Специально затягивать работы Максиму не пришлось. Казалось, само провидение противилось уничтожению высоковольтной артерии столицы. Во-первых, путь до неё занял не три, а все пять часов. Мало того, большинство опор оказались из железобетона, и пришлось как следует поискать поддерживающую конструкцию из металла. Пока искали, пришло время возвращаться в общину.
Поняв, какую гору времени отнимает один лишь путь до предназначенной к подпиливанию опоры, Максим сделал вывод, что план Ведущего требует серьёзных дополнений. Очевидно, что потребуется уходить к месту работ на несколько дней с запасом продуктов. А по окончании "вахты" возвращаться, чтобы отдохнуть и пополнить запас провианта.
Кроме того, вдоль линии электропередач, Максим заметил следы больших колёс и гусениц. Это могло говорить лишь о том, что линия патрулируется военными отрядами - в Москве тоже понимали опасность лишиться электроснабжения. Это также сокращало время, нужное для спиливания опоры. Ведь, для начала придётся выкопать укрытия, в которых можно будет быстро спрятаться от патрулей.
Да и сама опора оказалась при близком рассмотрении пугающе колоссальным сооружением. Осмотрев толстые стальные профили, из которых состояла несущая башня, Максим облегчённо выдохнул. Пилочки по металлу? Да, с таким же успехом, они могли бы грызть опору зубами.
Не стоит забывать, что с появлением на полях снега, чего не так долго осталось ждать, работы вообще придётся прекратить. Ведь, на снегу военные патрули без труда найдут их следы, которые приведут их в общину. А в теперешних условиях это может обернуться расстрелом всех общинников, без лишних разговоров.
Максим, потренировавшись, для начала, скрывать истинные чувства, изложил все свои соображения Ведущему. Тот нахмурился, и попросил Максима зайти к нему после собрания. Вытерпев очередной спектакль с поклонами расписной коряге, Максим подошёл к лидеру лесопоклонников.
Тот вновь смотрелся бодрым и оживлённым, будто напитавшимся энергией своей паствы.
― Что ж, Максим, вижу - не зря я тебя выделил. А то и людей бы потеряли, и дело не сделали. Много времени потребуется, говоришь? А ничего - росток, вон, не один день из зерна вытягивается, но асфальт проламывает. Так и мы - медленно, но перегрызём горло этому греховному мегаполису. Так, что, ты говоришь, потребуется?
Максим, особо не ожидая другого решения, с готовностью начал перечислять:
― На первый раз понадобятся лопаты, провизия на пять дней, одеяла и тёплые вещи. Ну, и люди, конечно - человек восемь.
― Завтра, на разводе, получишь десять человек. Ещё возьмёшь майора с автоматом и Антоныча с двустволкой - для охраны. Всё что нужно для вашей команды, соберут уже сегодня. Я от своего плана не отступлюсь, ― Ведущий хлопнул широкой ладонью по столу, вынудив тот слегка подпрыгнуть над досками пола. Потом, властным взмахом руки он дал понять Максиму, что разговор окончен, и ему дозволено удалиться.
Сказано - сделано. Наутро, Максим с приданными общинниками отправился знакомой уже дорогой к высоковольтной линии. Знакомый путь люди, с тяжёлыми заплечными мешками, проделали без происшествий. Однако вымотались настолько, что Максим не решился тут же бросать их на рытьё землянок. Не то, чтобы он побоялся вызвать нелюбовь у своих новых подчинённых. Он как раз считал, что любить начальника не обязательно - важно его слушаться. Но главное - Максим сам решил использовать любую возможность затянуть работу.
В первый день разбили лагерь вдали от выбранной к "свержению" высоковольтной опоры. На всякий случай, чтобы возможные патрули не заметили их присутствия, пока не будут готовы схроны. Пока общинники ставили палатки и собирали хворост для костра, Максим успел присмотреть и разметить места для будущих землянок у основания опоры. Приготовили ужин, потом Максим определил график ночного дежурства. Часовые должны были сменяться каждые два часа - безопасность превыше всего.
Ночь прошла спокойно. Несколько непривычно было слышать в ночной тишине сухие щелчки статических разрядов, постоянно доносившиеся сверху, от провисающих под собственной тяжестью электропроводов. Однако, усталость оказалась сильнее, и даже более назойливые звуки не смогли бы помешать здоровому сну общинников. Наутро принялись копать. День копали, на следующий тоже копали, и на третий день тоже.
Но на третий же день их посетили непрошенные гости. Максим давал указания землекопам, когда сверху раздался пронзительный свист. Свистел Антоныч, который устроил сторожевой пост в среднем ярусе опоры, в развилке из металлических профилей. Антоныч был парнем лет двадцати пяти, охотником и биатлонистом в прошлом. Звали его Антон, но никто, иначе как Антоныч, к нему не обращался.
Так вот, Антоныч, сидя на высоте около десяти метров, настойчиво указывал куда-то дулом своего ружья. Максим взобрался на ближайшую стальную перекладину, и заметил вдали два, три, нет, всё-таки пять людских силуэтов. Они явно двигались в их сторону, и движения их были не совсем обычными. Казалось, что они трясутся, как на холодном ветру. А двое мотали головой, как лошади, когда отгоняют слепней-кровососов.
Странная компания приблизилась уже достаточно близко, чтобы Максим заметил, насколько истощены их тела. Они напоминали пугала, сколоченные из сухих жердей, и обёрнутые в старые обноски с чердака. И тут, Максим едва не свалился с перекладины, услышав над ухом негромкий голос:
― Надо же, как их колбасит. Читать читал, а чтоб вживую увидеть - первый раз.
Максим посмотрел на парня, который взобрался на перекладину рядом с ним. Это был Костик - в прошлом, кажется, фельдшер со "скорой помощи".
― А, Костик, ну и напугал ты меня. А что, ты знаешь, из-за чего они так трясутся?
― Ну, скажем так, я почти уверен. В медучилище увлекался - из библиотеки не вылезал. В институт идти хотел одно время. Так вот, по всем признакам, у этих ребят "куру". От этой болезни мозги превращаются в губку. И страдают этой болезнью исключительно каннибалы.
Максим поперхнулся от неожиданности.
― Каннибалы? Людоеды то есть? Вот эти худосочные клоуны - людоеды?
― Не вижу противоречия. Как раз это всё объясняет - зверя, птицу добыть не могут, а человека и обмануть можно. Небось подкараулят путника, и начнут канючить: "подайте хлебушка". А потом, р-раз, и ножиком по горлу или дубиной по макушке. Вот и еда.
Максим поёжился от омерзения.
― Пристрелить их, что-ли?
Костик усмехнулся:
― Кормить их точно не стоит. Потом не отвадишь. Говорят, раз попробовав человечинки, потом они от неё не откажутся, даже если под рукой нормальная еда будет. Лучше пристрелить для спокойствия.
Будто вторя Костику, сверху раздался крик Антоныча:
― Бригадир, это людоеды. Стрельнуть по ним?
Максим ещё раз с отвращением посмотрел на трясущихся людей, ужасных в своей худобе и целеустремлённости. Они настойчиво двигались к ним. Мужики снизу уже взяли лопаты наизготовку, на манер боевых топоров или рогатин. Максим решил немного порассуждать вслух:
― А с другой стороны: что нам могут сделать эти доходяги? Отсыплем крупы немного, и прогоним. Не стреляй! ― последняя фраза была громко произнесена для Антоныча. Но тот, похоже, расслышал лишь последнее слово, потому что незамедлительно грохнул выстрел. Потом ещё. Один из каннибалов, как подрубленный, сложился у ног своих товарищей.
Трясущаяся, как в сумасшедшей пляске, процессия остановилась. Людоеды сгрудились вокруг павшего. Потом каждый из них не без труда опустился на колени подле сотрясавшегося в мучительной агонии товарища. Казалось, исполненные скорби, они стараются своим искренним сочувствием скрасить последние секунды жизни умирающего.
Максим даже испытал к этим измученным голодом бедолагам некоторую жалость, пока не увидел как... В руках одного из них появился нож с длинным и грязным клинком, которым он принялся орудовать над подстреленным. После ряда судорожных движений, человек, сжав в руке полоску окровавленной плоти, быстро отправил её в рот, щедро вымазав в крови губы. Остальные каннибалы делали примерно то же.
Максим едва не упал с перекладины от омерзения. Горькая слюна наполнила рот, грозя приступом рвоты. Он посмотрел на Костика.
― Какого хрена? Они же его жрут! Ты это тоже видишь?
― Конечно, вижу, и даже слышу - тот, кого они режут, ещё мычит, как умирающий лось. Вот мерзость! Это же надо так изголодать - ничего не боятся.
Максим не желал больше видеть эту тошнотворную сцену.
― Ничего не боятся? Сейчас проверим, ― и крикнул Антонычу:
― Ты перезарядил? Тогда пальни по ним ещё раз.
Грохот выстрела не заставил себя ждать. Людоеды неуклюже побежали прочь, и вскоре пропали из виду. Максим сплюнул:
― Подстреленный затих. Нам ещё разлагающегося трупа под боком не хватало. Надо теперь его закапывать, время терять.
Костик в ответ хитро улыбнулся:
― Закапывать? Это ещё зачем? Ночью дружки вернутся и утащат его отсюда сами - это ж им запас еды на неделю.
Максим ещё раз сплюнул, но согласился с Константином. К тому же, кто захочет возиться с трупом каннибала, да ещё больного этой экзотической болезнью "куру"? Ясно, никто. Так что, пусть доедают. Максим с Костиком спустились к подножию опоры. Общинники с лопатами были ещё заметно взволнованы. Максим понял, что снизу им плохо была видна вся картина развернувшейся трагедии. Поэтому он успокоил их:
― Антоныч пуганул их как следует из обоих стволов. Теперь не вернутся. Бр-р, ну и мерзкие же людишки теперь бродят.
За спиной раздался голос майора, прибежавшего на выстрелы со своего поста:
― Эти не вернутся, а другие точно ещё наведаются. Сейчас таких по полям, лесам и дорогам столько шатается, что их как тараканов надо химией травить. Или как Леших травить пытались, когда всю траву с листвой повыжгли. Так что, без гостей скучать не придётся.
Максим был немного ошарашен неожиданно зазвучавшей сзади речью майора. Не её смыслом, а просто самой внезапностью звука грубого майорского голоса. Это, как если на ухо без предупреждения крикнуть - хочешь, не хочешь, а дёрнешься испуганно. А тут ещё случай с больными людоедами нервы расстроил.
Майор же, по всей видимости, решил, что изумлённое выражение лица Максима - следствие его короткого выступления. Поэтому решил успокоить бригадира:
― Да ничего - придут, и тех прогоним. Патроны в запасе имеются, слава Лешим.
Но Максим, тем не менее, не разделял благодушной уверенности майора. С этого дня он решил усилить ночные караулы. Теперь одновременно бодрствовали по двое - так, на всякий случай. Самое интересное, что Костик оказался прав, и к утру убитого каннибала на поле уже не было. Максим старался не думать о дальнейшей судьбе пропавшего тела, но от завтрака отказался - неаппетитные мысли сделали своё чёрное дело.
Но, несмотря ни на что, дело двигалось более чем успешно. Ведущий приучил общинников к безусловному подчинению и дисциплине. Уж как он это сделал, Максим не знал, но от работы мужчины не отлынивали. Считая бригадира полновластным представителем Ведущего и, значит, проводником воли Леших, общинники беспрекословно исполняли все его указания.
К концу недельной вахты землянки были готовы. Вернувшись в общину за провиантом и ножовочными полотнами, спустя два дня бригада вновь была у "своей" высоковольтной опоры. Ведущий пошёл навстречу Максиму, и оставил бригаду в том же составе. Проверенные люди, как-никак, а это не так уж мало для успешной совместной работы.
Максим посмотрел на табличку с черепом, пронзённым красной молнией. "Не влезай - убьёт!" ― гласила лаконичная надпись. Мужчина тут же вспомнил замечательные таблички, с предупреждением беречься атак из космоса. А ведь некоторые считают, что эти таблички, обрётшие популярность не без его, Максима, участия, стали причиной вторжения Леших. А уже кровавый разгул этих чудовищ стал причиной, царивших теперь в мире, голода и опустошения.
Максим старался поскорей прогнать эти мысли, ведь он невольно начинал верить, что во всём есть доля и его вины. Лучший способ избавиться от досужих мыслей - с головой погрузиться в работу. Максим принялся с энтузиазмом размечать места первых запилов. Распределив людей с пилками, он и сам время от времени пытался работать руками. Этого ему хватило, чтобы понять, что времени потребуется очень много. Хорошо! Значит, не придётся специально изощряться, пытаясь помешать обрыву линии электропередач. И остается надежда, что его родители находятся в относительной безопасности защищённого города.
Общинники трудились рьяно, будто от этого зависело их благополучие. Ясно - Ведущий велел работать на совесть. Люди обматывали концы ножовочных полотен тряпками, и принимались пилить. Пилили с сумасшедшим упорством, пока металлическая полоска, раскалившись от трения, не сгибалась в спираль или просто не лопалась на куски. Тогда, утерев пот и отдохнув несколько минут, человек брал новую пилку и снова подступал к прочному металлу опоры.
Максим про себя отметил, что этот сизифов труд результата почти не даёт. Канавки пропилов растут настолько медленно, что стоило бы плюнуть на всё и вернуться в лагерь. Но общинники, промыв и забинтовав лопающиеся с кровью мозоли, вознеся хвалу Лешим и мудрости Ведущего, вновь и вновь принимались за дело.
Что ж, возможно для них такая монотонная работа приятней рысканья по опустошённым деревням и посёлкам. Быть может, она для них более приемлема, нежели ловля ворон на зловонных свалках. Даже наверняка так оно и есть. И Максим стал догадываться, в чём истинная причина подобного рвения.
Дело тут не только в фанатизме. Просто Ведущий нащупал скрытые чаяния общинников к перемене установившегося не так давно порядка. Порядка не жизни, а выживания, где они оказались выброшенными из-за общего стола, на котором стояла и их еда тоже. И они увидели цель - лишить столицу электроэнергии.
Ведущий в красках, как он это умеет, живописал им последствия такой аварии. И они осознали, что в таком случае появится шанс всё поменять и улучшить жизнь свою и своих близких. Шанс, который появится, когда Москва погрузится во тьму и холод. И они пилили, сдирая кожу на ладонях, и изводя пачками ножовочные полотна.
Окружающее пространство также не давало им шанса расслабиться. Одна неделя прошла в относительном спокойствии, если не считать трёх кучек крайне истощённых людей, бесследно исчезавших после предупредительного выстрела.
Но вскоре им впервые пришлось прятаться от армейского патруля. После первой недели отчаянного перепиливания опоры, Максим отвёл бригаду в общину. Требовалось пополнить запас провизии и, конечно, прихватить пару ящиков пилок. Два дня работники отдыхали и залечивали мозоли, потом вновь отправились на свою "каторгу".
Первый день, как обычно, прошёл в дороге, подготовке рабочего лагеря и прочих мелких хлопотах. Рассвет второго дня уже был встречен противным, тонким скрежетом пилок по металлу. Вдруг, около полудня с "вороньего гнезда" раздался вопль Антоныча:
― Ти-и-ихо!
Грызня пилок послушно стихла. Максим с удивлением наблюдал, как Антоныч приладился ухом к стальной перекладине опоры. Минуту тот не двигался, потом стал быстро спускаться со своего наблюдательного пункта. Спрыгнув на землю, он подошёл к Максу.
― Бригадир, едут.
― Кто едет? Откуда?
― Техника большая, судя по шуму. Наверняка военные. Их пока не видно, только слышно - металл дрожь от земли улавливает. Я думаю, оттуда появятся, ― наблюдательный Антоныч ткнул пальцем в сторону предполагаемого появления опасности. Максим повернулся к вспотевшим пильщикам.
― Так, быстро всё побросали в землянки. Всё, до последнего обломка пилки и обрывка тряпки. Следы все заметите, и сами в землянки прячьтесь. Даю на всё три минуты. Я спущусь последним, когда проверю, что ничего не видно. Открывать землянки тоже буду я. Быстро, быстро!
Пильщики уложились в две минуты. Максим уже слышал вдали рев моторов и клацанье гусеничных траков. Он спрыгнул в землянку, аккуратно закрыв за собой лаз. Квадрат сухого дёрна лёг в пазы, как влитой. В тёмной норе, пропитанной запахом сырой почвы, слышалось только дыхание нескольких человек. Какое-то время более ничто не нарушало тишины подземного укрытия.
Потом тяжёлый гул машин стал нарастать, напоминая отдалённые раскаты грома. А вскоре грохот обрёл такую мощь, что с потолка и стен землянки стали сыпаться куски грунта. Они падали прямо на голову, и проваливались за воротник, заставляя невольно вздрагивать. Какое-то мгновение Максиму казалось, что вот-вот, и стены укрытия не выдержат, и похоронят под собой несчастных пильщиков вместе со своим бригадиром.
Но стены благополучно дождались, когда улеглась дрожь, вызванная тяжёлыми боевыми машинами. Вскоре рокот больших моторов уже едва доносился до слуха. Максим всё же дождался, когда воцарится полная тишина. Только тогда он осторожно выбрался наружу. Прекрасно - остались только свежие борозды следов, да облачко тёмной пыли вдали. Он открыл остальные землянки, и, поздравил всех с успешным испытанием их укрытий. Не зря потратили на них целую неделю. Общинники хором гаркнули привычное "слава Лешим", и вновь дружно завизжали пилки.
Так прошло целых три вахты: зуд ножовок сменялся ночным отдыхом, прерываемым для несения караула. Ещё раза три на горизонте появлялись малочисленные и пугливые ватаги оборванцев. Ещё раз пришлось прятаться от военных, объезжавших с дозором высоковольтную линию.
Трижды они ходили в лагерь общины, чтобы пополнить запасы еды и инструмента. Каждый раз Максим опрашивал общинников из поисковых и охотничьих отрядов, не слышал ли кто о сотнях женщин, угнанных бандитами из железнодорожного лагеря. И каждый ответ, в очередной раз приносил лишь разочарование - никто и ничего не слышал.
Холода с каждым днём становились всё невыносимее. Огонь приходилось постоянно поддерживать даже днём, чтобы работники могли отогревать замёрзшие пальцы и постоянно кипятить воду на чай.
Максим боялся, что дымные плети на фоне дневного неба выдают их расположение. А это значит, что при следующем объезде, военные станут более тщательно проверять место, откуда тянутся столбики дыма. Максим со страхом ловил посторонние шумы, боясь услышать рокот мощных двигателей. Он понимал, что работать они смогут от силы ещё неделю. Ведь, без предательски заметных дневных костров, им гарантирована эпидемия обморожений.
Не заставил себя долго ждать и первый крупный снегопад. Кстати, он и принёс новых гостей, точнее, гостью. Перед этим два дня стояла небывалая стужа. Пришлось отложить пилки в сторону, и заниматься лишь тем, что таскать брёвна и хворост со всех окрестных лесов, да поддерживать спасительный огонь.
А в ночь накануне снегопада, небо выстлало толстым стеганым одеялом из туч, которое скрыло от глаз полную луну. Зато наутро холод стал заметно мягче, а к полудню на мёрзлую землю стали медленно планировать снежные хлопья. Лёгкие, как ангельский пух и почти прозрачные, эти снежные перья были непривычно крупными - размером с детскую ладонь. Сначала они тончайшим слоем покрыли стылую грязь, напомнив сахарную пудру на сгоревшем пироге. Потом началось нечто неописуемое - снег стал сыпать плотной стеной, быстро упрятав белым покрывалом измождённую землю.
Плотная завеса снега сливалась с растущими сугробами, заставляя Максима верить, что он висит в воздухе среди ослепительно-белой тишины. То, что творилось вокруг, расслабляло и успокаивало. Максим был благодарен природе за минуты блаженного безмолвия. Но, увы, этим сладким минутам не суждено было вырасти в часы, так как за спиной рыкнул знакомый голос:
― Балдеешь, бригадир?
Максим вздрогнул от неожиданности. Увидев, кто дерзнул прервать его сеанс единения с природой, он напустился на того с начальственной строгостью:
― Антоныч? Ты чего не на посту? Какого чёрта, ты тут прохаживаешься?
― А что толку там торчать - не видно же ничего? Я отсюда, снизу, больше разгляжу. А вот, кстати, уже и разглядел, ― Антоныч вскинул двустволку к плечу, одновременно взводя курки.
Максим взглядом проследовал в направлении, указанном дулом ружья - среди снежного тумана мелькала какая-то смутная тень. Невысокий силуэт приближался странным зигзагом, откровенно плутая среди однородной белёсой мглы. Антоныч застыл, изготовившись к выстрелу.
― А ну-ка, стоять! - стрелок гаркнул настолько громко, что у стоявшего рядом Максима зазвенело в ушах, и он сам невольно вытянулся по струнке. "Вот, привык орать у себя на верхотуре. Чуть не оглушил, паразит", ― с некоторой долей восхищения отметил Максим. Антоныч ещё раз повторил своё предупреждение:
― Ещё шаг, и я стреляю!
Внезапно, в ответ на грубые окрики, из-под снежной вуали донёсся едва слышный женский голосок:
― Пожалуйста, не стреляйте, мужчины.
Максим опустил ладонь на плечо Антоныча, давая тому понять, чтобы опустил ружьё. Однако, Антоныч и сам, похоже, передумал стрелять. Максим обратился к снежной тени:
― Подойди ближе. Стрелять никто не станет.
Тень помешкала секунду, и вновь пришла в движение, неуклюже спотыкаясь в быстро растущих наносах снега. И вот, из молочной пелены появилась красивая молодая женщина. Конечно, ещё год назад, на неё могли просто не обратить внимания. Ведь по меркам того, сытого и спокойного относительно времени, она, вряд ли могла бы считаться безупречной красавицей.
Но сейчас, в эти доли секунды, она явилась из висящей в воздухе снежной мглы, подобно Венере, возникшей из пены морской. Конечно, она была истощена, но не настолько, чтобы окончательно утратить свойственную женской красоте округлость форм и плавность изгибов. Женщина остановилась, кокетливо убрав с лица непослушную прядь.
― Ух, ты! ― помимо своей воли, изумлённо выдохнул Максим. Краем глаза он отметил, как Антоныч исступлённо закивал, соглашаясь с его восхищённым возгласом. Заметив промелькнувший в глазах гостьи блеск, и лёгкую полуулыбку, тронувшую её губы, Максим понял, что именно на такую реакцию она и рассчитывала. Её, слегка простуженный голос, прозвучал, тем не менее, благозвучной мелодией для, огрубевшего от визга пилок, мужского слуха.
― Мужчины, видите - я без оружия. Может, поделитесь едой? У меня есть, чем вас отблагодарить, ― на этих словах, красотка выразительно огладила ладонями свои, укрытые слоями грубой одежды, телеса.
Максим без труда прочитал недвусмысленное послание, обильно источаемое прекрасными глазами женщины. Он ощутил, казалось, давно забытое тепло по всему телу, и острое оживление в низу живота. Они с Антонычем переглянулись. Лицо стрелка выражало непривычное оживление.
― Едой? Конечно, поделимся, правда, бригадир? Я лично, не пожалею своей обеденной пайки. Вас это устроит, красавица? ― произнося эти слова, Антоныч нелепо гримасничал, стараясь, видимо, поразить гостью своей неуёмной весёлостью.
Та охотно приняла его игру, и тем же задорным тоном ответила:
― Устроит, герой. А если кто-то ещё пожертвует свою пайку - обещаю, что жалеть об этом решении ему никогда не придётся, ― на этих словах, женщина буквально ощупала взглядом Максима с головы до пят. Этот взгляд заставил его ощутить, как кровь едва не вскипает в, гудящих безумным пульсом, жилах.
Он шумно выдохнул, растопив полсотни снежных перьев. Антоныч, продолжая играть роль весельчака-повесы, легонько ткнул Максима локтем в бок.
― Бригадир-то? Конечно, пожертвует. Бригадир у нас мужик ого-го! Главное, чтоб после него у тебя на остальных, желающих пайкой поделиться, силы остались. У нас ведь тут ещё восемь человек скучают без слабого пола. А этот один десятерых стоит, ― балагур противно хохотнув, указал на Максима. Он, в свою очередь, ответил шутнику таким выразительным взглядом, что тот едва не подавился своей ухмылкой. Поняв, что переборщил с остроумием, Антоныч, развёл руками, вроде: "неудачно пошутил - исправлюсь".
Максим примирительно положил ему на плечо руку, сжав её немного сильнее, чем стоило бы, будто желая напомнить: "шути, но знай меру". Потом он приветливо улыбнулся девице:
― А ведь, и в самом деле, как с остальными?
― Никаких проблем. Сколько мужчин - столько еды. Я выносливая, ― соблазнительница блеснула рядом неровных зубов в приветливой улыбке. Максим понял, что мужчинам-пильщикам стоит озвучить заманчивое предложение этой снежной "феи". Ведь, в его бригаде все, как один, люди были неженатые и без постоянных подруг. Нет, женщины в лагере были, но либо почтенного возраста, вроде Анастасии Егоровны из больницы, либо распределены по парам. А за соблюдением супружеской верности Ведущий следил строжайшим образом. Нарушителей ожидало изгнание из общины. Сам-то Вождь имел подле себя аж трёх "наложниц", но ему это позволяла "мудрость Леших". Она ему вообще многое позволяла.
Максим сделал нарочито галантный жест в сторону, где за снежной пеленой скрывался их маленький лагерь. Женщина последовала в указанном направлении, плавно покачивая всё ещё роскошными, невзирая даже на излишнюю худобу, бёдрами. Проходя в опасной близости от Максима, она, будто случайно споткнувшись, прижалась к нему. Нежное тепло её упругого тела подобно кипятку ожгло Макса, невзирая на несколько слоёв толстой одежды.
― Ведите, мужчины, ― тихо, почти шёпотом, выдохнула гостья. Максим, вместе с Антонычем, как зачарованные двинулись за ней. Женщина оказалась довольно общительной, и, пока они втроём шли к костру, не смолкала ни на мгновение. Её, как оказалось, звали Марина. Почти три дня она не видела нормальной еды. Именно три дня назад она покинула небольшой город, и с тех пор так никого и не встретила, за исключением мелких шаек полумёртвых от истощения людей. Их она благоразумно обходила стороной, прекрасно понимая, что прибыли с таких не дождешься, а в беду попасть можно запросто.
Максим недоверчиво поинтересовался:
― Так ты, Марина, что - в одиночестве путешествуешь? Что-то не верится.
― И правильно, что не верится. Разве одна женщина выживет в такое время вдали от людей? Нет. Вот и я с приятелем путешествую.
― И где он, приятель твой? ― с настороженным видом подключился к разговору Антоныч. Его руки вновь потянулись к двустволке. Марина, улыбнувшись и сверкнув искрами глаз, успокаивающе прощебетала:
― Да, успокойтесь. Он ждёт меня в условленном месте и мешать не намерен. Ждёт с едой. Ведь ночью же он ничего не сделал, и сейчас не станет, ― заметив, как удивлённо вытянулись лица собеседников, тут же пояснила:
― А как вы думаете? Ближе к вечеру мы дымок заметили, и пошли в его сторону. Ночью мой друг подкрался к вашему лагерю, и понаблюдал. А вдруг это не вы оказались бы, а какие-нибудь бродяги, которые последний ботинок догрызают. А то и вовсе - людоеды.
Максим с Антонычем не решились оспорить её доводы, и предложили познакомиться с остальными общинниками. Те восприняли предложение Марины с вполне ожидаемым энтузиазмом. Решили установить очередность. Мужики, сгрудившись в кружок, негромко переговаривались. Максим со стороны слышал лишь неровный гул, как от осиного гнезда, упавшего в металлический бак.
Максим в общем разговоре не участвовал. Что скрывать, он с трудом держал себя в руках, глядя на Марину. Мужское естество толкало его к ней, подстрекая прижать к себе, оглаживать соблазнительные изгибы её нежного тела, и извергнуться накопившейся страстью в, манящий влажным огнём сокровенный центр женского существа.
Максим тряхнул головой, отгоняя натиск животного вожделения. Он не собирался, невзирая на соблазн, закрывать в душе плотной завесой светлый образ его любимой Ольги. Пусть на короткое время, пусть под влиянием нестерпимой телесной жажды - он не собирался этого делать.
Пусть мужики расслабятся, а он возьмёт пилку, и стравит нестерпимое давление, сломав несколько полотен о прочнейшую сталь. Но мужики, закончив своё маленькое собрание, обступили его. Антоныч вышел вперёд, и, поглядывая на Марину, обратился к Максиму:
― Мы тут посовещались немного - в общем, решили жребий бросить. Но это мы, а ты, бригадир, первый должен идти, без вопросов. Ты мужик честный, гонором бесполезным не давишь. С тобой работать - одно удовольствие. Так что, в знак признания, уступаем тебе право первого без всякого жребия. Вот, значит, слава Лешим, действуй!
Общинники одобрительно загудели. Максим открыл было рот, чтобы отказаться от особой привилегии, но вовремя передумал. Неожиданно он понял, что стоит перед нелёгким выбором. С одной стороны, он не собирается предавать свою невесту, потакая своему животному позыву. В конце-концов, с этой телесной тягой он сможет справиться, подавив её усилием воли или заглушив тяжёлой работой.
Однако, с другой стороны, бригада выказала ему безусловное доверие, и если он станет отказываться от этого "подарка", мужики наверняка не поймут. Ссылки на верность своей невесте вряд ли убедят их. Жизненный опыт большинства мужчин диктует, что верность - не более чем миф, романтическая иллюзия для старшеклассниц. И его, зрелого мужика, отказ они объяснят высокомерием, слабостью, робостью - да, чем угодно, только не глубочайшей привязанностью к незнакомой им женщине.
Мужики вряд ли согласятся слушать слабого или высокомерного бригадира. Максим по глазам общинников догадался, что в эту секунду каждый из них решает для себя - настолько ли бесспорен авторитет бригадира. И он нутром почувствовал, что авторитет его в эти секунды ощутимо задрожал, как осенний лист на холодном ветру.
Максим пробежал взглядом по лицам пильщиков и стрелков, и подумал про себя: "Да что случится, если я на время спущусь с Маринкой в землянку? С ней, наверняка, можно договориться, чтоб держала язык за зубами. А свечку нам никто держать не будет". Мысль показалась Максу вполне здравой, обещающей лёгкое решение возникшей проблемы. Он дружески хлопнул по ближайшему плечу, и громко, не без бравады, сказал:
― Вот уж, спасибо, мужики - порадовали! Я вам этого не забуду, ― он хотел ещё что-то сказать, но Марина уже тянула его за рукав к землянке. И, что уж тут лукавить, какая-то часть внутреннего "Я" Максима безудержно ликовала. Ну, а как же - члены его бригады отчётливо дали понять, что признают его безусловное первенство. И признают не по указке Ведущего, а по внутреннему убеждению.
И ещё - изумительно красивая женщина увлекает его за собой с неподдельным энтузиазмом. Конечно, всем ясно, что делает она это отнюдь не бескорыстно. Однако, выглядит всё так, будто она не в силах справиться с неожиданным влечением. Вроде как, душу её беспощадно полощет стихия необузданной страсти, порождённая близостью такого мужика, как Макс.
"А что, может она предпочитает в дело вместе с телом и душу вкладывать", ― рассуждал Максим, спускаясь в лаз землянки. В земляном нутре убежища, кто-то уже предусмотрительно разжёг свечные огарки в старых консервных жестянках. Эти неприглядные источники коптящего пламени несли универсальную миссию. Они давали свет. Слабо, но уверенно обогревали тесное подземелье. И, что немаловажно, их трепетные отсветы на неровных стенках, рождали ощущение романтичной отрешённости и покоя, оставшихся лишь в воспоминаниях о прошлом.
Марина принялась за пуговицы на своей куртке. Максим собрал в кулак всю свою волю, и положил свою ладонь на миниатюрную кисть женщины.
― Э-э, обожди немного, Марина. Есть одно дело. Ты не подумай чего, со здоровьем у меня всё нормально, только вот... Понимаешь, у меня есть невеста, которой я не хотел бы изменять, ― заметив, как в изумлении вытянулось лицо Марины, он тут же успокоил её:
― Ты не волнуйся, мою долю вознаграждения ты получишь. И ещё одно - я бы не хотел, чтобы парни считали меня слишком старомодным. Поэтому, пусть они думают, что у нас был умопомрачительный секс. Ты как, согласна?
По лицу женщины было заметно, что именно на такой секс она и рассчитывала. Видимо, она бескорыстно любила мужчин, что было хорошим подспорьем в её-то работе. А, может, просто сам Макс ей уж очень приглянулся. В чужую душу не заглянешь.
Разочарованно пожав плечами, Марина со вздохом произнесла:
― Ну, раз так, я не возражаю. А что мы будем делать? Ведь, ребята, наверняка, удивятся, если мы так быстро из землянки выберемся.
Максим понимал, что она права. Что ж, как ни тяжело ему сохранять сдержанность и хладнокровие рядом с искусительницей Мариной, а чем-то занять время необходимо.
― А ты расскажи о себе. Как получилось, что ты с приятелем в пустынных полях клиентов ищешь?
Марина откинулась к наклонной стенке укрытия, и охотно принялась за рассказ:
― Как получилось? Да уж не по моей прихоти. К бабушке на похороны ездила. Возвращаюсь, а с электрички всех ссаживают не доезжая Москвы. Что делать? Хотела пешком идти, или на попутках. Пошла от платформы к Москве, а навстречу люди бегут с красными от слёз и страха глазами. Говорят, никого не пускают, даже с пропиской и регистрацией. При попытке пройти в город, стреляют прямо по людям. Одни умерли от пуль, другие от ран и потери крови - никто даже не пытался им помочь. Пришлось вернуться к железной дороге.
Там, у станции, быстро выросло что-то среднее между лагерем туристов и цыганским табором. Электрички почему-то прибывали одна за другой, и скапливались возле станции. Обратно, по каким-то причинам, не уходили. Говорили, что в руководстве железной дороги какая-то путаница произошла. А потом, и вовсе, получилась нераспутываемая пробка из электричек. И все жили в быстрорастущем лагере. Скоро начался голод, болезни, драки, убийства и насилие. Анархия полнейшая.
Я уже собиралась своим ходом к бабулиному дому вернуться, как на рассвете это и произошло. Какая-то огромная толпа бандюков окружили лагерь, вырезали и постреляли всех мужиков, и женщин старше пятидесяти. Остальных баб, и меня, в том числе, куда-то погнали.
На этих словах Максим прервал Марину, не в силах удержаться от вопроса.
― То есть, ты была в железнодорожном лагере? А вот её ты там не встречала? ― Максим дрожащей от волнения рукой вытянул из-за пазухи заветную фотку, и подвинул так, чтобы свечной огонёк позволил наилучшим образом рассмотреть девичье лицо на ней.
Марина минуту всматривалась в портрет. Казалось, на какие-то доли секунды, её лицо озарилось узнаванием, но тут же она едва заметно покачала головой:
― Ты знаешь, какие-то отдалённо похожие черты, может, и мелькали в лагере у железки, но точно утверждать не берусь. Но если она там была, значит, в городок к головорезам вместе с остальными угнали. "Головорезы" - это же надо так себя обозвать. Прямо, как разбойники из детсадовской книжки. А вот нравилось такое прозвище их главарю - Хмурый его звали. Кличка у него такая. Хотя, вот он то был самый настоящий головорез. Таскал с собой здоровенный ножище повсюду. И если, не приведи бог, кто его ослушается - резал голову. Прямо так, отпиливал этим ножом у всех на виду, чтоб другим неповадно спорить было, а голову потом, как кочан на штырь насаживал, где-нибудь у дороги. Знаешь, сколько там таких кочанов висит?
Максим сжал ладонь Марины, пытаясь прервать поток её воспоминаний.
― Ладно, подожди. Вот вас угнали, и куда? Можешь вспомнить. Как далеко отсюда?
― А чего тут вспоминать - мы ведь от Хмурого и сбежали. Отсюда, примерно, три дня пути, если идти в сторону восхода солнца. Там река будет, а мост только в городе, так что мимо не пройдёшь. Гнали нас туда долго, и всё впроголодь. В городок входили на подкашивающихся от недоедания ногах.
Ну, там нас накормили, а на следующее утро - сразу в работу. Стали возить по городам, воинским частям, крупным складам. Сдавали нас "в аренду" за деньги, за продукты и за прочий ходовой товар. А тех, кто отказывались, били нещадно, и на три дня в холодный подвал бросали. А в нём крысы голодные и вонючая вода по колено. В общем, попали мы в сексуальное рабство.
Сердце Максима сжалось так, что он почти расслышал нечто похожее на скрежет в груди. Он ещё раз указал на фото.
― А там, у головорезов, ты её не встречала?
Марина уверенно помотала головой, даже не взглянув повторно на снимок.
― Нет, я бы сразу вспомнила. У меня там было несколько подружек, товарок по несчастью, вот их лица я из тысячи узнаю. А с остальными мне сталкиваться не приходилось - как тут упомнить, ведь там девчонок было тысячи и тысячи.
― А как сбежать-то решилась?
― Так сама бы не смогла - благодаря дружку моему, Серёжке, сквозь кордоны просочились. Он ведь сам из головорезов. Я ему с первого дня приглянулась. Как более-менее свободный день, так он у меня. Задаривал тушёнкой, шоколадом, сгущёнкой. Ну, и мне он понравился - на фоне других выглядел таким обходительным.
Вот как-то он зашёл, а вслед за ним сразу заявились двое из охраны Хмурого, и давай меня тащить куда-то. "Радуйся, Хмурый на тебя глаз положил", - говорят. У меня и сердце в пятки ушло - про Хмурого слухи такие ходили, что он заводится, когда девчонок избивает до полусмерти. Те, на кого он "глаз положил" либо долго помирали от внутренних ушибов, харкая кровью, либо их выносили от него сразу в виде трупа. На корм псам разрубали, пока тело не остыло.
Мой Серёжка всё это знал, конечно - встал за меня, да и положил тех двоих. Потом понял, что ему за это отрезание головы светит, мы и бросились вон из городка. Успели сквозь посты пройти, пока тревогу не объявили. А уж снаружи-то от погони всегда есть, где схорониться. Тем более, дни сейчас короткие, а в темноте искать никто не станет.
Решили в сторону села идти, в котором домик мне от бабули остался. Там ведь она перед смертью, летом ещё, вроде даже запасы какие-то успела сделать в погребе. Помнила ещё лихие времена. Знала, как подготовиться. Надеюсь, мародёры до запасов ещё не добрались. Вот доберёмся до железки, и вдоль неё, чтоб не заплутать - уже до места дотопаем. Вдоль железки, на станциях, и провизией, может разжиться удастся.
― А к нам, в общину, не желаете со своим Сергеем вступить? С голоду не умрёте, точно.
Марина секунду задумалась, но потом тряхнула головой с безразличной улыбкой.
― Нет, Серёжка категорически не хочет кому-то в подчинение идти по-новой. Да и я с ним согласна. Вот до дома доберёмся, и будем сами по себе жить. Не пропадём, ― она поймала понимающий взгляд Максима, и в её глазах заиграли озорные огоньки.
― А ты симпатичный, Максимка. Ты уверен, что не хочешь со мной сексом заняться? Многое теряешь.
Максим смущённо заёрзал на своём месте, порываясь двигаться к выходу из землянки.
― Нет, Марина, решено. Кстати, можно выходить, время уже, вроде, достаточно прошло. Сейчас стучать в люк начнут, поторапливать, ― Максим, со вздохом двинулся к люку. Однако, когда он оказался близко, почти впритирку к Марине, та неожиданно развернулась, и прижалась всем телом к нему.
Мужчина оказался стиснутым между холодной земляной стеной и отчаянно трепетным, таким тёплым и мягким, несмотря на слои одежды, телом женщины. Марина, разгорячённая охватившим её порывом, принялась судорожно расстегивать своё облачение. Одновременно её нежные пальцы успевали, поочерёдно нырять под одежды Максима и погружаться в волосы на его голове. Максу чудилось, что он погрузился в бурный океан из нежнейших ласк, настолько проворна оказалась Марина в премудрости соблазнения.
Руки мужчины, вырвавшись из под гнёта сознания, стали помогать избавляться от барьеров из грубой ткани. Привыкшие к любой работе руки, на этот раз предательски путались в рукавах и застёжках. Марина нежно прихватила мягкими, влажными губами мочку уха Максима. Её пальчики, тем временем, быстро порхнув по его животу, скользнули в расстегнутые брюки мужчины, и обхватили, мелко дрожащий от небывалого напряжения, ствол члена.
― Ой! И ты хотел ограничиться разговором? Да он же у тебя взорвётся сейчас. Иди скорее ко мне, ― отпустив мочку уха, истово зашептали губы женщины. Максим, совершенно утратив контроль, бросился к Марине, прижав её к земляному полу. Женщина льнула к Максиму всем жаром своего гибкого тела. Её нежные и умелые руки помогли Максу направить его пылающий орган, когда он с хриплым стоном пронзил её влажное лоно.
Стихия наслаждения увлекла любовников неистовым вихрем стремительных ласк, обжигающих прикосновений и сладостно пульсирующих токов внизу живота. Пришёл в себя Максим, лишь, когда в люк уже нетерпеливо стучали. Расслабленным и довольным Максим, не без сожаления, отпрянул от Марины, и спешно набросив одежду, отправился к выходу, стараясь не оборачиваться.
За спиной раздался, чуть охрипший, голос Марины:
― Не зря я тебя остановила. Я же сказала, что ты мне сразу понравился. И ничего, что на время я стала Ольгой.
Максим обернулся, вопросительно глянув на женщину. Та поспешила пояснить:
― Ты меня сейчас несколько раз Ольгой назвал. Что не помнишь? Ну, вот видишь, я же говорила - будешь доволен, ― Марина ещё больше засияла от осознания того, что способна лишить мужчину разума и самоконтроля силой своего сексуального притяжения.
Максим улыбнулся, с благодарностью кивнул ей, и открыл люк.