Максим устало брёл по влажному редколесью, периодически смахивая капельки едкого пота, норовившие попасть в глаза. После той роковой ночи, когда погиб его спутник и друг, Григорий, прошло уже почти четыре дня. И, на следующий же день, после того, как Максим соорудил душный склёп для четы мерзких отравителей-каннибалов, погода резко переменилась. Теперь днём стояла невыносимая жара, да и ночи уже не пугали холодом.
На деревьях, пусть с опозданием, стали проклёвываться нежные, ярко-изумрудные майские листочки. И, пусть за два года в головах людей прочно утвердилась идея, что появление зелени подспудно угрожало возвращением Леших, Максиму был приятен вид новорождённой листвы. Что-то многообещающее слышалось в шорохе, мерцавших в солнечных лучах всеми оттенками зелёного, листочков. Но радость от пробуждения природы омрачалась необходимостью тащить тяжёлый рюкзак, в который, с наступлением зноя, пришлось запихнуть куртку со свитером. А ещё, Максима, несомненно, начинала угнетать мысль, что он, похоже, заблудился. Причём, заплутал самым нелепым образом.
Три дня назад, сплясав на головах заживо похороненных людоедов, Максим некоторое время шагал, не разбирая пути. Лишь, остановившись для отдыха, когда солнце перевалило за полдень, он попытался определить верное направление. Так, последний раз он выбирал, куда идти, когда они с Гришей, мир его праху, столкнулись со стаей псов, и вынужденно скрылись в подвале. И теперь, оставив его изуродованное тело в компании дряхлых убийц, он, сам того не осознавая, продолжил идти в выбранном направлении. Значит, сейчас он, если и отклонился от курса, то совсем немного.
"Солнце утром поднялось с той стороны, значит это восток, а север там, и быстрее всего до "Нового мира" можно добраться, если идти через этот лесок", ― шептал себе под нос Максим, двигая из стороны в стороны руками, будто желая нащупать стороны света. Выбрав себе дорогу, он немедленно отправился в путь, не желая терять более ни минуты на бесполезные рассуждения.
И вот, уже четвёртый день длится этот одиночный переход, а никакого лагеря всё нет. Да, что там лагеря - он до сих пор умудрился не встретить ни дорог, ни сёл, ни деревень, ни одиночных домиков. Скажи ему кто раньше, что в Подмосковье есть такие малозаселённые места, он расхохотался бы этому человеку в лицо.
А может, это просто усталые ноги несут его таким путаным маршрутом, что все обитаемые места остаются в стороне? Так он может долго бродить по сырому лесу, который с каждым пройденным километром всё больше напоминал болото, и не достичь цели. А тут ещё эти проклятые усталость, жара, пот - да, мало ли, напастей поджидают путника, уставшего от одиночества, неудач и потерь. И, самое главное, Максим уже начал постепенно терять надежду на то, что найдёт этот "Новый мир". Иногда, он даже начинал думать, что этот самый лагерь людей будущего - не что иное, как просто талантливая мистификация, разыгранная каким-нибудь психом. Или даже компанией душевнобольных мерзавцев, которых немало бродит теперь по дорогам и возле них.
Но больше всего он боялся, что найдёт эту комунну, но Ольги в ней не окажется. Он даже, что греха таить, пытался представить свои действия в подобном случае, и не мог. Его при одной мысли о тщетности многомесячного следования за любимой, начинало трясти, как в жестокой лихорадке. Сердце начинало колотиться в бешеном ритме, а на глаза наползали крупные слёзы, разъедавшие их не хуже пота.
Максим тут же гнал эти крамольные мысли, прибавляя шаг, чтобы не оставалось ни сил, ни времени для сомнений. А вечером, устроившись на ночлег возле более-менее сухой кочки, он непременно вытаскивал фото любимой женщины. Бережно удерживая истёртый бумажный прямоугольник на ладони, Максим долго смотрел на родное лицо. Иногда он начинал гладить любимый образ кончиками пальцев, а, порой, нежно касался его губами. Так и засыпал, с именем любимой на губах, чтобы наутро продолжить однообразные поиски возможного места её пребывания. Единственно возможного - в противном случае Максим терял все нити, ведущие к Ольге.
И, вот уже четвёртый день пути близится к завершению, а вокруг ничего примечательного, если не считать деревьев, со стволов которых широкими кольцами срезана кора. Видать, зверьё за зиму окончательно оголодало, раз принялось грызть жёсткую, как камень, старую кору. Не каждый желудок подобную жратву вынесет. Это подтверждали и часто попадавшиеся по пути "подснежники" - трупы истощённых животных, активно распространявшие вокруг тошнотворный гнилостный запах.
Максим ко многому привык за время скитаний, но терпеть эту ужасную вонь не мог, и не собирался. Но запах тлена настойчиво преследовал его, так как плотность гниющих оленей, кабанов и зайцев заметно возрастала с каждым пройденным километром. Максим долго не мог найти объяснения для этого феномена, но потом сообразил, что вело зверей именно сюда.
Видимо, где-то здесь, за лесом, расположено человеческое жильё. И животные, из-за отсутствия зелени не успевшие перед зимой накопить жир, пытались спастись от зимней голодухи, держась поближе к человеку. Но, похоже, до спасительных сельских помоек не все четвероногие добрались. А, если бы и добрались, то, в лучшем случае ничего съедобного не нашли бы. Люди теперь не склонны делиться и разбрасываться едой - сами готовы глотку перегрызть за лишний кусок.
Значит, эти оттаявшие трупы животных, не смогли обнаружить человеческого селения, так же, как теперь не может его найти и Максим. Ни селения, ни захудалого просёлка - никаких признаков цивилизации, будто он не в Подмосковье, а в глухой сибирской тайге бродит. Максим устал, вымотался и физически и морально. Сейчас он страстно желал устроиться на ночёвку, доесть консервы, и заснуть, чтобы наутро, со свежими силами продолжить поход.
Но и это было непросто сделать из-за вездесущей трупной вони, настолько плотной и едкой, что естественный и необходимый процесс дыхания, превращался в настоящую пытку. Уже и сумерки сгущались, и даже зловонный туман опустился на влажный мох, а несчастный путник всё ещё метался в поисках хоть небольшого пятачка земли, свободного от разлагающихся тел.
В конце-концов, одолев естественную брезгливость, и подавив сильнейшим усилием воли, рвотный позыв, Максим взялся за расчистку места для ночлега. Если не считать нескольких зловонных туш, полянка вполне соответствовала всем условиям для спокойного отдыха. Используя сучковатые палки, как багры, он перетаскал туши двух оленей, и одной лисицы в глубокую канавку, на дне которой даже сохранился небольшой сугроб. Шкуры зверей рвались, как мокрая бумага, обнажая кишащие колонии желтоватых личинок, и Максиму пришлось очень постараться, чтобы на поляне ничего, активно разлагающегося, не осталось.
Закончив уборку, Максим забросал канавку с мертвечиной ветками, и спешно стал собирать сухой хворост для костра. Когда окончательно стемнело, он уже благополучно доедал тушёнку возле жаркого пламени костра. Трупное зловоние, конечно, не исчезло окончательно, но уже не было столь невыносимым, и позволяло, притерпевшись, не обращать на него внимания.
Перед сном, всё же, Максим соскоблил с рыжего соснового бока немного смолы, скатал её в пахучий шарик, и положил возле головы. Приятный запах сосновой хвои немного забивал тлетворный дух смерти, и Максим, убаюканный ароматом душистых смол, быстро и незаметно скользнул под бархатный полог долгожданного сна.
Ночами к Максиму приходили все, кого он знал и любил - Ольга, родители, друзья по школе, армейские товарищи, Антоныч, Гриша. Он разговаривал с ними, слушал приятельские советы. Проснувшись, он забывал всё, до последнего слова, но чувствовал небывалый прилив сил, и готовность продолжать поиски полумифического "Нового мира". Но этой ночью, вместо добрых сновидений, его посещали кошмары, наполненные скомканным хаосом из боли, крика и страха.
Максим испуганно вскакивал, задыхаясь, будто от долгого бега. В отсветах тлеющих в костре углей, боль и страх постепенно исчезали, но крики никуда не девались. Исполненные боли и страдания, вопли слышались откуда-то издалека. Максим не мог определить точное направление, откуда доносятся эти стоны - мешали высокие деревья. Однако, примерно понимал, в какой стороне терпят жуткие мучения люди. То, что это были именно люди, и именно во множественном числе, Максим ни секунды не сомневался.
Мужчина был жутко напуган. Он понимал, что ему-то бояться особенно нечего - кричали довольно далеко, и ему вряд ли что-то угрожало. Но ему почему-то вспомнился первый визит к стоматологу. Максиму было около четырёх лет, когда всю детсадовскую группу строем отвели на осмотр к зубному врачу. Максим оказался в очереди одним из последних, и успел пообщаться с приятелями, уже покинувшими кабинет врача. Одни бодро хвастали аккуратными пломбами, а другие, состроив жалобную гримасу, демонстрировали окровавленный тампон и дырку на месте вырванного зуба.
И все сходились во мнении, что нет ничего страшнее в этом мире кошмарной сверлильной машины, одно жужжание которой повергало в панический ужас самых отчаянных смельчаков из старшей группы. В тот день мальчик, зашедший перед Максимом в кабинет, стоило заработать страшной машине, принялся так вопить, что задрожали стёкла в коридоре. Максимка вжался спиной в холодную стену, и принялся искать пути к бегству. На самом деле, его зубы были в полном порядке, и встреча с бор-машиной была отсрочена на несколько лет, но тот страх засел глубоко в подсознании.
И это не был страх перед зубным врачом и жужжащей машиной - нет, то был ужас пред неведомой опасностью, скрытой стеной или большим расстоянием, которая способна заставить другого человека вопить столь ужасным образом. Максим встряхнулся, прогоняя неприятные воспоминания, и попытался уснуть, невзирая на пронзительные вопли вдали.
Человек, как известно, привыкает ко всему, даже к грохоту струй водопада. И Максим, не сразу, но смог уснуть, несмотря на непрекращающиеся стоны, языками чёрного пламени полыхавшие в ночи. На сей раз, усталому путнику несказанно повезло проспать до самого рассвета без сновидений.
Рассвет был до безобразия прекрасен - восток переливался всеми оттенками оранжевого. Свет солнца окончательно вымел с души детские страхи и обрывки кошмаров, после чего Максиму уже не казалась бредовой мысль пойти в ту сторону, откуда ночью доносились жуткие крики. Ведь, чтобы там ни происходило, одно не вызывало сомнений - кричали люди. И если действовать со всей осторожностью, то можно попытаться выведать что-нибудь о дороге в "Новый мир".
А иначе, неизвестно, сколько он будет кружить по сырому лесу, пока окончательно не сгинет в гнилом болоте. Максим набрал флягу воды, и сполоснул лицо в небольшом ручейке, укрытом в корнях деревьев. Потом, прихватив вещи и пахучий смоляной шарик, бросился в выбранном направлении, с чавканьем шагая по топкой низине. Он усмехнулся, когда на ум пришло сравнение с былинным героем, который из всех путей выбрал тот, что обещал встречу со смертью. А впрочем, Максим уже к подобным встречам почти привык, да, и сказочные путевые камни редко предлагали герою заманчивые варианты - всё больше смерть, болезнь, потери.
Хотя, нет - в некоторых сказках, вроде, один из путей, указанных камнем, обещал море удовольствий. Однако, с содроганием вспоминая ночные вопли, на такую щедрость судьбы Максим не считал возможным рассчитывать. Он даже начал мысленно перебирать варианты, способные объяснить пугающие ночные звуки. Пожар? Но почему не было видно зарева? Жестокая стычка? В таких случаях слышны более отрывистые и резкие крики, никак не напоминавшие протяжные ночные стоны.
А, может, это какой-нибудь странный ритуал? А что, мало ли новых сект появилось - можно вспомнить Лесопоклонников, с которыми Максим прожил несколько месяцев. Эта версия могла объяснить всё, что угодно, в том числе и ночной переполох. Но, что Максим никак не мог взять в толк, так это, как можно идти два с лишним часа, с трудом избегая студенистых пятен трясины, и так и не встретить признаков присутствия ночных крикунов.
Максим уже, в шутку, подумал о четвёртой версии, предполагавшей, что орали в темноте самые настоящие привидения, бесследно пропавшие с первыми лучами солнца. Мужчина нервно засмеялся, не пугаясь того, что выглядит сумасшедшим, и принялся грозить небу кулаками, громко плюясь ругательствами. Он орал всё громче, и ожесточённей, страстно желая ударить что-то похожее на человека, чтобы отплатить за все свои неудачи.
Максим был не в силах справиться с этим приступом необъяснимой ярости. Он задыхался от бессильной злобы, но продолжал что есть мочи, на разрыв горла, выкрикивать проклятия, постепенно начинавшие напоминать нечленораздельный рык первобытного охотника. Внезапно, его взгляд остановился на дереве, верхушка которого была будто срезана огромными ножницами.
Максим, спотыкаясь в жирной грязи, побежал к этому сухому стволу, испытывая почти радость от нелепой возможности стравить своё бешенство на куске сухой древесины. Ведь, для него это бревно, неожиданно, обрело черты всех самых мерзких людей, встреченных на опустевших дорогах Подмосковья. Этот болотный идол на глазах менял внешность, как глина в руках талантливого, но безумного скульптора. Топор, мародёры, пытавшиеся его убить в старой школе, старый людоед Аркадий Ильич, бандиты в балахонах и без них - лица всех, кто желал зла Максу, по очереди проступали из-под замшелой коры мёртвого дерева.
Максим с яростным воплем принялся пинать корягу, потом начал с силой всаживать кулаки в призрачные лица, в кровь раздирая кожу на мозолистых костяшках. Удар, ещё, выдох, удар... Сгнившие корни не удержали дерево, и ствол шумно рухнул на вязкий грунт, плеснув чёрной жижей в лицо обезумевшего мужчины. Максим, тяжело дыша, стёр рукавом прохладную грязь с лица, и, казалось, вместе с ней сошло на нет странное наваждение.
Обливаясь потом, Максим сел на поваленную корягу, и сдавил виски в ладонях, будто желая выдавить из головы последние капли безумия, как лишнюю воду из постиранного белья. Было уже довольно жарко, и Максим, забыв о правилах гигиены, зачерпнул из-под ног прохладной торфяной жижи, и приложил ко лбу. Стало немного легче. Даже вернулась способность мыслить. И Максим тут же применил её, придумав пятую причину для ночных криков. Незамысловатая идея заключалась в том, что эти вопли были ни чем иным, как галлюцинациями, порождёнными усталым сознанием, измученного одиночеством, путника.
Максим был почти в отчаянии. Ведь, если ночной переполох ему лишь почудился, то он по-прежнему бродит вдали от людей, и сколько так будет ходить - можно лишь гадать. А последнюю банку консервов он опустошил этой ночью. Зверь и птица имеются, но, почти всегда, в виде полусгнившей, зловонной падали. Положение отчаянное. Но, если сидеть на месте и жалеть себя - лучше точно не станет.
Максим выпил воды из фляги, немного плеснул в лицо, чтобы стереть с него грязь, и решительно встал. И куда теперь идти? Кругом мёртвое болото с редкими бородавками кочек, щетинками ползучих кустов и хилыми деревцами. Но, что это? Вдали, над шершавой трясиной едва заметно торчал красноватый хребет. Максим приставил ладонь козырьком ко лбу, закрывая глаза от солнца, и попытался рассмотреть странное возвышение, протянувшееся через всё болото, и пропадавшее в редкой рощице из корявых осин.
Максим пошёл к этой глинистой гряде, с каждым шагом утверждаясь в своём предположении - он нашёл дорогу. Дорогу! Хлипкий просёлок, заброшенная тропка - неважно. Если дорога есть, она приведёт его к людям. Мужчина стал осторожно пробираться к выбранной цели, стараясь не увязнуть обеими ногами в глубокой трясине. Но, с какого-то момента, выдерживать ровный ритм движений стало невыносимо, и Максим сначала перешёл на ускоренный шаг, а потом просто побежал.
Несколько раз, споткнувшись, он плашмя, вышибая дух из груди, падал в грязь лицом, но сразу же поднимался, и утираясь бежал дальше. Он просто боялся, что дорога окажется иллюзией, как ночные голоса, и пропадёт, стоит выпустить её из виду хоть на мгновение. Задыхаясь в изнеможении, Максим вскарабкался на невысокий откос, и опустился дрожащими коленями на влажный песок неровного просёлка.
Нет, это не мираж, и не галлюцинация, вызванная тепловым ударом - настоящая грунтовка. Размытая, взрезанная трещинами ручейков, и, похоже, давно не используемая по назначению, дорога пересекала заболоченное поле из конца в конец.
Немного отдышавшись, и собравшись с мыслями, Максим попытался сообразить, в какую же сторону ему следует пойти. Попытки раскрыть перед мысленным взором атлас Московской области результата не дали, так как Максим на этот раз действительно заблудился. На что он мог опереться в выборе верного направления, так это на ночные вопли, которые, можно сказать, вывели его на дорогу. Закрыв глаза, Максим, попытался представить, откуда могли звучать ночные стоны. Он, конечно, порядком покружил, прежде чем выйти сюда, но, готов был поклясться, что идти надо в правую сторону - туда, где серыми змеями корчились стволы осин. Люди, что отчаянно вопили ночью, должны быть в той стороне.
Отдохнув ещё с полчаса, Максим побрёл в направлении осинника. Но, идти пришлось дольше, чем он рассчитывал. Просёлок вёл Максима сквозь однообразие торфяных болот, хилых рощиц, ползучих кустов и размякших лужаек. Надежды на то, что трупное зловоние, порождённое обилием сдохших от голода и болезней зверей, станет терпимее, также не оправдались. Мало того, теперь этот тошнотворный газовый коктейль, пополнился тяжёлым духом болот с отчётливыми нотками протухших яиц.
Несмотря на жаркое солнце, Максиму пришлось достать из мешка свитер, и обмотать его вокруг нижней части лица, на манер медицинской маски. В этот момент, запах шерсти с потом, был для Максима предпочтительней "чистого" воздуха дикой природы. Так он и шёл, истекая потом, и мучаясь одышкой, пока, выйдя из очередных кустов, не заметил вдали покосившийся сарай. В такие постройки, обычно, складывали на зиму сено. Да, чёрт с ним, с сеном - увидев это строение, Максим понял, что поблизости должно быть жильё. Он вновь невольно ускорил шаг.
И он оказался прав - за ближайшим поворотом показались ветхие деревянные домишки, подпоясанные дощатыми заборами. А возле самого первого дома суетился какой-то мужик в камуфлированных штанах защитного цвета. Одежда такой "боевой" раскраски была одно время очень популярна в среде дачников, грибников, а также ярых любителей охоты и рыбалки. Этот человек выглядел крайне озабоченным, и ковырялся у забора с лопатой, расчищая неглубокую канавку, и не обращал ни на что внимания.
Максим подошёл к незнакомцу, и громко окликнул его:
― День добрый. Не подскажете, куда я попал?
Но человек с лопатой, будто и не слышал, что к нему обращаются. Максим демонстративно откашлялся, безуспешно пытаясь таким способом привлечь внимание, и почти прокричал:
― Я говорю, здравствуйте! Как это место называется?
Наконец, мужчина разогнулся, поправил чёрную шерстяную кепку, и повернул к Максиму лицо какого-то пугающе-синеватого оттенка. Под покрасневшими глазами набухли мешковатые складки, а в уголке рта собралась желтоватая пена. Мужчина утёр грязной ладонью губы, и заговорил:
― А то ты не знаешь, как называется. Ты меня за дурака-то не держи. Сюда просто так не посылают. Ладно, жди, сейчас я тебя отмечу, ― и мужик, надсадно кашляя, скрылся в избе. Сквозь распахнутую дверь доносились звуки открываемых ящиков, переставляемой посуды, и кашля, перемежаемого отчаянной руганью.
Максим ждал, переминаясь с ноги на ногу. Это упражнение ему быстро надоело, и он попытался прислониться к забору. Но едва не рухнул на спину, когда доски стали разъезжаться под его весом. Максим с трудом устоял на ногах, размахивая руками так же бестолково, как выпавший из гнезда птенец машет куцыми крылышками. После такой осечки он решил осмотреть забор повнимательней. Так и есть - несколько досок свободно болтались на одном гвозде, и расползались в стороны при малейшем касании.
Максиму даже понравилось раздвигать, и отпускать дощатые створки, наблюдая, как они с сухим треском бьются одна о другую. В этой нехитрой детской забаве он даже находил некоторое успокоение своим расшатанным в конец нервам. Скрип, стук, скрип, стук - всё равно мужик в доме застрял, и, похоже, не очень торопится. А, может, он вообще забыл про гостя - судя по внешнему виду, мужичок не совсем здоров, так что наличие провалов в памяти исключать не стоит.
Максим в очередной раз раздвинул, украшенные пятнами лишайников, доски, но в этот раз решил посмотреть, что находится там, за забором. Увиденное произвело на Максима эффект, подобный тому, что случается от выплеснутого в лицо кипятка. Он невольно отшатнулся, едва не переломав пальцы схлопнувшимися досками.
Подождав немного, пока схлынет первая волна испуга и отвращения, Максим вновь раздвинул доски. Всё-таки глаза его не обманули - на вскопанной земле были беспорядочно свалены скорченные человеческие тела. Застывшие в гротескных позах, доступных разве что самым искусным "гуттаперчевым" циркачам и гимнастам, трупы, а это были мертвецы, без сомнения, образовывали подобие пологого кургана. Целый холм застывших в нелепых позах тел.
Смерть, судя по состоянию покойников, настигла их недавно. А жуткие гримасы указывали на то, что конец их был полон ужасных мучений. Ещё больше потрясли, видавшего виды мужчину, грубо отделённые от туловищ конечности. Казалось, ноги и руки, просто выдирали из людских тел, заставляя их мучиться ещё больше перед гибелью. Некоторые мертвецы были перемазаны жирной копотью, как кочегары с "Титаника".
Максим только сейчас понял, чьи крики и стоны он слышал этой ночью. Ясно, что это были не галлюцинации, и не призраки, но теперь Макс сожалел об этом. Его будто заворожило зрелище стоящих по стойке "смирно" ног, у которых выше пояса не было ничего, кроме клочков бледной плоти. Рассматривая ужасающие картины смерти, Максим не сразу обратил внимание на тяжёлый сап за спиной. Поэтому, услышав задыхающийся голос, дёрнулся от неожиданности.
― Этого так скрючило, что пришлось пополам разрубить, чтобы с чердака снять. И чего он туда попёрся? Кхе-кхе...
Максим обернулся, и, не успев оправиться от шока, вытаращив глаза уставился на хозяина жуткого участка. Тот с минуту задыхался сильнейшим кашлем, потом снова заговорил, с трудом проталкивая слова сквозь плотный свист одышки:
― Чего это ты? Все там будем. А, чего ты хотел здесь увидеть? Хорош глаза таращить, говори, кто ты такой. Книгу я так и не нашёл, пока запомню, потом найду и запишу.
Максим, слушал слова человека в кепке, но их смысл таял, не успев добраться до его сознания. Всё казалось каким-то ненастоящим, будто он неожиданно вышел из-за кулис на театральную сцену, причём, к самой развязке незнакомого спектакля. Максим сам себе удивлялся, что до сих пор стоит перед этим странным типом, не пытаясь вытащить из мешка верный стальной тесак, а, пытаясь, хоть что-то выяснить. Впервые, после того, как увидел гору скорченных мертвецов, Максим открыл рот:
― Запишешь? Куда ты меня запишешь? Кто ты такой, и что это такое? ― на последних словах, Максим указал рукой на забор. Его собеседник нахмурился и ещё больше потемнел лицом.
― Ты чего, и впрямь с Луны свалился, что ли? Я староста здешний, и должен тебя отметить, чтобы там знали имя и фамилию выбывшего. Давай, называйся, у меня ещё с этими дел по горло, ― староста говорил, с огромным трудом подавляя одышку. При этом, на слове "там" он пальцем указал куда-то наверх, а, произнося "с этими", указал на забор.
Путаница в голове Максима стала ещё гуще, и он сорвался на крик:
― Где это там? И кто эти, за забором?
― Там - это в штабе, а за забором наши товарищи по несчастью. И если ты сюда пришёл, значит, скоро окажешься на их месте, ― староста говорил это таким будничным тоном, будто пророчил гостю не место в куче изувеченных трупов, а участие в состязании грибников.
Несмотря на спокойный голос старосты, Максим расценил обещание оказаться среди мёртвых, как прямую угрозу. Однако, видя, что этот странный человек ведёт себя совершенно спокойно, не стал набрасываться на него с ножом, или с кулаками. Он просто пошёл дальше, в глубь деревни, не упуская из виду, задыхающегося в кашле, старосту.
― Не знаю я никакого штаба, и плевал я на то, что им моё имя нужно. По-моему, ты конченый псих, и не вздумай идти за мной, не то сам окажешься среди этих, в куче. А я пойду дальше своей дорогой. Тебе лечиться надо, а не корчить из себя начальника деревни.
Максим, наконец, улучил момент, чтобы вытащить из мешка большой нож. Он показал его старосте, и сделал парочку выпадов, давая понять, что с ним шутки плохи. Сам же староста, не в силах остановить приступ жесточайшего кашля, жестами пытался остановить Максима. Иногда, ему удавалось выдавить несколько слов из своей измученной глотки.
― Кхе-кхе, дороги нет. Если ты и, правда, случайно сюда забрёл, кха-кха, не ходи туда, кхе-кхе. Подохнешь, как они. Там таких ещё много. Кхе-кхе, эпидемия, кха-кха, ― мужик вновь зашёлся в кашле, не в силах сказать ни словечка. Лицо его потемнело до невозможности, налившись багрово-синим цветом, а на губах выступила плотная кровавая пена.
Максим хотел ответить, что не собирается задерживаться здесь ни на минуту. Хотел даже поинтересоваться, как лучше идти, чтобы поскорей достичь поселений "Нового мира", но промолчал. Слишком безумным выглядел этот человек, чтобы прислушиваться к его словам. Да, и трупы у него в огороде не располагали к доверию. Поэтому Максим, не сказав ни слова в ответ, пошёл дальше, вдоль покосившихся домиков.
Сделав несколько быстрых шагов, Максим обернулся, чтобы посмотреть, не преследует ли его этот странный тип, и увидел, как староста, скрючившись почти до земли, исторгает под ноги содержимое желудка. Максим поморщился и пошёл дальше. Однако, прошагав метров двадцать, вновь оглянулся - сельского начальника уже не было на прежнем месте. Решив, что тот скрылся в доме, Максим уже более уверенно продолжил путь.
Жилища, похоже, пустовали, о чём говорил их запущенный вид, а также отсутствие любопытных селян, желающих посмотреть на нового человека. Через три дома, дорога, и без того изобилующая рытвинами и буграми, стала совершенно непроходимой. Собственно, дорога, в привычном смысле, с определённого места прекратила существование, оборотившись каналом, наполненным густой грязью и мутными лужами.
Пройти, не рискуя увязнуть в лоснящейся гуще, можно было только по узеньким карнизам утоптанной земли, прилепившимся к редкозубым частоколам. Максиму ещё не приходилось бывать в таких местах, где передвигаться можно исключительно пешком, несмотря на наличие дороги. Иногда, цепляясь руками за шаткие ограды, он думал, что если поскользнуться, и попасть на "проезжую часть", то обратно можно и не выбраться. Поэтому, он тщательно выверял каждый свой последующий шаг, чтобы не оказаться ненароком в трясине цвета кофе с молоком.
Иногда, посреди просёлка, неизвестно когда превратившегося в болото, виднелись островки. И, что ещё более удивительно, на некоторых из этих миниатюрных участков сухой земли, высились приличных размеров деревца. Подобное запустение невольно наводило на мысль, что никто этой грунтовкой не пользовался по назначению долгие годы. Значит, этот путь, вряд ли выведет его к "Новому миру".
Но назад Максим поворачивать не стал - решил убедиться во всём лично. Да, и одна утешительная мыслишка хрупким мотыльком промелькнула на краю сознания: "А что, если, эти самые, основатели и последователи "мира будущего", умышленно забрались в такую глушь, чтобы кто-попало к ним не совался"? И он решительно последовал за изгибом полосы жидкого суглинка, некогда служившей транспортной артерией местного значения, по которой раскатывали мотоциклы с колясками, и грохотали трактора.
За поворотом Максима ждал сюрприз - в одном из домов хлопнула дверь, и показался человек. Издалека было не совсем ясно, мужчина вышел во двор или женщина, так как телосложением сверх меры истощённый селянин больше всего напоминал высушенного кузнечика. После разговора со, съедаемым жестокой болезнью, старостой деревни, Максим был готов к самым неприятным неожиданностям. Но это бесполое существо, спускающееся, безвольно шатаясь, по ступеням крыльца, меньше всего походило на источник, какой бы то ни было, угрозы.
Мало того, в душе Максима на секунду шевельнулось, давно не напоминавшее о себе, сочувствие. Человек, похоже, заметил незнакомого мужчину, идущего вдоль цепочки заборов, и поспешил, если это ковыляние можно назвать спешкой, в сторону калитки. "Надо же - еле дышит, а идёт поприветствовать незнакомца. Святое деревенское гостеприимство"! ― ещё больше растрогался Максим. Приближаясь к дрожащему человеку, ухватившему скрипучую калитку, Максим приветственно помахал рукой.
― Здравствуйте! Как поживаете?
Лицо, похожее на сморщенный бок сушёной груши, надломилось, ощерилось трещиной безгубого рта. Но, вместо ожидаемого "здрасьте", раздалось оглушительное "а-а-тчхи". Максим порадовался, что не успел опустить руку после приветствия - теперь она, подобно щиту, закрыла его лицо от ливня из заражённой слюны. Отряхнув, и брезгливо вытерев тыльную сторону ладони о штаны, Максим попытался, было, оправдать внезапную неловкость больного. Он даже открыл рот, чтобы сказать что-то вроде: "С кем не бывает".
Однако, живая мумия не собиралась ничего слушать, и принялась кашлять так неистово, будто вознамерилась как можно скорее избавиться от собственных внутренностей, исторгнув их через глотку. И, в отличие от старосты, старавшегося в этот момент отвернуться, или пригнуться к земле, эта двуногая тварь разбрызгивала слизь и мокроту, будто специально стараясь попасть в лицо Максиму. Тот невольно отшатнулся, и едва не угодил в топкую яму, из которой, наверняка, пришлось бы долго и тяжело выбираться.
Приложив немало усилий, чтобы удержать равновесие, и продолжая закрываться ладонями, Максим вслепую ткнул несколько раз ногой в сторону калитки. С четвёртого раза удар достиг цели, и нога наткнулась на слабое сопротивление хлипкого тела. Кашель и чихание тут же стихли, сменившись тихим стоном. Максим заметил, как скрючившееся на земле создание пытается выпрямиться и восстановить дыхание после удара. После нескольких безуспешных попыток подняться на тоненьких ножках, убогое подобие человека прямо на четвереньках поползло в сторону незадачливого путника.
Максим передёрнул плечами от омерзения, вызванного видом больного, и, особенно, его пугающей настойчивостью. Он ускорил шаг, решив поскорее миновать эту странную деревню. Краем глаза мужчина заметил, как на другой стороне дороги из ветхих избушек повылезали, как черви после дождя, истощённые, будто высушенные в духовке до потери привычного человеческого облика, люди. Такие же, как тот, что открывал калитку, пытаясь выйти и перегородить путь Максиму.
Это был мужчина с редкими волосёнками на, обтянутой желтовато-зелёным пергаментом кожи, голове, которая больше напоминала символ смертельной опасности, размещаемый на ёмкостях с ядами в паре со скрещёнными костями. Видя тот же пустой взгляд, и дурашливо распахнутый рот, что и у больного в соседнем дворе, Максим ускорил шаг, стараясь избежать столкновения с ещё одним фонтаном из смертельных вирусов.
Ему это удалось. Проскочив мимо открывшейся калитки, он уже за спиной услышал разочарованное сопение и покашливание. Пройдя ещё метров десять, Максим обернулся, чтобы увидеть, как омерзительные существа преследуют его, опираясь худыми ручонками на забор. Наблюдая за преследователями, и не прекращая двигаться дальше, Максим едва не споткнулся о третьего человека. Тот уже успел перегородить тропинку, выйдя из прохода между дворами. Неимоверно худой мужчина, достойный служить пособием по изучению человеческого скелета, от столкновения с Максимом свалился в грязь. Но, даже безуспешно пытаясь выползти из вязкой жижи, обезумевший от страшного недуга старался плюнуть в прохожего, целя прямо в лицо.
Только сейчас Максим увидел, что деревенька достаточно плотно заселена. Из каждого дома повыползали хрипящие, кашляющие, рыгающие люди в крайней степени истощения. Вспомнилось предупреждение старосты. Эпидемия! Так оно и есть - причём довольно необычная болезнь поразила несчастных, собравшихся в этих домиках. Казалось, недуг вытянул из них все жизненные соки, в довершение всего, лишив их разума. Точнее, не лишив, а полностью овладев их сознанием, превратив в биороботов, нацеленных на распространение заразы.
Максим когда-то читал о паразитах, способных заставлять своего "хозяина" делать что-либо ему не свойственное. Например, мышь, подцепившая такую заразу, перестаёт бояться кошку. Видимо, здесь Максим столкнулся с чем-то похожим. Вирус это, паразит, или просто перебор с какой-нибудь отравой, он не знал, но в одном был абсолютно уверен - меньше всего он хотел бы превратиться в одного из этих трясущихся, пустоглазых чудовищ. Особенно теперь, когда до цели его путешествия, возможной встречи с любимой, осталось совсем немного.
Вспомнив Ольгу, Максим понял, что ради неё готов пробираться сквозь любую грязь и мерзость. И он побежал по узкой полоске твёрдой земли. Он быстро переступал ногами, понимая, что это его единственный шанс избежать контакта с заражёнными людьми, принимая во внимание их неуклюжую медлительность. Некоторые омерзительно иссохшие и сморщенные существа, успевали добраться до ворот, и пытались ухватить Максима за одежду, поцарапать его, вымазать в своих выделениях.
Едва сдерживая сильнейший рвотный позыв, мужчина каждый раз ловко избегал протянутых рук с корявыми пальцами, и тошнотворных плевков и чихов. Одному, особо расторопному кащею пришлось оттяпать тесаком цепкую ручонку, похожую на куриную лапу, которой тот исхитрился уцепиться за рукав Максимовой куртки. Но тот, даже получив страшную рану, лишь жалобно заскулил, но не бросил попыток дотянуться до Макса. Напротив, заметив, как хлещет кровь на месте отрубленной кисти, кошмарный полутруп принялся, потрясая обрубком, брызгать ей на человека с ножом.
Несколько капель угодили Максиму на руку, которой он привычно закрыл лицо. Казалось, что кровь больного жгла кожу, как кислота. Утерев руку об одежду, Максим продолжил свой бег. Деревенская улица делала заметный изгиб влево, на самом углу которого, опершись на тёмно-серые колья ограды, поджидал беглеца долговязый, костлявый человек с неимоверно раздувшимся лицом, плотно укрытым жёлтыми и бледно-зелёными пятнами. Глаза больного были выпучены настолько, что напоминали мячи для пинг-понга с нарисованными точками зрачков.
Тропинка, в месте поворота улицы, ещё больше прижималась к забору, и Максим с раздражением отметил, что избежать встречи с этим существом, будто восставшим из кошмарных фантазий художника Иеронима Босха, никак не удастся. Ещё раз внимательно осмотрев этого, усыпанного струпьями и болячками, бедолагу, и оглянувшись на толпу, едва переступавших узловатыми ногами, преследователей, Максим ещё раз убедился, что единственный его козырь - скорость.
Он нарочно замедлил шаг, приближаясь к повороту. И, лишь когда до засады, устроенной человеком, похожим на ржавый циркуль с насаженной сверху протухшей картофелиной головы, осталось не более десяти шагов, Максим резко оттолкнулся ногами и опрометью бросился вперёд. Он бежал так быстро, что даже чувствовал кожей сопротивление затхлого воздуха, насыщенного испарениями болота, и зловонием гноя, рвоты и разложения.
Долговязый, качнув раздувшейся головой, успел изрыгнуть ртом содержимое своего разлагающегося нутра. Но Максим, не снижая скорости бега, исхитрился увернуться, и зловонные массы плотной струёй всколыхнули дорожную грязь, не задев его. Однако, когда он выскочил за угол, радость, вызванная удачным бегством от заражения, моментально прошла. Максим увидел, что загнал себя в ловушку, в тупик - деревня заканчивалась, но пути дальше не было.
Дорога, и без того больше похожая на болото, полноводной рекой вливалась в самую настоящую топь. Трясина была настолько обширной, что невозможно было угадать, есть ли у неё берега. Во всяком случае, Максим их не смог рассмотреть - кочки, грязь, окна красноватой воды с пузырями болотного газа, и всё. Больше, насколько видел глаз, не было ничего, не считая, разве что, нескольких корявых стволов да реденьких кустиков.
Максим уже задыхался от усталости. Воздуха не хватало, так как удушающая вонь невольно вызывала в организме здорового человека протест, и желание вдыхать эту отвратную смесь, как можно меньше. При попытке сделать вдох поглубже, организм мгновенно отвечал приступом кашля, желая очистить лёгкие от мерзкой вони. Максим устал, но, когда он оборачивался, то по прежнему видел толпу стонущих от боли и одышки тяжело больных людей. Им было ещё хуже, но ни один не остановился и не повернул назад, настолько силён был сигнал, созданный в их мозгу странным недугом, и понуждавший распространять заразу любыми методами.
Осталось миновать два дома, а дальше - зыбкое полотно трясины. Заражённые выдавливали его к болоту, надвигаясь медленно, но неотвратимо. Максим миновал последнее живое, вернее, полумёртвое препятствие, в виде женского скелета, завёрнутого в халат, который казался на ней непомерно огромным, как чехол от вертолёта, надетый на велосипед. Дама сидела на скамейке, вкопанной в землю у завалившегося забора. Она сидела, вытянув ноги, и выпученными глазами следила за приближавшимся мужчиной.
По остаткам мимических мышц, натянувших потрескавшуюся кожу на её лице, несложно было распознать её желание искупать Максима в потоках заражённых выделений. Однако, слабому женскому организму не хватило выдержки, и едва живую особь женского пола вырвало прямо на костлявые ноги.
Максим, несмотря на усталость, без труда перепрыгнул через вытянутые конечности, даже не наступив в лужу зловонной блевотины. Сделав ещё несколько шагов, он понял, что дальше бежать некуда - у самых ног покачивалась мутная болотная водица. Максу стало по-настоящему страшно. Он панически боялся болот. Ещё будучи мальчишкой, когда в увиденном фильме один из героев тонул в трясине, после просмотра он не спал всю ночь - не давали кошмары. Это бессилие перед вязкой топью, эти грязь и тина, заливающиеся в рот и ноздри - неизбежные спутники детских страхов, теперь подступили вплотную.
Максим до жути боялся заходить в стоячую воду. Его просто трясло от страха. Однако, посмотрев на подступающих со всех сторон изуродованных, одержимых жуткой болезнью, людей, нет, теперь уже скорее не людей, а существ, он ещё сильнее сжимался внутренне от испуга. Выбор был между смертью и смертью - выбор нечестный и трудный, но Максим сделал его.
Он вдохнул тяжёлый воздух, пропитанный адской смесью из самых жутких миазмов, поперхнулся, и тут же решительно вошёл в мутную воду. Шаг, другой, третий. Дно вязкое, но Максим успевал вытаскивать ноги прежде, чем топь вцепится в них мёртвой хваткой. Глубина нарастала постепенно, что дало возможность беглецу отойти на приличное расстояние от домов, прежде чем вода достигла его пояса. Максим оглянулся, и заметил, что преследователи потерянно топчутся на берегу, не решаясь ступить в воду.
Хорошая новость! Но была и плохая - дно давало всё меньше опоры ногам, заглатывая их, как рыба наживку. Максим вынужден был постоянно двигаться, переступая ногами, чтобы не дать им увязнуть. Он осмотрелся, и решил идти в сторону ближайшего, хилого кустика. Если тот смог за что-то уцепиться корнями, значит, есть шанс, что и Максиму достанется какая-то часть относительно твёрдого дна.
Расстояние до куста было небольшое, но на его преодоление пришлось затратить несколько долгих минут. Десятки и сотни секунд, размазанных, как вонючая болотная тина по лицу, ушли на то, чтобы преодолеть несколько метров вязкой трясины. Наконец, Максим уцепился за ветки кустарника, и нащупал ногами пучок склизких корней, подаривших не очень надёжную, но, всё же, опору.
Утвердившись на этом мизерном островке, Максим отдышался и посмотрел назад, в сторону деревни. То, что он увидел, поразило его, как удар молнии посреди зимы - на берегу болота разыгрывалось совершенно нереальное, фантасмагорическое действо. Когда ещё мир не сошёл с накатанных рельс, по телевизору иногда показывали фильмы ужасов, насыщенные жестокими спецэффектами - примерно то же теперь творилось на границе трясины и сухой земли.
Десятки измождённых, изуродованных страшной болезнью, людей превратились в живые факелы. Они метались вдоль кромки болота, сталкиваясь друг с другом, падая, прыгая в воду, и, при этом, не прекращая стонать и реветь от боли. А чуть выше, у домов, стояли странные, похожие на огромных, прямоходящих жаб существа, которые поливали огнём вопящих больных.
Максим присмотрелся внимательней, и понял, что существа - это не какие-нибудь пришельцы с иных планет или исчадия преисподней, а люди, облачённые в армейские защитные комбинезоны и противогазы. Всего их было пятеро. У двоих за плечами висели ранцы огнемётов, из хоботков которых выплёскивались мощные струи пламени, поддерживающие костёр из визжащих доходяг. Трое других держали в руках длиннющие багры, острыми концами которых сгоняли в кучу мятущихся разносчиков страшной эпидемии.
Кошмарные, лишенные всех жизненных соков туловища, корчащиеся в ярком пламени, в окружении инфернальных существ, плюющихся огнём - Максим будто оказался в чистилище, став свидетелем сожжения грешников. Зрелище пугало и завораживало одновременно. Максим не знал, что будет с ним, когда огнемётчики заметят его, но бежать было уже некуда, и он продолжал наблюдать за предсмертными муками своих недавних преследователей.
Время шло, пламя усердно поглощало изувеченные тела. Когда живой костёр превратился в груду чадящих головней, огнемётчики подступили к берегу. Выпученные глазницы противогазов уставились на Максима, и тот попытался укрыться за кустом. Сознанием он понимал, что поступает глупо, прячась за пучком голых веток, будучи уже обнаруженным, но инстинкт толкал его на это бессмысленное действие. А ведь, и в самом деле, кто знает - может, эти ребята и его сжечь захотят.
Прорезиненные существа мелко задрожали, а потом друг за другом постаскивали противогазы, и поверхность болота огласилась дружным хохотом.
Потом один крепкий мужик с багром, отсмеявшись, крикнул Максиму:
― Эй ты, давай к берегу. Нам Степан, староста здешний, про тебя сказал. Жечь не станем.
Максим выглянул из-за куста, и, не очень уверенно, спросил:
― Мне и самому в болоте сидеть не хочется. Только вы и меня поймите - люди горят, вы их палите, как мусор. Страшновато. И, кто вы, вообще такие?
Багорщик ответил сразу:
― Люди? Нет, это уже были не люди, а переносчики препоганейшей заразы. Причём, очень активно эту дрянь разносившие. Сам, наверное, успел заметить - не просто, ведь, искупаться в трясину полез. А мы кто такие... Про "Новый мир" слыхал что-нибудь?
Максим, едва заслышав о "Новом мире", позабыл о безопасности и желеобразной жиже, укрывающей дно, и бросился к берегу, расплёскивая затхлую воду по сторонам. Но он сумел добраться до твёрдой земли, даже не потеряв обувь в топкой грязи. Он сам не понимал, как ему это удалось, но на четвереньках выползая из трясины, не успев отдышаться, Максим обратился к тем, в чей лагерь так долго стремился попасть:
― Так, я же... Это... Я ведь, к вам..., ― в какой-то момент, поняв, что не может, из-за волнения и одышки, составить из слов внятную фразу, Максим дрожащими пальцами расстегнул куртку. Разодрав подкладку, он вытащил кусок фанерки с полустёртым знаком в виде перекрещенных серпа, молота и ножа. Он вытянул перед собой этот деревянный прямоугольник, призванный служить пропуском в "Новый мир", билетом в светлое будущее.
Крепкий мужик с усталым лицом, взял фанерку из рук Максима. Перчатками из толстой прорезиненной ткани он вытер её от грязи, и внимательно рассмотрел со всех сторон. Потом передал табличку остальным, а сам протянул руку Максу, помог ему встать, и приветливо похлопал по плечу.