Сталинская власть не скрывала своей "великой" цели - переделки сознания подвластного населения и воспитание "нового человека". Этому как нельзя лучше способствовал принудительный труд "на благо общества". Одной из наиболее эффективных операций, способствующих "перевоспитанию" оказалось рытьё каналов с использованием самых примитивных орудий труда. Чтобы жилы рвали и дохли с голоду.
Сотни тысяч заключённых и подневольных колхозников рыли каналы - Беломорско-Балтийский, Москва-Волга, Большой Ферганский. Силами заключённых развернулось строительство грандиозных железных дорог - БАМа (Байкало-Амурской магистрали), Салехард-Игарка и многих других (сегодня часть из них совершенно заброшена). И конечно, по всей стране гудел один глобальный лесоповал. Сколько сотен тысяч или миллионов трупов зарыто в берегах каналов, железнодорожных насыпях, лагерных кладбищах - никто не знает даже приблизительно. Но главная задача была решена, нового советского человека (гомо советикуса) власть воспитала.
Советский человек был выращен неприхотливым, терпеливым, не ценящим ни чужие жизни, ни свою собственную, готовым по приказу начальства как совершить преступление против человечности, так и пожертвовать собой, умеющим складно писать доносы и беспрекословно верящим государственной пропаганде, а главное - безмерно обожающим своего хозяина-людоеда. (Дж.Ренко, "Империя лжи. Страшная правда", https://proza.ru/2021/05/05/1493)
"С 30-х годов начиналась новая лагерная эра, когда и Соловки уже стали не Соловки, а рядовой "исправительно-трудовой лагерь". Всходила чёрная звезда идеолога этой эры Нафталия Френкеля, и стала высшим законом Архипелага его формула: "От заключённого нам надо взять всё в первые три месяца - а потом он нам не нужен!"" (А.И. Солженицын, "Архипелаг ГУЛАГ", М., Альфа-Книга, 2011)
Раковая опухоль ГУЛАГа распространялась по всей стране. Лесоповал, рудники, рытьё каналов - вот основные виды деятельности заключённых тех лет. Примерно за 20 месяцев был вручную прорыт первый из исполинских каналов - Беломорско-балтийский, разумеется имени Сталина, длиной 227 километров с 19-ю шлюзами. На строительстве одновременно было задействовано около 120 тысяч заключённых, и этот контингент постоянно пополнялся из-за высокого уровня смертности. "По официальным данным, во время строительства канала в белБалтЛаге умерло 12 300 заключённых. <...> Неофициальные же оценки начинаются с 50 тысяч, доходя до 86 тысяч". ( "Беломорско-Балтийский канал", статья из Википедии)
"В середине 1930 года около 140 000 заключённых уже работали в лагерях, управляемых ОГПУ. Одно только огромное строительство Беломорско-Балтийского канала требовало 120 000 рабочих рук, иными словами, значительно ускорялся перевод из тюрем в лагеря десятков тысяч заключённых, в то время как поток приговорённых по делам, расследованным ОГПУ, всё увеличивался: 56 000 в 1929 году, более 208 000 в 1930 году (1 178 000 приговорённых в обычных судах в том же 1929 году и 1 238 000 в 1931 году). В начале 1932 года более 300 000 заключённых отбывали повинность на стройках ОГПУ, где ежегодный процент смертности равнялся 10% от общего количества заключённых, как это было, например, на Беломорско-Балтийском канале". (С. Куртуа, Н. Верт и другие, "Черная книга коммунизма", М., "Три века истории", 1999)
Сколько человек погибло на строительстве канала теперь уже никогда не станет достоверно известно. Оценки, приводимые разными источниками, отличаются в разы.
"По официальным данным, на строительстве Беломорканала погибли 12 300 человек. Историки говорят о 50 тысячах погибших. Глава Карельского "Мемориала" Юрий Дмитриев приводит цифру в 86 тысяч человек. Больше всего жертв было в 1933-м, на последнем году строительства, из-за аврала перед сдачей канала. В январе выяснилось, что участок между седьмым и восьмым шлюзами абсолютно не готов, хотя на бумаге работы были выполнены. За четыре месяца строителям нужно было прорубить в сплошной скале шесть с половиной километров. 30 тысяч зэков работали в три смены и спали на участке у костров. По оценке Дмитриева, во время "штурма", как назвали те работы, погибли от 8 до 10 тысяч строителей.
<...>
Всего шлюзов на ББК 19; по оценке Дмитриева, в среднем около каждого - могилы тысячи человек. Достоверно известно о пяти кладбищах; остальные пока не найдены. "Государство ничего не делает по поиску и оформлению этих кладбищ. Почему? Я не знаю, это не ко мне вопрос, это вопрос к гаранту [Конституции]. Я над этим вопросом в свое время думал и после этого пришлось еще 13 месяцев думать", - рассказывает "Медузе" Дмитриев, который больше года провёл в следственном изоляторе. По словам историка, даже найденные захоронения тяжело оформить официально, потому что местная администрация не хочет выводить территорию кладбищ из реестра землепользования". ( "85 лет назад на строительстве Беломорканала погибли десятки тысяч человек. Теперь он никому не нужен". Репортаж "Медузы"", статья в интернете, https://meduza.io/feature/2018/03/16/85-let-nazad-na-stroitelstve-belomorkanala-pogibli-desyatki-tysyach-chelovek-teper-on-nikomu-ne-nuzhen-reportazh-meduzy)
Дело, конечно, не только в реестре землепользования. Властной верхушке Российской Федерации очень не нравятся попытки независимых историков докопаться до истинных размеров сталинских репрессий. Эти подозрения подтверждаются в частности и тем фактом, что Юрий Дмитриев был приговорён по сфабрикованному делу к 13 годам колонии.
"Но это - статистика. В жизни она выглядела так (вспоминает Д. Витковский, работавший на стройке этого канала прорабом): "После конца рабочего дня на трассе остаются трупы. Снег запорашивает их лица. Кто-то скорчился под опрокинутой тачкой, спрятал руки в рукава и так замерз. Кто-то застыл с головой, вобранной в колени. Там замерзли двое, прислонясь друг к другу спинами. Это - крестьянские ребята, лучшие работники, каких только можно представить. Их посылают на канал сразу десятками тысяч, да стараются, чтоб на один лагпункт никто не попал со своим батькой, разлучают. И сразу дают им такую норму на гальках и валунах, которую и летом не выполнишь. Никто не может их научить, предупредить, они по-деревенски отдают все силы, быстро слабеют - и вот замерзают, обнявшись по двое. Ночью едут сани и собирают их. Возчики бросают трупы на сани с деревянным стуком. А летом от неприбранных вовремя трупов - уже кости, они вместе с галькой попадают в бетономешалку. Так попали они в бетон последнего шлюза у города Беломорска и навсегда сохранятся там". (В.Д. Николаев, "Сталин, Гитлер и мы", М., ТЕРРА - КНИЖНЫЙ КЛУБ, 2005)
"Вспомним хотя бы "ударную комсомольскую стройку" периода 1931--1933 годов Беломорско-Балтийский канал. Работы на нем длились около трех лет. В качестве рабочей силы был использован труд около 280 тысяч заключенных мужчин и женщин, рабочих, техников, инженеров. Многих привезли из Соловков. По предварительным данным на этой "стройке коммунизма" погибло около 100 тысяч человек, зато канал длиной в 230 километров торжественно был сдан в эксплуатацию в установленный Сталиным 20-ти месячный срок". (И. Кузнецов, "История, которую мы не знали. Большевистские концлагеря", http://kamunikat.org/download.php?item=3124-10.html&pubref=3124)
"Как случилось, что для первой великой стройки Архипелага избран был именно Беломорканал? <...> Сталину нужна была где-нибудь великая стройка заключёнными, которая поглотит много рабочих рук и много жизней (избыток людей от раскулачивания), с надёжностью душегубки, но дешевле её, - одновременно оставив великий памятник его царствования типа пирамиды. На излюбленном рабовладельческом Востоке, у которого Сталин больше всего в жизни почерпнул, любили строить великие каналы. И я почти вижу, как, с любовью рассматривая карту русско-европейского Севера, где была собрана тогда большая часть лагерей, Властитель провёл в центре этого края линию от моря до моря кончиком трубочного черенка.
Объявляя же стройку, её надо было объявить только срочной. Потому что ничего не срочного в те годы в нашей стране не делалось. Если б она была не срочной - никто бы не поверил в её жизненную важность, - а даже заключённые, умирая под опрокинутой тачкой, должны были верить в эту важность. Если б она была не срочной - то они б не умирали и не расчищали бы площадки для нового общества.
"Канал должен быть построен в короткий срок и стоить дёшево - таково указание товарища Сталина!" (А кто жил тогда- тот помнит, что значит- Указание Товарища Сталина!) Двадцать месяцев! - вот сколько отпустил Великий Вождь своим преступникам и на канал, и на исправление: с сентября 1931 по апрель 1933. Даже двух полных лет он дать им не мог-так торопился. Панамский канал длиною 80 км строился 28 лет, Суэцкий длиной в 160 км- 10 лет, Беломорско-Балтийский в 227 км - меньше 2 лет, не хотите? Скального грунта вынуть два с половиной миллиона кубометров, всего земляных работ- 21 миллион кубометров. Да загромождённость местности валунами. Да болота. Семь шлюзов "Повенчанской лестницы", двенадцать шлюзов на спуске к Белому морю. 15 плотин, 12 водоспусков, 49 дамб, 33 канала. Бетонных работ- 390 тысяч кубометров, ряжевых- 921 тысяча. И - "это не Днепрострой, которому дали долгий срок и валюту. Беломорстрой поручен ОГПУ, и ни копейки валюты!"
Вот теперь всё более и более нам яснеет замысел: значит, так нужен этот канал Сталину и стране, что - ни копейки валюты. Пусть единовременно работает у вас сто тысяч заключённых - какой капитал ещё ценней? И в двадцать месяцев отдайте канал! Ни дня отсрочки.
Вот тут и рассвирепеешь на инженеров-вредителей. Инженеры говорят: будем делать бетонные сооружения. Отвечают чекисты: некогда. Инженеры говорят: нужно много железа. Чекисты: замените деревом! Инженеры говорят: нужны тракторы, краны, строительные машины! Чекисты: ничего этого не будет, ни копейки валюты, делайте всё руками!" (А.И. Солженицын, "Архипелаг ГУЛАГ", М., Альфа-Книга, 2011)
Коммунистическая ложь всегда была наглой и изощрённой, богатой эвфемизмами и демагогическими советизмами. "Перевоспитание" убийственным трудом назвали "перековкой", истребляемых заключённых - "каналоармейцами", когорту продавшихся лагерным рабовладельцам за послабления и мелочные подачки соглядатаев и добровольных надсмотрщиков - "активом".
Значение многих советизмов неясно и расплывчато, чёткого определения и не подразумевает. Как понимать такие общеупотребительные штампы и выражения как: "кулак", "подкулачник", "кулацкий актив", "ликвидация кулачества как класса", "классовый враг", генеральная линия партии" и т. п.? Смутное понимание таких терминов зависит от "революционного самосознания" (нюха) конкретного представителя власти. А учитывая поголовное невежество и свирепость этих самых представителей власти, понимание ими значения широко внедряемых советизмов всегда оказывается наиболее бесчеловечным и кровожадным. Например, выражение "ликвидировать как класс" для фанатика-"революционера" означает уничтожать физически, убивать, "содействовать советской власти" - заниматься доносительством, стучать, и так далее.
Вот как вспоминает свою беломорканальскую эпопею писатель и публицист Иван Лукьянович Солоневич, которому удалось вместе с сыном и братом осуществить побег из Беломорского лагеря в Финляндию:
"Борис (Брат И.Л. Солоневича. - Дж.Р.) в это время переживал тяжкие дни. Если мне было тошно в УРЧ, где загубленные человеческие жизни смотрели на меня только этакими растрепанными символами из ящиков с личными делами, то Борису приходилось присутствовать при ликвидации этих жизней совсем в реальности, без всяких символов. Лечить было почти нечем. И кроме того, ежедневно в санитарную ведомость лагеря приходилось вписывать цифру, обычно однозначную, сообщаемую из третьей части и означающую число расстрелянных. Где и как их расстреливали, официально оставалось неизвестным. Цифра эта проставлялась в графу "Умершие вне лагерной черты", и Борис на соответственных личных карточках должен был изобретать диагнозы и писать exitus laetalis. Это были расстрелы втихомолку - самый распространенный вид расстрела в СССР.
<...>
Около месяца тому назад я сделал глупость - пошел посмотреть на диковский овраг. Он начинался в лесах, верстах в пяти от Погры, - огибал ее полукольцом и спускался в Свирь верстах в трех ниже Подпорожья. В верховьях это была глубокая узкая щель, заваленная трупами расстрелянных, верстах в двух ниже овраг был превращен в братское кладбище лагеря, еще ниже в него сваливали конскую падаль, которую лагерники вырубали топорами для своих социалистических пиршеств. Этого оврага я описывать не в состоянии.
<...>
Здесь все знают об этой исправительной системе, которая "не карает, а перевоспитывает", здесь все знают то, что знаю уже я - и девятнадцатые кварталы и диковские овраги и бессудные расстрелы. Многие знают и то, чего я еще не знаю, и Бог даст, не успею узнать - штрафные командировки вроде Лесной Речки, роты усиленного режима с полуфунтом в день хлеба и с официальным правом каждого начальника колонны на смертный приговор, страшные работы на морсплаве около Кеми, где люди зимой по суткам подряд работают по пояс в ледяной воде незамерзающих горных речек. Эта аудитория все это знает. И ничего. И даже аплодируют. Да, в советской истории поставлено много мировых рекордов, но уж рекорд наглости поставлен поистине всемирно-исторический. Так врать и так к этому вранью привыкнуть, как врут и привыкли ко вранью в России, этого, кажется, не было еще нигде и никогда.
<...>
Говоря короче, начальство до начальника колонны - это крупные неприятности, до начальника лагпункта - это возможность погребения заживо в каком-нибудь морсплаве, Лесной Речке, Поповом острове, девятнадцатом квартале. Начальник отделения - это уже право жизни и смерти. Это уже право на расстрел.
<...>
В мире существует "Лига защиты прав человека". И человек и его права в последние года стали понятием весьма относительным. Человеком, например, перестал быть кулак. Его прав лига даже и не пыталась защищать.
Но есть права, находящиеся абсолютно вне всякого сомнения, это права детей. Они не делали ни революции, ни контрреволюции. Они гибнут абсолютно без всякой вины личной со своей стороны.
<...>
На просторах райских долин социализма таких колоний имеется не одна. Та, которую я описываю, находится на берегу Беломорско-Балтийского канала, в 27-ми км к северу от г. Повенца.
Если у лиги защиты прав есть хотя бы элементарная человеческая совесть, она, может быть, поинтересуется этой колонией.
Должен добавить, что до введения закона о расстрелах малолетних этих мальчиков расстреливали и безо всяких законов, в порядке, так сказать, обычного советского права.
<...>
Есть люди, для которых лагерь намного хуже воли, для которых разница между лагерем и волей почти не заметна; есть люди - крестьяне, преимущественно южные, украинские - для которых лагерь лучше воли. Или, если хотите, воля хуже лагеря". (И.Л. Солоневич, "Россия в концлагере", Минск, Современная школа, 2010)
Ссыльные крестьяне находились в ещё худшем положении, чем даже лагерники. Даже того нищенского пайка, который был им положен, они зачастую не получали.
"В 1930-е гг. подавляющее большинство людей, находившихся на спецпоселении, составляли "раскулаченные" крестьяне, потому и спецпоселенческая система зачастую называлась тогда (и нередко называется ныне) "кулацкой ссылкой". Она поглотила примерно 2,5 млн. чел., в число которых, помимо "раскулаченных", входили направленные на спецпоселение "сомнительный элемент" из погранзон, "городской деклассированный элемент" и др.
<...>
Организация системы спецпоселений (спецпоселков) в начале 1930-х гг. (да зачастую и в последующее время) носила непродуманный, стихийный, хаотический характер.
<...>
К марту 1930 г. запасы продовольствия и денег у спецпереселенцев оказались практически исчерпанными, местные же органы торговли необходимых резервов не имели, надвигался массовый голод.
<...>
В информационном обзоре ОГПУ от 10 июня 1930 г. о положении в спецпоселениях приводились, в частности, выдержки из писем спецпереселенцев, водворенных в Северный край:
"...Хлеб, что мы с собой взяли, у нас забрали и теперь нам ничего не выдают. Голодаем и мучаемся. Умирают ежедневно по 35 душ" (Вологодский округ);
"...Много народу топится в реке Двине. Люди бросаются под поезд от голода" (Архангельский округ).
<...>
Крайне низкими были нормы снабжения спецпереселенцев и в Вятском округе (ныне Кировская область). Продовольствия не хватало, то и дело отмечались перебои с хлебом, на почве голода росла заболеваемость и смертность.
<...>
В 1932-1933 гг. в спецпоселках разразился голодомор. Люди питались суррогатами, употребляя в пищу траву, мох, кости животных и т. п., что приводило к вымиранию целых семей. В северных регионах спецпереселенцы делали так называемую "гнилушку": из гнилого ствола березы изготавливали сыпучую субстанцию, а затем добавляли ее (в пропорции 75-95 %) к натуральной муке, заливали эту смесь водой, запекали и получали некое подобие "хлеба".
<...>
Голод был отмечен во всех районах спецпоселений. По архивным данным, в 1932-1933 гг. в общей сложности умерли 241 355 спецпереселенцев. <...> Уровень смертности в спецпоселениях в 1933 г. оказался самым высоким за все годы "кулацкой ссылки": умершие составили 13,4% от общей численности "спецконтингента". Данная цифра сопоставима с соответствующим показателем смертности в местах заключения в СССР в 1933 г. - 15,3 %". (В.А. Бердинских, И.В. Бердинских, В.И. Веремьев, "Система спецпоселений в Советском Союзе 1930-1950-х годов", Сыктывкар, ИЯЛИ Коми НЦ УрО РАН, 2015)
Вот какой случай описывает в своей книге "Россия в концлагере" Иван Лукьянович Солоневич:
"На рассвете перед уходом заключенных на работы и вечером во время обеда перед нашими палатками маячили десятки оборванных крестьянских ребятишек, выпрашивавших всякие съедобные отбросы. Странно было смотреть на этих людей "вольного населения", более нищего, чем даже мы, каторжники, ибо свои полтора фунта хлеба мы получали каждый день, а крестьяне и этих полутора фунтов не имели.
Нашим продовольствием заведовал Юра (Сын Ивана Лукьяновича. - Дж.Р.). Он ходил за хлебом и за обедом. Он же играл роль распределителя лагерных объедков среди детворы. У нас была огромная, литров на десять, алюминиевая кастрюля; которая была участницей уже двух наших попыток побега, а впоследствии участвовала и в третьей. В эту кастрюлю Юра собирал то, что оставалось от лагерных щей во всей нашей палатке. Щи эти обычно варились из гнилой капусты и селедочных головок. Я так и не узнал, куда девались селедки от этих головок. Не многие из лагерников отваживались есть эти щи, и они попадали детям. Впрочем, многие из лагерников урывали кое-что и из своего хлебного пайка.
Я не помню, почему именно все это так вышло. Кажется, Юра дня два-три подряд вовсе не выходил из УРЧ, я тоже. Наши соседи по привычке сливали свои объедки в нашу кастрюлю. Когда однажды я вырвался из УРЧ, чтобы пройтись хотя бы за обедом, я обнаружил, что моя кастрюля, стоявшая под нарами, была полна до краев, и содержимое ее превратилось в глыбу сплошного льда. Я решил занести кастрюлю на кухню, поставить ее на плиту, и когда лед слегка оттает, выкинуть всю эту глыбу вон и в пустую кастрюлю получить свою порцию каши.
Я взял кастрюлю и вышел из палатки. Была почти уже ночь. Пронзительный морозный ветер выл в телеграфных проводах и засыпал глаза снежной пылью. У палаток не было никого. Стайка детей, которые в обеденную пору шныряли здесь, уже разошлись. Вдруг какая-то неясная фигурка метнулась ко мне из-за сугроба, и хриплый, застуженный детский голосок пропищал:
- Дяденька, дяденька, может, что осталось. Дяденька, дай!..
Это была девочка лет, вероятно, одиннадцати. Ее глаза под спутанными космами волос блестели голодным блеском. А голосок автоматически, привычно, без всякого выражения, продолжал скулить:
- Дяденька, дааай!
- А тут только лед.
- От щей, дяденька?
- От щей.
- Ничего, дяденька. Ты только дай. Я его сейчас... отогрею... Он сейчас вытряхнется. Ты только дай...
В голосе девочки звучала суетливость, жадность и боязнь отказа. Я соображал как-то туго и стоял в нерешимости. Девочка почти вырвала кастрюлю из моих рук. Потом она распахнула рваный зипунишко, под которым не было ничего, только торчали голые острые ребра, прижала кастрюлю к своему голому тельцу, словно своего ребенка, запахнула зипунишко и села на снег.
Я находился в состоянии такой отупелости, что даже не попытался найти объяснение тому, что эта девочка собиралась делать. Только мелькнула ассоциация о ребенке, о материнском инстинкте; который каким-то чудом живет еще в этом иссохшем тельце. Я прошел в палатку отыскивать другую посуду для каши своей насущной.
В жизни каждого человека бывают минуты великого унижения. Такую минуту пережил я, когда, ползая под нарами в поисках какой-нибудь посуды, я сообразил, что эта девочка собирается теплом изголодавшегося своего тела растопить эту полупудовую глыбу замерзшей, отвратительной, свиной, но все же пищи; и что во всем этом скелетике тепла не хватит и на четверть этой глыбы.
Я очень тяжело ударился головой о какую-то перекладину под нарами и почти оглушенный от удара, отвращения и ярости, выбежал из палатки. Девочка все еще сидела на том же месте, и ее нижняя челюсть дрожала мелкой частой дрожью.
- Дяденька, не отбирай! - завизжала она.
Я схватил ее вместе с кастрюлей и потащил в палатку. В голове мелькали какие-то сумасшедшие мысли. Я что-то, помню, говорил, но думаю, что и мои слова пахли сумасшедшим домом. Девочка вырвалась в истерии у меня из рук и бросилась к выходу из палатки. Я поймал ее и посадил на нары. Лихорадочно, дрожащими руками я стал шарить на полках, под нарами. Нашел чьи-то объедки, пол пайка Юриного хлеба и что-то еще. Девочка не ожидала, чтобы я протянул ей все это. Она судорожно схватила огрызок хлеба и стала запихивать себе в рот. По ее грязному личику катились слезы еще не остывшего испуга. Я стоял перед нею пришибленный, полный великого отвращения ко всему в мире, в том числе и к самому себе. Как это мы, взрослые люди России, тридцать миллионов взрослых мужчин, могли допустить до этого детей нашей страны? Как это мы не додрались до конца? Мы, русские интеллигенты, зная, чем была великая французская революция, могли мы себе представить, чем будет столь же великая революция у нас... Как это мы не додрались? Как это мы все, все поголовно не взялись за винтовки? В какой-то очень короткий миг вся проблема гражданской войны и революции осветилась с беспощадной яркостью. Что помещики? Что капиталисты? Что профессора? Помещики - в Лондоне. Капиталисты - в наркомторге. Профессора - в академии. Без вилл и автомобилей, но живут. А вот все эти безымянные мальчики и девочки? О них мы должны были помнить прежде всего, ибо они - будущее нашей страны. А вот, не вспомнили. И вот на костях этого маленького скелетика, миллионов таких скелетиков, будет строиться социалистический рай. Вспомнился карамазовский вопрос о билете в жизнь. Нет, ежели бы им и удалось построить этот рай, на этих скелетиках, я такого рая не хочу. Вспомнилась и фотография Ленина в позе Христа, окруженного детьми: "Не мешайте детям приходить ко мне". Какая подлость! Какая лицемерная подлость!
И вот, много вещей видал я на советских просторах; вещей, намного хуже этой девочки с кастрюлей льда. И многое как-то уже забывается. А девочка не забудется никогда. Она для меня стала каким-то символом. Символом того, что сделалось с Россией". (И.Л. Солоневич, "Россия в концлагере", Минск, Современная школа, 2010)
Но "каналоармейцы" были не единственным контингентом, "перековываемым" Беломорско-Балтийским каналом в "новых советских граждан". На другом полюсе подсоветского населения проживало, и вполне благополучно, сословие новой творческой интеллигенции, эффективно "перековывемой" в совдеповских холуёв, призванных властью создавать художественные произведения в рамках социалистического реализма, то есть восхвалять партию, правительство и силовые структуры в доступной для них форме.
И вот, ударный отряд советских писателей под предводительством их главного холуя, известного под погонялом Максим Горький, отправился на открытие Беломорканала с целью создания, как выразился Александр Исаевич Солженицын, "позорной книги о Беломорканале, впервые в русской литературе восславившей рабский труд".
"Вот перед нами лежит этот том форматом почти с церковное Евангелие и с выдавленным на картонной обложке барельефом Полубожества. Книга "Беломорско-Балтийский Канал имени Сталина" издана ГИЗом в 1934 году и посвящена авторами XVII съезду партии, очевидно к съезду она и поспела. Она есть ответвление горьковской "Истории фабрик и заводов". Её редакторы: Максим Горький, Л.Л.Авербах и С.Г. Фирин.
Последнее имя мало известно в литературных кругах, объясним же. Семён Фирин, несмотря на свою молодость, - заместитель начальника ГУЛАГа. Томимый авторским честолюбием, он написал о Беломоре и свою отдельную брошюру. Леопольд Леонидович Авербах - напротив, славней его не было в советской литературе, ответственный редактор журнала "На литературном посту", главный, кто бил писателей дубиной, и он же племянник Свердлова.
История книги такова: 17 августа 1933 года состоялась прогулка ста двадцати писателей по только что законченному каналу на пароходе. Заключённый прораб канала Д.П. Вит-ковский был свидетелем, как во время шлюзования парохода эти люди в белых костюмах, столпившись на палубе, манили заключённых с территории шлюза (а кстати, там были больше уже эксплуатационники, чем строители), в присутствии канальского начальства спрашивали заключённого: любит ли он свой канал, свою работу, считает ли он, что здесь исправился, и достаточно ли заботится их руководство о быте заключённых? Вопросов было много, но в этом духе всё, и всё через борт, и при начальстве, и лишь пока шлюзовался пароход. После этой поездки 84 писателя каким-то образом сумели увернуться от участия в горьковском коллективном труде (но может быть, писали свои восторженные стихи и очерки), остальные же 36 составили коллектив авторов. Напряжённым трудом осени 1933 года и зимы они и создали этот уникальный труд.
Книга была издана как бы навеки, чтобы потомство читало и удивлялось. Но по роковому стечению обстоятельств большинство прославленных в ней и сфотографированных руководителей через два-три года все были разоблачены как враги народа. Естественно, что и тираж книги был изъят из библиотек и уничтожен. Уничтожали её в 1937 году и частные владельцы, не желая нажить за неё срока. Теперь уцелело очень мало экземпляров, и нет надежды на переиздание - и тем отягчительнее чувствуем мы на себе бремя не дать погибнуть для наших соотечественников руководящим идеям и фактам, описанным в этой книге.
Справедливо будет сохранить для истории литературы и имена авторов. Ну хотя бы вот эти: Максим Горький. - Виктор Шкловский. - Всеволод Иванов. - Вера Инбер. - Валентин Катаев. - Михаил Зощенко. - Лапин и Хацревин. - Л. Никулин. - Корнелий Зелинский. - Бруно Ясенский (глава: "Добить классового врага"). - Е. Габрилович. - А.Тихонов. - Алексей Толстой. - К. Финн.
Необходимость этой книги для заключённых, строивших канал, Горький объяснил так: "у каналоармейцев не хватает запаса слов" для выражения сложных чувств перековки - у писателей же такой запас слов есть, и вот они помогут. Необходимость же её для писателей он объяснил так: "Многие литераторы после ознакомления с каналом... получили зарядку, и это очень хорошо повлияет на их работу... Теперь в литературе появится то настроение, которое двинет её вперёд и поставит её на уровень наших великих дел" (Этот уровень мы и посегодня ощущаем в советской литературе). Ну, а необходимость книги для миллионов читателей (многие из них и сами скоро должны притечь на Архипелаг) понятна сама собою". (А.И. Солженицын, "Архипелаг ГУЛАГ", М., Альфа-Книга, 2011)
"Официальный заказ на создание книги под руководством ОГПУ был зафиксирован в Указе ЦИК по случаю открытия канала и опубликован в центральных газетах 5 августа 1933 года, он гласил:
Поручить ОГПУ Союза ССР издать монографию строительства Беломорско-Балтийского канала имени т. Сталина". ( "Беломорско-Балтийский канал имени Сталина (книга)", статья из Википедии)
В середине августа со всех концов необъятной страны начали съезжаться писатели и деятели искусств - русские, украинцы, евреи, узбеки, карелы и др. Всего в количестве 120 штук. "Перед отъездом в одном из парадных залов гостиницы "Астория" было устроено праздничное застолье - по свидетельству участника, "впечатление от пиршества было тем большим, что оно происходило в голодный 1933 год"". ( "Беломорско-Балтийский канал имени Сталина (книга)", статья из Википедии)
Вот как вспоминают об этой экскурсии принимавшие в ней участие писатели:
"И, вообразите, литераторский поезд мчится сквозь ночь в Ленинград, и в названном поезде восседают, лежат, спорят, кушают, выпивают прозаики и поэты, знаменитые и не очень, равно как и те, кто еще никому не известен, но, по мнению Горького, вскоре будет знаменит.
Всю ночь пассажиры не спят, бродят друг к другу и целуются, и клянутся в бескорыстном служении искусству, и твердят, что сколь бы ни была стопудовой писательская судьба, всё же в итоге побеждает талант. Даже если слава приходит через полсотню лет.
И всю ночь по купе разносят пиво и бутерброды сотрудники госбезопасности в чине не меньшем, чем нынешний подполковник". (Евгений Габрилович)
17 августа.
"Вечером нас разместили в каютах судна, речного, крепко отдраенного и отмытого, и мы поплыли на север. Подполковники, разносившие в поезде бутерброды, отплыли с нами, как, впрочем, и их сослуживцы неизмеримо крупней.
И вот так и плыли мы - совесть и гордость русской земли - по вновь открыќтому Белбалтканалу от одного лагпункта к другому, и всюду на пристаќнях нас встречали оркестры из зеков и самые зеки в новеньких робах, вымытые и побритые, счастливые, застенчивые, лучезарные, и невозможно было поверить, что это и есть (и в немалом) именно пятьдесят восьмая статья". (Евгений Габрилович)
"Новый день встречаем на Медвежьей Горе. Низкое и хмурое небо. Нелетняя прохлада. Громадные валуны, покрытые толстым слоем бронзово-зеленой слизи. Рубленые, в два этажа, казенные дома. Белые, с зарешеченными окнами ряды бараков, захлестнутые гигантской петлей колючей проволоки. Это уже настоящий север.
На любые вопросы лагерники отвечали без запинки, бойко и весело. Да, воровали, грабили, осуждены. Отбывая срок, стали ударниками: рыли землю, рубили деревья, укладывали бетон, строили шлюзы. До того, как попали в лагерь, не умели держать в руках ни топора, ни лопаты, ни молотка, а теперь имеют разряд квалифицированного бетонщика, слесаря, механика. Были преступниками, жили за чужой счет, стали нормальными работягами. Вредили на советских заводах и фабриках, злобствовали, глядя на победоносную поступь советского народа. Теперь больно и стыдно вспоминать прошлое.
Преступник перекован в человека!
Поет хор каналоармейцев:
В скалах диабазовых вырубим проход.
Эй, страна, заказывай с грузом пароход!
Каналоармейский оркестр состоит из тридцатипятников - осужденных по 35 й статье уркаганов. Где трудно, где угрожает прорыв, туда сразу бросают оркестр. Играет. Воодушевляет. А когда надо, оркестранты берутся за кирку и лопату". (Александр Авдеенко)
"В одном из бараков писатели-москвичи неожиданно увидели своего собрата, поэта Сергея Алымова, автора любимой народом песни "По долинам и по взгорьям шла дивизия вперед". Обступили, здороваются, похлопывают по плечам, задают вопросы, и среди них неизбежный и самый главный: "Как ты сюда попал, Сережа? За какие грехи?" Саша Безыменский не удержался, чтобы не схохмить: "Сережу прислали таскать тачку по долинам и по взгорьям". Все засмеялись, в том числе и Фирин. Алымов даже не улыбнулся. Глаза его потемнели, как туча, набухшая дождем. Пользуясь веселым и явно дружелюбным настроением Фирина, Безыменский сказал: "Семен Григорьевич, не могу удержаться, чтобы не порадеть за собрата, попросить скостить ему срок. "Уже скостили. Скоро Алымов вернется в Москву". Сказал и удалился, сославшись на дела. "Сережа, так за что же ты все-таки попал сюда?" - без дураков, серьезно спросил Безыменский. Каналоармеец Алымов махнул рукой, заплакал и полез на верхние нары". (Александр Авдеенко)
Вот и первое достижение перековки писателей в придворных льстецов и лакеев при власти - чувство сострадания из их сознания искоренено уже почти полностью.
"- Здесь на каждом шагу упрятаны тайны. Под каждой плотиной. Под каждым шлюзом. В судьбе и работе каждого каналоармейца. Если бы судьбе было угодно омолодить меня и определить на ваше завидное место, место молодого писателя, знаете, что бы я сделал? Написал бы повесть "Тайна трех букв"". (Дмитрий Святополк-Мирский, в пересказе Авдеенко)
Три буквы, упомянутые маститым писателем, это не то, что вы возможно подумали. Это "ББК" - Беломорск-Балтийский канал. И тайны, которые упрятаны под каждой плотиной и под каждым шлюзом - это вряд ли кости тысяч каналоармейцев. Скорее перешедшему на марксистские позиции и только в прошлом, 1932-м году, вернувшемуся из Европы в Советский Союз Святополку-Мирскому мерещились какие-то другие тайны. Правда, перековка в коммунистического холуя счастья популисту не принесла - в 1937 году он был арестован и в июне 1939-го умер в лагере под Магаданом.
"Идем по каналу, вырубленному в граните. Последние тридцать восемь километров великого водного пути. Глубокие выемки чередуются с высокими утрамбованными насыпями.
Тут произошел разговор с одним из инженеров, сопровождавших нас от Медвежьей Горы. С глубоким знанием дела, с азартом рассказывал он нам, как строились плотины, дамбы, шлюзы. Инженер высок, мускулист. Холодный ветер, нежаркое солнце, дождь и ледяная крупа грубо, до шершавой красноты обработали его лицо.
- Я работаю на Беломорстрое с самых первых дней, - говорит он. - Великие трудности были преодолены и каналоармейцами, и чекистами. Чекистам было труднее. Вы только подумайте, в ходе строительства нужно было перевоспитать разнокалиберных преступников. Перековать разнузданных, оголтелых, ожесточенных разгильдяев в армию тружеников! Задача для титанов. - Он внимательно оглядел обступивших его писателей и закончил: - Люди делают революцию. Революция делает людей.
- А что побудило вас приехать сюда, на север? Давно вы работаете с чекистами? Инженер молчал. Потом сказал: - Произошло недоразумение, товарищи. Я не вольнонаемный. Несколько лет назад я был осужден. Сюда попал в числе тысяч себе подобных. Но я привык не отделять себя от чекистов. Делаем одно дело. Работаем все по-ударному. Инженер ушел на безлюдную корму. Мы проводили его взглядами.
<...>
Катаев не только насмешничает. Всем интересуется живо. При очередной беседе с Фириным спросил:
- Скажите, Семен Григорьевич, каналоармейцы часто болели?
- Бывало. Не без того. Человек не железный.
- И умирали?
- Случалось. Все мы смертные.
- А почему мы не видели на берегах канала ни одного кладбища?
- Потому что им здесь не место.
Посуровел веселый и гостеприимный Фирин и отошел.
Задумчиво глядя вслед чекисту, Катаев сказал в обычной своей манере:
- Кажется, ваш покорный слуга сморозил глупость. Это со мной
бывает. Я ведь беспартийный, не подкован, не освоил". (Александр Авдеенко)
После поездки по каналу многие участники экскурсии написали начальнику Секретно-оперативного управления ОГПУ Генриху Ягоде подобострастные письма:
"Милый Генрих Григорьевич, поспешно, на бегу поезда, чужой ручкой - Вл. Лидина, крепко-крепко благодарю Вас за великолепную мысль, позволившую нам увидать Б.-Б. канал. Страшно жаль, что не удалось мне увидать его раньше, весной, когда предлагали Вы. Целую Вас крепко".
(Всеволод Иванов)
"Дело не в том, что я видел грандиозные сооружения - плотины, шлюзы, дамбы и новый водный путь. Меня больше всего поразили люди, которые там работали и которые организовали эту работу. Мне не приходилось раньше видеть ГПУ в роли воспитателя - и то, что я увидел, было для меня чрезвычайно радостным".
(Михаил Зощенко)
"Тов. Ягода! Мы, Кукрыниксы, работая как художники-сатирики, избираем мишенью людей с "родимыми пятнами" прошлого. Этих людей мы бичуем. Если Ваша работа будет проходить такими темпами и все эти люди изменят свой внутренний облик - нам тогда скоро придется "перековаться" на другую профессию. Восхищены грандиозной работой ОГПУ!"
"Товарищу Ягоде от поэта, с гордостью носящего присвоенное ему враждебной нам прессой всех стран имя литературного чекиста
Донесение
Я сообщаю героической Чека,
Что грандиозность Беломорского канала
И мысль вождя, что жизнь ему давала,
Войдут невиданной поэмою в века,
И если коллективом вдохновений
Поэму Беломорского пути
Сумеем мы в литературу донести,
То это будет лучшее из наших донесений".
(Александр Безыменский)
"Генриху Григорьевичу Ягоде. "Человечность" и "гуманность" все же великие слова, и, мне кажется, не надо отказываться от них. Высшая человечность и гуманность есть то, что сделано Вами - первым из строителей ББК. Она заключается в замечательной работе над исправлением человека. Она заключается в заботе о создании лучших условий жизни для трудящегося человечества. Всякая иная человечность и гуманность есть ложь, лицемерие и ложь".
(Лев Никулин)
"Смешно и фальшиво было бы сусально расписывать лагерную жизнь. Огромная, суровая и прекрасная, но трудная, тяжелая, железная правда лежит в основе всех дел ОГПУ. Ее поняли бывшие воры и вредители, люди всех статей Уголовного кодекса. Ее необходимо понять писателям".
(Лев Кассиль, "Литературная газета", 29 августа 1933 года)
Кое у кого из писателей впоследствии всё-таки наступило прозрение:
"Мелькнуло немало лет, и только теперь, когда открылось многое из того, за что ночные разносчики бутербродов ломали подследственным ребра и зубы, я до конца уяснил суть той прогулки по лагерным пунктам. Однако в те времена эти оркестры и перековка казались неопровержимыми, и, возвратившись с канала в Москву, мы вновь собрались у Горького, чтобы составить книгу о Белбалтлаге. И писали очерки в эту книгу с таким проницанием в суть всего доброго в человеке, в его сердце и мысли, что у творца "Челкаша" при чтении проступали слезы. Впрочем, насколько я знаю, он вообще легко поддавался слезам".
(Евгений Габрилович)
"По разрешению Ягоды, с его письмом я ездил на Беломор, на свидание с братом, сидевшим в лагере. Письмо Ягоды сделало лагерное начальство очень предупредительным, за мной ухаживали. Когда я уезжал, спросили: "Как вы себя у нас чувствовали?" Огражденный от неприятностей письмом Ягоды, я ответил: "Как живая чёрно-бурая лиса в меховом магазине""
(Виктор Шкловский)
Воспоминания писателей приведены в статье И. Венявкина "Вдоль по Беломорканалу в 1933 году" (И. Венявкин, "Вдоль по Беломорканалу в 1933 году", https://arzamas.academy/materials/837)