Аннотация: Было то, или не было - кто его знает. Но почему бы не пофантазировать.
За нами стервятник следит с небес,
Чтобы себе найти добычу здесь.
И тот его добычей станет,
В чьём сердце пляшет жёлтый бес.
Вновь, вновь золото манит нас!
Вновь, вновь золото обманет нас!
(из песни "Старый гриф-стервятник")
Иван Силыч, укутавшись в овчинный тулуп, оперевшись на винтовку, дремал под мерный перестук чугунных колёс товарного вагона. Как ни странно, но ветер, свирепо рыча, срываясь со стен и крыши вагона, до Ивана не доставал. Только из-под неплотно сколоченных досок тормозной площадки, нет-нет и пронизывал "до самых костей". Пробирался сквозь подпоясанную шинель, штаны солдатские, кальсоны, под нательную рубаху. Вот тогда приходилось просыпаться и плотнее запахивать полы тулупа, чтобы вновь предаться киморному состоянию.
Как он оказался на тормозной площадке одного из последних эшелонов увозящих содатушек и офицерОв в глубь Сибири, Иван объяснить не мог. Поручик приказал. А его дело солдатское - козырнул и побёг. Только устроился поудобнЕй, как состав дёрнулся, оглашая полустанок перестуком сцепок. И, визжа промороженными колёсами по рельсам, набирая скорость, расстался с последней избушкой деревеньки, незнамо каким образом затерявшейся в тайге.
Куда ехали, зачем - Иван так же не знал. От супостата, что красной армией звался. От тех, кто против Бога, Царя и Отечества пошёл, намереваясь Россию немчуре отдать вместе с привольными донскими степями. А там, на Дону, ещё в четырнадцатом годе, оставил Иван и родителей пристарелых, и жену молодую, а при ней двух сыновей, которые ещё без порток бегали, когда его на империалистическую призвали. Как-то они там? Получится ли свидится на этом свете? О том не ведомо. Не ведомо ни Богу, ни офицерАм, что в купейных вагонах гулеванят, а уж Ивану и подавно.
Только знал он твёрдо, что ни отец, герой русско-японской, ни мать-старушка, ни жена, ни пацаны, которые, должно быть уже парубками стали, стыдиться за Ивана не станут. Два ранения от германцев, одно от краснопузых, два Георгия под шинелью - это не мало, для того, чтобы знать себе цену. Знали об этом и офицерА, коль поставили его охранять эшелон секретный, который на полустанке, Его величество, сам адмирал Колчак провожал.
Проводил криком: - "С Богом!", и вЕрхом, в сопровождении полуэскадрона, подался нехожеными тропами в тайгу. Отчаянный адмирал. И справедливый. Напрочь запретил отцам командирам рукоприкладство по отношению к нижним чинам. Потому и шли за ним солдаты. Шли, сами не зная куда.
Очнулся Иван: - Как будто стрельнул кто.
Ухи навострил, прислушался: - Никак показалось?
Но, спустя ещё чуть, с левой стороны залп винтовочный раздался. А за ним пулемётная дробь.
Вмиг рядовой Иван Силыч, выскользнул из тулупа и, изготовившись к "стрельбе лёжа", перещелкнул затвор. Состав подымался в горку и поезд, на некоторое время, замедлил ход. Тем и воспользовались те, кто в правительский эшелон стрелять осмелился. Только не учли они, что наряду с правительством, офицерАми, в составе ещё теплушки были. А в них солдаты, который год воевавшие. Как вдарили из приоткрытых вагонов с пулемётов. Так и прекратилась пальба. Последним, если только, Иван пульнул в силуэт из-за сосны показавшийся.
Потом стихло в тайге. Иван присев на лавку, вновь укутался в тулуп. Но сон не шёл. Тревожно стало на душе. Не думал и не гадал, что на краю Руси-матушки вороги верных слуг Отечества объявятся. Видать взбунтовались нехристи не на шутку. Вон до каких местов добрались. Ну, погодите, проклятые - будет вам ужо. Соберёт Колчак войско из сынов российских на берегу Амур-реки. Агличане танками подмогнут, пушками и вернётся на престол Царь-батюшка. И настанет по Руси порядок от края и до края.
Вёрст с пятнадцать отъехали от места перестрелки и ... стал эшелон. Иван Силыч поднялсЯ с пригретого места глянуть, в чём причина остановки. Вдоль вагонов есаула знакомого увидал бегущего. С Дона он, с соседней станицы. За ним нижние чины в папахах и с шашками. Из кавалерийских частей значится. Вмиг сходни с двух вагонов подаставали и в поводу коней вывели. Оседлали, как перед боем, а там команда: - Сотня-а-а! Рысью, а-а-арш! - и ускакали по не виденной с конца поезда дороге.
Только последний всадник за соснами скрылся, тронулся эшелон и простучал колёсами ещё с пяток вёрст, огибая сопку. У подножья сопки село раскинулось. Доброе село. По всему видать - зажиточное. В наступивших сумерках окошки светятся. И не от лучин свет заоконные сумерки рассекает, а повсему видать от свечей, а то и ламп керосиновых. Когда солдаты вдоль состава цепью выстроились, а командиры впереди стали, то с другого конца села топот копытный раздался и громоголосное "Ура-а-а! из конца в конец. А следом, то с одного края, то с другого, хаты стали вспыхивать. Одна, вторая, третья...
- Ваше скобродь, а мне чо делать прикажете? - с недоумением окликнул Иван поручика пробегавшего мимо.
- Вагон охраняй! Шкуру спущу, если позволишь сунуться кому.
С тем и убежал с взводом солдат.
Под утро половина села охвачена пламенем была. Народ, что в нём проживал, на прицерковную площадь согнан был. А там, без объяснения причин и зачтения приговора посекли из двух пулемётов и старых, и малых. С пяток коров тут же зарезали, барашек несколько, да поросей и, погрузив всё это в вагоны, отправились дальше.
- За чо их, ваше скобродь? - спросил Иван у поручика перед отправкой.
- Чтобы не посягали на эшелон правительственный, суки! Они это стрельбу устроили по нам, когда подъезжали. Больше деревень тута нету. Значит они. Вот и получили, что заслужили. Думаешь, они бы нас пожалели, коли мы им попались? Дудки!
Всё, Иван. Иди на свой пост. И, смотри там у меня. Неси службу справно! А то...
И, всрыгнув на ступеньку офицерского вагона, хлопнул дверью. Иван же, протрусив в конец состава, бога вспоминая, взобрался по ступеням на тормозную площадку, поднял тулуп, встряхнул его и, укутавшись, превратился вслух - кабы не случилось ещё чего.
Дальше эшелон двигался медленно. Толи уголь к концу подходил, толи ещё почему . Водой паровоз подзаправили в расстрельном селе и дров с уцелевших дворов накидали в тендер немало, но сколько ещё предстоит колесить по Сибири, про то неведомо.
День прошёл спокойно. Дважды останавливались по нужде солдатской, да чтобы похлебать горяченького спокойно, не трусясь. Досталось и Иван Силычу котелок целый мяса отварного с бульоном. Поручик, проверяя службу охранную, преподнес, даже, из фляжки офицерской. А Ивану большего и не надо было. Так бы и ехал времени не замечая. Токмо лучше было бы не на Амур, а к Дону. Соскучал Иван Силыч по дому. Ох, соскучал. Как-то там жена молодая без него? Как хозяйство?
Ночью, во тьме кромешной, остановился эшелон на подъездных путях какого-то полустанка. Солдат из теплушек не выпустили, а офицерА побёгли к штабному вагону. Что, за чем - не ведомо.
Спустя час, или около того, подошёл поручик и поинтересовался сколько патронов у Ивана в подсумке осталось. Услышав, что две обоймы, протянул два, туго застёгнутых подсумка и напутствовал:
- На тебя Иван надёжа вся. Верю, что не подведёшь. От вагона ни на шаг не отлучайся. Кто подходить будет - стреляй без предупреждения. Ценный груз тебе доверен. Можно бы и больше охраны поставить, но приказ даден не привлекать к вагону внимания постороннего. Так что, держись, браток. Командование тебя не забудет.
- А что случилось, ваше скобродь? Стоим почему?
- К городу подъехали. Круголя путей нет, кроме как через него. А в нём власть большевики захватили. Чтобы нам просочиться, надобно большевиков тех разогнать к "чёртовой бабушке". Ну, нам не впервой. "Бог не выдаст, свинья не съест!" Прорвёмся. А ты, от вагона ни на шаг. Понял?
- ПонЯл, ваше скобродь. Всё будет исполнено. Грудью лягу, а не подпущу ворога.
- Вот и правильно. До Амура доберёмся, буду просить тебе третьего Георгия присвоить. Героем Отечества домой возвернёшься. Прощай пока.
Часа два перестрелка в городе шла. Потом стихло всё. Если только одиночные выстрелы раздавались в ночи. Но и солдаты, и офицеры уже подтягивались к своим вагонам. Кто живой, кто ранетый, но своим ходом, а кого товарищи несли. Убитых только с ними было мало. Времени не хватило, чтобы всех собрать. Как потом выяснилось, следом за составом бронепоезд большевистский гнал на всех порах. Вот и спешили поэтому.
Но как бы, ни спешили, а двигались медленно. До обидного медленно.
Места пошли неспокойные. В тайге партизаны бесчинствовали. Могли и пути железнодорожные повредить. Для того, чтобы избежать аварии на путях, в городе, от большевиков освобождённом, дрезину прихватили и впереди себя пустили. Но велика ли скорость у дрезины... Вот и двигались, что называется, "черепашьим шагом".
Но не зря охранение вперёд послали. Вёрст через сорок, как от города отъехали, пулемётная стрельба на путях раздалась. Значит, засада там случилась. Вступили казачки донские в свой последний бой "за Веру, Царя и Отечество". Может и спасся кто, но навряд ли. Уж больно долго стрельба раздавалась. А потом стихло всё, как будто мир на земле наступил.
Времени этого хватило, чтобы эшелон, с остатним войском и заветным вагоном, задним ходом на отводные пути переехал. То вела одноколейка на рудники Шуваловские. Прохором Демидовым ещё разработанные. Там и сгинул Прошка от любви к якутяночке, которую с собой привёз. Толи отравила она его, толи зарезала, во время ночи любовной... Кто теперь знает? А рудники эти графу Шувалову отошли. Там он медь добывал. И торговал с японцами во славу России, себя не забывая.
До самого горловища в скальной породе железнодорожный путь был проложен. И, даже, в пещере можно было пару вагонов разместить. Вот туда и загнали тот последний вагон, что Иван Силыч охранял.
Затем отцепили состав, оставив человек несколько во главе с поручиком охранной команды. Сгрузили взрывчатку, что в эшелоне была, и укатили в сторону Амура. Прорвались, или нет, про то не ведомо. Потом в большевистских газетах писали, что задержали "золотой эшелон" адмирал Колчака, но золота там уже не было. А было оно похоронено под завалом горного массива в некогда существовавшем медном руднике.
Как сложилась судьба Ивана Силовича, добрался ли он до Донских степей, свиделся ли с женой и детишками - про то история умалчивает. Про поручика, который с вагоном остался, слух прошёл, что это он гранатой взорвал динамит, похоронив под горным завалом и золото государево, и себя.
А золото то, скорее всего, и сегодня там захоронено. Потому как правителям Страны Советов ни времени, ни средств не хватало, чтобы дороги в Сибири проложить. Она, Россия, и сегодня воюет ради державного пристрастия. Всё никак не может успокоиться, примеривая на себя величие царское.
Эпилог
Огненным смерчем промчалась над Доном конница Тухачевского и конница Буденного в то время, когда Иван Силыч вспоминал жену молодую, сыновей, престарелых родителей. Ни одной станицы не пропустили. Всех казаков изничтожили до корней. Первая конная осталась почивать на лаврах победителей, а конница Тухачевского помчалась дальше, на Варшаву. Чтобы разжечь "мировой пожар революции". Чтобы золото всего мира было в одних руках - советских. Однако не знали и не поняли до сего времени захватчики золотых запасов, что золото обманывает. Нет в его блеске счастья. Стервятник-гриф парит над каждым, кто покусится на достояние стран, которое принадлежит всему человечеству для благосостояния каждого. И принадлежит не для того чтобы властвовать, а чтобы жить независимо и счастливо.