Вторая встреча с Сундараловым состоялась там же, на Тверском бульваре, зимой, первого февраля тысяча девятьсот девяносто восьмого года.
Герард пришёл в назначенный час нарядный, в длинном кашемировом пальто.
- О-о, вижу, ты всё-таки добрался до денег брата, - с иронией в голосе прокомментировал я изменившийся облик актёра.
- Отвечу на все ваши вопросы, господин следователь, - подыграл мне Сундаралов. - Давайте погуляем, чтобы не замёрзнуть, заодно и поговорим. Пальто, как впрочем, и джинсы, мне подарил режиссёр, у которого я сейчас снимаюсь.
- Тогда рассказывай, с чего ты взял, что Андрея больше нет?
- Очень просто. Я тебе говорил, что он никогда больше, чем на сутки не пропадал. Бывало, что где-то у кого-то заночует, но все эти случаи на пальцах одной руки можно сосчитать. Где-нибудь оставался по пьяни, но на другой день непременно появлялся.
- Я из предыдущего твоего рассказа сделал вывод, что он по причине нездоровья даже из комнаты своей не выходил. Был не в состоянии даже бывшую жену с детьми навестить. До больницы дойти не мог.
- До какой больницы? Он ходил везде, где хотел. Вонь от него была, конечно, ужасная, но это его нисколько не смущало. Сам он перестал этот запах замечать.
- И даже стал им гордиться, - зло пошутил я, скрывая за сарказмом ужас от печального известия о гибели брата.
- Он не стал этим гордиться, просто физически не обонял. И сколько раз я на него ни злился, ни кричал: "Андрей, с тобой невозможно рядом стоять! От тебя прёт, как от бомжа!", был ответ: "Извини, извини". Отойдёт, а через мгновение опять подходит.
- Вижу, тебя это сильно раздражало. Ты и сейчас не можешь спокойно об этом вспоминать.
- А я тебе рассказывал, как мы с ним встретились?
- Рассказывал, но можешь ещё раз рассказать.
- Поехал вечером к театру, чтобы билеты продать, преобразившись в шкуру театрального барышника, и что ж ты думаешь? Прямо у театра встретил Андрея. Королевич как увидел меня, принялся кричать: "Гера, я не пьяный, не пьяный!". Думаю, что это он? Про то, как он жил предыдущие годы, я же понятия не имел. А он, оказывается, только что вернулся из Сыктывкара, куда его переселили "добрые люди", совершив междугородний обмен. Это было уже после его развода с женой. Немного я знаю про то, чем он там занимался. Андрей сказал, что какое-то время он работал монтировщиком в театре и один раз снялся в рекламе. И как он жил там с новой своей пассией, тоже мало знаю. Знаю только, что она от рака умерла. Я понимаю теперь, что ей тоже несладко с ним было. Но он читал ей книжки, когда она уже лежала, то есть проводил время у её постели. А когда она умерла, то он запил. Я, говорит, сорвался, ушёл в запой. И в такой глубокий запой, что как-то в дверь к нему постучали, и вошли два человека. Я, говорит, сразу понял, зачем. Они стали ему что-то говорить, уверять, что они из ЖЭКа, что позаботятся о нём. Сказали, что квартиру нужно привести в порядок, а ему нужно будет пожить у них, пока будет производиться ремонт. И увезли его на другую квартиру. Оказалось, что его как-то вычислили "чёрные риэлторы".
- Бутылочку, наверное, ему дали?
- Да, тогда ещё у него денег не было, и они его на своей квартире держали два месяца. Попить, поесть давали. За это время вывезли всё, что было можно из квартиры, отремонтировали её и собрались продавать. Но там был один странный случай.
- ОМОН его освободил?
- Да, но ещё до этого он говорил: "Мне удалось выйти каким-то образом, но я почему-то вернулся". Сам добровольно вернулся. Вот это интересно. Может, в милицию позвонил, назвал адрес квартиры, в которой его удерживали? Наверное, так. Потому что потом уже, когда в квартире он был один, раздался грохот, звон разбитого стекла, и в окно влетел спецназовец, спустившийся с крыши на тросике. Стали Королевича освобождать, но никого из злоумышленников не было. Осталась фотография первых минут его освобождения, напечатанная в местной газете. Стоит Андрей на коленях на полу на фоне дивана и нервно курит. Так его освободили. Этих злодеев вычислили, судили, посадили. Андрей жил какое-то время в милицейском общежитии, так сказать, находясь на реабилитации. И охранялся, как ценный свидетель. Хоть протрезвел немного. Я у него спрашивал: "Тебе там удавалось пить?" - "Под вечер получалось выпить, и я сразу ложился спать". Но там он у них не сильно пил. Потом какая-то фирма, которой поручили, продала его сыктывкарскую квартиру. Деньги положили на его сбербанковский счёт, ему дали карточку, и с ней он вернулся в Москву.
- А зачем они его квартиру продали? Чего бы ему там и не жить?
- Они с его согласия продали. То есть, по его просьбе. Он захотел вернуться в Москву, работать, служить в московском театре. Он мне так и говорил: "Гера, в дороге я только и думал о том, что приеду и буду играть, ставить". Говорю: "Чего ж ты не играешь?". - "Сейчас приведу себя в порядок". И целых полтора года я только эту фразу от него и слышал. Ну, давай, я с самого начала всё расскажу. Вот мы встретились. "Не пьяный я, Гера, не пьяный!". И пошли смотреть постановку. Андрею не сиделось. Он всё время хотел куда-то пойти. Говорил, что хочет выпить кофе и съесть бутерброд. Я ему: "Давай, хоть до антракта досидим". - "Лабуда же, смотреть не на что". - "Ну, так ты не смотришь, поэтому тебе неинтересно. Смотрел бы, может быть и увлёкся". Так что пришлось с антракта уйти, и два дорогих билета пошли прахом. Как вышли из театра, он стал мне рассказывать: "Представляешь, сейчас иду по переулку и встретил нашего однокурсника". Спрашиваю, кого? Не помнит. У него с памятью очень плохо было, он её пропил.
- Ты рассказывал, что даже меня не мог вспомнить.
- Да-да. Говорю: "Ты шутишь? Это же брат твой родной". - "А у меня разве есть брат?". Мы же с ним, когда он у нас только поселился, достаточно продуктивно репетировали. А когда я вернулся от матери, то не узнал его, он так сильно деградировал.
- Вы полгода репетировали Мрожека?
- Да. И он всё напрочь забыл за тот месяц, что я был у матери. "Какую пьесу? Какие такие "Эмигранты"?". - "Ну, ты что? Посмотри, у тебя же эта пьеса на столе лежит. Мы сто раз её репетировали. Мы разбирали её по слогам". То есть он настолько этой водкой себе мозги "вынес"... Но я об этом чуть позже хотел рассказать.
- Давай по порядку. Вышли вы из театра, и ты ему предложил...
- Ничего я ему не предлагал. Вышли из театра, и он стал говорить: "Надо что-то попить, попить. Я тебя, Гера, угощу, угощу!". Поехали на базу отдыха. Я поговорил с Михал Михалычем о возможности Андрею жить в нашем лагере, тот согласился. И на том же этаже, где я обитаю, поселил Королевича. Это на самом деле не лагерь, а база отдыха "Плановик". Панельные корпуса, условия проживания совсем не райские. Чтобы там жить, надо быть большим аскетом. Батареи лопнули, отопления нет. Хорошо, что есть электричество, а случалось, отрубалось и оно. Представь, каково оно, в бетонном не отапливаемом мешке, зимой, ночью? Вода у нас только в одном месте бежит и то тонкой струйкой. Но, в принципе, нас двое жило на этаже, хватало.
- И стали вы жить там вместе в спартанских условиях?
- Нет, слава богу, не вместе. И даже не рядом. Потому что он как-то заикнулся, что хотел бы перебраться в комнату по соседству. Я говорю, нет, пожалуйста, не надо.
- И время от времени ты для него готовил?
- Практически каждый день.
- Стал он там жить и нашёл пьющих друзей?
- Сначала нет. Друзей-выпивох с ним рядом не было. Хотя, как говорится, стоило спичкой чиркнуть, и они появились. Потому, что жили в соседнем корпусе. Да, знаешь, он всё же съездил в наш театр, все его там помнят. Спрашивал главного режиссёра: "Я же был неплохим актёром?". Тот ему: "Я считаю, что ты и сейчас хороший актёр". Так или иначе, но он вернулся в Москву, чтобы играть, но так как есть деньги, то играть - это ещё успеется, а сегодня можно пойти и купить себе, что хочешь. То есть, "попить". Этим, естественно, он и стал заниматься.
- Когда вы пьесу репетировали, он всё равно пил?
- Что значит "репетировали"? У нас же не было жёсткого графика. Мы же не в театре это делали. Мы это делали только тогда, когда он был к этому способен. "Гера, я хочу репетировать!". Я говорю: "Так кто ж против? Но мы можем делать это только тогда, когда ты на это способен. Сейчас что с тобой делать? Как с тобой, с таким, репетировать?". - "Ну, завтра. Давай завтра". Разные были времена. Первый период - от его заезда в "Плановик", до моего отъезда к матери. Это был обнадеживающий отрезок времени. Несмотря на то, что он "позволял", но он не уходил в запои. А по моему возвращению из деревни я его застал хорошо "накачанным", еле сидящим за столом. Он сидел, слушал музыку, доносящуюся из разбитого старого приёмника. Я открыл дверь, он посмотрел на меня, вымолвил: "Гера" и чуть не свалился со стула. В первом периоде он сам хотел и предлагал пьесы. Ведь Мрожека, по-моему, он мне предложил репетировать. И мы репетировали. Это было время надежд, мы с ним выбрались, помню, на озеро, сидели, говорили о пьесе, о других разных вещах. То есть, у меня была надежда и у него был интерес. У меня тогда ещё и терпения хватало на Андрея.
- Сил хватало.
- Да. Он ещё не был человеком, катящимся с горы с той скоростью, на которой невозможно уже ни остановить, ни остановиться. У меня ещё теплились какие-то иллюзии.
- Потом он тебя разочаровал?
- Про "потом" я ещё ничего не сказал.
- Говори про "потом". Как это было?
- На нашей территории очень симпатичное маленькое озерцо. Сначала мы купались там. А в последнее время заставить его помыться было невозможно. И даже тогда, когда он мылся, он волосы практически никогда не мочил. Я спрашивал: "Почему голову не моешь?". - "Даже не собираюсь на эту тему рассуждать!". В общем, когда я вернулся из деревни, он был уже совершенно другим человеком. Я увидел, что деградация за эти полтора месяца, она сделала своё дело. Потому что в моё отсутствие он познакомился с сильно пьющими соседями. Потом, на "Правде", в магазинах разные приятели у него появились.
- Что значит "на "Правде""?
- Это станция железнодорожная так называется. Посёлок "Правдинский", он рядышком с нами. Я как-то возвращался домой в пансионат. На перекрёстке стояла машина, вокруг неё человек пять молодых ребят и среди них - Андрюша. Он им хвастался: "Да я раньше тебя домой потащу, чем ты - меня". Что-то такое выкрикивал. Я прошёл мимо него буквально в пяти сантиметрах, он меня не заметил. На следующий день в семь утра я вышел в коридор и увидел, как он самым натуральным образом ползёт вдоль стены в свою комнату. Потом только через два дня он из своей "берлоги" выбрался. И даже через два дня в протрезвевшем вроде как состоянии было заметно, что с сознанием у него не всё в порядке.
- Ты по телефону мне сказал, что он погиб третьего января. Откуда такая точность?
- Третьего января он вышел из того двухэтажного корпуса, что напротив нашего, а домой так и не пришёл. Там он был в гостях у какой-то жилички. Соседка её потом рассказывала: "Вышла я на площадку покурить, а из-под Людкиной двери такая гарь, что я подумала - у неё пожар. Выбили дверь, а там, на сковородке, котлеты уже в уголья превратились. А они спят, как ни в чём ни бывало". Андрей спал с этой Людкой. Соседка закричала на них благим матом: "Вы что, такие-сякие!" Королевич проснулся и стал извиняться: "Простите, простите". В смысле культуры поведения он был очень тактичный, неагрессивный, говорил всегда вежливо, уважительно. Это все отмечали. Бывало, его подхватывали и увлекали агрессивные духи, - он бесновался. Но это было два или три раза, не больше. Так вот, оставив Людку, он всё же зашёл в наш дом, потому что на столе до сих пор лежит конверт с ошметками документов. Паспорт он потерял, точнее, у него забрали. Избили и отобрали.
- И всё же, как ты узнал о смерти Андрея?
- Догадаться об этом было несложно. По той причине, что он никогда не пропадал больше, чем на сутки. А тут его нет неделю-другую. Я стал опрашивать соседей. Всплыла эта история, произошедшая в соседнем корпусе с пожаром и Людкой. К слову, он и там тоже больше не появлялся. А шестого января я был на Рождественской службе в Сергиевом Посаде и встретил там женщину, что живёт на "Правде". Познакомились. Рассказал ей про Андрея, наводя справки. Говорит: "Ну да, я его знала. Я занимаюсь тем, что помогаю алкоголезависимым и сразу поняла, что человек талантливый, но спивается. Хотела ему помочь, но он не очень вдохновился. Последний раз я видела его в ноябре. А что, случилось с ним что-то?". Я ей сказал, что Андрюша пропал. И она мне сообщила следующее: "У нас тут три дня назад сгорел один дом частный. В нём - пять трупов. Говорят, алкоголики жили". Мы с ней обменялись контактами, она сказала что позвонит, если что-то узнает. Но так до сих пор и не позвонила. Вот её телефон, возьми.
- Зачем? Что она ещё прибавит? Надо будет в милицию заявить на его розыск. Ты же говоришь, была у него банковская карточка.
- А причём здесь банковская карточка?
- Можно будет проследить, снимают со счёта деньги или нет. Если снимают, - значит, жив. А может, сидит где-нибудь, связанный, и ждёт, что его снова ОМОН освободит.
- История дважды не повторяется.
- Но всё же не будем терять надежду.
Я попрощался с Сундараловым и отправился домой.
Маме о смерти брата ничего не сказал. Случалось, в день вызывали четыре "неотложки" и это известие никак в положительном смысле на её здоровье не повлияло бы.
Вскоре всё подтвердилось, среди тех пятерых сгоревших в частном доме на "Правде" был Андрей Сидорович Королевич.
Брата хоронили в закрытом гробу. Бывшая его жена, Наталья Зозуля, по отцу своих детей не плакала. Максим и Юлия, воспринимая всё происходящее, как аттракцион, посмеивались. На отпевании в церкви, они так оживились, что Наталье приходилось их даже одёргивать. Присутствовавшая на отпевании Анна Ивановна Бирюкова качала головой и приговаривала:
- Какой хороший, заботливый был опекун. Не знаю, что Наталье в голову взбрело. Взяла и развелась с ним. Ты, Серёжа не желаешь занять его место?
- Спасибо за доверие, - поблагодарил я Анну Ивановну. - Нет времени. Не могу. За матушкой хворой ухаживать надо.
- Крыша течёт, Наташ, надо бы с управляющим связаться, - обратилась Бирюкова к Зозуле, - Где они там сидят? Кто их знает, где они сидят? Соседку насчёт сантехника спросила. Она пояснила, что он работы осуществляет, но зажрался, заламывает цены. А почему? Потому, что он очень хорошо знает свою работу. Если уж, что-то сделает, то будет надёжно.
- Анна Ивановна, потом поговорим, - осекла её Наталья, пытаясь, насколько можно, сохранять своё участие в поминальной службе.
- Ну ладно, - переключаясь на меня, продолжала Бирюкова, - В общем, пододеяльник висит. Я его ещё два раза сегодня всполоснула. Мне Наташа говорит: "Оставь. Приду, всё сама постираю". А я, как всегда, табуреточку маленькую поставлю, с неё на стул, тот что пониже, плоский. С него на высокий стул. Глядь, пододеяльник уже висит-сушится. А кофточку в тёпленькой водичке всполоснула. У меня их три, они лёгенькие, удобные. Я их простираю и повешу. Понятно?
- Да, - соглашался я, стараясь одновременно слушать и молится.
- Я их от пота простирнула, от пота. Они не полиняли, ничего. Они в водичке у меня полежали... И каждый день, когда солнышко закатывается, я на него смотрю. Чтобы глаза хорошо видели. А вернусь с похорон - салата поем. Яичко себе сделаю. Прилягу, полежу. Я сегодня рано встала, что не имею права полежать?
- Полежите, - успокаивал я Бирюкову.
- Конечно. И полежу, и засну.
Вскоре, словно почувствовав разорвавшуюся связь с первенцем, во сне скончалась мама. Случилось это десятого февраля, днём. У матушки вдруг сильно задёргалась жилка под закрытым веком левого глаза и она перестала дышать. За восемь часов до печального события, ночью, я вызывал для мамы неотложку и молодой врач меня предуведомил: "готовьтесь к худшему". Я воспринял его слова, как дежурную фразу, слышанную от его коллег не единожды. Но на этот раз медицина оказалась права.
2
После похорон матушки, словно только этого и ждали, в автобусном парке сменили охрану. Я остался без работы. Дома сказал, что уволился по собственному желанию.
- Правильно сделал, что бросил охрану, это не для тебя, - говорила Корнеева, - Теперь, когда у тебя появилось много свободного времени, ты должен найти работу по душе. У нас в школе работала женщина, вела биологию. Она каждое лето, отправлялась по речному маршруту. Сначала Москва-Астрахань, потом Москва-Кижи.
- Кем она была на пароходе? Экскурсоводом?
- Нет, не экскурсоводом, а массовиком-затейником. Короче говоря, подъезжали они к городу и она по радио рассказывала: "Вот мы причаливаем к пристани города Мышкин. Мы столько-то там пробудем, посетим музеи, достопримечательности. Всем держаться около меня, соблюдать отпущенное время, не задерживать отплытие". А во время перехода она на палубе... Ну, они не танцевали, - потому что, к чему трясти корабль. Она разные игры там организовывала, конкурсы. Ей, во-первых, выделяли свою каюту одноместную, а во-вторых, полностью питание. И какую-никакую зарплату. А главное, она моталась в течение лета, всё время на воздухе, при людях, при деле, впечатления. А в Астрахани они останавливались, чуть ли не на три дня. Загорали, ездили на экскурсии. И Кижи, очень интересно. В общем, так отдыхали, потом возвращались. Вот и тебе бы устроиться хотя бы на лето каким-нибудь экскурсоводом. Между прочим, и в Москве есть пешие экскурсии. Ноги в руки и - пешая прогулка. То же общение с народом. Может где-то с хорошей девушкой познакомишься. А так, если дома сидеть, рано или поздно в психушке окажешься.
- Это точно, - горько усмехнулся я.
Не думал я о новой работе. Все мои мысли были только о Тане. Но я не мог решиться ей позвонить или хотя бы навести о ней справки у того же Ерофея Владимировича. Стояла невидимая стена, не позволявшая мне всё это сделать. Я понимал, что эта психологическая преграда - задачка лично для меня. И кроме меня её никто решить не сможет. Понимать-то я это понимал, но силёнок для решения этой задачи у меня было мало. В очередной раз отложил её решение на потом.
В моей жизни произошли большие перемены. В опустевшую после матушкиной кончины комнату я пустил жить вернувшегося с повинной головой родителя и племянника Максима с кошкой Соней.
Как странно устроен человек. Была бы жива мама, я бы отца на порог не пустил, не исключено, что даже побил бы его за то, что он бросил нас. После его внезапного ухода с мамой случился инсульт. Для меня настали нелёгкие времена, о которых лишний раз вспоминать не хочется. Оставшись один, я в полной мере узнал, что значит "быть сиротой". Ощутил, что это такое, - ужас одиночества. И тогда, словно воскресший из мертвых, чтобы меня поддержать, "с того света" вернулся отец. Мы встретились с ним на похоронах мамы. Вместо того, чтобы высказать ему всё то, что за эти годы накопилось, я уткнул склонённую голову в грудь Сидора Степановича и пролил потоки горьких и в тоже время счастливых слёз.
Поэтому и племянника, лишившегося отца, безутешно рыдавшего на похоронах любимой бабушки, я не мог оттолкнуть. Желание Максима жить вместе с родными людьми было мне понятно.
Для того, чтобы что-то понять и кого-то простить, подчас надо многое пережить, приобрести собственный опыт.