― Бери книгу, парень, недорого отдаю. Книга - это же лучший подарок. Да, ты посмотри - твёрдый переплёт, хорошая бумага. В магазинах таких сейчас не сыщешь, ― Иван Сергеевич с надеждой смотрел на возможного покупателя. "Парень", которому на вид было не меньше пятидесяти лет, в ответ горестно усмехнулся:
― В магазинах теперь ни черта нет. Да, книжка хорошая, но..., ― покупатель задумчиво закатил глаза, а Иван Сергеевич явно представил себе щёлканье костяшек бухгалтерских счётов. Похоже, счёт оказался не в его пользу, и человек с печальным вдохом покачал головой:
― Извини, отец, не сегодня, ― и растворился в толкучке возле метро. А Иван Сергеевич остался утаптывать февральскую слякоть вместе с такими же пенсионерами, вынужденными приторговывать всякой мелочью, чтоб дожить до следующей мизерной пенсии. А ведь, когда-то, он за этой книгой заполночь в очередь встал, дал себе номерок на ладони написать. И вообще, книжные шкафы заполнялись медленно и многотрудно - через сборщиков макулатуры, благодаря хорошим отношениям с продавцами в книжных магазинах и киосках "союзпечати". Иногда приходилось и на подарки потратиться. Но теперь... Хорошо ещё, что в свои восемьдесят три года, здоровье позволяет Ивану Сергеевичу ходить на пятачок возле метро, чтобы распродавать потихоньку собранную с таким трудом библиотеку.
Жизнь научила его не очень-то доверять государству, которому в молодости он готов был посвятить всего себя без остатка. Научила, но плохо, и все сбережения, которые он годами откладывал с не такой уж большой зарплаты, доверяя государственной "сберегательной кассе", в одночасье превратились в пыль. В мелочь, которой едва хватит на пару месяцев скудного существования. Так, и эти гроши никто не спешит возвращать.
Но Иван Сергеевич не очень-то унывал. Просто не был приучен к унынию, как его ни колотило по жизни. К тому же, в далёком, почти забытом детстве, он уже имел опыт нищей, беспризорной жизни. Так теперь у него хоть крыша над головой имеется, да ещё и коллекция книг, за которые можно выручить пусть какие-то деньги. Да и ясный рассудок с хорошей памятью тоже сохранились, что в его возрасте можно считать великим счастьем.
Именно его удивительная память преподнесла на днях интересный сюрприз. Перебирая содержимое своих книжных полок и стеллажей в поисках привлекательного экземпляра для выгодной продажи пассажирам метро, Иван Сергеевич наткнулся на занятную книжицу. Это оказалось старое, захватанное сотнями пальцев, пособие для студентов-филологов "Образцы средневековой светской прозы". Кажется, он приобрёл её вместе с несколькими связками потрёпанных книг, предназначенных к списанию руководством одной из библиотек. Иван Сергеевич из этой кучи пожелтевшей бумаги отобрал для себя несколько "жемчужин", но библиотекарь требовал купить всё и сразу, и пришлось согласиться. Да, и цена, по счастью, была невысокой.
Книга пылилась все эти годы, прочно стиснутая картонными боками более молодых собратьев. И вот теперь, Иван Сергеевич, неожиданно для самого себя решил полистать эту книжонку, и заинтересовался удивительной фантазией и манерой изложения авторов, от которых его отделяла не одна сотня лет. Особенно его увлекла короткая история, пересказанная одним англичанином с удивительно звучным, и одновременно заковыристым, именем. В ней рассказывалось о диком человеке, попавшем в рыбацкие сети в море неподалёку от одной из британских крепостей.
Человек этот был гол, волосат и обладал длинной, неровной бородой. Вернее, автор говорит, что пойманное существо имело руки и ноги, похожие на человеческие, и не знает точно - относить ли пойманное диво к людскому роду, либо считать, что это нечто очень похожее. Предложенную рыбу таинственный обитатель моря ел, как в приготовленном виде, так и сырой, предварительно отжав из неё руками всю влагу. Говорить он не мог, или не умел. Дикаря отдали рыцарю, управлявшему крепостью. Морского человека водили в церковь, где он не выказал ни малейшего трепета или почтения к святыням.
Добрые христиане безуспешно пытались разговорить лохматого бородача, подвергая его пыткам, и надолго подвешивая за ноги. Потом, неизвестно с какой целью, запутали морского дикаря в тройную сеть, и бросили в воду залива. Но существо быстро выбралось из сетей, и принялось играть и плескаться в холодных волнах под свинцовым небом Британии. Дикий человек, к удивлению зевак, не уплыл, а вернулся на берег. Но, добрым англичанам молчаливый упрямец уже порядком наскучил, и его перестали не только пытать, но и сажать в клетку, и даже "преисполнились к нему отвращением и безразличием". В конце-концов, морской человек всё-таки покинул замок и, уплыв далеко в море, больше не возвращался.
Иван Сергеевич закрыл книгу, и долго задумчиво рассматривал сальные разводы на её переплёте. Странная история. Но ещё более необычный, и очень похожий случай произошёл на глазах Ивана Сергеевича в годы его далёкой молодости. Но его история была гораздо печальней рассказа английского литератора.
Вспомнил Иван Сергеевич, как служил, и командовал ротой в звании капитана, на пограничной заставе. Было это в далёком тридцать девятом году на Советско-финской границе. На их участке было полно озёр, речушек, болот, но в целом, направление оказалось не самое популярное для нарушителей и контрабандистов. И вот, в начале тридцать девятого года, прибыл к ним в расположение молодой лейтенант. Паренёк был крепкий характером, даже немного жестокий, но солдаты в доверенном ему отделении ходили "по струнке" опасаясь выволочки от своего командира.
В те времена всё ещё набирал мощь угар стахановского движения, и новый командир отделения горячо желал прославиться, выделиться своими великими достижениями. А чем можно выделиться на пограничной заставе? Вот и принялся он чуть ли не из каждого дозора возвращаться с нарушителями. Те долго отпирались, рассказывая, что и близко к границе не подходили - охотились в лесу, рыбачили на озере, или, вовсе, заплутавшую корову искали. Иван Сергеевич поначалу списывал все эти россказни на желание выкрутиться, уйти от ответственности. Однако, как-то раз слова пойманного лейтенантом крестьянина подтвердились, когда выручать его пришла целая делегация из расположенного неподалёку села.
Иван Сергеевич с большим трудом успокоил колхозников, которые своими глазами видели, как по приказу ретивого лейтенанта "скрутили" их односельчанина, посланного за водой. После долгих разбирательств, "охотник за нарушителями", лейтенант Лобков Захар Валентинович, получил строгое взыскание с предупреждением от капитана Грибова Ивана Сергеевича. Примерно на месяц поток "нарушителей" значительно сократился, но, вопреки ожиданиям, лейтенант Лобков успокаиваться и не собирался.
Очень скоро "шпионы-диверсанты" стали поступать на заставу с завидным постоянством. Правда, теперь всё больше убитыми "при попытке скрыться" или "оказать сопротивление". Как несложно догадаться, героем, жёстко пресекающим нарушения границы, каждый раз становился лейтенант Лобков. Иван Сергеевич не очень доверял амбициозному подчинённому, и каждый раз заставлял того писать подробные объяснения. И всегда "стахановцу" удавалось представить правдоподобную версию событий, а солдаты его отделения всё безоговорочно подтверждали.
Так вот, одна из объяснительных Лобкова почти слово в слово повторяла средневековый рассказ о диком морском человеке. Вот то немногое, что сохранилось в памяти Ивана Сергеевича:
"При обходе участка границы, расположенного вдоль берега озера, был обнаружен нарушитель. Одет он был в тёмную одежду, но, когда мы приблизились, стало ясно, что человек голый. Тело его было покрыто тёмными волосами, а на лице росла длинная, клочковатая борода. Удивительная волосатость нарушителя издали смотрелась, как одежда. Я решил узнать, по какой причине человек находится в приграничной зоне без одежды. Однако, когда мы подошли ближе, нарушитель стал изображать умственное помешательство. Это выражалось в том, что он ловко ловил руками рыбу на мелководье, и ел её в сыром виде, лишь слегка придавив, чтобы не трепыхалась.
На вопросы нарушитель не отвечал, на команды не реагировал - лишь мычал и размахивал руками. Не дало результатов и использование методов допроса с пристрастием. Нарушитель продолжал упираться и не желал отвечать на вопросы. Документов при нём обнаружено не было. Всё говорило о том, что нам попался опытный и изворотливый агент вражеской разведки, который решил опробовать новые методы шпионажа. Потому, когда он попытался скрыться, нырнув в озеро, мы вынуждены были открыть огонь на поражение".
Застава шумела. Все, кто был не в дозорах, а также свободные от наряда сгрудились в центре плаца. Иван Сергеевич вышел из штабного барака, и подошёл к солдатам. Громко скомандовав построение, он осмотрел причину общего любопытства - на плацу лежал тот самый "нарушитель". Но человеком это существо назвать было сложно. Да, у него были руки и ноги, на них имелись пальцы, но пропорции... Голова была непомерно маленькой относительно тела, но лоб занимал большую часть лица и был начисто лишён волос, чего нельзя было сказать обо всех иных участках тела. Также на лице выделялись непомерно, по-рыбьи, выпученные глаза, которые никак нельзя было спутать с человеческими.
Руки существа были тонкие и длинные, а ладони широкие, как лопасти лодочных вёсел. Стопы также больше напоминали ласты, чем ноги обычных людей. Иван Сергеевич бывал в зоопарке, видел обезьян, но то, что лежало на плацу, напоминало обезьяну ещё меньше, чем человека. Иван Сергеевич приказал дневальным убрать тело, а остальным назначил час строевой подготовки, раз уж их на плац потянуло. Лейтенанта Лобкова он отвёл в сторону, и, забыв об уставе, просто сказал:
― Слушай, Лобков, мне твои делишки надоели. Хочешь героем прослыть - хорошо, но лови настоящих нарушителей, а не охотников с рыбаками. А этот, сегодняшний, вообще не человек. Ты, что же решил, что ты и судья и палач в одном лице? Сам решаешь, кто виноват, и сразу приводишь приговор в исполнение. А я уверен, что большая часть твоих объяснительных - "липа", и, убитые при попытке скрыться, нарушители, на самом деле, ни в чём не повинные гражданские. Ты, Лобков, доиграешься - я выведу тебя на чистую воду, дай срок. Ты мне скажи лучше - в Аду сгореть не боишься?
Лейтенант смотрел, будто с насмешкой, на своего командира. Скрытая издёвка слышалась и в его голосе:
― Так, ведь Бога нет - значит и Рая с Адом не существует. Насчёт сегодняшнего - по мне, так самый настоящий человек, уродливый, как чёрт, тут я не спорю. А насчёт остальных - не докажете. Невиновных мы не ловим, и не убиваем. Я вам одно скажу - обо мне ещё все узнают. В пример будут ставить, как границу от врагов защищать. А этого не добиться, если всё по уставу делать, и о совести рассуждать.
― А кто тебе дал право решать - кто виновен, а кто нет?
Лобков вытянулся, как на докладе, и с железом в голосе принялся сыпать заученными фразами:
― Я офицер-пограничник, и врага чую своим красноармейским нутром, как бы он ни рядился. Если каждый раз сомневаться и рассуждать, враги, как тараканы поползут - не остановишь. А вас, товарищ капитан, я не понимаю - советский офицер, а за нарушителей беспокоитесь...
― Прекратить разговоры, товарищ лейтенант! Отныне буду следить за каждым шагом, и советую внимательно отнестись к моим словам. Всё, больше вас не задерживаю.
После того случая поток сомнительных нарушителей от лейтенанта Лобкова почти иссяк. Но странное тело на плацу сложно было изгнать из памяти личного состава. Солдаты, в большинстве своём обычные парни из деревень и с городских окраин, шептались по углам:
― Чёрт это был, точно.
― Сам ты чёрт. Рога-то где? Не видел? И я не видел. Это леший, зуб даю.
― Какой леший? Они же его из озера вытащили - значит, водяной.
Парни спорили, но в одном их мнение было едино: появление среди людей такого существа было признаком приближения большой, страшной беды, многим грозящей гибелью.
Случай с таинственным "нарушителем", и серьёзный разговор с Лобковым случились в конце июля, а уже в середине августа Ивана Сергеевича арестовали. Долгое следствие сильно подпортило до того безупречное здоровье Ивана Сергеевича. На одном из допросов ему удалось познакомиться с доносом, ставшим причиной его ареста. Ровным, красивым почерком его обвиняли в покровительстве вражеским шпионам, сотрудничестве с иностранными разведками, ведении подрывной работы среди личного состава вверенного подразделения, и, даже, в религиозной пропаганде. Там было ещё много чего понаписано - чернил автор явно не пожалел. И подпись не стала для Ивана Сергеевича откровением - автором доноса значился Лобков Захар Валентинович.
Оправдаться не удалось, и пошло-поехало: пересылка, лагерь в заполярье, потом штрафбат. Иван Сергеевич был не раз жестоко ранен в тяжелейших боях, но встретил победу живым. После войны работал не жалея сил, желая устроиться в новой, мирной жизни. Стал строителем, и был командирован в столицу, строить новое жильё, встретил женщину, да так в Москве и остался. Жена рано умерла, не оставив детей, а жениться по-новой Иван Сергеевич не смог и не захотел. Он уже стал забывать и про службу на заставе, и про мерзавца Лобкова, когда на одном из москвоских вокзалов его окликнули по имени.
― Иван Сергеевич?! Грибов!
Обернувшись, он увидел крепкого, лысеющего мужчину с пустым рукавом вместо левой руки. Узнать его не было никакой возможности - столько времени прошло. Но оказалось, что этот мужчина служил в далёком тридцать девятом на границе в отделении лейтенанта Лобкова. Неведомым образом он смог узнать Ивана Сергеевича. Тот пригласил его к себе. Выпили, разговорились. Обменялись рассказами о боях, историями о мирной жизни, о работе. И, когда градус откровенности достиг максимума, гость помолчав минуту, с тяжёлым вздохом, произнёс:
― А ты Лобкова-то помнишь? Командира нашего?
― Помню, как же.
Мужчина помрачнел лицом ещё больше:
― А ведь ты, Иван Сергеевич, прав был насчёт него. Я потом много думал, и понял - не все, кого мы приводили, на самом деле врагами были. Но, "при попытке к бегству" мы их не стреляли - сам Лобков, сволочь, всегда убивал. Для него это, как бутылку пива открыть, было. А мы ничего сказать не могли - боялись, аж противно. Мы же знали, из-за кого тебя арестовали.
― Я тоже знаю.
Гость внезапно хлопнул себя рукой по коленке, будто вспомнил нечто важное:
― Так ведь он, Лобков, где-то здесь, в Москве живёт. Как тебя арестовали, приезжали какие-то "специалисты" из руководства НКВД, отмечали его, Лобкова, рвение в деле борьбы с врагами. А в октябре, незадолго до начала финской, его вызвали на стажировку в особый отдел. С тех пор, стал он среди своих "врагов" искать. Отличился на этом деле не раз, ребята рассказывали. Его в частях, как чёрта боялись. Знали, если что не по-нему - сразу во вредители запишет, и поди докажи, что ты не верблюд. По законам военного времени... Поднялся, гад, хорошо. И после войны устроился неплохо - скользкий, как угорь. Теперь большая шишка в министерстве госбезопасности. Чуть ли не генерал.
Иван Сергеевич ничего не сказал в ответ на услышанное, и тепло распрощался с бывшим подчинённым. Он старался забыть всё, что было связано с Лобковым, и жить дальше. Однако, давняя обида, нет-нет, да колола его холодным жалом. Исподволь он собирал все упоминания о недруге, что попадались в газетах и не только. Спустя годы он знал, где живёт, и на какой машине ездит Лобков. Один раз Иван Сергеевич даже сам увидел, как роскошная чёрная "Волга" остановилась у подъезда огромного дома сталинской постройки, и высадила важного пассажира. В этом грузном человеке преклонных лет сложно было узнать того самого лейтенанта-пограничника. Но, Иван Сергеевич узнал. Вспомнил, и сразу же попытался забыть - не очень хотелось ворошить старое, махать после драки кулаками. Теперь-то что это может изменить?
Но сейчас, неожиданно для себя, Иван Сергеевич всё же решил показаться Лобкову. Прийти, чтобы сказать всё, что он о нём думает, чтобы и на смертном одре тот помнил каждое слово, пропитанное застарелой обидой и презрением. Он шёл, и нёс в руках старую книгу. А по пути размышлял, вспоминал необычный рассказ средневекового писателя, и собственный опыт "знакомства" с неведомым существом. Кто, или что они? Редкий вид животных, невероятным образом похожих на людей, или посланники других миров, иных цивилизаций? Если верно последнее, то нет ничего удивительного в том, что другие цивилизации не спешат установить с нами контакт.
Многие теперешние газеты трубят о возможном посещении Земли инопланетными существами в прошлом или будущем, но готовы ли мы должным образом встретить их? В средние века необычного посланца сажали в клетку и подвешивали за ногу. В первой половине века двадцатого ещё одного представителя чуждого народа просто пытали и, в конце-концов, пристрелили. А сейчас, случись такое, будет ли всё иначе? Вряд ли. Уж без глубоких медицинских исследований, с использованием хирургических инструментов, наверняка, не обойдётся.
Погружённый в раздумья, Иван Сергеевич не заметил, как оказался у подъезда, в котором обитал его недруг. Аккуратный, интеллигентого вида старик с книжкой в руках, не вызвал у консьержа ни малейшего подозрения. Лифт неспешно поднял пассажира на пятый этаж, и вот она - украшенная тяжёлой резьбой, высокая дверь. Иван Сергеевич неуверенно нажал кнопку звонка, опасаясь, что дверь откроет кто-либо из родственников Лобкова. "Что я им скажу?" ― соображал непрошенный визитёр. Дверь медленно отворилась. Сам! В светлом проёме в облаке табачного дыма показался толстый старик, с широкой малиновой лысиной и густыми бровями.
― Вам кого?
― Вас, Захар Валентинович. Тебя, тебя, Лобков. Ну? Не узнал? Тридцать девятый год. Застава, ― Иван Сергеевич смотрел в упор на недовольное лицо хозяина, и улучил момент, когда его брови изумлённо поползли на морщинистый лоб. Узнал, определённо вспомнил.
― Не может быть. Как же тебя... Сейчас, сейчас, подожди... А, точно - Грибов Иван. Кажется, Сергеевич.
― Точно, он самый. Кстати, я всё знаю.
― Да, брось, Сергеич. Время было такое - непростое. Сам должен понимать...
― Ничего я не должен. Разве что... вот подарок тебе вручить. Книга - это ведь лучший подарок, слышал, наверное? А в этой книжке есть одна любопытная история, которая, уверен, тебе очень понравится. Я тебе уголок странички в нужном месте загнул, ― Иван Сергеевич протянул книгу Лобкову. Тот принял её с осторожностью, будто ему протягивали раскалённый металлический брус. Но самообладания он не терял, как и много лет назад.
― Странный ты, Сергеич. Зашёл бы, посидели, повспоминали былое. Ну, и это, ― Лобков красноречиво щёлкнул себя пальцем по горлу.
― Нет, Лобков. Вспомнишь ты всё и без моей помощи. А пить я не стану.
Лобков нахмурился:
― А что так? Врачи не велят, или брезгуешь?
― А сам-то как думаешь? ― Иван Сергеевич развернулся, и решив не ждать лифта, стал осторожно спускаться по стёртым бетонным ступеням. Перед тем, как хлопнула, закрываясь, дверь, в спину Ивану Сергеевичу ударил сиплый, истеричный возглас:
― Всё-равно - невиновных у нас не сажали, и не расстреливали. И пошёл ты к чёрту, малохольный!
После этой встречи Иван Сергеевич долго не мог прийти в себя, полночи глотая лекарство от давления. Следующий день он целиком посвятил сортировке книг в своих шкафах-хранилищах. Вспомнил, что недалеко от дома своего давнего врага, он набрёл на замечательный книжный магазин с букинистическим отделом. Назавтра решил проведать этот магазин, и предложить букинистам несколько редких книг из своей библиотеки.
На следующий день с сумкой, полной книг, он проходил мимо подъезда, в котором побывал совсем недавно. На дверях он заметил большой лист бумаги крупно расписанный чёрной тушью. Он подошёл ближе. На огромном листе ватмана было написано, как сожалеют родные, знакомые и соседи о безвременной кончине замечательного человека - Лобкова Захара Валентиновича. Далее следовало перечисление всех его многочисленных заслуг и регалий. В верхней части листа была приклеена небольшая фотография, обведённая траурной каёмкой. С фото на Ивана Сергеевича скорбно взирал ненавистный Лобков. Причиной смерти значилась острая сердечная недостаточность.
Иван Сергеевич не стал читать до конца пространную эпитафию, и отправился по своим делам. Но мысли о почившем мерзавце не отпускали его. Что стало истинной причиной разрыва сердца? Быть может, время, отпущенное Лобкову судьбой, сухими песчинками просыпалось до самого конца, и визит бывшего командира ни при чём? А может, прочитав средневековую байку о диком морском человеке, он устыдился похожего случая из своего прошлого, и это стало причиной резкого недомогания?
Но, вполне вероятно, что сердечный приступ мог быть вызван посвящением, которое от руки написал на титульном листе сам Иван Сергеевич. Так выглядело это послание:
"Лобкову Захару Валентиновичу от Грибова Ивана Сергеевича, своего бывшего командира, который был безвинно осуждён по твоему, Лобков, ложному доносу. Дарю тебе эту книгу в память о десятках несправедливо лишённых свободы, и убитых твоими руками. Помни каждого из тех, чья кровь на твоих руках".
Иван Сергеевич мог лишь гадать, что стало истинной причиной смерти Лобкова. Однако, он хотел надеяться, что тот, кто привык судить и казнить не считаясь с законом и совестью, пусть с опозданием, но ощутил свою вину. Почувствовал то, что привык сам внушать и навязывать другим.