(попытка подвести некоторые промежуточные итоги демарша дьякона Андрея Кураева).
После заявления отца Всеволода Чаплина о дьяконе Андрее Кураеве стало понятно, на чьей стороне патриарх. Дьякон Андрей попытался взять на себя роль церковного Навального. Но справился ли он с ней? Многим не совсем понятно, насколько искренен был его демарш и насколько подтверждены фактами его разоблачения. В отличие от Навального Кураев - плоть от плоти системы. В отличие от Навального он вряд ли пойдет до конца, до полного разрыва и встанет в непримиримую оппозицию.
После ухода отца Павла Адельгейма стало вакантным место и главного обличителя патриархии (внутри РПЦ). Могло сложиться впечатление, что именно отец Андрей претендует на занятие этого места. Но у отца Андрея нет той праведности, какая была у отца Павла. Так уж устроен человек, что только праведнику он хочет верить. Отцу Павлу верили безоговорочно. Но есть ли такое доверие дьякону с неоднозначной репутацией? Как только отец Андрей взял блогерский меч и начал биться с гомолевиафаном, ему тут же припомнили его прошлые грешки (особенно заостровские события годичной давности). В отличие от отца Павла, который как раз мыслил масштабно и обстоятельно, дьякон Андрей не готов был предложить "системные реформы", ограничиваясь только критикой "голубого лобби".
Сейчас можно с сожалением сказать, что патриархия вместо того, чтобы принять какие-то канонические решения о тех, на кого указывал всё-таки не последний в РПЦ человек ("самый влиятельный дьякон"), набросилась на отца Андрея. Причем набросилась только потому, что именно он сигнализировал о проблеме. Это заставляет думать, что внутрицерковный кризис куда серьезнее, чем кажется. РПЦ практически не способна к внутреннему обновлению, и такие вещи как гласность и открытость в ней по-прежнему считаются куда опаснее, чем очевидные нарушения библейских заповедей. Поэтому всё произошедшее вряд ли будет способствовать очищению, но зато может привести к перераспределению сил влияния на церковном макруровне. Уже сейчас слышны испуганно-повелительные слова: "защитим нашего патриарха от провокатора".
Тем не менее, отца Андрея в каком-то смысле можно поздравить. Для него это момент освобождения. Нет, не от Церкви и не от патриархии, а от той казенной религиозности, с которой, казалось, он навеки связал свою судьбу. Как сам он сказал в интервью Марианне Максимовской на канале РЕН-ТВ: 'Нет заказа, нет группы поддержки высокой иерархической, а вот народную поддержку я чувствую... внутренне я себя чувствую так хорошо, как, может быть, никогда в жизни себя не чувствовал, как будто сразу после Крещения'. Почему-то хочется поверить этим простым и легким словам. Как знать, может быть, мы увидим нового Кураева... Не того Кураева, за словом которого мы в полунамёке тщимся расслышать секретный начальственный циркуляр, не того Кураева, который, обличая рериховцев и 'обновленцев', учит 'как надо', - а нового Кураева, который, перефразируя Клайва Льюиса, из 'дьякона всея Руси' превратился в просто отца Андрея, открытого, нераздвоенного, своего...
А что до многих из тех, кто стремится к затушевыванию неприглядной церковной действительности под предлогом того, что это может отвратить ищущих от Церкви... Может быть, им тоже пожелать освобождения? Освобождения от страхов перед живой жизнью, где возможно и юродство, и честный несогласованный ни с кем поступок свободного человека и даже разрыв с той самой жреческой кастой, которая почти что стала второй натурой...