Загорские костры поднимались до неба. Трещали, разбрасывали искры. Люди танцевали вокруг и пели под звуки бубна, ночь напролет.
Ночи напролет.
Управляющий центр Семь Радуг восставал из обломков. Сегодня мы высаживали деревья, позавчера штукатурили жертвенник, а потом отдыхали. На восстановление центров стекались люди со всей страны: в Загорье немного развлечений.
По дороге сюда я встретил путешественников, которые шли от самих Семи Рек, и скоро мы болтали так, будто знали друг друга всю жизнь. Я говорил правильно, вел себя так, как они ожидали, а рассказывать небылицы о своем прошлом я всегда умел.
У нас бы сказали - Семиречье... неважно.
Вчера я помогал выкладывать мозаику. Расплавленное золото, янтарь, лимонное стекло, молочно-белое, большие солнца, малые солнца, красное солнце, синее солнце. Культисты из новой секты "Знаки Солнца" постоянно останавливались и хвалили. Не за талант, за старание.
Культисты Знаков помогали с охотой и делали самую сложную работу. Сюда пришли другие мелкие секты, у них были свои костры: я сразу со всеми перезнакомился, но они так рьяно рассказывали о себе, что в голове все перепуталось. Я постарался проскользнуть мимо незамеченным, избегая приглашений посидеть у огня, поучаствовать в ритуальных плясках или подискутировать на важные культистские темы. Очень общительные сектанты.
Яркие цвета, яркие тени, изобилие, солнце и кровь. Загорье пело и плясало и щедро делилось своими дарами.
В дом, где поселили рабочих, я сегодня пришел чуть ли не раньше всех; ряды коек уходили в темноту, и я прилег отдохнуть на свою.
Солнце, пыль и горькая полынь. Солнце, ветки, ломящиеся от спелых плодов, кровь, втоптанная в пыль.
Солнце, соленая вода, улыбки...
В голове тихо звенело.
К полуночи шум снаружи стал громче. Мои спутники пришли, чтобы меня разбудить, перебудили всех, и со смехом потащили наружу. На главной площади поставили медную чашу, и культисты Знаков Солнца выстраивали гомонящих людей в очередь. Каждый человек подходил и доставал из чаши камешек. Кто-то сильно расстраивался, кто-то держался спокойно.
Чаша оказалась почти с меня ростом. Толпа сомкнулась за спиной; стоящие полукругом культисты смотрели испытующе, пристально. Я протянул руку и вытащил пустую белую гальку.
Очередной соискатель с радостным криком поднял над головой камень с меткой. Круг и лучи. Люди окружили его, обнимали, хлопали по плечам, пожимали руки, а он широко улыбался.
Я тоже подошел поздравить, стараясь выглядеть радостно. У меня не получилось, и человек снисходительно потрепал меня по голове:
- Не переживай! Однажды и тебе повезет.
Это был культист из малой секты, судя по амулетам. Культисты из другой малой секты, которые вытянули пустые камни, сгрудились кругом, глядя на счастливчика с завистью, а потом ушли к своему костру.
- Мы сейчас рядом с будущим хранителем Семи Радуг, - сказали мои спутники. - Ну и ну!
- Везет достойным, - к нашему костру подсел культист в красном. Его мгновенно завалили вопросами, и он с терпеливым дружелюбием отвечал.
Чтобы дом стоял крепко, у дома должен быть прочный фундамент. Жертва ляжет в основу.
Культист попросил помочь ему отнести чашу и собрать камни. Я согласился.
Под арками-радугами, ведущими к ритуальному центру, было темно. Культист с наслаждением втянул жаркий воздух:
- Как нам повезло, что мы родились в нашей стране!
Конечно же, повезло.
В долине горели костры, и люд планировал веселиться всю ночь. После жертвоприношения обещали недельную плату, и жизнь была хороша. Со Знаками Солнца я встретился случайно.
Хотя кому я лгу.
- Сплошные хорошие знамения, - культист с натугой втащил чашу в хранилище. Я помедлил, переступая через порог. - В тебе есть подходящая искра, я вижу. Ты бы хотел получить жребий?
Загорские культисты были весьма внезапны. Сквозь закрытые двери почти не проникал шум снаружи; мы были в хранилище одни.
- Я должен?
- Тогда еще рано, - с сожалением ответил он. - Сомнений быть не должно. Будешь точно уверен, всегда обращайся к любому из наших.
Культист смотрел с вдохновением. Я не был похож на загорца, но не был похож и на жителей Аринди. Мне пришлось изменить внешность, но я знал, что это хилая маскировка. Я был светлым магом, который вызывал у людей доверие; этот загорский культист тоже был магом. Но вряд ли ему когда-либо удавалось поговорить с настоящим идеологическим противником. Доказать что-то противнику.
- Жертва должна быть добровольной. Что сумеет сохранить хранитель, который сомневается и ненавидит?
И культист считал, что мне некуда деваться.
- Везет достойным, - я едва разлепил губы. - Разве хорошо, когда достойные умирают?
- Каждый гражданин должен быть готов пожертвовать свою жизнь, свою кровь и плоть своей родине.
- Но ваши жертвоприношения не работают.
Как любой светлый, я постоянно пытался понять - если мы поймем причину, то найдем способ. Хотя ритуал не обязан действовать на внешний мир. Ритуал может действовать на участников ритуала.
- Что стоят пустые обещания? Обещание жертвы имеет силу только тогда, когда каждый действительно может ей стать.
Загорье было тонко настроенной системой. У нас пытались придумать, что с ним делать: но что сделать с миллионами людей, которые так чисто и слепо верят в то, чего нет.
Когда я уходил из Загорья, на перевале горели жертвенные костры. Еще один отряд, возвращающийся с победой или с поражением, расстался с жизнью.
Хищные звери бродили у алтарей и слизывали замерзшую кровь. На меня они отвлеклись и передали, что над перевалами чистое небо и путь открыт. Некоторые хищные звери носили рваные красные тряпки, в которых угадывались одежды культистов.
Наверное, если спросить, кто любит Загорье искренне и сильно, то здесь будет ответ. Хищные звери считали, что светлейшее Загорье существует ради них.
***
Аринди. Семь лет спустя
Мне снился пустынный морской берег. Низкое хмурое небо; легкий неуютный ветер, треплющий траву, плавно накатывающие на песчаную косу волны. Ничего, кроме воды, земли и неба. Казалось, никто и никогда не ступал на этот берег. Волны шелестели, вечно, ветер пересыпал песок, вечно.
Я еще хранил образ в сознании, когда открыл глаза.
Рассвет только начинался, и свет в комнате был туманным и белым. На столе в гостиной лежала гроздь рябины, и я кивнул в пустоту. Пора.
Море сливалось с небом. Лица коснулся теплый влажный ветер со сладким запахом цветов. Где-то там, в молочной дали, лежали беззаботные цветущие Острова, и я внезапно понял, что хотел бы увидеть их еще хотя бы раз. Я никогда не скучал по ним.
Я вышел на балкон, выходящий на город, и пораженно остановился. Весь город на склоне был украшен реющими в воздухе рыбами - серебряными, многоцветными, с яркими плавниками.
Матиас оделся в шелковую накидку с плывущими по ней серебряными рыбками и был сама таинственность. Но его распирало от гордости, и долго хранить секрет он не смог.
- Побережье решило поддержать своего магистра и пожелать скорейшего выздоровления!
Это было... трогательно.
Вчера вечером я сидел перед камином и держал на коленях две бумажные папки. Их оставил для меня в сейфе Нэттэйдж. Всего две.
Без Нэттэйджа Нэтар казался опустевшим. Даже его рыбы грустно висели в аквариуме, сбившись в угол. Я удивительно привязывался к людям, даже ко врагам. Но это не могло их спасти.
Власть над Нэтаром решили передать заместителям Нэттэйджа. Все равно в делах Нэтара никто не разбирался, а беспомощность замов была притворной, и после гибели начальника они вняли и присмирели. Нэттэйдж оставил послание для каждого: после вскрытия сейфа его заместители заперлись в кабинете и долго совещались. Потом дверь открылась; одна из волшебниц поклонилась и села за стол:
- Меня зовут Нефер. Внутренняя служба продолжает работать в штатном режиме, - и сняла серый колпак.
...- Что это? - Матиас любопытно уселся рядом.
- Это, - я положил руку на первую папку. - Правдивая история про светлого магистра, что родился на волшебном острове и пришел сюда, чтобы всех спасти.
Увесистая папка, полная всяческих чудес.
- А это - то, как было на самом деле.
Я взвесил в руках обе папки и бросил одну в огонь.
Огонь горел ярко.
- Мир не существует без нас, Матиас. Но верно и то, что мы не существуем для внешнего мира. Только то, что видят другие, что слышат другие. В итоге от нас не останется ничего, кроме той истории, что мы сами рассказали. А настоящих нас - нас не останется.
Огонь бросал на лицо Матиаса мрачные тени.
- Мне не нравятся твои речи, Тсо Кэрэа Рейни, - сухо сказал он.
- Я тренирую речь перед Первым Лордом Заарнея. Может быть, ему тоже не понравится, и он уйдет.
Мои светлые уезжали на север, и я пришел их проводить. Как и всегда, без моего надзора они вели себя почти как живые люди. Хотя стоит ли их винить, если я сам не видел в них людей? Они просто принадлежали мне.
Островитяне-заговорщики ехали вместе с ними. Я долго выбирал наказание, которое звучало бы грозно, но таковым не являлось, и в последний момент напоказ заменил казнь ссылкой на север. Островитяне не выезжали с побережья, и наш островной квартал в Полыни был единственным и не продержался долго. С берегов теплого моря север виделся дремучим и очень страшным.
В тюремных стенах заговорщики выглядели поникшими - как все островитяне, пойманные в клетку. Но, по крайней мере, они не успели забыть, почему здесь находятся. А если забывали, то спрашивали у охраны, а те объясняли, почему им нельзя домой. Местные жители пытались носить им передачки и каждый раз как в первый изумлялись, что двери закрыты, а у дверей караульные, пели под окнами жалостливые песни, а потом все рыдали, обнявшись. Беловолосые люди клонились к земле как цветы и изо всех сил упивались своей горькой ссыльной судьбинушкой.
Охрана очень радовалась их отбытию.
Компания Бринвен хохотала над понятной им одним шуткой. Костыли Бринвен были изрезаны в деревянное кружево; локтем она опиралась на плечо Кайи. Когда светлые прикасались к Кайе, они помнили, что он здесь.
Я помнил, как Кайя сидел в одиночестве в темной столовой: я должен был это сделать, и потому отодвинул стул и сел напротив. Кайя не поднял глаз, растирая ладонь с навеки отпечатавшимися линиями, и уклончиво сказал:
- Интересно, как там Кималеа?
Не очень хорошо, если вулкан Кималеа держали во сне печати Кайи.
Искра Кайи не восстановилась. Мы пытались провести инициацию снова, но искра гасла, как будто ее мгновенно задувал ветер. Возможно, второе гашение дара критично. Маги с погашенным даром жили недолго.
- Теперь я понимаю, почему вы так смотрели, - криво улыбнулся он. - Со стороны община выглядит ужасно.
Почему же. Главное привыкнуть.
- Возможно, это знак. Темное посвящение может сработать.
Может. Не думаю, что темные будут рады. Я не хотел рассказывать сказки, что все наладится - я не знал это точно. И я не думал, что Кайе нужны сказки.
- Не торопись, Кайя. Что бы ни случилось, ты останешься в светлой гильдии. Мы продолжим пытаться. Лично я считаю, что твоя искра вновь зажжется.
Кайя наконец поднял голову и посмотрел на меня. Мне было жаль, что я держал его за какое-то чудовище: он был обычным человеком, и не стоило мерить всех по себе.
- Я не боюсь будущего, - Кайя не был радостен; но глубокая убежденность звучала у него внутри подобно светлой искре, давая опору. - Я должен вам признаться, магистр. Когда на острове я утешал отчаявшихся... я говорил, что светлый магистр помнит о нас и спасет нас. Но я сам в это не верил. А потом вы пришли за нами и нас спасли.
...Техники пропустили последний поезд, перегородили рельсы, и начали устанавливать на въезде бетонные блоки.
Высший Джиллиан тихо и незаметно пришел пешком. Остановился перед лабиринтом бетонных блоков; смысл приготовлений он понял. Я впервые видел, как что-то в человеке ломается так стремительно.
Высший Джиллиан аккуратно обогнул приготовленные для него преграды, перекинулся словом с островитянами и остановился рядом со светлыми.
- И что между ними может быть общего? - ревниво спросил Иллерни.
Покушения? Островитяне сказали Джиллиану, что боятся ехать к темным; Джиллиан сообщил, что нечего бояться, ведь он поедет с ними, и бедные островитяне совсем забоялись.
Из Вальтоны докладывали, что темные отряды блестяще зачистили территорию от нэртэс. Руководил отрядами темный маг Ринвель.
Когда в Вальтоне я взялся подвезти Миля, нэртэс взялись преследовать нас по морю, но темные отряды выехали навстречу. Ринвель выскочил из машины, увидел меня и заскочил обратно. Он и правда старался перевестись как можно дальше.
Позже Матиас передал мне конверт - стандартный конверт внутренней службы. Было заметно, что конверт долго носили с собой и помяли, а потом пытались разгладить утюгом. Письмо поспешным, дрожащим почерком гласило:
"Я понял.
Вы сказали это прямо.
Вы не важны для меня, сказали Вы мне, это была Случайность. На моем месте мог быть любой.
Дела магистра говорят за него. Вы пришли за нами в Иву.
Вы пришли не потому, что я важен для ваших планов.
Мы - Не пыль под колесами темной гильдии".
Смешно.
Одна из маленьких островных акул все-таки погибла. Остальные акулы были живы и здоровы, но эта нет.
Я выкопал для нее могилу в сухой земле и похоронил, завернутую в ткань. Я бы мог положить ее в лодку и оттолкнуть от берега, чтобы она плыла на восток, но в этом не было смысла.
Со мной был только Матиас: Матиас наблюдал с интересом, а потом отвлекся на ловлю стрекоз. Матиас не знал, что такое смерть.
В моих покоях все лежало по местам, был порядок. Я взял держатель для папки, об который когда-то поранил руку, неторопливо разогнул и метнул не глядя. Железка глубоко вошла в деревянную оконную раму.
Побережье готовилось.
Корабли и лодки завели в доки. В побережных общинах окна домов были закрыты ставнями, по пустым улицам ветер гонял пыль. Мелкие деревни уже вывезли, горожане заканчивали эвакуацию, а на закрытых боковых входах убежищ горел алый цветок. Джиллиан проверял двери после всех и запечатывал их.
На опустевшей площади Кипариса стояла рыба из железных прутьев, а внутри нее - модель побережья с горами, пляжами и маленькими домиками.
- Говорят, что наш мир - большая рыба, которая плывет в очень темном и очень глубоком море, - сказал я Матиасу.
На чешуе плоских тканевых рыб тоже было изображение берега. Но не страшно то, что мир рыба; страшно то, что мы в океане не одни.
Джиллиан что-то подробно расписывал на табличке, а Матиас внимательно читал, иногда начиная хихикать.
- Я не господин Кэрэа Рейни, - наконец смилостивился он.
Джиллиан отшатнулся с диким лицом. Ничего странного в моем поведении он до того не замечал.
Матиас подошел ко мне, крепко зажмурился и открыл глаза. Прежде ярко-фиолетовые, теперь его глаза стали обычными серыми.
- Давай вместе подойдем к Милю и его напугаем?
Кажется, это прекрасная идея.
Тут Матиасу удачно позвонили из столицы. Мирретей осторожничали и предпочитали связываться со мной через него. Шпион вражеского государства Мирретей нравился: они считали, что он человек новый, а значит, ему можно задурить голову. Но Миль походя сдернул с его головы наушники:
- Дай я сам с ними поговорю. Куда ты так вынарядился, тварь? А вы, Рейни, не стойте на дороге, здесь машины ездят!
Мы переглянулись и пожали плечами. Мы не были полностью похожи, и цвет глаз заарна уже становился прежним. Но темные не особо внимательны.
- ...сам к вам приеду, - зловеще закончил Миль тихий и вежливый монолог. Как высокопоставленный мирринийке, Миль сам входил в Мирретей. - И как эта страна жила без меня? Рейни, где ваше церемониальное облачение?
- На броню? - безрадостно уточнил я.
- Загорцы носят, и вы не жалуйтесь. Да, я видел ваш список недоделанных кандидатов в высшие. У нас уже не высший совет, а ясли для слепых мальков... - глубина аналогии не показалась Милю достаточной. - Личинок бездны и низменных червей.
Личинка бездны, низменный червь или слепой малек - кто ты сегодня? Но такого радикального обновления гильдии не проводил даже Шеннейр. Я могу собой гордиться.
- Это просто вы слишком долго живете, Миль. И вы сейчас самый опытный высший маг, я уверен, вы вырастите из них настоящих высших хороших людей, таких же, как вы, - я помедлил и неохотно добавил: - Вы и еще Эршенгаль.
- Этот опытный? - если Миль и хотел возразить, то сейчас передумал. - Посмотрите-ка, темная гильдия обнаружила у себя человека, который хочет трудиться, и сразу на нем поехала! Он потащит все, что на него Шеннейр скинет.
Взаимоотношения Шеннейра и Эршенгаля не нравились Милю так же, как мне. Эршенгаль был слишком подчинен своему магистру. Я поймал брошенные обратно наушники Матиаса и поклонился:
- И спасибо, что заботитесь о моих светлых.
Просто чудо - наблюдать, как Миля корежит от отвращения от моей благодарности.
- Я столько раз помогал вам, Рейни, а вы благодарите меня за ваших светлых?
Миль был не прав. Я всегда старался показать, что мои фишки для меня ценны. Тех, кто не был ценен, я уже убил.
В убежище Остролиста Джиллиану вручили корзины, полные цветов мака. "Высший Джиллиан, - проносилось в толпе. - Высший Джиллиан". Джиллиану было не обязательно радоваться, но это значило, что Побережье наконец заметило, что он существует.
Я читал трактат о цветах земных, который приписывали одному темному магистру. Об астрах, камелиях, ирисах. О форме венчика, изгибе лепестков, и во всем был свой смысл.
- Среди всей темной гильдии должен же быть хоть один истинный темный маг, - сказали власти города, что вручали цветы.
Жизнь истинного темного Джиллиана была полна внезапных поворотов.
Над его головой взорвали рыбу-хлопушку, и Джиллиана обсыпало алыми лепестками. Джиллиан достал табличку - часть лепестков с его одеяния посыпалась вниз - посмотрел на нее, спрятал, и принялся взмахами руки подгонять людей, идущих в убежище.
Мне вручили огромную рыбу из вышитой ткани, натянутую на плоский каркас. Рыба едва умещалась в руках, но отдавать ее помощникам сразу было бы невежливо. Так я и поехал вместе с ней.
Дорога ровно ложилась под колесами машин. Позади оставалось море и белая арка на утесе, и я отвернулся. Что уж теперь жалеть о прошлом.
Аринди вновь расстилалась по сторонам. Мы ехали так быстро.
...Я помнил, как мы застряли посреди дороги: сломалась машина. Ветер опалял жаром, стояла великая сушь. Они лежали под навесом, держась за руки, и тяжело дышали, а мы бегали к колонке, набирали едва текущую ржавую воду, накрывали их мокрой тканью. Стоило выйти из-под навеса, как солнце обрушивалось на плечи всей тяжестью. Над горизонтом в мареве поднимались башни Полыни; но это был мираж, они были далеко.
Тогда я впервые услышал этот звон. Тихий, почти неслышный звук плыл над землей, отдаваясь в голове вместе с пульсацией тяжелой крови.
Я не понимал, откуда берутся воспоминания. Такие четкие, такие яркие. Я не ждал их. Тогда все закончилось хорошо - тогда не могло закончиться иначе. Мы сидели в больнице маленького городка, на прохладном кафеле, и смеялись. Тени держали меня за руки, их руки были горячими, липкими от пота, прохладными, мокрыми от воды.
Твой камешек черный, твой камешек белый...
Я устал так много помнить.
С прохладных холмов меня приветствовал замок Лонгард. Лонгарду было одиноко, и сквозь призыв слышалось нетерпеливое хныканье: Лонгард не понимал, почему его бросили. Из тенистых долин меня приветствовала едва открывшая глаза Иншель. Иншель любопытно разглядывала все, что ей попадалось, и спрашивала, когда же вернутся те, кого она помнила.
Шеннейр ждал нас на подходе к Вихрю, на той самой обзорной площадке. Здесь уже вырос маленький постоянный лагерь. Шеннейр смотрел на безобразно распухший Вихрь в короне молний, на опустошенную равнину, и я понимал, что зрелище разрушения и ярость бури ему милее любого праздника.
Вокруг висели линзы, пока отключенные. О том, что происходит, мы объявляли на весь материк.
Дела на материке шли бурно. Карту, висящую в кабинете Нэттэйджа, сплошь испятнали язвы сражений - там, откуда доносилось громкое эхо сработавших заклинаний. Северная коалиция распалась на три страны, каждая из которых утверждала, что к Северной коалиции отношения не имеет и по ее обязательствам платить не будет. С освобожденных земель с нами робко пыталось связаться общество Чианта-Роо.
В Загорье творилось что-то странное. Жертвенный костер на перевале в этот раз не зажегся. Маленький отряд загорцев вернулся домой. Такие перемены должны были свидетельствовать о смене парадигмы: Загорье кипело, накрытое плотной крышкой. Я не думал, что ЯнИнш вернется домой. Но он был верным гражданином своего государства, а главной целью Северной коалиции всегда было Загорье.
На севере гражданская война, в Загорье гражданская война, по всему материку. Я очень толковый магистр.
- Война - ключ ко всему, - Миль торжествовал. Хотя, казалось бы, темному магу Милю война принесла только страдания. - Война - это ответ. Все решается войной, и люди всегда будут воевать. Признайте это.
И мне становилось смешно. Кто из нас наивен? Мир не достигается просто так и запросто.
Участие в деле темного и светлого магистра было важным. Это не первая попытка: когда Ишенга и Шеннейр работали вместе - это вызвало небывалое единение гильдий. Правда, потом они все испортили.
Вихрь наблюдал за мной. Я вернулся, я же обещал.
Среди темных настроение царило приподнятое. Они чувствовали, что надо напрячь силы для финального рывка, а дальше или блистательная победа, или сокрушительное поражение. Столь ясный и судьбоносный выбор будоражил кровь.
- Храни надежно, - я передал Матиасу ларец с венцом Та-Рэнэри внутри. - Никто не должен его касаться. Я не хочу, чтобы мой артефакт трогали посторонние.
Будь у меня время и силы, я бы только тем и занимался, что предлагал темным померить венец. Но времени на развлечения хронически не хватало.
Матиас кивнул, торжественно прижимая сверток к груди. Я опасался, что Первый Лорд слишком сильно воздействует на эмпатическое восприятие, и потому решил не использовать усилители; и поэтому здесь оставался Матиас. Первый Лорд мог переподчинить заарна себе.
Эршенгаль тоже оставался. Теперь он стал слишком ценным, чтобы брать его с собой.
- Проследи, чтобы к нашему возвращению страна не развалилась окончательно, - велел ему Шеннейр. Отношение Шеннейра к своему лучшему магу оставалось по-прежнему небрежным.
Эршенгаль молча поклонился.
Матиас посмотрел на Шеннейра через полузакрытые веки, и, не проявляя эмоций, ответил:
- Да.
Вот так и должно было выглядеть настоящее прощание. Строго, торжественно. Без хлопушек.
Мы уходили вдвоем - на этот раз мне доверяли больше.
Вещи для нас были готовы давно, но потом лаборатории что-то забеспокоились, забрали их обратно, дорабатывали и проверяли, и сделали новые. Эршенгаль дополнительно принес мне броню - жилет из легких костяных пластин со знаками. Он не был уверен, что я ее возьму, но я взял. Принцип построения знаков был вполне светлым.
- Мой наставник был разносторонним человеком, - сказал он.
Наставник Эршенгаля был сосредоточием всех достоинств. Почти как мой магистр Ишенга.
- Мой наставник был лучшим, - ровно согласился Эршенгаль. - Он многому меня научил.
Я с неприязнью понял, что он скучает. Но эмоции никогда не руководили Эршенгалем.
- Он не прощал неправильных поступков. Он поступил неправильно.
И он мертв.
Броня должна была защищать от вредного влияния Заарнея. Шеннейр презрительно поморщился на защиту, которую ему предлагали.
Иллерни подошел с загадочным видом, волоча с собой два ящика. Я понял расчет темных: чем позже я увижу, что они приготовили, тем меньше шансов отказаться.
- Это последний артефакт, который сделала Гвендолин, - Иллерни с поклоном передал мне плоский обруч из множества спаянных серебряных нитей. - Великий маг Гвендолин сделала это своими руками для вас.
Я представил, как Гвендолин склоняется над верстаком, тонкими нежными пальцами перебирает катушки с нитями: серебро сияет и звенит во мраке. Ее лицо бледно проступает из темноты; Гвендолин закрывает его маской сварщика. Обруч был настолько тонкой работой, что его было страшно держать в руках. Он напоминал шлем оператора, который я видел на нижних уровнях замка. Замок поможет мне уйти и вернуться.
Иллерни положил передо мной объемный футляр и открыл. Там лежал Зет-один - Теперь он был легче и шел на контакт проще.
То есть Шеннейр пойдет в Вихрь как на прогулку, а я как на поле боя.
- И самое главное, - Иллерни открыл еще одну, бархатную шкатулку, и с тонкой улыбкой преподнес мне прицел. Прицел украшала только неприметная печать: рыбка.
Надеюсь, это не намек на тот эпизод на стрельбище. Я прикрепил прицел и навел разумное оружие на верхушки деревьев; опустил, скользнув взглядом по Эршенгалю, и убрал оружие.
Уничтожение островного квартала должно было создать сильную психическую волну. Я ее не почувствовал. Я жил как жил, а островного квартала уже не было. Эршенгаль не пошевелился; потом шагнул ко мне и встал напротив.
- Я сожалею о том, что произошло, Тсо Кэрэа Рейни, - тьма окутывала Эршенгаля, тяжелая и непроницаемая. Тьма всегда была внутри него; тьме нравился Эршенгаль. И он смотрел мне в глаза, а я в его глаза смотреть не мог. - И я возьму власть, чтобы это никогда не повторилось.
Я стиснул зубы:
- Только потому вы живы.
Я не знал, почему так важно, чтобы хоть кто-то признал, что это было неправильно. Как будто это могло что-то отменить. Эршенгаль как будто хотел сказать что-то еще, но промолчал. Мне показалось, что он в самом деле сожалел.
Матиас подошел следом и поклонился:
- Я буду ждать здесь.
Он был так умилителен в своей серьезности и старании.
- Только без табличек. И... - я мог бы этого не говорить, но как светлый магистр, должен был, - это твой последний шанс вернуться домой.
Матиас то ли захлебнулся воздухом, то ли засмеялся, вновь сорвавшись на заарнское щебетание.
- Это не дом, - сказал он, отдышавшись. - Нет, нет.
- Стойте!
Миль ворвался в лагерь стремительно. Окружающие обернулись к нему, предчувствуя плохие вести, но заклинатель нетерпеливо отмахнулся от них:
- Пошли вон, я буду говорить со светлым магистром.
Шеннейр проводил его спокойным холодным взглядом и отступил, делая сигнал другим. Шеннейр не хотел портить мелкими раздорами свою великую битву. Думаю, финальную расправу над Милем он предвкушал как славный подарок.
Я послушно отошел в сторону: я не мог бы игнорировать Миля.
- Наверное, вам бы хотелось присоединиться к нам? Ну, знаете, приключения.
Миль даже не стал отвечать, где он видел меня и мои приключения.
- Вы думали, что задали мне неразрешимую задачу, Рейни, - с размаху заявил он. - Как будто я мог не справиться с такой ерундой. Не увидеть цепи в мозгу, что вызывают...
- Я задавал вам задачу?
Он притормозил:
- Вы уже ваши собственные слова не помните? Нарушение восприятия реальности, эмоциональное расстройство, нарушение биохимии мозга, синтез нужных веществ... А вы думали, настоящий разум не справится с такой глупой вещью, которую недалекие люди называют чувствами и эмоциями? Лоэрин начал идти в этом направлении, но жалкие дилетантские потуги и рядом не стоят с работой настоящего мастера! - он приосанился и небрежно сообщил: - Я готов изобрести таблетки, от которых вы перестанете ходить как снулая рыба, и даже голоса в голове больше не станут разговаривать с вами. Мне нужны испытания, конечно. Гениальные открытия, это непросто, Рейни.
Так он запомнил мою просьбу про таблетки, поднимающие настроение?
- В жизни не слышал ничего изумительнее! - я терпеливо посмотрел на часы: - Но у меня совсем нет времени.
Кажется, восторгов от меня даже не ждали. Миль был в восторге сам от себя. Он развернулся, чтобы уйти, через несколько шагов развернулся обратно и так же безапелляционно объявил:
- У меня плохое предчувствие. Вы должны отменить операцию.
Я вздохнул еще терпеливей. Миль умел наводить панику.
- Я не беру вас с собой, Миль. Вы не в большей опасности, чем кто угодно другой. Вас будут защищать Эршенгаль, Матиас...
То, что за ним будут приглядывать лично заместители магистров, Миля ничуть не впечатлило. Для темного мага у него было удивительное отсутствие пиетета к любым авторитетам и статусам.
- А если вы проиграете?!
- Хотите напоследок мудрость светлого магистра? Можете плыть - плывите. Не можете - не плывите. Не беспокойтесь, Миль. Нате вам рыбку, - я наконец сгрузил ему подарок от побережья и, не оборачиваясь, пошел к машине.
Мы ехали напрямик через Полынь.
Я больше не узнавал великую столицу. Те улицы, по которым гулял когда-то. Над пылью, над холмами щебня поднимались черные скелеты башен. На развалинах качались бурьян и полынь.
Столько сил было вложено в то, чтобы город вырос здесь.
- Меня упрекали, что я устранял всех магов, которые могли стать мне конкурентами, - Шеннейр закинул руки за голову и с хрустом потянулся. - Как будто я должен ждать того, кто меня заменит. Странная участь магистров.
Отражения павшего города проплывали в его глазах, внимательных и равнодушных.
- Они были негодными кандидатами, раз позволили себя убить, это раз. А вы готовы передать власть первому встречному, который испортит ваше дело и провалит ваши замыслы?
Пожалуй, это был настоящий разговор магистров. Я никогда не задумывался, что чувствуют магистры. Бывает ли им тяжело думать, что передача власти происходит вслепую? Они сомневаются? Бывает ли им страшно? Мне не по статусу рассуждать об этом.
- Позволили себя убить?
- Они умерли, а значит, недостаточно старались, - он пожал плечами. - Определенно.
Шеннейр был безжалостен к слабости.
- А вы хотите, чтобы ваш преемник совершенно соответствовал? - я опасался, что Шеннейр убьет Эршенгаля, если тот попытается выйти из его тени. А пока Эршенгаль не пытался, он для Шеннейра был скучен. Шеннейру было невозможно соответствовать.
- Кто же этого не хочет. Он должен быть чем-то. Чем-то великим.
Я хмыкнул, не сдержавшись, и вынужденно пояснил:
- Долго ждать придется.
Шеннейр поднял руку, чтобы, как и всегда, щелкнуть мне по лбу темной печатью в расплату за дерзость, но передумал.
Норман открыл нам дорогу к Вихрю. Мы ехали по маячкам, которые теперь выстроились в ряд, и буря не пыталась смести нас с дороги, и только ржавой пылью висела в воздухе. Я представлял, как умрет этот мир. Тихо, почти незаметно, покрываясь пылью.
У врат в Вихрь ждал Тхиа. Я едва не кинулся к нему с радостным приветствием, но знакомая ледяная аура привела в чувство. Лорд Норман надел на себя облик Тхиа. Было непонятно, зачем, но Лорд не зря хранил тело гончей.
Гончие послужили для меня пропуском. Он следовали своим путем; они оставили мне воспоминания и ощущение чего-то несделанного, незаконченного. Чтобы это заглушить, я возился с Матиасом. Я слишком привязывался. Ко всем, кто проявлял ко мне хоть немного участия. Смешно.
Норман был один. Я ожидал, что он возьмет с собой воинов, но он все еще был один.
- Вы уходите в одиночестве? Где ваши приближенные?
Он коснулся рукой лба:
- Моя колония со мной.
Но... воины? Я думал, из нас хоть заарнский Лорд придет нормально подготовленным.
На сей раз Вихрь притворялся нормальным зданием. Здесь все осталось так, как было, когда здесь жили маги, сбежавшие из разрушенной Шэн. Даже брошенные вещи остались на местах. Вихрь пытался копировать Шэн, и я узнавал просторные коридоры и лестницы. Стены Шэн были сложены из черного камня, и сколько бы ламп ни освещало помещения, они все равно оставались темными. Строителями башен были мирринийке, а они утверждали, что у них от черного цвета глаза отдыхают.
Лорд Норман шагал тяжело, и коридор содрогался от каждого шага, и на полу оставались вмятины. Словно тщедушная фигурка тащила на себе огромный груз.
- Я оставлю вам все подземные туннели, - видеть отсутствие эмоций Нормана на всегда живом лице Тхиа было тяжело. - Там есть рельсы, подземные озера.
Даже уходя, Норман заботился об Аринди. Порой мне казалось, что мы его не заслужили.
Шеннейр смотрел ему в затылок с холодной улыбкой. Если бы Норман не убрался сам, темный магистр пришел бы за ним лично.
- Жаль, что вам, Пятый Лорд, не пришлась по душе наша страна.
- Дом там, где сердце.
Лорд Норман возвращался домой.
Вихрь злился и рокотал внутри стен тысячей рассерженных шмелей. Подъемная платформа остановилась на одном из уровней: я ожидал, что Вихрь попытается меня ужалить и привезет к моей камере, но это было нечто другое.
Полукруглое помещение. Двери через равные промежутки. Гладкая поверхность, ни цифр, ни знаков.
Так холодно. Так холодно здесь.
Им не назначили ни цифр, ни знаков. Светлых просто заперли здесь, закрыли двери и больше никогда не открывали. Навсегда заперли в каменных склепах.
Они умерли, а их тела поглотил Вихрь. Я слышал это. Я никогда не открывал эти двери. Я не мог...
Шеннейр стукнул костяшками пальцев по стене, и Вихрь завизжал от боли. Платформа поехала вверх.
Из всех моих врагов Вихрь оказался удивительно сметлив. Кто бы мог подумать, что светлого магистра доводят до дрожи двери.