Вот, наконец, на горизонте показалась полоска земли! Что за чувства может испытывать человек, не видевший суши больше месяца, может понять лишь тот, кто больше месяца не видел суши - это смятение, восторг, блаженство и невероятное счастье!

Нас встречали чайки, они уже поджидали корабль. На всем пути до берега птицы волочились за кораблем в поисках рыбы. Я вновь наслаждалась наблюдениями за этими большими и сильными птицами. Они были так свободны, так горды и величественны. Если бы только я могла стать одной из них и также нырнуть в прохладу океана, а затем, насытившись добычей, взмыть в воздух, чтобы снова парить!

Стояла дивная погода. Светило солнце, словно приветствуя меня на другом краю света, где мне теперь предстояло жить. Каким будет мой дом? Я даже боялась думать об этом - за последние полтора месяца я побывала в таких местах, что и забыла, как выглядит приличное жилище.

Когда корабль причалил и мы, наконец, сошли на землю, ровную, гладкую, спокойную, мне захотелось встать на колени и поцеловать её, но я сдержалась и сердечно простилась с капитаном и его супругой. А также с другими пассажирами, с которыми успела познакомиться за время путешествия.

- Мы проведём здесь некоторое время. Смотреть здесь особенно не на что, да и город не стоит того, чтобы его тебе показывать, но мне необходимо уладить кое-какие дела, - супруг прервал долгие часы молчания между нами. - Мы остановимся здесь неподалёку.

Я не стала говорить мужу, что не питаю интереса к Ливерпулю и хотела бы поскорее увидеть свой дом. По мне, так можно было сесть в карету сию минуту и отправиться в Лондон!

- Мне нужно отправить вот эти письма, - с этими словами я передала мужу два послания.

- Кому это? - сухо поинтересовался он.

- Фанни и моей подруге. Тут всё написано...

Мистер Джонсон посмотрел на письма и, прочитав имя "мисс де Йонг", вероятно, успокоился.

Затем он отвёл меня в меблированные комнаты, где мы должны были остановиться. Почти весь наш багаж он отправил в Лондон. Я сняла шляпку и огляделась - здесь было... элегантно. Лучше, чем в каюте, безусловно.

Вошла девушка, поздоровалась и принялась раскладывать салфетки на столике - вероятно, она собиралась подать нам чай.

- Милейшая, - обратилась я к девушке. - Милочка, подготовь мне ванну. Мне нужна горячая вода, - распорядилась я, но девица не понимала меня и лишь в недоумении смотрела в глаза. - Вода... Горячая вода! - повторила я, но девушка пожала плечами и удалилась.

Больше всего на свете я хотела смыть с себя навязчивый запах каюты, рыбы, морской соли. Он преследовал меня повсюду.

Девица подала чай и графин для умывания. Но я не хотела ничего, кроме горячей воды! Тщетной была и вторая моя попытка изъясниться... Когда же, наконец, вернулся мой муж, он застал меня почти в отчаяньи.

- Прошу разъясни же ей! Мне нужно помыться! - накинулась я на него, едва увидев в дверях. Он лишь засмеялся в ответ. Я же, видя, как он насмехается над моим желанием, опешила.

- С этим придётся потерпеть до дома.

- Что ты хочешь этим сказать? Мне нужно немедленно помыться! Неужели эти европейцы настолько нечистоплотны? Я провела на корабле больше месяца, мне необходимо, просто необходимо смыть с себя запах рыбы! - продолжала я.

- Прекрати этот шум и успокойся. Здесь никто не устроит тебе ванну, - отмахнулся он и пододвинул к столу стул с простой деревянной спинкой, на котором ещё пустовали фарфоровые чашки. - Иди пить чай!

Мне же оставалось лишь считать часы до приезда в мой новый дом. Что ждало меня там? Выцветшие подушки и занавеси? Пыльные шкафы? Интересно, моются ли англичане хотя бы перед Рождеством? Как же сильно рвалось моё сердце назад, в Хартфорд..."

***

О чтения старого дневника меня оторвал мой сын. Чарли подбежал ко мне, и я захлопнула тетрадь. Был чудесный день, светило солнце. Сложно было вернуться в реальность, из событий, произошедших более, чем десять лет тому назад. Вот он - мой мальчик. Мой чудесный, мой любимый Чарли! Моё сердце, смысл моей жизни!

- Мамочка, тебя все ищут! Миссис Мэнверинг, батюшка... И отец сердится, конечно же! Прошу тебя, идём же, - и он, схватив меня за руку, потянул из мира моих воспоминаний в сегодняшний день.

- Прости меня, я зачиталась. Погода такая прекрасная, я долго гуляла, а потом присела на скамью и потеряла счёт времени, - оправдывалась я.

Совсем скоро мы дошли до усадьбы. Снаружи толпились гости. Муж встречал меня грозным взглядом. Я же делала вид, будто ничего не произошло.

- Куда ты пропала, позволь узнать? - строго спросил он, подойдя ко мне.

- Прости, дорогой! Такая погода... А мы так долго сидели в шумном и пыльном городе! Здесь же - такая благодать, время летит совершенно незаметно, - я ласково взяла его под руку и улыбнулась самой нежной своей улыбкой. Гнев супруга медленно угасал.

- Ты должна меня предупреждать, когда уходишь так надолго. Да ещё и одна, - проворчал он.

- Прости меня, пожалуйста! - и я снова заглянула в его чёрные глаза. Весь мой вид изображал искреннее раскаяние.

- Полно, полно. Полковник и миссис Мэнверинг сейчас объявят о своей помолвке. И долг мой будет исполнен.

- Да - да, - подтвердила я. - Мы все наконец будем рады, когда жизнь твоей подопечной устроится должным образом.

Вечер был чудесным. Поздравления. Нежные объятия. Как же я была счастлива! Гора с плеч. Интересно, сколько продлится сей союз? Вернее, так - сколько выдержит полковник Витгенштайн терзания и слёзы нашей дражайшей миссис Мэнверинг?

Я незаметно удалилась с празднования. Больше всего на свете мне сейчас хотелось одного - обнять Чарли. Я тихо прошла в детскую. Мой мальчик лежал, укутавшись в одеяло, и играл своими маленькими оловянными фигурками, которые он, конечно же, взял с собой в это маленькое путешествие из Берлина - в загородную усадьбу к друзьям. Заметив меня, он спрятал их под подушку, а я - сделала вид, что ничего не заметила.

- Ты не можешь уснуть?

Он отрицательно помотал головой.

- Расскажи мне что-нибудь, - шёпотом попросил он.

Я подошла к кровати и устроилась рядышком, по удобнее.

- Хм... Что же мне тебе рассказать?

- Историю!

Я задумалась ненадолго.

- Что ж... у меня есть для тебя одна подходящая, - сказала я, прижимая к себе своего мальчика. - Она называется "Медея".

- Но мама... Мистер Шпак читал мне Медею. Это страшная история! В ней женщина убила своих детей!

- Это другая Медея, мой хороший, совсем другая, - ответила я и начала рассказ.

"В далекой южной стране у моря, берег которого окружен неприступными горами, жил Аолна. Он выращивал лозу с красными плодами, его люди бережно собирали их, и делали все вместе хмельной напиток, имя которому Танха.

Испивали они эту Танху и в радостях, и в горестях. С друзьями и врагами.

Шёл Аолна к богатству тернистым путем. Но скопив достаточно айнов, смог он купить этот горный склон с дивными плодами и взять в жёны самую красивую из всех женщин. Имя ей было Консуэло.

Они жили в любви многие годы. Консуэло родила Аолне двух дочерей, красивых как она сама. Хану и Медею.

Старшая его дочь росла на руках матери, младшая же, Медея, испивала с отцом молоко горных коз, обуздывала самых диких скакунов и держала нежными пальчиками плоды винограда. Отец лишь качал головой и щурил от счастья глаза, когда рассекала она горный ветер верхом, когда отплясывала с матерью танец Уни, топча красные плоды в кадках.

Был у Аолна друг. Имя ему Ланох. Вместе гнали они быков к горным просторам. Вместе волокли на себе камни, выкладывая дорогу к Великому Городу.

Случилось однажды, что Аолна и Ланох сторожили стадо при полной луне совершенно одни, в предгорье, в долине у моря. В ту ночь из глубокого леса напала на стадо стая диких волков. Голодные звери накинулись на молодое мясо.

Аолна бросился спасать свой скот. Он кричал другу, чтобы тот уводил быков. Аолна кинулся на хищных волков с отцовским кинжалом. Ланох спас скот и долго ещё искал друга в поле. Только кровавый след остался на земле. Ланох бросился в густой лес за верным другом. Ланох вырвал Аолну из когтистых лап волка, спас ему жизнь.

Теперь, когда прах старого Ланоха витал в горах, развеянный ветром, Аолна ещё должен был умершему другу.

- Как интересно, матушка! Это совсем не та Медея, которую мне читал учитель! - воскликнул Чарли. Я кивнула и продолжила рассказ.

С рождения Хану прошло семнадцать лет. В этот день семья Аолны испивала Танху из глубоких бычьих рогов. В этот день отплясывали свадьбу старшей дочери. Танха лилась рекой, говяжье мясо блестело жирной корочкой на столах. Артнг - имя её мужа. Высокий и крепкий, как бык, мышцы его были крепче железа, а в глазах - сталь кинжала. Принес он тысячу айнов и сказал:

- Вот мои деньги, Аолна, вот мой кинжал. Там, на горе, стоит мой дом. Вокруг него пасутся лучшие быки Великого Города. Каждый раз в день Начала Года будешь ты видеть на своем столе зажаренного быка. Отдай мне свою дочь, и я подарю тебе смелого внука!

- Хорошо, - ответил Аолна. - Я вижу, что ты сможешь поднять и унести мою дочь в свой дом. Поклон ему великий. А сможешь ли ты на плечи свои поднять самого тяжелого своего быка, которого жена моя зажарит к вашей свадьбе?

Артнг поклонился и ушёл. Не было его семь ночей и восемь дней. На девятый увидал Аолна из окна своей спальни странное существо. Как человек, да с ногами от плеч. Понял Аолна, что то и был Артнг. Шёл он от своего дома без сна с самым тяжелым быком из своего стада на плечах.

Как взошло солнце на следующий день, Артнг, выспавшийся и набравшийся сил, танцевал с красивой Хану. Старшая дочь Аолна испугалась в этот день. В первый раз видела она Артнга.

На свадьбе танцевали все: и мать - Консуэло, и Аолна, и молодые, и Медея, и гости.

Все пили Танху и отрезали себе ломти жареного быка.

Задорно плясала Медея. Ей уже исполнилось шестнадцать. Она была стройна, как быстрая кобылка, красива, как ночь, и нежна, как лицо восходящего солнца. Её глаза были сброжены из молодой Танхи и сладкого мёда, волосы сотканы из вороной гривы. Движения её были сродни с полетом бабочки весной. Кожа была бела как козье молоко. Брови вырезаны из чёрного месяца, губы тонки и красны, словно лепестки алых роз. Молодое её тело светилось счастьем. Грациозен был её танец.

Медея любила море. Его синие глаза и черные ночи. Медея любила зелёные горы, по которым скакали козы и высокие кони. Любила она виноград и небо, которое окутывало своей прохладой и нежностью.

Было у моря небольшое селенье. В этом селенье жил Давид. Он не был красив и обаятелен. Его чёрные глаза тоже любили синее море и золотую рыбу. Давид скакал на вороном, как крыло, коне и следил, чтобы все его жеребчики были смелыми и быстрыми, как горный ветер. Давид пришел на свадьбу, устроенную уважаемым Аолной. Он привёл самого красивого и быстрого жеребёнка в подарок.

Там Давид увидел Медею, чье тело купалось в воздухе Земли, как в голубом море на восходе горячего солнца. Медея улыбнулась, позвала его на танец и плясали они до зари. После шли вместе с гостями по горной дороге к новому дому молодой жены Артнга.

Хану попрощалась с семьей, испила последний глоток хмельной Танхи, обняла отца и мать и ушла за мужем.

Давид попросил Медею явиться на восходе к высокому холму на своей кобыле, и она пришла.

Давид сорвал Медее красивых горных цветов с пряным запахом и вплел ей их в косы. Он рассказал Медее о звёздах, что они видели вчера и попросил ещё об одной встрече.

И на неё пришла Медея. В этот день взобрались они на высокую гору и глядели оттуда на бескрайнее море, плескавшееся о берега их родной земли. И виделись теперь они каждый день по утрам, до сбора винограда. В этот день вновь пришли они на гору.

- Скажи мне, Медея, где получила ты такое красивое имя?

- Мне дал его отец. Я родилась на восходе, когда небо было окрашено в морской цвет, а море - в небесный. Когда синие птицы пели под окном, когда садовник принес к завтраку синие розы. Мой отец назвал меня своей богиней.

- Скажи мне, Медея, кто учил тебя рассекать ветер?

- Меня научил этому отец. Ещё он учил, что я всегда должна держаться прямо, чтобы не упасть. Никогда не опускать подбородок.

- Твой отец, очень мудр. Медея, твоё лицо краше этих утренних цветов! Глаза твои глубже моря! Мне кажется, что ты сошла с небес!

- Ты слишком добр ко мне, Давид. Ты всегда будешь мне хорошим другом!

Медея протянула Давиду руку. В кулачке её лежала ракушка, отточенная морем. Перламутр переливался всеми цветами, согреваемый лучами солнца.

- Возьми её и храни. Больше мы не увидимся. Прощай.

Медея ушла, оставив на земле примятую траву. Давид долго глядел ей вслед, а на вечер пришел к щедрому Аолне с самым лучшим своим жеребцом.

- О, мудрый Аолна, я привёл тебе этого коня и принес пятьсот айнов - отдай мне свою дочь! По ней сгорает моё сердце этот год, по ней тоскует моя душа, мои глаза хотят любоваться ею каждый день.

- Я вижу, Давид, что страсть твоя велика. Я видел, как ты появлялся на свет, я был знаком с твоим отцом, поклон ему низкий, знаю, что ты сможешь сделать Медею счастливой. Но скажи мне, знаешь ли ты, что значит Цыхаво?

Тишина была ему ответом. Давид опустил голову.

- Жаль, что отец твой не успел научить тебя главному. Цыхаво - это молчание. Молчание мертвых. Этими зашитыми устами были сказаны слова дружбы и долга. Ещё задолго до твоего рождения и появления на свет моей дочери, я дал Цыхаво человеку, чьей дружбой я горжусь по сей день. Я обещал ему, что его сын подарит мне верного внука от моей младшей дочери. Это Слово. Слово, нерушимое ничем и никем. Вчера прибыл ко мне тот, кому должен я дочь. Завтра будет её свадьба. Больше не приходи и с Медеей не видься. Хочу, чтобы сердце её остыло. Должна завтра она увидеть своего мужа. Уходи.

Давид поклонился Аолну и ушёл. В груди его били барабаны, сердце его кровоточило. Он оставил все дары. Давид решил выкрасть Медею до восхода солнца и до начала её торжества.

Он пришел в ночь под её окна и увидел, что там горит свеча. Давид выкрикнул имя любимой, но в ответ открылось окно и выглянула Консуэло - мать.

- Что тебе надо?

- Я пришел за Медеей! Я увезу её до рассвета!

На голову его вылилось ведро с помоями, а Консуэло выкрикнула лишь "сын шакала!" и захлопнула окно.

Давид побрёл по дороге, вымощенной лунным светом вниз, к родному селу с опущенной головой. Он боялся выкрасть Медею. Боялся гнева её отца и змеиных сплетен. Он ушел и через неделю танцевал свадьбу с дочерью рыбака, чьи волосы пахли морем и чьи бедра были шире материнского корыта.

С рассветом в спальню к Медее пришла Консуэло и принялась вплетать в её косы утренние цветы.

- Имя жениху твоему - Лаоноох, - прошептала она.

До свадьбы Давид всё же решил в последний раз увидеть Медею. Он надел на лицо маску зверя и пришёл. Он выхватил её из толпы гостей, усадил на своего резвого коня и помчал в белые горы. Они рассекали ветер, пока его не прорезала быстрая стрела лука Лаонооха. Железо пронзило бок жеребца и тот упал на голые камни, содрогаясь в предсмертных муках. Давид, не срывая маски, умчался прочь.

Лаоноох повёл невесту на свадебный пир. Никто, кроме него и отца не узнали о позоре Давида.

- О, мудрейший Аолна! - брезгливо отозвался Лаоноох. - Я принес тебе три тысячи айнов и самые прекрасные изумруды моей страны. Я сделал всё, что велел мне долг. А ты нарушил Цыхаво! Ты позволил чужаку увлечься твоей дочерью. Это позор тебе и твоей семье. Но я благороднее тебя и не скажу об этом ни твоей жене, ни другим. Твоя дочь достойна чистой совести. Её глазам место на небесах! Но я уезжаю в южную страну Золотых Песков и увезу её с собой. Сегодня она танцует с вами в последний раз.

Аолна осознавал свой стыд. Он предал своего друга. Предал он и его сына. Аолна позволил Давиду видеться с Медеей. Он нарушил Цыхаво, кара за это - смерть! Но Лаоноох великодушно простил его. Взамен он навсегда увозит дочь из родных краев.

- Щедрейший Лаоноох, сын моего горячо любимого друга, Ланоха, позволь Медее взять свою кобылу с собой!

- Жене моей не пристало скакать верхом. Твоей дочери некогда будет бездельничать.

Медея была в этот день столь красива, сколь капля утренней росы в безбрежной пустыне, куда должна была она уехать. Она танцевала на своей свадьбе с высоким чернобровым и сильным мужем. Она испивала Танху в последний раз, в последний раз глядела она на высокие горы и бескрайние зеленые поля, в последний раз гладила она свою кобылу. Прощалась она и с Хану, носящей в себе сына, прощалась с матерью и отцом.

С зарей села она на деревянный корабль на берегу её родной земли. Бросила она шёлковую фату на воду и долго ещё глядела на белое пятно на водяной глади с надеждой вернуться.

- Как же она будет жить так далеко от родных, матушка? -Так случается порой в жизни, мой дорогой! - и я, обняв сына, продолжила рассказ.

Медея и Лаоноох плыли уже шестые сутки. Расстилалась перед ними только морская гладь. С грустью, с тоской смотрела Медея на восток, туда, где уже утонули в воде её любимые горы. Медея закрывала глаза и видела отца, виноград, чувствовала ритм, отбиваемый чечётками во время танца винограда. Она видела свою кобылу, такую одинокую сейчас.

Лаоноох был рад. Стоило лишь окинуть взглядом будущую жену, как он понял: эта девушка - самое прекрасное, что он когда-либо видел! Её глаза глубже ночного неба, в них так же сверкают звёзды. Ноги её сравни стройным ножкам горной лани.

Сейчас Медея горела тоской. Она спускалась вглубь корабля и сидела.

- Вставай, Медея! Мы приплыли, - Лаоноох протянул руку молодой жене.

Медея встала и вышла из каюты.

На губах её ещё остался след последнего бокала Танхи.

Едва ступила она своей босой ножкой на берег, как острые иглы впились в нежные пяточки. Лаоноох взял Медею на руки. Песок был горяч, воздух - сух, а голубое небо сверкало жаркой злобой. Нежная кожа Медеи покрылась красными волдырями, ноги болели - она не могла ступать. Лаоноох хватался за голову! Он обязался хранить своё сокровище, оберегать! А Медея уже лежала, сжигаемая горячкой. Солнце здесь было едкое, злоба его прожгла всё вокруг до желтого сухого песка.

Когда повозки довезли молодых к высокому замку посреди пустыни, Медея встала на ноги. Лаоноох заказал ей самые красивые, в драгоценных камнях, босоножки из нежной кожи, аккуратно надел их на маленькие ступни.

Каменная скала выросла перед юной Медеей. Жёлтая пустыня жадным ртом поглотила просторы.

Одетая в шелка и бархат, Медея скиталась по каменному дому.

- Лаоноох, - обняла она мужа, - могу ли я взглянуть на восход солнца верхом на быстрой лошади?

- Медея, - спрашивал он, - неужто нечем тебе заняться? Украшай стол. Сегодня к нам пожалует знатный гость.

Медея лишь кивнула.

В высокой башне было окно. Из него - виден краешек моря. Каждый вечер приходила туда Медея и глядела, как алое солнце купается в воде.

Прошло три недели с тех пор, как краснощёкая Медея танцевала Ханку.

Лаоноох каждый день приносил ей утренний цветок кактуса. Он был остр, некрасив и непахуч. Его короткий стебелёк колол пальчики. Но Медея вплетала его в косу и носила весь день.

Лаоноох был щедр. Медея не знала нужды. Она была одета в самые красивые наряды. Носила самые красивые туфли. Каждый вечер касалась она натертых мест нежными пальчиками, каждый день снимала она тугое платье. Бледные её щёки больше не покрывались румянцем утреней зари.

- Медея, любимая, - обнимал её Лаоноох, - я так люблю тебя, что могу подарить всё, что ты только пожелаешь!

- Лаоноох, подари мне стакан молока! - просила Медея.

- Милая, зачем тебе верблюжье молоко! Оно такое невкусное! Соки манго куда питательнее!

Медея лишь кивала головой. Шли месяцы.

- Медея, - однажды сказал ей Лаоноох, - почему ж ты так похудела? Скушай свежее манго!

- Я не голодна, - отвечала она.

На следующий день Медея сняла туфли и тугое платье. Она бродила по каменному серому дому босиком в том наряде, что остался у неё со времен зелёных гор и виноградников. Медея взглянула в окно и вспомнила Давида. Юноша говорил ей про звезды, такие близкие и такие далекие... Медея смотрела в окно и видела в нём яркие точечки небесных светил, она тянула тонкую, худую руку на волю, к широкому небу.

Сердце Медеи обливалось кровью. В груди её стучали барабаны. Легкий восточный ветер подул в окно.

На второй день Лаоноох разбил фарфоровую тарелку с фруктами перед лицом Медеи.

- Я требую, чтобы ты поела! - повышал он голос.

Медея сидела на стуле и смиренно глядела в пол.

- Лаоноох, я не голодна, - твердила она.

На третий день, когда Лаоноох привез ей сочное манго, Медея вновь отказалась от еды.

Лаоноох принес ей молоко верблюда - она сделала два глотка. Густые её чёрные ресницы были опущены. По бледной щеке катилась одинокая слеза.

- Лаоноох. Моё сердце болит. Лаоноох, ты увез меня от моей семьи, от моих гор - местное солнце сушит мою душу, - тихо бормотала она.

- Чушь, - вскричал он. - Твой отец смел нарушить Цыхаво! Я никогда не привезу тебя к ним! Теперь ты моя жена! Ты слишком привередлива!

Медея закрыла глаза и предстала перед ней молодая козочка, отец со свежим молоком в руках, увидела Медея и Танху, и танец винограда, который отплясывали они с Хану и мамой. Вспомнила Медея, как рассекала она воздух на своей кобыле, синее бесконечное море, у которого родилась. Медея видела, как маленькой девочкой перебирала она ракушки на берегу бездонной глубины, как порхали над её головой поющие птицы, вспомнила девушка песни ветров, завывавших меж лощин, почувствовала на ладонях холод белых снежинок.

- Медея! Медея, очнись! -Лаоноох тряс рукой её плечо.

На четвертые сутки Медея не смогла подняться. Она лежала на каменной кровати в высокой комнате и смотрела на мерцание свечи. Истощавшие руки её не держали больше приборов. Медея лишь изредка просила воды тихим голосом.

Лаоноох каждый день привозил знатных гостей в каменную крепость посреди желтой пустыни и требовал Медею к столу.

- Медея, гляди, какие я принес сочные манго! Их сок сладок, точно молоко коровы, а мякоть нежна, как молодая баранина!

- Нет, Лаоноох, спасибо. Я не голодна.

- Какая дурнушка у тебя жена, - твердили вхожие в дом люди.

Лаоноох не смотрел на худобу Медеи, не глядел он и в бездонные её глаза, изголодавшиеся по зелени просторных лугов, не брал он её тонких рук, жаждущих прикосновений к плодам винограда. Каждый день приносил он изумруды, зелёные, как молодая листва, одевал Медею в красный, как роза, шёлк.

На пятый день Медея заснула. Дух её унесся к бескрайним лугам и голубым озерам, к высоким горам и морю цвета восхода солнца. Дух её завывал с ветрами в острых лощинах, смотрел с высот полёта на счастливое лицо Давида, качающего на руках первенца.

Лаоноох вошел в спальню любимой. Безжизненная рука её свисала с кровати. Упал на колени Лаоноох, поднял руки к раскаленному небу. Обнял он тело любимой и взвыл, как степной волк воет на полную луну. Сердце его обливалось кровью от горя. В груди - скреблись дикие пустынные звери.

На следующий день собрал он караван из молодых верблюдов и отправился с бездыханной Медеей к Аолну, чтобы тот развеял её прах над родными просторами".

- Матушка... - послышался тоненький голосочек Чарли. - Такая грустная сказка!

- Я думала, ты уже спишь, мой родной.

- Матушка, а эта девушка, которую увезли за моря - это ты?

Я незаметно улыбнулась и погладила сына по голове.

- Но я же жива, в отличие от Медеи. И счастлива. Иногда, - продолжила я, чуть погодя, - нужно забыть о своих привычках. Жизнь так переменчива. Порой ты не знаешь, что с тобой случится завтра и где тебе придётся жить. Человек должен уметь подстраиваться, что бы ни случилось. Надо жить дальше, - сказав это, я заметила, что Чарли уснул. Тихо выбравшись из его кровати, я вышла из комнаты.

Все ещё праздновали помолвку полковника Витгенштайна и миссис Мэнверинг. Мне совершенно не хотелось присоединяться к ним, и я затаилась в библиотеке, взяв свой дневник. Тут мне никто не помешает дочитать его до конца. Я устроилась поудобнее и погрузилась в чтение.