Красивая, благоустроенная вилла на берегу Дуная погибала в огне. Пламя вырывалось изнутри дома, лизало колонны белого мрамора. Пылали дочиста разграбленные хлева и амбары. Двор усеивали обломки статуй, черепки расписных ваз, изодранные книги. Хозяин виллы, Гай Юлий Спевсипп, богатейший торговец Пантикапея, безмолвно стоял посреди двора. Дочь Юлия и сын Харикл испуганно жались к нему. Зять, центурион Тиберий Аквила, лежал с разрубленной головой, и растаявший от огня снег обтекал его тело потоком грязной от пепла и крови воды.
Рабы и арендаторы, еще вчера казавшиеся тупыми и покорными, обступили хозяев разъяренным зверьем. Знало бы это дурачье, сколько стоит то, что оно разбило и изорвало! Над соседними усадьбами поднимались черные столбы дыма. Вся провинция Мезия была опустошена даками и роксоланами, наместник Оппий Сабин погиб. Этой ночью владельцы виллы пытались бежать, но стая волков загнала их обратно в усадьбу. Вот они, эти волки, уже в человеческом обличье, с серыми шкурами на плечах - страшные ликантропы из глубин Скифии. А рядом - лихие наездники-сарматы.
Спевсипп не падал на колени, не молил о пощаде, не обещал выкупа. Потому что прямо перед ним восседал на коне, хищно ухмыляясь в пшеничные усы, свирепый росский вождь Хор-алдар, Солнечный Князь, беспощадный, как сам Аполлон-стреловержец. Некогда он был рабом в Лаврионских рудниках, и теперь богатый эллин или римлянин может ждать от него лишь ужасной смерти. И таких вот чудовищ чернь ждет как избавителей, посланных Солнцем! Как после этого можно сомневаться в благодетельности власти Господина и Бога?
- Тебя, торгаш, нельзя распять - ты же римский гражданин. Придется выдумать что-нибудь похитрее, а? - обвел Хор-алдар взглядом толпу. Оттуда посыпались предложения одно кровожаднее другого.
Броситься на варваров и найти в схватке быструю смерть? Спевсипп знал: ни у него, ни у Харикла, труса и бездельника с превосходно сложенным телом, на это не хватит духа.
Вдруг из-за ограды донеслось конское ржание. Во двор въехали два десятка сарматов во главе со стройным всадником лет тридцати пяти с падавшими из-под шлема золотыми волосами и лихо закрученными усами. На его красном плаще была вышита золотом тамга - трезубец.
--
Ардагаст, царь росов! Слава Солнце-Царю! - разразились приветственными криками рабы и крестьяне.
Ардагаста Спевсипп видел в лицо лишь один раз - еще подростком. Тогда этот волчонок вытянул его, почтенного торговца, плетью по руке, и за что? За своего коня, перекупленного Спевсиппом у главы пантикапейских воров Клеарха Меченого. И сам же чуть не был растерзан базарной толпой. Волчонок вырос, стал царем, и вот уже пятнадцать лет расстраивал всю торговлю рабами в Сарматии. Ради какой выгоды? Из всех сарматских царьков этот был для Спевсиппа самым загадочным. И поэтому купец решился. Рухнув на колени, он воздел руки к царю росов.
--
О, лучший из царей Скифии! Не о милости молю тебя - о справедливости, которой ты славишься. Во имя Солнца, избавь меня и моих детей от жестокой и безвинной смерти. Ведь я в жизни своей никого не убил и не приказал убить. Если же моя вина - в моем богатстве, то я его нажил честной торговлей, клянусь Гермесом!
--
Цену твоим клятвам я давно знаю. Скажите, виновен ли он в смерти кого-нибудь из вас? - обратился Ардагаст к толпе.
--
На работу гонял нещадно, и пороть велел многих, но не до смерти. Это зять его двоих распял. Так мы того уже кончили, и надсмотрщиков тоже, - ответил дюжий раб-кузнец.
--
А его дети?
--
Сынок мало кого бил. Только таскал в спальню почем зря и девок, и мальчишек. Кобелем назвать - все собаки обидятся. Тьфу! А дочка ничего. Хорошо наших парней ублажала... то есть, они ее, когда мужа в усадьбе не было.
Толпа захохотала. Старый крестьянин беззлобным тоном сказал:
--
Главное - забери их от нас, Солнце-Царь, чтобы не вернулись.
--
Вы еще не знаете, сколько тысяч людей сгубил этот торгаш! - гневно сверкнул глазами Хор-алдар. - Скольких он продал на муки, на жизнь, что хуже смерти!
--
А вот за это казнить мало, - спокойно сказал Ардагаст и обернулся к Спевсиппу. - Ты уже забыл, как продал мою мать, царевну росов? Так вот, я продам тебя с детьми туда же - далеко на Восток. Попробуйте на своей шкуре все, что несли другим.
Спевсипп облегченно вздохнул. Всего-то? Да он пробудет в рабстве ровно столько, сколько понадобится, чтобы вездесущие иудеи доставили выкуп. Варвар, видно, так и не усвоил: деньги всесильны. Но Хилиарх, приехавший вместе с царем, помахал железным тавром с самым ехидным видом и сказал:
--
Выкупиться не надейся. Вас пометят вот этим магическим клеймом. Всякого, кто вернет вам свободу, постигнут разорение и прочие несчастья. И покупатель это будет знать. А сумеете сбежать - то же ждет вас самих. Ты ведь не захочешь быть свободным, но нищим? И никто этого не захочет ради тебя. Да кому ты нужен, мошенник, без твоих денег!
Купец был, однако, несказанно рад уже и тому, что останется в живых. Осмелев, он обратился к Ардагасту:
--
Скажи, о, царь: зачем тебе все это нужно? Что за выгода наживать себе все новых врагов?
--
Зачем? Да чтобы меньше походить на тебя! - рассмеялся Ардагаст. - И чтобы среди моих врагов не было добрых людей. Их ведь гораздо больше, чем таких, как ты.
--
А награда добродетели - в ней самой. Тебя этому не научил Сенека? Да вот и он, - Хилиарх соскочил с коня и поднял со снега свиток в раздавленном футляре. - И такие книги топчет твой конь, Хор-алдар!
--
Я не умею читать, - проворчал князь.
Старый крестьянин, выступив вперед, торжественно заговорил:
--
Царь росов! Ты принес нам свободу, словно Херос, Солнечный Всадник. Мы рады будем жить под властью славного царя Децебала. Наша земля богата и щедра. Если хочешь, приходи со всем своим храбрым племенем. Лучше мы будем кормить твою отважную дружину, чем римскую саранчу.
Собравшиеся с восторгом смотрели на росских всадников. Но Ардагаст лишь вздохнул и покачал головой:
--
Мы не можем остаться здесь. Легионы идут на Дакию, и нам придется уходить. Силен Солнечный Всадник, но и боги тьмы еще сильны. Кто не хочет жить под их властью - идите с нами к дакам, вашим сородичам, или в наше царство. На Днепре зима чуть холоднее, но земля такая же плодородная. Вы сможете даже растить виноград. Научите и нас делать хорошее вино. И никакие римляне там до вас не доберутся, клянусь в том Солнцем!
--
Веди нас, Солнце-Царь! Веди туда, где нет римских кандалов и плетей!
Вокруг него собрались все рабы и молодые, крепкие парни-крестьяне. Поселяне постарше, однако, топтались на месте, почесывали затылки, поглядывали на старика. Наконец тот сказал:
--
Ты уж прости, Солнце-Царь. Как нам бросить свою землю? Римляне тут поселят неведомо каких людей, что те сделают с нашими святыми местами, с могилами предков? Страху нагнали на всех захребетников, и то хорошо. А если что, в горы уйдем. Нам в них каждая нимфа верная подруга, каждый сатир родной брат. Только знайте: если снова придете, хоть небольшим отрядом - примет и вас эта земля, как своих.
Ардагаст с благодарностью взглянул на старика. Ему и самому жаль было покидать гостеприимных мисян. Они-то не знали, каких трудов стоило ему говорить Сагдева, Андака и других князей не грабить и не угонять в рабство кого попало. Князья остались довольны: ни один прежний набег за Дунай не дал им столько добычи. И все благодаря мисянам. Оповещенные Братством Солнца, они не прятались по лесам, не нападали из засад, а всячески помогали дакам и степнякам. Теперь он чувствовал себя виноватым перед этими людьми.
--
Мы еще вернемся! - упрямо тряхнул головой Хор-алдар. - А кто посмеет вас притеснять, пусть знает: мстители - за Дунаем!
* * *
Кесарь Домициан беседовал в своем кабинете с Валентом и Рубрием. Гордо посаженная голова с правильными чертами лица еще недавно делала императора красивым не только в глазах льстецов, но теперь неуклонно расползавшаяся лысина и разраставшееся брюшко безнадежно портили его внешность. Оставив попытки замаскировать плешь жидкими волосами, кесарь отложил серебряное зеркало и вздохнул:
--
Увы, красота не вечна. Я написал целую книгу об уходе за волосами. Возможно, вам она окажется полезнее, чем мне.
Коротко стриженные седые волосы Рубрия слегка поредели лишь спереди, а черная грива некроманта оставалась по-прежнему роскошной.
--
Меня называют лысым Нероном. Это сущая правда, - подмигнул император собеседникам. - Но я вынужден казнить за это, как за оскорбление величества римского народа. Сколь тяжела участь повелителя: карать безвинных ради пользы государства! - театрально воскликнул воплощенный Нерон. - А как несовершенно мое тело, четвертое по счету! Мне уже не по силам носиться на колеснице, даже на коне я езжу с трудом. Только в делах Венеры я еще не уступаю тебе, Валент. И то мне приходится убивать тех, на кого слишком заглядывается моя бесподобная Домиция. Видят боги, это лучше, чем погубить ее саму...
--
Твое новое царствование, по крайней мере, счастливо, - мягко возразил маг. - Ты любим народом и солдатами за щедрость и справедливость. А любовь сенаторов не стоит того, чтобы ее добиваться.
--
Главное, армия, наконец, воюет, а не строит заговоры от скуки! - сказал Рубрий.
--
Расходы, расходы..., - скривился Домициан. - Оружие, провиант, повышенное жалование, раздачи черни, зрелища, постройки... Один Колизей чего стоит! Потому я и не могу отменить налог с твоих соплеменников, Валент.
--
Он отягощает только тех, кто не умеет разбогатеть при тебе. Разве это иудеи? - презрительно усмехнулся маг. - Мудрейшие из нас знают: ты еще несказанно обогатишь Рим и народ Израиля...
--
Да! Когда я пройду с легионами по стопам Александра - до Индии и дальше! - Домициан величаво взмахнул рукой над картой, расстеленной на столе. - Разве не для этого боги даровали мне четвертую жизнь? А я уже три года вожусь со всякими даками, роксоланами, языгами, свевами...
--
Даки уже побеждены. Осталось взять их столице Сармизегетусу. Децебал завалил деревьями все пути к ней, - подал голос Рубрий.
--
Зачем тратить на нее время? А для триумфа хватит и этого... Хотя, чтобы даки не возомнили о себе, я проучу еще каких-нибудь варваров, а потом справлю двойной триумф. - Рука императора, словно лапа коршуна, нависла над картой. - Хатты? Выгнали нашего друга, царя Хариомера. Подождут... Языги? Жалкие кочевники. Маркоманны и квады? Самые наглые из свевов. Посмели не прийти мне на помощь против даков!
--
Их послы ждут приема, - напомнил Рубрий.
--
Казнить не медля! Бери Двадцать Первый Хищный легион, Рубрий, и иди на них с запада. А я поведу с юга легионы, что вернутся из Дакии. Твоя забота, Валент - чтобы нам не помешали никакие колдовские штучки.
--
Господин и Бог может не тревожиться. Лучшая колдунья в Германии после смерти Эрменгильды - Ганна, верховная пророчица свевов. Ты не зря приглашал ее в Рим. Она уехала в восторге от чудес нашей магии. Теперь она не только не помешает нам, но и убедит маркоманнов и квадов покориться.
--
Кажется, ее покорили не только твои магические дарования, но и... иные? - ухмыльнулся кесарь. - А со мной эта белокурая сивилла была так неприступна...
--
Если она не поможет нам, можешь сказать, что я уже ничего не смыслю ни в магии, ни в женщинах. Маркоманнам же, кроме нее, поможет разве что дух Маробода, великого царя свевов. А мой учитель Симон Маг надежно запечатал его в гробнице.
Рубрий заговорил мрачным тоном:
--
И все же я буду рад схватиться, наконец, с парфянами, персами, индийцами - только не с германцами! Я слишком хорошо знаю Германию. Полутемные чащи и непролазные болота, полные демонов, воины-звери в медвежьих и волчьих шкурах, духи мертвых воителей, несущиеся в вихре... Там против нас воюет все: люди, звери, демоны, сама эта проклятая земля! Еще и эти руны. Одной деревяшки с ними хватит, чтобы обратить в бегство целую когорту...
--
Ты сам становишься суеверен, как германец, - скривил губы Домициан. - Леса можно вырубить, болота осушить. А конунгов и их диких воинов - прельстить римской роскошью, на которую они летят, как мухи на мед. На левом берегу Рейна германцы - уже обычные подданные Империи.
--
А их хваленые руны - всего лишь искаженные этрусские буквы. Любой тосканский заклинатель, кое-как читающий книги своих предков, стоит полудюжины рунных колдунов, - пренебрежительно произнес маг.
--
Не мне, простому солдату, спорить с вами. Но все же есть у этих глупых варваров что-то такое, что мы потеряли. Воины идут в бой, а сзади женщины на повозках подбадривают их криками. А если воины погибнут - женщины вешаются вместе с детьми, лишь бы избежать рабства. Способны ли еще на это наши матроны?
* * *
--
Получилось, Каллиник! Мы пробили двойную магическую защиту, построенную Валентом!
Молодой человек с живыми темными глазами отставил серебряную чашу с водой, взъерошил длинные черные волосы и победно взглянул на коммагенского царевича.
--
Ну, в другом месте может и не выйти: здесь все-таки святилище, - возразил Каллиник.
Они сидели на поваленном сосновом стволе под скалой, где была грубовато высечена фигура всадника, преследующего с собаками вепря. Чаша стояла на плоском камне-жертвеннике. Святилище затаилось в узком лесистом ущелье дакийских Карпат совсем недалеко от лагеря Седьмого Клавдиева легиона. По другую сторону алтаря сидел на камне пожилой римлянин со знаками различия военного трибуна. Это был Флавий Ситалк, лучший разведчик царя Децебала и член Братства Солнца. Помня о своих гордых предках-фракийцах, он долгие годы извещал даков и аорсов обо всех планах римлян.
--
Ты, Иосиф, никогда не называешь Валента отцом, - заметил Ситалк.
--
Но я и не скрываю, что обязан ему рождением. А Братству Солнца - тем, что не стал таким же негодяем, как он. - ответил молодой маг. У него есть и другие дети, тоже незаконные. Из моей сестры он сделал гетеру, из брата - мошенника, и считает, что хорошо их устроил.
--
А мои сыновья... Тиберий - преторианец, до Фракии ему нет дела. Едва не погиб, когда даки разбили Пятый легион. А Квинт все обо мне знает и помогает нашему делу. Молю Солнце, чтобы им не довелось встретиться в бою, - сказал трибун.
Каллиник вздрогнул, вспомнив смерть брата, но овладел собой и сказал:
--
Главное, мы знаем, что затеяли эти коршуны. Теперь, если даки ударят в тыл Домициану, то есть Нерону... Боги, да ведь он сам идет к нам в руки!
--
Не выйдет, - покачал головой Ситалк. - Дакии сейчас нужен мир. Слишком много воинов погибло. Хуже того: маркоманнам и квадам помочь некому. Музий, конунг семнонов, побывал в Риме и вернулся холуем кесаря. А он ведь - хранитель главной священной рощи свевов. Ганна с ним заодно. Вандалы недавно воевали с маркоманнами. Римляне помогли Гебериху: дали сотню всадников и кучу всяких подачек. Хорошо, если он не ударит маркоманнам в спину. Смогут ли друиды его отговорить? Старый Думнориг уже умер.
--
А ведь это мы втянули свевов и языгов в войну. По призыву Братства они ходили в набег на Паннонию. Да мы теперь обязаны им помочь, но как? - горячо воскликнул Каллиник.
И тут из-за его спины раздался бодрый голос молодой женщины:
--
Так уж и некому помочь? А вы позовите Ардагаста. Его-то никакие римляне не купят.
Неслышной походкой лесовички в святилище вошла Виряна.
--
И верно! - сразу повеселел царевич. - Росы еще в Дакии. А они умеют биться не только на равнине, как роксоланы или языги, но и в лесах и горах.
--
А духи Маробода и его воинов мы освободим. Что, Каллиник, сможем потягаться с самим Симоном Магом? - бодро взглянул на коммагенца Иосиф.
--
Потягаемся! Еще я слышал: у одного солнечного мага из Армении, Мгера Арцруни, есть рунный меч Маробода. Надо бы позвать этого армянина.
--
Да, мальчики! - энергично тряхнул головой фракиец. - Надо сотворить чудо, остановить римлян. И чтобы это сделали не могучие парфяне, а варвары из лесов и гор. Пока что такое удалось лишь армянам Тиридата и германцам Арминия.
* * *
Стан росов под Сармизегетусой был весел и оживлен. Одни дружинники плясали с амазонками под дакийскую волынку и тимпан. Другие отправились напоследок в город - погулять в корчмах, обнять чернооких бойких дакиек. Третьи слушали песни Пересвета о своих подвигах. Хвалиться было чем: тряхнули-таки Империю! Чуть не отвоевали Мезию, потом разбили сунувшийся за Дунай Пятый "Жаворонков" легион. Убили самого префекта преторианцев Корнелия Фуска: это тебе не золоченым панцирем блистать перед распутными патрицианками! А после тяжелой битвы при Тапах, когда погиб лучший Децебалов воевода Везина, росы трепали римлян с тыла, пока те, обессиленные, не застряли в ущельях перед мощными засеками.
Теперь, наконец, собирались домой, на Днепр-Славутич. Немало дакиек, оставшихся без мужей и женихов, готовы уехать со смелыми, но покладистыми, работящими пришельцами. Поздно в этом году полюдье начнется: зимой, в месяце студеном. Зато Рождество Даждьбожье на своей земле удастся отпраздновать.
А в это время предводители росов пировали во дворце у Децебала. Жареная вепрятина дымилась на серебряных блюдах, с которых глядело полное лицо грозного царя даков Биребисты, потрясавшего Европу полтора века назад. Золотистое дакийское вино и рубиновое фракийское переливались, словно драгоценности в оправе, в серебряных дакийских чашах и кубках финикийского стекла. На стенах красовалось всевозможное оружие: кривые мечи даков, кельтские рогатые шлемы, греческие и римские доспехи, сарматские кольчуги, акинаки и длинные мечи. Шкура огромного медведя была повешена так, словно священный зверь великого бога Залмоксис осенял воздетыми лапами высокое резное кресло.
В кресле восседал сам царь Дакии. Децебал, почти ровесник Ардагаста, был в полном расцвете сил. Лицо, полное спокойного мужества, украшала раздвоенная черная борода и густые усы. Красный шелковый плащ скрепляла на плече большая золотая застежка. Зореславича и Децебала связывала давняя дружба - еще с первой их встречи на Черной горе в Карпатах, когда молодой царевич не дал Валенту втянуть себя в смертельную схватку с царем росов. И вот теперь прославленный царь даков выжидающе глядел на друга.
--
Ты знаешь, Ардагаст, нелегко мне просить тебя о таком подвиге. Глупцы скажут, что я прячусь за твою спину. Но Дакия ослаблена войной, а ты не заключал перемирия с римлянами.
Напротив Зореславича сидел царь языгов Арнакутай, Дикий Пес, немолодой уже, с хищным горбоносым лицом. Тяжело роняя слова, он проговорил:
--
Мне еще труднее просить тебя о помощи. Ведь мои воины не раз ходили в набеги на твои карпатские земли, а проводником им служил твой враг, бастарн Гвидо. Но мы оба сарматы и знаем: самый опасный враг - не тот, кто угоняет твою скотину и людей, а тот, кто хочет отнять свободу у твоего племени. Так вот, мои лазутчики узнали: Домициан хочет обратить в провинции Дакию и землю языгов. А следующей провинцией станет Росия. На это подбивает кесаря подлый Гвидо.
Ардагаст обвел взглядом своих соратников. Да, все уже настроились увидеть родные дома, отдохнуть от войны. Но виду никто не подавал. Только Хилиарх осторожно спросил:
--
Ты ведь подручный царь. Что скажет Роксаг?
--
Он на Танаисе, там немирье с аланами. А западную границу великий царь поручил мне. И велел не пускать римлян в Роксоланию, - ответил Зореславич.
--
А для этого надо их бить! На чужой земле, где только можно! - воскликнул Андак, воинственно размахивая черепом, окованным серебром. Череп этот принадлежал Корнелию Фуску, убитому князем. Теперь уже никто не смел попрекать Андака северным походом или говорить, будто он одолевает лишь женщин. Впрочем, женщинами князь и в нынешнем походе не пренебрегал, что не мешало ему преданно любить свою супругу-венедку.
--
Я говорил с учителем Аполлонием. Он тоже думает, что этот подвиг - для тебя, Ардагаст. Для нас, росов, - сказал Вышата.
--
Свой долг правителя ты, царь, сможешь выполнить и в полюдье. Но долг воина Солнца - только там, в земле маркоманнов, - решительно произнес Вишвамитра.
--
Поймать бы самого Лысого Нерона! - азартно хлопнул рукой по столу Хор-алдар. - Три года отсиживался, трус, в Виминации за каменными стенами, теперь выполз.
--
Дружина поредела в боях. А нужно кому-то идти и в полюдье, - озабоченно заметил Хилиарх.
--
Поредела? Да я соберу столько степных молодцов-роксоланов, аорсов, всех, кто еще не ушел из Дакии! - воскликнул Андак.
Царевич Ардафарн с восторженной готовностью взглянул на отца. Но тот произнес твердо и деловито:
--
Со мной пойдет лучшая часть дружины. А полюдье поведут царевичи. Оба.
--
Верно, я мало отличился в войне с римлянами? - сдержанно произнес Ардафарн.
Младший царевич Доброслав лишь опустил голову. Он-то уж точно ничем не отличился. Только попадал в разные переделки, из которых его вызволял брат. Нет, трусом Доброслав не был, просто не любил войны. Любил читать греческие книги, беседовать с Вышатой о далеких странах и волховных тайнах, хорошо пел и играл на гуслях и сарматском бубне.
Ардагаст внимательно взглянул на сыновей и сказал:
--
Вы оба хорошо воевали, и я взял бы вас в этот поход, будь вы простыми воинами. Но вы - мои наследники. Поэтому приучайтесь править царством. И ты, Доброслав, тоже. Если что случится с Ардафарном... Не знаю, выйдет ли из тебя певец или волхв, но царь должен выйти.
--
Да, царевичи, это ваша дхарма - священный долг. Ее не выбирают, как не выбирают родителей. Но чем хуже вы ее выполните, тем ниже родитесь снова, - тихо и сурово сказал индиец.
--
А я вот в ваши годы был простым дружинником. А еще царевичем без царства. Вот мама Ларишка на меня и не глядела, пока не оказалась вместе со мной в подземельях мелуххов, - улыбнулся Зореславич.
--
Кроме тебя, там были еще дэвы, люди-змеи и даже один бог с бычьей головой. Мне было из кого выбирать, - под общий смех гордо заявила Ларишка.
--
Как мы пойдем к свевам? Вместе с вашей ордой? - взглянул Ардагаст на языга.
--
Я постараюсь задержать кесаря в нашей степи. А ты лучше иди прямо навстречу Хищному легиону. Главное - не дать им соединиться! - ответил Арнакутай.
--
Тогда поведи, Солнце-Царь, дружину сначала на север, ближе к Карпатам. Много наших молодцов придет к тебе, раз не нужно будет стеречь перевалы от песиголовцев, - сказал воевода гуцулов Яснозор. "Песиголовцами" его небольшое отважное племя называло языгов за их дружбу с собакоголовыми демонами.
--
Да, так будет лучше, - кивнул Децебал. - Идите в верховья Тисы, а оттуда - на запад, через Татры, землями бастарнов-сидонов. Их царь Клондик - друг и мне, и свевам.
* * *
Черный дым поднимался над Бойохеймом, - землей маркоманнов. Серый пепел, разнесенный ветром, оседал на окровавленный снег. Горели села, хутора, священные рощи. Двадцать Первый Хищный легион шел на восток. Не зря он десятки лет воевал с германцами на рейнской границе. Даже в лесных дебрях не всегда удавалось скрыться от его безжалостных, многоопытных солдат, а непролазные болота уже замерзли. Городки, построенные еще кельтами, не выдерживали натиска таранов и баллист. Ярость берсерков разбивалась о невозмутимость отлично вымуштрованных легионеров. Словно в насмешку над воинами-зверями, не знающими дисциплины, знаменосцы легиона рядились в медвежьи шкуры, а центурионы - в волчьи.
Где проходил легион, оставались лишь пожарища и трупы. Уводили только тех, кого можно было с выгодой продать, остальных убивали. Обеспечив себя мясом, истребляли оставшийся скот. Господин и Бог не велел (пока что) завоевывать страну - лишь нагнать страха на варваров. И это хладнокровное, аккуратное опустошение края было страшнее самого жестокого набега соседей-варваров. Казалось, не люди идут по Бойохейму, а ползет железное чудовище, прожорливое, бездушное.
Обезлюдив долины Мжи, Влтавы, верхней Эльбы, легион вошел в долину Свитавы. А навстречу ему с юга ползло другое чудовище. Седьмой Клавдиев легион Теттия Юлиана, победителя даков. пересек степь, отбиваясь от налетов языгов, столь же безжалостно опустошил земли квадов до самой Моравы. Только тут к нему присоединился с Пятнадцатым Аполлоновым легионом сам Господин и Бог, добравшийся до Карнунта по благоустроенным дорогам Паннонии. Отсюда оба легиона двинулись по Мораве и ее притокам, продолжая разорять страну. Не трогали лишь купцов, что везли с севера янтарь.
Домициан-Нерон наслаждался, созерцая горящие села и городки, распиная пленников, насилуя женщин и мальчиков. Рубрий и Юлиан были выше этого. Они старательно исполняли свой долг перед Римом. Защитить Империю от кровожадных, не ведающих законов варваров можно было, лишь превзойдя их в жестокости. Вместе с императором ехал его главный маг Валент. Только он ведал тайный смысл этого похода: осквернить Янтарный путь кровью и святотатством, превратив его из Пути Солнца в Путь Тьмы. Поэтому некромант не только защищал легионы от рунных чар германцев, но и следил за тем, чтобы все святилища варваров были разорены, а на месте их водружены алтари Домициана, Господина и Бога. Точнее, его гения - духа-хранителя. Гений этот, однако, давно уже улетел прочь, уступив место демону, много лет опекавшему неприкаянный дух Нерона.
Император и его маг пребывали в отличном расположении духа. Тяготы похода не касались их, путешествовавших в удобных носилках с жаровней и ночевавших в роскошном шатре. Когда три легиона встретятся, можно будет возвращаться на Дунай. Останется лишь заключить мир с даками, отпраздновать двойной триумф и - на Восток! Местом встречи легионов кесарь назначил древний городок Эбуродун - Город Вепря.
Теснимые легионами, маркоманны и квады отступали лесами туда же - к Эбуродуну. Арнакутай колебался: идти в леса или уходить на верхнюю Тису, куда уже откочевали со стадами женщины, дети и старики. А в это время с востока в Бойохейм шло еще одно войско.
* * *
Конная рать ехала глубокой долиной Вага. На востоке поднимались Татры, на западе - уходили в небо Белые Карпаты. Стоял редкий для этой поры ясный солнечный день, и снежные шапки гор, одетых густыми лесами, ярко сияли среди голубого неба. Казалось, горные великаны, сойдясь с двух сторон, настороженно глядели на пришельцев, но не решались их тронуть. Потому что под красным стягом с тамгой росов шли лучшие бойцы Днепра и Карпат. Блестели на солнце кольчуги и островерхие шлемы сарматов. Черные овчинные плащи-гуни гуцулов соседствовали с высокими шапками даков и рогатыми шлемами германцев и кельтов. Спереди разносился привольный степной напев, сзади звучала суровая походная песня германцев.
Со склона Татр, прячась среди елей, следили за ратью двое: воин лет тридцати пяти с золотыми кудрями, выбивавшимися из-под шлема, увенчанного оленьими рогами и фигурой орла, и невзрачный длинноволосый человечек в черном плаще и бронзовой короне. Первый именовал себя Гвидо, царем бастарнов. Второй - Буссумаром, царем друидов. Только вот царствовал Гвидо разве что над своей разбойной дружиной да ее тайными пособниками в Буковине и днестровских землях. А Буссумар (в родном селе звавшийся Бесомиром) - над уцелевшими черными друидами, прятавшимися по лесам или умело скрывавшими свое ремесло.
Не было у этих двоих врага хуже Ардагаста, царя росов. Семнадцать лет назад он сокрушил царство восточных бастарнов и изгнал черных друидов со священных городищ на Збруче. Погибли в Карпатах царь бастарнов Цернориг, отец Гвидо, и верховный друид Морвран, учитель Бесомира. Царевич со жрецом бежали к западным бастарнам - сидонам. Вскоре к изгнанникам стали пробираться с Буковины самые лихие бастарны. Потомки гордых кельтов и отважных германцев, они не могли примириться с тем, что их благородное племя больше ни над кем не властвует, приравненное проклятыми росами ко всяким словенам и дакам. Собравшуюся дружину надо было кормить. Гвидо то ходил в набеги на свои прежние земли, обычно вместе с языгами, то выколачивал для царя сидонов дань с покоренных племен, то вмешивался во всякие усобицы, то грабил купеческие караваны. За последнее, впрочем, можно было поплатиться тюрьмой или распятием в Аквинке и Карнунте, куда дружина приезжала прокучивать добычу. Гвидо, однако, умел не оставить свидетелей и свалить вину на даков или гуцулов.
Бастарн с ненавистью глядел на всадников в гунях, с луками и секирами, и их статного предводителя в дакийской шапке. Это он, беглый раб и разбойник Ясько-Яснозор, убил его отца на Черной горе. А сами гуцулы при Ардагасте из разбойников превратились в стражу перевалов. Теперь народ на Днестре славил воеводу Яснозора, а его, Гвидо, звал не царем, а вором и разбойником. А еще - "ночным царем". Многие помогали "царской" дружине или платили "царю" дань, зачастую из страха перед чарами друидов и топорами его верных сторонников. Так было во многих селах, и не только бастарнских. Однако туда, где поселились дреговичи, приведенные Ардагастом из полесских дебрей, или пришедшие из Дакии костобоки, людям "ночного царя" лучше было не соваться. Вот он, стяг дреговичей, что теперь гордо зовут себя хорватами - "солнечными": голубой с золотым львом. А под ним - Ясько со своей шайкой.
Бесомир, облизываясь, будто кот на сметану, сказал:
--
Можно ведь было их перебить в этом ущелье. Сговориться с кем-нибудь из конунгов или просто созвать отчаянных молодцов.
--
Ты же знаешь: Клондик не дал бы. Ведь росы идут на помощь его племяннику Сидону, конунгу квадов, - раздраженно ответил Гвидо. Друид заводил этот разговор уже не раз.
--
А если не послушать старого дурака?
--
У него хватит сил выгнать нас из Карпат. И куда потом?
--
В Империю. Ты же любишь все римское. А за голову Ардагаста нас там золотом осыплют.
--
И кем я там буду? Центурионом во вспомогательных войсках? Хорошо, если в легионе. А ты? Неграмотный колдун, да еще друид. Забыл - учение друидов в Империи преследуют?
--
Ты прав, - вздохнул Бесомир. - Здесь мы все-таки цари. Что ж, идем в Бойохейм. Честь Клондика не пострадает, если Ардагаста убьют не на его земле. А я пущу там в ход такие чары... Валент сообщил мне очень сильные заклятия.
Почти не слушая друида, Гвидо теребил свой длинный кельтский ус. Была еще одна причина, по которой он все не решался напасть на Ардагаста, и о ней царь бастарнов не мог сказать никому. Он с юности преклонялся перед царем росов. До сих пор жадно слушал песни о его подвигах. Боги, как хотел бы Гвидо вместе с ним идти к Золотой Горе и Белому острову. покорять амазонок, биться с сотворенным драконом! Но между Гвидо и царем росов стояла смерть отца, до сих пор не отомщенная. И гибель царства, отданного Вячеславу дреговицкому. А потому честь велела сыну Цернорига оставаться "ночным царем", безжалостным и на все готовым.
--
Ну хорошо, целое войско на земле Клондика незаметно не перебьешь. Но ведь одного человека можно? Того, что с мечом Маробода. Я его уже вижу духовным зрением. Вон за той скалой. Валент обещал две тысячи сестерциев, а еще замять дело с караваном Луция Сабина, - настойчиво сказал Бесомир.
Гвидо обернулся и махнул рукой стоявшим рядом четверым дружинникам.
Горной тропой к долине Вага ехал всадник на породистом вороном коне, в черном овчинном плаще, такой же шапке и широких складчатых шароварах. Черную бороду его уже тронула седина, но гордое лицо с орлиным носом вовсе не казалось старым. У пояса его висели меч в вычурных бронзовых ножнах и акинак. Под высокой скалой он вдруг остановил коня и громко сказал, словно в пространство:
--
Эй, вы, шестеро! Зачем прячетесь за камнями? Много еще вас надо на одного армянина?
Четверо головорезов с мечами и секирами неторопливо вышли из-за камней и кустов, окружая всадника с трех сторон. Их предводитель в оленерогом шлеме важно выехал на гнедом коне с серебряной сбруей из-за густых пихт.
--
И ты, колдун, вылезай. Духовное зрение у меня еще не ослабло.
На скале показался с хмурым видом Бесомир.
--
Ты, в золоченом шлеме, кажется, зовешь себя царем? А я князь Мгер Арцруни, и род мой прозывают "Сасна црер" - Сасунские Храбрецы. Я вызываю тебя на бой!
Обнажив меч, Гвидо погнал коня вперед. Звон клинков разнесся в морозном воздухе. Царевич рассчитывал быстро одолеть немолодого армянина, но тот оказался опытным бойцом. Скупыми точными движениями он отбил несколько атак бастарна, а потом вдруг ударил так, что меч Гвидо врубился в низко нависшую ветку пихты и застрял там. В следующий миг "царю" пришлось, спасаясь от клинка армянина, упасть с коня. Князь успел лишь сбить с него золоченый шлем.
Внезапно Мгер зашатался в седле и едва не упал. Но все же удержался и, с трудом обернувшись к шептавшему заклятия Бесомиру, прочертил мечом в воздухе несколько рун. Мощный порыв ветра сбросил друида со скалы в сугроб и потащил вниз по склону.
--
Вай, да ты знаешь руны еще хуже меня! Зачем тогда лезешь на рунный меч? - покачал головой князь и обратился к Гвидо. - Хватит с тебя, гордый царь? Знаешь, кто тебя одолел? Сын князя и крестьянки. А еще - оружейник. Я не всегда жил с княжеского имения. А ты что умеешь без своего царства? Грабить по ночам и шпионить для римлян? Твое место на кресте!
Кровь бросилась в лицо Гвидо. Он разом вспомнил, как выслушивал приказы и упреки от Рубрия с Валентом, как тщетно ждал приема у кесаря, как избегали общаться с ним знатные римляне - поборники республиканских добродетелей.
--
Раб! Ублюдок! - прошипел он сквозь зубы и рявкнул дружинникам: "Что стоите? Смерть ему!"
Вчетвером бастарны бросились на Мгера. Он вздыбил коня. Копыта обрушились на одного из напавших, но другой уже всадил секиру в шею коню. Оказавшись на земле, армянин яростно отбивался от троих. Гвидо лишь стоял, всем своим видом показывая, что такой противник его не достоин. Вдруг среди густых ветвей старой ели загудела тетива, и двое разбойников упали, пронзенные стрелами. Еще один бросился бежать, завидев скачущего по тропе с поднятым мечом всадника в белой бурке и островерхом сарматском шлеме и появившегося внезапно на скале воина богатырского роста с занесенным копьем.
Оставшийся в одиночестве Гвидо с ругательством вскочил на коня и поскакал прочь.
Не лучше пришлось и царю друидов. С трудом встав на ноги у подножия склона, он увидел перед собой простоватого на вид юношу с длинными светлыми волосами, в белом плаще. Преграждая колдуну путь наверх, он спокойно произнес:
--
Разве не знаешь: где два воина честно бьются, волхву делать нечего?
--
Ты собрался учить законам волхвов царя друидов? - смерил его надменным взглядом Бесомир и произнес заклятие порчи - слабое, на один припадок, лишь бы проучить глупого юнца. Но тот остался спокойно стоять, а скорчился на снегу, дергаясь всем телом, сам чародей. Парень достал из рукавицы белый клык, покрытый резьбой.
--
Рыбий зуб с Ледяного моря. А знаки на нем я сам резал. Они твои чары на тебя и оборотили.
Бесомир не стал раздумывать над тем, что это за рыба с зубами побольше кабаньих клыков. Он швырнул в юнца сильное огненное заклятие. Стена пламени вспыхнула между ними и вдруг двинулась на самого друида, окружая его. Колдун завертелся в огненном кольце, с трудом отражая пламя. Наконец погасил и обернулся к пареньку с твердым намерением покарать наглеца смертью. Вырезал игрушку, сопляк, и тешится... Так против чар, обращенных чародеем на себя, она не поможет. Миг спустя на юношу с разбега ринулся разъяренный вепрь.
Даже не пытаясь колдовать, юнец бросился наутек. Вепрь-Бесомир мчался следом, тучей взметая снег, проламываясь сквозь кусты. Задержал оборотня лишь глубокий сугроб. Покуда он выбирался оттуда, парень скрылся между скал. Колдун раздраженно принюхался и вдруг почувствовал резкий запах хищника. Из-за скалы вышел огромный серовато-желтый зверь с короткой гривой и незлобливо проревел:
--
Зачем оборачивался? И так видно, что свинья.
Не разбирая дороги, Бесомир помчался от своего противника раза в два быстрее, чем за ним. Схватиться с Великим Львом мог только другой зверь незапамятных времен - Великий Медведь, Носорог или Индрик. Превращаться в них умели разве что пещерные колдуны, на дух не переносившие черных друидов.
Убегая ото льва, Бесомир встретил Гвидо, за которым мчались два всадника: светловолосый великан и молодой воин в белой бурке. Заклинанием друид вызвал лавину - небольшую, но наглухо завалившую тропу камнями и снегом. Только это и позволило обоим беглецам скрыться. А всадникам и льву пришлось вернуться к скале. Там девочка лет четырнадцати с красивым смуглым лицом перевязывала армянину окровавленную голову. Девочка была одета в короткий кафтан и узкие штаны. Из-под башлыка падали на плечи черные, как смоль, волосы. У пояса девочки висели горит с луком и секира, за спиной - амазонский щит в виде полумесяца. Князь с благодарностью взглянул на своих спасителей.
--
Спасибо вам, что разогнали этих шакалов. Кто вы, молодые храбрецы?
--
Мы - росы. Я - Валамир, сын Сигвульфа, - ответил белокурый великан.
--
Я - Рада, дочь Ардагунды, царицы амазонок, - сказала девочка. - А это мой брат Еммечько, - кивнула она на юношу в бурке. - У нас разные отцы. Его - Доко-Сармат, царь зихов. А мой - Вишвамитра, священный царь амазонок.
--
Еммечько? Вай, ты стал настоящим воином! Я и не узнал тебя сразу. Давно не был у вас на Туапсе... До чего ты похож на своего дядю!
Молодой зих, действительно, очень напоминал Ардагаста. Даже тонкие усы были закручены точно так же. Только волосы отливали не золотом, а вороненой сталью. Имя его означало "сын амазонки".
--
Я в четырнадцать лет убежал от отца к матери и дяде. У отца сыновей и так много. Он мне только велел передать: "Если тебе тесно в нашем племени, не возвращайся, пока не совершишь подвиг, достойный царевича росов". Это я сбросил с коня Корнелия Фуска, а зарубил его Андак, - с гордостью сказал Еммечько.
--
Его отец любит похваляться родством с Ардагастом, - вмешалась Рада. А сам обидел нашу маму при всех: не захотел на ней жениться.
--
Как бы ты тогда появилась на свет, сестренка? - отозвался ее брат. - У нас такие темные не родятся.
--
Зато ты уродился в Доко: всем девушкам в Суботове кружишь головы, амазонкам в особенности, - бойко, но беззлобно усмехнулась девочка.
--
Ну, а ты кто? не сам ли Вышата? Немногие владеют таким превращением, - обратился ко льву армянин.
--
Я его сын, Вышеслав, - ответил волхв-оборотень.
--
Вышко, погоди, не оборачивайся. Мы же на охоте ничего не добыли, кроме двух косуль, а в той долине я заметила стадо зубров, - сказала Рада.
--
Наш Вышко хоть борзой, хоть волкодавом оборотится, стоит Раде попросить, - не без ехидства заметил Еммечько.
--
Поохочусь и я с вами. Славными детьми наградили боги лучших из росов, клянусь Михром! - разгладил седеющую бороду Мгер. - Я-то помню вашего царя еще моложе вас. Тогда в Пантикапее он с двумя такими же мальчишками схватился с тремя демонами. Два демона погибли, один бежал. А из троих мальчиков вышли славные цари.
* * *
Вечером Мгер и четверо молодых росов прибыли в стан Ардагаста в Белых Карпатах. Зореславич и Вышата радушно встретили князя, вместе с которым четверть века назад спасли Боспор от козней Валента и его учителя Захарии Самаритянина. Когда стемнело, вожди росов и их дети собрались в царском шатре. Под широким войлочным сводом, у очага, было тепло и уютно. Князь остался доволен угощением, особенно же хмельным германским медом.
--
Вай, словно в молодые годы вернулся, когда добыл в этих местах рунный меч!
--
Расскажи об этом, князь Мгер! - наперебой стала просить гостя молодежь.
--
Непременно расскажу! И о мече, и об этой земле. Богатая она и древняя. Всем наделили ее боги: лесами и реками, золотом и серебром, оловом и свинцом. Так благословила ее Мать Мира. Но в ней же, в пещере на дне глубокой пропасти, устроила себе логово ее злая сестра, которую венеды зовут Ягой, а германцы - Хель и Железной Перхтой. Пропасть же называют Мачехой. Вот почему народ, что поселится здесь, становится богат и могуществен, но не знает долгого мира.
Некогда тут жили венеты, что первыми проложили Янтарный путь. Их изгнало кельтское племя бойев. Они построили городок с каменными стенами, стали чеканить золотую монету. Но Биребиста, жестокий царь даков, разорил эти города, одних бойев истребил, других изгнал, и страна запустела. Тем временем легионы вышли на Рейн и Дунай, дошли до Эльбы и, казалось, не было силы, способной не дать им завоевать мир. Братство Солнца надеялось на Биребисту, но тот предался силам зла и зря опустошал целые страны. Надеялись и на Ариовиста, отважного конунга свевов, но он вместо того, чтобы соединиться с галлами, разорял их страну, и Цезарь разбил свевов и галлов по одиночке. Все эти великие конунги умеют думать только о собственном племени...
Наконец нам удалось найти среди знатных германских юношей, отправленных заложниками в Рим, двоих: херуска Арминия и свева Маробода. Все соблазны Рима не смогли развратить их. Они были посвящены в Братство и принесли священную клятву: всю жизнь бороться с Римом за свободу всех народов. Лучшие наши маги выковали для них два рунных меча. Вот один из них.
Мгер вынул из ножен меч, отстегнул от пояса ножны. На серой стали золотом были насечены руны, среди которых выделялась солнечная руна Соль. На потемневшем красном дереве ножен ярко блестели прорезные бронзовые накладки с изображениями богов и зверей. Грифон, терзающий дракона; юный бог на колеснице; тучный овен среди густых колосьев; тот же бог, обнимающий женщину; и он же, лежащий на ладье.
--
Скажи-ка, Вышко, что все это значит и какую силу дает меч его владельцу? - испытующе взглянул князь-маг на юного волхва. Старательно скрывая волнение, тот ответил:
--
В мече - Даждьбожья сила. Вот Даждьбог: в небе на колеснице, на земле с Мораной и под землей в погребальной ладье, убитый неверными братьями. Грифон и овен означают: меч дает царю и царству победу в бою и изобилие. - Подумав, он добавил: - Немцы зовут Даждьбога Бальдром, а Морану - Нанной. А его неверного брата - Хедром Слепым.
--
Все правильно, сынок, - кивнул Вышата. - Вот главного не сказал: меч поможет царю, только если сам он будет праведен, как Даждьбог, и готов бороться за Огненную Правду до самой смерти.
Вышко опустил голову. Мгер положил ему руку на плечо и сказал ободряюще:
--
Не беда, если это забудет совсем молодой волхв. Плохо, если забывают конунги... Так вот, Маробод возглавил два свевских племени, маркоманнов и квадов, и привел их в опустевший Бойохейм. Вскоре он подчинил себе все племена от Эльбы до Вислы и от Дуная до Венедского моря. Не было в Германии конунга богаче и сильнее его. Сам Август испугался такого сильного соседа и послал против него двенадцать легионов. С двух сторон, как сейчас, вошли они в Бойохейм. И тогда Братство Солнца подняло восстание среди паннонцев и далматов. Повстанцы подошли к границе Италии. Только десять дней пути оставалось им до Рима. Напуганный Август вернул легионы. Три года они заливали страну кровью. Мы ждали на помощь Маробода, но он так и не перешел Дуная. Зачем ему было освобождать других, если он сам обирал и притеснял подвластные племена? Не воевать с Римом он теперь хотел, а зваться другом и союзником римского народа - чтобы вино, шелк, дорогие сосуды рекой текли в его царство.
Но не забыл своей клятвы Арминий. Его-то племя на себе попробовало римских мытарей и продажных судей. Херуски восстали и в Тевтобургском лесу истребили три легиона. Восемь лет воевал Арминий, пока не прогнал римлян за Рейн. А потом двинулся на клятвопреступника Маробода. Два рунных меча скрестились, и конунг свевов бежал, разбитый. Он молил римлян о помощи, но те лишь издевались над ним. Только смерть Арминия от руки изменников спасла Маробода. Но тут восстали готы. Конунг Катуальда ворвался в столицу свевов. Великий конунг бежал, а его меч попал в руки Катуальды.
--
Катуальда - лучший из наших конунгов! Он освободил от Маробода все племена! - воскликнул Сигвульф. - Разве не был он достоин меча Солнца?
--
Нет, - покачал головой Мгер. - Он разрушил великое царство, а сам лишь разбойничал, где только мог. За это римляне и засыпали его подарками. К ним он и бежал, когда его разбили тюринги. А рунный меч под шумок похитил квад Ванний, пройдоха и римский лазутчик. Этого своего холуя римляне и поставили конунгом в Бойохейме.
--
Но что же стало с Катуальдой? - спросил Сигвульф. - Мы, готы, верили, что он вернется. Что он с дружиной сидит в пещере, погруженный в колдовской сон...
--
Эта пещера называется Форум Юлия. Городок в Галлии, у теплого моря. Там ваш конунг и умер. А Маробод - в Равенне. Рим не отпускал их, да они и не рвались назад, в ваши холодные леса. Они ведь нашли все, к чему стремились. Вина, роскошные ткани, украшения, мраморные виллы... Разве кто-то из их дружинников к вам вернулся?
--
Никто, - угрюмо опустил голову Сигвульф. - Клянусь молотом Тора, другого я вызвал бы на поединок за такие слова... Скажи, умерли ли они хотя бы в бою, как пристало воинам и конунгам?
--
Нет. Маробод уже стариком умер после охоты. А Катуальда с дружинниками погиб под лавиной в Альпах, тоже на охоте. Ни Валгалла, ни Хель не приняли их, и они стали дикими охотниками.
--
Так почему же дикая охота Катуальды не прилетела, когда наше племя били разбойники Берига? - в голосе Сигвульфа слышалось страдание.
--
Дикие охотники - слишком беспокойные соседи для боязливых римских горожан. Симон Маг загнал обоих конунгов с дружинами в могилы и запечатал их там. А теперь мое с Иосифом и Каллиником дело - вызвать дух Маробода к его мечу и его племени. Пусть исполнит клятву хоть после смерти!
--
Тогда вызволи и дух Катуальды! - горячо воскликнул молодой Валамир. - Я знаю, он поможет родичам. Немало готов живет с тех пор в Бойохейме...
--
Э, нет! Прости, не могу. Если выпустить обоих конунгов, они же сцепятся, как голодные волки. Я вызову только Маробода.
--
Конечно. Ты же не гот! - обиженно произнес Валамир.
--
Я армянин, разве не помнишь? Но прежде всего - человек. И даже ради Армении, клянусь Михром, я не сделаю того, отчего зла и ненужных раздоров в мире станет больше, а не меньше.
--
Хорошо, а что стало с мечом Арминия, и как меч Маробода попал к тебе, князь? - спросил Еммечько.
--
Меч Арминия погребен вместе с ним, а дух конунга - в Валгалле. Ведь он погиб в схватке с убийцами. А Марободовым мечом тридцать лет владел Ванний. Он понял, что солнечный меч - не помощник в неправедных делах. И потому брал его только тогда, когда защищал племя или мстил за набеги. А просто грабить соседей шел с другим оружием. С римлянами же вовсе не воевал. За это они ему и платили. Поначалу он старался слыть справедливым. Но потом стал обирать народ не хуже римского наместника. Ведь чем чаще он бывал за Дунаем, тем больше приучался к роскоши, а на нее нужны были деньги. Бойохейм наводнили торгаши и ростовщики. Свевов обманывали, спаивали, за долги обращали в рабство.
Наконец конунг нанял орду языгов, чтобы выколачивать дань из свевов и их соседей. И тогда Вангион и Сидон, племянники конунга, подняли народ. Братство Солнца послало на помощь им двоих магов: херуска Теобальда и меня, его ученика. Вай, что за время было! Все народы сдвинулись с мест. Тогда Фарзой создал свое царство и выгнал языгов за Карпаты. Росы покорили венедов, а ты, Ардагаст, тогда родился. А с тобой, Вышата, мы виделись на Афоне, в развалинах города царя Алексарха, основателя Братства. Сколько народов я увидел, сколько чудес, сколько тайн узнал от Теобальда! Он был воин и маг, соратник Арминия. От него я научился рунам, кузнечной магии и владению оружием. А еще - искать мудрость у всех народов, среди всех племен и сословий.
Восставшим пришлось плохо: языги все опустошали, а от песиголовцев, что пришли с ними, нельзя было скрыться даже в дебрях. Тогда мы с Теобальдом позвали на помощь тюрингов и лугов-вандалов. Теперь уже Ванний не знал, куда скрыться. При нем был некромант Захария Самаритянин, ученик Симона Мага. Он и подбил конунга на нечестивое и опасное дело: открыть Бычью Скалу.
--
Бычья Скала? Я вырос в этих краях и знаю: то - самое недоброе и проклятое место после Мачехи. Только злые колдуны и ведьмы рискуют ходить туда, - заметил Сигвульф.
--
Да, это место страшное. Был некогда венетский царь Бустурон, что славился жестокостью, а еще больше - распутством. Кто не отдавал ему дочь или даже жену в наложницы, он сжигал живьем в медном быке. Быка этого сделал и посвятил владычице пекла захожий колдун-этруск. В конце концов, когда в царство Бустурона пришли с набегом скифы, многие венеты перешли на их сторону. Царь, смертельно раненый, укрылся в пещере, где находилась священная кузница и стоял Медный бык. С ним были шестеро дружинников и тридцать пять жен и наложниц. Бустурон велел дружинникам убить всех женщин и покончить с собой. Этой жертвой он хотел оживить быка. Отборные злодеи, которым некуда было деваться, выполнили приказ. Скифы и венеты, подступившие к пещере, увидели там мертвого царя, сидевшего на боевой колеснице, в бронзовых доспехах и серебряном венце, а вокруг него - трупы женщин и воинов, многие с отсеченными руками, ногами, головами. На трупах блестели золото и янтарь, а на каменном жертвеннике лежали, в браслетах и перстнях, отсеченные руки главной царицы и чаша из ее черепа. Из глубины пещеры на все это взирал огромный медный бык с железным треугольником - знаком подземной богини - во лбу. Еще в пещере были большие запасы еды, наковальни, литейные тигли, кузнечные инструменты.
Победители хотели ограбить трупы, но вдруг пещеру огласил громовой рев. Медное чудовище, раскаленное докрасна, шло на людей. Из пасти его вырывалось черно-красное пекельное пламя. Даже скифы дрогнули перед ним. Но был среди них могучий волхв. Он велел свалить в кучу факелы и бросил в этот костер две священные секиры со знаками Солнца и Грома. И доброе золотое пламя сожгло колесницу с телом царя, а чудище остановило. Пока бык ревел и бесновался, люди завалили вход, а волхв запечатал его мощным заклятием.
--
А куда делся шестой дружинник? Ведь мертвых воинов было пять, - спросил памятливый Вышко.
--
Он-то ушел живым - через другой ход, что вел вглубь, чуть ли не в само пекло. Каких демонов и чудовищ увидел он по дороге, кому из них продал душу - неведомо. Верно одно: он запомнил заклинание, оживлявшее Медного Быка. У дружинника это заклятие выведал один этрусский колдун, и с тех пор оно гуляло по свиткам чернокнижников, пока не попало к Захарии. Мы узнали от одной дворцовой рабыни: самаритянин хочет закалить меч в огне бычьей пасти, чтобы посвятить его Черному Солнцу, и похваляется, будто сможет подчинить Медного Быка своей воле; ночью они с Ваннием отправятся к Бычьей Скале.
Мы с учителем и десятком воинов-словен двинулись туда же. И вдруг наткнулись на шайку горных троллей, что гнались за зелигенами - лесными девами. Разве могли мы не защитить таких прекрасных и добрых богинь? Все тролли погибли, но нас осталось только шестеро. И на место мы пришли в самый разгар колдовства. Страшный рев сотрясал скалу. Сквозь камень, словно сквозь слюду, светилась красная бычья тень. Из дыры над заваленным входом и из щелей между камнями завала вырывалось черно-красное пламя. А с конунгом было двадцать отборных дружинников.
И тогда мы с боевым кличем бросились на Ванния и его людей. Учитель, раскинув руки, встал лицом к скале, а мы - спинами к нему. Словене бились, как львы, и гибли один за другим. В учителя тоже летели копья и стрелы, а он кровью из своих ран чертил руны на скале. И вот уже рев стал стихать, и все чары Захарии оказывались бессильны. Вдруг некромант что-то сказал Ваннию, и тот поднял рунный меч. Из "окна" в скале вырвался язык пекельного пламени, изогнулся дугой и достиг клинка. И тут меч вспыхнул - не тем, бесовским, а чистым, золотым огнем. Рукавица конунга сгорела, он с руганью выронил оружие и замахал обожженной рукой.
А я уже остался один, и меч мой, застрявший в щите квада, был сломан. Видит Михр, я до сих пор не знаю, как решился тогда броситься вперед, отбиваясь обломком меча и акинаком, и поднять пылающий клинок. Но святое пламя не обожгло меня. И тогда все - конунг, маг, дружинники - бросились бежать, забыв об оружии и чарах. Я обернулся к учителю. Высокий, с седой бородой во всю грудь, стоял он, привалившись спиной к скале. В теле его торчали несколько стрел и копий, но рука еще крепко сжимала меч, окровавленный по рукоять. На лице была спокойная, величавая улыбка.
--
Я ухожу, Мгер. Хороша Валгалла, но мое место - на Белом острове. Главное - мы не выпустили эту медную тварь. Хорошо бы уничтожить ее, но эта дичь - не для смертных, а для дикого охотника.
Сжечь тела Теобальда и словен и насыпать курган мне помогли зелигены. Славные они: в лесу зверей берегут, поселянам помогают - и в поле, и со скотиной, и по дому. Травы целебные знают. Танцевать любят. А красивые какие! Волосы светлые, легкие, как самый чистый лен, глаза голубые, как летнее небо. У людей женщины такими красивыми не бывают!
--
Зато мавки бывают. Есть одна мавка на Черной горе - никакая зелигена с ней не сравнится. Это Марика, моя жена, - сказал Яснозор.
--
Не буду спорить, - усмехнулся Мгер. - Словом, после той ночи Ванний с дружиной бежал за Дунай. А римляне выставили целый легион: боялись, что мы вторгнемся следом. Там, в Паннонии, этот их холуй и умер. Отравился плохо замаринованными осьминогами.
--
Он что, тоже стал диким охотником? - спросил Еммечько.
--
Да нет, после такой смерти и такой жизни попадают прямо в Хель. А меч Маробода так и остался у меня. Взять его и принести клятву воина Солнца не решились ни Сидон, ни Вангион. Ведь для этого нужно думать не только о своем племени. Державы, подобной Марободовой, так и не создал ни один конунг... А Захарии я отплатил за смерть учителя лишь через тринадцать лет, в Пантикапее. Сейчас Валент совсем недалеко от нас, и Бесомир, его прихвостень и лазутчик, тоже. Наверняка хоть один из них владеет заклятьем шестого дружинника.
Росы молча глядели, как блестит в свете очага золото рун и бронза ножен солнечного меча. Вышата тихо поставил рядом Колаксаеву Чашу, а Яснозор положил секиру, подаренную ему Перуном. Все понимали: могучие силы схватятся вскоре в Бойохейме. Сила Тьмы с силами Солнца и Грома. Благоговейное молчание нарушил голос дружинника:
--
Солнце-Царь! К тебе вестник царя языгов.
В шатер просунулась почему-то очень высоко, большая собачья морда. Следом вошел ее обладатель: громадный, широкоплечий, в полушубке мехом наружу, с мечом у пояса и секирой в руке. Его сородичей, таившихся в самых глухих ущельях и пещерах Карпат, все знали, как безжалостных разбойников и людоедов. Языгов, бравших их с собой в набеги, самих прозвали "песиголовцами". Громко и отрывисто пришелец проговорил:
--
Царь Арнакутай, Дикий Пес, хотел уже увести орду на верхнюю Тису, защищать свои кочевья. Но, если ты идешь в Бойохейм, его всадники тоже пойдут к Эбуродуну. Он знает: где ты - там помощь Солнца, там победа.
--
Что, твой царь не смог послать никого лучше тебя? Гляди, мои волки не любят псины, - осклабился Волх.
--
Сам пес, вот и пса прислал. На, собака! - и Яснозор бросил песиголовцу кусок вепрятины. Тот оскалился, заворчал, но мяса не поднял и гордо сказал:
--
Царского посла и вожака стаи так не угощают.
Недобро взглянув на него, гуцул протянул руку к секире. И тут раздался спокойный, твердый голос Ардагаста:
--
Он прав. Мы сейчас союзники, и враг у нас один. Тот, для кого все мы - варвары, рабы, хуже псов.
--
Я только гляжу, не польстились бы эти псы снова на сытные римские харчи, - прищурился Яснозор.
--
Римляне кормят хорошо, но забирают волю, - сказал песиголловец. - Кое-кого из нас они ловили и выставляли напоказ.
--
Верно, - кивнул Сигвульф. - Попробовал я римской службы, с розгами, зуботычинами и караулом вне очереди. Вот уж где собачья жизнь!
--
Вы, кроме Вышаты, еще не пробовали римского рабства. Но этого я и врагу не пожелаю! - с чувством сказал Хор-алдар.
Рада встала, подошла к песиголовцу с куском мяса и кружкой меда и сказала:
- Садись к нашему очагу и угощайся, вестник. Ты ведь принес нам добрую весть. Вы, языги и песиголовцы, храбрые воины. Хорошо, что вы теперь с нами.
Пришелец благодарно склонил песью голову и сказал:
--
Ты не только красива и отважна, царевна, но и добра. Не дашь ли мне еще и хлеба? Да, я, Гаур, вожак сомешской стаи, знаю обычай людей и их собак: нельзя предать того, чей хлеб ты ел.
* * *
На холме над рекой Сватавой поднимались старинные, построенные еще кельтами валы города Эбуродуна. Деревянные клети, забитые землей и щебенкой, предохраняли их от таранов, а каменные плиты, покрывавшие валы, защищали торцы балок от огня. В отличие от других германцев, бойохеймские свевы не пренебрегали укреплениями. На каменных фундаментах кельтских домов стояли германские мазанки, в которых жилье и хлев находились под одной соломенной кровлей.
В этот зимний вечер город и его окрестности были переполнены. С севера подошла рать маркоманнов, с юга - квадов, с востока - языги и росы. Еще и немало поселян сбежалось под защиту укреплений. Все знали: с двух сторон приближаются легионы, император - в одном переходе отсюда, до Рубрия - день конного пути. Но не страх царил в городе, даже не ярость, а праздничное оживление. Дома были разукрашены зелеными еловыми лапами, ветками бука и можжевельника. С дымом разносились аппетитные запахи. В дома, шатры, к кострам радушно звали своих и чужих. Далеко разносилось гудение турьих рогов и звуки волынок. Ватагами расхаживали с песнями и плясками ряженые. Рогатые маски, жуткие наряды - словно нечисть вырвалась с того света. И - заразительное, неудержимое веселье.
На землю свевов пришел Йоль - день Рождества Бальдра-Солнца. Наступали Дни Судьбы - двенадцать самых святых и страшных дней между старым и новым годом. Дни разгула духов умерших, когда бушует дикая охота и властвуют повелители мертвецов - Дикий Охотник Водан и Железная Перхта, которых на севере зовут Один и Хель. Но для того и празднуют живые эти дни весело, сытно, даже буйно, чтобы смерть, нужда и страх не воцарились навсегда в земном мире.
Роскошнее всего праздновали Йоль в большом доме вождя города - герцога Эбериха. Столы ломились от снеди. На деревянных и серебряных блюдах громоздились кровяные колбасы, дымились свиные головы и зажаренные с яблоками гуси, исходили горячим паром свежие хлеба, отмеченные солнечными крестами - от троллей, и печенья со знаками Солнца. В серебряных кубках пенилось особое йольское пиво, густое и крепкое, в разноцветных стеклянных чашах искрилось хиосское и критское вино. И над всем этим изобилием возвышались сделанные из соломы козел и вепрь --священные звери Донара-громовника и солнечного Фрейра. Сумрачный Водан нес людям смерть и посмертную славу, а эти два простых и веселых бога - жизнь, урожай и изобилие.
В обычных домах посреди стола ставили деревце - елочку или бук. Здесь же у дальней стены красовались высокая разлапистая елка, увешанная яблоками и пряниками и усаженная горящими свечами. Под ней восседали самые почетные гости: оба конунга, Вангион и Сидон. Ванний дважды выдавал с большой выгодой замуж свою сестру Кунигунду: за конунга рейнского племени вангионов и царевича карпатских сидонов. От них и родились эти два с виду столь непохожих брата. Вангион, степенный и рассудительный, отличался широкими плечами и окладистой белокурой бородой. Порывистый и отчаянно храбрый Сидон на кельтский лад брил бороду и носил длинные вислые усы. Дядя постарался дать обоим римское образование, однако лишь Вангион стал любителем Гомера и Вергилия, Сидон же всем книгам предпочитал песни и сказания бардов. В одном братья оказались единодушны: римские пороки вызвали у них отвращение, а страдания соплеменников в рабстве - сочувствие. У обоих сжимались кулаки при виде германцев, умиравших на арене под кровожадные вопли трусливых патрициев. Свергнув дядю, Вангион возглавил племя маркоманнов, а Сидон - квадов.
Рядом с братьями сидел хозяин дома - приземистый, с широким грубоватым лицом и жесткой, как щетина, бородой. Силу и храбрость герцога подтверждали украшавшие стены римские мечи, шлемы, панцири и головы самых могучих зверей - медведей, туров, зубров. Была даже голова тигра, убитого Эберихом в аквилейском цирке. Жена герцога, полная и далеко не молодая, мало напоминала сейчас ту стройную германскую девушку, которую он тогда бросился спасать от жуткой смерти. "Что тигр? Я думал, все это сборище нидингов бросится на меня за то, что я лишил их потехи", - говорил он Ардагасту. Царь росов сразу завоевал уважение герцога своим чепраком из шкуры тигра, которого Зореславич добыл в далекой Бактрии.
Были среди гостей и сам Ардагаст с соратниками, и Арнакутай языгский, даже песиголовцу Гауру нашлось место. Ждали самую почетную гостью - Ганну, верховную пророчицу свевов. Но вот уже мчатся через город сани, разукрашенные бронзой и запряженные тройкой белых коней. За ними, распевая и приплясывая, поспешили росские русальцы и свевские ряженые.
Знатные гости встали, приветствуя стройную женщину лет сорока пяти, с гордым и прекрасным лицом. Ее роскошные светлые волосы свободно падали на белый плащ, скрепленный золотой застежкой с эмалью. Ряженые, почтительно молча, столпились у двери. Полная достоинства, гостья воссела напротив конунгов. С изяществом патрицианки пригубила она чашу вина и заговорила чистым высоким голосом:
--
Приветствую вас, славные конунги и герцоги маркоманнов и квадов! Да хранят вас боги в новом году! В этот святой вечер мое место - в священной роще семнонов, но я поспешила к вам, чтобы спасти Бойохейм. Много раз бросала я руны и слушала голоса богов. Знайте же: Водан отвратился от вас, и Бойохейм погибнет, если не покорится кесарю. Такова же судьба Дакии и страны языгов. Непокорные будут истреблены или уведены в рабство, и земли их римляне заселят людьми с юга, что не знают вашей речи и запомнят разве что ваше имя.
--
Мы, наследники славы Маробода, по-твоему, должны сами пойти в рабство? - вспыхнул Сидон. Остальные знатные свевы лишь угрюмо молчали.
--
Бойи тоже были славны, могучи и богаты. Где они теперь?
--
Их остатки - за Дунаем, в Паннонии. Отдают последний ас римским мытарям, а потом ищут, чем откупиться от римских судей. Кто не имеет римского гражданства, продает своих детей. Кто имеет, может лишь просить подачек у тех, кто его же разорил. Ты этого желаешь и нам, великая пророчица?
--
Тщетно желать или не желать неизбежного. Его можно лишь узнать - и покориться или погибнуть. Желаешь ли ты гибели своему племени, конунг Сидон:?
--
Я желаю ему славы Арминия!
--
Он мертв, а племя его бедно и слабо. Римляне не покорили его лишь потому, что есть племена поближе и побогаче. Хатты уже разбиты, даки побеждены. На что надеетесь вы? Да знаете вы, что такое Рим? Я была там. Видела могучих чародеев, с которыми не сравнится никто в Германии. У самого сильного из них семь перстней, в которых сила семи богов и семи светил. Видела книги, написанные этрусскими рунами, но не могла их прочесть. - Глаза пророчицы горели восторгом, она говорила, словно вещала, созерцая иной мир. - Волшебник с семью перстнями раскрыл мой духовный взор, и я увидела, будто с вершины Иггдразиля, всю Империю. Вам не под силу взять и одного каменного города, а их там сотни. Вы не можете справиться с парой легионов, а их десятки, и все в новых провинциях: старые держит в покорности одно имя кесаря. Я видела огромные оружейные мастерские, видела мощеные дороги - по ним можно перебросить легион с одного конца Империи на другой в любое время года. Так кого же больше любит Отец Битв: вас или презираемых вами римлян? Есть ли племя, способное надолго устоять перед Римом?
Знатные свевы подавленно молчали. Лишь Вангион ответил со спокойствием обреченного:
--
Есть племя, которое погибнет, но не станет рабами, покорными одному имени кесаря. Если таков приговор норн, прях судьбы, мы встретим его с мечами в руках, а не с веревками на шее. Это племя - маркоманны, и я - его конунг.
--
Клянусь копьем Водана, квады ни в чем не уступят маркоманнам! - твердо произнес Сидон.
--
Есть племя, что уйдет на другой конец Великой Степи, и легионам не догнать его, как не догнать степного ветра. Я - царь этого племени, - сказал Арнакутай.
--
Погибнуть или бежать - все, что вы можете? - пренебрежительно взглянула на них пророчица. И тут ее холодные синие глаза встретились с бесстрашным взглядом голубых глаз Ардагаста.
--
Я - царь племени, что никогда не убегало из своей земли и не мирилось с рабством. Мы - поляне, сколоты-пахари, венеды, росы - меняли имя, но не душу. Мы порой гнемся, но не ломаемся. Где те могучие народы и царства, что хотели покорить и даже покоряли нас? Где киммерийцы, скифы, сарматы царские? Где великое царство Дария, что не уступало Империи? Нет уже и Аорсии, а мы были, есть и будем, пока останемся верны Огненной Правде. А она велит нам защищать земной мир от Тьмы и ее слуг.
Из толпы ряженых, стоявших под стеной, выступил Вышата. Его голос властно зазвучал из-под львиной маски:
--
Да, такую судьбу спряли нам норны-рожаницы. На то и дали нам светлые боги святую и щедрую землю Днепровскую. Без того недостойны мы будем ею владеть, и рассеемся, и утратим всякое имя, и сгинет память о нас.
Из-под бычьей личины заговорил великан-кшатрий:
--
Судьба росов - не та, что желающего ведет, а не желающего тащит. Это - дхарма, священный долг. Она есть не только у человека, но и у племени. Не исполнивший ее достоин вновь родиться червем, а рабом стать еще при жизни. Или томиться между жизнью и смертью, как ваш конунг Маробод.