Ечеистов Вадим Викторович : другие произведения.

Роковые таблички

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  ВНИМАНИЕ! В СЛУЧАЕ ОБСТРЕЛА ИЗ КОСМОСА, ЭТА СТОРОНА УЛИЦЫ НАИБОЛЕЕ ОПАСНА.
  (Надпись на стенах. Московская область, посёлок Утренний.)
  
  **Пролог**
  
  Гравий обочины громко захрустел под колёсами. Максим Полыхаев вышел из машины и посмотрел в сторону дальнего леса, закрывшись ладонью от слепящих лучей июньского солнца. Вот они: ажурные стержни, устремившиеся к зениту там, где горизонт разделил густо-синее небо и тёмный гребень хвойного леса.
   Макс частенько ездил по этой дороге в дальнем углу Подмосковья и давно заприметил необычные сооружения, выделяющиеся на фоне довольно однообразной природы, представлявшей череду лесов и болот. Днём эти мачты стояли, будто сплетённые из серебряных нитей, а ночью сияли редкой россыпью тусклых рубиновых огоньков.
   Всякий раз Максима одолевало желание свернуть с трассы, углубиться в лес, чтобы вблизи рассмотреть удивительные мачты, похожие на антенны небывалых размеров. И всегда это оставалось всего лишь желанием - времени почему-то катастрофически не хватало. Однако, сегодня Максим решил слегка прищемить хвост вечной спешке, и утолить, наконец, своё любопытство.
   Он сел обратно за руль, и отправился искать нужный поворот. После двух неудачных попыток, одна из которых привела на свалку, а другая - к воротам садового товарищества, Максим, свернув на узенькую грунтовку, через двести метров выехал-таки на нужную дорогу. Серая асфальтовая лента, прямиком уходила в сторону антенн, блестящими иглами пронзивших синюю ткань летнего неба.
   Ехать пришлось неожиданно долго - вожделенная цель будто убегала вслед за линией горизонта. Увидев, наконец, у обочины первую группу антенн-мачт, Максим раскрыл для себя формулу этого эффекта - стержни были поистине колоссальных размеров, поэтому и с большого расстояния казалось, что до них - рукой подать. Они значительно превзошли по величине все ожидания Макса. Мощные стальные фермы, укреплённые натянутыми, как струны, тросами, вставали прямо из леса и высоко-высоко в поднебесье казались уже не толще карандаша.
   "Интересно, для чего здесь всё это? И что же там, в лесу, у основания этих штуковин?" - эти вопросы крутились в голове Максима, когда он решил, перебравшись через заросшую придорожную канаву, войти в лес и найти нужные ответы. Однако, не сделав и пяти шагов, он едва не повис на ржавых плетях колючей проволоки, натянутой на замшелых, чуть покосившихся столбах.
   Ограда явно долгое время не ремонтировалась, но Максим решил не проверять её на прочность, и вернулся на дорогу. Спустя пару километров, на более открытом участке, он увидел, что мачты просто укреплены на бетонных основаниях. Никаких строений, даже временных бытовок - ничего, только растрескавшийся квадрат вертолётной площадки, да уползающие под землю толстые жгуты кабелей. Ну и, конечно, высокая ограда из колючей проволоки, куда же без неё.
   Макс достал из бардачка простенькую цифровую фотомыльницу, поснимал антенны, потом себя на их фоне. Посмотрел фотки на дисплее - нормально получилось. Видно, правда, что не выспался, а так вполне себе приличный мужик средних лет, среднего роста, телосложения и, ну да, средней привлекательности.
   Он убрал фотоаппарат и ещё мгновение полюбовался удивительным творением человеческих рук. Максим понял, что мог чувствовать дикий житель ливийских пустынь, впервые увидевший египетские пирамиды. Трепет и изумление. И так же, как варвар древности, Макс никак не мог раскрыть для себя истинное назначение увиденных сооружений.
   Мужчина решил проехать дальше по дороге и, через пару километров, увидел жилые дома из серого кирпича. Вернее, сначала его внимание привлекла потрескавшаяся бетонная стела, которая лаконично извещала путников о том, что они въезжают в посёлок Утренний.
   "Хм, "Утренний" - оригинальное название для посёлка", ― усмехнулся про себя Максим, вспомнив почему-то бодрые речёвки из пионерского детства. Он не мог не сфотографировать этот памятник советской топонимике, щедро, как новогодняя ель мишурой, украшенный лохмотьями отслаивающейся синей краски.
   Сам посёлок выглядел довольно безлюдным. С одной стороны к дороге прижались дома, в основном двухэтажные кирпичные коробки на несколько квартир, как клешнями, сжатые частоколами огородов. Противоположная сторона центральной улицы представляла собой сплошную ленту железобетонного забора. Въезд за ограду был защищён блоками и железными воротами, на которых красноречиво алели пятиконечные звёзды.
   Максиму кое-что стало ясно: посёлок Утренний являет собой что-то вроде военного городка при части, обслуживающей исполинские антенны. И, судя по состоянию посёлка и военного имущества, лучшие времена для них уже давно прошли. Из жителей Макс заприметил лишь пару пенсионерок, сонно проводивших глазами его машину, и деда с косой, пытавшегося унять буйное разнотравье вдоль забора.
   Максим вёл машину очень медленно, вглядываясь в неживые окна-глазницы, но в пыльных стёклах неизменно отражались мачты антенн и, расчерченное тросами растяжек, небо. И вдруг, взгляд его любопытных глаз будто споткнулся о необычный предмет, размещенный на одном из фасадов. Хотя, предмет-то был обычный - металлическая табличка, из тех, на которых пишут "не сорите" или "не стой под стрелой".
   Табличка, как табличка, но текст... Максим, не веря своим глазам, остановился и, схватив "мыльницу", бросился к зданию. Ну да, так и есть - ему не почудилось. Надпись на металлическом прямоугольнике предупреждала: "ВНИМАНИЕ! В СЛУЧАЕ ОБСТРЕЛА ИЗ КОСМОСА, ЭТА СТОРОНА УЛИЦЫ НАИБОЛЕЕ ОПАСНА". Причём создан этот шедевр был не вчера, и не в подвальной полиграфии, штампующей дешёвые вывески. Нет, таблички были хорошего, гознаковского качества, а сколы и потёртости явно намекали на их почтенный возраст. Макс ликовал - вот это кадр получится, всем на зависть.
  Он принялся снимать надпись с разных ракурсов: поближе и подальше, и под углом, и чтоб кусок улицы захватить. Не забыл и себя на фоне "опасной" стены заснять автоспуском. Он настолько был захвачен этим процессом, что подпрыгнул от неожиданности, услышав за спиной язвительный голос:
   ― Ну чё, шпион, фотографируешь?
  Максим обернулся и увидел пожилого мужчину с косой. Выражение лица у того было довольно суровым, что, вкупе с плотным телосложением старца, вынуждало насторожиться. Фотограф-любитель невольно попятился к стене - а ну как дед косой махать начнёт. Но тот коротко хохотнул:
  ― Испугался, что ли? Успокойся, я хоть и старый, но из ума ещё не выжил. Так что, табличка понравилась?
  Максим выдавил на лицо вежливую улыбку и ответил:
  ― Да уж, занятная надпись. А что, были случаи атаки из космоса? Пришельцы с других планет?
  Дед со смехом помотал головой, и махнул рукой за спину.
  ― Видишь штыри? Так это как-то с космосом связано и с какими-то военными делами. А ещё, когда-то была холодная война, и президент Рейган хотел в космос оружие выводить. Может, слышал когда-то про стратегическую оборонную инициативу? Вроде, по твоему возрасту, должен был слышать.
  ― Слышал, конечно. На политинформации в школе об этом часто рассказывали.
  ― Ну вот, а этот комплекс, ― старик вновь указал на бетонный забор, ― в случае чего, первым бы под удар попал, под удар из космоса. Он нашим вероятным противникам в случае начала третьей мировой очень бы мешал. Как шило в заднице. А таблички эти повесили по требованию комитета Гражданской Обороны - вроде как, в случае чего, паники поменьше будет. Мол, если есть опасная сторона, значит, есть и безопасная. Психология! А на деле-то ясно, что всё спалили бы, как сухостой.
  ― Ясненько, так это получается, памятник истории, или комплекс ещё действует?
  ― Да где там! Как бардак в стране начался, так про космическую разведку напрочь позабыли. Так, десятка два военных смотрят, чтоб на металлолом антенны не растащили, и всё. Сам, небось, видишь - посёлок-то пустой почти. Все уехали, ― дед снова нахмурился, будто вспомнив что-то не очень приятное. Максим пошёл к дороге, но старик придержал его за рукав:
  ― Парень, ты всё же не рассказывай об этих надписях, очень тебя прошу. Нам лишнее внимание не нужно. Не за себя прошу, парень, это очень важно.
  "Да, а дедок-то, похоже, не совсем на голову здоров. Но у него коса, и потому лучше согласиться для виду", ― Макс невнятно пробурчал обещание, помотал головой, и сел в машину.
  Он ещё покатался по посёлку, фотографируя на стенах домов похожие таблички. Хотел даже оторвать одну, но та была прибита на совесть - не сдвинулась с места и, даже не погнулась. Пришло время отправляться в обратный путь.
  На выезде из посёлка Максим вновь увидел знакомого уже старика. Тот его тоже заметил, и жестом изобразил замок, запирающий рот. Макс сделал вид, что не заметил его - всё-таки, обманывать людей он очень не любил. Но и выполнять обещание, из жалости данное полоумному старцу, он не собирался.
  
  **Глава 1.Шутка с последствиями и любовь с первого взгляда**
  
  Июль поразил Москву небывалой жарой. Ну, понятно - в середине лета такая температура дело обычное, но хоть иногда неплохо и дождичком спрыснуть для разнообразия. А в этот раз - ни капли за две недели. Да ещё и дымком стало потягивать. Запашок слабенький, но вкупе с духотой он действовал подобно удару пыльной подушкой по голове - вроде не смертельно, но перед глазами круги плавают, и в носу жжёт огнём.
  Максим, утирая едкую испарину со лба, спустился в подземный переход. Порадовало неожиданное отсутствие народа, а особенно бомжей и прочих злопахучих персонажей. Максим обратил внимание, как в цветочном ларьке здоровенный мужик тискал миниатюрную продавщицу. Та тоненько, по-мышиному, попискивала, но, судя по всему, не возражала против подобного проявления внимания.
  Макс улыбнулся, вспомнив темпераментную молдаванку, с которой случайно познакомился на улице неделю назад. Днём познакомился, а на следующее утро закрыл за ней дверь своей квартиры, устало покачиваясь на, дрожащих после ураганной ночи, ногах. "Эх, надо было хоть телефон у неё спросить", ― вздохнул Максим. От этих воспоминаний ему стало ещё жарче.
  Проходя мимо лотка с газетами, он заметил, что кое-где ещё мелькают фотографии его табличек. Удивительно, но шутка, которую он придумал, когда показывал друзьям фотографии, сделанные в посёлке Утренний, породила просто цепную реакцию из мистификаций и розыгрышей.
  Таблички, предупреждающие об угрозе атаки из космоса, Макс подал в своём Интернет-блоге, как свидетельство отражённого советскими войсками инопланетного вторжения. Ведь о холодной войне уже мало кто помнит, а про инопланетян все слышат ежедневно - тема стабильно рейтинговая.
  Шутку подхватил кто-то из блоггеров, затем ещё и ещё, а потом в одной из "жёлтых" газет появилась небольшая статья, где шутка Максима была подана, как "серьёзный" факт. И тут началось! Бульварные многотиражки будто дали старт бешеным гонкам, стараясь обогнать друг-друга в том, кто "круче" обыграет странное предупреждение из прошлого.
  Постоянно вскрывались новые "факты", рождённые бурным воображением лихих борзописцев. Подробности липли со всех сторон, и история набирала обороты, разрастаясь как ком грязного весеннего снега. Некоторые серьёзные издания также не удержались, и опубликовали непроверенную сенсацию. Да что там газеты - некоторые телеканалы решили "попугать" зрителей подтверждением инопланетной угрозы. Максим не осуждал их, ведь правда - штука условная и относительная, а высокие тиражи и рейтинги приятно хрустят в кармане дензнаками.
  Понятно, что людям приятно верить в то, что они не одиноки во вселенной, даже если "соседи" грозят обстрелом с орбиты. И грешно газете, журналу или телеканалу не использовать эту веру в своих целях, особенно если они не склонны утруждать себя проверкой "жареных" фактов. Фраза об опасности обстрела из космоса так и лезла в глаза, назойливо, как тополиный пух в начале лета.
  Максу поначалу, конечно, льстило, что его незамысловатый прикол "пошёл в массы", с каждым шагом обрастая нелепыми подробностями, как бродячий пёс репейником. Однако, если шутку повторять много раз, она перестаёт веселить и вызывает лишь раздражение. Особенно, если повторять её с абсолютно серьёзным лицом.
   Теперь Максим старался смотреть в сторону, следуя мимо лотков с газетами, чтобы не наткнуться на знакомое до оскомины фото таблички, и очередную "остроумную" версию контакта с агрессивными пришельцами. Так он намеревался сделать и на этот раз. Но не сделал - что-то заставило его остановиться, и внимательней присмотреться к стопкам газет и журналов, широкими гирляндами расстеленных на лотке.
   Вот оно - на одном из фото он увидел знакомые места, недалеко от которых и располагались огромные стержни антенн и посёлок, с бодрящим названием Утренний. Крупный заголовок над фотографией гласил, что горящие торфяники в Подмосковье грозят накрыть, в скором времени, едким дымным пологом и столицу.
   "Так вот почему последнее время дымком попахивает", ― рассудил Максим и купил газету. В статье говорилось о том, что засушливое и жаркое лето стало причиной сильных лесных пожаров в нескольких районах Московской области. Больше других страдал от огня район, известный своими торфяными болотами. Максиму этот район был известен гигантскими мачтами и табличками в посёлке Утренний.
  "Надо бы заехать туда ещё раз, пофотографировать. А то вдруг сгорит всё к чёрту - огонь в торфе, штука непредсказуемая", - Макс стал рассматривать клубы дыма на фото. На сей раз, плохая привычка многих москвичей - читать на ходу - сыграла с ним интересную шутку, а на первый взгляд, даже, поставила в неловкое положение.
  Увлечённый газетной статьёй Максим с ходу натолкнулся на что-то мягкое.
  ― Ай! ― миловидная девушка прислонилась к стене с гримасой боли на очаровательном личике, и потирала бедро, скрытое от внешнего мира тончайшей тканью летнего платья.
  ― Простите, ― смущённо пробормотал Максим дежурное заклинание, и подошёл ближе ― могу я что-нибудь сделать?
  ― Можете - смотрите впредь, куда идёте, ― пострадавшая неожиданно улыбнулась, заставив сердце мужчины замереть от волнения. Затем она направилась, чуть прихрамывая, к входу в подземку, унося с собой ароматы удивительной свежести и волны какого-то тёплого магнетизма. Невольно повинуясь этому неодолимому влечению, Максим едва заметно последовал за девушкой.
  Он шёл тихо и легко, как тень, не отставая и не приближаясь к прекрасной незнакомке. Но, поняв, что вот-вот потеряет её в людском водовороте, пёстрым потоком льющемся в стеклянные двери метро, преследователь в несколько быстрых шагов настиг красотку. Он пугливо коснулся ткани, нежно охватившей её плечо. Девушка заметила это касание, и обернулась, мило сморщив лобик, придав лицу выражение изумления и заинтересованности.
   ― Э-э, простите, э-э, не могли бы вы, э-э, ― Макс, несмотря на приличный опыт уличных знакомств, на этот раз не мог найти нужных слов, чтобы удержать девушку, не дать ей навсегда исчезнуть из его жизни. Он сам не мог понять, почему это стало вдруг настолько важным для него. И тут, спасительная идея яркой искрой кольнула его в переносицу, заставив выпалить:
   ― Э-э, не могли бы вы дать мне позвонить на минутку. Я только сейчас заметил, что где-то оставил свой телефон. Очень срочный звонок - дело жизни и смерти. Не откажите, пожалуйста.
   Девушка недолго пристально изучала лицо Макса, распалив на его щеках совершенно мальчишеский румянец. Потом улыбнулась, и протянула мужчине изящную телефонную трубку.
   ― Пожалуйста. Людям надо помогать. Надеюсь, далеко вы с ним не убежите.
   Максим усиленно, по-театральному замотал головой, взял трубку, быстро набрал собственный номер, и сделал вид, что ожидает ответа. В кармане заиграла бодрая мелодия звонка. Максим достал свой телефон, убедился, что номер девушки успешно определился, и нажал на сброс.
   ― Вот спасибо, а как зовут мою благодетельницу? ― Макс демонстративно занёс палец над клавиатурой, готовясь записать имя. Девушка всё поняла и звонко рассмеялась, будто озарив сумрак душного перехода мелодичной россыпью сверкающего хрусталя.
   ― Да, хитро. Ольгой меня зовут.
   ― Ольга, Оля, а меня - Максим. Так я позвоню, Оля? ― Максим весь подался вперёд, как спринтер на старте, напряжённо ожидая решения молодой женщины. Та, ещё раз рассмеявшись, развернулась на каблуках, и, уходя в подземку, тихо сказала:
   ― Попробуй!
   Максим шёл, едва касаясь земли ногами. Он плыл по жаркому мареву, не чувствуя зноя и усталости, и одаривал встречных пешеходов отстранённой, как у спящего младенца, полуулыбкой.
   Совершенно поглощённый мыслями о прекрасной Ольге, он напрочь забыл о запахе гари, обильно приправившем городской воздух. Он забыл о зажёванной в кулак газете, о лесных пожарах и посёлке Утренний. Однако, ненадолго - не успел он войти в подъезд своего дома, как зазвонил мобильный. Вызывали с работы: оказалось, что ему необходимо срочно выехать к клиентам, чтобы определить неполадки в линии по производству пластиковой посуды.
   Его задача заключалась в том, чтобы найти неисправность в установленной их фирмой линии, и составить список задач для ремонтной бригады. Работа есть работа, но самое интересное, что дорога в город, где было установлено оборудование, проходила как раз неподалёку от посёлка Утренний с его уникальными радиомачтами и табличками на стенах.
   Макс сразу же вспомнил о статье в газете: "Надо будет обязательно заехать в знакомые места. Интересно будет посмотреть, каково им в окружении горящих торфяников. Заодно и поснимаю ещё, а может, и сковырнуть какую табличку удастся на память".
   Ужин прошёл под аккомпанемент истеричных всхлипываний ведущего ток-шоу, картечью бьющих в комнату из динамиков телевизора. Помучив некоторое время кнопки пульта, Максим выключил телеящик, принял душ, и отправился спать. Выехать требовалось пораньше - дорога предстояла неблизкая.
   На следующий день Максим понял, что поездка ему предстояла куда более утомительная, чем он ожидал. Дело в том, что большую часть пути пришлось проделать под плотным покрывалом зловонного дыма. Тусклые огоньки машин, размытые силуэты деревьев и зданий, пешеходы с плотно прижатыми к лицам платками - всё тонуло в сизой пелене, как в густом клею. Газеты и телевидение ничуть не преувеличили масштаб лесных пожаров. Напротив, ситуация, похоже, гораздо хуже, чем можно понять из газет и телерепортажей.
   Максим вдыхал отравленный воздух маленькими порциями, по глоточку, но это не очень-то помогало, и вскоре пришлось терпеть назойливую головную боль, и бороться с тошнотой, глотая тёплую воду. К полудню стена дыма немного рассеялась, но не настолько, чтобы можно было вдохнуть полной грудью. К тому же, небывалый зной, густым и подвижным маревом прилип к раскалённому асфальту, что довершало сходство с пылающей преисподней.
  Раздражение нарастало вместе с усиливающейся болью в сдавленных висках. "Наверняка, какие-нибудь уроды костёр нормально не погасили, а мы из-за них мучаемся. Вешать таких надо!" - остаток пути до цели эта мысль тяжёлым жёрновом крутилась в больной голове.
   Укрыться от мучительного жара и зловония не удалось и в цеху заказчика. Кондиционер в раскалённом ангаре, конечно, ещё не установили - не думали, наверное, что летом бывает так жарко. Однако, Максим не зря ел свой хлеб. Своё дело он сделал быстро и качественно.
  Перекусив наспех в ближайшей столовой, он отправился в обратный путь, решив обязательно завернуть в посёлок Утренний. Он и сам толком не понимал, что его влекло в этот провинциальный оазис советского прошлого, но не мог, да и не особенно хотел, сопротивляться этому притяжению.
  Дым снова стал медленно сгущаться. Зловонная сизая дымка не позволяла с дороги рассмотреть тонкие иглы антенн, которые обычно, сверкая на солнце, притягивали любопытные взоры автомобилистов. Под нахмуренным лбом Максима промелькнула мысль о том, что днём, когда дымка была пореже, он тоже не увидел привычного частокола мачт. Странно!
  Максим без труда нашёл дорогу, по которой однажды ехал, и через полчаса впереди резво выскочила из дымного марева, знакомая обшарпанная стела "посёлок Утренний". Ну, здесь-то уж точно должны быть видны антенны, да ещё как видны. Максим присмотрелся к обгорелым верхушкам елей с противоположной стороны дороги. Вот, вроде что-то стало проглядывать...но что же это такое? Макс застыл в пугливом изумлении: некогда стройные мачты мощных антенн были нещадно обуглены, погнуты.
  Некоторые конструкции безжизненно висели на растяжках тросов, вызывая в душе чувство тоскливой беззащитности и тревоги. Почерневшие от огня стволы деревьев давали ясную картину бушевавшего здесь лесного пожара, но чтоб от огня так пострадали металлические фермы антенн - верилось с трудом.
  Посёлок погорел ещё больше. Не осталось ни одного целого дома, ни единого забора или сарая - одни лишь смрадно тлеющие головешки на пепелищах, да мёртвые остовы из прокопчённого кирпича и бетона . И ни одной живой души. Оно и понятно - что делать среди почерневших обломков. Намертво прицепившиеся, тоска и тревога от этого безлюдья начинали перерастать в откровенный страх.
  Макс осторожно ступал среди осколков оконного стекла и битой посуды, когда споткнулся о кусок железа. "Вот чёрт!" ― громко выругался Максим, отчего ему стало немного спокойней. Он сковырнул железяку носком ботинка, и увидел, что это - табличка, которую не так давно столь высоко оценили газетчики. "Надо же, какая ирония: обстрел из космоса, обстрел из космоса, а тут раз - и лесной пожар. И не важно, какая сторона улицы", ― Максим нагнулся, чтобы отряхнуть свой трофей от пепла и копоти, и чуть не упал, испуганно дёрнувшись всем телом от неожиданного крика за спиной:
  - Эй, а ну положи, что взял - не тобой положено.
  Максим медленно обернулся - да, чёрта помянешь, как говорится, он и появится. Перед ним стоял тот самый дед, с которым он говорил в свой прошлый приезд. Пожилой мужчина буравил взглядом переносицу Максима, крепко сжимая массивный кол, чёрный от копоти, как и всё в посёлке. Жердь медленно ткнулась концом в землю, давая понять, что угрозы пока не представляет, но готова больно лягнуть в любую секунду.
  ― А-а, это опять ты. Явился! Видишь, что творится? ― старик не сменил агрессивного тона, но, похоже, узнал Максима. И, что самое главное, пока не собирался пускать в ход своё импровизированное оружие.
  Макс облегчённо вздохнул, и сочувственно пробурчал:
  ― Да, сильно же вас пожгло.
   Дед перебил его, желчно огрызнувшись:
  ― Пожгло? Это тебе спасибо, фотограф, мля. Говорил же тебе, молчать об этих табличках. Нет, ну были любопытные и до тебя, ну трещали себе об этих надписях на кухне с друзьями, а тут - на всю страну, да ещё и по телеку. Давно хотел эти проклятые таблички содрать со стен, да только, в своё время, их прикрепили на совесть - хрен сорвёшь.
  Макс слушал распалившегося старика в полнейшем изумлении, которое немедля высказал, прервав гневную тираду собеседника:
  ― Подожди, подожди, мужик. Ты толком объясни - при чём здесь таблички и фотографии? Всё дело ведь в лесном пожаре, насколько я знаю.
  Старик от подобной дерзости взбеленился ещё больше, побагровел лицом и, выпучив глаза, сделал шаг в сторону Макса. Тот не сошёл с места - ему порядком надоела высокомерная грубость пенсионера. Мужчина решил на время подавить свою привычку к вежливому обращению, и, если понадобится, применить силу, чтобы привести буйного старикашку в чувство.
  Видимо, престарелый буян почувствовал решительный настрой Максима, потому что, сделав ещё два шага в его сторону, остановился. Полминуты он играл желваками на, поросшем короткой рыжей щетиной, лице и тряс подбородком, будто готовясь излить в ругательствах всю злобу, накопленную за долгую жизнь, на голову оппонента. Потом он поднял над головой обгорелую жердину, которую всё это время крепко сжимал в руках, заставив Максима слегка смешаться от подобной решимости. Однако жердь была отброшена в сторону, а старик, еле слышно выругавшись себе под нос, обречённо махнул рукой.
  ― Лесной пожар, да только не совсем. А, с другой стороны, не ты, так другой бы растрезвонил на весь свет про эти надписи. Всё эти идиотские предписания старых генералов: "Таблички должны висеть на каждом доме". С другой стороны, и они не могли предвидеть, что закрытый военный городок, превратится в обычную провинциальную дыру. А, ладно, ― дед вытер выпачканные сажей руки мятым носовым платком, и протянул ладонь Максиму.
  ― Давай знакомиться - Мережков Антон Игоревич, подполковник в отставке.
  ― Максим. Полыхаев,― мужчина пожал протянутую руку, оказавшуюся неожиданно крепкой и сильной для почтенного возраста отставного подполковника. Тот вновь заговорил, но уже более спокойно и рассудительно:
  ― Ты, Максим, наверное, думаешь - старик в маразм впал, несёт, что бог на душу положит. А сейчас я расскажу тебе кое-что, отчего ты можешь окончательно меня в психи записать. Но я должен это рассказать. Скрывать это уже нет смысла, даже наоборот - все должны об этом узнать. Дело в том, что газеты с фотографиями, сделанными тобой, ведущие по радио и телевизору, желая повеселить зрителей-читателей, обнародовали правду.
  ― Что? Атака инопланетян? Да это же бред полнейший. Ну, дед, а я уши развесил - "подполко-овник", ― Макс укоризненно покачал головой, силясь сдержать смех. И вдруг его оборвал зычный окрик:
  ― Ма-алчать! Смир-рна!
  Максим, невольно вздрогнув, изумлённо осмотрел старика. "Что ж, голос командирский имеется в наличии. Может, и правда - "подпол" бывший. А, чёрт с ним - пусть рассказывает", ― он согнал с лица едкую усмешку, и, достаточно учтиво, сказал:
  ― Хорошо, Антон Игоревич, рассказывай, что ты там хотел. Только покороче, мне ещё ехать далеко, и всю дорогу дымом дышать.
  Морщины на лице пожилого мужчины сложились в сдержанно-доброжелательную гримасу.
  ― Слушай, Максим. Когда-то давно, я служил на этом объекте, ― пенсионер указал на поваленные и погнутые мачты антенн за частично разрушенным забором.
  ― Радиоразведка, перехват сигналов со спутников, передача мощных радиоимпульсов на спутники - работы было много, благо и врагов было немало. Ну, не врагов, а "вероятных противников", но не важно. И вот, как-то раз, на одной из частот был обнаружен устойчивый повторяющийся сигнал. А у нас служили люди с такими мощнейшими мозгами - одни из лучших учёных Союза. Вернее, не служили, а работали "под присмотром". Мне, собственно, и было поручено за ними присматривать.
  Два десятка учёных со светлыми головами жили здесь, в закрытом посёлке, и вели научные исследования, с целью улучшить возможности "объекта". Но вернёмся к сигналу из космоса - именно наши "головастики" определили, что сигнал не может исходить с вражеских объектов. Он вообще исходил не с Земли, и не с земной орбиты. Источник сигнала находился где-то в районе Юпитера.
  Как они это узнали, мне неизвестно. Неведомо мне и то, как наши учёные смогли расшифровать сигнал, и даже ответить на него. Многое мне неизвестно - не моё это дело, да ведь, многое было засекречено даже от меня. Знаю, что, в обстановке полной секретности, особая группа учёных занялась тем, что стала забрасывать источник неземного радиосигнала посланиями. Ответа долго не было.
  Но однажды ответный сигнал всё-таки поступил. Но лучше бы этого никогда не произошло, ― подполковник замотал головой, будто пытаясь вытрясти из неё тяжёлые воспоминания.
  Я то сам всё знаю со слов своего подопечного из исследовательской группы - скорешились мы с ним, семьями дружили. Короче, несмотря на то, что история его была сомнительна, я ему верил. А позже увидел и подтверждение.
  В общем, он сказал, что эти самые сигналы шли с дальнего маяка какой-то высокоразвитой цивилизации инопланетных существ. Эта раса гораздо древней человеческой, и владеет большей частью галактики. Они, конечно, не уничтожают разумную жизнь на подвластных им планетах, но не позволяют им развиваться выше определённого уровня. Вроде, если толкается чуждая форма жизни на своей планетке, ну, на орбите там ещё - не вопрос. А вот дальше лезть не позволяют. Пресекают подобные поползновения в зародыше.
  Причём, тот знакомый учёный сказал, что информированы чужаки удивительнейшим образом - даже наш объект описали так, будто сами служат на нём. Это говорит о том, что своя "пятая колонна" на Земле у них есть. Или сами они настолько привычны человеческому глазу, что мы не обращаем внимания на их агентов-наблюдателей. А что? Они ведь заявили свои права на планету ещё, когда на ней и жизни то не было. Запросто могли своих "резидентов" прислать, и для нас они теперь - что-то очень привычное и обманчиво-безобидное.
  Так вот, они сообщили, что прогресс, достигнутый людьми за последнее время, кажется им излишним, и они намерены силой ограничить это стремительное развитие. Таковы правила, которые они установили для всех существ, живущих на "их" планетах. Чтобы, понимаешь, в самом начале пути задавить конкурентов.
  Эти "хозяева" галактики решили, что человечество пора немного "остудить". Вроде как, необходимо притормозить ускоряющийся рост наших сил и знаний. А уж сил и возможностей для этого, по их словам, они имеют предостаточно.
   Но они согласились отсрочить эту карательную акцию на несколько сотен лет, но с одним условием: если никто больше на Земле не узнает об их существовании. Так им проще контролировать события, незаметно вмешиваясь по-минимуму, как и прежде.
  Так как никто, кроме учёных из нашей специальной группы, не смог расшифровать сигнал и выйти с чужаками на связь, то на всех нас, немногих посвящённых, легла грандиозная ответственность. От нашего молчания зависела судьба всего мира, ― с заметным пафосом в голосе произнес старик, назидательно ткнув пальцем в, заляпанное ватной дымкой, небо.
  Максим, до того с интересом внимавший словам подполковника, в этом месте грубо расхохотался. Потом, извинившись, сказал:
  ― Прости, дед. А я и уши развесил. Хорошая сказка - тебе бы книжки писать. Но если это даже и правда, а я повторяю - если, то вся история с радиопереговорами напоминает идиотский розыгрыш или хорошо спланированную мистификацию.
  Лицо пенсионера вновь начало наливаться кровью:
  ― А ты у нас один такой умный, да? Фильмов американских насмотрелся, где наши офицеры - сплошь дебилы слюнявые. Но в жизни-то все не так, как на экране, мля.
  Всё было проверено и перепроверено - каждая версия, и те, что ты сейчас выдвинул, в том числе. К тому же, они не ограничились словами, и свои возможности очень хорошо и доходчиво продемонстрировали.
  ― И каким же образом? ― по-прежнему, с недоверчивой полуулыбкой на лице, но с нескрываемым любопытством в голосе, спросил Макс.
  ― Да примерно так же, как сейчас. Тут, километров пять в лес, тогда строился похожий объект с ещё более мощным излучателем. Так после предупреждения из космоса, буквально через час, от недостроенного комплекса космического слежения осталось пятно выжженного грунта. Всё, что не сгорело, то поплавилсоь или рассыпалось в пыль. Тогда ещё года два с горящими торфяниками справиться не могли. Полсотни человек сгорело.
  Сейчас-то поменьше народу погибло - десяток старух да две семьи из средней Азии в посёлке, и тринадцать человек из охраны комплекса. Остальные приехали, когда всё уже закончилось. Я вот тоже, в город соседний ездил за тридцать километров, на рынок - вот жив и остался.
  Так что, первые жертвы уже есть, дальше будет больше, намного больше, ― подполковник, совершенно по-стариковски, стал мелко трясти головой, будто подтверждая правоту каждого своего слова.
  От этой его убеждённости Максим почувствовал себя как-то неуютно, будто он и вправду виноват в чём-то. "Да, кого я слушаю? Старик дыма наглотался или с горя умом двинулся, а я тут его сказки слушаю, когда мне домой спешить надо", ― раздражённо размышлял Максим. Вслух, однако, не стал срываться на бедолагу, и сдержанно спросил:
  ― Так вы, Антон Игоревич, считаете, что в этот раз тоже инопланетяне всё выжгли?
  ― Я не считаю, Максим, я знаю. Они ведь предупредили, что карательную операцию против человечества начнут с уничтожения нашего объекта. Это, как открытие занавеса в театре, а самое интересное начнётся дальше. Вот что это будет - я уже не знаю, но точно что-то ужасное.
  Я, ещё тогда начальству говорил, рискуя звёздочками на погонах: "На кой чёрт вам эти таблички? Это же бомба замедленного действия". Но они мне рот быстро заткнули. А сами объясняют, мол, дело идёт к космической гонке вооружений, так что предупреждения об атаке из космоса никого не удивят.
  Никто же тогда не знал ещё, что всё так изменится: Союз развалится, у коммуняк власть отберут, и писать в газетах можно будет всё, что захочешь. Так что, свою часть договора мы с твоей помощью нарушили, теперь жди расплаты.
  ― А что, по вашему, следует ожидать? ― Максим и сам уже начал проникаться безоговорочной убеждённостью Антона Игоревича. Тот нервно всплеснул руками, похожий на взбешённого гуся, хлопающего крыльями:
  ― Откуда же мне знать? Прошлый раз всё ограничилось обращенной в пепел стройкой и горящими торфяниками. Знаю одно: как прежде на планете уже ничего не будет. Думаю, нас ожидают времена страшных кошмаров, только уже наяву.
  ― А что же власти? Ещё не в курсе?
  Старик с презрительной усмешкой помотал головой:
  ― Власти, власти - они очень долго раскачиваются, и больше склонны верить бумажкам, чем своим глазам - это я тебе, как бывший представитель власти говорю. Пока что для них все эти фантастические разрушения в посёлке - следствие мощного лесного пожара, возникшего в результате жаркой погоды и неосторожного обращения с огнём. Такова официальная версия, судя по сообщениям радиоведущих. Интересно, что в историю с дурацкими табличками поверили многие, а в реальную угрозу из космоса пока никто не верит, ― Антон Игоревич, нахмурившись, осмотрел дымный горизонт, и стал нетерпеливо топтаться на месте:
  ― Ладно, Максим, езжай домой и будь готов ко всему. Если сможешь - предупреди как можно больше народу об опасности. Хотя, в скором времени люди сами поймут, что их ждёт. Ну, я пошёл - мне ещё до темноты надо что-нибудь из вещей отыскать, которые не сильно погорели.
  Максим попрощался с отставным подполковником, и немедля выехал из посёлка, вернее из того, что не так давно было посёлком. Он мчался, ужав педаль акселератора в пол, не обращая внимания на ремни безопасности, разметку и знаки. Он спешил. Ему вдруг захотелось как можно быстрее оказаться в безопасном сумраке знакомых стен своей квартиры, и как следует выспаться, чтобы привести в порядок перегруженный информацией мозг.
  Но переполнен был не только мозг Макса - мочевой пузырь грозил не выдержать внутреннего напора. Пришлось остановиться у придорожной рощицы. Мужчина скрылся в густой тени трепещущих листьями осин, и направил тугую струю на почерневший пень. Невольно вырвался стон облегчения.
  Максим застёгивал брюки, разбрызгивая последние капли мочи, когда почувствовал чей-то пристальный взгляд. "Надо было лучше место выбирать", ― раздосадовано подумал Макс. Ему стало жутко неудобно перед случайным свидетелем столь интимного момента. Мужчина осмотрелся, но вокруг не было ни души. Несмотря на полное безлюдье, ощущение пристального взгляда лишь усилилось. Стало жутковато, нет - стало жутко страшно.
  Максим на трясущихся от иррационального ужаса ногах стал медленно отступать к дороге. Внезапно, ему почудилось, что огромная, высотой вровень с верхушками осин, плотная тень нагнулась к нему. В то же мгновение Максим рывком развернулся, и, не застегнув до конца штаны, опрометью бросился к машине.
  Окончательно он пришёл в себя, лишь просвистев с огромной скоростью десятка два километров по трассе. Неистовый ужас схлынул, оставив чувство стыда за минутную слабость. Максим сравнил себя с трусливым ребёнком, которому в тёмной комнате вместо мебели мерещатся страшные чудовища. Но снова войти в ту рощу, и взглянуть в глаза своему страху, он вряд ли решился бы. Хотя, проехав десятка три километров, он здраво рассудил, что случай в осиновой поросли - всего лишь результат действия дикой жары, едкого дыма и мрачных рассказов подполковника.
  Но, возвращаясь мысленно в тёмный осинник, он понимал, что, вряд ли уснёт спокойно этой ночью.
  
  **Глава 2. Начало конца. Неведомый враг атакует**
  
  Николай Семёнович каждое лето, в конце июля, выбирался в лес на "тихую охоту". Любил, грешным делом, побродить в лесной глуши в полнейшем одиночестве, разыскивая в ковре из мха и опавшей хвои, крепенькие, душистые грибочки. Что уж тут говорить о целебном лесном воздухе, который насыщал тело невероятной силой. Не удивительно, что в свои преклонные годы "Семёныч" обладал завидным здоровьем. Соседки из сверстниц, да из тех, что помоложе немного, вдовые и замужние, частенько забегали к нему под разными невинными предлогами. Уходили же, будто сбросив десяток лет - растрёпанные и с довольным сиянием в глазах.
  Николай Семёнович и раньше не отступал от личной традиции ежегодных вылазок "по грибы". Брал, если надо, несколько дней за свой счёт. А уж после выхода на пенсию, его летом из лесу и калачом не выманишь.
  Но в этот год с грибами было совсем худо - сушь неимоверная, жара адская, даже комары летать перестали. Да и воздух был напрочь отравлен гарью от тлеющих торфяников. Но - обычай есть обычай, и менять его в угоду погодным аномалиям, Николай Семёнович не собирался.
  Спустя четыре часа после входа в лесную чащу, грибник всё же понял, как сильно устал, и присел на сухой ствол, причудливо испещренный ходами-канавками древоточцев. Он прислушался. Странная тишина - ни стрёкота кузнечиков, ни шума ветерка в кронах, ни комариного писка, в конце-то концов. Сколько ни бывал он в лесу, с таким не сталкивался.
  Внезапно, ответом на его удивление, раздался оглушительный треск сучьев и шелест множества листьев. Казалось, нечто огромное мчится, приближаясь, сквозь чащу. Николай Семёнович был мужчина далеко не робкого десятка, однако, увидев, как среди щербатых стволов, в его сторону метнулась огромная тень, он бросился прочь, даже не пытаясь рассмотреть, что его так напугало.
  Николай Семёнович мчался, как школьник на стометровке, легко огибая стволы и перепрыгивая через толстый валежник и пни. Но возраст дал о себе знать очень быстро, жесточайшей одышкой и свинцовой тяжестью в ногах. Однако, нарастающий шум позади не давал возможности отдышаться. Гонимый мощной волной ужаса, Николай Семёнович бежал, невзирая на колющую боль в лёгких, пока не выскочил на залитую солнцем широкую полянку. Вскарабкавшись на пологий бугор, укрытый пожелтевшей травой, он обессилено рухнул лицом в мягкую землю, и потерял сознание.
  Очнувшись, мужчина тяжело поднял голову, в которую будто высыпали кружку свинцовой дроби. Сильно пахло горящим торфом - из под чёрной коряги курился сизый дымок, низко стелющийся над иссохшей травой.
  Николай Семёнович не мог вспомнить, как оказался лежащим на открытом взгорке, и зачем вышел из тенистой чащи под палящее солнце. Однако, нечто огромное, рыщущее вдоль кромки леса, тут же вернуло память пожилому человеку. Заметив, что мужчина вновь двигается, существо попыталось выскочить на поляну, качнув толстые стволы старых осин. Но что-то спасло похолодевшего от ужаса Николая Семёновича - чудовище не смогло выйти на свет, и осталось в пёстрой тени чёрного леса, злобно сшибая толстые сучья.
  Выйдя из секундного ступора, мужчина бросился на вершину пригорка, желая убежать дальше от деревьев. Он тяжело карабкался по склону, как вдруг заметил, что абсолютно сухая земля мягко пружинит под его ногами. С каждым шагом грунт проминался всё больше, напоминая поверхность огромного резинового мяча. Кроме того, от земли исходил нестерпимый жар и удушливый смрад тлеющего торфа.
  Николай Семенович осмотрел выбивающиеся тут и там из под дёрна столбики дыма, и ощутил весь ужас своего положения. Ведь, спасаясь от неведомого зверя, он выскочил в самый центр горящего под землёй торфяника.
  Мужчина сделал единственный шаг, чтобы уйти с опасного места, но земля буквально расступилась под его ногами. Он с криком ухнул по самую грудь в открывшуюся подземную полость, и тут же стал задыхаться от невыносимого жара и удушливого дыма, вырвавшихся из пылающего подземелья. Он попытался вытянуть себя на поверхность слабеющими руками, захлёбываясь безумным воплем. Он цеплялся пальцами за сухую траву, чувствуя, как боль тысячью раскалённых крючьев раздирает его стопы и голени. Нос ощущал тошнотворную смесь из запахов жжёной плоти, горящей резины и торфа.
  Руки смогли вытянуть тело по пояс из огненной ловушки. Разъедаемые слезами глаза успели заметить мечущееся в тени чудовище, когда последняя опора просела под тяжестью грузного тела. Николай Семёнович, обречённо всхлипнув, тяжело рухнул в нерукотворную преисподнюю. Последнее, что он заметил, захлёбываясь булькающим стоном дикой боли - это красивые рубиновые переливы раскалённых пластов торфа. Хищная пасть земли поглотила человека.
  
  Серёга Мищенко обожал простые развлечения. Например, снять симпатичную девчонку у дороги, заехать на его любимое место в придорожном лесу, и утешить свою плоть прямо в салоне "лэндкрузера". Иные из его друзей считали Серегу чуть ли не экстремалом. Но ему просто было скучно заниматься этим в привычной кровати. Цветы, свечи, разговоры - всё это нагоняло на него тоску и апатию.
  А тут всё просто, как у Карла Маркса: "товар, деньги, товар". Кроме того, сам процесс поиска и выбора жрицы любви неимоверно заводил Серёгу - вроде, как древний охотничий инстинкт просыпался. Не так, конечно, как у далёких предков, которые "умыкали девок у воды", но всё равно тонизирует.
  Но этим вечером всё сложилось не так, как всегда. Припарковавшись в густой тени старых клёнов, Серёга дрожащими от нетерпения пальцами начал расстегивать брюки, как вдруг кто-то грохнул по металлу кузова со стороны багажника. Сергей дёрнулся от неожиданности, а его спутница сдавленно пискнула.
  ― Ой, что это?
  Мужчина принялся шарить рукой под сидением, откуда с ликующим видом вытащил металлический прут.
  ― Что это? Не прикидывайся. Если это твои сутеры решили меня пощипать, я тебя вместе с ними уделаю.
  ― Что ты, у нас так не делают, ― девица заметно побледнела.
  ― Ладно, разберёмся, ― Серёга распахнул дверцу и вышел в предзакатный сумрак, словно кляксами, заляпанный чёрными тенями от кленовых крон.
  ― Эй, ну кому надоело на своих ногах ходить, покажись, ― Сергей нервно пошлёпывал по широкой ладони концом арматурины.
  Внезапно, три чёрных, как безлунная ночь фигуры, отделились от кленовых стволов, едва не заслонив своими огромными силуэтами столетние деревья, и быстро метнулись в его сторону. Сергей не стал рассматривать в подробностях странных существ, так как его мозг быстро сообразил, что "бодаться" с кем-то, кто обладает подобными габаритами, равносильно самоубийству. Единственный выход в такой ситуации - бежать.
  И пока он был занят этими размышлениями, его мозг уже дал команду мышцам ног, и Сергей сорвался в неистовый бег, успев крикнуть своей спутнице:
  ― Беги, беги быстрей, дура!
  За спиной оглушительно хлопнула дверца - значит, девчонка успела выскочить. Позади слышался шорох листьев и треск сучьев, будто жестокий шквал обрушился на рощу. Девушка уже бежала вровень с Сергеем, который, с непривычки, быстро стал выдыхаться. Теперь охотились за ним, и преследователи были уже совсем близко.
  Рощица быстро закончилась, и убегавшие, как ломтики хлеба из тостера, выскочили на широкий луг, поросший высокой, по пояс, травой. Треск и шорох за спиной не стихали, но стали заметно отдаляться. Серёга оглянулся, и увидел, как хищные твари мечутся по кромке леса, словно сторожевые псы вдоль решётки вольера. "Так они из леса выйти не могут", ― сообразил он, и остановился, пытаясь унять бешенную колотьбу сердца, и лёгкие, готовые лопнуть от напряжения.
  ― Стой, отдышаться надо, ― крикнул он перепуганной спутнице, которая тоже еле передвигала ноги от усталости. Сергей добавил:
  ― Похоже, они из лесу выйти боятся, ― он махнул рукой в сторону рощи, но там ничего не было. Лёгкий ветерок мирно шелестел листьями в зелёных кронах, и никаких громадных туш, в бешенстве раздвигающих стволы и ломающих сучья. В роще царили мир и спокойствие.
  Высокая трава на лугу заволновалась от ветра. И вдруг, Сергей понял, что ветра-то и нет. Стоявшая позади девушка, тяжело дыша, и срываясь на истерические всхлипывания, заговорила:
  ― Да что же за день такой сегодня? Кто же это такие? Я ещё...― она не успела закончить фразу, так как исчезла на глазах Сергея, резко рухнув в траву. Только тут он заметил, как по лугу движутся тёмные пятна, похожие на гребни спин огромных рыб, приплывших на запах крови.
  ― Эй, подруга, поднимайся. К дороге надо бежать, слышишь, ― Серёга безуспешно звал спутницу, но та не отзывалась. Он уже решил уходить без неё, так как страх перед колыханием травяных стебельков холодком колол вдоль позвоночника. Казалось, что он стоял по пояс в мутной, зелёной воде, по которой шла сильная рябь, вызванная движением множества голодных крокодилов.
  Сергей в отчаянии швырнул, лихо закрутив, кусок арматуры в одну из спин, видневшихся из травы, но орудие отскочило, как от бетона, не причинив громадине вреда.
  Любым способом, любым путём захотелось вырваться из травы, и Сергей побежал туда, где, по его мнению, должна быть дорога. Но не успел он сделать и пяти шагов, как ощутил мощный удар под коленки, который бросил его на землю, как куль с мукой. Сергей попытался встать, но что-то мешало ему, заставив вновь удариться грудью о сухой дёрн. Он повернул голову и наткнулся на строгий взгляд девушки, прижавшейся щекой к земле.
  ― Эй, ты чего разлеглась? Вставай, надо бежать, ― Серёга подполз ближе, и попытался схватить девчонку за плечо, но ладонь сгребла только костистые стебли полыни. И тут мужчина заметил, что видит перед собой оторванную голову, не успевшей даже толком испугаться перед смертью, женщины. Сергей снова попытался встать на ноги, но, на этот раз, неловко кувырнувшись, ощутил дикий спазм боли. Он вновь упал.
  Повернувшись на спину, Сергей взглянул, что же мешает ему встать. То, что он увидел, повергло его в шок - ноги не было. Всё, что было ниже колен, представляло собой жуткие окровавленные лохмотья. Только сейчас Серёга ощутил страшную боль, и взвыл, как ошпаренный пёс. Вместе с ужасом и болью, пришла странная досада. Первая мысль была о том, что теперь он не сможет нормально водить свой большой внедорожник.
  И эта же мысль оказалась последней, так как Сергея мгновенно накрыла массивная туша, принявшаяся с тихим треском рвать его плоть и ломать кости. Жизнь покинула мужчину и, вслед за стихшим предсмертным воплем, растаяла над хаотично трепетавшей травой.
  
  Солнце едва показало морковно-алую макушку над буйными зарослями озёрного камыша, а Вовка Серов уже с тихими всплесками веслил к прикормленному загодя месту. Резиновые уключины-петли одноместной надувной лодчонки тихонько поскрипывали, добавляя лёгкую дисгармонию к волнующей мелодии пробуждающейся с рассветом природы.
  Вовка, Вовка - уже сорок восемь, а всё Вовка. Но Серов не обижался. Он нормально воспринимал подобную фамильярность, благо не так много общался с людьми, а свободные часы предпочитал проводить у воды, с удочкой в руках.
  Тихо. Серов без единого всплеска утопил груз в тёмной воде у стены высокого камыша. Потом он аккуратно опустил наживку в намеченное место у самой кромки озёрной растительности, и приготовился терпеливо ждать энергичной поклёвки.
  В зарослях за спиной периодически слышались мощные всплески, заставляя Владимира вздрагивать и возбуждённо вглядываться в трепетные круги на воде. "Ох и наловлю я сегодня", ― мысленно, чтобы не создавать лишнего шума, потирал ладони Вовка.
  И вдруг, за спиной кто-то с шумом принялся раздвигать камыш и плюхать водой. "Вот чёрт, конкуренты! А у меня, кажется, поклёвка", ― раздражённо подумал Вовка. Он медленно обернулся:
  ― Мужики, я здесь прикармливал, вообще-то. Вы бы...
  Вовка хотел посоветовать наглецам не шуметь, а найти другое место для лова, но слова застряли в глотке, выпустив наружу лишь испуганный стон. Из зарослей, с быстрым шелестом, к нему молнией кинулись огромные когтистые лапы. Последнее, что увидел несчастный рыболов, были чередующиеся чёрные и золотистые пятна на матовой коже огромного зверя, которые делали его малозаметным в зарослях камыша. Последнее, что Вовка Серов услышал - это короткий хруст своих ломающихся позвонков.
  
  Сухроб едва поспевал за напарником. "Вот гад, шайтан! А ещё земляк - впарил кроссовки на размер больше", ― с раздражением вспоминал он чернявого крепыша - продавца с рынка. Теперь же обувь болталась на ноге, натирая жуткие мозоли. А ещё ведь бензокосу надо тащить, да канистру с топливом.
  Бехруз обернулся и на родном языке принялся подгонять компаньона - им вдвоём предстояло за один день обкосить большой пустырь между строящимися домами, наглухо поросший бурьяном. Сухроб, сжав зубы до скрежета, прибавил шагу.
  Хоть и к жаре, и к тяжёлой работе, он был давно привычен, но сегодня пот жестоко разъедал глаза, заставляя постоянно утирать лицо рукавом. Бехруз орал на него с другого конца пустыря, называя лентяем. Сухроб негромко огрызался.
  Но в этот раз напарник закричал особенно громко и невнятно. Сухроб хотел уже пойти, и по-мужски урезонить его менторский пыл, но с ужасом увидел, что там, где в высокой траве стоял напарник, его уже нет. А над раскачавшимся, как от сильного ветра, бурьяном, брызжут фонтаны крови и высоко взлетают куски человеческой плоти.
  Сухроб с трудом преодолел поразившее его оцепенение, и бросился к строительной площадке, заметив, как волны бурлящей, подобно кипятку, травы, направляются в его сторону. Но не успел он сделать и десяти быстрых скачков, как мощнейший удар пришёлся ему под щиколотку, подбросив высоко в воздух.
  Приземление на засыпанную гравием площадку вышибло воздух из груди, и, задыхаясь, мужчина крепко зажмурил от страха глаза, ожидая жестокой расправы. Но ничего не происходило. Сухроб медленно приподнял веки, и заметил, что травяные заросли, раскачиваясь, пригибаются к земле, но на открытые места из пёстрой тени никто не выходит.
  Потом волнение травы стихло. Сухроб осмотрел окровавленную стопу, с которой был грубым ударом сорван кроссовок и вознёс хвалу Аллаху за то, что остался жив. Потом мысленно пожелал долгих лет жизни вчерашнему проныре-продавцу, за обувь огромного размера, сохранившую ему ноги и жизнь.
  
  Грубое бормотание стихло, как отголосок дальней грозы, когда в относительную прохладу полевого стана ввалился грузный мужчина в синем костюме. Умолкшие мужики повернулись в сторону вошедшего, стараясь не встречаться с ним взглядами. Суровый толстяк в костюме сипло отдышался, достал засаленный платок и промокнул лоб и щёки.
  ― Уф-ф, жарища! А у вас здесь, в тенёчке, прохладно. Ну и долго прохлаждаться собираетесь, а мужики?
  Мужчины в пыльных спецовках молча отвели глаза. Толстяк продолжал отчитывать:
  ― Чего молчим-то? Мало того, что засуха до чёрта зерна в пыль превратила, так теперь оставшееся убрать не можем. Работники в поле идти не желают. Так получается? ― голос говорившего уже напоминал не то крик, не то рычание, а в уголках губ стала собираться белая пена. Неожиданно, со скамейки прозвучали спокойные слова, произнесённые с характерным сельским говорком:
  ― А так и получается, Андрей Силаньтич, и не бери на голос - мы не просто так в поле не выходим, не после пьянки или ещё чаво. Пожить нам ещё охота, вот чё! Слыхал, в соседнем районе комбайнёра прямо во время жатвы разодрали, как козла на живодёрне. Люди с дороги видали, как его с сидушки сдёрнуло, и всё... Только полбашки на дорогу вылетело.
  К разговору подключился ещё один крестьянин:
  ― Ага, вчера к соседке племянница из-под Орла приехала. Так у них в хозяйстве троих, как крючьями растянули. На куски. Тоже в поле вышли, на уборочную.
  Теперь все включились в разговор, стараясь блеснуть знанием схожих историй, услышанных от соседей, родственников и прочих "проверенных" источников.
  Андрей Силантьевич заметил, что работники его хозяйства на самом деле испуганны. Он быстро сообразил, что один криком делу не поможешь. И когда соревнование на самую кровавую историю стало подходить к концу, начальник негромко и доверительно заговорил:
  ― Ребята, ну это же смешно, как вы не понимаете. Один алкаш свалился с комбайна под ножи, трое других не поделили чего то по-пьяни, и порезали друг-друга, а вы уже - не пойдём в поле. Как бабы слухи собираете. Вы поймите, что урожай надо собрать - кровь из носу, надо.
  Его складную речь прервал уже не испуганный, а раздражённый возглас:
  ― Кому надо? Нам с апреля зарплату не выдавали. Всё обещанного ждём, как дурачки.
  ― Мужики, ну вы же поймите - пора сейчас горячая. Деньги идут и на запчасти, и на солярку. Вот урожай сдадим, и получите все долги сполна.
  Хозяина вновь грубо прервали уже с другого конца скамьи:
  ― Ну да, а третий этаж своего дворца ты строишь без остановки. Значит, на это деньжата нашлись. И чего нам в поле лезть на погибель - за твои обещания, или за четвёртый этаж на твои хоромы? Да теперь мне в руки пачку денег суй - не пойду.
  Смельчака поддержали одобрительные выкрики со скамейки. Андрей Силантьевич попытался ещё больше усластить свой тон:
  ― Всем выдам деньги на следующей неделе. Расшибусь, а выдам. Ещё и премию выпишу. Мужики, ну вы же работяги - вы же больше ничего делать не умеете. Хватка у вас не та. И отцы ваши пахали, и деды. Ну, куда вы пойдёте? в город? Не смешите... ― начальник попытался произнести это как можно дружелюбней, однако высокомерие скрыть не смог. Крестьяне недовольно загудели, и, бросив пару оскорблений в сторону заносчивого хозяина, вереницей потянулись из бытовки.
  Андрей Силантьевич неуклюже выбежал вслед за ними, и заметил, как работники идут по центру дороги в сторону села. Он гаркнул во всю мощь своего лужёного, директорского горла:
  ― Стоять! Трусы, саботажники. Смотрите, как я сам пойду в поле, и буду хоть весь день там бродить - ничего со мной не случится.
  Привычные к окрикам сельчане остановились, но не сделали и шагу ближе к сгибающимся стеблям пшеницы. Напротив, жестами они стали подбадривать начальника, как бы говоря: "Давай, вперёд, а мы посмотрим".
  Толстяк, побагровев лицом, зашагал к золотистому пшеничному полю. Он, не останавливаясь, всколыхнул стебли своим тучным телом, как тяжёлая баржа - тихие речные струи. Он скрылся в солнечных зарослях по самый пояс, и принялся ходить из стороны в сторону, не забывая с ехидцей посматривать на строптивых работников.
  Толстяк уже раскрыл, было, рот, чтобы крикнуть что-то, но, будто споткнувшись, тяжело ухнул в самую гущу золотых стебельков. Тяжёлые колосья взволнованно колыхались минуту, а потом раздался крик крайнего отчаяния и страха. Над примятыми стеблями взметнулся фонтан крови, оставив посреди поля пятно, как от раздавленной на простыне клюквы.
  Мужики стояли и ждали чего-то ещё минут десять, силясь унять мелкую дрожь испуга. Потом бригадир, сплюнув в раскалённую пыль, сказал негромко, но чтоб все слышали:
  ― Туда ему и дорога. Тоже мне - помещик. Разорался. Пошли отсюда, мужики.
  
  **Глава 3. Чувства крепнут. Власти ищут выход**
  
  Максим тяжело оторвал голову от подушки, липкой от пота. Посмотрел на желтоватый след его головы, оставленный на ткани, и брезгливо сморщился - от этого проклятого дыма даже пот стал едким, как кислота. Тянущая боль и зеркало в ванной напомнили Максу, насколько распухла его повреждённая губа. В памяти вновь высветились события вчерашнего дня. Не очень приятные события.
  Началось с того, что он пригласил Олю на загородную прогулку. Ах, ну да, Оля. Уже с месяц они встречаются. Шикарная девчонка! Максим, после знакомства в переходе, не стал подвергать номер её телефона летаргическому сну в телефонной книжке, и позвонил сразу по возвращении из командировки.
  Они проговорили не менее трёх часов. Максим был изумлён собой, так как обычно его разговоры по телефону имели продолжительность не более трёх минут, и состояли из фраз наподобие: "Да. Нет. Давай. Пока". Потом были походы в кино, в кафе и, даже в зоопарк. А после сакрального третьего свидания была и та самая, первая ночь, после которой он понял, что не готов расстаться с Ольгой, как делал это с другими, не менее красивыми девушками.
  Он позвонил в пятницу, и пригласил её за город - побыть наедине, и отдохнуть от въедливого смога, проедавшего ноздри, горло и глаза до самых потрохов. Оля согласилась, и на следующее утро Максим привёз её на своё тайное место. Здесь, на высоком и обрывистом берегу подмосковной речки, он иногда бывал в полном одиночестве, желая привести в равновесие расшатанные нервы.
  Теперь он решил разделить свою тайну с Ольгой, посвятив ей это уникальное по красоте место. К небольшой дороге примыкала площадка укатанной земли, огороженная оплетёнными вьюнком колышками. За этой импровизированной оградой спускался к тихой воде крутой обрыв, поросший рябиной и орешником.
  Было заметно, что Оля потрясена дикой красотой открывшегося взору ландшафта. Макс почему-то был уверен, что ей здесь понравится. Он неслышно подкрался сзади, и нежно обнял её за плечи. Девушка охотно подалась назад, дав почувствовать своё манящее тепло, а потом, ловко развернувшись лицом к своему мужчине, связала его губы долгим поцелуем.
  В такие моменты, окружающие предметы сливаются в единую декорацию, будто разноцветные обои на стенах. Звуки сливаются в одну сладостную мелодию. Но в этот раз, один звук нарушил сладкую идиллию, порвав на куски тонкий шатёр уединения, укрывший влюблённых. Максим сразу распознал оглушительный рёв прямоточного глушителя. Спустя мгновение, сквозь грохот выхлопа, смог пробиться печальный вой блатного шансонье.
  "Вот чёрт! Кого сюда ещё принесло", ― Максим слегка нервничал, так как догадывался, что вся эта оглушительная какофония, никак не может сулить хорошей встречи с приятной компанией. На дорогу рядом с площадкой выкатился высоченный "УАЗ-патриот". Из раскрытых окон неслись нехитрые гитарные аккорды, сдобренные нарочито хриплым голосом певца. Из тех же окон, торчали раскрасневшиеся и явно нетрезвые, физиономии пассажиров.
  Рычащий автомобиль проехал мимо площадки, и Максим хотел уже облегчённо выдохнуть, как вдруг грохот стал вновь приближаться. Чёрное авто задним ходом выехало по узкой дорожке обратно, к земляной площадке. Как в фильме с замедленным воспроизведением, трое молодых парней вальяжно вывалились из дверей внедорожника.
  Негромко преговариваясь и неприятно похохатывая они стали надвигаться на влюблённую пару. Максим вышел вперёд, и закрыл собой Ольгу. Он напрягся каждым мускулом своего тела, стараясь не показывать страха перед явно недобрыми гостями. Те же, приблизившись на расстояние вытянутой руки, обошли Максима с обоих сторон, и принялись скалиться и гримасничать, нагло раздевая Ольгу сальными глазками.
  ― Привет, красавица! Как хорошо, что мы тебя встретили. А то нам скучно без женской ласки. Поехали с нами, прокатимся. Мы тебя прокатим по-очереди - будешь довольна.
  Макс попытался спокойным голосом урезонить хамов:
  ― Ребята, девушка со мной. А сейчас нам пора ехать.
  Разумеется, компания не собиралась слушать его. Парни сделали вид, будто только что заметили Максима, и, напустив на себя грозный вид, наперебой принялись задирать его. Особенно усердствовал тот, что постарше, похоже главарь этой гоп-компании:
  ― Ой, а кто это? Или, ой, а что это? Слушай, хмырёныш, ты же видишь, что мы делаем вид, как будто тебя здесь нет. Вот и ты сделай вид, как будто тебя нет, и, может быть, мы тебя не тронем. Может, даже разрешим посмотреть, как будем эту машку драть.
  Максим сжав кулаки пошёл на мерзавца, но тот, угадав его намерения, кивнул своим приятелям. Те мгновенно схватили Максима за рукава и резко дернули в сторону. Макс, потеряв равновесие, неуклюже упал на колени, но тут же вскочил, развернулся на каблуках, и рванул вперёд, низко пригнув голову. Главарь, видимо, не ожидал от "хмырёныша" подобной прыти, и, не успев среагировать, принял мощнейший удар головой в живот. Раскрыв рот и побелев лицом, он, невольно попятившись к краю площадки, неловко кувырнулся, и пропал среди листвы деревьев, растущих на крутом склоне берега.
  Друзья побитого негодяя, забыв про девушку, бросились к Максу, и принялись отчаянно лупить его руками и ногами. Максим уворачивался, бил в ответ, но получил несколько увесистых оплеух, прежде чем от края площадки раздался оглушительный вопль:
  ― Придурки! Быстрее сюда, помогите выбраться. Быстро!
  Парни бросились к обрыву, неохотно прервав драку. Максим не стал дожидаться второго раунда, и, схватив спутницу за руку, побежал к машине. Усадив Олю в авто, он вернулся в "уазику", и вытащил ключи, самоуверенно оставленные искателями приключений в салоне. Вытащил, и забросил подальше в кусты. "Это их задержит", ― сам же Максим задерживаться более не желал, и запрыгнул на водительское сидение своего автомобиля.
  Выезжая с площадки, он услышал дикие вопли троих парней. "Бесятся, гады", ― злорадно прошептал Максим, облизав разбитую губу. Прежде чем площадка пропала из виду, он на секунду обернулся. Ему показалось, что огромные деревья, не один десяток лет крепивших мощными корнями крутой берег, раскачиваются, как от порывов ураганного ветра. Но увиденное быстро исчезло за поворотом, и Максим решил, что это всего лишь игра его возбужденного сознания.
  Это неприятное приключение, несмотря на удачный финал, снизило романтический настрой практически до нуля. Максим с удивлением отметил, что его спутница держалась на удивление мужественно, если подобное слово приемлемо по отношению к очаровательной девушке. Нет, конечно же, нахмуренный лобик выдавал её волнение, но, тем не менее, не было ни истерик, ни слёз, ни прочих эмоциональных излишеств.
  ― Оль, ты в порядке? ― Максим решил нарушить гнетущую тишину, царящую в салоне с момента бегства от обрыва.
  ― Да, нормально. Только немного голова болит. Отвези меня домой, Макс, ― девушка неожиданно улыбнулась, и, потрепав рукой волосы Максима, добавила:
  ― И спасибо, что ты меня от этих подонков защитил. Я и не думала, что ты такой смелый.
  Максим ухмыльнулся, прочитав шутливую иронию в последней фразе. Было ясно, что на самом деле она хотела сказать: "Я не сомневалась, что ты такой смелый". Если Оля сохранила чувство юмора, значит, действительно всё нормально.
  Максим доставил любимую домой, и к себе приехал уже затемно. Наскоро сполоснувшись под прохладной струёй душа, он добрался до дивана, и мгновенно провалился в сон. Ему снилось, как сегодняшние хулиганы вопят, запутавшись в толстых ветвях деревьев, которые, как живые, срывают куски плоти с корчащихся тел.
  А наутро его ждали духота, распухшая губа и боль в голове, не то от вездесущего дыма, не то потому, что Макс самозабвенно использовал её вчера для удара по вражьему брюху. Максим сунул голову под струю холодной воды, и крутил ей из стороны в сторону, пока кровь не начала пульсировать в висках. Облегчение было очень слабым, так как вода оказалась не такой уж и холодной, да напор в кране был слабеньким.
  "Видать, всю воду выпили. В такую-то жару", ― раздражённо подумал Максим, включая телевизор. Несмотря на паршивое самочувствие, хотелось быть в курсе последних событий. Новости, надо признать, последнее время особым разнообразием не баловали: жара, засуха, пожары, убытки, жертвы. Однако, с недавних пор участились сообщения о пропаже людей, причём бесследно и в самых разных местах.
  Не раз проскальзывали в новостях свидетельства неких очевидцев, которые утверждали, что людей жестоко уничтожали какие-то огромные звери неизвестной природы. Твари эти скрывались в зарослях, избегая открытых пространств, передвигались стремительно, не оставляя жертве шансов на спасение.
  Сам Максим не особенно верил этим историям, для себя объясняя исчезновения людей сильнейшими пожарами, и, возможно, действиями мародёров, решивших поживиться разбоем на фоне огненной катастрофы.
  Но тут его внимание привлекла одна сцена, мелькнувшая на экране телевизора: эвакуатор въезжал на огромную стоянку, аляповато осёдланный чёрным уазиком. Макс сразу узнал эту машину - ведь только вчера он в подробностях рассмотрел этого нелепого автомонстра с уродливо торчащей огромной трубой вместо глушителя. Максим сделал звук громче. Голос за кадром устало твердил тревожные новости:
  ― Всё больше брошенных автовладельцами машин приходится собирать вдоль дорог специальным службам. Посмотрите на эту стоянку - все эти автомобили собраны за последнюю неделю на дорогах только лишь трёх районов Подмосковья. Остывшие двигатели, незапертые, а то и вовсе открытые настежь двери - такое ощущение, что владельцы вышли всего на минуту. Но вернуться, по какой-то причине, они уже не смогли.
  Проверять придорожные леса никто не рискует, невзирая на самые строгие приказы и предписания. Просим и вас, уважаемые зрители, не посещать мест с растительностью выше колена. Лучше перестраховаться, и... ― Макс переключил канал, не желая слушать очередные истории про странных чудовищ, обитающих в тени растений.
  Экран заслонил крупный план лица известного ведущего. Выражение этого лица было по-театральному траурным и встревоженным. Голос, умело разбавленный дрожью волнения, плотным потоком струился из динамиков, невольно заставляя прислушиваться к словам говорившего:
  ― ... всё больше и больше. Нет необходимости повторять, что исчезновения и жестокие убийства - это не дело рук человеческих. Таинственная и неотвратимая угроза таится в тени трав и деревьев. Слишком много свидетельств тех, кто успел выскочить на открытые участки, тем самым избежав смерти. Какого-то единого описания существ мы не имеем, так как они слишком стремительны, а у спасшихся было очень мало времени, чтобы досконально рассмотреть чудовищ. Ясно одно - доселе ни с чем подобным человечеству сталкиваться не доводилось.
  И сегодня я хотел бы обсудить эту проблему и возможные пути её решения с нашими гостями. Для начала слово я хотел бы дать представителю министерства по чрезвычайным ситуациям. Пожалуйста, Михаил Альбертович.
  В кадре появился крепкий пятидесятилетний мужчина в синей униформе. И сопровождая свои слова жестами, напоминающими удары молотом по наковальне, заговорил:
  ― Ситуация, и в самом деле, тяжелейшая. Эти твари неясной природы, действительно превратились в самую главную угрозу национальной безопасности. Они не только непосредственно убивают людей, но и препятствуют тушению многочисленных лесных и торфяных пожаров. Огнеборцы гибнут в лесах не от огня и дыма, а от когтей этих мерзких чудовищ. Мы не в праве бессмысленно рисковать жизнью людей, а авиатехника не справляется со всеми очагами. Да и техники этой очень мало.
  Вот и выходит, что чудовища пожирают граждан, огонь поглощает деревни и сёла, а дым душит города. Мы делаем всё возможное и невозможное, но положение ухудшается с каждым днём. Единственное спасение от огня - это сильный и продолжительный дождь, но неутешительные прогнозы синоптиков на ближайшие десять дней каких-то перемен не обещают.
  Ведущий прервал Михаила Альбертовича, задав неожиданный для его чина вопрос:
  ― А что вы думаете о природе и причине появления этих враждебных существ?
  ― Не знаю, но уверен в одном - ранее подобного не было. Я не очень разбираюсь в подобных вещах, но своё мнение, тем не менее, выскажу. Вот вы уже упоминали о послании некоего отставного подполковника из Подмосковья. Как его - Мережков, кажется. Так вот, и я читал похожие письма от него же - он, похоже не только на основные телеканалы, но и в ответственные службы рассылает свои письма.
  И, несмотря на, мягко говоря, необычность его версии, другого объяснения я не нахожу. Поэтому, в глубине души, считаю, как и Мережков, что эти твари - не с Земли. Это какие-то абсолютно враждебные нам организмы из космоса. Не знаю, насколько они разумны, но то, что исключительно опасны - факт.
  Телеведущий поблагодарил чиновника, и обратился к следующему гостю:
  ― Николай Антонович, вы, как глава одной из крупнейший фракций в государственной думе, не ответите мне на один вопрос: что, если нам, отбросив всякую гордость, обратиться за помощью к другим государствам?
  Пухлый мужчина в дорогом костюме, прежде чем ответить, скорбно покачал головой:
  ― Боюсь, что уже слишком поздно. Отовсюду по линии министерства иностранных дел идут сообщения, что похожая зараза распространяется и в других странах. Конечно, не в таких катастрофических масштабах, как у нас. Однако, теперь по всему миру люди начинают панически бояться тенистых рощ, садов, лесов, кустарников, лугов и полей. Так что, потеря урожая грозит не только нам, но и всему миру. Катастрофа будет более страшной и продолжительной, чем мы могли предполагать.
  Лицо ведущего обрело ещё более тревожное выражение:
  ― То есть нам грозит массовый голод?
  ― Нет, ну что вы - подобного результата мы не допустим. Есть стратегический запас продовольствия. Есть резервный семенной фонд, чтобы поднять сельское хозяйство вновь. Стратегический запас рассчитан на три месяца, но если ввести грамотные ограничения, хватит и на больший срок. Сейчас главное - избавиться от смертельной угрозы, ставящей под вопрос существование человечества, как вида.
  Диктор, как настоящий актёр, изобразил внезапное воодушевление, и подошёл ближе к депутату, сунув палицу микрофона тому под самый нос. Депутат отшатнулся, недовольно пошевелив бровью. Шоумен, будто не заметив собственной неловкости, бодрым тенорком пророкотал вопрос:
  ― И у вас есть предложения по выходу из сложившейся ситуации?
  Его собеседник сморщил лицо в лукавой улыбочке, и кивнул:
  ― Да, есть. Как все уже знают, эти твари таинственным образом связаны с земной растительностью. И решение простое, как всё гениальное: необходимо уничтожить растительность. Сейчас мы продвигаем в думе проект закона о повсеместном применении дефолиантов и мощнейших гербицидов для уничтожения трав и листвы. И, похоже, решение будет положительным.
  Максим едва не подавился чаем, услышав слова депутата: "Идиоты - это же медленная, но верная смерть от голода и удушья". Будто прочитав его мысли на расстоянии, обладатель шикарного костюма и депутатского удостоверения, с самодовольным видом продолжил:
  ― Не надо бояться фатальных последствий. Как я уже говорил, стратегического запаса хватит на первый год, а семенной фонд позволит постепенно возродить уничтоженную флору. Конечно, будет нелегко, но, похоже, простых решений в нашей ситуации быть не может. Приходится выбирать из многих зол меньшее, ― на этих словах говоривший звонко шлёпнул ребром кулака о ладонь, будто поставив восклицательный знак в конце столь веской фразы.
  Ведущий поблагодарил его, и подошёл к следующему гостю - статному старику с густыми, вразлёт, бровями.
  ― А теперь хотелось бы узнать мнение представителя Российской академии наук. Что вы можете сказать по этой ситуации, уважаемый Семён Карлович?
  Академик многозначительно нахмурил лоб, и хорошо поставленным голосом, но очень тихо, начал свою речь:
  ― У нас неоднократно обсуждался вопрос истребления враждебных существ, через уничтожение их мест обитания, а именно зелёных насаждений. Но опасаемся, что подобные радикальные меры приведут к страшным последствиям. Это может привести к краху человеческой цивилизации в её современном виде. Уважаемый депутат выдвинул разумный план действий, но не учёл кое-каких деталей. Например, что-то может пойти не так, какое-либо звено этой тонкой цепи, названной вами "меньшим из зол" порвётся, и всё - нас ждёт катастрофа, хаос.
   Мы тоже читали несколько странное послание пенсионера, Мережкова Антона Игоревича, и читали внимательно. Увы, но на сегодняшний день самое разумное объяснение происходящему мы можем получить со слов этого бывшего офицера Советской армии. К сожалению, архивы по событиям, на которые он ссылается, не сохранились. Однако, его рассказ достаточно последователен и правдоподобен, не хуже любых других версий.
  Так вот, коллеги, из его слов следует, что целью этих зловредных представителей чуждого нам разума, является недопущение ускоренного развития других разумных форм жизни. То есть, они желают отбросить нас в развитии и перечеркнуть все достижения прогресса, полученные за последние тысячелетия. Для этого они используют запугивание, апеллируют к страху смерти. Конечно, аргумент сильнейший, но, идя у них на поводу, не сделаем ли мы хуже? Уничтожение растительности, пусть временное, грозит страшными последствиями для экологии. Кроме того, нет уверенности, что мы сможем достаточно быстро восстановить растительный мир во всём его многообразии.
  Ещё господин Мережков упоминал, что эти чудовища скрыто присутствуют на Земле с давних времён, периодически активно воздействуя на жизнь людей. И, похоже, в этих словах также есть доля истины. В мифологиях разных народов прослеживаются общие параллели, отдалённо напоминающие то, что происходит сейчас.
  Это славянские лешие, которые в лесу размером с самое высокое дерево, а в поле - не выше травы. Это греческие и ветхозаветные гиганты, огры и тролли народов севера Европы. Массовые появления этих чудовищ всегда служили предзнаменованием перехода от времён расцвета к тёмным векам упадка. Так что, некое зерно в словах подполковника Мережкова имеется.
  Но ведь человечество выстояло, не прибегая к уничтожению мира растений. Не роем ли мы себе могилу, поспешно избирая столь радикальный способ борьбы с неведомой напастью?
  Депутат, периодически выхватываемый камерой, нервно ёрзал на стуле, заметно раздражённый словами учёного. После этого вопроса академика, он грубо выхватил микрофон из рук ведущего, и, брызжа слюной, закричал:
  ― Пока вы там, в академиях, будете беседы научные беседовать, у нас людей не останется. Вы родственникам погибших предложите потерпеть, или тем, кто, глядя из окон в сторону леса, видит хищно рыщущие тени между вековых стволов. Знаете, что они вам скажут? То же, что и я...
  Ток-шоу стало перерастать в эмоциональную перепалку с вырыванием из рук микрофона, бранью и невнятными выкриками.
  Максим, не желая смотреть на бессмысленное мелькание налитых кровью лиц, нажал наугад кнопку пульта. Экран заслонила упитанная физиономия телепроповедника. Пухлый мужичок комично жестикулировал короткими ручонками, рассуждая по поводу грядущего конца света. "Группа поддержки" в белых балахонах, призванная выкрикивать "аллилуйя" в нужный момент, тесно сгрудившись на скамье позади проповедника, заметно скучала. Некоторые героически боролись со сном, время от времени встряхивая головой и усиленно моргая, другие же откровенно дремали. Вся эта картинка немного развеселила Макса.
  "Однако, и развелось же этих проповедников в последнее время. Ну, как же - в это тревожное время многие начинают задумываться о спасении души. И, наверное, многие готовы ради этого пожертвовать имущество "в дар" сладкоречивым богословам", ― с усмешкой рассуждал Максим. Он подошёл к окну, чтобы плотнее закрыть форточку, за которой слоями повисли удушливые клубы едкого дыма.
  Максим смотрел на эту ядовитую мглу, и думал. Думал о словах пенсионера-подполковника, рассказавшего ему о неминуемом вторжении ужасных инопланетян. О том, что идеи старика теперь всерьёз обсуждаются очень важными людьми. Вспомнил таблички из посёлка "Утренний", огромную тень, напугавшую его в придорожном лесу и брошенный "УАЗ-патриот", поток тревожных новостей и страх, читаемый в глазах встречных прохожих.
  Максим только сейчас стал понимать, что прежний, знакомый и устоявшийся мир, скоро исчезнет. И то, что придёт ему на смену, тревожило мрачной неизвестностью с кислым привкусом безысходности.
  
  **Глава 4. Паника. Пропавшая невеста**
  
  В этом году поздняя осень наступила на несколько месяцев раньше заведённого природой срока. Полёгшая, жёлтая, а местами почерневшая, трава кое-где была проткнута голыми, без единого листа, стволами деревьев и метёлками кустов. И подобные мёртвые пейзажи преобладали по всему миру, если верить сообщениям служб новостей.
  Разумеется, можно было не сомневаться, что в итоге будет избран самый простой и дешёвый способ решения проблемы "леших", как бойкие газетчики окрестили неведомых хищных тварей, таящихся в тени растений. Как пояснялось, названы они так были по их особой привязанности к лесам, а также по способности быть вровень и с самыми высокими деревьями, и с травой в поле, чем отличались и сказочные лешаки. Этот самый очевидный способ заключался в уничтожении растений с помощью огромных порций едких гербицидов и дефолиантов.
  Мало того, атака на растительный покров планеты была всемирной. Страх перед ужасными чудовищами быстро захватил все континенты. Поэтому, несмотря на редкие возгласы протеста, правительства всех стран быстро пришли к общему решению. И в одно и то же время с аэродромов в разных точках планеты в воздух поднялись тяжёлые самолёты, груженные тоннами химикатов.
  Основным аргументом для подобной тактики явилось образное сравнение с многоквартирным домом, в котором травят тараканов. Если травить в отдельной квартире, тараканы переползут к соседям. Поэтому уничтожать вредителей надо во всём доме сразу. Ни одна страна не захотела оказаться в роли соседей, к которым сбегутся все "тараканы". Потому, весь мир отныне был лишён зелёного цвета.
  Максим ковырнул носком ботинка кусок иссохшего дёрна с остатками травы, и быстро зашагал прочь, почуяв резкий химический "аромат". Отплевавшись, и утерев слезящиеся глаза, Макс всё же отметил про себя, что за последние дни сообщений о исчезновении и гибели людей стало заметно меньше. Видимо, в отношении "леших" радикальный метод успешно сработал.
  Оставалось надеяться, чтобы весной, когда растительность начнут восстанавливать, нападения не повторились. Все надеялись на это, и все желали вновь увидеть зелень газонов, лесов и лугов. С каждым днём сообщений о пропаже людей становилось всё меньше. Панический страх медленно и неохотно, цепляясь слабеющими коготками за тёмные уголки подсознания, покидал людские сердца. Однако, в сердцах людей, вместо цветущих садов оставались лишь вытравленные дочерна коряги, такие же, что стояли теперь на месте городских парков.
  Страха не стало, но не было и радости. Над миром повисло сумрачное напряжение, размешанное с горькой апатией. Люди при встрече старались не смотреть друг другу в глаза, не желая показывать пустоту и слабость, пришедшие на смену удушливому страху.
  Пресловутая кривая самоубийств бодро устремилась к зениту, не делая привычных различий между странами, уровнями благосостояния, образованностью и климатом. На сумрачные улицы, а таковыми они теперь были даже в редкие солнечные деньки, девятым валом хлынули разнопёрые проповедники, сектанты, провидцы, целители и гадалки. Они нагло хватали хмурых прохожих за рукава, и, повиснув на них как клопы, принимались, брызжа слюной, выкрикивать прямо в ухо идиотские пророчества, заклинания и цитаты из библии.
  Особо заметны были группки истово молящихся юношей и девушек, избравших объектом поклонения смертоносных лесных чудовищ, тех самых, что стали причиной большинства мировых бед на сегодняшний день. Эти фанатики таскали за собой почерневшие коряги, напоминающие монстров с хищно вытянутыми лапами. Выбрав удобное место, прислоняли импровизированный идол к стене, и начинали скакать, пугающе завывая, возле него. Всё это действо продолжалось недолго, обычно до того момента, когда прибывшие милиционеры начинали вяло разгонять юнцов дубинками.
  Почуяв всеобщую депрессию и беспомощность, как крысы из выгребных ям, тёмными вечерами на улицы городов стали выбираться осмелевшие преступники. И те, кто вынужденно обязан был покидать относительную безопасность квартир после заката, старались перемещаться группами минимум по пять человек. Некоторые же тренировались быстро выхватывать нож или травматический пистолет из портфеля с бумагами.
  В общем, хищные твари из лесных чащ, подобно огромным барракудам, выплывшим на мелководье поохотиться, взбаламутили густой донный ил так сильно, что он надолго повис в толще воды. И в этом мутном, отравленном "бульоне" безобидные рыбёшки стали задыхаться, слепнуть и набивать шишки, натыкаясь на что-попало. А мелкие хищники, забыв про осторожность, принялись хватать всё, что шевелится.
  Максим, в отличие от многих, не сильно печалился по поводу охватившей мир апатии. В его жизни как раз наступила полоса удач и везения, и он с удовольствием принимал подарки судьбы, пусть и упакованные в неприглядную чёрно-белую упаковку из отравленных пейзажей, тут и там усеянных бледными лицами скорбно ссутулившихся прохожих.
  Максим получил долгожданное повышение. Получил, правда, после того, как... Ну, в общем, после того, как его предшественник выбросился из окна. Как говорится: начальник отдела нарисовал красками своего тела автопортрет-шарж на асфальте, да здравствует начальник отдела.
  Отныне зарплата Максима приятно увеличилась в размере, да и выезжать в командировки необходимость отпала. Теперь надо было посылать в командировки подчинённых. А так как общая вялость зацепила и его работников, приходилось быть жёстким и требовательным. Подчинённые бурчали втихую, между собой называя его тираном и новой метлой, но спорить не решались. А Максу их любовь не особенно и требовалась.
  У него была единственная любовь - его Ольга, и каждая встреча с ней привносила в дни и ночи массу фантастически прекрасных эмоций. Ольга тоже расцветала при каждом свидании. Они делились друг с другом энергией жизни, и, казалось, были на голову выше прочих людей, угнетённых, то ли благодаря испарениям распылённых ядов, то ли жестокими убийствами в лесах, а, скорее всего - всеми тяжёлыми событиями сразу.
  Максим уже подумывал о свадьбе будущим летом. Ольге он пока о своих замыслах решил не говорить, желая в нужный момент сделать приятный сюрприз. И, с каждого заработанного рубля, начал понемногу откладывать, чтобы будущий сюрприз сделать ещё более потрясающим.
  Так, в делах и заботах, влюблённые не заметили, как начали кружить "белые мухи" над мёртвой землёй. Зима выдалась на редкость суровой, морозной и малоснежной. Холода порой стояли настолько жестокие, что стволы деревьев лопались с оглушительным треском, похожим на звуки ружейных выстрелов. А земля, даже за городом, напоминала почерневшее стекло, лишь кое-где присыпанное слегка хилым и полупрозрачным слоем серенького снежка.
  Ограничения с продовольствием, которым так пугали летом, заметно не было. Как стало известно Максиму, царила уверенность, что весной всё наладится и вернётся на прежние рельсы. Поэтому запасы тратились без особого стеснения.
  Всё изменилось весной. Снег стаял очень быстро. Так же быстро просохли талые воды. По всем прогнозам лето обещало быть не менее сухим и жарким, чем прошлогоднее. Хилые травинки, пытавшиеся проклюнуться из отравленной почвы, очень быстро увядали под палящими лучами светила. Почки на деревьях, едва распустившись, начали осыпаться, как жемчужный бисер с порванного ожерелья.
  Кстати, странный пожар дотла уничтожил крупнейшее хранилище семян, на которые возлагались большие надежды. Не было сомнений в том, что это был умышленный поджог, но виновных так и не смогли найти. Подобное происшествие сделало ещё более сложным возрождение культурных растений. Правительство, увидев перспективу нехватки продуктов, решило ввести на большинство товаров карточки. Отныне каждый мог взять столько еды, сколько ему позволяли ограничения, отпечатанные на маленьком клочке бумаги, и не больше.
  Как ни странно, эти перемены слегка развеселили народ. Нет, конечно, не до такой степени, чтобы люди ходили по улицам и хохотали, но всеобщая апатия сменилась каким-то истеричным воодушевлением. Люди стали бегать с горящими глазами по магазинам и рынкам, и скупать соль, спички, муку, сахар в огромных количествах. Благо, на первых порах, не все продавцы в обязательном порядке требовали карточки. Видимо, сбывали прошлогодние запасы.
  Однако, после нескольких показательных санкций, когда не один десяток продавцов оказались в душных тюремных камерах, без карточек в магазин можно было не заходить. Всё это очень раздражало жителей, но терпение ещё не иссякло - все понимали, что это временные неудобства. Главное, что растения не скрывали теперь в своей тени неотвратимых в своей агрессии хищных пришельцев. Правда, и самих растений было теперь исключительно мало.
  Фермеры и подсобные хозяйства из-за нехватки кормов вынуждены были забивать скот на мясо. Это грозило потерей поголовья, но иного выхода не было - иначе животные просто сдохнут от голода. А так, хоть послужат дополнением к поскудневшему рациону людей.
  Пугающая перспектива массового голода становилась всё более отчётливой, несмотря на успокоительные увещевания высоких руководителей. В магазинах появились очереди, а в очередях стали всё чаще случаться драки. Бывало, в давке или при дележе последнего мешка сахара или муки, доходило до смертоубийства. И ведь никто не голодал в прямом смысле этого слова. Пока. Но паника уже поселилась в душе многих граждан, лишая их порой остатков человечности, и толкая на ужасные дела.
  Но настоящим смертоносным вихрем страх прокатился по людским сердцам, когда жаркий воздух пропитался ужасными слухами. Сначала слухами, позже это робко подтвердили официальные источники - вновь вернулись кровожадные лесные убийцы. Опять стали находить огрызки человеческих тел, и узнавать о безвозвратно пропавших путниках.
  С огромным трудом выпестованные поля с пшеницей, рожью и кукурузой, и без того немногочисленные, ждала неминуемая гибель под палящими лучами солнца. Под страхом смерти никто не желал приближаться к растениям, чтобы полить их водой, или избавить от вредителей. А это говорило о том, что урожая, даже самого скудного, в этом году собрать не удастся.
  Максим, разумеется, ощущал все эти изменения, так же как и все. Но приготовления к долгожданной свадьбе с Ольгой, настолько занимали всё свободное время, что думать о предстоящих голодных днях не было возможности. Приходилось бегать по всему большому городу, разыскивая необходимые продукты и напитки, порой в обход закона, чтобы гости на свадьбе были сыты и довольны.
  Список приглашённых всё же пришлось сократить, оставив лишь ближайших родственников и друзей. Изначально рассчитывали позвать больше народа, но скудость добытых Максимом запасов, внесла вынужденные коррективы в их планы.
  И вот, за неделю до свадьбы, Ольга, после знакомства с приехавшими накануне родителями жениха, решила отправиться к себе домой, в Калужскую область. Максиму она сказала, что недельку погостит у матери, и вместе с ней приедет накануне бракосочетания.
  Макс посадил любимую в поезд, и когда вагоны, лязгнув, покатились по упругим рельсам, почувствовал, как больно защемило под ложечкой. Максим посмотрел на удаляющиеся вагоны, и внезапно подумал, что не стоило отпускать Ольгу сейчас. Он уже неосознанно дёрнулся вслед набирающему ход поезду, будто в бесплодном желании остановить его. Но, через силу, остановился, убеждая себя, что не стоит поддаваться глупым эмоциям, что всё будет хорошо. Всё должно быть хорошо, как же иначе. Но, оказалось, бывает иначе. Ох, как бывает.
  Спустя всего три дня после отъезда Ольги случилось то, что мало кто мог предвидеть. Конечно, и родители рассказывали Максиму о бедственном положении в провинции. О том, что люди голодают, и не так как в Москве, а по настоящему. Что по карточкам продают продукты лишь раз в неделю, и ужасающего качества. Говорили, что многие едут в столицу, в надежде раздобыть где-нибудь на рынке, пусть из-под полы и втридорога, но нормальной еды.
  Максим не очень прислушивался к ворчанию своих стариков, так как с головой погрузился в подготовку к свадьбе. Однако, услышав экстренное сообщение по телевидению, понял, что за несколько десятков километров от Московской кольцевой дороги, сгущаются тучи всеобщего недовольства.
  Встревоженные голоса дикторов по всем каналам объявили, что правительство решило ввести чрезвычайное положение и закрыть иногородним доступ в столицу. На экране мелькали вооружённые милицейские патрули, заполнявшие автобусы людьми. Переполненные автобусы тут же отправлялись вон из города. Показали мобильные блок-посты, оперативно расставленные вдоль кольцевой автодороги, и толпы голодных жителей провинции, пытающихся прорваться в город. Потом перекрытые бетонными блоками линии железной дороги, дополнительно оплетавшиеся витками колючей проволоки.
  Слезоточивый газ, водомёты, бойцы ОМОНа, крики, хруст костей и брызги крови - ничто не ускользало от зоркого глаза телекамеры. Максим понял, что наверху решили предложить гражданам самим позаботиться о собственном выживании. Видимо, наступила полная ясность в вопросе нехватки продовольствия. Стало предельно ясно, что на всех его не хватит. И не время пускаться в пространные объяснения и уговоры - время запирать ворота, и втихомолку поедать свои припасы, пока соседи будут скрести двери слабеющими от голода пальцами.
  Эти мысли за доли секунды телеграфной строкой промелькнули в голове Максима, и на смену им пришёл неслышный никому, кроме него самого, вопль: "Ольга! Как она вернётся сюда?". Максим взглянул в испуганные глаза родителей - они поняли, о чём он сейчас думал. Он вышел в подъезд, и посмотрел в окно: внизу беспорядочно бродили люди. Обладатели синих мундиров выхватывали пешеходов по им лишь известным приметам, и требовали документы.
   Максима трясло: а вдруг его любимую задержат на въезде в город? Или, что ещё хуже - затопчут в давке, вроде той, которую показали в репортаже. Нет, надо успокоиться - паниковать ещё рано. Время пока есть, и, что более важно, ещё есть деньги. А они во все времена были самым надёжным аргументом в переговорах со служителями закона.
  Теперь надо позвонить Оле, успокоить и предупредить её. Через три дня он встретит свою невесту, и провезёт через любой, пусть самый неприступный пост. Он ещё раз посмотрел вниз, и, с трудом подавив желание скинуть на чью-нибудь форменную фуражку банку с окурками, вернулся в квартиру.
  Максим выждал немного, чтобы успокоиться, и не испугать ненароком Ольгу своим дрожащим от волнения голосом. Потом достал телефон, быстро нашёл заветный номер и нажал кнопку вызова.
  ― Привет, любимая!
  ― Привет. Хорошо, что ты позвонил, ― долгожданный голос звучал тихо, будто из-за деревянной стенки, но даже плохая связь не могла скрыть нервной дрожи, которой он был густо пропитан. Максим понял, что Ольге всё известно. Ну что же - меньше времени уйдёт на объяснения.
  ― Значит, ты уже слышала новости?
  ― Конечно, слышала и видела. Максик, что делать? ― в конце вопроса из телефонной трубки, неуловимой капелькой ртути выкатился неуверенный всхлип.
  ― Оля, не вздумай раскисать - я знаю что делать. Всё будет хорошо. Я тебя спокойно проведу в город, ― убеждал Максим возлюбленную, несмотря на полное отсутствие чёткого плана действий. Это был вынужденный блеф - он не мог позволить ей плакать, ведь её слёзы жгли его душу злее, чем концентрированная соляная кислота.
  ― Но в новостях показывали, как людей из водомётов поливали, дубинками лупили. Никого не пропустили в город, ещё и приезжих из города вывозят. Там, правда, всё так, как показывают? ― всхлипы прекратились, уступив место ноткам женского любопытства. Максим продолжил ещё более ободряющим тоном:
  ― Ну, я бы не сказал. Видел несколько патрулей, но всё чинно и уважительно - никакой жестокости. Ты же знаешь, как на телевидении любят всё преувеличивать. Сняли в каком-то спальном районе стычку с хулиганьём, массовку на задний план компьютером прицепили, пугающим голосом прокомментировали - и крутят по всем каналам, ― Максим чувствовал, что с каждым словом этой успокаивающей лжи, он не только вселял уверенность в собеседницу, но и сам начинал верить, что легко сможет справиться с новыми трудностями.
  ― В общем, слушай меня внимательно, любимая. Через два дня, я с утра позвоню тебе, и объясню, где и в котором часу я тебя встречу, чтобы провести в Москву. А за это время я подниму свои связи, и обо всём заранее договорюсь.
  ― Хорошо, милый, буду ждать звонка. Я люблю тебя, ― Оля заметно приободрилась, и вновь обрела своё, восхищавшее всех, самообладание.
  ― И я тебя люблю, ― ответил Макс, дождался коротких гудков, и убрал телефон.
  Конечно, ему пришлось солгать Ольге про свои всемогущие связи. Кроме того, он подозревал, что сейчас никакие связи, даже если бы они были, не смогли бы принести пользы в его беде. Придётся договариваться на месте.
  И Максим, накрепко наказав родителям никому дверь не открывать, отправился на поиски этого места. Здраво рассудив, что дороги наглухо забиты толпами разъярённых провинциалов, которые, возможно уже начали жечь в ярости автомашины с московскими номерами, Максим решил, что Ольге лучше будет добраться до границ города на электричке. Сверившись с картой, прихваченной из салона машины, он тут же отправился на метро в намеченное место пересечения железнодорожной ветки с границей Москвы.
  Подземка гудела, как растревоженный улей, но Максим был слишком занят своими мыслями, чтобы подключаться к вспыхивавшим тут и там перепалкам. Конечная - дальше пешком. Он сегодня не рискнул довериться маршруткам, опасаясь застрять в жесточайшей пробке. Пользуясь подробным автомобильным атласом, дворами и переулками он вышел к гаражам, одевшим железнодорожную линию, как серые рукава, аляповато украшенные цветистыми граффити.
  Следуя вдоль гаражных коробок, спустя полчаса Максим заметил милицейский автобус. Его пассажиры, в наглухо запахнутых бронежилетах, патрулировали тёмный проём под мостом, по которому Московская Кольцевая автодорога перескакивала над рельсами дороги железной.
  Мужчина замедлил шаг, перебирая в мыслях варианты фраз, которые ему могут потребоваться в предстоящей беседе с суровыми постовыми. Он был уверен, что его остановят грубым окриком - он не раз видел сегодня подобные сцены на улицах. Однако, милиционеры молча смерили его равнодушным взглядом, и принялись что-то вполголоса обсуждать между собой.
  Максим в полном недоумении сделал ещё несколько робких шагов, но, нутром почуяв какой-то подвох, постоял немного, развернулся и подошёл к группе служителей порядка.
  ― Кх-м, хотел вот спросить: а что, выходить за кольцевую можно?
  Дюжий старлей, повернул к нему круглое и мальчишески веснушчатое лицо. Десять бесконечных секунд он брезгливо теребил надменным взглядом внешний вид Макса. Вид, судя по выражению лица, был заведомо не внушающим доверия. Наконец, был через силу выдавлен "ёмкий" ответ:
  ― Можно, ― за спиной старлея кто-то хихикнул. "Ясно, ребята решили позабавиться", ― Максим начинал понемногу выходить из себя:
  ― Я понимаю - это очень смешно, но по ящику показывают бои на баррикадах, а вы говорите, что можно.
  ― Можно, можно - не сомневайся, ― тут уже прыснул откровенный хоровой ржач. Минуту весь пост ухохатывался, держась за округлые рюкзаки животов. Старший поста отдышался, и, видимо, обретя, после удачной на его взгляд шутки, доброе расположение духа, снизошёл до объснений:
  ― Туда проходить можно, но налегке, а вот уже обратно - нельзя. Новый приказ только что поступил: даже москвичей в город пускать не велено. Так что, решай - туда или сюда.
  Вот это поворот! Макс понял, что договориться будет непросто. Хотя, ребята, вроде, общительные, а таким деньги всегда нужны. Максим напустил на лицо загадочный вид, и вполголоса обратился к веснушчатому крепышу:
  ― Товарищ или господин - не знаю, как сейчас правильно - старший лейтенант, мне очень нужна ваша консультация. Можем мы с вами переговорить наедине, в сторонке?
  Офицер понимающе кивнул, и коротко махнул рукой в сторону автобуса. Вдвоём с Максом они втиснулись между гаражной стеной и крашеным боком "Пазика". Круглолицый покрутил головой, и тихо подал голос:
  ― Я слушаю. Только коротко и по существу.
  Максим кивнул, и дрожащим от волнения голосом, заговорщицки скатываясь, порой, до полушёпота, попытался изложить своё предложение:
  ― Послушай, старший лейтенант, как мужик мужика, войди в положение. У меня жена за городом. Вернее, будущая жена - у нас свадьба через несколько дней. Она по этой дороге до города доедет, и мне её провести через кордон как-то надо. Очень надо. Я не просто так прошу - у меня есть, чем отблагодарить.
  Милиционер, нахмурив лоб, так, что часть веснушек исчезли в тёмных расщелинах морщин, закусил нижнюю губу. Максим видел, как сильно хочет он согласиться на его предложение, и как нелегко даётся ему отказ:
  ― Как мужик, я тебя прекрасно понимаю. И дело не в деньгах - у нас приказ. Да, что там приказ - всё гораздо хуже. Не забывай, что сейчас двадцать первый век, камеры кругом. Крыса незамеченной не проскочит. Каждый уголок просматривается. А в случае чего одним лишь снятием погон дело не ограничится - чрезвычайное положение, или не слышал? Короче, шкуру снимут по полной программе. А у меня тоже жена, и ребёнок.
  Последние слова доходили до обескураженного сознания Максима будто издалека, сквозь обжигающий туман отчаяния. Он попытался ещё раз:
  ― Но я могу все свои сбережения отдать, если поможешь. Хорошие деньги!
  ― Ты не понял - здесь никто пройти не сможет. Ни за какие деньги сейчас никто рисковать не станет. Когда она должна здесь быть?
  ― Через два дня.
  Милиционер стал пятиться от Макса, с видимым облегчением сообщив ему:
  ― Ну, тем более, что это не моё дежурство. Это Мишкино отделение будет проход караулить. А они только сегодня утром сменились, ― офицер ещё раз с сочувствием посмотрел в глаза Максиму, и помотал головой:
  ― Только Мишка тоже не рискнёт кого-то провести. Очень жаль! Да, и ещё - не пытайся кольцевую перебегать поверху. Там всё под прицелом, и был приказ по нарушителям стрелять боевыми патронами и на поражение. Если нет возможности задержать живыми. Но я думаю, что даже если будет возможность, всё равно предпочтут стрелять. В общем, я тебя предупредил, но, тем не менее - удачи!
  Старлей, пожав плечами, отправился к своим, оставив обескураженного и исполненного разочарования Максима медленно приходить в себя. Он не помнил, как добрался до дома, но на следующий день вернулся к посту на границе города. И через день он продолжил обходить смежные пункты пропуска, безуспешно пытаясь "договориться" с постовыми. Те, будто сговорившись, отметали его предложения.
  Неудачей закончились и все попытки найти, пусть маленькую, но неохраняемую "лазейку" в город. Максим был близок к панике, и решил уже, раз не получается провести невесту в город, уйти с ней в голодную неизвестность выжженной засухой и потравой провинции.
  Но настоящий удар ждал его вечером. Когда Максим начал звонить Ольге, её номер оказался недоступен. Он до утра набирал заветные цифры, натирая маленькими кнопками кровавые мозоли на дрожащих пальцах, но ответа не было. Телефон его возлюбленной безнадёжно молчал.
  
  
  **Глава 5. Чрезвычайное положение. Шаг в неизвестность и первая кровь**
  
  Сам толком не понимая, сможет ли он что-либо сделать, если Ольга всё-таки догадается пройти вдоль железной дороги к границе города, Максим отправился туда, едва забрезжил рассвет. Распихав по карманам все свои сбережения, он, щурясь усталыми глазами под быстро набирающим силу утренним солнцем, поспешил к метро.
  Знакомой дорогой он без проволочек добрался до знакомого поста. Не медля ни секунды, Максим попросил старшего смены, на этот раз им оказался поджарый капитан средних лет, выслушать его. Они отошли в сторонку, и капитан первым начал говорить:
  ― Я в курсе уже - мне про тебя по смене передали, и не только про тебя. Тут такие, как ты, пачками ходят. Так что, даже не начинай, мне жизнь дороже твоих денег.
  ― Но, капитан, невеста же. Свадьба послезавтра. Сейчас её электричка должна к Москве подъезжать, ― Максим несвязно лепетал, судорожно пытаясь уговорить милиционера. Но тот коротким красноречивым жестом оборвал словоизлияния Макса.
  ― Ша! Я уже устал всем объяснять, почему это совершенно невозможно. Поэтому скажу просто - нет! Невеста? Так вали к ней из города, и живи. И совет вам да любовь. А сюда никто не пройдёт... А вот, кстати, с твоей электрички, похоже, народ повалил. Всё, отойди в сторонку и не мешай, ― капитан скоренько зашагал к проёму моста, под которым показалась группа людей.
  "Повалил" оказалось сильным преувеличением, потому как под мостом столпилось не более трёх десятков мужчин и женщин. Видимо, остальные уже были в курсе абсолютной тщетности любых попыток попасть в город. Максим долго всматривался в измученные лица, но Ольги среди них не было.
  Постовые встали на пути людей, взяв короткоствольные автоматы наизготовку. Капитан, даже не включив новенький мегафон, протянутый ему помощником, принялся зычно орать в сторону моста:
  ― Граждане, в связи с режимом чрезвычайного положения, у меня приказ, никого не пускать в город. Пожалуйста, будьте благоразумны, и возвращайтесь обратно. В противном случае мы вынуждены будем открыть огонь на поражение. Не вынуждайте нас идти на крайние меры.
  Люди замедлили движение, но не остановились. Капитан быстро кивнул одному из постовых, и тот, отработанным движением вскинув автомат дулом вверх, дал короткую очередь в воздух. Толпа остановилась. Минуту люди задумчиво перетаптывались в тени моста. Потом, с десяток человек отделились от группы, и медленно поплелись прочь от города.
  Пожилой толстяк в вельветовой куртке, сипло крикнул вдогонку уходящим:
   ― Правильно, валите отсюда. Понаедут вечно, а мы их корми. Нечего - теперь не дадут вам наши продукты вывозить.
  Среди тех, кто уходил, нашлись желающие ответить перекормленному хаму. На разные голоса зазвучали резкие фразы, в целом схожие по смыслу:
  ― Ну да, со всей России смели продукты в свои хранилища, а нам теперь с голодухи подыхать? Вечно за наш счёт жируете, и ещё недовольны. Чтоб тебе наша жратва поперёк горла встала, пузатый.
  Толстяк с самодовольным видом отмахнулся:
  ― Ладно, валите к себе. И чего вам дома не сидится. Правильно, нечего пускать в город всяких, ― последняя фраза была обращена к постовым. Мужчина направился в их сторону уверенными шагами. Капитан повторил своё предупреждение, а стоявший рядом с ним милиционер демонстративно передёрнул затвор автомата. Толстяк опешил:
  ― Ребята, да вы что - мы же москвичи. Я вам сейчас паспорт покажу.
  Капитан, решил воспользоваться мегафоном, видимо, надеясь, что так до этого мужика лучше дойдёт сказанное:
  ― Повторяю: у меня приказ не пускать никого. Ни иногородних, ни москвичей - ни-ко-го. Ещё один шаг, и будем стрелять.
  Щёки толстого мужчины обрели свекольный оттенок, и беззвучно затряслись. Минуту он стоял, будто опешив, а потом, обернувшись к своим товарищам по несчастью, заорал, срываясь на сиплый фальцет:
  ― Да что же это - домой уже не пускают. Какой ещё приказ? Не может быть такого приказа. Вы как хотите, а я пойду, и ничего они мне не сделают - не имеют права.
  Мужчина сделал единственный шаг, как вдруг, его лицо лопнуло, напомнив спелый арбуз, сброшенный с высоты на асфальт. Одновременно послышались громкие выстрелы. Ещё несколько человек, будто извиваясь в нелепом танце, сопровождаемом фонтанчиками крови на их одежде, стали падать под ноги своих товарищей. Те, кому посчастливилось избежать встречи с пулей, бросились врассыпную, заглушая испуганными воплями грохот выстрелов.
  Очень скоро проём под мостом был снова свободен, если не считать нескольких тел, лежащих в собственной крови и отвратительно содрогавшихся в предсмертной агонии. Запах пороха вскоре заполнил всё вокруг, и вывел Максима из краткого оцепенения, в котором он пребывал с момента первого выстрела.
  Максим медленно попятился, потом бросился бежать. Он мчался до тех пор, пока ноги, непривычные к бегу, не стали подкашиваться, а под ребрами не появилась острая, как от раскалённой иглы, боль. Сквозь одышку и гулкие удары пульса, пробивалась мысль: "Значит, всё и правда очень серьёзно. Придётся хорошо всё обдумать, чтобы не нарваться на милицейскую пулю". И Максим отправился домой - поразмыслить над тем, как ему найти свою любимую, и не погибнуть при этом, по возможности.
  Но размышлениям он предавался недолго - по дороге, толкаясь боками с угрюмыми горожанами в метро. Когда он открывал дверь в квартиру, план действий в его голове уже окончательно созрел. Поговорив с родителями, и объяснив, что им пока будет лучше и безопасней остаться в его квартире, он принялся метаться по Москве.
   Он тратил свои сбережения направо и налево, скупая необходимые припасы: консервы, крупы, соль, масло и прочий продукт, способный к долгому хранению. Приходилось платить втридорога и, буквально, рисковать головой, разыскивая лихих торговцев, готовых отдать продукты без карточек. В случае, если бы его схватил милицейский или краснопогонный патруль, крупных неприятностей избежать бы не удалось.
  В своём жилище Максим доверху забил едой кладовую, шкафы и ящики. Несколько коробок пришлось вытащить на балкон, и укрыть старым покрывалом, чтобы не возбуждать любопытство соседей. Матери с отцом он подробно объяснил, что и как нужно будет делать в его отсутствие. Рассказал, что теперь лишний раз выходить на улицу опасно. Посоветовал экономить припасы, и оставил им весь запас своих продуктовых карточек.
  Сам же Максим плотно набил пакетами и банками старый рюкзак, о происхождении и первоначальном назначении которого, не мог вспомнить, как ни пытался. Взял половину оставшихся денег, другую часть отдав родителям. И, далеко заполночь, отправляясь спать, объявил встревоженным старикам, что утром уходит из города. Уходит искать свою любимую Ольгу.
  Ни мать, ни тем более отец, не стали причитать об опасности такого путешествия - они лишь попросили Макса быть осторожней, и обдумывать каждый свой шаг. Они прекрасно понимали его состояние и видели, как он на протяжении этих дней измывался над телефоном, тщетно пытаясь дозвониться и услышать голос пропавшей невесты.
  Наутро, посидев, как положено, на дорожку, Максим обнял родителей, и вышел в дверь, не понимая ещё, сможет ли он вернуться когда-нибудь. Он даже не был уверен, что сможет выбраться невредимым из города.
   Он уже знал, что просто так, с рюкзаком продуктов за спиной, из города не выпустят, и без содержимого рюкзака снаружи долго не протянешь. Поэтому, Макс сумел за эти дни не только хорошо скупиться, но и познакомиться с людьми, которые смогли наладить переброску небольших грузов, мимо зорких глаз постовых. Правда, стоили их услуги немало, да и риск, что обманут, был немалый. Но Максим готов был идти на этот риск, и не готов был терять время впустую.
  В назначенное время, к его подъезду подкатила старенькая "волга". Из распахнутого окошка высунулся усатый парень с впалыми щеками:
  ― Максим, это ты?
  ― Да.
  ― Садись, поехали. Условия знаешь? Деньги вперёд.
  Максим расплатился, и машина принялась кружить по городским улицам, умело лавируя по наиболее безлюдным улицам и переулкам. Макс уже начал потихоньку клевать носом - его всегда неодолимо клонило в сон в транспорте - когда они подъехали к большому парку на юге Москвы. Водитель легонько толкнул пассажира под локоть:
  ― Хватит спать, приехали. Это самое ближнее к твоей дороге место, где мы сможем переправить рюкзак. Иначе никак. Так что, крюк тебе придётся сделать в несколько десятков километров.
  ― Да, ладно, ― махнул рукой Максим, понимая, что сейчас не то время, чтобы капризничать. Его спутник запер машину, и повёл Максима вглубь парка, одному ему известной тропой. Через сорок минут блуждания между чёрно-серыми стволами убитых химикатами деревьев, путники подошли к высокому откосу кольцевой дороги. Вдоль склона прохаживался крепкий мужик в плаще, держа на поводке огромного пса.
  Парень, что привёз Максима, помахал собачнику рукой, и тот показал на кучу веток, сваленных у подножия придорожного склона. Спутник Макса принялся разгребать ветки, и вскоре под ними открылось неширокое устье железобетонной трубы. Парень пошарил в трубе рукой, и, нащупав конец верёвки, вытянул за неё узкую пластиковую бочку небесно-синего цвета. Запихнув в неё рюкзак, и плотно прижав крышку, он подёргал за трос, прицепленный с другого конца ёмкости.
  Где-то вдали раздался едва слышный стук, и бочку затянуло в трубу. С противным хлюпаньем, синий пластиковый цилиндр толчками пополз сквозь земную толщу, по заиленной канализационной аорте. Худощавый контрабандист, вытерев руки грязным платком, и, в него же высморкавшись, указал Максиму направление вдоль склона.
  ― Теперь иди в ту сторону до ближайшего выхода из города. Без рюкзака выйдешь спокойно. Там на первой же автобусной остановке увидишь мужика в бейсболке. Дашь ему вот это, ― он протянул Максу брелок в виде пластикового окурка.
  Тот взял безделушку, и, не теряя ни секунды, отправился в указанном направлении. Ближайший выход оказался не так уж и близок, если идти пешком. Максим изрядно подустал, когда вышел из останков парковых зарослей на дорогу. Из недавно установленной бытовки вальяжно вышли навстречу два милиционера.
  ― Эй, мужчина, а ну-ка, стой, раз-два. Куда следуете?
  ― У меня будущая жена за МКАДом, вот к ней и следую, ― Максим ответил спокойно, так как уже не раз слышал, что выпускают из города без лишних проблем. Милиционер смотрел на него, как на прокажённого. Изумление сквозило и в его голосе:
  ― Ты, мужик, не подумай чего, но ты первый, кто через этот пост из города выходить собрался. Вот наоборот - сколько угодно, а туда - только ты. Ты, вообще, знаешь, что обратно попасть не сможешь?
  ― Знаю, знаю. Ну, я пошёл? А то идти ещё далеко.
  ― Ну, иди. Вроде сумок с собой не выносишь, значит, все условия соблюдены. Удачи, жених, ― беззлобно хохотнул постовой на последней фразе. Максим шутки не оценил, лишь молча повернулся, и пошёл вон из города. Ему ещё надо было рюкзак с припасами забрать.
  Всё-таки, современный городской житель не очень привычен к долгим пешим прогулкам. Максим, будучи не таким уж рыхлым и разнеженным, всё же довольно быстро устал считать шаги вдоль довольно однообразной обочины. Редкие группы людей, сидящие, в ожидании отмены чрезвычайного положения, при виде одинокого прохожего настороженно поднимались на ноги. Однако, рассмотрев, что ничего стоящего внимания человек с собой не имеет, вновь рассаживались в кружок, чтобы бесконечно жаловаться друг другу на ужасные несчастья, постигшие каждого.
  Максим устало брёл, всматриваясь вперёд до рези в глазах. То и дело он ждал, что вот за этим поворотом покажутся привычные очертания навеса автобусной остановки. Но один поворот следовал за другим, а никакой остановки не было. Максима это начало заметно раздражать - ему казалось нелепым назначать встречу так далеко от места переброски рюкзака. Это уже не конспирация, а форменное издевательство. Макс твёрдо решил в самой грубой форме выразить своё недовольство тому самому "мужику в бейсболке", который должен ждать его.
  Ну вот, наконец-то, показалась вдали долгожданная коробка остановочного павильона. И, как будто, чей-то силуэт угадывается в пластиковом чреве этого укрытия для пассажиров. Отлично! Максим прибавил шаг, невзирая на усталость и растёртые ступни. Так ему хотелось поскорей получить свой рюкзак, и отправиться, наконец, на поиски Ольги.
  Павильон приближался медленно, но неотвратимо. И вот, Максим вошёл под его, провонявший мочой, свод. В углу на скамейке, прислонившись головой к стенке, спал неопределённого возраста мужчина. Свалявшиеся, сальные волосы торчали клочьями на круглой, как кочан капусты, голове. И никакого намёка на бейсболку.
  "Снял, наверное, чтоб башку проветрить", ― Максим подошёл ближе, нащупывая в кармане пластиковый брелок-окурок. Легонько похлопав мужика по плечу, Максим ощутил сильнейший сивушный дух, источаемый спящим, и понял, что лёгким похлопыванием пробудить его вряд ли удастся.
  Тогда Макс принялся трясти бедолагу, как спелую грушу, что так же не дало ожидаемого эффекта. Пришлось, преодолевая брезгливость, с силой потереть уши спящего. Тот замычал, и разлепил веки, с таким усилием, будто некий шутник перед этим щедро смазал их клеем. Максим сунул брелок под нос мужику, который, с радостью потащил его в рот.
  ― О-о, спасибо! Покурить не откажусь. Тьфу, что это, мля, такое? ― мужчина разочарованно выплюнул кусок пластмассы. Макс тряхнул его посильнее, так что тот слегка шмякнулся макушкой о стенку.
  ― Ты чего, придурок, забыл всё спьяну? Это условный знак. Ты мне рюкзак должен отдать, и где он?
  Бедолага, потирая ушибленную макушку, всем своим видом показывал, что пребывает в полнейшем замешательстве. Хлопая сморщенными веками, он, с трудом выдавливая из себя по словечку, заговорил:
  ― Какой, на хрен, рюкзак? Всё, что у меня есть, так это небольшой запас водки. Припрятал поблизости. Могу поделиться за еду или в обмен на курево.
  Максим начинал постепенно выходить из себя. Сжав кулаки, он стал угрожающе надвигаться на ценителя крепких напитков.
  ― Я отдал твоим друзьям рюкзак, чтобы его переправили мимо ментовских постов. Ты должен был мне его отдать здесь, на этом самом месте. Когда я...
  Внезапно пояснения Максим были прерваны хриплым, похожим на прокуренный кашель, хохотом:
  ― Ах-ха-ха, мои друзья? Ну теперь я начинаю понимать - тебя, братец, развели. Кинули тебя, понял?
  Внезапно, едкая горечь понимания залила мысли Макса - а ведь, и в самом деле, похоже, что его надули. Как он мог довериться первым встречным? Ведь они ничем не рисковали - он же не сможет вернуться в город. Дикая обида и злоба, как огненная лава, начали клокотать в душе Максима, грозя выплеснуться наружу и уничтожить всё на своём пути. Остатки благоразумия отчаянно скрипели под напором первобытной ярости, грозя рассыпаться в прах даже при легчайшем тычке извне. И этот болезненный укол не заставил себя долго ждать - пьяный мужик продолжал заходиться смехом, и повторять:
  ― Да ты, мужик, знаешь кто? Ты - ло-о-ох!
  В последней попытке удержать свой гнев в упряжи благоразумия, Максим попытался урезонить наглеца, прошипев сквозь, стиснутые до хруста, зубы:
  ― Заткнись, урод!
  Но оборванец не обратил внимания на его предупреждение, и чуть ли не задыхался в хохоте:
  ― Ха-ха, лох, ну лох!
  Макса затрясло от бешенства. Скулы и виски стиснуло судорогой, а картинка перед глазами запрыгала-заплясала, как в телевизоре во время сильной грозы. Перед внутренним взором, как в кровавом тумане ухмылялись лица усатого водителя-кидалы и его помощника-собаковода. Руки метнулись вперёд и, будто прикипели к трясущемуся от смеха горлу пропойцы. Максим пытался рвать пальцами горло мерзавца, но те скользили по дряблой и жирной коже.
  Тогда обезумевший мужчина принялся с размаху бить головой пьяницы об угол металлического каркаса остановочной будки. Он колотил, вкладывая в каждый удар всю свою силу и злость, будто вколачивал головой обидчика толстые стальные шкворни в стену. Он хотел выбить из наглеца желание с хохотом повторять оскорбления, но в его голове бесконечно звучало: "Лох, лох, лох".
  Максим остановился, когда силы стали покидать его, а руки почти онемели от усталости. Он остановился отдышаться, и только теперь, когда багряная пелена безумия спала с его глаз, увидел, что мужик, чьё горло он продолжал сжимать ладонями, уже не дышит. Его голова безжизненно болталась, а от затылка до темени кожа сползла ужасными лохмотьями, как небрежно сорванная обёртка с растаявшей, липкой карамели. Отвратительная рана открыла взору осколки черепной кости и комья волос, налипшие на сморщенный глянец мозга.
  Максим смотрел на страшное дело своих рук, и не мог поверить, что смог убить человека, пусть и никчёмного, по ничтожному поводу. Он-то ведь Максиму ничего особенно плохого не сделал. А ругательства и противный смех - разве это повод для зверского убийства? Но, что случилось, то случилось - жизнь мужику не вернёшь. Не в силах видеть больше дело своих рук Максим стал осторожно пятиться назад. Но, стоило ему сделать шаг, как жестокий спазм в животе скрутил его, едва не остановив биение сердца. Максим, задыхаясь, рухнул на колени, и тут его жестоко вырвало прямо на одежду убитого.
  Удушающая, сильная и продолжительная рвота, спустя минуту, наконец, прекратилась, и Максим, утирая рот от желчи и глаза от слёз, отполз в противоположный угол павильона. Взобравшись на скамейку, он закусил костяшки сжатого кулака зубами, и беззвучно зарыдал. Он впервые убил человека! От осознания этого на душе Макса становилось всё более мерзко. Только сейчас он окончательно понял, что возврата к прежней жизни не будет никогда. Прежний мир прекратил своё существование только сейчас, со смертью бесполезного, грязного и пропахшего спиртом неудачника.
  Мужчина долго сидел, вжавшись в угол автобусной остановки. Сидел без движения, тупо уставившись вдаль. Он мог так и остаться на этом месте, постепенно теряя силы и живительное тепло, если бы не вспомнил, зачем он вышел из города. Да, он должен спасти любимую, и чёрт с ним, с рюкзаком. "Да, и мужик этот тоже долго бы не протянул", ― вынесшее поочерёдную атаку волн гнева и раскаяния, сознание услужливо подкинуло Максиму оправдание в убийстве.
  Стараясь не смотреть в сторону трупа, Максим встал, и на слегка подрагивающих ногах, пошёл прочь от остановки. У выхода ему попалась на глаза картонная коробка с мусором. Сам не понимая зачем, Максим пнул её носком ноги. Из картонного нутра послышался характерный звон бутылочного стекла. В памяти тут же зазвучало предложение ныне покойного мужичка купить у него спиртное.
  Максим нагнулся и разгрёб руками мусор. Да руками, ведь после случившегося, мусор не казался таким уж отвратительным и грязным. На дне коробки лежали четыре больших бутылки с водкой. Макс ухватил одну, и быстро свинтил пробку. Понюхал - да, водка, никакого обмана, причём крепчайшая. Он стал лить пахучую жидкость на ладони, и тереть их одну о другую. Содержимое бутылки он целиком потратил на то, чтобы смыть с рук, лица и шеи куски мозгов и сгустки крови.
  Максим посмотрел на солнце сквозь бутылочное стекло, подумав: "Найди я этот тайник десять минут назад, выхлестал бы всю бутылку, и не поперхнулся. И так свалился бы под лавку на обоссаный асфальт". Хорошо, что этого не случилось, иначе у него не осталось бы ни малейшего шанса вновь увидеть Ольгу. Ночи-то теперь холодные - к утру на остановке было бы уже два трупа.
  Максим заправил куртку за пояс, и сложил три оставшиеся бутылки в этот импровизированный карман. Водку можно будет обменять на еду, да что там на еду - на что угодно можно будет поменять при желании. Сопровождая каждый шаг бодрым позвякиванием, Максим, не оглядываясь на неприглядное дело рук своих, отправился дальше на поиски следов своей ненаглядной невесты.
  Максим шёл по пустой дороге, впервые подумав о странном отсутствии машин. Неужели все так экономят бензин и солярку, на продажу которых тоже, как и на продукты, ввели жёсткие ограничения? Или здесь не видно машин, потому как все знают, что Москва закрыта, и не считают нужным напрасно расходовать время, деньги и топливо.
  Внезапно, будто желая подтвердить истинность выражения о том, что мысль материальна, за горизонтом послышался нарастающий рык множества моторов. Максим остановился, чтобы прислушаться получше. Звук приближался, как грохот разрушительного камнепада, не оставляя сомнений в том, что движется очень крупная техника.
  Вскоре вдали показался первый автомобиль. Максим пригляделся, и раскрыл рот от изумления - это был не автомобиль, а армейский бронетранспортёр. Мужчина, от греха подальше, ушёл с дороги на высохшее до черноты поле. Грохот накрыл его железной волной, когда мимо стали одна за другой, как на параде, проезжать огромные машины. Это была целая автоколонна, даже конвой. Бронетранспортёры, тягачи, транспорты с автоматчиками сопровождали пять огромных грузовых фур, которые, судя по осадке, были загружены под завязку.
  "Похоже, московские запасы продолжают пополнять", ― быстро сообразил Максим. Тогда понятно, зачем нужно такое сопровождение. Жители провинциальных городов и посёлков знают, что для них столица закрыта, но видят что из их складов выкачивают последние запасы - вряд ли кто встретит подобные действия с пониманием. Видимо, уже случались нападения голодных и озлобленных провинциалов на грузовики. Вот и задействовали войска.
  "Скоро этого будет недостаточно. Когда желание поесть пересилит нежелание попасть под пулю, народ сметёт любую охрану, как бурный ливень смывает пыль с тротуаров", ― Максим сам изумился неожиданной мысли, посетившей его, когда он взглядом проводил колонну.
  Следующей его посетила куда более приземлённая идея - выбор наиболее короткого и удобного пути. Максим начал уже заметно уставать после злоключений, выпавших на его долю сегодня. Согласно первоначальному плану, получив рюкзак, он должен был идти по дороге, пока не договорится с любым встречным водителем. Тот, за разумную плату, через малое бетонное кольцо довезёт его до станции, на которой должна была покинуть вагон электрички Ольга. Оттуда будет разумней всего начать её поиски.
  Теперь же рюкзака у него нет, трёх бутылок водки вряд ли будет достаточно, чтобы расплатиться за дорогу. И, самое главное - машин на дороге нет. Максим учёл все эти моменты, и принял единственно верный, по его мнению, путь. Он решил, что пойдёт через уничтоженные отравой и пожарами поля и леса. Опасности теперь негде затаиться среди голых, почерневших стволов и пней. Местность, конечно, пересечённая, но этот прямой маршрут куда короче, чем, если продолжать идти по дороге.
  Не размышляя более ни секунды, Максим решительно двинулся прочь от асфальта. Он знал направление, которого стоило придерживаться, чтобы попасть на нужную ветку железной дороги. В любом случае, мимо рельсовых путей ему пройти не удастся.
  Идти было не так уж и тяжело, ведь умерщвлённая ядами трава не цеплялась за ноги, а, напротив, рассыпалась в прах, стоило её коснуться. Не доставляли особых неудобств и пологие бугры с овражками. Беда в другом - Максим очень проголодался за день, но ещё больше его мучила жажда. Мерзкий привкус рвоты до сих пор ощущался во рту, как кислотой разъедая иссохшее нёбо.
  Максим поправил куртку. Бутылки при этом задорно звякнули круглыми боками. "Лучше бы этот гад воду в тайнике держал", ― раздражённо буркнул Максим, облизав сухие губы. Легче не стало, и он продолжил идти, мысленно заклиная все силы природы, чтобы явили перед ним пусть хоть канавку с чистой водой.
  Но идти пришлось ещё около часа, прежде чем впереди послышалось бодрое журчание. Максим прибавил шагу, и вскоре вышел на берег небольшой канавки, на дне которой журчал мелкий ручеёк. Если бы трава не погибла, узенькую протоку вряд ли можно было разглядеть. А сейчас, струи красноватой воды закручивались пенными бурунчиками вокруг замшелых камней, накрепко приковывая внимание измученного жаждой путника.
  Максим осторожно спустился вниз, встал на колени и хотел уже прильнуть губами к прохладному ручью, но вовремя вспомнил, что в этой воде, наверняка, полно всякой заразы. Будет очень неприятно, если на полдороги ему кишки скрутит. Максим задумался.
  Идея родилась сама собой, и Макс, нехотя свернул пробку с одной из водочных бутылок - вроде спирт должен убивать микробы. Он обильно смочил дерзко пахнущей жидкостью чистый носовой платок, который всегда имел в кармане брюк. То есть, Макс не был каким-то эстетом, он просто носил два носовых платка - один для использования по прямому назначению, а второй для декоративных целей, на случай, если кто попросит.
  Вот и пригодился парадный платочек. Максим склонился к ручью и стал, причмокивая, цедить воду сквозь самопальный фильтр. Пришлось, конечно, терпеть привкус спирта, но это лучше, чем потом валяться в луже собственных испражнений. Вволю напившись, Максим прополоскал водкой горло, и проглотил её - лишний раз обеззаразить нутро не помешает.
  Водка, пусть и в ничтожно малом количестве, оказала должный бодряще-веселящий эффект, и Максим почувствовал, как силы вновь возвращаются к нему. "Эх, щас бы ещё пожрать!" ― подумал Макс, утирая мокрые губы. И вдруг, его слух уловил слабый шорох. Мужчина, на всякий случай зацепив со дна скользкий, замшелый булыжник, пошёл в направлении звука. Он ступал очень медленно, стараясь раньше времени не обнаруживать своего присутствия. Мало ли, кто там шуршит.
  Но источник шума вскоре обнаружил себя. Оно и понятно - ни травы, ни листьев, так что особо не спрячешься. Вот и заяц, крупный, но изумительно худой, был хорошо заметен среди мёртвого поля. Зверёк, заметив человека, попытался сбежать, но делал он это на удивление медленно, едва переставляя лапы. Максим понял, что виной подобной медлительности стало практически полное отсутствие привычной заячьей еды. Макс не мог вспомнить, что едят в дикой природе зайцы - траву, кору деревьев, побеги кустарника или что-то ещё. Однако, ни того, ни другого, ни третьего в нужных количествах теперь не найти.
  Жалко бедного зверька, но голод, как известно, не тётка - никого не жалеет. Максим перехватил булыжник поудобней, и побежал за зайцем. Ослабший зверёк очень скоро выдохся окончательно, и дал Максу возможность подойти поближе. Заяц был у самых ног человека, и брошенный камень с треском угодил прямо между длинных ушей с чёрными кончиками. Максим подождал, пока животное прекратит судорожно дрыгать в агонии лапами, потом взвалил его на плечо, и отправился искать место для ночёвки. Теперь у него появился неплохой аргумент и в борьбе с голодом.
  Вскоре Максим набрёл на неплохое местечко - сухое, высокое и подальше от деревьев. Хоть угроза нападений ужасных "леших" отошла в прошлое, боязнь скопления высоких растений, пусть и лишённых листвы, будто впилась в подсознание, как клещ. Так же и человек, даже если убеждает всех, что не верит в приметы, машинально обходит стороной "чёртовы ворота" - проход под двумя столбами, вершины которых смыкаются.
  Максим наломал веток, насобирал валежника побольше - ночи, как никак, теперь прохладные. Ветки были сухие, поэтому разжечь костёр удалось быстро и без особых хлопот. А вот с ужином пришлось повозиться. Хороший, охотничий нож остался в украденном рюкзаке, поэтому для разделки заячьей тушки пришлось использовать карманного "швейцарца" с полуигрушечными лезвиями. Но всё же, маленький ножик лучше чем никакого, и Максим смог снять заячью шкуру. Правда, срывать пришлось лоскутами, сопровождая процесс громкой руганью и проклятьями.
  В итоге, мяса на тощих боках голодного грызуна оказалось меньше, чем виделось изначально. Макс нацепил тушку на толстую палку, и поместил над пламенем. По мере прожаривания, он срезал тонкие полоски готового мяса, и с упоением поглощал. С солью, конечно, было бы лучше, но когда целый день ничего не ел, на такие мелочи внимания можно не обращать.
  Насытившись вволю, Макс лег на подстилку из сухой травы, поближе к огню, и закрыл глаза. Заснул он быстро, незаметно скатившись под ватный полог очищающего сна. Правда, ночью не раз приходилось просыпаться, когда холод начинал мокрым щупальцем забираться за воротник. Максим быстро подбрасывал в огонь побольше веток, и согревшись у костра, вновь засыпал.
  Выспавшись, Максим продолжил путь. Так он шёл два дня, и лишь к полудню третьего вышел к большой дороге. Раскрыв перед мысленным взором атлас дорог Подмосковья, поверхностно изученный в своё время в связи с частыми командировками, Максим довольно притопнул: "Значит до "железки" ещё километров пять идти, не больше".
  Он стал, пошатываясь, спускаться к асфальтовому полотну, но споткнулся о торчащий из земли корень, и тяжело рухнул на землю, успев спасти бутылки с водкой. Силёнок за два дня пути по вытравленным лесам заметно поубавилось. Виной тому было недоедание, ведь заяц, съеденный на первой ночёвке за городом, был его последним ужином.
  Конечно, он пытался добыть ещё дичины, но попадавшиеся на пути зайцы, белки и непонятный зверь похожий на большую крысу, оказались более шустрыми, чем охотник. А от встреченного кабана Максиму пришлось спасаться уже самому. Большое, корявое дерево оказалось очень кстати на пути его панического бегства от клыкастого зверя.
  Максим потёр ушибленное бедро, и решил, раз уж оказался на земле, дать отдых натруженным ногам. Он сидел и наслаждался тишиной, нарушаемой лишь отдалённым рокотом моторов. Моторов? Максим прислушался. Так и есть - приближался шум множества мощных двигателей. "Отлично, с этого места у меня вся дорога как на ладони. Если что, спущусь, и водку на еду обменяю", ― мужчина стал ждать появления машин, готовясь, если нужно, быстро спуститься по откосу к дороге.
  Шум нарастал, и вот на дорогу выкатился первый самобеглый аппарат. Максим напряг зрение. "Вот, чёрт - бронетранспортёр", ― Максим разочарованно сплюнул. Всё ясно - это снова конвой грузовиков с военной охраной. А они вряд ли остановятся, чтобы с ним обмен совершить. У них-то, наверняка, всего навалом - и жратвы, и водки.
  Максим злобно рассматривал каждую из череды больших машин, мечтая о том, чтобы какой-нибудь ящик, или коробка незаметно для охраны вывалились из-под тента. Уж он бы был рад такому подарку. Или, ещё лучше - нырнул бы какой грузовик в кювет, рассыпав товар по земле. Нет, нет, самый верный вариант был бы возможен, имей Максим гранатомёт. Как бы он шарахнул по самой жирной цели, как по утке из дробового ружья, а потом, пока охрана будет приходить в себя, тиснул бы пару ящиков какой-нибудь жратвы.
  Максим так увлёкся сладостными мечтами, что, разведя руки, стал целиться из невидимого гранатомёта в головную бронемашину. Он плавно нажал спуск, и, вдруг...ба-а-бах - бронетранспортёр с грохотом взорвался. Колонна встала.
  Максим тут же отбросил воображаемое оружие и изумлённо помотал головой, решив, что заснул у дороги, и видит яркий, правдоподобный сон. Но видение не исчезло, лишь действующих лиц прибавилось - из искусно сделанных в земле укрытий, стали выскакивать вооружённые люди, которые тут же начинали стрелять очередями по военным.
  Из-под тентов военных грузовиков горохом посыпались солдаты, стиснутые бронежилетами, и увенчанные матовыми полусферами касок. Их автоматы тут же принимались грозить и плеваться короткими жалами огня. Из пылающего бронетранспортёра, заглушая хлопки выстрелов, раздались душераздирающие вопли - похоже, что от взрыва ракеты заклинило выходные люки.
  Второй броневик, замыкающий колонну, поливал обочину раскалённым свинцовым ливнем из штатного пулемёта, провожающего каждую пулю коротким прощальным кивком ствола. Ряды нападавших стали сокращаться на глазах. Их живые тела отвечали фонтанчиками крови и корчами боли на каждое попадание стремительного куска свинца.
  Под прикрытием пулемёта солдаты стали теснить агрессоров, как вдруг, из-за поворота на огромной скорости вылетела старенькая легковушка. Она мчалась прямиком на броневик с несмолкающим пулемётом. За три десятка метров перед целью из водительской двери легковушки выскочил человек. Прокатившись по асфальту несколько метров, он так и остался лежать в стремительно разбухавшей лужице крови - ясно, что спасительный прыжок не удался.
  Зато цель столь рискованного поступка была успешно достигнута - автомобиль въехал под броневик с оглушительным лязгом. Спустя секунды прогремел взрыв, волны которого достигли даже вершины откоса, где залёг Максим, пребольно тряхнув его о землю.
  "Да уж, эти ребята неплохо подготовились. Наверняка, где-нибудь склад армейский с оружием распотрошили", ― с завистью смотрел на решительных стрелков Макс. Он и сам не прочь был бы проверить, что там, в фургонах этих охраняемых грузовиков. А то от того худосочного зайца не осталось ни одной самой завалящей калории в организме, даже в качестве образца или воспоминания.
  А те, кто напал на автоколонну, испытывали, по всей видимости, куда более жестокий голод, так как не собирались отступать, невзирая на превосходство охраны. Солдаты успели организоваться после нервной сумятицы первых минут боя, и теперь, разделив нападавших кинжальным огнём на малочисленные кучки, планомерно отстреливали их, как жестяные мишени в тире.
  Хлопки выстрелов, грохот гранатных разрывов, куски плоти и фонтаны крови - Максим впервые был свидетелем такой ожесточённой батальной сцены. Для человека сугубо гражданского зрелище было, конечно, во многом шокирующее, но любопытство и голод накрепко прижали его к земле, заставляя наблюдать картины боли и смерти, и вдыхать едкую смесь из ароматов крови и порохового дыма.
  Довольно скоро все смельчаки из устроивших засаду лежали вдоль обочины. Одни недвижно распластались среди глянцевой мозаики собственных внутренностей, иные же слабо подёргивали конечностями в предсмертной агонии.
  Оборонявшиеся ещё какое-то время изредка постреливали из укрытий, но поняв, что стрелять в ответ уже некому, стали по одному и группами выходить к обочине. Первым делом солдаты стали обходить поверженных бандитов и азартно добивать раненных, стреляя в голову или перепиливая ножом глотку. Видимо, эта процедура у них была уже доведена до автоматизма. Оно и понятно - не каждый согласится безропотно смотреть на голодный желудок, как под охраной кому-то везут горы еды. Оттого, должно быть, подобные нападения на грузовые автоколонны теперь не были чем-то из ряда вон выходящим. Есть где солдатам из сопровождения опыта и злобы набраться.
  Максим с интересом наблюдал, как тяжёлый военный тягач расчищал путь уцелевшей технике, стягивая с дороги обугленный бронетранспортёр. Макс заметил, что тягач одной из фур, полностью выведен из строя. Он скрестил пальцы в надежде, что не желая рисковать ради одного грузовика всей колонной, охрана бросит его на дороге. Вот тогда Максим, наверняка найдёт для себя много интересного в брезентовом нутре тяжёлого автоприцепа. Он нетерпеливо сглотнул, и стал ещё внимательней следить за суетой на дороге.
  Солдаты погрузили своих раненных и убитых, потом построились у головной машины, и двое офицеров по очереди стали что-то объяснять подчинённым, широко вышагивая вдоль строя. Их поочерёдное выступление длилось минут десять, и завершилось вызовом из строя четырёх человек. Вызванные понуро, в затылок друг другу, пошагали к повреждённому грузовику. Остальные разбежались по уцелевшим машинам и бронетранспортам.
  "Дьявол! Они всё-таки решили оставить караул", ― вне себя от злости и разочарования Максим шарахнул кулаком оземь, едва не ободрав кожу на костяшках пальцев. Живот сводило судорогой от голодной пустоты, которая урчала в унисон с моторами тяжёлой техники скрывающейся за поворотом автоколонны.
  Четверо автоматчиков, оставленных охранять прицеп повреждённого грузовика, вальяжно прохаживались туда и обратно вдоль его бортов. Максим с ненавистью взирал на эту преграду, вставшую между ним и бесконечно манящим содержимым прицепа. И вдруг его светлой молнией поразила замечательная идея: " Водка! Идиот, у тебя же водка есть. Пора поторговаться".
  Четверо молодых парней, вдали от начальства, вряд ли откажутся обменять что-либо им не принадлежащее на возможность добавить в серую обыденность службы, ярких красок лихой радости с ароматом жгучего спирта. Риск, конечно, имеется, но для Максима он ничтожен, в сравнении с выгрызающим его изнутри голодом.
  Он сложил в неглубокую ямку, присыпав сухими ветками три бутылки прозрачной жидкости, и, схватив начатую ёмкость за горло, встал и решительными скачками стал спускаться с откоса к дороге. Вытянув руки над головой, он закричал изо всех сил:
  ― Э-эй, мужики, не стреляйте. Я без оружия.
  Парни у грузовика вскинули автоматы, и один из них, тот, что пошире в плечах, угрожающе рявкнул:
  ― Эй ты, а ну стоять. Ещё шаг, и мы из тебя сито сделаем.
  Максим остановился, придав лицу наименее, по его мнению, подозрительное выражение лица. Вид вышел немного дурашливым, но Макс растянул улыбку ещё шире, и вновь обратился к автоматчикам:
  ― Ребята, да я мирный человек - говорю же, что нет у меня оружия. Зато есть кое-что для вас.
  ― Стой где стоишь, придурок. Что это у тебя в руке?
  Максим под строгим присмотром чёрных зрачков автоматных дул, скрепя сердце проглотил "придурка", и совсем уж по-халдейски помахал бутылкой:
  ― Водка это, мужики. Водочка, водяра. Четверо мужиков - скучновато, наверное, постоянно насухую служить. Вот, решил вам подарок сделать.
  На лицах солдат явно читалась заинтересованность, но они продолжали посматривать на старшего. Тот, секунду подумав, заорал:
  ― Подарок? Ну, ка-анечно. Дед Мороз, блин, выискался. Знаем мы такие подарки. Ну-ка, сам глотни хорошенько.
  Максим понял, о чём подумал солдат, и, желая развеять его сомнения, стал скручивать винтовую пробку с бутылки. Демонстративно взболтав жидкость, он, стараясь не дышать носом, сделал щедрый глоток из горлышка. Потом, сморщившись, отдышался и просипел:
  ― Ох, и крепкая. Ух, а сейчас тепло внутрь так и потекло. Хорошо! Решайтесь, мужики, а то сейчас один всё выпью.
  Солдаты, посмеиваясь и соревнуясь в колкостях по поводу водки а также последствий её употребления, выжали несколько минут. Потом, заметив, что хуже Максиму не становится, скорее наоборот - мужчина немного повеселел, вновь уставились на главного. Тот, выдержал недолгую паузу, и опустил оружие:
  ― Ладно, шагай сюда. Только медленно, и руки держи на виду.
  Парни пустили бутылку по кругу, и вскоре пустая посудина была с радостным гиканьем разбита об асфальт. Они принялись с благодарностью хлопать Макса по плечам:
  ― Слушай, а ты, похоже, честный человек. Взял, да угостил ребят, а то все, понимаешь, пристрелить норовят, ― солдат кивнул в сторону одного из трупов.
  ― Да, о чём вы говорите, мужики? Я же сразу сказал - я мирный человек. Кстати, я мог бы вам ещё "горючего" достать.
  ― Так, давай, а то зубы помочили, теперь бы ещё и душу сполоснуть. Догнаться точно необходимо.
  ― Ребята, так вы и меня поймите: три дня ничего не жрал. Я ведь водку то надеялся на еду поменять. Вот если бы... ― Максим красноречиво кивнул в сторону фуры.
  ― Кстати, а что там у вас?
  Солдаты обменялись взглядами, и дружно расхохотались, без злости, а так, от приподнятого алкоголем настроения.
  ― А ты, змей, мужик - издалека зашёл. А, кстати, там крупа в мешках да тушёнка в жестянках. А сколько бы ты в обмен на водку взять хотел?
  ― Семь, нет, десять банок тушёнки.
  Тот солдат, что говорил больше остальных, обратился к своим:
  ― А что, может и правда, уважим человека? Я думаю, пропажу пары упаковок не сразу заметят?
  Парни согласно закивали в предвкушении пирушки. Старший положил руку на плечо Максиму:
  ― Давай, неси водку, а мы пока вытащим для тебя тушёнку. Там в каждой коробке по двадцать жестянок. Ты парень хороший - двух коробок тебе надолго хватит.
  Максим задрожал от радости и удивления, но, стараясь не испытывать неожиданную щедрость солдат на долговечность, тут же бросился наверх за оставленными бутылками.
  Превозмогая одышку он очень скоро стоял перед фурой, сжимая в руках стеклотару с горячительным. Две картонных коробки уже стояли на асфальте. Максим сунул бутылки солдатам, а сам кинулся к картонным ящикам. Попытка поднять сразу обе коробки успехом не увенчалась - уж очень тяжёлыми они показались, измученному голодом и долгой дорогой, человеку. Максим минуту плясал вокруг картонной колонны, пытаясь ухватиться и так, и этак, но, в итоге, решил перенести ящики по одному.
  Поднимаясь по склону, он убедился в верности этого решения - подъём с грузом был настолько труден, что если бы ему на коробку положили, ну, хотя бы ещё одну банку тушёнки, он точно кубарем скатился бы на дорогу. Максим, добравшись с передышками до верхнего края насыпи, с облегчением опустил коробку, будто набравшую лишний десяток килограмм за время подъёма, на землю.
  Немного передохнув, недоверчиво оглядываясь на пирующих охранников, Максим подобрал массивную сухую палку, и принялся углублять ямку, в которую до того прятал водку. Грунт, на счастье Макса, был достаточно податливый, но к тому времени, как яма приобрела нужные габариты, пот, тем не менее, крупными градинами выступил на лице и пребольно разъедал глаза.
  Утерев лицо, мужчина опустил коробку с консервами в тайник, завалил землёй, и присыпал сверху ветками. Собрав поблизости булыжники, что покрупней, он выложил рядом небольшую пирамидку, чтобы самому можно было потом обнаружить собственный схрон. Содержимое второй коробки Максим решил рассовать по карманам, и загрузить в мешок, который сделает из своей куртки. Этого ему надолго хватит. Надолго - это до того времени, как он отыщет свою любимую.
  "Надо, кстати, спросить - не известно ли им чего о том, куда уходили люди с электричек", ― подумал Максим, спускаясь к дороге. Вслух он, однако, крикнул, обращаясь к солдату, прильнувшему к горлышку переданной ему по кругу бутылки:
  ― Смотри, не лопни, кутила!
  Но тот, будто назло его шутливому предостережению, взял, и...в ту же секунду лопнул. Да, именно так - его лицо, вместе с бутылкой, лопнуло с громким чавкающим звуком, раскрывшись, наподобие кошмарной розы с белыми вкраплениями костных осколков. Зрелище было настолько фантастическим и необъяснимым, что все застыли в полнейшем изумлении. Но когда у второго охранника в груди появилась окровавленная воронка, Максим плашмя бросился на землю. "Снайпер", ― тревожным красным светом промелькнуло в голове.
  Максим никогда не видел вживую результатов работы снайпера, но смотрел телевизор, читал газеты, а потому не сомневался в том, что именно меткие выстрелы стали причиной фатальных изменений в облике охранников. Максим плотнее вжался в землю, понимая, что может стать следующей мишенью для невидимого стрелка - тот вряд ли догадается, что он не имеет к солдатам и грузу никакого отношения.
  Максим уловил встревоженным ухом ещё несколько отдалённых хлопков. Ещё были слышны звуки падающих тел, потом осторожные шаги. Максим лежал не шевелясь, наивно полагая и надеясь, что на него не обратят внимания. Но круглый кусок горячего металла, с силой вдавленный ему в затылок, заставил распрощаться с этими надеждами.
  От горячего ствола, жгущего кожу головы, шёл плотными волнами запах пороха с небольшой примесью палёных волос. Дуло ещё сильней упёрлось в затылок, когда раздался скрипучий голос:
  ― Попробуешь встать, я тебе башку прострелю, и мозги будешь свои из земли выкапывать. Так, кто ты такой?
  
  **Глава 6. Жизнь в секте. След Ольги теряется**
  
  ― Максим. Полыхаев, ― не очень членораздельно назвался, лежащий лицом в землю человек.
  Тот, кто прижимал к его затылку дуло винтовки, ярился всё больше:
  ― Да, плевал я на то, как тебя зовут. Ты кто такой, говорю? Из охраны? А форму, постирал что-ли?
  ― Из какой охраны? Я хотел еду у солдат выменять - иду издалека, и уже не жрал два дня. Слушай, да убери ты ствол, дыру в затылке просверлишь, ― Максим попытался повернуть голову, но нажим на затылок усилился.
  ― Не дёргайся, сказал! Успел ты на землю прыгнуть, а то бы я тебя вместе с солдатнёй на пулю насадил. Ну, ничего, я это сейчас сделаю. Лучше поздно, как говорится...
  Внезапно истеричные словоизлияния стрелка были прерваны низким голосом с отчётливыми властными нотками:
  ― Ладно, Топор, ты его сверху не убил, и здесь уже минуты три болтаешь, а он до сих пор жив. Так может и не стоит в него стрелять? Ну-ка, отпусти его.
  Нажим на голову ослаб, и Максим повернувшись, сел, желая сначала осмотреться. Тот, что поближе стоял, с винтовкой казался слишком худым при его-то высоком росте. Ещё он был обладателем очень примечательной детали - его нос был просто огромен. Начинаясь прямо от нижней границы невысокого лба, он рос почти горизонтально, после чего резко обрывался книзу. Всем видом этот уникальный нос напоминал не то акулий плавник, не то... ну, точно - топор. Так вот откуда его прозвище. Максим с огромным усилием подавил смех, не желая раздражать нервного снайпера.
  Второй человек был не так высок, да и не очень тонок - скорее, плотно сбит, как боксёр на пенсии. Мужчина лет сорока пяти с широким, украшенным залысинами, лбом на породистом лице. Его правильные черты не позволяли говорить ни о красоте, ни о безобразности. Единственное, что выделяло его среди остальных, стоявших рядом и поодаль, так это выражение бесконечной уверенности в правильности всего, что он делает и говорит.
  "Топор" сделал шаг в его сторону, ещё больше ссутулившись, будто желая быть вровень с самоуверенным крепышом.
  ― Ведущий, а ты зачем спустился? Вдруг здесь ещё кто живой остался.
  Тот, кого назвали "Ведущим", похлопал обеспокоенного снайпера по плечу:
  ― Это вряд ли. А если даже кто и выйдет с оружием - ты же рядом. А я в тебе уверен, Топор.
  Снайпер на этих словах расплылся в счастливой улыбке, довольный, как пёс, которого хозяин потрепал за ухом. Максим сразу понял, кто здесь всё решает, и обратился к этому человеку в выпачканном длинном плаще:
  ― Послушайте, как вас, э-э... Ведущий. Я, в самом деле, шёл мимо, и решил выменять немного еды у охранников, вот у этих, с дырами в голове.
  ― Я тебе верю, как там тебя... Максим. Только теперь это наш грузовик, вместе со всем содержимым. А нас много, и поэтому делиться с посторонними я не намерен. С другой стороны, крепкий мужик нашему лагерю не помешает. Ты можешь пойти с нами, тогда получишь свою пайку, ― сгрудившиеся вокруг главаря люди принялись дружно кивать, соглашаясь с каждым его словом. Максим встал, отряхнулся и, вспомнив о тайнике с тушёнкой, будто нехотя, помотал головой.
  ― Нет, я не могу с вами. У меня времени нет. Я лучше пойду, хорошо?
  "Ведущий" нахмурился:
  ― Хорошо, пойдёшь, но только куда я скажу. Топор!
  Дуло резво вскинутой винтовки остановилось аккурат напротив Максимовой переносицы. Тот, закусив губу, кивнул:
  ― Всё! С вами, значит, с вами. Пойду.
  ― Ну, вот и славно. А теперь принимайся вместе с остальными выгружать содержимое фуры. Надо поторопиться, пока за ней вояки не вернулись.
  Несколько человек ловко, по-паучьи, забрались под тент. Остальные выстроились у заднего борта прицепа и стали принимать мешки и коробки, тут же рассовывая их по огромным заплечным мешкам из яркой ткани. Самые тяжёлые мешки привязывали к складным медицинским носилкам. "Навьюченные" люди тут же принимались карабкаться на откос.
  Максиму, за неимением лишнего рюкзака, взвалили на плечи тяжеленный мешок с сахаром. За спиной заскрипел несмазанной калиткой голос Топора:
  ― Вперёд, умник, я за тобой пойду, так что не балуй.
  Потом он, видимо, решил обратиться к своему предводителю:
  ― Ведущий, этот последний. Что смогли - погрузили. Надо уходить, пока за грузом хозяева не вернулись.
  ― Прекрасно - управились за пятнадцать минут. Всё, уходим, ― Ведущий быстро, но без суеты, взобрался по склону. Ожидавшие наверху мужчины, подняли тюки и носилки с грузом, и, тяжело переставляя ноги, двинулись вслед за ним. Топор и ещё трое мужчин с ружьями замыкали колонну, шурша ботинками за спиной Макса.
  Шли довольно долго, около двух часов, не раз останавливаясь для недолгого отдыха. И вот показались рыжие колонны соснового бора. Ветви сосен, как и всех деревьев на планете, пугали своей мёртвой чернотой. Они, как корявые пальцы чёрных мумий, царапали свинцовое осеннее небо.
  Протоптанная тропка, петляя между мощных стволов, упиралась в металлические ворота. Высокие створки были украшены фигурками, которые, по замыслу неведомого художника-любителя, должны были напоминать известных мультяшных героев. "Когда-то здесь, наверное, детский лагерь отдыха размещался", ― без труда сообразил Максим.
  Ворота распахнулись с пугающим лязгом и громыханием, и поглотили вереницу согнувшихся под тяжкой ношей людей. За бетонным забором тут же раздался восторженный клич множества голосов. Оказавшись внутри, за воротами, Максим увидел множество женщин и детей, восторженно вопящих при виде богатой добычи. От забора также доносились приветственные крики - их испускали вооружённые мужчины. Они сидели на расставленных вдоль бетонной ограды конструкциях, грубо сколоченных из досок наподобие строительных козел.
  Максим с огромным облегчением сбросил под навес мешок, и, потирая взмокшую и онемевшую спину, ещё раз внимательно осмотрелся. Ну так и есть - бывший пионерлагерь: одноэтажные жилые корпуса, столовая, площадь со шпилем флагштока. Часовые вдоль забора стояли через каждые десять метров. Вооружение их поражало своим разнообразием: охотничьи ружья и карабины, автоматы армейские и короткоствольные милицейские. Один мужик деловито крутил на пальце допотопный наган, какие носили раньше сторожа-вахтёры на заводах и фабриках.
  Максим улыбнулся, про себя подумав: "Они бы ещё с рогаткой часового поставили. А, похоже, не очень спокойно им тут живётся, раз забор столько народа охраняет".
  Его мысли были прерваны зычным гласом Ведущего. Именно гласом, не голосом - настолько мощно звучал он над головами собравшихся, заглушая их разноголосое бормотание.
  ― Братья и сёстры! Все, кроме часовых, собирайтесь в храме. У меня есть несколько важных сообщений.
  Народ потянулся к зелёному дощатому павильону. Максим по виду здания сообразил, что до объявления его храмом оно успешно служило актовым залом или клубом. Внезапно, Максима грубо пихнули в спину.
  ― А тебе что, особенное приглашение требуется?
  Максим обернулся и совершенно не удивился, увидев ухмыляющегося Топора.
  ― Слушай, Топор, ты чего, думаешь, что сможешь меня всё время пинать? Ведущий же велел меня в живых оставить. Значит, убить меня ты не сможешь - хозяина своего побоишься. А раз так, в следующий раз я твой огромный клюв набок сверну, если ещё до меня дотронешься. Так что, впредь повежливей будь, ― сказав это, Максим пошёл догонять остальных, оставив трясущегося от бешенства Топора переваривать сказанное.
  Люди плотно набились в сумрачное помещение, у одной из стен которого была устроена невысокая сцена. Задняя стенка сцены была внатяг обита белой тканью, которая прежде, по всей видимости, использовалась в качестве киноэкрана. Теперь же на её фоне раскорячилось огромное ветвистое дерево, необычной формы ствол которого, при наличии воображения, можно было сравнить очертаниями с фигурой человека. На стволе дерева умелой рукой были искусно вырезаны суровые глаза и разинутая пасть с огромными зубами. Ветви были украшены разноцветными лентами и искусственными цветами.
   На сцене появился Ведущий. На этот раз он облачился в чёрный балахон до самого пола, похожий на судейскую мантию. Встав на краю сцены, он простёр руки в сторону зала, и заполнил его своим мощным, раскатистым голосом.
  ― Братья и сёстры! Сегодня мы вернулись со знатной добычей. Теперь у нас ещё больше еды, и предстоящей зимой нам не грозит голодная смерть. А всё почему? Не потому ли, что мы уважительно относимся к лесам, и почитаем их божественных защитников - Леших. Они устали терпеть, как неразумные люди истребляли леса, и пришли показать свою силу.
  Многие думали, что они пришли, чтобы уничтожить род людской. Но я, получивший от Леших тайное знание, говорю вам - они пришли очистить его. Отныне мир будет иным, и я приведу вас на новую землю, как слуг леса и хозяев над неразумными людьми, ― на этих словах Ведущий плавно, по-дирижёрски, взмахнул руками, и по залу пронёсся восторженный хор:
  ― Слава Лешим, да будет Новый мир!
  Ведущий ещё раз махнул руками, будто поставив знак восклицания в конце хоровой речёвки, и продолжил:
  ― Но не только едой благословило нас сегодня моё предвидение. С нами пришёл человек. Его имя - Максим, и отныне он становится нашим братом.
  Максим поймал на себе множество взглядов и подумал: "Ну вот, попал в секту. А я, вообще-то, никакого желания становится ещё одним "братом"-идолопоклонником не изъявлял. Ну и придурки". Последняя мысль была вызвана одинаково благостным, и каким-то дурашливым, выражением лиц собравшихся. Ведущий же продолжал вещать:
  ― Все мы знаем, что стать одним из нас достоин лишь тот, на ком есть "печать Лешего". И сейчас Максим испытает счастье священного касания.
  Максим заметил, как ближайшие к нему люди слегка попятились от него. "Ох, не нравится мне это", ― успел подумать он, когда его грубо схватили за руки, и навзничь бросили на пол. Лишив возможности пошевелиться, ему расстегнули на груди куртку, оттянули свитер и футболку. Максим почуствовал кожей груди нестерпимый жар, и ощутил запах дыма. Тут же, нестерпимая боль заставила его вопить и извиваться по полу - к его груди прижали тлеющий сучок с множеством веточек, прижав его дополнительно кирпичом. Ноздри наполнил дразнящий аромат горелой плоти.
  Максим едва не лишился сознания от боли, но его посадили и влили в рот стакан обжигающего и отвратительно вонючего пойла. Тем же самогоном плеснули на свежий ожог, заставив Максима ещё раз скорчиться от ощущения, что на его оголённые нервы вылили кислоту. Его освободили, и он тут же вскочил на ноги. Первый, кого увидел Максим, был Топор с дымящимся сучком в руках и ехидной улыбочкой на лице.
  Макс резко, на выдохе, саданул мерзавцу снизу по носу. Топор, завопив, обхватил лицо ладонями. Максим удовлетворённо заметил, как сквозь пальцы врага, ручейками потекла кровь. Но тут сказались недоедание и усталость последних дней, а может, самогон успел всосаться в кровь, но Максим без сил осел на пол и провалился в тёмное забытьё.
  Проснулся он в тёмной комнате с большим окном. Максим не сразу понял, где находится, и что заставило его, более суток не спавшего, подскочить на жёсткой койке. Но скоро всё стало предельно ясно - снаружи доносились частые выстрелы. За потрескавшимся стеклом метались огненные снопы факелов. Что могло среди ночи так всполошить лагерь "лесопоклонников"? Ответ прозвучал в комнате тревожным шёпотом:
  ― Опять людоеды!
  Максим вздрогнул. Стало немного жутко, и неясно отчего - не то от самой фразы, не то, от голоса, неожиданно прозвучавшего в темноте.
  ― Ой, вы не спите! Я просто услышала выстрелы, и зашла посмотреть, что там происходит, ― на фоне окна шевельнулся массивный силуэт.
  ― Вы кто?
  ― Да я здесь при лечебнице состою, смотрю за больными, убираю. До пенсии в районной больнице работала, вот и здесь пригодилась. Люди то болеть не перестали. Зовут меня Анастасия Егоровна.
  Максим понял, что за потоком ненужной информации, щедро источаемой словоохотливой дамой, он рискует не узнать главного, и поэтому задал интересующий вопрос:
  ― А что вы там про каких-то людоедов говорили?
  Силуэт издал тяжкий вздох прежде, чем ответить:
  ― Не какие-то, а самые настоящие. В деревнях окрестных люди припасы уж давно подъели. Охотиться тоже почти не на кого - зверьё или съедено, или кочует в поисках мха и остатков травы. Вот некоторые так изголодались, что людей кушать стали. Частенько по ночам подкрадываются. Хорошо, что стреляют они плохо, да и оружия у них не густо. Колонны с продуктами грабить боятся, а людей беспризорно много по дорогам мотается - на них и охотятся. Особенно на тех, что послабже. А чего к нам лезут - в толк не возьму. Уж и стреляют по ним, стреляют, а они всё норовят в лагерь пролезть. Жуть!
  ― Это точно, ― согласился Максим. Шум снаружи внезапно стих. Женщина помолчала минуту, потом произнесла уже от дверей:
  ― Ушли, слава Лешим. Ну, вы спите, вам сил надо набираться, ― дверь тихо, без скрипа, закрылась. Максим, невзирая на случившийся переполох, довольно быстро уснул.
  Проснувшись, он обнаружил на тумбочке глубокую миску с кашей. За три минуты выскоблив всё до последней крупинки, насытившийся Максим снова откинулся на подушку. Место вчерашнего ожога было залеплено марлевой салфеткой. И при любой попытке пошевелиться марля, как крупный наждак скребла болячку.
  Максим старался лежать спокойно, пересчитывая разнокалиберные щели в дощатом потолке. Скука становилась мучительной. Мужчина уже решил было выйти из лазарета, невзирая на боль под повязкой, когда услышал за дверью приближающиеся шаги.
  Для Максима полной неожиданностью явилось появление на пороге самого Ведущего - думал, что пришлёт кого-нибудь. Властитель лагеря присел на край койки.
  ― Ну, здравствуй, Максим. Как себя чувствуешь?
  Макс решил, что он над ним издевается, и попытался встать, чтобы объяснить всё здоровяку Ведущему, как мужчина мужчине, раз уж им посчастливилось остаться наедине. Но тот, будто прочитав недобрые намерения собеседника, надавил, вроде как случайно, ладонью на обожжённое место.
  ― Нет-нет, не вставай Максим. Тебе надо сил набираться, отдыхать. Пока я не скажу.
  Максим стиснул зубы от боли, и вновь откинулся на спину. Он сам с трудом узнал свой голос, когда сквозь сжатые зубы выдавил:
  ― Отпусти, я идти должен. Дела у меня.
  Ведущий, секунду помешкав, убрал ладонь с повязки. Изобразив деланное раскаяние, он сказал:
  ― Ой, прости, забыл, что у тебя здесь рана. Дело теперь у всех одно - выжить. И я в этом могу быть полезен. Куда ты всё идти порываешься? Расскажи, может, и тебе помогу. Давай, не тушуйся, рассказывай.
  Максим немного помолчал. А что, в самом-то деле - чего таиться? Он же любимую свою ищет, а не могилу Чингисхана. Может, этот напыщенный вождь что-нибудь слышал, ведь железная дорога не так уж далеко от лагеря. И Максим рассказал Ведущему о своей беде. Поведал всё в подробностях до того момента, как Топор ткнул ему винтовочным дулом в затылок. Не упомянул только об убитом пьянчуге и тайнике с тушёнкой, здраво рассудив, что эти сведения в поиске следов Ольги пользы не принесут.
  Ведущий слушал внимательно и с интересом. Когда Максим замолчал, он похлопал его по колену с выражением полнейшего сопереживания на интилигентном лице.
  ― Прекрасно понимаю тебя Максим. Любовь - самое главное в нашей жизни. Ради неё одной всё движется и дышит на земле. А железная дорога, по которой твоя Ольга в Москву должна была приехать, это не та, что в нескольких километрах за трассой?
  ― Ну, да - я туда и направлялся, когда автоколонну вдруг громить начали.
  ― Это я уже понял. Я не понял, чего ты там увидеть хотел. После введения в столице чрезвычайного положения электрички следовали до станции, что в десяти верстах к северу отсюда. Там кто-то выходил, кто-то на той же электричке возвращался обратно. Отчаянные оптимисты, надеявшиеся пробраться в Москву, разбили у платформы временный лагерь. С каждым вновь прибывшим поездом лагерь разрастался. Но не продержался и недели - еда кончилась, воды не хватало. Самооборону организовать не смогли, вот и терзали их разные бандитские команды.
  В итоге, от этого временного поселения сейчас ничего не осталось, кроме рваного тряпья и груды мусора. Но у меня здесь есть несколько человек, которые ранее жили в этом "таборе". Я кого-нибудь из них приглашу сюда. Порасспрашиваешь - может и узнаешь что о своей невесте. А потом я вернусь, и мы наш разговор продолжим. Предложение у меня к тебе будет, ― Ведущий встал, и указав пальцем на марлевую повязку, добавил:
  ― А насчёт этого ожога ты не сердись - обязательный ритуал. Без него тебя все считали бы чужаком, а любой чужак сейчас - на девяносто процентов уже враг. А у меня на твой счёт есть кое-какие планы. Но об этом позже, ― мужчина закрыл за собой дверь.
  Максим неожиданно для себя отметил, что Ведущий этот умеет находить к людям подход. И неплохой мужик, вроде. Не зря он тут над всеми главный - кажется, будто он так и родился Ведущим.
  В одиночестве Максим скучал недолго - в дверь негромко постучали. Потом ещё раз. Максим крикнул:
  ― Уже можно заходить.
  Вошедший оказался мужчиной лет сорока пяти в вязаном колпаке, и с тонким, интилигентным лицом.
  ― Максим? Меня Ведущий просил сюда зайти. Говорит, какие-то вопросы есть.
  Максим сразу понял, зачем этот человек сюда вошёл.
  ― Точно, есть вопросы. Ведущий сказал, что здесь некоторые раньше у железной дороги в лагере жили, ― Максим на секунду замолчал, решая, как лучше обратиться к этому человеку - на "ты" или на "вы". Тот, будто разгадав причину замешательства, сам взял слово:
  ― У нас здесь, в общине, все братья и сёстры, так что не обижайся, но я перейду на "ты". Меня, кстати, Николаем зовут. Так вот, не знаю о каких "некоторых" сказал тебе наш вождь, но, насколько мне известно, в том лагере кроме меня и моей жены никого не было. Да и то, мы там оказались за три дня до того, как с ним было покончено. Было это дней десять назад.
  Максим посчитал в уме, сколько дней назад могла приехать Ольгина электричка.
  ― Интересующий меня человек мог там появиться недели две тому назад, ― Максим порылся за пазухой, и бережно достал из потайного кармана маленькую, помятую фотокарточку.
  ― Вот она, моя невеста. Тебе, Коля, она в лагере у платформы не встречалась?
  Николай нахмурился, и, наморщив высокий лоб, принялся рассматривать фото. Покачав головой, он вернул бумажный квадратик, и, со вздохом ответил:
  ― Вроде, не видал, но это не точно. Там ведь народу знаешь, сколько толклось? Тьмы и тьмы, как говорил поэт. Нет, и в самом деле, лагерь был, как пляж на Чёрном море в сезон - ступить нельзя, чтоб кому-то ногу или голову не отдавить. Постоянные драки из-за места, из-за воды и еды. Чудо ещё, что мы с женой друг друга не потеряли. Да, что там - хорошо живы остались. Не то, что остальные... ― Николай осёкся, поняв, что сказал лишнее. Однако, Максим последнюю фразу не пропустил мимо ушей.
  ― Остальные, что? Что с другими произошло? Говори, Коля, лучше говори, ― Максим угрожающе скрипнул пружинами, поднимаясь с кровати. Николай пожал плечами:
  ― Ладно, Максим, ложись. Расскажу всё, что знаю. Ровно семь дней назад, на третий день нашего пребывания в лагере, всё и произошло. В предрассветных сумерках лагерь забурлил. Крики, шум резали даже, привычное уже к жизни в таборе, ухо. Потом послышались автоматные очереди. Со всех сторон. Скоро в сумерках стали сверкать огни выстрелов.
  Не помню как, но я затащил жену и спустился сам в ржавую цистерну, в которой, похоже, хранили воду во времена, когда по железке ещё паровозы бегали. Наше счастье, что пеньком торчащий из земли люк не привлёк ничьё внимание. Больше часа мы слушали выстрелы, крики и стоны, доносившиеся снаружи. Потом всё стихло.
  Подождав ещё с десяток минут, мы осторожно выбрались наружу и... и оказались среди ковра из трупов. Причём трупов исключительно мужских, лишь кое-где лежало несколько мёртвых старух, обезображенных выстрелами. Понимаешь, о чём я? ― Николай повернулся к Максиму побледневшим от страшных воспоминаний лицом.
  ― Что я должен понять? Объясни ты нормально.
  ― Что тут ещё объяснять - всех мужиков они перестреляли, а женщин угнали куда-то. Я успел заметить силуэты на фоне встающего солнца - значит, ушли они на восток. Если твоя невеста была к тому времени в лагере, её они тоже увели с остальными вместе.
  ― Да, кто они? Ты можешь объяснить? Кто это были?
  Николай поскрёб щетину на подбородке, и, помотав головой, сказал:
  ― Если б я знал. Какая-то банда, причём большая и очень хорошо вооружённая и организованная. Мы потом сутки среди трупов бродили, как призраки. Потом Ведущий пришёл с общинниками - стали собирать всё, более-менее ценное. Мы к ним и прибились. Отдельно от людей сейчас непросто выжить. Такие вот дела, Максим. Извини за нерадостные сведения, но врать я не привык, даже в благих целях.
  Максим впал в оцепенение от новых известий. Он не заметил, как вышел Николай, решивший дать ему возможность самому осмыслить услышанное. Получается, его Ольга могла оказаться в руках неведомых бандитов, а всё, что ему известно - это то, что ушли они на восток. То есть, почти ничего!
  Максим долго не мог уснуть этой ночью, мучая своё воображение картинами одна страшнее другой. Ясно, что с Ольгой случилась беда, но остаётся надежда, что она не села в электричку. Но, зная характер своей невесты, Максим понимал, что надежда эта ничтожна. Главное, чтобы она была жива - тогда он сможет отыскать её, что бы ни случилось.
  Всю ночь Максим старался бороться со сном. Ведь стоило ему сомкнуть веки, как подсознание с предельной жестокостью окунало его в кипящее масло кошмара. Каждое видение предлагало новый вариант ужасных злоключений Ольги. Мужчина с огромным напряжением сил дождался рассвета, чтобы очищающий свет помог ему не заснуть.
  Максим принялся нервно мерить шагами комнату от стены к стене, размышляя над планом дальнейших действий. Увы, ничего достойного внимания в голову не приходило. Слишком многое нужно было взять с собой. Запас еды у него припрятан в тайнике у дороги, но ещё необходимо раздобыть оружие, тёплую одежду и обувь, спички - да, мало ли ещё что.
  Он присел на кровать и сидел так долго, обхватив голову руками, и раскачиваясь, как метроном. Днём в комнату без стука вошёл Ведущий.
  ― Здравствуй, Максим. Я всё знаю - говорил с Николаем. Что думаешь делать?
  Максим смотрел на расплывчатый силуэт сквозь липкую пелену слёз.
  ― Что думаю делать? Пойду искать её, что же ещё. Кто-нибудь, да видел, куда их погнали. Такая толпа не могла в воздухе растаять - найду обязательно.
  Ведущий покачал головой:
  ― Не горячись, Максим. Так можно очень долго бродить по лесам и дорогам, путаясь в ложных следах. Люди сейчас не очень охотно с незнакомцами общаются. Могут просто, без особого повода с твоей стороны, на верную смерть послать. Голод кругом верховодит. Одичали все донельзя, ― Ведущий тяжело вздохнул, воздев глаза к потолочным доскам. Выдержав короткую паузу, необходимую, чтобы Максим оценил неприглядность внешнего, того, что остался за бетонной оградой, мира, он продолжил:
  ― Да, и не забывай, что зима не за горами. Не заметишь как, морозы станут на полях такие, что вдали от жилья - верная смерть. Кто тогда твою невесту из беды выручит? То-то и оно. Тебе сейчас надо побороть чувства, и включить разум, который, наверняка, посоветует тебе остаться в общине. Я не говорю, чтобы ты отказался от поисков, но не стоит кидаться с головой в неизвестность. Я каждый день направляю отряды охотников и поисковиков, которые добывают дичь и вещи, по тем или иным причинам, брошенные людьми. Иногда случаются удачные дни, как в тот раз, когда мы тебя встретили около фуры с продуктами. Так вот эти отряды могли бы у встречных людей узнавать о большой банде с множеством пленников. Наверняка, кто-то видел и знает, куда точно они направились.
  Максим прекратил раскачиваться, будто голодный медведь в клетке, и прислушался к словам лидера странной общины. А ведь он дело говорит: сколько он будет вслепую рыскать по дорогам? Неделю? Две? Месяц? А ведь зима ждать не станет - уже теперь по утрам на земле битым стеклом шуршит иней. А здесь, пусть и странный народец, но ведь и вполне разумные люди встречаются, тот же Ведущий или Николай.
  Жизнь здесь не проста, но упорядочена. Все при деле, и от голода не пухнут. И, ведь, в самом деле, глаз и ушей много - можно надеяться на реальную помощь в поиске следов Ольги. "В конце-концов, что помешает мне уйти в любой момент"? ― нашёл Максим решающий аргумент в пользу зимовки в лагере общинников-лешепоклонников.
  Максим встал, сделал с задумчивым видом несколько кругов по комнате под пристальным взглядом Ведущего, и остановился напротив него.
  ― Если я решу остаться, что от меня потребуется? Хочу сразу предупредить - я далёк от любой мистики. В церковь никогда не ходил, и уж, тем более, не смогу молиться на обугленную корягу. О! Мои извинения, Ведущий - возносить хвалы Лешим.
  Его собеседник, не пытаясь скрыть сочувственную улыбку, помотал головой:
  ― Я и не прошу молиться, но посещать общие собрания в "храме" придётся. От этого ритуала освобождается только караул. А так как ты мужчина, то будешь ходить в тот же караул, на охоту, с поисковыми отрядами - по твоим способностям определим, к какой группе добытчиков тебя определить. Ты, кстати, чем занимался до прихода Леших?
  ― Я инженером-наладчиком был, а последние месяцы - руководил группой инженеров, ― не без гордости ответил Макс.
  Ведущий ещё более пристально присмотрелся к Максиму. Потом щёлкнул пальцами.
  ― А вот это нам, возможно, пригодится. Образование есть и опыт руководства людьми. А, как известно, кто сумел управлять хотя бы троими, сможет и...ну об этом ещё рано говорить.
  Мужчина в длинных одеждах привстал, и направился к двери. Обернувшись у выхода, он ещё раз обратился к Максиму.
  ― Сейчас велю Егоровне принести тебе еды. Сегодня ложись спать пораньше, а завтра определим тебя на работу. Встаём с первыми лучами солнца. Ожог твой и так заживёт скоро - я уже вижу, не даром врачом столько лет отработал. Всё, до завтра, ― дверь за мужчиной захлопнулась, оставив Максима переваривать полученную информацию. На этот раз светлых мыслей было много больше, чем накануне. Появилась надежда, что с помощью Ведущего и его "подданных"-общинников, он сможет найти и спасти свою любимую.
  Разбудили его очень рано. Все общинники, потягиваясь и зевая во всё лицо, высыпали на бетонированную площадь возле пустого флагштока. Сбившись в кучки на утреннем холодке, все пытались угадать, кого и на какие работы сегодня определят. Многие делали предположения, и даже заключали пари с довольно серьёзными ставками, вроде двухдневной пайки.
  Наконец, появился, как всегда бодрый, Ведущий с десятком своих "генералов". Встав возле флагштока, он смотрел на каждого из вереницы подходивших к нему людей, и, указывая пальцем, отправлял к одному из своих подручных. Выбранный общинник послушно вставал за спину своего "бригадира". Довольно быстро все были разбиты на группы, одни побольше числом, другие - поменьше.
  Максим оказался в компании с десятком мужчин. Старшим у них был крупнотелый, краснолицый мужик, к которому все обращались по имени отчеству. Именно так: Анатолий Иванович. Возраста Анатолий Иванович был почти преклонного, но нравом оказался не по годам лёгок, а энергия из него хлестала через край, как кипящая вода из кастрюли. Вот и сейчас, уверенно ступая короткими толстыми ногами, он вышагивал перед своей вновь набранной командой, и бодро декламировал:
  ― Ну вот, братцы, сейчас выходим. Ты, ты, и ты - вы уже со мной не впервой. Что надо делать будет, уже знаете. Вас двоих я тоже помню. А вот ты, вроде, новенький в моей артели. Как зовут? ― бригадир посмотрел на Максима. Тот, невольно выпрямившись, отчеканил, будто перед армейским строем:
  ― Мак-сим!
  ― Ага, Максим и шапка с ним.
  Максим принял присказку старого балагура за чистую монету, и возразил:
  ― Какая шапка? Шапки у меня нет, ― и тут он заметил, что остальные с трудом сдерживают смех, глядя на него. Максим коротко выругался, и, махнув рукой повернулся к бригадиру.
  ― Так вы шутник, Анатолий Иванович.
  ― В каждой шутке есть доля шутки, Максимка. Держи, ― Анатолий Иванович бросил ему вязаную шапку.
  ― Прохладно сейчас в лесу, а голову беречь следует. Для тебя поясняю, остальные уже знают, что идём на охоту. Хоть, охота сейчас и паршивая, но без мяса мы не возвращаемся. Хоть не на жаркое, так на бульон, и то хорошо. Ну, всё - выдвигаемся.
  Анатолий Иванович пошёл к воротам, остальные последовали за ним. Пока бродили по пустынному лесу, Максим разговорился с остальными охотниками. С их слов он узнал, что зверь в лесах подыхает от голода без листвы и хорошей травы. Много зверя погибает и болеет от неразложившейся с прошлого года отравы.
  Сказали, что крупнее зайца редко удаётся что-то добыть. Да и длинноухий считается подарком, ведь более привычной добычей для их бригады стали вороны, которых мужики бьют на сорных местах у свалок. Иногда, для разнообразия, на пустых складах и чердаках домов, сшибали досками встревоженных голубей.
  Вот и в этот раз, безуспешно побродив по голому лесу, свистящему удилищами веток на промозглом ветру, в поиске звериных следов, отправились в сторону свалки. Опять вся надежда на ворон. Но удача, как оказалось, отвернулась от охотников не совсем. Взобравшись на очередной мусорный холм, люди прямо-таки споткнулись об огромного матёрого кабана, копавшегося в старых отбросах.
  Впалые бока зверя вздымались, как кузнечные меха, а на пожелтевших клыках повисла обёртка от шоколадного батончика. Максим невольно проглотил слюну, вспомнив дразнящий вкус шоколада. Раздался оглушительный выстрел. Кабан, не успев даже хрюкнуть, как подкошенный рухнул на ковёр из мусора. Максим обернулся - карабин Анатолия Ивановича испускал из ствола тонкую струйку порохового дыма. Не зря он возглавляет охотничью бригаду - опыт и хорошая реакция налицо. Люди подождали, пока добыча перестала биться в агонии, и привязали тушу к срубленой поблизости жерди.
  Община встретила охотников с ликованием. Да и охотники радовались, как дети, столь редкой удаче. Максим тоже был доволен. Но в этот день его ждала ещё одна приятная весть. После собрания, с непременным восславлением Леших и погибших лесов, Ведущий отвёл его в сторону для приватной беседы.
  ― С успешной охотой, Максим.
  ― Да, я то что - зверя Анатолий Иванович завалил, ― Максим хотел ещё пару слов сказать в подтверждение никчемности его, как охотника, но Ведущий жестом прервал его.
  ― Ладно, а теперь к делу. Сегодня наши поисковики набрели на строительный склад. Сторожа решили в общину вступить, завтра печать на грудь поставим. Так вот, на складе огромный запас ножовочных полотен по металлу. Я как их в списке увидел, меня тут же осенило.
  Максим не удержался, чтоб не задать вопрос:
  ― Не пойму, какой прок от ножовочных полотен. Чего пилить-то? И, главное, зачем?
  ― Сейчас всё поймёшь. Тут, в трёх часах ходу, протянута высоковольтная линия в Москву. Если обрубить эту артерию, столица останется без электричества - резервных линий, я думаю, не хватит на потребности мегаполиса. А даже если и хватит, попытаться всё равно стоит. Ты только представь Москву без электроэнергии, с неработающими насосами и компрессорами, лифтами и кондиционерами. Тёмные улицы, холод, паника и хаос. И тут мы сможем воспользоваться ситуацией, и дотянуться до запасов, незаслуженно спрятанных внутри МКАДа.
  Максим немного опешил от фантастичности картин, описанных Ведущим. Но потом вспомнил, что находится среди людей, которые приносят дары размалёванной коряге и молятся монстрам, разодравшим в клочья не одну сотню человек. Мало того, Максим начал догадываться, в чём состоял "гениальный" план лидера.
  ― Так план заключается в том, чтобы пилками по металлу спилить опору высоковольтной линии?
  Ведущий одобрительно хлопнул Макса по спине.
  ― Молодец, сразу схватываешь. Хочу это тебе поручить. Дам людей в помощь. Опыт руководства у тебя есть, потому к тебе и обращаюсь. Пару стрелков выделю для охраны - в соседних сёлах людишки сбиваются в кучки и на людей охотятся, людоеды проклятые. Правда, нападают обычно ночью - днём то их издали видно. Но, охрана всё равно необходима. Кто знает, может, собьются каннибалы в толпу побольше - тогда жди беды. В общем, ты всё обдумай, и завтра скажешь своё решение.
  Максим долгим кивком выразил согласие подумать над предложением. Потом отправился в лазарет - в один из общих бараков его не успели определить. Он шёл и вспоминал горящие глаза Ведущего, которые явно говорили, что тот не отступится, пока не воплотит свою идею в жизнь.
  Ещё Максим вспомнил своих родителей, оставленных в Москве. Меньше всего он желал утопить столицу в беспросветном хаосе. Видимо, надо соглашаться на предложение главаря общины - только так Максим сможет исподволь, незаметно саботировать разрушение линии электропередач.
  Решено - завтра он возглавит бригаду пильщиков.
  
  **Глава 7. Сизифов труд. Приятная встреча и новая зацепка.**
  
  Специально затягивать работы Максиму не пришлось. Казалось, само провидение противилось уничтожению высоковольтной артерии столицы. Во-первых, путь до неё занял не три, а все пять часов. Мало того, большинство опор оказались из железобетона, и пришлось как следует поискать поддерживающую конструкцию из металла. Пока искали, пришло время возвращаться в общину.
  Поняв, какую гору времени отнимает один лишь путь до предназначенной к подпиливанию опоры, Максим сделал вывод, что план Ведущего требует серьёзных дополнений. Очевидно, что потребуется уходить к месту работ на несколько дней с запасом продуктов. А по окончании "вахты" возвращаться, чтобы отдохнуть и пополнить запас провианта.
  Кроме того, вдоль линии электропередач, Максим заметил следы больших колёс и гусениц. Это могло говорить лишь о том, что линия патрулируется военными отрядами - в Москве тоже понимали опасность лишиться электроснабжения. Это также сокращало время, нужное для спиливания опоры. Ведь, для начала придётся выкопать укрытия, в которых можно будет быстро спрятаться от патрулей.
  Да и сама опора оказалась при близком рассмотрении пугающе колоссальным сооружением. Осмотрев толстые стальные профили, из которых состояла несущая башня, Максим облегчённо выдохнул. Пилочки по металлу? Да, с таким же успехом, они могли бы грызть опору зубами.
  Не стоит забывать, что с появлением на полях снега, чего не так долго осталось ждать, работы вообще придётся прекратить. Ведь, на снегу военные патрули без труда найдут их следы, которые приведут их в общину. А в теперешних условиях это может обернуться расстрелом всех общинников, без лишних разговоров.
  Максим, потренировавшись, для начала, скрывать истинные чувства, изложил все свои соображения Ведущему. Тот нахмурился, и попросил Максима зайти к нему после собрания. Вытерпев очередной спектакль с поклонами расписной коряге, Максим подошёл к лидеру лесопоклонников.
  Тот вновь смотрелся бодрым и оживлённым, будто напитавшимся энергией своей паствы.
  ― Что ж, Максим, вижу - не зря я тебя выделил. А то и людей бы потеряли, и дело не сделали. Много времени потребуется, говоришь? А ничего - росток, вон, не один день из зерна вытягивается, но асфальт проламывает. Так и мы - медленно, но перегрызём горло этому греховному мегаполису. Так, что, ты говоришь, потребуется?
  Максим, особо не ожидая другого решения, с готовностью начал перечислять:
  ― На первый раз понадобятся лопаты, провизия на пять дней, одеяла и тёплые вещи. Ну, и люди, конечно - человек восемь.
  ― Завтра, на разводе, получишь десять человек. Ещё возьмёшь майора с автоматом и Антоныча с двустволкой - для охраны. Всё что нужно для вашей команды, соберут уже сегодня. Я от своего плана не отступлюсь, ― Ведущий хлопнул широкой ладонью по столу, вынудив тот слегка подпрыгнуть над досками пола. Потом, властным взмахом руки он дал понять Максиму, что разговор окончен, и ему дозволено удалиться.
  Сказано - сделано. Наутро, Максим с приданными общинниками отправился знакомой уже дорогой к высоковольтной линии. Знакомый путь люди, с тяжёлыми заплечными мешками, проделали без происшествий. Однако вымотались настолько, что Максим не решился тут же бросать их на рытьё землянок. Не то, чтобы он побоялся вызвать нелюбовь у своих новых подчинённых. Он как раз считал, что любить начальника не обязательно - важно его слушаться. Но главное - Максим сам решил использовать любую возможность затянуть работу.
  В первый день разбили лагерь вдали от выбранной к "свержению" высоковольтной опоры. На всякий случай, чтобы возможные патрули не заметили их присутствия, пока не будут готовы схроны. Пока общинники ставили палатки и собирали хворост для костра, Максим успел присмотреть и разметить места для будущих землянок у основания опоры. Приготовили ужин, потом Максим определил график ночного дежурства. Часовые должны были сменяться каждые два часа - безопасность превыше всего.
  Ночь прошла спокойно. Несколько непривычно было слышать в ночной тишине сухие щелчки статических разрядов, постоянно доносившиеся сверху, от провисающих под собственной тяжестью электропроводов. Однако, усталость оказалась сильнее, и даже более назойливые звуки не смогли бы помешать здоровому сну общинников. Наутро принялись копать. День копали, на следующий тоже копали, и на третий день тоже.
  Но на третий же день их посетили непрошенные гости. Максим давал указания землекопам, когда сверху раздался пронзительный свист. Свистел Антоныч, который устроил сторожевой пост в среднем ярусе опоры, в развилке из металлических профилей. Антоныч был парнем лет двадцати пяти, охотником и биатлонистом в прошлом. Звали его Антон, но никто, иначе как Антоныч, к нему не обращался.
  Так вот, Антоныч, сидя на высоте около десяти метров, настойчиво указывал куда-то дулом своего ружья. Максим взобрался на ближайшую стальную перекладину, и заметил вдали два, три, нет, всё-таки пять людских силуэтов. Они явно двигались в их сторону, и движения их были не совсем обычными. Казалось, что они трясутся, как на холодном ветру. А двое мотали головой, как лошади, когда отгоняют слепней-кровососов.
  Странная компания приблизилась уже достаточно близко, чтобы Максим заметил, насколько истощены их тела. Они напоминали пугала, сколоченные из сухих жердей, и обёрнутые в старые обноски с чердака. И тут, Максим едва не свалился с перекладины, услышав над ухом негромкий голос:
  ― Надо же, как их колбасит. Читать читал, а чтоб вживую увидеть - первый раз.
  Максим посмотрел на парня, который взобрался на перекладину рядом с ним. Это был Костик - в прошлом, кажется, фельдшер со "скорой помощи".
  ― А, Костик, ну и напугал ты меня. А что, ты знаешь, из-за чего они так трясутся?
  ― Ну, скажем так, я почти уверен. В медучилище увлекался - из библиотеки не вылезал. В институт идти хотел одно время. Так вот, по всем признакам, у этих ребят "куру". От этой болезни мозги превращаются в губку. И страдают этой болезнью исключительно каннибалы.
  Максим поперхнулся от неожиданности.
  ― Каннибалы? Людоеды то есть? Вот эти худосочные клоуны - людоеды?
  ― Не вижу противоречия. Как раз это всё объясняет - зверя, птицу добыть не могут, а человека и обмануть можно. Небось подкараулят путника, и начнут канючить: "подайте хлебушка". А потом, р-раз, и ножиком по горлу или дубиной по макушке. Вот и еда.
  Максим поёжился от омерзения.
  ― Пристрелить их, что-ли?
  Костик усмехнулся:
  ― Кормить их точно не стоит. Потом не отвадишь. Говорят, раз попробовав человечинки, потом они от неё не откажутся, даже если под рукой нормальная еда будет. Лучше пристрелить для спокойствия.
  Будто вторя Костику, сверху раздался крик Антоныча:
  ― Бригадир, это людоеды. Стрельнуть по ним?
  Максим ещё раз с отвращением посмотрел на трясущихся людей, ужасных в своей худобе и целеустремлённости. Они настойчиво двигались к ним. Мужики снизу уже взяли лопаты наизготовку, на манер боевых топоров или рогатин. Максим решил немного порассуждать вслух:
  ― А с другой стороны: что нам могут сделать эти доходяги? Отсыплем крупы немного, и прогоним. Не стреляй! ― последняя фраза была громко произнесена для Антоныча. Но тот, похоже, расслышал лишь последнее слово, потому что незамедлительно грохнул выстрел. Потом ещё. Один из каннибалов, как подрубленный, сложился у ног своих товарищей.
  Трясущаяся, как в сумасшедшей пляске, процессия остановилась. Людоеды сгрудились вокруг павшего. Потом каждый из них не без труда опустился на колени подле сотрясавшегося в мучительной агонии товарища. Казалось, исполненные скорби, они стараются своим искренним сочувствием скрасить последние секунды жизни умирающего.
  Максим даже испытал к этим измученным голодом бедолагам некоторую жалость, пока не увидел как... В руках одного из них появился нож с длинным и грязным клинком, которым он принялся орудовать над подстреленным. После ряда судорожных движений, человек, сжав в руке полоску окровавленной плоти, быстро отправил её в рот, щедро вымазав в крови губы. Остальные каннибалы делали примерно то же.
  Максим едва не упал с перекладины от омерзения. Горькая слюна наполнила рот, грозя приступом рвоты. Он посмотрел на Костика.
  ― Какого хрена? Они же его жрут! Ты это тоже видишь?
  ― Конечно, вижу, и даже слышу - тот, кого они режут, ещё мычит, как умирающий лось. Вот мерзость! Это же надо так изголодать - ничего не боятся.
  Максим не желал больше видеть эту тошнотворную сцену.
  ― Ничего не боятся? Сейчас проверим, ― и крикнул Антонычу:
  ― Ты перезарядил? Тогда пальни по ним ещё раз.
  Грохот выстрела не заставил себя ждать. Людоеды неуклюже побежали прочь, и вскоре пропали из виду. Максим сплюнул:
  ― Подстреленный затих. Нам ещё разлагающегося трупа под боком не хватало. Надо теперь его закапывать, время терять.
  Костик в ответ хитро улыбнулся:
  ― Закапывать? Это ещё зачем? Ночью дружки вернутся и утащат его отсюда сами - это ж им запас еды на неделю.
  Максим ещё раз сплюнул, но согласился с Константином. К тому же, кто захочет возиться с трупом каннибала, да ещё больного этой экзотической болезнью "куру"? Ясно, никто. Так что, пусть доедают. Максим с Костиком спустились к подножию опоры. Общинники с лопатами были ещё заметно взволнованы. Максим понял, что снизу им плохо была видна вся картина развернувшейся трагедии. Поэтому он успокоил их:
  ― Антоныч пуганул их как следует из обоих стволов. Теперь не вернутся. Бр-р, ну и мерзкие же людишки теперь бродят.
  За спиной раздался голос майора, прибежавшего на выстрелы со своего поста:
  ― Эти не вернутся, а другие точно ещё наведаются. Сейчас таких по полям, лесам и дорогам столько шатается, что их как тараканов надо химией травить. Или как Леших травить пытались, когда всю траву с листвой повыжгли. Так что, без гостей скучать не придётся.
  Максим был немного ошарашен неожиданно зазвучавшей сзади речью майора. Не её смыслом, а просто самой внезапностью звука грубого майорского голоса. Это, как если на ухо без предупреждения крикнуть - хочешь, не хочешь, а дёрнешься испуганно. А тут ещё случай с больными людоедами нервы расстроил.
  Майор же, по всей видимости, решил, что изумлённое выражение лица Максима - следствие его короткого выступления. Поэтому решил успокоить бригадира:
  ― Да ничего - придут, и тех прогоним. Патроны в запасе имеются, слава Лешим.
  Но Максим, тем не менее, не разделял благодушной уверенности майора. С этого дня он решил усилить ночные караулы. Теперь одновременно бодрствовали по двое - так, на всякий случай. Самое интересное, что Костик оказался прав, и к утру убитого каннибала на поле уже не было. Максим старался не думать о дальнейшей судьбе пропавшего тела, но от завтрака отказался - неаппетитные мысли сделали своё чёрное дело.
  Но, несмотря ни на что, дело двигалось более чем успешно. Ведущий приучил общинников к безусловному подчинению и дисциплине. Уж как он это сделал, Максим не знал, но от работы мужчины не отлынивали. Считая бригадира полновластным представителем Ведущего и, значит, проводником воли Леших, общинники беспрекословно исполняли все его указания.
  К концу недельной вахты землянки были готовы. Вернувшись в общину за провиантом и ножовочными полотнами, спустя два дня бригада вновь была у "своей" высоковольтной опоры. Ведущий пошёл навстречу Максиму, и оставил бригаду в том же составе. Проверенные люди, как-никак, а это не так уж мало для успешной совместной работы.
  Максим посмотрел на табличку с черепом, пронзённым красной молнией. "Не влезай - убьёт!" ― гласила лаконичная надпись. Мужчина тут же вспомнил замечательные таблички, с предупреждением беречься атак из космоса. А ведь некоторые считают, что эти таблички, обрётшие популярность не без его, Максима, участия, стали причиной вторжения Леших. А уже кровавый разгул этих чудовищ стал причиной, царивших теперь в мире, голода и опустошения.
  Максим старался поскорей прогнать эти мысли, ведь он невольно начинал верить, что во всём есть доля и его вины. Лучший способ избавиться от досужих мыслей - с головой погрузиться в работу. Максим принялся с энтузиазмом размечать места первых запилов. Распределив людей с пилками, он и сам время от времени пытался работать руками. Этого ему хватило, чтобы понять, что времени потребуется очень много. Хорошо! Значит, не придётся специально изощряться, пытаясь помешать обрыву линии электропередач. И остается надежда, что его родители находятся в относительной безопасности защищённого города.
  Общинники трудились рьяно, будто от этого зависело их благополучие. Ясно - Ведущий велел работать на совесть. Люди обматывали концы ножовочных полотен тряпками, и принимались пилить. Пилили с сумасшедшим упорством, пока металлическая полоска, раскалившись от трения, не сгибалась в спираль или просто не лопалась на куски. Тогда, утерев пот и отдохнув несколько минут, человек брал новую пилку и снова подступал к прочному металлу опоры.
  Максим про себя отметил, что этот сизифов труд результата почти не даёт. Канавки пропилов растут настолько медленно, что стоило бы плюнуть на всё и вернуться в лагерь. Но общинники, промыв и забинтовав лопающиеся с кровью мозоли, вознеся хвалу Лешим и мудрости Ведущего, вновь и вновь принимались за дело.
  Что ж, возможно для них такая монотонная работа приятней рысканья по опустошённым деревням и посёлкам. Быть может, она для них более приемлема, нежели ловля ворон на зловонных свалках. Даже наверняка так оно и есть. И Максим стал догадываться, в чём истинная причина подобного рвения.
  Дело тут не только в фанатизме. Просто Ведущий нащупал скрытые чаяния общинников к перемене установившегося не так давно порядка. Порядка не жизни, а выживания, где они оказались выброшенными из-за общего стола, на котором стояла и их еда тоже. И они увидели цель - лишить столицу электроэнергии.
  Ведущий в красках, как он это умеет, живописал им последствия такой аварии. И они осознали, что в таком случае появится шанс всё поменять и улучшить жизнь свою и своих близких. Шанс, который появится, когда Москва погрузится во тьму и холод. И они пилили, сдирая кожу на ладонях, и изводя пачками ножовочные полотна.
  Окружающее пространство также не давало им шанса расслабиться. Одна неделя прошла в относительном спокойствии, если не считать трёх кучек крайне истощённых людей, бесследно исчезавших после предупредительного выстрела.
  Но вскоре им впервые пришлось прятаться от армейского патруля. После первой недели отчаянного перепиливания опоры, Максим отвёл бригаду в общину. Требовалось пополнить запас провизии и, конечно, прихватить пару ящиков пилок. Два дня работники отдыхали и залечивали мозоли, потом вновь отправились на свою "каторгу".
  Первый день, как обычно, прошёл в дороге, подготовке рабочего лагеря и прочих мелких хлопотах. Рассвет второго дня уже был встречен противным, тонким скрежетом пилок по металлу. Вдруг, около полудня с "вороньего гнезда" раздался вопль Антоныча:
  ― Ти-и-ихо!
  Грызня пилок послушно стихла. Максим с удивлением наблюдал, как Антоныч приладился ухом к стальной перекладине опоры. Минуту тот не двигался, потом стал быстро спускаться со своего наблюдательного пункта. Спрыгнув на землю, он подошёл к Максу.
  ― Бригадир, едут.
  ― Кто едет? Откуда?
  ― Техника большая, судя по шуму. Наверняка военные. Их пока не видно, только слышно - металл дрожь от земли улавливает. Я думаю, оттуда появятся, ― наблюдательный Антоныч ткнул пальцем в сторону предполагаемого появления опасности. Максим повернулся к вспотевшим пильщикам.
  ― Так, быстро всё побросали в землянки. Всё, до последнего обломка пилки и обрывка тряпки. Следы все заметите, и сами в землянки прячьтесь. Даю на всё три минуты. Я спущусь последним, когда проверю, что ничего не видно. Открывать землянки тоже буду я. Быстро, быстро!
  Пильщики уложились в две минуты. Максим уже слышал вдали рев моторов и клацанье гусеничных траков. Он спрыгнул в землянку, аккуратно закрыв за собой лаз. Квадрат сухого дёрна лёг в пазы, как влитой. В тёмной норе, пропитанной запахом сырой почвы, слышалось только дыхание нескольких человек. Какое-то время более ничто не нарушало тишины подземного укрытия.
  Потом тяжёлый гул машин стал нарастать, напоминая отдалённые раскаты грома. А вскоре грохот обрёл такую мощь, что с потолка и стен землянки стали сыпаться куски грунта. Они падали прямо на голову, и проваливались за воротник, заставляя невольно вздрагивать. Какое-то мгновение Максиму казалось, что вот-вот, и стены укрытия не выдержат, и похоронят под собой несчастных пильщиков вместе со своим бригадиром.
  Но стены благополучно дождались, когда улеглась дрожь, вызванная тяжёлыми боевыми машинами. Вскоре рокот больших моторов уже едва доносился до слуха. Максим всё же дождался, когда воцарится полная тишина. Только тогда он осторожно выбрался наружу. Прекрасно - остались только свежие борозды следов, да облачко тёмной пыли вдали. Он открыл остальные землянки, и, поздравил всех с успешным испытанием их укрытий. Не зря потратили на них целую неделю. Общинники хором гаркнули привычное "слава Лешим", и вновь дружно завизжали пилки.
  Так прошло целых три вахты: зуд ножовок сменялся ночным отдыхом, прерываемым для несения караула. Ещё раза три на горизонте появлялись малочисленные и пугливые ватаги оборванцев. Ещё раз пришлось прятаться от военных, объезжавших с дозором высоковольтную линию.
  Трижды они ходили в лагерь общины, чтобы пополнить запасы еды и инструмента. Каждый раз Максим опрашивал общинников из поисковых и охотничьих отрядов, не слышал ли кто о сотнях женщин, угнанных бандитами из железнодорожного лагеря. И каждый ответ, в очередной раз приносил лишь разочарование - никто и ничего не слышал.
  Холода с каждым днём становились всё невыносимее. Огонь приходилось постоянно поддерживать даже днём, чтобы работники могли отогревать замёрзшие пальцы и постоянно кипятить воду на чай.
  Максим боялся, что дымные плети на фоне дневного неба выдают их расположение. А это значит, что при следующем объезде, военные станут более тщательно проверять место, откуда тянутся столбики дыма. Максим со страхом ловил посторонние шумы, боясь услышать рокот мощных двигателей. Он понимал, что работать они смогут от силы ещё неделю. Ведь, без предательски заметных дневных костров, им гарантирована эпидемия обморожений.
  Не заставил себя долго ждать и первый крупный снегопад. Кстати, он и принёс новых гостей, точнее, гостью. Перед этим два дня стояла небывалая стужа. Пришлось отложить пилки в сторону, и заниматься лишь тем, что таскать брёвна и хворост со всех окрестных лесов, да поддерживать спасительный огонь.
  А в ночь накануне снегопада, небо выстлало толстым стеганым одеялом из туч, которое скрыло от глаз полную луну. Зато наутро холод стал заметно мягче, а к полудню на мёрзлую землю стали медленно планировать снежные хлопья. Лёгкие, как ангельский пух и почти прозрачные, эти снежные перья были непривычно крупными - размером с детскую ладонь. Сначала они тончайшим слоем покрыли стылую грязь, напомнив сахарную пудру на сгоревшем пироге. Потом началось нечто неописуемое - снег стал сыпать плотной стеной, быстро упрятав белым покрывалом измождённую землю.
  Плотная завеса снега сливалась с растущими сугробами, заставляя Максима верить, что он висит в воздухе среди ослепительно-белой тишины. То, что творилось вокруг, расслабляло и успокаивало. Максим был благодарен природе за минуты блаженного безмолвия. Но, увы, этим сладким минутам не суждено было вырасти в часы, так как за спиной рыкнул знакомый голос:
  ― Балдеешь, бригадир?
  Максим вздрогнул от неожиданности. Увидев, кто дерзнул прервать его сеанс единения с природой, он напустился на того с начальственной строгостью:
  ― Антоныч? Ты чего не на посту? Какого чёрта, ты тут прохаживаешься?
  ― А что толку там торчать - не видно же ничего? Я отсюда, снизу, больше разгляжу. А вот, кстати, уже и разглядел, ― Антоныч вскинул двустволку к плечу, одновременно взводя курки.
  Максим взглядом проследовал в направлении, указанном дулом ружья - среди снежного тумана мелькала какая-то смутная тень. Невысокий силуэт приближался странным зигзагом, откровенно плутая среди однородной белёсой мглы. Антоныч застыл, изготовившись к выстрелу.
  ― А ну-ка, стоять! - стрелок гаркнул настолько громко, что у стоявшего рядом Максима зазвенело в ушах, и он сам невольно вытянулся по струнке. "Вот, привык орать у себя на верхотуре. Чуть не оглушил, паразит", ― с некоторой долей восхищения отметил Максим. Антоныч ещё раз повторил своё предупреждение:
  ― Ещё шаг, и я стреляю!
  Внезапно, в ответ на грубые окрики, из-под снежной вуали донёсся едва слышный женский голосок:
  ― Пожалуйста, не стреляйте, мужчины.
  Максим опустил ладонь на плечо Антоныча, давая тому понять, чтобы опустил ружьё. Однако, Антоныч и сам, похоже, передумал стрелять. Максим обратился к снежной тени:
  ― Подойди ближе. Стрелять никто не станет.
  Тень помешкала секунду, и вновь пришла в движение, неуклюже спотыкаясь в быстро растущих наносах снега. И вот, из молочной пелены появилась красивая молодая женщина. Конечно, ещё год назад, на неё могли просто не обратить внимания. Ведь по меркам того, сытого и спокойного относительно времени, она, вряд ли могла бы считаться безупречной красавицей.
  Но сейчас, в эти доли секунды, она явилась из висящей в воздухе снежной мглы, подобно Венере, возникшей из пены морской. Конечно, она была истощена, но не настолько, чтобы окончательно утратить свойственную женской красоте округлость форм и плавность изгибов. Женщина остановилась, кокетливо убрав с лица непослушную прядь.
  ― Ух, ты! ― помимо своей воли, изумлённо выдохнул Максим. Краем глаза он отметил, как Антоныч исступлённо закивал, соглашаясь с его восхищённым возгласом. Заметив промелькнувший в глазах гостьи блеск, и лёгкую полуулыбку, тронувшую её губы, Максим понял, что именно на такую реакцию она и рассчитывала. Её, слегка простуженный голос, прозвучал, тем не менее, благозвучной мелодией для, огрубевшего от визга пилок, мужского слуха.
  ― Мужчины, видите - я без оружия. Может, поделитесь едой? У меня есть, чем вас отблагодарить, ― на этих словах, красотка выразительно огладила ладонями свои, укрытые слоями грубой одежды, телеса.
  Максим без труда прочитал недвусмысленное послание, обильно источаемое прекрасными глазами женщины. Он ощутил, казалось, давно забытое тепло по всему телу, и острое оживление в низу живота. Они с Антонычем переглянулись. Лицо стрелка выражало непривычное оживление.
  ― Едой? Конечно, поделимся, правда, бригадир? Я лично, не пожалею своей обеденной пайки. Вас это устроит, красавица? ― произнося эти слова, Антоныч нелепо гримасничал, стараясь, видимо, поразить гостью своей неуёмной весёлостью.
  Та охотно приняла его игру, и тем же задорным тоном ответила:
  ― Устроит, герой. А если кто-то ещё пожертвует свою пайку - обещаю, что жалеть об этом решении ему никогда не придётся, ― на этих словах, женщина буквально ощупала взглядом Максима с головы до пят. Этот взгляд заставил его ощутить, как кровь едва не вскипает в, гудящих безумным пульсом, жилах.
  Он шумно выдохнул, растопив полсотни снежных перьев. Антоныч, продолжая играть роль весельчака-повесы, легонько ткнул Максима локтем в бок.
  ― Бригадир-то? Конечно, пожертвует. Бригадир у нас мужик ого-го! Главное, чтоб после него у тебя на остальных, желающих пайкой поделиться, силы остались. У нас ведь тут ещё восемь человек скучают без слабого пола. А этот один десятерых стоит, ― балагур противно хохотнув, указал на Максима. Он, в свою очередь, ответил шутнику таким выразительным взглядом, что тот едва не подавился своей ухмылкой. Поняв, что переборщил с остроумием, Антоныч, развёл руками, вроде: "неудачно пошутил - исправлюсь".
  Максим примирительно положил ему на плечо руку, сжав её немного сильнее, чем стоило бы, будто желая напомнить: "шути, но знай меру". Потом он приветливо улыбнулся девице:
  ― А ведь, и в самом деле, как с остальными?
  ― Никаких проблем. Сколько мужчин - столько еды. Я выносливая, ― соблазнительница блеснула рядом неровных зубов в приветливой улыбке. Максим понял, что мужчинам-пильщикам стоит озвучить заманчивое предложение этой снежной "феи". Ведь, в его бригаде все, как один, люди были неженатые и без постоянных подруг. Нет, женщины в лагере были, но либо почтенного возраста, вроде Анастасии Егоровны из больницы, либо распределены по парам. А за соблюдением супружеской верности Ведущий следил строжайшим образом. Нарушителей ожидало изгнание из общины. Сам-то Вождь имел подле себя аж трёх "наложниц", но ему это позволяла "мудрость Леших". Она ему вообще многое позволяла.
  Максим сделал нарочито галантный жест в сторону, где за снежной пеленой скрывался их маленький лагерь. Женщина последовала в указанном направлении, плавно покачивая всё ещё роскошными, невзирая даже на излишнюю худобу, бёдрами. Проходя в опасной близости от Максима, она, будто случайно споткнувшись, прижалась к нему. Нежное тепло её упругого тела подобно кипятку ожгло Макса, невзирая на несколько слоёв толстой одежды.
  ― Ведите, мужчины, ― тихо, почти шёпотом, выдохнула гостья. Максим, вместе с Антонычем, как зачарованные двинулись за ней. Женщина оказалась довольно общительной, и, пока они втроём шли к костру, не смолкала ни на мгновение. Её, как оказалось, звали Марина. Почти три дня она не видела нормальной еды. Именно три дня назад она покинула небольшой город, и с тех пор так никого и не встретила, за исключением мелких шаек полумёртвых от истощения людей. Их она благоразумно обходила стороной, прекрасно понимая, что прибыли с таких не дождешься, а в беду попасть можно запросто.
  Максим недоверчиво поинтересовался:
  ― Так ты, Марина, что - в одиночестве путешествуешь? Что-то не верится.
  ― И правильно, что не верится. Разве одна женщина выживет в такое время вдали от людей? Нет. Вот и я с приятелем путешествую.
  ― И где он, приятель твой? ― с настороженным видом подключился к разговору Антоныч. Его руки вновь потянулись к двустволке. Марина, улыбнувшись и сверкнув искрами глаз, успокаивающе прощебетала:
  ― Да, успокойтесь. Он ждёт меня в условленном месте и мешать не намерен. Ждёт с едой. Ведь ночью же он ничего не сделал, и сейчас не станет, ― заметив, как удивлённо вытянулись лица собеседников, тут же пояснила:
  ― А как вы думаете? Ближе к вечеру мы дымок заметили, и пошли в его сторону. Ночью мой друг подкрался к вашему лагерю, и понаблюдал. А вдруг это не вы оказались бы, а какие-нибудь бродяги, которые последний ботинок догрызают. А то и вовсе - людоеды.
  Максим с Антонычем не решились оспорить её доводы, и предложили познакомиться с остальными общинниками. Те восприняли предложение Марины с вполне ожидаемым энтузиазмом. Решили установить очередность. Мужики, сгрудившись в кружок, негромко переговаривались. Максим со стороны слышал лишь неровный гул, как от осиного гнезда, упавшего в металлический бак.
  Максим в общем разговоре не участвовал. Что скрывать, он с трудом держал себя в руках, глядя на Марину. Мужское естество толкало его к ней, подстрекая прижать к себе, оглаживать соблазнительные изгибы её нежного тела, и извергнуться накопившейся страстью в, манящий влажным огнём сокровенный центр женского существа.
  Максим тряхнул головой, отгоняя натиск животного вожделения. Он не собирался, невзирая на соблазн, закрывать в душе плотной завесой светлый образ его любимой Ольги. Пусть на короткое время, пусть под влиянием нестерпимой телесной жажды - он не собирался этого делать.
  Пусть мужики расслабятся, а он возьмёт пилку, и стравит нестерпимое давление, сломав несколько полотен о прочнейшую сталь. Но мужики, закончив своё маленькое собрание, обступили его. Антоныч вышел вперёд, и, поглядывая на Марину, обратился к Максиму:
  ― Мы тут посовещались немного - в общем, решили жребий бросить. Но это мы, а ты, бригадир, первый должен идти, без вопросов. Ты мужик честный, гонором бесполезным не давишь. С тобой работать - одно удовольствие. Так что, в знак признания, уступаем тебе право первого без всякого жребия. Вот, значит, слава Лешим, действуй!
  Общинники одобрительно загудели. Максим открыл было рот, чтобы отказаться от особой привилегии, но вовремя передумал. Неожиданно он понял, что стоит перед нелёгким выбором. С одной стороны, он не собирается предавать свою невесту, потакая своему животному позыву. В конце-концов, с этой телесной тягой он сможет справиться, подавив её усилием воли или заглушив тяжёлой работой.
  Однако, с другой стороны, бригада выказала ему безусловное доверие, и если он станет отказываться от этого "подарка", мужики наверняка не поймут. Ссылки на верность своей невесте вряд ли убедят их. Жизненный опыт большинства мужчин диктует, что верность - не более чем миф, романтическая иллюзия для старшеклассниц. И его, зрелого мужика, отказ они объяснят высокомерием, слабостью, робостью - да, чем угодно, только не глубочайшей привязанностью к незнакомой им женщине.
  Мужики вряд ли согласятся слушать слабого или высокомерного бригадира. Максим по глазам общинников догадался, что в эту секунду каждый из них решает для себя - настолько ли бесспорен авторитет бригадира. И он нутром почувствовал, что авторитет его в эти секунды ощутимо задрожал, как осенний лист на холодном ветру.
  Максим пробежал взглядом по лицам пильщиков и стрелков, и подумал про себя: "Да что случится, если я на время спущусь с Маринкой в землянку? С ней, наверняка, можно договориться, чтоб держала язык за зубами. А свечку нам никто держать не будет". Мысль показалась Максу вполне здравой, обещающей лёгкое решение возникшей проблемы. Он дружески хлопнул по ближайшему плечу, и громко, не без бравады, сказал:
  ― Вот уж, спасибо, мужики - порадовали! Я вам этого не забуду, ― он хотел ещё что-то сказать, но Марина уже тянула его за рукав к землянке. И, что уж тут лукавить, какая-то часть внутреннего "Я" Максима безудержно ликовала. Ну, а как же - члены его бригады отчётливо дали понять, что признают его безусловное первенство. И признают не по указке Ведущего, а по внутреннему убеждению.
   И ещё - изумительно красивая женщина увлекает его за собой с неподдельным энтузиазмом. Конечно, всем ясно, что делает она это отнюдь не бескорыстно. Однако, выглядит всё так, будто она не в силах справиться с неожиданным влечением. Вроде как, душу её беспощадно полощет стихия необузданной страсти, порождённая близостью такого мужика, как Макс.
  "А что, может она предпочитает в дело вместе с телом и душу вкладывать", ― рассуждал Максим, спускаясь в лаз землянки. В земляном нутре убежища, кто-то уже предусмотрительно разжёг свечные огарки в старых консервных жестянках. Эти неприглядные источники коптящего пламени несли универсальную миссию. Они давали свет. Слабо, но уверенно обогревали тесное подземелье. И, что немаловажно, их трепетные отсветы на неровных стенках, рождали ощущение романтичной отрешённости и покоя, оставшихся лишь в воспоминаниях о прошлом.
  Марина принялась за пуговицы на своей куртке. Максим собрал в кулак всю свою волю, и положил свою ладонь на миниатюрную кисть женщины.
  ― Э-э, обожди немного, Марина. Есть одно дело. Ты не подумай чего, со здоровьем у меня всё нормально, только вот... Понимаешь, у меня есть невеста, которой я не хотел бы изменять, ― заметив, как в изумлении вытянулось лицо Марины, он тут же успокоил её:
  ― Ты не волнуйся, мою долю вознаграждения ты получишь. И ещё одно - я бы не хотел, чтобы парни считали меня слишком старомодным. Поэтому, пусть они думают, что у нас был умопомрачительный секс. Ты как, согласна?
  По лицу женщины было заметно, что именно на такой секс она и рассчитывала. Видимо, она бескорыстно любила мужчин, что было хорошим подспорьем в её-то работе. А, может, просто сам Макс ей уж очень приглянулся. В чужую душу не заглянешь.
  Разочарованно пожав плечами, Марина со вздохом произнесла:
  ― Ну, раз так, я не возражаю. А что мы будем делать? Ведь, ребята, наверняка, удивятся, если мы так быстро из землянки выберемся.
  Максим понимал, что она права. Что ж, как ни тяжело ему сохранять сдержанность и хладнокровие рядом с искусительницей Мариной, а чем-то занять время необходимо.
  ― А ты расскажи о себе. Как получилось, что ты с приятелем в пустынных полях клиентов ищешь?
  Марина откинулась к наклонной стенке укрытия, и охотно принялась за рассказ:
  ― Как получилось? Да уж не по моей прихоти. К бабушке на похороны ездила. Возвращаюсь, а с электрички всех ссаживают не доезжая Москвы. Что делать? Хотела пешком идти, или на попутках. Пошла от платформы к Москве, а навстречу люди бегут с красными от слёз и страха глазами. Говорят, никого не пускают, даже с пропиской и регистрацией. При попытке пройти в город, стреляют прямо по людям. Одни умерли от пуль, другие от ран и потери крови - никто даже не пытался им помочь. Пришлось вернуться к железной дороге.
  Там, у станции, быстро выросло что-то среднее между лагерем туристов и цыганским табором. Электрички почему-то прибывали одна за другой, и скапливались возле станции. Обратно, по каким-то причинам, не уходили. Говорили, что в руководстве железной дороги какая-то путаница произошла. А потом, и вовсе, получилась нераспутываемая пробка из электричек. И все жили в быстрорастущем лагере. Скоро начался голод, болезни, драки, убийства и насилие. Анархия полнейшая.
  Я уже собиралась своим ходом к бабулиному дому вернуться, как на рассвете это и произошло. Какая-то огромная толпа бандюков окружили лагерь, вырезали и постреляли всех мужиков, и женщин старше пятидесяти. Остальных баб, и меня, в том числе, куда-то погнали.
  На этих словах Максим прервал Марину, не в силах удержаться от вопроса.
  ― То есть, ты была в железнодорожном лагере? А вот её ты там не встречала? ― Максим дрожащей от волнения рукой вытянул из-за пазухи заветную фотку, и подвинул так, чтобы свечной огонёк позволил наилучшим образом рассмотреть девичье лицо на ней.
  Марина минуту всматривалась в портрет. Казалось, на какие-то доли секунды, её лицо озарилось узнаванием, но тут же она едва заметно покачала головой:
  ― Ты знаешь, какие-то отдалённо похожие черты, может, и мелькали в лагере у железки, но точно утверждать не берусь. Но если она там была, значит, в городок к головорезам вместе с остальными угнали. "Головорезы" - это же надо так себя обозвать. Прямо, как разбойники из детсадовской книжки. А вот нравилось такое прозвище их главарю - Хмурый его звали. Кличка у него такая. Хотя, вот он то был самый настоящий головорез. Таскал с собой здоровенный ножище повсюду. И если, не приведи бог, кто его ослушается - резал голову. Прямо так, отпиливал этим ножом у всех на виду, чтоб другим неповадно спорить было, а голову потом, как кочан на штырь насаживал, где-нибудь у дороги. Знаешь, сколько там таких кочанов висит?
  Максим сжал ладонь Марины, пытаясь прервать поток её воспоминаний.
  ― Ладно, подожди. Вот вас угнали, и куда? Можешь вспомнить. Как далеко отсюда?
  ― А чего тут вспоминать - мы ведь от Хмурого и сбежали. Отсюда, примерно, три дня пути, если идти в сторону восхода солнца. Там река будет, а мост только в городе, так что мимо не пройдёшь. Гнали нас туда долго, и всё впроголодь. В городок входили на подкашивающихся от недоедания ногах.
  Ну, там нас накормили, а на следующее утро - сразу в работу. Стали возить по городам, воинским частям, крупным складам. Сдавали нас "в аренду" за деньги, за продукты и за прочий ходовой товар. А тех, кто отказывались, били нещадно, и на три дня в холодный подвал бросали. А в нём крысы голодные и вонючая вода по колено. В общем, попали мы в сексуальное рабство.
  Сердце Максима сжалось так, что он почти расслышал нечто похожее на скрежет в груди. Он ещё раз указал на фото.
  ― А там, у головорезов, ты её не встречала?
  Марина уверенно помотала головой, даже не взглянув повторно на снимок.
  ― Нет, я бы сразу вспомнила. У меня там было несколько подружек, товарок по несчастью, вот их лица я из тысячи узнаю. А с остальными мне сталкиваться не приходилось - как тут упомнить, ведь там девчонок было тысячи и тысячи.
  ― А как сбежать-то решилась?
  ― Так сама бы не смогла - благодаря дружку моему, Серёжке, сквозь кордоны просочились. Он ведь сам из головорезов. Я ему с первого дня приглянулась. Как более-менее свободный день, так он у меня. Задаривал тушёнкой, шоколадом, сгущёнкой. Ну, и мне он понравился - на фоне других выглядел таким обходительным.
  Вот как-то он зашёл, а вслед за ним сразу заявились двое из охраны Хмурого, и давай меня тащить куда-то. "Радуйся, Хмурый на тебя глаз положил", - говорят. У меня и сердце в пятки ушло - про Хмурого слухи такие ходили, что он заводится, когда девчонок избивает до полусмерти. Те, на кого он "глаз положил" либо долго помирали от внутренних ушибов, харкая кровью, либо их выносили от него сразу в виде трупа. На корм псам разрубали, пока тело не остыло.
  Мой Серёжка всё это знал, конечно - встал за меня, да и положил тех двоих. Потом понял, что ему за это отрезание головы светит, мы и бросились вон из городка. Успели сквозь посты пройти, пока тревогу не объявили. А уж снаружи-то от погони всегда есть, где схорониться. Тем более, дни сейчас короткие, а в темноте искать никто не станет.
  Решили в сторону села идти, в котором домик мне от бабули остался. Там ведь она перед смертью, летом ещё, вроде даже запасы какие-то успела сделать в погребе. Помнила ещё лихие времена. Знала, как подготовиться. Надеюсь, мародёры до запасов ещё не добрались. Вот доберёмся до железки, и вдоль неё, чтоб не заплутать - уже до места дотопаем. Вдоль железки, на станциях, и провизией, может разжиться удастся.
  ― А к нам, в общину, не желаете со своим Сергеем вступить? С голоду не умрёте, точно.
  Марина секунду задумалась, но потом тряхнула головой с безразличной улыбкой.
  ― Нет, Серёжка категорически не хочет кому-то в подчинение идти по-новой. Да и я с ним согласна. Вот до дома доберёмся, и будем сами по себе жить. Не пропадём, ― она поймала понимающий взгляд Максима, и в её глазах заиграли озорные огоньки.
  ― А ты симпатичный, Максимка. Ты уверен, что не хочешь со мной сексом заняться? Многое теряешь.
  Максим смущённо заёрзал на своём месте, порываясь двигаться к выходу из землянки.
  ― Нет, Марина, решено. Кстати, можно выходить, время уже, вроде, достаточно прошло. Сейчас стучать в люк начнут, поторапливать, ― Максим, со вздохом двинулся к люку. Однако, когда он оказался близко, почти впритирку к Марине, та неожиданно развернулась, и прижалась всем телом к нему.
  Мужчина оказался стиснутым между холодной земляной стеной и отчаянно трепетным, таким тёплым и мягким, несмотря на слои одежды, телом женщины. Марина, разгорячённая охватившим её порывом, принялась судорожно расстегивать своё облачение. Одновременно её нежные пальцы успевали, поочерёдно нырять под одежды Максима и погружаться в волосы на его голове. Максу чудилось, что он погрузился в бурный океан из нежнейших ласк, настолько проворна оказалась Марина в премудрости соблазнения.
  Руки мужчины, вырвавшись из под гнёта сознания, стали помогать избавляться от барьеров из грубой ткани. Привыкшие к любой работе руки, на этот раз предательски путались в рукавах и застёжках. Марина нежно прихватила мягкими, влажными губами мочку уха Максима. Её пальчики, тем временем, быстро порхнув по его животу, скользнули в расстегнутые брюки мужчины, и обхватили, мелко дрожащий от небывалого напряжения, ствол члена.
  ― Ой! И ты хотел ограничиться разговором? Да он же у тебя взорвётся сейчас. Иди скорее ко мне, ― отпустив мочку уха, истово зашептали губы женщины. Максим, совершенно утратив контроль, бросился к Марине, прижав её к земляному полу. Женщина льнула к Максиму всем жаром своего гибкого тела. Её нежные и умелые руки помогли Максу направить его пылающий орган, когда он с хриплым стоном пронзил её влажное лоно.
  Стихия наслаждения увлекла любовников неистовым вихрем стремительных ласк, обжигающих прикосновений и сладостно пульсирующих токов внизу живота. Пришёл в себя Максим, лишь, когда в люк уже нетерпеливо стучали. Расслабленным и довольным Максим, не без сожаления, отпрянул от Марины, и спешно набросив одежду, отправился к выходу, стараясь не оборачиваться.
  За спиной раздался, чуть охрипший, голос Марины:
  ― Не зря я тебя остановила. Я же сказала, что ты мне сразу понравился. И ничего, что на время я стала Ольгой.
  Максим обернулся, вопросительно глянув на женщину. Та поспешила пояснить:
  ― Ты меня сейчас несколько раз Ольгой назвал. Что не помнишь? Ну, вот видишь, я же говорила - будешь доволен, ― Марина ещё больше засияла от осознания того, что способна лишить мужчину разума и самоконтроля силой своего сексуального притяжения.
  Максим улыбнулся, с благодарностью кивнул ей, и открыл люк.
  
  **Глава 8. Смерть в городе висельников. Уход из секты**
  
  Через три дня после ухода Марины, которой осчастливленные мужики пожертвовали суточный паёк всей бригады, Максим решил прекратить работы по спиливанию опоры. Он приказал собираться, чтобы до следующего снегопада их следов даже с собаками не смогли обнаружить.
  Всё! До весны Москва точно могла не опасаться электрической катастрофы. Высоковольтная линия с успехом выдержала первую атаку Лесопоклонников. Ведущий был очень расстроен. Максиму, при разговоре с ним, на мгновение показалось, что тот заскрежетал зубами от злости. По напряжённому выражению лица духовного вождя общины, нетрудно было понять, какие надежды тот возлагал на этот проект - уничтожение линии электропередач.
  Однако, выслушав пояснения Максима, а также его подчинённых, Ведущий согласился, что иного выхода не было. На снегу очень хорошо видны следы ног, которые невозможно быстро скрыть. А столб дыма от необходимого в морозы огня, настолько заметен на фоне ясного неба, что будет служить роскошным маяком-приманкой для воинских патрулей.
  И хорошо ещё, если вояки просто покрошат пулями Максимову бригаду, заляпав окрестные сугробы багровыми пятнами, и устроив пир для шастающих поблизости людоедов. Ведь они ещё могут по следам добраться до центрального лагеря общины, и что тогда? Ведущий, разумеется понимал, что его заборные караулы и личная охрана, вряд ли сравнятся по доблести с военными. Охотники, отставные милиционеры, охранники вряд ли могли на должном уровне противостоять обученным солдатам, а уж, тем более, офицерам.
  И, конечно, Ведущий помнил о боевой технике, о которой в их общине пока и не мечтали. Танки и бронетранспортёры позволят военным расправиться с их лагерем так же легко, как свёрнутая газета расправляется с мухой. Нет, пока в силу не вошли, вояк дразнить не стоит.
  Ведущий, в который раз дал повод Максиму убедиться в своём здравомыслии, когда после трёх дней "опалы", вызвал его к себе. Наедине он похвалил Макса за беспокойство о безопасности общины. Он также пообещал, что весной вновь даст ему людей для продолжения начатых работ.
  Теперь же Максиму приходилось, как и прочим общинникам-мужчинам, ходить на охоту, на мародёрские акции с поисковиками или в караулы на забор. Каждый день Ведущий определял его в разные отряды. Максим соглашался с любым решением. Внешне соглашался, но каждую свободную минуту он посвящал обдумыванию своего главного плана - плана спасения Ольги.
  Он исходил из того предположения, что она находится в городе, подвластном банде "головорезов", о котором говорила Марина. Если это так, то воплощению его плана мешало много вещей: снежное бездорожье с рыщущими тут и там каннибалами, зимний холод и вооружённая до зубов банда головорезов.
  Было и ещё кое-что: после того свидания с Мариной в землянке, он чувствовал некоторый стыд. Он понимал, что эта измена была вынужденной - он был почти в беспамятстве, когда всё это случилось, но стыд потихоньку грыз его изнутри. Мозг защищал хозяина, понемногу вытравливая из памяти сладострастные события того дня. Однако, парни из его бригады, при встрече не упускали случая напомнить о жарких ласках нежной Марины - странствующей жрицы любви.
  Их грубые лица при этом прорастали блаженной улыбкой, а глаза начинали влажно поблёскивать. Максим в такие минуты не решался просить их не упоминать о соблазнительнице Маринке в его присутствии. Жизнь у парней слишком суровая и однообразная, чтобы лишать их возможности вытаскивать время от времени из кармана памяти столь яркий и переливчатый бриллиант. И он тоже растягивал рот в улыбке, и кивал: "Да-а! Это было здорово! Это было отменно".
  Народ в общину всё прибывал и прибывал. Людей под безграничную власть хозяина секты, Ведущего, толкали голод и беззащитность перед угрозой насилия и грабежа. Ведь многие сельчане и жители небольших городков успели всё же за лето выжать какой-никакой урожай из отравленной землицы своих огородов. Картошка с капустой, конечно, вид имели довольно убогий и малоаппетитный, но ведь теперь в пищу использовали и более странные вещи.
  И понятно, что каждый норовил отобрать провиант у запасливых жителей. Многие собирались в отряды самообороны. Однако, если от набегов мелких банд эта мера, худо-бедно, защищала, то против продуктовых рейдов тех же Головорезов, оказывалась совершенно бесполезной.
  А теперь ещё из Москвы, и окрестных воинских частей стали высылать отменно вооружённые продотряды, которые отбирали всё, до последнего кочана капусты. Вот люди и стали искать спасения у Лесопоклонников. Однако, многие уходили ни с чем. Ведущий установил "входной билет" в виде запаса продуктов, вещей или оружия. Лишь немногие попадали в общину "беспошлинно", как Максим в своё время - это были люди, отобранные лично Ведущим за какие-либо навыки и личные качества. Те, кто мог быть полезен ему в реализации каких-либо, неведомых пока, планов.
  Население общины росло день ото дня, и правление Ведущего становилось всё более жёстким. Ритуалы поклонения Лешим становились более кровавыми. А в конце каждой недели, эти сборища стали напоминать массовые судилища с казнью-жертвоприношением в финале.
  Если в обычные дни, как и ранее, вечерами собирались на моления перед идолом Лешего, которые завершались совместным пением гимнов и буйными плясками, то в конце недели всё было иначе. Общинники шли к храму, понурив головы и угрюмо отмалчиваясь. Каждый вздрагивал от малейшего окрика, и с опаской входил под тёмные своды бывшего клуба.
  Причиной тому были новые правила, призванные укрепить дисциплину в коммуне, и насадить безусловное послушание среди растущего населения лагеря. Согласно этим новшествам, каждый общинник обязан был сообщать о малейшей провинности со стороны своего соседа по лагерю. Пусть о самой невинной оплошности - неважно. Уронил ли ты случайно мешок с мукой в снег, а, может, намеренно украл со склада банку консервов или ударил неприятного человека - Ведущий должен знать обо всём.
  А там уж он сам выбирал, кто, по его мнению, достоин наказания, а кто - лёгкого порицания и прощения. Очень часто это решение зависело от настроения Ведущего. А оно зависело от того, насколько удачными на этой неделе были рейды поисковых бригад. Оно и понятно - при неудаче Ведущему грезились голодные дни в недалёком будущем, что вынуждало заранее нагнать страху на "подданных". И это получалось. Ещё бы, ведь экзекуции поручались Топору, недругу Макса, и тот в полную силу удовлетворял свою тягу к насилию.
  Ведущий выходил на сцену, и, в полнейшей тишине, зачитывал, замершим в ожидании худшего, общинникам список "согрешивших". Затем оглашал имена прощённых, сопровождаемые вздохами облегчения в зале. Завершалось его выступление громогласным прочтением имён тех, кто заслуживал казни. Разумеется, Ведущий называл это жертвой Лешим. Вроде, было ему видение, в котором он узнал, что выжить в суровые холода община сможет, только умилостивив Леших человеческой кровью.
  За людьми из жертвенного списка в зал тут же спускались подручные Ведущего. Но общинники и сами послушно выталкивали несчастных к сцене. И каждый в этот момент возносил хвалу Лешим, что не его имя было названо со сцены в этот раз. И с замиранием сердца смотрели они, как тощий садист Топор по очереди перепиливал жертвам горло, оставляя тех кривляться в агонии у корней-ног идола.
  И потом, когда кровь застывала пузырями на подбородках их вчерашних соседей, они лишь прикусывали губы, чтобы не закричать от страха и отвращения. Затаив дыхание, они видели, как Топор с тёплых ещё тел срезал куски кожи с уродливыми шрамами "печати Лешего", и с наслаждением на хищной роже нанизывал их на сучки-пальцы идола. Никто не мог покинуть зал, или просто отвернуться, ведь это было тягчайшим проявлением непослушания, и можно было в тот же момент оказаться вытащенным на сцену, под нож носатого палача.
  Каждый следил за каждым, и не только в зале, в жертвенный день, а постоянно. Верить нельзя было никому, и никто никому не верил. Многие нашли довольно низкий способ обезопасить себя от статуса жертвы - делали ложные доносы на малознакомых или не очень приятных им членов коммуны. Максим не видел в этом ничего странного и необычного - в любой большой компании может сыскаться человек, и даже не один, готовый закрыться от опасности телом ближнего. Такие люди без вопросов принимают за правило циничную формулу: спаси себя - подставь другого.
  Максим чувствовал растущее напряжение в лагере. Нередко ему приходилось ловить на себе недобрые взгляды. Он понимал, что Топор помнит его, и, наверняка, пускает ядовитые слюни, мечтая погрузить нож в его горло. Наверняка палач отрядил каких-нибудь пронырливых общинников, чтобы те следили за Максимом, и фиксировали каждый его промах, который можно было бы выдать за нарушение дисциплины.
  Топор наверняка знал, что Ведущий связывает какие-то планы с Максимом, и простым наветом тут не обойтись - нужны доказательства и свидетели. Максим также понимал это, и старался вести себя безупречно. И ещё он стремился почаще находиться вне границ лагеря, напрашиваясь в отряды дальнего поиска, которые уходили разыскивать недограбленные склады и магазины довольно далеко, и отсутствовали по нескольку дней.
  В радиусе суток пешего хода от лагеря общинные поисковые отряды вычистили всё, что может пригодиться в повседневной жизни. На разорённых складах и в мёртвых дачных посёлках остался лишь бесполезный хлам. Теперь на поиск приходилось отправляться в расчёте на два-три дня пути. Приходилось взваливать на спину запас провианта и сухих поленьев для розжига костра.
  Добавляло веса снаряжению и оружие, которое теперь выдавалось каждому члену поисковой бригады. Зима сделала шайки людоедов более агрессивными и отчаянными, что вынуждало общинников усилить охрану во время рейдов. Отныне поисковые отряды уходили в поле, ощетинившись стволами ружей, как стайка ершей колючими плавниками.
  Это нововведение было на руку Максиму, ведь, несмотря на отсутствие опыта в прошлом, он довольно быстро обучился навыкам стрелка. Даже опытные охотники хвалили его завидную меткость и скорость в обращении с оружием. Эти его способности давали преимущество при выборе кандидатов в дальний поиск. Ведущий всегда уступал просьбам главы поисковой бригады выделить хорошего стрелка, и Максим уходил из лагеря, не опасаясь попасть в чёрный список "грешников". Но по глазам Топора он видел, что рано или поздно тот найдёт повод жестоко отомстить за разбитый когда-то нос.
  Сегодня, после очередного утреннего распределения работ, Максим выдохнул с облегчением. Он опять с наслаждением наблюдал, как Топор злобно заиграл желваками под желтоватым сухим пергаментом сморщенного лица. Как же, опять его враг уходит на несколько дней из лагеря. Однако, Максим с удивлением отметил, как Ведущий продолжает отсылать людей в сторону бригады поисковиков. Его палец как заклинило - он размеренно, будто подчиняясь неслышному гипнотическому ритму, указывал общинникам место в команде поиска. Странно - должно быть серьёзное дело ожидается.
  Когда по указке ведущего, к их команде присоединился Антоныч, Максим протиснулся к нему с сквозь строй мужчин, укутанных в тёплые одежды. Выпуская клубы пара изо рта, он полушёпотом окликнул старого знакомца:
  ― Антоныч, ты теперь тоже в поиск отправляешься? С чего вдруг?
  ― Ну, Ведущий так решил, ― ответил мужчина. Но плохо скрываемое выражение его лица говорило, что Антоныч знает много больше. Максим помнил, что его бывший соратник по подпиливанию стальной опоры, не умел, да и не любил хранить секретов, и решил не отступать.
  ― Да ладно, друг, он же не просто так в поиск дозорного и охотника выделил. Вижу, что-то знаешь, а говорить не хочешь. И кому? Мне? Да ты вспомни землянку под высоковольтной линией, Маринку, и всё такое.
  Антоныч махнул рукой, останавливая душещипательный натиск из воспоминаний.
  ― Ладно, не береди душу. Всё-равно, скоро всё сам узнаешь. Тут, в общем, город небольшой есть. Днях в трёх, что ли, пути, или четырёх. Так вот, в нём банда какая-то сильная хозяйничала. Вчера вечером людишки прибились к лагерю, причём, в несколько заходов, и все говорили, что на тот город какая-то ещё более сильная орда навалилась. Говорят, дня три крики и выстрелы слышно было в окрестных сёлах, а от пожаров даже ночью светло было. А потом всё - тишина. Кто туда пробрался, говорят, видел совершенно опустевший город. Вот Ведущий и решил большой поиск туда направить - наверняка ведь много интересного после бандюков осталось.
  Максим, услышав о городе, принадлежащем бандитам, сразу вспомнил головорезов, о которых рассказывала Марина. Если это так, то есть шанс найти его любимую Ольгу, или, хотя бы её следы.
  ― Ты уверен, Антоныч?
  ― Хм, обижаешь! Сам слышал, как этих беглецов допрашивали - я ведь у дверей стоял в карауле. Ты только, это, Макс, никому не проболтайся - Ведущий почему-то решил до времени всё в секрете держать.
  ― Успокойся - мне некому рассказывать. Если только тебе, а ты и так всё знаешь, ― Максим успокоил Антоныча, по приятельски хлопнув его по плечу.
  Максим ещё раз глубоко вдохнул морозный воздух, желая остудить полыхнувший внутри жар. Он горел изнутри, с нетерпением ожидая выхода из лагеря. Ведь, чем раньше они выйдут, тем скорее он окажется в логове головорезов, где, возможно, томилась в плену его невеста. А вдруг, он сможет увидеть её? Кто знает, могло же случиться так, что ей удалось скрыться в неразберихе боя, и она до сих пор прячется в покинутом людьми городке?
  Ведущий набрал настолько большую команду, что подготовка к выходу из лагеря затянулась почти на сутки. Не хватило на всех и снегоступов, которые срочно пришлось изготовить в столярной мастерской общины. Распределение топлива и продуктов по заплечным мешкам тоже проходило суетно, и не так быстро, как хотелось бы.
  Максим, обуреваемый нетерпением, собрался быстрее других, благо не в первый раз уходил на несколько дней в поиск. И теперь бегал по лагерю, подгоняя остальных и помогая им укладывать большие рюкзаки. Но собрались все только затемно, и Ведущий перенёс выход на следующее утро.
  Максим полночи ворочался, не в силах уснуть. Он всё представлял, как в незнакомом городе со следами побоища, из потайного подвала выйдет ему навстречу Ольга. Он так и видел её, всё такой же свежей и жизнерадостной, будто они расстались только вчера, и не было обжигающего сумасшествия последних месяцев. Всё ночь перед его глазами разыгрывалась эта заманчивая сцена, и каждый раз Максим стремился к своей возлюбленной раскрыв руки для объятий. И когда он почти коснулся рук любимой, земля под ногами затряслась, задрожала так, что его голова принялась мотаться, как воздушный шарик на нитке в сильный ветер.
  Максим чувствовал, что его шейные позвонки вот-вот хрустнут, не выдержав напряжения, но он продолжал двигаться к Ольге. Он делал шаг за шагом, пока не увидел, как любимый силуэт пропадает, искажается, темнеет. Послышался раздражённый голос.
  ― Макс, да просыпайся же ты. Вставай, да вставай же.
  Максим понял, что заснул, и не услышал сигнал к подъёму. Над ним склонился Антоныч, который бесцеремонно тряс его за плечи, и орал, чуть ли не в ухо:
  ― Просыпайся, выходить пора. Тебя одного ждут.
  Максим приподнялся на койке, растирая виски пальцами.
  ― Вот так заснул! Что, правда, только меня ждут?
  ― Тьфу, проснулся, слава Лешим! Через десять минут выходим. Все уже у ворот выстроились. Давай, одевайся, хватай рюкзак, и бегом к выходу, ― Антоныч кинул в руки Максу ком одежды, и выбежал из барака.
  Максим догнал колонну поисковиков, когда караульные уже собирались закрывать за ними тяжёлые створки ворот. Тяжело переваливаясь на снегоступах по снегу, как рождественский гусь, он уже догнал поисковую команду, когда услышал за спиной знакомый до омерзения голос.
  ― Когда ты бежишь в этой одежде по снегу, ты похож на перекормленного кабана. Так и хочется пристрелить тебя на мясо.
  Максим обернулся.
  ― Стрелять в спину - это в твоём обычае, Топор. А ты куда собрался со снайперской винтовкой? Уж не ворон ли пострелять?
   Топор усмехнулся как-то по-шакальи. Хотя Максим не был уверен, так ли усмехаются шакалы, и смеются ли вообще, но усмешка Топора не сулила ничего хорошего.
   ― Я с вами иду, в дальний поиск. Ведущий на эту операцию большие надежды возлагает, как видишь. А где большие дела, там и я. Что-то, я смотрю, тебе не очень то радостно. Это правильно. Я бы на твоём месте далеко от остальных не уходил. Я такой случай точно не упущу, ― Топор красноречиво огладил сухонькими пальцами приклад винтовки.
   Максима, как всегда, крайне раздражала излишняя самоуверенность этого худосочного сморчка. Он, превозмогая бешенство, выдавил в ответ сквозь зубы:
   ― Спасибо, что предупредил. Только, и для меня случай может подвернуться, не забывай.
   Хищная улыбка слетела с лица Топора, как узкокрылый ночной мотылёк с трухлявого пня.
   ― Ладно, иди. Твоё счастье, что свидетелей многовато, ― он сомкнул тоненькие губы, и недруги поспешили вслед за поисковой командой.
   Колонна двигалась медленно, так как приходилось постоянно ждать отстающих - были ведь те, кто обычно выполнял работы в лагере, и не привык к долгим переходам. Зато большое число идущих служило залогом спокойствия и безопасности. Всё потому, что мелкие банды голодных каннибалов, боялись даже высунуться при виде такой армады.
   Но это днём, а ночью о спокойствии можно было забыть. Бригадиром в этот раз был назначен Ярослав, которому Ведущий доверял наиболее важные дела. Максим не был уверен, настоящее ли это имя, или прозвище, которое этот мужик с густыми чёрными усами взял, чтобы считать себя этаким князем, но иначе его никто и не называл. Так вот, Ярослав каждую ночь выставлял усиленные караулы. Вокруг палаточного лагеря всю ночь жгли костры, но всё равно еженощно звучали выстрелы, а по утрам на снегу виднелись пятна бурой крови.
   Было ясно, что под покровом ночи, людоеды, совершенно лишались разума и страха от голода. Их уже не пугала уже сильная охрана. Они, подкрадывались к лагерю, надеясь под покровом тьмы умыкнуть сонного общинника, чтобы насытиться его мясом. Но караульные не зевали, и каннибалам приходилось довольствоваться иссохшей плотью своих подстреленных родных и друзей.
   И каждый член поисковой команды, при свете дня замечая вдали силуэты трясущихся оборванцев, содрогался от омерзения. Никакой жалости эти полузвери вызвать не могли - лишь чувство острой брезгливости, как грызущие мертвецов крысы. С каждым днём пути, этих людоедских шаек становилось заметно больше. Было похоже. Что они следуют в одном направлении с поисковиками лесопоклонников.
   Видимо, бой в городке головорезов был, и в самом деле, кровавый. И каннибалы, как мерзкие черви-трупоеды сползались к этой общей могиле, чтобы полакомиться замороженной человечинкой. Когда, на четвёртый день пути, поисковая команда вышла к реке, а потом, вдоль берега, и к городу, всем стало предельно ясно, что предположения насчёт фатальности стычки были более чем верны.
   Окраина городка встретила общинников остывшими домиками, присыпанными снегом. Лесопоклонники вошли на холодные улицы, спугнув стаю разжиревшего воронья. Кто-то громко сострил:
   ― Жирные вороны - богатый город!
   Шутку подхватили в разных концах колонны, тыча пальцами в чёрные пятна птиц на сером небе. Шутка звучала на разные голоса, пока не рассыпалась безжизненными, быстро утихшими смешками.
   Совсем скоро поисковый отряд столкнулся с главным богатством безлюдного городка, с тем самым, что стало причиной небывалой упитанности ворон. На железобетонном обелиске фонарного столба болталось мёртвое тело. Труп, промёрзший насквозь и увешанный наплывами льда, был исклёван до полной неузнаваемости. То есть, если бы кто и знал этого висельника при жизни, после того, как он был потравлен вороньими клювами, ни единой знакомой черты уже усмотреть не смогли бы.
   Кто-то предусмотрительно подвесил мертвеца повыше, чтобы до его замороженной плоти не смогли добраться ни псы, ни волки, ни слабосильные каннибалы. Похоже, мертвец висел в относительной недоступности в назидание другим. Истинность этого предположения подкреплялась громоздкой фанерной табличкой, подвешенной на груди покойного.
   Но неизвестный вешатель не взял в расчет вороньё, которое не пугала высота. Эти хитрые птицы поработали на славу не только с самим трупом, но и, заодно, с фанеркой. Эта самопальная вывеска была густо заляпана бурой жижей, вперемешку с едкими птичьими фекалиями. Прочитать что-либо было совершенно невозможно.
   ― Эх, вороньё. Надо же так фанерку засрать. И что там было написано? Интересно, ― рассуждали мужики. Вдруг кто-то закричал, спугнув ещё пяток ворон:
   ― Мужики, вы туда посмотрите! Леший меня задери, кто же здесь поработал?
   Все стали всматриваться в указанном направлении, проталкиваясь взором сквозь сгущающиеся зимние сумерки. Да, зрелище, и в самом деле, производило неизгладимое впечатление - мёртвые тела висели на каждом столбе, на каждом дереве. Трупы свисали с карнизов домов и болтались на электрических проводах. Мертвецы висели поодиночке и целыми гирляндами. При малейшем движении воздуха окоченевшие трупы цеплялись один за другого, наполняя воздух глухим позвякиванием.
   Общинники, затаив дыхание, медленно двигались сквозь эту галерею смерти. Они, задрав головы, рассматривали мертвецов. Максиму неожиданно подвернулось сравнение с музеем или театром - настолько тихо ступали поисковики, если и переговариваясь, то исключительно шёпотом. Да и шёпот этот был так тих, что его без труда заглушал скрип, натянутых, как струны, верёвок и тросов, на которых болтались мёрзлые тела.
   На шее большей части покойников висели фанерные или картонные таблички. Надписи на них были примерно одинаковыми: "Этот человек - бандит. Он попрал моральные устои. Он убивал и насиловал. Он использовал женщин для наживы. Он недостоин жить в Новом Мире. Обновлённое человечество будет избавлять себя от такого мусора".
   Ещё тела висельников были отмечены небольшими дощечками и картонками с неким странным знаком, издали напоминавшим шестилапого жука. Эти маленькие знаки были, по большей части прибиты ко лбу повешенных. Так же этот знак стоял, как подпись или печать, под текстами больших табличек, некоторые из которых уже успели попадать с трупов. Общинники рассмотрели необычный знак. С близкого расстояния было видно, что странный раскоряченный жук - это скрещённые серп, молот и нож.
   Новый Мир! Ещё кто-то вознамерился перекроить мозги изголодавших людей. Ещё один Ведущий. Только Вождь лесопоклонников использует страх перед Лешими и свежие воспоминания об их терроре, а этот неведомый пока предводитель использует другие мотивы. Он, судя по символу, начитался основоположников коммунизма, и решил положить их идеи в основание нового общества. И при виде гирлянд из мороженых трупов, становилось ясно, что на этом пути он не становится ни перед чем.
   Максим отметил про себя, что "выгнать" из нового мира, и из жизни вообще, этот неведомый глава новой коммуны, решил тех, кто воистину смерти заслужил - бандитов-головорезов. Но Максим, как человек образованный, помнил из истории, что к массовому насилию быстро привыкают, и новый мир вполне может утонуть в крови куда более невинных людей.
   Так, тихо перешёптываясь, рассматривая причудливо развешанные тела бандитов и пугая ворон, общинники вышли на центральную площадь города. Первое, что увидели все, был огромный щит крупно исписанный текстом. Было заметно, что писали всё это второпях, и кисть с краской оказалась в руках не самого умелого рисовальщика - буквы, будто неуклюже приплясывали на белом фоне. Но, чёрт с ним, с правописанием - важно, что каждый сумел прочитать написанное:
   ЕСЛИ ТЫ ЧИТАЕШЬ ЭТО, ЗНАЧИТ, ТЫ ВИДЕЛ, КАК МЫ ПОСТУПАЕМ С УБИЙЦАМИ И НАСИЛЬНИКАМИ. МЫ - ЗА ОБЩЕСТВО БУДУЩЕГО, МИР БЕЗ НАСИЛИЯ И ГОЛОДА. МЫ ЗА ВСЕОБЩЕЕ РАВЕНСТВО. КТО НЕДОСТОИН НОВОГО МИРА - БУДЕТ УНИЧТОЖЕН. КТО ГОТОВ ИЗМЕНИТЬСЯ - МОЖЕТ ПРИЙТИ К НАМ. ЕСЛИ ТЫ НЕ УСПЕЛ ПОПРОБОВАТЬ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО МЯСА, ЕСЛИ ТЫ ЗДОРОВ, ЕСЛИ СПОСОБЕН РАБОТАТЬ И ЗАЩИЩАТЬ НОВЫЙ МИР - МЫ ГОТОВЫ ПРИНЯТЬ ТЕБЯ. У НАС ЕСТЬ СЕМЕНА РАСТЕНИЙ. У НАС ЕСТЬ ЕДА, ОРУЖИЕ, ИНСТРУМЕНТЫ. У НАС ЦАРИТ СПРАВЕДЛИВОСТЬ И ЗАКОН. В ЯЩИКЕ, ПОД ЭТИМ ЩИТОМ, ТЫ НАЙДЁШЬ НАШ СИМВОЛ С НОМЕРОМ И КАРТОЙ РАСПОЛОЖЕНИЯ НАШЕЙ КОММУННЫ. ЭТОТ ЗНАК УПРОСТИТ ДОПУСК В НОВЫЙ МИР. БУДУЩЕЕ НУЖДАЕТСЯ В ТЕБЕ!
   Несколько человек, прочитав надпись, тут же кинулись к ящику, о котором говорилось в воззвании. Вряд ли они сразу же пожелали броситься на поиски "Нового мира" - обычное человеческое любопытство толкнуло их пересечь площадь. Однако, не успел расторопный общинник поднять крышку железного ящика, как прогремел выстрел.
   Пуля, с оглушительным звоном, ударилась о тяжёлую крышку, заставив любопытного лесопоклонника отскочить в сторону, прижав руки к груди. Раздался начальственный окрик, исполненный скрипучим, как дверная петля, голосом:
   ― Ста-аять! Следующая пуля влетит в любопытную башку.
   Максим обернулся на крик, хотя мог бы этого не делать - орал Топор, как не трудно было догадаться. Но Максиму хотелось увидеть его лицо. Увидел. Выражение лица этого, развращённого властью над общинниками, человека сулило мало хорошего. Похоже, Топор соскучился по еженедельным экзекуциям, и решил даже в походе заявить свои права на безнаказанное убийство.
   Повод он нашёл вполне убедительный - вроде как измена Лешим, Лесу, Ведущему и общине. Лезешь в ящик - значит, хочешь уйти в чужую команду. Максим, давно понял, что у лесопоклонников, как и у большинства закрытых сообществ с жёсткой иерархией, вход - рубль, а выход - два. Топор же продолжал, размахивая винтовкой, брызгать слюной:
   ― У кого увижу что-нибудь с серпами-ножами-молотками, отрежу сначала пальцы, а потом - голову. Па-анятна-а?
   Мужики усиленно закивали, чтобы у этого психа не возникло сомнений в их понятливости. Максим тоже кивнул, поймав взгляд маленьких злобных глазок. Разумеется, он не собирался слепо исполнять приказы этого маньяка, но с приказом винтовочного дула решил пока согласиться.
   Он знал, что в ближайшее время обязательно достанет из ящика заветный знак с картой. Ведь, ясно было, что если Ольга была в этом городе, и ещё жива, то она, наверняка теперь в той самой коммуне будущего. Во всяком случае, других явных следов и предположений у Максима пока не появилось.
   Команда поиска расположилась в трёхэтажном кирпичном здании. Похоже, что ранее в нём была школа. Конечно, не прошлое дома привлекло общинников - не учиться грамоте они пришли. Решающим при выборе помещения для ночлега было то, что почти все стёкла в окнах уцелели. Мёрзнуть ночами вряд ли кому захочется. Устроившись на новом месте и расставив посты, мужчины встретили первую ночь в городке почти с комфортом.
   Наутро все, кроме небольшого дежурного караула, отправились на поиски ценностей и продуктов. Обыскивали каждый дом, от подвала до чердака. Перебирали каждую ветошь в разорённых магазинах и складах. Всё найденное стаскивали к базовому лагерю, к бывшей школе.
   Штабель из найденных вещей рос очень медленно, совсем не так, как все рассчитывали. Да и ценность найденных предметов была не так высока, как мечталось там, в коммуне, после сообщений о бое в городке. По большей части, всё, что находили общинники, уже в достаточном количестве имелось на складах в их коммуне. Брали так, чтобы хоть как-то оправдать столь продолжительную экспедицию.
   А поиск и вправду затянулся. Вместо положенных трёх дней, команда рыскала по городу уже неделю. Сначала бригадир Ярослав разбил подчинённых на группы по три человека, чтобы ускорить обследование городских зданий. Но в первый же день одна из групп попала в засаду к довольно большой компании людоедов. Погибли все трое. Потом, по следам нашли логово каннибалов, и сожгли их живьём в старом сарае. Но их леденящие кровь предсмертные вопли, конечно, не вернули к жизни погибших, и частично съеденных лесопоклонников.
   Ярослав, как и остальные, понимал, что эта показательная казнь, на несколько кварталов распространившая запах горелого мяса и волос, вряд ли спугнёт других каннибалов. Тем уже без разницы, от чего подыхать: от пули, огня или болезни. Им всё равно, лишь бы набить брюхо, пусть последний раз в жизни. Потому и пришлось сделать группы поиска достаточно большими, чтобы отбиться от опустившихся выродков.
   Кроме вынужденной задержки, общинников сильно расстраивало качество находок. Было стойкое ощущение, что всё более-менее достойное внимания, будто выкачали из городка огромным пылесосом. Похоже, новые коммунисты борясь с моральным разложением, не забывали и о материальных богатствах. К делу военного грабежа они подошли очень скрупулезно.
   Лесопоклонникам приходилось довольствоваться всякой мелочью. Чтобы хоть как-то оправдать столь продолжительную экспедицию, они не прекращали рыскать по городку. Должно же хоть что-то стоящее остаться на их долю.
  Максим, как и все, ползал по сырым подвалам и пыльным чердакам, постоянно помня о ящике на центральной площади. Однако, всякий раз, когда он собирался тайком улизнуть за вожделенными табличками с картой, рядом непременно оказывался Топор. Он, с ехидной улыбочкой на тонких губах, поигрывал ремнём от винтовки, будто желая сказать: "Ну, давай! Что же ты мнёшься - дай мне повод всадить пулю тебе в затылок".
  И Максим ждал другой возможности. Но дождался лишь того, что однажды Ярослав, собрав всех утром, объявил, что продолжать поиск нет никакого смысла. Он велел всем укладывать добычу в мешки, чтобы утром отправиться в обратную дорогу. Максим почувствовал себя, как человек на покатом козырьке крыши - идти вперёд скользко, тяжело и страшно, но и назад дороги нет.
  Эта ночь - последняя возможность добыть карту и знак с номером, которые просто необходимы для розыска Ольги. И Максим весь день продумывал план на эту решающую ночь, внешне стараясь выглядеть беспечным и спокойным. Похоже, напускная беспечность смогла усмирить на время даже патологическую подозрительность Топора, так как в этот день его почти не было видно рядом с Максом. Видимо, он вспомнил и о других общинниках. Народу много, а глаз то всего двое.
  Максим дождался темноты. Выждал, когда все уснут, и, стараясь не шуметь выскользнул из комнаты, где вповалку спали полтора десятка общинников. Чтобы не вызвать подозрений, если кто проснётся, он набил свой спальный мешок разным тряпьём. Если что, видно - в спальнике кто-то есть. Для человека, который знает, где расставлены посты по ночам, не составило труда миновать их незаметно.
  Максим не рискнул выйти в ночь без оружия, но понимал, что выстрелом он обнаружит себя. Уж тогда ему не избежать кровавого шоу худосочного палача садиста. Максим уже не знал, чего ему стоит опасаться больше - засад людоедов, или расправы мстительного Топора. Решил, что лучшими союзниками в его ночном рейде будут тишина и осторожность. К счастью, ещё один союзник не заставил себя ждать - полная луна, выйдя из-за туч, щедро освещала улицы городка.
  Макс, как уличный кот, без малейшего звука крался по теневой стороне улицы. Ему повезло, и на всём пути до площади, даже сонная ворона не каркнула. Добравшись до ящика, он сунул руку под крышку, схватил несколько твёрдых пластин, спрятал их за пазуху, и пошёл обратно. Дорога к базовой квартире также не была омрачена каким-либо намёком на опасность.
  Успешно пробравшись в здание, и без скрипа закрыв за собой дверь комнаты, Максим медленно, но с чувством, выдохнул. Только теперь он до конца осознал, какой угрозе подверглась только что его жизнь. Успокаивая взволнованный пульс глубоким дыханием, Максим протянул руку к своему спальнику. Но, стоило ему коснуться грубой ткани, спальник сам распахнулся, и из его утробы, как в кошмарном сне, выпрыгнуло дуло дробовика, и уткнулось Максу в подбородок.
  Вслед за ружьём показалась ехидная рожа Топора, сморщенная в зловещую и невероятно довольную ухмылку.
  ― Сю-юрприз! ― прошипел он, потом гаркнул во всё горло:
  ― Па-адъём! Все просыпайтесь. Сейчас будем судить предателя. Встаём, я сказал!
  Соседние спальники нехотя заёрзали, выталкивая наружу, как мотыльков из коконов, заспанных мужиков. И вот, эти "мотыльки", протирая глаза, стали сбиваться в кучу, подёргивая плечами в подстывшем помещении бывшего учебного класса.
  Топор велел привести всех, кроме караульных. И, когда класс забился зевающими общинниками до предела, он, продолжая удерживать пальцем спусковой крючок дробовика, другую руку запустил под куртку Максима. Торжествуя, он вскинул над головой грубые дощечки с клеймом серпа, молота и ножа.
  ― Все видели! Вот куда наш Максимка лыжи навострил - в новую комуну, так называемую. Он, наверное, забыл, что по-настоящему правильный новый порядок завещан нам Лешими через мудрость Ведущего. Он забыл? Нет, просто ищет где бы лучше устроиться, и ради этого решил предать Леших, Ведущего, вас всех. А я ведь предупреждал, что будет с тем, у кого найдутся вот эти знаки, ― палач снова тряхнул высоко задранной к потолку рукой. Дощечки сухо брякнули, будто подтверждая его слова.
  ― Смерть! Казнь без суда и болтовни. Я в этой экспедиции представляю волю Ведущего, и говорю, что казнь случится здесь и сейчас.
  Дуло ружья дрожало на горле Максима, подтверждая небывалое возбуждение палача. Как же - он наконец-то сможет отомстить своему недругу. За издёвки, за тот удар по носу, но более всего просто по причине какой-то иррациональной неприязни, возникшей у него сразу, как только он встретил Максима. Подобную неприязнь он испытывал ко многим общинникам. Никто не знал почему. Разумеется, друзей среди лесопоклонников Топор не имел, и общался, в основном, только с Ведущим.
  Поэтому Максим не очень удивился, когда на призыв стать помощником палача, мужики принялись, переминаясь, почёсывать затылки, но вызваться никто не спешил. Максим уже сглотнул горькую слюну, понимая, что смерть будет быстрой - от заряда картечи в голову. Умирать жутко не хотелось, но мучиться под ножом Топора желание было ещё меньше.
   А без помощника утолить свою страсть к мучениям Топор не сможет - он тоже не дурак, и понимает, что, стоит убрать ружьё, как Макс бросится на него в тот же миг. И тогда исход схватки будет зависеть лишь от того, насколько быстро общинники сообразят оттащить Максима.
  Топор обвёл взбешённым взглядом общинников.
  ― Я сказал - мне нужен помощник, кто-то не расслышал? ― ни звука в ответ, если не считать покашливания в углу. Палач решил зайти с другой стороны:
  ― Я понимаю - дело непривычное. Но тот, кто поможет мне расправиться с предателем, не пожалеет о своём решении. Я доложу о нём Ведущему, и можно считать, что он уже допущен им в круг самых доверенных лиц. Я предлагаю вам стать избранным среди избранных. Надо просто помочь мне раздавить этого червя.
  Минуту стояла тишина, но потом раздался голос, который заставил Максима вздрогнуть.
  ― Интересное предложение. А я, пожалуй, соглашусь, ― голос, донёсшийся от дверей класса, был хорошо знаком Максу. "Антоныч! Вот гад - решил из моей смерти уродливый балаган состряпать на пару с носатым", ― сердце Максима забилось в сумасшедшем, рваном ритме, как старый цыганский бубен. Он мог ожидать подобного шага от кого угодно, но только не от Антоныча. А тот, тем временем, протолкался сквозь ряды общинников, и встал возле Топора.
  ― Ну, что делать надо?
  ― Молодец, орёл! Держи ему руки крепче, а я пока инструмент подготовлю.
  ― Легко! ― Антоныч повернулся к Максиму, и противно хрустнул костяшками пальцев. На секунду Максиму показалось, что тот, кого он считал приятелем, издевательски подмигнул ему.
  ― Давай, гнида, я тебя в аду встречу с цветами. Очень скоро! ― прохрипел Максим. Топор ткнул ему дулом ружья в кадык, заставив захлебнуться в жгучем кашле. Антоныч быстро завёл руки Максима за спину. Заломал их так, что Макс скорчился от боли и прошипел сквозь зубы:
  ― Полегче, гнида!
  Максим был в бешенстве смешанном с отчаянием. Бесило его осознание, что человек, наиболее близкий по духу из всех лесопоклонников, будет удерживать ему руки, пока жестокий палач станет понемногу лишать его жизни. В отчаяние его ввергало предчуствие скорой, мучительной и, похоже, неотвратимой гибели.
  Максим смотрел, как Топор отложил дробовик, расчехлил свой рюкзак, и принялся перебирать его внутренности в поисках жертвенного ножа. Мужчина смотрел на хмурые лица общинников, искажённые трепещущими отсветами от фонариков. На мгновение ему почудилось, что он спит и видит нелепый сон. Он дёрнулся, и стиснул зубы от боли в суставах вывернутых рук. Нет, не сон!
  Максим перед смертью хотел морально пригвоздить мерзавца Антоныча, используя самые жёсткие оскорбления, которые слышал в своей жизни. Он остро желал, чтобы потом предатель еженощно просыпался в холодном поту, услышав во сне эти слова. Максим натужно подбирал оскорбительные фразы, но мозг не поспевал за его злобой, и вслух было едва слышно произнесено:
  ― Не ожидал от тебя такого, Антоныч!
  ― И правильно делал, что не ожидал, ― прошепал в затылок Максу новоявленный подручный Топора. Максим почувствовал, как ослабла хватка, давая больше свободы его рукам. Он решил поначалу, что руки онемели настолько, что перестали чувствовать боль, но тут рука Антоныча разжала его пальцы, и ладони коснулось что-то гладкое и твёрдое. Что-то похожее на... рукоять ножа. Видимо, Максим выразительно дёрнулся, поняв, что у него появился шанс, потому что вновь послышался шёпот:
  ― Тс-с-с! Для всех ты всё ещё в отчаянии, а я крепко держу твои руки. Топор - опасный тип, и его надо застать врасплох. Выбери нужный момент и бей. Вспори ему горло или проткни солнечное сплетение. Ошеломи его. Всё, уже идёт, ― Антоныч отпустил руки Максима, но тот продолжал держать их за спиной, крепко сжав нож.
  Топор приближался неспеша, и, как-то даже торжественно - похоже, убийство для него это и вправду стало привычным ритуалом. Максим ждал, когда противник приблизится на расстояние уверенного удара. Сейчас он волновался даже больше, чем несколько секунд назад. Ведь, ему ещё не приходилось вот так, хладнокровно лишать жизни человека.
  Того бродягу на остановке он убил в приступе гнева, не отдавая отчёт в своих действиях. Здесь же требовались выдержка и расчёт, а ни тем, ни другим в этот момент Максим не обладал в нужной мере. На стороне палача были уверенность, недюжинный опыт и патологическая жестокость. На стороне Максима было превосходство в силе и фактор внезапности, но он понимал, что его единственная его надежда - это точный и сильный первый удар. Стоит ему промахнуться, и он лишится своих преимуществ.
  Ещё шаг. Осталось немного, чуть-чуть ближе. Ну, давай, не тяни, позёр. Снова шаг. Всё - палач в зоне удара. Топор, что-то исступленно нашёптывая, отвёл руку с ножом для замаха. Всё, пора! Максим с воплем вонзил нож прямо в артерию на тощей шее Топора. Выдернул, и ткнул снова. Кровь брызнула тугим фонтаном, липкой росой оседая на лице и волосах Максима.
  Палач был ошарашен болью и внезапностью нападения. Он обеими руками попытался зажать рану. При этом он забыл про тесак, зажатый в одной руке, и его лезвие срезало кусок его щеки, как шкурку томата. Топор отбросил нож, сдавив ладонями вспоротую артерию, но кровавые струйки лишь разделились на несколько фонтанчиков, но совсем не утихли.
  Он, прожигая лицо Максима взглядом исполненным кипящей ненависти, шагнул к нему, но ноги будто подломились под весом тела. Топор рухнул на колени, а потом, когда ненависть в его глазах сменилась пустотой, с грохотом ткнулся носом в пол возле ног Максима.
  Максим смотрел за стремительной агонией Топора, будто в кошмарном сне. С одной стороны, ничьей смерти он не желал так горячо, с другой - сознание, что это чёрное дело сотворили его руки, леденило его изнутри, как случайно проглоченный кубик льда из коктейля. Но шок от собственной решимости и жестокости быстро прошёл. Одна мысль заставила Максима собраться и сжать покрепче рукоять ножа - ведь он до сих пор находился в комнате полной лесопоклонников. Они в любую секунду могут броситься на того, кто убил одного из их вожаков.
  Максим, вытянув руку с клинком перед собой, смотрел на общинников. Пока никто из них не показывал готовности вступить с ним в схватку. Не было заметно и желания навалиться скопом на парня с ножиком, и обездвижить его в один момент. Похоже, все ещё пребывали в некотором ступоре после случившегося на их глазах.
  Максим водил ножом из стороны в сторону, давая понять, что готов дорого отдать свою жизнь. Как кот, загнанный в угол, превращается в тигра, так и мирного нрава человек, прижатый к стене плотным полукольцом противников, готов был жалить клинком, попробовавшим уже крови, любого, кто рискнёт приблизиться.
  ― Если кто попытается напасть - порежу на клочья, ― задыхаясь от волнения, прокричал Максим.
  ― А с чего бы кому-то на тебя бросаться? Этот урод уже всех в общине достал. С катушек съехал окончательно. Туда ему и дорога, правильно, мужики? ― Максим услышал из-за спины голос Антоныча. Мужики согласно загудели в ответ, подтверждая свою ненависть к Топору. Только сейчас Макс вспомнил о своём спасителе. Он обернулся и открыл уже рот, чтобы отблагодарить приятеля, но тот опередил его:
  ― Ты защищался, никто тебя за это не может судить. И даже я тебя удержать не смог. До сих пор не понимаю, как ты вырвался. Ну, что ни происходит - всё по воле Леших. Значит, такова их воля сегодня.
  Максим не сразу, но догадался, что Антоныч не желает, чтобы общинники узнали, какова была его настоящая роль в смерти палача. Максим не стал размышлять, зачем Антонычу нужна эта таинственность, но прошептал одними губами, чтобы никто за спиной не мог услышать ни звука:
  ― Спасибо, братан!
  Антоныч едва заметно кивнул в ответ, и тоже прошептал:
  ― Ножик себе оставь. Дарю.
  Максим догадался, что Антоныч хотел бы скрыть от общинников свою роль в убийстве Топора. Раз так, то Максим ни словом не обмолвится о его неоценимой, в деле спасения его жизни, помощи.
  Из толпы вышел Ярослав. Осмотрев труп, распластавшийся в луже натёкшей крови, он сказал:
  ― Ну, что ж - собаке, собачья смерть. Рано или поздно, этот гадёныш до всех, на кого зуб имел, добрался бы. А таких немало, потому что характер у покойничка был премерзкий. Пока в лагере, задницу лишний раз почесать боишься - вдруг не так поймут, и к Топору на экзекуцию запишут. Однако, Ведущий его очень ценил, и теперь будет в ярости.
  Максим и сам прекрасно понимал это.
  ― Ты прав, бригадир. Только я не собираюсь обратно в лагерь - я вот куда пойду, ― Максим вытянул из-за пазухи ещё одну табличку, из тех, что взял на площади. Он протяну её Ярославу.
  ― У меня есть предчувствие, что там находится человек, который очень мне дорог. Дороже всех в этом мире.
  Бригадир повертел в руках исчерченный маркером кусок фанерки, и покачал головой:
  ― Если верить карте, то идти туда довольно далеко - пешим ходом неделю, не меньше. А сейчас, по снегу и короткому свету, и того больше. Да и не забудь - кругом рыщут голодные людоеды. Одичавшие псы, опять же, не откажутся от человечинки. Сейчас одному путешествовать очень опасно.
   Ярослав протянул табличку обратно Максиму, тот принял её и вновь заговорил:
   ― А почему одному? Мужики, пошли все вместе. Может, там, действительно лучше. Может, и в самом деле - Новый Мир. Вам не надоело на этих собраниях дрыгаться и исполнять любую волю Ведущего?
   Общинники в ответ реагировали довольно вяло, но достаточно явно показывали, что их и так всё устраивает. Ярослав поддержал общее настроение:
   ― Ведущий - мужик с головой. Потому община с голоду не пухнет. А сейчас, когда ты занозу вырезал, чего не жить? А тебе скажу - не верь всему, что написано. В жизни всё, обычно, иначе выглядит. Ты, конечно, иди, раз такое дело, но мы вернёмся в лагерь.
   Максим повернулся к человеку, сыгравшему только что роль его ангела-хранителя.
   ― Антоныч, ну а ты как, пойдёшь? Тебе то чего опять в общину возвращаться?
   Антоныч искренне расхохотался в ответ.
   ― Как это чего? Во-первых, я тут присмотрел себе красотку одну из вновь прибывших. Попрошу Ведущего нас соединить - думаю, не откажет. А во-вторых, ― и Антоныч пнул бездыханное костлявое тело:
   ― Во-вторых, открылась вакансия ближайшего советника и охранника Ведущего. Наверняка тому теперь потребуется хороший стрелок. А лучше меня в общине никто не стреляет. Так что, думаю, всё получится. А если получится, то я не стану, как Топор за забором отсиживаться и резать своих же, чтоб еды хватило. Начну новые лагеря основывать в окрестностях. Люди то идут, а мы их - в жертву приносим из-за всякой ерунды. Расширяться надо, как вот эти, ― и Антоныч кивнул на табличку с серпом, молотом и ножом.
   По одобрительным возгласам, Максим догадался, что общинники охотно поддержат Антоныча в этих начинаниях. Ясно, значит, придётся расстаться с мужиками сегодня, и продолжить свой путь в одиночестве.
   Спать уже решили не ложиться, ведь за окнами вот-вот должен был забрезжить тусклый рассвет. Все стали собираться. Каждый поделился с Максимом частью продуктов. Оставили ему и патронов с запасом, спичек, тёплых вещей и батареек для фонаря. Максим поблагодарил каждого, и тепло распрощавшись со всеми, остался в пустом классе.
  Он смотрел в окно, наблюдая за исчезающими среди пустых домов людьми. Вид нагруженных тяжеленными рюкзаками спин стал последним звеном, связующим его с общиной лесопоклонников. Но вскоре и они растворились в предрассветной мгле.
  
   **Глава 9. Зимовье. Один в мёртвом городе**
  
   Максим остался один в пустом городе. Ну, не совсем один, конечно - на холодных улицах изредка зарождалось движение, растворявшееся в брошенных зданиях. Но то была жизнь враждебная, несущая опасность и тревогу. Стаи одичавших псов дрались с бандами безумных двуногих бродяг за мороженное мясо висельников. Достать их мёртвые тела было нелегко, но иногда они падали, как перезрелые яблоки, и тогда остекленевшая плоть становилась причиной кровавых склок.
   Места этих схваток Максим легко угадывал по душераздирающим воплям. Охота на мёртвое мясо заметно оживилась, стоило большой группе вооружённых людей покинуть город. Максим после ухода поисковой бригады, сразу же поволок труп Топора из здания бывшей школы. Он решил, что будет спокойней, если запах падали не сможет привлечь сюда толпу плотоядных тварей.
   Он оттащил мертвеца за два квартала, и оставил посреди улицы. Пусть потешат свои утробы, или псы, или люди или птицы. Максим вспомнил, что где-то читал о традиционном похоронном обряде монголов. Вроде, они так же оставляли покойника в степи, на съедение птицам и зверью. Всё правильно - звери, птицы и растения кормили тебя своей плотью, так накорми и ты их после смерти. Зачем тебе гниющая плоть, когда твоя душа скользнула за черту небытия.
   Бросив тело недруга, Максим бросился к своему убежищу. Требовалось обдумать свои дальнейшие действия. И до темноты нужно было успеть укрепить одну из комнат. Ведь, он не мог всю ночь стоять в карауле - без сна недолго лишиться и сил, и разума. Но ещё больше Максим не желал быть схваченным во сне.
   Закрыв изнутри двери на засов, он бросился в подвал, где не так давно видел железную бочку. Из неё он намеревался соорудить подобие печи. Ведь, спальные мешки в небольшом классе спасали от холода, когда много людей лежат на полу рядом. Хватало тепла нескольких масляных фитилей, коптящих в жестяных банках. На одного человека этого не хватит.
   Максим вспотел, пока докатил тяжёлую бочку на второй этаж, где он присмотрел небольшую комнату с целыми стёклами в окнах. Возможно, в прежние времена, здесь располагался кабинет директора. Максим вкатил бочку в угол, и вернулся в подвал за ломом.
   Максим имел опыт жизни в домах с печным отоплением. И, как натура любознательная, имел некоторое представление о принципе работы печи. Когда он вспомнил о хламе, виденном в подвале, у него довольно быстро появилась идея по устройству отопления.
   Притащив в кабинет последнюю деталь - ржавый кусок железного листа, Максим схватил поудобней лом, и подступил к бочке. Поначалу заострённый железный прут отскакивал от округлых боков ёмкости, как от огромного баскетбольного мяча. Каждый удар болезненно отзывался в мёрзнущих ладонях. Бочка, как живая, подпрыгивала на полу, но выскочить из угла не могла.
   Наконец, упорство сделало своё дело, и лом стал пробивать металл насквозь. Так, настойчиво вгоняя тяжёлую железяку в упругий бок бочки, и морщась каждый раз от оглушительного грохота и тяжёлой отдачи, Максим смог сделать несколько отверстий. Взмок, как в парной, но сделал. Бочка сильно помялась, да и отверстия оказались неровными, даже корявыми, но для задуманного этого будет достаточно.
   Рядом с окном Максим бросил на пол лист железа, на который поставил вверх дном бочку. Сверху, у самого днища, оказалась дырка размером в два мужских кулака. Посерёдке, в центре глубокой вмятины, ощерясь внутрь острыми зазубринами, зияла дыра вдвое больших размеров. И у самого пола, был ряд мелких отверстий, которые должны были обеспечить доступ воздуха для горения.
   Отдохнув с полчасика, Максим взял лом и вышел в коридор, где стал крошить кирпичи из перегородок. Угловатые обломки он относил в кабинет, и бросал в жерло будущей печи. Это, чтобы сберечь пол от излишнего жара, и чтобы этот самый жар дольше держался в комнате. Натаскав обломков на треть бочки, Максим спустился к выходу.
   Он вспомнил, что здание снаружи увешано старомодными водосточными трубами, порядком поржавевшими. Одну из них Максим решил использовать в качестве дымовой трубы. Он выглянул в зарешёченное окно первого этажа - до того, как начнёт темнеть, у него есть около получаса. Надо успеть. Максим отодвинул засов, и, оглядываясь по сторонам, пошёл вдоль стены.
   Добравшись до водостока, он сломал ломом крепления, до которых смог дотянуться. Потом, ухватившись за нижний конец трубы, и раскачивая из стороны в сторону, он, спустя минут десять, сумел-таки отломить порядочный кусок. Ухватившись за полую железку, мужчина потащил её в сторону распахнутой двери. Но там его уже ждали - напротив входа стоял истощённый оборванец с топором в руках. Он смотрел то на открытую дверь, то на Максима.
   Макс выругался про себя: как же - вышел на улицу, и без оружия, идиот. Немного поодаль слышались голоса. "Ясно, сейчас дружки этого доходяги нарисуются. А я тут без ружья, без ножа. Лопух!" ― думал Макс, не спуская глаз с непрошенного визитёра. Тот, в свою очередь, ухватил обеими руками топорище, показывая, что готов пустить оружие в ход.
   Для Максима ситуация сложилась почти безвыходная. Неважно, кто это - людоеды или простые мародёры. Даже если его не убьют, а просто оставят снаружи без оружия, спичек и провизии, долго он не продержится. Ведь, именно поэтому, он не отправился тотчас же к лагерю "Нового мира" на поиски Ольги. Даже хорошо снаряжённым, преодолеть такой путь в одиночку ему казалось делом почти безнадёжным. Вот он и решил обустроиться здесь, и дождаться, когда ослабнут холода и начнёт таять снег.
   Похоже, этот, с топором тоже понял, что за распахнутой дверью у этого мужика с трубой что-то припрятано. И ещё, заметив, что оппонент покрепче телом, чем он сам, наверняка догадался, что одному с ним не справиться. Откуда-то раздались голоса:
   ― Лысый, ты куда провалился. Уже темнеет, беги сюда.
   Тот, кому был адресован этот призыв, обернулся на крик и распахнул желтозубую пасть.
   ― Эй, мужики, здесь...
   Что "здесь" мужики уже не услышат, потому что Максим сообразил в доли секунды, как спасти своё положение. Только незваный гость отвернулся, Максим тут же бросил трубу, сжал лом обеими руками и бросился на врага. Тот слишком поздно услышал быстрые шаги за спиной. Когда он обернулся к Максиму, острый конец лома с хрустом воткнулся ему в переносицу. Кожа и черепная кость на уровне лба раскрылись как ухмыляющийся рот, и кровь укрыла грязное лицо багровой вуалью.
   Мужик со стонущим звуком осел в снег. Макс вернулся за трубой, и быстро вбежал в помещение. Задвинул засов, и сразу же бросился за оружием. Часа два он терпеливо дежурил у двери. Слышал какое-то время голоса, зовущие "Лысого", но довольно скоро они стихли. Похоже, знакомые мужика с расколотой головой не смогли в темноте отыскать следов своего приятеля. Перед тем, как подняться наверх, Максим осторожно вышел наружу, оттащил мертвеца на противоположную сторону улицы, и спихнул в открытый подвал. На обратном пути он прихватил топор покойного.
   Закрывая за собой дверь, он с облегчением заметил, что начал сыпать густой снег. Завтра все следы будут укрыты ровным белым слоем. Максим на радостях вознёс хвалу Лешим, хоть всегда внутренне посмеивался над этой смешной привычкой лесопоклоннников.
   Он отволок трубу в кабинет, и при свете масляной коптилки, закончил сооружение печи. Один конец трубы он, примяв ломом, запихнул в верхнее отверстие бочки. Другой раструб вытянул в форточку, выбив кусок стекла. Прорехи заткнул тряпьём. Печь готова!
   И всё же, спешить с растопкой Максим не стал. Сначала решил побеспокоиться о безопасности. Ведь, если такие компании гуляют туда-сюда по улицам, не хотелось бы, чтобы они видели отсветы печного пламени в окно. Ночью в мёртвом городе его окошко будет сиять подобно маяку, будто призывая всякое опасное отребье: "Заходите к нам на огонёк".
   Ещё засветло Максим видел на стенах кабинета тонкие фанерные щиты, с наклеенными листами текста, диаграммами и плакатами назидательного содержания. Это, как раз то, что нужно! Максим сумел отодрать щиты вместе с маленькими гвоздями, на которых те висели. Потом, с помощью тех же гвоздиков, приколотил фанеру к оконным рамам. Остались небольшие прямоугольные прорехи, поэтому Максиму пришлось поискать похожие информационные щиты в соседних кабинетах. Наконец, с устройством светомаскировки было успешно покончено, и Максим слегка немеющими от холода руками, приступил к розжигу своей "чудо-печи".
   В большую дыру Максим напихал дров, растопки и разжёг огонь. Сначала печь жутко дымила, так, что Максим едва не задохнулся в тесном кабинете. Но, когда железные бока бочки и битый кирпич прогрелись, гарь перестала наполнять комнату. Постепенно рядом с печью стало гораздо теплее, и Максим перестал дрожать. Он открыл банку консервов, поставил их на днище бочки разогреть, и задумался о сегодняшнем происшествии.
   Прокручивая в памяти сцены этого вечера, он изумился, как легко разделался с сегодняшним пришельцем. Не раздумывая, он использовал удачный момент, и прибил незнакомца, как надоедливую муху. Максим невольно сравнивал свои теперешние ощущения с теми, что терзали его душу после убийства бродяги на остановке. А ведь, тогда это был приступ гнева, в отличие от сегодняшнего желания устранить угрозу своей безопасности.
   Даже чтобы воткнуть нож в Топора, Максиму потребовалось заставить себя, перебороть своё отвращение к убийству. А ведь, Топора он искренне ненавидел, и тот грозил ему смертью. Похоже, каждое последующее убийство требует всё меньше раздумий. Но и само состояние окружающего мира не способствует долгим размышлениям. "Кто долго думает - мало живёт", ― горько усмехнувшись, сделал вывод Максим.
   Подкрепившись, и убедившись в прочности засовов и подпорок, Максим разложил спальный мешок недалеко от печи. Какое-то время он прислушивался, не доносятся ли с улицы какие-нибудь подозрительные звуки, но потом уснул. Спал Максим долго и без сновидений. А разбужен был невероятным шумом, доносившимся от двери.
   Максим попытался резко вскочить, но пребольно ударился, запутавшись в спальнике. Высвободившись, Максим схватил дробовик и осмотрелся - в комнате никого не было. Сквозь щели между листами фанеры, которые закрывали окна, лился тусклый утренний свет. Однако шорох не стихал - кто-то настойчиво копошился с обратной стороны двери. Максим встал, и направил ствол в сторону шума.
   ― Валите отсюда, или я начну стрелять.
   На пару секунд шуршание прекратилось, но потом появилось вновь.
   ― Вы чего, уроды, бессмертные? ― Максим шарахнул пучком картечи в центр двери, выломав приличную дыру с рваными краями. Сквозь клубы пахучего сизого дыма было видно, что за дверью - никого. Зато снизу слышался топот мелких, когтистых лапок, и визг, будто скребущий гвоздём по черепной кости.
   Максим поёжился. Крысы! Он аккуратно выглянул в простреленную дырку, и заметил около двух десятков шершавых хвостов, растущих из здоровенных серых задниц, откормленных на мороженых трупах. А, впрочем, только ли на трупах? Такая толпа пасюков могла, при желании, и какого-нибудь уснувшего доходягу загрызть.
   Максим просунул ствол в дырку, и, приняв толчок отдачи в плечо, пустил вслед длиннохвостым ещё пачку свинцовых шариков. Три крысы закувыркались по полу, вереща и дёргаясь всем телом. Остальные с визгом прибавили ходу, и скрылись из коридора.
   Вот твари! Почувствовали тепло и запах еды - теперь будут грызть двери и стены, чтобы добраться до цели. Чёрта с два их напугаешь - обязательно вернутся. Максим осмотрел дверь, и оценил заметные повреждения от крысиных зубов. Потом размозжил прикладом головы пытавшимся уползти раненным крысам.
  Взяв за хвосты, он отнёс их в кабинет, и швырнул в жерло печи - стоит спалить эту заразу, чтобы не нюхать потом трупный смрад из коридора. Максим уже успел узнать, как может испортить жизнь гниющая тушка крысы, когда одна сдохла в подъезде его дома. Так что, пока пусть поваляются на вчерашней золе в ожидании вечерней растопки.
   Максим испытывал острейшее отвращение к этим суетливым зверькам. А когда их столько, да ещё такие крупные. Бр-р-р! Максим поёжился, отгоняя мысли о мерзких грызунах. Однако, дрожь не прошла окончательно. Максим решил разогреть себя работой - требовалось заготовить дров, а для этого надо пособирать остатки мебели в соседних кабинетах.
   В смежном классе, куда в первую очередь проник Максим, окна никто не заколачивал, и свет щедро проникал в помещение. Судя по его ослепительной яркости и густо-аквамариновым участкам неба в проёмах оконных рам, ночной снегопад уступил место солнечной и морозной погоде. Об этом можно было судить и по сочащемуся в щели холоду.
   Прежде чем заняться шумной заготовкой топлива, Максим решил осмотреть улицу. На полусогнутых ногах, он подкрался к окну, и осторожно выглянул наружу. Прекрасно! За ночь роскошные сугробы укрыли вчерашние следы, и теперь миллионами ослепительных искр отражали холодное зимнее солнце.
   Максим с облегчением выдохнул облачко мутного белого пара, тут же осевшего на стекле морозным узором. Отлично, теперь на какое-то время он располагает контрольно-следовой полосой. Даже не обременяя себя постоянным наблюдением за улицей, он сможет распознать по следам обо всех передвижениях рядом с его убежищем.
   Успокоенный, Максим принялся старательно выламывать ножки стульев, и крушить рамки от портретов писателей. Всё, что могло гореть в печи, он ломал и относил в своё зимовье. Вытащив из соседнего кабинета всё, что способно гореть, Максим спустился, чтобы проверить засовы на дверях и решётки на окнах. Всё ещё истекающий жарким потом после заготовки дров, он вернулся в своё логово, уже успевшее выстудиться.
   Мороз за стенами крепчал, и Максим стынущими пальцами принялся растапливать печь. Довольно скоро от железных стенок потянуло теплом, а из нутра печи донёсся дразнящий аромат печёного мяса. Правда, аромат этот был подпорчен вонью от палёной шерсти, но он натолкнул Максима на мысль, что, когда запас продуктов иссякнет, он сможет поддержать свои силы, прибегнув к крысиной диете.
   Так потянулись довольно однообразные дни и ночи. Минуты и часы ожидания тепла, когда он сможет, наконец, отправиться вслед за своей любимой. По ночам Максим спал возле тёплой печки, изредка просыпаясь от оглушительного крысиного шебуршанья за стенами. Порой доносились устрашающие вопли и с улицы. Максим понимал, что в этот момент оборвалась ещё чья-то жизнь. Сложно было на слух определить, близко или далеко разыгрывается трагедия. Лишь утром Максим мог по следам на снегу, или их отсутствию понять, где ходили чужие.
   Дни он занимал тем, что бродил по этажам старой школы, собирал всё, что можно бросить в печь. Проверял замки и засовы. Укреплял рамы и решётки на первом этаже. Делал он это с помощью гвоздей и битого бутылочного стекла, щедро утыкая ими оконные проёмы и подоконники.
   Из старых чугунных секций от радиаторов и кирпичей Максим изловчился строить западни на крыс. Он просто устанавливал кирпич или тяжёлую железку на штырёк с привязанной приманкой. Услышав грохот в коридоре, он выходил и собирал расплющенные тушки. Проще, конечно, было бы, как в первый раз, жахнуть по стайке голохвостых картечью, но Максим не хотел, чтобы выстрел привлёк ненужное внимание.
   Часть крысиного мяса он готовил в пищу, а часть использовал как приманку для ворон, которых ловил верёвочными петлями. А так как и те, и другие твари водились в городке в изобилии, недостатка в еде у Максима не было.
   В чём он действительно стал испытывать острую нехватку, так это в обычном человеческом общении. Спустя неделю после ухода общинников, он уже начал вслух разговаривать сам с собой. Прогуливаясь по коридорам и этажам, он распевал песни, слышанные когда-то по радио и с дорожек компакт-дисков. Он пел на разные голоса, слушая эхо, скачущее среди пустых стен. Иногда, рассказывал анекдоты, и сам нарочито громко хохотал над ними.
   Иногда, становилось так тоскливо, что Максим подумывал: а не взять ли ружьё, да не пойти поискать приключений на улицах? Хоть какую рожу увидеть, пусть оскаленную от злости и голода - всё веселее, чем вот так, одному выть на стены. Он, и в самом деле, укутывался потеплее, брал дробовик, и спускался к выходу. Но, открыв дверь, и хлебнув холодного ветра с тонкой примесью запахов дыма, крови и гноя, он останавливался за порогом.
  Максим напоминал себе, чего он здесь ждёт, и ради чего, вернее - ради кого. Сейчас он не имеет права рисковать собой - у него есть цель, ради которой стоит вытерпеть не только испытание одиночеством. И он вновь закрывал засовы, и шёл в своё временное зимовье доедать похлёбку из вороньего мяса с пшёнкой.
   Скоро Максим стал замечать, что дни становятся всё длиннее в ущерб надоевшей ночи, а ветер стал приносить тонкий аромат особой весенней свежести, которая заставляла кровь быстрее бежать по жилам. Правда, в такие дни и вонь разложения становилась отчётливей.
  Однажды, Максим проснулся от мерного перестукивания капель по оцинкованному откосу окна. Он вскочил, и, не набросив на плечи даже куртки, бросился вниз. Лязгнув засовами, он выскочил в распахнутую дверь, и подставил лицо каплям талой воды, только покинувшим кромку крыши. Весна! Нет никаких сомнений - Максим дождался. Он понимал, что ещё не скоро сможет выйти в путь, не рискуя замёрзнуть ночью. Однако, теперь начался обратный отсчёт - ощутимое наступление тепла и света уже не остановить.
  Устав держать голову лицом вверх, Максим утёрся ладонями, и поморгал, прогоняя цветные спирали, пляшущие перед глазами после продолжительного любования мартовским небом. Проморгавшись, Максим привычно осмотрел дорожку напротив двери, и ещё раз хлопнул веками. Потом помассировал их пальцами, но увиденное не исчезло - на снегу, липком в связи с оттепелью, как оконная замазка, чётко отпечатались цепочки следов.
  Максим подошёл ближе. Следы точно принадлежали людям. Именно, людям, а не человеку, так как следов было много и все разных размеров. Судя по вытоптанным участкам снега, люди стояли какое-то время под окнами. Они наблюдали за зданием, а, значит, поняли, что оно обитаемо. Похоже, они ещё не знают, что Максим живёт здесь один, иначе, наверняка, попытались бы проникнуть внутрь.
  "Ну, вот. Прощай спокойствие - незваные гости пришли", ― Максим осторожно прошёл к двери, в один прыжок оказался в проёме, и задвинул засов. Поднявшись к себе, он наскоро перекусил холодной кашей, и, перейдя в соседний кабинет, устроился у окна. Он решил до наступления тьмы наблюдать за улицей, надеясь оценить масштаб угрозы.
   От долгого смотрения на снег глаза болели и слезились. Максим не был уверен - на самом деле он заметил крупную тень, мелькнувшую между домами, или это был фантом, порожденный игрой световых бликов на снежной корке. Он решил оставить свой пост, только когда в его голове неожиданно зародился интересный план. Максим решил этой ночью подежурить снаружи, чтобы застигнуть врасплох незваных гостей, и, при необходимости, пугнуть их из дробовика.
   Максим протёр слезящиеся глаза, растопил печь, и прилёг возле неё, чтобы вздремнуть до наступления тьмы. Этой ночью ему потребуется ясный ум и свежие силы. И если любопытные бродяги, истоптавшие прошлой ночью снег под окнами, пожелают появиться вновь, их будет ждать неожиданный сюрприз. Уж он порадует их подарком в виде заряда картечи. В такое время нежданный гость - не к добру, и его лучше отвадить сразу.
   Максим проснулся, как по команде, именно тогда, когда сквозь щель форточки уже были видны фиолетовые крылья вечерних сумерек. Он напился остывшим кипятком, оделся потеплее, взял ружьё и тихо прокрался в соседний кабинет - свой смотровой пост. Сумерки ещё не успели сгуститься до уровня чернильной тьмы, и Максим смог рассмотреть, что улица по-прежнему пустынна.
   Мужчина медленно, стараясь не упустить за звуком своих шагов малейшие шорохи с улицы, спустился вниз. Приложив ухо к двери, Максим отодвинул засов, откинул крючок и приоткрыл дверь. Никого. Держа наготове дробовик, Максим вышел в сумерки, и закрыл за собой дверь. Ключей у него, конечно, не было. Раньше, когда он был не один, это не было проблемой, так как внутри всегда оставались несколько человек караула.
   Теперь же, когда ему требовалось покинуть здание, что было не так уж часто, он снаружи вколачивал в распор небольшой клинышек, запиравший дверь. Он старался делать это так, чтобы клинышек не был заметен, но понимал, что при свете дня и должной настойчивости, не составит труда его обнаружить, вытащить и открыть дверь. Но это днём, а сейчас, когда ночь уже вступила в свои права, его бесхитростный замок никто обнаружить не успеет.
  Максим дошёл до угла здания, откуда можно было наблюдать за дверью. Там он бросил на снег кусок старого одеяла, и лег на него, положив рядом дробовик. Ночь была достаточно тёмной, чтобы Максим оказался невидим ни с дороги, ни от дверей здания. Он принялся ждать.
  Привыкнув уже к одиночеству и затворничеству в старой школе, Максим не испытывал особых трудностей в деле неподвижного выжидания. Подобно коту, застывшему у мышиной норы с занесённой для смертельного удара лапой, он уподобился камню, пожарному крану, бревну - любому неживому предмету, способному не вызвать подозрений у жертвы.
  Мёртвый снаружи, изнутри Максим разжигал себя активной умственной деятельностью. Он вспоминал любимые фильмы, отрывки из книг, памятные события - всё это было необходимо ему, чтобы не уснуть в ночной тиши, так и не дождавшись неведомых чужаков. Холод пока не проникал под многочисленные слои теплой одежды. Пока не проникал, но время шло, ползло медленно, будто испытывая терпение Максима. Время шло, а никто так и не появлялся.
  Внутренние часы Максима, которым он уже привык доверять, подсказывали, что вот-вот минула полночь. Ни единого постороннего звука так и не прозвучало, не считая собачьего или волчьего воя где-то очень далеко, на другом конце города. Пальцы рук и ног стали неметь от ночного морозца. Максиму приходилось по очереди просовывать руки за пазуху и отогревать их на груди. С ногами было сложнее, но если долго шевелить пальцами, то чувствительность постепенно возвращалась.
   Хотелось спать, хотелось согреться у печи, было острое желание бросить всё и подняться к себе, но Максим заставлял себя ждать на снегу. Он был уверен, что чужаки ждать не станут - они попытаются напасть именно этой ночью. Время застыло, как холодный мазут, не желая отдавать вечности ни секунды. Максим будто повис в безвременьи среди абсолютной тьмы, не ощущая ни ног, ни рук, ни морозных уколов на коже лица. Час быка - самая глухая и мрачная часть ночи. В это время силы зла вершат свои чёрные дела.
  Максим настойчиво всматривался в черноту, пытавшуюся залепить его глаза, и удушить его волю. Странно, но Максим и вправду стал чувствовать удушье, и тут... ему в лицо сотнями ледяных иголок брызнул снег. Максим встрепенулся и протёр глаза - так и есть - он всё-таки заснул. Над головой слышался шорох крыльев, вспарывающих ночной воздух. Похоже, с крыши или с оконного откоса взлетела сонная ворона, скинув снег Максиму на голову.
  Стоп! Кто-то ведь спугнул птицу. Максим прислушался - так и есть, слабый скрип сминаемого ногами снега было невозможно с чем-то спутать. Максим насторожился и стал ждать, когда начнут ломиться в дверь, чтобы стрелять наверняка. Всё-таки, в полной темноте нелегко догадаться, откуда точно исходит шорох шагов, а где расположена дверь, Максим помнил прекрасно.
  Гости не очень-то спешили. Звуки говорили о том, что пришельцев не так уж и мало. Оно и понятно - им ведь тоже неизвестно, сколько человек обитает в старой школе. Ещё минуту ломалась корка снежного наста под множеством ног. Потом на секунду всё стихло, и зашелестел едва слышный шёпот. Максим догадался, что все собрались и обсуждают дальнейшие действия. Чьи-то руки, судя по звукам, стали пробовать на прочность решётки на окнах.
  Максим вытащил правую руку из перчатки, и неслышно просунул за пазуху. Он понимал, что сейчас ему придётся стрелять, и решил отогреть слегка онемевшие пальцы. Ведь от их силы и подвижности сейчас будет зависеть скорость и точность выстрелов. Решётки не поддавались. На стене здания высветилось яркое пятно, быстро сместившееся к двери.
  "Так у нас фонарик имеется. Отлично! Проще попасть будет", ― Максим аккуратно положил согретый палец на спусковой крючок. В луче света появилась рука, потянувшаяся к дверной ручке. Максим не стал больше ждать. Он направил ствол на источник света, и с усилием надавил на тугой спуск. Ба-бах! Вспышка пламени на мгновение выхватила из тьмы плотную группу людей, и вновь всё провалилось в полнейший мрак. Разорванный выстрелом фонарик погас.
  Вдоль улицы, до самых крыш, разнёсся крик, оповещая окрестности о нестерпимой боли, сковавшей крикуна. Подстреленный орал что-то нечленораздельное, а вокруг тяжело зашуршали шаги и заклокотало разноголосое испуганное ворчание.
  Эффект неожиданности! Максим решил не упускать из своих рук инициативы, и откатился в сторону. Потом быстро поднялся на ноги, и в три прыжка оказался на другой стороне улицы. Там он мгновенно вскинул оружие и вновь выстрелил по пришельцам. Опять грохот выстрела сменился криками боли и страха. Из темноты, сопровождаемые вспышками зазвучали беспорядочные выстрелы.
  По размеру язычков пламени Максим догадался, что стреляют из пистолетов. Он снова поменял своё положение, и жахнул сразу двумя пучками картечи. Всё! Голоса заметались по улице, давая понять что Максим достиг желаемого - чужаки паникуют. Мужчина дождался, когда голоса стали удаляться, и пустил им вслед прощальный заряд. Жирная точка, чтоб не было никаких иллюзий - непрошенным гостям здесь не рады.
  Когда шаги и голоса окончательно растаяли в ночной тьме, Максим смахнул с лица капельки пота. Он только сейчас заметил, что вспотел, несмотря на ощутимый мороз. Максим шумно дышал после прыжков и кувырков по снегу. Постояв на углу ещё с полчаса, и убедившись, что возвращаться никто не собирается, он отправился к себе. Ещё было время поспать, и набраться сил перед возможным повторением сегодняшней попытки вторжения.
  Но второй попытки не последовало. И следующий день, и тот, что за ним, прошли спокойно, даже скучно. И вновь потянулись однообразные дни и ночи. Даже редеющий, ноздреватый мартовский снег не радовал новыми следами, не считая вороньих растопырок. Лишь изредка, мелькающие среди домов тени, заставляли сердце Максима биться учащённо, а руку - тянуться к оружию. Но, при внимательном осмотре, оказывалось, что это не что иное, как просто причудливая игра света и тени, не сулящая абсолютно никакой опасности.
  На седьмой день после происшествия стало ясно, что весна обещает быть дружной и скорой. Солнышко днём заметно пригревало, пуская ручьи талой воды среди грязного снега. И чем становилось теплее, тем гуще разливался трупный смрад над улицами городка. Отсроченное зимними морозами гниение многочисленных висельников, с лучами весеннего солнца стартовало в ускоренном режиме, отравляя воздух мёртвого города.
  Максим понимал, что скоро придётся спешно покидать убежище, и готовился к этому дню. Ещё пару недель хорошей погоды, и город заселят черви-трупоеды. А раскисшая от вешних вод земля пропитается трупным ядом. Нет, бежать, бежать как можно скорее.
  А ведь, как можно скорее тоже не убежишь. Трудно бежать, да что там, идти тяжело по полям, как губка впитавшим стаявшие снега. Сейчас любое поле - болото. В оплот "Нового Мира" можно по дорогам добраться, если вовремя прыгать в придорожные канавы при появлении военных конвоев и вооружённых банд. Однако, Максим ведь хотел тушёнку из тайника прихватить. Дорога-то предстоит дальняя и опасная, а за банку тушёнки можно и ночлег получить, и не бояться с голодухи пропасть.
  А к тайнику придется сквозь поля и перелески пробираться - не утопнуть бы в грязище. Да и ночи ещё, ох какие холодные - придётся и сухую растопку с собой тащить и спальник. И каждую более-менее сухую палку из-под ног на загорбок бросать, чтобы к вечеру было из чего костёр запалить.
  Максим вспомнил, как непросто было путешествовать по сугробам. А ведь тогда он был не один, и груз можно было на всех грамотно поделить. Да, уходить надо, а страшно. Ещё неделю или две переждать придётся, пока совсем пригодного воздуха в городе не останется. А там..., но что будет там, вернее тогда, Максиму узнать не довелось. Всё случилось гораздо раньше, и никак не по воле гниющих мертвецов.
  Однажды, растопив к вечеру печь, Максим вскипятил воды, выпил чаю и собрался заполнить своим телом проверенный спальный мешок. Внезапно, его будто кольнуло слегка в затылок - Максиму почудилось, что кто-то смотрит на него. Он мгновенно достал ружьё, и бросился за стену к "смотровому" окну. Улица была совершенно безлюдна, лишь стайка ворон летела над дорогой, почти сливаясь с вечерним мраком, пронизанным светом луны. Кто-то спугнул пернатых? Возможно, но Максим решил идти спать. Всё-таки, решётки на окнах и дверные засовы его ни разу не подвели. А если кто рискнёт сунуться - есть показавший свою эффективность аргумент с зарядами картечи в магазине.
  Максим нежно похлопал по гладкой древесине приклада, и отправился спать. Сон долго не шёл, а внезапное пробуждение пришло вместе с удушьем и обрывками жгучего кошмара. Максим сбросил клапан спальника, и попытался вспомнить, что же напугало его во сне до бешеного сердцебиения. Какой образ едва не довёл его до остановки сердца? Но фрагменты кошмара, как шарики ртути, раскатились и пропали во тьме. Но крик остался. И это не было эхом его ужасного сна. Истошный вопль вместе с дробным перестуком доносился снизу, от входной двери.
  Максим тряхнул головой, прогоняя ночные видения, но крик и грохот не исчезли. Тогда он привычным движением схватил дробовик, накинул затёртый до блеска ватный бушлат, и бросился вон из комнаты. Стараясь избежать звука собственных шагов, он шагал по ступеням очень медленно и осторожно. Оказавшись напротив двери, скрипящей и всхлипывающей под градом ударов, как грудь закоснелого курильщика, Максим крикнул, стараясь придать голосу угрожающе-страшную интонацию:
  ― Ещё раз стукнешь, урод, я твою рожу свинцом с щепками нафарширую. Патронов у меня на целый полк придурков хватит.
  Так как с той стороны двери реакции не последовало, и удары вперемешку с нечленораздельными воплями, не стихали, Максим выстрелил, целясь над верхним косяком дверного проёма. Грубый толчок отдачи в плечо окончательно пробудил Максима, а едкий аромат пороха защекотал ноздри. Максим почесал кончик носа, чтобы не чихнуть - помогло, как ни странно. Громом выстрела слегка заложило уши, и Максим, как сквозь пучки ваты, услышал, что за дверью что-то пытаются прокричать.
  Он надавил ладонями на ушные раковины и подержал несколько секунд, прежде чем отпустить. Временная глухота ослабла, и Максим расслышал за дверью крики на высоких нотах. Это была не угроза - скорее просьба, нет, мольба о помощи.
  ― Не стреляйте, не стреляйте, пожалуйста. Прошу вас, пустите меня. Они гонятся за мной, они уже на соседней улице. Пожалуйста, откройте дверь - я не хочу быть съеденной. Мне страшно! Пожалуйста.
  Только сейчас Максим смог, наконец-то, распознать, что голос принадлежал женщине. Крайне напуганной, и задыхающейся от ужаса и истерических слёз, женщине. Максим на мгновение погрузился в раздумья - что делать? С одной стороны, он зарёкся открывать дверь кому бы то ни было. Но, с другой стороны, он не мог оставить женщину на верную смерть снаружи, чтобы потом всю жизнь пытаться вытравить из памяти этот неприглядный эпизод.
  ― Ты кто? И кто там за дверью с тобой?
  ― Да одна я здесь, одна. Они обещали нам с мужем склад с лекарствами показать. У нас ведь дочь болеет. А привели в свою берлогу. Мужа сразу закололи у входа, и начали разделывать прямо у меня на глазах. А я, я сбежала. И теперь они за мной гонятся, пустите. Я огонёк в окне заметила, и к дверям бросилась. Пожалуйста-а-а, ― слова ночной гостьи вновь захлебнулись в хныкающем поскуливании.
  Максим хотел ещё что-то спросить, но дверь вновь задрожала под ударами. Женщина отчаянно верещала:
  ― Это они! Они нашли меня, догнали. Открой дверь, быстро! Будьте вы все прокляты. Открой дверь, пожалуйста, скорее!
  Максим будто сам коснулся склизкого бока того ужаса, что испытывала несчастная с той стороны двери. Всё-таки, нельзя бросить её там одну, кто бы она ни была. Он кинулся к засовам, и распахнул дверь, одной рукой продолжая сжимать приклад ружья.
  В густой тьме, встретившей Максима снаружи, прозвучал жалобный голос:
  ― Опусти ружьё, пожалуйста, я боюсь, ― тонкий силуэт едва угадывался во мраке. Максим опустил ствол дробовика вниз, и сделал шаг навстречу силуэту, приветственно протянув вперёд руку.
  ― Давай, быстро заходи.
  Силуэт задрожал, но не сдвинулся с места.
  ― Мне страшно. Сколько вас там, внутри?
  Максим, опешил от подобного вопроса. Только что она готова была зубами дерево грызть, чтобы её внутрь пустили, а теперь... "Бабы - их сам чёрт не разберёт", ― раздражённо подумал Макс, и шагнул ещё ближе к странной тени, пытаясь ухватить её свободной рукой.
  ― Да один я, один. Вот, дура. Давай, мухой, залетай.
  Но силуэт даже не шелохнулся, и лишь женский голос зазвучал вновь, но уже уверенно, без тени испуга и сомнений:
  ― Ребята, все слышали - он один. Я же говорила, что вытащу его. Теперь ваш выход.
  Из мрака, как рыбёшки из икринок, вылупились силуэты покрупнее.
  ― Вот тварь! ― прошипел Максим.
  Он стал пятиться к двери, одновременно поднимая ствол на уровень груди ночных гостей. Он надеялся вскочить в проход, на прощание угостив мерзавцев картечью. Но надеждам не суждено было стать реальностью. Что-то шарахнуло в самом верху Максимова черепа, прорвавшись в его сознание водопадом чернильной тьмы и свинцовой боли. Максима будто накрыло тяжёлой плитой, и в то же мгновение весь мир исчез, проглоченный пустотой.
  
  **Глава 10. Спасение от мародёров. Поиски продолжаются.**
  
  Свод черепа нестерпимо болел. Боль вгрызалась в мозг, вынуждая сжимать зубы до скрежета. Чтобы выбросить страдание наружу посредством крика, не доставало дыхания. Казалось, тонкая раскалённая игла за мгновение вырастает, пронзая череп пульсирующим спазмом, а потом медленно уменьшается в размерах, оставляя после себя след из тупой свербящей боли.
  Во рту ощущался тошнотворный привкус крови и рвоты. Хотелось пить, или просто прополоскать рот. Максим попытался открыть глаза, но веки, будто склеенные, не разомкнулись, а лишь заставили Максима в который раз мучительно застонать, с шипением выталкивая воздух сквозь сжатые зубы. Зубы! Соприкасаясь с потоком воздуха они начинали дёргать чувствительные нервные окончания, как мальчишка - перья из зазевавшейся курицы. Мужчина со стоном выплюнул острые крошки отколотой эмали.
  Максим решил использовать руки, чтобы разомкнуть, наконец-то, слипшиеся веки. Но руки не двигались - запястья отозвались неприятной резью, давая понять, что руки намертво связаны. Максим решил проверить кое-что, и не ошибся в самых мрачных своих ожиданиях - ноги тоже были надёжно спутаны.
  Он всё вспомнил. Всё, что было перед тем, как его жахнули чем-то тяжёлым по голове. Попытки напрячь память вызывали новые вспышки боли и головокружение, но Максим теперь знал, что столкнулся с настоящей бандой. Как лихо они выманили и обезоружили его с помощью бабы, умело прикинувшейся "бедной овечкой". Кстати, что так тихо вокруг? Неужели его просто избили, бросили связанным, и ушли прочь?
  Нет, где-то за стеной послышалась возня, сопровождаемая красноречивыми стонами и вздохами. Максим ещё попытался укротить непослушные веки. На этот раз удалось. На левом глазу открылась лишь небольшая щёлочка. К тому же, глаз болел и постоянно слезился. К счастью, правый глаз видел всё достаточно хорошо. Увидел здоровым глазом Максим лишь то, что лежит связанный в той самой комнате, из которой он привык рассматривать улицу.
  В комнате было холодно, и обездвиженные конечности онемели от недостатка тепла и от тугих пут, стянувших кровеносные сосуды. Максим попробовал встать, но неуклюжая попытка закончилась болезненным падением. Связали его умело, что тут скажешь, да ещё и к чугунной батарее привязали. Не хотят, гады, чтоб сбежал. А зачем он им? Печь теперь у них, остатки провизии и оружие - тоже. Уж, не в качестве ли живых консервов они, сволочи, его держат?
  Кто знает, может, мясо "двуногих свиней" - их привычный рацион. Но, даже если и так, сегодня они вряд ли примутся за него. Судя по зуду от кровоподтёков по всему телу, они довольно много сил потратили на избиение Максима. Потом, наверняка, с голодухи набросились на его припасы. А теперь, судя по звукам за стенкой, развлекались со своей подружкой. Устроили праздник похоти.
  Максим, задрав голову, посмотрел в окно. Край неба едва заметно отдавал в пурпур - значит, скоро начнёт светать. Интересно, когда эти, за стенкой, снова вспомнят о нём? Чем позже, тем лучше. Наверняка думают, что он ещё в беспамятстве кровавые слюни пускает. Что ж, время терять нельзя.
  Максим ещё раз, без особого успеха, попробовал на прочность узлы на руках и ногах. Потом принялся осматривать, в фиолетовой полутьме предрассветных сумерек, усыпанную хламом комнату. Прежде он не обращал на этот мусор внимания - его интересовало лишь то, что можно съесть или сжечь в печи. А сейчас он восхвалял свою лень за то, что не стал наводить здесь порядок. Он пытался высмотреть здоровым глазом каждый клочок замусоренного пола в надежде отыскать что-нибудь твёрдое и достаточно острое, чтобы разрезать верёвки, опутавшие его запястья и щиколотки.
  Максим лихорадочно соображал, что же из того, что может попасться ему на глаза в редеющей мгле, способно справиться с прочными верёвочными волокнами. Он помнил, что где-то в углу комнаты валялись несколько грязных фарфоровых чашек и битая стеклянная ваза. Осколки стекла и керамики вполне подошли бы для перетирания верёвок. Беда в том, что до того угла, где был свален весь этот стеклянно-фарфоровый бой, он не смог бы дотянуться, даже если его руки были бы связаны не за спиной, как сейчас.
  А в той нелепой позе, которую приняло его избитое тело, он мог достать разве что до соседнего окна, да и то, преодолевая жуткое напряжение и боль в суставах и связках. Стоп! Максима осенило неожиданное воспоминание. Неожиданное, потому что мы редко запоминаем обыденное и привычное, то, что считаем само собой разумеющимся ритуалом каждодневной жизни. И пусть это было и не каждый день, но Максим часто приходил в эту комнату, и наблюдал в окно за улицей, продолжая при этом доедать свой обед.
  А обед его, порой состоял из, вскрытой ножом, консервной жестянки с тушёнкой или рыбными консервами. Пустые банки он чаще всего просто оставлял на полу, задвигая ногой в нишу под окном, в ту, где находился радиатор батареи отопления. А ведь жестяная крышка с острыми зазубринами вполне может сгодиться для перепиливания верёвок. Сил и терпения потребуется много, но шанс вырваться из плена велик. И стоит поторопиться, пока окончательно не рассвело, или пока избившие его уроды за стеной не натрахаются и не надумают дров для печки поискать.
  Превозмогая жуткую боль, горячим свинцом плескавшуюся в расшибленной голове при малейшем её движении, Максим спиной подполз ближе к батарее. Он принялся шарить под ней спутанными руками, пытаясь ползать вдоль стенки. Выходило это довольно неуклюже. Максим попытался даже представить, как он выглядит со стороны. "Как выброшенная на песок креветка", ― вот самое безобидное сравнение, пришедшее ему на ум.
  Онемевшие пальцы натыкались на пыльную стену, путались в липкой паутине. Однако, ничего кроме бесполезного мусора, вроде сухой шелухи и огрызков, найти не удалось. Максим был в недоумении - куда же банки то подевались? Не стали же эти проклятые мародёры, после того, как вдоволь попинали его, генеральную уборку во всех комнатах устраивать.
  Максим вспомнил, что наблюдал за улицей не только из этого окна, но из соседнего также. Пожалуй, у того окна, он даже чаще просиживал. Макс, стиснув зубы, чтобы не застонать от боли, извернулся совершенно невозможным образом. Суставы в плечах и локтях едва не гудели от напряжения - одно неверное движение, и руки будут висеть на его теле безвольными плетьми.
  Таким образом, растянув себя, как на дыбе, Максим смог ногой дотянуться до ниши под соседним окном. Вытянув ногу, насколько это возможно, он упёрся носком в стенку под батареей. Потянув ногу к себе, Максим этим подобием рыбацкого трала, надеялся зацепить вожделенную жестянку.
  Короткий брякающий звук дал Максиму понять, что эти надежды были совсем не напрасны. Он смог достать пустую банку. Максим готов был одним рывком подтянуть находку поближе, но сдержал себя, понимая, что неоправданная спешка может перечеркнуть все его мучения и старания. Медленно, затаив дыхание, как при постройке последнего этажа зыбкой карточной пирамиды, Максим смог подтащить банку достаточно близко, чтобы вернуть вывернутым рукам более естественное положение.
  Жестянка скребла по дощатому полу с противным звуком, избавиться от которого не удавалось, несмотря на осторожность. Максим опасался, что за стенкой могут услышать этот скрежет. Опасения не исчезли и после того, как он смог убедить себя, что этот звук может показаться громким лишь ему, лежащему на полу в пустой комнате.
  Максим всё же смог подтащить банку, изворачиваясь как угорь, ближе к рукам. Он аккуратно, чтобы, не дай бог, не упустить, сжал её в ладонях. Пальцы ощупали гибкий металл. Прекрасно - отогнутая крышка с зазубренным краем казалась достаточно острой.
  Мужчина принялся водить этим острым краем по полу, пока не нащупал щель между досками. Он надавил на банку, слегка раскачивая её вперёд-назад, пытаясь укрепить в стыке. Крышка плотно застряла в узкой щели. Теперь можно приступать к перепиливанию верёвок.
  Однако, внезапно наступившая тишина за стенкой насторожила Максима. И не напрасно - скрип половиц в коридоре выдал приближение врагов. Видимо, они всё-таки что-то услышали, или просто решили ещё раз удостовериться в его полной беспомощности. Звук приближающихся шагов говорил о том, что времени на раздумья у Максима нет совершенно.
  Он неуклюже упал на бок, стараясь изобразить позу, в которой он очнулся. Ещё он пытался спрятать консервную банку. Для этого ему пришлось изогнуться таким образом, что острый край крышки неприятно щекотал его бок. Максим успел затаить дыхание, и закрыть глаза прежде, чем дверь резко распахнулась.
  ― Лежит, как лежал. Я же говорил, что тебе почудилось, ― голос мужчины звучал недовольно и с нотками усталого раздражения. Знакомый уже женский голос, роковой голос-приманка, ответил:
  ― Я точно шорох слышала. Я хоть раз ошибалась?
  ― Да, вроде, пока ни разу, ― неуверенно ответил мужчина. Внезапно его голос изменился, чуть ли не до крика:
  ― Ух, и здоровенная! Щас я тебя, сволочь!
  В дальнем углу комнаты что-то зашуршало, и оглушительно грохнуло. Максим, напуганный громким звуком, дёрнулся, пребольно оцарапав кожу на боку. Женщина недовольно зашипела на спутника:
  ― Баран, ты чего творишь? Мы ствол добыли, чтобы по крысам палить? Да и то, промазал.
  ― Ладно, крошка, не пыли. Но вот тебе, кстати и ответ на твой вопрос - крысы уже к нашему пленнику примеряются. Вот тебе и шорох. Нет, ну ты видела, какая огромная? Так от мужика через сутки и костей не останется.
  Женский голос вновь зазвучал, но уже с нотками едва различимого беспокойства:
  ― Кстати, а он не сплющился, случайно, после ваших побоев? А то ведь назавтра может завонять, и нам тогда от него никакой пользы.
  Шаги. Старые половицы заметно пружинили, когда шеи Максима коснулись чьи-то грубые пальцы. Макс застыл, стараясь казаться мертвее сломанного стула. Пальцы отпустили его шею.
  ― Живой, гад. Пусть поваляется. А это для твоего спокойствия, крошка, ― тяжёлый удар пришёлся Максиму в самые рёбра. Дыхание мгновенно остановилось. Острая боль полыхнула в боку, принявшем удар, в то время, как в другой бок воткнулась крышка консервной банки, грозя добраться жестяными зубами до беззащитной почки.
  Невероятные усилия потребовались Максиму, чтобы не начать извиваться по полу от изуверской боли и страшного удушья. Но он вытерпел, исполинским напряжением воли изображая полное бесчувствие.
  Шаги стали удаляться.
  ― Порядок, родная. Клиент жив, но в глубочайшей отключке. Пошли спать, а то я в обмороки щас начну падать.
  Дверь захлопнулась. Максим подождал, пока скрип половиц и приглушённые голоса не закончатся хлопком ещё одной двери. Лишь после этого, он приподнялся на локте, вынимая из раны в боку жестяную крышку, прикусив при этом губу до крови, чтобы не застонать. Много времени ушло на то, чтобы восстановить дыхание, стараясь при этом не шуметь. Но, всё равно, каждый вдох давался невероятно тяжело и болезненно. Похоже, мерзавец сломал-таки ему ребро, а может и не одно.
  Всё! Нет больше времени жалеть себя - пора работать. И Максим принялся короткими, но частыми движениями елозить верёвкой, стянувшей запястья, по краю баночной крышки. Зазубрены были невероятно остры, но, видимо недостаточно, чтобы быстро разрезать прочную верёвку.
  Было до жути неудобно нависать спиной над импровизированной пилой. Неудобно и больно, учитывая последствия жестоких побоев. Но Максим останавливался лишь на минутный отдых и продолжал пилить. Ему чудилось, что он слышит, как лопается очередное волоконце, зацепившись за зазубрину крышки. Иногда, ему казалось, что он засыпает, продолжая при этом резать верёвку, и просыпается, не прекращая этого дела.
  Жутко ныла поясница, саднило расцарапанные запястья, каждый вдох отдавался страшным уколом в боку. В том месте головы, куда пришёлся первый роковой удар, появилось ощущение, будто под кожу вшили свинцовый шар размером с теннисный мяч - кожа натянулась и грозила лопнуть при первом же неловком движении. Однако, Максим продолжал скрести набухшими от крови верёвками по острой железке.
  Сколько прошло времени, он не знал -постоянно выпадал из сознания то на секунды, то на несколько минут. Но за окнами было уже достаточно светло, когда путы, наконец, окончательно порвались, и он смог размять затёкшие кисти рук. Кровь снова хлынула в посиневшие пальцы и пережатые запястья, заставляя Максима крепче стиснуть зубы от нестерпимого зуда.
  Но теперь было намного легче терпеть боль - ведь он сумел избавиться от позорной привязи и мог передвигаться по комнате. Верёвочные лохмотья остались болтаться на одной из чугунных секций отопительной батареи. Осталось освободить ноги. Максиму было плохо до жути, но он не мог позволить себе лечь и отдохнуть. Он понимал, что минутная передышка в его состоянии может легко перейти в глубокий, сродни обмороку, сон.
  Нужно было спешить, пока за стеной все спали. Максим опираясь на локти и колени, неуклюже дополз до угла, в котором он когда-то заметил пустую бутылку. Есть! В куче старой ветоши, в самом деле, нашлась стеклянная посудина, вымазанная чем-то липким. Замотав бутылку в тряпьё, Максим локтем, что есть силы ткнул в этот свёрток. Послышался характерный хруст. Максим вытащил из тряпичного кокона бутылочное горлышко, обрамлённое острыми, как лезвие бритвы, краями.
  Этим подобием ножа он за несколько минут освободил свои ноги. Отпихнув обрывки верёвок, он с трудом поднялся с пола. Максим ухватился за стенку, так как жутко кружилась голова. Но он уже не обращал внимания на боль, на слабость и головокружение. Свободен! Он смог освободить себя до того, как бандиты проснутся. Теперь надо быстро покинуть здание, пока есть время.
  Максим знал, что дверь можно было закрыть только изнутри. Доковыляв до неё он аккуратно, чтобы не скрипнуть петлями, приоткрыл дверь, и шагнул в пустой коридор. Каждый шаг давался с огромным трудом, но Максим добрался до выхода довольно быстро. Однако, потянув засов, он остановился. Просто уйти, и всё? Оставить всё этим уродам, и простить боль, раны и унижение? "Ну, нет, выродки - я вам устрою приятное пробуждение", ― в мозгу Максима неожиданно возник план мести.
   Он похлопал по карману куртки - спички на месте. Пересилив естественное желание бежать подальше от опасности, Максим зашагал обратно к своему бывшему убежищу. "Спите, гады, а я вам подарок приготовлю", ― твердил про себя Максим, как речёвку. С этой мыслью он ходил по коридорам и классам, собирая тряпьё, бумагу и всё, что способно гореть, и что не успело ещё оказаться в его печи.
  Потом он спустился в подвальную кладовку, где давно заприметил полки с мутными склянками, и банками, заляпанными краской. Обнаружив среди этих посудин бутылки с растворителем, он прихватил парочку. С детства остались яркие воспоминания, как резво горит эта зловонная жидкость. В том же подвале Максим взял и тяжёлый лом для колки льда.
  Поднявшись наверх, ломиком Максим плотно подпёр дверь, лишив своих обидчиков возможности вырваться из комнаты. Потом, стараясь не шуметь, натаскал под дверь весь собранный мусор, способный гореть. Ворох получился завидный. Максим примерился - почти по грудь высотой вышла куча. Максим вылил на тряпки обе бутылки растворителя.
  Пред тем, как запалить дымный костёр, Максим прислушался - за дверью было тихо, если не считать редкого покашливания, да чьего-то пронзительного храпа. Оно и понятно - несмотря на неважное состояние, Макс успел подготовить своё возмездие менее, чем за час. Этого маловато, чтоб хорошо выспаться.
  "Счастливо выспаться, идиоты", ― прошептал с ухмылкой Максим, и полыхнул спичкой. Подпалив край бумажного кома, мужчина метнул яркий огонёк на тряпку, смоченную горючим растворителем. Огонь занялся сразу, будто раздуваемый жаждой мести, которой был охвачен побитый поджигатель.
  Убедившись, что пламя само по себе не угаснет, Максим пошёл к выходу. Дверь обидчикам не поддастся, а вот со стороны окна вполне можно ожидать желающих спасения. Кто останется в комнате, если и не сгорит, то дыма наглотается точно. Собирая топливо для своего "аутодафе", Максим загодя присмотрел в подвале молоток. Теперь он прихватил его на случай, если кто сможет выбить фанерные щиты, закрывавшие окна комнаты. Молотком он сможет орудовать быстрее, чем тяжёлым ломом.
  Уже у самого выхода он расслышал, как сверху доносятся истошные вопли и ругань вперемешку с удушающим кашлем, и град отчаянных ударов по пылающей двери. Максим от радости на мгновение даже позабыл о боли. Улыбаясь во весь рот, и щурясь заплывшими, слезящимися глазами, он вышел под окна. Из форточки, в которую он когда-то вмонтировал печную трубу, валили мощные клубы фиолетово-серого дыма.
  Один из фанерных листов сотрясался под отчаянными ударами изнутри. Похоже, постояльцы уже поняли, что вырваться из, превратившейся в пекло, комнаты через дверь - затея безнадёжная. Максиму внезапно стало весело, и он решил поделиться этой радостью с задыхающейся в дыму компанией.
  ― Дышите глубже, гости дорогие!
  В ответ из-за фанеры донёсся поток отборной брани и страшных угроз. Максим рассмеялся, зажав локтем больное ребро. Ради того, чтобы враги перед мучительной смертью услышали его смех, он готов был потерпеть колющую боль в боку. Но, похоже, ликование его было несколько преждевременным - кусок фанеры, не устояв под натиском ударов, выскочил из рамы, и, в облаке из осколков оконного стекла, хлопнулся на почерневший весенний снег.
  В проём окна хлынул густой поток плотного дыма, сквозь который протискивались человеческие фигуры. Бандиты сейчас казались Максиму какими-то гротескными персонажами из простенькой комедии времён первых немых кинолент. Кашляя, отхаркиваясь и постоянно утирая слёзы с распухших, красных глаз, они старались высунуться подальше в окно, поближе к свежему воздуху. При этом шла непрерывная, и комично неуклюжая борьба за место у окна. В ход шли кулаки, ноги, зубы, ногти - весь небогатый арсенал, которым наградила природа свой мягкотелый, прямоходящий венец - человека.
  Максим поймал себя на крамольной мысли, что радуется страданиям задыхающихся в дыму людей. Это, возможно, не так, чтобы совсем правильно с точки зрения просвещённого гуманизма, но... какого чёрта - эти твари едва не покалечили его. А может, и вовсе планировали съесть в ближайшее время. Так что, о каком всепрощении можно говорить - пусть подыхают. Максим самодовольно улыбался, любуясь отчаянной вознёй на подоконнике второго этажа.
  Однако, радоваться в одиночку - это совсем не тот накал положительных эмоций, которого ожидал Максим. Он решил обратить на себя внимание обитателей устроенной им коптильни, чтобы поделиться с ними своим счастьем. Выломав из сугроба твёрдый кусок ноздреватого снега, Максим примерился, и лихо метнул его в дымящееся окно.
  Он сам не ожидал такой невероятной точности от первого же броска, но грязный комок хлёстко влетел прямо в измазанное сажей лошадиное лицо одного из мерзавцев. Мёрзлый ком рассыпался мелкими искрами. Принявший порцию жёсткого снега в лицо, громко ойкнул, выругался и стал отчаянно тереть глаза. Под носом мужика проросли тёмные полоски кровяных ручейков. Максима это развеселило ещё больше.
  ― Что, жлоб, не выспался. Нравится моё жилище? Так в нём и оставайтесь. Навсегда.
  Мужик, "раненный" снегом, заметив Максима, злобно ощерился:
  ― Это ты, гадёныш! Надо было тебя добить вчера, ― и, обернувшись к приятелям, пытавшимся оттеснить его от окна, добавил:
  ― Кто из вас, дебилов, его связывал? Кадык вырву!
  Максим снова попытался обратить на себя внимание:
  ― Ладно, неудачники, не ругайтесь - лучше поцелуйтесь на прощание. Скоро ваши копчёные рёбрышки станут блюдом недели для местных людоедов. Гордитесь.
  Его собеседник, и без того красный лицом от вдыхания ядовитого дыма, теперь совершенно побагровел от злости.
  ― Стой, сволочь, никуда не уходи. Я сейчас, ― и, задержав дыхание, нырнул в черноту дымной завесы, которая начала уже подсвечиваться язычками пламени.
  Максим на секунду задумался: "Интересно, что может означать это " я сейчас"? Но быстро сообразил, что у этих ребят остался его дробовик. Он не стал дожидаться подтверждения своей догадки, и решил понаблюдать за окном из-за ближайшего угла. И едва он успел скрыться за стеной здания, как прогремел выстрел, сопровождаемый яростным воплем с нотками разочарования. Максим едва сдерживал злорадный смех. Разумеется, не оттого, что мог ранить чувства стрелявшего, а лишь затем, чтобы не беспокоить лишний раз свои сломанные рёбра.
  Вопль стал громче, разделился на разные голоса, но ярость в интонации быстро сменилась ужасом и отчаянием.
  ― Комната горит, братцы! Пропали мы, надо прыгать.
  ― Ты чего, бугай стукнутый, парашют в кармане таскаешь? Мы же ноги переломаем.
  ― Ну и задыхайтесь тут, бараны, а меня уже огонь за пятки кусает. Долго здесь не высидишь.
  Максим выглянул из-за угла, желая посмотреть, как его враги будут прыгать с высоты второго этажа на обледенелый газон. Тот здоровяк, что держал в руках дробовик, высунул голову из облака дыма, и поводил по сторонам слезящимися глазами. Должно быть его, Максима, высматривал. Но, похоже, не углядел, потому что, ухватив дробовик за самое дуло, и слегка раскачав, бросил его так, чтобы ружьё мягко приземлилось на голые ветки маленького куста.
  Потом мужик неуклюже вскарабкался на подоконник, и, развернувшись задом к улице, принялся одну за другой опускать вниз ноги. Максим посмотрел на боязливые попытки его обидчика спасти свою никчёмную жизнь, потом перевёл взгляд на ружьё, повисшее на тонких ветках. Можно успеть, надо успеть!
  Максим покрепче сжал в руке рукоять молотка, и, не выпуская из поля зрения повисшего на руках грузного мародёра, бросился к ружью. И он успел. Смог ухватить приклад дробовика, как раз в тот момент, когда мужик грохнулся на землю. Именно грохнулся, так как после падения не смог устоять на ногах, и с размаху приложился ягодицами о мокрый лёд.
  Максим даже со спины заметил, что упавшему трудно дышать. Да, что там - Макс будто сам ощутил силу удара о мёрзлую землю. Но на то, чтоб отдышаться много времени не потребуется - Максим прекрасно понимал это, и крепче сжал приклад ружья. Но тут же поменял решение. Сделав несколько быстрых шагов в сторону сидящего на земле мужчины, Максим со всего маху опустил на спутанные, сальные волосы свой молоток.
  Звук от удара был звонким, как от сухого дерева. Наивно полагая, что одного такого удара будет вполне достаточно, Максим ждал, когда же здоровяк затихнет у его ног. Максим чётко видел вмятину на черепе, которая быстро наполнялась кровью. Однако, мужик заревел, как раненный медведь, и стал медленно поворачиваться к Максиму. Тот принялся по-новой наносить жесточайшие удары. Один, другой, третий... и так до тех пор, пока обмякшее тело не распласталось, как мешок старого тряпья.
  Не успел Максим утереть со лба капельки пота, как над головой прозвучал плачущий женский голос:
  ― Жорик, ну что, получилось? Ты меня поймаешь? Здесь уже невозможно жарко. Задыхаюсь.
  Конечно, Максим сразу узнал этот голос, и даже жалобные интонации были всё те же. "Похоже, она и в жизни так общается, а не только, когда требуется простачка выманить", ― решил он. Вслух же, стараясь унять нотки волнения в голосе(как-никак, человека только что убил), он крикнул:
  ― Конечно, поймаю, крошка, с превеликой радостью.
  Максим посмотрел в слезящиеся глазки дамочки, благодаря которой едва не лишился жизни. Потом он поманил её окровавленным молотком. Девица скрылась в дыму, и её место в окне заняла отвратительная, почерневшая от сажи, физиономия. Рожа злобно оскалилась. Максим направил дуло дробовика точно на одну линию с переносицей наглеца.
  ― Спрячься, чёртов подгузник. Я с дамой беседовал, и тебя не приглашал.
  Чумазый бандит попытался плюнуть на голову Максу, но, похоже, от дыма и жара слюна в его рту высохла. Однако, сам жест Максиму очень не понравился. Грязная рожа решила не останавливаться, и распахнула кривозубую пасть:
  ― Да пошёл ты, козлина. Я спущусь и на ремни тебя порежу. Я тебя жрать по куску буду, и заставлю на это смотреть. Я...
  Максим пожал плечами, и надавил на спуск. Хлопок выстрела, истошный вопль наверху - и, рассыпавшееся кровавыми лохмотьями лицо, скрылось в чёрно-оранжевом аду пылающей комнаты. Ему на смену тут же высунулась до смерти перепуганная девица.
  ― Не стреляй, умоляю, убери пушку. Мы уже почти задохнулись, у нас волдыри от ожогов, нас рвёт постоянно так, что сердце почти через горло вылазит. Ещё полчаса, и ту одни головешки останутся. Дай нам спуститься - мы всё для тебя сделаем. Пожалей нас.
  Максим в ответ молча помотал головой, давая понять, что жалеть никого не планирует. Конечно, он на мгновение всё же почувствовал некоторую жалость к запертым в душегубке людям - что ни говори, а девчонка хороша, как актриса. Убеждать она умеет. Но мгновение, на то и мгновение, что быстро заканчивается, уступая следующему. А в следующий миг Максим снова вспомнил боль и унижение прошедшей ночи. Нет, ребята, такое прощать нельзя.
  Вдруг из комнаты раздался ужасающий, звериный рёв. Грязная лапа откинула женщину от окна, и в следующую секунду в проём выпрыгнул мужик, размахивая огромным тесаком. На что он рассчитывал, непонятно - если напугать Максима, то частично ему это удалось. Самому бесстрашному заори сзади на ухо - он вздрогнет. Эффект неожиданности. Вот и Максим застыл в недоумении, но лишь на пару секунд.
  Если же мужик, обезумев от едкого дыма и нестерпимого жара, решил, выскочив в окно, напасть на Максима, то его замысел был обречён на провал. Земное притяжение ни для кого исключений не делает, и мужик, грузно, как-то боком рухнув на обледенелый асфальт, заголосил невероятно высоким голосом. Про тесак он совершенно забыл, и тот валялся в метре от корчащегося прыгуна. Максим подошёл ближе, изготовив молоток для удара.
  Подступив ближе к упавшему, он брезгливо поёжился - одна нога бедолаги была неестественно вывернута, и светло-серая кость вспорола обильно смоченную кровью и мочой ткань брюк. Тот, кто вчера хотел лишить жизни Максима, сейчас, не прекращая вопить, повернулся к недавней жертве. Его лицо, искажённое гримасой боли и ненависти, представляло собой один большой ожог. Максиму даже показалось, что вздувшаяся багровыми волдырями кожа слегка дымится и потрескивает, как мясо на гриле.
  Максим не стал ждать, и пробил молотком самую макушку обожжённой головы. Вопль, который доводил его до оторопи, стих только после четвёртого, или пятого удара, когда жало молотка с чавканьем опускалось уже в кашу из мозгов и осколков кости.
  Всё, отмучился! С некоторыми людьми лучше не связываться, но этот бандит слишком поздно уяснил это для себя. Хотя, Максим сильно сомневался, в том, что такие люди вообще способны что-либо понять. Образумить их можно лишь с помощью пули, ножа, огня или вот... молотка.
  Максим отвернулся от агонизирующего тела как раз вовремя - в окно вылезала крикливая девица, которую придерживал мужчина в тлеющей куртке. Похоже, что он только что сбил с одежды пламя. Решили воспользоваться тем, что Максим отвлёкся на их товарища, да упокоится тот с миром, и думали под шумок сбежать от наказания. Не тут-то было! Максим подошёл к ним поближе, и передёрнул затвор дробовика. Он уже знал, как сделать это погромче и пострашней. Так, чтобы у того, кто услышит это сухое клацание, засосало под ложечкой в ожидании выстрела.
  ― Не рано ли вы уходить собрались, гости дорогие? Вам же так нравилось у печки греться. Вот и грейтесь, твари. Лезьте обратно или картечью грудь разворочу.
  Женщина снова заголосила, на этот раз ещё проникновенней и жалостливей.
  ― Ну, отпусти ты нас. Мы уйдём, и ты нас никогда не увидишь.
  ― Я вас и так больше никогда не увижу. И никто не увидит, за что мне все только спасибо скажут - меньше мрази на земле останется, ― Максим поигрывал дробовиком, упиваясь ролью праведного мстителя. На время он даже забыл о болячках, полученных благодаря этим "просителям".
  Девушка уже не играла - по её лицу, смешиваясь с сажей текли слёзы. Сама она, не просила, а уже ревела в голос:
  ― Умоляю, отпусти нас. Да, какого чёрта - нас? Меня отпусти, я тебе пригожусь. Я такое могу, что ты о других бабах вмиг забудешь. Я всё для тебя сделаю. Любое желание. Только помоги мне выбраться.
  Максим опустил ружьё, но не потому, что внял увещеваниям девицы - просто рука затекла. Но в глазах женщины он успел заметить мелькнувший огонёк надежды. Сам не зная почему, но он решил дать ей немного пожить - в конце-концов, с одной женщиной он всегда сможет справиться, в случае, если она решит навредить ему.
  Максим изобразил рукой с зажатым в ней молотком, приглашающий жест:
  ― Ладно, ты одна можешь прыгать - убивать пока не стану. Но только ты.
  Женщина мгновенно прекратила реветь, продолжая лишь негромко всхлипывать: "Да, только я. Да, на кой мне ещё кто-то. Только я", ― суетливо принялась карабкаться на карниз. Однако, едва она перекинула за окно лишь одну ногу, в её густые волосы вцепилась огромная, обожженная ручища. Надежда на её лице мгновенно сменилась ужасом, когда из дыма, вслед за рукой, появилось лицо, с которого кусками слезала кожа, будто шкурка с разваренной картофелины.
  Намотав волосы женщины на руку так, что её веки полностью обнажили перламутр глазных белков, монстр, этот человек-головешка, взревел:
  ― Куда же ты без меня, крошка? Не выйдет - со мной пойдёшь. На тот свет, и прямо сейчас, ― лишившийся рассудка от боли и удушья мужчина бросился в объятую огнём комнату. Он буквально запрыгнул, вскочил в самое пекло пожара, как на борт уплывающего катера, увлекая за собой несчастную женщину. Вопли, что вылетали из пламени, были недолгими, но пробирали до самого костного мозга высочайшей концентрацией в них боли и безысходности.
  Максим подождал, когда утихнет последний стон, и отошёл на противоположную сторону улицы. Возле стен его бывшего убежища становилось нестерпимо жарко. Максим устало опёрся о кирпичную стенку здания. Пламя уже вырывалось из окон, и, будто огромными пальцами, щекотало кирпичную стену. Было видно, что пожар бушует и в коридоре, и в некоторых смежных кабинетах. Через пару часов, может чуть больше, от старой школы останется лишь закопченная кирпичная коробка.
  Максим с сожалением смотрел на пожар, им же устроенный, щурясь на ослепительно-оранжевую стену огня. Всё же, здесь он смог пережить самое суровое время - морозы, метели, пронизывающие зимние ветра. Сейчас уже нет таких смертоносных морозов, даже по ночам. Однако, выйти из города пока не получится из-за раскисших до полной непроходимости полей и просёлков. Придётся подыскать новое убежище. Хотя бы на пару недель.
  И уходить на поиски надо прямо сейчас, пока на пожар толпами не сбежались зеваки. Это дело такое: бедствия всегда людей манили, как мотыльков на свет. И в прежние, спокойные дни, и, уж тем более, в нынешние времена, бедные на развлечения. Набегут, как миленькие. А Максиму не очень то хотелось встречаться с незнакомцами. Как показали события последних суток - от таких встреч можно ждать любых неприятностей.
  Макс прихватил тесак одного из мародёров - вещь нужная и универсальная, а то его маленький ножичек не во всяком деле хорош. Ну, хоть какая польза, взамен нанесённого вреда. Он обыскал трупы. Спички - пригодятся. Сигареты - Максим не курил, но понимал, что такой товар сейчас в ходу - всегда можно на что-нибудь сменять.
  Стоп! А это что такое? В подкладке куртки одного из бандитов Максим нащупал с десяток небольших прямоугольных предметов. Он рывком порвал потёртую материю. Ну надо же - мобильники. Самые настоящие, мобильные телефоны! Максим удивился, так как успел отвыкнуть от столь привычной когда-то вещицы.
  Свой он выкинул вскоре после того, как покинул Москву. Связь пропала ещё до момента, когда разрядилась батарея, которую, кстати, тоже не предвиделось возможностей зарядить. Видимо, стало слишком опасно поддерживать работоспособность вышек-станций, расположенных в полях, перелесках, близ деревень и маленьких посёлков. А может, это был временный сбой. В любом случае, счёт пополнять теперь негде.
  Зачем же этому обалдую понадобилось столько безжизненных и бесполезных теперь аппаратов? Для коллекции, или в расчёте когда-нибудь продать? Что ж, теперь Максим мог только догадываться о замыслах покойника, но ему было уже не до этого. В отсветах пожара стали внезапно появляться, и пугливо исчезать малочисленные тени. Пора уходить, пока не подтянулись более сплочённые и решительные компании, вроде тех, которые опрометчиво не добили его этой ночью.
  Пока окончательно не стемнело, надо было найти относительно безопасное убежище. Максим посчитал патроны в магазине дробовика. Три штуки. Не густо, придётся экономить, и стрелять только в самых исключительных случаях. Если человек не совсем ослаб рассудком, ему будет достаточно одного вида направленного на него оружия. Он ведь не угадает, сколько патронов в магазине. Да, и сколько бы ни было - ему-то достанет и одного. Это одна из приятных сторон владения оружием, ради которой Максим не выпускал дробовик из рук.
  Он решил идти в ту сторону, с которой они с лесопоклонниками когда-то вошли в город. Просто, именно оттуда он решил начать свой дальний поход, когда придёт время и земля подсохнет. До тайника с тушёнкой путь неблизкий, а до "Нового мира" и того дальше. И это напрямую - не по дорогам, а поперёк их пересекая.
  По магистралям, конечно, удобней, но там теперь засады за каждым поворотом. Всем ведь ясно, что люди к дорогам тянутся - там их и надо ловить тем, кто ищет лёгкой наживы и не брезгует лишний раз кровь пустить ближнему. Только идиот в одиночку, без хорошей поддержки по дорогам путешествовать решится.
  Максим себя таковым не считал, и остановился в пустой хибарке на отшибе, возле старого бетонного забора. Похоже, что когда-то за этой оградой располагались склады, или подсобные цеха какой-нибудь фабрики. А этот бревенчатый домишко служил в те времена чем-то вроде проходной и, одновременно, бытовки для сторожей. Странный выбор для пропускного пункта. Максим так и не понял - куда вёл этот выход? Может, дорогу много лет назад провели по-новой, но уже в другом месте? Там и ворота другие прорубили, а тут проход оставили так - на всякий пожарный, или, просто, руки не дошли заделать.
  Место было настолько глухое, что даже на заборе, кроме лишайников и сизой плесени, не было ни обычных в таких местах граффити, ни даже просто похабных надписей, которые, порой, будто сами собой прорастают на свободных плоскостях. А здесь - ни закорючки, ни чёрточки. И правильно - кому читать-то? С одной стороны - осиротевшие ангары, с другой - заболоченный пустырь, упирающийся у горизонта в реденький, как пушок на лысине, лесок.
  Максим нашёл эту развалюху случайно, когда, выйдя из города, увидел в стороне от дороги забор, и решил обойти его. Домишко привлёк его уединённостью, почти целыми стёклами, прекрасным обзором окрестностей и небольшой печуркой в углу. Ну, и ещё ему понравилось, что в случае опасности он мог легко скрыться как в одну, так и в другую от забора сторону. С учётом последнего случая - огромный плюс в пользу выбора для временного жилья этого домика из почерневших от старости брёвен.
  Максим смог наломать дощечек от сваленных у забора складских поддонов, ещё до того, как окончательно стемнело. На растопку печи ушёл почти час. Дым поначалу не желал уходить в трубу, настойчиво растекаясь едким облаком по жилищу. Лишь когда Максим вспомнил, что надо открыть заслонку трубы, дело пошло на лад. Ясно, что он слегка одичал в городе с центральным отоплением, да потом со своей самопальной буржуйкой-каменкой, и позабыл о том, как нормальными деревенскими печами пользоваться.
  В комнате, освещаемой лишь красноватыми бликами печного огня, Максима неодолимо тянуло спать. Даже напомнившие о себе болячки, полученные в начале дня, бессильны были разогнать неодолимую дремоту, клонившую его голову к полу. Он едва дождался, когда тесная комнатка прогреется, а деревяшки в печи прогорят до углей. Тогда Максим, хватаясь за бок с больными рёбрами, дотянулся до печной заслонки, задвинул её до упора, выпачкав ладони сажей, и, растянувшись прямо на дощатом полу, забылся крепчайшим сном.
  Проснулся Максим оттого, что в щели пола ощутимо веяло холодком. А солнце, подползающее к самой макушке небесного свода, не оставляло сомнений в том, что здоровый сон продлился аж до полудня. Максим, поохав, когда болячки тоже проснулись, стал неспешно собираться на поиск еды. Что бы там ни случилось, а ждать придётся здесь, и есть что-нибудь надо.
  В последующие дни Максим не раз благодарил провидение, что вывело его к этой уединённой сторожке. Расположенное вдали от дорог это местечко не привлекало ничьего внимания, давая забытое чувство покоя и безопасности. Похоже, обособленное расположение уберегло эту заброшенную промзону от визита палачей "Нового мира", и во время обхода территории Максим не обнаружил ни одного гниющего мертвеца. Этакий райский оазис на краю загаженного трупным ядом городка.
  Если бы не травмы, и не тревога за Ольгу, Максим и, в самом деле, чувствовал бы себя вполне довольным. Отсутствие трупов позволяло дышать полной грудью, не считая редких дней, когда ветер дул со стороны города. Пустынная территория не привлекала внимания мародёров. А что здесь брать? Ржавые гвозди, гнилые доски, да покосившиеся бетонные столбы? За бетонным забором Максим был единоличным и полным хозяином.
  Возле одного из ангаров ему удалось отыскать бухту тонкой стальной проволоки. Из неё он сумел связать корявую, но вполне пригодную для ловли ворон и голубей сетку. Ещё он накрутил несколько проволочных петель, и понаставил их в близлежащем леске, на заячьих тропах. Птичье мясо быстро надоедало. То, что изредка удавалось разнообразить свой стол жёсткой зайчатиной, особой радости Максиму также не доставляло. Но с голоду он не подыхал, и даже быстро шёл на поправку после избиения мародёрами.
  Каждое утро Максим прижимался к оконному стеклу лбом, жадно поглощая кожей его прохладу, и наблюдая за изменениями в природе. Он видел, как пятна снега уменьшаются, открывая солнцу серые стебли трав, или ржавые пятна глинистой почвы. Потом мерял на глаз, как сжимаются, усыхая, лужи талой воды в ложбинках и бочагах.
  К утру десятого дня, Максим уже мог дышать полной грудью, не боясь, что в боку резко дёрнет калёным шилом больное ребро. Синяки и ссадины также постепенно исчезли, перестав доставлять неудобства в жизни, требующей постоянного движения. В очередной раз, вернувшись из леса, где проверял заячьи силки, Максим отметил, что ноги уже не вязнут так сильно в размякшей грязи. То есть, грязь пока не пропала, но вдоль кромки леса или кустарника, да по согретым солнцем возвышенностям, вполне можно передвигаться, не опасаясь по колено провалиться в густую, цепкую жижу.
  Больше ждать он не мог. Ведь, Ольга могла по-настоящему рассчитывать лишь на его помощь, а он тут ждёт, когда все тропки просохнут. Ничего - и так доберётся до тайника, а там, глядишь, и ещё теплее станет. И Максим стал готовиться в дорогу.
  Привычно ощипав пойманных голубей, он насадил их на стальную спицу, и повесил запекаться над углями. Сам же принялся чинить поистрепавшуюся одежду и обувь. В этом деле очень кстати оказались обрывки проволоки, и гвоздик, который Максим использовал в качестве шила. Не имея опыта в латании штанов и сапог, он провозился очень долго, а результат по-прежнему не радовал глаз. Но, понимая, что добыть одежду сейчас не удастся, Максим подавил свой критический пыл. Ну, не на парад же ему идти, а от грязи, снега и ветра эти заплатки вполне смогут на время защитить.
  Провозившись до самого заката, Максим заново растопил остывшую печь. Потом натаскал поближе к очагу досок, наломанных со старых поддонов. Пусть сохнут - в лесу сейчас сухих палок для костра не отыскать. Поужинав голубиным мясом, развесив для просушки одежду и выставив сапоги ближе к огню, Максим устроился на ночлег.
   Перед дальней дорогой тревога долго не отпускала Максима. Он старался представить, какие опасности могут подстерегать его на пути к тайнику. А вдруг морозы ударят заново, или, напротив - зарядят весенние дожди. В прежней жизни, сытом существовании в большом городе, он и помыслить не мог, насколько человек слаб и зависим перед мельчайшими капризами погоды. А теперь... теперь пугает каждая мелочь: тучка над горизонтом, ощущение постороннего взгляда на затылке, шорохи за стеной.
   Иногда Максиму казалось, что он стал различать чужие, враждебные запахи, как один из тех псов, что противно и громко скулили по ночам в ближайшем перелеске. Просто появлялось ощущение какого-то враждебного присутствия. Максим тут же брал в руки дробовик, и бросался к дверям. Но, к счастью, это были лишь лисы, или одичавшие собаки, которые при виде человека с ружьём тут же бросались прочь.
  Вот и теперь, накануне ухода из этого, провонявшего покойниками, городка, Максиму было не до сна. В каждом шорохе, стуке и скрипе слышалась угроза. Будто за порогом сторожки кто-то так и ждёт, когда Максим уйдёт подальше от своего временного убежища, порвёт связь с укрывшими его стенами. И там уже будет несложно сбить его с ног, отобрать оружие, втоптать в грязь, утопить в болоте.
  Все эти тяжёлые мысли мучали Максима всю ночь, иногда незаметно перетекая в реалистичные кошмары, от которых он вскакивал, машинально хватаясь за оружие. Гладкое ложе ружейного приклада, или рукоять ножа, неизменно успокаивали его разыгравшееся воображение, принося чувство защищённости, но потом всё повторялось по новой. Его мысли всю ночь кружили вокруг одних и тех же образов, как искорки на детском волчке.
  Дождавшись рассвета, как спасения, Максим скрутил из проволоки и тряпок подобие заплечного мешка. Совершенно опустошённый, отправился он в дорогу, решив, что любая возможная опасность лучше, чем её ожидание. Лучше держать врага на прицеле или руками за горло, чем озираться в ожидании неизвестной угрозы.
  С каждым шагом страх рассеивался, а восходящее солнце окончательно вытравило из головы Максима остатки ночных кошмаров, напитав его, капля за каплей, прежней уверенностью и стремлением к цели - соединению со своей любимой женщиной.
  Максим быстро добрался до дороги, по которой они вошли в городок с поисковой бригадой. По ней он и отправился вдоль реки, выискивая глазами знакомые ориентиры. Максим пытался найти тот маршрут, по которому они подошли к реке, чтобы оттуда напрямую двинуться в сторону общины лесопоклонников. Разумеется, он не собирался посещать лагерь, ведь большинство общинников уже считали его мертвецом. Однако, чтобы отыскать свой тайник, ему потребуется идти от лагеря - только так он сможет вспомнить заветное место.
  Максим никогда не жаловался на свою память, и легко запоминал приметные деревья, камни, холмики и канавы - всё то, что помогло бы впоследствии вновь пройти тем же путём. Он не делал это намеренно, но всегда, повторно посещая какое-либо место, отмечал, что помнит всё до последнего поворота. И пусть последний раз по этим местам он проходил, когда всё было укрыто снегом, Максим без особого труда нашёл то место, где следовало повернуться спиной к реке, и двигаться к следующему ориентиру.
  Так он и шёл, старательно избегая заболоченных низин. Максим собирал сухие сучья, и, ближе к заходу солнца, устраивался на ночлег в какой-нибудь сухой и защищённой от ветра ложбинке. Спал Максим недолго, просыпаясь от невыносимой, зубодробительной дрожи, вызванной ночным заморозком. Тогда он вновь разводил огонь пожарче, и, дождавшись восхода светила, двигался дальше.
  За всё время пути, он не встретил ни одного человека. Порой он даже ловил себя на мысли, что не прочь увидеть чью-либо рожу. Пусть одичавший охотник, разоритель гнёзд, трясущийся каннибал, на худой конец, но человек. А то глаза слипаются от монотонного мелькания почерневших древесных стволов, да сухих плетей кустарника. Порой, Максим, начинал напевать что-либо вслух, вздрагивая от звука собственного голоса. Анекдоты себе рассказывал, громко смеясь над знакомыми шутками. Как ни странно, это помогало ему не раскиснуть в полном одиночестве.
  Людей Максим не встречал, а вот зверей - великое множество. Правда, это было лишь то, что от зверья осталось - распространяющие густой, въедливый смрад, гниющие туши. Этого и следовало ожидать - массовый замор из-за полного отсутствия пищи. Из-за того, что уничтожили растения, многие звери не успели накопить жир на зиму, а в скудные морозные месяцы им только и оставалось, что помирать с голоду. Ведь, теперь не было егерей, которые ставили кормушки на лесных полянках в суровые зимы.
  Для мух и воронья это был настоящий пир. Тут и там слышались птичьи перебранки, и кружили над землёй сытые падальщики. Но и без них Максим легко мог определить, насколько много зверья не пережило зиму. На всём протяжении пути он, выходя из одного смрадного облака, ту же попадал в другое. Казалось, от этого тяжёлого запаха смерти невозможно скрыться.
  На третий день пути, он всё же увидел людей. Группа мужчин показалась из леса, как раз там, где недавно прошёл Максим. Он пригнулся, но понял, что напрасно - его заметили. Он уже взялся за ремень дробовика, когда люди отвернулись от него, и продолжили свой путь, не обращая на Максима никакого внимания. Он поначалу удивился такому поведению, но, присмотревшись, понял, что эти люди - его бывшие соратники с "печатью Леших" на груди. Он, будучи в поиске или на охоте, так же, как и прочие общинники, никогда не обращал внимания на людей, бродивших вдалеке, и не представлявших явной угрозы. Все считали: "Ходят, и пусть ходят. Леший с ними. Захотят поближе подойти, тогда и посмотрим, что делать".
  Если общинники куда-то идут, то не иначе, как по заданию Ведущего. И им нет резона отвлекаться на какую-то одинокую фигуру, мелькнувшую вдали. Но один вывод из увиденного был для Максима бесспорен: лагерь уже близко, и, похоже, эти люди как раз туда и направляются. Он решил издали проследить за ними. Зная, что никто за ним не погонится, он, тем не менее, старался следовать за общинниками так, чтобы не привлекать внимания.
  Находясь на пределе видимости, он выжидал, пока группа людей не скроется из виду. Потом, выждав несколько минут, двигался в том же направлении, пока вдали не начинали маячить спины лесопоклонников. Этот метод оправдал себя целиком и полностью - за час до захода солнца Максим, распластавшись у корней мёртвой сосны, наблюдал, как ходоки скрылись за воротами лагеря.
  Глядя на знакомые очертания крыш и сторожевых надстроек за бетонной оградой, Максим ловил себя на мысли, что немного скучает по жителям лагеря. Не по каждому, но по тем, с кем довелось общаться, чьи лица он видел на протяжении многих недель. Удивительно, ведь с момента, как он вышел через эти ворота последний раз, прошло около двух месяцев, а казалось - чуть ли не целый год.
  Максим подавил горестный вздох, не давая себе ни единого шанса подцепить вирус бессмысленной ностальгии. Всё, что нужно было найти, он нашёл: вот ворота, а вот и тропинка, по которой его впервые привели в лагерь. Теперь не составит особого труда отыскать то место на придорожном откосе, где он припрятал драгоценные консервы.
  Максим бросил последний взгляд в сторону обители лесопоклонников, и бойко зашагал по лесной тропе. Мёртвые стволы сосен, растрескавшиеся после зимних морозов, закончились, когда солнце уже коснулось нижним краем горизонта. Выйдя в поле, Максим остановился, пытаясь вспомнить, откуда именно они подошли к лесу после разграбления автоколонны.
  С тех пор произошло немало памятных событий, но дорогу Максим вспомнил быстро. Он ускорил шаг, желая добраться до тайника именно сегодня. Он уже порядком устал от шатаний по грязи в полном одиночестве, и хотел, наконец, выйти на финишную прямую - отправиться в "Новый мир", где, наверняка ждёт его помощи Ольга.
  Максим, не сбавляя хода, посмотрел на донельзя истрепавшуюся фотографию с лицом любимой, и почти сорвался в бег. Тогда им потребовалось около двух часов, чтобы добраться до кромки леса. Но их в тот день было много, и каждый нёс на плечах тяжёлый груз. Теперь он один, и почти налегке - должен успеть до того, как на поля опустится ночная мгла.
  Да! Вот крутой откос возле автодороги. Кажется, он немного отклонился от выбранного маршрута, но, к счастью, обгоревший остов тяжёлого грузовика с краю дороги служил отличным ориентиром. Максим замети его у самого поворота, и пошёл в ту сторону, стараясь восстановить дыхание после пробежки. Сердце продолжало биться в неистовом ритме, и неясно - от бега или от волнения. Волнение было связано с тревожными мыслями, неожиданно атаковавшими мозг мужчины. А что, если камни, которыми он отметил тайник, смыло талыми водами, или растащили вороны? Что, если кто-то, случайно ковырнул землю, и нашёл банки?
  Максим невольно побежал снова, и едва не расшибся, споткнувшись о пирамидку, сложенную из заплывших грязью булыжников. Макс громко выругался, прыгая на одной ноге. Но не успело ещё смолкнуть эхо, дерзко вторя площадной брани мужчины, как тот уже счастливо рассмеялся. Это же его знак! Тайник здесь!
  Максим принялся широким лезвием тесака, как детским совком, судорожно отбрасывать в стороны влажный, слипшийся грунт. Яма получилась довольно внушительная, но ни одной жестянки так и не попалось. Неужели, он ошибся, и камни всё-таки отнесло потоком. Или чьи-то жадные руки, забрав ценный груз, по новой выложили пирамидку, желая жестоко позабавиться над незадачливым владельцем консервов.
  Тьма сгущалась над дорожной лентой, и всё более тёмные мысли посещали Максима. И вдруг, раздался долгожданный скрежет - лезвие тесака скользнуло по округлому боку железной банки. Максим воткнул нож в землю, и принялся разгребать грунт руками. Одна, две, четыре - все до единой жестянки были вытащены из ямы, и сложены горкой поблизости.
  Максим, облегчённо вздохнув, утёр рукавом пот со лба. У него ещё имелось в запасе с десяток минут, чтобы развести огонь, пока холодная тьма окончательно не поглотила всё, до чего могли дотянуться, дрожащие от волнения и тяжёлой работы, руки.
  
  **Глава 11. Вдвоём любая дорога короче, особенно на машине.**
  
  Максим проснулся от назойливого металлического бряцания, будто кто-то швырял камни в лист железа. Максим не сразу понял, что это за тесная комнатёнка, освещаемая тусклыми лучами, льющимися сквозь закопчённые стёкла. Но, больно ударившись головой о рулевую колонку, сразу вспомнил, как ночью, пытаясь укрыться от холодных струй дождя, забрался в кабину сгоревшего грузовика.
  Дождь начался практически одновременно с ночной тьмой, не дав ни малейшей возможности развести костёр. Максим недолго раздумывал о выборе укрытия, так как других вариантов просто не было - у кабины тяжёлой машины имелась крыша, и даже несколько уцелевших стёкол. Туда то Максим быстренько перетаскал драгоценную тушёнку, и съёжился от холода, пытаясь унять неистовую дрожь во всём теле.
  Спустя какое-то время, усталость и перестук капель по крыше и стеклу оказали на Максима действие, подобное сильнейшему снотворному. Полог забытья укрыл от него неудобства внешнего мира, вернув на время в размеренное спокойствие прошлой жизни. Сновидения были на удивление яркими и реалистичными, а тут этот... грохот и лязг.
  Максим приподнялся, потирая ушибленный лоб, и неуклюже переместился к дверце кабины. Он заранее ненавидел источник шума, будь то птица, обрезок проволоки или человек. Придерживая одной рукой ремень ружья, а другой сжимая рукоять огромного ножа, он распахнул дверцу. Назойливый стук тут же стих.
  Максим спрыгнул на влажную землю, и едва не сшиб опешившего мужика с ломиком-монтировкой в руках. Человек был невысокого роста, и довольно щуплого телосложения, но держался для своих кондиций очень уверенно. Однако, при виде Макса, лицо незнакомца исказила гримаса страха и неуверенности. Максим усмехнулся, представив, как он выглядит сейчас со стороны. Выпачканный в саже детина со зверским выражением на лице, ружьём за спиной, и широченным тесаком в руке - сам чёрт от страха заикаться станет.
  Максим, откашлявшись и сплюнув под ноги, сделал шаг к незнакомцу.
  ― Мужик, ты чего грохочешь? Решил, что вот это - барабан? ― Максим направил нож на грузовик, и, как указкой, очертил им силуэт машины. Человек молчал, раскрыв рот. Казалось, он не в силах поверить, что это мрачное существо, напоминавшее кровожадных Леших, о которых столько рассказывали в последние годы, способно произносить осмысленные фразы.
  Максим, тем временем, решил воспользоваться замешательством мужчины, и гаркнул, что есть мочи:
  ― А ну, брось монтажку! ― и железный штырь тут же отлетел в сторону, громыхнув по топливному баку машины. Мужчина вытянул перед собой руки, будто желая остановить рассерженного Максима.
  ― Успокойся, ты чего... Я ничего такого не делал. Я прямо сейчас ухожу, только не убивай.
  Максим уже немного отошёл от раздражения, охватившего его после столь бесцеремонной побудки. Кроме того, он успел заметить, что мужик вполне безобиден. Поняв, что слегка переборщил, пытаясь упредить возможную опасность, Максим попробовал придать лицу более дружелюбное выражение.
  ― Да, ты чего, мужик - не психуй. Не собираюсь я тебя убивать. Просто спросонья не сообразил - кто тут ломится. Сам знаешь, ухо надо востро держать. Так, а чего ты по железу-то лупил? На дурака, вроде, не похож.
  Мужчина, помялся минуту, всё ещё не решаясь ответить грозному незнакомцу. Но, когда Максим сделал ещё шаг ему навстречу, надумал-таки раскрыть рот.
  ― Да у меня машинка-то старенькая - мне сейчас любая гайка сгодится, любая автожелезка. А тут много чего наковырять можно. Вот, и громыхал. Надо было сначала в кабину заглянуть, ты уж извини.
  Максим не верил своим ушам - человек сказал, что имеет машину. Это же просто подарок судьбы! Максим решил развить тему транспорта:
  ― Машина? Ты на колёсах? Это как же ты сумел? Я вроде слышал, что вся нефтеперегонка работает только на поддержание армии и избранных в столице. То-то, машин не видать давно - насухую, без топлива, не ездят. Вот эта головешка, кстати, тоже из московского автопарка, ― Максим опять махнул рукой в сторону грузовика.
  Было заметно, что его собеседник, поняв, что расправа ему не грозит, немного расслабился. Более того, на его лице читалась гордость, оттого, что смог вызвать изумление у незнакомого, и, похоже, бывалого человека. Загадочно улыбнувшись, мужчина не менее туманно произнёс:
  ― Вот, сумел. Езжу, и стараюсь воякам на глаза не попадаться.
  ― Да как же - не попадаться, если у них все дороги под контролем. Конвои с броневиками туда-сюда разъезжают. Со мной в об..., ― Максим хотел сказать "в общине", но, решив, что тогда придётся рассказывать, что за община такая и многое другое, тут же поправился:
  ― В общем, знакомый один рассказывал, как его на дороге патруль остановил. Начали расспрашивать: откуда бензин, у кого брал, покажи, да расскажи. И хорошо так спрашивали, по-настоящему, с пристрастием. Еле убежал от них. А ты..., да, кстати - а как тебя зовут то? Я - Максим, ― и Макс протянул руку незнакомцу.
  Тот, мгновение помешкав, пожал протянутую руку.
  ― А я - Григорий, Гриша. А как ездить удаётся? Да у меня машинка настолько убогая, ― в этом месте Григорий понизил голос, будто опасаясь, что его автомобиль услышит оскорбительный отзыв:
  ― Настолько старая и потрёпанная, что, когда, услышав приближение конвоя, съезжаю на обочину, её любой примет разве что за груду металлолома. И бензином мой "Москвичёнок" никаким не брезгует. Да, и не такой уж прожорливый. Вот и езжу на смеси из того, что сцедил из баков брошенных машин. Таких тачек на дорогах без счёту. Военным некогда ими заниматься, а прочие выбирают тачки посимпатичней и подороже. Идиоты! Вот их и высаживают на обочину или вояки или бандиты - видя машину, думают, что есть чем поживиться у владельца. Если в живых оставят - считай, повезло.
  ― Да, Гриша, ты молодец - соображаешь. Вот, я бы тоже выбрал тачку помощнее, если бы не пришлось последние месяцы вдали от дорог путаться.
  Максим вспомнил про тушёнку, и его тут же посетила неожиданная мысль.
  ― Слушай, Гриша, а ты тушёнку любишь?
  Григорий минуту стоял, выпучив глаза, будто его спросили, давно ли он купался в бассейне с шампанским. Его щёки зашевелились - казалось, он пробует на вкус подзабытое слово, и этот вкус ему очень нравится. Гриша сглотнул, и зашевелил губами, желая что-то сказать, но Максим жестом предложил ему не делать этого. Он вернулся к кабине, и вытащил начатую банку мясных консервов, которую оставил на утро.
  ― Держи, Григорий. Бери, бери, не тушуйся, ― Макс, чуть ли не силой принялся впихивать жестянку новому знакомцу, который не мог поверить своему счастью. Наконец, дрожащими руками он принял дар, пару минут рассматривал и ощупывал банку, водил пальцем по острому краю крышки. Потом, как голодный пёс, стал обнюхивать содержимое жестянки, блаженно зажмурившись. Наконец, убедившись, что всё это не сон и не мираж, запустил пальцы в банку, и, вытаскивая кусок за куском, стал бросать мясо в рот.
  Максим терпеливо ждал, когда Григорий выскоблит банку до блеска, не оставив ни капли жира. Потом подмигнул блаженно улыбавшемуся автовладельцу, и начал сразу с главного:
  ― Ну, вижу понравилось. А хочешь ещё три банки, целых, неоткрытых, получить?
  ― Так-так, вижу, к чему клонишь - машина нужна. В принципе, я сейчас ничем не занят. Так что можно подумать. А куда ехать? ― сказал Григорий в ответ, напустив на себя такой важный вид, будто не он только что пальцами тушёнку в рот пихал. Решил, что теперь игра перешла на его поле. Пусть так - Максим достал схему, добытую в городке с висельниками, и стал объяснять маршрут.
  ― Вот по этой трассе до бетонки, там придётся почти полкольца проехать, потом ещё с полсотни километров, а дальше...
  На этом месте Григорий бесцеремонно прервал Максима:
  ― А дальше можешь не продолжать - ехать в такую даль, да ты знаешь, что теперь на дорогах творится? А я столько видел, что выезжаю только в случае крайней необходимости. Нет, что ты, разве что... десять банок?
  Максим невольно прыснул, вспомнив московских таксистов-"бомбил" из недавнего прошлого. Всё то же, что и тогда: "Там пробки, бензин дорожает, там проехать сложно, обратно пустым далеко ехать - накинь соточку по такому случаю". Отсмеявшись, Максим нахмурился, и демонстративно принялся играть тесаком, накручивая в воздухе восьмёрки, и, иногда постукивая плашмя по прикладу дробовика.
  ― Пять банок - и на этом точка. Отказываться не советую - нервировать человека с оружием не очень умно. Ну, как, согласен?
  На лице Григория не мелькнуло и тени разочарования - похоже, пять банок тушёнки вполне устраивали его, как гонорар. А десять запросил так, на удачу - вдруг согласится пассажир. Но, видимо, Гриша был из тех людей, что предпочитают иметь своё слово последним в любом разговоре. Вот и теперь, он с некоторой ехидцей произнёс:
  ― Конечно, согласен - с пушкой ты ведь и машину можешь отобрать. Хотя, это вряд ли поможет - моя старушка, одного меня слушается, и то не всегда. Эх, ну давай, поехали, пока светло.
  Максим вернулся к кабине грузовика, чтобы набить жестянками консервов самодельный, тряпочно-проволочный рюкзак. Потом поспешил вслед за Григорием. Заметив автомобиль, к которому подходил его новый знакомец, Максим не сразу поверил, что такой хлам способен передвигаться. Кузов с живописным "горбом" был покрыт пятнами ржавчины и разноцветными лохмотьями осыпающейся краски. Мусорного колорита добавляли также, сделанные краской из баллончика, витиеватые надписи, из которых самым читаемым оказалось матерное словцо из трёх букв.
  Максим так залюбовался развалиной на колёсах, что не сразу вспомнил, что в салоне Гриша мог оставить оружие. С чего бы он так доверился незнакомому водителю? И едва Григорий приоткрыл дверцу авто, Максим бросился к нему с криком:
  ― Стоп!
  Григорий дёрнулся от неожиданности, и ответил пассажиру полным удивления взглядом. Максим ухватился за ручку дверцы, мягко отпихнув хозяина "Москвича".
  ― Давай-ка я салон осмотрю. На всякий случай, ― уже спокойно произнёс Макс. Григорий понял, в чём причина такого любопытства, и попытался отшутиться:
  ― Думаешь, у меня ствол под сидением? Вот уж напрасно - мне вера не позволяет оружие иметь.
  ― Ага, вера не велит хвостом шевелить, а кончиком можно, ― Максим забрался в пыльный салон. Он принялся заглядывать под сидения, обтянутые искусственной кожей, в бардачок и даже под коврики, но так и не смог обнаружить ничего, способного стрелять. Конечно, железок, которыми можно голову пробить имелось предостаточно. Однако, для того, чтоб их применить, требовалось хорошо замахнуться, для чего в салоне было слишком мало места.
  Да и Максим не собирался спать всю дорогу, давая Грише шанс к нападению. Осмотрев ещё раз все потайные места потёртого салона, Максим, неуклюже, по-крабьи, раскорячившись, вылез из автомобиля.
  ― Извини, Гриша. Вера - хорошо, а уверенность - лучше. А, на самом деле, почему не разжился оружием-то?
  Григорий смущённо потупился, и несколько раз подёргал молнию куртки вверх-вниз. Наконец, оставив застёжку в покое, решился ответить:
  ― Только не смейся, но не умею я пользоваться оружием по назначению. Вернее, духа не хватает в человека пальнуть. Смог тут как-то раздобыть "Макарова", а в нужный момент палец на курке, будто судорогой свело - держу гада на мушке, а выстрела не получается. В общем, и пистолет отобрали, и сам еле живой уполз. Считай, повезло - не добили только потому, что из-за трофея передрались, а я в этот момент и дал ходу.
  Максим сочувственно кивнул, и прошёл к пассажирской двери. Пора убедиться, что этот размалёванный музейный экспонат, способен ездить по дорогам. И это чудо поехало! Всё вокруг скрипело, щёлкало и свистело. Передачи переключались с оглушительным рычаньем, и не всегда с первого раза, а руль и педали жалобно стонали, вынуждая с непривычки ёжиться, прогоняя мурашки, бегущие по телу.
  Но, главное заключалось в том, что эта пёстрая "музыкальная шкатулка" всё же ехала, довольно резво подминая под капот километры потрескавшегося асфальта. А от прежнего состояния подмосковной трассы, на которое равнялись соседние области, не осталось и воспоминаний. Тяжёлые бронемашины, охранявшие в пути грузовые колонны с продуктами для столицы, за год изрядно подпортили покрытие. А иногда, и вовсе, приходилось объезжать глубокие воронки неясного происхождения - может, от снарядов или гранат, а, может, банальные промоины от стока вешних вод.
  Водитель и пассажир порой прыгали в салоне, как сухие горошины в детской погремушке. Максим, наблюдая за Григорием отметил, что тот довольно сносно переносит неистовую дорожную тряску - видно, что человек привычный. Глядя на него, и Максим старался поскорее адаптироваться к повторяющимся болезненным подскокам. Немало тому способствовал богатый водительский опыт, ведь когда-то и Максиму доводилось по самым разным дорогам кататься. Изредка попадались и разбитые просёлки, на один из которых стала похожа теперь эта трасса.
  Спустя час неистового родео в сопровождении скрипов и рычания, испускаемых деталями "москвича", Максим стал разбирать то, что говорил его спутник. Гриша рассказывал дорожные байки, по-детски хвастая своей небывалой ловкостью и прозорливостью.
  ― А вот случай был. Еду, значит, а поперёк дороги дерево лежит. И так аккуратно - не объедешь. Будто ветром повалило. Остановился, хотел попробовать в сторону бревно столкнуть. Только из машины вылез, только за сучок ухватился - глядь, а из кювета амбалы с палками и ножами повыскакивали, и ко мне бегут. Я рыбкой в кабину - прыг. Завёлся, а ехать некуда - с одной стороны бревно дорогу перегородило, с другой отморозки цепью раскорячились. Но я не растерялся, и прямо на бандитов помчался. Те всё ждали до последнего, что испугаюсь, и не уходили с дороги. Так что тех, что отпрыгнуть не успели - сшиб, как кегли. До места только на следующий день добрался, когда конвой проехал, а я за ними вслед.
  Максим понимающе кивнул, и, больше от желания показать, что не спит и контролирует ситуацию, нежели из жажды общения, вяло высказался:
  ― Да, теперь без веской причины лучше не останавливаться.
  ― Это точно. А тут ещё бывает, голосует у обочины какая-нибудь барышня, или парочка с ребёнком, а остановишься из жалости - из-за бугорка сообщники выскакивают. Хочешь тронуться и скорость прибавить, так эти пассажиры верещат, и за руки, за ноги хватают. Хорошо, монтировка под сидением - вразумил мерзавцев, невзирая на пол и возраст, да и вышвырнул прямо на ходу. Так что, и не проси ещё попутчиков взять - не остановлюсь, хоть стреляй. Слышал, не один водила так сгинул, по доброте своей.
  Максим помотал головой, прогоняя саму мысль о появлении подобных попутчиков, и успокоил Григория:
  ― Да мне дела до них нет, до автостопщиков - лишь бы до места добраться, отдать тебе консервы, и всё. Чем меньше будет остановок, тем лучше. Подожди-ка, Гриша, а как же гаишники - им тоже не остановишь?
  Григорий посмотрел на Максима так, будто у того вместо головы куст смородины вырос.
  ― Ну, ты даёшь, мужик - гаишники! Да если они ещё и остались, то от ряженых бандитов мало, чем отличаются. Так что, если они нам и попадутся, сделаем вид, будто останавливаемся. А потом, педаль газа в пол, и скорей до ближайшего поворота, чтобы колёса прострелить не успели, или голову.
  Максим, слушая Григория понял, что во всех, касающихся дороги, делах стоит полностью довериться ему. Всё-таки, в лесу, да в поле опасности заметно отличались от тех, что описывал опытный шофёр. Понял Максим и ещё кое-что. А именно, что за время скитаний в полном одиночестве, он будто копил все свои мысли и переживания глубоко внутри, под гнётом внешнего спокойствия и уверенности.
  Теперь же, потоком слов со стороны общительного попутчика, дамба сдержанного молчания была сильно подточена, и Максиму захотелось выговориться. Его нестерпимо тянуло излить душу впервые за долгие месяцы. И он, дождавшись, когда иссякнут бесконечные дорожные истории Григория, заговорил.
  Максим принялся рассказывать о том, как познакомился с Ольгой, и как потерял с ней связь. Как вырвался из замкнутой безопасности большого города, в надежде отыскать следы возлюбленной. Он рассказал о своей жизни в секте лесопоклонников, и в городке, задушенном гирляндами мёртвых тел. Рассказал всё, вплоть до момента, когда утром был разбужен металлическим лязгом, и познакомился с владельцем автомобиля, способного худо-бедно передвигаться.
  Григорий слушал, не проронив ни единого слова. Лишь выражение его лица менялось в зависимости от накала событий в описываемой сцене. Максим же не мог остановиться, и рассказывал, и рассказывал всё подряд, что запомнилось из событий последних недель и месяцев. Раньше он видел подобное, наблюдая за героями кинофильмов, сериалов, и даже рекламных роликов. Все эти спекуляции на тему очистительной исповеди, вроде тех, где присутствует сакральная реплика: "У вас проблемы? Хотите поговорить об этом?".
  Теперь же он сам буквально почувствовал, как с каждым словом, какая-то незримая, но чётко осязаемая тяжесть, покидает его сердце, очищая простор для свежих сил, необходимых в достижении его целей. Видя, как опускаются сочувственно уголки рта Григория, когда звучит рассказ о попытке Топора принести Макса в жертву, или, как пляшут искры в глазах, при прослушивании сцен вражеских предсмертных мучений, Максим понимал, что делал всё верно. Его рукой двигала сама судьба, иначе он был бы уже мёртв. А раз удача на его стороне, значит ничто не в силах помешать ему. И вскоре он обязательно встретит, и вырвет из любых бед свою ненаглядную Ольгу.
  Когда Максим, наконец, закончил свой долгий рассказ, минут пять в салоне висела тишина, прерываемая лишь стонами старенькой машины. Обоим мужикам требовалось время, чтобы поразмыслить над услышанным. Даже самому рассказчику. Ведь, вслух описывая свои злоключения, он будто отстранённо взирал со стороны на самого себя. И сам себе он был, конечно, приятен, несмотря на некоторые ошибки, которых можно было избежать.
  Минуты тишины окончились, с громким и восхищённым возгласом водителя.
  ― Да-а, ну и покувыркался ты, Макс. А я думал, что у меня тут жизнь бойкая. А вдали от трассы, оказывается, опасностей не меньше.
  ― Ерунда, ― снисходительно отмахнулся Максим, всем своим видом стараясь показать, что все эти злоключения для такого бывалого человека, как он так же обыденны, как путь от дверей квартиры до почтового ящика. Тут же его внимание привлекла "свалка" из десятка лекговушек, запрудивших дорогу возле крутого поворота.
  ― Гриша, приторомози. Видишь, впереди штабель из тачек. Может, там ещё бензина можно нацедить. Ехать-то далеко.
  ― Отличная идея, ― ответил Григорий, с ощутимой настороженностью в голосе. И эта опасливая нотка вынуждала сделать вывод о том, что на самом деле идея не такая уж замечательная. Было заметно, как его взгляд тщательно ощупывает, каждый кусок штампованного металла в этой куче мёртвого автохлама. Максим чуть ли не кожей ощутил волны тревоги, испускаемые Гришей, и решил развеять его сомнения:
  ― Ты чего это, мужик, решил, что засада? Мало, что-ли, машин брошенных вдоль дороги ржавеет?
  ― Мало-немало, а только, чтобы вот так аккуратно в одном месте сразу, и для проезда одна полоса осталась - не встречал. Это как же так получилось - столько машин в одном месте? Очень странно.
  Максим понял, что напарник во многом прав - если призадуматься, то выглядит всё действительно странно. Но попытался всё же умерить его излишнюю подозрительность.
  ― Так бензин всё-равно нужен. И потом, ты кое-что забыл - у меня же вот это имеется, ― и Максим указал большим пальцем руки на приклад дробовика. Водитель, посмотрев на оружие, вздохнул, не то с завистью, не то с недоверием.
  ― Эх, тут ты, похоже, прав. Вдвоём проще будет. Ты смотри за обстановкой, а я баки проверю. Машину глушить не буду, чтоб, если что, сразу свалить.
  "Москвичёнок" медленно встал на единственном свободном участке асфальта, окончательно перекрыв трассу. Звонко хрустнув рукоятью ручника, Гриша жестом указал Максиму на дверцу, а сам вышел и направился к багажнику. Макс взял ружьё наизготовку, и принялся топтаться вдоль кромки автокладбища, заглядывая во все укромные уголки, доступные глазу. Его напарник, тем временем, подошёл к одной из, наименее помятых, машин со шлангом и монтировкой в одной руке, и с канистрой - в другой.
  Григорий ловко отковыривал монтажным ломиком лючки бензобаков, потом опускал в горловину шланг, и, если его конец оказывался влажным, принимался ртом тянуть воздух из шланга, и сливать топливо. Этот нехитрый набор действий был повторён семь или восемь раз. Судя по тому, что у каждого бака Гриша задерживался недолго, бензин был во всех машинах, но в очень малом количестве. От постоянного вдыхания паров бензина, лицо Григория побагровело и приобрело немного дурашливое выражение.
  Максим едва не расхохотался, когда он этой маской свекольного оттенка, принялся корчить уморительные гримасы. Потом Максим всё же понял, что Гриша с помощью этих знаков пытался заставить его следить за округой, а не за его манипуляциями. И, как оказалось, вовремя. Краем глаза Максим заметил какое-то движение, и, повернувшись в ту сторону, увидел макушку, нырнувшую в проём между машин. Максим был уверен, что ему не показалось.
  Он решил посмотреть, кто же там прячется, но соваться в тесные проёмы между пыльными боками автомобилей не пожелал. Подобрав обломок асфальта, он швырнул его в ту сторону, где видел голову. Кусок с грохотом рухнул на серую, лакированную крышу роскошной "ауди", рассыпавшись на несколько мелких лоскутков. Максим гаркнул во всё горло, так громко и неожиданно резко, что даже сам вздрогнул:
  ― Эй, кто там прячется? А ну покажись!
  Максим заметил, как напряглось ещё больше лицо Григория, и жестом предложил тому идти к машине. Тот закрыл канистру, и потащил свой нехитрый инструментарий к багажнику "москвича". А крик Максима возымел неожиданный эффект. То есть он не ожидал, что метрах в пяти от них, во весь рост поднимутся семеро крепких ребят. Тот, что был ближе к месту приземления куска асфальта, недовольно ковырял в ухе.
  ― Пацаны, нас заметили, можно не прятаться. Мужик, ты чего камнями бросаешься - люди кругом. Давай, показывай, что там у вас имеется, ― оглушённый бандит двинулся в сторону Макса, и остальные так же быстро стали приближаться, умело используя проходы между битыми тачками. Максим понял, что пугать лихих ребят ружьём не имеет смысла, так как их арсенал по мощи значительно выигрывал. Ему ничего не оставалось, как заорать, что есть мочи:
  ― Щас, покажу! Первый, кто ещё шаг сделает, свинцом подавится. Срельну без размышлений.
  При этом Максим стал потихоньку пятиться к пыхтящей за спиной на холостых оборотах машинке. Головы, торчащие над разноцветными автомобильными крышами на крепких, грязных шеях, принялись по-жеребячьи гыгыкать - похоже ребят забавляла решимость этого путника. Тот, что ковырял в ухе, сделал ещё шаг, и нагло ухмыльнулся:
  ― Ну вот, хотели просто, чтоб ты с нами добром поделился, а ты в нас стволом тычешь. Это уже оскорбление. Придётся тебя убить, наверное. Я прав? ― он коротко мотнул головой в сторону своих дружков, и, как в замедленном воспроизведении, вытянул руку с пистолетом в направлении Максима. Тот, увидев, как стальное жало ствола рыщет в поиске кратчайшего пути для пули, назначенной убить его, будто впал в оцепенение. Но длилось оно, по счастью, лишь доли мгновения. Только до момента, когда за спиной хлопнула дверца, взревел двигатель, и раздался крик Григория:
  ― Макс, в машину!
  Максим, будто вскипел - так быстро он ещё никогда и ничего не делал. В едва ощутимый отрезок времени он сумел втиснуть несколько сложных действий: выстрелить в сторону опасного противника, заметить, как попрятались остальные, и, пока не рассеялось облачко порохового дыма, нырнуть на пассажирское сидение "москвича", который тут же сорвался с места.
  Максим не знал, удачен ли был его выстрел, но безусловной удачей считал то, что они живыми ушли из засады. Бандиты даже не успели выстрелить им вслед, потому что беглецы быстро скрылись из виду за поворотом, изгибавшейся в этом месте, трассы. Гриша ещё долго выжимал все силы из своего старенького авто. Максим молча уцепился за края пассажирского кресла, с замиранием сердца всматриваясь в пролетающие мимо детали однообразного придорожного пейзажа. Ничего, кроме захлёбывающегося рёва мотора, и истеричного скрипа пружин не было слышно, пока Максим, посмотрев назад, не обратился к водителю:
  ― Как думаешь, у них есть машина на ходу? Догонять нас не кинутся?
  Григорий, не отрывая напряжённого взгляда от дороги, сквозь зубы выдавил:
  ― Да откуда ж мне знать. Видишь, жму, что есть мочи, чтоб подальше отъехать на случай, если решат в погоню броситься.
  ― Машин то много на дороге пылилось - может, какая и впрямь ездит. Пока сзади никого. Стоп, а это что такое? ― Максим заметил, как на край неба жирной пиявкой наползает столб чёрного дыма. Пачкающая весеннее небо широкая полоса копоти имела вид неровного пунктира, невольно вызывая в памяти Макса какие-то неясные ассоциации.
  Григорий коротко взглянул в зеркало.
  ― А это, покрышки, наверное, жгут. Вот, придурки, вымажутся сейчас как черти. Тоже, нашли развлечение. Макс, глянь ещё - никто за нами не едет?
  Максим обернулся, но никого на дороге не было. И тут он понял, что не так с этим дымом. Он звонко шлёпнул себя ладонью по лбу.
  ― Вот дурак! Это же школьный курс истории. Знаешь, что это такое, Гриша? Это - дымовая сигнализация. Они кому-то сигнал подают.
  ― Как индейцы, что ли? ― не очень уверенно попытался сострить Григорий.
  Но Максим шутку не поддержал, и совершенно серьёзно продолжил.
  ― И как они тоже. На Руси, кстати, тоже сигналы днём дымом подавали, а ночью - огнями. Ты так и не понял - у них сообщники есть, которые теперь знают, что мы мчим во весь опор, и устроят нам встречу. Потому и погони за нами нет.
  Григорий потемнел лицом, и немного ослабил давление на педаль газа. Мелькание снаружи замедлилось, и только сейчас Максим обратил внимание, что вдоль дороги стоят дома разной степени запущенности. Водитель выругался так, что Максим рассмеялся над изобретательно сложёнными фразами. Григорий решил, что тот решил над ним поиздеваться, и рассержено напустился на пассажира:
  ― Смешно? А мне вот не очень. Всё, сегодня больше никуда не едем. Раз уж у нас ещё одна засада впереди - лучше переждём. К тому же подустал я изрядно. Не заметил, что это за городишко?
  ― Да, где тут увидишь - ты же мимо указателя промчался, как ужаленный. Н карте области раньше я его видел, но вот название не помню. Помню только, что после него трасса с кольцом малой бетонки пересекается.
  ― Отлично! Вот завтра на бетонку и уйдём. Может, кстати, эти уроды дальше по дороге нас ждать будут, и мы с ними не пересечёмся.
  Максим не разделил подобного оптимизма:
  ― Ну, не знаю - я бы на их месте поджидал нас на пересечении с малым кольцом. Чтоб уж, наверняка.
  ― Ну, спасибо, успокоил! ― съязвил Григорий, поворачивая на узкую улочку. Максим, выглядывая в окно, обратил внимание, что люди в городке есть. Однако, при виде их машины все разбегаются и прячутся по домам. Видать, население порядком пуганное, и от гостей ждут только неприятностей. Максим обратился к приятелю, который пристально всматривался в фасады приземистых домиков:
  ― Как думаешь, на ночлег нас пустят?
  ― Нет, конечно. Я бы не пустил. Могут ещё и стрельнуть через дверь. А вот и наш приют на ночь, ― Григорий кивнул на двухэтажный домик, с отваливающимися кусками розовой штукатурки. Строение было явно не жилым, что красноречиво подтверждалось полным отсутствием двери. Ржавые петли сиротливо торчали на деревянном косяке, будто маленькие ладошки, приглашающие путников укрыться на ночь в соскучившемся по человеческому теплу доме.
  ― А что, вроде нормальное место - улочка боковая, тихая. С трассы машину не видно. Людей на улице нет. А если и есть в домах, вряд ли кто захочет ограбить двух мужиков с дробовиком. Тем более, что все разбегаются, только на глаза попавшись. Давай располагаться, ― Макс вышел из машины, и потянулся, разминая затёкшие мышцы. Потом он вышел на самую середину мостовой, и подняв ружьё над головой, потряс им.
  ― Эге-гей, смотрите все! У нас есть, чем стрелять. Бах-бах. И я очень хорошо попадаю в цель. Так что, нас не беспокоить, и к машине не подходить, ― заорал Максим так, что вдоль пустых фасадов прокатилось эхо, вторя этой внезапной браваде. Краем глаза мужчина всё-таки отметил, как в некоторых окнах плотнее задёрнули шторы и занавески. Хотя, возможно, ему это лишь показалось - уж очень заброшенными и безжизненными выглядели дома на улице. Тем не менее, он, не в силах скрыть усмешки, повернулся к подошедшему Григорию:
  ― Видал? Никто не пожелал оценить моё остроумное приветствие. Похоже, шуток здесь не понимают.
  Григорий по-прежнему выглядел напуганным и озабоченным, и не разделил шутливого настроя Максима.
  ― Может, оттого и не понимают, что такие "шутники" со стволами и ножами всех запугали, ― сказал он. Потом, осмотрев пустые окна, добавил:
  ― А, может, так запугали, что уже и смеяться некому. Ладно, хватит на улице маячить - пошли устраиваться.
  Мужчины слегка расчистили место на полу в квартире на втором этаже, с окнами на припаркованный "москвич". Потом запалили внизу небольшой огонь в старом ведре, на котором разогрели банку тушёнки и вскипятили воды в помятом чайнике. Долго думали, кто первый будет дежурить у окна свои три часа. Веских аргументов ни у кого не нашлось, и спор решили с помощью старой мальчишечей формулы: "камень, ножницы, бумага".
  Максим, со своим "камнем", сел на старый табурет следить за улицей, а Григорий, отдав ему свои часы, и насмешливо помахав листом "бумаги", забрался в спальный мешок, и минуту спустя ритмично засопел. А Максим, потеплее подоткнув куртку, уставился на железного коня, стреноженного под окном.
  Ночь прошла в целом спокойно. Ни единой живой души в пределах видимости так и не появилось, если не считать пары голодных крыс, прошмыгнувших под дверью. Забравшись в спальный мешок, после третьей своей трёхчасовки бодрствования, Максим мгновенно уснул. Однако, как оказалось, ненадолго. Сам он и вовсе считал, что только прикрыл глаза, как его буквально за воротник вытащил из спальника Григорий.
  Максим в полнейшем недоумении смотрел на лицо приятеля, едва различимое в тусклых отблесках лунных лучей, проникавших сквозь пыльные стёкла. По его прикидкам, разбудить его Гриша должен был, когда вместо луны, в окна начнут проникать первые лучи дневного светила. Однако, приятель продолжал настойчиво трясти его за ворот, нашёптывая, как заклинание:
  ― Вставай, Макс. Ехать пора. Вставай, говорю.
  Максим выхватил из рук напарника ремешок, и повернул часы так, чтобы в серебристых лучах видеть циферблат.
  ― Чёрт! Да, что же это такое - всего сорок минут прошло. Какого ты меня разбудил? Ну, если пошутить решил, ― Макс потянулся, чтобы ухватить за горло бесцеремонного нарушителя его сна. Григорий без особого труда отвёл алчные руки в сторону, и приложил ладонь к уху.
  ― Слышишь? Рокот слышишь, удаляется? По трассе только что патруль военный проехал - машин восемь, не меньше. Вставай, надо им в хвост пристроиться. После их проезда, нужно время, чтоб засаду подготовить. Надо успеть в этот промежуток проехать.
  Максим, и в самом деле, расслышал отдалённое урчание мощных моторов. Выругавшись, чтобы стравить злость за несвоевременное пробуждение, он, всё же, согласился с предложением напарника, и стал выбираться из мешка. Мысль была верная, а досмотреть сон он сможет и в машине. Пока Григорий разогревал мотор старенького авто, Максим собрал их нехитрый скарб. Прошло не более десяти минут после побудки, как ветхий "москвич" уже выезжал с боковой улочки на центральную магистраль городка.
  Вскоре они нагнали венный патруль, и продолжили ехать на почтительном расстоянии, замедляя ход, лишь только на самом краю видимости появлялись светящиеся пятна фонарей и отсветы прожекторов движущейся колонны. Максим, зевнув так, что хрустнули суставы челюсти, вполголоса напомнил водителю:
  ― Гриша, ты смотри, указатель на бетонку не прозевай.
  ― Указатели? Ну, ты сказал! Да сейчас не то, что указатели - знаки почти все повыдёргивали. Берут всё, что не приколочено... А приколоченное - отпиливают и тоже берут. Так что едем "по приборам". Надеюсь, нужный перекрёсток не пропустим.
  ― Это так. Сколько помню пересекал малое кольцо, эти перекрёстки были крупнее обычных. А вот, кстати, впереди что-то похожее. Не забыл, что нам направо?
  ― Понял, направо, так направо. Тьфу ты, дьявол - жаль, что патруль дальше проехал. Ну, хоть на перекрёстке нас подловить не успели.
  ― Ну, вот - сглазил, ― с этими словами Максим ткнул пальцем в сторону фигур, движущихся у края дороги. Желание поспать окончательно покинуло его, когда он увидел, как на асфальт из придорожной канавы поползли вооружённые люди.
  ― Да чем же мы им так понравились? Никак не отвяжутся, сволочи. Видели же, что и мешки с собой небольшие, и тачка не люксовая, ― продолжая вслух недоумевать, надавил на педаль Григорий. Машина отчаянно тужилась, стараясь увеличить скорость ещё больше. Но, похоже, бандиты тоже успевали к перекрёстку.
  ― Нет, Гриша, они не отвяжутся. Не в мешках дело - обидели мы их, вернее, их приятелей. Похоже, для них это, вроде как, "дело чести", ― рассуждал Максим, покрепче упираясь руками в приборную панель. Григорий согласно покивал, и добавил:
  ― А для нас дело чести - от них уйти живыми. Сейчас попробуем устроить им тест на доверчивость, ― и он щёлкнул выключателем поворотника. На приборной панели заморгала стрелочка, направленная влево. Указатель поворота принялся щелчками отмерять время, необходимое бандитам на принятие решения.
  Максим с ненавистью смотрел на бегающих по асфальту людей в разномастной одежде, и с не менее разнообразным вооружением. От двустволки, до автомата иностранного производства и необычайной формы, от багра на длиннющем черенке, до спортивного, блочного арбалета - этакая абордажная команда из фильма про пиратов. И эти "казаки-разбойники", похоже, заметили моргающий левый поворотник "москвича", так как большинство бросились перекрывать левый съезд на малое кольцо. Большинство, но не все - четверо, не прошедших "тест на доверчивость", бежали к дороге, ведущей вправо.
  Григорий, доехав до перекрёстка, резко вывернул руль вправо, и машина, едва не закрутившись вокруг своей оси, съехала на правую дорогу. Те четверо, что пытались перекрыть путь, в последний момент успели отскочить в сторону. Однако, почти сразу, сзади зазвучали хлопки выстрелов. Но небольшой автомобиль после резкого поворота продолжал какое-то время рыскать по дороге, повинуясь инерции и движениям руля, которыми водитель пытался выровнять траекторию. В общем, этот мечущийся зигзагом "москвич" представлял собой самую неудачную мишень, какую только можно представить, и вскоре приятели были уже на безопасном расстоянии.
  Григорий прерывисто выдохнул и утёр со лба едкую испарину.
  ― Уф, получилось - ушли. А ты говорил: я не выспался, зачем разбудил. Попозже бы ехали - они бы уже чем-нибудь дорогу закрыли. Сейчас бы ножами нам рёбра щекотали.
  Максим поёжился от этих слов.
  ― Да, удачно проскочили. Но спать я всё так же хочу. Так что, ты уж не обижайся, если усну. Всё равно за руль не пускаешь. Только останови сейчас где-нибудь, а то мне после этих переживаний необходимо на воздухе пару минут побыть.
  Григорий, через силу сумел-таки выдавить кривую нервическую улыбку, поняв, на что намекает напарник. Потом, издав какой-то хныкающий звук и откашлявшись, он рассмеялся, будто и не было этой засады, и пущенных вдогонку пуль. Отдышавшись после минутного сеанса целебного хохота, Григорий заговорил:
  ― Ты знаешь, Макс, мне тоже совершенно не обойтись без остановки на несколько минут. Только так: быстро делаем свои дела, и в машину. Я - баранку крутить. А ты можешь спать. Долгий привал устраивать не хочется - вдруг у этих отморозков машина в канаве припрятана. Уж если они такие обидчивые, как ты предположил - наверняка в погоню бросятся.
  На том и порешили. В месте, где обочина была достаточной ширины и не совсем размыта водой, остановили машину. Опорожнив благополучно мочевые пузыри и взрезав утренний морозец источавшими густой пар струями, мужчины осмотрели свой транспорт. По счастью, даже после столь напряжённого родео, фатальных поломок "москвич" сумел избежать. Конечно, скрипов и дребезжания стало больше, но, как сказал Григорий: "Нам не в кино сниматься, а ехать".
  Однако, две пули преследователей всё-таки догнали автомобильчик. Одна пробила бампер, а вторая оставила дырку в крышке багажника. Но, как говорили раньше теледикторы в криминальных сводках - жизненно важные органы не задеты. Григорий, окончив осмотр боевого железного коня, долил в бак бензина, после чего мужчины отправились дальше. Максим, как и обещал, вскоре задремал, невзирая на все шумы и хрипы, порождаемые нутром четырёхколёсного ископаемого.
  Сон был неглубоким и тревожным. Максим то и дело просыпался, вырываясь из призрачной мешанины пугающих и суетливых образов в явь, состоящую из скрипучего салона автомобиля и однообразной дороги за окнами. Это однообразие, накладываясь на ночной недосып и утренние переживания, вновь заставляло Максима незаметно погружаться в душный омут кошмара.
  Проснувшись в очередной раз, Максим так и не смог вспомнить, что видел во сне - тревожные картины таяли, как сухой лёд, вытащенный из корзины мороженщика. Он тряхнул головой, как пёс, выбравшийся из воды, скидывая ядовитые капли сонного наваждения. Потом взглянул на серое небо, придавившее гранитной плитой конвульсивно изогнувшуюся дорожную ленту. Плотный покров из непроницаемых туч не давал возможности угадать, который сейчас час. Широко зевнув, Максим обратился к водителю:
  ― Гадость какая-то снится. Даже глаза закрывать нет желания. Не вышло поспать. Много проехали?
  Григорий тоже зевнул, перед тем, как ответить.
  ― Да уж часа два едем. Дорога паршивенькая, особо не разгонишься - так что, думаю, километров под сто проехали.
  Максим удивился, так как думал, что спал в общей сложности не более получаса. Потом обратился к своей памяти, которая услужливо развернула перед его мысленным взором карту подмосковных дорог.
  ― Около сотни километров, говоришь? А болото проезжали?
  ― Болото? Вроде было какое-то несколько километров назад. Там ещё пни двухметровые торчат обрубками.
  ― Ну, точно - как на фотках в атласе. Значит, вовремя я проснулся. Скоро будет трёхсторонний перекрёсток, на котором уходим влево, и вот перед нами финишная прямая, километров под сто длинной.
  ― Это хорошо. А мосты по дороге будут? ― пытаясь подавить зевоту, спросил Григорий. Максим в изумлении приподнял бровь:
  ― Мосты или посты? Я не расслышал.
  ― Всё ты расслышал - мосты. Хотя, ты прав - где мосты, там и посты... бандитские. Они ж, гады, как тролли из заморских сказок, под мостами прячутся. Тесное место - идеальное для засады. Тут было два моста по дороге, так у обоих жлобы роились пачками.
  ― И как же мы прорвались? Ты уж извини - я проспал.
  ― Повезло. У первого моста, видать, разборки с конкурентами были - из трёх десятков стволов лупили в белый свет, как в копеечку. Не до нас им было. Канонада стояла такая, что в машине чуть стёкла не повылетали, а ты даже не чихнул - до того спал крепко.
  ― То-то мне кошмары снились. А на втором мосту, тоже засада была?
  ― Ещё как была! На этот мост въезжал уже с оглядкой - не поджидает ли кто. Половину проехал, думал уже всё, а тут как повыскакивали из-за перил амбалы, и давай в машину крюки швырять. А крючья тросами к перилам примотаны. Хорошо, что на крыше багажника нет. Спасибо, что у меня реакция хорошая - втопил так, что "москвич" только что на взлёт не пошёл. Вот тебе и развалюха - настоящий танк! Правда, задний бампер они всё-таки отодрали крюками. Болты, к счастью, проржавели. Но у этих хоть какая-то добыча, ― рассказывая всё это, Григорий заметно повеселел и приободрился. Он уже не зевал каждую минуту, а откровенно бравировал своей находчивостью, и насмехался над невезением и простотой бандитов.
  Максим не очень-то верил в то, что рассказ Григория основан на реальных событиях. Ведь он знал себя, знал, насколько чуток его сон - а тут не проснулся от грохота выстрелов и лязганья абордажных крюков по металлу кузова. Сомнительно. Однако, спорить с водителем не стал. Напротив, он посмеялся вместе с ним, дав понять, что и не думал сомневаться в его небывалой храбрости, и радуется спасению от алчных лап негодяев и убийц.
  Обсудив ещё опасности, которые могут таить тесные места, вроде мостов, мужчины незаметно одолели путь до перекрёстка, имеющего форму буквы "Т". Место, которое также потенциально могло таить в себе опасность - риск нарваться на засаду. Григорий сбавил скорость перед крутым поворотом, а Максим опустил стекло на дверце и покрепче схватил ружьё. Дуло он высунул в окошко, грозя невидимым врагам.
  Однако, засады на перекрёстке не было, и враги так и не вышли из разряда невидимых. Автомобиль спокойно повернул налево, и, обогнув огромную яму в асфальте, резво покатил дальше.
  Дорога шла то в гору, то с горы, от одного крутого поворота к другому, и напоминала скорее трассу для экстремального слалома, нежели загородное шоссе. Одно качество этой дороги можно было отнести к приятным моментам - полное отсутствие людей вблизи обочин. С чем это связано, приятели могли лишь гадать, но чувствовали себя гораздо спокойней, не видя в отдалении фигур, от которых можно было ждать любой гадости. Ведь, как показали события последних дней, возле дорог ошивается не так уж мало народу, для которого малейшая нажива намного важней человеческой жизни.
  Так они и ехали около часа, пока, оставив сбоку небольшой посёлок не увидели вдали высокую насыпь, переходящую в узенький, по одной полосе в каждую сторону, мост. И не важно, поверил Максим в истории рассказанные Григорием, или нет, но под ложечкой тревожно засосало. Максим глянул на водителя - глаза Григория напряжённо бегали, высматривая источник возможной опасности.
  Искомая опасность долго ждать себя не заставила - перед мостом на дорогу, практически ниоткуда, вышли двое мужчин с короткоствольными автоматами наперевес. Бульдожьи дульца автоматов рыскали в сторону едущего автомобиля. На автоматчиках была потёртая и пропитанная пылью форма инспекторов дорожной милиции. ГАИшники неспешно шли к самому центру полосы движения, и один из них жестами потребовал остановиться.
  Максим посмотрел на, исполненное неожиданной злобы и решимости, лицо напарника.
  ― Гриша, я так вижу, ты останавливаться не намерен? Это же ГАИшники. Может остановимся?
  ― Макс, ты чего, от недосыпа разума лишился? Нельзя останавливаться перед вооружёнными людьми - ничем хорошим это не кончится. Какие, на фиг, ГАИшники? Машин на дорогах раз, два и обчёлся. Сняли, наверное, форму с мертвецов, и щиплют проезжие машины.
  ― Ты учти, у меня два патрона осталось, а у них - два автомата. Не остановимся - изрешетят нас в мочалки. А так, может, откупимся.
  Григорий в ответ горестно усмехнулся.
  ― Нет, ты за год в полях, и вправду, одичал. Один знакомый водила решил так откупиться, так они его раздели до трусов, и пустили по дороге. Хорошо, я мимо проезжал, а так сдох бы - осень ведь была поздняя. Лучше рискнём. Видишь, от них до моста метров двадцать. На мосту они нас не достанут. Нам эти метры надо успеть проскочить, а для этого мы сейчас немного поиграем.
  Григорий включил правый поворотник, и стал сбрасывать скорость. Когда до людей в форме осталось не более трёх метров, скорость "москвича" была уже сравнима с пешим шагом не самого резвого человека. Один из автоматчиков, сморщив на лице торжествующую ухмылку, двинулся к машине. И в этот момент Григорий ударил по газам, и, резко вильнув рулём, объехал ошарашенных постовых.
  Эти два десятка метров никак не желали заканчиваться - медленно, как густой клей, текло дорожное полотно под колёса машины. Но это была лишь иллюзия. На самом деле, Григорий умудрился разогнать "москвич" настолько, что они оказались на мосту за мгновение до того, как прозвучали очереди автоматных выстрелов.
  Однако, это оказалось лишь первым шагом по преодолению моста. Похоже, выстрелы служили сигналом, запускавшим второй эшелон западни. Впереди, на самом съезде с моста, показались пятеро парней в чёрных балахонах. Такой одеждой раньше кичились старшеклассники, "балдевшие" от каких-либо рок-групп. На чёрном фоне, замечательно смотрелись портреты кумиров и красочные сцены с их рекламных плакатов. Однако, на старшеклассников эти ребята были мало похожи. "Склад рок-магазина, видать вскрыли", ― предположил Максим, пытаясь рассмотреть, что же тащат эти "балахонщики".
  Оказалось, что в их руках была длинная жердь, утыканная гвоздями.
  ― Макс, стреляй по этим уродам, иначе мы без колёс останемся, ― прокричал Григорий.
  Максим не стал спорить, и полностью раскрыв окошко, высунул ружьё, уперев в плечо. Он понимал, что целиться из движущейся машины, да ещё, когда тебя слепит поток встречного воздуха - дело ненадёжное. Поэтому просто направил ствол в сторону плотной группы людей в балахонах, и нажал на курок. Приклад больно взбрыкнул отдачей, но Максим заметил, как один из несущих шипастую жердь схватился за живот, и скорчился у ног товарищей. Его сосед взвился волчком, прижимая к груди окровавленную руку. "Одним выстрелом двоих зацепил. Вот, что значит хороший дробовик", ― обрадовался удачному выстрелу Максим, прячась в кабину, и утирая вымученные ветром слёзы.
  Жердь скакнула пару раз, как на пружинках, упав на асфальт, когда остальные разбойники бросились утаскивать раненных с дороги. Этой заминки хватило Григорию, чтобы объехать опасное препятствие. Но один из чёрных балахонов, ловко, по-обезьяньи, вскочил, и на ходу уцепился за дверцу со стороны Максима. Грязная, со струпьями, рука, ловко впорхнула в раскрытое окно, и ухватила Максима за горло.
  Какая-то звериная ловкость позволяла мерзавцу удерживаться на дверце набиравшей скорость машины, и, при этом, всё крепче сжимать пальцы на горле Максима. А у того от недостатка воздуха перед глазами кружились разноцветные спирали, а сердце готово было взорваться. Сначала он пытался отцепить грязные пальцы от своей шеи, но те были будто отлиты из титана и смазаны суперклеем. Даже, если Максиму удавалось отцепить один палец, тот сразу же возвращался на прежнее место.
  Сквозь свист ветра в открытое окно пробивалась отборнейшая брань, перемежаемая устрашающими воплями душителя. Максим чувствовал, что счёт идёт на секунды. Ещё немного и он просто потеряет сознание, и больше не сможет его отыскать. Максим протянул руку к Григорию, и жестом попросил вложить ему в ладонь что-нибудь, способное избавить его от цепкого сквернослова.
  Похоже, напарник без труда прочитал жест, потому что ладонь ощутила холодный металл. Предмет был тяжёлым, тонким и продолговатым. "Монтировка. Самое то", ― сообразил Максим, и, не глядя, вложив остатки сил в удар, ткнул железкой в окно. Рука ощутила упругую преграду, а металл монтировки передал вибрацию удара. Цель поражена. Максим, зажмурившись, повторил выпад. И снова в цель. Пальцы на шее ослабили хватку, в то время как вопли за окном стали отчётливей и злее.
  Максим одной рукой продолжал наносить удары в окно, а другой принялся отгибать слабеющие пальцы врага. Он старался делать это как можно резче, чтобы палец, хрустнув, ломался. Этот гад заплатит нестерпимой болью за то, что желал задушить его. Но от священной мести Максима оторвал крик Григория:
  ― Макс, отцепляй живей его от своей шеи. Сейчас сворачиваем на пересечённую местность. Тряхнёт так, что этот камикадзе катапультируется. Я не хочу, чтоб он твой кадык прихватил на память.
  Максим, посмотрев вперёд, сразу понял, о чём говорит водитель - дорога была наглухо перекрыта спиленными стволами берёз. А за этой баррикадой, как кегли, торчали ребята, вооружённые до зубов, и жаждущие крови. Максим понял, что Григорий решил рискнуть, и, перескочив через неглубокий кювет, выехать на поле. Ясно, что машина долго по полю не проедет - не трактор всё-таки. Но такой неожиданный ход даст им возможность и немного времени, чтобы убежать от бандитов.
  Максим ухватил монтировку обеими руками, и, замахнувшись, насколько позволял тесный салон, вонзил её прямо в матерящийся рот израненного негодяя в окровавленном балахоне. Выбив попутно несколько жёлтых зубов, ломик застрял в кости черепа. Изо рта потекла кровавая пена, закапав и без того пропитанный кровью лик солиста "Коррозии металла". Мужик отпустил, наконец, горло Максима, и, выгнувшись пружиной, свалился на дорогу, как насосавшийся клещ. Но, в отличие от мерзкого насекомого, этот человек был уже мёртв.
  Едва Григорий убедился, что шея Максима свободна от рук убийцы, он, вильнув сначала влево, выкрутил руль и стал по диагонали разгоняться к правой обочине. Раздался крик:
  ― Держись!
  Но Максим и без предупреждений понимал, что его сейчас ожидает. Он упёрся руками в переднюю панель, а ногами - в пол. Спиной он вжался в спинку кресла, а голову пригнул подбородком к груди. Впервые ему было страшно смотреть сквозь ветровое стекло автомобиля. Там, за этим стеклом, стремительно исчезала за краешком капота полоса асфальта, а за ней приближалось неровное поле, и, ещё дальше, частокол древесных стволов.
  Слева раздался отчаянный вопль Григория, и тут же последовал рывок, затем удар - Максима подбросило в кресле. Он смог удержаться, но, увидев в лобовое стекло лишь кусок чистого неба, ощутил в груди и животе неприятную пустоту. Этот вакуум хотел смять, уничтожить его изнутри, и Максим заорал, что есть сил, пытаясь избавиться от этой пустоты - вытолкнуть её из себя вместе с криком.
  Полёт с невысокого откоса, через узкую канавку, длился доли секунды, но, для сидящих в машине, эти мгновения показались растянутыми в минуты. Максим уже устал кричать, когда, наконец, перед капотом мелькнул край леса, и коричневая грязь поля, утыканная жёлтыми щетинками трав. А потом последовал удар! И тот, первый удар, был лёгким поглаживанием по сравнению с этим, заставившим забыть всё, кроме скрежета зубов, боли в костях и мышцах, да паралича отбитых лёгких.
  И всё же Григорий не выпустил из рук баранку руля. И, что ещё более изумляло, автомобиль продолжал движение по бугристому дёрну, резво подпрыгивая на кочках. Максим держался что есть сил. Порой ему казалось, что из его тела выросли дополнительные руки, которые чудом позволяли ему удерживаться в салоне во время этой невозможной тряски. Кое-как, он восстановил дыхание, и, посмотрев налево, заметил, что, несмотря на бледный цвет лица и слегка посиневшие губы, его напарник тоже дышит. Мало того, он умудрялся выкрикивать жутчайшие ругательства, изобретательно сотканные из отборнейшей матершины.
  Но, довольно скоро, они достигли края этой "стиральной доски". Это случилось неожиданно, когда "москвич", с разгона влетел в огромную лужу жидкой грязи. Максим не успел подготовиться к очередному удару, и смачно приложился лбом о ветровое стекло, оставив на том след в виде многолучевой звезды. "Хорошо, что сознания не лишился", ― вяло сообразил Максим, потирая саднящий лоб и любуясь звездой-ромашкой на стекле.
  Как сквозь слой ваты, донёсся встревоженный голос:
  ― Нашёл время мечтать. Вылазь в окно - надо бежать, пока не догнали.
  Максим взглянул на Григория, и не в силах что-либо вымолвить, лишь утвердительно кивнул. Дверь, действительно, заклинило, поэтому он повыбрасывал в окно всё ценное: ружьё, нож, мешок с тушёнкой, канистру бензина. Затем неуклюже выкарабкался сам. Оказавшись чуть ли не по колено в грязи, он всё же быстро выбрался на твёрдый дёрн, вытаскивая руками ноги одну за другой, и переставляя их, как фигуры на шахматной доске.
  Григорий налегке выбрался из окна на крышу автомобиля, а с неё уже без труда допрыгнул до твёрдого "берега". Собрав вещи, мужчины бросились в сторону пустого леса, заметив, что сзади мелькают многочисленные фигуры преследователей. Внезапно, Григорий крикнул Максиму:
  ― Беги к лесу, а я сейчас догоню.
  С этими словами, он выхватил из рук Макса канистру бензина, и бросился к безнадёжно застрявшему автомобилю. Выплескав на машину всё топливо, он с третьего раза запалил спичку, и язычки пламени резво забегали по мятому кузову старенького авто.
  Догнав Максима, задыхающийся Григорий едва сдерживал слёзы сожаления. Однако, смог найти силы для ненужных объяснений.
  ― Не хочу, чтоб мой "танк" каким-то придуркам достался. Он достоин участи героев древности - почётного погребального костра.
  Потом, видимо, поняв, что слегка перебрал пафоса, с неуверенной улыбкой добавил:
  ― И на одну канистру бензина меньше тащить - нам же легче убегать будет.
  Разделив между собой ношу, приятели скрылись между деревьев и кустов, по-прежнему лишённых листвы. Обернувшись, чтобы последний раз взглянуть на огненное погребение "железного коня", Максим и Григорий увидели, как бандиты сгрудились вокруг пламени. Даже издали было видно, что те, непривычные к бегу по пересечённой местности, пытаются справиться с усталостью и одышкой. Значит, есть время скрыться из виду и запутать следы.
  И вновь перед глазами замелькали шершавые колонны древесных стволов и гибкие плети кустарника.
  
  **Глава 12. Собачья власть. Стая в городе.**
  
  Убедившись, что преследователи отстали, приятели принялись запутывать следы. Для этого они постоянно меняли направление, смещаясь немного в стороны. Траектории их движения по лесу напоминали ломаную линию, какую рисуют дети, желая изобразить лестницу. Максим и Григорий двигались, перемежая ходьбу и бег, до тех пор, пока сумерки не просочились из тенистых овражков по стволам деревьев к самому небу, сгущаясь всё больше с каждой минутой.
  Максим остановил напарника, схватив за рукав, и, приложив палец к губам, предложил хранить абсолютное молчание. Максим подождал, пока утихнет пульс в висках, и тяжёлая одышка, после чего стал вслушиваться в звуки леса. В любой тишине можно распознать какой-либо едва заметный звук. Тишина - понятие не абсолютное. Многие слышали байку о жителях деревни, расположенной близ водопада, для которых оглушительный шум падающей воды был привычным фоном жизни. И, когда водопад временно иссяк, люди не могли спать в тиши, без привычного грохотания.
  Для Максима тишина вполне могла иметь в своём составе шелест листвы, лёгкий, на грани слышимости. Но теперь, в отсутствие листвы и хвои, пропал и этот шум. Зато, проще было вычленить звук множества шагов. Но сейчас, ничто не выдавало движения множества ног - тишина была успокаивающей, не сулящей явных угроз. И Максим, наконец, позволил себе заговорить в полный голос.
  ― Похоже, отстали. Видишь, темнеть скоро будет - вряд ли им захочется в темноте среди деревьев шарахаться. Хоть листвы и нет, и тени мало, но многие и днём побоятся в лес идти - такого эти "Лешие" страха на людей навели. А чтоб ещё и ночью - даже эти отморозки вряд ли сунутся.
  ― Тут ты прав, Макс. Однако и мне страшновато здесь ночь сидеть.
  ― Не одному тебе. Но, нам то, деваться некуда. Так что, давай, костром займёмся.
  И беглецы отправились собирать сухие палки у корней убитых ядом деревьев. Спички, к счастью, ещё были, и костёр скоро распустился ярким цветком. Разделив на двоих банку тушёнки, Максим забрался в спальный мешок - на этот раз повезло ему, и первые три часа дежурства "выиграл" Григорий.
  Ночь прошла спокойно? Скорее да, чем нет. И те страхи, что испытывали во время ночных бдений оба, как признались они друг другу наутро, являлись скорее из расшатанного усталостью подсознания, нежели из мира объективной реальности. Опасности были мнимыми, но оттого не менее пугающими. Так что, когда с рассветом приятели покинули место ночлега, их вряд ли можно было назвать полноценно отдохнувшими.
  Они топали по лесу, шарахаясь в стороны от малейшего движения теней, неизбежных даже под лишенными листьев деревьями. Максим за событиям последних месяцев как-то подзабыл о тех, из-за кого человечество оказалось отброшено на несколько веков назад - а именно, о Леших. Но теперь он будто заново пережил нечто похожее на тот необъяснимый ужас, что настиг его в придорожном лесу, по пути из посёлка с развесёлым именем "Утренний".
  Похоже, Григорий, помимо своей воли, также настроился на ту же волну памяти. Чем же иначе можно было объяснить его вопрос:
  ― Макс, а ты этих, Леших, встречал когда-нибудь?
  ― Ну, как тебе сказать, вроде встречал, а на деле получается - нет. Я почувствовал, что Леший где-то рядом. И тут меня накрыло таким паническим ужасом, что я бросился к машине, опережая ветер. И, готов поклясться, что за мной что-то гналось.
  ― И я не встречал. Но дела их видел. Раз, перед колёсами на дорогу из леса оторванная голова вылетела. Я увидел, как деревья трясутся, и газ в пол утопил. Ещё три раза встречал человеческие огрызки, которые они, Лешие, иногда оставляли. А самих - нет, не видал.
  Максим попытался вспомнить все случаи, когда, как ему казалось, он ощущал присутствие Леших, или видел крошки, в виде обрывков людской плоти, с их кровавого стола.
  ― А знаешь, Гриша, я думаю, никто их так вот, напрямую, не видел. Вернее, если ты его или их видишь, то, считай, через секунду будешь порван на лоскуты - я так себе это представляю.
  Григорий молча соображал минуту, видимо, также пытаясь воскресить в памяти хотя бы один момент, когда он мог видеть Лешего. Пусть не видеть лично, но слышать достаточно реалистичное описание очевидцев, которым стоило бы доверять. Память в ответ стыдливо помалкивала. Разумеется, он слышал массу самых изощрённых описаний внешности монстров от "очевидцев", но чаще от знакомых знакомого с этими людьми. Но все эти россказни больше напоминали вольные переложения сказок и фильмов ужасов, чем правду. И уж очень они отличались, чтобы можно было с уверенностью поверить в какой-либо вариант описания чудовищ.
  Поразмыслив подобным образом над словами Максима, Григорий кивнул, соглашаясь с высказанным предположением. Потом, высморкавшись "по-деревенски", зажимая поочерёдно пальцем ноздри, вполголоса спросил:
  ― А как, думаешь, велик ли шанс, встретиться с этими тварями сейчас?
  Максим, которому уже не раз сегодня мерещились шустрые тени на самой границе бокового зрения, неуверенно ответил:
  ― Как траву и листья повытравили, вроде, о Леших почти ничего слышно не было. Уверенности нет, но я буду считать, что их теперь на Земле не осталось. Надеяться на это точно буду.
  Мужчины продолжали свой путь по лесу, ободряя, тонизируя себя пугающими историями из недавнего прошлого. Из дней, пресыщенных новостями о нечеловечески жестоких смертях, и опасностях, скрывающихся в высокой траве и густых лесах. В какой-то момент Максим почувствовал себя мальчишкой, вновь оказавшимся в летнем лагере, где по вечерам с друзьями они любили пугать друг друга "страшными" историями.
  Он, сам не зная зачем, напомнил Грише несколько фантастических баек про рояль с красным пятном, гвоздик в полу и красную перчатку. Тот в долгу не остался, и выдал пару замечательных историй того же жанра. Так, развлекая друг друга разговорами, мужчины вышли на дорогу, с другой стороны которой поднимался почти отвесный склон. На самом гребне этой земляной стены, укреплённой жидкими кустиками, виднелись разномастные заборы.
  Григорий, задрав голову, рассматривал покосившиеся ограды.
  ― Макс, не знаешь, куда это мы вышли? Есть версии?
  Максим вновь раскрыл перед мысленным взором атлас Подмосковья, и наложил на него пройденный ими маршрут. Так, вариант, похоже, только один. И склон этот с небольшими домиками на гребне, всколыхнул смутное ощущение, что Максиму здесь доводилось бывать. Он присмотрелся внимательней - так и есть, проезжал как-то раз по этой дорожке. Точнее, вынужден был проехать, в объезд основной трассы.
  ― Это Дмитров. Только мы к нему с изнанки подошли. Это что-то вроде объездной дороги.
  ― Нам сюда надо?
  ― Нет, нам здесь делать нечего. Сейчас передохнём немного, и дальше двинем.
  ― А, может, в гости к кому зайдём? Мне после этой ночи в лесу, жуть, как охота под крышей поспать, ― на этих словах Григорий изобразил гримасу боли, и схватился за поясницу, будто в результате ночёвки в холодном лесу заработал жестокий ревматизм. Потом он вдохнул поглубже, и заорал так, что Максим прикрыл уши, испугавшись за свой слух.
  ― Э-э-й! Люди-и! Есть кто живой? Отзовись.
  Максим дёрнул напарника за рукав, и прикрикнул на него:
  ― Ты чего, забыл, от кого мы вчера в лес убегали? А вдруг, и здесь такие же отморозки проживают? У меня ведь один заряд остался.
  Григорий развёл руками, вроде: "Виноват, забылся". Потом взглянул ещё раз вверх, и повернулся к Максиму.
  ― Ладно, идти, так идти. Пойдём, место для отдыха поищем.
  Но только они сделали шаг по дороге, как сверху донёсся грубый голос:
  ― Уходите? А меня с собой не возьмёте?
  Мужчины посмотрели вверх, и заметили человека, стоящего на самом гребне склона, с обрезом двуствольного ружья в руках. Мужик хитро улыбался, и если бы не оружие, вид имел не такой уж и грозный. Максим, помешкав немного, ответил:
  ― Далеко идти, и всё пешком. Тяжело будет с непривычки. А так, конечно - дорога не купленная. А здесь то чем плохо?
  Мужик с обрезом неожиданно перестал улыбаться.
  ― Сами всё увидите, ― сказав это, мужчина вытянулся, будто прислушиваясь к каким-то, только ему слышным, звукам. Он стал немного напоминать охотничью собаку, почуявшую, невидимого ещё, зверя.
  ― Сами увидите. И, боюсь, очень скоро.
  Максим решил прекратить этот, полный загадок, театр одного актёра.
  ― Слушай, друг, не хочешь говорить - не надо. И незачем туман напускать.
  Мужик в ответ сорвался на крик:
  ― Да какой, на фиг, туман. Просто, рассказывать некогда. Давайте, за мной - я тропинку покажу, по которой сюда поднимитесь.
  Григорий, похоже, почувствовал тревожную нервозность, охватившую человека на склоне. Это состояние начинало понемногу передаваться и ему. Однако, протест неожиданным командам от неизвестного человека не унимался.
  ― Да не нужна нам эта тропинка. Мы, вообще то, дальше идти собрались.
  Нервный мужичок с обрезом, опять сорвался на крик:
  ― Через десять минут от вас только ботинки останутся. Если жить хочешь, беги за мной.
  Приятели решили больше не тратить время на препирательства, и последовали вдоль склона. Вскоре Максим и Григорий заметили цепочку узких ступенчатых уступов в земляной стене. Человек наверху жестами призывал их поторопиться, сам, то и дело, всматриваясь куда-то в сторону горизонта.
  ― Давай, мужики, поднимайтесь. А, чуть не забыл - те ступеньки, около которых ветки в землю воткнуты, перепрыгивайте. Не вздумайте наступить - я там капканы поставил.
  ― Спасибо, что вспомнил, ― с иронией пробормотал Максим, и первый ступил на земляную лестницу. Когда он, вместе с Григорием оказался наверху, незнакомец приветственно протянул раскрытую ладонь.
  ― Будем знакомы - Михаил.
  Мужчины представились, и пожали протянутую руку. Михаил махнул рукой им за спину.
  ― А теперь можете взглянуть, почему здесь опасно оставаться.
  Максим обернулся. Вдоль кромки леса, у самого подножия сосен шевелился лоскутный шерстяной ковёр. Но, в отличие от настоящего ковра, созданного дарить уют и тепло человеку, эта живая масса являла собой чистую агрессию, не обещавшую ничего, кроме ужаса, боли и смерти.
  Выпученные, сверкающие глаза, ощеренные пасти, острые клыки - огромная собачья стая стремительно приближалась к склону. Псы были один страшнее другого - ротвейлеры, разнотипные овчарки, мощные чёрные терьеры. Их злобная устремлённость не оставляла сомнений, что простой командой "сидеть", или "фу" эту бешеную свору не остановить. Эта лающая, рычащая волна мышц, клыков и шерсти должна была вот-вот затопить дорожное полотно, и достигнуть земляного склона.
  И Максим, и Григорий с трепетом взирали на этих зверюг, будто выскочивших из самой преисподней. Сами они никогда не смогли бы в этом признаться, но в тот момент, некий забытый, первобытный страх сковал их, не давая пошевелиться. Это оцепенение длилось до тех пор, пока Михаил не взялся трясти мужчин за плечи, приговаривая:
  ― Ну, что встали, как парализованные? Бежим за мной, иначе они будут за нами на склон карабкаться. Лучше их не раздражать без крайней необходимости.
  И втроём они побежали к высокому забору, увитому поверху колючей проволокой. Максим на секунду с ужасом представил, что было бы, останься они внизу, на дороге. Он нервно сглотнул, и прибавил шаг, стараясь оказаться, как можно дальше от высокой насыпи, у подножья которой бурлило хрипящее море из злобных тварей.
  Михаил рывком распахнул маленькую калитку, и жестом предложил поторопиться. Григорий, склонившись едва ли не пополам, вошёл во двор. Максим, перед тем, как последовать его примеру, испуганно оглянулся. Михаил ободряюще, и, в то же время, поторапливая любопытного Макса, хлопнул того по спине.
  ― Лучше не оборачивайся - на это времени нет. Надо успеть укрыться в доме. К тому же, эти твари предпочитают на крутые склоны не карабкаться. Они сейчас по дороге крюк сделают, и войдут в город с "парадного входа". И я не завидую тем, кто в этот момент окажется в пределах видимости какой-нибудь псины.
  Максим протиснулся в тесный дворик, не дослушав до конца пояснений Михаила. Сзади послышался грохот закрываемой калитки, и лязг засова. Хозяин обогнал гостей, жестом пригласив следовать за ним. Чтобы открыть старенький висячий замок, потребовалось не менее пяти минут яростного ковырянья ключом, в неизменном сопровождении крепчайшей, как декабрьский лёд, матерщины.
  Похоже, что эмоциональные возгласы Михаила послужили звуковым маяком для блуждающей стаи, потому что забор из плотно подогнанных досок содрогнулся от сильнейшего удара. Почти одновременно с этим, за, усиленной "колючкой", преградой раздался устрашающий рык, сопровождаемый разноголосым лаем.
  ― Быстро они добежали, ― изумился Максим. Михаил, которому, наконец-то, удалось справиться с капризным замком, удивления не выказал.
  ― А что ты хотел? Это тебе не домашние "бобики" - эти псы тренированные. Одних учили всякую дрянь находить, а других - как лучше в горло вцепиться.
  Мужчины тут же вбежали в распахнутую дверь. Максим обернулся и взглянул на хозяина дома, гремящего замками, щеколдами и засовами у тяжёлой стальной двери. Он смотрел и думал над его словами. Потом сдался и решил просто спросить:
  ― А не слишком много голов для клуба собаководов?
  Михаил снисходительно усмехнулся, и открыл, было, рот, чтобы ответить, но Григорий опередил его:
  ― Так под Дмитровом большой кинологический центр есть. То есть, был, судя по беспризорным "ученикам". А так, там псов готовили для армии, милиции, спецслужб всяких.
  Михаил щёлкнул пальцами.
  ― Молодец. Всё правильно сказал. Откуда знаешь то?
  ― Да, у меня приятель там срочную служил. От аллергии мучался постоянно. Из санчасти, говорит, не вылезал.
  Михаил рассмеялся.
  ― Понимаю. У меня теперь на собак тоже стойкая аллергия. Уж слишком досталось от них в последнее время. А эти мерзавцы в погонах, как всё началось, больше о себе беспокоились, чем о зверях. Потом вообще свалили, оставили только пяток прапоров, чтоб псов кормили, да территорию стерегли. А те, суки, немного подождали, около месяца, а потом провизию в машины загрузили, и исчезли в неизвестном направлении.
  Собаки выли с голодухи так, что в городе слышно было. А идти туда, ясно, что страшно - никто не рисковал. Но потом всё-таки выискался самоубийца - выпустил зверюг. А они же его, скорее всего, первого и сожрали. Но это моя версия. А на самом деле, может, собаки и сами вырвались из вольеров - ну, подкоп сделали, или сетку прогрызли.
  Максим прислушался к тому, как мощные тела, прыгая, бьются о забор, раскачивая его. Эти звуки, сопровождаемые низким лаем и грозным рычанием, повергали его в трепет, справиться с которым было довольно сложно. Всё его существо взывало к немедленному бегству из дома, подальше от этих атакующих клыкастых чудовищ. Однако, разум пока успешно противился этим позывам, понимая, что шансов выжить вне стен укрытия практически нет.
  Максим взглянул Михаилу в глаза, и задал вопрос, который неожиданной мыслью промелькнул в его голове:
  ― А, сам то, чего из города не уйдёшь? Меня бы с такими "соседями" удар хватил через неделю.
  Михаил посмурнел лицом, тяжко вздохнул, и жестом поманил гостей к двери у дальней стены.
  ― Пойдём, с кем-то познакомлю. Только ружьё и свинокол тут оставь. На стол, вон, положи.
  Максим не стал спорить, и сложил оружие на круглый журнальный столик. В соседней комнате, в углу, стояла широкая кровать. На ней полулёжа расположилась миниатюрная, коротко стриженая шатенка, которая суетливо задвинула ящичек прикроватной тумбочки, едва только распахнулась дверь. Максим улыбнулся, поняв, что женщина, услышав незнакомые голоса за стеной, принялась, как принято говорить "наводить марафет". Женщина, в любой ситуации остаётся женщиной.
  Михаил подошёл к ней, и нежно чмокнул подставленную щёку.
  ― Лена, познакомься - это Максим, а это Григорий. Они по дороге шли, что внизу, за огородами, когда стая из леса появилась. Вот, пригласил их переждать.
  Максим решил вставить приветственное слово.
  ― Рад познакомиться, Елена. Да, если бы не Михаил, нас бы с Гришей в живых уже не было. Собачки бы нашими костями в футбол играли.
  Женщина, при упоминании собак, сморщила носик, потом несмело улыбнулась, так и не встав с постели.
  ― Очень рада вас видеть, ребята. А то мы здесь всё больше вдвоём. Уже немного стала от людей отвыкать. Скоро мы с Мишей, сами по-собачьи тявкать начнём. Что там нового, в других местах?
  ― Да вот, с теплом, вроде начинают кое-где листочки на деревьях проклёвываться. Может, в этом году без Леших обойдётся. Москва по-прежнему для всех закрыта. Кругом не особенно людно. Но так больше ничего примечательного, ― Максим понимал, что не стоит тревожить лишний раз женщину подробными описаниями их приключений.
  ― А здесь вы как оказались?
  На этот раз отвечать взялся Григорий:
  ― Да мы в засаду у дороги попали. Пришлось машину бросить, а через лес к Дмитрову и вышли.
  Максим незаметно дёрнул приятеля за рукав. Но тот уже и так понял, что рассказ о засаде был лишним, когда поймал красноречивый взгляд Михаила. Григорий решил, несколько неуклюже, поправиться:
  ― Но так всё хорошо. А скоро будет и ещё лучше, не сомневайтесь.
  Михаил ещё раз поцеловал женщину, и повёл гостей к выходу из комнаты.
  ― Родная, нам надо поговорить с мужиками. Если что - зови.
  ― Конечно, конечно, идите, ― несколько разочарованно ответила шатенка.
  Закрыв дверь, Михаил полушёпотом спросил:
  ― Видел? Жена моя. С кровати уже два месяца не встаёт.
  ― А что с ней?
  ― Колол дрова, она носила. Проморгали приближение стаи. Огромный мастифф умудрился две доски в заборе выломать. Лена на снегу поскользнулась, а он вцепился в ногу. Я успел колуном ему башку расколоть, и жену в дом оттащить. Но рана оказалась серьёзной - до сих пор не оклемается. Вот и ждём. Забор теперь постоянно укрепляю. Машину уже присмотрел бесхозную, но рабочую. Бензинчика подсобирал. Думаю, летом, по теплу и долгому свету, уехать отсюда куда-нибудь.
  ― И куда собрался, если не секрет? ― поинтересовался Григорий.
  ― Да, не решил ещё. Будем по дороге смотреть, где глаз задержится - там и остановимся.
  Максим с сомнением покачал головой.
  ― Думаешь, там лучше? Сейчас везде так, только вместо четвероногих, двуногие псы друг с другом грызутся.
  ― Но вы ведь, куда-то шли? Тоже ищете, где лучше?
  ― Да, как тебе сказать... Ты вот, молодец - о жене заботишься. А я со своей невестой расстался. Не по своей вине, конечно, но теперь ищу её уже почти год. Вот прослышал про некий "Новый мир" - не то секта, не то банда с идейными заморочками. Я считаю, что моя Ольга теперь там. А Гришка мне помогает. Если бы не его машина, я бы ещё далеко отсюда был, пятки стаптывал, ― рассказывая это, Максим, будто на коммерческой презентации иллюстрировал свой короткий рассказ, доставая попеременно из потайного кармана куртки маленькое фото своей невесты, и табличку с призывом идти в "Новый мир".
  Внимательно изучив текст на табличке, Михаил посветлел лицом. Его глаза засияли, и он бодро воскликнул:
  ― О! Вот туда мы и поедем. Там люди, там порядок. А то надоело всё: тут, хоть люди и не достают, собак боятся, но эта одичавшая стая, имени, так его растак, кинологического центра - это просто кошмар наяву. Тут сам выть и гавкать начнёшь, как пёсий оборотень. Уже все, кто мог, из города сбежали. А кто не успел, или не смог - прячутся, как мы, или уже отмучились, царствие им небесное. Никому такой смерти не пожелаю.
  И Максим, и Григорий, прислушиваясь к звукам беснующейся стаи за стенами, согласно закивали. Потом Максим задал, давно не дававший покоя, вопрос:
  ― А когда мы уйти сможем? К чему готовиться? День, два, или всего несколько часов? ― на последних словах Максим затаил дыхание, в надежде услышать желаемое.
  ― Ну, сегодня точно не уйдут - не надейтесь. Завтра или послезавтра, наверное, дальше двинут. Территория для охоты у них обширная - побегут её прочёсывать, жертв искать, да в помойках рыться. А добычи, похоже, всё меньше становится. Стая заметно поредела, да и псы полегчали-отощали. Но зато и во двор ещё ожесточённей рвутся - вон, доски в два слоя, а всё равно трещат.
  Все ещё немного посидели, молча прислушиваясь к устрашающим звукам с улицы. Потом Михаил хлопнул себя по коленям.
  ― Что это я? Не ждать же нам день или два на голодный желудок, ― он встал и направился вон из комнаты. Заметив, как Максим стал доставать консервную банку из мешка, Михаил помахал рукой.
  ― Нет, нет, ты это спрячь. Вы - мои гости. И потом, город немаленький, есть, чем поживиться. Из-за собак сюда никто забираться не рискует. В крайнем случае - несколько залётных бродяг, но они много не утащат. А сами собаки ни двери, ни банки открывать не научились.
  Вскоре, он вернулся, нагруженный рыбными и мясными консервами, пакетами сухариков, и даже выудил из кармана бело-голубую баночку сгущёнки. Максим, проглотив слюну, воскликнул:
  ― А ведь и, правда - не бедствуете.
  Максим с Григорием дождались, пока Михаил накормит свою жену, что, впрочем, не заняло много времени. Затем мужчины приступили к трапезе. Успевали и есть, и говорить, как всегда в таких случаях. В ежедневной беготне только и остаётся время для разговора, что за совместным поглощением пищи.
  В общем, пришлось задержаться у Михаила на целых два дня. Псы пытались хитрить, внушая ложное ощущение спокойствия запертым за забором людям. Иногда тишина на улице длилась часами. Но, стоило выйти за калитку, как из-за угла тут же с рыком выскакивала свора одичавших собак, мчавшихся, в надежде порвать горло тем, кому пару лет назад лизали бы руки и таскали тапочки.
  Едва успев захлопнуть калитку, Максим, смахнув рукавом со лба холодную испарину, думал: "Ещё и учили их на свою голову в специальных центрах". Со стороны обрыва дорогу также "патрулировала" группа псов - не высунешься. Михаил успокаивал приятелей, говоря, что стая непременно рано или поздно уйдёт.
  И на утро третьего дня это, наконец-то, произошло. Аккуратно, мелкими шажками выйдя из калитки, Максим смог дойти до мостовой, а потом, испугавшись собственной храбрости, и до соседней улицы, и ни одна собака так ниоткуда и не выскочила. На дороге под земляным склоном, также никого не было. Самое время отправляться в дорогу.
  Максим собрал мужчин у дверей дома, и рассказал об уходе собак. Михаил сразу понял, к чему ведётся разговор.
  ― Может, подождёте с месяц, пока моей лучше не станет. Домчимся до места с ветерком, на машине.
  Максим покачал головой.
  ― Спасибо, друг, но мне каждый пропущенный день - как иголка под ногти. А ты говоришь - месяц. Извини, но я должен идти, и прямо сейчас. И так из-за этой стаи два дня потерял, ― сказав это, Максим вопросительно взглянул на Григория. Взгляд хозяина дома тоже был полон внимания. Григорий догадался, что от него ждут какого-то решения. Минуту помявшись, видимо, рассматривая мысленно оба варианта, он твёрдо сказал:
  ― Нет, Миша - я тоже задерживаться не могу. Уж очень невтерпёж мне увидеть этот "Новый мир". Пойду с Максом.
  Тепло попрощавшись с хозяевами, и получив в дорогу по две банки консервов, путешественники покинули гостеприимный дом. Они спустились на дорогу знакомым путём, по земляным ступеням, с осторожностью миновав капканы. Ещё раз мысленно проложив маршрут, Максим решил, что сегодня удастся прошагать километров тридцать - до темноты ещё далеко. Ободряюще хлопнув по плечу спутника, он ступил на пыльный асфальт, тут и там усыпанный кучками собачьих экскрементов.
  
  **Глава 13. Землянка кошмара. Потеря друга.**
  
  Дорога огибала город, то приближаясь к домам и заборам складов, то удаляясь от них. В какой-то момент Максим решил, что пора прощаться с разбитым асфальтом, и уходить в поле, сморщенное холмами и ложбинками, как утренняя постель. Разумеется, к такому решению его подтолкнула отнюдь не любовь к прогулкам по пересечённой местности, а нежелание водить хороводы по кольцу вокруг города.
  Городские задворки везде имеют примерно одинаковый, неприглядный вид - легко запутаться в ориентирах. Максим прикинул, что самое время "срезать" путь через холмистые поля и рощи. Да, и о безопасности, признаться, он не хотел забывать - как-никак, а остался последний патрон в ружье. А люди, по-прежнему, в большинстве случаев предпочитают держаться вблизи дорог.
  Но опасность пришла не со стороны человека. Более двух часов потоптав влажный луговой дёрн, мужчины поднялись на очередной холмик, и остановились отдышаться. Подъём оказался трудным - ноги скользили на грязном склоне, вынуждая не раз, падая на коленки, сползать на пару метров вниз. Но вот, наконец, и вершина, с которой открывался довольно удручающий вид.
  У подножия холма пролегал корявый глинистый просёлок, упиравшийся в то, что некогда могло быть деревушкой или дачным посёлком. Максим не мог сказать, когда целая деревня превратилась в пепелище, но, почему-то, думал, что после нашествия Леших. После того, как вся жизнь покатилась кубарем под откос. И теперь с вершины холма, как на ладони было видно, что не уцелел ни один столб, и ни один сарай, лишь треснутые кирпичные печи, да скомканные металлические гаражи кое-где возвышались над кучами почерневшего мусора.
  Максим посмотрел на Григория, и по выражению его лица понял, что тот испытывает похожие ощущения - будто языком чувствуя тошнотворный привкус едкой копоти. Григорий открыл рот, желая высказаться, но, в ту же секунду произошло нечто ужасное. Будто из-под земли выскочила огромная рычащая тварь, и бросилась на Григория. Тот едва успел защитить горло рукой, которая тут же очутилась в огромной пасти, сочащейся жёлтой пеной.
  Свирепая псина, овчарка с впалыми боками, сжимала челюсти, одновременно мотая головой из стороны в сторону. Одичавшая тварь будто пыталась содрать плоть с костей, как изоляцию с зачищаемого провода. Григорий оглушительно вопил, свободной рукой безуспешно пытаясь разжать тиски челюстей.
  На мгновение Максим замер в страхе, решив, что стал свидетелем нападения Лешего, о которых все стали понемногу забывать. Все решили, что чудовища оставили человечество в покое, а они снова выскакивают ниоткуда, чтобы рвать в клочья людские тела. Но в следующую секунду, ошеломлённый мозг получил от глаз верную информацию, и тогда Максим сморщился, как от нестерпимой боли - будто клыки трепали его, а не Григория, руку.
  Наконец, поняв, что впустую теряет драгоценные мгновения, он выхватил тесак, и с криком бросился на зверя, нанося рубящие удары по голове, шее, спине. Максим полосовал шкуру собаки ножом, перемежая размашистые удары тычками, чтобы поглубже вонзить клинок в сплетение мышц, нервов и кровеносных сосудов. Его руки двигались настолько быстро, что напоминали лопасти ветряка во время шквала. Максим даже вспотел, когда морда собаки стала больше напоминать окровавленную мочалку. Только тогда она с хрипом ослабила хватку, и сползла под ноги раненному Григорию.
  Тот стонал, сжав зубы от боли, и стараясь не смотреть на изуродованную руку. Максим понимал, что необходимо осмотреть повреждения, и что-то сделать с раной, но кое-что отвлекло его внимание. С вершины пригорка он заметил, как в их сторону стремительно движется пёстрая лавина из собачьих тел. Стая!
  ― Гришка, это та стая, из Дмитрова. Чёрт! Мы с ними, похоже, шли параллельным курсом, ― и, ткнув ещё раз ножом окровавленную тушу, дрыгавшую лапами в предсмертной агонии, добавил:
  ― А это, наверное, их разведка.
  Григорий, прижав изуродованную руку к груди, молчал, не в силах произнести ни слова. Максим, глядя на бледное, измученное лицо спутника, внезапно, с ужасом понял, что убежать от огромной своры у них нет ни малейшего шанса. Но, в то же время он понимал, что глупо просто стоять на пригорке, в ожидании ужасной гибели от сотен клыков.
  Максим, сам ещё толком не понимая, что собирается делать, крикнул Григорию:
  ― Ты давай беги вниз, постарайся спрятаться в каком-нибудь уцелевшем гараже или подвале. Должно же тут что-то уцелеть. А я попробую что-нибудь придумать.
  Видя, что Григорий раздумывает над его предложением, он грубо подтолкнул его.
  ― Беги, времени нет на раздумья!
  Сам же прилёг на сырую землю, всматриваясь в неумолимо надвигавшееся бурным потоком скопление мощных звериных тел разных мастей и размеров. Теперь он мог рассмотреть огромного, просто колоссальных размеров, пса, который на полкорпуса был впереди всех. Максим не мог представить, для какой службы в прежние времена готовили эту зверюгу, но её вполне можно было снимать в кино в роли адского цербера, или собаки Баскервиллей.
  Он догадался, что эта свирепая гора мускулов - вожак гигантской пёсьей стаи. А раз так, можно попытаться вывести его из строя, ведь один заряд в его дробовике остался. Конечно, Максим не знал, как повлияет смерть, или ранение вожака, на поведение стаи - станет ли поводом к замешательству, или к ещё большей свирепости, но попробовать стоило.
  Максим огладил приклад и холодный металл ствола оружия, умоляя последний заряд картечи лететь в нужном направлении, и разворотить смертоносной силой широкую грудь вожака, больше похожего на медведя, нежели на собаку, или её предка - волка.
  Не будучи знатоком огнестрельного оружия, Максим мог лишь догадываться, на какое расстояние способен лететь заряд, чтобы нанести фатальные повреждения зверю. Однако, кое-что слышал, и понимал, что гладкоствольное ружьё поражает на меньшем расстоянии, чем нарезное - спасибо Интернету и зомбоящику.
  Секунды свистели над головой, как пули пущенные из автомата. "Эх, вот бы автомат сейчас пригодился", ― размечтался Максим. Но, на мечты времени не было - стая стремительно приближалась. Максим с трудом сдерживал себя, чтобы не нажать на спусковой крючок. Ближе, ещё ближе - иначе риск будет напрасным, и металлические шарики, даже достигнув цели, не смогут пробить толстую шкуру предводителя своры.
  Максим держал на прицеле огромного зверя, с дрожью в членах отсчитывая, исчезающие в никуда, метры скользкого грунта между ними. Примерно, шестьдесят метров. Сколько ему потребуется времени, чтобы пробежать эти шестьдесят метров? Уже пятьдесят. Рано - держись, Макс, держись. Сорок метров - всё, пора. Максим вдавил спусковой крючок, и терпеливо принял плечом удар отдачи.
  Не было времени любоваться делом рук своих - не дожидаясь, пока рассеется облачко пороховых газов, мужчина вскочил, и на слегка затёкших от напряжения и лежания на земле ногах бросился в сторону сгоревшей деревни. Душераздирающий визг, пробирающий до дрожи скулёж, и громкий лай за спиной, дали понять что выстрел достиг цели. Максим, заслышав этот красноречивый хор, будто получил заряд свежих сил, и помчался с горы, как на незримых крыльях, едва касаясь земли ногами.
  Григория он не видел, и не знал - радоваться удаче или сокрушаться возможному провалу. С одной стороны, Григорий мог найти укрытие, и надёжно спрятаться от страшной угрозы. Однако, существовала возможность того, что напарник, не выдержав боли от полученных ран, или ослабнув от потери крови, просто упал в какую-нибудь малозаметную канавку, и теперь лежит там без сознания.
  Времени на поиски и раздумья у него не было совершенно. Не снижая темпа бега, Максим набрал побольше воздуха в лёгкие, чтобы криком привлечь внимание напарника, но болезненно попав ногой в какую-то ямку, смог издать лишь нечленораздельный рёв. Однако, в ответ послышался выкрик, громко прозвучавший откуда то из-под ног.
  ― Макс, давай сюда. Быстрее.
  Максим, не сразу сообразил, откуда звучит голос Григория. С ходу, он едва не напоролся на приоткрытый люк подвала, умело замаскированный кусками обгорелых брёвен, досок, и кучками пепла. Именно из чёрной утробы подземного укрытия, показалось знакомое лицо.
  ― Макс, прыгай в подвал за мной. Смотри, только ноги не переломай.
  Максим резво обогнул крышку люка, придержал её, давая возможность спуститься покусанному Григорию, и сам принялся в кромешной тьме нащупывать ногой дощатые ступени. Крышка захлопнулась над головой, едва не шлёпнув гостя по макушке. Максим пригнулся, и почувствовал какое-то движение поблизости. Вновь скрипнула тяжёлая крышка, впустив полосу дневного света в тесное подземелье. В проёме показался щуплый старичок, который тут же принялся прыскать вокруг люка из какой-то пластиковой бутылочки. К тяжёлому запаху сырой земли добавилась резкая вонь какой-то едкой смеси, с немалой долей уксуса и нашатыря.
  Люк захлопнулся, и в темноте прозвучал сиплый шепоток:
  ― Это от собачек. Вы не против, если мы пока без света посидим. Потерпите, пока стая уйдёт, мы тогда рану обработаем.
  Максиму было неуютно в кромешной тьме, а после этого "мы" дискомфорт усилился. Он прокашлялся, чтобы обозначить в темноте своё местоположение, и спросил, стараясь говорить, как можно тише:
  ― А сколько вас здесь?
  ― Я, да супруга моя - с вами четверо получается, -- простуженный шёпот звучал совсем близко. Можно протянуть руку, и ухватить шептуна за хрупкое горло. Похоже, старичок не очень беспокоится о своей безопасности. Значит, того же доверия он ожидает и от нечаянных гостей. Но Максим продолжал сомневаться, действительно ли здесь, кроме старика и его жены никого нет. Может, оттого он так и спокойно относится к незнакомцам, что в темноте сидят несколько дюжих "внучат" с ножами наизготовку. И всё же, в любом случае оставаться снаружи сейчас куда опасней, чем здесь - в сумрачной неизвестности подвала. Опасность, клыкастой лавиной бурлящая наверху, точно не оставляла ни единого шанса выжить. А здесь...
  Максим решил убедить хозяев в своей лояльности, чтобы не получить в темноте удар ножом в горло, или камнем по голове.
  ― Спасибо, что пустили нас. Без вас мы бы точно погибли.
  ― Да, что ты, мы тут от одиночества скоро, как псы эти выть начнём. Вам, ребятишки, спасибо, что зашли. А теперь, т-сс - все молчим, а то у собачек, не только нюх хороший, но и слух неплохой.
  На пару секунд подвал стал территорией абсолютной тишины. Потом появился, и стал постепенно нарастать шорох сотен бегущих лап. Не один раз когти скребли крышку люка, и этот скрежет заставлял в ледяном страхе сжиматься сердца спрятавшихся. Но пугающее царапанье, к всеобщему облегчению, подолгу не звучало - видимо, разбрызганная стариком химия отпугивала псов лучше некуда.
  Полчаса сумбурного шороха над головой подействовали на Максима угнетающе - всегда неприятно сидеть в темноте, понимая, что не в силах что-либо изменить, а можешь лишь ждать неведомой развязки. Поэтому, когда топот собачьих лап схлынул, подобно шумной прибойной волне, несущей песок и мелкие камни, Максим вздохнул с облегчением. Где-то рядом раздался страдальческий стон. Похоже, Григорий эти полчаса, сжав зубы, терпел боль, не желая случайным всхлипом привлечь внимание одичавших собак к их укрытию.
  Спустя ещё минуту, в полнейшей тишине, вспыхнул свет пузатенькой жестяной коптилки с треснутым стеклом. Максим закрыл ладонью привыкшие к темноте глаза, так как, даже тусклый свет неприятно резанул их в первое мгновение. Потом, проморгавшись, он осмотрелся, и понял, что старик не врал - в довольно просторном подвале никого, кроме Григория и престарелой супружеской четы не было. Максиму стало даже слегка неудобно за свою излишнюю подозрительность, и он порадовался, что не высказал тогда свои соображения вслух.
  Теперь у него появилась возможность осмотреть спасительный подвальчик. Да, квадратная форма говорила о том, что над подземельем некогда, до пожара, стоял дом. Несколько массивных деревянных столбов подпирали балки, несущие шероховатые доски, которые местами прогорели насквозь. Под этими "ожогами" тонкие колья враспор держали листы фанеры, пластика, а то, просто, толстого картона - видимо уловка хозяев, чтобы земля в щели не сыпалась.
  Кое-где земляные стенки были укреплены щелястыми щитами из досок, в иных же местах стенки шли пологим склоном. На этих самых уклонах росли необычные "лопоухие" грибы. Максим, не будучи грибником и, даже, просто ценителем грибной кухни, всё же предположил, что растут они здесь неспроста. Кое-где, за щитами, крепившими стены, прятались ящички, доверху набитые разноцветными склянками, баночками и бутылками.
  "Прямо, как в аптеке", ― подумал Максим, и перевёл взгляд в другой угол. Там стояла конструкция, напоминавшая ширму, и служившая, видимо, подобием туалета для исключительных ситуаций, когда подолгу нельзя выползать наружу. В метре от "грязного" угла стоял высокий ящик с промасленными бутылками и небольшими канистрами, служившими, наверняка, для хранения керосина, или, чего они там используют в качестве топлива.
  Ещё в подвале уместились два массивных "барских" сундука - такие раньше служили в деревнях одновременно кроватью и складом для всяческого тряпья. Несколько низеньких скамеечек, журнальный столик с подпиленными, в угоду подвальной тесноте, ножками, да ворох старой одежды в углу - вот, пожалуй, и всё, что выхватил глаз Максима из скудно освещаемой обстановки.
  Старушка в тугой косынке тёмного цвета, привыкшая горбиться в тесном подземелье, склонилась над раненной рукой Григория. Её супруг суетливо скакал из угла в угол, поднося ей коробочки, скляночки, не уставая при этом непрестанно болтать.
  ― Сейчас, паренёк, бабка тебя подправит. Она у меня, ведь, фельдшером всю жизнь работала. Не врач - академик, или как их там называют, если баба. А я сейчас поесть соображу.
  Дед принялся разжигать допотопный керосиновый примус. Максим не скрывая удивления смотрел на это устройство, виденное им лишь в далёком детстве. Он то считал, что подобные вещи можно найти лишь в музеях, да на сельских свалках. Оказывается, напрасно люди так пренебрежительно относятся к вещам, проверенным суровыми временами нищеты и частых отключений электричества.
  Наконец, пламя керосинки запылало более-менее устойчиво, а старичок юркнул к дальней стенке, и отворил ещё один небольшой люк в полу.
  ― А тут у нас, ребятки, ледник. Вы-то, небось, и не знаете, что это такое. Это вроде холодильника, только не на электричестве, а на ледовой тяге. Льда за зиму народилось, ого-го, как немало.
  Шустрый хозяин подвала, запалив свечной огарок в стаканчике, опустил его в квадратную дыру, сам перегнувшись следом так, что снаружи осталась лишь часть тела ниже пояса вместе с ногами. Из этого самого ледника он поочерёдно вытащил кастрюлю с закопченным днищем, и запотевшую бутылку с тёмной жидкостью. Кивнув Максиму, он попросил:
  ― Помогай, дружок - поставь кастрюльку на огонь.
  Максим не стал спорить, и, согнувшись едва ли не вполовину, чтоб не зацепить головой какую-нибудь балку, не отмеченную лучом керосинки, или не процарапать борозду в голове торчащим гвоздём, схватил посудину за холодные ручки, и аккуратно поставил на керогаз. Однако, дальше молчать он не собирался. Конечно, пожилые хозяева подвала здорово выручили их, укрыв от собак. И манеру общения старичка можно было посчитать милой и непосредственной. Но Максим издавна не терпел вещей, вроде этих "дружок", "ребятишки" - от незнакомого человека это звучало, как выражение крайней степени высокомерия.
  Поправив кастрюлю, он негромко, но твёрдо заявил:
  ― Меня, вообще-то, Максим зовут, а его - Григорий. А вас как? А то неудобно получается - уже полчаса, как здесь сидим, а не познакомились.
  Старичок весело хмыкнул.
  ― Успели бы ещё познакомиться. Меня Аркадием Ильичём зовут. Можно, просто - дед Аркадий, без лишних церемоний.
  Теперь пришла очередь Максима весело усмехнуться:
  ― Или, как в старом анекдоте - просто Ильич.
  ― Или так, ― ещё пуще заулыбался старичок.
  Обстановка в подвале заметно потеплела, и даже раненный Григорий оценил параллель с анекдотом про Ильича. Он хотел было засмеяться, но лишь застонал, и едва не сложился вдоль стенки от приступа боли. Старик метнулся к нему с бутылкой и эмалированной кружкой.
  ― Так-так, Гриша, терпи. Сейчас супруга моя, кстати, Елизавета Николаевна, раз уж мы знакомимся, немного побольнее тебе сделает. Без этого никак - рану надо обработать, как следует. Вот, выпей-ка настоечки. Тут и травки, и градусы в полной гармонии - ничего не почувствуешь.
  Григорий, с перекошенным от боли лицом, благодарно принял кружку, и, стуча зубами по металлическому краю, влил в себя настойку. Радушный хозяин повернулся к Максиму, и ещё раз наполнил кружку.
  ― Ну, Максим, а теперь ты. Этот эликсир не только телесную боль, но и нервный стресс и напряжение снимает. А то, гляжу, ты какой-то замученный.
  Максим от кружки отмахиваться не стал, но, понюхав, пить отказался. Конечно, сквозь плотный запах спирта читались ароматы каких-то трав, но уж очень крепок был, судя по всему, настой. Максим, и так, не будучи любителем крепких напитков, за последние месяцы окончательно отвык от спиртного. А тут ещё, что называется, ручная работа - лучше не рисковать.
  Он вернул кружку хозяину.
  - Извини, Аркадий Ильич, что-то на крепкое не тянет.
  ― Да, ты только попробуй - за уши не оттащишь будет. Замечательная вещь.
  ― Нет, спасибо большое, но не могу - чувствую, что организм не примет.
  Старик нехотя взял кружку обратно. Впервые, с того момента, как в подвале зажглась лампа, с его лица ненадолго пропало выражение приветливого добродушия. Максим решил уже, что отказом нанёс хозяину серьёзную обиду, но Аркадий Ильич тут же вновь засиял щербатой ухмылкой.
  ― Ладно, не желаешь настойку, я тогда тебе чайку заварю целебного. Травки моя благоверная собирала по всем правилам. И польза, и удовольствие.
  Максим порадовался тому, что компромисс нашёлся, и тоже заулыбался.
  ― Это другое дело. От чая, конечно, не откажусь.
  Старик кивнул и вновь обратился к Григорию:
  ― Гриш, ну как, легче тебе?
  Приятель Максима, похоже, и в самом деле чувствовал себя немного лучше. Несмотря на то, что хозяйка продолжала ковыряться в его ране с какими-то щипцами, тампонами и растворами, борозды на его лбу заметно разгладились, а на впалых щеках даже всплыл слабый румянец. Но ответить вслух он не смог, и лишь утвердительно кивнул. Тогда дед протянул ему не выпитую Максимом кружку.
  ― На, ещё накати - чтобы закрепить положительный результат, как любит моя Лизавета говорить.
  ― Иди, не мешай, старый. У тебя сейчас суп выкипит, ― впервые подала голос, на удивление немногословная, Елизавета Николаевна. Аркадий Ильич послушно кивнул, посмотрел под крышку, откуда валил прозрачный парок, и, сняв похлёбку с огня, поставил на стол. Вслед за этим он подошёл к тёмному эмалированному баку, по пути прихватив из ящика прокопченный чайник. Начерпав кружкой из бака полный чайник воды, он снова поставил его на огонь керосинки.
  Капельки холодной воды по змеиному шипели, сползая по крутому боку кипятильной посудины к языкам пламени. Подвал наполнился аппетитным ароматом похлёбки, в котором преобладали нотки грибов и мяса. Максим пытался представить, где смог старик Ильич добыть свежего мяса, если тут время от времени такая свора хищных псов проходит. А старик, будто заметив сомнение в его лице, сам принялся рассказывать о происхождении ингридиентов бульона.
  - Ну, что? Пора за стол, гости дорогие. Супчик отменный. С мясом, с грибками. Мясо заячье - их тут в окрестностях чуть ли не стада пасутся. Много, как комаров на болоте. Только успевай из силков вытаскивать. А грибочки свои - шампиньоны и вешенки.
  Старик говорил с такой странной интонацией, что Максим не мог понять, шутит он, или говорит правду. В обилие зайцев в местных лесах он точно не верил. А в "моделях" грибов он вообще плохо разбирался, но их вид ему очень не нравился, поэтому он решил перекусить старыми запасами. Вытащив из мешка банку тушёнки, и две жестянки с килькой в томате, он торжественно водрузил всё это на столик.
  ― Аркадий Ильич, это от нас вашему столу. А то вы нас и от собак спасли, и лечите, и кормите. А мы что?
  Старик хозяин пробурчал какую-то привычную для него шутку, и пригласил всех за низенький стол. Все принялись неспешно поглощать пищу. Максим, как и задумал, налегал исключительно на консервы. В суете и полумраке, никто не стал указывать ему на такую избирательность, чему он был только рад, так как не хотел обижать милых старичков отказом от их стряпни.
  Гриша, тем временем, с аппетитом, разбуженным, видимо, травяной настойкой, ложка за ложкой отправлял в рот куски мяса и грибов. Максим порадовался за друга, которому обработали рану умелыми руками, и, судя по аппетиту, помощь была оказана правильно и в самое нужное время. Старики ели не спеша, стараясь больше внимания уделить гостям. Дед постоянно травил какие-то байки, а жена иногда его поправляла, или одёргивала, когда остроты, по её мнению, опускались за грань приличий.
  Гости искренне хохотали, стараясь и сами посмешить стариков случаями из жизни. К концу трапезы, Ильич поставил перед Максимом здоровенную керамическую кружку с горячим травяным чаем.
  ― Вот, как и обещал, целебные травки. Вкус и аромат такие, что мёртвый на ноги вскочит. Согреют без огня и спирта.
  Максим взял кружку-гигант в руки, поблагодарил старика, и, подув на горячую жидкость, с удовольствием прихлебнул. С удовольствием, потому что запах напиток источал, и в самом деле, дурманящий. Однако, язык распробовал в букете травяных вкусов, резкую примесь какой-то неприятной химии. Максим катал во рту этот глоток чая, не желая глотать, и не решаясь выплюнуть, так как видел вопросительное выражение на внимательном лице хозяина. Наконец, он заставил себя сглотнуть, и вымучив на лице блаженную мину, промычал:
  ― М-м-м, напиток богов. Спасибо, Аркадий Ильич, ничего лучше в жизни не пробовал.
  ― А я что говорил? Неужели, я стану таким дорогим гостям пустую воду наливать. Да, ты ещё глотни, Максим. Ты ещё все оттенки не распробовал. Ну, давай.
  Максим, не в силах устоять под натиском таких настойчивых уговоров, решил сделать хозяину приятное, и глотнул ещё два раза. При этом он ощущал всё большее отвращение к странному отвару, и мысленно отчитал старика за то, что тот не предпочёл угостить его "пустой" водой. Он ждал, когда хозяин отвернётся, чтобы выплеснуть горячее пойло на землю, и избежать дальнейших уговоров "распробовать".
  И случай представился. Подождав, пока Максим, с кривой улыбкой сделает очередной глоток, дед Ильич отошёл со своей супругой пошептаться в дальний угол. Григорий сидел, едва шевеля беззвучными губами, и борясь с тяжёлыми веками, неудержимо стремящимися друг к другу. Максим понял, что Григорий уже одной ногой в сновидениях. Стоило старикам отвернуться, он тут же выплеснул чай под стол, и поставил перед собой пустую кружку.
  Внезапно, Максима заставило вздрогнуть слабое бормотание. Голос слышался настолько незнакомым, что Максим не сразу поверил, когда понял, что вялыми губами бормочет засыпающий Гриша.
  ― Классные они, правда? Повезло, что на их нору набрели. Бабулька мне руку заштопала, а дед... у меня от этой травяной водки, тепло так в груди. И рука, будто быстрее заживает. Только вот спать охота - сил никаких нет. Кажется, будто я не сижу, а в воздухе повис - тело такое невесомое.
  Максим, и сам, внимая монотонному бормотанию Григория, почувствовал, что не прочь хорошенько вздремнуть. Он зевнул во весь рот, и ответил приятелю:
  ― Это ты просто не пил давно - вот и невесомость. А тут ещё и потеря крови, и день был тяжёлый - поспать тебе надо. Так, что расслабься, и прекрати глазами хлопать. Сейчас попрошу, чтоб куда-нибудь положили тебя, а сам покараулю.
  Максим попытался встать, но ноги подогнулись, будто из них вытащили кости, и он так и остался на скамейке. "Надо же - а, ведь, и я сильно устал от сегодняшних переживаний. Мне бы тоже прилечь", ― медленно копошились мысли в голове Максима, неожиданно для него, пустой и светлой. Он решил не тревожить свои усталые ноги, а дождаться, когда хозяева подойдут сами.
  Тихо сопел Григорий, из дальнего угла долетал шёпот хозяев, потрескивало пламя керосинки - все эти звуки сливались во что-то мягкое и шуршащее. Что-то ласковое и тёплое, похожее на морской прибой, катающий камешки на солнечном пляже. Эти приветливые, спокойные шумы, растворяли, стирали своими махровыми крыльями неприглядное убожество и тесноту сырого подвала. Максим уже мог видеть чистый изумруд волн, белизну песка, синеву неба и кремовую спелость маленьких облачков.
  Вода с глухим урчанием тянулась к ногам Максима, и, едва запомнившись влажным касанием, с шипением отползала. Снова и снова, раз за разом. Максиму нравилось здесь - тёплый песок, успокаивающий прибой, светлое небо. Он был частью этого блаженного пейзажа, как мокрый камень, или кусок раковины, пускающий перламутром солнечных зайчиков, и не имел ни малейшего желания что-либо менять вокруг.
  Внезапно, из самых дальних и глубоких вод к его ногам стала стремительно приближаться сумрачная тень. Сначала медленно, но, чем ближе к кромке прибоя, тем движения этой, несущей тревогу тени, становились всё стремительней. Вместо ласкающих волн счастья и покоя, Максима принялись грубо толкать под ноги леденящие гребни страха и паники. Тень становилась всё больше, и с каждой секундой всё ближе. Казалось, вот-вот, и нечто страшное до невозможности, выскочит из воды, и мгновенно поглотит человека, не дав ему ни малейшего шанса на спасение.
  Перед глазами вновь возник образ той, кого он ищет несколько месяцев, меряя шагами Подмосковье - его возлюбленной. Максим, не желая пропадать, так и не встретившись ещё раз с обожаемой Ольгой, напряг все свои силы, чтобы сбросить паутину слабости и покоя, спутавшую его с головы до ног. И, в тот самый миг, когда страшная тень готова была уже выпрыгнуть на берег, он, будто вырвавшись из липких пут, поднялся, и... открыл глаза.
  Максим недоумённо моргал липкими веками, не в силах понять, где находится. Снова полумрак подвала, журнальный столик с грязной посудой и дрожащий огонёк керосинки. Стало ясно, что песок и прибой оказались ни чем иным, как сновидением, вызванным дикой усталостью, и, возможно, не без помощи чая с травками. Странный сон исчез, но остались шум и необъяснимая тревога.
  Максим осмотрелся, и понял, что бормотание идёт из того угла подземелья, в котором стоял бак с водой. Именно там, две хлипкие фигуры склонились над третьей, обмякшей на скамье. Максим с трудом попытался рассмотреть, что творится в сумеречном углу. Не сразу, но зрению вернулись привычные острота и фокус. На скамейке лицом вниз лежал Григорий, возле которого суетились старики хозяева. Казалось, они подбежали, чтобы помочь гостю лечь поудобнее, по-стариковски огрызаясь друг на друга.
  Подвал наполнился каким-то неприятным запахом. Максим не мог уверенно сказать, чем это пахнет, но не раз за последние месяцы это зловоние порой буквально преследовало его. Бабка Елизавета покачивалась, склонившись над Григорием, и привычно понукала мужем:
  ― Всё стекло?
  Старик заглянул в, стоящее под изголовьем скамьи, ведёрко.
  ― Льёт ещё. Подожду.
  ― Чего подожду? А таз где?
  ― Да, здесь он, здесь, чего разворчалась-то.
  ― На, вот, ещё положи, ― хозяйка подала что-то мужу. Дед Аркадий бросил это в таз, где уже лежали похожие куски непонятно-чего, глянцевито игравшие отсветами тусклых лучей горящих паров керосина. Ильич с улыбкой посмотрел на эту малоаппетитную кучу, суетливо потёр ладони, как старая помойная муха, и, как показалось Максиму, облизнулся.
  ― Долго возишься, Лизавета. Пора уже..., ― но собеседница грубо оборвала его, не дав высказаться до конца.
  ― Что пора, козёл старый? Помощи от тебя никакой. Иди лучше посмотри - второй не проснулся.
  ― Об этом не беспокойся, родная. Я сам видел, как он целую кружку с нашим чаем выдул. А я ему туда тройную дозу порошка всыпал. Он ещё сутки спать будет, не меньше.
  Максим не сразу понял, что говорят о нём, но когда понял, в нём постепенно стала вскипать чёрная злоба. Так вот, откуда эти волшебные сны о морском прибое и курчавых облачках. И вот, откуда эта невозможная слабость в руках и ногах, из-за которой он уже несколько минут не может пошевелиться. Или может? Злость кипящей смолой клокотала в груди Максима, и, возможно, благодаря этой силе онемевшие ноги стали поднимать его тело над дощатым сиденьем.
   Однако, первая попытка не удалась - стопы скользнули по земле, и зад Максима пребольно шмякнулся на скамейку. К счастью, хозяева не обратили внимания на этот звук. Ведь, Аркадий Ильич, крутящийся волчком возле жены, в этот момент ненароком зацепил ведро, которое с дребезжанием покатилось по полу, разбрызгивая зловонную жидкость.
  Старуха тут же вскинулась на него:
  ― Что ж ты, пугало? Теперь, чтоб не воняло, пол заново перелопачивать придётся. Так бы и прибила...
  ― Сам всё уберу, не ругайся. О еде теперь долго можно не беспокоиться.
  ― И на том спасибо. Ладно, отнеси это на ледник, и сразу тащи таз обратно. Работы ещё много, ― бабка Елизавета указала супругу на таз, который тот, мгновенно подхватив, понёс к люку ледника. Сама же старушка откинулась на пристенный щит из досок, и принялась устало обмахивать вспотевшее лицо передником.
  И в этот момент перед Максимом открылась ужасающая картина - на скамье лежал, совершенно неподвижно, его друг, Григорий. Одежда с него была снята, а тело изуродовано огромными язвами, сквозь которые можно было видеть бледные складки внутренностей, и шероховатые прутья рёбер. Максим всё ещё не мог поверить, что видит то, что видит. Сначала он готов был думать, что до сих пор наблюдает продолжение кошмарного сна. Но, этот кошмар не был сном, как не были просто язвами страшные раны на теле Григория.
  И разлитая по земляному полу жидкость, пахла кровью, и ни чем иным. И старик хозяин раскладывал сейчас в леднике, на долгое хранение, мясо, умело срезанное его женой с тела Григория. Максим чувствовал нечто среднее между отвращением и яростью. Угораздило их с Григорием укрыться от собак в логове старых людоедов. И, ведь, как сволочи прикидывались нормальными, гостеприимными селянами - никто бы, и ни за что не подумал, что весь этот спектакль нужен был лишь для того, чтобы опоить гостей каким-то дурманом, и бесчувственных разделать на мясо.
  Максим снова попытался вскочить на ноги, чтобы свернуть старухе сухонькую шею, и проломить её мужу череп кулаком. Но сил не было, и ноги опять предательски подогнулись. Максим не грохнулся на скамейку, как в первый раз, но вынужден был сесть, чтобы выждать немного, когда сможет лучше управлять своим телом. В этот раз он уже не отбил себе зад, и это говорило о том, что способность двигаться постепенно к нему возвращается.
  Максим благодарил высшие силы за то, что выплеснул больше половины кружки с отравой. Сильнющий яд подмешал ему старый хрыч. Выпей он чай полностью - лежал бы теперь без движения, как... Григорий! Максим поймал себя на мысли, что до сих пор думает о Грише, как о живом, но тот мёртв. Мертвее мёртвого - нет никаких сомнений. Помогать уже некому, и надо спасаться самому, тем более, что в таком состоянии его любой таракан на лопатки уложит.
  Максим пошевелил пальцами рук и ног, и решил, что именно теперь - самый лучший момент для бегства. Ведь, старуха, передохнув, вновь увлечённо занялась свежеванием человека, а дед до сих пор ковырялся в леднике. Оба они были уверенны, что Максим крепко спит, и не утруждали себя проверкой его состояния.
  Мужчина, опираясь на стенку, медленно привстал. Ему удалось удержаться на ногах, и он минуту, покачиваясь, постоял на месте, будто заново привыкая к такой привычной для прямоходящего существа позиции. Потом, ухватив возле скамьи куртку и заплечный мешок, Максим не спеша, стараясь не шуметь, двинулся вдоль стены к лесенке, что вела наружу.
  Шаг, другой, третий, пока всё шло хорошо, и никто не смотрел в его сторону. Максим постоял, считая до пяти, чтобы отдышаться, потом двинулся дальше. Шаг, ещё один, вот она - лестница. Максим поднялся на две ступени, и коснулся макушкой досок люка, из щелей которого пахнуло благодатным холодком. Мужчина поднялся ещё на ступень, и попытался приподнять крышку. Попытка удалась, и люк слегка приоткрылся, пустив в подвал ночную прохладу, но сила ещё не вернулась в руки окончательно, и Максим не сумел удержать крышку.
  Он успел лишь пригнуться, чтобы избежать болезненного удара по голове, но уберечься от громкого хлопка не смог. Казалось, этот звук майским громом прокатился по подвалу. Шуршание за спиной тут же стихло, а потом...
  ― Это что тут у нас? Максим, куда же ты собрался? Ты же ещё не выспался. И друга бросать нехорошо, ― несмазанным колесом заскрипел старый Ильич, не стремясь скрывать изумление, страх и злобу. За спиной Максим расслышал мелкие шажки. Тогда он поднялся на ещё одну ступень лестницы. Вдавив спину в крышку люка, он подогнул ноги, быстро сосчитал до трёх, и на выдохе выпрямился. Крышка поднялась, на мгновение будто застыв в верхнем положении. Максим мгновенно выкатился в раскрытую пасть лаза, поднялся, и успел придержать, готовую упасть, крышку.
  Долго ждать ему не пришлось. Частые шажки превратились в скрип ступеней, и в квадратном проёме сухо заскрежетал ненавистный голосок:
  ― Максимка, спускайся. Ты же устал, невыспался. Привиделось чего, или как?
  ― Может, и привиделось, ― с трудом удерживая крышку, ответил Максим.
  ― Ну, вот, а я что говорю. Давай, помогу спуститься, ― пробормотал старичок, вытягивая из-под крышки птичьи ручонки. И, только Максим заметил, как потянулись к нему эти, изуродованные артритом, конечности, он тут же бросил крышку люка, придав ей толчком дополнительное ускорение. Конструкция из толстых досок, тяжело ударила по рукам и голове старика, и тот по-бабьи заверещал, грохнувшись на земляное дно подвала.
  Максим, тем временем, нащупал в темноте недалеко от лаза кусок обгоревшего бревна, и, напрягая последние силы, подкатил его, и затащил на крышку подвального люка, придавив её, как гнётом. Потом, не в силах больше бороться со сном и потерей сил, он прилёг на бревно, и заснул, не обращая внимания на ночной холод. Некоторое время, сквозь сон, до его, отравленного ядом и кошмарной картиной издевательства над телом друга, сознания откуда-то снизу доносились стук и вопли, но, вскоре, он перестал слышать и их.
  Проснулся Максим от жуткого холода и неприятной ломоты во всём теле. Не удивительно - ложе он себе выбрал далёкое от совершенства. Утоптанный пепел с кусками кирпичей, поверх которого пьедесталом взгромоздилось почерневшее от огня бревно. Максим застегнул распахнутую куртку, и, зажмурившись, посмотрел на поднимающийся над горизонтом оранжевый краешек солнца.
  Однако, в деле борьбы с утренним холодком одной только наглухо застёгнутой куртки было маловато, и Максим принялся прыгать на месте, хлопая себя по бокам, как вывалявшийся в песке воробей. Глубокий сон на свежем воздухе ненадолго сделал жуткие события прошедшей ночи, чем-то вроде токсического кошмара, пропавшего сразу по пробуждению.
  Но теперь, отголоском страшного сна, из-под ног глухо заскрипело:
  ― Это кто там скачет? Ты, Максимка? Максимушка, ты всё неправильно понял, мы всё объясним. Ты только отопри люк. Нам же выходить иногда требуется.
  Максим даже закашлялся от подобной наглости, будто вдохнув жгучего молотого перца. Конечно, он узнал этот противный голос, даже невзирая на слой земли, разделявший их. Старый чёрт, Ильич, считает, что ему можно лапши на уши навешать и жить дальше, заманивая путников в свой подвал, чтобы отравить их и порубить на котлеты. Максим в бешенстве сжал зубы, подпрыгнул повыше, и, приземляясь, с силой топнул обеими ногами по, присыпанным землёй и золой, доскам.
  Снизу вскрикнули:
  ― Ай, Максимка, ну, что ты балуешь, как малое дитя. Нам же земля за ворот сыплется. Что ты буянишь?
  Максим подпрыгнул, и топнул ещё сильней, будто желая придавить мерзкое насекомое.
  ― Этот подвал будет твоей могилой, старый людоед. И для твоей старухи тоже. Солнца вы больше не увидите. Скоро вы друг-друга, как пауки жрать будете.
  Снизу заскрипело громче:
  ― Идиот, невинные души загубить решил. Да, пока ты спал, твоему другу хуже стало. Видать, рана оказалась серьёзней, чем мы думали. Лизавета помощь ему начала оказывать, а тебе чего-то примерещилось.
  ― Ты ещё не понял - я твою отраву на землю выплеснул, и всё видел. И знаю, что от Гришки вы только огрызок оставили, людоеды дряхлые. Но теперь вам больше никого не жрать, твари. Сейчас я вам могилку обустрою попрочней.
  И Максим принялся стаскивать на крышку люка всё, что мог найти тяжёлого поблизости: камни, брёвна, обломки печной кладки. Вскоре на люке выросло подобие погребального кургана, больше, правда, похожее на сельскую свалку. Но Максим не унимался, и продолжал стаскивать мусор, укладывая его поверх подвала, на случай, если семейка каннибалов пожелает выбраться, подпилив потолочные доски.
  Голоса снизу поочерёдно, и вместе, пытались увещевать мужчину, то жалобно стеная, то угрожая карами небесными. Если честно, Максиму нравился страх, который он чувствовал в обеспокоенных голосах стариков - значит, его наказание не будет напрасным, и старания не пропадут впустую.
  Вдруг, в прозрачном утреннем воздухе Максим заметил две узкие струйки дрожащего марева. Конечно, как он об этом не подумал - вентиляция. Вот теперь, он ударит гадких морщинистых паразитов под самый дых. Максим по струйкам тёплого воздуха без труда обнаружил, сколоченные на манер узких продолговатых ящичков, вентиляционные короба, прикрытые сверху жестяными "зонтиками".
  Максим оторвал зонтик с первой вентиляционной трубы, и заглянул внутрь: сквозь призрачные слои паутины виднелся "тупик", образованный изгибом трубы. Мужчина с остервенелой злостью принялся забивать воздушный ход грязью, камнями, обломками кирпичей. Приглушённые голоса из-под земли звучали, не умолкая, и в интонациях уже явно читались отчаяние и желчная злость.
  ― Да! Да, мы подсыпаем снотворное гостям, а потом едим их мясо. А как ты хотел? Мы же старые, силы не те, что у вас, молодых. Зверя нам не убить, птицу не поймать. Реки все отравлены - рыба передохла. Может, они - те, кого мы съели, спасибо нам должны сказать, что не мучались больше от голода и холода, от насилия и страха, а просто уснули. Уснули! Никаких мучений. Может, они рады такой смерти?
  Максим сорвал металлический зонтик со второго вентиляционного короба, и крикнул в трубу:
  ― Вот, скоро у них и спросишь - рады они были, или нет. Теперь будете с мясом, но без воздуха. Попробуй теперь разжечь свой керогаз, или лампу запалить. Не выйдет. Так, в полной темноте и задохнётесь, сволочи.
  И во вторую трубу посыпалась та же грязь, вперемешку с камнями и мусором. Голоса стали переходить в истерический визг, но звучали всё слабей и слабей, пока не стали едва слышными, как писк маленьких мышек в норе. Максим утрамбовал кулаком грязь в воздуховоде, и присел на бревно, чтобы отдышаться после изматывающей работы. Теперь, не в пример холодной ночи, ему было даже немного жарко - физический труд не прошёл даром.
  Отдохнув, и сориентировавшись по солнцу, Максим закинул рюкзак на плечи. На прощание он снова подпрыгнул, отчаянно топнув ногами по "крыше" подвала, и зашагал прочь. Он стремился поскорее уйти как можно дальше от этого проклятого места, в котором так нелепо расстался с жизнью Григорий - едва ли не самый лучший из представителей рода людского, встреченных им за последние месяцы.
  
  **Глава 14. В краю болот. Деревня обречённых**
  
  Максим устало брёл по влажному редколесью, периодически смахивая капельки едкого пота, норовившие попасть в глаза. После той роковой ночи, когда погиб его спутник и друг, Григорий, прошло уже почти четыре дня. И, на следующий же день, после того, как Максим соорудил душный склёп для четы мерзких отравителей-каннибалов, погода резко переменилась. Теперь днём стояла невыносимая жара, да и ночи уже не пугали холодом.
  На деревьях, пусть с опозданием, стали проклёвываться нежные, ярко-изумрудные майские листочки. И, пусть за два года в головах людей прочно утвердилась идея, что появление зелени подспудно угрожало возвращением Леших, Максиму был приятен вид новорождённой листвы. Что-то многообещающее слышалось в шорохе, мерцавших в солнечных лучах всеми оттенками зелёного, листочков. Но радость от пробуждения природы омрачалась необходимостью тащить тяжёлый рюкзак, в который, с наступлением зноя, пришлось запихнуть куртку со свитером. А ещё, Максима, несомненно, начинала угнетать мысль, что он, похоже, заблудился. Причём, заплутал самым нелепым образом.
  Три дня назад, сплясав на головах заживо похороненных людоедов, Максим некоторое время шагал, не разбирая пути. Лишь, остановившись для отдыха, когда солнце перевалило за полдень, он попытался определить верное направление. Так, последний раз он выбирал, куда идти, когда они с Гришей, мир его праху, столкнулись со стаей псов, и вынужденно скрылись в подвале. И теперь, оставив его изуродованное тело в компании дряхлых убийц, он, сам того не осознавая, продолжил идти в выбранном направлении. Значит, сейчас он, если и отклонился от курса, то совсем немного.
  "Солнце утром поднялось с той стороны, значит это восток, а север там, и быстрее всего до "Нового мира" можно добраться, если идти через этот лесок", ― шептал себе под нос Максим, двигая из стороны в стороны руками, будто желая нащупать стороны света. Выбрав себе дорогу, он немедленно отправился в путь, не желая терять более ни минуты на бесполезные рассуждения.
  И вот, уже четвёртый день длится этот одиночный переход, а никакого лагеря всё нет. Да, что там лагеря - он до сих пор умудрился не встретить ни дорог, ни сёл, ни деревень, ни одиночных домиков. Скажи ему кто раньше, что в Подмосковье есть такие малозаселённые места, он расхохотался бы этому человеку в лицо.
  А может, это просто усталые ноги несут его таким путаным маршрутом, что все обитаемые места остаются в стороне? Так он может долго бродить по сырому лесу, который с каждым пройденным километром всё больше напоминал болото, и не достичь цели. А тут ещё эти проклятые усталость, жара, пот - да, мало ли, напастей поджидают путника, уставшего от одиночества, неудач и потерь. И, самое главное, Максим уже начал постепенно терять надежду на то, что найдёт этот "Новый мир". Иногда, он даже начинал думать, что этот самый лагерь людей будущего - не что иное, как просто талантливая мистификация, разыгранная каким-нибудь психом. Или даже компанией душевнобольных мерзавцев, которых немало бродит теперь по дорогам и возле них.
  Но больше всего он боялся, что найдёт эту комунну, но Ольги в ней не окажется. Он даже, что греха таить, пытался представить свои действия в подобном случае, и не мог. Его при одной мысли о тщетности многомесячного следования за любимой, начинало трясти, как в жестокой лихорадке. Сердце начинало колотиться в бешеном ритме, а на глаза наползали крупные слёзы, разъедавшие их не хуже пота.
  Максим тут же гнал эти крамольные мысли, прибавляя шаг, чтобы не оставалось ни сил, ни времени для сомнений. А вечером, устроившись на ночлег возле более-менее сухой кочки, он непременно вытаскивал фото любимой женщины. Бережно удерживая истёртый бумажный прямоугольник на ладони, Максим долго смотрел на родное лицо. Иногда он начинал гладить любимый образ кончиками пальцев, а, порой, нежно касался его губами. Так и засыпал, с именем любимой на губах, чтобы наутро продолжить однообразные поиски возможного места её пребывания. Единственно возможного - в противном случае Максим терял все нити, ведущие к Ольге.
  И, вот уже четвёртый день пути близится к завершению, а вокруг ничего примечательного, если не считать деревьев, со стволов которых широкими кольцами срезана кора. Видать, зверьё за зиму окончательно оголодало, раз принялось грызть жёсткую, как камень, старую кору. Не каждый желудок подобную жратву вынесет. Это подтверждали и часто попадавшиеся по пути "подснежники" - трупы истощённых животных, активно распространявшие вокруг тошнотворный гнилостный запах.
  Максим ко многому привык за время скитаний, но терпеть эту ужасную вонь не мог, и не собирался. Но запах тлена настойчиво преследовал его, так как плотность гниющих оленей, кабанов и зайцев заметно возрастала с каждым пройденным километром. Максим долго не мог найти объяснения для этого феномена, но потом сообразил, что вело зверей именно сюда.
  Видимо, где-то здесь, за лесом, расположено человеческое жильё. И животные, из-за отсутствия зелени не успевшие перед зимой накопить жир, пытались спастись от зимней голодухи, держась поближе к человеку. Но, похоже, до спасительных сельских помоек не все четвероногие добрались. А, если бы и добрались, то, в лучшем случае ничего съедобного не нашли бы. Люди теперь не склонны делиться и разбрасываться едой - сами готовы глотку перегрызть за лишний кусок.
  Значит, эти оттаявшие трупы животных, не смогли обнаружить человеческого селения, так же, как теперь не может его найти и Максим. Ни селения, ни захудалого просёлка - никаких признаков цивилизации, будто он не в Подмосковье, а в глухой сибирской тайге бродит. Максим устал, вымотался и физически и морально. Сейчас он страстно желал устроиться на ночёвку, доесть консервы, и заснуть, чтобы наутро, со свежими силами продолжить поход.
  Но и это было непросто сделать из-за вездесущей трупной вони, настолько плотной и едкой, что естественный и необходимый процесс дыхания, превращался в настоящую пытку. Уже и сумерки сгущались, и даже зловонный туман опустился на влажный мох, а несчастный путник всё ещё метался в поисках хоть небольшого пятачка земли, свободного от разлагающихся тел.
  В конце-концов, одолев естественную брезгливость, и подавив сильнейшим усилием воли, рвотный позыв, Максим взялся за расчистку места для ночлега. Если не считать нескольких зловонных туш, полянка вполне соответствовала всем условиям для спокойного отдыха. Используя сучковатые палки, как багры, он перетаскал туши двух оленей, и одной лисицы в глубокую канавку, на дне которой даже сохранился небольшой сугроб. Шкуры зверей рвались, как мокрая бумага, обнажая кишащие колонии желтоватых личинок, и Максиму пришлось очень постараться, чтобы на поляне ничего, активно разлагающегося, не осталось.
  Закончив уборку, Максим забросал канавку с мертвечиной ветками, и спешно стал собирать сухой хворост для костра. Когда окончательно стемнело, он уже благополучно доедал тушёнку возле жаркого пламени костра. Трупное зловоние, конечно, не исчезло окончательно, но уже не было столь невыносимым, и позволяло, притерпевшись, не обращать на него внимания.
  Перед сном, всё же, Максим соскоблил с рыжего соснового бока немного смолы, скатал её в пахучий шарик, и положил возле головы. Приятный запах сосновой хвои немного забивал тлетворный дух смерти, и Максим, убаюканный ароматом душистых смол, быстро и незаметно скользнул под бархатный полог долгожданного сна.
  Ночами к Максиму приходили все, кого он знал и любил - Ольга, родители, друзья по школе, армейские товарищи, Антоныч, Гриша. Он разговаривал с ними, слушал приятельские советы. Проснувшись, он забывал всё, до последнего слова, но чувствовал небывалый прилив сил, и готовность продолжать поиски полумифического "Нового мира". Но этой ночью, вместо добрых сновидений, его посещали кошмары, наполненные скомканным хаосом из боли, крика и страха.
  Максим испуганно вскакивал, задыхаясь, будто от долгого бега. В отсветах тлеющих в костре углей, боль и страх постепенно исчезали, но крики никуда не девались. Исполненные боли и страдания, вопли слышались откуда-то издалека. Максим не мог определить точное направление, откуда доносятся эти стоны - мешали высокие деревья. Однако, примерно понимал, в какой стороне терпят жуткие мучения люди. То, что это были именно люди, и именно во множественном числе, Максим ни секунды не сомневался.
  Мужчина был жутко напуган. Он понимал, что ему-то бояться особенно нечего - кричали довольно далеко, и ему вряд ли что-то угрожало. Но ему почему-то вспомнился первый визит к стоматологу. Максиму было около четырёх лет, когда всю детсадовскую группу строем отвели на осмотр к зубному врачу. Максим оказался в очереди одним из последних, и успел пообщаться с приятелями, уже покинувшими кабинет врача. Одни бодро хвастали аккуратными пломбами, а другие, состроив жалобную гримасу, демонстрировали окровавленный тампон и дырку на месте вырванного зуба.
  И все сходились во мнении, что нет ничего страшнее в этом мире кошмарной сверлильной машины, одно жужжание которой повергало в панический ужас самых отчаянных смельчаков из старшей группы. В тот день мальчик, зашедший перед Максимом в кабинет, стоило заработать страшной машине, принялся так вопить, что задрожали стёкла в коридоре. Максимка вжался спиной в холодную стену, и принялся искать пути к бегству. На самом деле, его зубы были в полном порядке, и встреча с бор-машиной была отсрочена на несколько лет, но тот страх засел глубоко в подсознании.
  И это не был страх перед зубным врачом и жужжащей машиной - нет, то был ужас пред неведомой опасностью, скрытой стеной или большим расстоянием, которая способна заставить другого человека вопить столь ужасным образом. Максим встряхнулся, прогоняя неприятные воспоминания, и попытался уснуть, невзирая на пронзительные вопли вдали.
  Человек, как известно, привыкает ко всему, даже к грохоту струй водопада. И Максим, не сразу, но смог уснуть, несмотря на непрекращающиеся стоны, языками чёрного пламени полыхавшие в ночи. На сей раз, усталому путнику несказанно повезло проспать до самого рассвета без сновидений.
  Рассвет был до безобразия прекрасен - восток переливался всеми оттенками оранжевого. Свет солнца окончательно вымел с души детские страхи и обрывки кошмаров, после чего Максиму уже не казалась бредовой мысль пойти в ту сторону, откуда ночью доносились жуткие крики. Ведь, чтобы там ни происходило, одно не вызывало сомнений - кричали люди. И если действовать со всей осторожностью, то можно попытаться выведать что-нибудь о дороге в "Новый мир".
  А иначе, неизвестно, сколько он будет кружить по сырому лесу, пока окончательно не сгинет в гнилом болоте. Максим набрал флягу воды, и сполоснул лицо в небольшом ручейке, укрытом в корнях деревьев. Потом, прихватив вещи и пахучий смоляной шарик, бросился в выбранном направлении, с чавканьем шагая по топкой низине. Он усмехнулся, когда на ум пришло сравнение с былинным героем, который из всех путей выбрал тот, что обещал встречу со смертью. А впрочем, Максим уже к подобным встречам почти привык, да, и сказочные путевые камни редко предлагали герою заманчивые варианты - всё больше смерть, болезнь, потери.
  Хотя, нет - в некоторых сказках, вроде, один из путей, указанных камнем, обещал море удовольствий. Однако, с содроганием вспоминая ночные вопли, на такую щедрость судьбы Максим не считал возможным рассчитывать. Он даже начал мысленно перебирать варианты, способные объяснить пугающие ночные звуки. Пожар? Но почему не было видно зарева? Жестокая стычка? В таких случаях слышны более отрывистые и резкие крики, никак не напоминавшие протяжные ночные стоны.
  А, может, это какой-нибудь странный ритуал? А что, мало ли новых сект появилось - можно вспомнить Лесопоклонников, с которыми Максим прожил несколько месяцев. Эта версия могла объяснить всё, что угодно, в том числе и ночной переполох. Но, что Максим никак не мог взять в толк, так это, как можно идти два с лишним часа, с трудом избегая студенистых пятен трясины, и так и не встретить признаков присутствия ночных крикунов.
  Максим уже, в шутку, подумал о четвёртой версии, предполагавшей, что орали в темноте самые настоящие привидения, бесследно пропавшие с первыми лучами солнца. Мужчина нервно засмеялся, не пугаясь того, что выглядит сумасшедшим, и принялся грозить небу кулаками, громко плюясь ругательствами. Он орал всё громче, и ожесточённей, страстно желая ударить что-то похожее на человека, чтобы отплатить за все свои неудачи.
  Максим был не в силах справиться с этим приступом необъяснимой ярости. Он задыхался от бессильной злобы, но продолжал что есть мочи, на разрыв горла, выкрикивать проклятия, постепенно начинавшие напоминать нечленораздельный рык первобытного охотника. Внезапно, его взгляд остановился на дереве, верхушка которого была будто срезана огромными ножницами.
  Максим, спотыкаясь в жирной грязи, побежал к этому сухому стволу, испытывая почти радость от нелепой возможности стравить своё бешенство на куске сухой древесины. Ведь, для него это бревно, неожиданно, обрело черты всех самых мерзких людей, встреченных на опустевших дорогах Подмосковья. Этот болотный идол на глазах менял внешность, как глина в руках талантливого, но безумного скульптора. Топор, мародёры, пытавшиеся его убить в старой школе, старый людоед Аркадий Ильич, бандиты в балахонах и без них - лица всех, кто желал зла Максу, по очереди проступали из-под замшелой коры мёртвого дерева.
  Максим с яростным воплем принялся пинать корягу, потом начал с силой всаживать кулаки в призрачные лица, в кровь раздирая кожу на мозолистых костяшках. Удар, ещё, выдох, удар... Сгнившие корни не удержали дерево, и ствол шумно рухнул на вязкий грунт, плеснув чёрной жижей в лицо обезумевшего мужчины. Максим, тяжело дыша, стёр рукавом прохладную грязь с лица, и, казалось, вместе с ней сошло на нет странное наваждение.
  Обливаясь потом, Максим сел на поваленную корягу, и сдавил виски в ладонях, будто желая выдавить из головы последние капли безумия, как лишнюю воду из постиранного белья. Было уже довольно жарко, и Максим, забыв о правилах гигиены, зачерпнул из-под ног прохладной торфяной жижи, и приложил ко лбу. Стало немного легче. Даже вернулась способность мыслить. И Максим тут же применил её, придумав пятую причину для ночных криков. Незамысловатая идея заключалась в том, что эти вопли были ни чем иным, как галлюцинациями, порождёнными усталым сознанием, измученного одиночеством, путника.
  Максим был почти в отчаянии. Ведь, если ночной переполох ему лишь почудился, то он по-прежнему бродит вдали от людей, и сколько так будет ходить - можно лишь гадать. А последнюю банку консервов он опустошил этой ночью. Зверь и птица имеются, но, почти всегда, в виде полусгнившей, зловонной падали. Положение отчаянное. Но, если сидеть на месте и жалеть себя - лучше точно не станет.
  Максим выпил воды из фляги, немного плеснул в лицо, чтобы стереть с него грязь, и решительно встал. И куда теперь идти? Кругом мёртвое болото с редкими бородавками кочек, щетинками ползучих кустов и хилыми деревцами. Но, что это? Вдали, над шершавой трясиной едва заметно торчал красноватый хребет. Максим приставил ладонь козырьком ко лбу, закрывая глаза от солнца, и попытался рассмотреть странное возвышение, протянувшееся через всё болото, и пропадавшее в редкой рощице из корявых осин.
  Максим пошёл к этой глинистой гряде, с каждым шагом утверждаясь в своём предположении - он нашёл дорогу. Дорогу! Хлипкий просёлок, заброшенная тропка - неважно. Если дорога есть, она приведёт его к людям. Мужчина стал осторожно пробираться к выбранной цели, стараясь не увязнуть обеими ногами в глубокой трясине. Но, с какого-то момента, выдерживать ровный ритм движений стало невыносимо, и Максим сначала перешёл на ускоренный шаг, а потом просто побежал.
  Несколько раз, споткнувшись, он плашмя, вышибая дух из груди, падал в грязь лицом, но сразу же поднимался, и утираясь бежал дальше. Он просто боялся, что дорога окажется иллюзией, как ночные голоса, и пропадёт, стоит выпустить её из виду хоть на мгновение. Задыхаясь в изнеможении, Максим вскарабкался на невысокий откос, и опустился дрожащими коленями на влажный песок неровного просёлка.
  Нет, это не мираж, и не галлюцинация, вызванная тепловым ударом - настоящая грунтовка. Размытая, взрезанная трещинами ручейков, и, похоже, давно не используемая по назначению, дорога пересекала заболоченное поле из конца в конец.
  Немного отдышавшись, и собравшись с мыслями, Максим попытался сообразить, в какую же сторону ему следует пойти. Попытки раскрыть перед мысленным взором атлас Московской области результата не дали, так как Максим на этот раз действительно заблудился. На что он мог опереться в выборе верного направления, так это на ночные вопли, которые, можно сказать, вывели его на дорогу. Закрыв глаза, Максим, попытался представить, откуда могли звучать ночные стоны. Он, конечно, порядком покружил, прежде чем выйти сюда, но, готов был поклясться, что идти надо в правую сторону - туда, где серыми змеями корчились стволы осин. Люди, что отчаянно вопили ночью, должны быть в той стороне.
  Отдохнув ещё с полчаса, Максим побрёл в направлении осинника. Но, идти пришлось дольше, чем он рассчитывал. Просёлок вёл Максима сквозь однообразие торфяных болот, хилых рощиц, ползучих кустов и размякших лужаек. Надежды на то, что трупное зловоние, порождённое обилием сдохших от голода и болезней зверей, станет терпимее, также не оправдались. Мало того, теперь этот тошнотворный газовый коктейль, пополнился тяжёлым духом болот с отчётливыми нотками протухших яиц.
  Несмотря на жаркое солнце, Максиму пришлось достать из мешка свитер, и обмотать его вокруг нижней части лица, на манер медицинской маски. В этот момент, запах шерсти с потом, был для Максима предпочтительней "чистого" воздуха дикой природы. Так он и шёл, истекая потом, и мучаясь одышкой, пока, выйдя из очередных кустов, не заметил вдали покосившийся сарай. В такие постройки, обычно, складывали на зиму сено. Да, чёрт с ним, с сеном - увидев это строение, Максим понял, что поблизости должно быть жильё. Он вновь невольно ускорил шаг.
  И он оказался прав - за ближайшим поворотом показались ветхие деревянные домишки, подпоясанные дощатыми заборами. А возле самого первого дома суетился какой-то мужик в камуфлированных штанах защитного цвета. Одежда такой "боевой" раскраски была одно время очень популярна в среде дачников, грибников, а также ярых любителей охоты и рыбалки. Этот человек выглядел крайне озабоченным, и ковырялся у забора с лопатой, расчищая неглубокую канавку, и не обращал ни на что внимания.
  Максим подошёл к незнакомцу, и громко окликнул его:
  ― День добрый. Не подскажете, куда я попал?
  Но человек с лопатой, будто и не слышал, что к нему обращаются. Максим демонстративно откашлялся, безуспешно пытаясь таким способом привлечь внимание, и почти прокричал:
  ― Я говорю, здравствуйте! Как это место называется?
  Наконец, мужчина разогнулся, поправил чёрную шерстяную кепку, и повернул к Максиму лицо какого-то пугающе-синеватого оттенка. Под покрасневшими глазами набухли мешковатые складки, а в уголке рта собралась желтоватая пена. Мужчина утёр грязной ладонью губы, и заговорил:
  ― А то ты не знаешь, как называется. Ты меня за дурака-то не держи. Сюда просто так не посылают. Ладно, жди, сейчас я тебя отмечу, ― и мужик, надсадно кашляя, скрылся в избе. Сквозь распахнутую дверь доносились звуки открываемых ящиков, переставляемой посуды, и кашля, перемежаемого отчаянной руганью.
  Максим ждал, переминаясь с ноги на ногу. Это упражнение ему быстро надоело, и он попытался прислониться к забору. Но едва не рухнул на спину, когда доски стали разъезжаться под его весом. Максим с трудом устоял на ногах, размахивая руками так же бестолково, как выпавший из гнезда птенец машет куцыми крылышками. После такой осечки он решил осмотреть забор повнимательней. Так и есть - несколько досок свободно болтались на одном гвозде, и расползались в стороны при малейшем касании.
  Максиму даже понравилось раздвигать, и отпускать дощатые створки, наблюдая, как они с сухим треском бьются одна о другую. В этой нехитрой детской забаве он даже находил некоторое успокоение своим расшатанным в конец нервам. Скрип, стук, скрип, стук - всё равно мужик в доме застрял, и, похоже, не очень торопится. А, может, он вообще забыл про гостя - судя по внешнему виду, мужичок не совсем здоров, так что наличие провалов в памяти исключать не стоит.
  Максим в очередной раз раздвинул, украшенные пятнами лишайников, доски, но в этот раз решил посмотреть, что находится там, за забором. Увиденное произвело на Максима эффект, подобный тому, что случается от выплеснутого в лицо кипятка. Он невольно отшатнулся, едва не переломав пальцы схлопнувшимися досками.
  Подождав немного, пока схлынет первая волна испуга и отвращения, Максим вновь раздвинул доски. Всё-таки глаза его не обманули - на вскопанной земле были беспорядочно свалены скорченные человеческие тела. Застывшие в гротескных позах, доступных разве что самым искусным "гуттаперчевым" циркачам и гимнастам, трупы, а это были мертвецы, без сомнения, образовывали подобие пологого кургана. Целый холм застывших в нелепых позах тел.
  Смерть, судя по состоянию покойников, настигла их недавно. А жуткие гримасы указывали на то, что конец их был полон ужасных мучений. Ещё больше потрясли, видавшего виды мужчину, грубо отделённые от туловищ конечности. Казалось, ноги и руки, просто выдирали из людских тел, заставляя их мучиться ещё больше перед гибелью. Некоторые мертвецы были перемазаны жирной копотью, как кочегары с "Титаника".
  Максим только сейчас понял, чьи крики и стоны он слышал этой ночью. Ясно, что это были не галлюцинации, и не призраки, но теперь Макс сожалел об этом. Его будто заворожило зрелище стоящих по стойке "смирно" ног, у которых выше пояса не было ничего, кроме клочков бледной плоти. Рассматривая ужасающие картины смерти, Максим не сразу обратил внимание на тяжёлый сап за спиной. Поэтому, услышав задыхающийся голос, дёрнулся от неожиданности.
  ― Этого так скрючило, что пришлось пополам разрубить, чтобы с чердака снять. И чего он туда попёрся? Кхе-кхе...
  Максим обернулся, и, не успев оправиться от шока, вытаращив глаза уставился на хозяина жуткого участка. Тот с минуту задыхался сильнейшим кашлем, потом снова заговорил, с трудом проталкивая слова сквозь плотный свист одышки:
  ― Чего это ты? Все там будем. А, чего ты хотел здесь увидеть? Хорош глаза таращить, говори, кто ты такой. Книгу я так и не нашёл, пока запомню, потом найду и запишу.
  Максим, слушал слова человека в кепке, но их смысл таял, не успев добраться до его сознания. Всё казалось каким-то ненастоящим, будто он неожиданно вышел из-за кулис на театральную сцену, причём, к самой развязке незнакомого спектакля. Максим сам себе удивлялся, что до сих пор стоит перед этим странным типом, не пытаясь вытащить из мешка верный стальной тесак, а, пытаясь, хоть что-то выяснить. Впервые, после того, как увидел гору скорченных мертвецов, Максим открыл рот:
  ― Запишешь? Куда ты меня запишешь? Кто ты такой, и что это такое? ― на последних словах, Максим указал рукой на забор. Его собеседник нахмурился и ещё больше потемнел лицом.
  ― Ты чего, и впрямь с Луны свалился, что ли? Я староста здешний, и должен тебя отметить, чтобы там знали имя и фамилию выбывшего. Давай, называйся, у меня ещё с этими дел по горло, ― староста говорил, с огромным трудом подавляя одышку. При этом, на слове "там" он пальцем указал куда-то наверх, а, произнося "с этими", указал на забор.
  Путаница в голове Максима стала ещё гуще, и он сорвался на крик:
  ― Где это там? И кто эти, за забором?
  ― Там - это в штабе, а за забором наши товарищи по несчастью. И если ты сюда пришёл, значит, скоро окажешься на их месте, ― староста говорил это таким будничным тоном, будто пророчил гостю не место в куче изувеченных трупов, а участие в состязании грибников.
  Несмотря на спокойный голос старосты, Максим расценил обещание оказаться среди мёртвых, как прямую угрозу. Однако, видя, что этот странный человек ведёт себя совершенно спокойно, не стал набрасываться на него с ножом, или с кулаками. Он просто пошёл дальше, в глубь деревни, не упуская из виду, задыхающегося в кашле, старосту.
  ― Не знаю я никакого штаба, и плевал я на то, что им моё имя нужно. По-моему, ты конченый псих, и не вздумай идти за мной, не то сам окажешься среди этих, в куче. А я пойду дальше своей дорогой. Тебе лечиться надо, а не корчить из себя начальника деревни.
  Максим, наконец, улучил момент, чтобы вытащить из мешка большой нож. Он показал его старосте, и сделал парочку выпадов, давая понять, что с ним шутки плохи. Сам же староста, не в силах остановить приступ жесточайшего кашля, жестами пытался остановить Максима. Иногда, ему удавалось выдавить несколько слов из своей измученной глотки.
  ― Кхе-кхе, дороги нет. Если ты и, правда, случайно сюда забрёл, кха-кха, не ходи туда, кхе-кхе. Подохнешь, как они. Там таких ещё много. Кхе-кхе, эпидемия, кха-кха, ― мужик вновь зашёлся в кашле, не в силах сказать ни словечка. Лицо его потемнело до невозможности, налившись багрово-синим цветом, а на губах выступила плотная кровавая пена.
  Максим хотел ответить, что не собирается задерживаться здесь ни на минуту. Хотел даже поинтересоваться, как лучше идти, чтобы поскорей достичь поселений "Нового мира", но промолчал. Слишком безумным выглядел этот человек, чтобы прислушиваться к его словам. Да, и трупы у него в огороде не располагали к доверию. Поэтому Максим, не сказав ни слова в ответ, пошёл дальше, вдоль покосившихся домиков.
   Сделав несколько быстрых шагов, Максим обернулся, чтобы посмотреть, не преследует ли его этот странный тип, и увидел, как староста, скрючившись почти до земли, исторгает под ноги содержимое желудка. Максим поморщился и пошёл дальше. Однако, прошагав метров двадцать, вновь оглянулся - сельского начальника уже не было на прежнем месте. Решив, что тот скрылся в доме, Максим уже более уверенно продолжил путь.
   Жилища, похоже, пустовали, о чём говорил их запущенный вид, а также отсутствие любопытных селян, желающих посмотреть на нового человека. Через три дома, дорога, и без того изобилующая рытвинами и буграми, стала совершенно непроходимой. Собственно, дорога, в привычном смысле, с определённого места прекратила существование, оборотившись каналом, наполненным густой грязью и мутными лужами.
   Пройти, не рискуя увязнуть в лоснящейся гуще, можно было только по узеньким карнизам утоптанной земли, прилепившимся к редкозубым частоколам. Максиму ещё не приходилось бывать в таких местах, где передвигаться можно исключительно пешком, несмотря на наличие дороги. Иногда, цепляясь руками за шаткие ограды, он думал, что если поскользнуться, и попасть на "проезжую часть", то обратно можно и не выбраться. Поэтому, он тщательно выверял каждый свой последующий шаг, чтобы не оказаться ненароком в трясине цвета кофе с молоком.
   Иногда, посреди просёлка, неизвестно когда превратившегося в болото, виднелись островки. И, что ещё более удивительно, на некоторых из этих миниатюрных участков сухой земли, высились приличных размеров деревца. Подобное запустение невольно наводило на мысль, что никто этой грунтовкой не пользовался по назначению долгие годы. Значит, этот путь, вряд ли выведет его к "Новому миру".
   Но назад Максим поворачивать не стал - решил убедиться во всём лично. Да, и одна утешительная мыслишка хрупким мотыльком промелькнула на краю сознания: "А что, если, эти самые, основатели и последователи "мира будущего", умышленно забрались в такую глушь, чтобы кто-попало к ним не совался"? И он решительно последовал за изгибом полосы жидкого суглинка, некогда служившей транспортной артерией местного значения, по которой раскатывали мотоциклы с колясками, и грохотали трактора.
   За поворотом Максима ждал сюрприз - в одном из домов хлопнула дверь, и показался человек. Издалека было не совсем ясно, мужчина вышел во двор или женщина, так как телосложением сверх меры истощённый селянин больше всего напоминал высушенного кузнечика. После разговора со, съедаемым жестокой болезнью, старостой деревни, Максим был готов к самым неприятным неожиданностям. Но это бесполое существо, спускающееся, безвольно шатаясь, по ступеням крыльца, меньше всего походило на источник, какой бы то ни было, угрозы.
   Мало того, в душе Максима на секунду шевельнулось, давно не напоминавшее о себе, сочувствие. Человек, похоже, заметил незнакомого мужчину, идущего вдоль цепочки заборов, и поспешил, если это ковыляние можно назвать спешкой, в сторону калитки. "Надо же - еле дышит, а идёт поприветствовать незнакомца. Святое деревенское гостеприимство"! ― ещё больше растрогался Максим. Приближаясь к дрожащему человеку, ухватившему скрипучую калитку, Максим приветственно помахал рукой.
   ― Здравствуйте! Как поживаете?
   Лицо, похожее на сморщенный бок сушёной груши, надломилось, ощерилось трещиной безгубого рта. Но, вместо ожидаемого "здрасьте", раздалось оглушительное "а-а-тчхи". Максим порадовался, что не успел опустить руку после приветствия - теперь она, подобно щиту, закрыла его лицо от ливня из заражённой слюны. Отряхнув, и брезгливо вытерев тыльную сторону ладони о штаны, Максим попытался, было, оправдать внезапную неловкость больного. Он даже открыл рот, чтобы сказать что-то вроде: "С кем не бывает".
   Однако, живая мумия не собиралась ничего слушать, и принялась кашлять так неистово, будто вознамерилась как можно скорее избавиться от собственных внутренностей, исторгнув их через глотку. И, в отличие от старосты, старавшегося в этот момент отвернуться, или пригнуться к земле, эта двуногая тварь разбрызгивала слизь и мокроту, будто специально стараясь попасть в лицо Максиму. Тот невольно отшатнулся, и едва не угодил в топкую яму, из которой, наверняка, пришлось бы долго и тяжело выбираться.
   Приложив немало усилий, чтобы удержать равновесие, и продолжая закрываться ладонями, Максим вслепую ткнул несколько раз ногой в сторону калитки. С четвёртого раза удар достиг цели, и нога наткнулась на слабое сопротивление хлипкого тела. Кашель и чихание тут же стихли, сменившись тихим стоном. Максим заметил, как скрючившееся на земле создание пытается выпрямиться и восстановить дыхание после удара. После нескольких безуспешных попыток подняться на тоненьких ножках, убогое подобие человека прямо на четвереньках поползло в сторону незадачливого путника.
   Максим передёрнул плечами от омерзения, вызванного видом больного, и, особенно, его пугающей настойчивостью. Он ускорил шаг, решив поскорее миновать эту странную деревню. Краем глаза мужчина заметил, как на другой стороне дороги из ветхих избушек повылезали, как черви после дождя, истощённые, будто высушенные в духовке до потери привычного человеческого облика, люди. Такие же, как тот, что открывал калитку, пытаясь выйти и перегородить путь Максиму.
   Это был мужчина с редкими волосёнками на, обтянутой желтовато-зелёным пергаментом кожи, голове, которая больше напоминала символ смертельной опасности, размещаемый на ёмкостях с ядами в паре со скрещёнными костями. Видя тот же пустой взгляд, и дурашливо распахнутый рот, что и у больного в соседнем дворе, Максим ускорил шаг, стараясь избежать столкновения с ещё одним фонтаном из смертельных вирусов.
   Ему это удалось. Проскочив мимо открывшейся калитки, он уже за спиной услышал разочарованное сопение и покашливание. Пройдя ещё метров десять, Максим обернулся, чтобы увидеть, как омерзительные существа преследуют его, опираясь худыми ручонками на забор. Наблюдая за преследователями, и не прекращая двигаться дальше, Максим едва не споткнулся о третьего человека. Тот уже успел перегородить тропинку, выйдя из прохода между дворами. Неимоверно худой мужчина, достойный служить пособием по изучению человеческого скелета, от столкновения с Максимом свалился в грязь. Но, даже безуспешно пытаясь выползти из вязкой жижи, обезумевший от страшного недуга старался плюнуть в прохожего, целя прямо в лицо.
   Только сейчас Максим увидел, что деревенька достаточно плотно заселена. Из каждого дома повыползали хрипящие, кашляющие, рыгающие люди в крайней степени истощения. Вспомнилось предупреждение старосты. Эпидемия! Так оно и есть - причём довольно необычная болезнь поразила несчастных, собравшихся в этих домиках. Казалось, недуг вытянул из них все жизненные соки, в довершение всего, лишив их разума. Точнее, не лишив, а полностью овладев их сознанием, превратив в биороботов, нацеленных на распространение заразы.
   Максим когда-то читал о паразитах, способных заставлять своего "хозяина" делать что-либо ему не свойственное. Например, мышь, подцепившая такую заразу, перестаёт бояться кошку. Видимо, здесь Максим столкнулся с чем-то похожим. Вирус это, паразит, или просто перебор с какой-нибудь отравой, он не знал, но в одном был абсолютно уверен - меньше всего он хотел бы превратиться в одного из этих трясущихся, пустоглазых чудовищ. Особенно теперь, когда до цели его путешествия, возможной встречи с любимой, осталось совсем немного.
   Вспомнив Ольгу, Максим понял, что ради неё готов пробираться сквозь любую грязь и мерзость. И он побежал по узкой полоске твёрдой земли. Он быстро переступал ногами, понимая, что это его единственный шанс избежать контакта с заражёнными людьми, принимая во внимание их неуклюжую медлительность. Некоторые омерзительно иссохшие и сморщенные существа, успевали добраться до ворот, и пытались ухватить Максима за одежду, поцарапать его, вымазать в своих выделениях.
   Едва сдерживая сильнейший рвотный позыв, мужчина каждый раз ловко избегал протянутых рук с корявыми пальцами, и тошнотворных плевков и чихов. Одному, особо расторопному кащею пришлось оттяпать тесаком цепкую ручонку, похожую на куриную лапу, которой тот исхитрился уцепиться за рукав Максимовой куртки. Но тот, даже получив страшную рану, лишь жалобно заскулил, но не бросил попыток дотянуться до Макса. Напротив, заметив, как хлещет кровь на месте отрубленной кисти, кошмарный полутруп принялся, потрясая обрубком, брызгать ей на человека с ножом.
   Несколько капель угодили Максиму на руку, которой он привычно закрыл лицо. Казалось, что кровь больного жгла кожу, как кислота. Утерев руку об одежду, Максим продолжил свой бег. Деревенская улица делала заметный изгиб влево, на самом углу которого, опершись на тёмно-серые колья ограды, поджидал беглеца долговязый, костлявый человек с неимоверно раздувшимся лицом, плотно укрытым жёлтыми и бледно-зелёными пятнами. Глаза больного были выпучены настолько, что напоминали мячи для пинг-понга с нарисованными точками зрачков.
   Тропинка, в месте поворота улицы, ещё больше прижималась к забору, и Максим с раздражением отметил, что избежать встречи с этим существом, будто восставшим из кошмарных фантазий художника Иеронима Босха, никак не удастся. Ещё раз внимательно осмотрев этого, усыпанного струпьями и болячками, бедолагу, и оглянувшись на толпу, едва переступавших узловатыми ногами, преследователей, Максим ещё раз убедился, что единственный его козырь - скорость.
   Он нарочно замедлил шаг, приближаясь к повороту. И, лишь когда до засады, устроенной человеком, похожим на ржавый циркуль с насаженной сверху протухшей картофелиной головы, осталось не более десяти шагов, Максим резко оттолкнулся ногами и опрометью бросился вперёд. Он бежал так быстро, что даже чувствовал кожей сопротивление затхлого воздуха, насыщенного испарениями болота, и зловонием гноя, рвоты и разложения.
   Долговязый, качнув раздувшейся головой, успел изрыгнуть ртом содержимое своего разлагающегося нутра. Но Максим, не снижая скорости бега, исхитрился увернуться, и зловонные массы плотной струёй всколыхнули дорожную грязь, не задев его. Однако, когда он выскочил за угол, радость, вызванная удачным бегством от заражения, моментально прошла. Максим увидел, что загнал себя в ловушку, в тупик - деревня заканчивалась, но пути дальше не было.
   Дорога, и без того больше похожая на болото, полноводной рекой вливалась в самую настоящую топь. Трясина была настолько обширной, что невозможно было угадать, есть ли у неё берега. Во всяком случае, Максим их не смог рассмотреть - кочки, грязь, окна красноватой воды с пузырями болотного газа, и всё. Больше, насколько видел глаз, не было ничего, не считая, разве что, нескольких корявых стволов да реденьких кустиков.
  Максим уже задыхался от усталости. Воздуха не хватало, так как удушающая вонь невольно вызывала в организме здорового человека протест, и желание вдыхать эту отвратную смесь, как можно меньше. При попытке сделать вдох поглубже, организм мгновенно отвечал приступом кашля, желая очистить лёгкие от мерзкой вони. Максим устал, но, когда он оборачивался, то по прежнему видел толпу стонущих от боли и одышки тяжело больных людей. Им было ещё хуже, но ни один не остановился и не повернул назад, настолько силён был сигнал, созданный в их мозгу странным недугом, и понуждавший распространять заразу любыми методами.
  Осталось миновать два дома, а дальше - зыбкое полотно трясины. Заражённые выдавливали его к болоту, надвигаясь медленно, но неотвратимо. Максим миновал последнее живое, вернее, полумёртвое препятствие, в виде женского скелета, завёрнутого в халат, который казался на ней непомерно огромным, как чехол от вертолёта, надетый на велосипед. Дама сидела на скамейке, вкопанной в землю у завалившегося забора. Она сидела, вытянув ноги, и выпученными глазами следила за приближавшимся мужчиной.
  По остаткам мимических мышц, натянувших потрескавшуюся кожу на её лице, несложно было распознать её желание искупать Максима в потоках заражённых выделений. Однако, слабому женскому организму не хватило выдержки, и едва живую особь женского пола вырвало прямо на костлявые ноги.
  Максим, несмотря на усталость, без труда перепрыгнул через вытянутые конечности, даже не наступив в лужу зловонной блевотины. Сделав ещё несколько шагов, он понял, что дальше бежать некуда - у самых ног покачивалась мутная болотная водица. Максу стало по-настоящему страшно. Он панически боялся болот. Ещё будучи мальчишкой, когда в увиденном фильме один из героев тонул в трясине, после просмотра он не спал всю ночь - не давали кошмары. Это бессилие перед вязкой топью, эти грязь и тина, заливающиеся в рот и ноздри - неизбежные спутники детских страхов, теперь подступили вплотную.
  Максим до жути боялся заходить в стоячую воду. Его просто трясло от страха. Однако, посмотрев на подступающих со всех сторон изуродованных, одержимых жуткой болезнью, людей, нет, теперь уже скорее не людей, а существ, он ещё сильнее сжимался внутренне от испуга. Выбор был между смертью и смертью - выбор нечестный и трудный, но Максим сделал его.
  Он вдохнул тяжёлый воздух, пропитанный адской смесью из самых жутких миазмов, поперхнулся, и тут же решительно вошёл в мутную воду. Шаг, другой, третий. Дно вязкое, но Максим успевал вытаскивать ноги прежде, чем топь вцепится в них мёртвой хваткой. Глубина нарастала постепенно, что дало возможность беглецу отойти на приличное расстояние от домов, прежде чем вода достигла его пояса. Максим оглянулся, и заметил, что преследователи потерянно топчутся на берегу, не решаясь ступить в воду.
  Хорошая новость! Но была и плохая - дно давало всё меньше опоры ногам, заглатывая их, как рыба наживку. Максим вынужден был постоянно двигаться, переступая ногами, чтобы не дать им увязнуть. Он осмотрелся, и решил идти в сторону ближайшего, хилого кустика. Если тот смог за что-то уцепиться корнями, значит, есть шанс, что и Максиму достанется какая-то часть относительно твёрдого дна.
  Расстояние до куста было небольшое, но на его преодоление пришлось затратить несколько долгих минут. Десятки и сотни секунд, размазанных, как вонючая болотная тина по лицу, ушли на то, чтобы преодолеть несколько метров вязкой трясины. Наконец, Максим уцепился за ветки кустарника, и нащупал ногами пучок склизких корней, подаривших не очень надёжную, но, всё же, опору.
  Утвердившись на этом мизерном островке, Максим отдышался и посмотрел назад, в сторону деревни. То, что он увидел, поразило его, как удар молнии посреди зимы - на берегу болота разыгрывалось совершенно нереальное, фантасмагорическое действо. Когда ещё мир не сошёл с накатанных рельс, по телевизору иногда показывали фильмы ужасов, насыщенные жестокими спецэффектами - примерно то же теперь творилось на границе трясины и сухой земли.
  Десятки измождённых, изуродованных страшной болезнью, людей превратились в живые факелы. Они метались вдоль кромки болота, сталкиваясь друг с другом, падая, прыгая в воду, и, при этом, не прекращая стонать и реветь от боли. А чуть выше, у домов, стояли странные, похожие на огромных, прямоходящих жаб существа, которые поливали огнём вопящих больных.
  Максим присмотрелся внимательней, и понял, что существа - это не какие-нибудь пришельцы с иных планет или исчадия преисподней, а люди, облачённые в армейские защитные комбинезоны и противогазы. Всего их было пятеро. У двоих за плечами висели ранцы огнемётов, из хоботков которых выплёскивались мощные струи пламени, поддерживающие костёр из визжащих доходяг. Трое других держали в руках длиннющие багры, острыми концами которых сгоняли в кучу мятущихся разносчиков страшной эпидемии.
  Кошмарные, лишенные всех жизненных соков туловища, корчащиеся в ярком пламени, в окружении инфернальных существ, плюющихся огнём - Максим будто оказался в чистилище, став свидетелем сожжения грешников. Зрелище пугало и завораживало одновременно. Максим не знал, что будет с ним, когда огнемётчики заметят его, но бежать было уже некуда, и он продолжал наблюдать за предсмертными муками своих недавних преследователей.
  Время шло, пламя усердно поглощало изувеченные тела. Когда живой костёр превратился в груду чадящих головней, огнемётчики подступили к берегу. Выпученные глазницы противогазов уставились на Максима, и тот попытался укрыться за кустом. Сознанием он понимал, что поступает глупо, прячась за пучком голых веток, будучи уже обнаруженным, но инстинкт толкал его на это бессмысленное действие. А ведь, и в самом деле, кто знает - может, эти ребята и его сжечь захотят.
  Прорезиненные существа мелко задрожали, а потом друг за другом постаскивали противогазы, и поверхность болота огласилась дружным хохотом.
  ― Ах-ха-ха, видали, мужики - спрятался. Вот, юморист!
  Потом один крепкий мужик с багром, отсмеявшись, крикнул Максиму:
  ― Эй ты, давай к берегу. Нам Степан, староста здешний, про тебя сказал. Жечь не станем.
  Максим выглянул из-за куста, и, не очень уверенно, спросил:
  ― Мне и самому в болоте сидеть не хочется. Только вы и меня поймите - люди горят, вы их палите, как мусор. Страшновато. И, кто вы, вообще такие?
  Багорщик ответил сразу:
  ― Люди? Нет, это уже были не люди, а переносчики препоганейшей заразы. Причём, очень активно эту дрянь разносившие. Сам, наверное, успел заметить - не просто, ведь, искупаться в трясину полез. А мы кто такие... Про "Новый мир" слыхал что-нибудь?
  Максим, едва заслышав о "Новом мире", позабыл о безопасности и желеобразной жиже, укрывающей дно, и бросился к берегу, расплёскивая затхлую воду по сторонам. Но он сумел добраться до твёрдой земли, даже не потеряв обувь в топкой грязи. Он сам не понимал, как ему это удалось, но на четвереньках выползая из трясины, не успев отдышаться, Максим обратился к тем, в чей лагерь так долго стремился попасть:
  ― Так, я же... Это... Я ведь, к вам..., ― в какой-то момент, поняв, что не может, из-за волнения и одышки, составить из слов внятную фразу, Максим дрожащими пальцами расстегнул куртку. Разодрав подкладку, он вытащил кусок фанерки с полустёртым знаком в виде перекрещенных серпа, молота и ножа. Он вытянул перед собой этот деревянный прямоугольник, призванный служить пропуском в "Новый мир", билетом в светлое будущее.
  Крепкий мужик с усталым лицом, взял фанерку из рук Максима. Перчатками из толстой прорезиненной ткани он вытер её от грязи, и внимательно рассмотрел со всех сторон. Потом передал табличку остальным, а сам протянул руку Максу, помог ему встать, и приветливо похлопал по плечу.
  ― Добро пожаловать в Новый мир, товарищ.
  
  **Глава 15. Новый мир, старые знакомые. Долгожданная встреча**
  
  Перед тем, как покинуть деревню, один из багорщиков, назвавшийся Иваном, забежал в дом старосты. Его не было минут пять, в течение которых все вынуждены были дышать гарью от догоравшего костра из мёртвых тел, сложенных во дворе. Вышел Иван с тугим свёртком в руках, и скорбным выражением на усталом лице. Свёрток он сунул в руки Максиму.
  ― Держи, в комоде откопал - одежда чистая, нафталином ещё пахнет, а то твою хламиду придётся сжечь. На всякий случай.
  Здоровяк, который первым протянул Максиму руку на берегу болота, вернул Ивану его багор, и спросил:
  ― А чего Степан не вышел? Не похоже на него.
  Иван горестно вздохнул.
  ― Отмучился староста - скрючило его прямо на пороге. Серёга, сходи, прибери мертвеца, ― последние слова были обращены к рыжебородому детине, с ранцем огнемёта за плечами. Тот скорбно покивал, и побрёл в дом. Вскоре зашумел огненный вихрь, выпущенный из сопла орудия. Бородач протиснулся через калитку, и махнул рукой остальным.
  ― Готово. Двор зачищен.
  Вновь подал голос плечистый мужик, которого все называли Игорем, но между собой говорили о нём - "наш звеньевой".
  ― Айда, пошли, не то стоянку в темноте не сыщем.
  И "патруль санзачистки", как все они себя называли, двинулся перпендикулярно дороге, по, им только ведомой, тропе. Шли долго, что, впрочем, не сильно напрягало Максима, привыкшего к длинным переходам. Топали по сырому мху, и вывернутым суставам корней до самых сумерек, и, лишь когда сумрак стал плотным как бархатный занавес, вдали засиял оранжевый огонёк.
  Звеньевой довольно хмыкнул.
  ― Ну, наконец-то, дошли, ― потом крикнул во всё горло в сторону приближающегося костра:
  ― Э-эй, что сегодня на ужин?
  ― Макароны по-флотски, и чай "индюшка" со слоном, ― как секретный отзыв, прозвучало в ответ. Но ароматы, бередившие обонятельные рецепторы, говорили о том, что это не просто игра в пароль-отзыв. Аппетитно пахло тушёнкой и макаронами. Санитары прибавили шаг, и вскоре оказались на пригорке, где возле огня суетился человек. Мужчины облегчённо скинули тяжёлую амуницию у корней причудливо изогнутой сосны.
  Звеньевой Игорь подтолкнул Максима к костру.
  ― А мы с собой новенького привели. Чуть в трясине не сгинул - пациенты наши в болото загнали.
  Мужчина, колдовавший над котелками, выпрямился, и, секунду спустя, изумлённо выдохнул:
  ― Макс! Это что, и, в самом деле, ты? Макс?
  Максим присмотрелся к лицу кашевара, которое освещалось текучими отсветами костра.
  ― Быть этого не может - Ярослав? ― да, это без сомнения был он, бывший бригадир поисковой команды, с которым они расстались после того, как Максим убил Топора. Ярослав осунулся, на щеке его появился шрам, похожий на большую гусеницу, но это был, несомненно он.
  Звеньевой жестом прервал наметившийся вечер воспоминаний.
  ― Понимаю, приятно встретить знакомого, но все разговоры потом, а сейчас давайте есть будем. А потом, Яр, нагрей воды для своего приятеля - ему надо с себя болотную жижу счистить.
  Все разместились на поваленном стволе дерева, и приступили к трапезе. Ярослав сбегал за водой к ручью, повесил ведро над костром, и присоединился к товарищам. Утолив голод, мужчины помогли Максу надрать тонкой коры с веток, которую потом запарили в кипятке, чтоб её можно было использовать в качестве мочалки. Прихватив рукавом ведро с горячей водой, Максим пошёл к ручью, смывать многодневную грязь с измученного тела.
  Переодевшись в чистую, и, почти по размеру, одежду, Максим, как священную реликвию переложил в карман пакетик с фотографией любимой Ольги. Потом, по совету Игоря, бросил старые вещи, ставшие для него второй кожей, в пламя костра. Понаблюдав с некоторой долей жалости, как весёлые искры пляшут на отворотах его куртки, Максим пошёл искать старого знакомого - не терпелось узнать, как он то здесь оказался.
  Ярослав, как раз заканчивал споласкивать кружки.
  ― О, Макс, с лёгким паром.
  ― Спасибо. Так, как ты здесь оказался? Да ещё раньше меня.
  ― Раньше?! Да, я здесь уж месяц, даже немного больше. Не знаю, где ты так долго шарился - ты же, ведь, первый нам эти таблички показал. И, когда мы расстались, ты в "Новый мир" собирался.
  ― Так ведь, зима была. Боялся, вдруг ночью замёрзну в поле один. Да, и далеко ли по сугробам уйдёшь?
  ― Это точно, ― согласился Ярослав, усаживаясь на свёрнутый спальный мешок. Сел, помолчал немного, моргая осоловевшими глазами, потом зевнул, и продолжил молчать. Максим не вытерпел, и толкнул старого знакомого в плечо.
  ― Ты чего, Ярослав, поиздеваться решил? Я жду твоего рассказа, а ты зеваешь и глазами хлопаешь.
  Ярослав помотал головой.
  ― Да, подустал немного. А что рассказывать? Сам помнишь, как у Ведущего с головой всё хуже делалось. Не мне тебе рассказывать, что они с Топором творили в храме Леших. Вернулись мы тогда, после того, как ты Топора уделал, Ведущий сразу на нас напустился. Орал, слюной брызгал, чуть ли не волосы на голове рвал. Мы ему, так и так, несчастный случай - двое погибли, мы ничего не смогли сделать. Но, видать, кто-то из бригады не смог язык придержать, и Ведущий всё узнал. Ну, не всё, но то, что ты Топора убил, а сам остался там, в городке с висельниками, он точно проведал.
  Я, хоть и не последний человек был в общине, но Топор - это вообще правая рука Ведущего, которой он лишился. В общем, повесил он на меня всех собак, как на старшего в поисковой команде. Поняв, что следующее жертвоприношение моё, я в ту же ночь свалил из лагеря, прихватив целый мешок необходимых припасов на складе. Подгадал под смену постов на заборе, и - дёру. С поисковыми командами я все окрестности исходил, так что, направление нужное даже в темноте нашёл. С рассветом вышел к дороге, а там, как раз шёл караван из двадцати пяти человек. Сказали, что в "Новый мир" путь держат. Вспомнил я твои фанерки, и пошёл с ними.
  В общем, путь был долгим и опасным, ― на этих словах, Ярослав с многозначительным видом почесал шрам на щеке.
  ― Вот я и говорю, месяц с небольшим тому назад набрели мы на дозор "Нового мира". С ними и вошли в базовый лагерь. К тому времени, нас осталось всего тринадцать человек вместе со мной. Вот такая арифметика.
  Максим кивнул, давая понять, что знаком с опасностями, поджидающими на пути в мир будущего. Он снова потряс за плечо, засыпающего Ярослава.
  ― Ну, а как там, в "Новом мире" этом?
  Ярослав открыл, было, рот, но тут же захлопнул его, и принялся играть желваками, будто усиленно размышляя над ответом. Потом положил ладонь на плечо Максима.
  ― Знаешь, Макс, ко всему можно привыкнуть. Ты ведь жил в нашей общине тогда. А впрочем, здесь всё по-другому. Поначалу тебе всё будет казаться...несколько необычным, странным, но на то, наверное, этот мир и назван новым, что к нему притерпеться надо. В любом случае, теперь для нас лучшего мира не отыскать - сам знаешь, что творится кругом.
  Максим открыл рот, чтобы спросить ещё что-то, но Ярослав сделал руки крестом перед собой, будто отгораживаясь от назойливого призрака.
  ― Всё, Макс, завтра сам всё увидишь. А мне через два часа на посту Ивана менять. Дай поспать, в самом деле. Иди, пока, у него спальный мешок возьми, ― и мужчина, застегнув клапан спальника, сомкнул тяжёлые веки. Не прошло и десяти секунд, как, судя по ровному сопению, Ярослав крепко уснул. Максим вспомнил, что так и не узнал у собеседника, видел ли он в лагере Ольгу, но не решился будить усталого человека. Размяв затёкшую спину, Максим отправился к Ивану за спальным мешком.
  С восходом солнца, перекусив древними, но вполне, как оказалось, пригодными для еды консервами "завтрак туриста", группа двинулась дальше. Вскоре, сырая низина сменилась сосняком, в котором под ногами пересыпался песок вперемешку со старой хвоей. Максим с радостью отметил, что вонь от разлагавшихся звериных трупов пропала. Он поспешил поделиться этим наблюдением с Ярославом, на что тот, со знанием дела, ответил:
  ― А ты как думал? Для того и санитарные отряды, вроде нашего, окрестности прочёсывают. Баграми в кучи трупаки сгребаем, и жгём. Оттого и эпидемия на спад пошла. А то, знаешь, сколько тут "чумных" деревень было, вроде той, где тебя нашли? Страшное дело!
  Максим понимающе кивнул. Потом, минуту помолчав, вновь принялся теребить рукав Ярославовой куртки.
  ― Слушай, ты мне обещал рассказать о Новом мире, что там и как. Тебе же не губами по земле шагать - давай, рассказывай.
  Ярослав поправил рюкзак за спиной, и, сделав паузу, видимо решая, с чего начать, начал свой рассказ.
  ― В общем-то, всё просто - про коммунизм, наверняка, знаешь. Вот такие у нас порядки, только жёстче. Все должны работать, без исключений. Куда пошлют, там и пашешь, пока не станет ясно, на каком месте от тебя больше пользы будет. Тогда за тобой эту работу закрепляют, если там рук не хватает, конечно.
  Всё имущество общее - личного нет ничего, вплоть до одежды и белья. В прачечную одежду сдаёшь, потом получаешь другую, или ту же, главное, чтоб размер подошёл. Семьи тоже отменены - каждая женщина принадлежит комунне душой и телом, так же как и любой из нас. Дети живут отдельно, в детских садах. Один день в неделю - выходной. В это время, любой мужик-коммунар может прийти в женский корпус, и выбрать любую даму, чтоб приятно провести с ней этот день и последующую ночь. Женские отказы жестоко караются, потому их практически не бывает, ― тут на лице Ярослава всплыла мечтательная улыбочка, а глаза выразительно заблестели.
  ― А драк из-за баб не случается? Если нескольким мужикам одна понравится? ― грубо прервал Максим мечты собеседника. Тот встряхнулся, и продолжил рассказ.
  ― Нет. Выбирать запускают по одному, а очерёдность определяется количеством набранных за неделю трудовых баллов. Трудобаллы начисляются ежедневно по усердию и по результату работы. За усердием следит бригадир, а за результатом - учётчик. Набрал за день больше трудобаллов - еды назавтра всё равно получишь, как все, но в очереди будешь стоять ближе к раздаче. То же в конце недели происходит, в отношении очереди за женской лаской. Больше баллов - раньше войдешь в женский корпус, и сможешь выбрать из общих дам ту, что больше тебе по сердцу.
  Максим был слегка ошарашен такими подробностями. Такое устройство жизни, как в Новом мире, напоминало отрывки из трудов утопистов позднего средневековья, которые им читали в школе. Да, Ярослав был прав вчера, когда говорил, что к этим порядкам придётся привыкать. Максим снова обратился к Ярославу:
  ― А если лицо твоё бригадиру не понравилось, ну напоминает оно ему физиономию какого-нибудь гада из прошлой жизни - он возьмёт, и станет эти баллы тебе занижать. И будешь ты постоянно с какими-то крокодилами обниматься, из тех, на кого никто смотреть не захотел. Да, и обратная ситуация - припёрся к женщинам какой-нибудь гоблин, ну, заработал баллов на очистке выгребных ям, и вошёл первым. Выбрал такую красотку, что ах, а ту с него воротит. И что, накажут её за это?
  ― А ты как думал - конечно, накажут. В карцер определят на неделю, на половину пайки. Самые строптивые красотки становятся, как шёлковые. А насчёт неправильного начисления трудобаллов, так бригадиры меняются по неделям. И, не приведи Леший, если у троих бригадиров тебе проставлены большие баллы, а у одного, вдруг, маленькие. Вынесут предупреждение, а в другой раз..., ― и Ярослав пальцем прочертил вокруг шеи невидимую петлю.
  ― Даже так! ― изумился Максим.
  ― Именно так, на главной площади, на глазах у всех. Это, одно из самых почитаемых развлечений. А что касается упрямых девчонок, так я слышал, что есть такие, которые из карцера не вылезают. Но я думаю, это сказки.
  Максим решил подытожить услышанное:
  ― Значит, всё общее - одежда, женщины, дети. Все работают, никто не отлынивает, и все равны. То есть любой может поработать неделю санитаром, а другую неделю - Ведущим, или, как это здесь называется.
  Ярослав жестом предложил Максиму сомкнуть губы, давая понять, что тот завёл разговор на, не совсем разрешённую, тему.
  ― Здесь это называется Верховный председатель. Крепкий такой старикан, из бывших офицеров, ещё старой, советской выучки. Что самое интересное, в его возрасте он ещё баб к себе в штаб вызывает. Берёт, разумеется, без очереди, и самых-самых. Не знаю, может, у него там, в штабе склад виагры в шкафу, ― перейдя на полушёпот, попытался сострить Ярослав. Потом добавил:
  ― Понятно, что председатель, и его гвардия равнее, чем другие, но они стараются это превосходство не выпячивать.
  Максим хотел ещё что-то спросить, хотел узнать, наконец, насчёт Ольги - видел её Ярослав, или нет, но тот, не дав ему раскрыть рта, громко объявил:
  ― Всё, почти пришли.
  И правда, лес закончился, уступив место свежевспаханному полю, за которым виднелась асфальтированная дорога. Вдоль дороги неспеша прохаживались люди, вооружённые автоматами армейского образца. Один человек коротал время возле крупнокалиберного пулемёта, установленного на укреплённом блокпосту, призванном, в случае чего, пресечь прорыв нежеланных гостей.
  Максим догнал Ярослава.
  ― А неплохо их вооружили.
  ― Да, всякого армейского барахла у нас навалом на складах. И оружия немерянно. Уж, как и откуда - не знаю, но с этим в Новом мире полный порядок. Насколько мне известно, самые близкие к председателю люди не так давно занимали довольно высокие посты в вооружённых силах. Потому, наверное, у нас и оружие, и костюмы химзащиты, и огнемёты - на кривой козе, в общем, не подъедешь.
  Звеньевой Игорь велел своим спутникам ждать, а сам отправился к посту. Поговорив со старшим караула, он обернулся и махнул санитарам рукой. Ярослав склонился к уху Максима, и негромко пробурчал:
  ― Видал? Вот, кто, как не свои же из "Нового мира", может выйти из леса с баграми и огнемётами? А ведь, нет - всё равно, пароль, отзыв. И попробуй ошибись, или откажись говорить - пулю всадят сразу. Такой порядок - безопасность, прежде всего. Вояки, блин.
  Казалось, Ярослав не очень доволен такими строгостями, но Максим не видел в этом ничего странного - только так можно держать под контролем большое хозяйство, вроде этого "Нового мира". Миновав пост, они дальше шли уже по ровной асфальтовой дороге, чему все были заметно рады, устав ломать ноги на кочках и сплетениях корней.
  Вдоль асфальтового полотна тянулись тёмно-серые поля свежевспаханной земли. Глядя на эту пашню, патрулируемую группами автоматчиков, он хотел спросить всезнающего Ярослава, не собираются ли они что-либо сеять. Но не успел он открыть рот, как увидел впереди нечто такое, что изумило его чрезвычайно. На обочине высилась знакомая конструкция из бетона, в виде земного шара. Правда, когда он видел эту скульптуру прошлый раз, на ней не было опоясывающей надписи "Добро пожаловать в Новый мир".
  Максим смотрел на приближающегося бетонного монстра, и размышлял, что, возможно ту и эту фигуры отливал один и тот же человек с небогатой фантазией. Но, сблизившись с потускневшей планетой, решил проверить свои смутные догадки. Он подошёл ближе, и заглянул за выгнутую фанерную ленту с приветственной надписью. То, что он увидел, заставило его отшатнуться в полнейшем изумлении, едва не разбив макушку об угол фанерины. Посёлок "Утренний"!
   Но как такое могло случиться, что Максим истоптав всю Московскую область снова вышел к этому памятному для него посёлку. Не менее удивительно было и то, что он до последней секунды не узнал, даже не догадался, что оказался именно здесь, в знакомом ему Утреннем, а не в другом захолустном уголке дальнего Подмосковья. Конечно, бывает, что человек каждый день уходит из дома на работу, а подведи его к тому же дому с другой стороны - решит, что заблудился. А Максим тут был-то всего пару раз, но всё-таки...
  Хотя, многие ориентиры исчезли без следа. Вот там, их было видно от подножия Стелы, стояли домики, сгоревшие незадолго до второго приезда сюда Максима. А там, напротив, через дорогу, высились огромные металлические мачты антенн, также не устоявшие во время того катаклизма. Теперь не было ни домов, ни антенн, лишь бетонный забор, увитый поверху ржавой "колючкой".
  Максим пытался изгнать из памяти, предательски коловшие его совесть, мысли о том, что в уничтожении этого посёлка косвенно виноват он. Именно его игры с фотографиями местных табличек стали причиной нападения инопланетной расы, и последующей агрессии Леших. Так, во всяком случае, думал старый подполковник из этого посёлка. Максим так не думал, и не хотел думать, но, порой, червь сомнения всё же прогрызал маленькую, неприятную дырку в этой его уверенности.
  "Так, значит, Новый мир возник на руинах Утреннего - интересный поворот", ― думал Максим, подходя к воротам, на которых по-прежнему красовались металлические пятиконечные звёзды. Как и в последний его визит, только теперь краску подновили, и над входом натянули большое полотнище с яркой надписью "Новый мир - будущее для всех". Снова пароль-отзыв, и ворота медленно распахнулись. Кроме караульных, усталых санитаров никто не встречал - все были заняты работой. Множество мужчин и женщин подметали, мыли, носили, пилили, и совершали ещё массу полезных действий, ничуть не заинтересовавшись появлением рядом с ними нового человека.
  На территории располагалось несколько длинных строений с окнами, собранных из деревянных щитов. Максим вспомнил, что такие продавались в строительных магазинах, на пути из Утреннего в столицу. Значит, пригодилось для устройства быта новой коммуны имущество тех магазинов. Но были на территории бывшей воинской части и старые здания - четырёхэтажная панельная коробка, видимо, служившая в прежние времена казармой, и трёхэтажный домик, сложенный из посеревшего от времени, силикатного кирпича.
  Это кирпичное здание, как на берегу асфальтового озера, расположилось возле большой площадки, несомненно, служившей в своё время плацем для отработки навыков строевой ходьбы. Звено санитаров двинулось прямо через плац в сторону старого здания. Когда до дверей оставалось совсем немного, Ярослав остановился и указал рукой на серую стену.
  ― Ну вот, это и есть наш штаб. Здесь всё руководство Нового мира, его мозговой центр. Верховный председатель, кстати, тоже здесь обитает. Во-он, его окна, ― Ярослав указал на окна второго этажа, в одном из которых, как показалось Максиму, шевельнулась занавеска. Ярослав, тем временем перевёл свой указующий перст вниз, на припаркованный красавец Лэндкрузер чёрного цвета.
  ― А вот, и машина председателя. Любит сам за баранкой посидеть. Да. Ведь и владения у Нового мира ого-го какие, пешком не обойдёшь. А этот красавец, говорят, ещё и бронированный. Ну, ладно, давай свой мешок. Тебе в штаб надо, на учёт встать. Звеньевой с тобой пойдёт, ему там отчитаться надо. А мы - дальше, огнемёты с ОЗКашками сдавать.
  Максим охотно передал надоевший рюкзак, набитый теми самыми ОЗК - общевойсковыми защитными комплектами, и помог его пристроить рядом с мешком самого Ярослава. Тот согнулся под тяжестью двойной ноши, и сдавленно прохрипел:
  ― Уф-ф, хорошо идти недалеко. Ну, удачи тебе.
  ― И тебе всего... Надеюсь, скоро увидимся, ― сказав это, Максим пошёл вслед за Звеньевым к, обитым крашеными рейками, дверям штаба.
  Миновав тёмный тамбур, они оказались в узком, коротеньком коридоре, который упирался в лестницу, ведущую на второй этаж. Облокотившись на стену, стояли и о чём-то болтали двое крепких ребят с автоматами. Заметив гостей, они умолкли, и с выражением усталого недовольства на лицах, заступили вошедшим дорогу.
  ― Стой, раз-два. Куда разогнались?
  ― Много будешь знать, головка заболит, ― неожиданно огрызнулся звеньевой. Максим посмотрел, как налились злостью глаза Игоря, и понял, что у этих ребят с ним давние счёты. Понимая, что само провидение определило его на роль невольного участника в этом конфликте, Максим попытался выбрать, кого из охранников взять "на себя", если дело дойдёт до драки. А, по всему видно, что до драки дело дойдёт. Охрана продолжала напирать, и тот, что пониже ростом, оскалившись, прогудел:
   ― А может, мы все выйдем, чтобы стены не пачкать. Или тебе боязно, а, Игорёк? ― продолжал задираться низкорослый крепыш. Внезапно, со стороны лестницы послышался звук, похожий на кашель. Всего лишь похожий, потому что источником этого кашля являлся не больной, а человек, желавший привлечь, таким образом, внимание к своей персоне.
   Хамоватые охранники обернулись на звук, и тут же вытянулись по стойке "смирно". По лестнице спускался статный мужик лет сорока с копейками, одетый в форменный камуфляж, и сверкающий начищенными ботинками с высоким берцем. Максим с первого взгляда определил, что человек этот из тех, про кого Ярослав сказал, что они "равнее других". И офицер тут же утвердил его в этой уверенности, напустившись на автоматчиков.
   ― Баранов, ты здесь для чего поставлен? Свои проблемы решать? Ты чего, баран, в самом-то деле? Мне твои петушиные наскоки сильно поднадоели. Значит, слушай - следующий санитарный рейд твой.
   Низкорослый задира с автоматом, резко поменял выражение лица с угрожающего на заискивающее.
   ― Но, товарищ майор, я только...
   Майор сделал рукой жест, заставивший охранника замолчать, и той же рукой показал Игорю, что тот может подойти. Звеньевой направился к строгому начальнику, походя, будто случайно, зацепив локтём своего недруга Баранова. Тот потемнел лицом, но стерпел, закусив губу, чтобы ещё раз не нарушить дисциплину.
   Игорь что-то негромко рассказывал майору, несколько раз, при этом, оборачиваясь в сторону Максима. Потом, подозвав его, представил строгому начальнику.
   ― Вот, это Максим, мечтает стать членом нашей коммуны, трудиться для достижения счастливого будущего для всех.
   Майор покачал головой.
   ― Запомни, Михайлов - на всех счастья не хватит, и будущего тоже. Мир достанется только тем, кто пойдёт с нами одной дорогой, ― сказав это, офицер внимательно рассмотрел Максима, и обратился уже непосредственно к нему:
   ― Я - начальник штаба, майор Остапов Николай Сергеевич. Для тебя - товарищ майор. А, ты, я так понимаю - Максим, Максим Полыхаев. Я нигде не ошибся?
   ― Всё правильно, э-э, товарищ майор, ― не очень уверенно ответил Максим. Причины у его неуверенности было две. Во-первых, он давно отвык от стиля общения "по уставу" - всякие там, "здравия желаю", "так точно" и "товарищ майор". А, во-вторых, он никак не мог вспомнить, в какой момент он назвал звеньевому свою фамилию. Из раздумья его вырвал окрик майора:
   ― Полыхаев Максим, отставить тормозить! С тобой председатель хотел переговорить. Следуй за мной. А ты, Михайлов, свободен.
   Звеньевой, на прощанье, ободряюще приподнял сжатую в кулак руку, и направился к выходу. А Максим зашагал по ступеням наверх, уставившись в камуфлированную спину майора. На втором этаже коридор был длинный, и пронизывал здание с торца в торец, упираясь в стеклянные двери, которые вели на пожарные лестницы. С обеих сторон коридора располагались двери - Максим насчитал их около семи.
   Вдоль центрального прохода гуляли двое охранников, с притороченными к поясу пистолетными кобурами. Максим подумал, что не зря, наверное, выбрали такое оружие для этих парней - если бы они начали шмалять из автоматов, то понаделали бы дырок и в обитателях кабинетов. Заметив майора, охранники, со звонким щелчком свели ноги вместе, и застыли, вытянувшись, как по струнке.
   ― Вольно! ― лениво буркнул начальник штаба, и повёл Максима в сторону, где оставалась лишь одна, обитая хорошей, дорогой кожей, дверь. Остальные двери в этом ряду были забиты фанерными щитами, выкрашенными в цвет стены. На "богатой" обивке, на уровне глаз, расположилась табличка, извещавшая о том, что за стеной находится приёмная Верховного председателя.
   Сначала Максим оказался в большой светлой комнате с двумя шкафами, массивным столом возле ещё одной двери, и рядом стульев у ближней к коридору стены. Начштаба тихонько поскрёбся во вторую дверь, и, приоткрыв её немного, просунул голову в проём.
   ― Товарищ председатель, Полыхаев здесь. Ждёт, ― и, видимо, получив указания, с важным видом взгромоздился за стол, и указал Максиму на вход.
   ― Можешь зайти.
   Макс, как и большинство обычных людей, испытывал некоторый необъяснимый трепет, стоя у входа в большие кабинеты. Это чувство лучше всего отражено в народной мудрости, гласящей, что лучше быть подальше от начальства, и поближе к кухне. А тут, как никак, Верховный правитель Нового мира, и его приказы исполняются тысячами мужчин и женщин. Переступая порог кабинета, мужчина пытался представить, как может выглядеть начальник мира будущего. Наверняка, широк в плечах, высок, с крупной головой, увенчанной копной жёстких волос. Взглядом он способен плавить металл, а голосом высекать искры из камня.
   Максим немного развеселился от подобных мыслей, особенно, когда вспомнил старые фильмы про Ленина, где рабочих и рядовых революции всегда было нелегко убедить, что этот лысый, картавый мужичок и есть легендарный вождь пролетариата. Они-то, обычно, представляли его этаким былинным богатырём, способным одним взглядом подковы гнуть.
  Вот и Максиму стоило теперь немалых сил удержаться от смеха, когда он заметил плешивую макушку, отороченную серебристой щетиной. Эта смесь седины и лысины, торчала над спинкой кожаного кресла, за которой невозможно было рассмотреть что-либо ещё. Хозяин кабинета, похоже, отвернулся от гостя, и любовался стеной, вернее неким предметом, украсившим стену.
  Максим поднял глаза, и обомлел - на стене, чуть выше кресла председателя, висела до боли знакомая табличка. На прямоугольном куске металла ясно читалась фраза, до сих пор являвшаяся Максиму в, не самых радужных, снах: "ВНИМАНИЕ! В СЛУЧАЕ ОБСТРЕЛА ИЗ КОСМОСА, ЭТА СТОРОНА УЛИЦЫ НАИБОЛЕЕ ОПАСНА".
  ― Ну, ни фига себе! ― изумлённо выдохнул Макс.
   ― Не забыл, значит, ― донеслось со стороны кресла. Голос показался Максиму каким-то уж очень знакомым, и, после небольшой паузы, он зазвучал вновь.
   ― А я, как тебя на плацу заметил из окна, сразу узнал, хоть и зарос ты, как чёрт болотный. Даже имя вспомнил - По-лы-ха-ев Мак-сим, ― по слогам произнёс председатель.
   "Болотный чёрт" Максиму не понравился, хотя, с тем, что он зарос, нельзя было не согласиться. Ведь постричься нормально ему довелось в последний раз в общине лесопоклонников. А потом он лишь отпиливал ножом отросшие пряди, чтобы не лезли в глаза и уши.
   ― Ну, здравствуй, Максим Полыхаев, ― кресло повернулось, и Максим сразу узнал хозяина кабинета. Это был тот самый старик, что обвинил Максима в том, что он спровоцировал вторжение иноземных карателей-Леших. Точно, он самый, как же он ему тогда назвался: Ме... Мешков, нет-нет - Мережков. Мережков Антон Игоревич, подполковник в отставке - у Максима, как оказалось, тоже не было причин жаловаться на свою память.
   Однако, теперь, в изысканно убранном кабинете, он уже не выглядел чудаковатым пенсионером, как во время их первой встречи. Нет, теперь это был горделивый правитель, с высоты своей силы и мудрости смотревший на ничтожного бродягу, пришедшего сыскать приют в его владениях. Старый, вернее, теперь не старый, а, скорее, почтенный подполковник в отставке, встал с кресла, и сделал шаг в сторону гостя. Максим отметил, что на идеально подогнанной форме, похожей на ту, в которой принимали парады маршалы советских времён, не появилось ни одной лишней складочки.
   ― Я вас тоже узнал, Антон Игоревич. А вы, будто помолодели с момента нашей последней встречи, ― стараясь не выдавать своего волнения, сказал Максим. Верховный председатель подошёл ближе, и протянул гостю руку. Максим протянул ладонь в ответ. Подполковник крепко сжал её, и принялся трясти, приговаривая:
   ― А чего ж стареть, раз удаётся всё задуманное. На обломках мира старого стремительно вырастает твердыня новой цивилизации - общество всеобщего равенства и честного труда. Мы с соратниками, разбросанными по Земле, так долго к этому шли. А, если бы не ты - возможно, человечество так и гнило бы в выгребной яме из старых устоев и правил.
   Максим попытался вытащить слегка онемевшую ладонь, из крепкой, благодарной клешни председателя.
   ― Я, Антон Игоревич, не очень понимаю, в чём вы увидели мою заслугу. Или вы опять намекаете, что моя шутка с табличками стала причиной кровавой бани, устроенной Лешими. Но это же бред.
   Председатель усмехнулся, показав достаточно крепкие, для его возраста, зубы.
   ― Конечно, бред. Ведь, ты не был, и не мог быть причиной. Причиной были десятки и сотни людей, знающих, верных людей, которые устали мечтать о правильном мироустройстве. Они устали болтать, и слушать болтунов-теоретиков. Они видели многое, и прошли огонь и воду. Они, а правильнее будет говорить мы - ведь, и я один из них, давно решили переходить к настоящим, решительным действиям.
   Помнишь дело полковника Квачкова, который хотел устроить военный переворот? Но у системы всегда было противоядие против таких ударов в лоб, и он попал под суд, не завершив начатого. Мы же объединили наши силы и знания, и сдвинули ситуацию с мёртвой точки. А ты... ты был инструментом в наших руках. Случайным камнем, без которого не складывалась мозаика.
   Максим никак не мог понять, о чём говорит председатель. Наверное, не обладал знаниями, как у тех людей, разбросанных по миру, о которых твердит хозяин кабинета. Да, и полковника Квачкова он тоже никак не мог вспомнить. Да, и где ему - политикой Максим никогда особо не увлекался. Но вот, сравнение с камешком из мозаики, неприятно царапнуло его самолюбие.
   ― Что-то я не очень понимаю - тогда вы говорили одно, теперь другое. И, что ещё за знающие люди по всему миру?
   ― Да-да, по всей Земле. Во всех значимых странах у нас появился свой филиал, а потом их стали десятки и сотни. Или ты думаешь, что в других государствах не было недовольных людей? Думаешь, все слепые и не понимали, как маленькая кучка циничных мерзавцев жирует за счёт остальных, многие из которых едва наскребают денег на еду? Были умные люди со стремлением к правде во всех странах, и очень часто в среде отставных военных и сотрудников спецслужб. А это люди действия - решительные и опытные.
   Общаясь по сети, мы постепенно поняли, что мечтаем об одном - о радикальном переустройстве самих основ цивилизации. А если коротко - все мы жаждали справедливости и равенства всех перед всеми. Год от года зрел план решительного переустройства мира. Турпоездки, сафари, экотуризм - да, мало ли можно было найти красивых ширм для организации семинаров среди сторонников идеи создания Нового мира на руинах старого.
  Мы, как и большинство людей, очень не любим ждать, но на подготовку плана пришлось потратить двенадцать лет. Но годы были потрачены не напрасно. Так, на одной из встреч, мы утвердили несколько вариантов уничтожения привычной цивилизации. Главным оружием решено было сделать страх. Мы, как силки, развернули наши информационные приманки, в ожидании любопытной птахи, которая клюнет на одну из них, и потянет за нить, срывающую запал.
   Наша подмосковная ловушка сработала первой, благодаря тебе. Интернет, средства массовой информации, простые люди с твоей помощью заглотили приманку, а потом - хлоп... западня накрыла всех. Дальше в дело вступил страх перед неизвестной и неистребимой угрозой. Все уже поверили в существование внеземной опасности, и ни у кого не возникло сомнений, что смерть сеют именно пришельцы. Нам осталось только довести накал общих настроений до высшей степени панической истерии.
   ― Всё равно не понимаю. То есть, догадываюсь, что неизвестной угрозой вы называете Леших. Но разве вы могли управлять ими в своих интересах, чтобы страху нагнать? ― недоверчиво поинтересовался Максим.
   Председатель задержал на несколько секунд дыхание, протыкая взглядом переносицу Максима. Казалось, его немного раздражала непонятливость собеседника. Наконец, выдохнув, он заговорил вновь:
  ― Сейчас всё поймёшь. Но, сначала поклянись, что не будешь трепать о нашем разговоре. А, впрочем, обратной дороги у тебя нет, а здесь, в "Новом мире" тебя никто слушать не станет - все слушают только меня. Так вот - управлять Лешими мы, конечно не могли, потому что никаких Леших не существует, и никогда не было. Вернее, были, но исключительно в сказках.
   Максим поперхнулся собственным вдохом.
   ― То есть, как не было Леших? А все эти кровавые истории? Да, я и сам кое-что видел. Издали, правда.
   Антон Игоревич довольно улыбался, и покачивался, перекатываясь с носка на пятку.
   ― Ладно, садись, расскажу. Тебе расскажу, теперь уже можно - ведь мы поставили планету на новые рельсы, и она стремительно катится к идеальному миру будущего. Теперь нас никто не остановит.
   В общем, благодаря твоей шутке и нашим табличкам с предостережениями, люди поверили в угрозу из космоса, а они поверили - люди склонны доверять самым невероятным гипотезам. Ведь, рассматривая фотографию монстра с шотландского озера, все с охотой убеждают себя, что на ней ископаемое чудовище, и лишь единицы, скрепя сердце, соглашаются, что видят обычное сучковатое бревно.
   Так вот, когда информация о контакте с инопланетным разумом, имевшим место во времена Союза, завладела разумом большинства, мы перешли к более активным действиям, предусмотренным нашей программой. За дело взялись наши спецотряды. В их задачу входило уничтожение случайных людей, причём настолько жестокими методами, чтобы вызвать содрогание и ужас у остальных. Желательно, чтобы при подобных операциях были свидетели, которые могли бы поведать всем кошмарные подробности внезапного растерзания случайных прохожих, ― рассказывая о реализации жестокого и циничного плана, председатель раскраснелся, и даже немного вспотел. Расстегнув верхнюю пуговку рубашки, он нагнулся и достал откуда-то из недр огромного стола-бюро, пузатенькую бутылочку с коньяком. "Редкая вещь по нынешним временам. Редкая и очень дорогая", ― неожиданно скакнул Максим мыслями в сторону от саморазоблачений Антона Игоревича. Но, надолго лишить внимания такой рассказ он не мог.
   ― Как-то не верится, Антон Игоревич, что подобное совершали люди. Во-первых, Лешие творили свои чёрные дела с нечеловеческой жестокостью. Именно, с нечеловеческой, так как нормальный человек не способен на подобное, да ещё в таких масштабах. А во-вторых, если бы это были люди, то, по-любому, их заметили бы. Кого-то могли ранить, кого-то убить защищаясь, а тут - никаких следов, только кровавые клочья, оставшиеся от жертв. И ещё - иногда оставались живые свидетели, которые рассказывали о Леших невероятные вещи. Будто, они могли вырастать до верхушек самых больших деревьев, и уменьшаться до высоты травяного стебля, едва скрывающего колени взрослого мужчины. Как могли такое творить ваши хвалёные спецы? Или вы в секретных лабораториях оборотней выращивали?
   Председатель внимательно слушал Максима, одновременно изловчившись плеснуть в гранёный стакан коньяка ровно наполовину. Дождавшись, когда собеседник умолкнет в ожидании ответов и пояснений, бывший подполковник опрокинул стакан в гостеприимно распахнутый рот, посидел несколько секунд, блаженно зажмурившись и затаив дыхание, потом выдохнул и взглянул на Максима. Глаза его блестели, и неясно - от коньяка или от осознания своего тотального превосходства над гостем, который был явно ошарашен, и почти смят бурным потоком новостей.
   Председатель кивком головы указал на пустой стакан, потом на бутылку, и сдавленно прошептал:
   ― Будешь?
   Максим помотал головой:
   ― Нет, спасибо, коньяк не употребляю.
   ― Ну, как хочешь, заставлять не стану. Никаких лабораторий не потребовалось. Ребят отбирали из спецподразделений, из милицейских отрядов физической защиты, да мало ли где можно отыскать крепких парней, готовых на работу, связанную с риском. Тем более, с риском для чужих жизней. Понимаешь, это для тебя то, что они творили - нечеловеческая жестокость, а для них - обычные будни. Многие были уволены из спецслужб раньше времени, как раз за излишнюю жестокость. Вот ты сможешь корову убить? Вряд ли. А многие работают на скотобойнях, и ежедневно забивают сотни животных, другие их тут же разделывают. И всегда найдутся люди, для которых нет большой разницы, бык перед ним или человек - такая же работа, как и другие.
   Есть, конечно, мастера, для которых убийство из работы превратилось в искусство - такие у нас особо ценятся, и до сих пор на хорошем счету. Кто знает, может, опять потребуются их навыки. А не попадались они, потому что действовали в составе слаженных команд. Каждая операция сопровождалась несколькими уровнями охранения. Кто-то убивал и рвал на части, другие следили, чтобы никто из свидетелей не заметил, что действуют люди. А третьи отвечали за спецэффекты - чудовищные гребни над травой, или огромные монстры из гибкого пластика. Как показала практика, всё было идеально продумано. Если же, кто-то из свидетелей был недостаточно напуган увиденным, он тут же переходил в разряд жертв, даже если не входил в лес или в заросли высокой травы.
   Иногда, когда свидетелей не было, ребята ограничивались спецэффектами, чтобы просто напугать одинокого путника. Потом информационный вихрь закрутился, утаскивая всех в пучину тотального страха. Масла в огонь подливали радио, телевидение, газеты. Но, лучше всего сработало главное информационное агентство - так называемое "агентство ОБС", или - Одна Баба Сказала. Ведь, газетную статью могут принять за утку, а телерепортаж за розыгрыш, а слухам невольно верят все - от бомжа до академика. Вслух в этом не признаются, но верят, считая, что столько народу не может одновременно заблуждаться.
   Когда эта каша заварилась у нас, такие же отряды подключились к работе и на территории других государств - такова была наша договорённость в рамках совместного плана переустройства Мира. И зарубежные партнёры не подвели, о чём, я уверен, теперь ни капли не жалеют. Таким образом, Планета погрузилась в страх, который был неистребим и всепоглощающ, потому что с опасностью невозможно было бороться. Вот тогда, правительства и поддались всеобщему безумию, решив уничтожить всю зелень на планете. С того самого момента привычное мироустройство было обречено, что, конечно, было на руку нам.
   На второе лето мы решили закрепить результат, вновь организовав "атаки Леших" по всей планете. И снова успех. Кстати, помнишь, все каналы трубили об уничтожении стратегических запасов семян и продовольствия - так это наша работа. Только ничего не уничтожалось, а лишь перемещалось в наши спецхранилища. Так что, теперь у нас и с продовольствием всё хорошо, и урожай мы в этом году соберём богатый. Поля, наверное, видел уже по дороге? ― вопрос, как догадался Максим, был риторическим, но он всё же кивнул. А председатель продолжил хвастать успехами безумного предприятия.
   ― А ещё, в глухих деревнях, и на заброшенных фермах мы прятали под охраной сотни голов племенного скота. Так что, через пару-тройку лет, у нас и с мясом всё наладится, ― Антон Игоревич, наконец, сделал паузу, чтобы отдышаться после столь пламенной хвалебной, или хвастливой речи.
   Максим тут же воспользовался этим, чтобы задать ещё один, крайне интересующий его вопрос:
   ― Хорошо, допустим, я поверю, что ужасающие расправы Леших над людьми - это умелая имитация ваших спецбригад, но как же радиоконтакт с пришельцами, и, наконец, космическая бомбардировка этого посёлка, с которой всё и началось?
   Антон Игоревич, вновь расплылся лицом в самодовольной улыбке.
   ― Ну, что касается радиоконтакта с инопланетным разумом, то он действительно был, ещё в доперестроечные времена. Он был один, и с тех пор не повторялся, но именно этот контакт, скрытый от всех, подтолкнул меня к идее предложить своим соратникам план, основанный на фальшивом вторжении кошмарных пришельцев. А что касается атаки на Утренний, тут всё ещё проще - взрывчатка, огнемёты, и группа решительных ребят, готовых на всё ради глобальных перемен.
   Максим испытал очередной шок от бескрайнего цинизма престарелого главы Нового мира.
   ― Но, вы же говорили тогда, что несколько десятков жителей посёлка погибли во время той атаки? Неужели и их вы просто так погубили?
   Ни один мускул не дрогнул на морщинистом лице председателя, когда тот ровным голосом ответил:
   ― А, что тебя смущает? Потом-то, во время "разгула Леших", ещё больше народу погибло. Вспомни поговорку, о том, что, не разбив яиц, омлет не приготовишь. Или слова Ленина, что революцию в белых перчатках не делают. Революции не бывает без крови. Терпеть старые порядки мы уже не могли, а если бы все мои соратники вышли на баррикады в открытую - жертв было бы гораздо больше. А так, мы хоть избежали заметных потерь в наших рядах.
   Максим минуту молчал, обдумывая услышанное, потом некоторое время мялся, раздумывая, как задать следующий вопрос, не рискуя разозлить хозяина кабинета. И, всё же, решил спросить напрямую:
   ― Антон Игоревич, а ведь на стороне правительства армия. Думаете, у вас хватит сил справиться с такой махиной?
   К удивлению Максима, председатель не вышел из себя, а с прежней уверенностью махнул рукой куда-то в сторону окна.
   ― Если они надеются на верность армии, то напрасно. Офицеры уже давно ощущали на себе пренебрежительное отношение государства, а солдаты... Солдатскую службу несут выходцы из бедных семей - сынки богачей легко откупаются от призыва. Те, кто попадают тянуть солдатскую лямку, понимают, что после службы им также не светит разбогатеть, или просто подняться над нищетой. И они ненавидят богатых мальчиков, засевших теперь в Москве и других крупных городах. Они ненавидят их за то, что должны служить за них, работать на их папашек, в то время как те, нанюхавшись кокса в дорогих клубах, садятся на дорогие авто, и выезжают на дороги, чтобы безнаказанно давить солдатских сестёр и матерей.
   Простым солдатам изначально очень близки идеи равенства и справедливости, идеи Нового мира. На нашу сторону уже перешло довольно много воинских частей, и ещё в стольких же подразделениях сейчас активно работают наши агитаторы. Так что, на армию старая власть надеется напрасно - эта опора вот-вот выскочит у них из-под ног, ― последние слова председатель произнёс почти речитативом, отстукивая ритм костяшками пальцев по столу.
   Максим молчал, обдумывая услышанное. Верховный плеснул себе ещё немного коньяка, и, покатав его во рту языком, проглотил, довольно улыбнувшись. Потом, пристально посмотрев Максиму в глаза, прямо спросил:
   ― Ну, а как тебе наши порядки? Тебе ведь уже успели о наших законах рассказать, пока сюда вели? Ты ведь шёл сюда за новой жизнью, я правильно понял?
   Максим не испытывал радости от перспективы жить по законам комунны, быть винтиком в машине нового государства. Перспектива однообразного существования человека-муравья пугала его не меньше, чем дикий беспредел исхоженных им подмосковных дорог, лесов, болот и полей. Откровенно говоря, Максим считал порядки, насаждаемые командой Верховного председателя, ни чем иным, как стремлением установить на планете режим тотального рабства. Рабства, куда более страшного и безысходного, нежели то, что существовало в древности.
   Однако, сказать это старому председателю в глаза, Максим не решился, здраво рассудив, что недолго проживёт после таких слов. Поэтому, пожав плечами, пробурчал:
   ― Да, рассказали, в общих чертах. Теоретически, очень правильные порядки, но к ним придётся привыкать - уж очень непривычно, когда всё общее, вплоть до женщин и белья. Постараюсь привыкнуть, Антон Игоревич, ― не очень уверенно пообещал Максим.
   Про себя же он содрогнулся, вспомнив два последних года. С трепетом думал он о том, в какую пропасть столкнули Землю эти фанатики-неокоммунисты. Тысячи без вины расставшихся с жизнью в диких мучениях, вряд ли разделят радость Верховного председателя. В газетах, и на телевидении, из года в год мусолили тему конца света - мировые войны, природные катаклизмы, астероиды, болезни - что только не прочили на роль могильщика человечества. А тут - бац, и всё обтяпали товарищи из компании международных экстремистов.
   Максим настолько погрузился в свои раздумья, что не сразу заметил, как Антон Игоревич настойчиво пытается что-то спросить у него. Максим тряхнул нечёсаной головой, и спросил:
   ― Вы что-то сказали?
   ― Я спрашиваю, что значит - теоретически правильные порядки? Ты не веришь во всеобщее абсолютное равенство?
   Макс нерешительно почесал затылок, но всё же решил высказаться начистоту:
   ― Вы только не обижайтесь, но идея абсолютного равенства противна человеческой природе. То есть, на словах это красиво и заманчиво, а на деле человеку свойственно желать большего и лучшего, чем у соседа. Против природы идти невозможно. Но в теории всё красиво.
   Бывший подполковник нахмурил седые брови.
   ― А ты, Максимка, тот ещё фрукт, но и дурак, к тому же. Все законы, абсолютно все, противны природе человека. Они на то и придуманы, чтобы подавлять естественные желания людей, ограничивать их. И вся история человечества показывает, что природу можно изменить в угоду общественному благу. Ты ведь шёл сюда от самой Москвы, и насмотрелся, наверное на человеческую природу, не сдерживаемую законами. То-то и оно - не зря же ты сюда стремился.
   И тут Максим вспомнил, что, действительно, стремился сюда вовсе не за равенством и справедливостью. Он вытащил из кармана заветный пакетик с фотографией.
   ― Не зря, Антон Игоревич - невесту свою разыскиваю. Есть у меня предположение, что она у вас в комунне. Посмотрите, видели вы её среди обитательниц Нового мира. Её, скорее всего, из дальнего рейда привели, в середине зимы. Там много женщин в городе было, и она среди них. Ваши ребята там ещё кучу народа, из мародёров и бандитов, вдоль улиц повесили.
   Председатель присмотрелся к фото, и, на мгновение, что-то едва уловимо изменилось в его лице. Однако, оно тут же вновь превратилось в маску безграничного самодовольства. Пожилой правитель легонько покачал головой из стороны в сторону.
   ― Н-нет, точно, у нас я таких не видел. Но ты не расстраивайся - красивых баб у нас много. Хорошо будешь работать, будешь к ним успевать раньше других. Но, об этом тебе потом всё расскажут. А сейчас у меня дела. Тебе же надо поскорее на учёт встать. Пойдёшь в бюро учёта, это четвёртая дверь на той стороне коридора, а там тебе объяснят, что дальше делать. Ну, удачи, Полыхаев Максим.
   Макс попрощался и вышел в коридор, минуя приёмную с задремавшим начальником штаба. Охранник сообщил ему, что в бюро учёта пока никого нет, и посоветовал погулять полчасика по лагерю. Максим вышел на бетонный плац, и, в совершенно подавленном состоянии, принялся рассматривать огромные транспаранты со знаком Нового мира - крестом из ножа, серпа и молота. Как огромные пауки, эти знаки тянулись к нему, будто желая высосать остатки воли из, высушенной безрезультатными поисками, души.
   Нежели это конец? Где дальше искать Ольгу? Все ниточки тянулись сюда, в Новый мир. А, что если он ошибся, и Ольга покинула тот город, где он впустую проторчал ползимы в ожидании тепла, до того, как в него вошли боевики Верховного председателя? Только теперь Максим осознал, что случиться могло всё, что угодно, и, если раньше он верил, что встретит свою любимую, то теперь эта вера стремительно таяла, и вместе с ней пропадало желание жить. Да и что это будет за жизнь - бездумное существование раба, биологического робота с промытыми мозгами.
   За тяжёлыми раздумьями Максим не заметил, как едва не сбил с ног Ярослава. Тот успел переодеться, и, похоже, помыться. Не в пример Максу, Ярослав пребывал в бодром расположении духа. Улыбнувшись, он ободряюще хлопнул Максима по плечу.
   ― Ты чего бродишь тут, носом землю ковыряешь? Что-то случилось?
   ― Нет, ничего. Сказали вот погулять, пока бюро учёта не откроется, ― Максим решил пока не посвящать никого в свою беду, даже Ярослава, но, поняв, что не в силах удерживать свою печаль внутри, страдальчески простонал:
  ― А, впрочем, сучилось, да ещё как случилось - Верховный сказал, что моей невесты здесь нет, и никогда не было. А это конец! Больше у меня нет никаких зацепок.
   ― Да ты не горячись, покажи хоть, как она выглядела, может я тебе очень похожую деваху сосватаю.
   Максим охотно протянул приятелю фото.
   ― Другая мне не нужна. Мне теперь ничего больше не нужно, ― Внутри Максима копошилось что-то неведомое и жгучее, что-то болезненное и тяжёлое, отчего тянуло зарыдать в голос, размазывая слёзы по лицу, будто он не взрослый мужик, а мальчишка, оставленный на ночь в холодной и тёмной кладовке с крысами. Максим заметил, как изменился в лице Ярослав - будто отличник, которого застали за курением в туалете. Максим поспешил успокоить его:
   ― Ничего, я всё-равно отыщу её, чего бы мне это ни стоило.
   Но Ярослав замахал на него руками, призывая молчать. Он ещё раз посмотрел на фото, потом за спину Максиму.
   ― Или я вижу то, чего на самом деле нет, или ты уже нашёл свою ненаглядную.
   Максим тут же обернулся, следуя за взглядом приятеля. Не в силах поверить увиденному, он протёр глаза руками, но видение не исчезло. Это была она, Ольга, осунувшаяся, потемневшая, но она. Внешность отчётливо говорила, что на долю девушки выпали немалые испытания.
  Блёклые, растрёпанные волосы, бледная кожа, болезненная худоба, шатающаяся походка - месяцы скитаний наложили грубый отпечаток на прекрасный облик Ольги. Но, несмотря на все перемены, она оставалась самой красивой и манящей женщиной, той, ради кого Максим готов был бы пройти ещё столько же опасных дорог. Сердце мужчины гулко забилось от внезапной радости, запалив позабытый огонь страсти в крови. Он даже не обратил внимания, что её сопровождают четверо мужчин с автоматами, и бросился навстречу.
   ― Оля! Любимая, я нашёл тебя!
   Девушка повернулась в его сторону. На мгновение лицо её обрело выражение недоверчивого изумления, будто сознание не готово было сразу поверить в реальность происходящего. Но, когда Максим подбежал на расстояние нескольких шагов, стало заметно, как обильно повлажнели её глаза, а уголки губ разошлись в счастливой улыбке. Ольга бросилась навстречу возлюбленному, вытянув вперёд тонкие руки.
   ― Ма-акс! Максимка, наконец-то, ― не сдерживая крика, Ольга бросилась к своему жениху, и заключив в прочный капкан гибких рук его шею, принялась жадно целовать его лицо мягкими губами. Максим старался поймать ртом эти нежные губы, и, промахиваясь, целовал, смоченные слёзами щёки, глаза, тонкую кожу скул. Ольга жарко шептала между поцелуями:
   ― Я верила, что ты меня не бросишь. Я ждала, надеялась, каждый день, каждую минуту. Иначе, давно бы погибла, если бы не надежда встретиться с тобой. И сегодня, я точно знала..., ― Максим, наконец, смог изловить страстные губы любимой, и сомкнуть их долгим поцелуем. Вместе с теплом от прильнувшей к нему любимой женщины, к нему вновь вернулись позабытые ощущения: нестерпимая жажда женской ласки, и вера в то, что он нужен ей каждое мгновение.
   Внезапно, сладостное единение двух влюблённых было грубо прервано - резким рывком за ворот, Максима отшвырнули прочь от Ольги. Причём, рывок был настолько силён, что мужчина, ещё окутанный нежными парами сладостной эйфории, рухнул навзничь на бетон площади. Едва успев смягчить падение выставленными назад руками, Максим попытался встать, обращаясь, к неведомому пока противнику:
   ― Ну, держись, сволочь!
   Однако, мощный удар ногой в грудь, вышиб из него дух, и Максим беспомощно скорчился на плацу, бессмысленно шлёпая губами, как брошенная на песок рыба. Падая, он успел заметить, как рвущуюся к нему Ольгу прочно ухватили за руки двое дюжих автоматчиков. Как сквозь толстую стену из ваты, до его слуха доносились голоса.
   ― Урод, даже я целоваться не лезу к девочкам Верховного председателя. Охренели работяги!
   ― Сам ты, урод. Он же новенький - откуда ему знать, куда вы девчонку ведёте. К тому же, она - его невеста, которую он почти год разыскивает, ― этот голос принадлежал Ярославу. В ответ раздался циничных гогот, рождённый здоровыми глотками конвоиров.
   ― Пусть привыкает - у нас бабы общие, кроме тех, кто Верховному понравился. Вот эта, как раз, сейчас в его гарем будет прописываться. Ха-ха, брачная ночь у неё! Жених, блин, ― последняя фраза была произнесена с противной, язвительной интонацией, и вместо точки, завершилась ударом ноги в живот Макса.
   ― Хватит, козлы! ― крикнула Ольга, но в ответ послышался взрыв хохота.
   ― Да, отвалите вы от него, бакланы, ― вступился за приятеля Ярослав.
   ― А ты чего лезешь. Твоё дело - сторона. Или сам огрести хочешь за компанию? Нет? Вот и помалкивай. Ладно, мужики, пусть в себя приходит женишок. Потащили её, а то Верховный ждать не любит.
   Шаги стали удаляться в сторону штаба, а Максим, стиснув зубы в беспомощной ярости, остался лежать на пыльном бетоне, теряя сознание от нехватки воздуха в отшибленной груди. В этот момент не только физическая боль кованными обручами сдавила его сердце и лёгкие, но и моральное унижение волком выгрызало его изнутри, обильно выжигая едкой слюной обиды страшные язвы в его душе. Когда душевная боль достигла пика, Максим даже пожелал на мгновение, чтобы дыхание больше не насыщало его кровь кислородом, и бесполезная жизнь оставила его измученное тело.
   Но, это мгновение слабости быстро минуло, воздух вновь стал понемногу поступать в лёгкие Максима, и он яростно застонал, выталкивая из себя боль и скулящую жалость к себе. Неужели он напрасно прошёл через все эти поля, леса и дороги? Неужели, напрасно преодолел он все испытания, выпавшие на его долю? Ну, уж нет - кучка откормленных жлобов во главе с престарелым, сластолюбивым лжецом, не остановят его стремления быть вместе с Ольгой. И плевать он хотел на Новый мир, вместе с его председателем, как, впрочем, и на старый, с его трусливым правительством - Ольга будет с ним, и только с ним.
   Максима вырвало на бетонные плиты плаца. Скудное содержимое его желудка, в сухой пыли свернулось мелкими шариками, и раскатилось по сторонам, как ртуть.
   ― Давай, давай дыши, Макс. Вот, уже лучше, ― раздался над ухом встревоженный голос Ярослава. Максим повернулся на голос, и с помощью товарища поднялся на подгибающиеся ноги. Он присел несколько раз, вспомнив, что это упражнение способствует восстановлению дыхания. Не так быстро, как хотелось бы, но воздух начал свободно поступать в лёгкие. Максим откашлялся, и посмотрел на Ярослава. Тот облегчённо выдохнул.
   ― Ф-ф-ух, а я уже решил, что не оклемаешься. Эти отморозки из гвардии особо не стесняются силушку применять. Им человека убить, как комара прихлопнуть - дай только повод, ― потом, вспомнив, что стало причиной избиения, со скорбью в голосе, добавил:
   ― Сочувствую тебе, Макс. Представляю, что бы я сейчас испытывал на твоём месте.
   Максим покачал головой:
   ― Нет, друг, не представляешь. А председатель-то, сволочь - когда я фото ему показывал, сказал, что не знает Ольгу. Соврал, гнида!
   Ярослав, в ответ, красноречиво развёл руками. Этим жестом он, будто, хотел сказать, что в Новом мире, как и во всех прочих известных мирах, начальство не считает зазорным врать своим подчинённым, плевать им в душу, и совершать массу других оскорбительных действий. Потом, будто вспомнив что-то, он поднял вверх указательный палец, и заговорил так быстро, что слова срывались с его торопливого языка, буквально наталкиваясь друг на друга:
   ― О, точно, вспомнил, что девчонки в женском корпусе болтали. Это у них вроде местной легенды. Помнишь, я тебе говорил, что тех женщин, которые отказываются быть "общими жёнами", сажают в карцер и держат впроголодь. Максимум через неделю, даже самые стойкие отказницы согласны на всё, лишь бы вернуться в общий барак. Но одна девушка больше двух месяцев не выходила из холодной камеры, по слухам, была близка к голодной смерти, но не собиралась становиться общественной "собственностью". Потом, говорят, Верховный председатель, на неё глаз положил - велел усиленно кормить, чтобы потом доставить ему "на ковёр". Я тебе говорил уже, что он старый повеса - так вот, если он укажет на какую девушку или женщину, с того самого момента она из разряда общих переходит в категорию, совсем немаленькую, его личных наложниц.
   Но та девушка была упряма, и не желала попасть в постель этого старого сатира. Для этого она отказывалась есть больше, чем необходимо, чтобы только поддерживать жизнь в истощённом теле. Тогда её стали кормить насильно. Она сопротивлялась, но связанной, с зажатым носом, непросто отталкивать протянутый кусок. Вот теперь, когда я увидел твою Ольгу, мне стало ясно, что героиней этих слухов была именно она. Куда ты собрался? ― спросил он, заметив, как Максим решительно направился в сторону штаба.
   ― Я сюда слишком долго шёл, чтобы смириться с потерей Ольги. Если уж мне суждено сдохнуть, то так тому и быть. И не пытайся меня остановить, ― повернулся Макс к догнавшему его Ярославу. Тот отмахнулся от его слов, как от назойливых мошек.
   ― И не собираюсь. На твоём месте, я сделал бы то же самое. Только, чего ты туда с пустыми руками идёшь, на хоть вот это, ― и Ярослав протянул Максиму большой нож с широким лезвием и рукоятью из отшлифованного дерева.
   ― Вот, в одном из санитарных рейдов добыл. Прочнейшая сталь, отменная заточка - сухожилия режет, как струю тёплой водички. И запомни, твоя сила в неожиданности - если что, бей первым, не жди. Ну, удачи, жених.
   Максим принял клинок, покачал его в руке, привыкая к приятной тяжести оружия, потом прорезал в подкладке куртки что-то вроде петли, в которой и спрятал нож. Так иногда прячут иголку с ниткой, прикалывая за лацканом пиджака. Поправив куртку, и с благодарностью пожав Ярославу руку, Максим бросился к дверям штаба.
  
   **Глава 16. Разочарование. Бегство из Нового мира **
  
   Быстро миновав тёмный "предбанник", Максим нос к носу столкнулся с уже знакомым хамоватым охранником - с тем, что цеплялся к звеньевому во время первого визита. Ехидная улыбочка, отожравшейся гусеницей изогнувшаяся на изрытом фиолетовыми оспинками широком лице коротышки, ясно давала понять, что шанса поиздеваться над новичком этот холуй также не упустит. Прозвучало знакомое:
   ― Стой, раз-два. Куда бежим?
   Максим стал напирать на наглеца, пытаясь отодвинуть его в сторону.
   ― Мне в бюро учёта. Сказали срочно зайти, чтобы записаться.
   Охранник потянулся к висящему за спиной автомату.
   ― О-о, ты чего это растолкался, гадёныш? Там ещё нет никого. Так что, иди, гуляй, пока прикладом в зубы не получил. Второй охранник наблюдал за разговором от стенки, готовый в любую секунду помочь напарнику. Максим ослабил напор, и решительно напустился на низкорослого цербера.
   ― Слушай, не помню, как там тебя зовут, люди на плацу сказали, что писари из бюро учёта уже вошли в штаб. Если вы тут прозевали, я не виноват. А будешь мешать мне приказ Верховного исполнять, станешь в санотряде в кучах из гнилых трупов копаться. Или забыл, что тебе начштаба сказал?
   Уверенность, с которой Максим обрушил на мужчину свою гневную тираду, похоже, возымела действие. В глазах охранника появилась тень сомнения. Заметив эту неуверенность, Максим отпихнул автоматчика в сторону, и в три прыжка оказался на лестнице. Взбираясь по ступеням, он слышал за спиной разговор охранников:
   ― Правда, что ли, учётчики прошли?
   ― Я не видел.
   ― Хм, я тоже. Да, и хрен с ним - там, на этаже куча народу, если что, быстро его вниз спустят. А на меня майор и так косо смотрит.
   О том, что в коридоре второго этажа скопилось много вооружённых гвардейцев председателя, Максим и сам догадывался, поэтому, взбегая вверх по ступеням, он вытащил из-за пазухи нож. Остановившись перед двустворчатой дверью, соединявшей коридор и лестничную клетку, Максим прислушался к голосам, глухо вибрировавшим в узком проходе коридора. Он представил, как должен будет, неожиданно появившись перед гвардейцами и штабной охраной, молниеносно преодолеть расстояние до двери приёмной. Мысленно досчитав до пяти, Максим ногой распахнул дверь, и вихрем ворвался в проём.
   Повернувшись в сторону приёмной председателя, он уже на бегу успел рассмотреть, как автоматчики, что вели сюда Ольгу, и один из охранников, расположившись на корточках возле окна, играли в карты. Второй "хранитель штабного коридора" стоял как раз на пути Максима, возле нужной ему двери. Этот парень среагировал первым, опустив руку к поясной кобуре, но это было единственное, что он успел сделать.
   Резко оттолкнувшись от пола, Максим с наскока тычком пнул охранника ногой в живот. Тот, растерянно "хэкнув", на мгновение оторвался от пола, и рухнул на спину, угодив в самую гущу игроков. Картёжники повалились на пол, как кегли, принявшие удар тяжёлого шара, посланного умелой рукой, ну, или, как в этом случае, ногой. Максим рванул на себя дверь приёмной, и быстро проскочил внутрь. Осматривая комнату в поисках предмета, которым можно было заблокировать дверь, он увидел начальника штаба, встающего из-за своего стола.
   "Как же я про тебя-то забыл", ― подумал Макс, и бросился на майора, заметив, как тот принялся открывать верхний ящик своего массивного бюро. Максим оказался более проворным, и лезвие его клинка со свистом рассекло душный воздух приёмной с чмокающим звуком поразив широкое запястье начальника штаба. Потянув нож на себя, Максим заставил рану раскрыться подобно хищной пасти, незамедлительно начавшей плеваться сгустками крови.
   С истошным воплем майор отдёрнул руку к груди, и свечкой вскочил со стула. Глядя на, почти отделившуюся от предплечья, кисть руки, первый помощник председателя вопил, как баба, увидевшая под лавкой мышь. Максим заставил его умолкнуть, саданув кулаком точно в солнечное сплетение. И, когда майор согнулся над столешницей, капая кровью на зелёную обивку, приложил его рукоятью ножа в основание черепа. Франтоватый офицер распластался на столе, как морская звезда защитной окраски.
   Максим открыл ящик, куда так стремилась рука майора, и достал увесистый пистолет. Заткнув оружие за пояс, он схватил стул, намереваясь его ножкой заблокировать дверь. Однако, понял, что опоздал - дверь распахнулась, впустив взбешённых гвардейцев. Максим, не выпуская из рук стула, распахнул дверь председательского кабинета, и успел вбежать внутрь, тут же просунув в дверную ручку металлическую ножку сидения, заблокировав вход.
   Он успел вовремя, потому что, едва он убрал руки от железки, дверь затряслась, натужно скрипя при каждом рывке с другой стороны.
   ― Макс! ― услышал он за спиной голос, который снился ему долгие месяцы скитаний - голос любимой женщины. Когда Максим обернулся, его взору предстала престранная картина: Верховный председатель, затаив дыхание, сидел на диване со спущенными штанами. Ольга стояла перед ним, упираясь ногой, обутой в стоптанный кроссовок, в промежность похотливого старца. В правый глаз председателя, в самую роговицу, упирался необычный острый шип, казавшийся продолжением изящной девичьей руки.
   Присмотревшись внимательней, Максим сообразил, что в ладони Ольга сжимала заострённую птичью косточку, видимо, некогда плававшую в супе. "Остроумно", ― усмехнулся про себя Максим. У него, вообще, неожиданно поднялось настроение. Ведь, он смог прорваться в кабинет председателя, где стал свидетелем того, что его невеста так и не досталась этому старому лжецу. А ещё, в его душе стала появляться надежда на то, что они смогут вырваться за пределы Нового мира, оказавшегося не таким уж прекрасным.
   Неожиданно нахлынувшая эйфория прорвалась наружу коротким приступом счастливого смеха. Отсмеявшись, Максим обратился к Ольге:
   ― Я горжусь тобой, любимая. Это же надо такое придумать!
   Оля улыбнулась в ответ.
   ― Ты тоже молодец - не бросил меня наедине с этим павианом, ― она сильнее надавила ногой на причинное место Верховного. Тот, сдавленно застонал, но даже не дёрнулся - не позволила костяная игла, уткнувшаяся в зрачок. В этот момент отставной подполковник напоминал жабу, которую в научных целях распяли на куске фанеры, приготовив к прижизненному вскрытию - очень больно, очень страшно, но что-либо сделать нет никакой возможности. От недавней спеси не осталось и следа.
   Максим нашёл предохранитель на пистолете, снял его, и прижал дуло ко лбу председателя. Потом, склонившись к Ольге, он поймал её трепещущие губы, и страстно поцеловал. Минуту спустя, с трудом пересилив своё желание, он отстранился от губ девушки, и прошептал ей на ухо:
   ― Всё любимая, кажется, у меня есть идея. Но действовать надо быстро. Убери свою прекрасную ножку с этого убогого сморчка - дедушке надо штаны одеть. Нам предстоит прогулка на свежем воздухе.
   Потом, обращаясь уже к Верховному председателю, Максим заговорил с некоторым превосходством в голосе:
   ― Вот, что происходит с теми, кто не учится на ошибках прошлых правителей. Надо было Макиавелли читать. Ведь он говорил, что можно творить с подданными всё, что угодно, но ни в коем случае нельзя забирать их женщин. Ты, Антон Игоревич почувствовал себя слишком всесильным, хотя, как и мы, грешные, по земле ходишь, а не в облачках паришь. Ту же грязь месишь, как говорится. Ну, а теперь, что будет, то будет, ― Максим посмотрел в сторону агонизирующей двери, доживающей, судя по всхлипам петель и швов, последние минуты.
   Антон Игоревич, почувствовав, что нога девушки уже не сдавливает его самое больное место, облегчённо выдохнул. Потом, посмотрев снизу на Макса, дерзким тоном произнёс:
   ― Известно, что будет - два мертвеца, жених и невеста.
   ― Ну, это только через твой труп, ― Максим болезненно ткнул дулом пистолета в лоб председателя, и, вскинув руку с оружием, выстрелил в сторону двери. Потом сразу же прижал горячий металл ствола к подбородку генерального маршала нового мира, нажимом побуждая того подняться с дивана. Пожилой мужчина ойкнул, ощутив на коже обжигающий металл.
   С обратной стороны двери раздался крик боли, и атаки на деревянную преграду прекратились. Воспользовавшись относительной тишиной, Максим закричал, как можно громче:
   ― Эй, за стеной, у меня есть пистолет, и есть председатель. Если кто-то попытается мне перечить, или решит погеройствовать - верховные мозги сквозь плешь выскочат. Нам терять нечего. Чтобы вам было понятней, выслушайте обращение хозяина, ― и Максим ещё крепче вдавил ствол в подбородок врага.
   Председатель намёк понял быстро, и сдавленно прохрипел:
   ― Этот псих мне стволом в челюсть тычет. Не дёргайтесь там, мы его потом выловим, если что - никуда не денется.
   Максим слегка ударил председателю в брюхо, заставив заткнуться.
   ― А вот дерзить я не просил, ― и, обернувшись к Оле, негромко добавил:
   ― Милая, помоги дедуле брюки надеть. Только ремень вытащи - руки ему свяжем.
   Ольга с улыбкой вытащила из лямок ремень, потом, брезгливо уцепившись кончиками пальцев, подтянула брюки к поясу старика. Застегнув пуговицы, девушка рывком завела руки мужчины за спину, и крепкой удавкой стянула на запястьях кожаный ремень.
   ― Готово. Что дальше, любимый?
   Максим показал ей поднятый вверх большой палец, предлагая рассчитывать на успех. Потом снова заорал, обращаясь к народу за стеной:
   ― Рога об дверь чесать перестали - это уже хорошо. Теперь новое задание: вы все до единого должны покинуть здание, и захватить всех, кто сидит по кабинетам - я не хочу, чтобы кто-то выскочил в коридор из какого-нибудь закутка, и вынудил меня стрелять в председателя. На всё про всё даю вам срок пять минут. Дал бы больше, но у меня палец на курке уже неметь начинает, боюсь, непроизвольно дёрнуться может.
   За стеной послышалось глухое бормотание. Потом добавились звуки множества шагов, которые, однако, никуда не пропадали. Максим ухватил покрепче председателя за пояс, и потащил к окну. Выглянув наружу, он рассержено покачал головой.
   ― Эй, за дверью, осталось три минуты, а на плацу я никого ещё не вижу, ― с явной угрозой в голосе прокричал Максим в сторону двери. Из-за стены тут же ответили:
   ― Слушай, мы в срок не укладываемся. Накинь ещё минут десять - нам надо всех убедить покинуть штаб. А тут ещё третий этаж, с кучей народа в кабинетах, имеется.
   Максим ещё больше надавил на голос, причём так неистово, что стёкла в окошке слегка задрожали, наполнив комнату тоненьким дзиньканьем.
   ― Вы чего, гады, время тянуть решили? Две с половиной минуты осталось и ни секундой больше, а уже и меньше. Самое время поторопиться. Подтверди, председатель, ― Максим сильнее надавил на пистолет, вдавив его в дряблый подбородок пожилого мужчины. Тот скорчился, как от приступа зубной боли, и крикнул:
   ― Делайте, что он вам велит. И быстро, а то у меня ствол к голове приставлен. И этот будущий покойник палец с курка не снимает.
   ― Слышали хозяина? Я стою и смотрю в окно. Через две минуты все должны лежать на плацу, подальше от дверей штаба. Времени раздумывать уже нет. Так что, бего-ом марш, ― скомандовал Макс, и удовлетворённо подмигнул Ольге, когда за стенкой забегали люди, покидая приёмную и коридор. Вскоре на плац, как сухие горошины из порванного кулька, выкатились знакомые и не очень персонажи - здоровяки гвардейцы, побитый майор с перевязанной наспех рукой, охранники с обоих этажей, и ещё десятка три мужчин, одетых в форму разной степени изношенности.
   Люди послушно улеглись на пыльный бетон лицом вниз. Максим взглянул на часы над диваном - прошло шесть минут. Выглянув ещё раз в окошко, мужчина весело хмыкнул.
   ― Эх, ладно, будем считать, что в срок уложились. Хорошо, что у вас тут всеобщие равенство и дисциплина - вон, какие все послушные. Как овечки. Родная моя, посмотри в шкафу какую-нибудь куртку или пальто для нашего уважаемого заложника.
   Ольга принесла и накинула на плечи председателя пятнистый войсковой бушлат.
   ― Спасибо, любимая. Где ключи от машины, Антон Игоревич? ― не в силах скрыть иронию в голосе, спросил Максим. Председателю, похоже, тон не понравился, и он промолчал, нахмурив кустистые седые брови. Максим повторил вопрос, потом несильно, но чувствительно ударил старого вояку под рёбра, и выразительно помахал перед его носом дулом пистолета.
   ― Антон Игоревич, не время упрямиться - я ведь сумею вас разговорить. Давайте побыстрей расстанемся, чтобы не раздражать друг друга. Мы уедем, а вы вернётесь сюда, и будете дальше править своим стадом. Так, где ключи?
   Антон Игоревич беззвучно пошевелил губами, видимо, желая выругаться, но, заметив, как Макс занёс руку для следующего удара, быстро ответил:
   ― Ключи в машине, в замке зажигания. У нас тут нет никого, кто посмел бы угнать машину Верховного председателя. У нас, вообще, нет воровства, потому что не существует частной собственности - всё общее. А у себя красть нет смысла.
   Максим подтолкнул хозяина кабинета к двери.
   ― Я бы поспорил, но нет времени. Выходим! Оля, держись рядом со мной.
   Ольга крепко уцепилась за ремень Макса, и нежно прошептала ему на ухо:
   ― Я теперь тебя одного никуда не отпущу. Я люблю тебя, Максик.
   Эти слова будто вернули Максима на мгновение в недалёкое прошлое, когда мир жил по привычным законам. Когда всё было понятно, и людское большинство было знакомо и согласно с общими правилами бытия. Тогда всё только начиналось, а теперь... А, впрочем, и теперь не всё потеряно - главное вырваться из стальной паутины Нового мира. Ну, в этом им поспособствует сам старый паук-председатель. Максим мягко коснулся губами щеки любимой женщины.
   ― Я тоже люблю тебя, родная. Всё, выходим к машине, ― и они двинулись сквозь пустую приёмную, через безлюдный коридор и лестницы.
   ― Максимка, подожди минутку, ― будто вспомнив что-то важное, сказала Ольга. Не дождавшись, пока её мужчина спросит, чем вызвана эта внезапная остановка, она бросилась обратно в кабинет. Единственное, что успел сделать Максим, так это крикнуть ей вслед:
   ― Оля, куда?
   Неимоверно долгие секунды Максим с председателем вынуждены были прислушиваться к шорохам, доносившимся из пустой приёмной. Но, к счастью, девушка не заставила ждать себя слишком долго, и Максим облегчённо выдохнул, заметив её с большим пластиковым мешком в руках. Она распахнула пакет, вынудив нос своего жениха ощутить подзабытые, и такие дразнящие ароматы вяленого мяса, копчёной колбасы со специями и горького шоколада.
   Оля кивнула в сторону председателя.
   ― Это он мне обещал в случае, если буду покладистой. После карцера лучшего аргумента не придумаешь. И чего теперь добру пропадать?
   Максим проглотил густую слюну, и, согласно кивнув, восхищённо пробормотал:
   ― Да это же просто сокровище. Ну, ты даёшь любимая! Однако, неплохие пайки у Верховного председателя - вот тебе и всеобщее равенство.
   ― А ещё вот что прихватила - тоже не помешает, ― девушка приподняла край кофты, и продемонстрировала рукоять пистолета, упрятанного под грубую ткань одежды. Не в силах скрыть хвастливые нотки в голосе, Оля добавила, указав глазами в сторону председателя:
   ― Это - тоже его. В столе, в ящике лежал. Ну, теперь всё - можем идти.
   Максим улыбнулся, согласно кивнул, и толкнул своего заложника в спину, направляя к выходу. Здание было совершенно пустым - подчинённые послушно исполнили приказ хозяина.
   Вот и последняя дверь - Максим осторожно выдавил сквозь тёмный тамбур своего пленника, прикрываясь его грузным телом, как живым щитом. Все, кто лёг на бетон плаца, подчиняясь приказу Макса, продолжали лежать там же. Лишь три человека подняли головы, наблюдая за происходящим. Максим тут же посчитал их, указывая поочерёдно дулом пистолета на лица смельчаков.
   ― Эй, все лежат, я сказал. Вас это тоже касается. Слушайте меня, и никто не пострадает.
   Максима послушали, и беглецы двинулись в сторону роскошного внедорожника. Председатель привычно шагнул к водительской двери, но Максим одёрнул его, и усадил на соседнее место. Оля расположилась позади заложника, показав тому ещё раз, что в руках у неё имеется увесистый аргумент в виде пистолета. Машина завелась сразу, и двигатель тихо зашептал свою бензиновую песню о полных надежд дорогах и романтике их отсутствия.
   Выжидая необходимое время, чтобы холодный двигатель напитался маслом и немного прогрелся, Максим, в зеркало заднего вида заметил какое-то движение на плацу. Вот чёрт - гвардейцы и штабные охранники ползли в сторону машины. Иногда они, как по команде, приподнимались, и несколько метров преодолевали бегом. Потом падали снова, и, на несколько секунд замерев, продолжали ползти с муравьиной целеустремлённостью.
   Максим понял, что стало причиной такой неожиданной смелости. Стёкла автомобиля были наглухо затонированы, и ребята, похоже, решили, что если они не видят, что творится внутри, то и их из салона невозможно рассмотреть. Конечно, Максим сомневался, что ползущие в их сторону мужчины были настолько тупы, но понимал, что тонировка психологически способствовала тому, что они смогли решиться на такой смелый шаг.
   Макс резко распахнул дверцу машины, и выстрелил в сторону "ползунов". Пуля высекла сноп искр из бетонной плиты, и, срикошетив, разбила одно из окон в панельной казарме. Движение на плацу прекратилось, но ненадолго. Раздался отчаянный выкрик:
   ― Всех не перестреляет. Давайте разом к машине, не то уедет вместе с председателем. Вперёд! ― и мужики повскакивали на ноги, и побежали к машине.
  Максим выпустил в их сторону ещё одну пулю, и захлопнул дверцу. Ухватившись за руль, он понял, что крикун прав - с помощью пистолетов они спастись не смогут, и всех не перестреляют. Мало того, несмотря на убедительную браваду, что готов погибнуть, прихватив на тот свет Верховного председателя, уходить из жизни Максим совсем не собирался. Особенно теперь, когда встретил, наконец, любовь всей своей жизни после долгих и мучительных скитаний и сомнений.
  Теперь спасение их было в скорости, с которой они будут мчаться вон из этого лагеря. Во-первых, если ехать быстро, то стрелять по машине побоятся, чтобы не зацепить случайно своего предводителя. Во-вторых, они успеют миновать все посты до того, как им сообщат о похищении генерального маршала Нового мира.
  ― Держитесь крепче! ― заорал Макс, надавив на педаль газа. Сдав назад, он развернул большую машину, и направил её, как огромный таран на группу гвардейцев, бросившихся наперерез. Те, заметив угрозу, отскочили в стороны, но Максим, вильнув рулём, зацепил-таки одного автоматчика, отшвырнув его обратно на бетонные плиты, с которых тот не так давно поднялся. Злорадная улыбочка скользнула на лицо водителя, который втайне надеялся, что сшиб именно того, кто пинал его сегодня тяжёлым сапогом на плацу.
  Мощный автомобиль стремительно мчался к воротам, за которыми лежал в руинах посёлок "Утренний". Обычный подмосковный посёлок, ставший теперь центром страшной утопии, названной Новым миром - источником противоестественного порядка, грозящего будущим поколениям беспросветными рабством, упадком и апатией.
  Встреченные по пути люди, заметив автомобиль, бросали работу, чтобы глазами проводить машину Верховного председателя. Некоторые даже почтительно склоняли голову. Те же, у кого на голове были шапки, непременно снимали их при виде дорогого авто. По их реакции Максим догадался, что, несмотря на переполох с выстрелами в районе штаба, никто ещё не догадался о том, что произошло на самом деле. Похоже, связь здесь работает из рук вон плохо, как, впрочем, и везде. А вот, раболепное преклонение голов перед экипажем властителя Нового мира, изрядно насмешило Максима.
  ― Прямо, как крепостные перед барином шапки ломают. Вот так всеобщее равенство! ― сквозь смех выдавил Макс, глядя на председателя. Тот отреагировал с раздражением:
  ― А чего ты ржёшь? Сам же тут недавно рассуждал о человечьей природе. В правилах Нового мира такие церемонии не прописаны - это, так сказать, инициатива снизу. Ну, хочется людям кому-то подчиняться и кланяться. Не всем, конечно, но большинству - такова твоя хвалёная природа человека. Со временем может и привыкнут, что все равны с рождения, а, может, и нет - там видно будет.
  Автомобиль подъехал к железным воротам. Максим ещё издали начал давить на сигнал клаксона, извещая о приближении сановного экипажа. Часовые выскочили из дежурки, и спешно распахнули створки ворот. Вытянувшись по стойке "смирно", бойцы проводили преданным взглядом автомобиль хозяина. Максим выдохнул с невероятным облегчением, поняв, что известие о похищении Верховного председателя, ещё не достигло караульных. И что тому виной - неполадки со связью, или неразбериха, возникшая среди охранников штаба и гвардейцев - неважно. Главное, что удалось без препятствий покинуть территорию Нового мира. Осталось миновать несколько внешних постов, перекрывающих дорогу, и их уже не догонят.
  Рабочие на полях так же искренне, в рабском почтении склоняли головы при виде тонированного автомобиля. Глядя на этих бедолаг, Максим с сожалением вынужден был признать, что надеждам Антона Игоревича, на то, что люди свыкнутся с мыслью о всеобщем равенстве от рождения и до смерти, вряд ли суждено было сбыться в ближайшем будущем. Если председатель, конечно, искренне питал такие надежды, но, глядя на самодовольное лицо Верховного, Максим сильно в этом сомневался.
  Пожилой вояка принимал все эти поклоны и ломанье шапок, как само собой разумеющееся признание его превосходства. И, несмотря на все его заверения об абсолютном равенстве всех перед всеми, Максим не сомневался, что со временем это неофициальное приветствие главы коммуны станет непреложным правилом, закреплённым в законах мира будущего. И очередная попытка уравнять всех останется ни чем иным, как добрым намерением, которыми, как известно, вымощена дорога в ад.
  Проезжая мимо дорожного поста, к которому утром они вышли с санитарным отрядом, Максим ещё раз порадовался нерасторопности службы связи Нового мира - их автомобиль спокойно миновал заслон. Постовые лишь вытянулись по струнке, и откозыряли хозяину.
  ― Ф-ф-ух, и тут пронесло. Что-то растерялись твои гвардейцы, а, Антон Игоревич? ― язвительно обратился Максим к пленнику. Ольга поддержала его:
  ― Так это не то, что кучей кого-то безоружного отпинать.
  Председатель ответил невозмутимым тоном:
  ― Это я недоглядел - сегодня в смене одни новички, без реального опыта. Хоть и учили их как надо, а, похоже, всё равно что-то напутали сгоряча. Ну, так ведь никто же не знал, что ты такой прыткий окажешься. Но сейчас за дело возьмутся настоящие специалисты, у которых на ножах и прикладах места для зарубок не осталось. Так что, советую меня высадить, развязать, а я, в свою очередь, гарантирую вам жизнь.
  ― Ну, нет, Антон Игоревич - цену твоему слову я уже знаю. Подержу тебя ещё немного рядом, в качестве гарантии, а там поглядим, что с тобой делать, ― и Максим прибавил газу, вырулив на более ровную и широкую дорогу. Слегка потрескавшийся местами асфальт, послушно ложился пол колёса тяжёлой машины, приближая беглецов к трассе, ведущей на Москву. И, когда солнце только скрылось за горизонтом, вдали показался ещё один пост. Максим рассмотрел, что укомплектован этот заслон также, как предыдущий, а, значит, это ещё один рубеж Нового мира.
  Однако, в отличие от предыдущего, на этом посту успели подготовиться к встрече беглецов. Дорога была перекрыта конструкцией, сваренной из стальных труб, а караульные направили стволы автоматов в сторону автомобиля. Максим понимал, что хороший стрелок может постараться и убить водителя, не причинив особого вреда пленённому председателю. Максим не горел желанием испытать меткость постовых, и, возблагодарив небеса за то, что председатель выбрал для себя машину повышенной проходимости, крикнул:
  ― Держитесь крепче! ― и вывернул руль в сторону обочины. Всех, кто был в салоне, сильно тряхнуло, и продолжало болтать всё то время, что Максим вёл автомобиль по неровному лугу. По узкой полоске сухой травы, втиснутой между мёртвым кустарником и дорогой, мощный автомобиль сходу миновал блок-пост. Позади зазвучали одиночные хлопки выстрелов. Максим сообразил, что, раз стреляли не очередями, значит, старались бить прицельно. Но, видимо, целились плохо, и он без последствий вывел машину снова на ровный асфальт, и прибавил скорость.
  Вскоре "осиное гнездо" осталось далеко за поворотом. Но радость омрачил заскрипевший сарказмом в вечерних сумерках голос Верховного председателя:
  ― Вижу, радуешься. Радуйся, недолго осталось. У нас хороших тачек много, и водители есть не тебе чета - скоро нагонят. Как ты успел заметить - все уже в курсе, кто кого везёт в моей машине. Ты хоть невесту поцелуй на прощание.
  С заднего сиденья раздался возмущённый голосок Ольги:
  ― Заткнись, пердун старый, привык трепаться в своём кабинете. Здесь будешь говорить, когда тебя спросят, или получишь рукоятью по затылку.
  Максим улыбнулся, узнавая темперамент любимой, по которому он так скучал всё это время. Однако, десять минут спустя, он понял, что старик председатель не ошибся в своих гвардейцах. В зеркало заднего вида Максим успел рассмотреть, как далеко позади в густых сумерках прорезались молочными кляксами фары автомашин. Что это были за машины, рассмотреть он не успел, потому что меткий выстрел раскрошил зеркало. Макс непроизвольно дёрнул руль в сторону, успев заметить торжествующую ухмылку на лице председателя.
  Что же делать? Ведь едва дотянули до трассы, ведущей прямиком в Москву - ещё час-полтора, и были бы у границ большого города. А тут эти... специалисты. И ведь, судя по расплывающимся пятнам белого света, преследователи довольно быстро их нагоняли. Максим утопил педаль газа в пол почти до упора, схватив колесо руля до судорог в пальцах. Вот уже вдалеке показалась развязка с большой московской трассой. А что в том шоссе толку? Там их будет догнать ещё проще - по широкой то дороге.
  Максиму почудилось, что скорость их машины стала снижаться, и он ещё раз надавил на педаль. Но та вдруг провалилась, не оказав ноге водителя ни малейшего сопротивления. Машину тут же затрясло, как в сильнейшем эпилептическом припадке. Максим бросил взгляд на датчик уровня топлива, но уже и так понял, что тот указывает на полное отсутствие бензина в баке.
  ― Максим, что это? Что случилось? ― раздался из-за спины встревоженный голос Ольги. Максим в бессильной злобе хлопнул ладонью по приборной панели.
  ― Похоже, чья-то пуля просверлила дырку в бензобаке. Сейчас, видимо, встанем посреди дороги.
  Антон Игоревич Мережков, отставной подполковник Советской Армии и Верховный председатель Нового мира, расхохотался во всю мощь своих изношенных лёгких.
  ― А что я говорил? Советую съехать к обочине, и выйти с поднятыми руками. Жизнь я вам гарантирую, но вот какую...
  Но Максим прервал эту торжествующую тираду:
  ― Да, заткнись ты. Попробуем ещё кое-что. Оля, упрись руками в переднее сидение, ― выкрикнув дельный совет для своей любимой, он выключил фары, и направил, бьющийся в конвульсиях бензинового голода, автомобиль в сторону пологой обочины.
  Скатившись с дороги на неровную полянку, плотно укрытую оспинами рытвин, внедорожник покатился по жухлому ворсу из полуистлевших трав. Колёса подпрыгивали на кочках, вынуждая пассажиров биться в салоне обо все углы, несмотря на попытки удержаться на месте. Особенно сильно бросало Верховного председателя, которому нормально удержаться мешали связанные руки. С его места звучали вычурные ругательства, заглушавшие грохот деталей автомобиля, скачущего по неровностям придорожного пустыря.
  Двигатель дёрнулся в последний раз, заставив людей подпрыгнуть в своих креслах до самого потолка, обитого мягкой кожей. Вызвав сокрушительное "салонотрясение" движок окончательно сдох, спалив последние капли топлива. Максим успел перевести рычаг коробки передач в нейтральное положение, и тяжёлая машина продолжила катиться по инерции, по-прежнему отчаянно галопируя на каждом бугорке.
  Благодаря благополучной гибели системы усиления руля, управлять машиной стало сложнее, чем взбесившимся боевым слоном. Тугой руль упорно не желал подчиняться рукам водителя, сам норовя при этом садануть по пальцам в ответ на каждый прыжок с кочки. Максим вспомнил из истории, что погонщики боевых слонов имели при себе в поясном мешочке молоток и долото, чтобы успеть перерубить впавшему в буйство слону шейный позвонок, пока тот не затоптал своих же пехотинцев.
  Однако, железный слон, которого пытался обуздать Максим, затоптать никого не мог, а вот унести своих "наездников" подальше от дороги - вполне. Но это было беглецам лишь на руку - может, в густеющих сумерках, обозлённые гвардейцы не заметят, куда пропал с дороги автомобиль их председателя. Бугры и канавки активно противились движению машины, но скорость падала не так быстро, как ожидал Максим. И это его радовало - значит, есть все шансы докатиться до ближайшего перелеска, где они смогут укрыться от преследователей.
  И, вот уже первые кусты заскрежетали ветками по полированным бортам автомобиля. Машина катилась уже с такой скоростью, что какой-нибудь пожилой любитель бегать трусцой смог бы поднапрячься и обогнать её. Но, несмотря на медленный ход наката, Максим не успел вовремя среагировать, когда перед самым бампером открылся провал размытой дождями и талыми водами глубокой канавы, куда автомобиль обречённо нырнул, встав почти вертикально "на нос". Единственное, что успел сделать Максим, так это отчаянно заорать, вторя крикам Ольги и Антона Игоревича.
  Что и говорить, от таких кульбитов сердце сжималось в груди, как капля воды на морозе. Максим до предела напряг руки, чтобы не напороться грудью на рулевую колонку. Ему даже показалось на мгновение, что он слышит, как хрустят от напряжения его мышцы и связки. Однако, когда всё стихло, и машина застыла, уткнувшись передним бампером в вязкое дно канавы, Максим понял, что хруст не имел отношения к его связкам и сухожилиям - треснуло прочное ветровое стекло.
  Стекло не выдержало удара головой Антона Игоревича, который так и лежал, уткнувшись лбом в пучок трещин, распустившийся в виде огромной звезды. Центр этой "звезды" потемнел от крови, обильно сочащейся из рассечённой раны над бровью председателя. Пожилой мужчина не шевелился, и, похоже, вообще не дышал. Это плохо - мёртвым он не представлял интереса, как заложник.
  Над самым ухом Максима послышался слабый стон Ольги. Максим повернулся к ней, и встревоженным голосом спросил:
  ― Любимая, ты в порядке?
  ― Да, вроде цела. Ай! Только вот руку, кажется, вывихнула, ― повреждённая рука, видимо, сильно болела, потому что девушка едва сдерживала слёзы. Максим выкарабкался из машины, и помог выбраться девушке. Потом, пригибаясь к земле, выбрался к просвету между кустами, который промял их автомобиль. Держась за сплетением веток, он стал наблюдать за дорогой.
  Люди, ехавшие за ними на четырёх, как сейчас смог рассмотреть Максим, машинах, похоже разгадали его манёвр. Сейчас они двигались на предельно малой скорости, высматривая место, где внедорожник Верховного председателя покинул асфальт. Поняв, что времени совсем нет, Максим вернулся к машине. Оля ждала его, сидя на краю рва и придерживая распухшую руку возле груди. Заметив страдальческое выражение на лице возлюбленной, Максим понял, что каждое лишнее движение поврежденной рукой становится причиной приступа боли.
  Он спрыгнул в яму, распахнул дверцу машины, и воспользовался ножом, подаренным Ярославом, чтобы отрезать кусок ремня безопасности. Вскарабкавшись обратно к невесте, он приладил эту полоску прочной материи на манер поддержки для больной руки, перекинув её через шею девушки, и положив в петлю тонкое предплечье.
  ―Ну что, так лучше?
  Девушка неуверенно кивнула. Максим указал на кусты, из которых он наблюдал за дорогой.
  ― Слушай, любимая, я полезу посмотрю, как вытащить нашего заложника. А ты смотри за теми, что за нами гонятся. Если что, предупреди меня сразу, ― Оля, выдавив на прекрасное личико вымученную улыбку, кивнула, и пошла к кустам. Проводив её взглядом, исполненным нежности и сочувствия, Максим прыгнул в яму, и, как податливую створку мёртвой раковины, раскрыл дверцу машины.
  Председатель пребывал в той же позе, что и несколько минут назад - уткнувшись лбом в окровавленный пучок трещин на стекле. С невольным трепетом Максим нащупал артерию на шее пожилого мужчины. Выдох облегчения был не самой ожидаемой реакцией на пульс, толкнувший огрубевшие подушечки его пальцев. Пульс был слабый, но уверенный и ровный. Отлично, значит заложник по прежнему служит им надёжной гарантией жизни. Осталось вытащить его из салона, и привести в чувство.
  Максим, как можно аккуратней, чтобы ненароком не свернуть шейные позвонки застывшему в, не самой естественной, позе человеку, попытался вытянуть его наружу. Однако это оказалось не так просто. Не удалась и вторая попытка освобождения председателя из салона машины. Наконец, Максим понял, в чём причина его неудач - ремень, которым были связаны руки Антона Игоревича, неведомым образом зацепился за рычаг ручного тормоза. Максим снова достал нож, чтобы устранить помеху, но тут раздался крик Ольги:
  ― Ма-акс! Макси-имка-а, они идут прямо сюда.
  Мужчина тут же прекратил заниматься распутыванием рук заложника, и, выбравшись из канавы, поймал бегущую на него девушку. Он приложил указательный палец к её дрожащим губам.
  ― Тс-с-с, не кричи, любимая, сейчас посмотрим, куда они там идут.
  ― Да, сюда идут, прямо на нас, ― сдавленно прошептала Оля. Максим жестом приказал ей замолчать, но, даже не дойдя до своего наблюдательного поста под кустом, понял, что девушка не ошиблась. В фиолетовом сумраке стремительно вступавшей в свои права ночи по полю рыскали лучи электрических фонариков. Максим с ходу насчитал двенадцать человек, пересекавших придорожный пустырь точно по следам покрышек от машины Верховного председателя. Ещё полминуты, и они будут здесь.
  Максим бросился обратно к Ольге. Схватив девушку за здоровую руку, он успел лишь крикнуть:
  ― Бежим! Быстро!
  Оля побежала, влекомая своим мужчиной, ловко уворачиваясь в почти кромешной тьме от хлёстких веток и острых сучков.
  ― Макс, а как же этот старикан? Сдох?
  ― Нет, дышит. Застрял в салоне. Это и хорошо - пока они с ним возиться будут, мы, может, до московской трассы добежим. А там посмотрим, как следы запутать.
  Бег по запутанным лесным тропкам, вернее не тропкам, а промежуткам пустой земли между древесных стволов, быстро выматывал, лишая сил. Оля начинала дышать тяжело, с всхлипами, и тогда Максим переходил на шаг. Он и сам чувствовал в эти мгновения, как недостаёт ему воздуха для дыхания и сил для бега.
  В один из таких переходов с бега на пеший ход, Максим едва не расхохотался, поняв, что, помимо усталости чувствует сильнейший голод. Поев последний раз утром, весь день он как-то не испытывал явной потребности в пище - уж слишком много событий пришлось на его долю в один день. А теперь его неотступно клевала мысль, что не стоило оставлять в машине тот пакет с едой, предусмотрительно захваченный Олей в штабе.
   Как часто бывает в лесу, представление о расстоянии, которое надо преодолеть, сильно не совпадают с реальностью. Максим считал, что до шоссе напрямик - рукой подать, но они двигались, переходя с бега на шаг, уже минут сорок, и ничего. Всё те же деревья, кусты, и корни, как живые, хватавшие беглецов за усталые ноги. Это было похоже на кошмарный сон, где, стараясь вырваться из какого-то ужасного, тёмного места к свету, начинаешь просто бессмысленно топтать вязкий сумрак, ни на миллиметр не продвигаясь к спасению. И, будто желая довершить сходство с кошмаром, вдали хищно засверкали суетливые и призрачные щупальца фонарных лучей.
   Максим вновь ускорил шаг, потянув за собой едва не падавшую от усталости Олю. Дыхания хватило всего на пять минут, и мужчина вынужден был снова остановиться, удерживая девушку от падения на землю. Чтобы не тратить впустую минуты передышки, Максим стал пристально следить за фонариками, чтобы выяснить, сколько их, и с какой скоростью движутся.
  Он насчитал восемь светящихся пятен, которые двигались уверенно, но достаточно медленно. Видимо, преследователи не слышали на таком расстоянии звука шагов мужчины и девушки, но в свете электрических лучей умело находили их следы. Это замедляло охотников, и давало возможность перевести дыхание их жертвам. И ещё кое-что рассмотрел Максим - один из лучей несколько раз взрезал толщу леса вправо от основной массы рыщущих пучков света, и явно прорвался сквозь колонны древесных стволов на открытое пространство. Луч света оглаживал белёсой кистью тот край леса не единожды, что позволило Максиму сделать однозначный вывод - лесная чаща в той стороне резко обрывалась, уступая место протяжённому открытому участку.
  Неужели трасса? Тогда получается, что он всё это время бежал параллельно большой дороге, выбиваясь из сил и волоча за собой измученную болью и усталостью Ольгу. Вот так поворот! Максим встал, и поднял на ноги Олю. Однако, стоило сделать лишь несколько шагов, как они едва не потеряли друг друга, запутавшись в плотном сплетении ветвей колючего кустарника. Бросаясь из стороны в сторону, Максим продолжал натыкаться на непроходимую стену из перевитых вместе веток многолетних зарослей. Наконец, изрядно помучившись, и помучив свою девушку, Максим смог протиснуться меж крепких стволов двух старых деревьев.
  Шёпотом выругавшись, Максим споткнулся о торчащий из земли корень, но смог удержаться на ногах. В последний миг перед едва не случившимся падением, мужчина с холодной дрожью в груди, заметил, что почти напоролся на толстый сук, торчащий откуда-то сбоку. Однако, Максим прервал поток ругательств, когда понял, что нашёл способ устроить идеальную ловушку для своих недругов с фонариками.
  Посадив Олю у корней старого дерева, он вытащил нож, и принялся срезать у самого основания молодое деревце. Орудуя ножом, Максим не переставал следить за медленным, но неотвратимым приближением фонариков. Наконец, он срезал етку, заточил один её конец, и получившуюся заострённую палку воткнул в землю так, чтобы остриё встречало желающих протиснуться меж двух стволов, как ранее это сделали Максим с Олей.
  Другого пути у преследователей не было, принимая во внимание плотную стену из, переплетенных ветвями, кустов. Однако, Максим решил ускорить приближение недругов, и указать им "верное" направление. Он вытащил пистолет, и, уняв дрожь в усталых руках, как следует прицелился, и принялся стрелять, целя в источники яркого света. Лучи заметались потом погасли один за другим. Всё это сопровождалось грохотом выстрелов, вспышками пламени и руганью ошарашенных гвардейцев.
  Когда попытка выстрелить стала заканчиваться лишь сухими щелчками, Максим отбросил бесполезную теперь железяку, и дотронулся до Олиного плеча.
  ― Родная, дай мне свой пистолет.
  Девушка без возражений отдала оружие. Максим дождался, когда после выкриков угроз и ликования по поводу закончившихся патронов, вновь зажгутся фонарики. Но, стоило только лампочкам вспыхнуть, он тут же открыл плотный огонь по врагам. После первого же выстрела, лампочки сразу же погасли, и Максим стрелял больше по памяти, не сильно надеясь на точность попаданий. Когда закончились заряды и в этом пистолете, он швырнул его в ту сторону, где залегли недруги.
  Пороховой дым щекотал ноздри, а в ушах продолжало звенеть эхо последнего выстрела. Мужчина помог девушке встать, и они пошли в ту сторону, где, как теперь стало известно Максиму, на самом деле проходила трасса на Москву. Напоследок он успел бросить взгляд на вспыхнувшие фонарики, и не досчитался двух огней. Макс ликовал - два выстрела достигли цели, оставалось надеяться, что кто-то третий встретит своим брюхом приготовленную им острую палку.
  Мужчина бежал, девушка старалась не отставать от него, как вдруг, за спиной у них зазвучали выстрелы. Свиста пуль не было слышно, из чего Максим сделал вывод, что стреляют враги наугад в том направлении, куда они бежали всё время до того. Похоже, преследователям пока невдомёк, что беглецы резко поменяли направление. Но после встречи с острой палкой, у гвардейцев Верховного председателя вновь появится шанс по следам определить верное направление бегства, и тогда пули будут пролетать значительно ближе.
  Максим спешил, и то ли от усталости, а, может, от частой стрельбы, в ушах его звучал назойливый гул. Максим помотал головой, сделал несколько глубоких вдохов, стараясь избавиться от наваждения, но звук не пропадал. Мало того ― гул становился всё громче и отчётливей. Наконец, Максим вспомнил, что напоминал этот звук - это был приближающийся рёв моторов и грохот тяжёлой техники. В теперешние времена это могло означать лишь одно - по трассе движется колонна грузовиков в сопровождении военных.
  Максим понял, что у них с Олей появился, пусть небольшой, но шанс попасть в Москву, чтобы сообщить новости, способные вернуть мир к прежнему порядку и избавить его от тотального торжества голода, насилия, страха и ненависти. Максим уже видел мощный луч прожектора, который ощупывал дорогу перед автоколонной. Он сильнее сжал ладонь выбивающейся из сил девушки, и потянул её за собой, желая как можно скорее оказаться в потоке света, излучаемого головной машиной охранения автокаравана.
  Но, внезапно, они оказались пойманными в пучках света, выпущенных ручными фонариками - гончие псы Нового мира всё-таки обнаружили их в густой тьме ночного леса. Слева от лица Максима, вырванный из мрака ярким пятном ствол дерева лопнул, как старый нарыв, плюясь щепками и кусками коры. Одновременно за спиной пастушьим кнутом щёлкнул выстрел. Тут же последовали частые хлопки пороховых газов, выталкивающих из коротких стволов резвые пули, которые принялись со свистом вспарывать тьму рядом с беглецами.
  Максим бросился в сторону, стараясь вырваться из пятна света. И ему почти удалось это, как вдруг Оля тихо всхлипнула:
  ― Ой! ― и обвисла на руке своего мужчины. Максим склонился над притихшей девушкой. Обхватив ладонями её нежное личико, он принялся шептать над ней, как магический заговор:
  ― Оля, Оленька, что с тобой? Не молчи, родная, скажи что-нибудь. Потерпи, сейчас будет помощь, сейчас, ― Максим склонился к губам любимой, пытаясь уловить её ускользающее дыхание. Он не чувствовал, как его лицо царапают до крови щепки, сколотые пулями с ближайшего дерева, не ощущал и боли в измотанных долгим бегом мышцах. Единственное, что он сейчас чувствовал - это тяжёлый ком, подступивший к горлу, который не позволял нормально дышать, и грозил вырваться наружу жгучим потоком слёз.
  Максим уже не помнил, когда последний раз на его глазах появлялись слёзы. В жизни случалось немало горестных моментов, подчас было очень сложно сохранить равновесие, но глаза всегда оставались сухими. Даже утраты и испытания последних месяцев не смогли выдавить из него ни слезинки. Но сейчас, когда любовь всей его жизни, его Ольга, лежала перед ним, смертельно раненная, и жизнь по капле уходила из её хрупкого тела, сдерживаться было невыразимо сложно. Давно забытые, а может, и вовсе, ни разу не изведанные ощущения одолевали мужчину - будто острый крюк вонзили в самое сердце, и медленно тянули его наружу.
  Максим, из последних сил сопротивляясь натиску эмоций, способных скинуть его в пропасть смертельной апатии, прикусил до крови губу. Когда боль немного очистила его разум, он аккуратно подхватил девушку на руки, и бросился на дорогу. Всего двадцать шагов, и его усталые ноги ощутили твердь асфальтового покрытия. Максим выскочил на самую ось трассы, в сноп яркого света, испускаемый грохочущей массой металла на огромных колёсах. Впрочем, Максим видел лишь слепящий свет фар, и слышал оглушительный гудок сигнала. Гудок не прекращался, он становился лишь громче и ближе - значит, его заметили, и это хорошо. Желая показать, что он не уступит требованиям сигнала, и не покинет асфальт, Максим, продолжая прижимать к груди тело своей девушки, опустился на колени.
  Сдерживаемые титаническим усилием воли слёзы, предательски заполнили глаза, исказив окружающее пространство, и без того сумбурно исчерченное белыми полосами лучей и черными пятнами тьмы. Наконец, слух Максима уловил долгожданный скрежет тормозов. Сквозь пелену слёз, казалось, что огромный слепящий круг фары, вот-вот поглотит голову человека, как мифический огненный змей. Когда движение прекратилось, до стекла прожектора было не более метра.
  Сквозь шум моторов невозможно было что-либо услышать, а сквозь завесу слёз - что-то разглядеть. Максим почувствовал на шее холодное касание металла. Размер пятна холода намекал на ствол оружия. Он заговорил первым:
  ― У меня нет оружия. Позови командира - я должен сообщить что-то очень важное, ― Максим не успел договорить, так как в метре от него, высекая искры, по асфальту чиркнули три пули. Солдат, взявший на прицел Максима, крикнул в сторону колонны:
  ― Из леса стреляют. Пощекочите мерзавцев огнём.
  В ответ коротко застрочили автоматные очереди. Рядом прозвучал ещё один голос, более низкий и грубый:
  ― Капитана позови. И медик пусть подойдёт.
  Спустя минуту кто-то принялся разжимать онемевшие пальцы Максима. Олю вырвали из его рук, и уложили на асфальт. Незнакомец в форме склонился над ней, прикладывая пальцы к шее, к запястьям. Максим, затаив дыхание, ждал его решения, но тот проводил все свои манипуляции, не проронив ни звука. Потом, порывшись в большой брезентовой сумке, поколдовал со склянками и шприцом, и сделал девушке укол.
  ― Пульс есть, кровопотеря небольшая, но в больницу везти надо.
  На Максима эти слова произвели такой же эффект, какой исходит от благодатного ливня, упавшего на иссушенную землю. Он обдумывал, впитывал эти слова, потом, поняв, что у Ольги, а значит и у него, появилась надежда, воспрял духом. Он, как молитву стал повторять эти слова:
  ― В больницу, надо в больницу...
  ― Эй, блаженный, ты хотел со старшим переговорить? ― Перед Максимом появился силуэт высокого мужчины, и только сейчас Максим вспомнил, зачем они с Олей бежали наперерез вооружённому конвою.
  ― Да, это я. Мне надо поговорить с вашим командиром.
  Силуэт раздражённо высказался:
  ― Ну, так это я и есть - капитан Нестеров. Ты в курсе, что мы могли по тебе проехать всеми колёсами, и нам бы за это благодарность объявили? Тебе повезло - водила девчонку пожалел твою, решил остановиться. А эти, в лесу, с пушками, за вами, что-ли, гнались?
  ― За нами.
  ― А чего так?
  ― Очень не хотели, чтобы их тайна стала известна другим.
  ― И что за тайна такая?
  Максим постарался придать лицу выражение, призванное подчеркнуть важность момента, и вполголоса сказал:
  ― Именно об этом я и хотел с вами поговорить. У меня есть крайне важная информация, но сообщить её я могу только чрезвычайной комиссии правительства. Доставьте меня в Москву, пожалуйста, и доложите о моей миссии.
  Капитан на мгновение опешил от подобной наглости. Максим даже в темноте смог увидеть выражение изумлённого раздражения на лице офицера. Капитан замахал руками.
  ― Не-ет, нет, ты чего, мужик, обалдел?
  Максим поспешил прервать начавшуюся нотацию о закрытых границах города, о нехватке ресурсов и прочих вещах, о которых не желал знать.
  ― Я всё понимаю, но информация настолько мощная, что способна изменить коренным образом сложившееся положение. Но распорядиться ей надо умело, поэтому до поры я никому не могу её раскрыть. Можете меня привезти, поставить перед комиссией, и так же вывезти обратно. Слова не скажу, только Ольгу мою в больницу на лечение определите.
  ― Да ты думай, что говоришь - с меня ведь шапку снимут вместе с головой, ― капитан выразительно похлопал себя по фуражке, потом спокойно добавил:
  ― Ну, девушку попытаемся в госпиталь определить - придумаем что-нибудь, но в остальном...
  Максим снова прервал речь капитана, решив взять того напуском:
  ― Шапку могут снять, а могут и не снять. То, что я им собираюсь сообщить, настолько серьёзно, что вас всех, наверняка, наградят, как героев. С другой стороны, если мне поможет добраться до правительства другой офицер - все награды достанутся ему. И я не стану молчать о тех, кто отказался доставить вестника в столицу. Вот, тогда точно голову снимут, не сомневайся.
  Капитан Нестеров минуту топтался на месте, как цирковой медведь, потом махнул рукой, и задорно провозгласил:
  ― А-а, чёрт с тобой! Если что, и, правда, выкинем за МКАД, и забудем. Ладно, повезли твою великую тайну в столицу. Не отставай, ― капитан развернулся на каблуках, и быстро зашагал вдоль колонны автомобилей и броневиков, на ходу отдавая распоряжения. Максим бросился вслед за ним, выкрикивая в спину ещё одну свою просьбу:
  ― Капитан, Нестеров, а можно мне...
  ― Сопровождать раненную? Можно. Твоя ненаглядная вон в той машине. Запрыгивай, сейчас отправляемся.
  Максим успел разместиться в маленьком фургоне передвижной санчасти, возле закреплённых носилок. Взревели моторы, и мужчина укрыл своей ладонью тонкие пальцы девушки. Очередная колонна грузовиков под охраной военных отправилась в Москву.
  
  **Эпилог**
  
  Максим Полыхаев стоя на балконе любовался яркими красками заката. Воздух Москвы был непривычно чист и прозрачен - оно и понятно, ведь каждый грамм бензина на строгом счету. Со своего места он мог наблюдать за немноголюдными улицами, за пустынной набережной и плоскими крышами, выкрашенными яркими красками закатных отблесков. Только что отгремела первая в этом году гроза. Воздух пах свежестью, влагой и электричеством. Воздух был пропитан ожиданием перемен.
  Максим уже больше недели находился в Москве. Целых три дня ушло только на то, чтобы предстать "пред светлые очи" чрезвычайной комиссии. Капитан Нестеров поведал о миссии Максима своему руководству, те своему, и так далее, пока, наконец, из чистого любопытства один из членов правительства не пожелал выслушать пришельца из "дикого" Подмосковья. Все три дня Максим вынужден был томиться в маленькой комнатке с жёстким топчаном и одетыми в шершавую цементную шубу стенами. Видимо, помещение было предназначено для воспитания недисциплинированных солдат. Для Максима же, после скитаний по опасным дорогам вне большого города, эта камера была, как президентский люкс в дорогом отеле.
  Выступив пред комиссией, Максим долго не мог понять - поверили ему или нет. Но, когда ему разрешили остаться в городе, и даже выделили личную охрану, он понял, что к его словам отнеслись очень серьёзно. Как он узнал позже, до правительства доходили слухи о Новом мире, и о бурной экспансии отделений этой сильной организации на территории почти всех государств. Но никто и предположить не мог, что нашествие инопланетной нечисти, названной Лешими - не более, чем гениальная мистификация главарей Нового мира.
  Теперь идут "обсуждения проблемы, с целью отыскания путей её эффективного решения". Обсуждения идут, разумеется, в закрытом режиме. А чтобы никто, кроме руководства страны, не узнал об истинной природе свирепых пришельцев, Максима тоже закрыли. Возможно, опасались, что все поймут, насколько некомпетентны оказались спецслужбы всего мира, раз группа фанатиков обвела их вокруг пальца. Его поселили в просторном, и богато убранном номере гостиницы в центре города. Клетка была золотая, но это всё равно была клетка, потому что, сменявшие друг друга охранники, ни на секунду не оставляли его своим вниманием.
   Максим готов был терпеть такое "заключение", но настоял на посещении родителей и возможности ежедневно навещать Ольгу в больничной палате. Ему дали такую возможность, но везде и всюду его сопровождали усиленные группы сотрудников охраны в "гражданской" одежде. Все разговоры Максиму приходилось вести также в их присутствии. Поначалу его это раздражало, но потом он просто перестал обращать внимание на ненавязчивое присутствие крепких ребят. Так жители больших городов привыкают, и перестают обращать внимание на шум моторов и вой сирен под окнами.
  Родители жили там же, где он с ними расстался - в его квартире. Мать долго не могла унять слёзы радости и облегчения, когда на пороге появился сын, от которого почти год не было никаких вестей. Отец реагировал более сдержанно, но радовался ничуть не меньше супруги. По просьбе отца Максим рассказал о своих скитаниях, разумеется, опустив некоторые неприятные факты. Не стал он говорить и об истинной природе Леших - по лицам своих спутников он видел, что те не постесняются грубо прервать его рассказ, если понадобится.
  Высказав одобрение действиям сына в сложных условиях, родители стали, перебивая друг друга, рассказывать о своём житье в столице. Когда закончились продуктовые карточки, оставленные Максимом, отец сумел найти работу. Трудился исключительно за продукты, часть из которых обменивал на всякие, необходимые в хозяйстве, мелочи. Мать за небольшую плату взялась помогать соседям по дому. так и держались, пока отец не устроился кладовщиком на склад продовольствия. Это была государственная служба, где он смог получать продуктовые карточки.
  В общем, мать с отцом не пропали в сложных условиях, потому что не привыкли унывать, и не гнушались самой тяжёлой работы. Максим просидел с отцом и матерью очень долго, и сразу от них отправился в больницу. Оля оправлялась после операции. По счастью, пуля не задела жизненно важных органов. Но врачи сказали, что девушке придётся у них задержаться - уж слишком она была истощена и вымотана и физически и морально.
  Доктора решили, что ей просто необходимо восстановиться под присмотром специалистов. Максим поблагодарил медиков за спасение его невесты, но самой Ольге не смог сказать всего, что переполняло его душу, потому что охрана отказывалась оставить его наедине с любимой даже на несколько секунд. А в присутствии этих угрюмых мужиков, Максим не мог заставить себя вести беседы о светлом чувстве любви и нежности к раненной девушке. Ему достаточно было видеть её глаза, чувствовать живое тепло кожи её рук, чтобы ощущать себя счастливым. А все слова он скажет потом, когда они смогут остаться вдвоём, забыв на время о большом мире, полном боли, потерь и тяжёлых испытаний.
  Ольгу Максим навещал ежедневно. Врачи разрешали видеться с ней не более получаса. Всё остальное время Максим ждал решения правительственной комиссии. Как ему пояснил один из её членов, им требовалось выработать единую стратегию, разведать обстановку, составить план действий. Требовалось обобщить данные разведки, касающиеся Нового мира. Ещё требовала проверки информация, полученная от Максима, о том, что многие воинские части перешли, или готовы перейти на сторону Верховного председателя.
  Все воинские подразделения ожидала особая ревизия, с целью выяснить настроения личного состава, и понять, на чьей они стороне - по-прежнему защищают интересы государства, или уже готовы проливать кровь за идеалы Нового мира. Требовалось выявить также всех агитаторов Верховного председателя в войсках. Все эти меры были необходимы, чтобы знать, какими силами располагает правительство, и с кем придётся сражаться. Ведь, очевидно, что наипервейшая мера на пути к выздоровлению человечества от утопической чумы Нового мира - это уничтожение его цитадели в посёлке Утренний. И знать, какие силы придут на выручку председателю, было очень важно.
  А потом, когда раковая опухоль будет вырезана, можно браться и за восстановление хозяйства. Люди начнут заново, по крупицам возрождать посевные, налаживать животноводство. Большинству придётся по новой учиться нормально общаться с другими, не опасаясь удара дубиной по голове, или яда, насыпанного в угощение. Но это будет потом.
  Максим больше всего боялся, что, в лучших чиновничьих традициях, решение проблемы "заболтают", утопят в бесконечных обсуждениях и согласованиях. А времени, между тем, практически не было. Если в ближайшее дни не начать сев основных культур, то и в этом году люди останутся без малейшей надежды на урожай. А это значит, что возрождение снова откладывается.
  Это означает новый виток голода, болезней, каннибализма, насилия и страха. Ещё тысячи человек не смогут пережить зиму. И тогда, наверняка, появится новый "пророк", готовый увлечь за собой несчастных людей, дать им надежду. И, кто знает, может, этот новый "мессия" приготовит для человечества будущее, куда более кошмарное, нежели рабская утопия Нового мира.
  Всё это беспокоило Максима, но не в его силах было поторопить чиновников и военных. После выступления перед комиссией ему удавалось переговорить только с некоторыми сотрудниками аппарата. Каждый из них был настроен решительно, но, если Максим спрашивал, когда начнутся реальные действия, все потерянно разводили руками, как бы говоря: "если бы всё зависело только от нас...".
  Смутная тревога терзала душу Максима с каждым днём всё сильней. Этой ночью он, вообще, плохо спал. Стоило закрыть глаза, как являлись образы встреченных за время скитаний людей. Одних он был рад видеть, других ненавидел сильнее, чем раньше. Одни были уже мертвы, другие продолжали жить, судьба третьих покрыта мраком неизвестности. Убитый бродяга, Антоныч, Топор, Григорий, Михаил из Дмитрова, старики-людоеды, мародёры из города висельников, Ярослав - они являлись перед ним поодиночке и группами. Шевелили губами, желая что-то сказать, но раздавался звук, похожий на шорох радиопомех или на скрежет патефонной иглы по старой грампластинке.
   И всюду, на стенах, под ногами, на потолке, висели таблички разных размеров, но с одной-единственной надписью: "ВНИМАНИЕ! В СЛУЧАЕ ОБСТРЕЛА ИЗ КОСМОСА, ЭТА СТОРОНА УЛИЦЫ НАИБОЛЕЕ ОПАСНА". Эти зловещие предостережения моргали жёлтым и красным, лезли в глаза, сочились кровью. Потом плотным строем наступали Лешие, в виде обугленных коряг, увешанных кусками мяса, перьями и стеклянными бусами. По сморщенной, чёрной коре пауками ползали символы Нового мира - скрещённые серп, молот и нож. И вся эта кошмарная мешанина волной накатывала на спящего, пытаясь раздавить, уничтожить его.
  Максим не единожды за ночь просыпался весь липкий от пота, и, перевернув подушку, снова погружался в сон, насыщенный тяжёлыми видениями. Утро также не принесло облегчения сердцу и ясности уму, и Максим слонялся из угла в угол, глотая густой душный воздух, как старый обойный клейстер. Мысли в голове слипались как конфеты под жарким солнцем, все, кроме одной. Эта идея газовой горелкой жгла изнутри, заставляя Максима нашёптывать себе под нос иссохшими губами: "Всё напрасно, впустую - Новый мир наступает, а эти... неизвестно чем занимаются".
  К обеду духота стала совершенно невыносимой. Максим хотел уговорить охрану вывезти его к реке, но передумал, и просто распластался на полу своего номера, сжав голову, будто выдавливая тяжёлые мысли из-под черепной кости. Так он и лежал, без движения, как древний лишайник на сыром камне, пока окно не распахнуло мощным порывом ветра. На крыльях этого вихря в комнату ворвался оглушительный рокот грома. Первая гроза!
   Фиолетовые тучи с рваными, в лохмотья, краями, ослепительные ветви молний, шумные потоки небесных вод - всё это заставило Максима выползти из липкой апатии. Он вышел на балкон, под струи ливня, раскаты грома и вспышки небесного электричества. Сама природа насыщала его энергией через буйство стихий. Мокрый, но счастливый и успокоенный стоял Максим и наблюдал за пляской грозных туч. Наши далёкие предки верили, что бог-громовержец стрелами молний поражает нечистую силу. И, похоже, тёмных сил после грозы, и в самом деле, стало значительно меньше - Максим был почти уверен в этом.
   Ветер вскоре разогнал тучи, открыв взору чистые краски заката. Мужчина переоделся в сухое, и, стоя на балконе, упоённо вдыхал свежий, напитанный чистой энергией неба, воздух. Он стоял и ждал - теперь он был уверен, что всё будет хорошо. Он знал, что люди справятся с любой бедой - ведь они тоже часть природы, которая способна возрождаться после, казалось бы, полного истребления.
   За спиной Максим услышал сухое шипенье. Он обернулся, и увидел одного из своих охранников с чёрной коробочкой рации в руке. Тот отпустил кнопку, прервав шорох эфира, и, напустив на себя небывало значительный вид, сообщил:
   ― Гражданин Полыхаев, всё готово для совместной телеконференции с главами других государств. Президент и премьер-министр уже прибыли. Ждут нас. Машина у подъезда.
   Максим не смог удержать счастливую улыбку. Международная телеконференция - всё правильно, действовать надо всем вместе и сразу. Бить по всем направлениям. Наконец-то, наверху решили переходить к решительным действиям. Значит, человечество скоро отряхнётся от короткого кошмара, навязанного международной кликой маньяков. Жизнь и свобода вновь будут править миром.
   Максим уже знал, что скажет правителям государств Земли. Он верил, что будущее будет прекрасно - осталось сделать так, чтобы поверили остальные.
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"