Как один день, как час, как миг промчалась неделя наполненная массой событий.
Не буду никого утруждать их описанием. Скажу только, что быть пенсионером - здорово. Сам себе предоставлен. Ничто и никто не висит над тобой, навязывая обязательства перед обществом. Если только жена со своими капризами по поводу протереть пыль с мебели, пропылесосить квартиру, сходить в магазин за картошкой. Но это мелочи. Главное, что остальное время могу писать о том, что сохранилось в памяти от прожитого, или о том, что встречается в нынешней жизни.
"Что вижу, о том и пишу", - говорит она, сравнивая меня с акыном. Я не обижаюсь, считая, что так и должен поступать человек, посвятивший себя письменному творчеству.
А тут Нинка позвонила. Мы, все трое, в одном классе учились когда-то. Так, рядышком, и прошагали по всей жизни.
Позвонила и говорит:
- Лилька, айда ко мне на дачу. Детки и внуки что-то взбунтовались в этот раз - отказываются ехать. Одной лень. Поехали, когда ещё удастся вместе выходные провести.
На том и порешили закадычные подружки. И меня с собой уговорили поехать. А я дачами всякими, ещё в детстве "накушался". Вспомню, как родители заставляли грядки пропалывать, да цветочки поливать - из души воротит. Но в этот раз согласился, преследуя свою цель - очень хотелось мне побывать в доме, где няня поэта российского проживала - Арина Радионовна. Это в Кобрино, недалеко от Прибытково, куда нас пригласили.
Утро, в тот день, выдалось замечательное. Облака на холодно-голубом небе хоть и были, но дождя не предвещали. Перекусили, собрались и поехали. Настроение у супруги было отменное. Это потому, что я капризничать не стал, желая дома остаться.
Метро, электричка, по дорожке минут пятнадцать и вот мы на месте. Хорошо, тепло, тихо. Только птички щебечут незнамо где.
Девчонки сразу за готовку взялись. Это их коронное - похвастаться друг перед другом способностями в кулинарии. Пришлось потерпеть. Но после перекусочки всё-таки выгнал я их в чистое поле, где травушка-муравушка вымахала высотой выше моего роста. А там по тропинке, наискосок, мимо лесопилки - в Кобрино. И вот долгожданное: - Здесь жила няня Пушкина Арина Родионовна.
С некоторым трепетом подошёл к калитке палисадника. Всё казалось, что войду, а навстречу мне мальчонка кудрявый выбежит и, распластавши ручонки, прокричит:
- Здравствуй, племя младое, незнакомое!
А следом за ним, чуть сутулясь, Арина Родионовна выйдет неспешно, и певучим голосом произнесёт:
- Проходьте, барин, в избу. Сейчас самоварчик поставлю.
Остановился в нерешительности, смотрю, и вздохнуть боюсь - такое на меня чародейство нахлынуло от увиденного: изба серая в два окна на фасаде, крыша двускатная, труба красная, крылечко небольшенькое, дверь нараспашку, за дверью полумрак.
Тихо вокруг. Ни народа, ни охранников с бандитскими рожами, ни ребятни визжащей. А стоит перед тобой, словно фея из сказки, смотрительница музея, она же... самая замечательная женщина в округе.
Это было наваждение, волшебство, которое можно встретить только рядом с русскими избами, в настоящих русских деревнях. Кажется, ещё миг и над тобой промчится "ступа с бабою Ягой", а из-за угла, певуче мурлыкая, выйдет "кот учёный". Подойдёт, потрётся шеей о штанину брюк и заговорит человеческим голосом: - Здесь чудеса-а-а, здесь леший бро-о-одит, русалка на ветвя-а-ах сиди-и-ит.
Не знаю, что со мной случилось. Может и вправду околдовал меня кто-то, но я стоял на крылечке и не было сил перешагнуть высокий порог священного дома. Как завороженный оглянулся не от страха перед неизвестностью, а чтобы убедиться в реальности происходящего.
Чуть вдалеке, у развесистой яблони, виднеется сруб колодца с бревенчатым воротом, с прикреплённым к нему тележным колесом. Внутрь колодца свешивалась веревка и на ней, словно в стриптиз-баре, покачивается юная, обнажённая русалка, призывно улыбаясь. Её светлые, шелковистые волосы ниспадали с плеч, прикрывая грудь и отливающий серебром чешуйчатый хвост. Манящая песня струилась из её уст:
- Сердечный друг, желанный друг. Приди, приди: ты мой супруг.
Казалось, что ещё миг, и я брошусь в её объятия, а там будь что будет.
Женщина, которая очаровала меня, чуть притронулась к руке, которой я опёрся на дверной косяк, из последних сил стараясь удержаться на ногах:
- Ну, что же вы? Проходите. Я расскажу вам о великом и, клянусь, память о сегодняшнем дне навсегда останется в вашем сердце.
В сознании произошёл переворот. Подчиняясь воле неземной красавицы, с трудом отрывая ступни ног от ветхого пола крыльца, перешагнул порог и очутился в сумраке сеней. Напротив двери прорубленное в стене оконце. Потолок подшит встык с лагами, вытесанными из брёвен. Между лагами натянута бечева, на которой подвешены пучки пахучих трав, запах которых кружит голову, расслабляет тело, лишает сознания. Кажется, что ты паришь в замкнутом пространстве и женщина, сияние улыбки которой перед глазами, может сделать с тобой всё, что захочет. Повинуясь её воле, делаешь шаг, ещё шаг, переступаешь ещё один порог, и оказываешься в горнице.
Справа от тебя, наполняя помещение белизной побелки, находится русская печь, занимающая четверть объёма горницы.
Рядом с печью, чуть наискосок, подвешена люлька, с подушечкой и цветастым одеялом.
Утварь деревенского обихода расставлена тут и там в том порядке, который подвластен только хозяйке дома. Сундук обшитый металлическими полосами при помощи кованых гвоздей. Детский манежик, собранный из тщательно обработанных досок. Манежик сделан на манер лавки с вырезанным по центру круглым отверстием. В него ставили ребёнка, после того, как ножки его крепли. Как правило это было ко времени, когда ребеночку исполнялось девять месяцев.
Лавка деревенская - длинная, широкая. Если приноровится, то вполне можно спать на ней. Рядом с лавкой стол, единственный во всей избе. Над столом, в красном углу, икона завешенная рушником. Оглянулся: и в самом деле по диагонали от печки.
Портрет крестьянки восемнадцатого века. Должно быть, это и есть Арина Родионовна, по отцу Яковлева.
Сухенькое лицо женщины средних лет. Волосы, спрятанные под искусно повязанным платком. Повязанным так, что кажется это головным убором, которых давно не носят. Кафтан с отложным воротником. Смиренно опущенные руки. Такими и были крестьянки того времени. Спокойные, уравновешенные, с умным взглядом познавшего жизнь человека.
Слева от входа настенная посудная полка. Глиняный умывальник с двумя носиками, глиняный жбан на пару вёдер накрыт крышкой в виде большого блюда с ковшиком на нём.
Стены, потолок - толи прокопчённые, толи просмолённые янтарной смолой хвойных деревьев, чтобы паразиты не заводились. Всё помещение погружено в полумрак равный вечерним сумеркам, хотя на улице два часа пополудни. Солнечного света пробивавшегося через маленькие окошки, явно не хватает. А что же тут было долгими зимними вечерами? Ответом на это служит подставка с двумя, чуть обгоревшими, лучинами.
Да-а-а! Вот такая была жизнь человека русской деревни. Не хоромы, но какая-никакая, а крыша над головой, печка под боком, и креститель на почётном месте. Непритязательно жили люди. Не притязательно.
Но, Чёрт меня подери, если именно в таких избах рождались и жили мудрые мира сего, может так и надобно жить дальше?
Подальше от склок, чтобы жить всем нам на берегу моря-океана, прясти пряжу, кормить с рук птах милосердных, ловить неводом рыбу и не помышлять о величии.
Господи, царица небесная, спаси и сохрани нас от лукавого...
Да будет воля твоя. Да будет мудрость твоя.
Да будет Мир на Земле и Благополучие...
Похоронена Арина Родионовна
на Смоленском православном кладбище
31 июля [12 августа] 1828 года, в Санкт Петербурге.