В магазине "Пятёрочка", у кассы, Анна Ивановна Пастухова стала свидетельницей такой сцены. К стоящему перед ней мужчине подошла расфуфыренная женщина средних лет и попыталась втиснуться перед ним. Делала это нахально, демонстративно. Мужчина посторонился, пропуская, но не смог удержаться от комментария.
- Матушка, вы бы хоть разрешения спросили, - мягко заметил он.
То ли тон его снисходительный ей не понравился, то ли она обиделась на "матушку" и на невнимание со стороны мужчины к своей, по её мнению, яркой персоне. Одним словом, она на повышенных тонах принялась ему выговаривать:
- Я часто бываю на Кипре, и там мужчины всегда пропускают женщин вперёд. Там живут настоящие кавалеры. А наши... А у нас... Да что с вас взять.
Мужчина благоразумно промолчал. И скандалистка, не получив повода для продолжения бузы, поворчав что-то невнятное себе под нос, угомонилась.
Когда Анна Ивановна вышла из магазина, её нагнала сухенькая бабулька, стоявшая в очереди за ней.
- Знаю я этих фотоманделей, - без предисловия начала старушка, - по Кипрам она катается. Там бы и жила с кавалерами. А у нас, когда лезешь без очереди, принято спрашивать разрешение. А то можно и по шеям получить. Главное, напала на Колю Егорова - парня безответного. Он же за матерью лежачей седьмой год ухаживает. Другой последнее из дома вынесет, пропьёт, а этот всё в дом.
Последние слова собеседницы резанули слух Анны Ивановны, неожиданно для себя она тяжело вздохнула.
- Что такое, милая? - забеспокоилась бабулька.
- Да, супруг тоже всё в дом тащит.
- Чего же тут вздыхать. На такого мужа молиться надо.
- "Молиться". У вас есть две минуты? Я о нём расскажу.
- Расскажи, милая. Про хорошего человека приятно послушать.
- Хороший-то он хороший. Но... Сначала муж носил в дом больных голубей, чтобы их на улице кошка не слопала. Я молчала. Затем притащил больную кошку, чтобы собаки её не задрали. Я и тут сдержалась.
- А потом привёл собаку? - попробовала предугадать бабушка.
- Нет, - усмехнулась, Анна Ивановна, - хуже. Месяца два назад привёл в дом человека, бомжа. На мои упрёки ответил: "Жалко стало. Спал в верхней одежде на лестнице. Видно, что давно не ел, не пил, запутался, потерялся. Вон, по телевизору показывали, что одного такого изверги облили бензином и подожгли. А вдруг и с ним что-то подобное сделают? Как потом жить с мыслью, что мог спасти человека и не спас?". Хотелось мне тогда сказать Андрею: "Не надоело быть добрым за мой счёт?". Но я и тут взяла себя в руки.
Дело в том, что муж сидит дома и пишет диссертацию, все мысли его только о ней. Денег не зарабатывает, по хозяйству не помогает, а я кручусь на двух работах, стираю, готовлю и тех же больных голубей с кошкой пришлось лечить и выхаживать тоже мне. И бог бы с ними. Но тут он взвалил на мои плечи чужого человека.
Легко быть милосердным за чужой счёт. Да, мне очень тогда хотелось сказать ему что-то резкое, обидное, но я в очередной раз промолчала. Мужа не переделаешь. А ругаться, вносить раздор в семью, как говорится, будет себе дороже. Вещи с бомжа я сняла, в стиральной машине простирнула и высушила. Костюм был сносный, только очень грязный, заношенный. И самого отмыла, отскоблила, подстригла, накормила. Ссадин и увечий на теле, слава богу, не было. Дня через два он пообвыкся, рассказал о себе.
Оказалось, зовут его Толя Чикин, сам он деревенский с Калужской области. В Москву приехал к престарелому дяде Василию. Брат матери давно зазывал его в столицу на престижную работу автослесарем к себе в мастерскую, обещал переписать на него квартиру, машину и сбережения. Но Анатолий колебался, так как знал, что дядя Вася был в "контрах" с его отцом. А три года назад, Чикин, долго не думая, соблазнился лёгкими деньгами и, предав отца, перебрался в Первопрестольную.
С родителями отношения прервал. На письма из дома не отвечал, не звонил, не давал о себе знать. Но жизнь распорядилась так, что после смерти дяди его наследством он пользовался недолго. Сначала столичная жизнь раскрыла перед ним свои широкие объятия. Каждый вечер он ужинал в ресторане. Вино, музыка, женщины, лесть официантов. Всё это кружило голову, казалось, не будет этому конца. Появились друзья, пристрастия. Толя стал играть в карты и не заметил, как проиграл все дядькины деньги, оставшиеся ему в наследство. Тут бы и образумиться, взяться за голову, но он уже не мог остановиться. Поставил на кон сначала машину, потом квартиру и остался на улице.
Как говорится, что без усилий достаётся, легко уходит. Первое время он жил у знакомой женщины, торговавшей рыбой на рынке. Звали её Тамара. Может быть, она и терпела бы его. Но Толя возвращаться на работу в автосервис не торопился. Пристрастился к вину. А когда напивался, становился буен, пускал в ход кулаки. Тамара его прогнала. Какое-то время Чикин жил у приятеля, с которым вместе ремонтировал автомобили. Но тот над ним постоянно подтрунивал, говоря: "всё ты профукал почём зря, что ты за человек". На этой почве они поругались, и Толя от него ушёл.
С тех пор, благо было лето, он обитал на улице. На что жил, где ночевал, об этом умолчал, а я не выпытывала.
Чикин был рукастый. Починил унитаз, вода в нём подтекала. В ванной кран заменил, тот гудел. Старый наш "Жигулёнок" разобрал по винтику и снова собрал, заработала машина. Бензином заправили и как новенькая "бегала". И всё-то он вспоминал деревню. Сад возле дома, корову, парное молоко, петушка, курочек, гусей. Пруд, что рядом с баней. Бывало, как начнёт рассказывать, не остановишь. И глаза горят живым, весёлым огнём.
- Днём в небе ласточки летают, ночью звёзды горят. В полях простор, воздух. В лесу грибы-ягоды, у отца пасека. Там жизнь настоящая, а не здесь, в городе, - говорил Анатолий, - По отцу и маме скучаю. Как они там, без меня? Пешком бы пошёл в дом родной, но чувство стыда не пускает. Кто-то злой, сидящий внутри меня, говорит: "Тебя на смех там поднимут. Отец не простит, выгонит. Не послушался ты его. Какими глазами теперь смотреть на него станешь?". И жутко становится от этих слов внутреннего голоса.
- Прощения попросишь, - осторожно подсказывала я.
- Не поймут, - яростно кричал Чикин, - Отец самодур, строгий, безжалостный и мать ему под стать. Не примут.
Я думаю, Толя так и жил бы у нас всю осень и зиму. Он не пил, помогал, но вот стала в нём проявляться нехорошая черта. Принялся он мужа моего задирать. Не по злобе, а от собственной неустроенности, жизненной неопределённости. Бывает такое. В разговорах со мной недвусмысленно намекал, что у супруга моего руки не из того места растут.
- Вон, твой Андрей, тоже нигде не работает, ты же его не гонишь. А меня Тамарка выгнала, - жаловался Чикин.
- Андрей - муж мой, венчанный. Да и водку не пьёт, - напоминала ему я о его недостойном поведении у женщины, приютившей его.
- Это да. За это Тамарка меня и ругала. Но я всё равно лучше твоего мужа, надёжнее. У меня деревенская закалка. Я был бы для тебя предпочтительней, - гнул он свою линию.
Я тогда рассказала ему сказку, как один добрый человек выручал дурака из беды, а тот ответил ему за это чёрной неблагодарностью. Толя понял намёк, замолк. Но какое-то время спустя взялся опять за своё.
Тут уж терпение моё лопнуло. Я ему прямо сказала, что если он не найдёт в себе сил ехать домой, к отцу-матери, то пусть опять отправляется спать на холодную лестницу.
Перед поездкой к родителям мы сходили вместе с ним в церковь. Толя исповедовался, причастился, окреп духом.
Посадила я Чикина в "Жигули" и повезла в Калужскую область.
Когда приехали в деревню, из дома вышли старик со старухой. Толя шёл к ним навстречу заплетающейся походкой, хотя ручаюсь в том, что был трезв. Не дойдя двух шагов, упал на колени перед отцом и зарыдал так громко и отчаянно, что я поняла, как нелегко ему в эту минуту.
Старик подошёл, попробовал поднять рыдающего сына, но тот не вставал. Эпическая была картина - возвращение блудного сына. Одно дело, читать евангелие от Луки или смотреть картину Рембрандта в Эрмитаже. Другое дело быть свидетелем происходящего. Сбежались соседи, смотрели кто с интересом, кто с сочувствием в ожидании того, чем дело кончится.
- И чем кончилось? - с беспокойством в голосе поинтересовалась бабушка. Видно было, что история её тронула.
- Наплакавшись вдоволь, в сопровождении родителей, пошёл Толя в дом. И всё в голос бога славил. Дескать, только с помощью молитв победил он в себе гордыню, внутреннего врага, и смог вернуться домой.
Про меня он забыл, словно и не жил у нас целый месяц. Я собственно, не в претензии. Сподобилась лицезреть такое, о чём только в священной книге написано да великими художниками на холстах изображено.
Мужу я об этой поездке не сказала. Он жалел, что Толя ушёл, не попрощавшись.
Говорю:
- Я с ним за нас двоих простилась.
Андрей утешился моим ответом и сел дописывать диссертацию.
Такая вот история случилась с незадачливым мужем моим.
- Ты, девонька, мне не о муже, а о себе рассказала. Если всё это правда, то ты святая. Здоровья тебе, милая и долгих лет, - напутствовала Анну Ивановну старушка и вдруг, вспомнив что-то важное, быстро зашагала своей дорогой.