"Бульк" орех дикого фирна, отличная приправа к чернояду, пустил рябь по поверхности моего жгучего напитка. Он медленно погружался в его мутные и вязкие воды, как пловец на дно озера судеб. Я с интересом пронаблюдал, как достигнув дна едва различимый в мути напитка, он лопнул, выпустив голубоватые пузырьки, которые сердито зашипели, оказавшись на поверхности.
- Развлекаешься? - совсем рядом пропел веселый женский голос.
Этот голос нельзя было не узнать, он принадлежал самой странной и необычной женщине на всем северном торговом пути.
- Виллара, - сладострастно укладывая руку на ее широкое и упругое бедро, промурчал я, - хочешь угостить меня своим знаменитым вересковым напитком?
Она ухмыльнулась. Я мог бы поклясться, что когда она так ухмылялась, все мужчин готовы были отдать ей свою жизнь, а некоторые даже свою честь. Все, но не я. Я был недосягаем для нее, непокорим, что собственно и заставляло эту дикую и дивную женщину каждый раз пытаться вновь и вновь пробивать мою броню, защищающую хрупкое сердце воина-менестреля. Она постояла еще немного молча, делая многозначительную паузу. Я ощущал, как ее взгляд обжигает мои голову и плечи, но при этом ничем не выказывал этой своей догадки. Зато посетители трактира притихли, в ожидании, чем все это закончится.
Виллара никому не позволяла вести себя с ней так открыто нагло, как это сделал сейчас я. Эта женщина, чей суровый нрав ощутил на себе ни один могучий воин, пытавшийся пристать к ней или начать драку в ее трактире, пришла с далеких северных мест, где все и женщины и мужчины одинаково сильны и воинственны. Представители немногочисленного, но могучего народа охнардов редко покидают свои заснеженные острова. Легенды говорят, что раньше их народ был многочислен. Что жили они в мире со странными подгорными племенами коренастых, низкорослых воителей и мастеров кузнечного дела, гномами. Но теперь это был скорее уже даже не народ, а разрозненные племена, ютящиеся на жалких остатках некогда большого архипелага.
Итак, я ждал во что мне выльется такая фривольность, ждали и все остальные посетители, уже готовые к занятному зрелищу. Но посетителей постигло разочарование, а меня приятная неожиданность. Виллара, победно обведя всех присутствующих взглядом, весело расхохоталась. Ее низкий, но красивый голос лился над клубами дыма и поднимался к самому потолку, проникая по лестницам на второй этаж. Какой у нее голос! Я могу слушать его часами, а уж если она начнет петь, то хоть весь мир будет погибать в огненной пучине, я не сдвинусь и с места, пока не дослушаю. Но сейчас Виллара не пела. Она хлопнула меня своей широкой и немного влажной ладонью по руке, покоящейся на ее бедре и, как только я отпустился, пошла, покачивая бедрами, в дальнюю дверь. Ее длинные, собранные в косу, доходящие до колен волосы, слегка отдающие на свету синевой, покачивались, как может покачиваться канат, тянущийся за большим кораблем. Зрелище того, как Виллара шла, приводило в исступление страстных южан. Я же просто любовался. Сильная, еще довольно молодая для северянок, вся такая округлая, Виллара была воплощением женской северной красоты.
Остановившись у самой двери, трактирщица оглянулась и, поймав мой восторженный взгляд, победоносно улыбнулась, скрываясь за дубовой дверью. Трактир выдохнул.
Я с усмешкой подумал, что трактир с романтичным названием "Снежная луна" пользуется таким невероятным успехом не из-за хорошего обслуживания или отличной еды, хотя еда тут и была очень вкусна, а из-за своей необычной хозяйки. Виллару и ее трактир можно было назвать местной достопримечательностью. Сюда стекались воины, уставшие от походов, торговцы, везущие свои грузы, менестрели, крестьяне и еще бог знает кто. Каждый находил для себя что-то хорошее в этом месте. Дела трактира шли отлично даже в самые трудные времена.
Прекрасная трактирщица вернулась в зал, держа в руках большую бутыль с вересковым напитком. Она подошла к моему столу и сказала.
- Прежде чем я дам тебе то, что ты хочешь, скажи, что я за это получу?
- Мою признательность, - не моргнув глазом, ответил я.
- Каков наглец! - опять рассмеялась Виллара. Она поставила бутыль на стол и наклонилась закрывая большую часть бутыли от моего взгляда собственным телом.
- Тогда, я могу заплатить драхмами, полновесными и золотыми.
- Откуда у такого бездельника как ты могут водиться драхмы, - поддела меня трактирщица. - В твоем плаще больше дыр, чем в моем амбаре зерна.
Надо признать, что она была совершенно права, у меня за душой не было ни единого медного форлана, что уж говорить о золотом полновесном драхме.
- Ну, коли ты не хочешь взять у меня плату драхмами, - делано обижено сказал я, - то выбери плату сама.
- Целая бутылка верескового напитка за твои сапоги и песню, посвященную мне, - усмехнулась трактирщица.
Ох, и хитра эта самая Виллара, ох и хитра. Даже раньше, что уж говорить о нынешнем времени, мало кто знал про этот странный обычай охнардов. Когда мужчина-воин готов был взять в жены деву, он посвящал ей песню. Это пожалуй самое сильное и, единственное проявление любви у этих суровых северян. Голоса у охнардов сильные, а петь принято на заснеженных просторах, где звуки далеко разносятся по окрестностям. Потому и невеста, и ее родичи, и все остальные после этой песни знали, что еще один воин или дева родится через девять полных лун. Дева-невеста не могла отказать воину, если жених уже пропел песнь любви, она вынуждена была покинуть отчий дом и босиком по снегу идти до его жилища, как бы далеко оно не находилось, доказывая тем самым свою преданность ему. Эта традиция возникла из-за поступка семи прекрасных дев, чьи молодые мужья вынуждены были отбыть на окраину поселения, чтобы вести бои против полчищ уродливых тварей. Тогда был год великого голода и бедствий, многие северяне с трудом находили себе пропитание, не говоря уже об одежде. Семеро молодых мужчин-воинов спели песнь любви, и их прекрасные девы босиком по снегу пришли к ним, доказывая, что достоины. Потом это превратилось в традицию, а позже, когда архипелаг начал терять свои первоначальные очертания, а поселения скуднеть, в муку для юных охнардок. Но Виллара отказалась от воина не потому, что боялась испытания. А потому, что не любила его. Она добровольно ушла в изгнание, до сей поры не нашла себе мужа, хоть очень многие достойные мужчины пытались добиться ее благосклонности.
- Э нет! - усмехнулся я, глядя ей прямо в лицо. - Ни то, ни другое я дать тебе не могу прекрасная Виллара, без первого я не уйду далеко, а второе привяжет меня к этим местам крепче самых крепких веревок.
Я видел, как брови северянки встретились на переносице, а улыбка сошла с ее лица, словно смытая дождем. Она медленно выпрямилась, неспешно взяла меня за шиворот, без особого усилия приподняла со скамьи и швырнула в сторону двери. Вслед мне полетела и моя лютня.
- Убирайся, жалкий проходимец, и не смей более появляться в МОЕМ трактире! - громогласно крикнула она так, что даже эхо заметалось в испуге от стены к стене.
Посетители притихли, насторжено, а потом в довершение наградили меня общим хохотом.
Я ничуть не смутился и не расстроился, поднявшись на ноги, я "чмокнул" воздух и поспешил удалиться. В, захлопнувшуюся за моей спиной, дверь прилетело что-то твердое, а потом послышался снова всеобщий довольный хохот. Я тоже улыбался, ибо впереди была дорога, а смех неплохая награда для менестреля, даже если смеются над ним.