А-ахр, тьфу! Не помогло - напротив, ощущение, что в горло насыпали песка вперемешку с волосами, усилилось. Никита, тяжко застонав, перевернулся и опустил руку. Ладонь привычно нащупала прохладный бок пластиковой леечки с тонким хоботком, какие, обычно, используют для полива цветов.
Расточительно расплёскивая воду на лицо и подушку, быстро и с наслаждением, молодой человек осушил пластиковый сосуд. Мало! Как ни горько это сознавать, но, похоже, придётся встать и добраться до крана с холодной водой.
Никита решительно приподнялся, и вздрогнул, напуганный шорохом газетного листа, в пустой комнате прозвучавшим, подобно безрассудным раскатам майского грома. Кто, чёрт побери, додумался укрыть его газетой? Никита долго пытался сосредоточиться на крупных буквах, коряво вычерченных поверх газетных статей.
Не сразу, но он смог вспомнить, в связи с чем он нацарапал карандашом адрес, имя, и слово "запой", перечёркнутое накрест.
Вчера один из его приятелей-собутыльников притащил необычного гостя: пышущий здоровьем, с иголочки одетый мужик, над которым будто сияла аура уверенности и успеха. Он накупил закуски, но к водке не притрагивался - пил только крепкий чай.
Никита с огромным трудом признал в нём Сеньку Михайлова, бесследно пропавшего лет шесть назад. Но тогда он был вечно пьяным, или с похмелья, небритым, немытым, и мычащим что-то нечленораздельное. А теперь... Оказалось, что он не сгинул, упившись вусмерть, а "завязал", уехал в другой город, где сделал успешную карьеру. Никита, исполнившись чёрной зависти, весь вечер не отходил от Семёна, выпытывая, как же ему удалось вырваться из цепких объятий "зелёного змия". Тот долго отшучивался, но, уступив настойчивым уговорам, рассказал, что в их городе давно живёт некий могучий знахарь, или колдун, способный навсегда отвадить от пагубных пристрастий. Похоже, что это его адресок был на газете.
Сеня вчера ещё долго что-то объяснял, но, воспоминания об этом были начисто смыты спиртом, как следы мух со стекла. Никита, раскачиваясь, как метроном, осмотрел комнату: грязь и запустение. Из мебели остались только диван и пара табуреток - остальное помогли вынести друзья, чтобы выменять на выпивку. Да, похоже, что от самого дна его отделяет последний шаг.
Никита убедил себя, что сегодня же должен найти того знахаря, иначе потом ни за что не решится. Бедолага выжал последние капли из всех, валявшихся на полу бутылок, и привёл себя в порядок. Решительно отодрав плинтус, он достал из тайника последние деньги, и положил их в сумку-пояс из затёртой искусственной кожи.
Старенький, угловатый автобус развернулся возле обложенного кирпичом вагончика, с вывеской "Продукты", и, всхлипнув, распахнул двери. Никита вышел, и быстро пошёл прочь от магазина, чтобы избежать соблазна, исходящего от компании работяг, в виде бульканья разливаемой водки и щёлканья пластиковых стаканчиков.
Мужчина сверился со своими записями. Требовалось доехать на автобусе семнадцатого маршрута до конечной, идти дальше по дороге до улицы "Тинной", где спросить дом Орехова.
Несложно - дорога здесь всего одна, неровная, сморщенная и стиснутая покосившимися домиками, канавами с водой, и почерневшими валами апрельского снега. Странно, Никита считал, что знает свой город до последнего переулка, но здесь он оказался впервые. Да, и про Тинную улицу никогда ранее не слышал.
Улица становилась заметно уже. Островки асфальта живописно омывались весенней грязью, ясно давая понять, что по этой улице можно проехать только на тракторе. Наконец-то, первый живой человек после автобусной остановки - навстречу спешила старушка с матерчатой сумкой.
― Эй, бабуля, как мне на Тинную улицу попасть, ― крикнул Никита. Старушка остановилась, удивлённо рассматривала его минуту, и, пожав плечами, махнула рукой за спину:
― Не знаю, старая я уже, в ту сторону не хожу. Так что, может, где-то там, ближе к болоту, за каналом, ― пожилая женщина побрела дальше, раздраженно бормоча под нос: "Тинная, Тинная - и чего их несёт туда".
Улица пошла под уклон, и парень вспомнил, что этот край города упирается в непроходимые болота, бывшие когда-то тихими речными старицами. Ещё он безуспешно пытался вспомнить что-то важное, о чём просил не забыть его, во время вчерашнего разговора, Семён.
Вот и асфальт закончился, отдав дорогу в полное распоряжение глубоких борозд непролазной грязи. Справа от дороги стояли хлипкие сараюшки, спускавшиеся к самому краю болота. Напротив сараев вдоль дороги шла густая поросль высокого кустарника, с заметным просветом. Никита направился туда, осторожно ступая на редкие пятачки, относительно плотной и сухой, земли.
Просвет в кустарнике, как раз, и оказался началом улицы, основная часть которой расположилась за сточным каналом. Канал представлял из себя глубокий ров шириной около двух метров, с совершенно отвесными стенками. Грязная колея упиралась в обломки моста, разрушенного, судя по многочисленным слоям мха и лишайника на сломах, много лет назад.
Слабой заменой мосту служили несколько, сколоченных вместе, досок, устрашающе пружинящих под ногами, над, оглушительно журчащими, зловонными потоками. Никита, преодолев преграду, отметил про себя, что улица Тинная доступна только для пешеходов, потому его несказанно удивил и повеселил вид старенького автомобиля, обречённо загнанного в узкий проулок.
В глубине проулка, на скамейке, сидел, выдувая сиреневые пузыри из жвачки, долговязый паренёк лет шестнадцати. Никита, помахав рукой, крикнул:
― Привет. Как здесь Орехова найти?
Парень медленно встал, и подошёл к Никите, странно, как-то по-жабьи, уставившись на его лицо.
― Приятель, я говорю, Орехов где живёт? ― мужчину раздражало молчание паренька, и его нагловатый, мутный взгляд. Он начал медленно открывать рот, и Никита решил было, что услышит сейчас громкое кваканье. Однако, раздался ломающийся басок:
― Иди по улице, до конца, где она влево поворачивает. Там, в тупике, самое большое крыльцо - его, Орехова.
Никита не стал обращать внимания на дерзкий тон пацана, и пошёл дальше, увязая по щиколотку в жирной грязи, ровным слоем покрывшей всю улицу. "Тинная" - самое подходящее имя для этой улицы, утонувшей в густом смраде гниющей болотной тины, и сточных вод. "А летом здесь, видать, настоящий ад - вонь, комары, мухи, духота. Ужас!" ― сплюнул Никита. Почувствовав спиной неприятный холодок, он обернулся - на некотором расстоянии за ним следовал странный подросток, но не один, а в сопровождении троих приятелей. Четыре пары выпученных, лягушачьих глаз, неотрывно смотрели в его сторону.
Вот из ближайших дворов показались ещё два юнца. О чём-то пошептавшись, все неспешно пошли за Никитой. Тот продолжил путь, снова вспомнив Семёна: " О чём же ты меня предупредить хотел, Сеня? Может, об этих отморозках? Надеюсь, они не за мной идут. Пусть, им будет просто по пути". Улица продолжала изумлять зловонием, нищетой низких деревянных домиков, и странным безмолвием.
Вот и тупик. Налево уходил короткий рукав, упиравшийся в высокий забор. Никита поднялся на большое, крепкое крыльцо, и постучал в дверь. За дверью послышалось негромкое шарканье. Лязгнул засов, и на крыльцо вышел сутулый старик в овчинной безрукавке.
― Ты стучал? Ну, и чего надо?
― Мне знакомый посоветовал..., ― начал Никита, но дед жестом велел ему замолчать.
― Не продолжай, не зря же меня советуют. Тебе от этого? ― старик выразительно щёлкнул пальцем под подбородком. Молодой человек кивнул.
― Это три тыщи стоит. Давай сразу.
Никита достал из поясного кошелька три купюры, и сунул в ладонь знахарю. Тот скрылся за дверью, и вышел с двумя тёмными склянками, и маленькой кожаной сумкой.
― Держи, болезный, вот эта - от твоего недуга. А эта - от меня в подарок, её прямо сейчас выпей. Этот настой память возвращает после запоя. Что смотришь? Думаешь, зря обо мне слава идёт? Пей.
Никита в три глотка осушил склянку пряной жидкости. А старик, посмотрев ему за спину, вытянул перед собой сумку:
― А теперь вы мне скажите, хулиганьё. Вот эту сумку я под забором нашёл, всю в пятнах крови, а внутри у неё табличка: "Кошелев Аркадий Николаевич, Санкт-Петербург". Этот человек у меня три месяца назад был. Ведь, это ваша работа, я знаю. Смотрите у меня, ― дед грозно помахал сумкой над головой.
Никита обернулся - за спиной, плотным полукольцом сгрудилось около двадцати подростков, алчно рассматривавших, притороченный к поясу, кошелёк гостя. В ответ на угрозы знахаря, один из них молча, и с вызовом, сплюнул под ноги шелуху подсолнечника. Видя подобное неуважение, старик истерично вскрикнул:
― А ну пошли отсюда! Быстро!
Малолетки нехотя отошли на несколько шагов, и остановились, по-прежнему не сводя немигающих глаз с Никиты. И тут он вспомнил, спасибо зелью Орехова, предупреждение Семёна: "Ни в коем случае не ходи туда один. Это страшное место, но большую компанию там не тронут. И ещё - ничего там не ешь, и не пей, пока не выйдешь с улицы". Довольно странное напутствие - такое, обычно, дают героям сказок и мифов, идущим в царство мёртвых.
Стоп! Теперь всё ясно. Никто не знает улицы Тинной, потому что её нет. И он сейчас оказался в самой настоящей преисподней. Плохо, что он один, без оружия, но ещё хуже то, что он слишком поздно вспомнил предупреждение друга, и выпил снадобье колдуна. В сказках это означало, что он должен остаться здесь навсегда. Агрессивно переминающиеся с ноги на ногу, юнцы, перекрыли выход из тупика, встав плотной цепью.
Никита решил попробовать выбраться с улицы через огороды, но, когда подошёл к забору, оттуда раздался исступлённый лай и рык огромных псов. Парень отпрыгнул назад, обернулся, и увидел, как гогочущие юнцы, издевательски машут ему руками. Казалось, что у некоторых, между пальцами виднелись тонкие перепонки. Тошнотворно пахнуло гнилой тиной, серой и разлагающейся плотью.
"Ну, что ж - другого выхода нет. Мои шансы один к двадцати, но сейчас я их увеличу", ― Никита крепко сжал кулаки, и, до скрежета сомкнув зубы, сделал первый шаг.