Что такое Москва в глазах провинциала? Конечно, многое зависит от мировоззрения, запросов... Зое Степановне, до того, как она впервые в ней побывала в качестве невесты, Москва представлялась чем-то вроде Изумрудного города волшебника Гудвина. Именно такое впечатление создавали телевидение и прочие советские СМИ: празднества, парады, съезды, торжественные встречи всевозможных делегаций, космонавтов... живут там сплошь деятели науки, культуры и т.д. и т.п. Не мудрено, что у провинциальной советской девушки, сформировалось такое же "правильное" мнение о Москве - "надежде мира, солнце всей России". Не поколебало её мнения о Москве и москвичах и то, что её парень, лейтенант-москвич, с которым она познакомилась во время отработки диплома в своей первой школе, а потом вышла за него замуж... на ту созданную её фантазией некую супер-личность, коими должны были быть все москвичи, походил мало.
Но вот, впервые побывав в Москве, Зоя Степановна оказалась порядком ошарашена воочию убедившись, что Москва может быть грязной, заплёванной, что асфальт на её улицах в ужасных выбоинах и трещинах, что по весне те же улицы заполняются талой водой, ввиду отвратительной работы дренажной системы, что воздух отравлен выбросами вредоносных предприятий... толкотня, теснота, переполненный транспорт... Но сильнее всего поразили её москвичи. Такого обилия поддатых или просто пьяных, в открытую сквернословящих особей, она прежде никогда не наблюдала. У Зои Степановны не имелось закаляющего опыта жизни в фабрично-заводских городах и посёлках. Отсюда и её недоумённая реакция: как же можно материться в голос и валяться в собственной блевотине, когда живёшь в таком городе, средоточии культуры, ума, знаний, когда рядом творят такие корифеи, властители дум?!...
С тех пор прошло немало лет, и когда в девяносто втором году Зоя Степановна с мужем, отслужившим и уволившимся из Армии, и сыном приехали в столицу... К тому времени налёт романтики с обличья Москвы и москвичей из её сознания полностью улетучился, и столица предстала, какой она и была в глазах большинства жителей страны - городом, удобство проживания в котором определяется в первую очередь невероятным по советским, а впоследствии и СНГ-шным меркам уровнем снабжения и потребления.
Что касается столичных школ... В московской школе работать оказалось несложно, и хоть Зоя Степановна изрядно побаивалась и администрации, и московских учеников, воспетых в классических кинолентах "Доживём до понедельника" и "Ключ без права передачи"... В действительности всё, конечно, оказалось не так, и требования администрации были не выше чем в предыдущей школе, и новые коллеги не походили на персоналии упомянутых фильмов, а ученики ничем не отличались от её прежних. Правда, имелось одно определённое "но". Школа располагалась в заводском районе, и большинство учащихся являлись детьми рабочих, бывших лимитчиков, а почти все учителя тоже на поверку оказались немосковского происхождения. Потому по инерции Зоя Степановна продолжала не то что думать, но как-то надеяться, что ли, что где-то в Москве все-таки есть школы, где особые учителя и особые ученики, истинные, настоящие москвичи... как там, в кино.
Школьное руководство, видя, как Зоя Степановна привычно и без видимой натуги "тащит" и учебные часы и воз классного руководства, решило подкинуть ей ещё и общественную нагрузку - её избрали членом профкома школы. Она же испытывала изначальную аллергию к любой общественной работе, но о ней на профсобрании сказали так много лестных слов, что она дрогнула и согласилась. К тому же у неё зародилась и меркантильная идея: раз уж суждено расположиться неподалёку от профсоюзного кормила, то почему бы не попытаться осуществить свою давнюю мечту, о которой уже и думать забыла - добыть путёвку и съездить летом к морю...
В РОНО за путёвкой Зоя Степановна пришла где-то в апреле девяносто четвёртого. У неё как раз выпал удобный день, всего три урока, что позволило выкроить время для визита. Ответственной за распределение путёвок на месте не оказалось, несмотря на середину рабочего дня. Зою Степановну попросили подождать. Впрочем, она оказалась уже второй в очереди: явно куда-то спешащий мужчина тоже ждал распределительницы путёвок. Ждал, видимо, долго, время от времени нервно посматривая на часы. Распределительница появилась минут через двадцать с туго набитой авоськой.
- Ко мне?- мимоходом бросила она ожидающим.
Мужчина буквально кинулся за ней в кабинет. Всё время, что он там пребывал, минут десять, из-за двери слышался разговор, что называется, на повышенных тонах. Причём сначала слышались в основном возмущённые реплики посетителя, но постепенно всё слышнее означились голоса работников РОНО. Распределительница и делящая с ней кабинет сослуживица, вдвоём "ставили на место" разгневанного просителя (скорее всего тоже школьного учителя). Видимо это удалось, так как под конец беседы его голос звучал по иному. Он уже просто вымаливал путёвку в санаторий для кого-то из членов своей семьи... и вышел из кабинета похожим на побитую собаку. Зоя Степановна вошла с трепетом, чувством бесправного рядового человека массовой профессии, зависящего в данный конкретный момент от этих, обличённых, хоть и невесть какой, но всё-таки властью над ней чиновниц. От них во многом зависела судьба её поездки на юг, к морю, которого она, увы, за всё свою жизнь ни разу не видела.
- Вы писали заявление на июнь на трёхместную путёвку?- уточнила распределительница, женщина примерно тех же лет, что и Зоя Степановна, внешне ничем особо не примечательная.
- Да, если можно, конечно,- едва сдерживая волнение, подтвердила Зоя Степановна ощущая на себе изучающий взгляд второй обитательницы кабинета.
- Садитесь,- предложила распределительница, тоже мельком окинув посетительницу с ног до головы.- К сожалению, на июнь трёхместных нет,- тут же и огорошила, посмотрев уже изучающе: как подействует известие?
- Как же?...- растерянно пролепетала Зоя Степановна.- Я ведь уже давно заявление подала.
- Это не имеет никакого значения, кто когда подавал. Просто нет в наличии таких путёвок. Понимаете?- распределительница сделала паузу, явно ожидая, как отреагирует эта сермяжная училка. Возможно, она ожидала реакцию похожую на ту, что только продемонстрировал предыдущий посетитель... Но Зоя Степановна... Кто бы увидел её сейчас из тех кто знал, ученики, коллеги, не поверили бы своим глазам... Сгусток воли и энергии на работе... сейчас на стуле перед чиновницей сидела какая-то робкая тень той сильной, уверенной в себе женщины, сникшая и, казалось, готовая вот-вот расплакаться. Вид посетительницы, видимо, удовлетворил хозяек кабинета - они понимающе переглянулись.
- Так что же теперь делать?- Зоя Степановна и умоляюще смотрела на хозяйку путёвок, уже готовая произнести сверхунизительное "я отблагодарю".
Но этого не потребовалось. Распределительница, выдержав многозначительную паузу, бросила как подарок, этакий полушубок с барского плеча (раз шубы нет):
- Ну не знаю, если вас устроит, могу предложить двухместную.
- Как двухместную, но я же... А куда?
- Феодосия, турбаза "Динамо", полный пансион, с двадцатого июня по седьмое июля. Оплачиваете двадцать процентов стоимости... Ну что берёте?
- Я право не знаю... надо подумать, с мужем посоветоваться, нас ведь трое,- не знала как поступить Зоя Степановна.
- Ну что вы, думать некогда, все берут что дают.
- Да уж, не отказываются,- усмехнулась в унисон вторая обитательница кабинета.
- Прямо не знаю...- Зоя Степановна вновь умоляюще посмотрела на распределительницу, словно ища у неё совета и поддержки.
- Как хотите, но только и эта путёвка уже сегодня может уйти,- распределительница чуть скосила глаза в сторону сослуживицы и почти незаметно её подмигнула.
Зоя Степановна, конечно же, этого не заметила, ибо её мысли пребывали в полном смятении. "Как же быть... нет такую возможность упускать нельзя, больше может и не представится... придётся вдвоём с Олегом ехать... море ведь, Феодосия же у моря, я же ни разу не видела моря и Олег тоже... его обязательно надо туда свозить, может здоровья поднаберёт... На всякий случай она всё же предприняла ещё одну попытку разжалобить чиновницу:
- Я вас очень прошу... может будет трёхместная?
Распределительница снисходительно улыбнулась непонятливости просительницы и отрицательно покачала головой:
- Берите что дают, поверьте, это большая удача съездить в Крым летом по путёвке стоимостью в миллион, заплатив каких-то двести тысяч...
Из РОНО Зоя Степановна вышла неся в сумочке бланк путёвки. Лишь в трамвае, отойдя от треволнений, она, как это уже много раз с ней случалось и раньше, стала сама себя корить: "Господи, ну почему я такая... ну никакого достоинства... Кто она есть эта самовлюблённая фурия?... Они же там все за наш счёт существуют... благодетельница... Кинуть бы ей эту путёвку..." Она отлично знала, что во всех этих отделах народного образования окопались несостоявшиеся учителя и прочие блатные, или кому нервы, или ещё что не позволяли работать с детьми, в общем, не желавшие, или не могущие есть чёрствый учительский хлеб. Она знала это... но бросить в лицо той чиновнице путёвку могла только в мыслях.
2
Олег ехал с явной неохотой. В свои пятнадцать лет он был довольно высокий нескладный подросток с красивым лицом, где уже обозначились усики. Много болевший в детстве, он так и не окреп, оставаясь бледным, худым и узкоплечим. Будучи изначальным домоседом, он большую часть своёй жизни проводил сидя у телевизора. В то же время благодаря телевизору Олег, не проявляя никаких склонностей к занятиям спортом, превратился в весьма заядлого и грамотного болельщика. Он мог днями напролёт, даже в ущерб учёбе, смотреть самые разнообразные спортивные передачи, а уж что касается футбола, то это стало его настоящей страстью. И вот, надо же, как только в Америке стартует чемпионат мира, мать потащила его куда-то в Крым.
Поезд, да и вообще любые поездки Зоя Степановна не любила - наездилась, налеталась за годы пребывания в качестве жены военного. Впрочем, эта дорога оказалась желанной, более того долгожданной. В плацкартном вагоне (по привычке брали билеты подешевле) ехали в основном отдыхающие и среди них немало учителей, потому что, как вскоре выяснилось, профсоюзные путёвки на турбазу "Динамо" реализовывались через Отделы просвещения Москвы. Но ни с кем из попутчиков они не сближались до степени знакомства. Запомнился только хамоватый мальчишка, где-то ровесник Олега, только заметно ниже ростом и раза в полтора шире. Он тоже путешествовал с матерью, тихой болезненного вида женщиной, которую в грош не ставил. Их места оказались рядом, полка мальчишки оказалась как раз над местом Зои Степановны. Забираясь на своё место, он то ли демонстративно, то ли по недостатку воспитания ставил ногу в носке на столик прямо перед её лицом. В школе подобных наглецов она привычно ставила на место, там у неё и не такие ходили по струнке. Но здесь... здесь она почему-то стеснялась делать замечания, и розовощёкий малолетний хам раз за разом без тени смущения демонстрировал ей свои не очень свежие носки.
Впрочем, всё это, конечно, мелочи. Зоя Степановна жила ожиданием свидания с морем, она видела его во сне под стук вагонных колёс, вспоминались соответствующие стихотворные строчки. Выросшая едва ли не в равноудалённой от всех морей и океанов (озёра даже в ранге морей не в счёт) точке самого большого на планете куска суши, то бишь континента Евразии, она стремилась к нему, влекущему и пока неведомому.
Ранним утром двадцатого июня она проснулась едва ли не первой в вагоне. За окном светлел хмурый рассвет. Поезд шёл по однообразной буро-жёлтой степи. Точно такую же она с детства привыкла видеть в Казахстане, где родилась и выросла. Проводница будила пассажиров:
- Подъезжаем, вставайте, станция Айвазовская... Да-да, это уже Феодосия.
От станции пришлось ехать на автобусе. В автобусе впервые столкнулись с карбованцами, национальной денежной единицей Украины. Впрочем, водитель с удовольствием брал за проезд и рубли. Зоя Степановна смотрела во все стороны и во все глаза, но моря нигде не видела. Так же она ожидала увидеть пальмы, кипарисы, что-то ещё из субтропической растительности, но в городе росли в основном тополя.
Турбаза оказалась бывшей всесоюзной специализированной базой подготовки штангистов и борцов-дзюдоистов высокого ранга. О том свидетельствовали выцветшие, но до сих пор не закрашенные панно с призывами типа: "Спортсмены, крепите честь и славу Советского спорта", и стенды с пожелтевшими уже фотографиями наиболее известных атлетов осчастлививших своим присутствием эту базу. Дзюдоистов Зоя Степановна не знала, а в ряду фотопортретов штангистов сразу распознала Василия Алексеева - кто ж его не знал в семидесятые, годы её молодости, тем более что она в студенчестве тоже интересовалась спортом. Здесь, наконец, Зоя Степановна ощутила близость моря, почувствовала его дыхание, оно "дышало" совсем рядом... Но надо было сначала оформиться, и они прошли в главный корпус базы.
- Нам, пожалуйста, если вас не затруднит, номер с видом на море,- просительно улыбалась Зоя Степановна, подавая документы дежурной администраторше.
- Ну, вот и вы... который раз повторяю, что никакой разницы, из номеров моря всё равно не видно, деревья загораживают,- устало ответила та, рассматривая путёвки.
- Ну, хотя бы в ту сторону... мы ведь в первый раз.
Администраторша не могла войти в положение этих вновь прибывших, в основном резко-континетальных людей - её живущей у моря была неведома, недоступна их "жажда". Но тут она почему-то сжалилась:
- Третий этаж, тридцать четвёртый номер.
- Это в сторону моря?- с надеждой спросила Зоя Степановна.
- В сторону, в сторону,- усмехнулась администраторша.
Номер произвёл удручающее впечатление. Маленькая, узкая как пенал обшарпанная комнатёшка с парой старых облезлых стульев, такие же тумбочки, стол изрезанный надписями. Здесь же имелись две односпальные кровати, шифоньер с зеркалом, в углу, у входа раковина с краном.
- Как, а ванной комнаты или туалета в номере нет?- недоумённо спросила Зоя Степановна у горничной по этажу.
- Не предусмотрено, туалет в конце этажа, в правом крыле мужской, в левом женский, а мыться все ходят в душ в зале дзю-до по вторникам, четвергам и субботам,- бесстрастно разъяснила ситуацию горничная.
Ещё сильнее оказался обескуражен Олег, совершенно равнодушный к любому комфорту за исключением телевизора. Увы, в номере имелся только кабель от антенны. Зою Степановну, напротив, именно это обстоятельство удовлетворило - сын хоть немного отдохнёт от своего идола. Совсем же её настроение пошло на поправку, когда она открыла балконную дверь, и в прелую атмосферу комнаты ворвался пьянящий свежести морской воздух.
- Скорей Олежка, бежим море смотреть!
Олег в состоянии духовного упадка по случаю отсутствия в номере телевизора и, естественно, совсем не испытывавший эйфории матери, покорно поплелся за ней. Было ещё довольно рано, около восьми часов. Высокие серые облака надёжно закрывали солнце, и лишь у самой линии горизонта синела полоска чистого неба, сливаясь с водной гладью. Зеленоватая волна настойчиво и мягко накатывала на песчаный пляж. На берегу ни одного купальщика, что наталкивала на мысль о низкой температуре воды. Впрочем, Зоя Степановна старалась о всяких там не очень приятных вещах сейчас не думать. Она так давно стремилась сюда, что просто была не в состоянии разочароваться от вида морского простора, этого полукругом раскинувшегося перед ней Феодосийского залива, города, как бы сбегающего по спуску к волнам, порта, в далеке ощетинившегося частоколом труб и мачт. Всё это виделось ей необыкновенно красивым, она не видела то, что не хотела видеть, что недалеко от турбазы возвышаются циклопические банки, ёмкости нефтебазы, метров на сто в море выступал её совсем неэстетичный грязно-серый причал, что сам пляж сильно замусорен...
- Как здорово, а Олег!? Дыши, дыши. Чувствуешь, какой воздух!? Благодать!
Сын зябко поёжился в своей лёгкой куртке и недовольно проворчал:
- Что-то пока ничего особенного... Никогда не думал, что на юге бывает так холодно.- Тут же не удержался и спросил, что болело.- Мам, ну как я здесь узнаю результаты чемпионата?
- Ну что ты Олежка, всё футбол, да футбол. Смотри, какая красота, ты же никогда такого не видел... Да не переживай ты так. Тут наверняка есть место, где специально смотрят телевизор, будешь туда ходить.
Всё-таки отсутствие людей на пляже слегка встревожило Зою Степановну. Хоть воздух и прохладен, но не могла же и вода до сих пор не прогреться, как-никак двадцатое июня. Впервые попав на Чёрное море, она тоже пребывала пока в уверенности, что здесь к этому времени вода должна была быть уже тёплой. Общий радужно-оптимистический настрой всё-таки возобладал: "Наверное, просто ещё рано, все спят",- сама себя успокаивала Зоя Степановна.
3
У кого что болит, тот о том говорит и думает. Рядовые советские, постсоветские или СНГ-шные люди (что в 1994 году было ещё одно и то же) когда речь заходила о так называемых "местах отдыха трудящихся", перво-наперво интересовались тем самым больным - кормёжкой. В абсолютном большинстве данного рода учреждений питание было таковым, что, образно говоря, и сытым не будешь, и с голоду помереть не дадут. Потому Зоя Степановна весьма опасалась, что и здесь кормить будут как везде и как всегда. Она переживала не за себя, хоть и имела вид женщины любящей покушать, и в действительности являлась таковой. Беспокоилась она за сына, надеясь, что море солнце и воздух улучшат его сверх скромный аппетит.
На завтрак пригласили в девять часов и вновь прибывшие (а таковых оказалось немало, был день заезда) с потерянным видом ходили по двум залам столовой, не зная куда сесть. Зоя Степановна с Олегом присели за один из свободных столов, но тут вдруг в столовой появились необычные люди... Их отличала от прочих смертных необычная мощь телосложения. Причём это были не какие-то нарастившие бутафорские мышцы качки-культуристы, эти смотрелись сильными по настоящему, от природы. В их облики всё говорило о наличии той силы: походка немного враскачку, основательная, в то же время упругая, лёгкая, руки слегка согнуты в локтях и растопырены, на ногах стоят - не сдвинуть. Спортивные костюмы плотно облегают литые плечи, торсы, ноги, из распахнутых воротников выступают могучие шеи. Таких крепышей крайне редко можно встретить в обыденной жизни, на таких оглядываются, таким шепчут вслед: во мать-природа постаралась, создала экземпляр. Вновь прибывшие отдыхающие имели возможность лицезреть таких экземпляров где-то десятка два сразу.
Большинство из них казались совсем молодыми, лет по двадцать, но были и постарше тридцати-сорокалетние. От них вежливых, не громкоголосых Зоя Степановна с сыном узнали, что заняли не свои места. Тут, наконец, выяснилось, что отдыхающие должны питаться в другом зале, а этот предназначался для спортсменов. Хоть залы и были разными, но кухня одна, а это означало, что отдыхающие будут кормиться так же, как и проводящая здесь свой тренировочный сбор молодёжная сборная Украины по тяжёлой атлетике.
Уже в своём зале Зоя Степановна с Олегом, волею жеста рассадившей, наконец, всех по местам официантки, оказалась за одним столом с семейством в составе женщины и двух её дочерей. Женщина смотрелась, пожалуй, чуть постарше Зои Степановны и её старшая дочь тоже на год или два старше Олега, а вторая наоборот, на два-три года его моложе. Штангистское питание сразу произвело на Зою Степановну впечатление - такого она не ожидала даже в своих самых оптимистических предположениях. Завтрак состоял из салата из редьки на подсолнечном масле, тарелки манной каши, двух приличных котлет с рисовым гарниром и сладкого чая с вафлями. Ну и, конечно, хлеб и масло, причём хлеб лежал в вазе в таком количестве, что и ещё бы на пару человек хватило. Зоя Степановна, не забывая слегка подгонять привыкшего дома есть очень медленно сына, с удовольствием принялась за еду.
- Надо ж, и такой дрянью с первого дня кормят,- женщина, соседка по столу, презрительно кривя губы, как какой-то дурно пахнущий предмет ворочала из стороны в сторону вилкой котлету.
Слова соседки непроизвольно заставили Зою Степановну умерить, хотя бы внешне, свой аппетит. А женщина, тем временем, продолжала вслух, видимо конкретно для соседей, выражать недовольство:
- С такой еды не поправишься... Ну, ничего, мы ещё в Москве запаслись на первое время, как в воду глядела, что здесь голодать будем,- женщина со значением посмотрела на Зою Степановну, явно ожидая её ответа на оценку местного стола и, попутно, сделала сообщение, что они не какие-то там жители деревни Колупаевка, а семья столичная.
Зоя Степановна не знала, как реагировать, что ответить: может и вправду так принято, держать для форсу этакий столичный имидж, хаять всё, что перед тобой поставили. Но ответить в унисон она так и не нашла что, а Олег так вообще уткнулся в тарелку, стесняясь изучающих его глаз сидящих рядом девчонок, дочерей активной хулительницы местного питания. Особый интерес проявляла старшая, довольно рослая и уже в значительной степени оформившаяся брюнетка с нелишённой привлекательности мордашкой. Младшая, напротив, была откровенно некрасива, зато в её бледном птичьем личике не угадывалось ни хитрости, ни даже намёка на кокетство, печать коих уже легла на весь облик старшей сестры. Трудно было определить, кто из сестёр более походил на мать, широкую и плоскую одновременно, со слабовыраженными женскими формами, с лицом... Ну, встречаются такие лица, про которые и сказать-то почти нечего, никакое, даже страшные вызывают любопытство, интерес, а это, ну никакого.
Впрочем, Зоя Степановна всё это отметила как бы мимолётом, доедая раскритикованный соседкой, а ей кажущийся таким сытным и достаточно вкусным завтрак. Олег же с трудом осиливал для него слишком калорийный и обильный корм. А соседи тем временем, как ни странно, не оставили ни крошки ни от одного из блюд, в том числе и женщина. Молчание и некоторое смущение Зои Степановны "хулительница" видимо отнесла на счёт её провинциального места жительства, иначе не понять, почему к концу завтрака её тон стал почти покровительственный. Она даже сочла нужным дать несколько советов с позиции знатока курортной жизни:
- У вас телевизор в номере есть?
Олег сразу насторожился, а Зоя Степановна, не имея опыта бесцеремонного навязывания разговора посторонним - своего рода способ знакомства - растерянно мотнула головой:
- Нет.
- И не берите, всё равно показывает здесь плохо, я узнавала, а тридцать тысяч за него сдерут... Пляж видели?
- Да,- только и успевала односложно отвечать Зоя Степановна.
- Грязища, никто не убирает, и море, говорят, тоже грязное. За что только деньги платили?
Зоя Степановна, в ожидании когда, наконец, Олег втолкнёт в себя с помощью чая свою котлету, вновь удивилась словам соседки. Любуясь морем, она как-то не обратила внимания на то, как убран пляж, да и само море ей показалось абсолютно чистым, прозрачным. Тем не менее, она предпочла промолчать, лишь спросила:
- А вы не знаете, какая сейчас температура воды в море?
- Говорят градусов четырнадцать, не больше.
Соседка по столу, приехавшая с ними одним поездом, сумела за столь короткое время собрать немало информации. Определив по лицу Зои Степановны, что та разочарована известием о температуре воды, она тут же пояснила:
- Ночью ветер дул сильный, море переболтало, теперь надо несколько дней ждать пока опять прогреется.
У большинства людей в бывшем СССР при упоминании Чёрного моря возникала ассоциация - южное, тёплое море. Значит летом, тем более в последней декаде июня, оно наверняка должно прогреться хотя бы до двадцати градусов. Зоя Степановна, обычный сухопутный советский человек, готова была не поверить словам соседки, тем более, после её охаивания совсем неплохой пищи. Но она вспомнила, что древние греки величали Понт Эвксинский, то бишь Чёрное море, холодным, суровым. Эллины, конечно, сравнивали его со своим куда более тёплым Эгейским, но пока и в самом деле это море никак нельзя было назвать, ни тёплым, ни ласковым.
Первый день прошёл в обустройстве и ознакомлении с турбазой. Зоя Степановна позвонила в Москву, сообщила уже начавшему беспокоиться мужу, что добрались благополучно. Олег вызнал таки, что этажом ниже их комнаты, в холле имеется телевизор, и время от времени бегал туда узнавать футбольные новости. Во время обеда и ужина, столь же обильных и питательных, словоохотливая соседка сообщила, что первый этаж занимают спортсмены, уже упоминаемые штангисты и их тренеры, а остальные сданы или будут сдаваться отдыхающим. Она же поведала, что в городе вообще, и на турбазе в частности давно уже перебои с питьевой водой, и надо ловить момент, чтобы запасти её в какие-нибудь ёмкости, что в городе имеются два рынка и цены там, если перевести с карбованцев на рубли заметно ниже московских... Соседка едва ли не через слово упоминала Москву, по-прежнему выставляя себя бывалой столичной дамой. В то же время Зоя Степановна не могла побороть стеснение и заявить в ответ, что она тоже, хоть и не коренная, но уже два года как москвичка.
Сказать о том всё-таки пришлось на следующий день во время завтрака. Соседка, снедаемая любопытством, задала вопрос, что называется, в лоб:
- Вы, наверное, в Подмосковье живёте?
Зоя Степановна на этот раз кроме изучающего взгляда бесцветных глаз соседки почувствовала и ещё один, любопытный взгляд её старшей дочери. По всей видимости, меж матерью и дочерью имел место разговор, может даже спор по поводу местожительства этой слишком скромной и по всему неискушённой в курортной жизни семьи.
- Нет, почему же, мы из Москвы.
- Да!- соседка перебросилась с дочерью удивлёнными взглядами.- А где живёте?
- В Текстильщиках.
- А мы из Перово. Вы же тоже в школе работаете... а что преподаёте?
- Русский и Литературу.
- А я историк... Я подумала, что вы из Подмосковья. Мне в нашем РОНО сказали, что путёвки на эту турбазу распределены среди работников школ Москвы и области.
"Неужто, и ты учитель?" - непроизвольно возник вопрос у Зои Степановны, но она, конечно, не произнесла его вслух. Что-то, что она пока и сама себе не могла объяснить, не вязалось в поведении, речи этой безликой женщины, с обликом истинного педагога.
4
Солнечная погода установилась на третий день и Зоя Степановна начала отдыхать "по полной программе". А отдых ей был просто необходим. Что такое труд школьного учителя? Это пять, шесть, а то и семь уроков ежедневно, постоянное нервное напряжение. Ведь дети это маленькие люди, а люди бывают разные. Из кажущихся совершенно одинаковыми младенцев, к тринадцати - пятнадцати годам могут получиться простодушные милые мальчики и девочки, а могут и проявиться задатки всякого рода злодеев, крупных и мелких и никаким воспитанием, иной раз, не перебороть природу, гены.
Усталость копилась уже много лет. Когда Зоя Степановна ещё моталась с мужем по военным городкам, в отпуска они ездили в основном в Москву к свекрови. Назвать то отдыхом можно только с большой натяжкой, ибо проходили они в основном в беготне по московским магазинам - надо было впрок запастись прод и промтоварами, и где же как не в Москве с её лучшим в стране снабжением это делать. Да и перед свекровью надо держаться соответственно, быть деятельной, заботливой женой, матерью, снохой, а это всё, конечно, несовместимо с отдыхом. Зоя Степановна очень надеялась, что после увольнения мужа из Армии жить станет легче, но её ожидания не оправдались. Собственную квартиру, несмотря на все теоретические права и льготы, получить пока никак не удавалось. Работала Зоя Степановна далеко от дома, уставала ко всему и от дороги, да и свекровь оказалась бесконечно далека от понимания тяжести учительского труда, искренне считая, что дать урок это нечто вроде переноски сумки с продуктами средней тяжести, то есть почти прогулка. В общем, за два года московской жизни Зоя Степановна сдала, и пожалуй впервые в жизни ощутила свои годы. Муж, видя её состояние, не возражал, что они с сыном поедут в отпуск одни. Он понимал, что жене просто необходимо хоть не на долго сменить обстановку, успокоиться, отойти от сложившейся в их семье (не без участия его матери) накалённой обстановки. Напутствовал он их, низводя сложное до простого:
- Езжайте Зоя, фруктов вволю поедите свежих, Олег, может, поправится, подзагорит. И тебе поправится не мешало бы, вон как исхудала, одни глаза...
Насчёт жены его слова носили относительный характер. Просто некогда туготелая пышка Зоя Степановна за эти два года, в результате каждодневной скачки по автобусам, электричкам, железнодорожным переходам и сосуществования со свекровью, в квартире, где она не чувствовала себя хозяйкой... Она сбросила несколько килограммов, ушила юбки, платья и прочие носильные вещи. Но всё равно со стороны казалась плотной, фигурной, хоть и слегка усталой, но смотревшейся, тем не менее, моложе своих тридцати девяти лет.
Так вот, на третий день Зоя Степановна впервые вышла принимать утреннюю солнечную ванну, о чём тоже мечтала с незапамятных времён. Она встала в шесть утра, одела купальник, халат, взяла одеяло. Загодя, вечером предыдущего дня, она попыталась уговорить Олега составить её компанию, но тот не проявил по данному поводу энтузиазма. Она бы конечно могла заставить, но на этот раз решила не настаивать, захотелось побыть одной - солнце море и она.
Увы, побыть одной не получилось. На пляже вовсю вкушали, пока ещё невысоко приподнявшееся над морем светило человек пятнадцать. То оказались, в основном, женщины уже преклонного возраста, во всяком случае, не моложе пятидесяти лет. Одни стояли поодиночке, другие компаниями, но загорали все стоя, ввиду того, что песок после ночи был холоден. Зоя Степановна сыскала себе место в сторонке от всех у самой почти недвижимой в этот час воды. Она расстелила одеяло, сбросила халат и всем телом ощутила освежающую, облегчительную прохладу одновременно с лёгким похожим на поглаживание теплом косых солнечных лучей.
На Зою Степановну сразу обратили внимание. Она была новенькой на этом статичном моционе, к тому же... даже в свои годы, здесь она оказалась самой молодой. Так что ей пришлось поёживаться не только от прохлады, но и от оценивающих взглядов явно молодящейся пляжной аудитории. Что могли они думать, глядя на неё? Возможно: "Сразу видать только приехала, вон белая какая..." Или, как её самой, наверное, исподволь хотелось: "Ишь, какая молодец, и купальник на ней как влитой (уж так старалась, подгоняла), и фигура - всё при месте". А может быть:"Ну, и толстуха, да ещё в раздельном купальнике выползла, хоть бы стыд поимела, всё наружу".
Так или иначе, но Зое Степановне ничего не оставалось, как стойко выдерживать это молчаливое "ощупывание". Впрочем, продолжалось оно недолго, так как ещё одна только подошедшая поклонница утреннего солнца в момент отвлекла на себя всё внимание.
- Красотулечки, привет! Гляжу все уже в сборе, а я вот продрыхла,- поджарая загорелая женщина лет шестидесяти, не умолкая ни на минуту, босиком, с босоножками в руках прошла к группе примерно своих ровесниц. Те, в свою очередь, поприветствовав вновь прибывшую, уже более тихо, неслышно для прочих, что-то ей сообщили, видимо поведали о Зое Степановне, потому что скинув платье, она тоже окинула взглядом новенькую...
Зоя Степановна смотрела в море. Там на внешнем рейде белел большой корабль, вернее казавшийся ей большим, ведь она впервые видела вживую морское судно. Море играло красками радуги, отражая солнечные лучи. Город, порт, тёмно-зелёные горы с южной стороны - всё сияло наполненное неслышной музыкой просыпающейся после ночи природы. Лисс, Зурбаган, Гель-Гью... - какой из своих солнечных городов списал Грин с этой восхитительной натуры!?
Подошедшая пляжница, похоже, привыкла быть в центре внимания и недолго мирилась с тем, что оное притягивает кто-то другой.
- Ну, что красотулечки... в воду кто-нибудь лазил?... Эх вы... И попробую, только вот температуру сейчас смеряю,- она извлекла из своих вещей водяной градусник и, не заходя в море, положила его в воду, придавив сверху камнем.
Данное обстоятельство заставило Зою Степановну отвлечься от созерцания окрестностей, её тоже интересовала температура воды в море, ведь за два проведённых здесь дня она так и не решилась искупаться. При этом она дала немного воли и своему любопытству - повернулась спиной к морю и обвела взглядом загорающих. От осмысления увиденного радужное настроение сразу померло. Даже великолепие утреннего пейзажа не могло перебить возникших мыслей о бренности, неизбежности заката отдельно взятого человеческого существования. Неужели и она станет такой и всего-то через десять-пятнадцать лет, так скоро, так мало осталось?... На что ушла жизнь? Как мало было в ней радости...
Несомненно, большинство из этих женщин давно знали друг друга и составляли группу единомышленниц объединённых общей целью - задержать неизбежное приближение старости. Кроме того, общаясь, они, видимо, не так сильно ощущали собственное биологическое старение. И потому появление Зои Степановны, женщины средних лет, к тому же обладавшей притягательной для глаз (мужских в первую очередь) внешностью, их насторожило. Рядом с ней их увядшие тела не смотрелись ни подтянутыми, ни стройными.
- Шестнадцать градусов, почти парное молоко. Ну, девчата, кто со мной?!- призвала активистка посмотрев на градусник.
Купальники на "красотулечках" были в основном старого покроя, впрочем модные с высокими вырезами на бёдрах смотрелись бы на них по меньшей мере комично. На призыв своего лидера они не откликнулись, и той ничего не оставалось, как в одиночку, демонстрируя показную лихость, войти в воду и шумно по мужски выбрасывая руки поплыть. Отплыв метров на пятнадцать, она вновь позвала подруг, но те так и не решились. Говорливая активистка плавала минут пять. Зоя Степановна тоже попробовала воду ногой и подумала, что она бы, наверное, не вынесла в такой воде и полминуты и подивилась выдержке и здоровью этой бойкой бабки, не наживший за все свои годы и унции телесных излишков, пожалуй, чаще красящих, чем уродующих женщину.
Когда Зоя Степановна вернулась в номер Олег уже встал и читал свою книжку "Капитан Сорви-голова" Буссенара.
- А постель кто за тебя убирать будет?- сразу же сделала она привычный выговор.
- Не вредничай,- так же по обыкновению незлобно огрызнулся Олег. Тем не менее, он отложил книгу и взялся за дело.- Как позагорала?
- Отлично, такое удовольствие. Ничего ты Олежка не понимаешь. Если бы меня в твои годы да родители к морю возили, я бы с него не вылезала, а ты как бирюк в комнате сидишь... Значит так,- решительно заговорила Зоя Степановна,- сегодня план такой. После завтрака пока не жарко идём на рынок, а потом сразу на пляж, загораем и может, наконец, окунёмся. Должна же вода хоть немного прогреться.
Сын в ответ состроил скептическую гримасу - он не хотел никуда идти кроме нижнего этажа, где находился телевизор. Но он позволил себе только поторговаться:
- Ладно уж, так и быть, пойдём. А вечером отпустишь меня телек смотреть?
- Вечером видно будет,- отмахнулась Зоя Степановна.
- Ну, мам, я же и так ни одного репортажа не смотрел ещё, хоть в новостях результаты узнаю,- заскулил Олег.
- Я сказала посмотрим. Всё, на этом дискуссию кончаем. Мойся, одевайся и на завтрак.
- Чем мыться-то, воды нет, - возразил Олег
- Я вчера ёмкость из-под "Пепси" набрала, только расходуй поаккуратнее. Ты хоть в зеркало смотрелся, чучело огородное, на тебя же девчонки за столом смотрят. Что они про тебя подумают, скажут вахлак какой-то.
- А мне всё равно, что они подумают, да и не смотрят она на меня уже совсем,- довольно спокойно отреагировал Олег.
- Ну и что... они не смотрят так их мать, вон она у них какая замечательная, всё замечает,- с некоторым сарказмом проговорила Зоя Степановна.
- Да уж всё, кроме самой себя,- усмехнулся Олег.
- Что это ты имеешь в виду?- не поняла сына Зоя Степановна.
- Да то, как она говорит... Ты что мам, разве не заметила? Она же говорит бутеброт.
- Да ну, не может быть,- не могла поверить такому Зоя Степановна, в то же время, открывая для себя факт наличия у сына наблюдательности.
- Ты что, не помнишь? Вчера за ужином она два раза своей девчонке, маленькая которая, повторила: ешь бутеброт. А ещё говорит учительница, я таких учителей ещё не видел.
- Да нет, ты, наверное, ослышался?
- Да ничего я не ослышался,- уже с лёгким раздражением продолжал стоять на своём Олег...
За завтраком Зоя Степановна внимательно прислушивалась к соседке, ну а та огорошила очередным сообщением:
- Вон за столиком, через один от нас, видите, сидят... бабка, дед и внучка. Уж такие культурные, воспитанные, наверное, евреи.
Зоя Степановна чуть не поперхнулась куском курицы - подобную версию она услышала впервые. Про евреев хитрых, умных, много о себе понимающих, во многих бедах России виновных... Всё это давно на слуху, но вот насчёт воспитанности, этим достоинством при ней евреев оделили впервые. Она непроизвольно посмотрела в сторону кивка соседки и увидела внешне скромного пожилого мужчину, можно даже сказать старика в очках, его жену, осанистую седую старуху и их, скорее всего, действительно внучку, девочку лет двенадцати, тоже в очках, круглолицую и темноволосую. Внучка к тому же отличалась здоровой полнотой и отменным аппетитом. Зоя Степановна даже позавидовала, видя, как эта курносая девчушка быстро и с удовольствием укладывает за свои румяные щёчки содержимое тарелок. Старики же ели не спеша, степенно, ножом и вилкой. Бабушка делала, время от времени, едва слышимые замечания внучке:
- Юля, не торопись, лучше пережёвывай... подавишься... ножом разрежь... привыкай пользоваться ножом...
Зоя Степановна недоумённо посмотрела на соседку: старики ни в малейшей степени не походили на евреев, они смотрелись типичными русскими интеллигентами, вышедшими на пенсию бывшими учителями. А внучка... хоть и тёмненькая, но уж очень она здоровенькая и курносенькая для еврейки, а если с неё снять очки и повязать платочком, то получалась настоящая краснощёкая матрёшка. Зоя Степановна опять промолчала, правда про себя язвительно подумала: "Ох, как тебе, наверное, хочется, чтобы все кто тебя воспитаннее и умеют есть ножом и вилкой были бы евреи?" Неприязнь к соседке возникла как-то вдруг, спонтанно. Она уже не сомневалась, что Олег не ослышался насчёт "бутеброта". Ножи лежали у всех на столах, но ими мало кто пользовался, как это положено согласно этикета. Зоя Степановна, конечно, умела... Но когда все вокруг чаще пользуются руками, чем ножом, ей стало как-то совестно выделятся. Пожалуй, только эти старики не подыгрывали общепринятым люмпен-правилам, а ели так, как когда-то их научили и тому же учили свою внучку, остальные (и это учителя) либо не умели, либо тоже стеснялись.
В конце того же завтрака выяснилось, что соседка по столу тоже кое-чего стесняется - она явно стеснялась своей фамилии. Когда её назвала по фамилии её же московская знакомая, она сделала всё - с невероятным проворством выскочила из-за стола, побежала навстречу той знакомой, делая красноречивые жесты - чтобы та во всеуслышание не повторила ещё раз её фамилии. Фамилия звучала так, Дзаблаева.
Зоя Степановна сразу прикинула: соседка хоть и безликая, но русская, во всяком случае славянского происхождения, а фамилия? Фамилия говорила и притом конкретно, что замужем она за кавказцем. Теперь Зоя Степановна внимательнее пригляделась и к её девчонкам. Бесспорно, и в них, особенно в старшей, в форме её носа и ряде других черт, проглядывались горские черты. Судя по возрасту старшей дочери, соседка выходила замуж чуть раньше Зои Степановны, где-то в середине семидесятых годов, когда браки с кавказцами у многих русских девушек считались большой удачей. Тогда это означало едва ли не то же, что в девяностых замужество за состоятельным западноевропейцем или американцем. Зоя Степановна отлично помнила, как в те годы выгодно отличались кавказские парни от русских и всех прочих советских. Как правило, они все были непьющими, практичными, самостоятельными, смолоду имели деньги, много богатых родственников... Со слов свекрови Зоя Степановна знала и о невероятной предприимчивости кавказцев в деле добывания московской прописки. В отличие от русских, украинских и прочих татаро-башкирских искателей-лимитчиков, зарабатывающих ту желанную прописку десятилетиями унижений, мытарств по общагам и вкалывая на самых вредных и опасных производствах... Кавказские парни решали эту проблему быстрей и эффективней, и не последнее место в перечне тех способов, были браки с москвичками, при этом они не брезговали никем. Московские дурнушки того поколения оказались куда счастливее своих периферийных "сестёр по несчастью". Они имели возможность устроить свою личную жизнь, прельщая пропиской не простых нацменов, или нищих русских провинциалов, а кавказцев, имевших тогда неофициальный статус "советских со знаком качества".
После недолгого раздумья Зоя Степановна пришла к соответствующему её умонастроению выводу. Без сомнения, изменившаяся историческая обстановка, развал Союза, резко понизившие "рейтинг" кавказцев заставляли сейчас эту Дзаблаеву всячески пытаться скрывать свою фамилию хотя бы от посторонних, случайных людей.
Сразу после завтрака, согласно заранее утверждённому плану пошли на рынок. До него было минут двадцать ходьбы. Эта часть Феодосии откровенно разочаровала Зою Степановну - она совсем не напоминала южный курортный город. Однообразные, неказистые, грубо сляпанные коробки пятиэтажек, тут же рядом брошенные новостройки, на улицах обычная советская неухоженность, сухая пыль, мусор, наверняка превращающиеся в сырую погоду в грязь. Примерно то же, что Зоя Степановна привыкла видеть в, большинстве своём, совершенно безликих, однообразных провинциальных городах России и Казахстана.
По дороге зашли в пару магазинчиков. В сравнении с московскими, уже под завязку загруженными импортным товаром, здесь смотрелось по-советски бедновато и пустовато, но цены в пересчёте с карбованцев действительно ниже, но не настолько, чтобы слишком уж соблазнять среднестатистических отдыхающих. Базар тоже не произвёл впечатления - обычный провинциальный базарчик, в котором не наблюдалось ни московского размаха, ни восточного колорита. К тому же стоял июнь, ещё не время фруктового изобилия. Чего на прилавках оказалось в избытке так это черешни, а вот клубника почти отошла. Зоя Степановна хотела расплатиться за черешню рублями, но торговали только на карбованцы. Они были очень дисциплинированны эти торговцы, бывшие советские, а теперь украинские граждане, всё равно какой национальности украинцы, русские или татары. Они также смиренно выполняли указания новой власти, как и прежней советской, они были наивно послушны, как и прежде. А кавказских торговцев, тех что не послушны никакой власти, но всегда готовых торговать где угодно и за любые деньги, наплевав на запреты, их на том рынке почему-то не оказалось. Конечно, тут же нашлись те, кого в советское время презрительно звали фарцовщиками, готовые обменять рубли на купоны, но Зоя Степановна, так же по старинке опасалась иметь дело с таковыми. Рядом с рынком имелся и официальный обменный пункт, где она и обменяла рубли на карбованцы в пропорции один к двадцати, после чего купила два кило черешни...
5
К полудню температура воздуха достигала двадцати семи - двадцати девяти градусов и больше не поднималась: как только над сушей воздух прогревался сильнее, чем над морем, более холодный морской продавливал, выталкивал его вглубь полуострова и восстанавливал температурный баланс. Зоя Степановна убедилась как это здорово, когда вот так тепло, но не слишком жарко, не то, что в глубине континента, в том же Казахстане или Средней Азии, где отсутствие такого замечательного кондиционера, как большое и глубокое море приводило к тому, что температура воздуха в летнее время иногда становилась просто нестерпимой.
Днём на турбазовском пляже большинство тоже составляли женщины, только уже не старые, а средних лет. Как-то пожаловали, видно после тренировки штангисты. Но красоваться этим могучим юношам было почти не перед кем, ведь тётеньки и их детишки совсем не та аудитория, на которую они собирались производить впечатление. Совершенно неожиданно объектом внимания одного из них стала Зоя Степановна. Её со спины увидел невысокий крепыш, и не видя лица обманулся: прямая, округлые бёдра, полные ножки, маленькие ступни - всё зримо-объёмное, мягкое, но не рыхлое. Мощь, сила чаще тянется к мягкости, к нежности... Тот атлет, видимо, принял Зою Степановну со спины за полную девушку, примерно свою ровесницу. Он тихо подошёл сзади, умудрившись не шуршать пляжным песком, бронзовый, ладный, мускулистый. Зоя Степановна повернула голову и в испуге отпрянула - она не ожидала так близко увидеть незнакомого человека. Впечатление, произведённое на штангиста тоже оказалось ошеломляющим - девушка, олицетворение объёмной нежности, с которой он собирался заговорить, а если посчастливится, то и познакомиться, оказалась женщиной, едва ли не годящейся ему в матери.
- Извините пожалуйста... я... я обознался,- оправдывался смущённый парень и спешно ретировался.
Зоя Степановна, отрешённо загоравшая стоя у самой воды, не сразу поняла, что же было нужно от неё этому мальчику, а когда сообразила, чуть не рассмеялась вслух. "Надо же, действительно сильно я похудела, года три назад меня и сзади за девушку никто бы не принял, а тут, поди ж ты." Она решила по приезду рассказать об этом эпизоде мужу, придерживающегося консервативных взглядов касательно женской внешности, убедить его, наконец, что мода на кустодиевских женщин давно прошла.
Вода заметно потеплела, и всё больше народу отваживалось заходить в море. Зоя Степановна тоже впервые в жизни окунулась в настоящую морскую воду, ощутила её солоноватый вкус. Попыток затащить в воду Олега она не делала - вода всё-таки где-то градусов восемнадцать, не хватало простудить мальчишку.
- Олежка, как самочувствие, не сгоришь,- спросила она вытянувшегося на одеяле во всю свою почти стовосьмидесятисантиметровую длину, узкого телом сына.
- Нормально,- не отрываясь от книги, отозвался Олег.
- А я вот, кажется, уже начинаю сгорать,- Зоя Степановна критически обвела взглядом свои покрасневшие плечи, болезненно ими передёрнула.- На сегодня, наверное, хватит, пойдём.
Однако удалится в номер она не спешила, потому что увидела своих попутчиков по плацкартному вагону поезда, болезненную мать и мордатого здоровяка сына - они тоже отдыхали здесь на турбазе. Впрочем, рядом со штангистами мальчишка не производил впечатления слишком уж здорового. Он бегал вдоль кромки моря, а потом с разбегу бултыхался в него. Сейчас Зоя Степанона отметила, что у него нет и задатков мужской фигуры, и он почти не умеет плавать. Увы, совсем не умел плавать и Олег, более того он испытывал какой-то подспудный страх перед водой. Однако, что касается фигуры... Глядя на распластавшегося на одеяле сына и сравнивая его с тем мордатым Зоя Степановна с удовлетворением отметила, что хоть Олег и куда жиже, у него уже заложилась значительная разница в ширине плеч и бёдер, его торс хоть и не очень сильно, но расширялся снизу вверх на конус. У Мордатого этого не наблюдалось, он был одинаково широк и толст везде, в плечах, заднице и уже в свои лета успел заиметь почти бабье брюшко.
Здесь же, на пляже Зоя Степановна увидела и тех дедов с внучкой, которых её соседка по столу с фамилией Дзаблаева назвала возможными евреями. Девчушка сняла очки, и вместе с бабушкой зайдя по грудь в море, с визгом выпрыгивала вверх, погружалась и вновь выпрыгивала. Бабушка находилась рядом и делала примерно то же самое, но спокойно, без визга и не так высоко. Дед же, без одежды производивший впечатление довольно крепкого старика, сидел на берегу и в воду предпочитал не лезть. И опять их поведение показалось Зое Степановне слишком уж в её понимании нееврейским: непосредственность внучки уж очень не вязалась с обычной серьёзностью евреек проявлявшихся, как правило, с самого раннего детства, да и дед совсем уж не напоминал старого еврея, этакого старого брюзгу, домашнего мудреца, любящего поучать своих домочадцев. Зоя Степановна понимала всю схематичность своих суждений... но ведь примерно также о евреях думали большинство образованных русских. А тут, в резвящейся внучке, она вдруг увидела саму себя. Ведь в детстве она была точно такой, упругой как мячик, не знающей устали. О, как бы ей хотелось, чтобы Олегу передалось хоть часть той её резвости, энергии, ведь родители в детях всегда хотят видеть продолжение самих себя.
В обед Дзаблаева поведала, что звонила мужу и тот, пока жены с дочерьми нет, решил сделать ремонт на даче. Из чего стало ясно, что у Дзаблаевых есть дача и к тому же машина. Также она со смехом поведала, что муж от них отдыхает и несказанно тому рад. Сказано это было как бы в шутку, но Зоя Степановна уроженка не России, а, так называемой, союзной республики, по-своему осознала радость неведомого её Дзаблаева. Она знала некоторые обычаи горцев (фамилия говорила за то, что скорее всего Дзаблаев именно северокавказский горец). Кавказцы испокон по- разному относились к сыновьям и дочерям. Сын - гордость отца, ему особое внимание, забота. Дочь... к женщинам, девочкам в горских селениях традиционно относились пренебрежительно, ей худший кусок, грязная работа, понятие "папина дочка", там вообще немыслимо. Потому муж Дзаблаевой не мог быть в восторге от того, что русская жена не родила ему ни одного сына.
- А вы своему супругу звонили?- Дзаблаева наверняка хотела вызвать немногословную соседку на большую откровенность. Но Зоя Степановна ответила предельно лаконично. Затем как-то разговор коснулся штангистов.
- Все они тупые как брёвна. Знаю я их, раз здоровый, значит дурак, - безапелляционно заявила Дзаблаева и тут же накинулась на свою младшую.- Ирка, я тебе сколько повторять должна, ешь всё подряд, не дрыбайся, за всё деньги плачены. Дай я тебе бутеброт как следует намажу...
На этот раз Зоя Степановна не пропустила то, о чём ей поведал утром Олег. Невероятно, но это оказалось правдой, учитель московской школы так говорит. У неё даже возникло желание услышать из уст соседки и некоторые другие слова, например коридор, неужели скажет коли... Нет, Зоя Степановна не могла вспомнить таких ни в гарнизонных, ни в сельских школах, где её пришлось работать, и вот сподобилась наконец.
Дзаблаева, тем временем, продолжала болтать:
- И вашему мальчику надо больше есть, а то уж очень он у вас худенький.
Зоя Степановна, едва выйдя из лона размышлений касательно "бутеброта", ответила смущённо, едва ли не оправдываясь:
- Да я знаю... но не ест... совсем нет аппетита, с самого рождения такой.
- Моя Ирка тоже. Пока в рот силком не затолкаешь...- в свою очередь посетовала соседка на свою младшую.- Вы, я гляжу, загорали?- она давно уже приглядывалась к покрасневшим плечам Зои Степановны.
- Да утром ходила, и до обеда вот.
- Утром это когда?
- Примерно с шести до семи.
- Так рано?- удивилась Дзаблаева.- Мне бы ни за что не подняться. Мы с девчонками вон на базар никак не выберемся, спим подолгу, даже рубли на карбованцы ещё не обменяли. Вы не подскажете где лучше обменять?
- Прямо на базаре, там есть обменный пункт.
- Я слышала там курс плохой, в городе поискать можно и выгодней сторговаться.
- Может быть, но надо по всему городу, по жаре бегать, а выигрыш, думаю, не стоит того, чтобы лишать себя моря и солнца хотя бы на час,- Зоя Степановна произнесла эти слова с неожиданной для собеседницы твёрдостью. Дзаблаева если и не обиделась, то несомненно расстроилась - впервые за три дня сидения за одним столом скромная и немногословная Зоя Степановна таким вот намёком выразила сомнение в житейской мудрости своей бывалой соседки.
Дзаблаевы, и мать и дочери, кончили есть, но почему-то медлили, не вставали из-за стола. Наконец, справился с обедом вечно отстающий Олег, и вслед за матерью, взяв свои тарелки, понёс их в окошко посудомойки, после чего они направились к выходу. Уже выходя из столовой, Зоя Степановна в дверях обернулась и замерла - увиденное оказалось слишком неожиданным. Дзаблаева, прикрываемая дочерьми, воровато оглядываясь, украдкой складывала в целлофановый пакет, оставшийся в вазе общий хлеб, собираясь, видимо, нести его к себе в номер. Зоя Степановна не знала, как это объяснить. Неужто, им не хватает того, что они съедают за столом?
После обеда Зоя Степановна поддалась "прессингу" со стороны Олега и отпустила его в холл на нижний этаж посмотреть спортивные новости, а сама прилегла, решив совместить послеобеденный отдых с чтением. Из Москвы она взяла с собой томик избранной прозы Воннегута. Имя этого американского автора, она впервые услышала по телевизору из уст модного телеведущего, потом ещё где-то. Для Зои Степановны, как и для большинства прочих советских и российских педагогов-словесников, современная американская литература была тайной за семью печатями. Конечно, в Союзе издавали время от времени забойных беллетристов типа Хейли, или немудрёного детективщика Чейза, но серьёзная американская литература в советские годы, до Перестройки, фактически находилась под негласным запретом. Создавалось впечатление, что после Стейнбека и Хемингуэя в Штатах перевелись крупные писатели. Потому Зоя Степановна и решила в отпуске восполнить один из имеющихся у неё, как она считала, пробелов. Первый роман назывался "Сирены Титана". Уже первые предложения увлекли, она погрузилась в чтение...
Олег пришёл, где-то, через полчаса.
- Ты знаешь мам, наши бразильцам продули ноль - два, позавчера ещё, а я сижу и ничего не знаю!- он говорил с горестью в голосе.
- Да действительно... ужасно,- с усилием оторвавшись от книги, иронизировала Зоя Степановна.
- Сегодня наши со шведами играть будут... Я схожу, посмотрю?
- Там посмотрим... Они же, наверное, очень поздно играют?- неопределённо ответила Зоя Степановна, намереваясь вновь погрузиться в чтение.
- Ну и что, что поздно. Там каждый день смотрят, много народу,- не отставал Олег.
- Черешни лучше поешь, я помыла, "Капитана" своего почитай...
Вечером после ужина они пошли гулять. Олег был не только некомпанейским, но и сугубо домашним парнем. Его никогда не тянуло куда-то, лазить, бегать... стоять на голове. Зоя Степановна в этом плане всегда была уверена, что сын ни при каких обстоятельствах не спалит квартиру, играя со спичками, не пойдёт ни с какими чужими дядьками кататься на машине, не свяжется с дурной компанией... Но, в то же время отсутствие некоторых естественных мальчишеских черт огорчало её.
Олег спокойно, не считая то зазорным для уже взрослого мальчика, пошёл гулять с матерью. Они вышли к морю. Зоя Степановна залюбовалась вечерней разновидностью прибрежного пейзажа. Гулявших оказалось много. Девчонки, примерно ровесницы Олега с интересом поглядывали на него, симпатичного, хоть и очень худого. Он же не обращал на них ни малейшего внимания, даже не смущался, как в первый день за столом. В отличие от современных Ромео, что уже в пятнадцать лет и раньше начинали бегать за девчонками, у Олега это время ещё не наступило. Впрочем, этому Зоя Степановна была только рада, ибо придерживалась на данный счёт твёрдого мнения - всему своё время.
Они пошли в сторону спортгородка по аллее засаженной аккуратно подстриженными кустами акации. Здесь они услышали повторяющееся время от времени глухое ухание - на пол бросали какой-то тяжёлые предметы. Подошли ближе к прямоугольному в два этажа зданию, именно оттуда доносился этот грохот. На вывеске перед дверью значилось: "Специализированный зал тяжёлой атлетики". Тут же рядом располагались огороженные сеткой "рабица" теннисные корты, волейбольные площадки, чуть дальше футбольное поле. На площадках бегали, стучали мячами, махали ракетками. Весь этот внушительный спорткомплекс в своё время создали для подготовки спортсменов высокого класса - на спорт высших достижений Советская власть, как известно, средств не жалела. Сейчас же здесь во всю резвились уже не мастера спорта, а любители, имеющие возможность заплатить за время на корте, о чём говорили припаркованные тут же рядом иномарки. На них приехали те, кто сейчас не очень умело махал ракетками, щеголяя белоснежными теннисными костюмами, то есть новые сливки общества, пытающиеся подражать преуспевающим западным бизнесменам.
А в зале шла напряжённая вечерняя тренировка - это было хорошо видно в распахнутые большие окна. Олег отпросился к футбольному полю посмотреть игру двух местных команд, а Зоя Степановна присела на скамейку неподалёку от зала, где штангисты тягали свои снаряды. Она видела в окно молодого атлета в потной майке и тренера, который что-то ему втолковывал. Выслушав, атлет наклонился и пропал из поля зрения, затем показалась его голова, донёсся натужный короткий вскрик и штанга - по два больших красных диска с каждой стороны грифа и несколько более маленьких разноцветных - оказалась над его головой. При этом сам атлет сидел под штангой, вероятно на корточках. Тут же он встал со штангой на широко расставленных вытянутых руках, подержал несколько секунд и бросил. Снаряд отозвался снизу уже знакомым тяжким ухом. Опять подошёл тренер, опять что-то говорил, показывал руками, опять парень наклонился к штанге. Один раз атлет явно сплоховал, штанга не застыла у него над головой, а пошла дальше, назад и он был вынужден бросить её за голову, выскочив вперёд. Снаряд, видимо, ударился не о помост, а прямо об пол - звук получился совсем иной не глухой как раньше, а звонкий, рассыпающийся. Тренер данным обстоятельством был чрезвычайно недоволен... Атлет у ближайшего окна всё подымал и подымал, его лицо искажали гримасы околопредельных усилий.
Тренировка производила довольно скучное и тягостное впечатление. Зато теперь Зоя Степановна отлично понимала, почему многие штангисты всегда после столовой несут с собой в номера по нескольку кусков хлеба. Того, как её казалось, обильного питания им, конечно, не хватало, чтобы восполнить сжигаемые на тренировках калории. Но вот отчего Дзаблаевы втихаря таскают хлеб со столовой? Неужели тоже не наедаются?
Подошёл Олег. Футбольный матч закончился, и он тоже стал наблюдать за тренировкой штангистов.
- Чтобы таким здоровым стать, наверное, много лет тренироваться надо?- спросил он.
Зоя Степановна хотела ответить утвердительно, пожурить заодно сына, что он, будучи заядлым болельщиком-созерцателем, сам никогда никаким спортом не увлекался... Но серьёзный характер "железной" работы, которую они наблюдали, не позволил ответить столь упрощённо:
- Конечно, но знаешь Олежка, в таком деле и от природы много иметь надо, такие нагрузки не каждый организм и не каждый позвоночник выдержит.
Олег с некоторым удивлением взглянул на мать. Он скорее ждал обычного педагогического рефрена: терпение и труд всё перетрут... каждый кузнец своего счастья...
6
Зоя Степановна теперь каждый день загорала утром, благо погода установилась. Потом, после завтрака ходили с Олегом на базар, покупали черешню, смородину, ранние персики. После базара шли на пляж, и после обеда тоже. У Олега, при всех его физических недостатках, имелось одно достоинство - он никогда не сгорал, сколько бы и в каком положении ни загорал. Увы, Зоя Степановна нуждалась в строгой дозировке. Но ей удалось благополучно пережить первые дни, когда существовала опасность сгореть на солнце. Уже на четвёртый-пятый день она загорала совершенно спокойно, почти без ограничений, день ото дня становясь всё темнее, всё более напоминая курортницу со стажем.
Со старожилами утреннего пляжа, этими престарелыми "красотулечками" Зоя Степановна сближения не искала. Зато она познакомилась с другой завсегдатайшей, которая тоже держалась немного на отшибе от утренних пляжных компаний. Женщина уже пенсионного возраста, она сама подошла к Зое Степановне и поинтересовавшись временем, завязала разговор:
- Вы с турбазы, отдыхающая?
- Да. А вы, наверное, местная?- задала встречный вопрос Зоя Степановна.
-Да, живу здесь неподалёку. Какой хороший у вас загар.
- Спасибо, но у вас лучше,- вернула комплимент Зоя Степановна.
- Ну, я то, можно сказать, родилась с ним, с детства здесь загораю,- рассмеялась женщина.
- Какое это, наверное, счастье, жить у моря?
- Не знаю. Отдыхающие многие также как вы считают. А я это счастье как-то не ощущаю, живу и всё. Вы, наверное, из Москвы, в школе работаете?
- Да,- изумлённо призналась Зоя Степановна.
- Вы не удивляйтесь. Просто у меня знакомая на этой турбазе работает, она и сказала, что с Москвы целиком учительский заезд был. Я ведь тоже почти тридцать лет в школе проработала, в младших классах. Сейчас на пенсии.
- Значит мы с вами коллеги?
- Выходит так,- дружелюбно подтвердила новая знакомая. Она была непрочь ещё поболтать, но Зоя Степановна извинилась, и сказав, что в семь часов обычно уходит, что в номере её ждёт сын, распрощалась до следующего утра.
За очередным завтраком Дзаблаева принялась выспрашивать во сколько Зое Степановне обошлась путёвка и узнав, что в двадцать процентов общей стоимости, с трудом сдерживая буквально распиравшую её радость сообщила, что им путёвка встала всего в десять процентов. Прочитав немой вопрос на лице собеседницы, она несколько смутилась, и сбивчиво пояснила:
- У меня в нашем РОНО... в общем помогли, льготную дали.
Зоя Степановна потом долго не могла отделаться от мысли-вопроса: почему у Дзаблаевой льготная путёвка да ещё на троих человек? Она вспомнила твердокаменный отказ в РОНО на свою мольбу о трёхместной путёвке. Яснее ясного, что они у них имелись, но приберегались. Для кого?... Для таких как Дзаблаева? Пока Зоя Степановна конкретно не знала для кого те путёвки, ей было не так обидно, может это какие-нибудь заслуженные учителя, ветераны, новаторы, орденоносцы. Но тут она воочию убеждается, что льготная путёвка каким-то хитро-замысловатым путём достаётся вот этой недалёкой бабе, говорящей "бутеброт", и она фактически задарма везёт отдыхать своих девок-полукровок.
Нет, Зоя Степановна не была националисткой и никогда вслух не оскорбляла ни одну нацию, разве что свою. Русских она считала самым простодырым народом в мире, и иногда от этого осознания сильно страдала. В союзной республике, где она жила с измальства, ей не раз приходилось испытывала на себе отношение коренного населения к русским, далеко не всегда дружеское. Потому в ней имел место своеобразный комплекс, выражавшийся в настороженном отношении ко всем нацменам. Впрочем, если говорить о её родном Казахстане, то его населяли в основном небуйные народы. Русские там довольно терпимо несли "бремя белых" и задирались на национальной почве разве что по пьяни. Казахи, в массе своей люди тихие, спокойные, также в основном без пены у рта и хватания за ножи осознавали себя "хозяевами страна". Ну и наличие в республике значительной прослойки насильно завезённых в сороковые года немцев и корейцев, как правило, необыкновенно трудолюбивых и совсем не гордых в национальном плане, ещё более скрепляли общие сравнительно доброжелательные межнациональные отношения. Правда, в те же сороковые сюда же выслали и не столь спокойные нации, но после пятьдесят шестого года они получили возможность вернуться на Родину, и их представителей в республике оставалось немного.
Уже позже, когда вышла замуж и стала жить по гарнизонам, Зоя Степановна поняла, как ей ещё относительно повезло с местом рождения. Ей приходилось встречать офицерских жён, русских, но родом со Средней Азии и Закавказья. Они, иной раз, рассказывали о тамошних межнациональных отношениях такое, чему в здравом рассудке невозможно было поверить. Исходя из специфики своего жизненного опыта, Зою Степановну просто не могло не возмутить то, что эта "бутебротина", которую наверняка ради прописки осчастливил замужеством какоё-то кавказец, имеет больше прав и возможностей чем она.
Отдыхающие продолжали прибывать. Новые заезды шли уже не с Москвы. Днём на пляже стало тесно, и занимать кусочки песка приходилось сразу после завтрака. На уже изрядно загоревшую Зою Степановну с интересом поглядывали появившиеся со следующим заездом мужчины средних лет. Спиной, ногами она ощущала эти взгляды. Как и любой привлекательной женщине ей это было не в диковинку. К тому же она имела опыт жизни при воинских частях, где ей случалось ловить на себе и не такие взгляды, а солдатские, "голодные", раздевающие глазами...
Вода, наконец, прогрелась до девятнадцати-двадцати градусов и уже не только пляж, но и море вблизи берега заполнилось народом. Зоя Степановна чередовала солнечные ванны с купанием, гоняла в воду сына. Она всё явственнее чувствовала, как под действием солнечных лучей, горячего песка, морской воды, добротного питания в её тело входит жизненная сила, неспешно, но неотвратимо вытесняя годами накопленную усталость. Она вдруг перестала испытывать то, к чему уже притерпелась как к неизбежным спутникам жизни: боли внизу живота, позывы к почечным коликам и прочие болезненные ощущения, следствие продуваний, замерзаний, промокания ног, профессиональной деятельности. Она почувствовала уже основательно подзабытую лёгкость движений, видела в зеркале, как разглаживаются морщины на её лице. Но самое удивительное, такого рода "помолодение" сопровождалось тем, что она заметно поправилась - стали тесны юбки, кофточки и платья, не раз ушиваемые за два года московской жизни. Увы, Олег, во всяком случае внешне, за исключением хорошего загара никаких изменений не претерпел, что, естественно, не могло радовать Зою Степановну.
7
Где-то недели через полторы по приезду в череде почти безоблачных дней выдалось пасмурное утро. Зоя Степановна не смогла позагорать утром, ибо небо сплошь заволокло пепельно-бугристым пледом облаков. Дабы не терять времени понапрасну, она решила сходить в центральную часть города, посетить местные достопримечательности. В первую очередь её интересовали дом-галерея Айвазовского и дом-музей Александра Грина. Олег, как и следовало ожидать, восторга по данному поводу не изобразил. Но он уже закончил читать Буссенара, и делать ему было абсолютно нечего (по телевизору футбол с утра не транслировали). Потому он даже проявил некоторый интерес к неминуемой экскурсии:
- Грин, это который "Алые паруса" написал?
- Да и не только. У него много замечательных произведений,- сразу воодушевилась Зоя Степановна
- Не очень-то он мне нравится, скучно читать,- не разделил восторга матери Олег.
- Да что ты понимаешь?... Скучно,- передразнила Зоя Степановна. Она наводила лоск на своё заметно похорошевшее здесь лицо.- Пора бы уж и серьёзную литературу понимать, а не только вот такую,- она пренебрежительно кивнула на лежащего на столе Буссенара.
- Ладно, не зверствуй, - примирительно пошутил Олег, понимая, что дальше может последовать не раз уже произносимая матерью лекция о разных жанрах литературы, для детей, юношества и серьёзная, к которой ему пора бы уже начать приобщаться...
Они неспешно шли вдоль моря, мимо пансионатов к центру города, время от времени уточняя дорогу. Как же отличалась эта прибрежная часть Феодосии от той, по которой им приходилось ходить к рынку. Это был старый, ещё дореволюционный город. Зоя Степановна чувствовала себя персонажем купринского "Белого пуделя", проходя мимо радующих глаз старинных особняков, бывших летних дворцов русской знати. Колонны, балконы, мезонины, узорная лепнина. Всё это великолепие не могло не завораживать, заставлять задумываться: "Ведь когда-то русские умели работать, строить такие прекрасные жилища без помощи турок или финнов, которых едва ли не за дикарей считали... Куда всё девалось?..."
Такие участки сплошной старинной застройки Зоя Степановна видела в старых не тронутых советскими реконструкциями районах Москвы, на Пятницкой, в переулках старого Арбата, где могла бродить часами. Она часто уговаривала мужа ехать в Центр, до метро "Арбатская", выходить там и углубляться в тамошние улицы и переулки, смотреть и восхищаться. Однажды на такой прогулке, находясь в состоянии романтического похмелья, Зоя Степановна, в детские и студенчесие годы увлекавшаяся чтением журнала "Юность", сказала:
- Здесь где-то жил Окуджава и другие знаменитые арбатцы.
На что муж, имевший касательно знаменитых деятелях культуры-"шестидесятников" нетрадиционную точку зрения саркастически изрёк:
- Совершенно верно, сюда заселили их родителей после революции, повышвыривав и изведя прежних хозяев этих домов и квартир.
Зоя Степановна не возмущалась таким суждениям мужа, потому что помнила о своих родителях, вышвырнутых со своей родины, и вынужденных спрятаться в другой республике.
Бывшие особняки теперь стали ведомственными санаториями, вернее были, потому что после развала Союза преобразовались в акционерные общества. Возле дома-галереи Айвазовского застыли старые корабельные пушки. Билеты, учитывая валютную легковесность карбованца, стоили гроши. Скорее всего, поэтому народу оказалось довольно много. Полотна, огромные, средние и небольшие изображали в основном любимое художником море в самых разных состояниях, от штиля до необузданного неистовства бури. Особое впечатление на Зою Степановну произвела большая картина "Среди волн". От её обозрения становилось жутковато, казалось, что вся эта водная стихия вот-вот перехлестнёт картинную раму и, всё сметая, устремится прямо в зал галереи.
Картины заинтересовали и Олега. Он буквально разинув рот ходил за матерью время от времени спрашивая её и прислушиваясь к экскурсоводам обслуживающим группы организованных экскурсантов. Куда меньше понравилась ему экспозиция дома-музея Грина.
- И писатель скучный, и музей скучный,- сообщил он матери после осмотра.
Видимо так же думал не он один, потому как посетителей в музее оказалось совсем мало, хоть цена билета была ещё ниже, чем у Айвазовского. Зоя Степановна, напротив, именно здесь нашла для себя много интересного. Среди экспонатов были выставлены наряду с широко известными произведениями болезненного романтика и такие, о существовании которых она и не слышала, они почему-то не издавались в советское время.
За время, что они ходили по музеям хмарь рассеялась, стало опять солнечно, жарко и до турбазы (примерно километра полтора) Зоя Степановна дошла уже изрядно подустав. Олег, несмотря на свою слабосильность, был весьма выносливым мальчишкой и кроме определённой скуки после посещения гриновского музея ничего, в том числе и усталости, не испытывал.
- Мам, я схожу до обеда телек посмотрю? - запросился он едва вошли в номер.
- Ладно, иди,- на этот раз безо всяких нотаций разрешила Зоя Степановна. К тому же она вспотела во время ходьбы, и ей было необходимо переодеться.
Впрочем, как раз в этом неудобств от совместного проживания в комнате с почти уже взрослым сыном она не испытывала - Олег являлся на редкость тактичным парнем. Едва мать приказывала ему: "Иди на балкон и не оборачивайся, пока я не переоденусь", как он с пониманием и без тени двусмысленных ухмылок шёл куда велели, и можно не сомневаться - он не обернётся даже случайно. "Всё же неплохой парень растёт",- думала иногда Зоя Степановна, и тут же с болью в сердце самопроизвольно домысливала,- "Ну, хоть чуть-чуть покрепче был, половчее, позлее. Вон, какие зверята вокруг растут. Как он будет среди таких?" Здесь Зоя Степановна всё-таки грешила против истины - в её школе, например, таких "зверят" имелись единицы. Даже среди недисциплинированных детей большинство всё-таки составляли расторможенные непоседы, проказники или, в крайнем случае, мелкие пакостники, из которых вряд ли сформируются будущие изверги.
В вестибюле жилого корпуса появились афиши, вещающие о гастролях в Феодосии московских артистов. Самая броская афиша сообщала о начале сольных концертов Ирины Аллегровой, чуть поскромнее о приезде комика пародирующего эстрадных "звёзд" Пескова.
Утренняя знакомая по пляжу день ото дня становилась всё откровеннее. От неё Зоя Степановна многое узнала о местной жизни. Более всего её интересовало, как эта старая учительница воспринимает развал Союза и то, что они уже третий год живут в разных государствах, что и Россия и Украина уже не строят никакого "светлого коммунистического будущего". Та искренне верила, что всё это временно. Наверное, и в первые годы Советской власти, выжившие в те лихие годы простые обыватели так же воспринимали тот новый уклад, казалось невозможный в среде разумных людей. А вот поди ж ты, и они и их дети и внуки жили этой искусственной, выдуманной и силой навязанной жизнью, а потом так с нею свыклись, что возврат к жизни, которой продолжали жить почти три четверти человечества уже кажется противоестественным, невозможным.
- Сколько у вас в Москве сейчас платят учителю за ставку?- задала как-то новая знакомая самый естественный для учителя вопрос.
- Вы знаете, я вам точно сейчас сказать не могу. Мой общий заработок что-то около двухсот тысяч рублей, но у меня полторы ставки, потом сюда же входит то, что нам мэрия, Лужков доплачивает. Потом у нас же ставка от категории зависит,- отвечала Зоя Степановна, меняя своё положение относительно солнца.
- Особо не разбежишься,- чуть помедлив, видимо про себя переведя в карбованцы оклад собеседницы, констатировала женщина, но тут же, как бы и спохватилась,- хотя по сравнению с нашими зарплатами не так уж и мало. Но я слышала, у вас там цены намного выше?
- Да, это так. Но, знаете, если посчитать разницу в зарплатах и разницу в ценах, у нас всё равно получится несколько лучший показатель,- вроде бы не акцентируя, но в то же время с некоторым превосходством ответила Зоя Степановна.