была "Маэстро". Я долго полагал, что название напитка, состоящего из крепкого кофе, коньяка и разных добавок - фантазия "Маэстро". Много позже я узнал, что напиток "Мазагран" действительно существует.
   Я приготовил напиток. За неимением коньяка, влил треть спирта. Выпив из тонкостенного лабораторного стаканчика с делениями, Василий Иванович отставил мензурку:
   - Женя! Прикури мне сигарету!
   Должен был ранее сказать, что после травмы плеча Василий Иванович несколько месяцев носил сложную гипсовую повязку с постоянной жесткой фиксацией всей руки на уровне плеча. С легкой руки студентов повязку Василия Ивановича назвали "самолетом".
   Курил Василий Иванович очень редко. Уместнее сказать, вообще не курил. Взяв зажженную сигарету, набрал полный рот дыма и, не затягиваясь, медленно его выпустил.
   - Знаешь, Женя! Моя докторская, кажется накрылась...
   - Почему?!
   - Научная часть получила циркулярное письмо ВАКа, где, в соответствии с каким-то решением международных организаций, в экспериментах с животными не допускается причинение им страданий. А у меня проблема шока! Ты понимаешь? Рекомендуют при экспериментах, даже в остром его варианте, проводить предварительное обезболивание. Чтобы не страдали животные.
   - Василий Иванович! Во первых, какой же это шок, если он вызван под обезболиванием? Где чистота эксперимента? Экспериментальный шок и его терапия преследуют цель выработать правильную стратегию ведения пациентов с травматическим шоком, особенно в условиях массового поражения! А то, что фашисты в концлагерях проводили медицинские опыты на людях, более того, на детях без обезболивания, никого не волнует? - о скандально известном докторе Менгеле я тогда еще не слышал.
   - Что было, то прошло! Как выбираться из этой ситуации?
   Для меня было странным, и одновременно льстило, что Василий Иванович обратился ко мне, "зеленому", с таким вопросом.
   - Василий Иванович! Я думаю, что ваши и другие работы этого направления очень внимательно штудируют у наших "друзей". А запрет, скорее всего, связан с тем, чтобы затормозить в Союзе решение проблемы шока. Ведь речь идет о стратегическом направлении в медицине.
   - Я думаю точно так же! Но закон есть закон.
   - Василий Иванович! Я уверен, что работы продолжатся. Вот, если бы я был председателем ВАК, такие темы я объявил бы закрытыми. И защиту таких диссертаций следует проводить только в закрытом режиме! Секретно!
   Лицо Василия Ивановича расправилось. Он весело рассмеялся:
   - Как жаль, что ты не председатель ВАК!
  Настроение Василия Ивановича после моего заявления улучшилось. Нет-нет, и посмотрит в мою сторону, улыбнется ...
  
   Рассказывая о моих наставниках, невозможно забыть первую в моей жизни производственную практику. Это была медсестринская практика после третьего курса. На практику, в основном, направляли в районные лечебные учреждения по месту жительства студентов. Я приготовился ехать с коллегами-земляками в Тырново.
   Буквально за день до отъезда планы мои изменились. Нашей группе было предложено пройти производственную практику в торакальном отделении республиканской больницы. Старшим ординатором отделения в те годы была мама моей одногруппницы Оли Лопушанской Софья Ивановна Матковская. Военный хирург, майор медицинской службы в отставке за четыре года войны провела в госпиталях несколько тысяч сложнейших операций.
   С первого дня она взяла нашу группу под свое крыло. Для нее важным было все: отглаженные халаты и шапочки, маски, обувь. Хирург предпенсионного возраста занималась с нами медсестринскими процедурами и манипуляциями лично. Внутри- и подкожные, внутримышечные инъекции. На внутривенных инъекциях и капельницах Софья Ивановна натаскала нас так, что я сам, до старости и выхода на пенсию, вводя иглу в вену, ощущал на своих руках ободряющий взгляд нашей наставницы-фронтовички.
   Затем нас, третьекурсников, натаскивали на врачебных процедурах. Полагаю, что это была материнская инициатива самой Софьи Ивановны. Она нам верила, а мы старались оправдать ее доверие. До конца практики мы промывали полости абсцессов легких, вводили лекарственные препараты. Нас, четырех человек из группы, обучили и доверяли самостоятельно проводить плевральные пункции.
   Врачебную практику, как я уже писал, проходил в Окницкой больнице. Должен признаться, что практика в Окнице была менее насыщенной, нежели в Кишиневе. После практики все свободное время я отдавался рыбалке, о чем я подробно писал в разделе "Рыбацкие байки".
  
   С годами я заходил на кафедру физики все реже. Как говорится, вырос из детских штанишек. Но нет-нет и, что-то заставляло меня подняться на самый верхний четвертый этаж, расположенный над аудиторией "Б". Там, напротив лестничного пролета, как барсук в норе, на своем кресле-стуле восседал Александр Сергеевич Путилин.
   Мне не хватало его миниатюрного, прокуренного насквозь кабинета, обилия книг и журналов на книжных шкафах вперемежку с электронными узлами, назначение которых часто было мне непонятно, беспорядочно заваленный бумагами письменный стол. На батарее центрального отопления все так же в круглой коробке из-под монпансье сушился табак из выкуренных и потрошеных окурков, Шли годы, а мне все так же не хватало самого хозяина кабинета с его неожиданными суждениями и, присущими только Александру Сергеевичу Путилину, странностями.
   Однажды мы едва не столкнулись с Александром Сергеевичем в центральном вестибюле института.
   - Здравствуйте, Евгений! Мне необходимо с вами поговорить. Когда вы сможете зайти?
   - Могу сейчас!
   - Давайте через десять минут!...
   - Евгений! Вы в курсе, как исследуется острота слуха?
   - Знаю! Исследуют камертонами с различной частотой колебаний звуковой частоты. Более двадцати лет тональную аудиометрию осуществляют с помощью генераторов звуковых сигналов - аудиометров.
   - Евгений! Требуется создать простой недорогой аудиометр, собственно, портативный аудиотестер. Это крайне необходимо для экспресс-тональной аудиометрии при профилактических осмотрах рабочих промышленных предприятий с неблагоприятными производственными факторами: шумы, вибрация, вредные токсичные выбросы. Об этом меня попросил заведующий кафедрой ЛОР-болезней, главный врач лечсанупра, профессор Михаил Григорьевич
  
  Загарских
   Родился 17 сентября 1919 года в селе Копылово Шестаковского района Кировской области. В 1938 году поступил в Иркутский медицинский институт. Впоследствии Михаил Григорьевич рассказывал, что особенно холодно и голодно было во время войны.
   - Жили мы на Байкальском тракте Иркутска вчетвером на квартире у старушки из "бывших". Комната была крохотная. По ночам с речного порта таскали небольшие бревна для печки. Рядом была лесопилка. Из мокрых досок сбили двухъярусные кровати в виде двухметровых стеллажей. Питались в основном картошкой и рыбой, которыми нам платили за разгрузку баржей. При моем росте я весил сорок семь килограмм, но мешки таскал наравне со всеми.
   - По субботам и воскресеньям мы сопровождали баржи вниз по Ангаре. Домой возвращались с мешком картошки на каждого. Картошкой расплачивались с квартирной хозяйкой.
   По окончании медицинского института в сорок четвертом М.Г.Загарских был направлен в распоряжение только организованного Министерства здравоохранения Молдавской ССР. Работал в Леово врачом, потом заведующим райздравотделом. Затем два года работал секретарем президиума Республиканского комитета профсоюза медицинских работников. Директор медицинского училища, главный врач республиканской больницы. В 1955 году назначен заместителем министра здравоохранения, с 1957 - главный врач больницы четвертого управления. С 1960 после защиты диссертации доцент, а после защиты докторской - заведующий кафедрой оториноларингологии педиатрического факультета медицинского института.
   Профессора Михаила Григорьевича Загарских я нашел в больнице "Лечсанупра" (больница 1V управления МЗ МССР). В приемной мне сказали, что Михаил Григорьевич занят в сурдологическом кабинете с сотрудниками института физики Академии Наук. Освободится не скоро. Я отважился:
   - Я по тому же вопросу аудиометрии.
  Секретарша (впоследствии я узнал, что это была, трудоустроенная по болезни, медицинская сестра) провела меня в полуподвальное помещение и, не постучав, открыла дверь. Над столом склонились трое: Михаил Григорьевич, и довольно молодые люди - мужчина и женщина.
   - Михаил Григорьевич! Молодой человек по поводу аудиометрии.
   - Сегодня аудиометрическое обследование не будет проводиться. Сурдолог уже ушла. Завтра с утра!
   - Михаил Григорьевич! - настало время вмешаться мне. - Я студент. От Александра Сергеевича по поводу портативного аудиотестера!
   - Отлично! Как говорят все в сборе. Давайте думать вместе!
   На столе, рядом с новейшим тогда достижением аудиотехники, польским аудиометром "Эльза", лежала развернутая схема аппарата. Вглядевшись, я вспомнил мои первые шаги в радиотехнике. Для поэтапной проверки работоспособности радиоприемника мы, совместно с курсантами группы КИП и Автоматики ремесленного училища собирали совсем несложные генераторы сигналов, подключаемые последовательно на вход каскадов. Начиная от гетеродина, усилителя промежуточной частоты и кончая оконечным каскадом усилителя мощности низкой частоты.
   - Можно собрать генератор звука на единственной неоновой лампе с усилителем на транзисторе. Но неоновая лампа генерирует множество гармоник. Фильтры займут больше места, чем генератор. - сказал я. - Можно сделать на симметричном мультивибраторе. В "Эльзе", как видите, этот блок занимает целых четыре лампы плюс куча других радиодеталей. Мультивибратор целесообразнее собрать на двух транзисторах, а частоты выделять изменением емкости конденсаторов. На выходе потенциометр с градуированными децибелами. (Сказанное мной ровно полвека назад, я привел дословно).
   - Вы на каком курсе? Я веду раздел генераторов на факультете электроники. Вас я не знаю - сказала женщина.
   - Это наш студент! Медик! - заявил Михаил Григорьевич и повернулся ко мне. - Правильно я говорю?
  Я кивнул. Мужчина из Академии Наук повернулся к профессору:
   - Ну и медики! Так зачем пригласили нас? Вижу, справятся и без нас.
   - Нет, нет! - властно заключил Загарских. - Заключенный договор остается в силе. Продолжаем работать! А молодой человек будет занят другим делом! Подождешь меня в приемной!
   После ухода сотрудников АН Михаил Григорьевич пригласил меня в кабинет. Подробно расспросил, чем я занимаюсь на кафедре патофизиологии. Оживился, когда я сказал, что занимаюсь гетероперитонеальными препаратами и изучаю их действие на биохимические процессы в организме экспериментальных животных.
   - Это очень важно! Я сам занимаюсь брюшиной.
   Повернувшись, достал из книжного шкафа две книги. Это были монографии Михаила Григорьевича Загарских по лечению стенозов гортани и рубцовых осложнений при химических ожогах пищевода.
   Наконец-то профессор спросил меня:
   - Фамилия? Имя? Отчество?
  Подписав книги, встал и, пожав руку, вручил мне монографии:
   - Ознакомься! Потом побеседуем.
  Только сейчас я увидел, что, плотного телосложения, с крупными, волевыми чертами лица, профессор оказался довольно низкорослым.
   - Я обе ваши монографии читал, Михаил Григорьевич. Мне их советовал прочитать Николай Николаевич Кузнецов.
   Загарских придвинулся ко мне:
   - Стенозы трахеи сейчас встречаются довольно редко. Зато ожогов пищевода в клинике полно. Гетероперитонеальные трубки у меня в клинике делают в операционной медсестры. Только очень трудно снимаются с конуса.
   - Михаил Григорьевич! Конус надо делать не двух-, а трехсекционным. Толстая часть конуса у вас из оргстекла. Легко царапается и на царапину плотно клеится лист брюшины. Даже при изготовлении пластин, Николай Николаевич просит старшую лаборантку периодически менять стекло на новое.
   - Трехсекционный конус сложно будет раскручивать. Мы пробовали. Деформируется уже готовая трубка.
   - Толстый конец конуса сделать полым, в виде трубки. Со средней частью соединять тонкой шпилькой с резьбой.
   Михаил Григорьевич удовлетворенно откинулся в кресле. Сложив руки на животе, некоторое время вращал большими пальцами:
   - Вот сейчас я вижу, что монографию читал внимательно. Молодец! Конусы переделают другие, трубки будут крутить медсестры. Это их работа.
  Помолчав, спросил:
   - Какие методики освоены на патофизиологии?
  Я ответил.
   - Изучением микроэлементов никто не занимается?
   - Сейчас нет. Аминокислотами занимается Андрей Петрович Довганский. Но там очень сложная японская аппаратура. Кроме своего Рувима Абрамовича он никого близко не подпускает.
   - Меня интересует изменение содержания микроэлементного состава в плазме крови при отосклерозе. У меня на этой методике сидят две лаборантки. Но у них часто не ладится. Кроме того, более квалифицированная навсегда уезжает с мужем в Киев. Он военный. Попробуй освоить эту методику. Это очень важно.
   - Но я работаю на полставки у Николая Николаевича. Как бы он не обиделся. Кроме того, я учусь.
   - С Николаем Николаевичем я переговорю. За брюшиной все равно ездить тебе. А сейчас пиши заявление на мое имя о приеме тебя на работу фельдшером-лаборантом на полную ставку. Это уже семьдесят три рубля.
   В своих решениях и действиях Михаил Григорьевич Загарских напоминал танк. Его, казалось, невозможно было остановить или заставить свернуть в сторону от намеченной цели.
   - Пиши! И сразу пиши заявление об освобождении тебя от полставки препаратора. Оба заявления оставишь у меня. У меня есть люди, которым по службе положено заниматься оформлением бумаг! Завтра в пятнадцать ноль-ноль встречаемся в лаборатории четвертой горбольницы. От ворот налево вверх по ступенькам. Справа по коридору лаборатория.
   Пришлось осваивать пламенную фотометрию. Заодно нашел уязвимые места, дающие разброс показаний. Это была степень чистоты дифракционной решетки и фотодиодов.
   Сказать честно, работой Михаил Григорьевич меня не загружал. Кроме пламенной фотометрии я должен был раз в неделю доставить из ЛОР-отделения в лабораторию лечсанупра пробирки с кровью. Полученные результаты я тут же передавал профессору.
   Так прошел без малого год. Субординатуру, волею судьбы, я проходил по рентгенологии. По распределению был направлен в Дондюшаны. Когда я пришел увольняться, о чем я писал, Михаил Григорьевич возмутился:
   - Рентгенология? Это не для тебя! Не против стать ЛОР-врачом? Вот и будешь оториноларингологом. Интернатуру пройдешь в ЛОР-клинике четвертой больницы.
   О перипетиях моего перевода из рентгенологов в отоларингологи я писал в предыдущих главах. Первого сентября я вышел на работу в качестве врача-интерна ЛОР-клиники. После спокойной, почти благостной обстановки в полумраке рентгенкабинета, наступила бурная, полная клинических неожиданностей, особенно при неотложных состояниях пациентов, жизнь. Первые несколько дней мне казалось, что я попал в сумасшедший дом.
   Понедельник, среда и пятница были операционными днями. Запах крови, визг и рев детей в операционной, всхлипывания мам в коридоре. Моей наставницей назначили заведующую отделением Римму Ильиничну Паршикову, жену Михаила Григорьевича, о чем я уже упомянул выше. Непосредственным куратором у меня был старший ординатор отделения Наум Давидович Элкис.
   В операционные дни врачам-интернам надлежало находиться в операционной и наблюдать. Наум Давидович оперировал грамотно, быстро, практически без осложнений. Но когда его руки работали в ротоглотке, я не видел не только операционного поля. Часто огромные руки хирурга закрывали от наблюдающих все лицо пациента, особенно у детей.
   Я старался стоять за спиной оперирующей Риммы Ильиничны. Она оперировала легко, казалось, играючи, без усилий, словно специально демонстрировала каждое движение, каждый прием. Даже работа молотком и стамесками при операциях на ухе и околоносовых синусах в ее руках смотрелась изящно. В экстремальных ситуациях Римма Ильинична была хладнокровной и выдержанной, внушала спокойствие остальным. Виртуозно оперировал доцент кафедры Илья Давидович Клейтман. Во время операций он необычайно бережно и щадяще относился к тканям. Я старался наблюдать за работой каждого. Как бы чего не пропустить!
   Так прошло три недели. По субботам в клинике проводился, так называемый, большой профессорский обход. В этот день Михаил Григорьевич консультировал практически всех пациентов. Клинические разборы его были глубокими, всеобъемлющими. Я удивлялся его выносливости и терпению. Профессорские обходы затягивались до двух-трех часов и превращались в миниконференции. Он не терпел поверхностного подхода к больным с, так называемой, легкой, как говорили, обыденной патологией. Кроме того, профессор Загарских не терпел стандартов.
   - Общие принципы подхода к больным с определенной патологией как в диагностике, так и в лечении, должны иметь место. Это вырабатывается десятилетиями, а то и веками. А вот к каждому конкретному пациенту должен быть индивидуальный подход. Иначе врач превращается чегт знает во-что (Михаил Григорьевич картавил, особенно, когда волновался). От стандартизации до фельдшеризма один шаг!
   Услышав в докладе ординатора или интерна, что перед нами ничего интересного: обычный катаральный гайморит, аденоиды или хронический тонзиллит, Михаил Григорьевич проводил полный разбор истории болезни. Часто, заявивший о банальном тонзиллите или рините, потел от осознания собственной безграмотности и поверхностного подхода к патологии.
   В одну из суббот Михаил Григорьевич спросил Римму Ильиничну, собственную супругу:
   - Какие операции освоил Единак?
  - Он пока присматривается, читает, пишет истории болезней, уже ассистирует.
   - И это за три недели? На аденоиды и хронический тонзиллит - две недели! Потом гайморотомия. В октябре подслизистая резекция носовой перегородки и так далее! К новому году, - Михаил Григорьевич повернулся ко мне, - покажешь мне, оперированного тобой, больного с осложненным заболеванием среднего уха.
   По тону профессора я понял, что его распоряжение касается не только меня. Это было наставление и моим непосредственным учителям и другим ординаторам клиники. Меня стали чаще привлекать в качестве ассистента на сложных операциях. Освоение оперативных вмешательств шло в соответствии с графиком, предопределенным Михаилом Григорьевичем.
  Не забыть первого пациента, которому я удалил гланды. Звали его Николай Григорьевич, 40 лет, рабочий тракторного завода. Представляя меня больному, Римма Ильинична сказала:
  - Оперировать вас будет Евгений Николаевич. Несмотря на молодость - очень грамотный, опытный и умелый хирург!
  Уши мои не завяли. Наоборот, слова Риммы Ильиничны оказались для меня добрым напутствием. В операционную я вошел уверенно. Бодро держался и мой больной.
   Я, казалось, делал все, как нас учили. Только не все выходило, как хотелось. То не слушался инструмент, то вдруг оказалось, что ткани, которые старшие коллеги раздвигали играючи, легко, обладали хрящевой плотностью. Несколько раз у меня возникало ощущение, что мне не хватает третьей руки.
  Проходящие, вроде бы случайно, мимо моего кресла старшие коллеги, наклонившись, вполголоса, комментировали:
   - Блестяще! Замечательно!
   Но я сам чувствовал, насколько блестяще идет операция. Мои руки устали, пальцы стала сводить судорога. Разболелась голова. Потом оказалось, что перед операцией я сильно затянул налобное зеркало. Наконец операция была закончена. Пациента увели. Я опустился на табурет.
   - Голова чего-то разболелась.
  Ко мне подошла перевязочная сестра. Ослабила ремень, обручем плотно сдавливавший мою голову. Через пару минут головная боль прошла. Все поздравили меня с началом.
   - В час добрый!
   Перед выпиской всех оперированных больных осматривала Римма Ильинична. После ухода пациента из смотровой следовали замечания, советы, наставления. Реже были слышны хвалебные фразы.
   Пришел и мой Николай Григорьевич. Римма Ильинична, осмотрев, сказала:
   - Отлично! На выписку!
  После чего последовали советы и рекомендации. Я понял, что это напутствие и для меня.
   Больной ушел в палату. А мне не терпелось. Наконец я отважился:
   - Римма Ильинична! Как операция?
  Ответ был потрясающим:
   - Жив, и слава богу!
   Я почувствовал в животе холод. Предпочел промолчать. А сам напряженно воспроизвел все этапы операции, послеоперационного периода. Мою растерянность заметила ординатор клиники Ольга Григорьевна Гавриленко:
   - Все в порядке, Женя! Просто у нас это еще со времен Владимира Васильевича Шестакова. Как доброе напутствие!
   В интернатуре по оториноларингологии мне пришлось еще раз встретиться с "пламенным взглядом", о котором два года назад говорил доцент-психиатр Владимир Семенович Михлин. В мою палату поступила молодая, очень симпатичная девушка. Она длительное время температурила, больше по вечерам. Прошла двухнедельное обследование в клинике внутренних болезней. Были проведены все лабораторные и инструментальные исследования, включая рентгеноскопию органов грудной клетки, проведенную рентгенологом, с мнением которого считался весь Кишинев. После кафедрального консилиума девушке был выставлен диагноз: Хронический декомпенсированный тонзиллит. Токсико-аллергическая форма. Было настоятельно рекомендовано удаление гланд.
   Поскольку больная предварительно была обследована в терапевтической клинике, все анализы были без отклонений, заведующая отделением назначила операцию на следующий день. Оперировать пациентку выпало мне.
   При выраженном рвотном рефлексе, больная во время операции сильно кровила. Заплевала кровью мне все лицо и глаза. Оперировавший за соседним столом, Михаил Григорьевич в сердцах выговаривал своей жене Римме Ильиничне, заведующей отделением:
   - Если хирург не носит очки, надо заказать очки с простыми стеклами. Представьте! Кровь попала на слизистую оболочку. При промывании и вытирании возможны микротравмы. Вот вам и сывороточный гепатит, льюис!
   Надо сказать, что профессор Загарских сам оперировал только в очках и всегда в перчатках. Многие, в том числе и сама Римма Ильинична, предпочитали оперировать без перчаток, особенно на среднем ухе. Просто тщательно и подолгу мыли руки, обрабатывали дезрастворами. Чаще всего это был спирт. Считалось, что перчатки снижают чувствительность кожи к инструменту и тканям пациентов.
   Операция у моей новой пациентки закончилась благополучно. На следующий день я осмотрел больную. Ниши были сухими, без признаков кровотечения, обычные, в таких случаях, фибринозные налеты. Через день я был вызван в палату к больной медицинской сестрой. Моя пациентка лежала на боку. На пеленке была алая кровь.
   Больную провели в перевязочную. На задней стенке глотки слюна с примесью алой крови. При самом тщательном осмотре, кровоточащего сосуда я не обнаружил. Во время осмотра больная закашлялась. Когда она вытирала губы, на пеленке вновь появилось алое пятно. Я пригласил на помощь Римму Ильиничну, заведующую отделением. Осмотрев пациентку, сделала непрямую ларингоскопию.
   - Кровоточащего сосуда нет, а больная кровит. Кровотечение артериальное. Не нравится мне этот неестественный лихорадочный блеск в глазах. В художественной литературе и среди старых докторов такой взгляд называли пламенным, огненным. Вы понимаете, о чем я?
   Я мгновенно вспомнил Мишу Мак-Гинеса, его взгляд, психиатра Владимира Михайловича Михлина. В памяти всплыли его слова:
   - У больных открытой формой легочного туберкулеза, особенно при кровотечении и в терминальной стадии такой же ясный, пронзительный взгляд. Старые доктора называли такой взгляд пламенным.
   - Повторить рентгенографию органов грудной клетки? - спросил я.
   - Непременно! Прямо сейчас! У больной артериальное кровотечение. Если это туберкулез, будет большой шум. Ох, этот "пламенный взгляд". Не нравится он мне! - повторила Римма Ильинична. - Женя! Проводите больную сами и дождитесь результата. Я буду вас ждать...
   Через полчаса был готов результат. Справа в верхней доли у больной была обширная каверна. В тот же день пациентка была переведена в тубинститут. Шума, который предполагала Римма Ильинична, почему-то не было вообще.
  
  После нового года в составе группы усовершенствования оказалась моя будущая коллега, заведующая ЛОР-отделением Дондюшанской больницы Ада Васильевна Мурина. Нам обоим повезло. Не пришлось "притираться" друг к другу в условиях района. Отоларинголог с пятнадцатилетним стажем, Ада Васильевна была великолепным диагностом. Первые годы после окончания института несколько лет работала интернистом. Она обладала особым чутьем на вероятность клинических осложнений заболеваний ЛОР - органов.
   Прошел год. Интернатура осталась позади. Вышло так, что выпускной экзамен за курс интернатуры я сдавал заклятому оппоненту Михаила Григорьевича профессору Дмитрию Алексеевичу Бытченко. Интернов из клиники Загарских он гонял по всем разделам оториноларингологии и "валил" безбожно. Так он "доказывал" несостоятельность клиники профессора Загарских.
   Загарских же во время экзаменов спрашивал дотошно, но в оценке знаний интернов слыл либералом. Любопытный психологический феномен: выпускников-интернов из клиники своего вечного оппонента Д.А.Бытченко он опрашивал относительно недолго и почти всем ставил "Отлично".
   Свой ответ на основной вопрос я дополнил элементами нормальной и патологической физиологии дыхательной и сердечно-сосудистой системы. Особо коснулся физиологии венозного возврата при нарушениях носового дыхания. После моего ответа Д.А.Бытченко удовлетворенно сказал:
   - Вот, как отвечают интерны нашей клиники. Не то, что из четвертой гор. больницы!
   Все преподаватели и интерны сочли за лучшее промолчать.
  
   Работая в районе, по каждому непонятному случаю я звонил в клинику. Ежемесячно по пятницам заседания научно-практического общества ЛОР-врачей. Оперативная активность в нашем отделении была одной из самых высоких в республике. Оперировали, как в клинике, где нас учили. В понедельник, среду и пятницу.
   Ранней весной семьдесят третьего Михаил Григорьевич попросил приехать к нему в кабинет лечсанупра с утра, задолго до начала заседания ЛОР-общества.
   - В июне мы проводим научно-практическую конференцию по оториноларингологии с участием москвичей и киевлян. Будет профессор Тарасов. Я предварительно с ним договорился: - Поедешь в целевую аспирантуру. Подготовься! Ознакомься со всеми его работами и работами ведущих московских отоларингологов. После конференции они задержатся на день-два в Кишиневе. Тогда и поговорим! Будь готов к встрече!
   При открытии конференции всех, и в первую очередь Михаила Григорьевича ждал пренеприятный сюрприз. В сборниках тезисов докладов по невыясненной причине отсутствовал блок страниц с работами московских коллег, в том числе и Дмитрия Ивановича Тарасова. Перенесший в прошлом два инфаркта, Михаил Григорьевич выдержал конференцию до конца. Было видно, как, сидя в президиуме пленарного заседания, он тяжело дышал. Лицо его стало серым, губы - фиолетовыми. После конференции московские гости уехали в тот же день.
   Сразу же после конференции Михаил Григорьевич с очередным инфарктом слег в больницу четвертого управления МЗ МССР, которой руководил на протяжении шестнадцати лет. Утром шестого июля семьдесят третьего Михаил Григорьевич беспокойно заворочался. Подошла санитарка, тетя Дуся, работавшая в отделении со дня открытия больницы.
   - Вас что-то беспокоит, Михаил Григорьевич?
   - В туалет бы...
   - Не вставайте! Сейчас я принесу "утку"?
   - Неудобно, тетя Дуся! Я такой здоровый мужчина... А вы мне утку...
   Михаил Григорьевич довольно резко сел в кровати. Свесить ноги не успел. Тут же откинулся на подушку. Успел тихо сказать:
   - Это все, тетя Ду... .
  В сентябре профессору Михаилу Григорьевичу Загарских исполнилось бы пятьдесят четыре ...
  Каких зрелых людей взрастило то время! Не то, что нынешнее племя! Богатыри, не мы!
  
   Я вплотную приблизился к завершению повести о моих наставниках в медицине. Оставались некоторые штрихи к характерам, по ходу беседовал с коллегами моего периода студенчества, вспоминал годы моей работы, в том числе и административной. И вдруг ... Гром среди ясного неба! Моя память вытолкнула на поверхность сознания Человека-глыбу, благодаря которому, здравоохранение республики в свое время вырвалось вперед на десятилетия, стало школой передового опыта в Союзе. Встреча с ним впервые случилась у профессора Николая Николаевича Кузнецова. Однако, обо всем по порядку ...
   Однажды в послеобеденное время, когда студенты покинули аудитории, я готовил пластины. Для этого в кабинете профессора был установлен большой, обтянутый зеленым сукном, старинный стол. Весь стол был покрыт огромным листом толстого стекла.
  Перед работой стекло предстояло тщательно вымыть с хозяйственным мылом и протереть досуха. Затем поверхность стекла тщательно протирали спиртом. После испарения спирта я расстилал и расправлял пластины. После полного высыхания края обрезались скальпелем или лезвием, и глянцевые со стороны стекла пластины легко с легким треском отделялись от листа.
   В это время раздался короткий стук в дверь. Два раза. Стук отличался от всех знакомых стуков в дверь профессорского кабинета. Николай Николаевич Чиреш стучал деликатно, почтительно, воспитанно. Гусак стукал костяшкой пальца один раз и тут же, не дожидаясь разрешения войти, молниеносно открывал дверь и быстро входил. Словно каждый раз пытался уличить профессора в чем-то недостойном. Стук студентов, сдающих отработки и пришедших на переэкзаменовку нельзя было спутать ни с чем.
  Однако в тот раз стук был особым. Он был достаточно громким и, вместе с тем, в чем-то деликатным. Николай Николаевич оторвался от микроскопа:
   - Да! Войдите!
  Дверь распахнулась и в кабинет Кузнецова вошел Министр здравоохранения республики Николай Андреевич
  
  Тестемицану
   Высокий, с легким наклоном корпуса вперед. Широкий, целеустремленный шаг. Когда он входил в кабинет Николая Николаевича, несмотря на то, что старинные двустворчатые двери были высокими, Николай Андреевич, словно остерегаясь задеть притолоку, слегка наклонил голову.
   - Не могут быть такими низкими двери квартиры министра. Это, скорее всего, еще родительский дом невольно напоминает о себе. - подумал я тогда.
  Вспоминая ту встречу позже, предположил:
   - А может с детства осталась, привитая родителями, привычка при входе к пожилым и старикам поклониться?
   Николай Николаевич поспешно встал, почтительно, с поклоном, поздоровался. Я видел, что визит министра явился для него полной неожиданностью. Движения Николая Николаевича приобрели некоторую суетливость, чего я раньше за ним не наблюдал.
   - Николай Николаевич! Хотелось бы, чтобы вы лично посмотрели препараты со срезами в местах переломов трубчатых костей, фиксированных штифтами, приготовленными из консервированного бараньего рога. Мне ехать в Москву с докладом, но на срезах есть непонятные изменения.
  Николай Николаевич установил микроскоп, вставил приставку для совместного осмотра. Я поднялся, чтобы выйти.
   - Нет, нет! - заявил министр. - Мешать вы нам не будете! Занимайтесь!
  Николай Николаевич менял препараты, долго двигал каждым стеклышком препарата под объективом, менял увеличение. Потом выпрямился:
   - Я вас поздравляю, Николай Андреевич! Это вновь образующаяся микроциркуляторная сеть, концентрически проникающая к центру по мере рассасывания штифта.
   - Спасибо, Николай Николаевич! Теперь я уверен. Надо будет только отобрать наиболее характерные для микрофотографии препараты.
   - Я отобрал. - сказал Николай Николаевич, указывая на три, отдельно лежащих препарата.
  После непродолжительного молчания, Николай Андреевич стал собирать препараты.
   - Простите! Не так! - Кузнецов стал по-своему упаковывать препараты, перекладывая тонкой бумагой. - Можно поцарапать стекло, ухудшится качество микрофотографий.
   - Почему метод, как я читал, - продолжил Николай Николаевич, - не получил распространения в Москве? С успехом использовали, насколько я знаю, штифты, привезенные вами из Молдавии.
  Я заметил, что Кузнецов чувствовал себя более уверенно, чем в начале встречи.
   - Я предлагал Федору Родионовичу Богданову, - сказал Николай Андреевич, - наладить производство штифтов в Москве. В столице столько мясокомбинатов! Неужели в баранах дефицит?
   - Баранов в Москве очень много! - неожиданно ответил мне Федор Родионович. - но все безрогие, а то и безголовые!
  Я, снимавший в это время очередной лист сухой брюшины со стекла, потерял бдительность и нечаянно порвал пластину. Николай Николаевич чуть слышно хмыкнул.
  
   Как кассету магнитофона, отматываю время назад. На пять десятилетий. Наш, 1965 года поступления, курс впервые был разделен на потоки. Русский и молдавский. Стали переводить и писать учебники на родном языке. А на каком языке должны были учиться дети, закончившие молдавскую среднюю школу и которым предстояло работать в республике? Особенно в условиях глухих, часто отдаленных от столицы, сел.
   Первый, самый жесткий фильтр болезненно пропустил нас через себя, тогдашних зеленых студентов, и отсеял первые плевела в 1968 году. Я был на третьем курсе, когда медицинский мир республики был потрясен. Тогда, под знаком борьбы с национализмом и румынизацией (См. Н. Тестемицану "Википедия") был низвержен наш всеобщий кумир, тогдашний Министр здравоохранения, в прошлом ректор медицинского института Николай Андреевич Тестемицану. Вместе с ним были повержены все, неугодные тогдашнему руководству, сотрудники. Я, до сих пор не видевший "придворных" интриг, заметил, что в последние недели сотрудники стали менее разговорчивыми. Каждый старался держать свои мысли при себе.
   Помогавший Василию Ивановичу Нигуляну ставить эксперименты, я слушал разговоры "взрослых". Разговоры велись вполголоса, так как в то же время с кафедры патофизиологии был уволен талантливый экспериментатор, "гнавший" на всех парах докторскую диссертацию, Александр Иванович Робу. Он ушел на кафедру физиологии в университет.
   Как и многие студенты, я задавал себе вопросы, на которые тогда у меня не было ответа. Николай Андреевич Тестемицану - националист и румынизатор?
   Мой старший брат Алексей закончил Черновицкий медицинский институт. Трудоустроился в Вережанах. Работа там была образцово поставлена его предшественником. В последующем это был заместитель главного врача по оргметодработе республиканской больницы, затем начальник лечпрофуправления МЗ Дмитрий Андреевич Донец. Оставалось поддерживать и совершенствовать, сделанное до него. Молдавским языком брат владел тогда слабо. Его жена приехала в Молдову, не зная ни слова на молдавском. Так проработали три года. Оба освоили разговорную молдавскую речь.
   В шестьдесят шестом в течение одного дня Николай Андреевич Тестемицану побывал в строящейся Фрунзенской больнице, Окнице, Атаках и Вережанах. После него в район выехал тогдашний начальник лечпрофуправления. В течение двух дней прошерстил район так, что после его отъезда многие ждали приказ МЗ об освобождении от работы. Побывал он и в Вережанах.
   Прошло еще несколько месяцев. Алексея вызвал главный врач района Федор Георгиевич Врабие. Тогда центральная районная больница была в Тырново. Поговорили минут пять.
  Внезапно Врабие впился взглядом в лицо Алексея:
   - Кто тебе, закончившему институт в Черновцах, покровительствует в нашем министерстве?
   - Никого нет!
  Врабие сощурился своей хитрой улыбкой и сказал:
   -Сейчас уходишь в отпуск. А с первого числа принимаешь дела заместителя главного врача по лечебной работе в Окнице. Сразу назначаешься и.о. главного, так как Черкашин на три месяца едет в Москву на усовершенствование. Снова сощурил глаза:
   - Признайся! Кто твой покровитель?
  Вот тебе и министр-националист. В многочисленных поездках по республике Николай Андреевич присматривался к врачам, независимо от национальности. Молдаване, гагаузы, русские, украинцы, евреи, азербайджанец Ибрагимов. Кроме молдаван, подавляющее большинство не знало молдавского языка. Вернувшись из поездки, вызывал к себе начальника управления кадров. Тогда это был, кажется, Балан.
   - Вот тебе список молодых ребят. Изучи личные дела каждого и бери в административный резерв МЗ. В первую очередь вот этих.
  Николай Андреевич, не спеша, проводил зеленым карандашом жирную линию под несколькими фамилиями.
   - Через две недели доложишь. - и, перелистав перекидной календарь, делал короткие пометки.
   Националист? Патриот!
  
   С 1968 года Николай Тестемицану посвящает всего себя преподавательской и научной работе на кафедре социальной медицины и организации здравоохранения кишиневского мединститута. После окончания докторантуры в 1971 году в Риге защищает докторскую диссертацию на тему "Научное обоснование ликвидации существенных различии в уровнях медицинской помощи городскому и сельскому населению". Становится профессором, а в 1973-м - заведующим кафедрой.
   С его приходом работа кафедры социальной медицины и организации здравоохранения выходит на новый уровень. Это была единственная кафедра в мединституте, которая в те годы разработала тесты для определения уровня знаний студентов на лабораторных занятиях. Во время летней практики для студентов 4-5-го курсов вводится двухнедельная практика по социальной гигиене и организации здравоохранения с выполнением специального задания, которое защищалось на кафедре.
   Под руководством Николая Тестемицану на кафедре разворачиваются серьезные научные исследования. Ученый, организатор здравоохранения вырос в селе и хорошо знал проблемы сельских жителей. Его главной целью была ликвидация различий в уровнях оказания медицинской помощи городскому и сельскому населению. В 1975 году профессор создает при кафедре лабораторию научного обоснования организации медицинской помощи сельскому населению. Цель - централизация стационарной помощи на уровне центральной районной больницы и создание взамен участковых больниц широкой сети специализированных сельских амбулаторий.
   Для этого под руководством профессора Тестемицану с привлечением специалистов из других отраслей были разработаны проекты четырех категорий сельских врачебных амбулатории и трех категорий медицинских пунктов для сел с населением менее 1700 человек. К 1982 году завершается создание сети медицинских учреждений в сельской местности. Это высоко оценило правительство МССР, принявшее постановление о строительстве до 2005 года за счет государства, колхозов и совхозов более 700 амбулаторий и медицинских пунктов.
   В 1983 году за комплекс научных работ по организации медицинской помощи сельскому населению коллективу авторов, возглавляемому профессором Николаем Тестемицану, было присвоено звание лауреатов Государственной премии СССР в области науки и техники. Кстати, впервые в СССР такая премия была присвоена специалистам в области социальной гигиены и организации здравоохранения.
   Научные исследования, проведенные под руководством Николае Тестемицану, были признаны Академией медицинских наук СССР. АМН призвала внедрять их в регионах с условиями, аналогичными условиям МССР, и присвоила кафедре социальной гигиены и организации здравоохранения кишиневского мединститута статус научного консультативного центра СССР в области организации медицинской помощи населению в сельской местности.
   Профессор Тестемицану был великим патриотом. Он руководствовался в жизни святым принципом: "У кого нет предков в крови, те напрасно ищут их в документах". Он утверждал: "Родина - это порог твоего дома, это твой дом, село и твоя страна". Он считал, что любит свою страну не тот, кто громко говорит об этом, а тот, кто доказывает любовь конкретными делами.
   Безвременная скоропостижная смерть в 59 лет не позволила Тестемицану воплотить в жизнь все планы создания в Молдове образцовой системы здравоохранения. На доме по улице Бендерской, где он жил, в названии государственного университета медицины и фармации увековечено его имя. Присуждается государственная награда РМ - медаль имени Николае Тестемицану. Его именем названы больницы в селах Окюл-Алб, городе Дрокия, а также улицы в Кишиневе, Калараше, Шолданештах.
   В 2010 году Николай Тестемицану был награжден посмертно орденом Республики, а в 2011-м ему присвоено звание академика АНМ.
   В 80-х годах правительство МССР приняло постановление о строительстве до 2005 года за счет государства, колхозов и совхозов более 700 амбулаторий и медицинских пунктов. Но жизнь распорядилась по-своему: власть поменялась, и началось истребление сельской медицины, завершившееся недавним обнародованием минздравом проекта сокращения числа районных больниц. Да и сам минздрав в ходе реформы правительства упраздняется. Фактически все, что сейчас делается в сфере здравоохранения, является уничтожением того, чем занимался Николай Тестемицану, и близок тот день, когда сельское население будет полностью лишено медицинской помощи - то есть организация здравоохранения скатится к такому же уровню, какой был до прихода в минздрав Николая Тестемицану.
   Константин ЕЦКО,
  доктор хабилитат медицинских наук,
  профессор, ученик Николая Андреевича Тестемицану
   Приведенные курсивом строки принадлежат перу ученика Николая Андреевича Тестемицану, профессору, ныне, к сожалению, покойному, моему однокурснику Константину Ецко. Добавить или убрать что-либо, написанное Костей, нечего. Профессор Ецко сказал все, переступив через возможное недовольство власть имущих, невзирая на подковерную конъюнктурную возню, возможные для него осложнения.
  
   Мне, работая заместителем главного врача района, посчастливилось дважды видеть и слушать Николая Андреевича. Это были наши молодые счастливые и полные надежд семидесятые. Николай Андреевич во всех районах проводил выездные научно-практические заседания кафедры.
   Внимательно прислушивался к мнению руководителей лечебных учреждений и практических врачей. В заключение представлял слушателям свое видение и практические шаги в развитии материальной базы сельского здравоохранения, упразднения маломощных сельских участковых больниц, переформатирования их в сельские врачебные амбулатории.
   Летом 1975 года было совместное заседание кафедры и собрания медицинского актива медицинских работников Дондюшанского района. Тогда район включал в себя три номерных районных больницы (Тырново, Атаки и Окница).
   Николай Андреевич в своей обстоятельной и строго мотивированной речи развернул перед нами схему развития здравоохранения района до 2000 года. За четверть века предполагалось воздвигнуть центральную районную больницу на 800 коек, поликлинику на 850 посещений, административный и лабораторный корпус, отдельное здание детской консультации и детской молочной кухни на 15 - 20 тысяч порций в сутки для всего района.
   Из всего запланированного построена только поликлиника, в которой сейчас разместился и стационар. Недостроенный хирургический корпус стоит без крыши. Внутри и вокруг разрушающегося здания пасутся козы.
  По окончании доклада слова попросил главный врач Атакской номерной районной больницы Митрофан Харлампович Райлян:
   - Почему в Окнице предусмотрено строительство медицинской инфраструктуры, а Атаки вы обошли молчанием.
   - В соответствии с нашей концепцией развития здравоохранения предусмотрено кооперирование оказания специализированной медицинской помощи между республиками. - отвечал тогда Николай Андреевич, - Какой смысл тратить государственные средства и, по сути, дублировать то, что уже строится и функционирует на более высоком уровне на расстоянии ста метров от Атак. Достаточно пройти по мосту в Могилев-Подольск. В наших работах предусмотрен целый ряд аналогичных вариантов кооперации здравоохранения между соседними республиками.
   Националист? Сепаратист? Нет! Патриот!
  
   После официальной части совместного заседания кафедры и медицинского совета, дебаты продолжились в Рудьском детском противотуберкулезном санатории. Сам санаторий расположился в одном километре от северной окраины села Рудь на подворье и в помещениях бывшего женского монастыря, построенного в 1777 году одновременно с, расположенной на его территории, Троицкой церковью.
   Выехали в Рудь мы на двух РАФ-иках. Переднее, самое удобное место в новой машине оставили для Николая Андреевича. Отказавшись, свое место профессор уступил единственной женщине, сотруднице центральной районной больницы. Сам занял место в салоне, сидя боком на, покрытой одеялом, каталке. Сама поездка в Руди позволила увидеть Николая Андреевича с других, подчас неожиданных, чисто человеческих позиций.
   В центре села нас встретил председатель местного колхоза Валерий Константинович Цимбалист. Здороваясь, познакомились. Но Валерий Константинович здоровался так, что собеседник спешил убрать руку. Настолько сильным было рукопожатие. С доцентом кафедры Евгением Петровичем Попушой председатель колхоза, как мы поняли, были знакомы ранее. Председатель представился просто:
   - Цымбалист!
  Попушой, казавшийся выше собственного роста из-за непомерно высоких каблуков, здороваясь, представился:
   - Евгений Петрович. Попушой. Супруг госпожи Марии Сагайдак!
   (Мария Ивановна Сагайдак, сама по образованию математик, тогда ассистент кафедры математики в университете, в конце шестидесятых неожиданно для всех увлеклась кино, стала талантливой актрисой. Это были столь же талантливые фильмы режиссера Эмиля Лотяну:"Это мгновение", "Один перед любовью"... Всего Мария Сагайдак снялась в 15 фильмах. В фильме "Лэутары" Мария Сагайдак снималась в Рудь на территории природно-исторического заповедника).
   После "театрального" взаимного представления Попушой и Цимбалист обнялись, как старые приятели. Потом выяснилось, что так оно и было. Длительное время они вместе работали в комсомоле.
   Познакомившись с Рудьской больницей, группа в составе уже трех машин по извилистому спуску вдоль каньона вскоре была на территории детского противотуберкулезного санатория.
   - Умели монахи выбрать место. Микроклимат тут особый. - заметил Николай Андреевич. - Взгляните! На противоположном склоне ущелья ветер шевелит ветви, а тут, как в помещении. А воздух какой!
   - Зимой тоже так! - подтвердил председатель колхоза. - Вокруг метели, поземка, а здесь почти всегда безветренно. Согласно легенде, монастырь построен на землях помещиков братьев Андронаки и Теодора Рудь. Большую часть денег на строительство монастыря и церкви пожертвовал Подольский купец Дончул. Место для монастыря и церкви были выбраны странствующим монахом. Тут неподалеку родник. По заверениям монаха вода в этом источнике целебная. Якобы он сам исцелился от целого ряда болезней.
   - Монастырь был мужской или женский? - спросил доцент кафедры Попушой Евгений Петрович.
   - Поначалу это был мужской монастырь, - ответил главный врач санатория Иван Петрович Гатман. - Уже в конце двадцатых годов монахов переместили в Каларашовский монастырь, а сюда перевели монахинь их Хотина.
   Убедившись, что среди присутствующих были одни мужчины, Иван Петрович продолжил:
   - Среди жителей окрестных сел существует, если позволите рассказать, короткая легенда-шутка:
   - Монахи из Каларашовки и Рудьские монахини договорились прорыть между монастырями подземный ход. Благо, тут недалеко, ровно восемь километров. Женщины прорыли свою половину подземного хода и за селом Арионешты выбрались на крутой берег, ведущего к Днестру, ущелья. Там и решили ждать монахов, занимаясь благоустройством и маскировкой выхода из тоннеля. Укрепляли стены и потолок. А монахов все не было.
   - Когда прошли все сроки, в Каларашовский монастырь послали делегацию монахинь. Может монахи потеряли направление?
   Монахи, оказывается, рыли в верном направлении. Одна неувязка: пока монахини прорыли более четырех километров, монахи одолели только двести метров.
   Раздался оглушительный, казалось, заполнивший все ущелье, гогот компании мужчин. Открылись двери квартиры главного врача и кухни. Выглянули женщины. В недоумении спросили:
   - Что случилось?
  Николай Андреевич наклонил голову, плечи его чуть вздрогнули. Он улыбнулся больше глазами и качнул головой.
  Решили пройти по дороге в сторону реки, откуда виден противоположный крутой, местами почти отвесный, склон каньона.
  За пищеблоком стояла, заржавевшая до черноты, огромная клетка. Иван Петрович пояснил:
   - В этой клетке держали медведя. Огромного зверя, по рассказам старожилов, содержали монахи, которые жили в бывшем монастыре до двадцать восьмого года.
   Я присмотрелся. Прутья клетки были коваными, квадратными, местами изъеденными глубокими раковинами ржавчины. К мощным поясам прутья были прикреплены массивными заклепками. По низу клетки была протянута невысокая ржавая сетка "рабица".
   - А тонкая сетка зачем? - спросил Николай Андреевич. - Медведь такую сетку разорвет одним когтем.
   - Когда организовали детский противотуберкулезный санаторий, в этой клетке содержали двух поросят. Колхоз при открытии подарил. - пояснил Иван Петрович. - Кормили остатками недоеденной детьми пищи. Да и дети были рады. Вокруг клетки постоянно толпились малыши. Приносили траву, протягивали через прутья куски припасенного хлеба. Но потом приехала комиссия из Кишинева...
   - И что было дальше? - спросил Евгений Петрович Попушой.
   - Увидев поросят, потребовали документы о приобретении, расходную ведомость на питание. Когда узнали, что поросят подарил колхоз, потребовали выписку из протокола заседания правления колхоза, акт передачи-приема хрюшек, стоимость и так далее. Естественно, никаких бумаг не было. Никто и не подумал об этом. Председателю колхоза и мне объявили строгий выговор за грубое нарушение финансовой дисциплины. Поросят в тот же день пришлось вернуть на ферму. Дети, особенно малыши, долго скучали. Так и стоит клетка пустой. Хорошо, что не заставили сдать в качестве металлолома.
   Николай Андреевич слушал историю с поросятами, казалось, без эмоций. Не сказал ни слова. Только изредка на лице его катались желваки.
  Наша группа продолжала спускаться по узкой дороге. Слева крутой подъем у дороги занят непроходимыми зарослями шиповника. Дальше по склону по земле стелятся лозы нескольких сортов винограда. Грозди были небольшими, ягоды мелкие. Без надлежащего ухода в течение нескольких десятилетий виноград одичал. Я поднялся по склону. За мной последовали другие. Несмотря на первую половину августа, виноград был сладким. Я прикинул. На южном склоне ущелья ягоды вызревали почти на две недели раньше, нежели у меня дома. Со смешанным чувством радости охотника и ностальгией нашел куст винограда из моего детства. Редко встречающийся сорт этого винограда мой покойный дед называл "раиндор".
   Николай Андреевич спросил главного врача:
   - Когда высажен виноградник?
   - Не помнят даже старожилы села, собирающие осенью виноград для себя. Сотрудники санатория после обеда выходят с детьми. Для детей это развлечение и лакомство. Но в основном с детьми собираем лекарственные растения. Сушим и сдаем в аптеку. Только с соблюдением всех правил финансовой дисциплины и соответствующим оформлением документов. Наш коллектив совместно с учащимися постоянно занимает призовые места в республике по сбору лекарственных растений.
   - Посмотрите, какое богатство вокруг!
  Правый, более пологий в этом месте склон, словно ковром, был устлан зарослями мяты, мелиссы и душицы. Николай Андреевич спустился на несколько метров ниже по склону. Сорвал веточку мяты, растер и понюхал. Потом пожевал листочек:
   - Евгений Петрович! Твоя любимая перечная мята! Можно набрать целый мешок. Попробуй!
  Евгению Петровичу, видимо, было не до мяты. Крутая неровная дорога не была предназначена для высоких каблуков обуви доцента. Евгений Петрович тщательно выбирал, куда ставить ногу. Было видно, что он начал слегка прихрамывать. Валерий Константинович, то ли всерьез, то ли в шутку, но в свойственной ему сверхсерьезной манере, предложил переобуться в резиновые сапоги, которые всегда возил с собой в машине. Резиновые сапоги Валерий Константинович обувал во время внезапных утренних визитов на животноводческую ферму или проверки глубины и качества вспашки колхозных полей. Евгений Петрович любезно отказался.
   - Как из года в год без ухода произрастают такие роскошные заросли лекарственных растений? В чем секрет? - спросил кто-то из гостей.
  Роль экскурсовода, заметно оживившись, добровольно взял на себя Евгений Петрович Попушой, энциклопедист, историк медицины и любитель истории и старины вообще.
   - Микроэлементный состав почвы, прилегающих к Днестру, земель от Наславчи до Рыбницы является уникальным. Таких участков почвы в мире всего несколько. Близкой по микроэлементному составу является почва в Марлборо, штат Нью-Джерси США.
   Евгений Петрович оказался своеобразным провидцем. Через полтора-два десятка лет на территории прибрежных сел Мерешовки и Ленкауц ниже Наславчи по течению Днестра американская компания арендовала земли, на которых выращивали табак "Мальборо". По словам моего знакомого, агронома по специальности, почти весь собранный табак после уборки и упаковки увозили в США.
   Оглянувшись на крутой утес, нависающий над террассой, где расположился бывший монастырь, гигантские деревья по краю обрыва, Николай Андреевич перевел взгляд на огромный, размерами с сельский дом, невесть когда скатившийся с высоты утеса, валун:
   - Интересно посмотреть на завораживающее очарование нашей природы с противоположного берега Днестра. - помолчав, добавил. - Часто мы не подозреваем, среди какой величественной красоты мы живем. Суета сует.
   Мы дошли до места, откуда во всем величии был виден, возвышающийся над каньоном, утес. На его вершине стояло огромное высохшее дерево. В расщелине коротких толстых веток, по рассказам сопровождавших нас местных, обосновалось в течение десятка лет семейство белохвостых орланов.
   Нам повезло увидеть, как старый орлан учит молодого летать. Он кружился над гнездом, держа что-то, невидимое нам, в клюве. Когда старый орлан приближался к гнезду, оперенный птенец, почти не уступающий по размерам родителям, начинал жалобно пищать, требуя пищу. Но родитель каждый раз пролетал мимо, почти касаясь птенца, словно приглашая его лететь за ним.
   Сделав очередной круг и пролетая над самым гнездом, старый орлан видимо столкнул молодого, стоящего на краю гнезда и часто машущего крыльями, птенца. Тот полетел вниз. Но это длилось недолгие мгновения. Молодой орлан расправил крылья и, чуть двигая ими, стал с громким писком парить над ущельем. Старый орлан летел рядом.
   Иван Петрович Гатман, работавший главным врачом санатория уже больше двенадцати лет, заметил:
   - За все годы второй раз наблюдаю, как старые орланы учат молодых летать. Видимо чувствуют, когда молодым пора подняться в небо.
   Николай Андреевич задумчиво следил за полетом этих редких для здешних мест крупных пернатых хищников. Было видно, что размах крыльев взрослой птицы был никак не меньше полутора - двух метров. Не отрывая взгляд от завораживающего полета, профессор негромко произнес:
   - Это, как тонко надо почувствовать, что молодому пора в самостоятельный полет. Не раньше и не позже. Столкнет раньше, птенец может разбиться. Столкнет позже - в ожидании молодой потеряет уверенность в своих силах и возможностях. Человек подчас стал забывать мудрые природные навыки: вовремя выпускать молодых в свободный полет. И горе наставнику, не благословившему в свое время в независимый полет молодого. Горе питомцам, выпускаемым в самостоятельный полет поздно.
   После небольшой паузы Николай Андреевич продолжил:
   - Если не ошибаюсь, Екатерина вторая писала, что нельзя давать власть, слишком долго ждавшим ее. За удовлетворением собственного тщеславия от своей всесильности и мстительности к сдерживающим в прошлом часто скрывается неспособность к большому самостоятельному движению.
   Тестемицану говорил негромко, но у меня было ощущение, что его отточенные слова, как шлифованные в конус кирпичики, уложенные в своде русской печи, плотно ложились в мою душу. Наверное, не только в мою... Без скрепляющего раствора, как говорят у нас - без чамура.
   Мы переглянулись. Яснее не скажешь! Что-то долго выношенное и наболевшее было в его тоне, в тихом, словно сказанном только для себя, монологе Николая Андреевича.
  
   Сам Николай Андреевич Тестемицану в двадцать восемь лет был назначен главным врачом республиканской больницы, в 32 - ректором медицинского института, в 36 - министром здравоохранения Молдавской ССР. Молодой орлан вылетел в самостоятельный большой полет, казалось рано, но зрелым. Повзрослел не по годам, зрелость была настоящей, если смог нести и продолжает нести такую тяжелую ношу!
   Уже после отъезда Николая Андреевича Тестемицану с сотрудниками кафедры в Кишинев, я подсчитал. Три недели назад, первого августа семьдесят пятого, профессору Тестемицану исполнилось сорок восемь лет. Всего лишь сорок восемь!
  
   Противоположный склон каньона, уставлен лежащими огромными, почти прямоугольной формы камнями. Словно надгробья, когда-то захороненных гигантов.
  В самом начале склона рядом стояли три деревянных креста. Председатель колхоза, указывая на кресты, пояснил:
   - Это место так и называется: "Три креста". Это развалины древнеримской крепости.
   Мы спустились ниже по склону. Ущелье открылось в долину Днестра. На пологом склоне расположено земляное сооружение округлой формы с некоторым наклоном в сторону дна каньона.
   - Вот и турецкая тарелка! - показал на сооружение главный врач.
  Для нас было неожиданной реакция Николая Андреевича Тестемицану:
   - Я совершенно случайно читал об этой "тарелке". Это древнее славянское городище, возведенное приблизительно в восьмом веке. В десятом веке насыпали вал. Высота его тогда достигала десяти - двенадцати метров. Вокруг вала был вырыт глубокий, окружающий городище, ров. Это уже мне знакомые сотрудники института археологии Академии Наук рассказали.
   - Да! Валерий Константинович! - продолжил профессор, обращаясь к председателю колхоза. - Они же мне рассказали, что на территории вашего села находится один из пунктов дуги Струве.
  Мы переглянулись. Фамилия была вроде знакомой, но конкретно никто из нас ничего о дуге Струве не знал.
   Ясность внес Валерий Константинович, председатель колхоза:
   - В институте во время изучения геодезии мы изучали историю появления Дуги Струве. Дуга Струве - это, по сути, самый большой в мире геодезический инструмент. Дуга была создана по замыслу профессора Струве. Она была возведена для измерения формы и размеров нашей планеты на территории нескольких стран. В их число попали Норвегия, Швеция, Финляндия, Советский Союз. По территории Союза дуга проходит через Эстонию, Латвию, Литву, Белоруссию, Украину и Молдавию. Через территории этих стран проходит 25-градусный меридиан восточной долготы. Вдоль меридиана в XIX веке под руководством Струве закладывались геодезические триангуляционные пункты наблюдений.
   Полевые работы велись около полувека. Дуга берет свое начало на побережье Баренцева моря и заканчивается в районе Измаила. Наличие этих точек позволило Струве удивительно точно рассчитать размер и форму нашей планеты. В Молдавии в свое время было около тридцати таких пунктов. Сейчас официально признан только наш. Находится он недалеко. При выезде на Сороки надо свернуть вправо. Там полевая дорога. Можем поехать посмотреть!
   Все внимательно слушали. Для нас эта информация была внове. Николай Андреевич заметил:
   - Вы сделали настоящее научное сообщение, как геодезист.
   - Николай Андреевич! Узнав, что я родом из Рудь, наш геодезист поручил мне сделать доклад на семинаре. Потом это стало темой моей курсовой работы. На пятом курсе я ездил в Москву, где на геодезической студенческой научной конференции мой доклад был отмечен грамотой.
   За ужином кто-то из организаторов районного здравоохранения вспомнил поучительную историю появления в Атаках новой поликлиники. Министр коммунального хозяйства Молдавской ССР после заседания Совмина предложил Николаю Андреевичу двухдневный отдых на берегу Днестра. В пятницу предполагалось открытие вновь построенной в Атаках гостиницы, а в субботу, по приглашению начальника санаторно-курортного отделения Винницкого облздравотдела, предполагалась поездка в, расположенный в 12 километрах, Бронницкий дом отдыха с рыбалкой.
   При открытии гостиницы Министр коммунального хозяйства в сопровождении свиты, состоящей из заместителя председателя райисполкома, директора комунхоза, председателя Атакского поселкового совета обходил помещения новой гостиницы. Один Николай Андреевич, отстав от основной группы, ходил, что-то прикидывая, подсчитывая, чуть шевеля губами, по новому, пахнущему краской, зданию. Потом Николай Андреевич пригласил министра - коммунальщика перед сном прогуляться по вечерним Атакам. Походя, Николай Андреевич, как бы невзначай, показал на приземистое, построенное еще в прошлом веке, как частный дом, покосившееся здание Атакской поликлиники.
   Так случилось, что министров поместили на ночлег в одной комнате.
   - Почти до утра мы не спали. - рассказывал за ужином в Рудях Николай Андреевич. - Говорили ... Молчали ... Потом снова говорили ... В шесть часов утра в гостиницу были вызваны директор коммунхоза, главный врач и председатель поселкового совета. Из поселкового совета притащили пишущую машину. Почему-то запомнилось название: "Олимпия". В трех экземплярах был составлен "Акт передачи и приема вновь построенного здания Атакской гостиницы" с балланса Министерства коммунального хозяйства на баланс Министерства здравоохранения. В субботу и воскресенье медработники переносили мебель и оборудование. С 8-00 в понедельник новая поликлиника приняла первых пациентов. Оформление остальных документов закончили уже в Кишиневе.
   Поражала скромность и простота, высокая воспитанность Николая Андреевича. Будучи в Бричанах, где проходило выездное заседание кафедры с медицинским советом, на обратном пути попутно захватили, выехавших по санавиации хирурга и анестезиолога. Они закончили работу и ждали машину санавиации, которая в это время с акушер-гинекологом была в Окнице. По дороге выяснилось, что анестезиолог, недавно прибывшая в Молдавию в связи с переводом супруга, молдавского языка не знала. В машине Николай Андреевич обратился к сотрудникам кафедры:
   - Среди нас есть люди, еще не изучившие молдавский язык. Говорим на русском языке.
   Националист? Человек! С большой буквы...
   Имя Николая Андреевича Тестемицану присвоили нашей "Альма матер", улицам, воздвигли на малой родине бюст, учредили медаль его имени. Словно откупаясь от собственной совести, периодически лицемерно поднимают его имя, как знамя, под которым, по пожеланию зарубежных "доброжелателей", прикрываясь реформами и пресловутой децентрализацией, разрушают, созданную самим Тестемицану, концепцию, пожалуй, самой эффективной системы современного здравоохранения. Независимо от общественно-политической формации. Особенно для сельской местности.
   Ministerul sanatatii - Министерство здоровья - это от лукавого. Для меня такое словосочетание звучит двусмысленно. Гадай! Это институт для восстановления здоровья, или его разрушения?
   В здравоохранении утрачено главное - преемственность. Особенно в сельском его звене. Упразднили функцию хозяина районного звена медицины - должность главного врача. Убрали хозяина здравоохранения, главного координатора медицины в районе. Коллективы лечебных учреждений лишены видения перспективы развития отрасли. Упразднен, разработанный и внедренный Николаем Андреевичем Тестемицану, институт кураторства.
   Когда пошла речь о внедрении страховой медицины, в спорах с, ныне покойным моим приятелем и, часто непримиримым оппонентом, Ливиу Павловичем Гурьевым, в одном мы пришли к единому мнению. Во главе страховой медицины должно быть вновь образованное управление страховой медицины Министерства Здравоохранения, слагаемое из частей лечебно-профилактического, планово-финансового и главного аптечного управления. Институт страховой медицины должен быть составной частью и под одной крышей с Министерством Здравоохранения. Вместо экспертов территориальных агентств - восстановить институт кураторства с ассистентами и ординаторами клиник - экспертами страховой медицины.
   Была традиционная, десятилетиями убедительно доказавшая свою эффективность, логичная технологическая цепочка преемственности сельского здравоохранения: фельдшерско-акушерский пункт или здравпункт предприятия, амбулатория, скорая помощь, поликлиника, районный стационар со специализированными отделениями.
   Под мудреным названием "децентрализация" последовало разрушение амбулаторно-поликлинической помощи сельскому населению. В районах амбулаторная помощь разбита на несколько дискоординированных, не сконцентрированных в единый рабочий фокус, так называемых "Центров здоровья"". Упразднены ежемесячные общерайонные дни повышения квалификации врачей, фельдшеров, акушерок, медицинских сестер.
   По сути ликвидирована, как единый механизм профилактического направления медицины, диспансеризация. Упразднена картотека полицевого учета лиц, прошедших флюорообследование. Канули в лету функции фельдшеров по туберкулезу, акушерки кабинета онкопрофосмотра. Всего не перечислишь! Все свалили на семейного врача, которого, несмотря на компьютеризацию, превратили в, заваленного бумагами и обремененного жесткими юридическими рамками, медицинского диспетчера.
   Единая районная регистратура упразднена. Амбулаторные карты, десятилетиями хранившие информацию о состоянии здоровья пациентов, динамики заболевания, испарились. Скорая помощь выведена за штаты ЦРБ в отдельное учреждение и превращена в звено многоуровневого этапа оказания неотложной помощи. Идея прекрасная. Но дает сбои та же система преемственности, особенно в части эвакуации больных с неотложными состояниями в лечебные учреждения вышестоящих уровней (Резина, Дрокия и др.).
   С течением времени все сильнее ощущение, что все делается для того, чтобы на корню уничтожить профилактическую направленность и преемственность в работе лечебных учреждений, заложенную в свое время Семашко, и, получившую теоретическое обоснование и практическое развитие в работах ученого-патриота Николая Андреевича Тестемицану и его учеников.
   До сих пор не могу простить себе собственного малодушия. В очередной предвыборный период перед коллективом распинались о преимуществах "децентрализации" медицины, дезинтеграции единого механизма управления здравоохранения от уровня села, скорой помощи, санэпидслужбы, до специализированного отделения центральной районной больницы и так далее выше. Я тогда промолчал.
   Полагаю, что Николай Андреевич Тестемицану мудро и просто спросил бы:
   - Может ли организм быть более здоровым и трудоспособным с отрезанными руками, ногами и головой?
  
   P.S. Не обо всех написал? Мало? Лишь малая толика из учившей меня рати наставников? Может не о том писал? Пусть будет так! Но пусть каждый, вылетевший из гнезда, именуемого ALMA MATER, прошедший сложный, неоднозначный жизненный путь лекаря, напишет для молодых о части своего пути - учебе. Задумается и напишет о видении медицины и сложной, ныне убитой и бесстыдно забытой ее части, именуемой (простите за старомодность) организацией здравоохранения. Пусть каждый напишет свой вариант "истории болезни" захворавшего здравоохранения, трансформирующегося в злокачественное социальное образование - медицинский бизнес. Не о такой медицине мечтал Николай Андреевич Тестемицану.
   И еще ... Пусть каждый искренне напишет хотя бы об одном из множества своих наставников. На свой выбор. Это будет достойная летопись, памятник нашим учителям ...
  
  
  
  
  Дорога на дно стакана
  
   Между прочим, надо заметить, что
  когда человек начинает пить разумно,
  не теряя рассудка, это значит, что он
  далеко зашел и дело плохо.
  Джек Лондон
  
  Вместо вступления от автора
  
  Трудно определить жанр, предлагаемого читателю, произведения. Это не научная статья и не пособие по санитарно-просветительной работе. По форме - это не повесть, не роман и не мемуары. Скорее всего - это сборник историй, рассказов об алкоголиках и алкоголизме в научно-публицистическом стиле. По содержанию сборник ближе к драматическим произведениям с довольно узким психологическим диапазоном.
  Сам диапазон, с одной стороны, ограничен внешними конфликтами героев с микросоциальной (ближайшее окружение, семья, друзья, товарищи, рабочий либо учебный коллективы) и макросоциальной (государство) средами. С другой стороны психологический диапазон ограничен внутренним конфликтом героя, противоречием между неодолимым желанием потреблять спиртные напитки и, как осознанной, так и не осознанной информацией о пагубном действии алкогольного зелья на психику и организм в целом.
  В любом конфликте, в каждом противоречии одна из сторон одерживает победу. В алкоголизме динамика самого конфликта, за редким исключением, идет в одном, известном направлении. В каждом из рассказов логическим финалом является трагедия конкретной личности, а то и целых семей.
  В нижеследующих историях вымысел отсутствует. Эпизоды из жизни и обстоятельств кончины несчастных, без меры поклоняющихся Бахусу, записаны на основании собственных наблюдений, рассказов самих пациентов, их близких родственников и знакомых, врачей-курсантов, психиатров, медицинских психологов, наркологов.
  Было это, как говорит нынешняя молодежь, в незапамятные, еще доперестроечные времена. Времена меняются, а клиника хронического алкоголизма во все времена, от Содома, Гоморры и древнего Рима до сего времени остается прежней.
  Ничтожна надежда, что, осилив, во что верится с трудом, настоящий сборник историй, закоренелый, опустившийся алкоголик бросит пить и вернется к обычной жизни нормального человека. Надеюсь на некоторый успех у прочитавших, еще плавающих между поверхностью зелья и дном стакана. Но основная надежда, поддерживающая мои творческие усилия, зиждется на том, что трезвомыслящие люди, прочитав последующие истории, сделают вывод сами, расскажут детям, дадут добрый совет родным, соседям и просто знакомым. Дадут совет почитать лично.
  Моя покойная теща, в основном во время каникул, вразумляла в свое время внуков - моих сыновей по самым разным поводам. От учебы в школе и выполнения домашних заданий до поведения дома и на улице. Сама по профессии инженер-железнодорожник, она говорила:
  - Если из произнесенных, несущих в себе воспитательную нагрузку и подкрепленных личным примером, ста слов даст разумные всходы одно-два, значит день прожит не зря, разговор был не напрасным.
  Из соображений медицинской этики и деонтологии места действия, имена, фамилии, возраст и профессии наших "героев" и рассказчиков имевших место историй, изменены.
  Настоящий сборник историй способен служить литературными ситуативными примерами, особенностями различных вариантов течения алкоголизма и версий личностной деградации алкоголика. Чтение сборника можно рассматривать как вспомогательное пособие для психогенного воздействия на пациента методом эмоционально-стрессовой либропсихотерапии. Этот метод психотерапии предусматривает чтение больными хроническим алкоголизмом специально подобранных тематических художественных произведений.
  
  
  Рассказ областного нарколога
  
  Не задерживая ваше внимание, скажу. Алкоголизм у мужчин и женщин имеет три стадии.
  1 стадия. (начальная, неврастеническая, стартовая) знаменуется возникновением труднопреодолимой потребности употребить некую дозу спиртного. Развивается и укрепляется психическая зависимость. Пьющий утрачивает способность контролировать количество потребляемого алкоголя. Частичная амнезия (потеря памяти), когда пьющий явно "перебрал".
  Имеет место снижение критики к распитию спиртных напитков. Человек каждый раз старается подобрать веские аргументы, чтобы оправдать очередной алкогольный сабантуй. Из-за отсутствия чрезмерно мучительных вегетативных и соматических симптомов на первой стадии алкоголизма, у субъекта чаще всего не возникает раздумий о необходимости прекратить прием горячительных напитков.
  2 стадия. Сформировавшийся алкоголизм. У пьющего возникает физическая зависимость и, так называемое, плато толерантности (человек знает свою дозу). Формируется абстинентный (похмельный) синдром), по утрам тошнота, головная боль и т.д. Порог устойчивости к алкогольным напиткам повышается.
  На этой стадии влечение к повторному употреблению алкоголя очень сильное, но пациент в основном еще контролирует употребление, т.е. способен самостоятельно отказаться от употребления зелья.
  3 стадия. Ее еще называют терминальной. Все в жизни человека отныне сводится к одному: ни перед чем не останавливаясь - добыть спиртное. Кроме алкоголя, употребляются аптечные настойки, политура, одеколон, лосьон и т. п.
  Снижается толерантность (устойчивость) вплоть до полной интолерантности. Пьющий пьянеет от одной рюмки (наступив на пробку). В этой стадии чаще всего переходят на более слабые алкогольные напитки. Возникают осложнения в виде психических, неврологических и других расстройств. Имеет место появление алкогольного делирия (белая горячка, белка, оседлать белого коня). Похмельный синдром настолько выражен, что отсутствие спиртного может вызывать длительные судорожные эпилептические припадки. Прогрессирует полинейроэнцефалопатия. Развивается социальная и психическая личностная деградация.
  Существует несколько форм алкогольной зависимости. Самая известная - запойная. Пациент некоторое время пьет, затем наступает абсолютно трезвый период жизни (ремиссия). Запойная форма делится на псевдозапойную, когда злоупотребление начинается и прекращается по внешним факторам. Запойная заканчивается из-за явлений интолерантности (внутренние причины типа: больше не лезет и пр.). Форма постоянного пьянства. Небольшими объемами, но каждый день длительное время, на протяжение нескольких месяцев и лет. Формы непостоянны и под влиянием внешних и внутренних факторов, переходит в другую, как правило, в более тяжелую. Таким образом, систематическое употребление алкоголя, несмотря на вред здоровью и социальному положению (ухудшение здоровья, провалы памяти, конфликты в семье и на работе, необходимость опохмелиться, симптом "опережения круга" (пациент выпивает, не дожидаясь окончания тоста), судорожные припадки, провалы в памяти, ухудшение жизнедеятельности органов и систем являются чрезвычайно тревожным звонком.
  Только владея всей информацией и открыв собственные глаза на наличие проблемы можно предотвратить развитие алкоголизма, избавиться от зависимости, обрести свободу от алкоголя. Самое важное, пожалуй, признать проблему. Только увидев препятствие, можно его преодолеть. А не видя реальности и не веря в факты, говоря себе, что такого не может быть, что я не алкоголик: хочу - пью, не хочу - не пью, человек безвозвратно погружается в ад алкогольного безумия.
  Соблюдая извечное мужское правило, женщин пропустим вперед.
  - Женщины слывут слабым полом, но это утверждение далеко от истины. Женщина, при случае, и коня на скаку остановит, и в горящую избу войдет. Женщины, как правило, живут дольше мужчин, стойко переносят жизненные невзгоды и болезни. Это заложено самой природой. На женщине, в силу ее извечной роли матери, лежит ответственность за семейный очаг, детей. Многие бытовые и социальные катаклизмы, когда ломаются, казалось бы, крепкие мужчины, женщины переносят более стойко. Исключение составляет одна беда - алкоголизм.
  Прежде всего, как специалист, считаю необходимым остановиться на особенностях женского алкоголизма. Женщины, как правило, быстро утрачивают контроль над количеством выпитого, переносимость алкоголя у них ниже, чем у мужчин. Тяжесть похмелья у женщины отличается от мужского. Как правило, наблюдаются перепады настроения, с течением времени нарастает депрессия.
  Такие изменения связаны с тем, что у женщин эмоциональный фон гораздо богаче, чем у мужчин. Выделение эстрогенов и эндорфинов (Эндорфины это, по мнению некоторых специалистов, не один гормон, а отдельная эндокринная система, целый комплекс веществ, определяющий эмоциональное состояние психики). В самой начальной стадии постоянного употребления алкоголя женщина ощущает себя более раскованной, привлекательной. Отчасти оно так и есть. Вначале незначительные дозы алкоголя стимулируют выработку эстрогенов, серотонина, окситоцина, отчасти гистамина. Это, так называемые, гормоны счастья.
  По мере продолжения злоупотребления алкоголем, подавляется выработка в организме женщины собственных, определяющих психо-эмоциональный фон, эстрогенов и эндорфинов. Теряется женственность в поведении, жестах, мимике, поступках. Затем теряется женственность фигуры, непропорционально увеличиваются мышцы плечевого пояса и, наоборот, уплощаются и уменьшается ягодицы, грудь. Появляется сутулость.
  Походка становится вначале похожей на мужскую, затем, по мере нарастания зависимости от зелья, выступают элементы, так называемой, атаксии. Атаксия - двигательное расстройство, проявляющееся в неспособности к координации произвольных движений; может быть следствием мозжечковых нарушений, расстройств двигательной или чувствительной систем. Создается впечатление неуверенности в походке. Злоупотребляющие алкоголем, что женщины, что мужчины, идя, словно ощупывает перед собой дорогу. В первую очередь атрофируются икроножные мышцы, за ними все остальные. В народе в таких случаях говорят, что выпитая водка закусывает "мясом" пьющего. Реже, в начальном периоде злоупотребления алкоголем, имеет место жировое перерождение мышц конечностей, туловища.
  У женщин более длительно сохраняются перепады настроения. Короткие периоды эйфории сменяются длительной депрессией. У, осознающих свое состояние, пьющих женщин в первые же минуты после выпитой рюмки появляется сожаление о содеянном. Самобичевание, слезливость, чувство жалости к себе, подавленное настроение...
  Избыточная жестикуляция и неконтролируемая мимика постепенно сменяются уплощением мимической мускулатуры, безучастным выражением лица. Оживление мимики наблюдается при приступе агрессии либо перед предстоящей выпивкой. Иногда достаточно разговора о застолье, чтобы у ряда пациентов в предвкушении выпивки проявилось непроизвольное, неосознаваемое энергичное потирание ладоней и глотательные движения.
  В результате злоупотребления алкоголем у женщин проявляются социальные последствия. У них быстро меняется моральный, социальный облик. Особенно страдает интеллект. От алкоголизма женщин ограждают социальные, психологические и биологические барьеры. Когда они разрушаются, очень быстро происходит нравственное падение. Становится заметным противоестественное, в первую очередь, отношение к детям.
  При употреблении алкоголя быстро меняется характер женщины. Усиливается истеричность, агрессия, нервозность, быстрее развивается энцефалопатия. Алкоголизм у женщин протекает более злокачественно. Женщина не может в полной мере осознать болезнь и не в силах отказаться от алкоголя. У женщин, регулярно потребляющих горячительные напитки, появляются отговорки, в которых они отрицают, что у них есть проблемы с алкоголем, типа: "я могу контролировать себя", "алкоголь мне не мешает", "у меня с алкоголем проблем нет". Затем они дают обещания, что могут сами бросить пить, закодируются на следующей неделе, в следующем месяце, в будущем году. С каждым разом пьющие женщины до последнего затягивают обращение к врачу.
  
  Несколько лет назад мне позвонил мой однокурсник, работавший хирургом в одной из районных больниц. Обратился он ко мне по просьбе своего приятеля, смотревшего по местному телевидению серию моих лекций. Речь шла о молодой женщине, попавшей, как говорят, в пасть пьяному дьяволу несколько лет назад.
  Условленный день в дверь постучали. В кабинет вошла миловидная молодая женщина лет тридцати-тридцати пяти, мало похожая на персону, злоупотребляющую алкоголем. Одета прилично. Опрятная прическа. Ниже угла глаза слева темная, почти черная, в форме падающей капли, родинка.
  - Слушаю вас?
  - Я по рекомендации Павла Петровича. Он сказал, что говорил с вами.
  - Сядьте на стул, поближе. Чтобы мы с вами приняли правильное решение, прошу вас изложить ваши проблемы, как можно подробнее.
  - Начну издалека. Закончила я технологический техникум пищевой промышленности по специальности "Технология переработки и консервирования сельхозпродуктов". Поскольку муж работал в совхозе агрономом, направили меня на местный консервный завод. Была принята на работу сменным инженером.
  Было начало сезона. Заведующая складом готовой продукции попала в автокатастрофу. Множественные травмы, включая перелом позвоночника. Вызвали меня к директору:
  - На время болезни назначаю вас исполняющей обязанности заведующей складом готовой продукции. По всем производственным вопросам подчиняетесь начальнику цеха и главному технологу. Он же начальник отдела сбыта. Принимайте склад.
  Не склад, а огромная рампа с железнодорожными подъездами с обеих сторон. Плюс платформа для загрузки грузовых автомобилей.
  - На следующее утро авторитетная комиссия под председательством главного бухгалтера произвела ревизию и по реестру я приняла склад. При приеме я обратила внимание, что часть готовой продукции, фанера, картонная тара оказались неучтенными и находились в стороне от готовой к погрузке продукции.
  - А это все за кем числится? - спросила я.
  - Это все уже выписано и оплачено. Заберут самовывозом.
  Странным показалось то, что картон и фанера, которая всегда была в дефиците и на особом учете, подлежит вывозу. Но начальству виднее.
   Старалась работать честно, каждая банка была на учете. Под бой отвела площадку, битое стекло взвешивала и вес заносила в ведомость. Рабочие склада пожимали плечам и переглядывались.
   Каждая отгрузка фур сопровождалась застольями в небольшой комнатушке между складом и цехом. Практически тогда я впервые в жизни попробовала алкоголь. Да еще какой! Коньяки, ликеры, шампанское, ром, наливки и все подобное. Вначале отказывалась, потом втянулась. А тут главный технолог стал оказывать мне известные знаки внимания.
   Однажды, что называется, перебрала. К концу второй смены очнулась в подсобке, а рядом главный технолог. Было страшно неудобно, стыдно. Как мужу в глаза посмотрю?
   - Ничего! - успокоил меня начальник. - Выйдем через разные двери. Выпустил он меня через вторую дверь, которая при мне никогда не открывалась. Прошла через узенький коридор, отодвинула задвижку и через аккумуляторную попала в главный корпус. Вроде все прошло благополучно. Дала себе слово, что подобное больше не повторится.
   - Через какое-то время застолье повторилось. В этот раз сибирские экспедиторы привезли из, расположенного неподалеку, ресторана шашлыки. После застолья снова подсобка, кушетка. Так я стала любовницей главного технолога. Пока трезвая - мучила совесть. Давала себе слово, что больше пить не буду и что-либо подобное повториться не должно. Но после первой выпитой рюмки море было по колено.
   К концу месяца технолог пригласил к себе в кабинет. Подписав расходные ведомости и накладные, я поднялась. Начальник жестом усадил меня обратно. Открыл ящик стола и вынул пачку, завернутых в полиэтиленовый пакет, банкнот. Протянул:
   - Это тебе!
   - Что это?
   - Это твоя доля! - технолог отвел глаза и продолжил. - Неля на работу уже не выйдет. Травмы серьезные. Оформляет группу инвалидности. С первого числа ты уже не ИО, а заведующая складом готовой продукции.
   До меня дошло. Часто, подписывая в кабинете технолога документы на отпуск готовой продукции, я автоматически "подмахивала" все, пододвинутые мне начальником, документы.
   - А если поймают? Тюрьма?
   - Не поймают. Продукция уже за Уралом. А ты не маленькая, сама должна соображать. Знают только три человека. Смотри!
  В тот вечер я пришла домой поддатой. Муж внимательно посмотрел:
   - Может другую работу тебе? В совхозе есть место. А то в селе бог весть что болтают.
   Я понимала, что качусь с крутой горы, словно в забитой бочке. Но в сумочке лежала пачка денег. Предвкушение, что завтра снова пойду в подсобку, открою шампанское, было сильнее. Я поднялась:
  - Мне работа нравится. Зарплату обещали поднять...
  - Ты больше ничего не хочешь сказать?
  Я промолчала. Так продолжалось еще около года. Муж больше молчал, но напряжение в семье нарастало. А тут я забеременела. Не от мужа, конечно. В соседнем районе по знакомству сделала аборт. Мужу кто-то нашептал. Через недели две вечером постелил на стол покрывало, сложил свою одежду, обувь, завязал крест-накрест. Больше ничего не взял. Уходя, снял с пальца и оставил на столе обручальное кольцо.
  Хлопнула дверка совхозного УАЗа. С заведенным мотором машина стояла у дома несколько минут. Потом мотор заглох. Я вся напряглась. Ждала. Думала, что вернется. Только сейчас дошло, что я наделала, разрушила свою и его жизнь. Поклялась себе:
  - Пусть только вернется! Пылинки сдувать с него буду. Ноги мыть буду! Верной буду до самой гробовой доски!
  Муж у меня настоящий мужчина. Немногословный, сам все понимал с полуслова. Технолог ему в подметки не годился. Да и иллюзий я там никаких не питала. Трое детей. Жена - нормальная женщина, у нас в бухгалтерии работала. Тихая, слова лишнего не скажет. Когда встречались, я видела, что она пыталась глянуть мне в глаза. Я же всегда смотрела вниз.
  В это время снова услышала звук стартера. Мотор взревел так, что колеса со свистом забуксовали по сухой земле. Скоро звук отъезжающей машины стих за поворотом на трассу. Я поняла:
  - Это все! Он уже никогда не вернется!
  Завыла я по звериному. Так, до глубокой ночи, сцепив зубами подушку, скулила. Потом встала, подошла к серванту. Налила полный стакан водки. Выпила до дна и повалилась на кровать. Забылась.
   Так и покатилась моя жизнь по наклонной. Утром на работу иду, даю себе слово вернуться домой трезвой и безгрешной. После обеда уже начинала поглядывать на часы. После четырех директор уезжал. Он жил в райцентре. И снова подсобка, коньяк, шампанское. Чтобы не бегать, не покупать, договаривалась с экспедиторами. Они мне привозили бутылки со спиртным, а я им вдвое - втрое больше нашей неучтенной продукции отдавала. Тогда слово такое вошло в моду - "бартер".
   Неприятности, как всегда, нагрянули внезапно. На завод нежданно приехала комиссия из ОБХСС и еще из каких-то органов. После обеда по цеху пошел слух:
   - Главного технолога арестовали!
  Ноги меня не держали. Я присела. Сейчас придут и по мою душу. Но за мной не пришли. Вызывали на допрос как свидетеля. Там основным вопросом стоял вопрос сырья. Из колхозов присылали за день две-три машины, а оформляли, как одну. Потому и были на складе постоянные излишки продукции, которую реализовали "налево". А деньги по карманам.
  Ревизия по складу, не знаю, каким чудом, прошла удачно, выявили небольшие излишки. Даже приход-расход крышек по цеху был в порядке. Стеклотару проверить было сложно, так как контейнеры с банками различной емкости были вперемежку. В углу складского двора была целая гора битого стекла. А все бумаги на "левую" продукцию уничтожались сразу, как вагоны или фуры прибывали по месту назначения. Ограничилась я строгим выговором.
  Через несколько дней застали меня на рабочем месте подшофе. Приказ об освобождении от должности был вывешен на доске объявлений на следующий день. Плакала, клялась, что больше в рот спиртного не возьму. Кажется, поверили. А скорее, думаю, не хотели отпускать меня из поля зрения. Возможно, были замешаны люди повыше. Боялись, что уволив, развяжут мне язык. Стала я кладовщицей на складе стеклотары, расположенном в углу территории консервного завода. Площадь огромная, плюс складские ангары.
  В это время главного технолога отстранили от работы. Шло следствие, были заведены дела на агронома по приемке сырья и нескольких бригадиров и экспедиторов колхозов, откуда мы получали сырье. Дело вскоре должны были передать в суд. Около полутора месяцев я держалась. Теплилась надежда, что вернется муж, простит. Да и работу боялась потерять. Работа не пыльная, бумажная, из персонала - один рабочий и автокарщик.
  Как врач, я не вмешивался в рассказ женщины. Пусть выговорится, как говорят, выплюнет скверну из души. Это тоже элемент психотерапии. Моя пациентка продолжала:
  - Однажды к рампе ангара подкатила грузовая машина. Выписали десяти литровые банки. А они у нас в неликвидах. Молодой разбитной водитель попросил, помимо выписанных, погрузить несколько десятков банок за наличные. При этом под бумагу на столе сунул крупную купюру. Я машинально качнула головой.
  - Кто их считает, те банки. Тем более завод с ними не работает. Всегда можно списать на бой.
  Уходя, парень повесил на спинку стула кулек. Незаметно подмигнул. Когда он уехал, я заглянула в кулек. А там бутылка водки "Тайга". Только появилась в те годы. 0,7 литра. Мужики называли водку в таких бутылках "противотанковой".
  До конца рабочего дня сидела как на угольях. Все поглядывала на часы. Потом наступало раскаяние:
  - Я же себе и другим дала слово!
  Хотела выйти и разбить бутылку о край рампы. Взяв в руки, посмотрела на этикетку. Хвойные деревья, сопки... В это время загрохотала дверь ангара. Я быстро сунула бутылку в ящик стола.
   Конец рабочего дня. Работники ушли. Подписав контрольки, приготовилась закрыть склад. Дальше, словно черт моей рукой водил. Не осознавая, достала бутылку, открыла. Словно во сне, налила в чашку. Выпила. Лишь выпив, меня словно обожгло:
   - Боже! Что я натворила. Столько времени я не пила!
  Самое интересное, что чувства ненависти или вражды к тому парню не было! Было только сожаление. Водку спрятала. Ушла домой.
   Следующий день прошел, словно в угаре. Без конца поглядывала на часы. Когда осталась одна, налила в чашку. Только сейчас я налила больше. Выпила. Так покатились дни. Тайга кончилась. А тут, словно нечистый, принес очередного, выписавшего банки, клиента. Банки в те годы были дефицитом. Оставил он мне бутылку водки на полу, за тумбочкой в углу кабинета. Как только клиент ушел, я положила бутылку в ящик стола.
   Обедала я у себя в кабинете. Закрылась. Это были невыносимые муки. В конце работы я позволяла себе выпить и бежала домой. Во время обеда испытывала все чувства, которые, кажется, должен испытать человек перед нарушением клятвы, несмотря на то, что я ее уже нарушила. Стыд, страх, раскаяние, угрызения совести, самобичевание, осознание собственной никчемности, проблески осознания собственного греха, покаяние и, одновременно, непреодолимое желание выпить здесь и сейчас.
   Когда наливала водку в чашку, раздался дробный звон бутылки о край чашки. Мне казалось, что это дребезжание слышит весь завод. Когда выпила, успокоилась, словно грехи кто-то отпустил. Есть не хотелось. Прислонилась спиной к теплой печке. Но это длилось недолго. Через несколько минут меня снова стали терзать муки и угрызения совести о содеянном. Так продолжалось довольно долго. Казалось, никто ничего не замечает. А я, походя по ангару и по дороге домой чувствовала, как меня ведет то в одну, то в другую сторону. Старалась держаться прямо.
   Прошло около года. Позади был суд, потом второй, частичное оправдание. В актовом зале прошло собрание коллектива, на котором выступали прокурор и представитель министерства.
   А я снова пила, почти не таясь. Во время обеденного перерыва в подсобке ангара собирались на обед рабочие, женщины из подсобного хозяйства по откорму свиней, весовщица. Однажды к нашей компании присоседился водитель, возивший на завод стеклотару со стекольного завода. У него за спинкой водительского сиденья всегда была плоская канистра с тираспольским пшеничным спиртом.
   Гром грянул среди, казалось, ясного неба. В самый разгар обеденного веселья открылась дверь. Пришли из профкома, заместитель главного механика, парторг цеха. Вместе с ними была заведующая заводским здравпунктом - врач-терапевт. Всех освидетельствовали на степень алкогольного опьянения. Всем, как говорят, всучили по выговору, отстранили в тот день от работы. Сказали:
   - Назавтра явиться в отдел кадров.
   Зашла я утром, а там молоденькая, недавно закончившая юридический техникум, девчонка и бессменный председатель производственной комиссии профкома. Опять увещевания, слезы. Я плакала и искренне верила в то, что больше не возьму в рот капли спиртного. Почему меня не выгнали тогда? После длительных нравоучений перевели меня ночным охранником на ворота, которые открывали только с утра. Но с восьми утра там был уже другой человек, который впускал и выпускал груженный автотранспорт, открывал и закрывал ворота железнодорожной ветки, по которой увозили готовую продукцию и привозили пустые вагоны..
   Обустроила я сторожку, побелила, даже занавески из дома принесла. В сторожке печка с плитой, угольный склад в двадцати метрах. Совершенно искренне решила начать новую жизнь. Без вина, водки и пьяных компаний. А там посмотрим. Может сыщется другая работа. Так сказали мне, выписывая новый пропуск, в отделе кадров.
   Поздней осенью темнело быстро. Едва закончился рабочий день, как открылась дверь и в сторожку вошел дежурный оператор цеха по откорму свиней. Свинарь, одним словом. Предусмотрительно задернув занавески, вытащил из одного кармана бутылку самогона, из другого кусок сала и чеснок.
  - По самой, самой малости. А сало, как сливочное масло...
  В борьбе с сатаной я продержалась недолго. Разлили самогон, выпили. По запаху и вкусу поняла: самогон гнали из продукции консервного цеха. Использовали бомбажный компот и другую подозрительную, негодную к реализации, продукцию. Када с брагой, узнала позже, и самогонный аппарат находились в самом закутке свинарника, куда начальство не заглядывало годами.
  Под утро проснулась я от дикой головной боли. Стучало в висках, тошнило. Повернулась, а рядом на широком топчане храпит полураздетый мой собутыльник. Не маленькая, поняла, что, воспользовавшись моим состоянием, он без труда овладел мной. Выгнала я его. Целый день провела в рыданиях, искреннем раскаянии и клятвах.
  Через пару дней пришел напарник ночного свинаря. Тоже с самогоном, салом и куском мяса. И снова:
  - Ну самое малое, чуть-чуть!
  Втянулась я быстро и основательно. Контроля никакого, сторожка в дальнем углу территории, за дорогой пустырь, поле. Стали приходить ко мне по вечерам другие гости: из поселка и близлежащего села. От пожилых, годящихся мне в отцы до подростков. Каждый раз с бутылкой самогона либо домашнего вина.
  После выпивки - топчан. Потом гости, осторожно выглянув, исчезали в темноте. Так продолжалось довольно долго. Чувство вины притупилось, мне уже все было равно. Только вечером спешила на работу, обходила со сменщиком ворота, проверяла контрольки на замках. Затем в томлении ждала очередного ночного гостя.
  Однажды в первой половине дня у калитки дома остановилась больничная машина. Я вышла на крыльцо. Рядом в водителем сидел фельдшер. У меня, как говорят, упало сердце. Фельдшер работал в кожвенкабинете и по профосмотрам. Не выходя из машины, фельдшер поманил меня пальцем. Я подошла.
  - Быстро переоденься и садись в машину. Поедем в поликлинику сделать анализы. Иначе с милицией привезем!
  Провел он меня к кабинету. Слава богу, кабинет этот находился в отдельном помещении вместе с тубкабинетом. Зашла. Вначале фельдшер взял из вены кровь на анализ. Потом провел к врачу. Тот пододвинул лист бумаги и дал ручку:
  - Пиши обо всех контактах за последние месяцы. Обо всех! Ничего не скрывать! Как можно подробнее: когда, где, с кем, фамилия, имя, где живет, где работает? А перед этим внимательно прочти и распишись внизу, что ознакомлена!
  Подал он мне отдельный бланк.
   - Распишись, что ознакомлена со статьей уголовного кодекса о привлечении к ответственности за распространение венерических заболеваний! С этой минуты до результатов анализа и окончания лечения в половые отношения не вступать. Иначе будешь сидеть!
  Я машинально, не читая, подписала поданный мне бланк.
   - А сейчас садись за вон тот отдельный столик и подробно опиши все, как я сказал. Вплоть до обстоятельств!
   Села я, стала писать. Начала со свинарей. Потом, кого знала. Некоторых помнила только по имени или откуда.
  - Пиши приметы, пиши все, чтобы легче было найти!
  Написала я все, что знала. Ничего не скрыла. Поняла: тут шутки плохи!
   Отправили меня в специальную больницу в областном центре. Лечилась я долго. В конце несколько раз делали анализы. Сейчас все в порядке. Все это время я не пила. Не до того... Если возможно, хочу пройти курс лечения у вас. Рассказывали, что у вас отличные результаты. Чтобы я в рот больше не брала этой гадости. Потом попробую найти другую работу. Или уеду, где меня никто не знает. Стыд какой!
  
   - Пациентка провела у нас в наркологической клинике несколько месяцев. - рассказывал нарколог. - Провели ей несколько курсов лечения. От дезинтоксикации до эмоционально-стрессовой и наркопсихотерапии. К концу лечения больную тошнило и появлялись позывы на рвоту после одного упоминания о спиртных напитках. При выписке предупредили:
   - Никакого алкоголя! Можешь запросто умереть сразу или остаться калекой!
   - А я для себя все уже решила. В жизни больше ни грамма!
  .................................................................................................
  Продолжение рассказа нарколога
  
   Возвращались мы бригадой в машине наркологического центра из центральной районной больницы, куда ездили с целью контроля качества работы наркослужбы района. В одном из сел на широком перекрестке, больше напоминающем площадь, напротив бара мы увидели машину районной неотложки и многочисленную толпу.
   - Остановимся! - предложил я. - Может помощь какая нужна?
   Мы остановились рядом с неотложкой. Вышли. Ко мне повернулся врач бригады неотложки. Молодой коллега, угрюмо взглянув на меня и нашу машину, на которой была надпись "Областной наркодиспансер", негромко промолвил:
   - Поздно! Вашим раньше надо было работать! Может и осталась бы жить! Молодая еще!
   - Что случилось?
   - Алкоголичка. По рассказам буфетчицы и свидетелей, зашла в бар, купила охотничьей колбасы и запечатанный "Стопарик". Водку выпила в баре, колбасу жевала на ходу. На этом самом месте ее стошнило и вырвало. Упала... и все. Скорее всего, асфиксия рвотными массами. Вызвали нас. Мы по рации связались с милицией. Уже выехали с представителем прокуратуры. Скоро должны быть.
   Обойдя толпу, я приблизился, лежащему на боку, телу женщины. Полусогнутые ноги. Синяя джинсовая юбка. Обширное темное мокрое пятно. Ясное дело... Обошел тело. На подбородке, припудренные дорожной пылью, рвотные массы. Я присмотрелся. Со стороны левого виска ниже угла глаза отчетливо была видна черная, в форме падающей капли, родинка ...
  
  
  Разбитые иллюзии юности
  
  Мы с приятелем сидели на скамеечке в тени раскидистого клена у сельмага и ждали машину с нашими товарищами. Сегодня, в воскресенье, на рыбалке мы решили разделиться. Председатель колхоза выписал разрешение на четырех человек. Право выбора озера предоставил нам. Мы разделились. Я с одним из товарищей остались у села. В небольшом охраняемом озере водились крупные жирные караси. Двое укатили на озеро под лесом. Рыбы там меньше, но попадались огромные, до 4-5 кг. весом карпы, водились щуки и судаки.
  Улов был небогатым. Мы сидели и гадали: с каким уловом приедут наши друзья? Мимо нас в магазин прошла молодая женщина. Сказать, что она была красивой, значит ничего не сказать. Правильные черты лица, некрашенные, но, четко очерченные, слегка пухлые губы, огромные черные глаза, прямой нос, иссиня-черные волнистые, стянутые широкой шпилькой, волосы. Длинная юбка, цветастая блузка и слегка семенящая походка напоминали в ней облик цыганки.
  - Глянь, какая дама! - вполголоса сказал я и кивком головы указал товарищу на, поднимающуюся по ступенькам в магазин, женщину.
  - Насмотрелся я на таких, цыганистых! С детства тошнит! - с раздражением ответил напарник. - Вот и наши возвращаются. Потом, как-нибудь расскажу.
  Недели через две мы поехали на одно из озер вблизи Днестра. Наладили снасти, закинули донки с макухом и решили пройтись с бреднем вдоль берега. Вдруг к берегу после дождей подошли раки?
  Обойдя по кругу озеро, вытащили не более десятка раков. Клева не было. Мой товарищ повернулся ко мне:
  - Помнишь ту красавицу возле магазина?
   - Конечно!
  - После войны в нашем селе открыли школу. Поскольку в селе было больше молдаван, открыли семилетку на молдавском языке. В русских, скорее украинских, классах было максимум по пять учеников. Поэтому для русскоязычных организовали только четыре класса. Классы были спаренными, всего два учителя. После начального образования учебу дети продолжали в средней школе райцентра и в семилетке соседнего села. Поскольку добираться туда было не с руки, родители решили отдать меня в районную школу, тем более, что после семилетки учебу нужно было продолжать там же.
  Поселили нас в интернате, размещенном в старом, вросшем в землю, старом бросовом доме. Окна были маленькими, крыша из почерневшей дранки. Но это смущало нас мало. Нам было по одиннадцать лет! Школа была рядом, в пятидесяти метрах был клуб, где через день показывали кино. Перед клубом тогда еще стоял памятник Сталину. Там мы играли в "копейки". От гранита отлично, со звоном и далеко, отлетают, брошенные в постамент, монеты.
  Суть игры довольно проста. А вот ее прибыльность или убыточность зависят от тренировки игроков и везения. Первым бросает по жребию. Старается, чтобы монета отлетела, как можно дальше. Затем бросают все по очереди. У кого монета упала от копейки соперника на расстояние, менее, чем дистанция от концов большого и указательного пальцев, забирает чужую монету.
   Мой ровесник из молдавского класса Лулу Вакарчук, избравший себе кличку "Аврора", самостоятельно лезвием разрезал на левой руке натягивающуюся перепонку между большим и указательным пальцем. Целый месяц ходил со специальной, с проволокой, повязкой собственной конструкции. Зато дистанция между концами пальцев увеличилась на целый сантиметр!
  Рядом с интернатом располагалась спортплощадка. Под турником - яма с древесными опилками. На закате, просеивая через пальцы опилки, мы находили, выпавшие из карманов, копейки, крутящейся на перекладине перед ужином, ремеслухи. Ремеслуха - это уже старше нас, учащиеся ремесленного училища. Но не это было главным. Основным в нашей жизни была, свалившаяся ниоткуда, свобода.
  Осенью мы шли к старым домишкам на центральной улице. Там, в фасадных комнатах с дверями, обращенными на улицу, располагались колхозные ларьки. По вечерам из колхозов машины привозили овощи и фрукты. С машиной, приезжающей из нашего колхоза, родители передавали еду. Параллельно учебе мы выгодно подрабатывали. Как только привозили арбузы, мы тут как тут. Взрослые подавали нам арбузы и дыни с машины, а мы рысью относили их в ларек. Оплачивали за работу натурой. Битые и треснувшие арбузы, реже дыни, в конце разгрузки отдавали нам.
  Если битых арбузов было мало, к концу разгрузки мы, неся арбуз перед собой, прижав к животу, незаметно били его об столбик калитки. Совсем чуть-чуть, до трещины. Таким образом, заработанные праведным и неправедным трудом арбузы и дыни мы уносили в интернат. Резали, переданный из дома хлеб, и начиналось пиршество.
  - Ты ел когда-нибудь арбузы с хлебом?
  Я кивнул.
   - Незабываемо вкусная вещь! Особенно с черным хлебом!
   Кино было для нас, пожалуй, не менее главным, чем учеба. Но денег на все фильмы не хватало. Проскочить мимо строгой билетерши было невозможно. Но мы были изобретательными. На второе, после фильма, утро, идя в школу, мы старательно подбирали вокруг клуба, выброшенные при выходе, использованные билеты. У входа тщательно подбирали оторванные от билетов, контрольные талоны.
   В школе билеты и контрольки закладывали между страницами учебников. К концу уроков бумажки разглаживались и выглядели весьма аккуратно. Придя со школы, сначала сортировали контрольные талоны. Выбирали, которые подлиннее. Затем один из наших, сын сапожника из соседнего села, лезвием косо по линии отрыва срезал так, что бумага становилась полупрозрачной. Затем карандашом намечал линию разреза на использованном билете. И снова по намеченной линии проводил косой срез. Затем в ход шла небольшая капелька жидкого мучного клея. Слегка подсохшие восстановленные билеты снова помещали между страницами учебников и оставляли под прессом из книг до утра.
   Утром зачастую невозможно было установить место склейки. Да и мучной клей, не то, что силикатный. Билет был одинаково мягким и пятен на склейке не было. Смотрели мы фильмы таким образом довольно долго. Разоблачила нас все та же билетерша, она же кассирша. Не сходились у нее вырученные деньги со зрителями и номерами билетов. Заподозрили нас. Больше некого. На входе стала отбирать она у нас билеты. А потом с киномехаником провели экспертизу. Билеты отнесли директору школы. Скандал был громким. Вызвали в школу родителей. Особенно суровым было наказание со стороны сапожника, который с шести лет лет учил сына старательно подрезать "на нет" кожу, прошивать ранты и забивать в подошву обуви деревянные гвозди.
   Учебный год мы закончили весело. Однако после родительского собрания с выдачей табелей, наше веселье поубавилось. О нашей старательности и прилежании красноречиво говорили оценки.
  - В интернате толку не будет! Будем искать квартиру. - Вердикт семейного совета был окончательным.
   Первого сентября в шестом классе отец повел меня устраивать на квартиру. Квартира находилась в гуще домиков между колхозными ларьками. Хозяин квартиры работал посменно на железной дороге. Жена его, тетя Нина, не работала. Отец воспринял это, как благоприятный знак. И кушать приготовит во время, и за моей учебой проследит. Кроме платы за квартиру, отец еженедельно, а то и чаще, привозил крупы, картошку, молочное. Мама готовила домашнюю лапшу. Отец отдавал хозяйке, уже не помню сколько, денег на мясо. Часто, зайдя в мясной ларек, сам выбирал у знакомого мясника кусок мяса получше и приносил.
   По приезду домой родители, особенно мама, весьма подробно расспрашивала меня о еде. Что тетя Нина готовит, что варит, что жарит. Что приготовила она из переданного творога, предусмотренного для приготовления жареных сырников? Сколько котлет получается на обед? Как часто тетя Нина варит борщ или супы?
   Я добросовестно врал. Врал потому, что почти ничего из переданного и принесенного отцом, я не видел и не пробовал. Но мне не хотелось расстраивать родителей. С хозяином, дядей Георгием, отец после войны был мобилизован военкоматом на строительство дорог. Они жили в одной казарме и считали друг друга друзьями.
   Тетя Нина, хозяйка, говорила с отцом, с изредка приезжающей мамой приветливо, хвалила меня. Расхваливала себя как повариху. Раньше тетя Нина работала в чайной поварихой, но потом, по ее словам, повздорила с заведующим и уволилась. Одновременно рассказывала, что она готовила на неделе, говорила, что уже кончается крупа, неплохо бы привезти сметаны и творога. Все сказанное было враньем, но я не мог, почему-то, сказать, что горячий борщ последний раз я ел дома в субботу и в воскресенье.
   Родители прилежно слушали и добросовестно привозили и передавали требуемые продукты. В сентябре тетя Нина закупила мешок сладких перцев, капусту, морковь и еще что-то. Вместе с тетей Клавой, живущей через дорогу с тыльной стороны небольшого домика, целый день шинковали капусту, резали морковь, чистили перцы. Потом нафаршировали перцы и поставили их прокисать в огромные глиняные, обвязанные целлофаном, горшки.
   Скоро перцы прокисли. На завтрак тетя Нина подавала два-три перца и кусок хлеба. На обед и ужин то же самое. Дядя Георгий питался в станционном буфете, где для железнодорожников был отдельный зал. Там подавались горячие обеды. Приходя домой, открывал тумбочку, приподнимал крышки пустых кастрюль и говорил:
  - Нина, свари борщ. Павел (это мой отец) вчера купил у Когана такие красивые ребрышки с мясом! Кстати, где они?
  - Положила до завтра в погреб (О холодильниках тогда только мечтали). Что, каждый день только борщ и борщ?
  Тетя Нина искусно переводила разговор на другие темы. Дядя Георгий мрачнел, молчаливо обходил комнату и, приблизившись к тете Нине, с укором спрашивал:
  - Ты что, опять?
  - Ничего не опять! Валя принесла бутылку пива. Выпили по стакану!
  - Нина! - дядя Георгий переходил на молдавский, но я все понимал. - Имей совесть! Человек возит еду, можно прокормить двоих, а мальчик у нас похудел! Не видишь?
  - Георге! Ну что, снова каждый день борщ или суп? И перца вволю заквасили!
  У дяди Георгия напрягались и белели крылья носа. Это означало, что он очень расстроен. Он облачался в железнодорожный китель, надевал на голову форменную, с эмблемой, серпом и молотом фуражку и уходил на вокзал. Приходил часто так поздно, что видел его я, только проснувшись поутру.
  За прошедшие два месяца, когда оставались считанные недели до осенних каникул, я заметил, что уходя, соседка Клава забирала, привезенную отцом сметану, творог и еще, что я не успел увидеть в нашей авоське. Прижимая к ноге либо к животу, спешила к калитке. Тетя Нина за ней. Через полчаса хозяйка приходила, как правило, в приподнятом настроении и начинала рассказывать о своей жизни. За последние недели я понял, что тетя Нина регулярно выпивает. За самогон расплачивается продуктами, которые мне передавали родители, но сообщить об этом родителям мне не хватало смелости.
  Тетя Нина рассказывала, что она в юности была очень красива и великолепно пела. У нее была самая длинная и толстая в селе коса. На одном из республиканских смотров художественной самодеятельности она пела песню на слова, знаменитого в то время, молдавского поэта Емельяна Букова. После исполнения песни Буков поднялся на сцену с букетом цветов. Поцеловав исполнительницу, поэт сказал, что это было лучшее исполнение его песни.
  После конкурса, по словам тети Нины, Емельян Буков пригласил ее, семнадцатилетнюю, в ресторан. Несколько дней тетя Нина жила в лучшей гостинице, обедала с Емельяном Буковым в лучших ресторанах. В последний вечер, рассказывала тетя Нина, Емельян Буков за ужином сказал, что сейчас он свободен, получил развод и предложил семнадцатилетней Нине руку и сердце. При этом попытался надеть на палец обручальное кольцо.
  Подсчитав, что поэт старше ее более, чем на двадцать лет, она попросила разрешения подумать. Уехала домой. На второй день о предложении поэта рассказала маме. Мама пришла в ужас:
  - Он тебя бросит, как бросил свою жену! Я уверена, что ты у него и сейчас не одна!
   Вечером пришли оба брата и старшая сестра. Увещевания закончились тем, что старший брат исхлестал ее голую спину и то, что ниже, широким ремнем с солдатской пряжкой. Во время воспитательных воздействий второй брат, мама и сестра держали Нину, прижав руки и ноги к кровати.
  Рассказывая, тетя Нина, уже не стесняясь меня, подошла к духовке. Открыв, вытащила из самой глубины бутылку самогона. Налив неполную стопку, почти залпом выпила. Только сейчас я внимательно присмотрелся в тете Нине, словно увидел ее впервые. Меня, в первую очередь, загипнотизировал ее рассказ о Емельяне Букове, песни которого мы исполняли во время выступления школьного хора.
  Несмотря на только что выпитую хозяйкой стопку самогона, я смотрел на тетю Нину уже совсем другими глазами. Казалось, только сейчас я увидел, как она красива. В свои неполные тринадцать лет я не видел более красивой женщины. Тетя Нина была чуть выше среднего роста. Платье ее довольно плотно облегало ее узкую талию. Вспоминая ее сейчас, могу сказать, что ноги ее, бедра и все остальное, вероятно были бы достойны самой высокой оценки на сегодняшних конкурсах красоты и других состязаниях "мисс".
  Только сейчас я увидел широкий вырез ее платья на груди, притягивающую взгляд, глубокую, сужающуюся книзу, темную ложбинку.
  Смуглая матовость длинной шеи и обличья. Правильные черты лица, тонкие ноздри, словно точеный прямой, с еле заметной горбинкой, нос, тонко очерченные, чуть полные губы. Нижняя губа ее была чуть шире верхней и слегка оттопыривалась книзу. Мне, повторяю, еще не было тринадцати, но эта, чуть оттопыренная книзу губа, казалось дразнила меня, притягивала к себе, обещая нечто неземное.
  Я тогда не отдавал себе отчета, но вспоминая эту женщину сейчас, вижу перед собой идеальные дуги бровей, под которыми, подогретые самогоном, лихорадочным огнем горели ее миндалевидные черные глаза. Немного портили ее облик узкий лоб и оволоселость висков в виде спускающихся вниз, сходящих на нет, мелковолнистых бакенбардов. Точь в точь, как у женщины, которую мы встретили у магазина, когда возвращались с рыбалки. Да и похожи они были, словно сестры-близнецы.
   Во время нашего с тетей Ниной разговора хлопнула входная дверь. В комнату, сутулясь, вошел сын хозяев, Ионел. Мальчишка лет девяти, с утра до ночи шатался по поселку без какого-либо контроля. Помогая киномеханику перематывать киноленту, получал возможность смотреть все фильмы: от детских сеансов, до взрослых фильмов вечером. Часто приходил домой далеко заполночь.
   - Мама! Кушать дай! Я сегодня у тети Маруси только хлеб с постным маслом ел!
   Тетя Нина взбеленилась, словно ее оторвали от какого-то очень важного дела:
   - Иди к черту на веранду и набери себе перцев. Хлеб в тумбочке. Смотри! Хлеб оставишь и на утро!
   - Мама! У меня от этих перцев уже неделю живот сильно болит! Не могу на них смотреть. Тошнит! И постоянная изжога, даже вода не помогает!
   Ах, вот оно в чем дело! У меня, примерно неделю, уже постоянно болел живот, подташнивало, особенно по утрам! Так это от перцев!?
   - Какие перцы? - вскричала тетя Нина. - Не надо курить окурки, которые собираешь у клуба! И болеть и тошнить перестанет!
  Сунув руки в карманы, еще более ссутулясь, Ионел толкнул плечом дверь и пошел на веранду.
   Уснул я в тот вечер с трудом. Ночью приснилась мне тетя Нина. Сумбурный, бестолковый какой-то был этот сон. Снилась голая грудь тети Нины, которую я пытался ласкать, но никак не мог к ней дотянуться. Совсем рядом, а потрогать невозможно. А рядом плакал и ругался матом Ионел.
  На следующее утро, не позавтракав, я собрал портфель и перебежав дорогу, забежал в чайную. Там работал буфетчик Гендлер. Помнишь, он до недавнего времени там работал, пока не снесли чайную? Копейки у меня были. Отец всегда оставлял на тетради, карандаши, чернила. Раз в неделю мой бюджет предусматривал просмотр кинофильма, в то время как хозяйский Ионел смотрел кинофильмы ежедневно по несколько раз и бесплатно.
   Купил я еще горячий, только изжаренный, большой беляш. Сжевал я его на ходу, по дороге в школу. В школе на первом же перерыве купил в школьном буфете за три копейки сладкий чай. Вернувшись в класс, я с облегчением почувствовал, что боли в животе покинули меня.
   Вернувшись на квартиру, от соседки узнал, что совсем недавно заезжал с колхозной машиной мой отец. Оставил авоську. А мне так захотелось нашей домашней сметаны! Я по тумбочкам - авоськи нет. Побежал в погреб. Пусто! Обида сдавила горло. Страшно хотелось плакать...
   Поднялся я из погреба, а тетя Нина от соседки бежит. Веселая, вся в хлопотах. Забежала в дом, вытащила из шуфляды кухонной тумбочки вилки и, схватив несколько тарелок, убежала. Снова к соседке. А у той на квартире жили какие-то летчики, правда без погон. Приехали в наш район из Западной закупать овощи. Тетя Нина и тетя Клава громко между собой переговаривались, хихикали. Мужские голоса весело рассказывали что-то смешное.
   В это время мои ноздри уловили неповторимый запах свеже-жареного мяса. У нас это блюдо так и называется: жареная свеженина. У меня потекли слюни. Под ложечкой стенали голодные болезненные спазмы. Так вот где, привезенное отцом, мясо! Но перцы я твердо решил не есть. Одна мысль о них вызывала боль и тошноту. Вывернул я все свои карманы. Живем! На целых два беляша хватит!
   Купил я беляш у Гендлера. Он был еще горячим. Видно, как и утром, совсем недавно изжарили! Подумав, купил еще стакан чая. Выпил. Жизнь уже казалась, если не прекрасной, то сносной. Вернулся я на квартиру и сел за уроки. А у самого из головы не выходят мысли:
   - Тетя Нина пропивает у самогонщицы Клавы продукты, которые родители мне привозят и передают, чтобы я учился!
   - Как быть дальше?
   - Как начать рассказ родителям?
   - Просить отца, чтобы нашел другую квартиру? Будет неудобно перед дядей Георгием. Друзья почти с самой войны!
   Я заканчивал письменное задание, когда громко хлопнула калитка. Скоро открылась дверь и в комнату тетя Клава с одним из летчиков волоком втащили тетю Нину. Ноги ее безвольно тянулись по полу. В комнате тетя Нина приподняла голову. Это было выше моих сил!
   То, чем я любовался вчера вечером и снилось в моем юношеском невинном эротическом сне, выглядело безобразным, грязным месивом. Блевотина покрывала половину ее лица, и была густо припорошена дорожной пылью, которой так богат наш райцентр. Еще вчера прямо смотрящие, дразнящие глаза смотрели в разные стороны, почему-то больше вверх, на потолок. По шее, спускающиеся книзу, потеки грязи. Туда, куда мой взгляд еще вчера вечером, украдкой, воровски старался проникнуть. В самую темень заветной ложбинки!
  Грязная заблеванная кофточка! Мокрая, такая же грязная, еще вчера нарядная, по цыгански цветастая длинная юбка. На одной ноге была босоножка. На второй босой ноге сбитые пальцы, покрытые, потемневшей от крови, пылью.
  Я вскочил со стула так, что он отлетед назад и с грохотом ударился о плиту. Выскочил на заднее деревянное крыльцо. Перепрыгнув три ступени, я стремглав бросился к калитке. В самом проеме на земле валялась вторая босоножка. Высоко перепрыгнув, как через спортивное препятствие, я повернул налево. В считанные минуты я был на окраине поселка. Оглянулся. Транспорта не было.
  Я бежал, казалось изо всех сил, не чуя ног. Вот поворот на тропинку через колхозный сливовый сад. На подъеме я почувствовал, что мне стало не хватать воздуха. Но мне казалось, что дыхание мне уже не было нужным. Ноги сами несли меня, без дыхания. Вот и конец сада. Слева лес. Я пересек дорогу. Оглянулся. Пусто. Перебежав по извилистой тропинке свежевспаханное поле, снова выбежал на дорогу. Как будто кто-то специально в тот день не пускал транспорт по той дороге!
  Снова лес, а дальше утоптанная тропа через убранное поле подсолнечника. Потом спуск. В голове было пусто. Только звон. Наверное от долгого бега. Ни о чем не хотелось думать. Вот уже спуск к речке. Деревянный мост справа примерно в двухстах метрах. Далеко! Не сбавляя темпа, выбежал на самый берег Куболты. В двух метрах от берега широкий камень выступал над водой на размер спичечного коробка. Другой камень весь под водой, но у самой поверхности.
  С разбега прыжок, словно полет. О том, что могу свалиться в воду, даже не думал. Тут не глубоко! Еще прыжок! Чуть плеснула под ботинком вода. Третий прыжок, и я уперся к кромку берега. Не сумел с ходу вылететь на траву. Вскочил, выбрался и снова бегом вперед. Ни одышки, ни усталости! Снова подъем в гору. Справа уплыло назад кладбище. Осталось совсем чуть-чуть. И я дома!
  Миновав перевал, почувствовал, как спазмы сдавили мне горло. Нет, дышать было легко! Давило что-то в глубине, внизу, ближе к груди. Вот и наша усадьба, множество ульев. Родители готовили к вспашке огород, Вдвоем взялись за все четыре конца полотнища брезента. В тот момент они увидели меня. Брезент с подсолнечниковыми головками отпустили, словно бросили, одновременно.
  А из меня на бегу вырвались рыдания. Кажется громкие, потому, что отец побежал навстречу.
  - Что случилось! Почему ты прибежал сегодня и в таком виде? Что случилось? - повторил отец.
  А меня душили рыдания. Я не мог еще произнести ни слова. Оставив брезент, пошли во двор. Родители молчали. Это помогло мне. Дойдя до нашего старого сада, я кажется, немного успокоился. Только одолела частая икота. Отец усадил меня на лавочку у садового столика под грушей. Сам сел напротив:
  - Рассказывай! Не спеши и не волнуйся!
  Я рассказал все, как было, с самого начала до сегодняшнего дня. Только про сновидение я не рассказал. Последовало долгое молчание. А потом, как всегда, виноватым оказался я!
  - Ты почему молчал, дурак? Ты не мог рассказать после первой недели все, как есть. Не доводить себя до такого состояния.
  Отец повернулся к маме:
   - Посмотри, - сказал он, пощупав мои руки. - Руки тонкие, как у худого цыпленка!
   - Уже через две-три недели я стала подозревать неладное. - сказала мама. - Все просит и просит еду. Думала, они в семье едят. Бог с ними, думаю, пусть едят, лишь бы мое дитя было сытым! Не жалко! А она, дряная пьянь, все пропивала!
   Мама всегда принимала решения продуманно и окончательно:
   - Сегодня пятница! Завтра суббота, потом воскресенье! В понедельник последний день учебы.
  Повернулась к отцу:
   - В школу пойдет после октябрьских праздников! Откормим немного! Завтра езжай, собери все вещи, постель. Смотри, чтоб не поменяли подушку! Там в углу на напернике и наволочке вышитый квадратик. Ты знаешь. Найдешь квартиру. Перенесешь вещи. - помолчав, добавила. - Не скандаль только! Ничего это не даст!
   Помолчав, мама повторила:
   - Дряная пьянь! Не жалко продуктов и денег! Это же, сколько времени он будет помнить этот день?
   Следующим утром отец уехал в райцентр. О чем они говорили с хозяевами, родители при мне не обсуждали. Только отец после ужина сказал:
   - Георгий был чернее тучи. Как будто похоронил кого-то. Не мог смотреть мне в глаза.
   - Георгий виноват не меньше! - заявила мама. - Он все видел и знал. Если он порядочный человек, мог бы сказать тебе:
   - Забирай мальчика, ищи другую квартиру!
   С первого дня второй четверти я жил на другой квартире.
   - Как дальше сложилась судьба той семьи? - спросил я товарища.
  - Сын, как и мама вырос алкоголиком. Попрошайничал у чайной. Потом попался на воровстве. Посадили на два года. Вернулся с открытой формой туберкулеза. Дядя Георгий после суда над Ионелом оставил дом, который построил, не взял ничего. Ушел жить к старшей сестре. Она у него одинокая. После железной дороги устроился кладовщиком в ремстройконторе. Периодически попеременно приходили к нему оба: сын и жена. Рабочие рассказывали: давал он им какие-то копейки. Они сразу все пропивали.
   Потом Ионела в пьяной драке подрезали. Заточкой в живот. Выкарабкался. Продолжал пить. Поздней осенью утром, идущие в школу, дети нашли Ионела, окоченевшего в придорожной канаве. Георгий в это время лежал в больнице после операции. Грыжа у него была. Хоронили Ионела рабочие комунхоза. Отвезли на кладбище и зарыли.
   - А хозяйка?
   - Хозяйка, после того, как пропила, выплаченные за снос дома, деньги, пристроилась к одной старушке, такой же алкоголичке. Когда выпал снег, соседи обратили внимание, что наружная дверь без замка. Несколько дней на снегу никаких следов. Вызвали милицию. Дом был закрыт изнутри. Толчком легко вырвали хлипкий крючок. Обе, хозяйка с квартиранткой, лежали, укутанные тряпьем и прижавшись друг к дружке, уже окоченевшие. Неизвестно сколько времени прошло. Подсыхать стали. Зима ... То ли угорели, то ли замерзли ...
   Вот такая пьяная история...
  
  
  Любовь под водочку
  
  Мишка только вернулся из армии. Служил не где-нибудь, на самом Байконуре. Тогда, в середине шестидесятых это слово вызывало душевный трепет не только у девушек. В те годы, в эпоху первых полетов в космос, вернуться и сказать:
  - Я служил на Байконуре
  было почти равным подвигу. Он видел космонавтов! Может пожимал кому-нибудь из них руку? Но рассказывать об этом нельзя! Давал подписку: "Строго засекречено".
   Мишка очень долго не снимал военной формы. В клуб, на танцы и свадьбы ходил в щегольской, затянутой кзади и опоясанной широким ремнем, гимнастерке. Ослепительная бляха с пятиконечной звездой, настоящий иконостас из значков на груди. Галифе тогда уже были не в моде. Мишка носил прямые зеленые, тщательно отглаженные, с острой стрелкой, брюки. На свадьбы и в клуб одевал брюки с узкими красными лампасами, купленные в гарнизонном магазине "Военторга" незадолго до демобилизации.
   Глаза сельских девчат нет-нет, и останавливали свой взгляд на Мишкиных лампасах. Казалось, они видели сначала лампасы, а потом все остальное, включая гимнастерку и ее содержимое. Но Мишка не отдавал предпочтения ни одной из девчат. Внимание его было приковано к юной, на целых пять лет младше его, Лизе. Она в позапрошлом году закончила семь классов. Дальше учиться не пошла.
   В поле прашевать Лиза не любила. Предпочитала работу в колхозном саду, на винограднике, в огромном малиннике. Работая, Лиза с утра до вечера распевала песни. Знала она их великое множество. На эти песни, как карась на червя и клюнул Мишка. Все механизаторы стремились в поле. Там вспашка, культивация, опрыскивание ... Там и денег побольше.
   Мишке, как, вернувшемуся с героической службы на Байконуре, предоставили право выбора трактора. За Мишкой шли "салаги", только закончившие училище механизации и, ждавшие повестки в армию. Свободных тракторов было три. Старенький, но на ходу "Универсал", гусеничный ДТ-54 и совершенно новый, только с конвейера - "Беларусь". Мишка неожиданно выбрал "Универсал".
   - Зачем тебе "Универсал"? - вопрошали трактористы Мишку. - Воду на огород и говно с фермы качать? Шиш заработаешь!
  Мишка настоял на своем. Бригадир тракторной бригады только пожал плечами:
   - Дурак!
  К весне всю технику привели в полную "боевую готовность". Особенно старался Мишка. С конвейера не видевший краски, отремонтированный "Универсал", сиял ярко-оранжевым цветом. Сначала была работа на ферме. Когда очистили от осенне-зимних нечистот коровники и свинарник, Мишка поехал на небольшое, расположенное за околицей, озерцо. На буксире тащил за собой мощный насос и пожарный, с наконечником, шланг.
  Полдня отбивал мощной струей воды Мишка нечистоты с трактора. Потом под давлением помыл и насос. Отвез на колхозное озеро, закрепил насос цепью к, глубоко вкопанному в берег, рельсу. Подъехав задним ходом, накинул широкий ремень на колесо насоса и боковой барабан "Универсала. Отъехав, натянул. В тот же день опробовал технику. Все системы Мишкиного орошения работали исправно.
  Подошло время высадки рассады. Мишка в вечера закачал в цистерну воду и утром, не спеша, шел к своему трактору. На огороде полным ходом шла высадка рассады. Все работали. Работала, непрерывно распевая, и Лиза. Пробовали подпевать ей другие женщины с бригады, но куда там! А Мишка, слушая Лизкин голос, шел к своему "Боевому коню".
  Скоро вода в цистерне дошла до критической отметки. Звеньевая просемафорила Мишке. Мишка завел свой "Универсал". Пошла вода. Но случилось непредвиденное. Во время работы двигателя Мишка не слышал голоса Лизы. Скоро дали знак "Стоп!". В Мишкины уши вновь полились Лизины песни. Так и слушал Мишка, а с ним вся бригада до вечера песни в исполнении Лизы-песенницы.
  Ночью прошел ливень. Утром продолжалась морось. Колхозники остались дома. Все, кроме Мишки. С самого утра Мишка уже был на бригаде. В углу двора, уже давно обросший кленами и диким хмелем, стоял старенький списанный "Универсал". Руки не доходили отправить его на металлолом. С трудом снял Мишка выхлопную трубу, отнес в мастерские. Начал Мишка мастерить невиданное чудо. Подобрал трубу, которую можно было одеть на выхлопной патрубок "Универсала! До вечера измучил сварщика, токаря, кузнецов. Выпросил на складе автозапчастей три, бывших в употреблении, выхлопных компенсатора и еще какие-то трубки. До обеда просверлили более тысячи отверстий. Клепал, варил, опрессовывал и вальцевал до самого вечера. Осмотрел свое техническое детище. Космический аппарат с Байконура, и только ...
  Утром на повозке с ездовым огородной бригады доставил свое "байконурское" изделие на озеро. Насадил на выхлопную трубу, затянул хомуты. С замиранием сердца завел Мишка трактор. Барабан крутится, а трактор не работает. Чуть дрожит. Не слышно! Что твоя председательская "Волга", только еще тише!
  Качает Мишка воду, женщины высаживают рассаду. Лиза, работая, распевала песни. Слышно все до мелочей. Разлетелась, как птицы, по бригаде, а потом и по всему колхозу весть об истинной цели Мишкиного усовершенствования. Мужики потешались. Парторг распорядился зарегистрировать Мишкино рацпредложение и выдать премию. Женщины весь день жужжали в Лизкины уши:
  - Без ума он от тебя! Специалист! Хозяйственный!
  Во время обеда звеньевая поставила вопрос на голосование:
  - Кому еще муж поставил бы такую чертовщину, чтобы лучше слышать, о чем жена разговоры ведет?
  Не поднялась ни одна рука.
  - Лиза! Лови счастье за хвост! Улетит - не поймаешь. Парень видный!
  Не лежало к Мишке Лизкино сердце. Не то, чтобы не нравился! А просто, ну просто никак! Пусто в сердце. И не занято вроде, а пусто!
  Подключились к взятию "Бастилии" ребята, Мишкины друзья. Как кино, так лучшие места в центре зала оставляют свободными. Никому не дозволяют сесть! Однажды даже бригадирскую жену с насиженного места согнали. Не тронь! Это Мишкины места! Бригадирша покорилась.
  Дома мама не давала покоя:
  - Что ты ждешь? Парень геройский, работяга, семья нормальная! Но самое главное - любит он тебя! Смотри, пропустишь свое счастье!
  - Не лежит мое сердце к нему! Может и неплохой, только не люблю я его!
  - Стерпится - слюбится ...
  Приходили к Лизе по вечерам парни. А с ними, вроде бы случайно, всегда был Мишка. Сидел, больше молчал. Подошло время осенних свадеб и проводов а армию. И снова ребята, верные друзья устраивали так, что Лиза оказывалась рядом с Мишкой. То какой-либо парень попросит Мишку с ним поменяться местами, то вдруг девушку, сидевшую рядом с Лизой, позовут к себе подруги. На свободное место садился Мишка.
  На одном провожании в армию оказался рядом с нашими героями, уже отслуживший, разбитной колхозный шофер, Мишкин одноклассник. Налили стопки:
  - Чтоб служилось легко и вернулся героем!
  Повернулся одноклассник к Лизе:
   - Ты что, не желаешь ему легкой службы и счастливого возвращения? Нехорошо!
   - Я желаю, но я не могу пить! Противная водка! Горькая!
   - А мы винца, сладенького!
  Налил друг Лизе стопку вина. Через силу выпила. Потом стала есть. Повеселела, вроде настроение лучше ...
   - А мы еще по стопочке! - подмигнул друг Мишке. - Чтоб служилось легко и в караул не посылали!
  Вторая стопка пошла легче. Лиза впервые пошла танцевать с Мишкой. Скоро на свадьбах Лиза садилась рядом с Мишкой самостоятельно, без приглашения. А рядом всегда на страже счастья стояли и сидели друзья.
   - Сегодня вино не пьем! Кислятина! - сказал однажды Мишкин друг. - Водка абрикосовая, чистое лекарство.
   Так постепенно втягивалась Лиза с головой в компанию и стопку. А весной по селу пролетела новость:
   - В начале июля у Мишки с Лизой свадьба!
   Свадьба была, как свадьба. Только на любой свадьбе самая красивая - невеста. Лиза была самая красивая на собственной свадьбе. Только, когда подходили, желали счастья, чокались, с каждым пригубливанием Лиза добросовестно глотала то, что было налито в рюмки. Порозовела ...
   Старший брат, приехавший на свадьбу из Костромы, озабоченно наблюдал частые Лизкины пригубливания. Он работал фельдшером в наркологическом кабинете. Кое-что видел ...
   Когда смолкла музыка, Лиза неожиданно встала и запела. Это было так неожиданно! Пела Лиза на собственной свадьбе так, что все гости смолкли и встали. Когда невеста закончила песню, вся свадьба дружно и долго аплодировала. Только, пожалуй самая пожилая гостья, дальняя родственница жениха, перекрестившись, тихо сказала, словно про себя:
   - Ох, не рыдать бы ...
  И старший брат Лизы до конца свадьбы был чернее тучи. Не нравилась ему сегодня сестренка, ох как не нравилась!
   Молодые сразу перешли жить в дом жениха. Мишкины родители, чтобы не стеснять молодых, перешли жить во времянку со всеми удобствами. Такую времянку и времянкой не назовешь!
   После свадьбы все, особенно Мишкины друзья, были желанными гостями в доме молодых гостеприимных хозяев. По любому поводу накрывали стол. Готовить Лиза умела. Пила наравне со всеми. Мишка, как обычно, выпив рюмку, максимум другую, отставлял рюмку подальше, либо переворачивал вверх дном. Лиза, вдруг полюбившая быть в центре внимания, выключив магнитофон или телевизор, пела песни. Друзья дружно подпевали.
   Новый год встречали у Мишкиного брата, посаженного молодых, на прошедшей летом, свадьбе. К концу встречи вдруг все увидели, что Лиза мертвецки пьяна. Ее непрерывно рвало. Через день поехали к врачу. Обследовав, врач вынес вердикт:
   - Беременна! 10 - 11 недель.
  Дал рекомендации, в числе которых был запрет на употребление алкоголя. Выйдя от врача, Лиза сообщила Мишке о беременности. Мишка от счастья был на седьмом небе. Лиза же, о запрете алкоголя Мишке ничего не сказала. Домой ехали счастливые, в приподнятом настроении.
   Через пару недель молодую семью посетила патронажная акушерка, которую Лиза гостеприимно пыталась усадить медичку за стол. Акушерка отказалась. Дав рекомендации, повторила запрет врача на алкоголь. С этого дня начались в семье проблемы. Мишка, одолевавший ранее одну-две рюмки, перестал пить вообще и ввел в семье сухой закон. Убрали все спиртное. Свекор, прославленный винодел, продал все вино оптом.
   Тем не менее, приходя домой, Мишка замечал, что глаза жены неестественно блестят, стала более живой жестикуляция, лицо стало более выразительным. Мишка заподозрил неладное. Лиза где-то покупает и тайком пьет спиртное? Позвонил Лизкиному брату-наркологу. Тот, будучи на расстоянии более полутора тысяч километров, посоветовал обратиться к врачу наркологу на месте.
   Разразился скандал, итогом которого явился выкидыш. Лизу госпитализировали, оказали необходимую помощь. На вопрос врача об употреблении алкоголя, клятвенно заверила, что алкогольные напитки в рот не берет. А ночью Лиза дала приступ алкогольного делирия - белой горячки. Сделала стресс всему отделению. И медперсоналу и беременным с роженицами. Лизу срочно изолировали, оставив в отделении, так как началось обильное кровотечение.
   По поводу неотложного состояния врачи сделали вызов санавиации. Приехавшая бригада долго совещалась. Потом решили эвакуировать пациентку в республиканское учреждение. Там по приезду состоялся консилиум. Был поставлен вопрос об операции. После операции, вышедшая в коридор к Мишке пожилая женщина хирург-гинеколог сообщила, что Лиза в будущем иметь детей не сможет.
   В тот вечер в городе Мишка напился до потери сознания. Подобрала его милиция, но учитывая критическое состяние в результате алкогольного отравления, отвезли в реанимацию. Последующие дни Мишка пил беспробудно. Ночевал у дальнего родственника, который с удовольствием составлял ему компанию. За неделю с лишним у Лизы он ни разу не был. Привез их домой Мишкин отец, которому по телефону сообщили, что Лизу выписывают и просили приехать.
   Дома Лиза лежала. Мишка проводил вечера с "друзьями", напиваясь каждый вечер до бесчувствия. Потом внезапно прекратил пить. Вернувшись домой, ухаживал за Лизой, кормил ее чуть ли не с ложечки. Лиза стала капризной, возбудимой, плаксивой. Часто закатывала истерики. На фоне истерики у нее развился очередной приступ белой горячки. Вместо того, чтобы вызвать медработника или скорую, Мишка безостановочно избивал жену, пока не прибежали, на зов родителей, соседи и не связали Мишку. Лизу не надо было вязать. Она лежала без сознания.
   Вызвав скорую, обоих отвезли в реанимацию. Потом обоих поместили в разные наркологические отделения, где муж и жена провели несколько месяцев. Вернулись домой почти одновременно. Их приезд оказался очередным шоком для близких. Мишка просто не видел жену. Собрав свои вещи, Мишка переселился в комнату, имевшую отдельный выход. Ежедневно ходил на работу, приходил вовремя, заходил к родителям, к жившей по соседству, двоюродной сестре. Ужинал чаще всего у нее.
   А Лиза, окрепнув, утверждала, что из свадьбу просто сглазили. Однажды, одевшись, пошла к знахарке, чтобы снять порчу. Привели Лизу соседки, наткнувшись на нее, стоящую у столба, обхватив его руками. С трудом оторвав от столба, привели домой. Лиза вырывалась, пыталась идти в обратном направлении. Возникает вопрос:
   - А где же мама Лизы? Почему она не принимает участия в судьбе дочери?
   Мама Лизы находилась в это время в онкоинституте, где ей была сделана операция по удалению легкого. Однако, распространившиеся метастазы быстро делали свое дело. Вскоре мама Лизы скончалась. Еще до кончины приехал из Костромы брат. Он с помощью родственников готовил похороны.
  Странные, пожалуй, безумные были эти проводы матери в мир иной. Брат с оставшимися родственниками готовил усопшую к похоронам, а Лиза, что-то громко рассказывая себе, ходила по комнатам, проходила, ни разу не взглянув на, лежащую в гробу, мать. Затем, не поднимая голову, беспрестанно что-то декламируя, ходила взад-вперед по, делящей уже неухоженный огород пополам до самой лесополосы, тропинке.
  Провожающие в последний путь, родственники и соседи не выпускали Лизу из поля зрения. Все время один-два человека следовали за ней. Потом Лиза выходила на улицу. И снова, взад-вперед, быстрым шагом, как челнок, сновала вдоль села. На кладбище проводить маму, Лиза не пошла. Ее пробовали взять под руки, подвести, попрощаться с мамой, но она, вырвав руки, продолжала ходить вдоль огорода.
  После похорон Лизу вновь поместили в психиатрическую клинику. Снова несколько месяцев неустанного лечения. Месяца через два к ней неожиданно приехал навестить, бросивший пить, Мишка. Приехавшего Мишку Лиза вначале узнала, сказала, как его зовут. Но на вопрос врача, кем приходится ей Мишка, ответила:
  - Дядя ...
   Выписали Лизу, когда она стала ориентироваться в своей личности, узнавала Мишку. По приезду у нее короткие периоды относительно ясного сознания сменялись длительным ступором. Летом неожиданно стала уносить из дома различные вещи, меняла их на самогон. Бутылки с самогоном прятала в скирде соломы. Сделав два-три глотка из горлышка, вроде бы оживала, появлялись проблески разума.
   Однажды ближе к вечеру во дворе появились две незнакомые юркие старушки в темном. Мишка, полагая, что они пришли к матери, направился за сарай, чтобы позвать маму. Но старушки пришли к Мишке. О чем-то долго говорили они с Мишкой в комнате. Разговор прервала, вернувшаяся с огорода и увидевшая на пороге дома галоши, Мишкина мама.
   Еще не старая женщина, войдя в комнату и, увидев увещевавших Мишку старух, женщина поняла цель их прихода.
   - Мы православные, крещены в православии, и такими останемся! Уходите! Люди сами грешат, а потом сами расплачиваются. А вы, как вороны, быстро собираетесь туда, где беда грянула! Уходите, пожалуйста! И больше не приходите!
  Мишка согбенный, глядя в пол, молча сидел на табурете.
   Чтобы Лиза не выносила из дома вещи, Мишка поселил ее в своей комнатушке, убрав оттуда все, что можно вынести. Оставили кровать и голые стены. Болезнь ее прогрессировала быстро. Она уже не искала алкоголь, не переодевалась, не умывалась.
  Все заботы, неожиданно для всех, взял на себя Мишка. Регулярно, насколько это было возможно, мыл, переодевал. Свекровь приносила тарелку каши или борща. Скоро Лиза перестала просить принести поесть, перестала самостоятельно принимать пищу. Накормят с ложечки, и то хорошо. Ее навязчивыми движениями была ходьба. Сначала ходила по комнате, потом выходила во двор. В сторону огорода ее не тянуло, больше порывалась вырваться на улицу.
  Если калитка была незапертой, Лиза выходила и направлялась по улице в любую сторону. Ее догоняли, хватали за руки, за плечи, разворачивали и вели домой. Она не сопротивлялась. Если она подходила к калитке с крючком, накинутым с другой стороны, либо калитка была завязана тесемкой или обувным шнурком, попробовав открыть один раз, Лиза успокаивалась. Как развязать шнурок она уже не соображала. Ходила по двору, потом шла в дом. Ходьба ее стала медлительной, как в фильме с замедленной съемкой. Прежде, чем ступить ногой, Лиза ощупывала перед собой почву. Затем у Лизы стал прогрессивно расти живот. Пришедшая по вызову, акушерка сказала:
  - Это асцит. Ей осталось совсем недолго ...
  Однажды вечером Лиза легла в свою кровать и больше не встала. Хоронил ее Мишка с соседями и родней. Брат успел прилететь утром в день похорон.
  Через несколько месяцев почувствовал себя плохо Мишка. Стал бледным, похудел, стал быстро уставать на работе и дома. К врачу его почти насильно отвез двоюродный брат. Во время обследования были выявлены метастазы в печень и, в основном, в спинной мозг. Очага первичной локализации, сказали врачи, не выявили. В мир иной Мишка последовал за Лизой ровно через полгода.
  
  
  
  
  Немцы!
  
  Это было во второй половине января пятьдесят третьего. Я учился в первом классе. Баба София всего лишь несколько дней назад вернулась из Сибири. Вернувшись из школы, я пообедал и, выдернув из сарая деревянные самодельные санки, направился на улицу. Еще в школе мы с товарищами договорились встретиться и покататься на спуске от Маркова моста.
   Едва я появился из-за угла дома, как навстречу мне ринулась, стоявшая у калитки, мама. Широко расставив руки, словно загоняя курицу в хлев, она преграждала мне путь на улицу. Теснила меня к крыльцу.
   - На улицу не выходи ни в коем случае. Там пьяный Володя гоняет лошадей с санями вдоль улицы. Стопчут кони!
   А мне так хотелось посмотреть, как Володя гоняет на лошадях. Когда еще в селе такое увидишь? Гонять лошадей запрещали все: председатель Назар, бригадир, звеньевой. Да и старший конюх дядя Иван Горин, живший через дорогу от нашего дома, мог увидеть. Не видать тогда Володе лошадей! А тут: - Куда?
  Не мог я пропустить такое зрелище!
   - Тогда стой возле вишни! К калитке не подходи! - внушительно напутствовала меня мама.
   Я встал к вишне. Но оттуда ничего не видно! А мне всегда хотелось видеть все! Мама, закрывающая своим телом калитку, повернулась ко мне:
   - Едет! Стой! Не шевелись!
  Я пока ничего не видел. Мамин крик "Едет! Стой!" подействовал на меня, как команда:
   - К забору! Так больше увидишь!
  Я мгновенно прилип к горизонтальным широким доскам забора. Через широкую щель между досками была видна вся улица. На шляху у сельсовета чернела плотная толпа людей. Вниз по селу пара лошадей несли вскачь, мотающиеся из стороны в сторону, конные сани. Я прижался к забору так, что моя шапка больно давила лоб.
  Лошади приближались. Я узнал их. Я, вообще, знал всех коней, на которых ездовыми ездили соседи от школы до Маркова моста. Сегодня на дороге были кони, закрепленные за нашим соседом Володей Кочетом. Роняя изо рта клочья пены, кони несли сани, на которых сидел Володя. Сидя, он шатался, дергал вожжами и непрерывно хлестал лошадей кнутовищем. При этом он что-то кричал. Разобрать слова его было невозможно. Только багровое лицо его было искажено страхом. Володиных глаз я не видел. Вместо них были какие-то белые пятна.
  Лошади промчались мимо нашего двора. Встав на нижнюю доску забора, я посмотрел вслед саням. Вниз по селу, где-то на уровне подворья тетки Марии чернела такая же толпа мужчин. А Володя, изо всех сил, нахлестывая кнутовищем коней, мчался прямо на, перегородившую улицу, толпу мужиков. У самой толпы лошади внезапно вздыбились и, несмотря на Володины настегивания, круто повернули. Задев дышлом ветки кленовых зарослей на подворье деда Пилипа, помчались в обратном направлении. А Володя все также изо всех сил стегал кнутовищем по крупам лошадей.
  Когда кони с санями и Володей приблизились к нашему двору, я наконец-то разобрал Володин крик:
  - Немцы! Немцы! Немцы! - непрерывно орал уже осипшим голосом ездовый.
  Я осмотрелся. Еще раз посмотрел вдоль улицы. Оглянулся на наш огород. Немцев я нигде не видел.
  - Вот упился! Немцев увидел! - громко сказала маме тетя Марушка, наша соседка .
  А Володина жена, тетя Раина, тоже недалекая соседка, стояла у калитки, причитая и заламывая руки.
   Под собственные крики Володя мчался на санях уже до горы. За это время толпа людей сдвинулась до подворьев Гудым. Кони снова на полном скаку остановились и, развернувшись вновь помчались вниз по селу. Но толпа мужиков за это время приблизилась уже до подворья Яська Кордибановского. Это совсем недалеко от нас. Чтобы лучше видеть, я залез на забор выше, еще на одну доску. Кони снова на всем скаку вздыбились и стали разворачиваться. А Володя продолжал их стегать.
   В этот момент толпа смешалась, плотная шеренга расстроилась. Часть мужиков бросились к лошадям, схватили за дышло и сбрую. Остальные навалились на Володю. Отобрали кнут, самого горе-ездового повалили на сани. Володя, перестал сопротивляться, мгновенно утих. Когда его везли мимо нашего двора, слышался только его негромкий, осиплый голос:
   - Немцы! Немцы! Немцы!
   Володю сгрузили возле его дома. На ногах он не держался. Схватив за руки и ноги, мужики отнесли его в дом. Лошадей оттерли соломой из саней. Пустой опалкой досуха вытерли морды. Кто-то из мужиков, сев в сани, поехал на конюшню.
   Мы вернулись в дом. Я спросил маму:
   - Почему он кричал "Немцы?" Где же немцы?
  После увиденного в моем возбужденном мозгу действительность смешалась с домыслами и фантазиями. Я искренне полагал, что Володя видел настоящих немцев. Может удирал, чтобы не застрелили?
   Моя мама ответила:
  - Это уже не первый раз. Ему все время мерещатся немцы. Ему было семнадцать лет, уже был взрослый, когда ранней весной сорок пятого пришла похоронка на его отца, дядю Мишу, погибшего в Польше 15 января 1945 года. Тогда Володина мама, тетя Ганька, жена убитого на фронте дяди Миши, кричала так, что слышно было на пол села:
   - Мишка! Мишка!
  А Володя, которому тогда было уже семнадцать, долго молчал. Потом вдруг стал кричать так, что, по рассказам моей мамы, казалось, режут взрослого бугая или корову. А потом его крик превратился в слова:
   - Немцы! Немцы!
   - Почему у дяди Володи такие белые глаза?
   - Когда он напивается, глаза у него закатываются кверху, под самый лоб. Видны только белки. Потому и кажутся глаза белыми. Бедная Раина!
  
   Пить Володя начал рано и помногу. Совсем молодым, однажды напившись, сидя в повозке, он встал на колени. Стегнув изо всей силы кнутом по крупам лошадей, что-то громко и неразборчиво прокричал. Потом завалился набок, долго дергался, хрипел, изо рта выходила желтая пена. Потом Володя затих. Лошади встали. Подошедшие сельчане тронули Володю за руку. Рука безвольно упала на дно повозки. Лицо Володи было синим, почти фиолетовым. Казалось, он не дышал.
   - Отошел... - перекрестилась одна из пожилых женщин. - Царство ему небесное!
   В это время Володя тяжело застонал. Тут же, прямо в повозке, его вырвало.
   - Наверное кровоизлияние, - сказал кто-то, из, окруживших повозку, колхозников. Если, не дай бог, парализует, бедная будет Раина. Он такой тяжелый!
   Вскоре Володю лишили "водительского удостоверения" - отобрали кнут. Лошадей отдали, хромому с войны Ивану Шевчуку. Володю перевели в строители. Тогда строили новую двухэтажную школу. Крана и лебедки не было. Камень, песок и раствор поднимали на второй этаж на носилках, с трудом поднимаясь по длинному, колеблюшемуся под ногами, деревянному трапу.
  Однажды после обеденного перерыва, Володя с напарником поднимался по трапу с корытообразными носилками, наполненными чамуром (раствором). На середине трапа, где колебания были самыми сильными, Володю повело в сторону. Выпустив из рук носилки, напарник чудом успел схватить Володю за рукав фуфайки. Вовремя подоспели другие строители. Держа за руки, болтающегося на весу Володю медленно спустили вниз. На высоте человеческого роста Володю перехватили и приняли другие рабочие.
  Только сейчас Володю разобрало окончательно. Он свалился кулем на кучу просеянного гравия. Так и храпел на той куче до вечера. На следующее утро Володю ждало следующее понижение в "должности". Начался сезон уборки сахарной свеклы. Володю назначили грузчиком на свекловичном массиве. Однажды с утра Володя дал деньги, еще не отслужившему в армии, молодому водителю Франеку Гридину:
  - Привези мне со станции бутылку портвейна!
  Разрузив на свеклоприемном пункте машину, Франек купил и привез Володе требуемую бутылку. Сорвав алюминиевый колпачок, Володя не оторвался, пока не опустошил бутылку. Забросив бутылку в кузов очередной загружаемой машины, через несколько минут Володя вынес непьющему Франеку "обвинительное заключение":
  - Это не чистое вино! Франек шприцом отсосал вино и залил в бутылку воду!
  Возмутились все, работающие в тот день на уборке свеклы:
  - Мальчик с рождения не брал еще в рот спиртного! Как ты можешь такое говорить.
  Оставив работу, мужики грузчики и чистящие свеклу женщины принялись за поиски колпачка. Нашли быстро. Внимательно осмотрели и сунули Володе в лицо:
  - Смотри! Никаких следов прокола нет! Парню через две недели в армию идти, а ты его так благословляешь.
  Володя стоял на своем:
  - Все равно где-то добавили воду!
  У Володи детей не было. Всю свою отеческую любовь он перенес на, живущую по соседству, подрастающую двоюродную племянницу Зою. Будучи трезвым, он подолгу играл с маленькой племянницей, носил ее на руках, но чаще всего служил ей в качестве "верховой лошади".
   Умирать Володе в довольно молодом возрасте было суждено долго и мучительно от другого заболевания. У него был, уже давший метастазы, рак желудка.
  
  Заканчивая рассказ, я открыл базу данных о награжденных моих земляках на фронтах Великой Отечественной войны. Погибшего Михаила Ивановича, отца Володи, в списках награжденных я не нашел. Сведения о его гибели я нашел в республиканской Книге памяти. Медалью "За боевые заслуги" награжден сын Михаила Ивановича, старший брат Володи, Иван Михайлович, 1925 г.р.
  
  
  Заклинило
  
  Это было более сорока лет назад во второй половине сентября. Я уже лежал в постели и в который раз перечитывал Паустовского. Искренность в изложении ощущений, лиризм, романтизм в отношениях между людьми и описании природы всегда приносят в душу удивительное умиротворение и душевный покой. Особенно на ночь.
  В это время зазвонил телефон. С неудовольствием оторвавшись от книги, снял трубку. Звонили из отделения.
  - Только что поступил задыхающийся больной. Мы поняли, что в горле, где-то глубоко, его ужалила пчела или оса. Состояние ухудшается на глазах.
  - Что сделано?
  - Только что поступил, не успели. Все порывается куда-то бежать!
  - Немедленно! Преднизолон, хлористый, супрастин, лазекс. Я выезжаю!
  Вызывать ургентную машину не стал. Включив дальний свет и мигающие габариты, помчался. Подъехал прямо к отделению. Еще с улицы услышал, словно свист со стоном, натужное дыхание. Пациент, как ни странно, стоял в коридоре.
  - Показывает знаками, что так ему легче!
  Я уже видел, насколько ему легко.
   По сколько и чего сделали? - сотрудники были грамотными, ориентировались быстро и правильно.
   - Делайте еще по столько же! - я видел, что операции трахеотомии (вскрытия трахеи с введением специальной дыхательной трубки) не избежать.
  Двери предоперационной были открыты. "Помытая" и переодетая операционная сестра, сложив руки у груди, ждала.
   - Накрыла?
   - Да, все готово!
  А, ставший уже фиолетовым, пациент стоял! Судя по внешнему виду, он должен быть мертвым! А он стоит!
   Я подошел к больному.
  - Нужна срочная операция! Иначе погибнешь!
  Пациент отрицательно замотал головой.
   С трудом заставил его сесть на табурет у смотрового столика. Нагрел зеркало. Захватив язык, ввел зеркало в ротоглотку. Куда там? Все пространство было заполнено студневидной бугристой массой. Ни малейшей щели. Как он дышит?
   Я пошел мыться. В предоперационную заглянула жена больного.
   - Что его ужалило?
   - Не знаю! Перед ужином сказал, что ему нужно в туалет. Побежал на улицу. Зайдя на несколько секунд в туалет, бегом побежал в сарай. Там у нас полутонная када, дробленый виноград бродит. Он каждый вечер бежит туда и литровой кружкой отдавливает тесковину (сусло) от стенки кады, набирает тулбурела (молодое, не перебродившее полностью вино) залпом выпивает и бежит ужинать. Сегодня сказал, что почувствовал укол в горле.
   А пациент, вопреки всем законам медицины, с натугой сипел и стоял рядом с женой, жил.
   - Надо оперироваться!
  Пациент снова энергично покачал головой и пошел в сторону туалета.
   Я обратился к дежурной медсестре:
   - Идите кто-нибудь за ним. Пусть идет с вами жена и еще кто-либо из больных мужиков! - распорядился я.
  Из туалета больной возвращался самостоятельно. Миновав операционную, не посмотрев в нашу сторону, пошел в палату. Жена за ним. Почти сразу же в предоперационную вбежала медсестра.
   - Ему хуже! Но не хочет идти в операционную!
   Практически в тот же миг я услышал мощный топот обуви по коридору. Пациент вбежал в предоперационную. Словно бывавший у нас много раз, повернул в операционную, успел снять обувь (!) и улегся на операционный стол. Вытянулся, сразу же поднял левую руку и показал мне на свою шею:
   - Режь! - говорило его движение кистью.
  Оперировал я его почти без анестезии. Времени не было. Сначала толстенной иглой проколол коническую связку. (есть такая на передней поверхности шеи, ниже щитовидного хряща, под кадыком). Воздух со слизью и кровянистой жидкостью вырвался наружу. Потом, пусть нелегкий, но вдох. Уже вперед! Еще немного, еще чуть чуть! Только сейчас вспомнили, что надо подставить под шею тугой валик!
  Благодаря тому, что пациент был худощавый, если не худой, после обезболивания трахеотомия прошла быстро. Расширив разрез трахеи носовым зеркалом, дал раздышаться.
  - Можно не спешить!
  В это время раздался голос дежурной сестры:
  - Доктор! Жена говорит, что он два раза лечился от алкоголизма!
  - Во время сказала! Спасибо!
  Я уже ввел трахеостомическую трубку. Надежно, самым толстым шелком подшил трубку к коже. Подшил с широким захватом. Если в белой горячке попробует вырвать трахеотомическую трубку, пусть рвет с кожей! Затормозит!
  Уже не спеша, почти любовно, выкроил из сложенных салфеток "штанишки" и провел их под подшитую трубку.
  Затем, как стандартно пишут в историях болезней, с самостоятельным дыханием пациент проведен в палату. Теперь надо все записать! Пригласил жену в ординаторскую. Фамилия, имя, отчество. Возраст. Адрес ...
  - Ё-о... Вы как тут оказались?
  Больной был из другого района, почти сорок километров от отделения!
   - Как вы тут оказались, спрашиваю?
   - Медсестра наша недалеко живет. Почти соседка. Сказала - только сюда! Вы поможете.
   - Могли и не успеть.
   Записав назначения, поехал домой. Это ровно одиннадцать километров. В отделении все, казалось, прошло, как говорят, в штатном режиме. Все сотрудники держались достойно, да и я сам, молодцом! А вот по дороге! Нарастало какое-то непонятное состояние. То ли возбуждение, то ли торможение! Запоздалое! Какая-то внутренняя дрожь, вибрации. Сам я - словно и не я. Несильное, но ни разу не испытанное, совершенно новое ощущение подташнивания. Еду, как ездил по этой дороге тысячи раз, все мимо той же лесополосы. Но уверенности, что полоса и дорога находятся в нужном направлении, нет! Лишь когда свет фар высветил оранжевую сторожку у поворота дороги направо, сориентировался. Вот и лес. Позднее зажигание!
   Приехав домой, лег. Сон не шел. Понял, что не усну. И читать не могу. Все буквы в непрерывном мелко-размашистом движении, не могу сконцентрировать взгляд.
  - Не в свои сани сел, хирург называется!
  Встал, прошел к холодильнику. Налил рому, который был открыт к приезду гостей еще весной, на Первомай. Налил в бокал. Прежде, чем поднести к губам, поймал себя на том, что пристально рассматриваю содержимое бокала. Не плавает ли там оса или пчела? Приехали!
   Утром, прибыв в отделение, сначала зашел к больному. Он приветственно с улыбкой помахал мне рукой. Как другу, которого давно не видел! Прошел в сестринскую:
   - Как после бурной ночи?
   - Температура нормальная, дышит свободно, назначения выполнены. Только что сделала еще один диазепам. Какой-то веселый он стал под утро. Как бы белочку не словил!
   - Молодец!
   Я прошел в ординаторскую. Едва успел переодеться, как в дверь еле слышно постучали. Вошла жена пациента:
   - Извините! Все вопросы в сторону, на потом! У меня сейчас осмотр больных на выписку! - сказал я, полагая, что жена зашла ко мне с "благодарностью". - Не время сейчас говорить!
   - Доктор! Извините! Это очень важно!
   - Что? - я начал раздражаться.
   - Понимаете? Мы женаты уже двадцать лет. Вот уже десять лет, как мой муж не мужчина. Особенно после лечения в наркологическом отделении. Вы меня понимаете? А сегодня под утро я переодевала его и ... Посмотрите!
   Жена разворачивает передо мной сверток, в который были завернуты, не первой свежести, мужские трусы. Вывернула наизнанку. А там ... обилие биологического материала, который извергается у мужчин при оргазме.
   - У него, что, все это после вашей операции восстановится?
  Я был близок к шоку:
  - Давайте потом об этом поговорим!
  После обеда я вышел в коридор. Жена пациента упорно стояла на страже у двери моего кабинета. Только, слава богу, без свертка... Прошли мы в ординаторскую. Разъясняя женщине суть, пришлось воскресить в памяти интернатуру по ЛОР, рассказы одного из старейших отоларингологов Молдовы, ныне покойного подполковника медицинской службы, бывшего в войну начальником госпиталя. Владимир Васильевич Шестаков рассказывал, что у всех повешенных немцами партизан наступало семяизвержение.
  Вспомнил и семинары с профессором Михаилом Григорьевичем Загарских, который наблюдал семяизвержение у пациентов с острой внезапной обструкцией дыхательных путей, вспомнил рассказы стариков в селе, вынимавших из петли тела повесившихся односельчан, вспомнил суицидологию и преднамеренные удушения из судебной медицины. У всех одно и то же.
  Все это, максимально деликатно и в доступной для сельской женщины форме изложил я жене моего пациента. Острый отек слизистой гортани, прекращение поступления, насыщенной кислородом, крови в головной мозг вызывает ответную реакцию в виде непроизвольного мочеиспускания, отделения кала и семяизвержения. Пережившие, оставшиеся в живых после острой асфиксии (удушения), позже рассказывали, что ощущали оргазм, гораздо сильнее, чем во время интимной близости с женщиной. Куда уж яснее?
  Жена моего пациента поняла! В конце беседы она задала мне вопрос:
  - Так что, можно надеяться, что после этой операции и выписки у мужа все восстановится? Все будет, как когда-то?
  Мне хотелось грязно выругаться ...
  Через два дня отек гортаноглотки у моего пациента исчез. При осмотре я ясно видел широкую дыхательную щель, способную обеспечить полноценное дыхание взрослого человека. Но мне опять помогли, вспомнившиеся советы моих мудрых наставников, которые, казалось, предусмотрели все случайности и осложнения. Киевский профессор Елена Андреевна Евдощенко предупреждала нас, что у детей и больных алкоголизмом, привыкших дышать через трахеостомическую трубку, после удаления часто возникает психическая асфиксия. Не видя и не ощущая спасительной трубки, пациент, случается, начинает задыхаться при полноценной дыхательной щели.
  Обрезав трубку, я всегда держал в отделении флянец с подвязками. Сняв трахеостомическую трубку, я быстро, чтобы не заметил больной подвязывал флянец. Лишь через день-два я открывал больному "Обман". Так я, на всякий случай, поступил и с моим пациентом. К концу недели отверстие затянулось и я выписал пациента домой.
  
  Прошло около двух лет. В одну из суббот, мой приятель, наставник по голубеводству и талантливый, ныне покойный селекционер, Николай Эммануилович Юзефович приехал ко мне домой. Посмотрев птицу, дал, как всегда, дельные советы и неожиданно предложил:
  - Евгений Николаевич! Завтра в .......... соседнего района храм села. Голубеводы всего района устраивают там выставку голубей. Давайте поедем, посмотрим. Может я увижу, улетевшего от меня одесского конусного? Я его выкуплю за любые деньги или обменяю!
  - Поехали!
  В восемь часов утра, самого момента открытия выставки мы ходили по рядам. Если Вы никогда не были на таком мероприятии, съездите, не пожалеете, если Вы любите природу! Чего там только не бывает? Голуби самых различных пород, куры, утки, гуси, кролики, нутрии, индюки, страусята и поросята! Два три часа общения с братьями нашими меньшими, и ты уезжаешь домой совершенно в другом состоянии!
  Неожиданно я увидел, продававшую индюшат и цыплят, жену моего пациента, которому я ночью два года назад делал трахеотомию. Я люблю встречаться с моими бывшими пациентами. Я всю жизнь, коллеги могут подтвердить, был далек от меркантильных позиций при таких встречах. Встречают, по крайней мере меня, пациенты радушно. Но в сложных отношениях "врач-больной", наоборот, возможны самые неожиданные варианты.
  Бывает, пациенты или их родители уже забыли эпизод встречи с доктором. Это неудивительно. Наша жизнь переполнена другими, быстро сменяющимися, событиями. Бывает, после тяжелой операции и длительного выхаживания, пациент, вспомнив лишь после напоминания, скажет:
  - А-а, здравствуйте. Спасибо!
  Бывает, что сделав прокол, парацентез или вымыв пробку из уха, становишься сродни родственнику на долгие годы. Поздравления с праздниками, приглашения на храм, почетный гость на свадьбе. У меня за полвека работы масса таких примеров в каждом селе района.
  А сейчас на меня в упор смотрели, мутные от злобы, ненавидящие глаза. Женщина узнала меня сразу! Тем не менее я поздоровался:
  - Добрый день! Как состояние Коли? (только сейчас я вспомнил имя моего, со столь драматическим прошлым, пациента).
  Женщина сразу сорвалась на крик, который, без преувеличения, привлек внимание всех, участвующих в выставке: владельцев животных и зрителей:
  - Чтоб он сдох и вы вслед за ним. Почему вы не сделали так, чтобы он тогда умер? Было бы легче мне и моим детям! Уже целых два года у меня в доме ад! Он напивается, разгоняет всех со двора, закрывается в доме. Потом выходит. Он бьет меня ночами, всегда неожиданно!
  Я онемел. Такую "благодарность" мне вынесли впервые в моей жизни! За что? За то, что я , не спросив адреса и фамилии спас ему жизнь? Я молчал. Мне нечего было сказать. А тут все смотрят на меня. Ее знают только в селе, а меня знают почти все голубеводы севера Молдавии! Да и пациенты ко мне отовсюду едут. А тут такая "слава!".
   Я понимал, что передо мной истерическая психопатка, но:
   - Пациент всегда прав! Даже на базаре ...
  Положение спас житель этого села, мой давний знакомый, бывавший у меня дома, голубевод. Вместе с дядей Колей Юзефовичем они увели меня в противоположный угол площади. А вслед мне неслись проклятия.
   Знакомый сказал:
   - Это, к сожалению, моя соседка. Не надо отвечать! Она всем на магале кровь портит. И пить он, наверное, начал из-за нее. Мы росли вместе. До женитьбы он в рот спиртного не брал. Кто знает? ...
   Вокруг нас стали раздаваться возгласы:
   - Не обращайте внимания! Вы тот доктор? Здоровья вам и долгих лет. Спасайте людей.
   У меня отлегло от сердца. Дядя Коля еще раз обойдя выставку, вернулся к нам. Своего конусного одессита он так и не увидел:
   - Скорее всего, ястреб поймал и съел. А может, держат в вольере, как племенного?
  Несмотря на настойчивые приглашения знакомого, мы, извинившись, поехали домой.
   Еще через год я встретился с моим знакомым и соседом моего бывшего пациента уже в Оргееве. Первое воскресенье ноября в Оргееве с размахом празднуется храм. Из окрестных сел приезжают жители с собственными рукоделиями, поют, танцуют. И голубинная выставка, только гораздо большего масштаба, считай республиканская. Приезжают любители из Приднестровья и Украины. Только сейчас, к сожалению, мы были без Николая Эммануиловича Юзефовича. В конце апреля того года дядя Коля ушел в мир иной от тяжелого онкозаболевания поджелудочной железы.
   Мы прошли с соседом моего бывшего пациента по рядам, рассматривая птицу. Были интересные экземпляры из Тирасполя и Страшен. Я собирался спросить о самочувствии моего бывшего пацента. Мой напарник опередил меня:
   - Совсем недавно мы проводили соседа, которого вы оперировали. Он продолжал пить. Выпив, пальцами с боков шеи душил себя. Душит, душит, а потом падает. Затем поднимается и тихо уходит к себе во времянку. А потом там же во времянке стал мастерить невиданное устройство. Приспособил резиновые подушки, толстая леска, какие-то шкивы от детского конструктора, грузы и амортизатор от крышки багажника какой-то иномарки.
   - Недели три назад раздался на всю магалу крик его жены:
   - Спасайте, люди добрые, повесился!
   - Я прибежал первым. Забегаю во времянку, а сосед на диване полусидя, опутанный лесками. Резиновые подушки из автомагазина сжали горло с обеих сторон. Я к нему... А он еще теплый. Стали мы делать искусственное дыхание, вызвали скорую. Пока скорая приехала, тело уже было холодным. Потом были следователи из прокуратуры. Написали диагноз: Самоудушение. Так и похоронили. Раньше батюшка таких не отпевал. А сейчас проводили с батюшкой и музыкой.
   Мне многое из рассказанного стало ясным. Действительно, имело место самоудушение. Оставалось уточнить некоторые детали. Я спросил:
   - Ты можешь, хотя бы приблизительно нарисовать мне схему или рисунок приспособления, в котором удушился твой сосед?
   - Без проблем. Не приблизительно, а точно. Я в школе работаю учителем труда. Меня заинтересовала эта конструкция. Зачем она? Веревка, если он хотел совершить такой грех, проще.
   Мы сели за столик бара, который в честь храма расположили под тентом на открытом воздухе. Сосед довольно подробно и толково сделал эскиз Колиного аппарата.
   Сейчас все стало на свои места. Испытав в отделении оргазм от удушья, пациент Коля по приезду домой стал сдавливать себе сонные артерии. При потере сознания испытывал оргазм. Это заменяло ему общение с женой. В жизни его попойка сменялась самоудушением с последующим оргазмом. При систематическом нарушении питания мозга кислородом постепенно отмирают микроскопические участки мозга. Для поддержания высокого потенциала оргазма со временем, как и у наркоманов, возрастает необходимость более длительного периода удушения.
  Покойный оказался рационализатором. Для получения оргазма большей силы, покойный приспособил блок шкивов, резиновые подушки, рычаги и амортизатор. Сидя, прижав руками к шее рычаги с подушками, Коля самостоятельно пережимал сонные артерии до потери сознания. Руки после этого безвольно падали. Под тяжестью, непроизвольно падающего назад тела, система блоков отводила подушки от шеи. Амортизатор, замедляя отведение подушек, должен был удлинить период пережатия сонных артерий и продлить период оргазма. Возможно, несколько раз так и было. В конце "процедуры" сосед приходил в сознание. А в тот раз что-то просто заклинило.
  Впрочем ... Заклинило давно ...
  
  
  
  
  Цена содомии
  Рассказ минского психотерапевта
  В девяностых в стране началось повальное увлечение сеансами телевизионных шарлатанов от медицины и не от нее. Начиная от Кашпировского, и кончая Чумаком. Я не зря говорю о телевизионных психотерапевтах, как о недобросовестных шарлатанах. Суть в том, что, не имея непосредственной прямой и обратной связи с пациентом, нельзя говорить о психотерапии, как о таковой.
  Массовые осложнения от проведенных по центральному телевидению и в Кишиневе телевизионных сеансов дистанционного "лечения" заставили меня посмотреть на эту проблему, на телевизионное психологическое воздействие, как на мощное средство влияния на человеческую психику. Позже появилось выражение "промывание мозгов". Понадобилась смена общественно-экономической формации, изменение политического уклада и развала страны. "Лечебные" сеансы повышали внушаемость населения всего Союза.
  Что касается медицинской части телевизионного воздействия на психику, то лишь у незначительной части пациентов были неожиданные позитивные результаты. Не зря Кашпировский "таскал" одних и тех же "исцеленных" по всему Союзу. При этом пути выздоровления, улучшения либо ухудшения состояния пациентов прогнозировать невозможно. Пророческие слова поэта-мыслителя, дипломата Федора Тютчева:
  Нам не дано предугадать,
  Как слово наше отзовется, ...
  подтверждены сеансами Кашпировского. За сеансами телевизионной психотерапии последовал шквал обострения психических расстройств, уже долгие годы пребывавших в ремиссии, то есть вне обострения психических заболеваний. Особенно у детей, как наиболее внушаемой части населения.
  Проведя несколько сеансов психотерапии в сельских клубах и домах культуры района, в том числе в моем родном селе, я раз и навсегда отказался от подобных собраний, как метода психотерапии. Тем более, когда в зале присутствуют пациенты с широким спектром индивидуальной особенности психики, разнообразия акцентуаций характеров и различной степени внушаемости.
  В самом начале девяностых мне довелось учиться на курсах специализации при кафедре психотерапии Харьковского института усовершенствования врачей. Мне посчастливилось поселиться в одной комнате общежития с психотерапевтом-наркологом из Минска. Чуть старше меня, этот доктор был человеком-энциклопедией. По крайней мере в части медицинской психологии, наркологии, психоанализа и психотерапии.
  Прошло уже почти тридцать лет. Позволю себе привести рассказ коллеги, как случай из его богатой практики в части последствий, перенесенной в детстве, гомосексуальной психотравмы.
  В общежитии мы обсуждали лекцию, прочитанную нам днем преподавателем кафедры. Лектор сыпал цитатами из научных статей о генетической предрасположенности, макро- и микросоциальных факторах, значении психических травм, роли родителей, улицы и детских коллективов в формировании гомосексуализма. О том, что это патология, ни у кого-либо из присутствующих коллег сомнений не возникло.
  Уже вечером, собравшись всем блоком в нашей комнате, мы продолжили обсуждение этой проблемы. За время беседы у меня сложилось впечатление, что наш белорусский коллега прочел бы подобную лекцию на несколько другом уровне. Мы в тот вечер не конспектировали. Тогда мы обсуждали, но больше слушали о психических проблемах, с которыми сталкиваются взрослые, перенесшие в детстве гомосексуальное насилие. Каждая фраза, сказанная тогда коллегой, через много лет кажется высеченной в граните.
  В зависимости от возраста, особенностей гомосексуальной травмы, характерологических особенностей, степени психической стойкости, симптомокомплексы могут проявляться по разному.
  По словам коллеги, наиболее распространенным защитным механизмом является ощущение личностью, в зависимости от давности гомосексуальной травы, отчужденности от самого себя. Разум покидает личность в ситуациях стресса. Одновременно возникает ощущение собственного бессилия и незаслуженных страданий.
  Взрослые, подвергшиеся в детстве гомосексуальному насилию, довольно часто причиняют себе физический вред. "Нечаянные" ушибы, порезы, щипки, прикусывания собственного тела приводят к выбросу специальных гормонов, эндорфинов, дающих временное ощущение покоя.
  Сама психическая реакция у перенесших подобное насилие, как правило, неадекватна и избыточно активна. Чаще это приступы страха, панические атаки. Организм не в состоянии расслабиться. Таких людей, независимо от ближайшего или отдаленного периода насилия преследуют навязчивые воспоминания, ночные кошмары.
  Частой реакцией на гомосексуальное насилие в детстве является гиперсексуальность в подростковом и взрослом состоянии. Часто она бывает также гомосексуальной. У таких пациентов, переживших в детстве гомосексуальное насилие, часто возникает паранойя (бредовые переживания), галлюцинации и преходящие психозы. Характерны перепады настроения, немотивированные вспышки гнева, депрессии и тревожности.
  Жертвы гомосексуального детского насилия начинают опасаться окружающих, в том числе и своих родственников, неспособны поддерживать отношения, основанные на взаимном доверии. Ночной энурез в подростковом возрасте (ночное недержание мочи), необъяснимые вспышки истерики, перемены в поведении могут быть признаком того, что в детстве было совершено сексуальное насилие.
  Психологи и психоаналитики пишут о том, что воспоминания о гомосексуальных психотравмах часто вытесняются в бессознательное, так как разум, спасаясь, отталкивает их.
  Пережившие в детстве гомосексуальные травмы, во взрослом состоянии часто пытаются найти утешение в употреблении алкогольных напитков и наркотиках. Об одном подобном случае групповой реакции детей на гомосексуальное насилие со стороны подростка и последствиях этого страшного деяния в отдаленном периоде смею вам сегодня доложить.
  - Я работал, - продолжал наш минский коллега, - психотерапевтом и по совместительству наркологом в одной из поликлиник, расположенной в одном из промышленных районов Минска.
  Ко мне обратился больной из, запущенного в недалеком прошлом, села. Сейчас это, считай, центр города. С подросткового возраста пациент страдает хроническим алкоголизмом. Начало было положено пивом, потом дешевыми "чернилами". Продавалось в семидесятых якобы сухое вино, которое можно было действительно использовать в качестве чернил. Они были настолько насыщенными, что на свет ничего не просматривалось даже в бокале. Привозили его из одной из арабских стран. Уже не помню, откуда.
  А потом стал пить все, лишь был бы градус. Затем женился. После рождения дочки с заячьей губой дал зарок. Зарок не пить, по его словам, он давал раз триста. После сенокоса уснул в библейском ложе - в яслях, где в сарае держали корову, телку и маленького бычка. Утром проснулся, а рядом его солдатский вещмешок и старый, с отвалившимися петлями, перевязанный бечевкой, чемодан. Поплелся он к матери. Увидев его, мама тихо сказала:
  - Боже, "радость" какая в доме! - и тихо заголосила.
  "Благость" навещала его весной и летом. Звалась она березовым соком. Добавлял сахар. Он был тогда дешевым! Гнал самогон. А потом перестал гнать. С соседней улицы собутыльник научил. Перебродит березовый сок и пей сразу. Если не выпить сразу, долго не хранится. Прокисает, словно уксус. Организовали втроем "кооператив". Заправляли бражку через неделю. Выпьют у одного за неделю, с понедельника пьют у другого. А потом у третьего. А за это время у первого бражка дозревает.
  Потом наш герой лечился в ЛТП. Полутюрьма, полубольница. Сначала передавали им охранники бурду за большие деньги. А потом и денег не стало. На белом коне (белая горячка) въехал в изолятор. Потом держался. С тем его и отпустили домой. Обо мне наслышан от соседки. У той муж после нескольких посещений бросил пить. Заметьте, я не говорю: вылечил я его. Не люблю я этого шарлатанского слова. Не лечится эта беда. Помочь бросить пить можно и нужно. Я помогаю. А прекращает пить сам пациент. Эти условия нашего общения я оговариваю со всеми пациентами с первой встречи. От алкоголизма, наркомании, и табакокурения не лечат. Доктор помогает перестроить психику так, чтобы пациент не пил, не курил, не употреблял наркотики.
  Отсев обратившихся приличный. Во первых, беру только первую и вторую стадию. Некоторые, испугавшись, что их лишают такого "блага", посетив один-два раза, уходят. Бог им судья. Зато с, поставившими цель "завязать", мне работать легче. И процент положительных результатов у меня выше, чем у коллег. Это уже мое "шарлатанство". Все стараются выведать у меня секрет успешного лечения. А секрет проще пареной репы. Просто каждый больной для меня - главный. Он у меня на первом месте, пока я не закончу с ним работать.
  А если сказать, не лукавя, есть у меня секрет. Секрет весь в том, что нет у меня универсального метода. Просто к каждому надо подобрать его "ключик". Выведать, откуда у алкоголизма каждого пациента ноги растут.
  - Почему он пить начал! - вот в чем вопрос.
  Пациент в исключительно редких случаях скажет правду. Не со зла, как говорится, он. Просто сам не осознает. Если помогу осознать, уже половина успеха лечения. Один просто с дружками после работы расслабляется, а на самом деле жену ревнует до смерти. А заговорить с ней и дать себе отчет - сил нет. У другого, по его словам, дома "ведьма", вот он и убегает из дому. Бывает, живет с одной, а любит другую. А на самом деле на работе продвижением по службе его обошли.
  А дальше в ход идет все, что больше подходит этому пациенту: Гипноз, выработка условного рвотного рефлекса на вкус, запах и одно упоминание об алкоголе. Есть метод эмоционально-стрессовой терапии. Это тут, в Харькове его любят. А самым действенным методом является осознание пациентом ситуации, в которой он находится. Тут вводится в бой тяжелая артиллерия - метод психоанализа. Но в условиях городской поликлиники, где работа ограничена жесткими временными рамками, проведение классического психоанализа практически неосуществимо. Вступает в силу мой секрет!
  Вспомните о специальных приемах, применяемых в состоянии гипнотического состояния пациента! Среди них выделяется своей оперативностью и эффективностью гипнопсихоанализ. В полутемной комнате я укладываю пациента лицом вверх так, чтобы перед глазами его был однотонный фон стенки. Пациент, кроме стенки, ничего не видит. Ввожу его сначала в глубокий транс, внушаю, что он слышит только меня и может говорить. Говорить должен, о чем угодно, лишь бы не останавливался, не молчал. Если "тормозит", запинается или замолкает, значит "теплее".
  А я "фильтрую", потому, что прямо пациент никогда не скажет. Сторож у него внутри сидит. Держит. Как же, пить больше не будешь? Как жить будешь? Непорядок! И "враг", т.е врач сзади, чтобы его не было видно, сидит! Держи ухо востро! Обманет! Это все на подсознательном уровне. Редко с первого раза получишь результат. Иногда приходится встречаться много раз, чтобы усыпить бдительность.
  Вышло так, что мой пациент "раскололся" с первой встречи. К концу сеанса заподозрил я гомосексуальную травму в детстве. Все, хватит на сегодня! На втором сеансе пациент стал дружелюбнее, потом стал раскрывать подробности. А я с каждым сеансом погружал его во все более поверхностное гипнотическое состояние. Конечной целью было выведение психики моего пациента на уровень осознания первопричины его пристрастия. К финишу наших встреч он открыто рассказал, что пить начал, чтобы забыть этот постыдный грех.
   Оказывается, совратил, практически изнасиловал моего пациента в возрасте восьми лет подросток, его собственный дядя, старше племянника всего лишь на пять-шесть лет. Вначале все выглядело игрой, в которую были вовлечены еще двое восьмилетних мальчишек, его одноклассников. Один по линии матери был племянником подростка, другой - недалекий, приходивший играть, сосед.
  Сначала подросток связал всех страшной клятвой. А потом начались, с постепенным "погружением" вглубь, игры. Дальше их отношения принимали все более обнаженные формы содомии. При этом, каждый раз предводитель не забывал в очередной раз заставить дать клятву о неразглашении тайны об их приобщении к "группе избранных".
  Беседы наши с пациентом стали более искренними, пациент уже не стеснялся рассказывать мне подробности их тайных встреч. А я, не скрывая, раскрыл в его сознании первопричину его погружения в стакан с алкогольным зельем. Однажды он заявил сам:
  - Все, словно очистился я. Просто понимаю. Нельзя мне пить. Я всю жизнь, если шли разговоры о педерастии, либо шли по телевизору передачи демонстраций с радужными флагами, уходил на улицу. И пил! У меня двое детей! Я не хочу, чтобы они повторили мой путь!
  А я, словно боясь спугнуть "дичь", приближался к главному. Несмотря на то, что прошли все сроки лечения, перевел наше общение в плоскость дружеских встреч. Меня, как нарколога, медицинского психолога интересовала судьба членов, когда-то созданного подростком, клуба "избранных". Меня интересовали психопатологические особенности динамики, развития психопатологии членов этой группы до взрослого состояния. Где они теперь, и что с ними? Какой они выбрали путь. Случилось так, что мой пациент самостоятельно начал этот разговор.
  - Что касается моего родственника, дяди, мама всегда подозревала неладное. Только почему-то молчала. Наверное боялась, что мой отец убьет своего племянника. Он мог это сделать, тем более, что с фронта пришел дважды контуженным. Несколько успокоилась мама тогда, когда Гриша, так звали моего дядю, после семилетки, тогда в селе была семилетняя школа, ушел учиться в ремесленное училище. После училища до армии работал токарем в какой-то строительной организации.
  - Потом была армия. Служил где-то в Средней Азии. Обычно с армии ребята приходят бравыми, возмужалыми, долго носят солдатскую форму, ходят в сельский клуб, провожают девчат. А Гриша приехал усохший, весь помятый, форма грязная. Сразу же снял форму и одел свои доармейские спортивные брюки. Приехал он со сломанным приплюснутым и кривым носом. Левое ухо стало в форме шара, как у борцов, хотя спортом он никогда не занимался. Ходил ниже травы и тише воды. Потом пошел работать фрезеровщиком. Не работал, а отрабатывал, ждал конца рабочего дня. Жил в общежитии. Напивался до беспамятства. Однажды был найден у стены с обратной стороны общежития. Был зверски избит неизвестными. Заявления в милицию не подавал.
  Потом женился, вернее сошелся с женщиной старше его, имевшей сына. Спустя год, женщина родила дочку. Все стало вроде налаживаться. Потом, по непонятной причине женщина выгнала его из дома. Сейчас я подозреваю, что он стал приставать к ее сыну. Совсем недавно появилось у меня такое объяснение. А потом, без конца менял места работы. Никак не мог прижиться на одном месте. Тогда мы не были еще в черте города, в селе колхоз был. Приглашал его председатель токарем в колхоз. Зарплату обещал нормальную. Гриша отказался.
  Потом строили на окраине Минска мясокомбинат. Устроился он там токарем. С первых недель начались конфликты на работе из-за спиртного. До обеда все нормально. После обеда ходит и работает, как пришибленный. Потом вскрылось. Еще с одним слесарем, родом из Херсона, ездили к нему домой, когда мак созревал. Лезвием портили маковые головки в окружающих селах, на салфетки собирали сок. А потом высохшую маковую солому пропускали через соломорезку и привозили все это сюда. В заброшенной трансформаторной будке варили в ложках зелье, набирали в шприц и кололись. Это бабушке потом рассказали, после его смерти.
  По субботам и воскресеньям снова стал напиваться до потери сознания. Видимо остатки совести шевелились в нем, заливал все свои грехи водкой и наркотиками. Потом в понедельник на работу не вышел. Нашли его случайно в сосновом бору. Повесился почему-то на высоте почти пяти метров. Похоронили без священника.
  Помолчав, мой пациент неожиданно добавил:
  - Бог с ним, с Гришей! Земля ему стекловатой.
  Я немолодой врач, тогда услышал такое пожелание впервые.
  - Вот, если бы ребята были живы, уверен, вы помогли бы им обязательно!
  Наконец-то! А я так медленно и деликатно подбирался к этому вопросу:
   - Что с ними?
   - Витя, двоюродный брат, стал напиваться еще раньше, чем я. Их семья более зажиточная, к праздникам ему, как правило справляли новый костюм. Пока трезвый, пылинки с него сдувал. Как напьется, сам по натуре тихий, начинал буянить, валялся в грязи. При этом, не скрывая, проявлял особую тягу к противоположному полу. Впервые увиденной девушке напрямик предлагал свои сексуальные услуги. Особенно в клубе, при скоплении молодежи. Потом взяли его в армию. Год не брали, никак не мог набрать положенные пятьдесят килограммов. Затем попал в какие-то войска, обучился приемам. Как демобилизовался, приехал козырный, стал приемами расшвыривать взрослых здоровых, когда-то шпынявших его, мужиков так, что те лепились к стенке, как куски мокрой глины.
  Потом поехал рейсовым автобусом в Минск. Залез с мешком на крышу одного из самых высоких зданий. Стал кричать, что он захватил здание, а всех жителей взял в заложники. Потрясая мешком, грозился взорвать дом, если не подадут на веревке много бутылок водки и закуску. Кроме этого, требовал деньги. Сколько, сам не говорил. Все твердил:
  - И деньги! И деньги!.
  Обезвредили "террориста" быстро. В мешке была какая-то старая фуфайка и мусор. Положили Витю в психбольницу. Вышел он из белой горячки и на полном серьезе организовал в отделении секцию. Стал учить психбольных приемам восточных единоборств. Изолировали сразу же. Лечили его в психбольнице долго. Когда вышел, пошел по настоянию участкового врача на обследование. Не нравился ей его внешний вид. Желтый, исхудавший. Долго отказывался пройти обследование.
  А потом началось сильное легочное кровотечение. Завезли сначала в инфекционное отделение. Из-за желтухи. На рентгене туберкулез. Все легкие в дырках. И еще желтуху где-то привили. Быстро сгорел Витя.
  - А четвертый из вашей компании? Что с ним?
  - Там отдельная история! Единственный из нашей компании закончил среднюю школу, хотя уже в школе напивался безбожно. Но был способным. В школе ни одна драка не обходилась без него. При этом, как правило, начинал потасовки сам. В результате сам же получал больше всех. Поступил в строительный техникум. При поступлении обещали трудоустройство в городе, квартиру в льготной очереди. Учился хорошо, говорил что у него одни пятерки. А вот с драками все продолжалось по прежнему. Сам начинал. Если в техникуме или в городском парке танцы, выпив, цеплялся по самому пустячному поводу и без повода. К нему даже кличка пристала: "Выйдем".
  Вызывал он ребят в вестибюль или на улицу и начинал драку. Всегда получал больше всех. После этого, весь в ссадинах и синяках неделю ходил успокоенный. Потом все начиналось сначала. Однажды в городском парке была драка, к которой он не имел никакого отношения. Но бросился в самую гущу. Скоро вся группа дерущихся мгновенно разбежалась. На дорожке парка остался лежать один Витя. Под ним растекалась лужа алой крови. На вскрытии сказали, что его пырнули в живот острым ножом и разрезали какую-то важную жилу.
  - Аорту, что ли?
  - Да-да! Правильно! Аорту! Умер на месте ...
  Все присутствующие в комнате врачи-курсанты надолго замолчали.
  - Почему он лез в драку, если регулярно получал по полной?
  - Это как элемент патологического опьянения и как следствие совершенного над ним гомосексуального насилия. В результате побоев, травм в организме вырабатываются эндорфины, которые устраняют физическую боль и оказывают успокаивающее воздействие.
  - Совершенно верно! - заявил другой коллега. - У нас в отделении работала медицинская сестра. Не пила, не курила, работала без замечаний. Но регулярно придиралась к мужу, пока тот ее не отколошматит по полной. Тогда на несколько дней она успокаивалась и продолжала любить мужа с новой силой. А потом все по новой. Это такая форма садо-мазохизма.
  - Главное в другом. - сделал заключение наш минский коллега. - В результате гомосексуальной психотравмы в детстве, у всех без исключения развились психопатологические черты характера. У каждого по своему индивидуальному типу, в зависимости от течения беременности матери, наследственной предрасположенности, воспитания в семье и в школе. Но общим, как у перенесших в прошлом гомосексуальное насилие, так и совершавших его, является несомненный, более чем вероятный риск развития хронического алкоголизма. Но это еще не значит, что все алкоголики перенесли в детстве гомосексуальное насилие. Здесь необходима грамотная настороженность.
  Когда я писал главу, возникло много вопросов, на которые у меня не было ответов. Порылся в старых записных книжках, нашел номер домашнего телефона минского доктора. Позвонил. Там давно уже живут другие люди. Тем не менее, телефон его сына я нашел. Снова звоню. К глубокому сожалению, наш коллега более десяти лет назад ушел из жизни в результате инфаркта. Это случилось на работе. Выходит, выкладывался мужик до самого конца по полной. Земля ему пухом!
  
  
  Побег от дьявола
  
   Описанные нижеследующие события я оценил бы как бред больного воображения или заведомую ложь, если бы сам не был свидетелем и участником истории, более, чем сорокалетней давности.
   Тогда, после ухода с административной работы я заведовал ЛОР-глазным отделением номерной районной больницы. Одновременно еще в течение десяти лет я оставался председателем райкома профсоюза медицинских работников. Все самые скверные кляузы, грязные разборки медицинских работников между собой и жалобы пациентов на "неправомерные", по их мнению, действия врачей становились предметом моего разбора с участниками производственных и житейских драм.
  Район до 1976 года был относительно большим. Тридцать два населенных пункта, включая крупные Дондюшаны, Тырново, Окница, Атаки. 104,5 тысячи населения, четырнадцать профкомов, 1640 медицинских работников. Работы хватало. Бывало, после основной работы в отделении до вечера накатывал по району 50 - 80 и более км. Автомобиль, как правило, присылал за мной главный врач, но чаще он звонил главному врачу тырновской больницы Михаилу Степановичу Мустяцэ. Михаил Степанович всегда с неохотой выделял мне, видавшую виды, дребезжащую и, сосущую в салон пыль, санитарную "Волгу" ГАЗ-21. Михаил Степанович все выписывал, выделял и выдавал с превеликой неохотой. Таков был он!
  Водителем на той "Волге был Вася Жордан (фамилия изменена). Ездить с ним всегда было тягостно, так как в "Волге" всегда пахло стоялой мочой. Напиваясь, Вася во сне мочился в постель, мог не удержаться в машине. Не успевал притормозить. Он был племянником предыдущего главного врача и чувствовал себя выше не только остальных водителей, но и врачей, особенно младше его возрастом. В их число входил и я. Чтобы не задевать его легко уязвимого самолюбия и помня, что во время поездки моя жизнь была в его руках, я не сопротивлялся.
  Читателю покажется дикостью, но некоторые водители санитарных машин в те годы позволяли себе ездить во власти зеленого змия. Вася исключением не был. Заметив издали на перекрестке работника ГАИ, Вася включал дальний свет, мигалку и сирену. Некоторые сотрудники правопорядка, бывало, брали под козырек, чем Вася весьма гордился. Целый день Вася ездил подшофе, то есть навеселе. Но по после работы, объезжая и обходя своих многочисленных приятелей "надирался" основательно. Утром все снова все было в "порядке".
  Васю не раз уличали в "благостном" состоянии, временно отстраняли и переводили в слесари, которые по штату вообще не были нужны, угрожали увольнением по статье, ложили в психиатрическое отделение. Вася каждый раз клялся больше не пить. Не ручаюсь за точность приведенного в пример стиха, кажется Федорова:
  И клялась на белом хлебе,
  И клялась на белом снеге,
  Синевой небес клялась.
  Потеряла клятва силу,
  Потеряла клятва власть.
  Поклялась и согрешила.
  Согрешив, опять клялась.
  Думаю, в нашем случае это о Васе и его единоверцах во чекушке. В конце концов решили. Весной, по истечении срока эксплуатации и техническому состоянию автомобиля, "Волга" подлежит списанию. А там, Васю - хоть в конюхи! Или - гуляй Вася!
   Летом ко мне, предварительно позвонив, приехал председатель бельцкого горкома профсоюза медицинских работников. Потерянный день. По памятке, напечатанной на листе бумаги, он проверил работу нашего райкома и нескольких профкомов. Потом вдвоем сели за отчет. Уезжая, проверяющий оставил мне свою памятку с тем, чтобы назавтра я проверил райком Глодянского района. Была когда-то такая практика взаимных проверок профсоюзной работы медицинских учреждений. Я тут же позвонил глодянскому коллеге, предупредил о моем приезде и, чтобы не терять времени, попросил его подготовить некоторые базовые данные для предстоящего анализа деятельности райкома.
  Тогда же я предупредил Васю о предстоящей проверке. Неохотно принял мое известие Вася. Завтрашняя поездка - это путешествие длиной шестьдесят километров в другой район, а ездить на расстояние дальше, чем видна заводская труба, Вася не любил. Район не свой, ГАИ чужая. Сегодня пить больше нельзя. Иначе завтра перегар! Завтра обратно вернемся, в лучшем случае, после обеда, а может к вечеру. Выпить можно будет только после работы! Это целый день коту под хвост!
  Выехали мы пораньше. К половине девятого мы были на месте. Как говорится, и слава богу! Для начала к главному врачу необходимо зайти, представиться. Таков этикет. Навестили мы главного врача вдвоем с местным председателем райкома. Встреча прошла радушно и оперативно. А вот с проверкой! Молодой был председатель! Работать работал, а на бумаге работы не видно. Пренебрегал протоколами заседаний. Пришлось попотеть с ним вместе, чтобы восстановить хотя-бы часть предыдущих событий. Особенно документы финансово-хозяйственной деятельности. Бухгалтера-кассира надо постоянно держать на коротком поводке. Печальный опыт у меня лично был небогатый, но горький!
  Потом зашел в ЛОР-отделение. Коллега - мой старый приятель, много лет заведует. Грамотный мужик. Там же в столовой отделения мы и пообедали. Вкусно готовят! А Вася ест неохотно. Хоть и худой весь, иссушенный, а пот с кончика его длинного кривого носа в борщ капает. Приятного мало. Вышли мы во двор больницы. А там, как говорят, у гаража полный шухер. Бельцкая ГАИ по району шастает, всех останавливает. В трубки заставляет дуть, наиболее подозрительных везут в приемное отделение! Приуныл мой Вася. Раньше дома ему даже пива не видать! Поехали!
  Миновали мы Рышканы. На развилке - как витязь на распутье. Налево поедешь - дорога великолепная, но дальше. Не доезжая Единец на Кетрошику, Гашпар, Фрасино, Тырново. Направо - только уложенный асфальт, но велика опасность ГАИшников встретить. Самая близкая дорога - прямо. Но до Михайлян усыпана гравием так, что колеса погружаются и пробуксовывают. Зато милицию встретить - минимальный шанс.
  Поехал, не раздумывая, Вася прямо. Сначала ничего, а через пару километров мотор с натугой ревет, колеса погружаются в недавно насыпанный гравий, машину на ровном месте заносит. Камни по сторонам разлетаются, словно разбрызгиваются, бьют по днищу. Иные бьют, словно молотом тяжелым. Каждый удар в моем сердце болью отзывается. Не люблю я, когда над техникой так издеваются. Словно тебя самого бьют камни.
  А Вася за рулем сидит напряженный. С трудом держит рулевое колесо. Каждый крупный камень ударом отзывается, на готовом вырваться из Васиных рук, руле. Глянул на спидометр. Мать честная! Стрелка застыла на цифре сто! Куда гоним? А Вася сидит, к рулю прильнув, пот снова прошиб его. Взгляд переводит с дороги на зеркало заднего вида. А я в свое, правое, ничего не вижу. Пыль на дороге, на зеркале мутная грязь, бог его знает, какой давности. Повернулся на назал.
  Мать родная! Нас догоняет огромный ЗИЛ. Едет почти по левой обочине, где гравия и камней меньше.
  - Вася! Сейчас направо полевая дорога, а там сад! Сверни, пропусти его к чертовой матери! Нутром чувствую, быть беде!
  - Нет! Не пройдешь! Там тупик! В нем он и задавит меня!
  - О чем ты?
  Вася молчал. Проехали мы проселок. Дорога пошла на подъем с легким поворотом направо. А я только назад смотрю. Новый ЗИЛ легко нагоняет нас. За рулем молодой круглолицый парень. Улыбка на все его круглое лицо. Сейчас обгонит и пойдет впереди нас. Тогда весь шквал гравия лобовое стекло нашей "Волги" на себя примет!
  -Вася!
  А Вася, глядя в зеркало заднего вида, зубы стиснул. Желваки побелели. Сейчас зубы начнут крошиться. Достигли мы почти плавного поворота, а ЗИЛ уже в восьми-десяти метрах за нами. Водитель улыбается.
  - Еще и улыбается, черт! - вырвалось у меня.
  Васю мои слова словно подстегнули. Мгновенно переключился он с четвертой на третью и, как раз на плавном повороте дороги прижал педаль газа до полика. Взвыл волговский мотор, забуксовали колеса. А я назад смотрю. Из-под задних колес нашей "Волги" шквал гравия рвется. На повороте весь град камней летит в лобовое стекло ЗИЛа. Затуманилось лобовое стекло новой машины мелкими трещинами, появились рваные отверстия. А Вася, знай давит. Затормозил ЗИЛ на полном ходу, едва не занесло его в кювет. Остановился! Прочно на прикол встал!
  - Вася, что с тобой!
  А Вася включил четвертую и снова стрелка спидометра выплясывает вокруг ста. А тут Михайляны. В населенном пункте правилами дорожного движения предписано ограничение скорости. Вася знай давит. Так въехали мы в Барабой. Васю словно подменили. Аккуратно объезжает колдобины, камни. Вот и центр. Поворот направо, потом налево, затем снова направо. И длинный спуск! Разогнал Вася "Волгу" так, что в самой лощине прижало меня к сиденью, словно в начале выполнения "Мертвой петли" на истребителе .
  - Вася! Куда спешишь?
  Вася молчит и выжимает из машины все возможное и невозможное. Как мы на повороте в Бричево не влетели в мельницу, одному всевышнему известно. Куры, разбрасывая разноцветную метель из перьев, ударились в решетку. Тяжелая "Волга" едва ощутила два или три легких удара.
  Влетели мы во двор больницы, Вася ударил по тормозам. Встали. Вася вышел из машины и бессильно опустился на толстенный, гладко срезанный комель акации, поваленной еще ранней весной у здания, где ютилась наша администрация. Неожиданно в передней части машины послышалось громкое и отчаянное:
  - Кхе-е-е-е!
  Вася вскочил и, готовый удрать, округлившимися от ужаса глазами смотрел на передок "Волги". Я обошел машину спереди. Нагнулся. В левом рваном, когда-то прямоугольном отверстии, куда вставляется домкрат, заклинило черную курицу. Ее мы везли из самого Бричево. В это время у "Волги" стала собираться толпа мужской половины администрации и хозяйственного двора. Посыпались вопросы, шутки, комментарии. На людях отошел от случившегося и Вася. Обошел машину и нагнулся. Я заметил, что черная курица ему не понравилась. Попросил кого-то:
  - Вытащите и отрубите голову! - и потерял интерес.
  Потом подошел к санитарному фельдшеру и сунул ему в руку какую-то бумажку. Деньги конечно! Тот скрылся в дверях магазина напротив больничного двора. Через несколько минут появился со слегка оттопыренными брюками на животе. Заметно было, что следя за мной, он усиленно втягивает в себя живот. Обошел гараж с тыльной стороны, вошел в каморку, служащую то сторожкой, то мастерской. До увольнения столяр там работал. Главным предназначением той каморки, вы уже догадались, было место для кратковременных встреч страждущих. Там оперативно давили "пузырь" и тут же разбегались. Через несколько минут вышли наши герои поодиночке. Вася взбодрился, плечи стали прямее, стал более осмысленным взгляд.
  В тот же день я рассказал о нашей гонке по гравию Михаилу Степановичу. Взглянув, по своему обыкновению, на меня исподлобья, он буркнул:
  - Вы что, хотели, чтобы ЗИЛ сделал решетку из лобового стекла на "Волге"? Вы пошли бы просить стекло в "Сельхозтехнике"?
  - Я не о "Волге", Михаил Степанович. Я о Васе. С ним опасно ездить. Такое ощущение, что гонится за кем-то. Странный он в последнее время!
  - Он всю жизнь странный! А почему вас так интересуют кадровые вопросы?
  Я, и не только я, знали, что Михаил Степанович болезненно относится к любым вопросам, затрагивающим его административное самолюбие. А со мной у него отношения были особые. Они достойны описания в отдельной повести. Если короче, то Михаил Степанович всерьез опасался, что я, после третьего заявления освободившийся от должности первого заместителя главврача одного из самых крупных тогда районов республики, мечтал занять его место главврача, по сути участковой больницы. Это стало его своеобразной паранойей.
  - Михаил Степанович! Я председатель райкома профсоюза медработников. Я должен думать о полутора тысячах работников. В том числе и о вас с Васей.
  На том и разошлись.
   В разговоре с главным врачом района, я поднял этот вопрос, подробно описав мою позицию и позицию главного врача на месте.
   Василий Иванович вызвал заведующего гаражом. Владимир Иванович, болезненный, но необычайно серьезно относившийся к своим обязанностям, человек, предложил простое решение:
   - Надо будет переговорить с сотрудниками ГАИ. В первом же случае вождения машины в состоянии алкогольного опьянения, изъять права. Вы, надеюсь помните, что я земляк Васи и его покровителя? Мне труднее всех!
   Вася после памятной поездки стал относиться ко мне, если не с большим уважением, то по крайней мере, с повышенным вниманием. Я заметил, что он ищет уединения для беседы со мной. Учитывая в анамнезе травму носа, выраженную его наружную деформацию, без сомнения и искривление носовой перегородки, в конце рабочего дня я спросил его о носовом дыхании. Пригласил его в отделение с тем, чтобы осмотреть его нос. В конце осмотра Вася, перед тем как уйти, неловко переминаясь с ноги на ногу, спросил меня:
   - Евгений Николаевич! Вы его тоже тогда видели?
   - Когда и кого?
   - Когда мы ездили в Глодяны!
   - Так кого я должен был видеть?
  Васе было неловко. Я видел, что ему тяжело продолжать разговор.
   - Ну, тогда ... Черта!
   - Какого еще черта? - в моей груди стало пусто.
   - Тогда вы крикнули, что черт вам улыбался!
  Я почувствовал, что мне становится дурно. До меня стала доходить вся серьезность положения.
   - А ты его часто видишь, Вася?
   - Не часто, но бывает. В фильме он неправильный. На самом деле хвост у него короче, а сам он ярко-рыжий. Только хвост черный! - доверительно просвещал меня Вася. - и рога назад больше закручены. Он тогда сидел за рулем ЗИЛа. Вы сами сказали, что он улыбался вам.
   - Нет, Вася, мне, наверное, показалось.
   - Спастись от него можно только в колодце. Только надо успеть перекрестить колодец.
   Все происходящее казалось мне нереальным. Я понял, что Вася в пределирии, в предверии белой горячки. Его надо изолировать. Когда Вася вышел, я позвонил Михаилу Степановичу. Его, как назло не было. Позвонил главному врачу района. Передал содержание разговора с Васей.
   - Забери у него ключи от "Волги". Любым способом. Скажи, что я велел. Он не пьяный?
   - Вроде нет ...
   - Его надо изолировать в психиатрическом отделении.
   - Вызвать скорую?
   - Вырвется! Они сильные в делирии ... Надо чтобы он сам приехал. Он не агрессивный?
   - Нет! Говорили спокойно, только не о том ...
   - Ясно!
   Я вышел во двор больницы. Встретил завхоза. Попросил закрыть Васин гараж на еще один замок. А сам пошел по территории в поисках Васи. Кто-то сказал, что Вася уехал с с соседом к себе домой. Я позвонил:
   - Володя! Вася с тобой ехал домой?
   - Да! А что случилось?
   - Не нравится он мне сегодня ... - подробности я раскрывать не стал.
   - Да нет! Все нормально! Стал готовить замес глины. С женой работают. Сын рядом.
   Успокоенный, я поехал домой. С утра, перед тем, как ехать в отделение зашел к главному. У него в кабинете был мой преемник по оргметодработе. Среди прочих тем, говорили о Васе. Решили, что его осмотрит психиатр на месте. Но лечение не дома, а в стационаре.
  - Ни черта с ним не случится! - сказал Иван Иванович. - Сам ленивый, как пес. Если ему нужно работать дома, пусть берет отпуск!
   В это время зазвонил телефон. Главный снял трубку. Долго молчал. Только желваки катались, словно жили отдельной жизнью. Потом кинул на меня взгляд, от которого у меня в животе стало холодно:
   - Звонил Мустяцэ. Ночью Вася бросился в колодец. Обнаружили утром случайно, когда пытались достать воду. Просит помочь с гробом. На складе в больнице у него досок нет. И столяра нет ...
   Казалось, так скверно я себя не чувствовал ни разу в жизни.
   На фоне этой трагической развязки не стало большой радостью последовавшее распоряжение главного врача о выделении мне служебного автомобиля "Москвич 408" без водителя.
  
  
  Бутылка шампанского
  
  Это было летом восемьдесят второго. Я заканчивал учебу в аспирантуре на ЛОР-кафедре и готовился к защите диссертации. В тот день мы ждали приезда моего старшего брата Алексея с семьей. Он работал доцентом кафедры травматологии Тернопольского медицинского института. Тогда он был в отпуску. По его приезду мы запланировали рыбалку, уху, вареные в любистке раки, шашлыки.
  Накануне по телефону брат сообщил, что выезжает в одиннадцать. Нормальной езды, по крайней мере для меня, предстояло не более пяти часов. Но это для меня! Прибытие Алеши же, как и Фиделя Кастро на кубинские митинги, по нашим, подкрепленным многолетним опытом, наблюдениям, следовало ожидать на три-четыре часа позже. Во первых, выезжал всегда позже, нежели планировал. Перед выездом тщательно, словно ехал на выставку, протирал снаружи и изнутри автомобиль. Даже Жанна, его жена, начинала нервничать.
  Но Алеша всегда был верен себе. Тщательно проверял техническое состояние машины: уровни всех жидкостей, масла, тормозную систему, электрооборудование. В населенных пунктах, даже если дорога была пустынной, он снижал скорость до сорока и так держал, пока дорожный знак не указывал на конец ограничений. Он был начисто лишен азарта, который до сих пор одолевает меня, особенно в дороге: "состязаясь с самим собой", быстрее доехать до пункта назначения. Мне уже скоро семьдесят три, а такой "бзык" сохранился во мне поныне.
  В четыре часа дня мы начали отсчет. В семь вечера, с самой длительной отсроченной поправкой, брат должен приехать! А его нет! Восемь, девять ... Мы стали волноваться. Десять! ... Ровно в десять пятнадцать, с опозданием на шесть часов пятнадцать минут, Алексей въехал в проезд.
  В проезд, да и в любое другое место назначения, мы также въезжали по разному. Брат сворачивал и светя фарами въезжал в переулок "передом". Я же всю жизнь, независимо от дня или ночи, погодных условий и времени года въезжаю задним ходом. Так выезжать удобнее.
   Быстро накрыли стол. Вареная, вытащенная из ухи рыба, шашлыки, уха и, наконец, под светлое вино, раки. Надо сказать, что алкоголь в нашей семье никогда не был культом, несмотря на то, что и дед по маме и мой отец были грамотными виноделами. По приезду Алеша позволял себе бокал, иногда чуть больше легкого сухого вина. А если выезжать надо было раньше, не пил вообще. Я, будучи принимающей стороной, позволял себе немного больше.
  Вино было отменным. Случайно узнав о приезде брата, с которым много лет они были дружны, бесподобную чимишлийскую "Лидию" прислал наш старинный добрый знакомый, директор недалекого совхоза. Когда стали разливать вино, в гостинной распространился удивительный аромат. Попросили налить бокалы даже непьющие женщины. Когда я разлил вино, Алеша спросил меня:
  - Ты сегодня не ургентируешь?
  Ургентировать - значит в нерабочее время находиться в пределах досягаемости и быть готовым выехать на присланной "ургентной" машине в больницу для оказания помощи больным твоего профиля при неотложных состояниях.
   - Да! До десятого я дежурю на дому.
   - Тогда вина тебе сегодня не видать, даже небольшой рюмки!
   - Чтобы тебе больше досталось? - вспомнив детство, шутя спросил я.
   В детстве брат, как старший, часто "дурил" меня. Вероятно во многих семьях так, особенно в небогатые послевоенные годы. То, взвесив в руке, орехи поменяет, то яблоко "одолжит" с условием возврата по самой высокой процентной ставке, но только с будущего урожая ...
   - Нет! Я серьезно! Давай поужинаем, а потом я расскажу, почему я сегодня задержался с приездом.
   После того, как уничтожили раков, брат начал повествование:
   - Сегодня в девять утра у нас в областной больнице была внеплановая научно - практическая конференция. Были все кафедры хирургического профиля, ректор, зав. облздравотделом, второй секретарь обкома, представитель облсельхозтехнадзора, несколько человек из Киева. Разбирали случай девятимесячной давности, имевший место в одной из центральных районных больниц области.
   Это было во время осенней вспашки после уборки сахарной свеклы. Осень была сухая. Несмотря уборку свеклы комбайном, плодородный слой почвы был убитым и твердым, как бетон. Во время вспашки оборвало лемех. Такое случается. Поменять несложно. Три болта открутить, поменять лемех, закрутить и затянуть. Как правило, эта операция, чтобы не гнать многотонную машину за несколько километров на бригаду, производится в поле.
  Привезли лемех. Тракторист, молодой, тридцати лет могучий атлет, рычагом, управляющим гидравликой, поднял плуг. Улегшись на спину, стал работать. Открутил пластину сломанного лемеха, почистил, прогнал резьбу и стал закручивать. Что-то там у них не выходило с подтяжкой болтов. Надо было трактор с приподнятым плугом подать немного вперед. Попросил тракториста, пришедшего на помощь, продвинуть агрегат. Тот сел за управление и тронул трактор с места. Одновременно, что-то случилось с гидравликой. Опустился плуг. Передним острым концом лемех вспорол кожу бедра и, раздвинув мышцы, прошел за бедренную кость в глубину тканей. Так протащило пострадавшего около полуметра.
   В результате на внутренный поверхности бедра зияла глубокая рваная загрязненная рана длиной около двадцати сантиметров. Немедленно отвезли в приемное отделение районной больницы, которая, к счастью, была недалеко. Дежурный терапевт и медицинская сестра приемного отделения стали промывать и обрабатывать загрязненную грунтом рану дезинфицирующими растворами и перекисью водорода. Послали за дежурным травматологом.
  Тут-то и начинается второй акт трагедии. Дежурный травматолог, с ведома заместителя главного врача, уехал в соседнюю область на какое-то семейное торжество. По согласованию, вместо себя оставил дежурить на дому хирурга, прошедшего в прошлом специализацию по травматологии и военно-полевой хирургии. Хирург, время от времени поклонявшийся Бахусу, в это время был в гостях у приятеля и его соседа. В связи с окончанием рабочего дня решили расслабиться. Взяли в магазине шампанское. По их мнению, совсем немного. Всего по бутылке на брата. Когда осушили последний бокал, за хирургом приехала машина.
  Привезли хирурга в приемное отделение, а там уже собрались родственники пациента. Двадцатисемилетняя жена с пятилетней дочкой, мать, теща, тесть и оказавшийся в гостях случайно, родственник-юрист. Прежде всего попросил хирург освободить помещение от посторонних лиц. Никто спорить не стал, однако родственник-юрист стал требовать заменить, оказывающего помощь, хирурга. Он видел, что, вызванный специалист, мягко говоря, выпивший.
  Хирург стал проводить дальнейшую обработку раны. Крови было мало, но надо было иссечь заведомо нежизнеспособные ткани. В это время родственник - юрист связался с прокурором района, своим сокурсником. Скоро в коридоре собралась авторитетная, созванная прокурором, бригада: дежурный следователь прокуратуры, судебно-медицинский эксперт и нарколог. Нарколог, правда, пытался отстраниться от выполнения своей миссии. Напоминание прокурора об уголовной ответственности за отказ в освидетельствовании на степень алкогольного опьянения при отягчающих обстоятельствах, сделало свое дело.
  В это время в малой операционной между доктором и операционной медсестрой шла дискуссия. Доктор считал свою миссию выполненной, поставил дренажи и распорядился оформить экстренную госпитализацию. Медицинская сестра настаивала на продолжении хирургической обработки раны с контролем ее глубины. Хирург грубо посоветовал ей не лезть "не в свое дело".
  Закончив операцию, хирург вышел в коридор и направился в ординаторскую, чтобы все записать. У входа в ординаторскую он был встречен бригадой, ждавшей его во главе с прокурором. Тут же было проведено освидетельствование на степень алкогольного опьянения. Факта употребления алкоголя хирург не отрицал:
  - Подумаешь, бутылка шампанского! Я не за рулем!
  - С кем пил, у кого пил?
  Поехал следователь прокуратуры домой к приятелю хирурга. Тот дал соответствующие показания:
  - Подумаешь, по бутылке шампанского на брата!
  Были освидетельствованы на степень алкогольного опьянения и оба приятели. Бутылки и бокалы были изъяты. Криминалист сняла отпечатки пальцев с бутылок и бокалов. На всякий случай.
  А в отделении события разворачивались своим чередом. Был вызван заведующий хирургическим отделением. Вместе осмотрели больного, записали осмотр с дежурным врачом по больнице и хирургом, как консилиум. Дали соответствующие назначения. Повторной ревизии раневого канала, к сожалению, не провели. Заведующий поверил своему коллеге. Все, участвующие в консилиуме, расписались под записью в истории болезни и разошлись.
  К утру у больного, несмотря на массивные дозы антибиотиков, противостолбнячный анатоксин и противогангренозную сыворотку, поднялась температура до сорока. Снова консилиум. Перевязка. Из раны сочилась обильная темная мутная сукровица. Снова обработка раны. Ввиду угрожающего состояния пациента была вызвана областная бригада в составе хирурга, травматолога и анестезиолога. После осмотра было принято решение об эвакуации больного в областную клинику.
  К следующему утру состояние больного резко ухудшилось. Нога резко опухла, посинела. При пальпации ощущалась крепитация (потрескивание тканей под кожей при ощупывании пальцами). Были произведены лампасные разрезы. Проведена повторная ревизия раны. К вечеру состояние больного молниеносно ухудшилось. Снова консилиум. Было решено провести высокую ампутацию конечности. Удаленную конечность взяли на судебно-медицинскую и патологоанатомическую экспертизу. При послойном разрезе мышц бедра за бедренной костью был обнаружен травматический карман со следами чернозема.
  Состояние пациента продолжало прогрессивно ухудшаться и ночью больной скончался. Сразу же было возбуждено уголовное дело. В разбирательство включились работники прокуратуры, лучшие областные адвокаты пациента и обвиняемого хирурга. Судебная тяжба тянулась около восьми месяцев. В результате был вынесен довольно суровый обвинительный приговор. Было вынесено и частное определение руководителям лечебных учреждений.
  Брат замолчал. Молчали все сидящие за столом. Потом Алексей повторил:
  - Если ургентируешь, возьми за правило и предупреди всех коллег. До последней секунды ургентного времени ни грамма алкоголя! Возможно травматический карман со следами грязи не нашел бы и другой, трезвый и более опытный хирург. Возможно, смертельный исход у больного был предрешен изначально самой травмой и характером инфицированного грунта, высокой обсемененностью клостридиями (анаэробные возбудители гангрены). Но главным оставалось другое: доктор был в состоянии алкогольного опьянения. Все!
  Попробовать великолепную ароматную чимишлийскую "Лидию" в тот вечер и до конца ургентного периода мне расхотелось.
  
  
  Доктор Валевич
  
  После многократных травм в области носа в результате падений и "военных действий" между "долишной, горишной и серединной" командами у меня сформировалась незначительная деформация наружного носа. Заметил я неровность главного украшения моего лица к тринадцати годам, когда почему-то стал чаще смотреться в зеркало.
  Воспринял я факт асимметрии моего носа весьма болезненно. Желание оценить мой внешний вид приняло характер навязчивой идеи. Походя, моя голова непроизвольно поворачивалась, и я всматривался во все отражающие поверхности: зеркала, оконные, дверные и автомобильные стекла, водную гладь в озере и ведре, никелированные предметы...
  Мне хотелось быть красивым, иметь ровный, прямой нос. Читая книги, я обращал внимание на описание черт лица, особенно формы носа. Я мечтал носить прямой узкий нос, как у легендарного советского разведчика Генриха фон Гольдринга из книги "И один в поле воин".
  Всматриваясь в зеркало, я видел свой нос удлиненным, с нависшим, как хобот, концом. Вместо высокой и узкой переносицы в отражении зеркал я видел своё широкое и приплюснутое переносье. Тогда я узнал, что у носа есть крылья. Крылья моего носа меня не устраивали. Вместо тонких и изящных, они были мягкими, казались бесформенными.
  Окончательно портилось моё настроение, когда смотрелся в зеркало, поворачивая голову вправо-влево. Справа мой нос казался почти прямым. Но слева!... Форма носа мгновенно менялась, появлялся горбик, а кончик носа казался крючковидным. Я стал ненавидеть мой нос. В классе, на улице я весьма болезненно оценивал форму носа моих сверстников, "подбирая" себе подходящее украшение лица. В итоге я остановился на форме носа моего одноклассника Мишки Бенги.
  Брат Алексей в это время учился на старших курсах Черновицкого медицинского института. Во время летних каникул, после долгих мучительных колебаний, я спросил его:
  - Посмотри! У меня сильно кривой нос?
  Осмотрев моё лицо, Алеша задал мне вопрос, который вообще не имел отношения к форме носа:
   - Тебе трудно дышать носом?
  При чем тут дыхание?! Я вообще до сих пор не думал, чем я дышу? Носом или ртом?
  Шумно втянув и вытолкнув носом воздух, я пожал плечами:
  - Вроде нормально... При чем тут дыхание?
  Брат, прижав пальцем одну ноздрю, заставил дышать носом. Я старался. Прижимая другую ноздрю, Алеша попросил:
  - Спокойнее, не так сильно!
  Затем брат, оторвав разрыхленный комочек ваты, поочередно прикладывал его к каждой ноздре:
   - Спокойно! А сейчас сильнее! Слева слегка затруднено...
  Кроме щекотания ватой, я ничего не ощущал. Затем Алеша пошел в дом. Вскоре он вышел с миской, в которой стояли несколько пустых стопок. Одну из стопок поднес к моему носу:
   - Чем пахнет?
   - Уксусом!
   - А сейчас?
   - Керосином!
   - А это что?
   - Самогон!
  Брат поднес к моему носу еще одну стопку. После легко узнаваемого запаха самогона нюхать пришлось дольше:
   - Постное масло!
  Алеша пожал плечами:
   - Вроде норма...
  
   В самом начале зимних каникул родители собрали чемодан с продуктами. На санях, в которые были впряжены стоялые фондовские кони, отец повез меня к поезду. Купив билет, поезд мы ждали довольно долго. Наконец, рассекая темноту, из-за поворота появился прожектор паровоза. Белые риски падающего снега перечеркивали наискось, бегущий перед паровозом, расширяющийся конус ослепительно белого света. Наконец поезд остановился:
   - Ваши билеты!
  Вместе с плотной, не больше спичечного коробка, картонкой билета отец вручил кондукторше зеленую бумажку. То были три рубля:
   - Мальчик едет один! Присмотрите...
  Проводница молча кивнула головой. Отец рывком забросил в тамбур чемодан и махнул рукой:
   - Счастливо доехать!
  Самостоятельно в Черновцы я ехал не впервой. Махнув отцу рукой, взялся за ручку тяжелого чемодана и поволок его в спёртую духоту вагона.
   В Черновцах меня встретил Алеша, с ходу разрушивший мои планы на целый день. Вместо магазинов "Охота и рыболовство", "Зоомагазина", бубличной и тира мне предстояло поехать с Алешей на занятия в больницу.
  - Я договорился с доцентом. Он посмотрит твой нос.
  Фамилию доцента я запомнил на всю жизнь. Это был Тарасюк. Две пуговицы его халата были расстегнуты там, где предположительно был пуп доцента. Через широкую щель выпирал огромный живот. Круглые очки на мясистом носу, огромные красные руки с толстыми и короткими пальцами. Темно-коричневым носовым платком Тарасюк часто вытирал свою потную лысину. Ощупывая огромную опухоль правой половины шеи, он рычал на больного:
  - Я тебе ровно год назад говорил как взрослому человеку! Езжай домой, оповести родных и сразу сюда! На операцию! Так было?
  Исхудавший, с желтым восковидным лицом, пациент уныло кивал головой.
   Помыв руки, Тарасюк взялся за меня. Смотрел он меня недолго.
   - Искривление носовой перегородки. Нужен рентген в двух проекциях.
   Брат повел меня на рентген. В полутемной комнате меня уложили лицом вниз, заставили открыть рот:
   - Не дышать, не дышать!...
  Затем меня уложили на бок:
  • Не дышать! Не двигаться!
  Потом меня выставили в коридор. Вскоре пришел Алеша с двумя листками еще мокрой пленки.
   - Пошли!
  Я шел сзади и чуть сбоку, вглядываясь в уродливое изображение моего черепа на обеих пленках. Когда мы вернулись в кабинет, Тарасюка уже след простыл. Его срочно вызвали в другую больницу. Алеша остановился в раздумье...
  - Потерянный день... Завтра с утра снова...
   - Алеша! - раздался голос Алешиного однокурсника. - В отделении сейчас оперирует Валевич. Подождем. Говорят, что даже сам профессор Гладков часто советуется с ним.
   Снова коридоры, переходы, лестница вниз, потом снова наверх. Вышли к широким дверям, над которыми ярко светилась надпись: Идет операция!
   Ждать в коридоре почему-то нельзя. Запрещено. Алеша задумался:
   - Хоть бери тебя с собой, в операционную... Был бы халат...
  Невысокая худенькая студентка повернулась к брату:
   - Алеша! Мне надо на час смыться! Очень надо! И халат не надо прятать. Живая вешалка. Если смоюсь без халата, никто и не заметит.
   На меня впервые в жизни быстро надели белый выутюженный халат с запахом сирени. Он был почти впору. Шапочку пришлось на затылке стянуть. Критически осмотрев меня, студентка хихикнула и спрятала под шапочку мои большие уши. Чувствуя, что краснею, я отвернулся к стене. Маски взяли из круглой блестящей коробки на столике у входа. Поверх обуви Алеша натянул полотняные сапоги со шнурками. Свернутую пару подал мне:
  - Это бахилы. Обуй и завяжи под коленями.
  Подталкивая, брат повел меня в операционный зал. Операционная оказалась большой комнатой, выложенной кафельной плиткой. Верхняя часть стен была окрашена почему-то серой краской. С потолка свисала огромная лампа с множеством зеленоватых прожекторов. Два операционных стола были заняты. Вокруг них сгрудились люди в халатах.
   Вдоль длинной стены стояли блестящие, как у зубника Бекермана, кресла. В одном из них верещал, привязанный к креслу, мальчик лет пяти с окровавленным ртом. Сидевшая перед ним докторша в маске и с круглым зеркалом на лбу безуспешно уговаривала несчастного открыть рот и глубоко дышать. В двух других креслах, сидели взрослые. Наше появление никого не удивило. Все были заняты. Оперировали те, кто был одет в серовато-желтые мятые халаты. Одетые в чистые и наглаженные халаты были зрителями.
   Высокий студент кивком головы позвал Алешу и шепотом сказал:
   - Валевич оперирует абсцесс мозга! После воспаления уха! Уже открыл оболочки...
  Это было все, что я разобрал. Над операционным столом склонились двое. То и дело слышалось непонятное:
  • Сушить! Еще сушить!
  В эмалированный таз на полу летели свернутые кусочки бинта, обильно окрашенные кровью.
   Крови я вообще никогда не боялся, ни своей, ни чужой. Но здесь, в этом высоком зале внезапно стало душно. К горлу подступила тошнота, рот наполнился обильной слюной. Хотелось выплюнуть. Казалось, если я проглочу хоть каплю, меня тут же вырвет. При ярком солнце на снежном фоне неожиданно стало смеркаться. На операционную и, видимую через верхнюю часть окна, заснеженную крышу соседнего здания быстро опускались сумерки.
   - Дыши носом! Глубже! - раздался шепот, стоящего рядом, высокого студента.
  Я почувствовал руки, поддерживающие мои плечи. Внезапно в носу что-то сильно и больно укололо, боль пронзила, казалось, всю голову. В глазах посветлело. Это Алеша дал мне понюхать ватку с нашатырем.
  - Выйдем на свежий воздух? - спросил брат.
  Неожиданно для себя я отрицательно покачал головой. В это время голос у операционного стола тихо командовал:
   - Есть! Скальпель! Отсос! Турунду!
  В нос ударила отвратительная вонь разбитого протухшего яйца. Рот опять наполнился слюной. Я снова стал глубоко дышать носом. Полегчало...
  Наконец Алеша сказал:
   - Подождем в коридоре. Скоро будут размываться.
  Умываться - ясно. Это мы делаем каждый день. А размываться? Это как?
  Наконец хирурги вышли в коридор. Валевич оказался молодым высоким широкоплечим крепышом, похожим на какого-то известного артиста или спортсмена с обложки журнала. Высокий студент подошел к нему. Что-то тихо сказал.
   - Зачем ждать? - ответил Валевич. - Пока Саша опишет операцию, я посмотрю.
   Меня повели в полутемную комнату в самом конце коридора. Валевич усадил меня на стул, включил, закрепленную в стене рядом с моей головой, лампу:
   - Слушаю. Что тебя беспокоит?
   - Нос кривой.
  Алеша неопределенно хмыкнул. А Валевич очень серьезно повторил вопросы, уже заданные мне Алешей. Затем, приподняв голову, сунул мне в нос неприятный холодный инструмент. Я резко отдернул голову и ударился затылком об кафельные плитки стены.
  - Необъезженный! - совсем непонятно сказал Валевич.
  Смотрел он меня долго. Потом щупал нос снаружи. Затем долго рассматривал мой череп на снимках. Наконец Валевич выпрямился:
  - Искривление есть. Средней степени. Дыхание нарушено незначительно. Никто не даст гарантии, что после операции дыхание улучшится. Не вижу смысла...
  - Нос кривой? - Более "умного" вопроса я тогда придумать не смог.
  - Нос почти прямой. Для того, чтобы поправить форму носа, надо под наркозом специальным инструментом разбить нос с противоположной стороны, а потом сопоставлять и долго носить специальные пелоты, закрепленные на голове. Таз крови и много головной боли.
  Мне как-то сразу расхотелось быть красивым. А Валевич продолжил:
   - Настоящего мужчину шрамы только украшают, молодой человек!
  Молодым человеком меня назвали впервые в жизни. Я сразу вырос в собственных глазах. А Валевич снова:
   - А вообще, мужчина должен быть чуть красивее обезьяны. Но при этом он должен быть настоящим мужчиной. Тогда он красив!
  Это был первый в моей жизни сеанс психотерапии. Не до конца осознанные тогда слова Валевича почему-то отпечатались в моей памяти на всю жизнь. Оперировать тогда меня никто не стал, а актуальность косметического недостатка была задвинута навсегда куда-то на самый задний план.
  
  Прошло много лет. Я учился на последнем курсе Кишиневского медицинского института. Распределение и трудоустройство выпускников тогда проводилось в "добровольно-принудительном" порядке. Как увлекающийся техникой, в субординатуре я попал в группу рентгенологов.
  Обучаясь в мединституте, все годы обучения я подрабатывал лаборантом на кафедре гистологии, в физиологическом отделе центральной научно-исследовательской лаборатории института. Последние два года работал лаборантом-биохимиком под руководством главного врача лечсанупра, заслуженного деятеля наук, заведующего ЛОР-кафедрой, профессора Михаила Григорьевича Загарских.
  Закончив субординатуру и получив диплом с направлением в район, я подал заявление об освобождении меня от должности лаборанта. Подписывая мое заявление, Михаил Григорьевич спросил:
  - Куда на работу и кем?
  - В Дондюшаны. Врачом-рентгенологом.
  Решение профессора было молниеносным:
   - Это не для тебя! Отоларингологом желаешь стать?
   - Желаю...
   Уйти из рентгенологии было нелегко. В течение недели заслуженный деятель наук безуспешно обивал пороги управлений министерства. Я уже смирился, потушил в себе искорку слабой надежды стать ЛОР-врачом. Но на Михаила Григорьевича отказы действовали с точностью до наоборот. Его настойчивость не знала границ. Что он во мне увидел?
  В конце недели, после визита профессора к министру, я держал в руках направление министерства на работу отоларингологом в родной район и предписание в интернатуру на кафедру, которой руководил сам Михаил Григорьевич. Так нечаянно в одночасье я стал ЛОР-врачом.
  
  В семьдесят седьмом по путевке минздрава я прибыл на курсы повышения квалификации в ЛОР-клинику Харьковского института усовершенствования врачей. Заведующая кафедрой профессор Нина Александровна Московченко знакомилась с нашей группой по списку в алфавитном порядке.
  Одной из первых прозвучала фамилия Валевича. В соседнем ряду поднялся плотный человек средних лет. Я узнал его сразу. Это был Михаил Андреевич Валевич, консультировавший меня в Черновцах двадцать лет назад. А в шестьдесят третьем, по рассказам брата, Михаил Андреевич удалил осложненное инородное тело в нижней трети пищевода у моего двухлетнего племянника - Сережи.
  Подняла Нина Александровна и меня.
  В перерыве Михаил Андреевич подошел ко мне сам:
  - У вас были родственники в Черновцах?
  - Да. Я знаю, что вы удалили моему племяннику инородное тело пищевода. А раньше, в пятьдесят девятом, вы консультировали меня.
  - Так это вы? Вспомнил ваш нос и снимки. Как тесен мир!
  На следующий день я пригласил его отобедать в ближайшем кафе:
  - Не откажите, в знак признательности, Михаил Андреевич!
  Знакомясь с меню, я спросил Валевича:
  - Коньяк? Сухое вино?
  - Спасибо, ничего. Я не пью.
  В тот день мы обедали без горячительного.
  Через два-три дня Нина Александровна уточнила у курсантов объем выполняемых оперативных вмешательств. Распределила нас по подгруппам в зависимости от диапазона выполняемых операций. С Валевичем она говорила как со старым знакомым, уважительно, без чувства собственного превосходства и менторства. Неожиданно профессор заявила:
  - После перерыва первая подгруппа собирается у операционного блока. Сегодня осложненный эпитимпанит. Прооперировать попросим Михаила Андреевича. Вы готовы?
  Валевич согласно опустил голову.
   Пока готовили больного, Михаил Андреевич очень долго тщательно изучал рентгеновские снимки. Затем осмотрел само ухо, исследовал слух камертонами. Постриг ногти, после чего старательно мыл руки. Потом его одели. Наконец операционная сестра пригласила:
   - Больной готов!
  Происходящее в тот день отпечаталось в моей памяти надолго. Всю местную анестезию операционной области Валевич сделал с единственного прокола кожи, молниеносно продвигая иглу в намеченных направлениях.
  Когда операционная сестра подавала скальпель, мне показалось, что рука хирурга крупно дрогнула. Но это длилось только одно мгновение. Рука Валевича уверенно захватила инструмент и скальпель мгновенно провел разрез по небольшой условной дуге. Ассистент, старый врач клиники, еще останавливал кровотечение из мелких сосудов, а Михаил Андреевич уже обнажил сосцевидный отросток и закрепил "лиру" - ранорасширитель для уха. И без того незначительное кровотечение остановилось за счет натяжения мягких тканей.
  А дальше... В ход пошли ушные долота и стамески. Что делал Валевич, осознавали только мы, уже неоднократно оперировавшие ухо. Вот вскрыта пещера сосцевидного отростка. Образование общей полости, сглаживание шпоры, удаление кариозно измененных ячеек, пластика слухового прохода. Формирование лоскута и его фиксация, ушивание раны. Все, казалось, прошло на одном дыхании.
  Когда Михаил Андреевич затянул последний шов, раздался шумный коллективный вздох:
  - Вот это да-а!
  Доцент кафедры Владимир Тимофеевич Лисовец, руководитель одной из подгрупп произнес:
   - Мастер-класс!
   После операции мы долго обсуждали увиденное, каждый приводил свои наблюдения, случаи из практики.
  Оживленное обсуждение продолжалось по дороге в общежитие. Коллега из Золотоноши по имени Владимир Ильич, внезапно остановился:
   - За такой урок угощаю всех обедом! Без возражений!
   Зашли в кафе "Театральное". Заказывал Владимир Ильич. На столе появилась бутылка коньяка и шампанское. Когда подали салаты, Владимир Ильич разлил по рюмкам:
   - За вас, Михаил Андреевич! За операцию!
   - Пейте, ребята! Я воздержусь. Здоровье не позволяет...
  Владимир Ильич оказался, мягко говоря, настойчивым:
   - Михаил Андреевич! Одну рюмочку! Грех не принять на грудь! Как лекарство! Расслабься после операции!
   Наконец Михаил Андреевич сдался. Когда он поднимал рюмку, мне снова показалось, что рука его крупно вздрогнула. Но Валевич быстро наклонил голову и прижался губами к краю рюмки. Медленно поднимая голову, вылил в себя коньяк. Рюмку продолжал прижимать к губам так, что, что побелела красная кайма нижней губы.
  В это время я поймал на себе короткий, но выразительный взгляд коллеги из Одессы. Остальные были увлечены обедом и собой. В тот день Михаил Андреевич выпил две небольшие рюмки. Вторую рюмку он легко держал тремя пальцами. Рука с рюмкой уже не дрожала. От шампанского он отказался. Когда мы садились в трамвай, Михаил Андреевич внезапно изменил решение:
  - Езжайте! Мне надо зайти в одно учреждение...
  Поздно вечером в мою комнату зашел коллега-одессит, проживавший в одной комнате с Валевичем:
  - Только что пришел наш коллега из Черновиц. На автопилоте. Повалился и захрапел. А оперирует, как сам господь-бог.
  Редко я чувствовал я себя так скверно, как в тот вечер.
   На следующий день во время перерыва Нина Александровна пригласила к себе в кабинет меня и коллегу-одессита:
   - Похоже, вы люди серьезные и больше общаетесь с Валевичем. Вечером мне звонил заведующий клиникой из Черновиц. В шестидесятых Валевич был самым талантливым отохирургом в области. Ему прочили большое будущее. Поскольку докторскую он гнал на всех парах, конкурент нашел выход. Его дружки стали усиленно спаивать Михаила Андреевича. Да и он сам давал для того повод.
  Пришло время и его отстранили от операций, запретили преподавательскую деятельность. Потом перевели в поликлинику, затем запретили выписывать больничные листы. В итоге встал вопрос об увольнении по статье. Он умолял не увольнять. Клялся, что в жизни не возьмет спиртного в рот. Перед поездкой на курсы усовершенствования к нам Валевич несколько месяцев лечился в областной наркологической клинике. На курсы усовершенствования его направили для восстановления навыков и так называемой социальной адаптации.
  Слушая Нину Александровну, я не смел поднять глаз. Внезапно она замолчала. Пауза, почти по Станиславскому, затянулась:
  - Что вы оба в пол уставились? Что? Неужели? Когда?
  - Вчера...
  Нина Александровна бессильно опустила плечи. Несколько мгновений сидела, опустив голову. Висящие на цепочке очки упали на грудь:
   - Почему мне не позвонили раньше? Поганая история...
  
   На занятия Валевич приходил в тщательно выглаженной тройке с изящно завязанным галстуком. Выразительные черты лица, непокорные крупные кудри на массивной голове делали его похожим на, не растратившего силу, матерого льва. Когда он выходил из аудитории, до самой двери его украдкой провожали взгляды женской половины группы. Исполнилось тогда нашему доктору ровно сорок шесть лет.
  Несмотря на то, что сам был великолепным специалистом и много лет преподавал в медицинском институте, к занятиям Валевич относился необычайно серьезно. Тщательно конспектировал лекции, делал зарисовки и какие-то пометки в толстой записной книжке.
   После совместного обеда в кафе уединился, обособился, стал молчаливым. В разговорах курсантов, шутках участия не принимал. Он мог просидеть, не поднимаясь, за своим столом до конца занятий. Курить поднимался по черной лестнице на самый верх, до двери в чердачное помещение. Было ощущение, что он избегал нас всех, особенно тех, кто обедал с ним в кафе после памятной операции.
   В отличие от нас, обедавших в городе, Михаил Андреевич готовил в общежитии. Чаще всего жарил картошку. Из расположенного неподалеку овощного магазина в трехлитровой банке приносил кислые помидоры, соленые огурцы и капусту. По неловким рассказам одессита к обеду пил не больше половины стакана водки. Пил Валевич только в одиночестве, втихомолку, словно украдкой.
   После обеда в течение часа спал. Потом следовала большая чашка крепчайшего кофе. Выйдя на улицу, всегда садился на одну и ту же скамейку в сквере у общежития. Сидя, читал учебники и монографии, делал пометки в общей тетради. Курил он, казалось, беспрестанно, часто прикуривая очередную сигарету от только-что выкуренной.
  Ужинал рано. Снова жареная картошка. За ужином, по словам доктора-одессита, словно дорвавшись, "надирался до потери пульса". Просыпался и поднимался очень рано. Раздевшись по пояс, подолгу мылся. Нацедив в стакан рассола, жадно выпивал. Потом снова большая чашка крепкого кофе, после чего ехал в клинику на занятия.
  За короткое время лицо Валевича потемнело, уплостилось, черты потеряли выразительность. Постоянно опущенный лоб и углубившаяся на переносице горизонтальная складка выдавали его внутреннее напряжение, придавали его облику обреченность, трагизм. На склере его глаз постоянно лопались сосуды. Субконъюнктивальные кровоизлияния делали лицо Валевича похожим на обличье Савчука, соседа-ветеринара. Савчука мы в детстве побаивались за свирепый звероватый вид и налитые кровью глаза.
   Потом Валевич стал пропускать занятия. Приезжая из клиники, мы заставали его в неизменном спортивном костюме. На курточке появились жирные пятна и следы потёков. Крупные седеющие кудри его казались прибитыми к затылку. Было впечатление, что он всего лишь минуту назад простился с подушкой. За неполные два месяца осунулся, пожалуй похудел. Гордый твердый шаг сменился семенящей неуверенной походкой. Казалось, его ноги вначале ощупывают лежащую перед ними дорогу и лишь потом ступают. Голова всё чаще втягивалась в виновато приподнятые усохшие плечи.
  Настало время, когда после ухода на занятия коллег, Валевич отправлялся по этажам общежития в поисках пустых бутылок. Собрав, тщательно отмывал, терпеливо вытряхивая, опущенные курсантами в бутылки, как в пепельницы, размокшие до безобразия, вонючие окурки. Отмыв, набивал бутылками огромную авоську. Через лесопарк относил бутылки в пункт приема стеклотары.
  Через месяц Валевич стал "надираться" в обед. Потом стал пить, едва открыв глаза, и по утрам. После того, как ночью сквозь матрац на пол шумно полилась струя, один из курсантов попросил перевода в другую комнату.
  После очередного похода в пункт приема стеклотары вернулся с огромным кровоподтеком под левым глазом. В клинике не появлялся целую неделю, попеременно намазывая синяк гепариновой мазью и бодягой.
  В конце апреля Валевич был препровожден в наше общежитие под конвоем студентов Харьковского авиационного института, студенческие общежития которого располагались рядом с нашим корпусом. Привели доктора с очередным "фингалом" и разорванной спортивной курткой. Схватили с поличным Валевича на общей кухне третьего этажа, когда он освобождал холодильник от съестных припасов будущих пилотов.
  На майские праздники большинство врачей-курсантов разъехались по домам. Уехал в Черновцы и наш герой. Обратно он не вернулся. Курсы усовершенствования группа закончила без доктора Валевича.
  
  Черновцы... Без преувеличения - город моего детства, юности и несбывшихся призрачных надежд. Осень восемьдесят первого... Будучи заочным аспирантом ЛОР-кафедры Тернопольского медицинского института, я принимал участие в качестве докладчика в работе расширенного пленума Украинского научно-практического общества отоларингологов.
  Заседание пленума проходило в актовом зале Черновицкого мединститута на Театральной площади, где, почти два десятилетия назад, во время вступительных экзаменов я писал сочинение по русскому языку и литературе.
  Сочинение, кстати, я написал на тройку и не прошел по конкурсу. После года работы лаборантом в Мошанской школе поступил в Кишиневский мединститут.
  В перерыве между заседаниями я спросил незнакомого доктора, на лацкане пиджака которого был прикреплен прямоугольный значок с надписью "Оргкомитет":
  - Будьте добры, в клинике когда-то работал доктор Валевич. Где он?
  Как будто обвиняя меня в чем-то постыдном и противоестественном, молодой человек с ухмылкой ответил мне вопросом:
  - А зачем он вам?
  - Двадцать лет назад доктор Валевич удалил у моего маленького племянника осложненное инородное тело пищевода. - ответил я...
  
  В моей судьбе всегда важную роль играли, окружавшие меня, люди. Мне везло на встречи с замечательными людьми. Я не раз писал об этом. В данном случае я не раз возвращался к важному для меня вопросу:
  - Какая роль в моей судьбе была отведена Валевичу?
  Трудно сказать, что заставило меня в свое время без паузы на раздумье положительно ответить профессору Загарских на его вопрос:
  - Отоларингологом желаешь стать?
  Не исключаю, что мое внутреннее "Я" помимо логики и осознанного желания сформировало в моем мозгу идеал лекаря. Импульсом к этому могла быть встреча с оториноларингологом Валевичем, в свое время одной фразой удачно разрушившим мой, мучивший меня, подростковый комплекс неполноценности. Это могло быть и моё нечаянное, раннее, весьма своеобразное крещение, кратковременное окунание в самую глубь медицинской купели - операционную.
  Со времени нашей последней встречи в Харькове прошло ровно сорок лет. Все эти годы, когда я вспоминаю тогдашнего доктора Валевича, в моей душе поселяется, долго не преходящая, скверна - ощущение греха. Меня не покидает чувство собственной вины за нечто, не сделанное мной. За то, что я не попытался протянуть руку, не помог удержаться на плаву человеку, заживо погружающемуся в ад алкогольного безумия. Чувство вины не покидает меня, пожалуй, до сих пор.
  
   P.S. За исключением имени нашего главного героя все места действия, фамилии и имена действующих лиц в имевшей место истории - настоящие...
  
  
  Благими намерениями...
  
   Октябрь 1981 года. В районном военкомате после комплексного медицинского осмотра проходит заседание комиссии по распределению призывников по родам войск для прохождения срочной службы в рядах Советской армии. Председательствующий военком, подполковник ...:
   - Так! Фамилия, имя, отчество. Год рождения ...
  Дальше военком запнулся. Откашлявшись, продолжил:
   - Рост 150,5 сантиметров. Г-м ! Вес 50 килограмм 200 грамм. Как говорится, ни туды и ни сюды! По минимуму подлежит призыву! Под обрез! Тебя что, не кормили?
   - Как же, кормили!
  Вмешался начальник второго отделения:
   - Пора забывать! Как же! Так точно или никак нет!
   - Так точно, кормили!
  Подполковник переворачивает страницу:
   - Образование?
   - Среднее профессионально-техническое училище номер 21.
  - Специальность?
   - Тестовод, формовщик, машинист тесторазделочной машины, пекарь, товарищ подполковник!
   - Выходит, кулинарный техникум окончил?
   - Никак нет, товарищ подполковник. ПТУ 21.
   - Записываю тебя в пекари! Хлеб солдатам каждый день нужен.
  Так Петю записали пекарем. Вскоре получил повестку. Провожать земляка в армию собралась вся улица. Как же? Последние полгода специально спортом занимался. На турнике висел, крутился, на брусьях качался. Еще бы полгода и на кольцах крест смог бы сделать. Бабушка каждый день заставляла дополнительно с двумя булками выпить чашку сливок. В результате на полтора сантиметра вырос и на целых пять килограмм поправился. Как же иначе? В селе девчата засмеют:
  Недомерок! - скажут. - Даже в армию не взяли!
   Проводы были веселыми. С утра играл сельский вокально - инструментальный ансамбль, в перерывах наяривал гармонист. Под конец удивились все старики. В углу стола стоял магнитофон, музыканты делали вид, что бренчали на гитарах, а те, кто никогда в селе рта не открывал, вдруг, держа в руках микрофон, запели песни голосами Лещенко, Кобзона, Боярского. Правда, вышел небольшой конфуз. Взял в руки микрофон Петькин друг Толян. Заиграла музыка. И вдруг Толян запел голосом Софии Ротару. Точь в точь! Не отличишь! Вот смеха было! Фанера какая-то, мода новая, говорят.
   Потом музыка стихала. Музыкантам тоже попить-поесть надо. Отслужившие бывалые вояки поучали Петьку премудростям воинской службы. Подсел к Пете, служивший в армии лет тридцать назад, сосед:
   - Ты не переживай, что тебя в пекари определили. Всякое еще может случиться. Ты старайся, чтобы попал непременно в пекари. В постоянные помощники к себе никого не бери. Поставь дело так, чтобы помощников тебе направляли, как в наряд на кухню. Я сам в армии был пекарем. Если будешь на своем месте, себя блюсти и в руках держать, комбат с тобой за руку будет здороваться. Сам я в увольнительные ходил, когда хотел, всегда официально. За три года три раза в отпуск на побывку ездил.
   - Доверяю тебе эту тайну, так как знаю, что ты не пьешь, и в роду у вас никто не пил. Как пробьешься к должности пекаря, к печке никого не подпускай. Прежде всего приведи печь в порядок. Чтоб утечки нигде не было, особенно мимо заслонки. Выровняй, подрихтуй, зашлифуй. Если заслонка на фланцах, уже легче. почистить щеткой и равномерно зажимать крест-накрест. Чтобы даже щелочки нигде не было. Если плотно не прилегает из-за толщины металла, не беда. Как загрузишь печь, щель замажь сырым тестом. Как будешь хлеб из печки вынимать, отвалятся вкусные хрустящие корочки.
   Когда печка холодная, просверли с самой глубине вверху отверстие, небольшое, чтобы можно было замаскировать. Вставь в отверстие медную трубку, выведи наружу и обштукатурь. Да и так внимания никто не обратит. Самое главное впереди. В автороте пообещай поллитра и возьми у них радиатор. Можно любой. Пробку закрути и не трогай. Верхний патрубок заглуши. Лучше деревянной пробкой. Нижний патрубок глуши пробкой с отверстием, куда плотно запрессуешь такую же медную трубку, через которую будет вытекать самогон.
   Как соберешь холодильник, соедини пароотводную трубку с трубкой, которая в печи. Любой, подходящий по толщине, шланг пойдет. Радиатор в бочку металлическую помести и внизу через деревянную пробку выведи трубку нижнего патрубка. Залей холодной водой бочку. Можно замаскировать, но чаще всего внимания никто не обращает. Рядом с, заполненной водой, бочкой для маскировки поставь ящик с песком, ведро, лопату. Покрась все красным. Скажи, что это противопожарное оборудование. Похвалят. А вот трубку и посуду, куда будет капать самогон, тщательно спрячь, закидай хламом.
   Как загрузишь горячую печь, так сразу заслонку плотно закрой. Хлеб будет печься, набухать, подниматься. Пары спирта с водой из перебродившего теста через трубку выйдут в радиатор-конденсатор. В нем пар превращается в жидкий спирт, который капает в приемную банку, бутылку, во что хошь. А бочка с холодной водой - твой холодильник. Как раз хватает для охлаждения самогона с одной выпечки. Потом остывает.
  Продумай где, что спрятать и замаскировать. Это главное. Много водки сразу никому не показывай, лучше чекушками. Если начальство побольше - можно и поллитра. Из дома мол сумели передать. Понял?
  - Понял дядя Ваня, я же пекарь. И химию брожения знаю. А вот сам не додумался.
  По прибытии в часть Петя не спешил. Сначала заслонка, потом отверстие и трубка. Потом бочку с водой за печью поставил. Действительно, похвалили. А потом, никому ничего не обещая, со списанного ЗИЛа снял почти новый радиатор. Пробки все сработал, как положено. Смонтировал. Трубки соединил. На второй день загрузил печь, закрыл заслонку, стал поднимать температуру. Смотрит - закапало из трубки. Сначала мутное было зелье, потом стало прозрачным как слеза. Тогда и пустил отводную трубочку в бутылку.
  Пора и хлеб выпеченный из печки выгружать. Выгрузил Петя, а самому не терпится. Убрал хлам, достал бутылку. А там грамм четыреста чистейшей, как хрусталь, водки. Понюхал Петя, водка хлебом пахнет. Куда там "Московской!". Попробовал на вкус. Крепкая! Отлично!
  Петя у прапорщика хоз взвода кирпичей выпросил, сказал, что подсобку для оборудования решил пристроить. Уходя, оставил чекушку с водкой на столе. На второй день прапорщик с тремя срочниками прибыли, подвезли кирпичи, песок, цемент. Закипела работа! Через пару дней сдал прапорщик Пете подсобку "под ключ". Ключи торжественно вручил. Петя кивком головы показал на угол. Как солдаты ушли, прапорщик туда юркнул. А там еще чекушка! Уходя, прапорщик крепко пожал Петину руку. Самостоятельно оштукатурив трубки, Петя так замаскировал свое подпольное производство, что сам черт не брат!
  На построения Петя не ходил. Хлеб надо печь! А в увольнительные ребята ходили, рассказывали про чудеса в городе, про девчат и городскую танцплощадку. А Пете и в город выйти не в чем. По прибытии в часть сержант со склада одежды долго подбирал сапоги. Нога у Пети небольшая. Нашел стоптанные, со стертым каблуком и протертыми до дыр складками кирзы изнутри. Кто-то долго носил! А в пекарне сгодится! Гимнастерка вроде нормальная, а брюки ... Гармошкой на сапоги налезали. Метр пятьдесят роста все-таки.
  Спросил Петя совета у прапорщика, с которым уже здоровались за руку. Моргнул прапорщик Пете. А Петя уже грелкой новой обзавелся в батальонном медицинском пункте. Налил в грелку водки, заткнул за пояс, пошли на вещевой склад. Пошептался прапорщик с сержантом. Тот засуетился. Сапоги выдал новенькие, в размер. Гимнастерку еще одну новую подобрал. Ремень, кальсоны, пилотка. А вот с брюками ... с брюками - проблема. Длинные все брюки. Как в мешке ходит Петя, либо словно до туалета не добежамши.
   Перелил сержант-вещевик водку в бутылку и повел Петю по закоулочкам коридора. Десятилетиями, еще до войны, к задней стене казармы одну за другой лепили комнатушки. В одной из них два солдата на швейных машинках строчат. Моргнул одним глазом сержант, подал галифе солдату и показал на Петю. Солдат снял размеры, долго колдовал от колена до ширинки и сказал:
  - Назавтра! Магарыч готовь.
  На следующий день Петя вышел от солдат-портных в щегольских галифе, заправленных в голенища сапог. Так Петя стал обживать часть. Первому из призыва выдали парадный китель, брюки и ботинки. Фуражка на голове сидела неловко. Пошел Петя к портным самостоятельно. Портной повертел головной убор в руках, небрежно кинул на стол. Сделал на Петиной голове несколько замеров:
   - Зайдешь завтра после обеда.
  На завтра пришел Петя со своей грелочкой на животе. Перелили водку портные, одели Пете фуражку и подвели к, висящему на стене, зеркалу:
  - Мать родная!
  Словно он и не он в сшитой фуражке! Тулья высокая, как у комбата. Выпушки - что тульи, что околыша в меру толстые, но в глаза не бросаются, подбородный ремешок из натуральной кожи, козырек подобрали блестящий, хоть смотрись в него. Наверняка генеральский!
  Стал прапорщик доверенным лицом у Пети. Захотелось Пете в увольнительную. Всегда пожалуйста! Дали Пете двух помощников в обучение. Без проблем! Всему учил их Петя, только ключа от своей каморки никому не доверял. Всегда помнил: там его везение и служба! Сам Петя водки в рот не брал ...
  Незаметно прошел год. Захотелось Пете домой, в родные края потянуло. Заикнулся он об отпуске прапорщику. На следующий день прапорщик пришел и показывает: Два! Это значит, что отпуск будет стоить Пете два литра водки. Но Петя себе на уме! Выдавал Петя прапорщику водку в грелке, не больше чекушки за раз. Скоро отпускные документы были готовы. Пекарню по приказу передал Петя одному из солдат. Но Петя не зря внимательно слушал наставления дяди Вани.
  Перед отпуском Петя ликвидировал запасы водки, залепил глиной отверстие внутри печи, со стороны подсобки отсоединил и убрал все трубки, заглушил радиатор-холодильник. В бочку, где холодильник радиаторный, отработанного масла немного налил. Чтобы руками не лазили. Ни на минуту не забывал Петя, внимательно следящих за ним, глаз прапорщика. Все убрал, хлама еще больше навалил, белые пекарские спецовки на, вбитые в стенку, гвозди повесил. Уезжая, оставил ключи одному из заменивших его солдат.
  С поезда сошел на ближайшей к родному селу станции. А там, всего лишь три километра до деревни. Даже если бы машина подвернулась, Петя все равно бы пешком прошелся. После года службы шагал по проселку бравый военный. Новые начищенные ботинки, прямые брюки, на груди кителя, купленные в гарнизонном магазине "Военторга", значки, фуражка. Вместо заплечного вещмешка - чемодан.
  За год службы Петя раздался в плечах, Китель его уже был пятидесятого размера. Зато рост остался без изменений. Перед отпуском специально измерил: 150,5 сантиметров. Прибыл Петя домой. Прежде всего подарки из чемодана достал. Для мамы платок цветастый, из тех, что она любит. Отцу портсигар и мундштук янтарный, младшему брату фотоаппарат. Хоть и дешевый, маленький, но фотографирует, как настоящий.
  Дяде Ване, который учил его уму разуму перед службой, особый подарок привез - нож охотничий. Сам нож небольшой, но при нем куча инструментов: от лезвий, пилы и отвертки до ложки, вилки и открывашки. Кроме того нож был снабжен специальными захватами, чтобы вытаскивать из патронников застрявшие гильзы разных калибров. Дядя Ваня знатный в селе и округе охотник.
  За ужином отец сообщил Пете печальную новость. Не стало дяди Вани. Собрался на охоту, ждал машину, которая должна была подвезти группу охотников к урочищу, разделяющему лес и покатый, заросший кустами шиповника, луг. Машина подъехала, открыл водитель дверку рядом с собой, а дядя Ваня, взявшись за ручку, медленно сполз на колени, потом повалился набок. Инфаркт.
  А в части в это время прапорщик не мог успокоиться:
  - Откуда у пекаря постоянно водка? Не гонит же он ее в части? Принюхивался прапорщик, все углы обыскал, а Петькин секрет так и остался секретом. Передают ему из города? Такое количество? Но в город Петя выходил редко. Возвращался всегда с пустыми руками и карманами. Это прапорщик выяснил достоверно.
  Чуял он, что разгадка таится в пекарне. В отсутствие Пети зашел в пекарню и потребовал ключи. Солдаты подчинились. Когда прозвучал "Отбой", прапорщик снова обыскал пекарню, обнюхал каждый угол. Затем открыл подсобку. Устроил настоящий обыск. Ничего не нашел. Заказал в городе прапорщик дубликаты ключей, решил ждать. Не мытьем, так катаньем!
  - Все равно подкараулю! - был уверен прапорщик.
  Вернулся Петя из отпуска. Принимая пекарню, заметил, что в подсобке кто-то рылся. Думал - солдаты.
   Решил изменить прапорщик тактику. В конце дня заходил в пекарню, приглашал к себе в служебные помещения. Узнав, что Петя рыбачит, пообещал при демобилизации "сделать" надувную резиновую лодку и двухместную палатку. Стал он приглашать Петю к себе домой. Жил он в гарнизонной гостинице с женой-телефонисткой и семилетним сыном. К приходу Пети всегда доставал из холодильника поллитра водки, а то и болгарский коньяк "Плиска". В те годы он был ненамного дороже водки.
   Вначале Петя отказывался. Не пил он никогда, не принято у них в семье это занятие. Прапорщик оказался настойчив. Постепенно Петя втянулся. Оставаясь один, после ужина позволял себе выпить стопку в одиночку. А прапорщик в своей "дружбе" был настойчив. Принеся пустую плоскую бутылку, постоянно просил водку. Угощал его Петя с умом. Бутылку оставлял, а когда прапорщик уходил, наполнял.
   Однажды Петя был в городе по увольнительной. Прапорщик открыл поддельным ключом подсобку. Секрет прапорщик открыл быстро. Запер подсобку, затем пекарню. На второй день зашел прапорщик к Пете:
   - Угости!
   - Нет у меня сегодня!
   - Есть! Пойдем!
  Пошли в подсобку. Петя понял, что он разоблачен. Но прапорщик не только не дал делу ход. Он потребовал свою долю и установил таксу. При этом почти каждый день они "ужинали" в пекарне. Втянулся Петя очень быстро. Прапорщик уходил, а Петя, налив себе еще сто грамм, закусывал горячим свежим хлебом. Однажды перед воскресным увольнением в город Петя "взял" стакан водки для храбрости. Сцапал его патруль. На гауптвахте дал первый приступ белой горячки. Никто ничего не понял. Полагали, что Петя просто спьяну буянит. Жестоко избили его тогда дежурные из комендатуры. Уходя, дали "задание" наказанным. Те издевались над ним почти сутки, пока не увидели, что Пете нужен врач. Так Петя попал первый раз в изолятор госпиталя.
  Потом выпустили. Но на пекарню доступ ему уже был закрыт. Пил, редко, что придется и где придется. Напиваться стал быстро. Скоро снова дал приступ белой горячки в очень тяжелой форме. Сказалось, видимо, сотрясение мозга, полученное при избиении на гауптвахте. Лечили его месяца три, потом комиссовали.
  Дома Петя напился в первый же вечер. И пошло-поехало. Сначала волокли домой его дружки, а потом бросили. Опасно было его тащить по селу. Буйным стал Петя в пьяном угаре. Мог ударить, чем угодно, куда угодно и любого, кто под руку попадет.
  Когда Петя лежал в "отключке" на обочине сельской улицы, взрослые объясняли детям:
  - Это тот дядя, которого за пьянство выгнали из армии!
  
  
  Екатерина третья
  
  Она была одной из первых бухгалтеров района с высшим образованием, полученным после войны. После окончания Киевского университета она, как жительница Молдавии, получила направление в распоряжение Министерства сельского хозяйства. В Министерстве ее принял пренеприятный сухарь из управления кадров. Вместо того, чтобы найти ей достойное место в столице, он визировал направление для выдачи очередного направления в один районов республики.
  Просьбы, слезы министерского сухаря не трогали. Были бесполезными и некоторые, часто столь распространенные, намеки. Более того, она всю жизнь была уверена, что этот бумажный червь, ввиду своей мужской несостоятельности, намеренно испортил ей биографию и карьеру, о чем она в определенном состоянии любила говорить впоследствии. Сухарь, по ее словам, поставил на направлении тайный условный знак, который, как семафор, закрывал ей путь в нужном ей направлении.
  - Отработаете три года по направлению. Покажете себя и свои деловые качества. Вот тогда и поговорим о переводе. - сказал ей на прощанье, ставший ненавистным, сухарь.
  Приехала она в район по месту направления. Записалась на прием к председателю райисполкома. Мгновенным взглядом оценив ее величественную фигуру, председатель откинулся в кресле:
  - Вот и хорошо! Пойдете бухгалтером-ревизором в райфинотдел. Надо навести порядок в бухгалтерской отчетности большинства колхозов и предприятий. Некоторые еще не в курсе, некоторые профессионально непригодны, а некоторые... - председатель райисполкома пощелкал пальцами. - как бы вам аккуратнее сказать. Недобросовестные. Кабинет ваш будет пока общим с главным бухгалтером.
  Снова кинув мгновенный взгляд на направление, начальник района продолжил:
  - А далее, ступени вашего профессионального роста, сейчас не принято говорить карьеры, будут зависеть от вас и вашего старания на работе, Екатерина Алексеевна. Екатерина третья! Желаю вам быть, как и вторая, Екатериной великой!
  Выйдя в полутемный коридор райисполкома, Екатерина Алексеевна слегка воспряла духом.
  - Вот это руководитель! Сразу все расставил по местам. И главное! Увидел во мне... будущее.
  Вот и дверь главного бухгалтера. Коротко постучав, открыла дверь. За письменным столом сидела просто, пожалуй, дурно одетая женщина.
  - Здравствуйте! Когда будет Мария Павловна? - Екатерина Андреевна приняла женщину за уборщицу, может, от силы за завхоза.
  - Я вас слушаю!
  Приземление было жестким. Но тут же Екатерина Алексеевна справилась с собой, воспряла духом, приосанилась:
   - С такой главной через полгода я сама буду главной! - подумала про себя Екатерина Алексеевна.
   - Я к вам по направлению бухгалтером-ревизором! - со значением произнесла Екатерина Алексеевна.
   Очень рада! - радушно сказала главная. - Вот ваш стол. На столе и в папках на полке акты ревизий предыдущего ревизора. Рядом отдельная папка приказов, постановлений и распоряжений. К сожалению не все рассортировано. Предыдущий ревизор был без соответствующего образования. Кроме того, он был недисциплинированным. Сейчас он под следствием...
  Екатерина Алексеевна напряглась.
   - На одном из предприятий скрыл как излишки, так и недостачу. Так, что часть папок еще в прокуратуре. На днях вернут.
   У Екатерины Алексеевны вдруг испортилось настроение. Хозяйка кабинета заметила это:
   - Вы не волнуйтесь! Главное - честно работать. Внимательно и скрупулезно вникать в каждую цифру. Тогда и порядок будет, да и уважение в районе. Вы Киевский кончали?
   - Да, в этом году.
   - Основы бухгалтерского учета и финансового контроля вы по каким учебникам больше учили?
  Екатерина Алексеевна растерялась. Она не помнила ни названий, ни авторов большинства учебников. Сдала - забыла.
  Мария Павловна задала Екатерине Алексеевне пару вопросов. Сами вопросы были знакомыми, но ответа в ее голове на них не было.
   - Ладно! - смягчила тон Мария Павловна. - Финансовый контроль кто у вас читал? Ангелина Митрофановна работает на кафедре?
   Екатерина Алексеевна вспомнила. Ангелина Митрофановна Павленко, профессор, заведует кафедрой финансового контроля. С неприязнью Екатерина Алексеевна вспомнила, что экзамен она сдала Ангелине, как ее называли студенты, с третьего раза. Но надо было с честью выходить из щекотливого положения.
   - Ангелина Митрофановна сейчас профессор, заведует кафедрой. - чтобы поднять себя в глазах начальницы, добавила. - Экзамены в нашей группе как раз принимала она.
   - Как быстро летит время! - подобрела Мария Павловна. - Прошло столько лет! Тогда она была совсем молоденькой ассистенткой. Грамотная была, а от нас требовала так, что мы ночь не спали перед зачетом. А потом война. После окончания университета я ее не видела. Да и в Киеве с тех пор не была. Все не получается. Муж - инвалид войны, без ноги, постоянный свищ, дети, работа ...
   Екатерина Алексеевна поняла, что отсиживать рабочий день за рабочим столом ей не дадут. Она спросила:
  - А можно я учебники домой захвачу? Вспомнить надо многое. Учеба - одно, а работа - другое.
  - Работа это продолжение учебы. Конечно бери! - Мария Павловна перешла на ты.
  От этого Екатерине Алексеевне полегчало на душе. До конца рабочего дня она знакомилась с содержимым папок, читала приказы, инструкции. На улицу в конце рабочего дня вышли вместе.
  - Мне направо, - сказала Мария Павловна. - До завтра!
  Екатерина Алексеевна пришла на квартиру, которую ей помогла снять дальняя родственница. Это была небольшая комната с отдельным выходом и небольшой верандочкой. Сняв туфли, ничком упала на кровать:
  - Трудно, видимо будет. Ей-то что? После школы сразу университет. А у меня сначала румынская гимназия, потом война. Затем снова школа.
  Уже переростком после войны Екатерина Алексеевна пошла в девятый класс русской школы. Отец настоял. В их древнем шляхтетском роду всегда стремились к знаниям. Сам отец, в прошлом смотритель в румынской гимназии, всегда что-то читал. По вечерам, особенно зимой, при свете керосиновой лампы открывал книгу в коричневом кожаном переплете. Медленно, часто задерживаясь на одной странице по несколько минут, всматривался в написанное. Род Зваричей с семнадцатого века является ветвю рода князей Збаражских, владевших территорией от Збруча до самого Серета. Стремление к учебе старался передать и дочери. В школе ученики младших классов принимали ее за учительницу. После десятого класса в университет приняли без экзаменов. По оценкам в аттестате.
  Екатерина Алексеевна в думах забылась.
  
  Неделю не трогала Екатерину Алексеевну главбухша. Потом состоялся разговор, из которого молодой специалист вынесла одно:
  - Университет - университетом, но если хочешь усидеть в седле, надо учиться.
  Самостоятельно вычертила и написала сетку-памятку по проверке бухгалтерской отчетности. Проходящая к шкафу, Мария Павловна, казалось, даже не посмотрела. Сев за свой стол, сказала:
  - Правильный подход!
  И тут же, словно в течение двух дней вместе с Екатериной Алексеевной составляла сетку, внесла целый ряд дополнений и исправлений.
  Так прошла первая неделя работы. Расстраивало Екатерину Алексеевну одно обстоятельство. Единственная из всего аппарата районного звена женщина, она курила. Как белая ворона. Выходя на задний дворик райисполкома, она, не оглядывая окна, ощущала на себе взгляды. Не только женские.
  
   Пристрастилась к курению Екатерина Алексеевна в средней школе, уже после войны. Старше своих одноклассников на два-три года, Катя обратила внимание на рослого, младше ее всего на год, одноклассника. Казавшийся старше своих семнадцати лет, высокий, стройный, уже регулярно бреющийся, Николай курил, так как хотел казаться старше. Сам он обратил внимание на Катю с первого дня учебы в девятом классе.
  Встречались тайно, по вечерам. Гуляли по длинной, обсаженной елями, аллее, целовались, курили. Катя была опытнее Николая в сердечных делах, правда больше на литературных примерах. У соседа священника была богатая библиотека. С ранних лет он разрешал дочери его друга, смотрителя румынской гимназии, Катеньке рыться в старинных книгах, поощрял ее любовь к истории. Правда, за выбором книг и литературными вкусами Катеньки никто не следил.
  Катя с отрочества знала и любила историю весьма своеобразно. Она могла поспорить, от кого беременела и рожала царица Анна Иоановна. Кто был настоящим отцом царевича Алексея, наследника Николая 11. В каких отношениях состояла последняя в России императрица с Григорием Распутиным. Что означала при дворе должность фрейлины, называемой "проб-дамой"
  Но более всего ее волновал вопрос, от кого были дети Екатерины второй. Начиная с Салтыкова, Петра 111, Понятовского, Григория Орлова, Григория Потемкина. Платон Зубов не в счет. Ее дети - княжна Анна Петровна, Павел, Алексей Бобринский (Орлов), дочь Потемкина - Елизавета Темкина были предметом самого пристального, почти болезненного внимания юной Екатерины. Она наперечет достоверно могла рассказать, который из детей Одесского губернатора Воронцова был сыном Раевского, который был отпрыском Пушкина.
  Младше Кати, Николай был изобретательным. На чердаке дома своей квартирной хозяйки, которая по возрасту и по состоянию здоровья уже много лет не поднималась выше теплой лежанки, Николай устроил настоящий альков. Занавесив часть чердака, настелил сена, которое сам в избытке заготавливал для бабкиных кролей, укрыл брезентом. Ход на чердак был со стороны огорода прикрыт густыми ветвями старой, как сама хозяйка, вишни. Там, на чердаке проводили наши юные влюбленные вечера, а иногда и ночи. Там же курили, потом все чаще стали прикладываться к стаканчику домашнего вина.
  
  Вырвавшееся у председателя райисполкома сравнение, прибывшей на работу Екатерины Алексеевны с Екатериной Великой, приятно пощекотало ее самолюбие. Встречались они в коридоре либо у выхода из приземистого здания исполкома почти каждый день. Отдавая себе отчет в том, что судьба ее в настоящее время целиком зависит от этого, израненного на фронте, приземистого обстоятельного мужика, Екатерина Алексеевна старалась всегда здороваться первой.
   Вернувшись после очередной выкуренной папиросы в кабинет, села за стол. Мария Павловна, уловив запах табачного перегара, заявила:
  - Не женское это дело, да и не мужское. В кабинете, пожалуйста, не курить.
  Выйдя покурить в очередной раз, выбила щелчком из пачки "Беломора" папиросу, губами захватила бумажный мундштук. Тут же услышала:
  - Разрешите поухаживать?
  Екатерина Алексеевна повернулась. Рядом с ней стоял высокий, одного с ней роста, молодой красавец. Тщательно уложенные крупно-волнистые черные жесткие волосы, крупное мужественное лицо, небольшие уши. Пронзительный взгляд темно серых, почти синих глаз, легкий излом бровей книзу. Ослепительно белая, с закатанными по самые локти рукавами, рубашка.
  Но внимание Екатерины Алексеевны захватили брюки молодого человека. Черного цвета, тщательно выглаженные, брюки выдавали, видимо, совсем недавнее прошлое незнакомца. Штанины были широкими, внизу слегка расклешенными. Но главным было отсутствие ширинки! Переднюю часть брюк до пояса закрывал клапан-лацбант. Такие брюки ни с чем не спутаешь. Их хозяин недавно был моряком!
   - Кто он? Я его раньше не видела! - пронеслось в голове Екатерины Алексеевны.
  Молодой человек поднес поближе к папиросе Екатерины Алексеевны мудренную, из красной меди, в виде рыбки, зажигалку. Большим пальцем коротко крутанул колесико, из-под которого вырвался сноп искр. Екатерина Алексеевна, прикурив, поблагодарила.
  - Не стоит!
  Скоро Екатерина Алексеевна знала о незнакомце, если не все, то многое. Из соседнего села родом, закончил сельскохозяйственный техникум, год назад вернулся со службы. Поздней осенью на районной комсомольской конференции избран секретарем райкома комсомола!
  - Этот мой! - решение Екатерины Алексеевны было молниеносным и окончательным.
  Одно смущало. Уже назначенный в женихи, но еще не знавший об этом, кавалер был на целых четыре года младше Екатерины Алексеевны! Решено было времени не терять. Отпросившись у Марии Павловны, по личным делам, Екатерина Алексеевна поехала домой, к родителям. Взяв, выписанную еще на румынском языке примаром метрику, поспешила в сельсовет. Там, наблюдая что-то за окном, спиной к двери стоял секретарь сельсовета, он же бывший примар села, когда Бессарабия входила в состав Румынии. Председатель сельсовета, к счастью, в этот день был в районе.
  Зная, что секретарь давно туговат на оба уха, Екатерина Алексеевна вошла, и, не поздоровавшись, подошла к столу. Взяла и спрятала в своем ридикюле очки секретаря. Лишь после этого громко поздоровалась. Секретарь, он же старинный добрый приятель ее отца, еще в тридцатых, служившего смотрителем в гимназии, повернулся:
  - Катенька, девочка! Боже, какая ты стала красавица! Что тебя привело к нам?
  Приблизившись к уху секретаря, Екатерина Алексеевна объяснила, что ей необходима копия свидетельства о рождении, так как ее настоящее с другими документами пропало. Скорее всего вытащили карманники.
  Секретарь засуетился. Потертый и разбухший от времени, еще румынский регистр он нашел моментально. Придвинул пишущую машинку. Стал доставать из кармана очки. Нет! На столе ...Нет! Растерянно стал искать снова по карманам, заглянул под стол.
  Помогла Екатерина Алексеевна:
  - Я умею быстро печатать. Дайте, я напечатаю, вас я не задержу!
  - Будь любезна, Катенька! Но куда же запропастились очки? Совсем недавно были в кармане.
  Екатерина Алексеевна быстро, как бы кто из нежелательных не вошел, напечатала копию метрики. Все также, как в оригинале! Только год рождения изменила. Убавила себе пять лет!
  Выкрутив барабаном бумагу, подала ее секретарю. Тот, не глянув, так как без очков не видел, подписал и, старательно подышав на печать, хлопнул ею по копии. А Екатерина Алексеевна в это время тихонько опустила очки между стульями на пол. Даже сама не услышала!
  Вернувшись в райцентр, Екатерина Алексеевна растопила печь. Скоро в комнате стало тепло. А Екатерина Алексеевна все подбрасывала в очаг толстые поленья. Отложив отдельно паспорт, комсомольский билет и метрику, задумчиво перелистала документы. Завтра жизнь начинается с чистого листа! Все документы совком аккуратно положила на самый жар. Скручиваясь в пламени, документы загорелись. Когда бумаги сгорели дотла, Екатерина Алексеевна кочережкой тщательно смешала сгоревшую бумагу с еще пылающими углями. Спокойно легла спать ...
  Наутро, отпросившись снова, пошла в паспортный стол. Фотографии у нее хранились еще со студенческих времен. Выбрав, на ее взгляд подходящие две фотографии, постучалась к начальнику паспортного стола, с которым уже была знакома. Вопрос решился, что называется с ходу. Через неделю Екатерина Алексеевна держала в руках, пахнувший тушью и типографской краской, новенький паспорт.
  Настала очередь райкома комсомола. Тогда это было серьезно. За утерю комсомольского билета, в лучшем случае, давали строгий выговор. А бывало, исключали. Написав заявление об утере билета, подала его с паспортом заведующей сектором учета. Та, взяв документы, прошла в кабинет к секретарю райкома. Скоро в коридоре явился собственной персоной секретарь райкома комсомола Владимир Михайлович Маноил. Пригласил войти. Предложил папиросу. Он тоже курил "Беломор".
  - Покурим здесь! Я себе это иногда позволяю! Да еще с такой гостьей!
  Слово за слово, прошло около около полутора часов. В это время в кабинет вошла завсектором учета с новеньким комсомольским билетом.
  - Надо будет написать в университет, чтобы выслали учетную карточку, - сказала зав сектором учета.
  - Поскольку я из другой республики, учетную карточку мне выдали на руки. Ее тоже украли! - нашлась Екатерина Алексеевна.
  Владимир Михайлович небрежно пошевелил кистью:
   - Пустое! Выпишите новую!
   Так Екатерина Алексеевна Зварич стала моложе на целых пять лет. Все документы тому подтверждение! Пора разворачивать наступление полным фронтом!
   Утром Мария Павловна объявила:
   - Завтра выезжаете в колхоз "Победа". О приезде не предупреждайте. Поступили сигналы о связке бухгалтера, кассира и заведующей центральным складом. Будьте внимательны. Люди ушлые! Прошли огонь и воду! Уже выходили сухими из воды. Не дайте провести себя и подвести нас всех. Дело на контроле в райисполкоме и прокуратуре. Максимум бдительности!
   Собираясь на обеденный перерыв, Екатерина Алексеевна увидела через окно, выходящего из дверей райкома комсомола, Владимира Михайловича. Схватив ридикюль, выскочила на улицу.
   - Владимир Михайлович! Здравствуйте! Вы завтра в район не едете?
  Райком комсомола месяца три назад получил, подлежащий списанию, еще военного времени "Бобик", на котором раньше ездил зам. председателя райисполкома. Мобилизовав комсомольцев-водителей и механиков, Владимир Михайлович в течение месяца привел автомобиль в техническое состояние, заставившее зам. предРИКа задуматься о возврате машины. Но не тут-то было. У Владимира Михайловича была железная хватка. Он успел переоформить практически "левую" машину на баланс райкома комсомола.
  - А куда направляет свои стопы Екатерина третья? - то ли в шутку, то ли всерьез спросил комсомольский вожак.
  - Внезапная ревизия в "Победе".
  - Куда ты, туда и я. - Владимир Михайлович перешел на ты. - Выезжаем пораньше. Я сначала для вида с комсомольцами пошумлю ...
  Приезд комсомольского секретаря с дамой, возможно тоже комсомолкой, обеспокоенности не вызвал. Только пожилой кассир, видевший ее в райфинотделе, беспокойно заерзал на стуле. С него и начала работу Екатерина Алексеевна. Для начала опечатала наклеенной бумажкой со своей подписью, заменяющий сейф, железный ящик. Главбух попробовал договориться. Бесполезно. А тут еще и такая подмога - Владимир Михайлович.
  Потребовала Екатерина Алексеевна все бумаги с финансовыми операциями и ведомости на выплату оплаты за трудодни. Попробовали сопротивляться. Бесполезно! Сделав опись каждой папки, перевязала крест-на-крест шпагатом, заклеила бумажкой и заставила всех расписаться, что папки опечатаны в их присутствии. Расписался Владимир Михайлович и последней поставила свою подпись Екатерина Алексеевна. Подписи прихлопнули колхозной печатью. Наклеив еще одну бумажную ленту на, служащий сейфом, металлический ящик, предложили расписаться. Все, включая, вошедшего к тому времени, председателя колхоза заартачились.
  - Не имеете права! Это колхозная собственность.
  - Хорошо! Тогда вызываем ОБХСС и в из присутствии составляем акт об отказе подписать опечатанный ваш сейф.
  Пришлось покориться.
  Когда Екатерина Алексеевна выгрузила на свой стол стопку папок, у Марии Павловны округлились глаза.
  - Это грубое нарушение! Екатерина Алексеевна! Они на нас в суд подадут!
  - Не подадут! - Екатерина Алексеевна была в этом уверена. - Сами подписали опечатанные папки. И проверять будем тут на месте, в присутствии прокуратуры! Владимир Михайлович тоже подписал. Как ... понятой ...
  Позвонили в прокуратуру, ОБХСС. В специально выделенном на день кабинете, собралась авторитетная комиссия, состоящая из сотрудника прокуратуры, ОБХСС, народного контроля. Присутствовали сотрудники райфинотдела и проверяемые. Главного бухгалтера ночью с сердечным приступом положили в районную больницу.
  Вскрыв "сейф" и папки, стали проверять финансовые документы и содержимое сейфа. Кассиру стало плохо. Дали понюхать нашатыря. Когда открыли папку с договорами на фиктивно выполненные работы и приобретение расходных материалов, кассир, а за ним заведующая центральным складом решили дать признательные показания с тем, чтобы им оформили явку с повинной.
  Кассира и завскладом задержали. В колхоз выехали сотрудники прокуратуры и опечатали все складские помещения. Не опечатанным оставили только склад с кормами для животноводческой фермы. Дело на расследование передали в прокуратуру.
  Екатерина Алексеевна очень скоро почувствовала, что положение ее изменилось. Даже сотрудники соседних отделов исполкома старались здороваться с ней первыми. Когда она входила, в бухгалтерии колхозов и предприятий, почти всегда все почтительно вставали. Она быстро научилась по мимике, жестам, неуловимым для других изменениям поведенческих реакций проверяемых понять, на правильном ли она пути, где надо копать глубже? Любые попытки задобрить ее, подобрать к ней "ключик", влекли за собой совершенно обратную реакцию.
  Сейчас в большинстве поездок по району ее сопровождал Владимир Михайлович. У него всегда находился повод выехать туда, куда следовала Екатерина Алексеевна. К их совместным поездкам относились, как к чему-то самому собой разумеющемуся. После одной из таких поездок Владимир Михайлович зашел на чай и остался до утра.
  Вскоре было объявлено об их предстоящем бракосочетании. Это никого не удивило. Больно гармонично смотрелась эта пара. Они словно дополняли друг друга. Цепкие и принципиальные в работе, общительные и, вместе с тем, непосредственные на любых мероприятиях и торжествах, они словно были созданы друг для друга.
  Небольшая свадьба, на которой, в основном гостями были сослуживцы и близкие приятели Владимира Михайловича и Екатерины Алексеевны была малозаметным событием в жизни райцентра. Пожилые родители молодых скромно сидели в углу стола единственного тогда небольшого ресторанчика. Обе пары родителей взаимно не одобряли выбор своих чад.
  Володина мать присмотрела себе юную, рядом живущую невестку. Девчонка Маша с ума сходила от одной мысли о кавалере-матросе. Часто писала письма, часами рассматривала фотографии, на которых был изображен ее любимый. В группе моряков угадывала его на фоне моря, корабля, набережной. Присыпанные разноцветными блестками, открытки с пальмами, виды гор, бирюзовое море. Все это будило в ней еще не искушенное воображение. Она видела предстоящую жизнь с Володей такой, какой она была изображена на открытках.
  Не стесняясь, прибегала к Володиным родителям. Воды принесет, полущит осенью фасоль, выбьет из подсолнечниковых головок семечки. Расстелет, с утра на штопаный брезент еще мохнатые, черные семечки. Без устали помешивала деревянными грабельками под еще жарким солнцем, глухо шуршащие семена. А в предвечерье, когда потянет с запада сухой ветерок, тщательно провеет, сухой, ставший блестящим, звенящий при пересыпке, уже сухой подсолнух. И мечтала ...
  Болезненная сухонькая мама Екатерины Алексеевны, казалось, безучастно сидела за столом. Отец Екатерины Алексеевны, Алес Брониславович Зварич, огромного роста, грузный мужчина на свадьбе пребывал в раздумьях. Он не питал никаких иллюзий по поводу своей дочери. Тем более, что он был смотрителем в гимназии при румынах, потом, уже при новой власти, дежурным в сельсовете и правлении колхоза одновременно. Ранние шалости единственной дочери были ему известны. Но и жениха, Владимира Михайловича он, казалось, видел насквозь. Выбора дочери Алес Брониславович не одобрял. Периодически поднимая, так и не выпитую до дна за всю свадьбу стопку, он каждый раз тихо говорил себе:
  - Помоч матко бога! (Помоги матерь божья!).
  После свадьбы молодые сняли комнату с отдельным ходом у местного колбасника.
  Однажды, сопровождая молодую жену в очередной поездке, Владимир Михайлович попросил:
  - Попробуй сегодня сгладить грубые шероховатости. Иван Федорович нормальный человек, умеет быть благодарным. Кроме того, скажу тебе не для распространения: меня об этом попросил ...
  Екатерина Алексеевна напряглась. О-о! Это был уже совершенно другой уровень отношений. Это не Мария Павловна и даже не председатель райисполкома. Во время ревизии она придиралась к каждой мелочи, выпячивала малозначащие детали. В конце ревизии на собрании коллектива она сделала, казалось бы, разгромное заключение, которое многие восприняли, как сигнал шефу для подачи заявления об освобождении от занимаемой должности.
  Но ничего подобного не произошло. Екатерина Алексеевна искусно скрыла злоупотребления, которые тянули на несколько статей одновременно. Вечером Владимир Михайлович, приехав с работы, водрузил на стол большой пакет и сказал:
  - Готовь ужин! - и пошел мыться.
  Екатерина Алексеевна раскрыла пакет и ахнула. Несколько палок самых дорогих колбас, красная и черная икра, осетрина, копчености. На дне пакета было нечто потяжелее. Развернув, вытащила три бутылки пятизвездочного коньяка "Молдова". Как давно она не ощущала вкус любимого ее напитка.
  Это было еще в годы студенчества, когда "сданный" экзамен она и очередной преподаватель обмывали в одном из старых и престижных ресторанов. Назывался, любимый Катей, ресторан "Ривьера". С видом на Днепр, открытая площадка для танцев, уединенные, обвитые плющом, уютные на двоих, троих, четверых ниши - на выбор. Только там в Киеве можно было отведать в ягодном соусе вырезку из лопатки дикого кабана, только появившиеся, неведомые еще студенческим и не только, столовым цыплята табака в кисло-сладком ароматном "Ткемали", перепела, фазаны в винном соусе! А разнообразие напитков... Она предпочитала армянский "Арарат" и родной молдавский коньяк "Молдова".
  И вот, настал ее час! Пока в этом захудалом райцентре, но с таким спутником, как Володя! Она видела его в президиуме на торжественных заседаниях правительства, его портрет будет красоваться единственным перед выборами в Верховный Совет республики, а то и Союза. А пока терпение ... и работа. Умная, тонкая работа!
  Екатерина Алексеевна накрыла стол. Владимир Михайлович разлил коньяк. Это было блаженство! Владимир Михайлович подливал. Себе полную, супруге поменьше. Женщина все-таки! Когда муж вышел по надобности, Екатерина Алексеевна долила полную рюмку, опрокинула ее и вновь налила ровно столько, сколько было. К концу ужина она малость не рассчитала. Володя почти донес ее до кровати.
  А потом ... Отрезвление наступило сразу. Муж бил ее по голове. Затем, вскочившую, чтобы унести ноги от внезапно озверевшего мужа, ударил под дых. Профессиональный, "матросский" был удар! Весь ужин с выпитым коньяком оказался на ковре. Владимир Михайлович бил так, чтобы не оставлять следов на лице и руках.
  - А теперь скажи, сука! Кто у тебя был первым и сколько было всего? Я давно наблюдаю за тобой! Ты великолепная актриса, но меня не проведешь! Ты мне шепчешь: как мне хорошо, милый! Я верил. А сейчас - не верю. Сейчас тебе было никак!
  Екатерина Алексеевна упала ничком на кровать, закрыла руками голову. Голова ей еще будет нужна! А муж продолжал ее методически бить. Сейчас уже по пояснице и спине! Широким флотским ремнем! Екатерина Алексеевна, чтобы не закричать, до боли зажала зубами угол подушки. Выдержать! Главное выдержать! Ну погоди! Я сильнее тебя, скотина! Я тебе ...
  Что проносилось в пьяном мозгу Екатерины Алексеевны, нам не узнать. Она прокололась! "Нажралась", давно не пившая коньяка, и прокололась. Это все она проходила в студенческие годы, "сдавая" экзамены и переходя с курса на курс. Квартирная хозяйка, у которой она прожила все пять лет, обучила ее всем премудростям "любви". Сама хозяйка во время немецкой оккупации осталась в уютной квартирке и весьма успешно и сытно пережила оккупацию. Ею были чрезвычайно довольны все без исключения, часто сменявшиеся немецкие офицеры.
  Хозяйка, вытащив старую, с пожелтевшими разрыхленными листами, книгу с "ять", упорно обучала свою ученицу премудростям "любви". Сама она ни на что уже не была годной. Передавая опыт, учила Катю приемам специальной гимнастики бедер, живота, таза. Катя кое в чем даже превзошла учительницу. Она так натренировала свои мышцы, что могла задерживать поход в туалет на двое суток! А интимное удовлетворение имитировала так, что никто из попавших в ее сети не сомневался:
  - Я самый мощный самец! Только мне нужна вот такая женщина!
  Кавалеры, которых хозяйка приводила к себе домой, были без ума от Кати и выразительных ощущений, которые она доставляла. Только каждому надо было шептать:
  - Только ты! Только тебя! Сегодня я почувствовала себя женщиной!
  - Только никогда не говори! Мне еще ни с кем не было так хорошо! - наставляла Катю хозяйка.
  Расплачивались клиенты с хозяйкой. Хозяйка Катю не обижала. Они кормили друг друга. А между делом Катя училась в университете, "сдавала" экзамены, преподаватели писали за нее курсовые, дипломную.
  А тут так проколоться! "Перебравшая" через край, она потеряла бдительность. Не так изобразила "любовь". Многоопытный муж почувствовал это мгновенно. А ей действительно было никак. И так было всегда! Как мужчина, Володя в подметки не годился некоторым университетским старичкам и отставникам. Но она никогда не забывала поддерживать в нем веру в его необыкновенные мужские способности. А тут так опростоволоситься! Проклятый коньяк! Екатерина Алексеевна забылась ...
  Опустошенный и, словно оплёванный и облёванный, Владимир Михайлович возбужденно ходил по комнате. Вспыхнувшая ярким пламенем ревность и ярость уязвленного самца медленно уходила куда-то в никуда. Страшно хотелось курить. Несмотря на то, что курили оба, договор был твердым: в комнате не курить! Когда было тепло, выходили на узенькую террасу. Выкуривая папиросы, прижимаясь друг к другу стояли бок о бок и опирались на высокую шаткую балюстраду .
  В холодное время ухитрялись курить в комнате по очереди. Закрывали поддувало печки-плиты и сдвигали в сторону одно-два кольца конфорки. Через узкое отверстие слоистый дым с силой уносился в дымоход. Присев на низенькую табуретку у плиты, Владимир Михайлович курил. Наблюдая, как дым, меняя в пламени очага окраску, стремительно уносится в плиту, а дальше ...
  - А что дальше? Скандал, развод, конец карьере и всем честолюбивым помыслам. На каком основании? И кто он без этой шлюхи, со своими копейками?
  - Развод? Это пятно на карьере, обрыв! Катастрофа? И опять: со своей зарплатой секретаря райкома комсомола, большее, что он себе может позволить, это пол-литра "Московской" в неделю и закуска в виде колбасы из издыхающих телят и свиней, которых привозят в колбасную его квартирному хозяину Шлёме. А тут постепенно весь район начинает работать на них. Нет! Нельзя!
  Владимир Михайлович забылся. Очнулся от сильной боли в правой руке. Кисть, между пальцами которой он держал "Беломор", в полудреме опустилась на раскаленный чугун плиты. Резко отдернув руку, вскочил:
  - Черт! Как много глупостей можно наделать под пьяную лавочку!
  Встал. Налил пол-рюмки коньяка, опрокинул в рот. Посмотрел на спящую жену. Жену? Екатерина Алексеевна лежала в той же позе. Дыхание ее было неровным. Периодически она икала, словно всхлипывала от несправедливой обиды.
  - Надо навести порядок!
  Сдвинув стол и стулья, аккуратно собрал заблеванный женой напольный коврик. Вынес на террасу. Как подвесить, чтобы почистить? Перекинув через перила, осторожно, чтобы не забрызгаться, потрусил. В это время в коврику подошла сучка хозяина с сыном, щенком. Они стали старательно облизывать коврик.
  - Выход!
  Закрепив пониже ковер, Владимир Михайлович вошел в комнату. Убрал стол, продукты поместил в авоську и выставил за форточку. Подмел и, по неистребимой матросской привычке, вытер шваброй пол. Подбросил в печку дров. Открыл окно и двери одновременно. Через минуту воздух в комнате стал свежим. Вышел на террасу. Собаки еще пировали, тщательно вылизывая, так нечаянно спустившийся к ним сверху, ужин.
  Закрыл окно, запер на защелку двери. Подошел к кровати, на которой по диагонали спала жена. И снова:
  - Жена?
  В мыслях Владимира Михайловича, больно разрывая похмельную голову, бушевали, закрученные в противоположные стороны, два смерча.
  - И с ней предстоит закончить жизнь в совместном проживании? Это все? Не будет больше выбора? Не будет молоденьких комсомолок на сабантуях после итоговых комсомольских собраний и конференций? Не будет на выбор девчонок в путешествиях по комсомольским путевкам в Крым, Болгарию, Средиземноморье? Так и предстоит прожить жизнь с этой ... ?
  Говорят: рыбак рыбака видит издалека. Владимир Михайлович давно видел настоящее нутро своей спутницы. Он не строил никаких иллюзий. Но она, по сути, его кормит. Является связующим звеном с "нужными" и "полезными" людьми, без которых он, жалкий секретарь райкома, прозябал бы в ожидании повышения по службе. Он прекрасно отдавал себе в этом отчет.
  Одновременно в голове тяжелым молотом стучало: почему все это позволено ей, а не только ему одному? Почему жена не должна ходить на цыпочках, мыть его ноги и благодарить судьбу за то, что он увидел ее, выбрал среди великого множества, окружающих секретаря райкома, девчат? Уже за это она должна быть ему благодарна!
  Выбрал? Он выбрал? Это даже не вопрос. Это она его выбрала. Равнодушно, как холодная змея, неслышно подкралась и, разинув пасть, проглотила его, больше её самоё. На службе он ходил в загранку, ему приходилось видеть, как змея, медленно растягивая рот, заглатывает жертву в несколько раз больше, чем она сама. И не давится ...
  Ну нет! Не проглотит! Будет все! Будут путешествия с девками, будут лучшие коньяки, будет карьера! И когда он будет там, на самом верху, тогда посмотрим. А пока он ее будет использовать, как крючок с готовой наживкой. Она на своем месте! Ей в ее роли цены нет. Красивые и молоденькие от него не убегут! Она сама ему поможет. На нее он будет ловить нужных людей, карабкаться наверх, отталкивая вниз мешающих.
  Он почувствовал, что смертельно устал. В голове глухо, словно чугунный колокол, гудело! Ноги не держали его. А в комнате только одна кровать. Подойдя к спящей, он поправил одеяло, оставив половину для себя. Разделся. Осторожно вытянулся рядом. Только бы не проснулась! Только бы не увидела сейчас его лица! Осторожно натянул на себя свою половину одеяла. Почувствовал теплый бок спящей жены и почти мгновенно погрузился в глубокий, мутный сон.
  Разбудили его естественные позывы. Привстав, посмотрел на жену. Спит! Как уснула, даже не шелохнулась ни разу. До чего несправедливо! Он вынужден вставать через каждые полтора часа. Обидно! Но кто мог знать, что та, такая изящная таитянка из портового города со странным названием Папеэте наградит его триппером. Он узнал об этом, только вернувшись из загранки в Союз. Во время плавания он даже не чувствовал беды. Был зуд. И больше ничего. Потом Владивостокский госпиталь. Лечили долго. Но навсегда осталась необходимость ночью через каждые час-полтора просыпаться и бежать в туалет.
  Удобства у старого Шлёмы были во дворе. Когда Владимир Михайлович вернулся на крыльцо, почувствовал, что начинает коченеть. Напольный коврик висел на ветхой растрескавшейся балюстраде террасы. Сдернув, занес в комнату. Расстелил на полу. От коврика исходил запах морозного воздуха. Он осмотрел коврик:
  - Даже следов не видно. Ни запаха, ни пятен. Все начисто вылизали псы. Где взять такую собаку, чтобы вылизать ту скверну, которая поселилась в его душе?
  Подбросил в плиту пару полешек. До утра хватит. Чтобы немного согреться, присел у плиты. Закурил. Потом снова подошел к кровати. Ну хоть бы пошевелилась! Улегся рядом, словно по стойке "смирно", и уснул. Под утро мочевой пузырь снова погнал его в туалет. Вернувшись, посмотрел на часы. Половина шестого. В плите еще тлели угли. Снова подбросил поленья. Когда в плите загудело пламя, поставил чайник. Скоро раздался писк, за которым послышалось дребезжание крышки чайника. Заварил себе крепкий чай. Выпив полрюмки коньяка, пожевал колбасы. Затем жадно прихлебывая, выпил две чашки крепкого чая.
  В это время заворочалась в постели жена. Владимир Михайлович подвинул чайник на середину конфорки. Горячая вода вновь закипела быстро. Словно автомат, заварил кофе покрепче, и, как она любила, без сахара. Привычку пить по утрам каждый свое, он - крепкий чай, она - кофе без сахара они вынесли из прошлой жизни.
  Екатерина Алексеевна, не поворачиваясь, приоткрыла глаза. Она помнила каждое мгновение прошедшего вечера. По скрипящим древним половицам она точно определяла маршрут движений мужа по комнате. Когда запахло кофе, Екатерина Алексеевна слегка улыбнулась:
  - Я победила! Держись! Тебе не хватит пальцев рук и ног, чтобы сосчитать ... Почетный олень!
  Она с хрустом потянулась и повернулась лицом к мужу. Он стоял у стола, на котором дымилась чашка кофе.
  - Доброе утро!
  - Доброе утро!
  Словно вечером ничего не произошло. Екатерина Алексеевна встала, умылась. Вытираясь, украдкой осмотрела лицо в зеркале. Ни одного синяка, ни одной царапины!
  - Трус! - безапелляционно заключила Екатерина Алексеевна и пригубила кофе. - Ну, погоди!
  Когда Екатерина Алексеевна садилась в машину, Владимир Михайлович, предварительно открыв дверцу, подал жене руку. Перед тем, как выскочить из машины, Екатерина Алексеевна, перегнувшись, на глазах собирающейся у исполкома сослуживцев, чмокнула мужа в щеку. Владимир Михайлович любезно повернул слегка голову и приблизил лицо.
  Драма без театральных подмостков, называемая "семейной жизнью" продолжалась. Весной Владимира Михайловича вызвали в орготдел ЦК партии:
  - Мы совещались с районным руководством и решили рекомендовать вас для учебы в заочно-очную Высшую партийную школу. На выбор: Одесса либо Харьков. Как вы на это посмотрите?
  Как на это смотреть? Это уже не щелочка, это открытая дверь в высшие эшелоны власти! Надо только успешно закончить и показать себя на работе.
  - Когда начало учебы?
  - По традиции, поедете первого сентября. Это будет установочная сессия. Потом ежегодно по три месяца сессии со сдачей экзаменов. По окончании вы уже номенклатура ЦК. Учитывая то, что у вас за спиной техникум, сама учеба будет длиться на год дольше.
  Вернувшись, Владимир Михайлович был вызван к первому секретарю райкома.
  - Я в курсе разговора в ЦК. Учитывая ваше образование, Вам необходимо вплотную ознакомиться с тонкостями сельскохозяйственного производства. Пора вырастать из комсомольских штанишек. На будущей неделе состоится бюро райкома партии. Николай Иванович уходит на работу в Министерство сельского хозяйства. Бюро будет рекомендовать вас заместителем председателя райисполкома по сельскому хозяйству.
  Владимир Михайлович задумался:
  - Можно обнародовать это после решения бюро?
  - Хотите преподнести сюрприз? Считаем вопрос решенным.
  Вернувшись домой, Владимир Михайлович был особенно ласков с женой. Вечером, когда они улеглись, Екатерина Алексеевна не сразу заметила, что муж сегодня не предохраняется. До этого ритуал предохранения от беременности был законом. Опомнилась Екатерина Алексеевна после близости:
  - Ты что? Мы же договорились! Ты сам настаивал на этом!
  - Я хочу ребенка. Мальчика. Пусть он будет похож на меня. Если будет девочка, она будет похожа на тебя.
  С того вечера супруги отказались от алкоголя и перестали предохраняться. Ночь Владимир Михайлович провел в тяжелых раздумьях. Сейчас начало марта. К первому сентября будет пять-шесть месяцев беременности. Тогда он уедет на установочную сессию. Своей жене, Екатерине Алексеевне, Владимир Михайлович не верил. А тут еще Митька-барон, цыган, после трехлетней отлучки объявился. На светло-серой "Волге". В районе тогда было две "Волги". Одна у первого секретаря райкома, другая у Митьки-барона.
  Владимир Михайлович давно знал, что Екатерина Алексеевна питает слабость к шикарным легковым автомобилям и их владельцам. Один раз, возвращаясь из поездки в район, он увидел жену, садящуюся в машину к цыгану. На расстоянии он последовал за "Волгой". Но в центре машина остановилась и жена покинула машину. Кроме того, в машине был еще один человек. Но это же Митька-барон! Известный Дон-Жуан с золотыми зубами. Владимир Михайлович не верил ни Митьке, ни жене. Надо было обезопасить себя, как говориться, застолбить участок.
  Мысль о том, что жена может родить цыганенка, шершавым колом вошла в голову комсомольского секретаря, проникла в самое сердце и делала его жизнь невыносимой. И еще: Владимир Михайлович лукавил, когда говорил о том, что хочет наследников. Это в его планы не входило. Но, таковы обстоятельства. Если рождение дочки представлялось ему нежелательным, но вынужденным фактом, то осознание предстоящего появления в семье сына отравляла его существование. Его не покидала мысль, что Екатерина Алексеевна будет делить его еще с кем-либо, пусть это будет даже собственный сын!
  Через месяц с лишним Екатерина Алексеевна пришла домой в необычном состоянии. Она долго слонялась по квартире, которую они недавно получили, а потом без особой радости сообщила:
  - У меня задержка. Я была у врача. Она склонна к тому, что я беременна.
  Владимир Михайлович изобразил на лице радостную улыбку. На самом деле ему хотелось изо всей силы ударить в это, сразу ставшее ненавистным, лицо. И бить, бить! Превратить в кровавое месиво! Несмотря на то, что завтра ей надо будет "выйти в люди".
  
  В эти годы произошли значительные изменения не только в семье наших героев, но и в стране.
  Пятьдесят седьмой внес в жизнь страны существенные изменения. Тогда волевым решением Хрущева были созданы территориальные управления народным хозяйством, получившие название Совнархозов. Разделилась партийная власть. С пятьдесят девятого по шестьдесят второй шли непрерывные административно-территориальные реформы. Вместо райкомов партии были созданы парткомы при управлениях промышленностью и сельским хозяйством. Это были недолгие годы, так называемой, децентрализации партийного строительства, по сути, разрушения партии изнутри и сверху. Если раньше первый секретарь райкома партии осуществлял единый контроль и управление целым районом, то в результате децентрализации, прошедшие войну и ветераны партии мрачно шутили: Парткомы при ...
  С начала шестидесятых начали собирать разбросанные камни.
  В этот период и стал Владимир Михайлович заместителем председателя райисполкома. Вдвоем с женой они удвоили энергию в части проверок финансовой дисциплины в колхозах района. Нужны были средства. С одной стороны предстоящие роды и декретный отпуск, ограниченный мизерной выплатой пособия по уходу. С другой - с первого сентября слушателю Заочного отделения ВПШ предстояло ехать на сессию.
  Через некоторое время Екатерина Алексеевна снова пошла к врачу. Беременность стала медицинским фактом. Врачи настоятельно рекомендовали бросить курить. Заодно с ними был и Владимир Михайлович. Продержавшись два дня, Екатерина Алексеевна закурила. Теперь она постоянно она носила с собой пакетики с, отбивающим запах табака, "Сен-сеном" и ароматизаторы для освежения полости рта. Несмотря на это, вернувшись в кабинет, она наткнулась на укоризненный, пожалуй, больше презрительный взгляд Марии Павловны. У заведующей райфинотделом с мужем-инвалидом росли трое детей.
  Прошло лето. Первого сентября Владимир Михайлович уехал в Одессу. Он сам выбрал этот город. Он знал его, знал злачные места, так запомнившиеся ему со времени службы. На третий день он оперативно нашел общий язык с сотрудницей обкома из Днепропетровска Зоей Михайловной. И успокоился.
  От дальнейших поисков приключений на любовном поприще его удерживал страх быть отчисленным за аморальное поведение. Такой случай имел место незадолго до этого. Приказ об отчислении третьего секретаря райкома партии был зачитан на общем собрании высшей школы. С другой стороны, его страшила мысль подхватить заразу, подобную той, которую он привез, как награду, от таитянки, а то чего похлеще.
  В конце ноября, к приезду мужа Екатерина Алексеевна родила девочку. Ребенок развивался хорошо, вовремя отпала пуповина. Молока было достаточно. В роддоме Екатерина Алексеевна не курила. Просто не было возможности и условий. Одновременно все время хотелось пропустить рюмку коньяка. Молодая мать стала нервной, капризной, истеричной, на грани срыва. С чувством облегчения она и весь персонал родильного отделения расстались. Мать с дочкой выписали домой.
  Вернувшись домой, Екатерина Алексеевна первым делом вышла на балкон и закурила. До вечера выкурила несколько папирос. Вернувшийся с работы Владимир Михайлович, едва войдя в квартиру, ощутил запах табачного перегара. Вспыхнул скандал. Ночью девочка стала отказываться от груди, непрерывно кричала от резей в животе. Владимир Михайлович, по сути, перешел жить в другую комнату. Чтобы уснуть, вечером он наливал бокал коньяка и опустошал его. Услышав его храп, поднималась и Екатарина Алексеевна. Наливала себе, не мелочась, полную стопку коньяка и залпом выпивала.
  Приехавшие посмотреть внучку, деды с бабушками сразу почуяли неладное. Посколько у Екатерины Алексеевны стало катастрофически уменьшаться количество грудного молока, родители настояли, чтобы мама с новорожденной переехали в село к ее родителям. С довоенных лет Зваричи постоянно держали двух коз. Владимир Михайлович такую идею одобрил, чего не скажешь о маме ребенка. Пришлось покориться. В тот же день Владимир Михайлович с облегчением, попросив у председателя райисполкома "Волгу", отвез девочку и жену к ее родителям.
  С нового года была очередная реформа административно- территориального деления районов. Райцентр перевели в другой городок. Сразу же переехал и весь аппарат райкома партии и райисполкома. Теперь отец навещал свое семейство гораздо реже. Днем занимался обустройством райисполкома и аппарата, вечера весело проводил в кругу множества новых приятных знакомых. Почти сразу получил ключи от трехкомнатной квартиры.
  Бывшая заврайфинотделом переезжать на новое место отказалась по состоянию здоровья мужа. Марии Павловне предложили работу главбухом на, недавно построенном, заводе железобетонных изделий. Она с радостью согласилась. Зарплата больше, дом совсем недалеко. В новом финансовом отделе возник острый кадровый голод. Предложили руководящую должность в райфинотделе Екатерине Алексеевне. На работу она вышла охотно, оставив двухмесячную дочь стареющей маме. Но возглавить отдел категорически отказалась. Будучи начальником, она оставалась на одной зарплате.
  Стала работать Екатерина Алексеевна в прежней должности. Выезды, контроль, ревизии ... По вечерам их квартиру стали навещать председатели колхозов. Колхозные руководители рангом ниже в доме заместителя председателя райисполкома были персонами "нон грата". Привозили полутуши свиней, продукты, весной лакомились забитыми ягнятами. Опять появилась дорогая колбаса, икра, коньяк.
  Пировали по вечерам супруги, уже не стесняясь. Попойки, как правило, заканчивались мордобоем, где не стеснялись оба. Часто приходили на работу с кровоподтеками под глазом, сейчас почему-то больше хозяин. На второй вечер снова поцелуи, бутылка, изысканные закуски. За ужином неизменно следовал очередной мордобой. Девочку, которая росла с выраженной задержкой физического развития, родители не видели неделями. Даже госпитализированную по поводу бронхита в детское отделение девочку, мама навестила всего лишь один раз.
  Сменился в районе хозяин, первый секретарь райкома партии. Ознакомившись с делами на месте, через коллег однокурсников и своих людей узнал об оборотной стороне медали жизни работников аппарата райисполкома. От ревизий и поборов, ежевечерних возлияний до мордобоя и болезненном, по сути брошенном, ребенке.
  После очередного прихода на работу с "украшениями" на лице, первый в срочном порядке собрал внеочередное заседание бюро райкома партии. Крутой был мужик! Решение бюро было безапелляционным. Обоих супругов освободили от занимаемых должностей. Квартиру, несмотря на острую нехватку жилья в новом райцентре, решили не трогать. Основной причиной тому был болезненный ребенок.
  Первой нашла работу Екатерина Алексеевна. Помог Митька-барон. Устроилась она главным бухгалтером строительно-монтажного управления. К концу работы почти ежедневно у конторы ее ждал Митька-барон в светло-серой "Волге". Уезжали в более отдаленный район: ресторан, попойки, отдельные номера на два часа. Домой возвращалась поздно. А там снова разборки и выяснение отношений, взаимное рукоприкладство.
  Владимир Михайлович не мог устроиться на работу долго. Первый внимательно следил за кадровой политикой. Скоро пошел к нему Владимир Михайлович на поклон с обещаниями до первого нарушения. Устроился на работу завхозом в одном из учреждений райцентра.
  А девочка по-прежнему росла болезненной, не набирала в весе, в детской консультации после анализа крови был выставлен диагноз: Анемия (Малокровие). Решено было эвакуировать ребенка в республиканскую детскую больницу. Но вечером из соседнего села подъехал "Москвич". Приехала, похоронившая мужа, мама Владимира Михайловича. С ней были двое молодых людей с ребенком на руках. Это была, вышедшая замуж за односельчанина, девушка, ждавшая со службы Володю и рассматривавшая его фотографии с видами на море и горы.
  Приехали они после того, как их навестила мама Владимира Михайловича, которой Маша когда-то помогала убирать, сушить и веять подсолнух. Рассказала старуха несостоявшейся своей невестке о внучке, оставшейся сиротой при живых родителях. Муж спросил:
   - Сколько девочке?
  Девочке было столько, сколько было и их грудничку сыну. Муж Маши долго не думал:
   - Поехали, посмотрим! Собирайтесь и вы! - сказал он матери Владимира Михайловича. - А там видно будет ...
  Развернула Маша девочку и ахнула. Худенькая, с опрелостями. Крик ребенка не похож на крик. Одно сипение. Муж, работавший юристом в совхозе, сказал:
   - Мы без девочки не уедем. Она у вас, несмотря на ваши старания, угаснет, умрет. Грешно!
   Забрали молодые супруги девочку. Село большое, поговорили, а потом как-то само собой вышло, что у них двойня. К году, девочка, догнавшая в развитии сводного братика, играла с ним в одной кроватке. Вместе спали, вместе ели. С мамой в коляске для близняшек вместе гуляли по аллеям, недавно высаженного у совхозного дома культуры, сквера.
   Но юрист всегда остается юристом. Внимательно следил он за служебными перемещениями родителей, особенно матери. Екатерина Алексеевна помимо Митьки-цыгана завела еще одного любовника - шофера на РАФике. Только еще моложе. Заставший их на "месте преступления" Митька-барон затеял кровавую драку. Милиция, освидетельствование на степень алкогольного опьянения и увольнение с работы...
   Через своих коллег собирал новоявленный отец копии всех документов и терпеливо ждал. А Екатерина Алексеевна устроилась между тем учетчицей в дистанцию путей на железной дороге. После трех недель работы, нашли ее в подсобке мертвецки пьяной. Снова акт, очередное увольнение, опять копии всех документов.
   Как представитель стариков, подал адвокат в суд заявление о лишении родительских прав обоих биологических родителей. Масса свидетелей, давших показания, что девочку родители не навещают, куча других нарушений, включая аморальный образ жизни и увольнения, но суд оказался перед непреодолимым препятствием. Все старики не имели права на удочерение по возрасту.
   Выход нашли. Удочерила мать Владимира Михайловича Машу. Таким образом, появилась у девочки родная тетя. Можно не спешить ... А родители и носа не кажут. Вернулась Екатерина Алексеевна в трех-комнатную квартиру, а там места на двоих мало. Снова пьянки, драки, разборки. Только сейчас уже Екатерина Алексеевна брала верх с первых ударов. Ложился на пол бывший зам. председателя райисполкома и закрывал голову руками, как когда-то защищала свою голову его жена. О девочке никто не вспоминал.
   Вернувшись однажды с работы, Владимир Михайлович был сражен, свалившейся на него новостью. Екатерина Алексеевна привела домой нового мужа, автослесаря Пашу, бывшего водителя, лишенного прав за вождение в нетрезвом состоянии. Он был на одиннадцать лет моложе Екатерины Алексеевны. Автослесарь оказался расторопным. Поменял замки, оставив хозяину небольшую комнатушку и разрешение пользоваться туалетом.
   Попробовал бывший заместитель председателя исполкома восстановить справедливость, но был зверски избит и выброшен за порог собственной квартиры. Так продолжалось несколько недель. Милиция устала вмешиваться.
  Заплакав, покинул Владимир Михайлович собственную квартиру. Поселился в комнатушке, где работал завхозом. А тут во время медосмотра у него была выявлена тяжелая форма сахарного диабета. Истончились и стали сохнуть ноги. Одновременно стал терять зрение. А Владимир Михайлович, получив свою мизерную зарплату, в течение нескольких дней ее пропивал.
  Осенью, лежащий на середине проезжей части дороги, Владимир Михайлович был подобран, возвращающейся с вызова скорой. Привезли в приемное отделение. Осмотревший его хирург, ахнул. Обе ноги были черными до колен. Собрали консилиум. Этой же ночью была произведена высокая ампутация обеих ног. Очнулся Владимир Михайлович после операции, увидел, что он без обеих ног, завыл диким воем.
  После операции пошли, одни за другими, осложнения. Однажды, повернувшись в кровати, опрокинулся навзничь. На вскрытии был обнаружен тромбоз легочной артерии ...
  А Екатерина Алексеевна только начинала жить. С молодым мужем кое-как сделали ремонт. Муж Паша сумел отсудить водительское удостоверение и снова сел за руль автобуса. При знакомстве его новая старая жена неизменно представлялась:
  - Екатерина третья! Прошу любить и жаловать.
  Выпив, не стесняясь мужа, объявляла:
   - Как и у Екатерины второй, все мои мужики, включая мужей, за небольшим исключением, моложе меня. Завидуйте!
  Шли годы. О дочери Екатерина Алексеевна практически не вспоминала. После очередного ежегодного обязательного медицинского обследования с флюорографией Пашу-шофера повторно вызвали к участковому врачу. После обследования дали направление в онкоинститут. Приехал с неутешительным диагнозом: Рак кишечника с метастазами, включая в легкие. От лечения отказался. Когда стало хуже, в операции отказали врачи. Поздно ... Под водочку сгорел Паша быстро. Вся похоронная процессия состояла из нескольких молодых людей, одноклассников Пашиного сына, приехавшего на похороны из Киева. Екатерина Алексеевна на кладбище тело Паши не провожала. В расстроенных чувствах три дня пила за упокой его души и не рассчитала. Свалилась.
  После Пашиных похорон не прошло и двух месяцев, как Екатерина третья в очередной раз вышла замуж. В этот раз ее избранником был прыщавый, с синюшным лицом и кривым, после многочисленных драк, носом, сантехник Петр. Петя был намного моложе покойного Паши. И снова пошла "веселая" жизнь. Подъезд, когда-то престижного дома, превратился в ад. Петины дружки справляли нужду, где придется. Из одной, в свое время, самых благоустроенных квартир к соседям полезли полчища тараканов, летом по всем этажам и квартирам порхала, вылетающая через щели и трещины, моль.
  В прошлом году Екатерине Алексеевне исполнилось пятьдесят пять лет. Но пенсию ей не оформляли. По всем документам ей только исполнилось пятьдесят. В приеме на работу ей отказывали по самым разным причинам. Перебивались случайными заработками Пети. По вечерам Петя с дружками подворовывали со склада на рампе уголь и продавали. Нанявшись осенью вскопать чужой огород, Екатерина Алексеевна через полчаса бросила. Боли в правом подреберье, одышка, перед глазами темень.
  Все чаще хотелось лечь в теплую постель и не вставать. Когда-то, как говорят, зверский, пропал аппетит. Вся ее сохранившаяся, не пропитая одежда стала больше на несколько размеров, обвисала с плеч. Обута она была в мужские туфли, найденные у ящиков за загородкой у пустыря, куда жители микрорайона сваливают мусор.
  Однажды Екатерина Алексеевна стояла у входа на центральный рынок. Отчества ее уже никто не знал. От мала до велика все знали, что это Екатерина третья. Она терпеливо поджидала своего очередного фаворита Петра. Петю час назад забрал недалекий сосед. Забилась канализация. Сошлись на красненькой. Екатерина Алексеевна, когда-то державшая в голове множество многозначных цифр, мучительно подсчитывала, сбивалась с счета и начинала снова. Сколько же чекушек выйдет им за десять рублей?
  Сейчас мало кто узнавал, когда-то пышную и расфранченную Екатерину третью. На людей без выражения смотрели ее тусклые помутневшие, постоянно слезящиеся глаза. Обтягивающая кости лица, серо-желтая кожа. Вся она усохла, ссутулилась, стала ниже ростом. Ноги и руки стали тонкими, покрылись разнокалиберными фиолетово-коричневыми пятнами. Между пуговицами полурасстегнутой, когда-то розовой, трикотажной кофточки выпирал живот. Нарастала водянка.
  Екатерина третья стояла, безучастно глядя на, снующих в воротах рынка, посетителей. Ничто, казалось, не привлекало ее внимания. Она ждала Петю с десятью рублями. Неожиданно ее взгляд, когда-то серо-голубых глаз, поймал цель и не выпускал ее из вида ни на мгновение. Из ворот рынка вышла средних лет невысокая женщина с большим полиэтиленовым пакетом. Рядом с ней шли двое. Среднего роста с жесткой темной шевелюрой молодой человек и, чуть выше его ростом, девушка с золотистыми волнистыми волосами, правильными чертами лица и большими серо-синими глазами. Они несли, наполненные ритуальными вещами, большие черно-зеленые сумки и венки. Умерла их бабушка...
  Екатерина третья не отрывала от девушки своих слезящихся мутных глаз. Что-то, глубоко засевшее в ее проспиртованной душе, напряглось, пытаясь вырвать из прошлого какие-то воспоминания...
   - Мама! Почему эта женщина так безумно на меня смотрит? Мне страшно! Пошли быстрее отсюда!
   - Идем, идем доченька! Вон, папа за нами уже подъехал!
  
   В одном из глухих переулков поселка по сей день функционирует точка. В старой покосившейся хибаре старуха-самогонщица варит и продает свое зелье на разлив. Жаждущие с самого утра деловито, нарочито бодрым шагом заходят в калитку. Через минут пять выходят, уже не спеша, живо жестикулируя и обсуждая какие-то очень важные вопросы. Вошла во двор самогонщицы и странная пара. Высокая, сутулая, неопределенного возраста женщина с большим животом и восковидным лицом. Рядом с ней шел невысокий прыщавый, с сизым кривым носом, молодой человек. Шагали они неспешно, как влюбленные, бережно поддерживая друг дружку под руку.
   Через несколько минут они вышли на улицу. Разминая беззубыми деснами черствую корку хлеба, женщина остановилась. Неожиданно все ее тело изогнулось в рвотной конвульсии. Изо рта хлынуло темно-красное, почти черное месиво. Это была венозная кровь: свернувшаяся и свежая...
   В судебно-медицинском заключении, выписанном на основании, найденного в кармане, затертого и замызганного паспорта, было написано:
   Маноил-Зварич Екатерина Алексеевна ... и так далее ...
   Непосредственная причина смерти: Профузное кровотечение из варикозно расширенных вен пищевода. Алкогольный цирроз печени.
  
  
  Последний поцелуй
  
  Он закончил три класса из четырех румынской школы, когда в сороковом, как тогда говорили в селе, пришли русские. Ему исполнилось тогда десять лет. Рослый мальчишка, Ваня словно прирос к взводу, остановившихся в их селе на постой, солдат. Солдаты разбирали и чистили винтовки, приводили в порядок амуницию. Ожидали приказа двигаться дальше, на запад. Конечным пунктом дислокации взвода было припрутское село Болотино, за окраиной которого должна была расположиться застава.
   В серых холщевых штанах и в, неопределенного цвета, рубахе без пуговиц Ваня с раннего утра до поздней ночи не покидал взвода, временно расположившегося в помещениях старой водяной мельницы у запруды Куболты. Мельница пока не работала, так как хозяин бежал вместе с румынами за Прут, предварительно выбив из вала, заклиненные массивные зубья дубовых шестерен.
   Мука нужна была солдатам, крестьянам. Единственная мельница со старым, часто ломающимся бельгийским мотором работала через три дня на четвертый. Осмотрел мельницу сержант и беспомощно развел руками:
   - Колесо горизонтальное, а конической шестерни нет.
  Полез Ваня в заросли крапивы. Через несколько минут выволок, выброшенный когда-то за ненадобностью, полусгнивший, выработанный зуб шестерни. Весь взвод взялся за работу. Только мельника среди них не было. Стал Ваня "прорабом". Выбирает поленья, рисует на них линии, а солдаты, одолжив топоры у местных, старательно тесали зубья. Некоторые заготовки Ваня браковал, едва начинали отесывать. Скоро все зубья были забиты и заклинены в пазах.
  А Ваня уже не отходил от мельницы. Надо было подогнать зубья ворота с зубьями вала, на которых были нанизаны огромные каменные жернова. Тонкая работа. Недотешешь, клинит вал, а то и ломаются зубья. Стешешь больше, с треском проскакивает и снова ломается зубчатка. Ваня и домой не уходил, завтракал, обедал и ужинал со взводом.
  Наконец вал с жерновами завертелся. Нижний лежак был в порядке. Это Ваня подсмотрел еще при прошлом хозяине. С верхним пришлось повозиться. Обошлись клиньями. А без Вани никуда. Запустили солдаты жернова, а зерно не сыпется. Полез Ваня, а там ремень к трясуну перерезан. Может сам хозяин и порезал. Нашли старую шлею. Скоро пошла мука. Сначала она была темно-серого цвета, грязная. Потом пошла чище. Разовая, крупчатая, на зубах то и дело скрипел песок, но это была мука! Из нее пекли хлеб!
  Приходили молоть муку крестьяне. За работу расплачивались "процентом". Сами устанавливали размер оплаты. Время было тяжелое. Чаще всего приносили на мельницу не более полмешка пшеницы или ржи. Солдаты засыпали зерно, выгребали, ссыпали в мешки. А Ваня, как настоящий мельник, ходил по скрипучим ступеням переходов и внимательно прислушивался к звукам, в которых, казалось, разбирался он один. Иногда он давал знак:
  - Прекратить засыпку!
  Скоро жернов переставал крутиться. Словно гигантской вилкой, раздвоенным стволом несколько солдат поднимали жернов и Ваня лез внутрь, еще минуту назад, вращающегося механизма. То клин надо подбить, то ремень на трясуне ослаб. Минута, и снова по деревянному, сбитому из четырех прямых досок, желобу в мешки сыпется мука.
  Приехал нарочный. Привез приказ:
  - Взводу следовать до конечного пункта назначения.
  Провожать взвод вышли всем селом. Сержант на прощанье построил взвод. Сам с Ваней опустился в преисподнюю старой мельницы. Через минуту вышли. Все село ахнуло. На Ване вместо холщевых штанов и сорочки красовались брюки "галифе", гимнастерка с широким ремнем. Но главным были сапоги. Почти новые, давно возил в обозе запасливый сержант эти сапоги. Словно ждал момента вручить их Ване. Венчала Ванину голову пилотка с красной звездой. Все было впору, только на ноги надо было подматывать портянку. Ничего, ноги вырастут.
   На старенькой, гремящей полуторке взвод уехал. Еле уместились в кузове солдаты. Проехали плотину. А в гору машина встала. Не тянет! А тут еще крутой поворот на подъеме с крутым обрывом справа. Всем селом на руках вынесли на перевал полуторку. Уже осела, поднятая машиной, дорожная пыль, а люди стояли и махали руками.
  На следующее утро у мельницы собралась толпа. Село большое. А мельника нет. Послали за Ваней. Делать нечего. Снял десятилетний Ваня солдатскую форму, одел холщовые штаны и вышел на работу. Скоро стал Ваня в селе незаменимым человеком. Без Вани нет хлеба! Установили сельчане Ване от помола процент и стал Ваня заправским мельником. Даже из соседних сел стали приезжать. Соседи попросились в помощники.
  Ровно год десятилетний Ваня пребывал в должности мельника. Между делом Ваня изредка ходил в школу. Русский алфавит выучил быстро. А потом началась война. Сначала в сторону Сорок прошли две колонны отступающих советских бойцов. А в июле пошли через село нескончаемыми колоннами немецко-фашистские войска. Старый, воевавший еще в русско-японскую, а потом, участвовавший в брусиловском прорыве, сосед забрал у Вани всю солдатскую форму. Спрятал у себя на чердаке. Одни сапоги оставил. И наказал:
  - Дегтем, не жалея, намазать! И в мельнице, чтоб густо мукой припорошило! - немного помолчав, добавил. - Если хочешь остаться живым.
  Вернулся в село хозяин мельницы. Назначили его новые власти старостой в селе. Обошел он все свое хозяйство. Пришел первым делом к своей мельнице. А на дверях мельницы другие замки. Выяснить, что происходило с мельницей за время его отсутствия, не составило никакого труда. Решил наказать, посягнувшего на его собственность, Ваню. Русские солдаты-то, где они теперь? К этому времени, по слухам, немцы подошли к Киеву вплотную.
  Раздался негромкий стук в дверь. Вошел Ваня. Староста встал, чтобы сразу взять за ухо, что он всегда еще год назад любил делать с сельскими сорванцами. То, что происходило за окном хаты, где располагалась примария, сорвало его планы. Площадь перед примарией была заполнена плотной толпой, неведомо как, так быстро собравшихся, крестьян. Люди помнили вкус хлеба, печеного целый год из муки, которую молол Ваня.
  План примара поменялся мгновенно. Подойдя к Ване, он спросил:
  - Ключи от мельницы у тебя?
  Ваня достал из кармана связку ключей.
  - Пошли!
  Открыв, вернувшийся хозяин обошел все помещения мельницы. По деревянным скрипучим ступеням поднялись к бункеру засыпки. Затем, остерегаясь оступиться не скользких каменных ступенях, тучный староста спустился в гадес (преисподнюю). Так почему-то называли подвал водяной мельницы первые, поселившиеся в этих местах поляки. Они и строили по найму первую по течению Куболты, принадлежавшую владельцу Моне, водяную мельницу.
  Где-то наверху шумела вода. Это был звук падающей воды, вытекающей через третий, самый малый шандор, служивший для поддержания уровня воды. Средний и ручьевой шандор так же были в исправности. Все три ворота с толстыми цепями были на месте. А он и не надеялся их больше увидеть. Одна доска дубового желоба была совсем светлой, недавно поменяли.
  - Кто менял?
  - Еще солдаты перед отъездом на границу поменяли. Прогнила доска. Вода уходила в ручей мимо лопастей колеса.
  Задав еще несколько вопросов, снова поднялись к засыпке.
  - Трясун кто ремонтировал?
  - Я сам. Только кузнеца попросил заклепать. Ремень трясуна три раза за год меняли. Ремни слабые. Все три раза я молол ему рожь бесплатно, за работу.
  Вышли, к переместившейся от примарии к мельнице, растущей толпе хмурых сельчан. Они рассчитывали вступиться за Ваню, которому только исполнилось одиннадцать лет.
  - Кто помогал Ване молоть муку? - своим зычным голосом обратился староста к толпе.
  Вперед вышли соседи Вани. Оглянувшись на мельницу, староста подозвал Ваню поближе:
   - С сегодняшнего дня за порядок на мельнице отвечает Ваня. Вы! - обратился староста к соседям, - как работали, так и будете работать.
  Староста дал Ване амбарную книгу, установил прейскурант. Оплата работников назначалась в зависимости от выхода муки. Обязательными стали две подписи: Ванина при приемке зерна и клиента при вывозе с территории мельницы готовой продукции. В конце рабочего дня Ваня с амбарной книгой под мышкой ежедневно направлялся в примарию. Хозяин требовал строгой отчетности.
  С шестнадцатого века живет в быту популярное слово магарыч (бакшиш). В переводе с арабского означает взятка, угощение. Испокон веков завершает все сделки магарыч и в Бессарабии. Не обошла эта древняя традиция и нашу мельницу, несмотря на то, что староста магарычи брать и пить строго-настрого запретил. Сам, любивший пропустить стакан-другой вина или стопку самогона, делал это дома за ужином, когда все земные дела ушедшего дня остались позади.
  Приехавшие из других сел, да и односельчане, несмотря на запрет примара, считали своим долгом оставить мельникам на обед "добрую" память в виде распитого жбана вина или сороковки (четвертушки) самогона. Магарыч оставляли за весами, в углу приемной, где взвешивали привезенное зерно. На время получасового обеденного перерыва взрослые соседи "старшего мельника" Вани, доставали шкалик и разливали для "аппетита" себе и клиентам. Уже неизвестно, кто был первым, но с двенадцати лет стали наливать полстопки и Ване.
  Пристрастился к зелью Ваня быстро. Скоро, отобедав, следил за тем, чтобы осталось ему и на ужин. Остатки прятал в места, о которых не подозревал сам хозяин мельницы. Закончив работу, рабочие подметали пол весовой, переводили в "ночной" режим шандоры и уходили домой. А Ваня, доставал кусок пожелтевшего сала и кусок подсохшего хлеба. Давил ударом кулака луковицу и ужинал. Обязательно под сто грамм.
  Домой Ваня шел в благодушном настроении. Он по праву считал себя в семье кормильцем. Старшая сестра вышла замуж в соседнее село. Младшей минуло семь лет, но с начала войны занятия в школе не возобновлялись. Люба, так звали младшую, помогала маме заканчивать уборку в огороде, Укладывали скирды из подсолнечниковых палок для печки и кукурузянку для единственной козы.
  Осенью темнело быстро. С темнотой заканчивалась работа и на мельнице. Керосиновые лампы на мельнице, несмотря на то, что она водяная, хозяин запретил. В соседнем уезде, еще до прихода русских от керосиновой лампы взорвалась мучная пыль. Погибших не было, но сильно обгорели мельник и его помощник.
  Однажды, когда начинало темнеть, примар с жандармом, стоя у окна, увидели, идущего домой, Ваню. Не понравилась примару Ванина походка, ох как не понравилась! Ваню слегка заносило из стороны в сторону.
  - Что будем делать! - спросил жандарм примара. - Надо отправить в школу.
  Примару не хотелось терять расторопного, почти бесплатного работника. Кроме того, во время войны школа возобновила работу частично. Первые три класса были, а четвертый уже будет только в будущем году.
  - Отправим в третий класс? - предложил жандарм. - На следующий год как раз пойдет в четвертый. Но если приохотился к стакану вина, найдет и после школы. Надо отучить!
  Отлучили от спиртного Ваню за один сеанс. Жандарм, увидев однажды открытую после работы широкую дверь мельницы, поспешил к примару. Вдвоем поднялись наверх. Под бункером засыпки спал пьяный Ваня. На толчки он только мычал.
  Спустились в весовую. Староста с жандармом и погрузили на каруцу все мешки с зерном, которое назавтра должны были молоть и мукой, которую должны были забрать заказчики. Все отвезли к старосте домой. Разгрузили. Вернулись на мельницу, закрыли входную дверь на засов и разошлись по домам. Никто не обратил внимания, так как мельница была на отшибе, над вытекающим из пруда, ручьем.
  Утром проснулся Ваня на тумбе, что у корыта, в которое сыпалась по деревянной трубе мука. На улице уже было светло. Подошел Ваня к двери, а она закрыта на засов снаружи. Тут и увидел Ваня, что в весовой ни одного мешка.
  - Все украли ночью!
  Сел на чурбан, заскулил. Тогда пустые мешки были дорогими, а тут еще и с зерном и мукой. Скулил, закрытый в мельнице Ваня долго. Выйти невозможно. Единственная дверь закрыта на наружный засов. Попробовал Ваня отодвинуть засов через щель колышком, бесполезно. Когда лучик солнца через щель в дверях сместился к порогу, послышались шаги. Засов открылся и в мельницу вошли мельник с жандармом.
  - Где мешки с зерном и мукой?
  Ничего не ответил Ваня, только заскулил громче. Послали за Ваниной мамой. Когда ей рассказали, что, напившись, Ваня спал в мельнице, а за это время украли мешки с зерном и мукой, женщина едва не лишилась чувств. Потом сказала:
  - Он не ночует дома второй раз. Первый раз сказал, что помог отвезти мешки родственнику. Было поздно, потому и заночевал. Я и поверила. Даже спросить не догадалась. А он напился! Дома будешь сидеть!
  - Нет, - сказал жандарм. - Надо вернуть мешки с зерном и мукой. Или отработать на эту сумму в счет оплаты долга. А кроме того, штраф!
  Когда жандарм назвал сумму, уже Ваня чуть не лишился чувств. Жандарм на селе был и бог и царь и судья и исполнитель.
  - Или двадцать пять ударов ремнем!
  Поскольку денег не было, сошлись на ремне. Бил жандарм вполсилы. Но на последний удар не поскупился. Ваня взвыл, вытянулся на скамейке.
  - Если еще раз увижу выпившим, назначу пятьдесят ударов, как самый последний! Понял?
  - Понял, понял! - спешно закивал головой Ваня.
  - Три месяца работать без оплаты, чтобы хозяин мог вернуть людям долг! - закончил вердикт жандарм.
  Пересыпал мельник зерно и муку в другие мешки, "рассчитался" с крестьянами. А Ваня с тех пор ни капли спиртного в рот не брал. С первого сентября пошел в четвертый класс. До сорок четвертого работал Ваня на мельнице. Советские пушки уже громыхали за Днестром. В конце зимы засобирался мельник в Румынию. В Яссах жена у него, дети в гимназии. Пришел мельник к Ване домой в воскресенье. Дома, кроме Вани были мама и младшая сестра Люба. Старшая - Мария жила с семьей в другом селе.
  - Я уезжаю. Вот ключи. Береги мельницу! Даст бог, еще вернусь ... А пока живи, пользуйся. Всегда будет кусок хлеба! Только не пей больше ни грамма. Иначе сдохнешь, как собака под забором в грязи!
  19 марта советские войска форсировали Днестр. За Куболту боев не было. Линия фронта почти мирно перекатилась через узкую речушку. В сорок пятом снова пошел Ваня в школу. Только классы уже были русскими. Быстро выучил Ваня писать и читать по-русски. До сорок седьмого считался Ваня хозяином мельницы. А в сорок седьмом организовали колхоз. Решением сельского схода мельница стала собственностью впервые организованного колхоза.
  Ване предложили остаться при мельнице заведующим. Но появились на полях первые тракторы. К ним семнадцатилетнего Ваню тянуло, словно магнитом. А тут и курсы организовали, потом МТС. Стал Ваня трактористом. Скоро освоил Ваня "железного коня" так, что по звуку мог определить, где какая неисправность. Через год стал Ваня самым молодым в районе бригадиром тракторной бригады.
  После вспашки обширного участка земли в километре ниже плотины под колхозный огород, пригласил председатель колхоза Ваню к себе домой:
  - Разговор есть!
  Пришел вечером Ваня, а у председателя уже стол накрыт. Налил председатель по стопке самогону.
  - За здоровье!
  - Не могу я ее пить, проклятую, зарок дал.
  Убрал председатель бутылку со стола:
  - Ваня! На тракторе все время в копоти, одного мыла сколько уходит, чтобы отмыть лицо и руки! Принимай мельницу! Оплату в трудоднях положим нормальную, двоих помощников подберешь сам!
  - Не вернусь я на мельницу! Меня настоящая техника тянет. Осенью открывают курсы шоферов. Пойду туда!
  Закончил Ваня курсы шоферов, но баранку крутил он не долго. Подоспело время Ване в армию. Прошел комиссию, другую. После медицинской комиссии военком задумался:
  - По росту и стати в морфлот бы тебя. Да нельзя пока. Из Молдавии не берут пока во флот. Какими гражданскими специальностями владеешь?
  - Тракторист, шофер, мельник ...
  - Может рисуешь, или на инструментах каких играешь? - спросил Ваню майор, прибывший за пополнением. Таких тогда называли "сватами".
  - Играю на трубе. - Ваня действительно с самого детства самостоятельно выучился играть на трубе двоюродного брата.
  Записали Ваню в музыкальный взвод.
  Прошло несколько занятий. Уже выучили "Подъем", "сбор", марш "Прощание славянки". На одном из занятий с самого утра присутствовал незнакомый капитан. До обеда он внимательно слушал музыкантов, потом отозвал Ваню в сторону. Взяв трубу, нажал на клапан и выпустил слюну. Протер носовым платком мундштук и коротко сыграл.
  - Повтори!
  Ваня повторил. А капитан вынимает из внутреннего кармана плотный лист картона. На нем буквы и значки какие-то: точки и тире.
  - До завтра выучишь наизусть. Несколько букв научись играть на трубе.
  Утром вызвал капитан Ваню в гарнизонный клуб.
  - Проиграй буквы, которые ты выучил! Не спеши!
  Ванина труба пропела весь алфавит. Потом цифры. У капитана, что говорится, глаза на лоб полезли:
   - Дай мне трубу! А теперь слушай и называй буквы. Не спеши.
  Капитан тщательно протер мундштук и заиграл.
   - Это "а". Это "в". "о".
   - Ты где нибудь учил раньше азбуку Морзе.
   - Нет, не учил, но слыхал, что есть такая.
   - А сейчас я сыграю слово! Три раза подряд.
   - Ура! Ура! Ура!
   - А сейчас? - капитан сыграл более продолжительно.
   - Сталин!
   - Сейчас я сыграю быстрее! Слушай!
   - Казарма!
   - Как ты успеваешь считать точки и тире? - вопрос был провокацией.
   - А я их и не считаю! Это как музыка. В каждой букве музыка. Слово тоже музыка.
  Повел капитан Ваню в кабинет. А там за столом сидит полковник. Капитан доложил и сказал:
   - Этого я забираю, товарищ полковник!
  Так из музыкантов попал Ваня на курсы связистов.
   Учился Ваня легко. Если передача ключом давалась ему как и всем, то на приеме он был непревзойденным. Скорость приема радиограмм у Вани соответствовала первому, самому высокому классу.
  Почерк у Вани был разборчивым. Словно средней величины бисер. С первого класса румынской школы почти все писали хорошо и красиво. Класс был небольшой. Учитель по несколько раз в течение урока успевал подойти к каждому. За плохое письмо учитель мгновенно ставил оценку. Линейкой по пальцам! Дети старались!
   - Сколько классов окончил?
   - Три. И четвертый коридор.
   - Это как?
   - До сорокового окончил три класса. Во время войны почти закончил четыре класса. Тоже на румынском. Потом румыны с немцами ушли. Потом около полутора лет в русской школе.
  - Так ты на румынском языке учился?
  - Да. Только после войны мы снова пошли в четвертый класс. Школа уже была русской.
   - Сам кто по национальности?
   - Украинец.
   Учебный класс состоял из нескольких комнат. Две комнаты с телеграфными ключами ка каждом столе, один большой зал со схемами на стенах. Кроме того, были комнаты, где изучали матчасть. В конце коридора за деревянной перегородкой был склад старой списанной аппаратуры.
   Неожиданно для всех Ваня увлекся радиотехнической литературой, по которой изучал русский язык. Без конца читал описания радиостанций, инструкции по использованию, устранение неисправностей. Попросил разрешения по вечерам заниматься в учебных классах. А потом неожиданно задал вопрос командиру роты связи:
   - Неужели в части нет обычной школы?
  Такая школа была. Стал Ваня ходить на занятия по своему выбору. Больше всего его интересовала физика. Особенно электро- и радиотехника. Командир роты махнул рукой.
   - Пусть ходит! Даже в увольнения не просится, не то, что удирает в самоволку.
   Закончилась учебка. Ваня служил на радиостанции, расположенной в автомобиле с глухой будкой. Вместе с тем, Ваня продолжал ходить в учебные классы. Попросил разрешения рыться в старых списанных радиостанциях. Некоторые из них были совсем раскуроченными. Ваня вынимал из общей кучи радиостанцию, открывал описание и схемы, внимательно изучал. Скоро взял в руки паяльник.
   Одну за другой восстанавливал Ваня радиостанции. Исправную радиостанцию включал, настраивал и выходил в эфир:
   - Раз, два, три, четыре ... Раз, раз ... И больше ничего ...
  Быстро засекли выход, давно списанной радиостанции контрразведчики. Доложили наверх. Вскоре последовал приказ:
  - Радиостанции найти, виновных в хищении и использовании не по назначению наказать.
  Пеленг указывал на работу раций в расположении роты связи. Этого только не хватало! Поиск вели оперативно. Вечером открылась дверь и в учебный класс вошла солидная команда в составе командира роты связи, командиров взводов, и контрразведчика. А Ваня в этот момент настраивал очередную восстановленную радиостанцию.
  Отремонтированные станции находились на полках деревянного, выброшенного за ненадобностью из склада химической защиты, стеллажа.
  - Чем занимаешься?
  - Восстанавливаю то, что можно восстановить. Зачем добру пропадать.
  Придумали для Вани должность: Начальник материальной части учебного класса роты связи. Списание любой аппаратуры шло через него. Все, что было возможно, восстанавливал. И ставил на полки стеллажа. Восстановленная аппаратура служила наглядным пособием для новых курсантов. Так, совсем незаметно прошли три года службы. Когда пришла пора демобилизации, вызвали Ваню к командиру части:
  - Предлагаем вам остаться на сверхсрочную. Старшиной. Это и зарплата, и обмундирование, питание, каждый год отпуск. Кроме того, предоставим возможность закончить общеобразовательные десять классов и дадим направление в среднее военное радиотехническое училище связи. А дальше от вас будет зависеть!
  - Согласен, товарищ полковник!
  - Проблем с алкоголем нет? - напрямик спросил командир части.
  - Нет! - сказал Ваня. - я совсем не пью уже много лет.
  - Почему много лет? Вам самому не так уж и много лет.
  - Так, пацанами еще до МТС баловались.
  - Он за три года всего несколько раз ходил в увольнительную. Всегда трезвый. Его так и прозвали в роте: "трезвенник".
  - Решено! Ждите приказ!
  В воскресенье выпала Ване очередная увольнительная.
  - Ваня! Пойдем! Разъезжаемся по разным концам Союза. Когда еще встретимся? Ты тут останешься, а мы с Кавказа и Прибалтики вряд ли еще когда будем в этих местах!
  - Пошли!
  В городе сослуживец из Ставрополья предложил:
   - Ребята! Пойдемте, посидим на "Веранде". - Это был ресторан на открытом воздухе.
   - По пятьдесят грамм, хлопцы! На прощанье! Когда еще свидимся?
  Ваня отказывался долго. В конце концов уломали.
   - Ладно! Ради дружбы, ребята! Но не более пятидесяти грамм.
   Подал кавказец официанту условный знак. Алкогольные напитки военнослужащим не отпускали. Особенно в разлив. Скоро две бутылки, одна с минеральной водой, другая с лимонадом стояли на столе. Подали холодные закуски. За ними сразу принесли второе. Ставрополец разлил в бокалы минеральную воду. Точно угадал! На четырех как раз одна бутылка.
   - С ходу до дна! - сказал ставрополец, - чтобы сразу налить лимонад!
   - Не чокаемся! - сказал кавказец. - Патрули могут быть переодетыми. Один в гражданском сидит с девушкой, а остальные, с повязками, в пределах видимости. Знак подадут, они тут как тут.
  В ресторане Ваня почему-то перестал колебаться. В него вселился какой-то веселый, бесшабашный черт.
  - Поехали!
   Выпили ребята "минеральную" воду из бокалов, сразу разлили "Лимонад". А расторопный официант поспешил убрать бутылку из-под минералки и попросил рассчитаться сразу.
   После ресторана солдаты пошли по городу. Ставрополец был в городе своим человеком. Знал все ходы и выходы.
   - Пойдем к одной бабке! Не самогон - чистая слеза. Только бабка продает по стакану и сразу же требует смываться.
   Узкими переулками шли доблестные воины к заветной бабке. Старуха жила в низеньком деревянном, почерневшем от времени, домишке, окруженном высоким, таким же черным, сплошным дощатым забором. Ставрополец постучал в мутное оконце. Открылась форточка. Зыркнув глазами в сторону калитки, старуха спросила:
   - По сколько?
   - Четыре гранчака!
   Старуха, словно ждала их, подала два стакана самогона, за ними молниеносно еще два:
   - Только пейте быстрее! И сразу через заднюю калитку! - пряча деньги в карман передника, прошипела старуха.
   Ваня, как и в ресторане, колебался недолго. Самогонное зелье обожгло глотку. Закусить нечем. Не подумали! Положили стаканы на подоконник. Старуха захлопнула окошко. Послышался стук опущенного шпингалета. Вышли наши воины мимо зловонного туалета через узенькую щель между кольями забора на другую, параллельную улицу.
   - А теперь куда?
   - Давай на танцплощадку! Когда еще погуляем? Через месяц дембель!
   - Ребята! - попробовал остановить их кавказец. - Со стороны ЖБИ перемахнем через забор. Там сегодня наш взвод в карауле. И сразу в казарму!
   - Трус! - коротко припечатал ставрополец. - Пошли ребята!
  Кавказец, пошатываясь, побрел в сторону роты связи. Хмелеющие на глазах вояки направились в городской парк. Метров за двадцать до входа на танцплощадку тройку остановил повелительный окрик:
   - Ваши увольнительные документы!
  Ставрополец бросился бежать. Далеко не успел. Споткнувшись о бордюр, растянулся на тротуаре. Солдата, кинувшегося к Ване, наш герой припечатал к каменному забору. Тот медленно сполз на тротуар. В это время раздался свисток. На выручку к патрулю бежали трое патрульных и два милиционера. Ваня сражался дольше всех. Физически крепкий, он расшвыривал блюстителей воинского и гражданского порядка, как малышей. Один из милиционеров применил болевой прием. Ваня растянулся на асфальте. На него навалились патрульные. Связали.
  Очнулся Ваня на гауптвахте. Бровь разбита, сломан нос, все тело словно цепами молотили. Голова раскалывалась от боли. Видно старуха в самогон чего-то для забористости добавила. Утром построение нарушителей. Выкликнули Ванину фамилию.
  - Два шага вперед шагом марш!
  - За дисциплинарные нарушения в увольнении, распитие спиртных напитков, сопротивление патрульным - пятнадцать суток ареста!
  Ваня стоял окаменелый. Все рушилось в его мыслях.
  - Встаньте на место.
  С перепою и нетренированный к строевой службе, связист повернулся через правое плечо.
  - За грубое нарушение Устава строевой службы вооруженных сил СССР дополнительно десять суток ареста! - прорычал низкорослый майор, помощник военного коменданта города.
   В последний день отсидки на "губе" Ваню с утра вызвали к начальнику гауптвахты. За столом сидел все тот же майор, помощник военного коменданта. Ваня, по совету "бывалых", стоя по стойке "смирно" четко доложил о прибытии по вызову. За нечеткий или неправильный доклад могли впаять еще суток пять. Майор даже не приподнялся. Протянул небольшой пакет с документами о демобилизации, проездные документы до места призыва ...
  - Демобилизован! Круго-ом ма-арш!
  Вышел Ваня на улицу, как оплеванный.
   - Куда идти?
  Решил Ваня пойти в роту связи, попрощаться с товарищами, с которыми столько времени служил. Многих из них он учил радиоделу, как говорится, "вывел в люди".
   В проходной его остановили. Знакомые все ребята!
   - Ваши документы!
  Отдал Ваня документы и говорит:
   - Я попрощаться с ребятами! Дембель! Еду домой! Когда еще увидимся?
  Старший открыл Ванины документы:
   - На основании приказа Љ .... вы уволены в запас вчерашним днем. Вход на территорию воинской части посторонним строго воспрещен! Прошу покинуть помещение!
   Захотелось Ване взять сержанта, которого сам обучал азбуке Морзе, за шиворот, развернуть и изо всей силы ударить лицом об стенку караульного помещения. Но рядом были еще два солдата первогодка. Все с автоматами. Взглянул Ваня через широкое окно проходной на небольшой плац перед казармой, аллеи с каштанами, высаженными, по преданиям, еще до революции. В конце аллеи по диагонали виднелось здание красного кирпича, которое он целых три года считал своим домом. Вышел Ваня из караульного помещения, закинул солдатский вещмешок за плечо и медленным шагом направился в сторону железнодорожного вокзала.
   Ехал Ваня домой на второй полке общего вагона. Внизу целая семья из четырех человек спешно, словно до следующей станции им надо закончить обед, накрывала узкий столик. Ваня отвернулся лицом к стене, но дразнящий запах жареной курицы, малосольных огурцов и зеленого лука заставлял часто глотать слюну. Отец семейства, сказав что-то шепотом жене и поднялся. Дети за ним. Через несколько минут мужчина вернулся. Звякнули на столе друг об друга бутылки. Несмотря на но, что Ваня был голоден, уткнул лицо в угол полки.
   Женщина с детьми засобирались в тамбур.
   - Служивый! Вставай, перекусишь слегка. Давай, давай! Я сам в сорок седьмом познал голод, теперь по спине вижу: сыт человек или голоден. А ты еще и обижен! Спускайся, поешь! Куда едешь?
   Повернувшись в сидящему за столиком мужику, Ваня не мог оторвать глаз от его лица. Все лицо представляло собой месиво зарубцевавшихся шрамов. Глаза были без ресниц. Веки рваные. Правое ухо в виде небольшой круглой воронки. Левого уха не было. Нос был рваный, только дырки. Ваня спрыгнул на пол, намотал портянки, рывком обул сапоги. Сел напротив мужика. Но смотреть на него уже не мог.
  - А ты не смотри! Глазам примелькается, тогда посмотришь. Вон, мои дети не засыпают, пока я им сказку очередную не расскажу. Уже избрехался весь. Вижу, чувствуют они, что на ходу придумываю, а все равно просят рассказать. А ведь они меня с рождения таким видят!
  Ваня заставил себя посмотреть в глаза, сидевшего напротив, мужчины. По телу пошла волной крупная дрожь, до тошноты:
  - Где вас так?
  - Лагерные псы. Вдвоем набросились на меня одного. Только псы не немецкие, советские. После войны до дома не доехал. Арестовали меня на узловой станции, когда выписывали проездные документы. Прочитала кассирша мои документы, позвонила куда-то. Тут меня и скрутили. Привезли в город. В комендатуре допрашивал молоденький капитан из НКВД:
  - Где воевал?
  - Я рассказал все как было. В сорок первом отступали, попал в плен. Потом концлагерь. Затем повезли поездом на запад. Мы оторвали доски в полу вагона, и по одному, спускались под вагон. Где поезд шел тише, отрывались и старались ложиться плашмя, чтобы не раздавило. Мне повезло. Помяло малость. Скорость была малая, ночь темная. А так, много наших на шпалах осталось.
  - Прятался я в лесах. Даже не знал, где я. Потом наткнулись на меня партизаны. Воевал в отряде до сорок четвертого. Потом весь партизанский отряд, за исключением стариков и мальчишек, влился в состав наступающих частей действующей армии. За тридцать-сорок километров до Берлина тяжело ранило в живот. Помучались со мной доктора. Вытащили с того света. Демобилизовали по ранению уже после войны. А потом арестовали.
   По этапу повезли на восток. Уже за Уралом, поезд остановился среди леса. Многие, среди них были власовцы, бандеровцы, были белорусы, во время войны служившие в полиции, предатели. Сорвали они дверь вагона с роликов и бежать. И я, сдуру, за ними. Нагнали меня два пса. Искусали лицо и руки, пока охранники псов не остановили. Потом лагерный лазарет. На удивление, лицо зажило быстро. Даже доктора удивлялись. Руки вот такие. Там, в госпитале, только стали разбираться со мной. По документам выходило, что я служил у немцев карателем. Дотошный попался следователь. Совсем мальчишка, но рыл глубоко. Я еще был в лагерном лазарете, а он уже выяснил, что мы не только однофамильцы с тем карателем. Имена и отчества были одинаковыми. Спасибо следователю, человеком оказался.
  А всех остальных, что меня задержали, включая терзавших меня собак, мне что, до смерти ненавидеть? А ты сейчас ненавидишь! И себя больше всех. За что, не знаю. Муть у тебя на душе. Потерял ты себя, вижу. Рассказывай!
  Разлил пиво изуродованной рукой, подвинул Ване кусок курицы. Жадно выпил пиво Ваня. Жажда мучила его еще до отправления поезда. Стал есть курицу. Мужик снова разлил пиво. Выпив второй стакан, стал Ваня рассказывать. Все рассказал, как было.
  - Сейчас еду домой. Не знаю, куда податься? Как в глаза смотреть? Выходит, что меня из армии выгнали! Всех увольняют в запас, а меня, после того, что предложили остаться на сверхсрочную, выгнали. Даже проститься с ребятами не дали.
  - Ты сам себя погнал метлой поганой! И ребят подвел! Никуда тебе не надо подаваться, мил человек. От себя не спрячешься. Работать иди, куда душа тянет. С работой ты не пропадешь! А вот по тому, как ты, парень, пиво пил, как глотал его, скажу. Нельзя тебе ни пива, ни водки! Вообще никаких спиртных напитков в жизни. Сейчас выпей еще стакан, утоли жажду и завязывай. Не клянись никому, себе тихо скажи, что это последний стакан. Иначе плохо кончишь. Не для водки ты милый, для работы! Помни!
  Отошел от пережитого в дороге Ваня. Искусанный лагерными псами, мужик с семьей сошел с поезда в Киеве, а Ваня все переваривал его простые и беспощадные слова. Куда ни кинь, всюду прав мужик! Так доехал Ваня до очередной узловой станции. Там снова пересадка. За час до прибытия поезда на станцию, стал готовиться Ваня к выходу на перрон. Вдруг кого из знакомых встретит! Начистил сапоги, поправил погоны, значки за классность и разряд начистил суконкой. Блестят, как новые.
  Прибыл Ваня домой. Во дворе мама у дворовой плиты возится. Сестренка в огороде копается. Выросла, совсем невестой стала. Увидела сестренка Ваню, завизжала, бросилась на шею. Мама, сидевшая у плиты на низенькой неокрашенной скамеечке, увидев Ваню, охнула. Так и осталась сидеть. Силы покинули ее.
  На следующий вечер собралась родня, соседи, друзья. На столе вино, самогон. Налили. Ваня перевернул свою стопку вверх дном:
  - Пейте на здоровье! А я завязал!
  Гости пили, поздравляли демобилизованного, в шутку подбирали подходящую невесту. Только мама, наблюдая, как судорожно дергается Ванин кадык при виде пьющих мужиков, молчала. Неспокойным было материнское сердце!
  На неделе поехал Ваня в районный военкомат. Оформили документы, вышел Ваня на центральную улицу. А там доска объявлений:
  Требуются рабочие, строители, сварщики, электрики, монтажники ... В самом низу одно слово: "Радист" с опытом работы не менее двух лет. Ваня не раздумывал. Скоро стоял Ваня у, служившей отделом кадров строящегося консервного завода, сдвоенной будки на колесах.
   Встал в, медленно продвигающуюся внутрь вагончика, очередь. В это время, входивший в будку мужчина, спросил, идущую рядом, молодую женщину:
   - Радиста у нас так до сих пор нет? Пищепром и минстрой требуют сведения каждый день к десяти часам утра. А телефонные линии в это время перегружены. Срывается график поставки стройматериалов, оборудования.
   - Я радист!
  Мужчина, который, как оказалось впоследствии, был директором строящегося завода, повернулся:
   - Кто радист?
  Ваня выступил на два шага вперед и, не отдавая себе полного отчета, отчеканил:
   - Демобилизованный радист первого класса для трудоустройства на работу прибыл!
   - Пройдемте!
   Провел директор Ваню в небольшую, уставленную забитыми и опечатанными ящиками, комнату нового здания. Ваня всмотрелся в этикетки на зеленых продолговатых ящиках.
   - Наши, только устаревшие модели ...
   - Что, вызывать монтажников из Кишинева?
   - Зачем? Завтра с утра радиограммы будут переданы!
   - Ну-ну! Завтра и посмотрим!
   - Разрешите обратиться, товарищ директор!
   - Слушаю.
   - Сегодня радиостанция будет установлена. Только, согласно инструкции, в комнате работающей радиостанции необходима, обитая железом дверь и два замка. Один внутренний, второй на широкой полосе поперек с контролькой. Кроме того, окно должно быть зарешеченным, чтобы не мог пролезть даже ребенок.
   - Вижу инструкции знаете. - директор обратился к женщине. - пригласите главного механика и начальника столярного цеха.
   - Еще одно! - вспомнил Ваня. - У этого окна буром необходимо сделать шурф глубиной не менее трех метров. Все остальное должно быть в комплекте радиостанции.
   - Дайте мне ваши документы! - сказал директор.
  Ваня отдал директору все бумаги. Тот скрылся за дверью. Скоро прибыли главный механик и мастер столярного цеха. Ваня каждому из них поставил задачу.
   - К какому числу должно быть готово?
   - Сейчас! Максимум через два-три часа. Покрасите завтра. - раздался голос, стоящего в дверях, директора.
   Через полчаса трехметровый шурф был готов. Машина с буровой установкой уехала. А Ваня распаковывал ящики, раскладывал по столам аппаратуру. Засверлили коробки окна, установили и приварили решетки. Вскоре было готово и заземление. Двери сняли с петель и унесли в столярный цех. Обивать дверь там сподручнее. Ваня сложил, как положено, в углу пустые зеленые ящики, попросил веник и тряпку. Перед монтажом необходима влажная уборка, Потом проветрил помещение. Он чувствовал себя на коне, хозяином положения.
  Скоро все разъемы были соединены. Ваня подключил шнур питания. Защелкали тумблеры. Все в порядке. Прошелся по всем диапазонам приемника. Порядок. Проверил выходную мощность передатчика без передачи сигнала (вхолостую) и при нагрузке (при замкнутом ключе). Привинтил к столу телеграфный ключ. При выключенном передатчике прогнал все азбуку Морзе. Рука помнила каждый знак.
  Из приемной директора принесли папку, в которой, среди остальных документов была карта рабочих частот Пищепрома и дополнительно карта частот по остальным ведомствам на случай экстренных ситуаций.
  На основной карте нашел позывные главной станции Пищепрома и всех дочерних станций по районам. Ваня, впервые за последнее время, чувствовал себя нужным человеком и хозяином положения. С удовлетворением ощущал на себе любопытные взгляды девчат из отделов сбыта, снабжения и бухгалтерии. В это время принесли, обитую железом, дверь. Навесили. Засверлили отверстия и закрепили свозь стену широкую полосу металлической штанги. По центру широкого паза засверлили еще одно отверстие и закрепили массивную шпильку с кольцом для второго, навесного замка с контролькой.
  Рабочий день приближался к концу. Осталось установить аккумуляторные батареи, зарядное устройство и умформер. Но это завтра. Розетки есть. Подача электроэнергии бесперебойная. Аккумуляторы и умформер на случай аварийной ситуации.
  На следующий день с утра в эфир понеслись позывные вызываемой основной станции, за которой последовали позывные вызывающей станции. Основная станция (матка) долго молчала. Потом понеслась в эфир морзянка:
  - Повторите.
  Так была установлена радиосвязь строящегося консервного завода с министерством. Отпала необходимость в упрашивании телефонисток:
   - Девушка, быстрее, пожалуйста. Оформляйте срочный!
  Прошло около года. Ваня жил в общежитии вдвоем с, тоже непьющим, главным экономистом. Страна праздновала Первомай. Перед демонстрацией стало традицией до выхода на центральную улицу городка "окропить" пролетарский праздник. Так было и в тот раз. Всегда собирались в кабинете начальника отдела сбыта. В тот день его не было. Радиостанция была открытой.
  - Ваня! Прими на пятиминутный постой. На улице свежо. Возьмем в честь праздника по пятьдесят грамм.
  - Пожалуйста, ребята, только я не пью.
  Разлили водку. Налили и Ване.
   - Ребята, я не могу, мне врачи запретили! - попытался отказаться Ваня.
   - Ваня! Пятьдесят грамм на твой вес? Это же ровно ничего. Нельзя подводить коллектив! Ты что в секту непьющих записался?
  Уговорили Ваню. После демонстрации Ваня вернулся в общежитие. На второй этаж он подняться не успел:
   - Ваня! Зайди к нам! - это была комната девчат, ждавших переселения в женское общежитие.
  Не мог Ваня пройти мимо предложения девушек. Усадили его как почетного гостя. Ваня был парнем видным. Многие девчата засматривались на него.
   Через час Ваня с некоторым трудом поднялся на второй этаж. Все комнаты были открыты. Все праздновали Первомай.
   - Ваня! С Первомаем! Давай к нам!
  В свою комнату Ваня попал, как сейчас говорят, на автопилоте. Проснулся. Голова трещит. Тошнит.
   - Ваня! Тридцать грамм! Как рукой снимет! А в одиннадцать заводской автобус везет всех в лес. На Маевку!
   Когда заводской автобус вернулся с Маевки, Ваню в комнату занесли четверо дюжих ребят. Здоровый, мускулистый был парень! А потом! Пошло, поехало! К двенадцати районные радиостанции заканчивали сеансы связи с основной, министерской. В двенадцать открывалась рабочая столовая. Перед обедом компания избранных запиралась в радиостанции и, выпив по сто грамм, бежали обедать. После обеда Ваню, как правило никто не тревожил.
   Однажды Ваня, вернувшись с обеда, уселся за рабочий стол. Чего-то не хватало душе! Открыл Ваня тумбочку. Из глубины достал бутылку самогона. Варили его уже по новой технологии, из сахара. А вместо дрожжей - томатная паста. Полно на складе. Тем более, что в дело шла и бомбажная. Налил Ваня стопку. Опрокинул. Налил еще одну. Вторая последовала за первой. Ваня уронил голову на телеграфный ключ и ...
   К концу рабочего дня, так сложилось давно, директор уходил почти всегда последним. Уже никого нет, а радиостанция открыта. Вошел директор в кабинет. А радист Ваня спит, уронив голову на ручку ключа. Растолкал директор Ваню. Тот поднял голову, а посреди лба глубокая вмятина от ручки телеграфного ключа. Директор вызвал сторожа и дежурного сантехника. Те перетащили Ивана в комнату для приезжих. Закрыли. Запер директор радиостанцию и пошел домой.
   Наутро проснулся Ваня, не мог даже сориентироваться, где находится. Вошедший сторож рассказал ему о событиях вчерашнего вечера. Зайти в "радиорубку", как ее в последнее время называли, не мог. Ключи у директора. Умылся в туалете Ваня, причесался. Постучал в кабинет директора. Тот даже не поднял глаз от бумаг.
  - Как будем дальше жить, Иван Николаевич? - впервые назвал директор Ваню по имени-отчеству.
  - Больше не повторится! Вы же знаете! Я целый год работал, в рот не брал ее, проклятую. А тут...
  - Еще раз, Иван Николаевич! Не надо напиваться! Достаточно, чтобы от вас пахло алкоголем! Ясно?
  - Ясно!
  Ясно было Ивану Николаевичу ровно три недели. Директор, направляясь после работы домой, зашел в продовольственный магазин. Выйдя из магазина шел по длинной сосновой аллее, в нишах которой были установлены скамейки. Тогда молодежи на заводе было много! По вечерам влюбленные парочки, уединившись, до глубокой ночи сидели на скамейках. На одной из скамеек лежал пьяный. Приблизился к спящему директор, всмотрелся. Иван Николаевич!?
  Потряс директор карманы пиджака. Зазвенели ключи. Директор не раздумывал. До середины шестидесятых перед праздниками пишущие машинки учреждений помещали в один кабинет, закрывали, пломбировали и комиссионно расписывались. А тут в кармане пьяного ключи от, перекрывающей довольно большое расстояние, радиостанции. Забрал директор ключи, пошел домой. Из дома позвонил участковому. Тогда он был единственным на весь городок. Лишь в шестьдесят втором дали по штату второго. Перетащили Ивана Николаевича в общежитие.
   Наутро вышел директор из калитки своего двора. На краю канавы сидел радист. Увидев выходящего директора, Иван Николаевич на коленях пополз к директору:
  - Не губите! В рот больше не возьму, проклятую. Буду работать день и ночь. Туалеты буду чистить! Только не в тюрьму!
  - Иван Николаевич, встаньте с колен! Люди смотрят. Рассказывайте по порядку!
  Весь завод знал. Если директор переходит в обращении на "вы", дело "пахнет керосином".
   - Я ключи от конторы, радиостанции и аккумуляторной потерял. Или вытащил кто-то.
   - При каких обстоятельствах?
   Стал Ваня рассказывать. Директор перебил его.
   - Пошли в контору! У меня через пятнадцать минут планерка. Я должен подготовиться.
   В конторе сразу же прошли в отдел кадров. Там же находился стол начальника первого отдела, который подчинялся только КГБ и директору.
   - Дайте ему несколько листов бумаги. Побольше. Дверь закрывайте на ключ! Никто ничего не должен знать! - повернувшись к Ивану Николаевичу, продолжил. - Максимально подробно за всю неделю! С кем, когда и что пил? Как напился вчера? Куда ходил? Где мог потерять ключи?
  Сам того не подозревая, советский директор и начальник первого секретного отдела завода повторили воспитательные воздействия, проведенные мельником-примаром и румынским жандармом с еще юным Ваней на мельнице более полутора десятилетия назад. Только сейчас провинившегося никто не бил.
  Все замки директор приказал поменять в тот же день. Снятые замки и, вынутые из кармана Ивана Николаевича ключи отдал начальнику первой части и приказал, опечатав в пакет, спрятать в сейф поглубже. На всякий случай. Начальник первого отдела понимающе кивнул головой. Если делу дать огласку, Ване грозил срок. Не показалось бы мало директору и остальным, в том числе и начальнику первого отдела, который обеспечивал и контролировал режим секретности на предприятии.
  В тот же день собрали весь коллектив. Не открывая тонкостей дела, говорили о пьянстве на производстве и дома, о трудовой дисциплине. Решением общего собрания постановили: замеченных в распитии алкогольных напитков с Иваном Николаевичем ожидало наказание вплоть до увольнения.
  Ивана Николаевича не уволили. Перевели слесарем КИП и Автоматики самого низкого разряда. При соответствующей работе, поведении и отказе от алкоголя возможно повышение разряда до соответствующей квалификации. Радиостанцию приняла молодая девушка, закончившая радиотехнический техникум связи и имевшая первый разряд по радиотелеграфному спорту. Замена была достойной.
  Сначала Иван Николаевич чистил, шабрил и притирал задвижки, заглушки и вентиля. Потом перевели дежурным прибористом. Однажды, когда сухой пар при температуре около четырехсот градусов на выходе из ТЭЦ прорвался через контрольный вентиль, манометр и грозил аварией, Иван Николаевич не стал поднимать из постелей и вызывать аварийную бригаду. Чтобы не прерывать производственный процесс, Иван Николаевич самостоятельно грамотно, не подвергая риску чьи-либо жизни и здоровье, устранил неисправность. Главное, сам не пострадал и не был прерван производственный цикл.
  После доклада сменного инженера на планерке подняли соответствующие приказы и инструкции. Иван Николаевич действовал в строгом соответствии с технологическими нормами, сам того не зная. Единственным его нарушением было то, что действовал он в одиночку, а не вдвоем. Поскольку Иван Николаевич больше полугода не употреблял алкоголь, выполнял производственные задания с оценкой на "отлично", ему повысили разряд и выписали единовременную премию.
  У Ивана Николаевича словно выросли крылья. Его, как говорят, "голубой мечтой" был переход в лабораторию КИП, где ремонтировали и налаживали, недавно внедренные, электронные мосты контроля и регулирования температуры, давления, объема жидких и газообразных сред. С помощью мостов осуществлялся постоянный контроль их расхода с соответствующей автоматической записью на диаграммах: от суточных циклов до месяца.
  Скоро Иван Николаевич занял рабочий стол, на котором занимался, в основном, электронными мостами. Отремонтированные и налаженные им мосты всегда без проблем проходили проверку госповерителя. Иван Николаевич самостоятельно научился прогонять и регулировать по всей шкале показания прибора. Поверительное клеймо на электронные мосты, отремонтированные Иваном Николаевичем ставили, как правило, с первого захода. Коллеги по цеху, такие же слесаря искренне поздравляли Ивана Николаевича с успехом. Были и такие, которые молча, с завистью провожали глазами движения рук госповерителя, оставившего клеймо на, сданном в эксплуатацию, аппарате.
  Были и провокации. Пытались соблазнить Ивана Николаевича магарычем, вечеринкой, заставить его выпить первый глоток. А там пойдет! - были уверены "доброжелатели". На одной из свадеб Иван Николаевич пил только минеральную воду. "Доброжелатель", подмигнув дружкам, налил в бокал Ивана Николаевича "Московской". Иван Николаевич, подняв бокал с "минералкой", стал пить. Сделав глоток, притормозил. Скосив взгляд, увидел выражение лица налившего вместо воды водку. Иван Николаевич видел, кто подлил ему "воду". Он, как ни чем не бывало, словно пил минералку, выпил водку до дна. Потом движением кисти поднял всю компанию:
  - Выйдем все!
  Через минуту Иван Николаевич в сопровождении компании вернулся и сел за стол. Не вернулся только один. Тот, который наливал водку. На второй день по поводу выбитого зуба обратился к зубному врачу. Направили на рентген. Нижняя челюсть слева оказалась сломанной. Жалоб и заявлений пострадавший не писал. В амбулаторной карте больного было написано: "Со слов пациента, возвращаясь вечером выпившим со свадьбы, споткнулся и упал." С тревогой, а некоторые с надеждой ждали сотрудники последствий от выпитого бокала водки. Не дождались. Иван Николаевич остался непьющим. Никто так и не узнал, стоило ли ему это усилий воли или нет. Никто больше его не провоцировал и не "шутил".
  В самом начале нового сезона на заводе появился новый сотрудник. Вернее сотрудница, недавно закончившая энергетический факультет Львовского политехнического института. Имя у нее было удивительное: Злата. Назначили ее главным энергетиком. А вскоре, в нарушение всех приказов и инструкций, ее, не имеющую стажа работы по профилю, нагрузили еще одной, казалось, чисто мужской должностью: заведующей электротехнической лабораторией. В те годы некому было работать.
  Внешность Златы никак не соответствовала ее имени. Волос был не золотистый, не рыжий и не соломенный, а иссиня-черный. Короткой ее стрижке ни завивка, ни укладка не были нужны. Ее природная курчавость, казалось, не просила даже расчески. Матовая бледность излишне смуглого лица выдавала ней возможного потомка турок или татар, захвативших и разрушивших в самом начале шестнадцатого века Рогатин, ее родной город. Весь ее внешний облик дополняли невысокий рост, длинная тонкая шея, крохотные уши, короткий, с еле заметной горбинкой нос и насыщенно-зеленые, почти изумрудные, как у кошки, глаза.
  Мужики, втайне претендовавшие на должность зав лабораторией, были ошарашены стилем работы Златы. Она ни разу не повысила голос. Но никто не смел и ослушаться ее. После обхода завода заходила в кабинет. Садилась за стол. С первых дней работы генераторы сигналов различных частот, частотомер, только появившиеся тогда электронные счетчики импульсов, осциллограф и другая аппаратура, пылившаяся высоко на полках, перекочевала на, венчающий ее рабочий стол и, изготовленный по ее эскизу, невысокий стеллаж. Начальник столярного цеха, обычно затягивающий исполнение заказов, после любезной просьбы Златы, самолично контролировал исполнение заказа. На установку стеллажа прибыл лично, суетился и больше мешал.
  Но поразившим мужиков, особенно радиолюбителей, было то, что на ее столе постоянно дымился паяльник. Едва кончалась бумажная работа, которую она, как и все остальное, выполняла тщательно, на рабочем столе появлялись самодельные шасси, невиданных доселе, постепенно обрастающих деталями, радиоконструкций. Злата со студенческих лет занималась любительским радиоконструированием.
  Среди КИПовцев пронесся слух. Злата конструирует универсальный, с расширенным диапазоном возможностей, испытатель ламп, диодов и транзисторов. Многие мечтали сконструировать такой аппарат. В продаже в конце пятидесятых такой роскоши не было. Были отдельные схемы в, популярном тогда, журнале "Радио". Но, чтобы в комплексе? Да еще с такими возможностями? Девка?
  В лаборатории КИП стало традицией оставаться после работы и заниматься радиотехническим творчеством. Один, занятый в свободное время поиском по селам упавших метеозондов, комбинировал и из сверхминиатюрных ламп пытался собрать приемо-передатчик для связи с любимой девушкой. Другой копировал и собирал радиостанцию с кварцевой стабилизацией частоты по схеме "Недра". Как правило, все состязались в разработке радиоприемника, размером не больше спичечного коробка. Иван Николаевич еще на радиостанции начал и недавно закончил сборку, налаживание и калибровку лампового вольтметра с зеркальной, повышенной точности, шкалой.
  А тут, универсальный испытатель ламп! И кто? Бегает по всему заводу в простых спортивных, за четыре рубля, брюках и синем халатике. Как пацаненок! Нет, главный энергетик была больше похожа на строптивого цыганенка! Но техническое любопытство перевесило мужское высокомерие и амбиции Ивана Николаевича. Постучался как-то в конце рабочего дня в узенькую дверь.
  - Открыто! Входи!
  Иван Николаевич вошел. Злата как раз возилась с испытателем ламп. Иван Николаевич подошел поближе. Боже мой! Еще не видя схемы, не зная технических возможностей, гость был сражен наповал! И чем? Компоновкой деталей и монтажом! Все, казалось, было на своем месте! А монтажные жгуты! Будучи знакомым с высококлассным монтажом последних, подчас секретных военных радиостанций, он был на грани шока. Перед ним на столе стояло само совершенство монтажа! И это при сочетании многожильной проводной системы и, только начинавшего в те годы развиваться, печатного монтажа.
  Наметанным взглядом Иван Николаевич оценил. Печатную плату травила сама! А полуда какая!? Как зеркало! Каким припоем она лудила? Он наклонился ближе. Давая ему возможность рассмотреть конструкцию, Злата отстранилась. Только сейчас Иван Николаевич ощутил запах, который мгновенно лишил его, видавшего виды молодого мужика, разума. Это не были духи! Это был природный запах чистого девичьего тела! Какая-то волшебная, еле ощутимая смесь аромата раздавленной фиалки с привяленным, недавно скошенным на берегу Куболты, сеном.
  Он знал себе цену, Иван Николаевич ... В армии и сейчас чувствовал на себе вожделенные взгляды девчат. Он не был святым. Но ни одна еще не захватила его сердце так, чтобы он почувствовал:
  - Вот те силки, которые меня не отпустят!
  Так было и сейчас. Ощущая свою мужскую неотразимость, Иван Николаевич, чтобы лучше рассмотреть незнакомую деталь, наклонился ниже и протянул руку к интересующей его детали. При этом, словно невзначай, он коснулся предплечьем того, чего не надо было касаться. Ох, как не надо было!
  Неженской силы пощечина отбросила его голову в сторону. Заболела почему-то шея! Кабинет поплыл. Иван Николаевич приложил ладонь к, горящей щеке. У него не стало ни сил, ни эмоций. Уйти? Остаться? Что делать? Получив удар такой силы от мужика, он знал, что он бы с ним сделал! А тут?
  Перед ним стояла девочка-подросток. Глядя в его глаза своим изумрудным кошачьим взглядом, она спокойно, словно ничего не произошло, спросила:
  - Так какая деталь вас интересует?
  В глазах ее плясали черти. Иван Николаевич видел это, но не мог с собой совладать. В голове его колотушкой стучала одна и та же мысль:
   - Как бы кто не вошел? Как бы кто не вошел? Как бы ...
  Щека его горела меньше. Но почему-то онемела. Казалось, онемел его язык, он сам весь онемел! Чтобы как-нибудь выбраться из глупой ситуации, в которую полез самостоятельно, машинально показал пальцем на деталь.
   - А-а ... Это действительно относительно новая вещь. Разработано в Киевском институте электродинамики. Это ОКР (опытно-конструкторская разработка). Мне подруга жменю передала. А по простому - это мостиковая схема двухполупериодного выпрямителя, как селеновые АВСки. Только слаботочные и малогабаритные. Есть кремниевые и германиевые. Для испытания транзисторов такие мостики в самый раз. Если понадобятся, обращайтесь!
  В это время открылась дверь. В кабинет вошел старейший работник завода, ведущий групповой лаборатории по разработке новых методов консервирования фруктов и ягод - лиофилизацией ( высушивание под глубоким вакуумом при температуре, близкой к абсолютному нулю). Он подошел к Злате, галантно поклонился и поднес ее кисть к своим губам.
  - Вы остерегайтесь, Златонька, этого многоопытного дамского сердцееда! Остерегайтесь! Хотя талантлив, как дьявол! Иван Николаевич! - старейшина консервной промышленности повернулся к нему. - Почему бы вам не поступить и закончить факультет радиоэлектроники?
  - Надо подумать! - благодарный старику за такой легкий выход из щекотливой ситуации, Иван Николаевич шутливо раскланялся и вышел.
  - Хорошо, что я стоял правой половиной лица к окну. Не заметил, кажется, старый дьявол! Слава богу! - спускаясь по лестнице, подумал незадачливый ухажер.
  Однажды, монтируя приборный щит на автоматической линии, почувствовал, что за его спиной кто-то стоит. Иван Николаевич не любил, когда кто-то стоял за спиной и смотрел на его работу или читал то, что читал он сам. Он хотел повернуться, чтобы отослать наблюдателя подальше, но в это время услышал:
  - Монтаж грамотный, но уродлив до безобразия! Двойка!
  Стих звук удаляющихся каблуков. А он по настоящему чувствовал себя первоклассником, схватившим двойку. Он по новому оглядел свой монтаж.
   - А ведь права, черт бы ее побрал! - про себя выругался Иван Николаевич.
  Такое же замечание он получил совсем недавно. От руководителя группы наладчиков Киевского института сахарной промышленности. Иван Николаевич вспомнил тщательно выполненный Златой монтаж испытателя ламп и транзисторов.
  - Двойка! - громко, словно выругался Иван Николаевич. - Двойка! И дурак!
  
  Не будем описывать развития отношений слесаря КИП и Автоматики с главным энергетиком и зав лабораторией завода, так как для этого потребовалось бы написать целый роман. Кабинет главного энергетика стал основной точкой притяжения в межличностных отношениях молодых людей целого завода. Неженатые молодые инженеры и техники, наладчики, приезжие консультанты ... Все упорно подбивали клинья, чтобы расширить ту крохотную щель, через которую могли бы найти путь к сердцу девушки нетрадиционной технической ориентации - девушке-радиоконструктору.
  Старше Златы почти на восемь лет, по сути без образования, но с оригинальным, нестандартным мышлением, Иван Николаевич часто преподносил сюрпризы в решении задач, над решением которых безуспешно бились, без преувеличения, целые коллективы специалистов. Он поражал Злату смелостью, с которой он, закончивший "три румынских класса и коридор", брался за решение, казалось невыполнимых даже в условиях НИИ задач. Несколько бессонных ночей на заводе и на техническом совете после придирчивого изучения, выносили вердикт:
  - Это, казавшееся невозможным, сделано! Сделано впервые! Надо оформлять заявку!
  Добросовестные кураторы предлагали помощь в поступлении в институт на заочное, предлагали себя в руководители будущих курсовых и дипломной. Нечистоплотные же аккуратно, до мельчайших подробностей срисовывали схемы, фотографировали и подав заявки, получали втихаря авторские свидетельства на изобретения. На ученых советах утверждались темы предстоящих диссертаций.
  На упреки Иван Николаевич легкомысленно отмахивался:
  - Мое от меня не уйдет! У меня еще уйма идей! Я не жадный!
  В конце ноября темнело быстро. Было совсем темно, когда они возвращались с работы. Неожиданно, встав на пути девушки, Иван Николаевич просто сказал:
  - Злата! Я тебя люблю! Давно ... Прошу тебя, выходи за меня замуж! - и опустился перед девушкой на одно колено. Взяв в обе свои мозолистые руки ее небольшую, словно детскую, кисть, поцеловал сначала пальцы, а потом, повернув, прижался губами к ладошке.
  Стояли так, казалось, целую вечность. Наконец Злата заговорила:
  - Скажу, как есть! Я тебя люблю! Тоже давно! Но у меня были "консультанты" доброжелатели. Да и записки в дверных щелях нахожу. Это, скорее, твои соперники. Все они утверждают, что ты алкоголик. Запойный. Вот этого я боюсь. Боюсь обмануться. У меня на этой земле больше никого нет. Родители погибли в один миг, когда мне было три года. Я их совсем не помню. Бабушка рассказывала. Когда упала бомба, мама, упав, скорее всего уже мертвая, случайно укрыла меня собой. А потом, когда я училась в институте, умерла бабушка. Сердце у нее было больное. - помолчав, Злата продолжила. - Ах, как я боюсь ошибиться!
  - Все, что говорили, правда! Было! Клятвам не верю! Но скажу просто. Пока мы будем с тобой вместе на этой земле, в рот спиртного не возьму. Не губи, поверь! Говорят, на руках носить буду, пылинки сдувать буду! Этого мало. Я вручаю тебе мою жизнь. Она твоя! Распоряжайся!
  Свадьба в заводской столовой была скромной. После свадьбы молодые поселились у старшей сестры Ивана, более десяти лет назад переехавшей на постоянное место жительства в городок. Большой просторный дом, четыре комнаты. Два входа. Один боковой, другой через веранду.
  Две комнаты заняли молодые, в двух осталась, два года назад овдовевшая сестра. У ее покойного мужа было высокое давление. Когда позапрошлой осенью он вскапывал огород, внезапно уперся грудью в лопату, затем, как стоял, завалился набок. Поскольку он был трудоспособного возраста, вскрытие производил судмедэксперт. Выйдя из морга, коротко сказал, ожидавшим результата, родственникам:
  - Кровоизлияние. Обширное ... Шансов у него не было.
  Сын Марии, курсант Рязанского военно-радиотехнического училища приехав вечером накануне похорон, следующим вечером уехал. У него как раз шла зачетно-экзаменационная сессия.
   - Живите, Сережа, скорее всего домой не вернется. Будет мотаться по Союзу. А ты, доченька! (С самого начала их знакомства она называла Злату дочкой). Располагайся так, как тебе понравится. Тесно нам не будет.
   В это время в городке стали уплотнять приусадебные участки. На новое строительство выделяли только шесть соток. У Марии было пятнадцать. Ранней осенью, придя с работы, Иван Николаевич со Златой застали сестру в самых расстроенных чувствах:
   - Приходили из архитектуры и горсовета. Сделали обмер участка. Сказали, что шесть соток выделят очередникам под частное строительство. Я сказала им:
   - Мы живем двумя семьями.
   - Ну и что? - спросил архитектор. - Площадь вашего дома позволяет проживать трем жильцам.
   - Но брат, - соврала я, - весной будет строиться. Зачем же ему искать участок. А я старею.
   - Давайте, - продолжила после короткого раздумья сестра, построим на той половине огорода времянку. И место будет занято и мне на старости хватит! И вместе все будем!
   Назавтра в архитектуру и горсовет пошла Злата. Вскоре вернулась она с разрешением на строительство.
   - В архитектуре сказали, если весной не начнем строительства, участок могут передать другим.
   - Не успеют! - сказал Иван Николаевич. - Я уже выписал через завод камень, котелец и цемент. Через неделю начинаем копать траншеи для фундамента.
   Вечером, во время ужина Злата сидела задумчивая, словно прислушиваясь к чему-то. Внезапно она побледнела, выскочила из-за стола и, прикрыв рот ладонью, выбежала на улицу.
   - Что с ней? - недоумевая, спросил Ваня. - Отравление, что ли?
  Мария истово перекрестилась:
   - Слава богу!
   - Что с ней?
   - Что с ней? Что с ней? Отравление у нее, от тебя, дурак!
   Ваня, понимая и не понимая до конца, повернулся к входящей на кухню, Злате. Злата, с покрасневшими от слез глазами, смотрела на Ваню с улыбкой.
   - Неужели? - еще не приходя в себя, спросил Иван Николаевич. - когда?
   - Когда, когда? - какая разница? Господи! Помоги, чтобы все было хорошо! - повернувшись к Ване, уже приказным тоном сестра сказала. - Никаких строек! Ничего тяжелого не поднимать! Отныне стирать все буду я. А ты, лучше бы колодец выкопал, пока что. Воды для стирки надо будет много!
  Заплакала Ванина старшая сестра счастливыми слезами.
   Ночью, лежа в постели, молодые супруги, пожалуй впервые вели себя целомудренно. В окно смотрела полная луна. Злата, закинув руки за голову, смотрела вверх широко распахнутыми глазами. Иван Николаевич, лежал, подставив ладонь под щеку, и смотрел на Злату, словно видел ее впервые. В свете луны ее зеленые глаза приобрели еще более яркий изумрудный оттенок. Иван Николаевич, бережно погладив ее шею и грудь, неожиданно для себя тихо произнес:
   - Кися!
   Злата неожиданно напряглась. Затем руки ее обвили Ванину голову и шею. Повернувшись в постели, она навалилась на его грудь. Взяв в свои ладошки его виски, она бесконечно долго целовала мужа. Больше всего досталось глазам.
   - Папа! - не сдерживаясь крикнула Злата. Обняв голову Ивана Николаевича, прижалась к его губам щекой, повторила:
   - Папа! Я вспомнила! Папа любил брать меня на руки, кружился со мной в вальсе под любую музыку. Потом подходил к окну и, повернув мое лицо к солнцу, говорил:
   - Кися!
  Помолчав, Злата неожиданно ошарашила Ивана Николаевича:
   - Я вспомнила его. Как перед собой вижу! Ваня! Ты очень похож на него! Очень! - немного помолчав, с грустью добавила. - А вот маму никак не могу вспомнить ...
  Ивана Николаевича новость о беременности Златы подстегнула. С ребятами из передвижной механической колонны договорился быстро. Через неделю широким буром был вырыт колодец. Поставили бетонные кольца, водрузили ажурно отлитый из железобетона, сруб с воротом. На конце тонкого тросика на карабине вращалось ведро. Одним словом, объект строители-буровики сдали, что называется, "под ключ".
  Разобрали часть забора с параллельной улицы. Ежедневно урчали машины, завозя на усадьбу камень, котелец, железобетонные столбы, гравий, песок. С бригадой строителей договорился Иван Николаевич быстро. К осени стало меньше заказов. А сама осень, как на заказ, была сухой.
  Только молодые не времянку решили строить, а высокий светлый дом. Обидевшись вначале, Мария азартно взялась за дело. Кухарила, бегала по магазинам за продуктами, еженедельно на базаре закупала овощи. А молодые, уже будущие родители по вечерам сидели допоздна, рисуя планы дома, раз от раза все больше и замысловатее.
  До морозов дом был поднят и накрыт красной черепицей, привезенной родственниками Златы из-под самого Рогатина. Окна, не доверяя никому, делал двоюродный брат Ивана Николаевича. Привезли лесоматериалы, сложили часть в дом, часть под забор и тщательно укрыли от непогоды.
  Первого мая Злата решила остаться дома. Она была уже в декретном отпуску, но в коллектив тянуло. А тут какая-то тяжесть в пояснице. Иван Николаевич пошел на завод. Вместе с коллективом прошли до центральной площади. А у Златы начались схватки. Мария побежала к соседу, имевшего мотоцикл с коляской. Благо больница была недалеко. Из мотоциклетной люльки Злату уже поднимали санитарки и шофер санитарной машины.
  Роды были тяжелыми, плод был большим. Врачи стали подумывать о кесаревом сечении. Но Злата со своей задачей справилась на "пять". К концу дня в родильном отделении заорала здоровая, крупная девочка. Ослабевшая от тяжелых родов, Злата, едва взглянув на дочь, улыбнулась и сказала:
  - Первого мая. Пусть будет Маей! - и в отличие от многих рожениц, уснула. Даже врачи стали беспокоиться. Спала и дочка. А вокруг здания больницы, выкуривая сигарету за сигаретой, возбужденно ходил Иван Николаевич. К жене и дочке не пускали, сказали, что завтра. Бог весть какие мысли посещали Ваню в те часы. Домой его увела Мария:
  - Завтра с утра и пойдем! Тогда и увидим!
  Послеродовый период проходил у Златы благополучно. На удивление всему персоналу, молока у миниатюрной Златы было столько, что после кормления заставляли сцеживать и кормили других детей, мамы которых не имели молока. На пятый день высохла и самостоятельно отпала пуповина.
  Когда девочку привезли домой, Мария, едва взглянув на ребенка, с трудом скрыла свое разочарование. Мая была похожа на папу. Мария хорошо помнит маленького Ванюшу. А Марии так хотелось, чтобы племянница была похожа на мать, на Злату. Но, успокоила Мария себя: детей и родителей не выбирают. Главное, Ваню не тянет на спиртное!
  Как и Мария, Ваня также ощущал разочарование. Ему было не все равно кто: мальчик или девочка. Ваня хотел дочку. Но при этом она должна быть похожей на маму, на Злату.
  Все было, как у людей. Девочка росла здоровой, Злата быстро поправлялась. Несмотря на обилие выделяемого молока, она даже стала набирать в весе. Дом строился. Каждая суббота стала для коллектива электроцеха и КИПовцев субботниками. Люди приходили без приглашения. В коллективе решили переселить новоселов в свой дом к октябрьским праздникам. Так и случилось. Только Мария была недовольна, ревновала девочку даже к собственной матери.
  Мая росла, Злата вышла на работу. Все заботы о девочке с радостью взяла на себя Мария. Когда-то еще у нее будет свой внук? Ее Сережка только курсант! Ваня закончил заочное отделение техникума, собирался везти документы в институт. Решил во львовский, где училась Злата. А Мая, тем временем пошла в школу. Училась без напряжения, охотно.
   В это время познакомился с Иваном Николаевичем и я. В то время я начал свое увлечение с усилителя низкой частоты, приемников прямого усиления. Потом меня увлекла контрольно-измерительная аппаратура. До недавнего времени у меня сохранялся и работал простой тестер, не уступающий по техническим параметрам заводским. Однажды вместе с более маститыми любителями мы были у Ивана Николаевича. Это было время начала черно-белого телевидения. Антенны, водруженные на вышки высотой 15 - 20 метров с одним, а то и двумя уровнями растяжек, были направлены на Кишинев, потом и на Черновцы.
  У Ивана Николаевича в то время был один из первых серийных телевизоров КВН-49 с огромной линзой, наполненной дистиллированной водой. Такие телевизоры тогда были у многих. Ваня, всегда переполненный идеями, выискал в журнале "Радио" схему и описание конструкции части блока строчной развертки (пусть простит меня читатель за обилие радиотехнических терминов), выполненный на триодах с двумя индуктивностями, керамическими конденсаторами и массой мелких маломощных резисторов. Все это устройство заменяло одну лампу октальной серии с наружным металлическим колбой-экраном. Питание осуществлялось от блока питания самого КВН.
  Сигнал тогда был слабым. На экране "снежило", с трудом угадывались черты лица диктора. И вот, Иван Николаевич, вытащив родную лампу, вставил в гнездо, сконструированное им, устройство. Изображение стало чуть четче, но было далеким от желаемого. Иван Николаевич подкручивал миниатюрный подстроечный конденсатор, сдвигал и раздвигал витки, намотанных им, индуктивностей. Изображение, если менялось, то в худшую сторону. Вывел Иван Николаевич режимы на оптимальный вариант. Все! Больше не выжмешь. Придется мириться!
  Злата занималась с Маей в соседней комнате. Послышался ее, больше похожий на девчоночий, звонкий голос:
  - А какая несущая частота, электронщики?
  Ваня пожал плечами. Мы тоже посмотрели друг на друга. Никто не замерял частоту, да и осцилограф, и частотомер были единственными на заводе. А я тогда был совершенно "зеленым".
  А голос Златы продолжал:
  - Не имеет значения точность частоты! Важно, что она по самой функции блока высокая. Возьми спички, намотай ватку, со спиртом протри керамические конденсаторы снаружи и внутри трубочки и посмотрите. Конденсаторы сняты с БУ аппаратуры?
  - Да!
  - Наверняка осевшая пыль, плюс влажность в доме создают для высокой частоты токопроводные условия. Конденсаторы дают утечку, уже не говорю о шунтировании. Это же высокая частота!
  Иван Николаевич достал флакон наполненный, так называемым, абсолютным спиртом. На четверть флакон был заполнен силикагелем. Навернули тампончики. Тщательно протерли всю керамику, подстроечный конденсатор. Особенно много черноты, считай грязи, достали из внутреннего просвета трубочек керамических конденсаторов. Меняя вату, окунали тампончики в, налитый в крохотную рюмку, спирт, протирали до полной чистоты. Потом долго сушили на краю кухонной плиты. Наконец решились. Вставив устройство в панельку, мы с изумлением заметили, что изображение на экране стало значительно более четким. Вот тебе и женщина-радиолюбитель!
  
  Вернувшись с очередной длительной командировки в Киевский институт пищевой промышленности, Иван Николаевич заметил, что Злата побледнела, похудела, лицо ее потеряло привычно задорное выражение.
  - Ты не заболела?
  - Да нет вроде! Работала много, перенервничала с комиссиями, стала чувствовать, где у меня сердце. А так ничего.
  Все улеглись. После трехнедельной разлуки, соскучившись, Иван Николаевич ласкал Злату. Рассказывая мне через несколько лет, когда я закончил мединститут, той ночью он ощутил уплотнения на левой груди любимой жены.
  - Ты чувствуешь уплотнения? С чего бы это?
  - Да! Думаю, что это связано с женским циклом.
  - Болит?
  - Чуть-чуть, когда трогаю сама. Когда трогаешь ты, не болит.
  Наутро, позвонив на работу, пошли к врачу. Сначала направили на рентген. Врач долго и озабоченно изучал снимок:
   - Разденьтесь по пояс.
  Ошупывая молочную железу слева врач нашел те же уплотнения, которые обнаружили они с супругом вечером. Под мышкой слева доктор прощупал такие же уплотнения, только более болезненные.
  - Наши условия не позволяют провести полноценное обследование и установить точный диагноз. Необходимо подъехать в республиканские учреждения. Я дам направление.
  Провожая пациентку, доктор еле заметно подал головой знак Ивану Николаевичу, с которым были знакомы много лет. Проводив Злату домой, по дороге на работу, зашел к врачу.
  - Ничего утешительного сказать не могу, Ваня! Подозреваю онко. Боюсь, что поздновато вы обратились. Даю направление и записку моему коллеге, чтобы он оперативнее провел вас по кабинетам.
  - А если в Киев? - Иван Николаевич вспомнил руководителя группы наладчиков, брат которого, по рассказам, был заместителем директора онкологического института.
  - Без проблем! С этим направлением можете ехать хоть в Москву. Ваня! Только не задерживайтесь. Чем раньше, тем лучше. Постарайся с женой говорить поделикатнее, чтобы не травмировать ее известием.
  - Мне кажется, она догадывается! - сказал Ваня.
  - Езжайте хоть завтра. И так, боюсь, чтобы поздно не было.
   Иван Николаевич низко опустил голову. Помолчав, доктор, у которого в отделении Иван Николаевич неоднократно ремонтировал медицинскую аппаратуру, а дома телевизор, сказал:
   - Ваня! Только об одном прошу тебя! Не пробуй залить проблему рюмкой. Это ее убьет ...
   В Киеве Злату положили в тот же день. Потом три дня обследования. Без споров вывод был однозначным: поздно! Метастазы распространились в подмышечные и надключичные лимфоузлы, легкие, печень, средостение. Были выявлены небольшие, но множественные очаги метастазов в позвоночнике. И все это в таком молодом возрасте.
   Оперировать было поздно. От радиотерапии Злата отказалась сама. Назначили общеукрепляющее лечение. Злата сама отдавала во всем себе трезвый отчет. На обратном пути Ване было особенно тяжело. Но Злата вела себя так, словно не Ваня ее, а она сопровождала его на консультацию в медицинское учреждение, одна надпись на вывеске которого, означает окончательный, не подлежащий обжалованию, приговор. По крайней мере, таким было отношение людей к онкозаболеваниям пятьдесят-шестьдесят лет назад.
   Первый серьезный звонок прозвучал на заводе. Несмотря на запрещение врачей, Злата вышла на работу. Спускаясь по лестнице, по которой она ежедневно бегала вверх-вниз много лет подряд, ощутила, что нога ее не ступила в привычную точку, а задержалась, словно ее кто-то удержал и потянул книзу мягкой, но сильной рукой. Злата оступилась и, схватившись за перила, едва удержалась на ногах. Тут же последовал прострел, казалось, по всему позвоночнику.
   С приступом острого радикулита Злата слегла. От госпитализации отказалась. Не имея медицинского образования, он знала, откуда этот радикулит. Маю Мария забрала к себе. Девочка молчаливо приняла изменение ситуации в семье без слез и истерики. У девочки оказался мамин характер. Уходя в школу, не забывала зайти к маме и сказать:
   - До встречи!
   Вернувшись, первым делом заходила в мамину комнату и, поцеловав в щеку, рассказывала о школьных делах. Потом уходила к тете Марии, обедала и выполняла домашнее задание. Вечером никогда не забывала навестить маму.
   Иван Николаевич взял очередной, причитающийся ему отпуск. Потом за свой счет. Он никому, даже старшей сестре, не позволял ухаживать за Златой. Часто приезжала Люба, младшая сестра. Пыталась подменить Ваню в, казалось, не мужских делах по уходу за больной. Ваня благодарил, отказывался и отсылал сестру домой.
   Злата держалась стойко. При виде входящего в комнату Ивана, она всегда улыбалась своей, присущей только ей, улыбкой. Однажды Иван Николаевич ушел в магазин за продуктами. Возвращаясь, еще от калитки услышал плач его Златы. Она плакала как ребенок, навзрыд, с громкими всхлипываниями и икотой. Ваня пошел к сараю и стал громко ругать ни в чем не повинного Тузика. Тузик, прижавшись животом к земле, лежал, положив мордочку на лапы. Он смотрел Ивану Николаевичу в глаза не собачьим, казалось, все понимающим взглядом. Потом коротко негромко тявкнул. Он невольно принял участие в театральном действии, предупреждая Злату, что хозяин во дворе.
  Иван Николаевич, подавив в себе рыдание, постоял еще несколько минут. Он прошел на кухню, положил на стол авоськи и с сухими глазами вошел к Злате. Глаза ее были сухими. Поговорив ни о чем, поднял, уже, казалось, ничего не весившую, словно пушинку, свою жену, перенес ее на диван, на котором в последнее время в приглядку проводил ночи сам. Поменяв постель, перенес Злату в ее кровать и, укрыв, аккуратно подоткнул одеяло.
  Затем Иван Николаевич прошел в гостинную. Там, в серванте, всегда, несмотря на то, что Иван Николаевич уже много лет не употреблял алкоголь, стояли бутылки. Тупо и долго, словно впервые увидев, смотрел Иван Николаевич на бутылки. Стараясь не стукнуть стеклом о зеркало, из глубины ниши достал ажурную сувенирную бутылку с дважды перегнанным абрикосовым самогоном. Его принес при рождении Маи Любин муж, Митя. Так и простояла ажурная бутылка более десяти лет.
  Стараясь лить по стенке, бесшумно налил Иван Николаевич полный большой фужер. Прошел на кухню, сел за стол, потом встал. Долго смотрел он на наполненный прозрачной, как слеза, домашней водкой фужер. Потом прошел в ванную. Посмотрев на свет, понюхал. Открутил кран. Под шум льющейся воды вылил самогон в умывальник. Прополоскав фужер, помыл руки, лицо. Тщательно и очень долго вытирал руки. Потом пошел к Злате.
  Присев на край ее кровати, ее любимой роговой расческой причесал ее волосы. Крупные ее кудри за время болезни отросли. Только сейчас они стали мягче, волос более редким. Причесывая, заметил по всей ее голове проблески серебряных нитей, седину.
  Злата медленно подняла свою руку и положив ее на Ванину, чуть слышно произнесла:
  - Не надо! Дочка на тебе ...
  Иван Николаевич кивнул головой.
   Однажды, после обеда Злата взяла в свои, совсем уже слабые, высохшие и пожелтевшие руки, Ванину мозолистую руку. Как когда-то он приникал к ее теплой ладошке, впавшими прохладными губами прильнула к его широкой ладони:
   - Ваня! Мне так захотелось фиников. Тысячу лет их не ела.
   Раньше она любила дешевые финики, предпочитая их пирожным, шоколаду и конфетам. Финики продавались только в центральном гастрономе городка, в двух километрах от их дома. Ваня прикинул:
   - Никого из соседей сейчас с машиной дома нет. - Машин тогда вообще было мало. - пойду пешком!
  Когда он входил с кульком фиников во двор, увидел Марию, вяжущую к ажурным прутьям козырька над крыльцом полотенце и траурный платок ...
  - Она все чувствовала и все знала! Специально послала меня в магазин! Злата, моя, Злата! И поцеловала меня на прощанье! А я, дуб, ничего не понял! - молча и больно стучало в его голове.
  Нелепой круговертью пронеслись дни после кончины Златы. На похоронах Иван Николаевич выглядел старым, безропотно ждавшим и своего часа, родственником, пришедшим по долгу к дальней родне. Он безучастно сидел на косо срезанном пеньке у сарая и непрерывно курил. Лицо, уши и нос его пожелтели поздней осенней желтизной. Глаза его были сухими. Ничего не видя, взгляд его был направлен куда-то вдаль. Когда его о чем-то спрашивали, он поворачивал голову вместе с прямо смотрящими, как у слепого, мутными неподвижными глазами.
  Готовили Злату к похоронам сотрудники всего завода. Так и хоронили всем заводом. По дороге на кладбище к процессии примыкали новые, подчас незнакомые люди. Процессия растянулась на два квартала.
  Потом три дня, девять дней. На сороковинах сидели все свои: родня, соседи и сотрудники электроцеха и лаборатории. Иван Николаевич со дня смерти жены не проронил ни слова. Только глаза его бесцельно смотрели перед собой. Словно видели что-то, невидимое другим.
  - Ваня! Уже не вернешь! А жить и помнить надо!
  - Где там? Не спит, не ест! - это был голос Марии. - Девочку поднимать надо!
  Мария кивком головы указала на, высокую для своего возраста, девочку, в черной косынке и траурном платье, разносившую вместе со взрослыми женщинами угощение по столам. Все невольно повернули головы. Побледневшая и похудевшая за прошедшие недели Мая была точной копией папы.
   Неожиданно Ваня, впервые со дня кончины Златы, зарыдал каким-то низким хриплым утробным рыком. Все пришедшие на сороковины оцепенели. Никто его не успокаивал. Пусть выкинет из себя всю боль!
  
  Отпуск без содержания еще не закончился, когда Иван Николаевич вышел на работу. Не прошло и недели, когда Ивана Николаевича вызвали к главному инженеру. В кабинете главного был начальник лаборатории КИП.
  - Иван Николаевич! Лида (радистка), как работающая с высокой частотой, с пятницы уходит в декретный отпуск. Не смог бы ты на время декрета заменить ее на радиостанции. Не забыл еще азбуку Морзе? - пошутил главный инженер.
  Словно угадали Ванино тайное желание. Ему, против обыкновения, хотелось побыть одному. Он согласно кивнул головой.
  - Азбуку не забыл. А вот рука, боюсь, уже не та. Большой перерыв. Ключа давно не чувствовал. Второй ключ необходимо привинтить ... Неподключенный. За несколько дней рука восстановится.
  - На время замещения должности сохраняется ваш оклад по основному месту работы согласно разряда. Плюс за вредность.
  Начальник КИП привел Ивана Николаевича в комнату, где располагалась радиостанция. Представил их друг дружке, хотя надобности в том не было. В кабинете когда-то плавали облака сизого дыма и воздух был насыщен табачным перегаром. Сегодня едва ощутимо пахло лавандой. Да и технику частично поменяли. Испытанная временем старая надежная радиостанция все также выделялась на фоне обоев черным "Муаром! Вместо старых радиотелефонных "Урожаек" появились две новые, для связи с колхозами и соседними заводами. Чтобы частоту не перенастраивать.
  Закрепил Иван Николаевич телеграфный ключ. Уселся поудобнее. Первые точки-тире были неловкими. Перерыв в работе был длительным. Но через двадцать минут Лида с удивлением повернулась к Ивану Николаевичу:
  - Иван Николаевич! Тренируйтесь по другим текстам. Возьмите хотя бы инструкции по технике безопасности. А это ваше! Глубоко личное!
  - А что, понятен почерк?
  - По стуку вашего ключа легко читать тексты, переданные на самой высокой скорости. Вы лучше про себя думайте. Даже ключу не доверяйте!
  Иван Николаевич опустил голову. Он действительно передавал азбукой Морзе письмо покойной Злате:
  - Дорогая, милая, ненаглядная, неповторимая, единственная любимая моя Златонька. ...
  - Спасибо тебе Лида! Ты права!
  К концу первого дня Лида сказала:
  - Все, Иван Николаевич! С завтрашнего дня садитесь за основной ключ. Вы словно не выходили из этой комнаты все эти годы!
  - Лида! Кто будет брать твое молоко за вредность? В декретном отпуску эта льгота сохраняется.
  - Будет приходить Виктор, мой муж
  - Я скажу на выдаче, а он пусть забирает и расписывается за мою порцию. Я молоко не пью.
  - А дочка ваша? Ей тоже нужно молоко!
  - У моей сестры корова. Так, что молока нам хватит на всех!
  Потекли медленные бесцветные дни. Работа, столовая, дом. Вечером подготовка к установочной сессии, ремонт радиоприемников и телевизоров. Соседи и знакомые ценили его как специалиста. Мая полностью перешла жить к тете. Дочь с отцом виделись только по вечерам и все больше отдалялись друг от друга. Проходя мимо открытого окна времянки на половине сестры, услышал слово, которое пригвоздило его к земле. Он не мог ошибиться. Слух у Ивана Николаевича был отменный. Он услышал:
  - Мама! Куда ты положила ситечко?
  Ивану Николаевичу показалось, что он сходит с ума. В ту секунду он был уверен, что ответит его Злата! Но Иван Николаевич услышал голос Марии, его сестры и тети его Маи:
   - Ой, с возрастом память подводит! Доченька! Посмотри в шуфлядке справа внизу.
   - Есть, мама! Спасибо!
   Иван Николаевич не мог двинуться с места. Из горла его рвались рыдания. Он почувствовал, что сейчас он завоет с хриплым рычанием, как тогда, на сороковины. Он поспешил уйти. Потом, уже лежа в кровати, он без конца воспроизводил короткий разговор дочери и сестры. Давящие грудь тиски постепенно отпускали его душу.
   - Кому же его дочь скажет: "Мама!"
  Он не мог представить себе, что Мая обратится с этим словом к другой женщине. Златы больше не будет! Заменить ее никто не сможет! Мая выбрала сама! Пусть будет так! Обида улетучилась. Книга со схемами, которую он держал в руках, упала на грудь. Иван Николаевич впервые за много дней провалился в глубокий сон.
  Приближался период установочной сессии. Несмотря ни на что, Иван Николаевич решил продолжить учебу. По радиотелеграфу Иван Николаевич проинформировал Ангелину, это была старший администратор связи Молдпищепрома, о необходимости отъезда на сессию. На время сессии пообещали прислать одного из радистов стажеров.
  
  На первом пути Львовского железнодорожного вокзала остановился поезд. Среди покидающих вагон пассажиров был Иван Николаевич. Чтобы не терять времени, решил взять такси. Скоро он был на Заводской, где у одинокой старушки пять лет жила Злата. Он поднимался на третий этаж по скрипучим с невообразимыми лабиринтами деревянным лестницам. Чтобы подняться на третий этаж, ему необходимо было выйти во внутренний дворик на длинную террасу и по ней до первого поворота налево. Потом снова узенькая деревянная лестница.
  Проходя мимо открытой форточки, ощутил острый запах шоколада. Злата рассказывала, что совсем рядом, в пятидесяти-шестидесяти метрах от дома старушки находится шоколадная фабрика. Здесь все пропитано этим запахом. Этим воздухом дышала Злата! Не может быть, чтобы в огромном пространстве этого района города не сохранились частички воздуха, которыми дышала Злата. А может эти частицы сохранились и проникают в его легкие сейчас, тут, где она бегала по этим шатким скрипучим лестницам. Спокойно ходить Злата не умела. Вот и дверь с пузырящейся от старости краской. На двери эмалированный старый польский герб и номер квартиры. 17. Он остановился, перевел дух, несмотря на то, что поднимался совсем невысоко. Ему не хватало воздуха от волнения! Так можно сойти с ума!
  Звонка не было. Надо подергать за цепочку. Рычажок в самом верхнем углу двери завибрировал. По ту сторону двери раздался мелодичный звонок колокольчика. Наконец послышались шаги. Голос за дверью спросил:
  - Кто там ест?
  Иван Николаевич растерялся, потом вспомнил, что сама Злата была, по ее рассказам, древних польских кровей.
   - Я от Златы! - понимая бессмысленность положения, ответил гость.
   - А- а ! Златка! Злота моя дзевчина!
  Защелкали замки. Потом массивный засов. Дверь открылась. В узком коридоре стояла сгорбившаяся древняя сухая старушка, за спиной которой на противоположной стене висело католическое распятие. Об этом распятии рассказывала ему Злата!
   - Гдзе есть Злата? - удивленно и обеспокоенно спросила старуха. - Пшейдж.
  Ваня понял, что старуха приглашала его войти. Он разделся, с портфелем прошел в большую комнату. Вытащил из портфеля фотографии. подал их женщине. Она принялась рассматривать фото. Вот сама Злата. А тут их свадебная фотография. Фотография маленькой Маи. Потом все вместе. Последней была фотография похорон, где Злата лежала в гробу.
  - То есть кто? - спросила старушка, указывающая пальцем на лицо покойной Златы.
  Иван Николаевич опустил голову.
   - Злата? Длячего умэрла? ( Почему умерла?).
  Иван Николаевич стал рассказывать. Он говорил на смешанном украинском диалекте, старушка - по польски. Но они великолепно понимали друг друга. Старушка сидела на стуле прямо, окаменелая. Потом встала, подошла к распятию и, прочитав молитву по-польки, перекрестилась:
   - Матка божа. Земия спочива в покою (Матерь божья. Пусть отдыхает в земле спокойно).
   Иван Николаевич только сечас увидел, что комнат больше нет:
   - Где же я буду спать? Может лучше в гостиницу?
   - Прошу прошения. Меня зовут Иван. Как ваше имя?
   - Пани Ядвига!
  Иван Николаевич понял, что отчества хозяйки ему не добиться.
   - Пани Ядвига! Я буду вас стеснять!
   - Нет! Нет!
  Пани Ядвига прошла в угол комнаты и задернула полог, закрывающий часть комнаты от пола до потолка.
   Утром Иван Николаевич пошел в институт, сдал документы, прошел краткое собеседование. Потом всех заочников собрали в одной аудитории. Ждали лектора. В это время в соседнем ряду в ответ на шутку, а может быть и шутливые ухаживания, молодая женщина воскликнула, обращаясь к соседу:
   - Сумасшедший! Прекрати!
  Но слово "сумасшедший" у нее прозвучало так, что у Ивана Николаевича пошел мороз по коже, по спине забегали мурашки. Женщина сказала нечто похожее на:
   - Шумашедший! - Точно так в минуты близости и любовных игр, шутя, кричала ему Злата.
   - Злата! - невольно вырвалось у Ивана Николаевича.
   - Откуда вы знаете мое имя? - повернулась к нему женщина.
   - Мою жену звали Златой. - ответил Иван Николаевич.
  До конца лекций Иван Николаевич ловил на себе взгляды женщины.
  Во время обеденного перерыва Иван Николаевич спустился в обширное цокольное помещение, где была столовая. Положив на стойку поднос, развернул одну из бумажных, стопкой лежавших, салфеток. На салфетку положил ложку и вилку. Одновременно, больше почувствовал, чем увидел, вставшего позади него в очередь очередного клиента. Скосив глаза, увидел, что это была соседка по аудитории, которую, как и покойную жену звали Златой. Иван Николаевич любезно предложил ей место впереди себя.
  - Нет, нет! Пожалуйста!
  Положив на поднос еду, Иван Николаевич продвигался к кассе. Мельком увидел, что, двигающаяся за ним, женщина положила на поднос те же блюда. У кассы, неожиданно для себя, сказал кассирше:
  - Считайте вместе! - пусть это будет поманой Злате, подумал он.
  - Нет, мне так неудобно! - не очень сопротивляясь, сказала Злата.
  Вытащив из внутреннего кармана бумажник, развернул его. Там была внушительная стопка двадцатипятирублевок. Иван Николаевич кажется не заметил, что его соседка цепким, но мгновенным взглядом оценила содержимое его бумажника. Расплатившись, Иван Николаевич вместе с новой знакомой сели за один столик. Минуту ели молча. Потом женщина спросила:
   - Почему вашу жену звали Златой? Вы что, развелись?
   - Нет, моя жена умерла!
   - Давно?
   - Очень давно! Кажется прошла тысяча лет!
   - И вы с тех пор один? Не женились?
   - Нет! - был короткий ответ Ивана Николаевича.
  Сам разговор ему был неприятен.
  В конце лекций Злата неожиданно предложила:
  - Давайте сходим в органный зал. Подруга должна была приехать из Самбора еще утром. Но ее нет. Не пропадать же билету!
  О львовском органном зале, расположенном в бывшем костеле, рассказывала ему в свое время его Злата. Костел Марии Магдалины, по ее рассказам, был построен более трехсот лет назад. Много раз перестраивался. Сам орган насчитывает свыше четырех с половиной тысяч труб.
  Погуляв по городу, они снова направились к политеху. Органный зал находился недалеко от института. Зал действительно представлял собой уникальное зрелище. Особое впечатление на Ивана Николаевича произвел алтарь со сценами из жизни Марии Магдалины.
  Первые звучания органа не оказали на Ивана Николаевича особого впечатления. Но потом, его, музыканта-трубача захватила поистине неземная музыка. В это время он почувствовал на своей кисти руку своей соседки. Убрать руку ему показалось невежливым. Женщина сама пригласила его в органный зал. После концерта они вышли на улицу. Злата держала Ивана Николаевича под руку. Сказать, что ему было неприятно, ничего не сказать. Рука женщины была тяжелой, не то, что легкая воздушная рука его Златы.
  У арки, венчающей длинный проезд в небольшой внутренний дворик, за которым виднелся такой же проезд на соседнюю улицу, Злата остановилась:
  - Я тут живу. Запрошую на чашку кави! - пригласила она Ивана Николаевича.
  Отказываться было неудобно. Снова путешествие по лабиринтам переходов, скрипящих деревянных лестниц и этажей старых, построенных несколько веков назад, львовских домов. Все так же, как у старушки Ядвиги, только сложнее.
  - Самостоятельно выбраться отсюда будет сложно. - подумал Иван Николаевич.
  Злата открыла дверь. Уже в прихожей Иван Николаевич сориентировался, что, пригласившая его женщина, живет одна. Только запахи квартиры отдавали нежилым, гостиничным духом. Иван Александрович снял обувь и вошел в гостинную. Злата прошла в другую комнату и скоро вышла в домашнем, откровенно открытом на груди, китайском, с павлинами, длинном халате. Предложив гостю помыть руки, открыла ванную комнату и прошла на кухню.
  Пока он мыл руки и вытирался, на кухне слышался перезвон посуды. Выйдя в гостинную, с удивлением увидел накрытым небольшой столик, который он вначале принял за журнальный. На столике стояла бутылка коньяка, какие-то микроскопические булочки с дорогой колбасой, сырами и икрой. Хозяйка расставила рюмки и бокалы.
  Иван Николаевич понял, что влип прочно. Самой главной опасностью, пожалуй, была бутылка коньяка. Пить ему нельзя, это однозначно. Все остальное не представляло для него особого интереса. Хозяйка его не волновала.
  - Зачем я согласился подняться? Надо было распрощаться и уйти.
   Хозяйка, тем временем, села наискось-напротив так, чтобы были видны из под полурасстегнутого халата ее длинные ноги. Налила рюмки:
   - За что выпьем?
   - Вообще-то я не пью. Мне врачи запретили. Опасно для сердца. - соврал Иван Николаевич.
  - От такого коньяка сосуды сердца только расширяются! Такой здоровый и симпатичный мужчина. Стыдно отказаться.
  Иван Николаевич пить не хотел. Он знал, что единственная рюмка может стать роковой.
  - Зачем я вообще приехал во Львов? - пронеслось в голове.
  Хозяйка оказалась настойчивой. Наконец Иван Николаевич сдался.
  - Если я после бокала водки не начал снова пить, то от рюмки? Правда, тогда я челюсть сломал ...
  Чокнулись, выпили. Злата пододвинула ему блюдо:
  - Возьми канапки с икрой, сыром ...
  Иван Николаевич понял, что канапка - это бутерброд. Хозяйка налила снова. Иван Николаевич сделал предостерегающий жест рукой.
   - Никаких "но". Совсем крохотные рюмки!
  От третьей рюмки Иван Николаевич категорически отказался. Поднялся, чтобы уйти.
   - Может останешься?
  Хозяйка подошла вплотную, глядя в глаза. А на него с укором смотрели изумрудные глаза его Златы. Его!
   - Оставайся, не пожалеешь! Вижу, у тебя давно женщины не было. Зачем мучать себя?
   Обстановка, близость женщины будили в нем знакомые ощущения. В молодости, особенно в армии, он не был святым. А Злата уже развязала его галстук. Разделись. Легли. И неожиданно Иван Николаевич почувствовал себя совершенно беспомощным. Чем больше в мыслях было желания, тем сильнее какой-то внутренний тормоз глушил все его мужское естество.
   Новая Злата обняла его и потянула на себя. Затем закинула назад правую руку. Вытянулась. Под мышкой новой знакомой поражала густотой кустистая растительность. И запах! Трудно было назвать это запахом! У Ивана Николаевича перед глазами встала его милая миниатюрная Злата. С самого начала их близких отношений он отметил, что Златка никогда не брила подмышек. Но она, удивительным образом выбирала время, и в его отсутствие стригла волос под мышками и других местах, которые он так любил.
   Однажды, вернувшись из командировки к восьмому марта Иван Николаевич привез и подарил жене небольшой пакет. Когда она его открыла, лицо ее приняло недоуменное, изумленное выражение. Она подняла глаза на Ваню. А он улыбался. Ее взгляд стал растерянным, словно ее застали за каким-либо неподобным, постыдным деянием. А Ваня распаковал небольшую коробочку и вынул электрическую машинку для стрижки волос.
   - Ты себе? - с надеждой в голосе спросила Злата.
   - Нет, это тебе! Тут есть разные накладки. Разреши я тебя постригу. Ты сделаешь мне невероятный подарок.
   Злата сопротивлялась недолго. В конце концов это касалось только их двоих. Закрепив накладку, которая, по его мнению, обеспечит нужную длину ее нежных волосиков, он приподнял Златкину руку. Злата вздрогнула всем телом, когда он прикоснулся машинкой к ее коже. Она вся напряглась. Машинка зажужжала. А Злата закрыла глаза. Ваня чувствовал как расслабляется ее тело. Другую подмышку Злата подставила сама. В тот день стрижка ограничилась только подмышками. А потом! ... Это стало их тайной традицией. Он тщательно и нежно выстригал ее волос ... А потом начиналось невообразимое ... Под неплотно прикрытыми веками, перекатываясь, плавали Златкины глазные яблоки. За ее короткое тихое "а" Ваня готов был отдать жизнь.
   А запах Златкиного тела, почему-то особенно подмышек! В период между стрижками Ваня любил, когда она откинув назад руки, закрывала глаза. Это стало элементом их любовной игры. Ваня зарывался лицом ей под мышку и неистово вдыхал, напоминающий размятую фиалку, запах. Потом он едва прикасался губами к ее волоскам.
   - Щекотно! - чуть слышно шептала она.
  Это было своеобразным сигналом. Ваня начинал обцеловывать всю ее подмышку. Сначала одну, потом другую. С подмышек поцелуи его переходили на кожу плеч, шеи, мочки крохотных ушей ...
  Первые годы их совместной жизни Злата, кожа которой всегда была атласно-сухой, сильно стеснялась своей чрезмерной потливости во время их интимной близости. Ваня тоже потел. Потом, когда оба лежали в изнеможении, Ваня целовал ее груди, живот. Затем Злата напрягалась. Это Ванины губы находили небольшую воронку, на дне которой притаился ее маленький пупок. Припав к воронке, Ваня с силой высасывал и вылизывал скопившийся обоюдный пот. Ее и его.
   - Тебе не противно? - шепотом спрашивала она.
   - Нет! Что ты? Я бы так выпил всю тебя по капельке до конца.
  Он понимал, что переступает некую общепринятую грань отношений в постели. Но он также знал и то, что это их отношения, их светлая тайна, в которой нет места другим.
  А сейчас Иван Николаевич видел густой волос, на расстоянии ощущал этот, без преувеличения, крепкий насыщенный мужской запах. Он видел, с сероватым оттенком, черноту кожи ее подмышек. И тут же! Несмотря на выраженную природную смуглость кожи Златы, кожа под мышками и всюду-всюду была матово белой. В отличие от вытянутых морщинистых черных сосков, лежащей рядом женщины, кожа златкиных сосков, как и все остальное, была розовой, как губы младенца.
   Он, выросший в деревне, раннем детстве бегавший по улице и купавшийся в озере голышом, не любил общие помывки в армии. После армии никогда не ходил в общие мужские бани. Он считал противоестественным видеть, как мужики, намылив мочалки, с остервенением натирали друг другу спины. Он не допускал, чтобы ему кто-либо тер спину. Сам он, несмотря на просьбы, находил повод для отказа. Эти "охи" и "ахи" в общей бане были для него чем-то сродни содомии. Он всегда мылся сам.
  Недаром один из старейших работников завода, продолжающий на пенсии работать сварщиком, по ложному доносу прошедший в свое время застенки тюрем и ГУЛАГ, так же никогда не мылся в общей мужской бане. Проходя через общий зал к душевым кабинкам, старый сварщик, отсидевший в неволе и не видевший женщин восемнадцать лет, отворачивал голову, комментируя по своему:
   - Пидорасы!
  И снова этот запах! Лежащая рядом с ним женщина повернула с наклоном голову и судорожно, с наслаждением втянула носом запах содержимого ее подмышки. Иван Николаевич почувствовал нарастающую тошноту.
  Иван Николаевич бессильно лежал рядом, проклиная себя за слабохарактерность и безволие, позволившие ему попасть в этот ад.
  - Да ты милый, что, импотент?
  Иван Николаевич скрипнул зубами.
   Женщина перегнулась через него. Долго наполняла доверху бокал коньяка. Потом подала бокал Ивану Николаевичу:
  - Выпей! Тебе надо расслабиться! Ночью сам проснешься, тогда и почувствуешь себя мужиком! Пей!
  Словно загипнотизированный Иван Николаевич залпом вылил в себя коньяк.
   - Спи! Утром все будет хорошо!
   "Злата" собрала посуду, рюмки, бокалы и бутылку. Тщательно завернула в тряпочку и спрятала в свою сумочку небольшой флакончик. Вернувшись, так же тщательно под краном вымыла всю посуду. Затем, стараясь не касаться пальцами, вытерла все досуха. Затем настала очередь ванной. Протерла столик и все остальное, чего могли касаться ее и Ванины руки. Проверила пиджак. Забрала все деньги и бумаги, оставив, предварительно протертый, паспорт. Протерла ключ и держа через салфетку, повесила в прихожей на вешалку, как предварительно договорилась с хозяйкой, сдавшей ей квартиру на три дня. Затем настала очередь всех дверных ручек.
  Подошла к "гостю", который храпел с каким-то прерывистым стоном. Осмотрела рубашку, свитер. Ошупала карманы брюк. Ничего интересного: Пачка сигарет, зажигалка, расческа, мелочь. Уже хотела отбросить брюки на ноги жертвы, когда обратила внимание на плотный широкий пояс. Стала осматривать. Под круговым клапаном тонкая змейка.
  Расстегнула.
   - Вот это карась!
  По кругу пояса в потайной узкий карман были аккуратно уложены пятидесятирублевки. Много! Считать было некогда. Уложила в сумочку, после чего подошла к телефону.
   - Алло! Это я. Товар подготовлен.
  Тщательно протерев, положила телефон на место. Подошла к входной двери. Когда услышала шаги людей, обутых в кроссовки с мягкой подошвой, повернула рычажок замка. Открылась дверь. В квартиру вошли два молодых, спортивного телосложения, человека.
   - Ничего не трогать! Я все протерла. Вас никто не видел?
   - Порядок! Три часа ночи ...
  Ивана Николаевича быстро одели. Он только храпел. Протерли пряжку, ремень и туфли. Даже галстук повязали. Выглянув в коридор, словно пьяного выволокли жертву на лестничную площадку. "Злата" протерла рычажок английского замка и снова дверные ручки. Дверь захлопнулась.
   Закинув руки через свои плечи, почти стоя выволокли во двор. Там стояла "Москвич-пирожок". Ваню, как мешок, бросили на пол. Один из молодых людей сел на боковое сиденье. Впереди были водитель и "Злата". Петляя по извилистым улицам Львова, машина мчалась к центру города. Выбрав место потемней, машина притормозила. Водитель выскочил и с легким треском отклеил бумажные фальшивые номера. Номера забрали с собой.
   Машина мчалась на восток. Не доезжая Винников остановились на обочине, поближе к обрыву насыпи. Водитель открыл заднюю дверь.
   - Как пациент?
   - Десятые сны видит.
  Ивана Николаевича выволокли и столкнули по насыпи вниз. Машина снова помчалась на восток. Перед окружной развилкой в очередной раз отклеили номера на липучке, оставив только ее, родные. На развязке повернули направо по окружной
   -В чистом поле снова остановились. Сначала, скомкав, на обочине сожгли номера. Пепел тщательно растерли. "Злата" вынула из сумочки тряпицу, в которой был завернут флакон из-под клофелина. Флакон в тряпочке давили на асфальте, пока под каблуком не перестало хрустеть стекло. Приспустив боковое стекло, осколки рассыпали на ходу. У стадиона повернули направо. Там и выбросили тряпочку. Расстались в центре города, когда на востоке начала алеть заря. Расплатившись с подельниками, "Злата" сказала:
   - Лечь на дно. Я позвоню.
  
   Было уже совсем светло. Стоящий в салоне пассажир одного, из направляющихся в Винники автобусов, заметил в самом низу насыпи лежащего человека. Автобус остановился. Иван Николаевич продолжал храпеть. Оставив на обочине метку, автобус остановился у поста ГАИ на развязке. Вскоре, включив сирену, в сторону Львова помчалась милицейская машина. Привезли Ивана Николаевича в реанимацию. Открыл глаза наш герой ближе к вечеру. Он ничего не помнил.
   Когда дознаватель попросила пациента назвать себя, Иван Николаевич задумался и снова уснул. Дознаватель уже не уходила. Из истории болезни следовало, что у больного тяжелейшее отравление клофелином. В разговоре с дознавателем дежурный врач сказал.
  - Он мог не выжить. В крови до сих пор у пациента доза, практически несовместимая с жизнью. Крепкий организм или ... алкоголик.
  Лишь на третий день Иван Николаевич стал давать показания. К этому времени его, обзвонив морги и больницы, нашла пани Ядвига. В конверте с фотографиями, оставшимися у нее, она нашла бумаги, которые навели ее на след так внезапно свалившегося на голову и тут же пропавшего мужа ее бывшей квартирантки, почти дочки. Она приехала в больницу, захватив с собой конверт и все бумаги.
  В тот день с Иваном Николаевичем беседовали два следователя. Один из них привез с собой толстенный большой альбом с фотографиями. Полусидя, переворачивая страницы, Иван Николаевич внимательно вглядывался в лица, изображенных на фотографиях людей. Основное большинство были женщинами. Внезапно он выкрикнул:
  - Стоп! Это она! - и тут же засомневался.
  - А может и не она. Эта блондинка, а та была брюнеткой.
  Один из следователей спросил:
  - Вы можете нарисовать прическу той женщины, простым черным карандашом? Чтобы по размерам прическа подходила к фотографии.
  Иван Николаевич нарисовал прическу довольно быстро. Вытащив ножницы из планшета, следователь вырезал прическу и приложил к фотографии.
  - Это она! Точно!
  - Каких либо особых примет, шрамов и татуировки не заметили?
  - Нет! - уверенно заявил пострадавший.
  - Это она! - сказал другому следователю эксперт. - Аделина Клячко. Ее лагерное погоняло - Ада Гитлер. У нее привычка часто нюхать у себя под мышкой!
  - Точно! - оживился Иван Николаевич. - она при мне нюхала. Меня чуть не стошнило!
  - Она клофелинщица и нимфоманка. - продолжал следователь.
  - Что такое нимфоманка? - недоуменно спросил Иван Николаевич.
  - Ваня! - сказал пожилой, лежавший на койке у окна и все время читавший книги, пациент, - я тебе потом объясню!
  Молоденькая медсестра, потупив взгляд и наклонив голову вышла из палаты. Когда за ней закрылась дверь, один из следователей сказал:
  - Клофелин она обычно дает глубокой ночью, после бурных постельных сцен. Один раз попалась из-за своего пристрастия. Про таких говорят, что у них "бешенная матка". Когда на нее находит, совращает подростков, не брезгует бомжами, а может, чего и похлеще. Ехала в купе поездом Ленинград-Москва. Там купе на двоих. Ада стала приставать к, едущему в одном с ней в купе, мужчине. Тот, сославшись, что ему надо привести себя в порядок в туалете вышел. Женщина-проводник поняла пассажира с ходу.
  Мужчина вернулся в купе, а проводница вызвала милиционера. Узнав в чем дело, расспросил о внешности. Сомнения исчезли. Ада Гитлер несколько месяцев назад была объявлена во всесоюзный розыск. Ориентировка была и у транспортной милиции. А тут как раз станция Бологое, единственная остановка. Группа захвата блокировала несколько вагонов. Возможны были сообщники. Так случайно и взяли ее. На ней был труп. На клофелин не поскупилась.
  - Она во Львове второй раз. Была лет пять назад. Скоро она тут не объявится. У нее нет стандартных схем. В этот раз избрала в ВУЗе заочников. Заметьте, в первый день! Когда больше вероятности, что человеку негде оставить деньги и носит он их с собой. Работает только наверняка, после изучения "клиента". Следующий раз может объявиться неожиданно. От Бреста до Владивостока.
  Иван Александрович вспомнил взгляд "Златы" на его бумажник у кассы в институтской столовой.
  - Сколько денег пропало? - продолжал расспрашивать следователь.
  - В бумажнике было около тысячи рублей. Плюс пять тысяч в пятидесятирублевых купюрах. Рассчитывал на Лычаковке заказать и установить на нашем кладбище самый дорогой памятник Злате, покойной жене. Там, рассказывают, огромный комбинат по изготовлению памятников.
   По тем временам это были огромные деньги. Считай машина!
  
  Установочная сессия была провалена из-за отсутствия самого заочника. Домой Иван Николаевич возвращался без командировочного удостоверения и зачетной книжки. Единственным оправдательным документом его отсутствия на работе была выписка из истории болезни и больничный лист.
  Старшая сестра, едва взглянув на брата по приезду с "сессии", сразу определила причину его отравления клофелином.
  - Ваня! Опять, по новой? Смотри! Девочка нутром чувствует, что с тобой происходит. Переживает, плачет. Ваня! Девочка сирота при живом отце!
  - Ты бы меньше ее настраивала против меня!
   На работе, как говорят, все было тоже "не слава богу". Перевели его обратно в лабораторию КИП дежурным прибористом. За зарплатой Мария установила самый жесткий контроль. А Иван Николаевич, еще не напиваясь до потери сознания, втягивался в "объятия зеленого змия". Сначала он бегал на вокзал, брал у буфетчицы в долг. Скоро кредит ему закрыли.
  Недаром он был в свое время одним из лучших рационализаторов завода. По его заявке сварщик приварил к широкой трубе воронку и несколько патрубков с резьбой. Для отвода глаз привинтил Иван Николаевич манометр, датчик расходомера, манометрический термометр, покрасил и тайно установил свое устройство между двумя вертикальными трубами, по которым подавалась горячая вода. Технология была предельно проста. Наливал в трубу через воронку пару ведер компота, с том числе и бомбажного, добавлял сахар и дрожжи. Через две недели фруктово-ягодная бражка была готова. Открутил средний вентиль, нацедил бражки и:
  - "Ваше здоровье!"
  Удивлялись все. На работу приходит нормальным. Проходит два-три часа, а Иван Николаевич уже лыка не вяжет. Покрывали его первое время и рабочие и инженерно-технический персонал. Проводили воспитательные беседы. Сначала употребление бражки он упорно отрицал. Потом нашли его рационализацию. Выставили в главном цехе вместо карикатуры. Дали строгий выговор. Заставили написать заявление об увольнении по собственному желанию без даты. Дату напишут при первом же нарушении. Потом инженер по технике безопасности на совещании у директора заявил:
  - Товарищи! Мы подаем заразительный пример. Так скоро по всему заводу будут бражку делать. Надо убрать!
  Однажды сработал сигнал тревоги на стерилизаторах. По пьяному недосмотру Ивана Николаевича резко повысилась температура в стерилизаторах объемом более полутора тонн, повысилось давление. Как оказалось потом, не осталось ни одной целой банки. Была прямая угроза взрыва и гидродинамического удара. Могли пострадать десятки людей. Терпение коллектива лопнуло. Не дожидаясь увольнения по статье, заявление об увольнении по собственному желанию подал Иван Николаевич. Так он, впервые стал безработным.
  Стал Иван Николаевич подрабатывать случайными заработками. То холодильник кому-то отремонтирует, телевизор, радиоприемник. Ремонтируя телевизор у одной разбитной бабенки, после магарыча остался у нее ночевать. Так и жили они. Все, что днем Иван Николаевич нахалтурит, вечером пропьют.
  А Мая росла, училась. От отца отдалилась настолько, что часто не замечала его. А он приходил в свой дом, уносил инструменты, тестеры, унес оба телевизора. Положила новая сожительница глаз на дом, построенный им когда-то со Златой при помощи всего завода.
  - Зачем он тебе? Живем у меня. Дом продашь. Машину купим. На море поехать можно и извозом заниматься. Все свежая копейка будет в доме. А дом Марии все равно Мае достанется. Не на улице остается дочка.
  Загорелся идеей Иван Николаевич. Узнав о его затее, Мария воспротивилась:
  - Костьми лягу, а дом продать не дам! Дом принадлежит Мае!
  Не сдавалась сожительница. Отпечатала на машинке объявления, развесила по всем столбам. Соседки сорвали, где видели, те объявления. Целую кипу принесли Марии. Марию хватил удар. С кровоизлиянием положили ее в больницу. А в это время покупатели подкатили. Встали соседи стеной. Да что толку? Иван Николаевич единственный и полновластный хозяин дома.
  Сбили покупатели цену до смешного, купили дом. Одна из соседок причитала:
  - Опомнитесь, пока не поздно! Девочка подрастает! Если обездолите ребенка, не будет вам счастья в этом доме, помяните мое слово.
  В течение двух дней дом был переоформлен на новых хозяев. Первым делом, не дожидаясь выписки Марии из больницы, возвели забор на границе усадеб, которую установили сами. Привели землеустроителя, архитектора, пришел бывший уже хозяин Иван Николаевич. Оформили все по закону, только без совести.
  Мая в это время жила одна. Не оставляли ее соседи. Обедать приготовят, на ужин позовут. Люба, младшая сестра отца, навещала. Молочное всегда привозила. Привозила битую, ошмаленную соломой курицу или кролика. Звала Маю к себе, пока Мария в больнице. Отказалась девчонка, жила одна, держала в доме и во дворе порядок. Даже козочку, привезенную Любой вместо давно проданной коровы, содержала, кормила. Летом сосед-старичок, имевший небольшое стадо, гнал на пастбище и Маину Белку,
  Вернулась из больницы Мария. С трудом поправлялась. Правая половина тела, нога и рука словно не ее. У Маи оказался характер Златы. Следила за приемом лекарств, ежедневный массаж, гимнастика. Поправлялась Мария, говорили соседи, больше Маиной любовью.
  Мая в это время продолжала учиться в школе. Сталь закаляется в огне. Успевала написать письмо Любе, телефона у нее в селе тогда еще не было. Регулярно переписывалась с пани Ядвигой, которую называла бабушкой. Закончила девочка девять классов. Куда податься? А тут письмо прислала бабушка Ядвига, приглашает к себе погостить. Собралась Люба, поехали они вместе с Маей во Львов. На следующий день сосед пани Ядвиги пошел с девочкой по городу, навещая каждый техникум.
  И вдруг видят вывеску: Львовский радиотехнический техникум. Мая загорелась. Зашли они в зал приемной комиссии. Член приемной комиссии придирчиво изучала документы Маи. И вдруг:
  - Ты дочка Златы?
  - Да. Мама давно умерла.
  - Я вижу по документам. Мы с ней учились. Потянуло ее в Молдавию! Она могла стать большим ученым.
  Зачислили Маю в техникум по результатам собеседования. Расставаясь, член приемной комиссии сказала:
  - Окончивших техникум на "отлично" на факультет электроники в нашем политехе принимают без экзаменов. Здесь я только в приемной комиссии. Мое основное место работы на кафедре электроники в институте. Желаю успехов!
  Возвращались они с соседом пани Ядвиги, как на крыльях. Дома все рады. Люба слезу пустила. Одна Пани Ядвига, несмотря на свои восемьдесят лет, держалась стойко, рассуждала трезво. Обзвонила всех своих оставшихся старых подруг и знакомых. Многие работали в свое время на высоких должностях. Зашевелились и провернулись шестерни машины чисто человеческих отношений. До начала учебного года получила Мая львовскую прописку на правах совладелицы квартиры. Пани Ядвига ликовала:
  - Тераз умиерам спокойние! (Сейчас я умру спокойно).
  Наказывала Мае:
   - Будет дочка, назовешь ее Златой!
   - У меня будут две дочки, - отвечала Мая. - Злата и Ядвига!
  Старуха прослезилась, но ходить стала прямее.
   - Муше жичь, абе зобачичь народжени нови Злата и Ядвиги. (Я должна дожить до рождения новых Златы и Ядвиги).
   Пани Ядвига, великолепно знавшая украинский и русский языки, с возрастом говорила только на польском.
  
  Иван Николаевич в это время купил старенькую копейку. Больше проводил времени под машиной, нежели за рулем. А оставшиеся деньги новая хозяйка прочно прибрала к своим рукам. И продолжали пировать.
  Скоро машина Ивана Николаевича окончательно встала на прикол. Чтобы восстановить, нужна была уйма денег. А денег новая жена не давала. Ловила его по дороге от клиентов, обыскивала карманы. Бывшие сослуживцы, встретив Ивана Николаевича, коротко поздоровавшись, спешили пройти мимо. Да и Иван Николаевич, вдруг возомнивший о себе, как о лучшем специалисте-универсале, будучи трезвым, стыдливо старался расстаться быстрее. Выпивший, строил грандиозные планы поменять машину, устроиться на мифическую работу и получить должность. Зарплата у него будет самой высокой в городе.
   А между тем Ивана приглашали на выполнение квалифицированных электро- и радиотехнических работ все реже. Стал более востребован ремонт в радио-телевизионном ателье с гарантией. Иван Николаевич ремонтировал водопроводные краны, чистил забившуюся канализацию, собирал из готовых секций заборы, помогал забить свинью, выполняя самую грязную работу. Иногда везло. Заказывали кладбищенские оградки и кресты из труб. Но скоро прибыль резко пошла на убыль. Подсчитав, сколько электроэнергии потребил его самодельный сварочный трансформатор, сожительница делила заработанную сумму так, что Ивану Николаевичу оставались копейки.
   Скоро почти все перестали назвать его по имени отчеству. Для всего городка он стал просто Ваней. Приноровился Ваня и к новым финансово-экономическим и товарным взаимоотношениям со своей сожительницей. Когда в конце работы приходило время расчета с клиентом, тот вручал договорную сумму. Чтобы не нести домой "ведьме" (так он уже называл сожительницу), он возвращал часть денег, говоря:
   - На эти деньги налей мне еще сто грамм, а остальное в бутылочке я заберу с собой.
  Приходя домой, прятал бутылочку в водосточный желоб, под стрехой, в мусоре, за туалетом, а то и просто прикапывал в огороде, помечая место.
   Был холодный ноябрьский вечер. Два дня подряд моросил мелкий, мгновенно пропитывающий насквозь одежду, дождь. А перед заходом солнца на северо-западе появилась полоса оранжевого, к северу постепенно переходящего от бирюзового до темно-голубого и, наконец, ультрамаринового неба.
   - К морозу ... - говорили старики.
   С наступлением темноты Ваня закончил работу. Завтра с утра за ним должна приехать машина. В соседнем селе, как назло, к зиме потекли резьбовые стыки водяного отопления. Вымыв руки, сели с хозяином за стол. Оба поклонялись Бахусу до самозабвения. Ужинали долго, неизменно сопровождая каждое, поданное хозяйкой, блюдо очередной чаркой дважды перегнанного самогона.
   Наконец, хозяйка, попросив прощения, унесла бутылку и стала убирать со стола. Намагарыченные, в один вечер ставшие самыми близкими "друзьями", неохотно встали. Хозяин, держась за стенку, потом за косяк двери, пробирался в дом.
   Ваня, поднявшись, вытащил из кармана заработанные деньги. Разделив, долго раздумывал, куда их положить. Наконец, меньшую сумму спрятал в потайной карман своего неизменного портфеля. Если спрятать больше, "ведьма" может заподозрить. Она и без того, в последнее время, часто вроде "случайно", встретив клиента, уточняла сумму заработка.
  Держа в руке портфель, пошатываясь, вышел за калитку. Кругом была сплошная темень. Но Ваня уверенно выписывал синусоиды, направляясь в сторону дома его сожительницы. Чтобы не обходить лишних полквартала, Ваня свернул в узкий переулок, в конце которого была калитка в огород соседа. Чуть дальше узкая калитка в огород его "ведьмы". Неоднократно, проходя этим маршрутом, он уверенно, цепляясь за штакеты и сетку забора, преодолевал свой путь на "автопилоте".
  Угадывая в темноте большие лужи, обходил их. На мелкие не обращал внимания. Внезапно ноги его разъехались и, казалось, поднялись в воздух. Не выпуская ручку портфеля, Иван Николаевич стал валиться набок. Земли он не достиг. Иван Николаевич так и остался в полете! В руке он держал не портфель, а нежную, изящную и теплую руку его Златы! Держась за руку любимой, сам того не осознавая, он летел в свою бесконечность.
  В полете они упали, как падали много раз тысячу лет назад, на теплую широкую постель, уткнувшись лицом в мягкую подушку в байковой наволочке. Байковые наволочки Злата научилась шить у пани Ядвиги. На них она спала у хозяйки пять лет. Перейдя в собственный дом, Злата, на удивление соседям и знакомым шила только мягкие байковые наволочки. Лица их зарылись в тепло пушистой байки. Нет, это уже не байка, это теплые мягкие губы Златы. Их уста слились в бесконечном, совершенно безумном поцелуе. А лицо его уже было в самом заветном месте, куда стыдливо долго не пропускала его Злата.
  Он ощущал мягкость и теплоту ее естества. Все глубже и глубже зарывался в него, о чем он всегда мечтал в своих любовных грезах. Он уже дышал только Златой, ее упоительным ароматом раздавленной фиалки. Он никогда не дышал так свободно и легко! Наконец, он делал то, о чем постоянно мечтал! Проникая все глубже, погружаясь с головой, он с божественным наслаждением пил теплую, нет, не теплую! Он пил горячую Злату! Ему не надо было даже дышать! Ему достаточно пить, поглощать, наполняя себя ее бесподобно будоражащей плотью. Затем наступило то, что уже невозможно предотвратить, остановить либо отдалить. Его большое тело до хруста в суставах вытянула сладостная, сильная, как ураган, бесконечная судорога.
  Тело Ивана Николаевича нашли, направляющиеся на работу, соседи. Уже начинало светать. Он лежал ничком, погрузив в глубокую лужу лицо до самых ушей. В правой руке он продолжал сжимать ручку портфеля. Не трогая тела, позвонили в милицию. На удивление, приехали быстро. Следом, словно ждали вызова, появилась машина со следователем прокуратуры.
  Множество фотографий в разных позициях. Затем окоченевшее тело с трудом повернули лицом вверх. Вместе с головой оторвалась и поднялась, венчиком примерзшая к лицу, ледяная корка. Узкий нос с длинными крыльями был прижат ко дну ямы так, что ноздрей не стало. Две кривые, забитые грязью, узкие щели. Снова фотографии. Описание. С трудом, поочередно разгибая пальцы, освободили ручку портфеля. Тело погрузили и отвезли в морг.
  Мне сообщили страшную новость на выходе из предоперационной. Я направился к моргу. Судебно-медицинский эксперт с сотрудниками прокуратуры и милиции стояли на крыльце морга и курили.
  - Это твой знакомый?
  - Да! В прошлом это был один из самых талантливых моих наставников в радиотехнике.
  - Пищевод и желудок наполнены жидкой грязью. Словно хотел выпить лужу. Легкие до мелких бронхов заполнены грязной водой. Вероятно концентрация алкоголя в крови была так высока, что не сработал безусловный защитный рефлекс, свойственный даже новорожденным. Не смог бессознательно повернуть голову набок и ... хотя бы дышать. - сказал судмедэксперт.
  
  
  Иоанн Боканча. Молдавский Декамерон
  
  Предисловие
  
  Е.Н.Единака
  
  Однажды, выбирая из почтового ящика счета на газ, воду и другие коммунальные услуги, вытащил довольно объемистый пакет. Адресовано мне. Без почтовых реквизитов и обратного адреса. Обычно сектанты такие пакеты оставляют, или к очередным выборам. Поскольку пакет был открытый, стал читать. Кое-что показалось забавным, некоторые истории вроде были знакомыми, словно когда-то рассказанный анекдот.
  Дочитал до конца. Положил на полку и забыл. Вначале думал: а вдруг явится автор? Чтобы поговорить о написанном. Но никто не пришел. Однажды вечером снова начал читать. Почти не осознавая, взял ручку и стал править. Слегка. Чтобы сохранить авторский стиль. Потом решил поместить правленный вариант в интернете.
  Вдруг автор наткнется, прочитает и придет за своим произведением? Но я оказался предусмотрительным. Кое-что убрал, изменил имена, совсем чуть-чуть. Записал, чтобы не забыть. Если претендующий на авторство достоверно укажет мне, где и какие изменения я допустил, тогда мою фамилию, как посредника между автором и издательством, я уберу. Не претендую даже на вознаграждение за правку.
  
  
  
  Джованни Боккаччо
  
  Я читать не люблю. Сразу становится скучно. Случается, взяв в руки книгу, я засыпаю. Бывает и сидя. С хорошими друзьями и единственным бокалом вина могу не спать до утра.
  Читает моя жена. Она мне даже мои методички по физкультуре читает, планы пишет, а потом спрашивает, что я понял. А все потому, что она учительница. Она сорок лет, молдаванка, учит детей русскому языку и литературе. Уже тридцать пять лет она директор школы. Она у меня совсем миниатюрная, ее голова едва достигает моего плеча. Но сколько в ней силы! Откуда она ее берет?
  Я тоже учитель. Только преподаю физкультуру. Несмотря на мои сто девяносто, я человек мирный. Учеников с черным поясом у меня целых три человека. Да еще боксеры, самбисты, баскетболисты и прыгуны.
  Жена читает все. Я уважаю ее за это. Раньше больше читала книги, журналы и газеты. Сейчас в основном читает с компьютера. Иногда смотрит телевизор. А потом подробно рассказывает мне. Когда она успевает? И школа, и дом на ней. С детьми и внуками регулярно говорит по телефону и скайпу. Правда, двор, сад и огород я целиком взял на себя.
  В последнее время Люда много читает об Украине. Читает внимательно, я бы сказал, болезненно. Соседи все таки. Но, главное, брат у нее там. Служил под Житомиром и там же женился, трое детей. Когда говорят по скайпу, вижу, как старательно они обходят стороной политические вопросы. Но, закончив говорить, Люда читает об Украине все. А потом целый день ходит без настроения. Родной брат все-таки!
  Люда переживает, когда пишут о морекопателях, об Адаме с оселедцем. Какой национальности был Спартак? Кто у кого был прародителем? То ли укры у шумеров, то ли шумеры у укров? В таких случаях моя Люда, учившая историю в университете, закрывает ноутбук. Как мне кажется, хлопает довольно громко. Боюсь, сломает. А мне повезло родиться в Молдове. На шумеров мы, молдаване, не претендуем, на Адама не тянем, но кое в чем можем утереть нос даже древнему Риму.
  Наш сельский батюшка, работавший когда-то учителем истории, потом инструктором райкома партии, говорит:
  - Молдавский язык, происходит из тех же мест, где родилась латынь.
  Священник рассказывал, что сам читал сочинения то ли ирландского либо исландского богослова Ледвита или Летвида. Знаменитый, с мировым именем, богослов утверждает, что не молдавский язык произошел от латинского, а совсем наоборот. Кроме того, батюшка несколько лет назад купил в Кишиневе книгу "Неизвестная Молдавия". Кажется Паскаря. Люда говорит, что фамилия эта библейская: пастырь, пастух. Там также написано, что народы Молдавии и Румынии произошли от вольсков, которых римляне изгнали с Аппенинского полуострова. Вольски через много веков скитаний попали на земли между Карпатами и Дунаем и стали предками, сформировавшими молдавский и румынский народы. Так, что первоначально древними предками молдаван были коренные жители Италии, а не римские колонисты в Дакии. Племена скифов, сарматов, гуннов, трипольцы, даки, геты ... Чьи только стопы и копыта лошадей не оставили следов на этой земле в дохристианские и ранние христианские времена? А потом?...
  
  Мне как-то все равно. Историю я никогда не знал и не любил. Не помнил ни дат, ни войн, ни царей. Я учился на физкультурном факультете. Моя жена, хоть и преподает русский язык, училась на факультете иностранных языков. Она знает французский, испанский и итальянский. Да еще директор школы. Как много может уместиться в ее голове?!
  С первого курса мы жили на одном этаже. Наши комнаты, в каждой из которых жили по четыре студента, были рядом и находились недалеко от кухни. С кухни все и началось! Хоть ел я много, в студенческой столовой брал двойные порции, но всегда ходил голодный. Люда заметила это и из жалости всегда старалась подкармливать меня. С того все и началось.
   Должен был раньше сказать: Зовут меня Иоанн, по фамилии я Боканча. Метрику, рассказывал отец, в сельсовете мне выписал секретарь, который до сорокового года и во время войны служил в церкви дьяком. Это после войны он стал секретарем сельсовета. При этом он вместо Иона записал меня Иоанном. Кроме того, не только у меня, а во всех сельсоветовских документах он путал буквы, особенно, если сама запись следовала за преподнесенной благодарностью в виде стопки самогона или двух-трех стаканов вина. Часто русские буквы у него соседствовали с румынскими. В результате первая буква в моем имени была написана по румынски, да еще так, что мое имя читалось не Иоанн, а Жоанн. Люда, прочитав мою метрику, нашла девять ошибок!
  Скоро Люда стала звать меня Джованни. Только она говорила "Джёвани". Но мне было все равно. Даже приятно. Больно хорошо она меня кормила. Что касается моей фамилии Боканча, то подруга Люды, Вероника из Чимишлии, сказала, что моя фамилия означает то ли обувщик, то ли сапожник, а, возможно, ботинок либо сапог. Люде такое происхождение моей фамилии, особенно самое последнее, не понравилось. Она продолжала называть меня "Джёвани", реже Боккаччо.
  Я не знал, кто такой Боккаччо. То ли боксер, либо футболист, или еще какой спортсмен, но я охотно стал откликаться на Боккаччо. Уж больно хорошо она меня кормила! С каждым месяцем все лучше и лучше. Скоро весь этаж, а за ним университет называли меня Боккаччо. На любых соревнованиях, когда я бежал, прыгал, или забрасывал в корзину мяч, весь стадион орал:
  - Боккаччо! Боккаччо!
  Посколько Люда была не против, мне такое обращение стало даже приятным.
  Однажды я провожал Люду в книжный магазин. Сам я вообще туда не ходил. Одна скука. Не то, что яма для прыжков или турник. Люда могла часами ходить по магазину, брала с полок книги, листала. Я терпел. Уж больно хорошо она меня кормила! Чтобы не отличаться от других, я тоже бродил по магазину, разглядывая обложки.
  И вдруг! Вижу ... Джованни Боккаччо. "Декамерон" !
  - Люда! - закричал я. - Иди сюда!
  Люда подошла и удивленно вполголоса спросила:
  - Ты чего орешь? Тут принято говорить тихо!
  - Смотри! - и показываю ей на Боккаччо с "Декамероном".
  - Ну и что?
  - Как что? Ты что, забыла, как меня все обзывают? Давай купим! Хоть узнаю, кто этот Боккаччо. Каким видом спорта он занимался?
  - Давай начнем с Чуковского либо Маршака ...
  Я заметил, что у нее в конце предложения чуть не вырвалось: "Джёвани". Но моя Люда с трудом сдержалась и продолжила:
  - Для этой книги у тебя еще молоко на губах не обсохло!
  Что она плетет? Неужели забыла, что молоко на губах у нас с ней обсыхало в один и тот же день. Это было первого мая, когда весь университет ушел в город на первомайскую демонстрацию. Все собирались на парад, дули шары, а мы в то утро даже не поздоровались. Словно незнакомые... Молча слонялись по этажу, я больше торчал на кухне. Но есть не хотелось, несмотря на то, что в животе появилось чувство голода. Совершенно незнакомое... Показалось, что меня стало слегка подташнивать. Не заболел ли? Во всем общежитии, сами не зная почему, остались только мы вдвоем!
  Пополудни в коридоре послышались голоса, возвращающихся с парада, демонстрантов. Глядя на то, что еще утром было ее простынью, Люда серьезно сказала:
  - Ну вот, с праздником! С внеочередным чрезвычайным красным днем календаря!
  Развесив за шкафом простынь с нашими биологическими уликами, Люда просто сказала:
  - Это на память. - чуть помолчав, добавила. - Девочки разъехались по домам. Будут только завтра к вечеру.
  Новую, выглаженную простынь мы застилали вдвоем.
  Потом, обогнув стадион, мы направились во, вкрапленную в глухую стену стадиона, мититейную. Весь город называл это заведение "У дяди Миши". Мы заказали кырнэцеи. Они казались больше и сочнее. Едва взглянув на нас, дядя Миша поставил перед каждым по бутылке "Боржоми" и открыл. Тщательно вымыв, поставил граненые стаканы. "Боржоми" мы уничтожили, едва дождавшись первых кырнэцеев. Потом заказали и мититеи. Затем дядя Миша принес еще по одной порции кырнэцеев и, подавая, открыл еще по бутылке "Боржоми":
  - Это вам за счет дядя Миши. Будьте счастливы! Заходите еще!
  Хитрый был дядя Миша! После того знаменательного первого мая мы часто обедали и ужинали у него!
  
   Уломал я таки в магазине Люду. Купили мы ту книгу. В общежитие мы возвращались, уже поужинав в "Плачинте". Под мышкой у меня была зажата довольно толстая, ставшая заветной, первая в моей жизни художественная книга "Декамерон" Джованни Боккаччо. Казалось, что-то роднило меня с этой, в черном переплете с золотыми буквами, книгой и с самим Боккаччо! Тем более, что я сам Иоанн Боканча!
  Начал я читать. Сначала была одна скука. Ничего не понимал. В голове все смешалось. Хотел бросить. Опять помогла Люда. Объясняла, что к чему. Скоро я расчитался или зачитался. Как правильно? Надо будет спросить Люду. Она уже спит, а я все читаю. Встали на место годы, потом люди. Так, повесть за повестью я форсировал "Декамерон", словно батальон реку. По ходу, сам того не замечая, в тетрадке делал пометки. Между прочим, впервые в жизни.
  Зачем я делал пометки? Читая, я понял, что наша жизнь не беднее пикантными приключениями, нежели у Боккаччо. А может и богаче. А в тетради я записывал в нескольких словах повести моих приятелей, рассказанные за стаканом вина с мамалыгой и брынзой, орехами, шашлыком, ухой и просто так, при встречах. Записал, чтобы потом не забыть. Это мужики придумали, что женщины любят болтать больше всего о мужчинах. Наш брат даст женщинам форы на половину волейбольного сета, хотя сам себе в этом не признается.
  Я люблю послушать анекдоты. Но тут же их забываю. А потом, по каким-то законам один из анекдотов всплывет в памяти, чаще всего не к месту и не ко времени. И опять забуду. А вот один мой покойный старинный, далекий от литературы, приятель, сам инженер, знал уйму анекдотов. Он ничего не записывал. Все у него хранилось в голове. Выдавал анекдоты по заказу. Он мог часами рассказывать анекдоты про Хрущева, потом про Брежнева и Горбачева. Затем наступала очередь любви, и, наконец, пойманных на месте преступления, мужьях, и, наоборот, попавших впросак, женах. В конце, как правило, звучали армейские анекдоты. Главное, он никогда не повторялся.
  Не то, чтобы я решил написать книгу. Мне такое не одолеть. Просто решил отдать все задумки моей Люде. А она сумеет их, как сама говорит в школе, систематизировать. Несмотря на свое директорство, она обожает послушать занимательные истории, хотя делает вид, что даже в компании она остается директором школы.
   Со мной она всегда остается собой. Да и я тоже. У меня в жизни никогда не было другой женщины. Зачем? И я горжусь тем, что всевышний подарил мне единственную, как в песне, ту одну на земле, половинку мою. Уверен, у Люды тоже никого не было, кроме меня. От добра добра не ищут. А как же остальной мир? Бог им судья! В назидание не грех рассказать, к чему приводит, интеллигентно говоря, стремление к полигамии, или, как сейчас модно говорить, к адюльтеру.
  
  
  
  
  Начинается книга, называемая
  Молдавский Декамерон, в коей содержатся повести,
  рассказанные только мужчинами
  за кувшином доброго
  молдавского вина
  
  
  Инструктор по вождению
  Алкидная эмаль
  Беда приходит не одна
  Белый шарф для партактива
  Победа
  Пропала зеленая Лада
  Дорогая удовольствия
   За колхозной скирдой
  На табачной плантации
  Костюм для номенклатуры
  Орехи у межи
  
  
  Инструктор по вождению
  
  Действие происходило за деревянным столиком под раскидистым орехом соседки. Одинокая Наталья Николаевна - изначально наша соседка и коллега по работе в школе. Начинала она свою педагогическую карьеру сразу после войны. Окончив в Горьком педагогический техникум, по направлению приехала в Молдавию.
  Наше село очень старое, многонациональное. Половина молдаван, украинцы, русские, поляки, цыгане ... Проработав четыре года в младших классах, стала преподавателем русского языка и литературы в старших классах. За четыре года молдавский язык выучила так, что на переменах и уроках поправляла речь старшеклассников. Заочно закончила педагогический институт. Потом много лет была директором школы. В семидесятом по направлению приехали в село мы с Людой. Полагали, что всего лишь на два-три года. А потом ...
  В школе тогда двое супругов из местных преподавали немецкий. Так, что о французском и других иностранных языках речь не шла. Мы хотели взять открепление, но не отпускали меня, как учителя физкультуры. Люде было предложено вести русский язык и литературу в молдавских классах. Неожиданно она согласилась. Потом вся нагрузка по русскому языку и литературе в школе легла на ее плечи. Затем Люду назначили завучем.
  Еще через год Наталья Николаевна, как говорят, подала в отставку. Устала. Стала часто болеть. Сама же в РОНО пробила вопрос преемника, вернее, преемницы. Ею стала моя Люда. Так случилось, что сельсовет выделил нам участок для постройки дома рядом с огородом Натальи Николаевны. Так мы стали еще и соседями. Пока мы строились, Наталья Николаевна в меру своих сил помогала. А дети изначально называли ее бабушкой.
  В тот день Наталье Николаевне привезли дрова. Будучи накануне в лесничестве, я выписал и оплатил. Завгаражом Нику Арнаут выделил, недавно полученный колхозом, бортовой ЗИЛ. Вручая путевку водителю Вите Ротарю, сказал:
  - Загрузите нормально. Я с Емилом говорил.
  Нику Арнаут, Витя Ротарь и лесник Емил Быткэ в прошлом были учениками Натальи Николаевны.
  Выехали мы ранним утром. Емил уже ждал нас. Погрузили быстро. Выехали из леса до восьми, чтобы не встретить кого-либо из лесничества или экологии. Вместо выписанных двух кубов в кузове было не меньше восьми. Каждый помнил свое детство и участие в нем Натальи Николаевны.
  Разгрузили быстрее, чем погрузили. Наталья Николаевна подозрительно окинула взглядом гору метровых бревен:
  - Ребята! Мне кажется, что тут больше. Разве я вас тому учила?
  - А мы выписали на трех. Вот их бумаги! - Емил вытащил из внутреннего кармана ворох накладных.
  - Хочется верить. Если бы я не помнила, Емил, вырванные и переклеенные страницы в твоем дневнике.
  Все весело рассмеялись.
  Затрещали две бензопилы. На звук моторов пришли еще два соседа, тоже ученики Натальи Николаевны, с третьей пилой. Сообща быстро перепилили привезенные дрова. Потом покололи и сложили под навесом. А Наталья Николаевна суетилась у плиты. Ей помогала Люда. Потом женщины пригласили нас обедать.
  Налили по стакану вина. Витя, потыкав вилкой салат и селедку, опустив голову, смотрел в землю. Подали тарелки с борщем. Наталья Николаевна подошла к Вите:
  - Витя! Ты что-то скучный! Поешь горячего борща!
  Наталья Николаевна не знала, что наступила на самую, что ни есть, больную Витину мозоль. В свои преклонные годы она, погруженная в Некрасова, Лермонтова и Есенина, жила в своем вымышленном литературном мире. Все остальное было для нее, если не далеким, то мало существенным. Тем более происшествия пикантного плана.
  Витя опустил голову еще ниже. Сидящие за столом весело переглянулись. Женщины ушли в дом. Нику с сочувственной улыбкой повторил:
  - Поешь горячего борща. Где ты сегодня еще поешь?
  Витя поднял голову. Обвел тоскливым взглядом присутствующих. Остановился на Нику:
  - Хоть ты помолчи!
   - Витя! Расскажи, как было! А то в селе черт-те что болтают. И тебе легче станет. А мы подумаем. Может, чем сможем помочь?
  Витя обреченно махнул рукой. Посидев так несколько минут, тихо заговорил:
  - В тот день я поехал в город. В центре встретил куму.
  - Витя! Ты куда едешь?
  - Еду в автомагазин, а потом сразу домой.
  - Меня возьмешь, кумэтре?
  - Садись! Как не взять кумэтру?
  В магазине Витя пробыл недолго. Вышел с небольшим свертком и, трепещущим в руке, тросиком. По дороге Витя молчал. Он вообще, от природы был молчаливым. Не то, что Троцкий. А в школе Витю почему-то звали Троцким, несмотря на но, что большую часть времени у доски он проводил молча. Наверное, назвали Витю так за крупную круглую, кучерявую голову.
  По дороге домой въехали в небольшое село Кварту.
  Древняя польская Кварта была названа, скорее всего, в честь жестяной кружки объемом около или чуть больше литра. Испокон веков спрос рождает предложение. Скоро стали делать кружки в половину и четверть литра. Но все равно их называли квартами. Производство таких кварт, по преданию, в древности наладил мастер-жестянщик поляк Шостаковский. Искусство и секреты выделывания кварт Шостаковские передавали по наследству в течение веков. Кварты ценились, пользовались спросом в окрестных селах. Кварта служила мерой всему: муке, крупе, соли, вину и самогону.
  В шестнадцатом и семнадцатом веках село дважды полностью вымирало от "черной смерти" - чумы. Опустевшие дома со временем занимали, бежавшие с других мест, переселенцы. Больше молдаване, отчасти украинцы.
  Одних Брагуц чума не брала. Как заговоренных, чума сторонилась их лачуги. Может быть потому, что в их лачуге из поколения в поколение, в выдолбленных липовых кадушках бродили сливы, жердели, виноград, груши и все остальное, что сладкое и бродит. Пили Брагуцы брагу и летом и зимой, в радости и в горе. Со дня основания села, будучи православными, из поколения в поколение Брагуцы справляли в церкви службу дьячками. Были и священники. Вновь прибывших, поселившиеся в чьих-либо домах, дьячки Брагуцы, во избежание в будущем осложнений, записывали в церковных книгах по фамилиям прошлых владельцев.
  Селившиеся в хате Шостаковских становились Шостаковскими. Вместе с фамилией им доставались инструменты, ворот с роликами, деревянные штампы, печь для нагрева, ковки, проката и отпуска жести. И продолжали они дело ушедших в небытие хозяев - штамповали и клепали кварты.
  
  Проехав часть Кварты, там, где у поворота направо нет домов, Витя, неожиданно для самого себя, вдруг повернул направо, потом снова налево в сторону леса.
  - Ты куда, Витя?
  - Обучу тебя водить машину. Ты сама меня просила об этом на поминках у старого Епуре. Забыла?
  Возвращались с учебы они часа через полтора. Выехав за Кварту, кума вдруг вспомнила:
  - Витя! А практике вождения ты меня так и не научил. Давай я поведу машину!
  Довольный успехами как своей ученицы, так и своими, благодарный Витя охотно уступил ей место за рулем:
  - Только сильно не газуй! Не спеши!
  В километре за Квартой недавно построенная асфальтированная дорога шла по высокой, метров 10 - 12 насыпи с подъемом и коварным поворотом направо. Далее следовал длинный пологий подъем. За насыпью у леса паслось стадо коров. Среди множества буренок кума узрела свою Марцолю. Внимательно вглядывалась в стадо:
  - А где же Жояна, телочка?
  - Тормози! Поворот!
  Но было поздно. "Москвич" уже пересек проезжую часть и обочину. Левое переднее колесо на мгновение повисло в воздухе, а потом ... Не потом, а тут же! Машина свалилась влево, колесо ударилось о склон насыпи, и ... "Москвич", беспорядочно переворачиваясь, покатился вниз, на широкую долину, в конце которой виднелся длинный пруд.
  Несмотря на то, что инструктор и стажерка не были пристегнуты ремнями безопасности, оба отделались многочисленными ушибами и легкими порезами и царапинами, причиненными, вдребезги разбитыми и разлетевшимися, осколками стекол. Только левая скула кумы, вероятно от удара о рулевое колесо, вздулась фиолетовым бугром.
  Машина лежала днищем вверх. Пока Витя пытался выдавить заклинившую дверь, кума, через, откинувшуюся во время пируэтов машины, спинку водительского сиденья ящерицей проскользнула на заднее сиденье. Через открытую заднюю дверцу выскочила на свободу. Не обращая внимания на Витю, пытавшегося спиной открыть дверь, кума изо всех сил бросилась бежать мимо стада к лесу.
  В этот момент Витя выдавил дверцу и выбрался наружу. Оглянувшись, кума на ходу крикнула:
  - Витя! Только Лиде ничего не говори! Скажи, что сам!
  Как же? Ничего не говори! В пятидесяти метрах от машины, пасшая в колии (в очереди) стадо коров, стояла и лузгала семечки недалекая Витина соседка.
  Остаток дня Витя провел в, так внезапно свалившихся на голову, мало приятных хлопотах. Знакомый, из соседнего села, водитель помог. С помощью троса поставили машину на колеса. На жесткой сцепке "Москвич" был увезен в Бельцы, на станцию по ремонту и техобслуживанию легковых автомобилей.
  Домой Витя вернулся, когда стемнело. Жена с дочками как раз усаживались ужинать. Сел на свое обычное место и Витя. Положив в тарелки девочкам и себе, Витина жена уселась на табурет и стала ужинать.
  - А папе? - спросила, обожавшая отца, пятилетняя Стелуца.
  Витя низко опустил голову.
  - А ты горячего борща у меня уже не увидишь. Пусть тебе варят другие! - заявила Вите жена.
  Должен просветить читателя. В Украине недобросовестного либо проштрафившегося супруга жена до конца дней обещает не кормить варениками. В Молдове высшей мерой наказания провинившегося супруга является лишение его возможности получить к обеду тарелку горячего борща.
  Старшая дочка потупилась. Она уже кое-что понимала. Стелуца расплакалась.
  - Как же папа ляжет спать голодным?
  - Он может вообще не ложиться дома! Может найти себе другую кровать!
  - Мама! - не выдержала старшая, Луминица.
  - Что, мама? - вмешалась, входящая на кухню, Витина мама.
  Она была целиком на стороне невестки. Повернулась к образам, перекрестилась:
   - Господи! Как же так? Такой грех! Двоюродные же сестры! Носит таких земля!
   Спать Витя улегся на топчане во времянке. Рано утром встал, крадучись, отрезал кусок хлеба, сунул в карман кусок пожелтевшего соленого сала и, не поднимая глаз, ушел на работу.
  Где и как спала кума, она же двоюродная сестра Лиды, неясно. Но утром на работу в магазин она шла с густо припудренной не только левой, но и правой вздувшейся синей скулой. Муж кумэтры был левшой.
  
  - Витя! Неужели ты не мог поговорить с соседкой, которая пасла коров? Заплатил бы..., чтоб молчала. Если что, мы помогли бы!
  - Емил! Самый толстый дуб в твоем лесу легче уговорить! Если бы я тогда подарил ей "Волгу", все равно через два дня о том, что произошло, знало бы все село!
  
  Прошло около месяца. Переночевав очередную ночь на топчане, Витя ранним утром уехал. После обеда во двор практически бесшумно вкатил оранжевый "Москвич". Сияющий новой лаковой краской, автомобиль выглядел нарядно. Новые блестящие бампера, шикарные молдинги, на правом крыле, припасенная еще в армии и, ждавшая своего часа много лет, высокая катушечная танковая антенна. Сияли желтизной противотуманные фары.
  Сидевший за рулем, покидать автомобиль не спешил. Наконец открылась дверца. Из машины медленно вышел Витя. Похудевший за прошедший месяц, свежевыбритый, он, все так же, не поднимая глаз, обошел машину. Осмотрел колеса. На крыльцо вихрем выскочила младшая - Стелуца. Обежав машину, взлетела на крыльцо и, открыв дверь веранды, радостно прокричала:
  - Мамика, мамика! Вари скорее борщ! Татику приехал на нашей машине! Она стала еще красивее, чем была!
   С той поры в селе вместо Троцкого, которого уже стали забывать, Витю стали называть "Инструктором".
  
  
  Алкидная эмаль
  
  В тот год мы большой компанией выехали на маевку. Как правило, это случалось второго мая. Ясный солнечный день, свежая, словно только что умытая, изумрудная зелень леса. Холодные закуски, шашлыки, уха. Люда приготовила в русской печке большой глиняный горшок с голубцами. Она умеет. Их и уничтожили в первую очередь.
  Приехавшие личным транспортом, расположили машины по краю поляны полукругом, открытым на юг. Открыли багажники и все дверцы. После влажной зимы изнутри еще потели стекла. Подальше от машин устроили костер с треногой и мангал.
  Маевка, по общему мнению, удалась. Уже были съедены шашлыки, рыба. Допивали уху. Магнитофонная музыка сменялась мелодиями, виртуозно извлекаемыми из аккордеона нашим соседом.
  Потом пошли анекдоты. Маевщиков разморило. Некоторые искали комфорт в тени распускающихся дубов. Иные, особенно женщины, старались вобрать в себя живительное весеннее тепло, растянувшись на одеялах под солнцем..
  Люда, приехавшая на маевку в джинсах, подошла к нашей машине и растянулась на, нагретом солнцем, капоте:
  - Какое блаженство!
  - Смотри, не прогни капот! - предупредил сосед.
  - Ничего не случится! - успокоил соседа я, - Эта "Лада" первого выпуска. Бывало дети, а сейчас и внуки в догонялки играли, в азарте прыгали на капот, и ничего, пружинит!
  - Машину давно красили? - спросил преподаватель технического училища, подрабатывающий ремонтом, рихтовкой и покраской автомобилей. - Смотрю, углы капота и багажника вытерты до грунтовки.
  - Я вообще еще не красил. Это ее заводская краска. Югославская эмаль.
  - Тогда не страшно. У меня был случай с краской, едва не разваливший две семьи.
  - Расскажи!
  - Это было лет двадцать назад. Ремонтировал я одну "Ладу". Крупных поломок не было. Машина попала под град. Вся крыша, капот и крышка багажника были в мелких вмятинах. В таких случаях мелкие выбоины шпаклюют, грунтуют и красят. Но через несколько лет шпаклевка начинает шелушиться. Несмотря на незначительность повреждений, ремонт занял уйму времени и труда. Вакуум, выдавливание, резина. Потом шпаклевка, грунтовка.
  Пришло время покраски. Привез мой клиент, недавно появившуюся, алкидную автоэмаль. Опыта работы с алкидной эмалью у нашего брата автослесаря и маляра тогда было мало. Каждая партия отличалась вязкостью, временем высыхания, реакцией на растворитель. Цвет был бежевый, богатый, глубокий. Ошибиться было нельзя. Дорогая была эмаль!
  Сначала была грунтовка. Потом началось главное: покраска. Выдули из гаража пыль, опробовали, несмотря на летнее время, нагреватели. Протертую машину закатили в помещение. Нанес на всю машину два слоя. Даже самому понравилось. Вечером снова читал инструкции, звонил приятелям. Посоветовали: крышу, капот и крышку багажника покрасить еще одним слоем. Потом снова сушка. Получилось великолепно.
  Уже зная повадки и капризы алкидной эмали, я инструктировал клиента, что можно делать, что нельзя. Особенно в части мытья, пока полностью не высохнет.
  Довольный, клиент расплатился и уехал. Недели через две звонит:
  - Толя! В воскресенье в лесу шашлык. Будет большая компания. Мы с женой будем рады видеть тебя. Заодно, хочу, чтобы люди увидели твою работу. Это будет твоей рекламой.
  В воскресенье мы с женой приехали с небольшим опозданием. Почти все были на месте. Свежеокрашенная "Лада" стояла в стороне, словно на выставке. Проходя мимо, показалась, что капот отражает свет не как обычно. Осознать не успел, да и необходимости не видел. Совсем недавно сам красил.
  - Из-за отражения листвы деревьев. - подумалось мне.
  Пикник удался на славу. Жена моего клиента, обычно мало разговорчивая, в тот день обходила всех гостей, оживленно и мило разговаривала. Особенно обхаживала она молодую даму, прибывшую с соседями без мужа. Мужа как раз призвали на два месяца на переподготовку в Тарутино.
  А потом женщины по двое, а то и по трое, по известной извечной причине стали отлучаться на несколько минут. Закурив, скрывались в противоположном направлении мужчины. Так всегда бывает на пикниках. Жена моего клиента, усевшись на переднее сиденье, глядя в зеркало заднего вида, старательно красила губы. Затем, пригласив одинокую гостью, скрылась с ней в несколько другом направлении. Через несколько минут на поляну вернулась одна хозяйка. Проходя мимо бежевой "Лады", что-то бросила на заднее сиденье. На вопрос, где напарница, ответила:
  - Рая встретила компанию из "Сельхозтехники". Осталась с ними. Попросила прощения, что ушла почти по-английски. Сказала, что поедет домой с ними.
  Хозяин бежевой "Лады" заметно помрачнел, заерзал. Несколько раз кидал ревнивый взгляд в сторону, куда скрылась Рая. Пикник продолжался. Разлили уху. Потом, под общий гул одобрения и восхищения подали огромное блюдо с крупными раками под петрушкой и укропом. Перед каждым из гостей поставили бутылку пива.
  Наконец, довольные гости стали разъезжаться. Мы с женой задержались, помогая хозяевам прибрать поляну и уложить посуду в багажник. Наконец, сели в машину. В это время жена моего клиента открыла заднюю дверцу и вытащила сверток. Положила на капот "Лады". Повернулась к мужу:
  - Подойди!
  Мой клиент подошел. Я уже не спешил. Что-то заставило меня искоса наблюдать за происходящим у бежевой "Лады". А жена клиента в это время расстелила на капоте сине-серого цвета джинсовую юбку. Развернула тисненым логотипом кверху. Муж побледнел.
  - Рыбку видишь?
  Муж обреченно молчал. Жена отодвинула юбку в сторону, и, показывая на переднюю часть капота, снова спросила:
  - А тут рыбку видишь? След от кармана видишь?
  Муж, схватившись за стойку машины, качнулся. До меня дошло: на поверхности не отвердевшей полностью в глубине алкидной эмали осталось тиснение джинсовой юбки, логотипа и всего остального, включая швы. При каких обстоятельствах тисненое художество появилось на капоте, ежу понятно! Я понимал, что нам надо уезжать, но что-то заставило меня не включать зажигание.
  А жена, тем временем, вытащила из складок юбки большой кухонный нож с хищно изогнутым лезвием. Даже на расстоянии я видел, что нож красный. Кровь?! Жена моего клиента салфеткой, как фокусник, молниеносно вытерла от крови нож и бросила его в багажник. Мужа снова качнуло. Он еле держался на ногах:
  - Мила! Ты что? Неужели? Как ты могла?
  - Неужели? Выходит могла! А ты мог? Садись рядом! Машину поведу я! А ты по дороге мне все расскажешь! Как есть! И врать мне не смей! Рая мне все рассказала перед ...
  Мой клиент послушно, словно загипнотизированный, медленно опустился на пассажирское сиденье. Машина резко тронулась и запетляла по лесной дороге. Выждав некоторое время, тронулись в путь и мы. Моя жена сидела ни жива, ни мертва ...
   - Что произошло? Куда делась Рая? Отчего нож в крови?
  А мне многое, если не все, стало понятным. Я вспомнил, как старательно хозяйка перед тем, как идти в чащу леса, красила помадой губы.
  - Ничего страшного! Скоро узнаем.
  Я вел машину и еле сдерживал смех. Вот чертовка! Как она его ловко раскрутила? Ей, как следователю, цены не было бы. Но, действительно, где Рая? Юбка-то у Милы!
   На второй день мой клиент был у меня чуть свет. Я вышел из дому. Он стоял у машины и чесал затылок:
  - Слушай! Ты все видел. Можно что-либо сделать? Чтоб без следов...
  - Без проблем! Краска с тобой?
  - Хватит с лихвой! Только сделай! Не подведи! Век не забуду!
  Проблем действительно не было. Поставил в гараже четыре метровых чурбана. Включил электрообогрев снизу. Загорелись мощные лампы. Загудел вентилятор. Капот снять, как два па... извините, четыре гайки крепления к петлям открутить. Потом упор.
  После полного высыхания, когда эмаль стала терять блеск, стали вдвоем шлифовать. Потом снова грунтовка, Затем еще два слоя алкидной эмали по всему капоту и сушка. Сушили долго. Мой клиент, было видно, домой не спешил.
   - Как все произошло? Откуда кровь? Где Рая? Что твоя жена с ней сделала?
  Мой клиент не спеша повествовал:
  - Жена подозревала. Но виду не подавала. А когда я приехал с тисненым капотом, ей все стало ясно. А я и не заметил тиснение. Сама предложила пригласить Раю в лес. Я совсем успокоился. В лесу спрятала нож за пояс юбки. Подкрасила губы и пригласила Раю отойти по женским делам в сторону. А там, ничего не объясняя, вынула нож и, кое-что пообещав, заставила Раю снять юбку. Та послушно выполнила требование. Потом жена послала ее куда подальше. Бегом. С губ перенесла помаду на нож. Это несложно. Остальное ты все видел.
  В этой истории осталось непонятным одно: как Рая летом без юбки добралась домой? Одиннадцать километров все-таки ...
  
  
  
  Беда приходит не одна
  
  Поехали мы с колхозным механиком в райцентр. Я пробивал уже два месяца в райисполкоме и спортивном обществе "Колхозникул" вопрос насчет стадиона. Есть у нас в селе место. Давным давно высохший пруд. Там площади на два футбольных поля. Я все распланировал. Футбольное поле, и вдоль него по широкому склону место для трибун. Баскетбольная и волейбольная площадки, яма для прыжков, место для турников, брусьев, бревна. По договоренности с председателем колхоза, стоящий на хозяйстве деревянный финский дом решили разобрать, перевезти и собрать для раздевалки. Затраты минимальные. Только с южной стороны вдоль стадиона надо прорыть канаву для стока воды, чтоб в дождь стадион не заливало. В узле связи обещали помочь с каналокопателем.
  Но заартачился председатель сельсовета. Дом сыну построил рядом с высохшим озером, как раз через дорогу. А на месте высохшего водоема предусмотрел место для огорода своему сыночку. К нашей тяжбе подключился отдел физкультуры райисполкома, спортивное общество, районная архитектура, прокурор. Все решилось в нашу пользу. Сейчас ехали только за официальным разрешением райисполкома и заключением архитектуры.
  Накануне вечером моя Люда сказала:
  - Поедешь и в РОНО. Звонил заведующий. На следующий год количество классов сокращается, с каждым годом детей все меньше. Часы по физкультуре сокращаются. Предлагает тебе взять на себя уроки трудового обучения. Ты сам знаешь: за последние два года сменились три наставника по труду. Один вор, а те алкоголики. Был полный комплект столярных и слесарных инструментов. Осталось два рубанка, несколько молотков и верстак. Заведующий обещал помочь. Часть через хозгруппу, часть через сельхозснаб. Там же обещали выделить токарный станок. Настоящий. Колхоз обещал все оплатить. Да и тебе будет интересно.
  Люда права. Мне самому интересно. Уже несколько лет, как я восстановил, выброшенный в быткомбинате на металлолом, токарный станок по дереву. Увлекся по-настоящему. А два семиклассника на том станке чудеса творят. Так, что токарный станок по металлу в школе будет кстати.
  В райисполкоме и архитектуре вопрос решился, что называется, с ходу. Да еще и председатель райисполкома поговорил по телефону с мэром нашего села. Дал конкретные сроки. В случае невыполнения ...
  Поехали мы на базу. А товаровед, он же зав складом, на работу еще не пришел. Директор нервничал. Из колхозов приехали люди, на носу уборка. Наконец, в широкой калитке проходной показался товаровед Боря. Едва кивнув собравшимся, зашел в кабинет директора. Скоро из раскрытого настежь окна директорского кабинета понеслось:
  - Боря! Сколько можно терпеть? Две недели назад тебе в том же месте порезали четыре новых автопокрышки. Пришел, как побитый пес. И все из-за твоих девок! Со скатами я тебе помог?
  - Помогли, Александр Яковлевич.
  - Машину и человека, чтоб быстрее поменять, я тебе дал?
  - Дали, Александр Яковлевич.
  - Двух недель не прошло, так ты к своим девкам опять в село?
  Все ожидающие сгрудились у открытого окна директорского кабинета. Интересно!
  - Тебе скаты порезали там же, где прошлый раз?
  - Нет! Я машину оставил метров за двести на соседней улице, в тупике. Все равно нашли.
  - Ответь мне, пожалуйста, на такой вопрос! Твоя Наташа сейчас на усовершенствовании в Кишиневе?
  - Да. На два месяца... Курсы усовершенствования учителей...
  - Насколько я знаю, оба комплекта ключей от машины перед отъездом Наташа спрятала?
  - Александр Яковлевич! Вместо ключа зажигания я поставил, спрятанный под торпеду, тумблер. А под включатель стартера приспособил кнопку. Ключи - так, для проформы.
  - Какой же ты негодяй, Боря! Тебя выгнать давно пора, а я терплю! Подведут тебя твои девки под монастырь! Ей богу!
  На некоторое время в кабинете установилось молчание. Потом снова раздался голос директора:
  - Иди, отпусти людей! Тебя еще спасает то, что ты успеваешь по работе. А то бы метелкой под зад!... Вот тебе бумаги для школы. Выпишешь все в первую очередь, включая станок. Заберут самовывозом. После обеда, так и быть, выпишу я тебе еще четыре ската! В последний раз! А сейчас иди, чтоб глаза мои тебя больше не видели. За машиной поедешь после обеда, как вернется грузовой УАЗ.
  - Александр Яковлевич!
  - Я сказал! За машиной после обеда! Мне что, за твоим "Москвичом" "Техпомощь" по следам пускать?
  Боря вышел на крыльцо. Нервничавшие клиенты прониклись к Боре сочувствием. С кем не бывает? Посыпались участливые, смешливые, а то и с издевкой веселые вопросы. Боря сел на бетонное крыльцо конторы, обхватил голову руками:
  - Минимум двести метров, не доезжая, оставил машину. Как они нашли? Главное, разрезы такие, что не заклеишь.
  В это время к конторе подъехал больничный УАЗик с красным крестом. Открылась пассажирская дверь. На землю степенно спустился коренастый крепыш - медицинский работник, которого знал весь район. Особенно хорошо он был знаком любителям клубнички и дамам с низкой социальной ответственностью. В районе его побаивались и за глаза называли "Медицинским гестапо". Одни говорили, что он фельдшер, другие называли врачом. Поговаривали, что недавно ему дали звание профессора.
  "Профессор" подошел, поздоровался и вполголоса обратился к Боре:
  - Отойдем!
  - Боря! Фрате - фрате, да брынза ку бань. (Брат братом, но брынза за деньги). Тебе сегодня надо приехать к нам в кабинет. Не задерживайся. Там сейчас сидит одна дама с четырьмя крестами на сифилис и со вчерашнего дня пишет объяснительную. За полтора месяца она дала больше сорока контактов. И помнит всех, зараза. Где, когда и с кем. Назвала и тебя! Якобы месяц назад. Так, что надо будет сдать анализ крови и твоей жене.
  - Жены сейчас нет. Она в Кишиневе, на усовершенствовании. - Боря снова обхватил голову.
  - Ничего, как приедет, так пусть сразу и зайдет. А ты сегодня!
  Бледный Боря, чтобы не упасть, ухватился за чистилку у крыльца конторы. В это время открылось окно бухгалтерии:
  - Боря! Только что звонила твоя Наташа! Их отпустили с курсов на три дня. Приехала, а дом закрытый. Ключей на месте нет. Звонила от твоей мамы. Ворота открыты, двери гаража настежь! Машину угнали, гараж обокрали. Голые стены. Чердак пустой! Даже трехфазный электросчетчик сняли.
  Боря опустился на скамеечку под окнами бухгалтерии. Мужики обступили его.
  - Что украли?
  - Ребята! В спешке, уезжая на свидание, забыл закрыть гараж и ворота. В гараже была куча инструментов. Самых дефицитных. Плюс компрессор, точило, запчастей на две машины. Два бидона со спиртом и три ящика коньяка "Белый аист". Это, скорее всего те, что скаты порезали.
  Помолчав, тяжело поднялся:
  - Ребята! Не обижайтесь! Сегодня кина не будет. Скорее всего, на той неделе. Извините!
  Ответственный медработник стоял у машины с раскрытым ртом и смотрел вслед, уныло, еле тянущему за собой ноги, Боре.
  
  Колхозный механик сказал мне:
  - Поехали домой, Иван Георгиевич! Это для нас кина не будет. А для Бори кино еще не начиналось.
  
  
  
  Белый шарф для партактива
  
  Едва пообедав, Василий Фомич, директор совхоза, попросил жену:
  - Валя! Достань черный кримпленовый костюм, однотонную рубашку и подходящий галстук! Сегодня, позвонили, в актовом зале райисполкома внеочередной партхозактив. Будут с Кишинева из правительства. После актива немного задержусь. Шестой вопрос.
  - Если будет шестой вопрос, возьми лучше Федю-водителя. Так будет спокойнее. И мне тоже.
  - Ладно!
  Василий Фомич одел кремовую рубашку, галстук, модную в те годы, кримпленовую тройку. Перед тем, как одеть пальто, жена накинула ему на шею белоснежный шарф. Осенью сама привезла мужу тот шарф из Венгрии.
  Василий Фомич вышел. Послышался рокот заведенного мотора. "Нива" тронулась и покатила в сторону улицы, на которой жил директорский водитель. Валентина Николаевна пошла на кухню. До вечера возилась по дому, потом уложила детей и расположилась в ожидании мужа в широком кресле. Включила телевизор. Под звуки музыки задремала.
  Разбудил ее сигнал "Нивы". Приезжая домой, Василий Фомич уже много лет, еще будучи бригадиром, приобрел привычку сигналить жене метров за сто до дома, сразу после поворота с центральной улицы села. Валентина Николаевна вскочила. Походя, кинула взгляд на часы в прихожей. Начало второго.
  - Не так уж и поздно ...
  Уже потому, как муж заезжает в проезд, открывает ворота и заводит во двор машину, Валентина Николаевна безошибочно определяла его состояние с точностью до ста граммов. По ее мнению сегодня вечером у Василия Фомича была средняя степень изменения его состояния, случающегося после партактивов, профсоюзных конференций и других торжеств.
  Валентина Николаевна открыла входные двери. Василий Фомич, войдя, почти мгновенно повалился в кресло в углу обширной прихожей.
  - Чем закончился ваш партактив? - участливо спросила мужа Валентина Николаевна.
  - Не спрашивай. Полдня мозги компостировали. Дали конкретные разнарядки по каждому хозяйству. Даже не представляю, как буду выкручиваться.
  Кроме привычного запаха дезодоранта, сигарет и коньяка Валентина Николаевна уловила еле ощутимый посторонний запах. Она подошла поближе.
  - Раздевайся, милый! Видно, как ты сегодня устал. Завтра расскажешь подробнее.
  Василий Фомич встал. Подошел к вешалке. Его слегка пошатывало. Пожалуй, даже меньше, чем обычно в таких случаях. Валентина Николаевна включила верхний свет.
  - С кем ты рядом сидел на шестом вопросе? - спросила она мужа.
  - Ой! Не спрашивай! Опять ко мне подсел Пынзеску. Просит одолжить двадцать восемь тонн ячменя, чтобы по сводкам вышел на уровень в среднем по району. А он, кроме "Ляны", ничего не курит.
  - Мне кажется, - спокойно сказала Валентина Николаевна, что уходя с шестого вопроса, вы с ним обменялись шарфами. Потому, от тебя так и несет. Посмотри в зеркало! Это, кажется, не твой шарф.
  Василий Фомич нетвердыми шагами подошел к зеркалу. Валентина Николаевна включила, висевшее над зеркалом, двойное бра. Директор всмотрелся в зеркало. Он перестал качаться, глаза его, кажется, начали трезветь. Под пальто его шею облегал кружевной, телесного цвета, бюстгальтер.
  
  
  
  Победа
  
  Рассказ старого рыболова
  
  Это был конец лета, начало осени восемьдесят девятого года. После окончания политеха я работал тогда в конструкторском бюро Бельцкого завода имени Ленина. Мы с товарищем уже несколько лет собирались порыбачить на озере Корпач, что за Единцами в двух километрах от Прута и, естественно, государственной границы. Решили мы ехать в пятницу сразу после обеда. До вечера следовало обустроить наше стойбище с тем, чтобы остаться до полудня воскресенья.
  От Бельц до Корпача около ста километров через Единцы. Доехали в целом без приключений, если не считать, что немного поплутали в Брынзенах, доехав до самого карьера. Но нет худа без добра. Встретившийся по дороге, парень рассказал, как проехать, и где лучше рыбачить. Место безлюдное, попадаются карпы весом до десяти килограмм. Как стемнеет, к берегу на свет костра или фар устремляются раки.
  Проехав Ханкауцы, мы повернули направо. Через полтора-два километра открылось озеро. В этом месте водоем был шириной более трехсот метров. А длина самого озера до плотины, по рассказам, часто рыбачивших там бельчан, тянулась около шести километров. Проехав перелесок, петляя по едва заметной дороге, мы спустились к самому берегу. Потом вправо, метров пятьдесят.
  Парень нас не обманул. Место действительно выглядело удачным. Берег в том месте был в виде ровной площадки, уместившей на себе автомобиль и место для палатки. Широкий участок берега был без поросли, вода чистая, берег был относительно пологим, что давало преимущества при выводе к берегу крупной рыбы. Кроме нас, в тот день на этом участке не было ни души. Разбили армейскую палатку с надувным дном-матрацем, приватизированную приятелем из воинской части, где он служил прапорщиком. Забросили донки с макухом.
  Несмотря на то, что мы постоянно возили в незнакомые места с собой дрова, которыми нас щедро снабжал лесник, тоже бывший прапорщик, мы пошли по перелеску, ломая и собирая сухой хворост. Молодой перелесок был высажен на, спускающихся к озеру, высоких террасах. Скорее всего, сказал мой напарник, для профилактики оползней.
  Скоро начало клевать. Крупной рыбы не было. Окуни, караси, пескари. Потом попался килограмма на полтора карп.
  - Живем! Ухой обеспечены!
  Мы почистили рыбу. Забили в грунт треногу, развели костер. Подвесили котел. Уже темнело. Помня наставления парня у карьера, я развернул машину так, чтобы фары светили на отмель. Завел двигатель. Достали из рюкзаков привезенный провиант. Открыли бутылку коньяка. Выпили за удачную рыбалку, поели, оставив место для ухи. В это время закипела вода. Мы всегда варим уху, опуская в котел все сразу. Только на дно сначала насыпаем мелко порезанные овощи: лук, картошку, морковь, петрушку. Лишь потом, сверху, чтобы не пригорала, опускаем рыбу. Укроп мы всегда добавляем в конце, вместе с лавровым листом.
  В это время на отмели показались раки. Некоторые были довольно крупными. Они медленно двигались на свет, некоторые застывали, сверкая огоньками глаз, на границе воды и, покрывающего отмель, мелкого щебня. Раков мы подбирали с берега сачком. Потом опять раздался звонок колокольчика. Снова вытащили карпа. Быстро почистили и опустили в котел. Шумовкой, которая всегда с нами, сняли первую пену. Когда уха забурлила, сдвинули тлеющие угли в сторону. Уха должна доходить до готовности на медленном огне долго, до полного разваривания картошки.
  Наконец, мы сняли с крючка треноги котел. Той же шумовкой выбрали рыбу, выложив на самодельный нержавеющий поднос. У нас на заводе такие подносы ребята подпольно штампуют комплектами. Мал, мала, меньше... Как матрешки. Несколько подносов, сложенных один в другой, удобны в поездках, места мало занимают, и мыть легко.
  Подвесили второй котел для раков. Снова сели пировать. Выпили - ну самое чуть-чуть. Мы оба не любители горячительного зелья, несмотря на то, что завтра никуда не надо ехать. Скоро закипела вода для раков. За дело взялся мой напарник. По ракам он мастак. Соли всегда ставит в меру. А потом по очереди укроп, петрушка и любисток. У нас в Молдавии он называется леуштяном. К ракам достали сухое белое вино. Мой напарник, с которым мы рыбачим уже больше пятнадцати лет, считает пиво к ракам признаком дурного вкуса.
  Наконец, кажется, насытились. Вымыв посуду, сгребли в кучу поближе к пологу палатки тлеющие угли. Положили на них, концами к центру, несколько толстых поленьев. Так костер дольше тлеет, и комаров отпугивает. Проверили донки. Несмотря на полное безветрие, рыба не клевала. Ночь была необычайно тихой. Полное безлуние. Дежурили по очереди до двух часов ночи. Потом расположились на ночлег. Улеглись и тут же уснули.
  Казалось, спали мы всего одно мгновение. Нас разбудил неясный нарастающий, ни на что не похожий шум. Казалось, подрагивала земля. Землетрясение? Шум с треском ломаемых, словно спички, молодых деревьев, чередующийся с ударами, заставляющими вздрагивать землю, нарастал. Шум, по нашим ощущениям, двигался прямо на нас.
  Не успев включить фонарики, мы выскочили наружу. В полной темноте, совсем рядом с нашей палаткой, как потом оказалось, в двух метрах, промчалось что-то огромное и темное, похожее на гигантского жука. Инопланетяне? Подпрыгнув на пороге террасы последний раз, чудовище промчалось к озеру и, не снижая скорости, плюхнулось в воду. На тлеющих углях зашипели, долетевшие до нас, брызги воды.
  Наконец мы догадались включить фонари. В метрах четырех-пяти от берега, еще тихо двигаясь вперед, быстро погружался в воду автомобиль. Мы успели заметить, что стекла на дверцах были опущены. Кажется, это была "Победа". Уже почти забытый, даже среди старых автолюбителей, раритет. Скоро машина колесами достигла дна и неподвижно застыла. Щель между поверхностью озера и верхним краем окон была не более пяти-шести сантиметров.
  Казалось, "Победа" была пустой. Изнутри ни звука. Потом в автомобиле что-то захлюпало, плеснуло, словно крупная рыба. В проеме окна задней дверцы показалась голова. Отфыркиваясь, через окно из машины выбралась девушка. На берег она не спешила. Набрав полную грудь воздуха, она нырнула и скрылась в проеме окна. Снова послышался плеск, звуки бурления воды, словно в автомобиле происходила борьба. Из-за бликов по волнующейся воде свет наших фонарей не позволял увидеть, что происходило внутри машины.
  Скоро в окне снова показалась девушка. За волосы она тянула здоровенного мужика. Почувствовав, что лицо находится в воздухе, мужчина фыркнул, как конь, закашлялся и вырвал воду. Потом снова закашлялся и снова вырвав, направился, почему-то, на глубину, к середине озера. Девушка догнала его и схватила за волосы. Повернув, потащила к берегу. В свете фонарей было странно видеть совсем небольшую, миниатюрную, как подросток, женщину, тянущую за собой, словно бугая, здоровенного мужика. Он послушно следовал за ней.
  Несмотря на свет фонарей, было впечатление, что они не сразу увидели эти фонари и нас. Стоя по колено в воде, кавалер остолбенел. Дама даже не засуетилась. Вытащив кавалера на берег, прислонила его к дереву, вручив ему в руки тонкий ствол. Только сейчас мы осознали, что странные пришельцы были, в самых, что ни есть, натуральных костюмах Адама и Евы.
  Надо было спасать честь дамы. Доставать одежду. Но дама оказалась достойнее кавалера. Без визга и оханься она молча бросилась в воду. Снова исчезла в открытом окне, виднеющемся узкой черной полоской на фоне бледнеющего на востоке неба. Воздуха в машине, по нашим представлениям, совсем чуть-чуть, под куполом крыши "Победы". Скоро наша дама, как Афродита из пены, появилась из затопленного окна с ворохом одежды, с которой стекала вода. Мы хотели помочь, так как кавалер еще оставался в ступоре. Он стоял, полусогнувшись, скрестив руки внизу живота. Словно прикрывал что-то стоящее. И крупно дрожал.
  А дама снова, словно подводник на учениях, нырнула в проем окна. Прошло около минуты. Мы стали раздеваться, чтобы спасать даму. Помощь не понадобилась. В машине снова что-то глухо булькнуло, послышался всплеск, и наша дама с оставшейся одеждой и дамской сумочкой в руках вынырнула и выскочила на берег. А кавалер стоял в той же позе.
  На востоке продолжала светлеть узкая полоска неба. Еще не видя как следует лица, мы прониклись к даме глубоким уважением. И коня на скаку остановит, и ... в утопшую "Победу" нырнет. Тщательно выкрутила то, что называется летом нижним бельем. Мы деликатно отвели лучи наших фонарей. Дама натянула на мокрое тело трусики и застегнула бюстгальтер. А мы уже ломали сухие, собранные вчера сучья, набрасывая их на чуть тлеющий костер.
  Наш тлеющий костер разгорался. Дама приблизилась к огню. Наконец, мы увидели ее лицо вблизи. Она не была красавицей, но казалась удивительно симпатичной. Особенно, после того, что буквально несколько минут назад произошло на наших глазах. Лицо ее было сосредоточенным, но в, мелькающих бликах костра, глазах ее плясали бесенята. Она повернулась к кавалеру:
  - Что стоишь, как вкопанный? Гайдук! Одевай трусы и поближе к костру!
  Голос ее, несмотря на хрупкость телосложения, был властным и, чувствовалось, не терпел возражений. На вид ей было никак не больше сорока. Короткий волос был растрепан в разные стороны. Если бы не женская принадлежность на груди, она могла сойти за подростка. Дама снова повернулась к своему кавалеру:
  - Гайдук! Нагни ветки! Зацепи одну за другую. У вас проволоки или веревки нет? - обратилась она к нам.
  И веревка и проволока нашлись. Скоро одежда сушилась вокруг костра. Наш гость, кажется, стал отходить. Движения его приобрели некоторую живость. Но он почти неотрывно смотрел в сторону выступающей из воды, крыши своей "Победы". Какая-то, застрявшая в голове, мысль не давала ему сосредоточиться на реальном.
  Костер разгорелся. Было видно, что кожа обоих наших гостей становится сухой. А мы с приятелем засуетились. Разложив у костра покрывало, отмотали кусок белой бумаги от рулона, который всегда сопровождал нас в поездках. Быстро накрыли стол. Остатки привезенной холодной закуски, вареную рыбу, раков. Налили стопку коньяка. Сначала протянули ее даме. Без колебаний взяв в руку стопку, она выпила коньяк залпом. По тому, как она пила, как закашлялась после выпитой стопки, было видно, что опыта в поглощении горячительного у нее маловато.
  Мужику, успевшему уже одеть трусы, приятель налил полный стакан. Несколькими крупными глотками наш гость вылил в себя коньяк. Потянулся за закуской. Руки его уже не дрожали. Наконец мы разглядели и нашего гостя. Высокого роста, плечистый, недюжинной физической силы. Массивная голова его была в черных крупных кудрях. Такие же черные, свисающие книзу, густые усы.
  Мы предложили нашим невольным гостям повторить по стопке коньяка. Женщина, тоном и жестами, не допускающими возражения, отказалась. Мужик снова выплеснул в себя стакан спиртного. Мне показалось, что, глядя, как он жадно вливает в себя коньяк, у женщины еле заметно презрительно искривились губы.
   Настало время деликатно расспросить наших гостей о том, как они свалились на нашу голову, едва не переехав вместе с содержимым, то есть с нами любимыми, палатку. Мужик ел, едва не давясь. Дама же, повернувшись другим боком к костру, начала повествование:
  - Приехала я из Ленинграда в Бричаны. Как меня занесло? Захотелось отвлечься от городской суеты и поработать на уборке яблок. Думаете приехала заработать, как нормальные люди? У меня месячная зарплата, как у других за год! По совету случайной женщины поехала в совхоз. Не сад, а море! Попала я в бригаду приезжих из Белоруссии, Подмосковья. Были с Донбасса и Поволжья. А в соседней бригаде были, чему я несказанно удивилась, и азербайджанцы.
  - Бригадиром у нас оказался Гицэ, вот этот самый гайдук. Я видела, он сразу положил на меня глаз.
  Гицэ сначала потупился, потом ухмыльнулся и обвел нас взглядом. Казалось его взгляд вопрошал:
  - Каков мой выбор?
  - Рассказывать все как было? - спросила дама у Гицэ. - Люди нам приют организовали, хоть и случайно.
  Гицэ согласно наклонил голову и пожал плечами, словно говоря:
  - Рассказывай! Куда от тебя денешься?
  - Ездил Гицэ по садам на УАЗике. Подвозил меня в Бричаны. В магазин, аптеку. Потом приехал на "Победе". Странно! Люди на "Ладах" катаются, а он с "Победой". Купил он ее у какой-то генеральши в Москве. Машина вообще простояла на колодках с тех пор, как купили. Генерала возили на "Волгах". Купив новые скаты, Гицэ и поехал своим ходом домой. Правильно я рассказываю, Гицэ?
  Гицэ с полным ртом утвердительно кивнул головой.
  - Сразу же завез машину в Черновцы. Изначально вынашивал преступные планы. Там какой-то умелец переделал в машине интерьер. Поменял, переделанные на свой лад сиденья так, что нажатием на единственный рычаг, все они расстилались в виде ровной кровати. Спинку заднего сиденья устроил так, что одновременно она опрокидывалась в багажник в виде двух комфортных подушек. Обхаживал Гицэ меня долго. Не для того приехала. Два года назад похоронила мужа. Онкология. Он у меня настоящий мужик был, хоть и ростом невелик. Осталось до отъезда два дня. И я решилась. Приехали сюда. Расположились там, наверху!
  Женщина показала рукой куда-то далеко вверх.
  - Поставили машину поперек ряда. Я ему говорила:
  - Поставь вдоль террасы. Так катиться некуда.
  - Тормоза надежные. - ответил мне этот гайдук. - И машина в скорости. А потом, сами догадываетесь, люди взрослые... Уснули мы поздно, как провалились. Головы в багажнике, ноги впереди. Видимо, во сне кто-то из нас ногой сдвинул рычаг скоростей. Ну а тормоз, сами понимаете...
  Женщина замолчала. Насмешливо посмотрев, как Гицэ налил себе третью и принялся за остатки раков, вдруг захохотала. Громко и долго. Гицэ вздрогнул. Переглянулись и мы. Не сдвинулось ли у нее что-то в голове после стресса? Потом, немного помолчав, женщина, уже весело, продолжала:
  - Прилететь из Ленинграда! Чтобы испытать такое?! Ночью, на краю земли, голой, не к ночи, слава богу, сказано, ногами вперед, в мчащемся и прыгающем с горы, без дороги и водителя, готовом в любое мгновение опрокинуться автомобиле! Под треск ломаемых деревьев, не зная, что с тобой будет через мгновение, плюхнуться и почти мгновенно погрузиться с машиной в воду! И тут же спасать и вытаскивать застрявшего тонущего кавалера-гайдука! Я тяну его к окну, а он вырывается и прет назад, в закрытый багажник. Когда пузыри стал пускать, вроде покорился. Об этом можно только мечтать! Острее ощущения я в жизни не испытывала! Мой покойный муж, царство ему небесное, был бы рад за меня, если видел все это с небес! У нас сейчас мужики все больше голубые, а тут ... мокрые!
  -Я очень переживала кончину мужа. Впала в какой-то бесконечный ступор. Дочка в Свердловске, у нее своя жизнь. А я день и ночь сгорала на работе. Ненормальная, два года ходила по психологам, разным шарлатанам и экстрасенсам. Подруги советовали:
  - Слетай куда нибудь подальше! Развейся!
  Помолчав, опять захохотала:
  - Развеялась! На славу! Теперь я знаю, что никакой врач мне не нужен! Клин клином вышибают!
  Вокруг рассвело. А Гицэ с тоской глядел на крышу своей "Победы".
  Наверху послышался треск мопедного мотора. Скоро на наше стойбище спустился парень лет семнадцати-восемнадцати. Гицэ встрепетнулся:
  - Олег! Это ты?
  - Я, Георгий Иванович? Что у вас произошло?
  - Слушай! Дуй обратно на бригаду к нам в совхоз. Для начала, никому ни слова! Пусть бригадир сам берет "Беларусь", трос, и сразу сюда! Скажи, я ему пять тонн яблок дам!
  - А колесный трактор с ковшом у вас есть? - это был голос нашей дамы.
  Все переглянулись. Что за женщина? Кто она? А дама продолжала:
  - Трактор с ковшом и двумя тросами. Один длинный, другой короткий. За длинный машину надо подтянуть к берегу, а потом с коротким поднять задние колеса над обрывом берега. Иначе оборвете мост.
  Все снова переглянулись. Все предусмотрела, как ...
  Дама повернулась к Гицэ:
  - Гайдук! Организуй из твоих надежных ребят машину в Кишинев. Сейчас! Прежде, чем лететь, мне нужно купить переодеться. Расходы на поездку в Кишинев и все остальное в счет копеек из моей зарплаты в вашем саду!
  Гицэ махнул рукой:
  - Пустое! Что мне с машиной дальше делать?
  - Машину не пробуй заводить! - мы все снова переглянулись. - Все равно движок надо весь перебрать. А машину со всеми внутренностями высушить. Раньше понедельника не получится. Сегодня только суббота ...
  - Где ее высушить? - обреченно спросил Гицэ. - у нас нигде такой камеры нет.
  - К понедельнику доставишь машину в Бельцы. Там завод имени Ленина. Знаешь? Обратишься к начальнику семнадцатого цеха. Забыла, как его зовут.
  - Константин Николаевич? - сказал я. - Он сейчас уже главный технолог. Я там работаю.
  - Прекрасно! - голос нашей ночной дамы звучал, как на планерке. - Отдашь ему эту визитку.
  Дама вытащила из сумочки и с трудом отклеила от стопки мокрую визитку.
  - Вы с ним знакомы? - Гицэ почему-то перешел на вы.
  - Нет! Но с завода у нас были на стажировке. Он поможет без разговоров. И еще! Не знаю, какие у вас мастера? На всякий случай. Мягкую обивку и сиденья сушить при температуре не более восьмидесяти градусов в приточно-вытяжной термокамере. Там же - машину в целом. Можно поднять до ста пяти. Выше не стоит. Пластмассы на "Победе" в пятидесятых были легкоплавкими. Да и на спицах рулевого колеса пластмасса при нагреве ужимается, трещины до самого металла.
  Мы смотрели на женщину, как на инопланетянина.
  Скоро подъехал трактор. Олег нырнул и зацепил длинный трос. Подтащили "Победу" к берегу. Задние колеса упирались в обрыв. Все снова переглянулись. Олегу снова пришлось лезть в воду и нырять. Короткий трос на ощупь закрепил за мост. Медленно, сантиметр за сантиметром задняя часть машины поднималась над водой. Наконец Гицэ скомандовал:
  - Самый малый назад!
  Скоро машина была на берегу. Изо всех отверстий журчала вода. В это время подъехал парень на "Жигулях". Дама устроилась на заднем сиденье:
  - Не поминайте лихом!
  "Жигули" укатили и скрылись за перевалом.
  - Ну и баба! - раздался голос. - Интересно, Гицэ, кто она?
  - Сам не знаю!
  Гицэ достал из кармана еще влажную визитку:
  
  Фамилия, имя, отчество.
  Ленинградский завод точного машиностроения.
   Первый заместитель главного инженера.
  Телефоны ...
  
  С тех пор, несмотря на требование Гицэ хранить подробности происшествия в тайне, в селе и районе его звали Гайдук. Гицэ не обижался.
  
  
  
  Пропала зеленая"Лада"
  
  Это было второе воскресенье августа, уже не помню, какого года. Вся страна праздновала День строителя. В нашем объединении праздник отмечали с особым размахом. Ко дню строителя объединение сдало в эксплуатацию комплекс по откорму свиней, животноводческие комплексы в трех колхозах, две школы, дом культуры, общежитие и три жилых дома. Вручали грамоты, премии, путевки в санатории и дома отдыха.
  Но всех в социалистическом соревновании обошла бригада под руководством Виктора Николаевича Мельничука, освоившая больше всех, выделенных на строительство, средств. А самому Виктору Николаевичу на торжественном собрании было вручено распоряжение райисполкома, в котором было написано, что прораб может ехать в столицу и, вне очереди, приобрести легковой автомобиль "Ладу".
   Настал день, когда Виктор Николаевич пригнал домой светло зеленого цвета новенькую "Ладу".
  - Зачем тебе зеленая машина? - вопрошали коллеги, прорабы других бригад. - По статистике машины такого цвета, наряду с серыми, чаще всего попадают в аварии.
  - Зато такая машина почти не заметна в лесу. - подмигнув, просветил безграмотных Виктор Николаевич.
  Такие дела в те времена так просто не делались. Чтобы машина ездила много тысяч километров без происшествий, ее надо было хорошо обмыть. Как каждую звездочку на погонах советского офицера. Члены бригады, внесшие вклад в строительство объектов и ощущающие и свою причастность к приобретению патроном "Лады", ждали магарыч.
   Но Виктор Николаевич без конца откладывал торжество в кругу своего коллектива. Ребята терпеливо ждали. Однако и ангельскому терпению приходит конец. А шеф, не откладывая, уже испытал и вовсю использовал маскирующий цвет своего автомобиля. Регулярно, усадив на заднем сиденье даму сердца, ездил в соседний лес.
  Как заставить раскошелиться шефа? Пригрозить обнародованием регулярных поездок в лес? Узнает супруга шефа. Тогда мало не покажется никому. Не могли себе позволить такой подлости ребята. Надо было сохранить хотя бы видимость благородства.
  Проследить, куда ездил Виктор Николаевич, не составляло труда. Тем более, что, уверенный в безотказности маскирующего цвета автомобиля, он постоянно ездил на одно и то же место. Операция готовилась тщательно. На объектах прораб, как правило, не вынимал ключей из замка зажигания. Снять оттиск ключа не представляло труда. Ключ изготовили быстро и качественно. Ждали подходящий случай.
  Такой момент не заставил себя долго ждать. Усадив в условленном месте даму, Виктор Николаевич, путая следы, поехал по объездной, через соседнее село. Времени в запасе у ребят было с лихвой. Усевшись впятером в салоне и, погрузив одного участника операции в багажник, вшестером подъехали к месту свидания с противоположной стороны. Автомобиль оставили на трассе. Пересекли узкую, но непроходимую для автотранспорта полосу ракитника. На позицию вышли вовремя.
  Вскоре, чтобы не привлекать внимания, с неработающим двигателем по пологому склону прикатила светло зеленая "Лада". Забрав из машины одеяло, наши любовники, пригнувшись, сквозь туннель проникли на небольшую прогалину, расположенную в центре густого терновника в пятидесяти-шестидесяти метрах от светло зеленой "Лады".
  Ребята времени не теряли. Вставили ключ в замок зажигания. Двигатель решили не заводить. Зачем, когда есть шесть молодых здоровых ребят. Ключ повернули на пол оборота. Разблокировали поворотное устройство руля. Самый худой сел за баранку. Остальные легко столкнули и покатили автомобиль к опушке леса, где не было никаких подъездных путей. Следов практически не оставили. Загнав автомобиль в узкое пространство между ракитником и терновником за опушкой, спокойно вышли на трассу и уехали. Свою машину остановили на видном месте у "Туриста". Было такое кафе, расположенное на трассе при въезде в райцентр. Там и решили устроить капкан для скупого шефа.
  Заказали пиво. Кто-то достал вяленого леща. Ждали долго. Шеф же, обыскав после свидания прилегающую часть леса и отправив спутницу на трассу, покинул лес пешком в мучительных раздумьях.
  - Кто угнал машину? Как вернуться домой? Что завтра сказать на работе? Обратиться в милицию? Это уже ЧП районного масштаба. Начнется расследование. Как очутилась в лесу машина? С кем был? Допрос свидетеля? Нет! И еще раз нет! О свидетеле основной вопрос ему задаст жена. О жене Виктор Николаевич даже думать не смел. Ее Виктор Николаевич боялся больше милиции...
  Виктор Николаевич поравнялся с "Туристом". "Копейку" своего крановщика узнал издалека. Зашел в кафе, поздоровался. А там шесть его работников. Ребята гостеприимно пригласили шефа за стол. Шеф сел, не зная с чего начать. Потом вызвал крановщика и электрика на улицу. Вкратце обрисовал ситуацию. Ребята сочувственно молчали, качали головами.
  - Ребята! Помогите! Машина где-то в лесу! Надо найти до вечера. До утра угонят, как у Петрики. И страховки не получишь. Не успел оформить. Но главное - жена! Помогите! Вас шесть человек, плюс я. Магарыч на всю катушку до упора плюс премиальные. Слово шефа!
  - Вы помните, где оставили машину?
  - Конечно! И главное, следов никаких. Звука двигателя не было слышно вообще! Как будто улетела по воздуху.
  - Что ж, придется в два рейса. Жигуль всех не уместит. Садитесь! Покажете место, а я за остальными приеду.
  "Копейка" укатила в направлении леса. Не прошло и десяти минут, как вернулась за остальными. Сообща стали искать автомобиль довольно плотной цепью. Обследовали каждый куст, заросли терновника, шиповника и кизила. Искали добросовестно и долго. Никаких следов.
  Солнце клонилось к закату. Виктор Николаевич мрачнел. Еле передвигал с непривычки натруженные ноги. А ребята молодые, им то что? Наконец кто-то предложил:
  - Давайте обойдем лес по кругу, петлей.
  Пошли опушкой леса в обратном направлении. Прошли еще около четырех километров. Виктор Николаевич совсем пал духом. Он даже не представлял, как явится домой. Тем более, на завтра обещал жене съездить вместе в Бельцы. Дошли до ракитника. Казалось, самое открытое место. И вдруг крик одного из поисковиков:
  - Е-есть!
  Виктор Николаевич не верил своим глазам. Недоверчиво подошел к машине. Осмотрел. Целая, без царапин. Покрышки целые. Подергал все двери. Машина закрыта на ключ. Открыл. Подергал рулевое колесо. Оно оказалось заблокированным, так, как оставил там, на полянке. Еще не веря, вставил ключ в замок зажигания. Двигатель завелся, что называется, с полуоборота. А ребята переглянулись:
  - "Куй железо, пока горячо!"
  - Магарыч! Виктор Николаевич!
  Прораб сунул руку во внутренний карман пиджака. Там были деньги, приготовленные для завтрашней поездки в Бельцы.
  - А! Черт с ним!
  Отдал все деньги крановщику:
  - Ребята! Поездка в Бельцы пока отменяется! Завтра суббота. С утра купить мясо! Замариновать. Ну и все остальное, на ваше усмотрение. Если не хватит, скажете!
  Суббота прошла весело. Мангал установили на том месте, откуда "угнали" "Ладу".
  В конце месяца вся поисковая группа вместе с зарплатой получила солидные премиальные.
  
  
  
  Дорогая удовольствия
  
  Вино было чудесным. Вкус, аромат, цвет... Все было прекрасным. Но мы, сидя под старым орехом, не спешили. Без вина мы были, что называется, на взводе. Особенно после последних двух рассказов. Бывает, рассказ или поучительный анекдот действуют не хуже стакана вина.
  - Да-а! - протянул наш бессменный бригадир огородной бригады. Он бригадирствовал уже около двадцати лет. За это время сменились шесть председателей колхоза, а Иван Михайлович был, как говорят, в седле.
  - Да-а! - повторил через минуту Иван Михайлович. - Хорошо, что ребята, хоть и хулиганы, а раскрутили начальника только на магарыч. Бывают случаи и похлеще.
  - Володя! - обратился он к своему крестнику, работавшем учителем в соседнем районе. - Расскажи о дорогом удовольствии. Ты в курсе.
  - В одном из сел недавно построили школу. Директором там еще в старом здании был заслуженный педагог, сам математик, великолепно знал физику, мог заменить любого учителя на уроках алгебры, геометрии и тригонометрии без подготовки. Сам молдаванин, знал в совершенстве русский язык и литературу. Из семьи депортированных, учился в школе где-то в Сибири. В Новосибирске закончил университет. Сам эрудит, того же требовал и от педагогов.
  Была у него одна слабость: молодые симпатичные женщины. На том и сгорел. Нет, конечно, не сам, но все же...
  Построил колхоз в глубине леса пионерский лагерь. Почистили озеро, сделали глубину его безопасной для детей, запустили малька. Поставили подстанцию. Некоторые дети проводили в лагере по две смены, не хотели возвращаться в село. Зачем? Прекрасная кухня, небольшой кинозал, телевизоры, библиотека, рыбалка. Приезжим гостям из столицы показывали лагерь, как образцовый.
  В тот год в начале июля пошли проливные дожди. До лагеря колхоз еще весной насыпал щебень, но в домиках стало сыро, некоторые дети простудились, стали кашлять. Решено было привезти, хранящиеся в школе, дополнительные одеяла. Ждали колхозный УАЗ.
  В тот день приехал в лагерь директор школы. Вроде бы с проверкой. Но по секрету все знали, что предметом его внимания была молодая учительница, назначенная директором начальником пионерского лагеря. Когда ему сказали о проблеме с одеялами, он решил вопрос с ходу:
  - Зачем ждать УАЗ? Да и пыльно в машине. Поедем на моей. Думаю, уместятся все одеяла.
  Директор сел за руль. Рядом устроилась начальница лагеря. Приехали они в село, вынесли и погрузили полную машину шерстяных одеял. Начальница сходила в магазин, договорилась о завозе в лагерь круп и макарон. Зашла домой. Мужа не застала. А муж в это время был в сельском баре. Шепнули ему дружки, что директор приехал с его женой, погрузили одеяла и скоро повезут в лагерь.
  Не теряя времени, муж взгромоздился на велосипед и полевой тропкой, а потом лесом поехал напрямик в сторону лагеря. Остановил он велосипед на развилке тропинок и дороги в лагерь. Проехать мимо было невозможно. Скоро послышался шум мотора. Муж оттянул велосипед за кусты и укрылся за толстым дубом.
  На развилке автомобиль директора свернул с дороги в лес и вскоре, скрывшись за высокими кустами, остановился. Выключив двигатель, директор взял с заднего сиденья одеяло и вместе с женой обманутого мужа, пошли дальше, в самую гущу леса.
  Муж подбежал к машине, тихо открыл багажник. Там было несколько тряпок, которыми директор вытирал стекла, фары, машину. Самую длинную тряпку опустил до конца в бензобак. Вытащив, растянул по траве. Вторую тряпку окунул и вытащил наполовину. Щелкнул зажигалкой подальше от машины, у начала длинной тряпки. Сел на велосипед и той же дорогой покатил в село.
  Наши, ничего не подозревающие педагоги-любовники в самый что ни есть неподходящий момент услышали, как громко и глухо ухнул бензобак. Нет, бензобак не взорвался. Из горловины вырвался столб огня, почти мгновенно охвативший всю машину вместе с одеялами.
  Говорят, легковая машина на бензине сгорает полностью в среднем за восемь-десять минут. К машине невозможно было приблизиться. Новый "Жигуль" сгорел, что называется, дотла. Расплавились все алюминиевые детали. К этому времени прибежали и сотрудники лагеря. Но на месте происшествия оставался один директор. Оберегая честь дамы, он своевременно отправил ее обратно в село.
  Стоявший рядом с директором завхоз лагеря вопросительно глянул на директора. Он был в курсе пикантных взаимоотношений директора с ... Взглянув на завхоза, директор пожал плечами.
  Позже, в кругу мужской компании, директор, комментируя потерю машины, начал по молдавски:
  - О плэчере... (удовольствие - в молдавском языке имя существительное женского рода).
  Осмотревшись, увидел, что половина мужиков была русскоязычной. Сам, прекрасно владеющий русским языком, закончил:
  - Дорогая удовольствия....
  
  
  
  
  За колхозной скирдой
  
   - Да. Дорогое удовольствие... Особенно с огнем ... Шутить нельзя! - покручивая на столе стакан с вином, сказал бригадир тракторной бригады.
   - В прошлом году мы убрали огромный массив пшеницы. Урожай был богатым. Зерно сразу же отвезли на хлебоприемный пункт, часть складировали, солому председатель распорядился скирдовать на месте, сразу за лесополосой. А потом по частям возить на ферму. Такой огромной скирды не помнили даже старожилы. Да и не могли помнить. Раньше скирдовали лошадьми, а сейчас - тракторные волокуши. Можно поднять скирду до высоты трехэтажного дома.
  
  - В первую же ночь скирда загорелась. Подойти и подъехать было невозможно. Пока приехали, как обычно, опоздавшие и почти без воды, пожарные расчеты из района, делать уже было нечего. Горящая скирда завалилась в сторону поля. Жар держался более двух суток. Приехавшая из милиции группа сотрудников, уехала ни с чем. Потом пошел ливень. Потушил.
  Когда подсохло, агроном подъехал ко мне на бригаду:
  - Поехали!
  Приехали мы к сгоревшей скирде. Агроном подвел меня к горе пепла с противоположной стороны. Было отчетливо видно, что пепел от сгоревшей соломы кто-то разгребал. От середины скирды в пепле тянулась глубокая, до самой поверхности земли борозда около полутора метров шириной. Мы пошли по следу. Уже на проселке следы исчезли. Словно испарились.
  - Что это могло быть?
  Пригласили криминалиста. Обследовав пепел, специалист пришел к выводу, что со скирдой сгорела легковая машина. Найдены осколки стекла, оплавленный алюминий и другие металлические детали. Следов останков, сгоревших в огне, людей не обнаружено. Заявления по поводу сгоревшей машины и гибели людей никто не подавал.
  Прошло два года. С главным инженером одного из последних в районе колхозов я ехал в сад. По дороге справа был, выгоревший вместе со скирдой два года назад, участок лесополосы.
  - Тут у нас сгорела огромная скирда соломы. А с ней какое-то транспортное средство, больше похожее на легковую машину.
  - Других неприятных последствий не было? - спросил главный инженер.
  - Нет! Вызывали милицию, был криминалист. Следов, указывающих на гибель людей не обнаружено.
  Несколько минут ехали молча. Потом главный инженер заговорил:
  - Сейчас об этом можно рассказать, но не для широкого распространения. Под скирдой сгорела моя машина.
  - Как?
  - Сын взял машину и поехал кататься с девушкой. Проезжая мимо скирды им пришло в голову устроиться в машине за скирдой. Мол, никто не увидит. Дело молодое... Потом сын завел машину и попытался тронуться с места. Машина стала буксовать. Вместо того, чтобы оставить автомобиль и другой машиной взять его на буксир, он, в надежде выехать, стал раскачивать машину вперед-назад. Буксовал, пока, видимо, не нагрелась докрасна, приемная труба глушителя. Под машиной загорелась солома. Хорошо, что сами успели выскочить и удрали.
  - Я знал, что в горе пепла все равно обнаружат сгоревшие остатки автомобиля. Установить принадлежность не составит никакого труда. После дождя ночью, ближе к утру, приехали мы с подъемником и тракторным прицепом. Вытащили и погрузили то, что было машиной в кузов прицепа. Сразу же до утра отвезли в соседний район. У меня там приятель имеет предприятие по приему металлолома. Свалили с кузова и уехали. Вот и вся история .... Спасибо, что без жертв ...
  
  
  
  Дело - "Табак"
  
   Вечерело. Солнце уже коснулось линии горизонта и сразу изменило цвет неба. Старый лес стеной подступал к берегу. Глядя вглубь густого леса поверх плящущего пламени костра, казалось, что там, между деревьями, сгущающаяся с каждой минутой, царит, дрожащая темень.
  Мы сидели на берегу озера. Пододвинув ярко тлеющие угли к центру костра, над которым был подвешен котелок внушительных размеров с кипящей ухой, ответственный товарищ из райисполкома, задумался.
  - Что вы задумались, Иван Сергеевич? - спросил, пригласивший меня на уху, приятель, председатель колхоза Виктор Алексеевич. - что-то вы сегодня скучный.
  - Я, собственно к тебе, Виктор, приехал по другому поводу. Не хотелось по телефону. Мне завтра в Кишинев, а на этом козле, - указал Иван Сергеевич на, стоявший неподалеку, темно-зеленый УАЗ, - будешь трястись три с половиной часа. Кроме того, туда, куда я еду, желательно прибыть на "Волге". Дай мне на завтра твою "Волгу" с водителем Мишей. Он в Кишиневе великолепно ориентируется. Недаром раньше возил второго.
  - Не проблема. - сказал Виктор и, повернувшись, крикнул в сторону компании водителей, расположившейся в метрах пятнадцати. - Миша! Подойди!
  К нашему костру подошел упитанный, чуть выше среднего роста, крепыш. Волнистые волосы и профиль делали его лицо, похожим на кого-то из, виденных в учебнике истории, древнеримских императоров.
  - Слушаю!
  - Завтра поедешь с Иваном Сергеевичем в Кишинев. Договоритесь, во сколько выезжаете. Не опаздывать!
  - Слушаюсь! - шутливо вытянулся перед председателем Миша.
  Обратившись к Ивану Сергеевичу спросил:
  - Во сколько быть у Вас дома?
   - В половине шестого выезжаем. В начале девятого я должен быть управлении транспорта СовМина.
  Миша, вышколенный в армии водитель, возивший в Германии генерала, тут же отошел к группе шоферов.
  - Не машину новую получаете? - спросил Виктор. - вы совсем недавно получили. Если что, может отдадите вашу на баланс колхоза.
  - Нет, не получаю. Надо привести свою в порядок. У нас в сельхозтехнике в наличии таких запчастей нет. Вот и еду завтра выбить через гараж СовМина.
  - Что с вашей машиной?
   Иван Сергеевич, огляделся. Убедился, что никто из посторонних не слушает. Я был не в счет. Он, по долгу службы, часто бывал у нас в школе, поздравлял, подготовленных мной ребят-спортсменов, занявших призовые места на республиканских и Всесоюзных соревнованиях. Затем начал повествование:
   - Седина в голову - бес в ребро! Я не был особым охотником до особ слабого пола. Работе мешают, иные пытаются решить свои интересы. А в прошлом году, помнишь? Клава из райархитектуры решила покаяться перед женой второго. Скандал! А у того уже документы в ВПШ готовы. А тут и меня черт дернул. Боялся где-нибудь в гостинице или другом помещении. Огласка стопроцентная. Решили провести время на природе. Днем с первым проверяли в трех колхозах плантации табака. Табак, знаешь, высажен клетками. В одном месте заметил я в середине массива утоптанные машиной растения. Примерно на несколько метров вглубь клетки. Словно кто-то разворачивал машину.
  Туда я и направился, как только полностью стемнело. Ту клетку нашел без труда, заехал задним ходом. Выпили по чуть-чуть коньяку, приспустили стекла. Темень полная. Как раз новолуние. Аромат в самом начале цветения табака, одуряющий. Так и тянет на подвиги. Через час-полтора я собрался ехать домой. А в мою спутницу словно бес вселился. И меня завела.
  Как говорят, на пике блаженства, на нашу "Волгу" обрушился потрясающий удар. Я даже не понял, откуда. Кругом сплошная темень. Ни огонька. Вначале, показалось, что удар был откуда-то сверху. А шелохнуться нет сил. И дама от страха чуть не ...
  В это время слышу, как завыл стартер. Завелся двигатель. Нашу машину слегка дернуло. Потом на полных оборотах машина, я это уже понял, задним ходом вывернула и помчалась вдоль клетки. А вокруг одна темнота! Как он мчался на такой бешенной скорости задним ходом? Ас какой-то?
  На перекрестье клеток машина мгновенно развернулась и со свистом, которого я еще не слышал, и выключенными фарами помчалась в гору к селу. Через несколько секунд свист прекратился. Было слышно, что автомобиль остановился. Не прошло и полминуты, как мотор взвыл и машина в темноте помчалась дальше. Только свиста уже не было слышно.
  Оправился я от первого испуга. Стало ясно, что ударил нас автомобиль, в кабине которого были наши собратья по желанию. Решил уехать и я. Повернул ключ, а стартер мертвый. Даже щелчка не услышал. Вышел. Капот был приоткрытым и слегка помятым. Включил аварийную переноску. Не горит! Хорошо, что в кармане за водительским сиденьем всегда есть фонарик. Так, на всякий случай ...
  Включил я фонарик. Лучше бы я его не включал! Удар пришелся спереди слева. Крыло всмятку, фары не видно, решетка разбита! Бампер загнуло, как будто столкнулись с бронетранспортером. С трудом поднял капот. Мать родная! Из радиатора еще журчит тосол, искривленный вентилятор уперся в радиатор. Прислушался. Еще где-то журчит. Посветил и глазам своим не поверил: По аккумулятору косая трещина! Приплыли!
  Пошли мы пешком в ближайшее село. По улице случайно встретили председателя. Отвез он нас в райцентр. Дама направилась домой. Мы, взяв из гаража УАЗ, вдвоем поехали на табачную плантацию. На буксире привезли "Волгу". Поставили в гараж. На своей машине председатель тут же уехал домой. Я посмотрел на часы. Половина четвертого утра. Славно провели ночь!
  - Вот и еду в Кишинев!
  
  Прошло несколько месяцев. В районе за это время сменилось несколько руководителей. Ивана Сергеевича перевели в министерство. Сменился зам председателя райисполкома. Назначили нового заведующего РОНО. Моя Люда мне говорит:
  - Слушай, я хорошо помню этого дебила. И ты его знаешь. Он еле-еле получил диплом. Начал на юридическом, едва закончил заочно исторический. Что он только не преподавал. Даже пение. В последнее время в соседнем районе вел физкультуру. Потом взяли инструктором райкома партии. А сейчас назначили у нас заведующим РОНО. Для укрепления! Съезди, посмотри, поговори! Может быть мне самое время подать в отставку!
  А мне надо было еще в хозгруппу. Председатель дал мне УАЗ секретаря партбюро. Водителем со мной поехал Миша! Приехали мы в РОНО. Сижу в приемной, жду очереди на прием к новому начальству. В приемной и коридоре человек пятнадцать ожидающих. Открылась дверь и в приемную вышел новоиспеченный заведующий. Я, как положено, встал.
  - Боккаччо! Сколько лет, сколько зим! - узнал он меня сразу. - Заходи!
  Неудобно перед остальными, но первое слово за начальством. Зашел. Поговорили минут пять. Я понял, что все вопросы в хозгруппе будут решены без промедления. Зря Люда волновалась. Передал он ей привет, хоть и имя-отчество забыл. Позвонил куда-то:
  - Через пятнадцать минут буду. Стол на двоих и второй на водителей.
  Вышли в приемную.
  - Я в райкоме! - бросил заведующий на ходу секретарше.
  Когда мы приехали, нас ждал уже накрытый стол.
  - Что будем пить? - спросил заведующий таким тоном, словно в приемной РОНО остался один вакуум.
  - Спасибо! - пришлось соврать. - Я в поликлинику. На ЭКГ. Сердце стало пошаливать.
  Во время еды расспрашивал, кто из наших в районе. Да и сам-то он не был нашим! Водители поели за столиком в углу зала. Встали первыми. Вскоре закончили трапезу и мы. Закончив дела в районе, поехали домой.
  По дороге домой мы больше молчали. Проехали большой мост. Миша внезапно повернулся ко мне:
  - Иван Георгиевич! Вы помните случай, рассказанный Иваном Сергеевичем в лесу на берегу озера?
  - Конечно, помню!
  - Так вот! Нападение на его "Волгу" совершил я!
  - Как?!
  - У меня место там облюбовано еще с начала лета. Там машина не видна, даже если табак низкорослый. Место такое! А тут вымахал около двух метров. Выехав за село, я преодолевал перевал. А там сразу глушил мотор и выключал фары с подфарниками. В темноте я вижу прекрасно, даже если нет луны. Накатом бесшумно я спускался до нужного перекрестка. Там я специально повесил желтую тряпку. Поворачивал направо, затем метров через двадцать пять снова направо. Так натренировался, что тормозил в последний миг, уже на месте.
  - Так было и в тот раз. Машина, набирая скорость, неслась вниз по склону. Впереди показалась, подвешенная к стеблю табака, тряпка. А мне и тряпка не нужна! Я там все изучил наизусть! Резко направо! Еще раз направо!
  - Бах! - мы остановились почти мгновенно. Я больно ударился грудью об руль. Моя дама врезалась об лобовое стекло головой. Слава богу не лбом, а сверху. Под волосом не будет видно! Как это место называется?
  - Темя!
  - Вот-вот! Стоим. Вижу машина большая. Похоже "Волга"! Ну! - пронеслось в голове, - где мне столько денег взять, чтобы отремонтировать "Волгу" и задрипанный "Москвич" кумната. Это я "Москвича" брал у него для маскировки! Ни фига себе!
  - А рука сама потянулась к замку зажигания. Нащупал ключ. Повернул. Зажглись лампочки на щитке. Довернул ключ! Вж-вж-вж! Думаю: все! Тут тебе Миша и конец. И о муже моей подруги вспомнил, и о жене! Вдруг мотор завелся! Я сразу заднюю! Что-то дернуло, видимо зацепил. А сам задний ход на полный газ. Ничего не видно! Проскочил я немного перекресток клеток. Сейчас! Полный вперед! Мой "Москвич" рванул и помчал нас наверх, к перевалу.
  Почти сразу же услышал визг и свист впереди справа. Это мы уже проходили. Надо срочно остановиться! Загнутое внутрь крыло острым краем по скату порет. Если не остановиться и не отогнуть, через десяток метров жесть прорежет резину и мы встанем на якорь навсегда! Я видел такое. После столкновения машин на перекрестке водитель, тоже на "Москвиче" хотел удрать. Как дал газу! Был такой же свист. Через метров тридцать-сорок правый передний скат развалился пополам. Машина съехала в кювет и стала. Ох, получил тогда тот парень. А я не хочу!
  Остановился я, выскочил из машины. Первым делом посмотрел назад, на место происшествия то есть. А там тишь да благодать. Ни звуков, ни света! Уперся я ногой, руками отогнул крыло, как подальше от колеса. Я даже не подозревал, что крыло такое мягкое! Как таким мягким крылом я раздербанил "Волгу" так, что она не может тронуться с места? Теперь пусть кто скажет, что "Москвич" барахло! Сел за руль и газу. Даму оставил у огорода ее нанаша. А сам к кумнату. Загнал "Москвича" в гараж. А тут он сам, кумнат, собственной персоной! Увидел передок, за голову схватился. Второй раз он схватился за голову, когда мы обошли машину спереди. Левое колесо смотрит прямо, а правое вовнутрь. Левое колесо, как было новое, так и осталось. А на правом протектора почти не видно! Стерся! Договорились, что я все восстанавливаю за свой счет.
  
  В это время мы въехали в село. Миша повернулся ко мне:
  - Иван Георгиевич, теперь вы знаете все. Вы уже тоже мне, как нанаш. Посмотрите вперед! Вон, слева! Идет домой.
  Не поворачивая головы, посмотрел: по дороге навстречу идет, как модель, наша выпускница. Аурика Калдаре. Работает бухгалтером в правлении колхоза. Поравнявшись с нами, Аурика резво приветственно покачала рукой. Миша так же приветственно вытянул руку и сжал ее в кулак: "Рот фронт!" Вот хулиган!
  Жизнь продолжается ... Или: горбатого могила исправит?
  
  
  
  Костюм для номенклатуры
  
  На восточной окраине села, где начинается спуск к излучине Днестра, испокон веков существует небольшое озерцо. Кто его запрудил, никто из стариков не помнит. Вокруг озера много лет назад высадили орехи. С тех пор то место с озером так и называется: нукэрия (орешник). Ребятня там мало играет. Купаются лишь редкостные смельчаки. Даже в самый летний зной вода там ледяная, словно в глубоком колодце. Глубокое озерцо постоянно подпитывается несколькими ключами.
  Сквозь плотину, выложенный, позеленевшим от времени и лишайника плиточным камнем, узкий туннель. Вода из него вытекает постоянно. По склону прозрачный ручей до самых крещенских морозов, журча, резво стремится к Днестру. Место тенистое, прохладное. Для любителей шашлыков там раздолье. Опущенные самым жарким днем в авоськах, бутылки с вином или пивом через полчаса открыть приятно. Бывает, зубы ломит.
  В одно из воскресений на берегу собралась приличная компания. Это означает, что были только мужчины. Поставили самый большой в селе гратар (мангал, шашлычница, барбекю). Ровно метр длиной. Привезли огромную кастрюлю с маринованным мясом, лук, чеснок, помидоры и огурцы в банках, свежую и соленую брынзу. Потом вспомнили, что забыли захватить, привезенный из Яловен, двадцатилитровый "дипломат" из нержавеющей стали. А в нем - сухой херес. Председатель колхоза послал за "дипломатом" водителя. Скоро "дипломат" на веревке был опущен в озеро у плотины на самое дно. Там вода холоднее. В УАЗе привезли и установили в ряд три самодельных раскладных стола и, также сработанные сельскими умельцами, складывающиеся брезентовые стулья.
  Причиной такого представительного собрания был приезд на лето нашего заслуженного земляка - Николая Павловича Бантуша. Небольшая усадьба досталась Бантушу в наследство еще от деда и находится в тридцати метрах от озерца. Потемневшая от времени, каменная изгородь, отделяющая нукэрию от сада и огорода Бантушей тянется от дороги до начала крутого склона в сторону Днестра. Со стороны нукэрии высота ограды была не менее полутора метров. Со стороны, расположившихся террасой, огорода с садом высота ее достигала едва сорока сантиметров.
  Построенный, вернувшимся с первой мировой дедом Николая Павловича, небольшой дом из мелового камня, до сих пор не дал ни одной трещины. Дом был построен над днестровской кручей на плоской известняковой площадке. Зимой толстые меловые стены хранили в доме тепло, летом же, несмотря на жару, в комнатах царила прохлада. Крытый, позеленевшей от времени, черепицей, старый дом Николай Павлович не трогал. С солнечной стороны добавил на всю длину дома широкую террасу. С северо-востока, откуда зимой дуют пронзительные заднестровские ветра, стену дома прикрыла, возведенная Николаем Павловичем, широкая, как и терраса, веранда.
  
  По окончании университета Николай Павлович начинал свою карьеру у нас, в родном селе. Работая экономистом, командовал сначала ДОСААФ-ом, затем комсомолом. Вскоре взяли его в район. В райком комсомола. Там и стал первым секретарем. Потом высшая партийная школа. Пару лет работал инструктором орготдела ЦК. Затем в соседнем районе много лет был председателем райисполкома. Потом там же первым секретарем райкома партии. За несколько лет до перестройки забрали Николая Павловича в Кишинев. Стал министром.
  Сейчас Николай Павлович на заслуженном отдыхе. Поскольку успел посидеть в депутатском кресле, пенсия у него вышла приличная, квартира почти в центре Кишинева. Зиму Николай Павлович проводит в столице. В середине мая приезжает в родное село. Читает, возится в саду, винограднике и огороде. Ходит пешком на рыбалку. Ездит в район, изредка в Кишинев. А по приезду в мае и перед отъездом в октябре организует на этом самом озере традиционное мероприятие. Приглашаются самые близкие приятели-земляки. Кстати. Вино Николай Павлович постоянно привозит с собой в неизменном нержавеющем "дипломате". Только сухой херес. Это его любимое вино, хоть и пьет он наперстками.
  Наконец зарумянились шашлыки. Стало невмоготу глотать слюну. Налили по стакану вина. Николай Павлович терпеть не мог пластмассовых одноразовых стаканчиков и прочей подобной посуды. На природе предпочитал граненые стаканы с каемкой вокруг.
  - За встречу!
  - За здоровье!
  - За мир во всем мире!
  - За все хорошее!
  И так далее.
  Затем пошли анекдоты и другие пикантные истории. Испокон веков самые безобидные темы на застольях. Кто хохотал так, что вздрагивала распустившаяся ореховая листва, кто хихикал, кто ложился от восторга на спину и поднимал ноги. Один Николай Павлович на каждый удачный анекдот или шутку сдержанно улыбался.
   Выше среднего роста, слегка плотный, осанистый, с крупной львиной головой, Николай Павлович в молодости всегда был объектом пристального внимания сельских девчат, потом девушек и молодых женщин районного звена управления. Женился Николай Павлович, работая в комсомоле, на директоре дома пионеров Валентине Васильевне Солкан.
  Сейчас Николай Павлович похудел, побледнел, казалось усох, стал ниже ростом. Особенно после двух операций на сердце. Только остались его живая речь, порывистые движения, энергичное рукопожатие, зоркий, казалось насквозь все видящий, взгляд.
  Никто из присутствующих и отсутствующих не мог похвастать знанием каких-либо интимных подробностей из личной жизни Николая Павловича. Все были уверены, да так оно и было. Николай Павлович сгорал на работе. Во время мужского застолья, каждый раз после очередного тоста, едва пригубив вино и умеренно откусывая еще крепкими зубами небольшие кусочки шашлыка, он казался безгрешным небожителем.
  Послышался чей-то молодой голос:
  - Николай Павлович! Неужели вот так вы и прожили, как святой? Без приключений? Скучно! Даже вспомнить будет нечего!
  - Вспомнить всегда есть о чем. Особенно о людях. И более всего о тех, кого нет уже рядом с нами. Ладно! Чтобы не выделяться святостью, расскажу вам одну, пожалуй, поучительную историю, случившуюся много лет назад:
  - Работал я тогда председателем райисполкома. Был депутатом Верховного Совета. Будучи на одном из предприятий, обратил внимание на молодую, если не совсем юную женщину. Сидя в президиуме собрания, я почти постоянно чувствовал на себе ее взгляд.
  Когда в очередной раз началось выдвижение кандидатов в депутаты Верховного Совета, директор предприятия, видимо уловивший искру, вместо того, чтобы организовать выдвижение себя любимого, выдвинул кандидатуру главного технолога, Галины Петровны Визитей, запомнившейся мне с того самого собрания.
  С того все и началось. Я не буду рассусоливать о тогдашних событиях и морально-этической их оценке в нашей жизни. Скажу одно. Несмотря на то, что с женой мы прожили много лет, как говорится, душа в душу, угрызений совести я почему-то не ощущал. Больно органично Галина Петровна вошла в мою жизнь. С самого начала ее условием было одно. Наши отношения - это одно, а семьи - это табу. Решил сегодня рассказать не о любовных "подвигах". Считайте, что решил исповедаться, так как кроме меня и еще одного человека, никого из участников этой истории, уже нет в живых.
  В то самое время, даю слово, без моей помощи Галина Петровна была переведена руководителем крупного предприятия в соседний район. Встречались мы редко, несмотря на то, что супруг ее часто бывал в командировках в столице и Одессе. Скорее всего, мы берегли друг друга от злых языков. Встречались иногда в столице, но больше у нее дома. Для меня такие визиты несли на себе малоприятный отпечаток. Я всегда чувствовал себя вором, проникшим в чужое жилище.
  Тогда мобильников не было. Однажды Галина Петровна позвонила мне и сообщила, что муж едет в Одессу в командировку на четыре дня. Когда поезд, по моим подсчетам, отошел от станции соседнего района, я позвонил водителю. Он отвез меня и оставил недалеко от заветного дома. Договорились, что после моего звонка он приедет за мной немедля.
  Поднялся я на второй этаж. Дверь была открыта, меня ждали. Поговорив, мы отправились в постель. Прошло совсем немного времени, когда сердце мое замерло. Я явственно услышал звук вставляемого в замок ключа.
  - Муж?
  Мы вскочили, в чем мать родила. Задвинув всю мою одежду под диван, открыла двери на балкон.
  - Прыгай! Тут невысоко, второй этаж, внизу клумба. Одежду я выброшу в окно. - успела прошептать она и открыла дверь на балкон.
  Я прыгнул. Казалось, еще в прыжке, я слышал щелчок задвижки балконной двери. Прыгнул удачно, если не считать, что поцарапал бок о куст можжевельника. Присел под кустами. Сложное чувство! С одной стороны - словно нашкодивший мальчишка ... С другой - положение достаточно серьезное. Обнаженный, я ждал одежду. В комнате продолжал гореть свет. Что-то пошло не по нашему плану.
  Прошел еще час. Дело было в октябре. Я уже изрядно замерз. Помощи ждать неоткуда. Надо что-то предпринимать... Я осмотрелся. В метрах семидесяти высились, обнесенные плотным дощатым забором, бункеры бетонно-растворного узла местной ПМК, осуществляющей в городе и районе строительные работы.
  Еще не имея конкретного плана, я двинулся туда. Главное - укрыться от чужих глаз. А там будет видно. Стал я ощупывать забор. В одном месте две доски держались только на верхних гвоздях. Видимо, цемент через эту щель воровали... Отодвинул. С трудом проник на территорию, в центре которой находилась огромная бетономешалка. Надеялся найти чью-либо спецовку, а еще лучше комбинезон. Или то и другое вместе. Обыскав всю территорию, ничего подходящего я не нашел. Какие-то, измазанные маслом, тряпки.
  В углу высились гора пустых бумажных мешков из-под цемента. Стараясь не шуметь, стал рыться в мешках. Ничего... Потом, словно выстрелила мысль. Мешки! С трудом оторвал прошитое дно. Протиснулся в мешок, как в юбку. Никогда не думал, что цементные мешки такие прочные. Куском шпагата опоясался. Держит! Попробовал шагать. Бедные женщины в узких юбках! Разорвал по сантиметров тридцать спереди, потом сзади. Нормально!
  С "пиджаком" все оказалось сложнее. Мои плечи не умещались в узком бумажном пакете. Разорвал мешок вдоль. Руками и зубами выгрыз отверстия для рук. Одел. Спереди живот и грудь не покрыты мешком сантиметров двадцать, а может больше. Сделал еще один "пиджак". Одел его разрезом назад, как медицинский халат. Завязал. Суровых ниток, которыми зашивают цементные мешки, вокруг оказалось более, чем достаточно.
  Подошел к забору. Через щель с противоположной стороны улицы ярко светила лампа. Посмотрел на часы. Пора! Скоро пассажирский поезд. Пристроиться я решил между вагонами. Всего две станции, и я дома. Что будет дальше, думать не хотелось. Отодвинув доску, выбрался наружу. Между домами двинулся по направлению к железнодорожному вокзалу. Все время прижимался к палисадникам, готовый нырнуть в кусты при появлении встречных и другой возможной опасности.
  Опасность пришла, откуда не ждал. Внезапно громко и злобно затявкала собачонка. Казалось, она поднимет на ноги весь город. На дорожку выбежала болонка. Увидев меня, отчаянно завизжала и бросилась назад. На дорожке между кустами палисадника появилась, видимо выгуливающая собачку, старушка. Увидев меня, не успела перекреститься. Бросилась назад и, повернув, побежала к подъезду пятиэтажного дома. Громко скулящая болонка с ней.
  Я понял, что, как говорят в Одессе, надо вовремя смыться. Представить, что будет, если из подъезда выбегут несколько жильцов одновременно, не хотел. Я побежал. Центральную площадь, где райком партии пересек благополучно. Вот и здание милиции, будь она неладна! Не хватало, чтобы меня в таком виде задержали! Я перебежал на другую сторону улицы. Да и фонарей там меньше.
  В это время я услышал сигнал тепловоза. На станцию заходил пассажирский поезд. Надо успеть! Я припустил пуще. Скоро стало не хватать воздуха. Поезд остановился. Я понял, что счет идет на секунды. Не добежав до перрона метров тридцать, я увидел, как, набирая скорость, поплыли, светящиеся окна вагонов в сторону Черновиц.
  Надо прятаться. Сейчас пойдут в город, сошедшие с поезда, пассажиры. Я залез под высокую густую серебристую ель. Там и решил ждать я лучших времен. Хоть до утра. Ждал еще часа полтора. Холода я уже не чувствовал. За это время вслед за пассажирским поездом, не останавливаясь, проследовал товарняк. Сразу же в сторону Кишинева промчался тепловоз с несколькими вагонами-цистернами для нефтепродуктов. Я понял, что ждать поезда в нужном мне направлении придется, как минимум еще полчаса. Если соизволит остановиться.
  Я рассчитал довольно точно. Через тридцать пять минут, замедляя ход, на станцию зашел товарный поезд. Остановился. Последние вагоны отцепили и оттянули на другие пути. Потом маневровый мотовоз подтолкнул два, судя по звукам столкновения, порожних вагона.
  - Сборный! Повезло! Такие поезда останавливаются на каждой станции!
  Я выбрался из моего укрытия и ринулся к поезду. Я уже заметил площадку, на которой смогу ехать. Она была пуста. С трудом забравшись на площадку, ждал недолго. Скоро поезд тронулся. Ветер пронизывал меня до костей. Я чувствовал, что пальцы рук сгибаются с трудом. Да и в голове тормозило, как сейчас говорят.
  В сознании билась одна мысль. Только на прошлой неделе меня вызвали в орготдел ЦК и спросили:
  - Что вы скажете, если мы вам предложим возглавить район?
  Я и так район возглавляю. Как председатель райисполкома. Но хозяином района по факту является первый секретарь райкома партии. Представлять, что будет, если сегодняшнее происшествие будет предано гласности, не хотелось.
  Вот и полустанок. Пассажирские поезда тут вообще не останавливаются. Но наш сборный остановился. Прицепили два вагона. Следующая станция. Снова остановка. Ненадолго. Прицепили всего лишь один вагон. Поехали! Следующая наша! Я стоял на площадке и делал зарядку, чтобы сгибались хотя бы пальцы и колени. Наконец из-за поворота показались огни нашего города. Я выглянул. Светофор горел зеленым цветом. Я даже не успел осознать. Умчались назад вокзал, затем рампа. На полной скорости поезд мчался к следующей станции.
  Миновали переезд. Потом плавный поворот направо. Тут поезд всегда притормаживает.
  - Будь, что будет!
  Я не десантник и не спецназовец. Приготовился. В последнюю секунду вспомнил: где-то читал, что прыгают лицом вперед, но отталкиваются изо всех сил назад. Обязательно согнуть обе ноги. Как прыгнул, как выполнял рекомендации, сейчас не вспомню. Помню, что удар был сильным и я покатился по склону, довольно высокой в этом месте, насыпи. Наконец я перестал кувыркаться. Подвигал руками, ногами. Вроде цел. Встал. От моей "юбки" и "фрака" остались нитки и обрывки бумаги. Все тело горит!
  Главное, что было еще темно. Тут меня каждая собака знает. Железную дорогу я пересек в метрах ста от переезда. Не дай бог, увидят. Я через переезд два-три раза в день, бывает, проезжаю. Опасаясь собак, обошел предприятие. Вот и первая улица. За ней вторая. На ней живет мой водитель! Ваня! Только бы не наткнуться на его жену, Иру. Она такая худенькая, я бы сказал хлипкая. Увидит меня, может умереть от разрыва сердца!
  Во двор вошел без приключений. Барбос даже голоса не подал. Узнал меня еще на улице. Я подошел к окну спальни. Робко постучал. Хоть бы выглянул Ваня!
  Так, к счастью, оно и произошло. Узнав меня, выскочил на крыльцо. Я приложил палец к губам. Коротко рассказал суть. Ваня соображал быстро. Скоро вышел из дому со свертком одежды и туфлями. Размеры одежды и обуви у нас были одинаковыми. Провел меня во времянку. Умывшись, я оделся. А тут совсем рассвело. Ваня задернул занавески, вышел, закрыл на ключ времянку, сел в УАЗ, который ночевал у него дома, и уехал. Приехал, когда отвез Валю на работу. Сказал, что я задерживаюсь в связи с приездом в район комиссии.
  Дома принял ванну, обработал царапины. На работу решил в тот день не выходить. Ваня уехал в соседний райцентр. Часа через два вернулся. Привез одежду и обувь. Заодно выяснилась причина неприятного происшествия. Где-то за Черновцами ливень размыл железнодорожные пути. По телефону на все станции передали, что предположительно поезд опоздает на четыре-пять часов. Естественно, человек, живущий в километре от вокзала, вернулся домой.
  Тогда все, благодаря Ване, обошлось. Происшествие послужило серьезным уроком. Потом работал первым. Ваню я забрал в райком с собой. Потом мне предложили министерскую должность. Переезжая в Кишинев, я забрал с собой и Ваню. Помог ему с квартирой. Удивительной ответственности и преданности был человек! Умел слушать и быстро анализировать ситуацию. Несколько раз помог в таких вопросах, в которых без Вани было бы туго. Предупреждал меня заранее о предстоящих кадровых перестановках и других событиях в ЦК и СовМине. Думаю, не секрет, что водители большого начальства иногда знали ситуацию и прогнозы оперативнее и достовернее своих шефов.
  А потом, после очередной аппаратной склоки в ЦК я дал инфаркт. Валя, Ваня и Ира не отходили от моей койки в реанимации. Тем более, что Ира, Ванина жена, по специальности медсестра. Потом был второй инфаркт. В Москве предложили операцию. Деваться было некуда. Согласился. После операции сдвинулся клапан, образовался тромб. Несколько дней меня держали на искусственном дыхании. Два раза останавливалось сердце. Потом вторая операция.
  Я еще был в реанимации, когда с Валей случилось несчастье. При переходе улицы ее сбила машина. Случился сложный перелом бедра. Мне из-за моего состояния даже не сообщили. Был консилиум и решили ее оперировать. Во время операции, как объяснили врачи, произошла жировая эмболия. Шансов не было. Ни у нее, ни у хирургов. Такое бывает. Похороны легли на Ванины плечи. Дочка прилетела с Кубы только в день похорон. А Ира была со мной в Кремлевке.
  Сообщили мне о кончине Вали уже дома. Я впал в депрессию. Очень тяжело выходил. Потом вышел на работу. Конечно, не министром. В это время заболел Ваня. После обследования направили в онкоинститут. Но было уже поздно. Метастазы по всему организму. Скоро его не стало. Хоронил Ваню я, так как Ира дала очень тяжелый нервный срыв. Купил и одел в черный костюм, совсем как тот, в который он когда-то одел меня.
  - А что с Галиной ...? - спросил кто-то.
  - Галина Петровна с мужем переехали в Тирасполь. Потом мужу предложили работу в Одессе на кафедре, где он защитил диссертацию. Поздравляли друг друга на праздники ... А потом перестали. Директор завода рассказал, что спустя шесть лет после переезда Галина Петровна заболела. Онкология по женской части. Через полгода ее не стало.
  В это время к озерцу подошла миниатюрная моложавая женщина с рюмкой и чашкой:
  - Николай Павлович! Вам пора принять лекарства. - неодобрительно взглянув на стакан в руке Николая Павловича, подала рюмку.
  Николай Павлович опрокинул рюмку с таблетками в рот, запил, поданной в чашке, водой:
  - Спасибо, Иронька!
  Все переглянулись. Извинившись, женщина ушла в дом. Все смотрели ей вслед. Потом, словно по команде, перевели вопросительные взгляды на хозяина. Николай Павлович встал:
  - Прошу всех налить!
  Когда все налили, Николай Павлович произнес:
  - Это Ира, жена покойного Вани, моего "адъютанта его превосходительства", как называла его Валентина Васильевна, моя покойная жена. Вот так ... Бывает ... Живые разменялись с ушедшими. Жить надо! Прошу всех встать!
  Все присутствующие встали.
  - Не чокаемся! - немного помолчав, слил из стакана часть вина на траву и добавил. - За упокой душ покинувших нас. Пусть земля им будет пухом ...
  
  
  
  Орехи у межи
  
  В августе сорок пятого вернулись с войны в село два фронтовика: Георге Рошу и Георге Негру. Одногодки, оба родились в мае, оба были призваны на фронт в сентябре. Оба вернулись рядовыми, но живыми. У обоих на груди одинаковые медали: "За победу над Германией" и "За взятие Берлина". Оба вернулись без единой царапины. Только Георге Негру слегка контузило.
  Основанием для нашего рассказа явились важные обстоятельства. Оба Георге не были даже дальними родственниками. Да и разнились они между собой поразительно. Георге Негру был таким рыжим, что хоть прикуривай от его отрастающей шевелюры. Георге Рошу был черным, как смоль. Гадало все село:
  - Откуда они, такие?
  Родители и остальные родственники были с шевелюрами разного цвета и прическами. Были каштановые, почти черные, были русые, цвета спелой пшеницы и пожухлой соломы. Но таких черных и таких рыжих волос в роду обоих не было. Их часто путали, особенно в школьные годы. Они были недолгими, их школьные годы. Всего четыре класса. Но за долгие четыре года учитель Пынтя, приехавший в село из Ясс, Георге Негру называл Рошу, а Георге Рошу называл Негру. За цвет волос. С трудом к концу четвертого класса усвоил учитель: кто есть кто?
  Жили оба Георге в разных частях села. Рыжий Георге Негру жил на самой долине, недалеко от Куболты. Черноволосый Георгий Рошу жил с родителями в верхней части села, у самого леса.
  После войны парни в селе были нарасхват. Оба фронтовика, сверкая медалями, гуляли по селу, ловя на себе вожделенные взгляды сельских девчат. Поняли оба: пришло время жениться. Как положено издревле, заслали сватов. Чернокудрый Георге Рошу заслал сватов в самую нижнюю часть села, к соседке рыжего Георге Негру. Сваты рыжего Георге Негру направились сватать соседку чернокудрого Георге Рошу, жившую в самой крайней хате верхней части села. Огород их упирался в лес. Каждую осень опушка леса была украшена красно-оранжевой полосой созревшего шиповника. Точь в точь, как шевелюра будущего зятя, рыжего Георге Негру. Сам черт, будь он неладен, запутается в их шевелюрах!
  Поскольку обоих фронтовиков звали Георге, обе свадьбы решено было справлять субботним днем и вечером семнадцатого ноября, на следующий день после Святого Георгия Победоносца. Вовремя. Через четыре дня, в среду - день Святого Архангела Михаила. Начинается строгий сухой пост.
  Та суббота была особенной. В селе играли одновременно два духовых оркестра, с трудом собранные после войны в окрестных селах. Сначала музыка играла у женихов. В нижней части села музыканты старательно надували щеки на подворье родителей рыжего Георге Негру. В верхней части села мелодии отражались от леса эхом до середины села. Оркестр играл на усадьбе родителей черного Георге Рошу.
  После обеда, по обычаю, обе свадебные процессии направились за невестами. Старательно выводили мелодии трубы, пели, чудом сохранившиеся за годы войны, кларнеты, ухали барабаны, звенели медные тарелки. Свадьбы встретились на середине пути, там где огромный пустырь делит село пополам. Каждый оркестр старался играть погромче, чтобы переиграть друг друга. Даже у музыкантов в ушах засвербело. Положение спас старый цыган барабанщик. Подняв вверх свою огромную, нарезанную кругами из старых валенок, колотушку, барабанщик извечным знаком дал команду музыкантам остановить музыку. Разные мелодии стихли в одно мгновение.
  Обе процессии, словно по команде, остановились. Гости обеих свадеб принялись обсуждать и сравнивать красоту, каждой из ждущих своего жениха, невест. Но не смогли гости отдать предпочтения ни одной. В Молдавии, как известно, испокон веков на каждой свадьбе самая красивая невеста. А тут две! Попробуй, выбери!
  Старый цыган что-то тихо сказал и дал, понятный только музыкантам, незаметный для других знак. Раздалась негромкая стихающая дробь его барабана. Коротко звякнули тарелки. И-и. Сводный оркестр обеих свадеб заиграл зажигательную "Молдовеняску". Обе свадьбы, не разбираясь, кто чей гость, пустились в пляс. Казалось, само собою, на всю ширину улицы и пустыря образовалось кружащееся живое кольцо. Затем ноги гостей не успевали за стремительной "Полькой". Особенно старалась молодежь. Никто не заметил, как быстрая "Полька" перешла в плавные, словно колеблющиеся на волнах Днестра, звуки "Сырбы".
  Старый цыган снова подал незаметный знак. Мгновение перерыва и оба оркестра одновременно заиграли свадебный марш. Обе свадьбы, как по мановению руки, мгновенно распределились. Разделились, играющие марш, оркестры. Выстроившись в ряды, одна свадебная процессия, стараясь попасть в ритм марша, направилась на долину, к Куболте. Другая, под звуки того же марша, направилась в верхнюю часть села, туда, где на фоне темных стволов и потерявших листья, голых ветвей, по краю леса выделялась красно-оранжевая полоса шиповника и перезрелого кизила.
  
  Ранней весной сорок шестого пришли оба Георге в сельский совет. По заявлениям выделили им участки земли для застройки. Оба участка выделили рядом в центре села на обширном пустыре, где, совсем недавно, осенью под одну музыку плясали обе свадьбы сообща. На том пустыре, почему-то, до сих пор не строился никто. С ранней весны до поздней осени там паслись козы.
  Должности землемера тогда в сельсоветах не было. Поскольку заявители были заслуженными фронтовиками, выделять землю молодым семьям пошли председатель сельсовета с секретарем. Отмерив положенные сотки, отметили их колышками. Отмеченные колышками участки предстояло записать на фамилии их будущих хозяев и внести записи в, недавно введенные, подворные инвентаризационные книги. Но, как говорит наш неподражаемый, мною любимый молдавский классик, тут начинается Молдавия.
  Черноволосый Георге Рошу выбрал участок слева. Второй, рыжий Георге Негру, будучи покладистее, согласился. Но тут в земельный спор вступили жены. Испокон веков, все войны на планете начинаются из-за земли и женщин.
  Жена чернокудрого Георге, в отличие от мужа, кинула взор на участок справа. На правый участок претендовала и жена рыжеволосого Георге Негру. В итоге, к концу дня председатель с секретарем, пытаясь разобраться в распределении участков, запутались сами так, что оба не могли объяснить себе, в чем предмет спора.
  Решено было перенести обсуждение и вынесение решения на потом. С утра следующего дня земельная тяжба продолжилась. Только чернокудрый Георге Рошу, уставший за ночь от увещеваний жены, плюнул на межу и махнул рукой:
   - Выбирайте сами, мне все равно. Как решите, так и будет.
   Но уже рыжекудрый Георге Негру, напичканный за ночь идеями и претензиями жены, противился желанию жены чернокудрого Рошу. Страсти накалялись. Помощь неожиданно пришла от шестилетнего Марчела Гроссу, который слушал спор, часто втягивая и вытирая рукавом сопли:
  - Надо тянуть спички! Кто вытянет длинную, тот жмурит!
  Марчел вытащил из кармана жменю разной длины горелых спичек, собранных им возле сельсовета. Целые, не горелые спички сразу после войны были невероятным дефицитом. Даже имеющий в кармане коробок спичек взрослый курильщик терпеливо ждал: вдруг мимо будет проходить сосед с зажженной самокруткой, либо кто-то будет прикуривать от собственной спички ...
  Идею шестилетнего Марчела восприняли по разному: кто с облегчением, кто с энтузиазмом, кто с пессимизмом. Жена рыжего Георге Негру заявила, что такой выбор в любом случае будет несправедливым.
  За неимением лучшего варианта, решили остановиться на спичках. Но снова вступили в спор женщины. Как считать результаты жребия? Вытянувший длинную спичку получит правый или левый участок? Возобновился спор по очень важному вопросу:
  - Какой участок правый, какой левый? Ведь если встать лицом к колодцу, по правую руку будет правый участок. А если спиной к колодцу?
  Спор окончательно разрешил тот же сопливый Марчел:
  - Кто вытащит длинную спичку, тот выбирает участок.
  Как просто! После недолгих раздумий решили:
  - Будь, что будет!
  Комиссия по решению спора была серьезной. Председатель сельсовета, секретарь, четверо зевак и Марчел. Потянули спички. Право выбора приобрела жена рыжего Георге Негру. Жена черного Георге Рошу молчала. Мужчины с облегчением вздохнули.
  Наутро оказалось, что ночью колышек от дороги кто-то выдернул. Колышек нашли в канаве через дорогу. Но потеряли место, куда был забит колышек. Пришлось снова идти в сельсовет. Территориальный спор был решен, пришедшим с рулеткой, секретарем. На всех углах участков глубоко в землю забили акациевые толстые колья. Мир, казалось, был достигнут.
  Плетни плели клакой. Клака примирила враждующие стороны. Обед плетущим плетень из ивовых прутьев соседки готовили уже вдвоем. Прутья и столбики оба Георгия возили с Куболты на тачках. К вечеру плетень был готов. Угощали участников клаки сидя, прямо на земле.
  Разошлись довольные, в том числе и петух, наклевавшийся хлеба с пролитым на него самогоном. Сначала петух хорохорился, усиленно ухаживал за курами. Потом стал бросаться на людей, участников клаки и собственных хозяев. Чуть позже петух вдруг опрокинулся набок и, казалось, умер. Подошла хозяйка. На всякий случай. Если петух мертв, надо ощипать. Куры тогда были не у всех. Вырвала хозяйка несколько перьев на животе. Петух задергал ногами. Упившегося петуха положили на мешок и засунули в старую собачью будку. Собак у новоселов еще не было. Довольные угощением и художественным представлением с участием петуха, клакари разошлись по домам.
  Лето прошло в неустанных заботах. Замесы, лампачи, постройка домов, сараюшек, огороды. К осени каждая семья новоселов перешла в свою единственную, мазаную глиной с конским навозом, пригодную к зимовке, еще не беленую комнатенку. В остальных комнатах окна и двери заложили снопами убранной кукурузы. Убрали огороды. Поскольку погребов еще не выкопали, овощи закрыли соломой в прокопанных кагатах. Сверху насыпали землю. Зима, казалось, должна пройти благополучно.
  Утром 14 декабря соседей-новоселов ждал малоприятный сюрприз. Выйдя во двор, не сразу заметили, что плетня, разделяющего подворья от домов до улицы, нет. Ошалелые соседи не сразу вспомнили, что вчера был День святого апостола Андрея Первозванного. В ночь на четырнадцатое в Молдавии происходят удивительные, подчас фантастические события: уносят калитки, меняют ворота, опрокидывают вперед собачьи будки с собаками внутри, закручивают проволокой кольца на входных дверях домов, обвязывают цепями туалеты ...
  Плетень, разделяющий дворы, вместе с вынутыми из земли кольями нашли за колодцем во дворе одного из соседей. Отверстия в земле, где были забиты колья, были засыпаны и плотно утрамбованы. Каких-либо следов, указывающих на границу подворий не было. Неизвестные шутники, зная подробности соседской междоусобицы, постарались.
  Плетень восстанавливали сообща, в присутствии соседа, имеющего рулетку. Тем не менее, жене рыжего Георге Негру показалось, что от огорода забор сдвинут в сторону ее подворья, а жена черного Георге Рошу была уверена, что ее участок от улицы стал на целых одиннадцать сантиметров уже.
  Весной обе семьи занялись благоустройством сада и огорода. Рыжий Георге Негру поехал в Могилев, славившийся богатым базаром. Проходя по рядам, Георге Негру увидел старушку, продающую саженцы орехов. Рядом на полотенце лежали орехи для демонстрации: большие, круглые, светлые и тяжелые. Один орех был надколотым. Тонкая скорлупа, золотистого цвета полные ядра. Не думая, Георге Негру купил саженец. Промелькнувшую мысль о покупке второго саженца для Георге Рошу, заглушил в себе тут же. Сработало наше извечное молдавское: Ка ла мине, нуй ла нимень! (Как у меня, больше ни у кого!).
  Привез рыжий Георге Негру саженец домой. Посадил недалеко от плетня. Увидевший посаженное деревце, черный Георге Рошу прикинул: когда орех вырастет, закроет почти половину его подворья и огорода. Тяжбу разрешил секретарь сельсовета. В инструкциях он вычитал, что орех надобно сажать на расстоянии не менее трех метров от участка соседа и забора, отделяющего двор владельца и улицу.
  Скрепя сердце, Георге Негру решил уступить. Пересадил он орех подальше. Но Георге Рошу был начеку. Одолжив у соседа рулетку, вырезал трехметровый ровный шест и, просунув между прутьями плетня, измерил расстояние от ореха до плетня. В огонь тяжбы подлили керосин. От плетня, разделяющего дворы расстояние было почти на пятнадцать сантиметров меньше, чем по инструкции. А от забора, отделяющего двор и улицу, расстояние оказалось всего лишь два с половиной метра! Георге Рошу снова апеллировал к закону. Снова пришел секретарь. Повторили замеры. Все совпало. Снова пришлось рыжему Георге Негру под наблюдением секретаря и соседа с помощью эталонного шеста пересаживать орех. Напряжение между соседями нарастало.
  Однажды шел черный Георге Рошу со станции. По обочине дорогу сопровождала телеграфная линия. Под одним из столбов с распорками Георге Рошу увидел деревце ореха. Точь в точь как у соседа. Вырывать нельзя! Погибнет! Прибыв домой, взял лопату. С лопатой под мышкой прошагал Георге Рошу четыре километра. Почти час! Широко окопав, принес деревце домой. Еще один час! С шаблоном посадил точно по закону. Наутро сосед увидел высаженный орех. Проверил. Все точно, по закону. Расспросив соседа, немного утешился. Орех был диким, видимо пару лет назад оброненным вороной. Потом пророс. Вороны любят воровать орехи.
  В августе с разницей в два дня родились у соседей сыновья. Здоровые, розовые, орущие, пока их губы не почувствуют сосок материнской груди. Пришло время крестить детей. Крещенных в одной купели детей в Молдавии называют фраць де круче (крещальный брат). В обоих семьях снова вспыхнули искры меж-соседского конфликта. В обеих семьях не было желания крестить детей в одной и той же купели.
  Пожар погасили родители соседей и их бабушки:
  - Вы что? У вас кто-либо убил кого-то? На все село смех! Дети должны быть крещены на сороковой день после рождения. - заявила одна из бабушек.
  Детей крестили в одной купели. Кумэтрию (крестины) делали в один и тот же день. У каждой семьи были свои гости. Так, что даже кумовьями не стали.
  Дети подрастали. Подрастали и орехи. Пришло время менять плетень на штакетный забор. Даже калитки не сделали. Снова вмешались все четыре семьи бабушек и дедушек. Бесполезно. Так и росли дети, разделенные забором. Встречались, как говорится, на нейтральной территории, больше на улице. Потом в школе. Конфликтов между детьми не было, но оба мальчишки чувствовали неловкость, когда за игрой их заставал кто-либо из четырех родителей.
  Росли и орехи. В один и тот же год стали плодоносить. С первого года плодоношения стало ясно: бабка надула рыжего Георге Негру. Вместо больших круглых орехов с мягкой скорлупой, которые она выставляла на рынке, как рекламу, уродились мелкие, продолговатые, с толстой скорлупой и совсем маленьким ядром, орешки. Орех, выкопанный черным Георге Рошу стал плодоносить так, что ветви гнулись. Орехи были круглыми, гораздо больше соседских, с тонкой, мягкой скорлупой и набитым ядром. Рыжему Георге Негру родственники не раз советовали выкопать, проданный бабкой орех и посадить другой. Но он, только вспомнив о подлой бабке, сам не зная почему, отбрасывал эту мысль.
  Орехи созревали, падали. Часть орехов рыжего Георге Негру падали на подворье Георге Рошу, а орехи Георге Рошу падали и катились по земле во дворе Георге Негру, чему тот был несказанно рад. Он проворно собирал крупные круглые орехи и сушил их на чердаке. Георге Рошу, подбирая орехи с дерева, растущего на подворье рыжего Георге Негру, разбил для пробы пару штук. И тут же выбросил их на соседское подворье. Потом, увидев, как сосед, собрав орехи, упавшие с его дерева, поволок их на чердак, перестал кидать орехи через забор. Рыжий Георге Негру тщательно отделял свои орехи, отдавал их детям, а мелочь с соседского дерева стал собирать в мешок. Зимой, когда наступали холода, он с каким-то злорадным остервенением широким совком забрасывал ни в чем не повинные орехи в топку своей плиты. Орехи ярко горели, давая много тепла и долго сохраняя жар. На второе утро, найдя в золе от сгоревших орехов комки жара, получал несказанное удовольствие. Настроение его в тот день было прекрасным до самого вечера.
  Ореховые деревья меж тем разрастались. Над межой они густо переплелись и уже непонятно было, где над головой ветви от своего ореха, а где соседские.
  Мальчишки меж тем выросли. После учебы в село не вернулись. Почти одновременно оба женились. Также в один год родились дети. Опять сыновья! Ни одной девочки! Зато регулярно каждое лето на каникулы родители привозили сыновей в село. Старики внимательно присматривались и к внукам. Мальчишки пошли в своих родителей, но больше ни угольно-черных, ни огненно-рыжих потомков стариков Рошу и Негру на свет не появлялось.
  Как-то одновременно заболели и стали усыхать обе соседки. Все больше проводили время в разговорах на огороде. Там заборов не было. Потом обе упросили мужей прорезать забор и поставить калитку. Затем, видя, как слабеющим женам стало трудно стоять, с каждой стороны забора у калитки забили колья и поставили скамейки. Сидя на скамейках, старухи наблюдали за карабкающимися по веткам, как обезьяны, внуками. Калитка внукам не была нужна. Забравшись на дерево в одного огорода, в мгновение ока без помощи рук перебегали на соседний орех. Старухи с замиранием сердца следили за внуками. Старики ворчали. Внуки посмеивались, вспоминая рассказы родителей о тяжбах стариков в молодости. И все это из-за клочка земли и орехов?
  Да и сами старики сильно сдали. Непонятно куда, улетучились черная и рыжая, роскошные в свое время, шевелюры. Волос обесцветился, старики облысели. У обоих волос узким, почти пуховым седым венчиком на затылке едва доходил от уха до уха. Сгорбившись под грузом прожитых лет, старики стали ниже ростом. Даже внешне они стали походить друг на друга. Однако в селе их продолжали называть по старому: Рыжий Георге Негру и черный Георге Рошу.
  В один год, одна весной, другая осенью, преставились обе старухи. Умирая, завещали мужьям калитки не забивать и орехи не рубить. С тем и ушли они в мир иной. На похоронах жены рыжего Георге Негру с родителями приехал правнук, тоже Георге. Только в отличие от своего рыжего прадеда и остальных родственников, Георге второй носил на голове кудрявую угольно-черную шевелюру. Все провожающие и рыжий прадед не сводили глаз с необычной, неведомо откуда взявшейся богатой шевелюры. Смотрел на Георге и старый черный Георге Рошу, в молодости бывший таким же черноволосым. Наверное, жалел что не оставил на земле собственного, похожего на него, кучерявого черноволосого правнука.
  На похороны жены черного Георге Рошу с родителями издалека приехала первая в роду правнучка. Назвали ее в честь прадеда. Только имя ее звучало несколько по другому - Жоржетта. И снова, пришедшие проводить в последний путь родственницу и односельчанку не отрывали глаз от юной Жоржетты. В отличие от черноволосого в молодости Георге Рошу и других бесцветных родственников, крупные кудри Жоржетты Рошу оправдывали ее фамилию. Они были огненно-рыжими, как когда-то у, никогда не бывшего родственником, рыжего Георге Негру.
  Прошло еще несколько лет. Постаревшие дети и, считай, немолодые внуки редко навещали стариков, которые вот-вот должны были разменять десятый десяток. Ограничивались денежными переводами, посылками с вещами и одеждой, которую уже и не сносить, и девать некуда. Старики все больше сидели на одной из лавочек у калитки. Говорить стали громко. У обоих, особенно у перенесшего на фронте контузию рыжего Георге Негру стал совсем слабым слух. Внуки из-за границы высылали им слуховые аппараты, но они помогали мало. Еще сильнее шумело в ушах, начинала кружиться голова.
  Была середина лета. В одно из воскресений, как снег на голову, на прадедов свалились правнуки. Из Москвы, сам черный как смоль, прилетел правнук когда-то рыжего Георге Негру - тоже Георге Негру. К черному когда-то Георге Рошу прилетела из Парижа его правнучка - огненноволосая Жоржетта Рошу. На прадедов они обратили внимание только по приезду, когда вытаскивали привезенные подарки. Остальное время проводили за ноутбуками и айфонами.
  Только одно огорчало стариков. Одеты внуки были не по-людски. Правнук приехал в коротких, чуть ниже колен, широких, словно в юбке, штанах. Шортами называют! Стыд и срам! Жоржетта, несмотря на приближающееся жнивье, словно мальчишка, приехала в джинсах.
  Однажды, когда Жоржетта сидела за ноутбуком, в комнату вошел ее прадед. Жоржетта с кем-то говорила по телевизору. Чудеса! Георге Рошу подошел поближе. Ему показалось, что с экрана прямо ему в глаза смотрит черноволосый правнук рыжего когда-то Георге Негру. Экран тут же мигнул, черный Георге Негру исчез. А на экране уже пели совсем другие артисты. Показалось от старости ...
  Почти каждый вечер Жоржетта в кабинке за домом обливалась водой из колодца, вытиралась и одевала нормальную широкую юбку. Вот это по-человечески, вернее по-женски, нормально. Накрывала деду ужин, усаживала, наливала рюмочку какой-то приторной дряни. Лучше бы сто грамм самогона! Подвинув ближе к прадеду рюмку, убегала во двор и исчезала. Словно растворялась в воздухе.
  Однажды Георге Рошу закончил ужин раньше и по надобности вышел во двор. Оттуда на огород. По ту сторону огорода никто так и не построился. На ярко-зеленых листьях орехов отражались блики от близкого к закату, солнца. Ему показалось, что листья обоих ореховых деревьев дрожат. Словно осенью кто-то трусит орехи. Но сейчас конец июня! Старый прадед подошел поближе, потом еще ... Посмотрел наверх и застыл, не веря своим глазам!
  Господи! Воля твоя! Неисповедимы пути твои!
  На густом переплетении уже довольно толстых ореховых веток ошалевший прадед увидел юбку Жоржетты. И черный молодой Георге Негру! Боже! На высоте около шести метров? Словно райские птички! На голых ветках! Задрав голову вверх, Георге Рошу не силах был оторвать взгляд. Стоя с запрокинутой головой, старик почувствовал головокружение. Так всегда бывало, когда он смотрел вверх. Сегодня головокружение было очень сильным! Георге Рошу, ловя в воздухе, за что бы ухватиться руками, стал валиться наземь.
  Господи! Воля твоя и милость безграничны! Старик почувствовал, что кто-то обхватил его плечи, не давая упасть на траву. Очнувшись, оглянулся. Это был Георге Негру, его старый сосед. Беззубый рот его приоткрылся, чтобы что-то сказать или спросить. Старый Георге Рошу, призывая молчать, приложил палец к губам. Георге Негру вопросительно молча слегка дернул головой. Георге Рошу показал ему пальцем наверх. Оба застыли и, не отрываясь, несколько мгновений наблюдали за происходящим на переплетениях ореховых веток.
  Георге Негру тронул Георге Рошу за плечо. Поманил ладонью. Оба удалились к калитке. Георге Негру спросил:
  - Что будем делать, сват?
  - Будем готовить свадьбу, сват! - ответил старый Георге Рошу.
  - По рукам!
  Вернулся Георге Рошу в дом. Не знает, как будет смотреть в глаза правнучке. Когда-то за такое секли! Как с ней говорить? С чего начать? Что сказать внукам, родителям? Не доглядел! В тяжелом раздумьи старик незаметно задремал. Разбудил его стук входной двери. В комнату впорхнула Жоржетта:
  - Извини, дед, что сделали вам стресс! Мы просто залезли на орехи, куда в детстве лазили. Только тогда мы лазили каждый в отдельности. А как приехали, полезли вдвоем. А потом оно само... Мы с Георге с самого приезда встречаемся. Извини, дед! Мы решили пожениться!
  Старый, когда-то черный Георге Рошу сидел, как пришибленный. Как все просто у них! Он повернулся в правнучке:
  - А родители? Они же за тысячи километров! А как к этому отнесутся родители же ... , Георге твоего?
  - Все родители и деды с бабушками все знают. Свадьба в Москве будет осенью. А у тебя, то есть у вас, через две недели! Эту свадьбу родители решили для вас с дедом Георге сделать. Когда еще погуляете?
  - Как? - оторопел старый Георге Рошу. У нас со сватом Георге ничего не готово! Ты же сама видишь! Из хозяйства у меня одна курочка, а у него петух.
  - Ха-ха! Как похоже! Дед! Все будет готово! Ты только скажи, я составлю список гостей. И все!
  Как пришибленный мешком Георге Рошу, словно впервые сюда попавший, сидел в самом углу комнаты собственного дома.
  - Как же так? - думал старик. - В его годы к свадьбам готовились за полгода. Гнали самогон, откармливали свинью, потом резали кур. А тут через две недели. За это время даже палату на улице не поставят. Да и некому.
  Георге Рошу прикинул гостей. Совсем крохотная свадьба! Большинство уехало из села, многие давно почили. Вот только их с соседом, то есть, уже сватом, смерть обходит. Забыла, наверное ... Село, когда-то большое, можно уместить в одном четырехэтажном доме, какие в райцентре стоят. Как же так? А земля, огороды, виноград, орехи?
  За три дня до свадьбы дома обоих стариков были переполнены детьми с женами и сватами, внуками, и еще, какими-то совсем незнакомыми людьми. А оба древних свата вдвоем сидели на завалинке за сараем, чужие в собственных дворах, из-за которых в далеком прошлом случилось столько историй!
  - Прости, сват!
  - И ты меня прости, сват! - вероятно думая о том же сказал, когда-то рыжий, Георге Негру.
  Подготовка к свадьбе шла полным ходом. Посмотрели прогноз погоды. На ближайшую неделю - ни одной капли дождя. Оба внука, сейчас уже сваты, часами сидели, уткнувшись в свои айфоны, или как там их. Все время трогали пальцами экран. Никто никуда не ездил. Ничего не привозили.
  Палату решили ставить под орехами, как раз под сплетением ветвей. Для этого внуки и дети сообща снесли забор, целиком отнесли его далеко за сарай и прислонили к старой груше. Засыпали ямки, выровняли и утоптали место для будущей палаты. Сняли, когда-то, стоящие рядом и смотревшие на улицу, ворота. Старики задумчиво смотрели:
  - Уже никому не понадобится старый забор. И новый не нужен!
  В пятницу с утра у расширенных вдвое ворот остановилась фура. Молодые ребята в голубых комбинезонах, установив и проверив площадку, расстелили на ней что-то большое, с желто-синими полосами. Подключили шланги. Заурчал мотор. На глазах стала подниматься надувная палата. Сгрузили и занесли раскладные столы и стулья. В углу поставили два больших холодильника. Подключили к розетке. Холодильники заработали, а в палате зажглись гирлянды из сотен, а может и тысяч ярких разноцветных, сложенных в гигантские розы, лампочек. В палате сразу стало нарядно. Подошли к внукам. Все достали свои айфоны. Через полминуты приезжие сообщили:
  - Оплата прошла! Поехали.
  А прадеды смотрели и рассуждали:
  - Смотри! И ковры не надо развешивать.
  В субботу с утра машины стали приезжать одна за другой. Разгрузив, уезжали. Привезли в контейнерах еду. Горячее в термосах. Старики, решившие помочь внукам, достали, сберегаемые издавна, присланные внуками и детьми доллары, евро и леи. Улыбаясь, внук сказал:
  - Спрячьте деньги. Все уже оплачено. - показал он на айфон.
  - Чудеса, да и только!
  Снова у ворот остановился бус. Из него выпорхнули совсем юные девчата. Их сопровождал молодой человек, который, несмотря на июньскую жару был одет в черный костюм с бабочкой. Из буса вынесли баул. Скоро все девочки были в белых фартуках и ажурных кокошниках. Официантки...
  Только музыки не было. В углу палаты на стуле сидел молодой паренек и, нажимая кнопки и двигая ручками, что-то настраивал. Потом ниоткуда полились свадебные мелодии. В это время подъехал и притормозил автобус. Внуки подошли к, стоящим рядом, растерянным старикам и сообщили:
   - Это вам в подарок, деды!
   Из автобуса стали выходить музыканты с инструментами. Оказывается есть такая организация, которая за деньги, хоть луну с неба достанет и привезет! Вышли трубачи с трубами, баритоном и огромным басом. Выволокли контрабас, за ним целую гору разных барабанов. Потом вышли саксофонист, кларнетист и флейтист. За ними два аккордеониста. Открыли заднюю дверь автобуса и осторожно вынесли и установили на привезенном помосте цимбалы. Большинство музыкантов были пожилыми, если не старыми. Старики прослезились.
   - Вы рассказывали, что на ваши свадьбы после войны музыкантов собирали со всей округи. Вот и мы решили собрать. Это было самое непростое из всей свадьбы мероприятие. Эти ребята тоже собирали старых музыкантов от Бельц до Липкан.
   Меж тем прибывали гости. Людей, действительно было мало. Село вымирало.
   Грянул оглушительный марш. Из домов своих прадедов вышли жених в черном костюме и невеста в белом платье с диадемой. Встретившись на середине двора, молодые прошли и уселись в центре стола, под самым переплетением ореховых ветвей.
   Скоро расселись все гости. Музыканты заиграли молдавские свадебные мелодии. Свадьба началась. Старики, как диковинку, наливали кубинский ром, текилу. Привычная водка была не в новинку. Женщины налегали на сладкое шампанское и критическими взглядами окидывали стол. Такую свадьбу еще тридцать лет назад надо было готовить за полгода. До начала шестидесятых о холодильниках не мечтали.
  А брезентовая палата! На длинных кольях неструганные доски для столов. Такие же скамейки. Посуду, ложки и вилки собирали у соседей и всей родни. Бывало, палату ставили после осенней вскопки огорода или, в лучшем случае, после убранной картошки. Неровная поверхность грунта, стертая, легко поднимающаяся под ногами танцующих по кругу у стола, пыль. А тут за минуту настелили пластиковый пол!
   Свадьба продолжалась. Воздушные официантки разносили, уже не умещающиеся в желудки, диковинные стравы. Несли, никогда в селе невиданные, пылающие синим пламенем, колбаски. Чудеса, и только!
  Только два прадеда-соседа, положившие в свое время начало ореховой распри, а сейчас ставшие сватами, весь вечер, полуобнявшись за плечи, в ряд, взад-вперед, шаркая и спотыкаясь, казалось без устали, не спеша танцевали что-то среднее, похожее на сырбу и краковяк одновременно. Они все время о чем-то оживленно говорили. Стараясь перекрыть звуки оркестра, они что-то кричали друг другу в оглохшие от времени уши, но чаще, показывая сначала пальцем, смотрели наверх, туда, где густо переплелись массивные ветви, посаженных ими в молодости у межи, двух ореховых деревьев. Качали головами ... И улыбались ...
  
  
  С моих слов женой записано верно. Я даже не читал. Просто я верю моей Люде. Да и некогда. Иду копать огород старушке, соседке Натальи Николаевны. Трактор в ее огород не проникнет из-за зарослей акаций, а нанимать копать довольно дорого. А я копаю бесплатно, для удовольствия, для зарядки, хотя мне вот-вот семьдесят. При моем росте в 190, всю жизнь мой вес держится 77 - 78 килограмм. Я всегда помню, что закончил физкультурный факультет.
  
   К сему, как писали в древности в конце писем воспитанные персоны,
   - Иоанн Боканча-
  
  
  
  
  Вместо послесловия
  
   Вышел в свет первый сборник "Вдоль по памяти. Бирюзовое небо детства". Затем родилась вторая книга "Марков мост. Шрамы на памяти", в которой я попытался раскрыть некоторые страницы становления и развития моего села, семейной генеалогии. Отдельным разделом "Шрамы на памяти" легли на страницы книги повести и рассказы о минувшей войне.
   Что касается повести "Марков мост", не постесняюсь повториться. Толчок к написанию повести дало общение по телефону с ныне покойным Адольфом Назаровичем Жилюком. Воспоминания Адольфа Назаровича позволили обогатить повесть рядом неоднозначных, но ярких событий, о которых в селе за полвека с лишним успели подзабыть.
  Сама повесть "Марков мост" была задумана мной изначально одной из первых. Но я не мог подойти к началу ее изложения, не видел очертаний ее будущей структуры. Я не мог увидеть мою повесть эмоциональной и светлой. Я слишком долго запрягал. Два года? Сейчас меня не покидает ощущение, что к повести "Марков мост", как и, пожалуй, ко всему написанному мной, я шел всю свою жизнь... Порой кажется, что прожитое было лишь реальной прелюдией, базовой основой к написанию настоящей книги.
   В итоге последовали пять суток непрерывного пребывания в состоянии безалкогольного творческого опьянения, с которым я не желал бы расставаться до последней минуты моей жизни. На пять суток я вернулся в события самых светлых и безоблачных моих лет. После серии "Шрамы на памяти", словно соскучившись, повесть "Марков мост" расстелилась на страницах единым порывом.
   Считаю повесть состоявшейся, своей удачей. Повести "Марков мост" и "Проклятие навязчивых сновидений" стали лебединой песней моей второй книги. Скорее всего, и моей нечаянной, запоздалой и короткой литературной судьбы... Тогда ...
   Но ... Никогда не говори никогда ...
   Перерыв был недолгим. Прошло еще не более трех месяцев. Как навязчивое состояние, появилась внутренняя потребность поделиться сохранившейся толикой информации, которая через десять-двадцать лет канет в лету. В большинстве своем - навсегда! И никто уже не узнает, не вспомнит самобытную, краткую, всего лишь столетнюю историю возникновения, становления, развития и угасания моего села. Но главное - люди! Что может быть страшнее разрыва преемственности поколений?
   Просматривая написанное, пытаюсь восстановить события давние и не совсем. Вспоминаю рассказы старожилов и их потомков. Информация о событиях прошедших десятилетий подчас всплывает неожиданно, от внуков и правнуков ушедших в небытие моих земляков. Проверяю, сопоставляю, фильтрую, исключаю возможные домыслы. Горькая, пусть кровавая, истина всегда ценнее красочных небылиц.
   Всю мою сознательную жизнь занимал важный для меня вопрос:
   - Что заставило в конце девятнадцатого века сотни семей практически одновременно сняться с, веками обжитых, мест древней Подолии и переехать в незнакомую иноязычную Бессарабию? В результате переезда на севере Бессарабской губернии были образованы несколько сел.
   Об этнических, религиозных и экономических, хозяйственных внутри- и вне клановых взаимодействиях, определивших в те годы становление новых бессарабских сел, в главе "Маршруты наших судеб" сделана попытка объяснения причин переезда десятков семейных кланов из нескольких сел Лячины (Ляшины). Лячина (Ляшина) - территория, где преимущественно проживали ляхи. Ляхи - представители народа, принадлежащие к группе западных славян, устарелое название поляков.
   В главе "Никто не забыт?" и в ряде других я максимально подробно описал события самого трагического в истории села дня - дня расстрела 24 моих односельчан. По воспоминаниям моих родителей, ветеранов, родственников, очевидцев тех событий, сохранившимся документам, тот страшный день нашел свое отражение в памяти людей и на страницах моей второй книги. А потом был период с августа сорок четвертого до конца кровавой бойни. Погибшие на полях сражений, умершие от ранений и без вести пропавшие. Найденные мной в процессе написания главы сведения в электронных архивах МО РФ о награжденных односельчанах являются предметом моей гордости и, в какой-то мере, ощущения сопричастности к событиям тех суровых лет.
   И вот, осталась позади глава "Никто не забыт?". Казалось, мой долг перед воевавшими и погибшими в той страшной войне земляками, исполнен. По новому окидывая взглядом прошлое, проследив судьбы детей разных поколений, глядя на своих сыновей, во мне копилась потребность воздать должное детству моих односельчан, рожденных и росших в ту страшную пору, период с сорок первого по сорок пятый годы и потерявших своих отцов. Иных безотцовщина настигла еще до рождения.
  Никто не забыт, ничто не забыто?... Знак вопроса, кажется, был поставлен мной больше подсознательно. Как оказалось, забыты! Забыты те, кто проводил, не вернувшихся потом с войны мужей и сыновей. Забыты те, кто в ту страшную годину связал неразрывной нитью прошлое и будущее. Забыты жены, родившие до и во время войны, оставшихся без отцов, детей. Мной забыты матери, потерявшие своих сыновей. Воздадим им должное! Затем, как логическое продолжение, сама собой последовала семейная генеалогия и демографическая характеристика моего вымирающего села.
   Жизнь продолжалась. Мы росли, взрослели. Но до сих пор меня одолевает один из множества сохранившихся элементов моего психического инфантилизма - не перебурлившее до зрелости детство. Напомнила о себе неотъемлемая составляющая моей молодости - пора рыбалки. Тогда мы успевали всюду и всегда. Была работа, ночные дежурства, пожирающие мои ночи, неотложные состояния пациентов, аспирантура, защита диссертации. Но были и выезды с мангалом, была рыбалка, раки и уха на берегу озера, поездки на Прут и Днестр, ночевка на берегу, гнус ...
   Потом "Мимолетные встречи", которые сейчас и мимолетными не назовешь ... Сколько их было? Встреча на медицинском осмотре с мошанскими педагогами воскресили в памяти мой "Мошанский период" жизни. Встречи со старинными друзьями обновили в нашей обшей памяти события почти полувековой давности, ключевые моменты которых сегодня воспринимаются, как непридуманные анекдоты. Так родился раздел "Молдавский Декамерон". Посчитал своим долгом вспомнить наших институтских наставников. И, наконец, вечно актуальная проблема, решению которой я отдал более пятнадцати лет: "Хронический алкоголизм и проблемы, которые тянет за собой этот страшный недуг". В этом разделе я постарался показать различные стадии алкоголизма в динамике, разные ситуационные особенности, при которых человек погружается в преисподнюю алкогольного безумия.
   Проанализировать, отдать справедливую, адекватную оценку книге, рассудить меня вкупе с событиями тех, канувших в небытие, лет надлежит моим читателям и потомкам.
  
  Дондюшаны
  Январь 2018 - Май 2019
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"