Этгар Керет : другие произведения.

Яон, ч.3

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Преводы последней книги современного израильского писателя Этгара Керета

Рабин умер

  
  
   Вчера ночью умер Рабин. Его задавил мотоцикл с коляской. Рабин умер на месте. Мотоциклист тяжело ранен и потерял сознание, приехала скорая и забрала его в больницу. К Рабину они даже не притронулись, он был мертв, и ничего нельзя было сделать. Тогда мы с Узи взяли его и похоронили у меня во дворе. Потом я заплакал, а Узи закурил сигарету и сказал, чтоб я перестал, его раздражает, когда я плачу. Но я не перестал, и через минуту он тоже заплакал. Потому что, как бы я ни любил Рабина, он любил его еще больше. Потом мы пошли домой к Узи, а в парадном уже поджидал полицейский, и хотел задержать его, потому что пришедший в себя водитель мотоцикла, нажаловался врачам в больнице, что Узи ударил его ломом по шлему. Полицейский спросил Узи, почему он плачет, и Узи сказал ему: "Кто плачет?! Ах ты, сволочь полицейская, подлый фашист!" Тут полицейский двинул ему, а отец Узи вышел и потребовал у полицейского документы, а тот не показывал, и в течение пяти минут собралось, наверное, уже человек тридцать. И полицейский сказал им, чтоб они успокоились, а они сказали ему, чтобы он сам успокоился, и начали толкаться, и дело опять уже почти дошло до драки.
  
   Наконец полицейский ушел, а отец Узи усадил нас обоих у них в салоне, дал нам спрайт и велел Узи объяснить, что случилось, быстро, раньше, чем полицейский вернется с подкреплением. Узи сказал, что он врезал одному ломиком, но как раз тому, кому полагалось, и что тот донес в полицию. А отец спросил, что именно ему полагалось, и я сразу увидел, что он сердится. Тогда я рассказал ему, что начал этот, с мотоциклом, потому что он сначала наехал коляской на Рабина, а потом обругал нас, и еще меня стукнул. И отец Узи спросил его, правда ли это, и Узи не ответил, но кивнул головой. Я видел по нему, что он до смерти хочет курить, но при отце боится.
  
   Рабина мы нашли на площади. Увидели его, когда выходили из автобуса. Он был еще котенком и дрожал от холода. Мы с Узи, и еще одна девочка из "Дозорных Цаалы"*, которую мы там встретили, пошли искать молоко, но в Эспресс баре нам давать не захотели, а в Бургер-Ранче не было, потому что у них там кашрут. Наконец, мы нашли минимаркет на Фришмана, и нам там дали пакет молока и пустую коробку от сыра, и мы налили котенку, и он мигом все вылакал. И эта ликующая дозорная, которую звали Авишаг, сказала, что мы должны назвать его "Шалом", потому что Рабин умер за мир, и Узи кивнул и попросил у нее номер телефона. А она сказала ему, что он как раз очень славный, но у нее уже есть парень, солдат. И после того, как она ушла, Узи погладил котенка, и сказал, что в жизни не назовет его Шаломом, что Шалом - имя йеменское, а назовет его Рабин, и она может валить трахаться со своим солдатом, потому что хоть лицо у нее и красивое, но фигура абсолютно кривая.
  
   Отец Узи сказал ему, что счастье его, что он несовершеннолетний, но теперь, наверное, и это не поможет, потому что железом размахивать - это вам не жвачки воровать в супермаркете. А Узи продолжал молчать, и я почувствовал, что он снова собирается заплакать. Тогда я сказал папе Узи, что все это из-за меня, потому что когда Рабина задавило, я позвал Узи и сказал ему про Рабина. А мотоциклист, который сначала как раз был симпатичный и огорчился, что так получилось, спросил меня, что это я кричу. Я объяснил ему, что кота зовут Рабин, и только тогда он начал злиться и стукнул меня. А Узи сказал отцу: "Этот говнюк не остановился на стопе, задавил нам кота, а потом еще и Синаю врезал, и ты бы хотел, чтоб я промолчал?" И отец не ответил, закурил сигарету, и без всяких слов подкурил другую для Узи. И Узи сказал, что лучше всего, если я сейчас же смоюсь домой, пока не пришли полицейские, тогда, по крайней мере, не впутают и меня. А я сказал, что меня это не устраивает, но тут даже отец заупрямился.
  
   Прежде, чем подняться домой, я остановился на минутку у могилы Рабина и подумал, что было бы, если б мы его не нашли, какой бы тогда была его жизнь. Может, он совсем бы замерз, но, скорее всего, кто-нибудь другой забрал бы его домой, и тогда б его не задавило. Все в жизни вопрос везения. Даже если бы настоящий Рабин после того, как спели "Песню мира", не стал бы сразу спускаться со сцены, а немного подождал, он был бы еще жив, и вместо него, стреляли бы в Переса. Так, во всяком случае, говорили по телевизору. Или если бы у той, на площади, не было парня, солдата, и она таки дала Узи свой телефон, и мы назвали Рабина Шаломом, тогда бы его все равно задавило, но это хотя бы не закончилось дракой.
  
  
  
  
   * "Дозорные Цаалы" /Цофей Цаала/ - детская скаутская организация района Цаала, престижного района Тель-Авива. Цаала на иврите означает радость, ликование.
  

Славная пара

  
  
   Мне нечего терять, думала девушка, одной рукой помогая ему расстегнуть лифчик, другой упираясь в косяк двери. Если будет плохо, так, по крайней мере, смогу рассказывать, что было, но не так, чтоб очень, а если классно, так вообще - и удовольствие получу, и похвастаться смогу. А если все-таки будет противно, всем расскажу, что он по нулям в сексе, и отомщу ему.
  
   Мне нечего терять, думал парень, если она в курсе дела, тогда подвезло, а отсосет - так вообще. Ну, а не сложится, так по любому, еще одна. Двадцать вторая, даже двадцать третья, если засчитывается, когда рукой.
  
   Бывает так - люди входят, думал кот, натыкаются на мебель, шумят, эта ночь из таких. Много шума, а молока давно нет, и еды в миске всего ничего, да и эти крохи - отрава. Может кот на пустой консервной банке и улыбается, но я, уже вылизавший ее изнутри, знаю, что нечему тут радоваться.
  
   Я - оптимистка, думала девушка, он дотрагивается так приятно, так нежно, может что-то и начинается, может это любовь. В таких вещах трудно знать заранее... Однажды было у меня что-то похожее, из этого вышел большой роман, но и он под конец развалился. Было приятно, но как-то эгоцентрично. Приятно, в основном, ему.
  
   Я - оптимист, думал парень, если уж добрались до этого, то она не станет ерепениться посредине, хотя, чтоб ты знал, и такие встречаются. И тогда, пожалте вам, эти словоблудия, посиделки в салоне. Такие, вроде как, опыты, как будто есть тут что решать. С другой стороны, это даже лучшая альтернатива. Особенно, если у них все сводится к смотрению телевизора и консервированной фасоли.
  
   Надоело мне, думал телевизор, надоело, что включают меня, а потом выходят из комнаты, а даже если и сидят напротив, не очень-то смотрят. Если б потрудились, увидели бы, что во мне есть так много, намного больше, чем спорт, клипы и новости. Но для этого надо смотреть глубже, надо искать. А они пялятся на меня как на деваху какую-то! Им бы только классный клип или гол ножничками: есть - прекрасно, нет - оп! Им уже неинтересно.
  
   Холодно, думал кот, слишком холодно, три недели назад еще было солнце, я сидел за окном на выключенном кондиционере, довольный как слон, а сейчас я мерзну, а они, они греются друг о друга, удовольствие получают. Какое им дело, что ночью здесь холодно, а днем - только шум и копоть. Ей богу, лично мне, эта страна уже обрыдла!
  
   Почему я всегда такая циничная, думала про себя девушка, почему даже сейчас у меня такие рассудочные, такие циничные мысли. Вместо того, чтобы наслаждаться, я разглядываю его через щелочки глаз, и единственное, что приходит мне в голову - так это: что он обо мне думает?
  
   Стоп, только бы не кончить быстро, думал парень, это не так прикалывает, и вообще глупо, да и она из тех, которых если раздразнишь, так пойдут и начнут трепаться. Тут есть патенты, мне как-то рассказывали. Если поменьше держать кайф и не слишком отдаваться, может, получится и растянуть.
  
   Он запер меня, думала дверь, дважды, изнутри, чаще всего он оставляет меня открытой, наверное, это гостья. Он запер случайно, не думая. Наверное, в глубине души хотел, чтоб она осталась. Она, как раз, выглядит доброй, немного печальной, немного неуверенной, но доброй. Из тех, что если только заглянешь поглубже - обнаружишь, что все внутри чистый мед.
  
   Я бы сходила в туалет, думала девушка, но боюсь. Пол выглядит немного липким. Мальчишеская квартира, ничего не поделаешь. Если я сейчас ради нескольких шагов начну одеваться, покажусь истеричкой или недоумком. Это совсем меня не устраивает. Абсолютно.
  
   Я мог бы кем-то стать, думал парень, чемпионом, везунчиком, мне есть что сказать, но как-то не удается заговорить. Может, она поймет?
  
   Похоже, я сейчас замяукаю, думал кот, мне терять нечего. Может, они прореагируют на меня, немного приласкают, нальют в миску молока. Девочки часто любят котов, я это знаю, по опыту.
  
   Какая славная пара, думала дверь, я как раз была бы рада, если бы из этого что-нибудь вышло, если б они стали жить вместе. Этому дому очень идет присутствие женщины.
  
   Напрасно я боялась, думала женщина, пол чистый, даже чище, чем у меня, и туалет тоже. И глаза у него хорошие, и ласкает после того, как кончил. Не знаю, получится ли из этого что-нибудь, но даже, если этим все и закончится, все равно было очень мило.
  
   Наверное, если бы я играл, думал мужчина, я бы в детстве много занимался. Иногда у меня в голове крутятся разные эти мелодии. Какая она милая, когда идет. На цыпочках, боится, что пол грязный. Повезло, что в пятницу приходила домработница.
  
   Как раз сейчас у меня начинается хорошая программа, думал телевизор, как раз сейчас, когда здесь нет никого, кто бы увидел. Это злит. Это более чем злит. Если бы звук был включен, я бы мог заорать.
  
  

Угол

  
  
   Не совсем ясно, почему все трое называли это "Снукер", в то время как игра называлась "Пул". Но ведь, в самом деле, важно не имя, важна занятость. А так они могли каждый день встречаться за бильярдным столом в кафе, устраивать маленькие турниры и чувствовать себя при деле. Чаще всего игры заканчивались вничью, потому что у одного из них, выросшего на окраине и поэтому немного опытного, не было координации. У второго как раз была координация, но не очень-то имелась мотивация. А у третьего, которого просто распирало от мотивации, у того не было угла. Это значит, что всегда, когда приходила его очередь, его удар был таким несусветным, что даже теоретически у него не было никаких шансов.
  
   Пул - игра для двоих, так что всегда кто-то один сидел в стороне, пил кофе и разговаривал по мобилке. Тот, что вырос на окраине, звонил своей девушке и заигрывал с ней по телефону. Он прикладывал палец к трубке, как будто касается ее губами. Поразительно, какими глупыми могут выглядеть люди, когда они разговаривают со своей девушкой, особенно если они любят ее. Потому что если ты просто трахаешься с кем-то, ты еще пытаешься как-то держать фасон, но если ты действительно влюблен? Кстати о траханье, тот второй, с координацией, никогда не пил растворимый кофе, а только маленькую чашечку крепчайшего эспрессо, и между тем пытался разобраться с оставленными ему сообщениями от всех девушек, которых он закадрил на этой неделе. И так как он очень старался, чтобы ни один из нескольких, удерживаемых им на весу, романов не стал слишком серьезным, и в самом деле ни одному из них не удавалось перейти в серьезный. Со стороны это выглядело иногда довольно печально.
  
   Ну, а третий, тот, что с мотивацией, был единственным, кто ничего не пил и почти не разговаривал по телефону, так как был сильно погружен в игру. Однажды он даже попытался ввести правило, чтобы во время игры мобилки выключались. Но остальные не согласились, что было огорчительно, потому как из-за множества приятелей и всяческих дел, они никогда на сто процентов не уходили в игру. Сидя в стороне, вместо того, чтобы пить и разговаривать, он предпочитал есть поедом самого себя за то, что проиграл предыдущую игру. Как-то так всегда получалось, что когда нужно было сделать решающий удар, у него не было угла. Но правду говоря, не слишком он отсиживался в стороне, он был таким фанатом игры, что когда у него не шло, он начинал жульничать. А остальные почти всегда уступали ему, ибо если ты выдерживаешь одну девушку вот уже три года подряд, или чувствуешь некоторое неудобство с четырьмя девушками одновременно, то проигрыш в снукер кажется такой мелочью. И так бы все это и шло как по-писаному, если бы только тот, с мотивацией, в глубине души не знал, что он часто жульничает, чтобы выиграть, да еще и со своими лучшими друзьями. И это ему очень мешало, так как в основе своей он был человеком честным. Ему очень хотелось найти другой способ выигрывать, поэтому каждый день, после того как друзья уходили, он оставался тренироваться, пытаясь понять, что же он делает неправильно. Со стороны это выглядело довольно нелепо: лысый тридцати двухлетний ребенок выстраивает шары в ряд, ударяет по ним кончиком кия и беззвучно материт себя каждый раз, когда промазывает.
   Так это тянулось довольно долго, покуда официантка, работавшая там, не решила ему помочь. Она научила его одной простой штуке - всегда, за долю секунды до удара, он должен прекратить думать о нем, и вместо этого подумать о чем-нибудь другом, приятном. Удивительным образом этот трюк почти всегда удавался, и он вдруг стал таким удачливым, что друзья больше не хотели с ним играть. Оба говорили, что поэтому, но на самом деле были и другие причины. У того, что с окраины, должен был родиться ребенок, и он был все время занят ультразвуками, квартирными ссудами и всякими предродовыми курсами. Второму, из-за множества девиц и неприятностей, не удавалось собраться, чтобы твердо держать кий. И тому, с мотивацией, не оставалось ничего иного, чем играть с официанткой. И, несмотря на то, что она все время выигрывала, это его уже не слишком волновало. Эту официантку звали Карен, и у нее было одно железное правило - не заводить романов с клиентами. Но так как этот, с мотивацией, никогда ничего не заказывал, она считала его не совсем клиентом, так что, по крайней мере, теоретически, у него были шансы.
  
  

Последний рассказ и все тут

  
  
   В ту ночь, когда черт явился забирать у него талант, он не спорил, не ныл, и вообще не поднимал шума.
   - Чему быть, того не миновать, - сказал он и предложил черту шоколадную конфетку "Моцарт" и стакан лимонада. - Приятно было, вкусно было, было в кайф. Но сейчас пришло время, и вот ты здесь, и это твоя работа. Я не собираюсь устраивать тебе неприятности. Только, если можно, я бы хотел еще один маленький рассказ, прежде чем ты отнимешь его у меня. Последний рассказ, и все. Чтобы на губах у меня осталось хоть что-нибудь от этого вкуса.
   Черт разглядывал золотую обертку шоколада и понимал, что сделал ошибку, согласившись на угощение. С этими обаятельными всегда самая морока. С паскудами никогда не возникает проблем. Приходим, достаем душу, вскрываем скотч, извлекаем талант и с концами. Вы можете орать и проклинать хоть до завтра. Он, как черт, уже может поставить галочку на бланке и перейти к следующему по списку. Но эти симпатяги? Все эти с тихими словами, сладостями и лимонадами, ну что ты им скажешь?
  
   - Хорошо, - вздохнул черт. - Один последний. Но чтобы короткий, ладно? Уже почти три, а мне надо еще хотя бы в два места подскочить.
   - Короткий, - устало улыбнулся парень. - Короче не бывает. Три страницы, и точка. А ты пока можешь посмотреть телевизор.
  
   Прикончив еще двух "Моцартов", черт растянулся на диване и начал развлекаться с пультом. Тем временем из соседней комнаты было слышно, как парень, угостивший его шоколадками, строчит по клавишам, как будто набирает в банкомате бесконечный секретный код .
   - Дай бог, чтобы у него вышло что-нибудь красивое, - подумал черт и уставился в муравья, который семенил по экрану в научпоповском фильме, на восьмом канале. - Что-нибудь эдакое, чтоб много деревьев, и девочка, которая ищет своих родителей. Что-то, что с самого начала берет тебя за живое, а конец надрывный такой, и все рыдают.
   Он, в самом деле, был славным, этот парень. Не просто милым, а из тех, кто вызывает уважение. И черт от всей души надеялся, что он уже близок к концу. Было начало пятого и в течение двадцати минут, от силы получаса, он должен вскрыть у этого человека скотчи, вытащить товар и отчалить. Иначе потом на складе ему так вставят, что мало не покажется.
  
   Но он, действительно, был молодцом. Через пять минут уже вышел из комнаты, весь мокрый от пота, с тремя отпечатанными страницами в руке. Рассказ действительно был хорош. В нем не было девочки, и он не хватал за живое, но затягивал по-черному, не то слово. И когда черт сказал ему об этом, видно было, что парень страшно рад. И эта его улыбка осталась и после того, как черт удалил у него талант, свернул его хорошенько, и уложил в специальный футляр. И все это время этот человек совершенно не строил из себя гонимого художника, напротив, принес ему еще сладостей.
   - Передай своим шефам мою благодарность, - сказал он черту. - Скажи им, что я, в самом деле, получил удовольствие от таланта, ну и все остальное. Не забудь.
   И черт сказал, что хорошо, а про себя подумал, что если бы, вместо того, чтобы быть чертом, он был человеком, или они бы просто познакомились при других обстоятельствах, они могли бы стать друзьями.
   - Ты знаешь, что ты будешь делать сейчас? - озабоченно спросил черт, уже стоя в дверях.
   - Не очень. Конечно, лучше всего сходить к морю, повидать приятелей, и все в таком роде. А ты?
   - Работа, - сказал черт и поправил короб на спине. - Видишь ли, у меня в голове только работа, можешь мне поверить.
   - Скажи, - спросил парень, - просто любопытно, что, в конце концов, делают со всеми этими талантами?
   - Не очень-то я знаю, - признался черт. - Ну, приношу на склад, там их пересчитывают, расписываются в накладной, и конец игре. Я без понятия, что с ними потом делается.
   - Если при подсчете у тебя останутся лишние, всегда буду рад получить его обратно, - улыбнулся парень и похлопал по коробу.
   Черт тоже улыбнулся, но как-то убито, и спускаясь с четвертого этажа, он только и думал, что о написанном парнем рассказе, и об этой своей фискальной работе, которая когда-то как раз казалась ему привлекательной.
  
  

ЯоН

  
  
   В тридцать один год Яон обнаружил, что воплощает собой почти все мечты, которые имелись на его счет у родственников. Ему удалось не менее того, что, как все вокруг полагали, обязано было удаться, однако он по-прежнему оставался скромным, и это исполняло гордостью его отца. Не говоря уже о том, что ведь и женат он был в точности так, как всегда мечтали его жена и родители. К тому же он был здоров, кроме, разве что, маленькой неприятности с геморроем. И, тем не менее, Яон счастлив не был, и это не единожды вызывало у него чувство разочарования. Ведь мама всегда, с самого детства, желала ему счастья.
  

Кое-что волнующее

  
   Если бы Яон мог попросить все, что он только ни пожелает, чего бы он захотел? Тишины? Тишина это покой, это пена в ванне, это растущая трава, это то что, бывает в твоем холодильнике после того, как закрывается дверца и гаснет малый свет. Короче говоря, тишина это ничто. И этого ничто нам когда-нибудь будет вполне достаточно - после того, как мы умрем. Но Яон чувствовал, что сейчас и здесь требуется нечто совершенно иное. Нечто, не важно как это назвать, только бы трогало до глубины души, как плач кита. Что-то сильное, что-то тяжелое и опасное, и, тем не менее, приносящее успех. Что-то, что захлестнет его и заставит выйти из берегов, и в то же время, это можно будет вместить. Что-то по-настоящему волнующее, как любовь, как предназначение или идея, которая продвигает мир вперед на несколько световых лет. Нечто именно такое ему требовалось. Хотя бы что-то одно, ну, пару-тройку, и немедленно. Ибо здесь, тем временем, человек кончается. И его состояние, несмотря на равнодушный вид, в самом деле, очень опасно.
   - Я слышала, что приехала Сузан Вэга, - сказала жена, не отрывая глаз от газеты. - Хочешь сходить?
   - Почему бы и нет? - улыбнулся он и вытер вспотевшее лицо, стараясь, чтобы она не заметила, как он взволнован.
   - Мне как раз очень нравится ее первый диск, - сказала жена. - Второй меньше. А третий я не слушала, но все говорят, что он никудышный. У нее вроде бы есть еще книга, которую купить можно только в интернете. Если хочешь, пригласим и Яару, она, безусловно, будет рада.
  
   Яара была хорошей подругой жены. Не очень-то красивой, не бог весть какой интересной, но с очень гладкой кожей и приятным ароматом доступности. Когда-то, еще до женитьбы, он воображал себе таких, полу онанируя при этом, полу - молясь, чтоб явилась. В сущности, во всю онанируя, и во всю молясь. Не очень-то это помогало. А теперь, ему, женатому и хранящему верность, уж действительно все равно.
   - Как ты хочешь, милая - сказал он, почти раболепно подчеркивая "ты".
   Билеты были дорогими, концерт скучноватым, но все же волнующим. Она выглядела печальной во время пения и это очень тронуло Яона. Вдруг он представил себе, как поднимается на сцену и целует ее. Целует таким жгучим поцелуем, что она немедленно станет его. Потом хлопали на "бис". Но, несмотря на аплодисменты, она больше петь не вышла. Вернулась в Америку. "Может, самоубийство?" - подумал он той же ночью, лавируя в баре, чтобы не пролить напитки жены и Яары. Может быть, и в самом деле, самоубийство?
  
  

Разбитое сердце

  
   Однажды была у него близость с одним, покончившим с собой. Не духовная - физическая. Это случилось в армии. Служил он тогда в Крайот, и из-за истории с беретом его послали на разборку к старшине Кальби. И как раз, когда он проходил мимо высокого здания с антенной, кто-то упал рядом с ним и разбился. Говорят, девушка, младший сержант с разбитым сердцем. Имя какое-то, вроде Лиат. Постфактум он вспомнил, что когда она падала, он услышал сверху что-то вроде крика. Но не поднял головы. Даже не понял, что это за звуки.
  
   На суд Яон явился весь забрызганный ее кровью. Его оправдали. Лиат Атлас. Так ее звали. Его даже потом вызывали свидетелем на расследование в военную полицию. Конечно, так это не может продолжаться. Наверное, ему нужно лечиться.
  

Много терпения

  
   Врач Яона был волосат.
   Врач Яона брал много денег.
   Врач Яона говорил, что следует иметь много-много терпения.
   В основном, он только слушал. Если и говорил, то нес очередную глупость или задавал дурацкие вопросы.
   Следует иметь очень много терпения.
  
   Однажды он сказал своему врачу: "Может быть, я сейчас немного помолчу, а Вы мне что-нибудь расскажете о себе?" Врач улыбнулся усталой улыбкой, как тот, кто не раз уже слышал этот прикол, но можно было догадаться, что не очень у него есть, что рассказывать. Похоже на то, что в пользу врача выступала лишь изнуряющая прелесть таинственности. Таинственность. Как между парнем и девушкой в первую встречу: попытаться ли поцеловать, согласится ли она, а если согласится, как выглядит ее обнаженное тело? Загадочность - единственная карта, имевшаяся у его врача, и он не собирался так легко ее сдавать.
  
   Во время этой встречи они оба промолчали пятьдесят минут. Эти пятьдесят минут Яон провел в размышлениях о том, что если бы его врач был зрелой и красивой женщиной, и Яон встал бы и поцеловал ее в длинную, гладкую шею, как бы она тогда отреагировала? Пощечиной? Или стоном удивления, но полуудивления? Однако его врач не был красивой и зрелой женщиной. "Нужно много терпения", - сказал он Яону в конце этой встречи, заполняя счет. "Много терпения". И оба открыли дневники и сделали вид, что и в самом деле собираются еще встречаться.

Научная фантастика

  
   Однажды он прочитал в газете интервью с консультантом по вопросам семьи и брака, утверждавшим, что для обновления сексуальных отношений, супругам следует обнаженными мыть вместе ванну, или покупать особое белье, сделанное из сахара, и облизывать друг друга, пока оно не исчезнет. Яон и его жена не делали ничего похожего на те сложные вещи, о которых прочитали в газете, но и так было ясно, что за эти, очень утомительные полгода, они неожиданно открыли кое-что. Как в фантастических фильмах, где всегда есть некое оружие, которое подбирает частоту человека и он начинает дрожать, пока не вступают в силу некие эффекты и его разрывает, - так ему и его жене удалось найти некую тайную частоту друг друга.
   - Может, съездим заграницу, - в истоме сказала жена, после того как он однажды закончил. - Никогда у нас не было секса заграницей.
   - Был, на Синае, - ответил он.
   - Синай не считается, - она придвинулась к нему и поцеловала в глаза. - Синай это тот же Израиль. Целый и неделимый, но тем не менее. Давай поедем в Грецию.
  

Здесь

  
   В конце концов, в Грецию они не поехали. Хотели, но не сложилось, как раз из-за нее. На работе ему предложили домашнее подключение к интернету, и он часами бродил по сети в поисках имен коллег или знакомых. Однажды нашел на каком-то сайте голландских анархистов фамилию своего соседа сверху. Или, может быть, это был некий другой Реувен Лехиани. Своей фамилии он нигде не нашел, но очень скоро обнаружил, что существуют сайты, где можно, исхитрившись, ввести свое имя. С тех пор он посетил так много таких сайтов, что в последнем поиске получил более семидесяти ссылок на свое имя и фамилию. "Мне нужно бежать отсюда", - подумал он, но в то же время знал, что до тех пор, пока ему не удастся по-настоящему понять, что из себя представляет это "здесь", никаких шансов вырваться у него не будет.
  
  

Совсем один

  
   Однажды ночью приснился Яону почти пророческий сон. И в этом сне он сидит голым на тротуаре в далекой стране. Во сне ему не совсем было ясно, что он там делает. Он посмотрел на свои ноги, нет ли около них брошенных денег. Если бы было немного денег, хотя бы монетка, можно было подумать, что он нищий. Но там ничего не было, и это заставляло Яона думать, что, может быть, и во сне он был всего лишь неудавшимся нищим, или того хуже - уличным лицедеем. Странно, во снах его всегда больше всего интересовало, какая у него профессия. Даже в самых простеньких, когда у тебя выпадают зубы или ты тонешь, первой его мыслью всегда было: "Я - тонущий капитан? Сверхсрочник на ракетном катере? Может быть рыбак?" И, будучи затягиваем в омут сна, он сопротивлялся, пытаясь восстановить по деталям одежды свою исчезнувшую профессию.
  
   Однако в этом сне, в котором он совсем голым сидел на тротуаре, было ясно, что профессия - не главное. И даже то, что он был голым, было не слишком важно. Суть сна заключалась в чем-то совсем ином, чему невозможно было дать название. Этот человек, которым он был во сне, чувствовал такие вещи, что закачаешься, и настоящий Яон, бывший во сне только размышлявшим о профессиях гостем, был несколько смущен тем, что не может быть больше таким, как тот. Странно, думал Яон, завидовать самому себе во сне. И в чем? В том, что я голый? Что сижу на тротуаре? Что я совсем, совсем один?
  
  

Другие мысли

  
   И, наконец, она от него ушла. Странно. Он так много мыслей прокручивал и прокручивал в голове, что она бы закатилась в истерике, если бы только знала, или дала бы ему пощечину, а может, они бы стали рыдать вместе. И все то время, пока он всматривался в нее, чтобы убедиться, что она его понимает, жена Яона думала о своем. С его точки зрения, ее мысли выглядели такими наивными, вроде мыслей о пирогах и десертах, о курорте, о Золотом береге, о здоровье матери. Но, в конце концов, оказалось, что у нее есть и другие мысли, и из-за этих-то мыслей она его и оставила. Да что оставила, развелась. Если бы у них был ребенок, они бы, конечно, смогли найти выход, или, по крайней мере, продолжали бы искать, из-за ребенка. А так - без - не стоило и стараться.
  
  

Нисим

  
   Вечером, через два дня после ухода жены, послышался нерешительный стук в дверь. Яон спокойно подошел, стараясь не обнаружить радости или надежды, и открывая дверь, предварительно не глянул в глазок. В дверях, нагруженные разными молочными продуктами, стояли Нисим Роман и его младшая дочь Левия.
   - Наш холодильник вдруг сломался, - сказал смущенно Нисим Роман. - Прямо сволочь, а не холодильник! Когда завтра утром явится техник, я, ей богу, накостыляю ему по шее! Если у Вас есть место, может быть можно положить что-нибудь до завтра.
   Когда Яон открыл холодильник, Нисим попытался скрыть жалость.
   - Много места, - смущенно улыбнулся он Яону, а Левия разложила все продукты на одной из полок маленькими красивыми кучками. - Мы завтра все заберем, - и они ушли, оставив его одного.
  
   В ту ночь Яон долго не мог заснуть, а когда все-таки задремал, ему приснилось, что он крадется к холодильнику и поедает простоквашу Нисима и его печальноокой дочери, и он тут же в страхе проснулся. Было что-то пугающее в алчности, с которой он думал об этой простокваше. Что-то очень пугающее. Утром девочка пришла и все забрала. Только тогда удалось Яону заснуть. Через пять минут позвонил отец и разбудил его.

Старая гвардия

  
   Если и было что-нибудь, в чем отец Яона был действительно силен, то это писание заупокойных речей. Было у него нечто такое, что позволяло с легкостью находить у покойников те черты, из-за которых по ним тоскуют. В молодости отцу не представилось слишком много возможностей использовать этот удивительный дар. Но сейчас, когда ему и его друзьям уже перевалило за семьдесят, он оказался очень занят.
   - Вельвелэ вчера умер, - сказал он Яону по телефону. - Ты же знаешь, мама его ненавидела, да и у нее сегодня как раз карты, она не придет. Может, ты сходишь со мной на похороны?
   Так Яон оказался в Кирьят Шауле, в тридцатидвухградусную жару, рядом с открытой могилой еще одного из тех, кого отец любил называть "старая гвардия", выслушивающим все эти странные бормотания равина, которому не хватало уверенности и координации, и ожидая, когда отец, как всегда, исполнит своих друзей, и его в том числе, чувством скорби и потери. Однако, в случае Вельвелэ, Яон уже из дому пришел грустным, так что игра была, в основном, уже сделана. Он пытался припомнить черты лица Вельвелэ, знакомые ему с детства, и довольно безуспешно. Что он вспомнил, и причем в мельчайших подробностях, это его редкую способность быть похожим почти на каждого человека, с которым он был знаком. Всякий раз, когда Яон встречал Вельвелэ на улице, он был уверен, что это Пинхас, один из друзей отца, или господин Плискин, тот еврей, у которого когда-то был магазинчик на улице Бялика, или любой другой человек. Отец Яона тоже всегда путал. Все путали. Женщины, хотевшие сделать комплимент Вельвелэ, говорили ему, что он напоминает им какого-то киноактера, и кем бы ни был этот актер, Вельвэле все равно немного на него походил. Рядом с открытой могилой отец Яона рассказывал, что Вельвелэ уже так привык к этому, что когда слышал на улице, как кто-нибудь выкрикивает чье-то имя, неважно чье, он всегда оборачивался, ибо знал, что зовут-то его.
   - Однажды, когда мы сидели в кафе "Авив", - рассказывал отец, и глаза у него были на мокром месте, - Вельвелэ спросил меня, думаю ли я, что все эти путаники, ошибаются также и в другую сторону, и кричат на улице "Вельвелэ! Вельвелэ!" вслед кому-то другому?
  

Дом без тараканов

  
   Во дворе его дома, наполовину загипнотизированные, стояли, уставившись на человека в фуфайке Нисим Роман со своей младшей дочкой. На фуфайке была надпись "Тараканий Эйхман", а под ней изображен гигантский таракан, трепыхающийся на спине. Дезинсектор пытался поднять крышку канализационного люка, и тем временем рассказывал Романам, как главный энтомолог министерства здравоохранения сказал ему когда-то, что дома без тараканов не бывает. Всегда есть немного тараканов, но так как они появляются только в темноте, то когда они пробегают мимо тебя, ты их не замечаешь. А когда уж заметишь, то пусть это будет только один или два представителя, в сущности, им там уже несть числа. И действительно, под крышкой канализации суетилось, наверное, миллион тараканов.
   - Мамочки! - закричала малышка Левия и убежала, и Нисим Роман зашаркал за ней в своих шлепанцах.
   Во дворе остались сейчас только дезинсектор, испуганный рой тараканов, трепетавших в агонии, и Яон, как идиот, потеющий в своем траурном костюме, который отец заставил взять у него напрокат.
   - С похорон на похороны, да? - засмеялся дезинсектор, на секунду прекратив опрыскивать канализационный люк, и показывая пальцем на лоб Яона. Только тогда до него дошло, что он забыл снять картонную кипу, надетую у входа на кладбище.
  

В десять раз сильнее

  
   Один или два раза в день отправлялся Яон следить за своей бывшей женой, заглядывая в ее новую квартиру с одного из деревьев, растущих напротив. Большую часть времени она ничего особенного не делала. Собственно, все это было хорошо знакомо ему по их браку: телевизор, множество книг, иногда какой-нибудь фильм с Яарой. После душа она разглядывала в зеркале свое тело, пощипывая себя в самых разных местах и при этом мило гримасничая. В нее легко можно было влюбиться во время этого действа, и Яон изумлялся этому, как будто увидел нечто новое. Но, может быть, она всегда так делала, просто ему об этом было не известно, потому что он начал наблюдать за ней только после того, как они расстались. Может быть, думал он, в ней есть еще много чего такого, о чем я не знаю, такого, что если бы я знал об этом, когда мы были вместе, я бы любил ее в десять раз сильнее. И я, может быть и во мне есть миллион таких симпатичных вещей, что если бы она знала о них, она бы никогда не захотела уйти. Кто знает, возможно, очень много приятного и милого прошло между ними, рядом с ними, в темноте, как тараканы. И то, что они не почувствовали, еще не говорит, что их там не было.
  

НДС

  
   - Подумай об этом хорошенько, - сказал отец Яона. - Я никогда не был в Индии, да и ты всегда хотел съездить. Твоя мать говорит, что она тоже будет рада несколько недель проветриться от меня. Ну, что ты скажешь? - И когда увидел, что Яон колеблется, продолжил. - Смотри, я свою жизнь уже прожил. То, что мне осталось сейчас, это лишь НДС. Без множества обязанностей, без множества забот. Несколько чашечек кофе-эспрессо с каплей "Наполеона", вместе с милым моим сыном, и может быть, если он не против, какая-нибудь легкая прогулка на слоне. Да и ты, сын, что уж тебе тут делать? Сколько можно подглядывать за бывшей женой в душе? Ведь, в конце концов, тебя арестуют, или ты упадешь с дерева. Не лучше ли вместе с отцом посетить одно из семи чудес света?
  

Индия

  
   Во вращающемся ресторане на крыше их гостиницы в Дели крутили только одну песню - "My Way" Фрэнка Синатры. Одну и ту же, раз за разом, за завтраком, обедом и ужином, три раза в день. Нарастающее влияние нарастающего слушания нарастающей песни, наросло у Яона до умопомрачения. Отец как раз принимал это легко и просто, и даже насвистывал вместе с Синатрой, но Яон отказывался разделять такой подход, и во вторник даже потребовал объяснений у директора ресторана.
   - Why same song? - Улыбчивый индиец покачал головой из стороны в сторону, как это у них принято. - This is like asking why same restaurant go round and round. Restaurant go round and round because this is best restaurant in Delhi. Same with song. `My Way' - best song, and we play only best song in best restaurant in Delhi.
   - Yes? But there are other songs. Also good songs, - сделал еще одну попытку Яон.
   - 'My Way' - best song, - со змеиной улыбочкой твердо повторил мантру директор. - No second best for my guests.
  
   Из этого вертящегося ресторана мир выглядел даже еще более странным, и Яон обнаружил себя запершимся в гостинице, в то время как отец совершал смелые вылазки во внешний мир, и возвращался из них, переполненный новыми впечатлениями и прокаженными приятелями, которые рады были подняться с ним на четырнадцатый этаж в лифте и познакомиться с его очень одаренным сыном, несмотря на то, что сейчас он пребывает в некоторой депрессии.
  
  

Рамат-Ган

  
   Когда отец почувствовал, что Дели исчерпаны, он потащил своего нытика-сына на север, в живописные северные деревни, где даже Яон начал отходить душой. Эта красота, это добросердечие и открытость индусов, вместе с отцовскими рассказами о старой гвардии, смешивались в мозгу Яона в непостижимое, однако до слез трогательное, столпотворение. И так, верхом на слоне в час заката, услышал он печальный рассказ о жизни немецкого боксера, который приехал в Рамат-Ган из Фрайбурга, и из ничего сотворил бар "Атом", и как с рвущимся напополам сердцем, одним жестоким хуком уложил на землю обоих братьев Сенкевич, несмотря на то, что в глубине души осознавал, что нанесение побоев гостям приносит несчастье заведению. И действительно, через три года после этих событий бар сгорел до основания, подожженный одним мавританским гоем с татуированным лицом, которого обидела местная проститутка.
  
   Индусы тоже, как выяснилось, обожали отцовские рассказы. Они внимательно и сосредоточенно их слушали, и чаще всего смеялись в положенных местах, так что Яон иногда забывал, что они не понимают ни слова. При более внимательном рассмотрении он обнаружил, что они не столько прислушиваются к словам отца, сколько сосредотачиваются на его прекрасном обнаженном брюхе, наблюдая, как оно содрогается, когда отец описывает что-нибудь смешное или особо волнительное. Внизу отцовского живота виднелся шрам от операции аппендицита, и один из индусов на ломаном английском объяснил Яону, что каждый раз, когда шрам краснел, они узнавали, что в рассказе произошло нечто очень опасное. Отец Яона брал всю компанию с рекордной естественностью, и продолжал свои воспоминания вслух, сглатывая при этом слюну, от великой взволнованности заливавшую его рот. Он рассказывал о Шайке Брабальте, легендарном старьевщике с соседней улицы, который посреди ночи пробирался по улицам со своей телегой, крушил топором все дорожные знаки "нет въезда на лошадях" и разбрасывал их растерзанные останки на заднем дворе городского отдела уличного движения. Интересно, что бы подумали об этом индусы, если бы все-таки понимали. Несомненно, представляли бы себе этот Рамат-Ган неким весьма экзотическим местечком. Даже Яону, мирно выросшему в трех километрах от арены описываемых событий, отцовский Рамат-Ган казался далеким, не только по времени и пространству, но и по миллиону других измерений, названий которых он даже не знал.
  

Похожий на самого себя

  
   Смерть отца Яона явилась из ниоткуда. Вдруг отец чувствует себя "немножко скверно", вдруг головокружение, вдруг температура, вдруг ищут врача, и его нет. Много пьюм, отдыхаем в комнате. Отец Яона все время улыбается.
   - Эта температура, - говорит он Яону, - даже приятна. Это как после бутылки виски - смеется он. - Только без тошноты.
   Когда Яон оставается с ним наедине, ему кажется, будто ничего и не происходит, но по беспокойству индуса, у которого они живут, ясно, что это серьезно. Отец Яона спокоен, и это не притворство, но и ничего не говорит о положении дел. Ведь речь здесь не идет о смерти, всего-навсего о возврате НДС. Ведь его жизнь уже давно закончилась, и все, что происходило с тех пор, было лишь довеском, чем-то вроде отменного времяпрепровождения со милым сыном в пространных пределах налога на время, взыскиваемого самим временем.
  
   Когда отец умер, Яон похоронил его во дворе дома, где они гостили. Индус, хозяин дома, пытался убедить Яона, что тело лучше бы сжечь, но когда увидел, что Яон упрямится, принес лопаты и сам помог закопать. Когда закончили засыпать могилу, был уже вечер, и Яон занялся волдырем, появившимся на ладони под большим пальцем, размышляя при этом, что написать на могиле. Странно, отец был так хорош в надгробных речах, а сыну не удалось придумать даже предложения. Единственное, что приходило ему в голову в связи с отцом, это что он был похож на самого себя. Множество мыслей смешалось у Яона в голове. Часть из них говорила ему, что вообще ошибкой было хоронить отца здесь, и нужно было отвезти тело в Израиль, и что он должен немедленно позвонить домой, маме, по которой Яон очень скучал, и может быть также своей бывшей жене, очень любившей Яонова отца, и что нынешнее печальное состояние могло бы побудить ее вернуться, хотя бы ненадолго, просто из сострадания. Другие мысли крутились вокруг Брабальта, Вэльвэле, бара "Атом", вокруг всего этого мира, которого Яон никогда не знал, и с которым отец сейчас соединился. Были также мысли о паспортах, о том, "что теперь будет", и еще одна мыслишка, что жизнь до сих пор хранила его, как этрог, в шкатулке с бархатными стенками. И с каким малым числом умерших людей она заставила Яона встретиться за его тридцать два года: отец и девушка-солдат с разбитым сердцем, вдребезги разбившаяся рядом с ним. Он сидел и ждал, когда все эти мысли пройдут, однако поняв, что им не видно конца, встал, воткнул в землю кусок доски и черной ручкой написал на ней печатными буквами "Старая гвардия".

Левия

  
   И после смерти отца Яон продолжал без всякой определенной цели скитаться по Индии. Иногда он чувствовал себя таким серым, тусклым или вообще дерьмом, просто так, без всякой причины. Очень много раз чувствовал себя счастливым, и тоже без какой либо серьезной аргументации. В одном маленьком городишке, недалеко от Оранджабада, он встретил девочку-индианку, которая выглядела в точности как Левия, дочь его соседей. Она играла в классы с другой девочкой, немного старшей, и также как Левия Роман, индийская Левия тоже была серьезной в течение всей игры, и даже когда выиграла, ее глаза оставались печальны. После игры он шел за ней следом до самого дома. Ему хотелось, чтобы и индийская Левия жила на первом этаже, партер, с левой стороны. Так Яон следовал за ней на большом расстоянии, он не смог увидеть, кто открыл ей дверь, когда она позвонила. Открывший что-то сказал по-индийски, но голос его удивительным образом был похож на голос Нисима Романа, и это говорило о том, что в квартире напротив, жил, наверное, Яон-индус. И Яону страшно захотелось постучать в его дверь, но он не отважился.
  
   Он сидел на ступеньках и пытался представить себе, какой жизнь проживает за этой дверью индийский Яон. И в какой степени он действительно похож на него. Разведен ли он, жив ли его отец, есть ли у его отца рассказы об ушедшем Оранджабаде, и есть ли у подруги его жены аромат доступности. Через три часа открылась дверь, и из нее вышел печальный индийский юноша с громадными усами. Он смотрел на Яона, а Яон - на него, не отводя глаз. Через несколько секунд смущенный Яон встал и ушел. Глубоко в душе он надеялся, что этот печальный индус ни капельки не похож на него.
  
  

И никакой привязанности

  
   Все это время, пока Яон скитался без всякой цели, он ни разу не позвонил своей матери в Израиль, и поэтому чувствовал себя виноватым злодеем. Он не звонил и своей бывшей жене, вообще никому. В Индии он тоже не слишком-то общался с людьми, и большую часть времени проводил в одиночестве. До тех пор, покуда не попал в некий приет в Пуне, и там компания из трех израильских санъяси, без всякого на то его желания, пустилась разлагольствовать с ним об экзистенции. Самого болтливого из них звали Баширом. Другие санъяси иногда называли его Цури, но он их поправлял. Башир сказал Яону, что одного взгляда достаточного, чтобы увидеть, что он удалился от центра, и что ему очень жаль Яона, ибо он тоже когда-то был очень далек от своего центра и учился в административном колледже, и только сейчас, постфактум, на половину просветлев, он понимает, как ужасно тогда страдал. Яон попытался прикинуться чуркой, и на ломаном английском известил, что не понимает, о чем это говорит Башир, и вообще, он - турист из Италии. Но его выдал акцент.
   - Человече, - Башир положил руку ему на плечо, - ты обязан больше верить, заниматься деланием, до тебя что, не доходит, что с тобой? Ты во флипе.
   И Яон, который действительно, плохо понимал, что с ним происходит, и что такое флип, еще больше удалился от своего центра и попытался влупить Баширу кулаком. Кулак проскочил мимо. Яон поскользнулся и стукнулся головой о край стола в то самую минуту, когда санъясная троица узрела двух туристок из Германии и ринулась к ним навстречу, чтобы предложить тантрические отношения без привязанности, что поможет им соединиться с самими собой.
  
  

Флип

  
   Дело в том, что Цури, то бишь Башир, или как бы его там ни звали, был совершенно прав и Яон действительно был во флипе и сознание его встало на дыбы. Он ненавидел, он скучал, он тосковал, и все по такой полной программе, что его просто могло разорвать. Он чувствовал себя жертвой, чувствовал себя виноватым, чувствовал правым, чувствовал бог знает кем, но что бы он там не переживал, думал он при этом еще больше. Типичная мысль, к примеру, была такой: ночью, когда мы говорим, что собираемся спать, ложимся в постель и закрываем глаза, - мы не по-настоящему спим. Мы только "как будто" спим, понарошку. Закрываем глаза, ровно дышим, притворяемся, до тех пор, пока этот обман потихоньку не становится реальностью. Быть может, и со смертью точно также. Ведь отец Яона тоже не сразу умер. И все то время, покуда он лежал с закрытыми глазаи и не двигался, еще можно было нащупать у него пульс. Может быть, отец Яона точно так же собирался умереть, как кто-то собирается спать - он просто притворялся до тех пор, пока это не стало правдой. И если это так, то очень может быть, что если бы Яон помешал ему, как ребенок залез бы к нему в постель, открывал бы ему глаз, чтобы проверить, кричал бы: "Папочка!" и щекотал - все это притворство не удалось бы.
  
  

Грация

  
   Яон с окровавленным лбом вернулся в свою комнату. Аптечки у него не было, но и искать сейчас хозяина приюта и просить у него аптечку не было ни малейшего желания. У входа в свою комнату он наткнулся на туристку, которая показалась ему несколько знакомой. Она сказала на ломаном английском, что она француженка и будет рада одолжить ему бинт. Яон ответил, что он итальянец, и даже в конце добавил "грация". Но им обоим было абсолютно ясно, что оба они - израильтяне, которым надоело встречать своих сограждан на востоке. И так, по-английски, она помогла ему забинтовать голову, и он ей улыбался, и пытался вспомнить, откуда он ее знает. В конце концов, совершенно неожиданно для самих себя, они оказались в постели. И уже потом, когда они сказали друг другу свои настоящие имена, Яон вспомнил.
   - Сиван Атлас? - криво улыбнулся он. - По-моему, я когда-то был знаком с твоей покойной сестрой, но только одну минуту.
  
   Ночью Сиван плакала, и, по крайней мере, со стороны ее плач казался освобождающим. И Яон тоже. Он отделялся от слез как воздушный шар, который расстается с еще одним мешком песка, особенно тяжелым, и когда они лежали обнявшись, можно было вообразить, что как только он перестанет держаться за нее, он тотчас вознесется к потолку. Наутро Сиван, следуя своему плану, отправилась дальше, в Дарамсалу, а Яон, у которого никакого плана не было, остался.

Сплошное компостирование мозгов

  
   Яон закурил сигарету. До недавнего времени он пытался бросить курить, но сейчас ему уже вполне было ясно, что это ничего не меняет.
   - Может у тебя есть еще одна, для меня? - спросил Яонов гуру, который был жутким скрягой, к тому же еще и приставучим.
   - Нет, - соврал Яон. - Это - последняя.
   Рядом с ними остановилась весьма красивая туристочка из Голландии и спросила, где общежитие. И гуру несколько туманно ответил ей, что весь мир, в сущности, общежитие, и как бы между прочим, стрельнул у нее сигарету Лаки-Страйк без фильтра и пачку жвачки, без сахара. Он попытался также поболтать с ней, но когда увидел, что она не слишком горит желанием, снова отступил к духовности.
   - Красотка, а? - улыбнулся ему гуру.
   - Спрашиваешь! - согласился Яон. - Но что из этого, гурейший, я же ведь вообще не существую.
   - Ты б вставил ей, а? - ухмыльнулся гуру и затянулся Лаки-Страйком.
   - Как я могу вставлять, если я не взаправдашний, - отбрил Яон гуру, - да и она тоже понарошку?! Поверь мне, все это существование - сплошное компостирование мозгов, и притом не слабое. И именно ты, будучи нашим гуру, должен с этим согласиться.
   - Я бы ее хорошенько отделал, - заверил наш гуру, ничего не слыша.
   Странно, такое множество гурейших послал Шива в мир, и среди них всех ему понадобилось выбрать именно этого, который в придачу был еще и таксистом. Неисчисленны пути, ведущие к просветлению! Будда, например, пришел к нирване через отчаяние, Джуан-Дзы - через бездействие. Интересно, каков был путь его гуру? Яон начал погружаться в состояние бездумия, и действительность вокруг него обострилась, ионизируясь от всяческой грязи и затуманивания.
   - Мне нужно немного денег, купить дал, - гуру стал деликатно трясти его, добиваясь ответа. А потом вернулся и стал есть рядом с ним, стараясь при этом не запачкаться.
   - Как ты думаешь, куда пошла эта голландочка? - спросил он с набитым ртом.
   - Она не по-настоящему существует, - продолжал стоять на своем Яон. - Она просто представление.
   А гуру, которому теперь приспичило пить, стрельнул у него на колу.
   - Однажды, - сказал он, - было у меня кое-что с одной туристкой. Так, ничего особенного, немного толстовата. Но все время смеялась. Я это люблю, когда девочки смеются.
   Яон почувствовал, что все вокруг него стало таять и улетучиваться, как старая мысль, как почти забытое воспоминание.
   - Через минуту я вернусь, - сказал гуру. - Я только хочу кое-что проверить.
   И Яон согласно кивнул головой, хотя знал, что время - всего лишь иллюзия.
   - Если ты дашь мне немного денег, я куплю нам сигарет, - сказал гуру и занялся подошвой своего ботинка. - Посмотри на мои ботинки, они совсем порвались. Так что ты говоришь про голландочку, тебе не кажется, что она в курсе дела?
   Пока гуру гонял за сигаретами, навестить Яона явился Будда, как всегда улыбчивый и толстый, со знакомым шрамом, выглядывающим из-под брюха. И Будда даже принес ему подарок - плетеную корзинку, полную одуванчиков.
   Он подул на одуванчик и весь мир исчез.
  
  
  
  
   * Дал - популярное индийское кушанье из риса под соусом

Альтернативный путь

  
  
   О нем говорили просто как о некоем сервисе: новаторском, революционном, чудовищном - как бы вы это не называли, однако фактически "Альтернативный путь" был большим экономическим успехом, самым значительным из тех, что знал двадцать первый век. В противоположность большинству великих идей, на поверку всегда оказывавшихся тривиальными, проект, именуемый "Альтернативным путем", был все-таки несколько сложнее: Альтернативный путь предоставлял каждому, кто его приобретал, возможность, достигнув некоторого жизненного перепутья, не выбирать лишь один из возможных путей, а продолжать двигаться дальше по обоим. Вы, например, сомневаетесь, сделать ли аборт и бросить своего бой-френда, или, напротив, выйти за него замуж и создать семью? Вы не уверены, стоит ли переезжать за границу, или остаться здесь, при отцовском бизнесе? Теперь возможно осуществить одновременно и то, и другое. Как это работает? А вот как: Вы прибываете на судьбоносную для Вас развилку и не в состоянии принять решение? Отлично! Вы заходите в ближайший к своему месту жительства филиал "Альтернативного пути" и сообщаете им всю информацию о наличествующей дилемме, а потом, на свое усмотрение, выбираете один из путей, и продолжаете себе жить-поживать дальше. Не волнуйтесь, альтернативный путь, тот самый, от которого Вы отказались, не исчезает. Он инициируется на одном из компьютеров фирмы "Если бы да кабы" (зарегистрированный торговый знак), где точнейшим образом обрабатываются все данные. После того, как Вы целиком и полностью прожили свою жизнь, ваш труп доставляется в один из залов "Отклоненного пути" (торговый знак также зарегистрирован). Там вся упомянутая информация в реальном времени передается в Ваш мозг, жизнедеятельность которого поддерживается по эксклюзивной биоэлектронной методике, разработанной специально для этой цели. Таким образом, у Вас, в сущности, появляется возможность шаг за шагом переживать ту иную Вашу жизнь, которой вы могли бы жить.

Мири иль Шири? Хири иль Бири?

Честная старость иль харакири?

Дитя или пес? Воспитать иль родить?

Свалить на Майями иль в дело вложить?

Ликбезы по жизни иль докторат?

Вам по "Пути" - всем, всем подряд,

Волков здесь накормят, овец сохранят,

Немыслимым счастьем Вас одарят.

   Красота! В самом деле, без грана цинизма, красивейшая красота! В мире так мало изобретений, которые бы в полной мере удовлетворяли нуждам человеческим. Девяносто девять процентов из них просто безобразная комбинация агрессивного маркетинга и скудной потребительской диспозиции. "Альтернативный путь", без всякого сомнения, занимает этот один, существенный и полезный процент. Какое отношение, однако, все это имеет к Орену?
   Наш Орен проживает свою жизнь, прямую как линейка, быструю как снаряд, без аномалий, без трудностей, по крайней мере, так это было до настоящего времени. Отец Орена - это уже совершенно иное дело. Отец Орена не только взял альтернативный путь, он еще и беспрестанно вещает о нем направо и налево: "Если бы не этот мерзкий "Альтернативный путь", я бы никогда в жизни не женился на твоей противной мамочке", - говорил он Орену, по крайней мере, раз в день. "Клянусь тебе, иногда мне хочется пустить себе пулю в лоб только для того, чтобы попасть, наконец, в этот "Отклоненный путь". Пуля в лоб, кстати, уж точно выбор плоховатый. "Альтернативный путь" не несет никакой ответственности за качество своих услуг в случае существенного повреждения тканей мозга. Орен знал, что отец на самом деле вовсе не собирался этого делать, и надеялся, что мама тоже это понимает. Но все равно поведение отца ужасно ее доставало. "Если бы он вместо этого взял альтернативный путь по поводу моего рождения", - пытался Орен утешить мать, - "он бы занудствовал точно так же: "Я бы пустил себе пулю в лоб только для того, чтобы прожить свою жизнь еще раз, без этого эгоистичного ребенка, который, если я завтра умру, не удосужится даже прочитать по мне кадиш". Ты знаешь отца, к тебе это не имеет ни малейшего отношения".
   Дело в том, что в связи с беременностью Ореном его мама действительно взяла альтернативный путь, но она была достаточно осмотрительной, чтобы никогда ему об этом не рассказывать. В случае с мамой отклоненный путь вел ее к скорому разводу, удачному бизнесу и счастливому второму замужеству. Ничего страшного, и эту жизнь ей удастся прожить!
   Орен всегда любил больших, смуглых женщин, с увесистой грудью и полными губами, а Мика, которая была, кстати, весьма красивой, выглядела ровно наоборот: худая, плоская как доска, с губами толщиной в кредитную карточку. Но любовь, как говорится, слепа, и Орен влюбился. Перед свадьбой альтернативного пути они брать не стали, и даже перед рождением близнецов от него отказались. Орен принципиально возражал против этого, он говорил, что человек должен нести ответственность за свои решения. А Мика, та давно уже промотала свой путь с прежним приятелем, когда в реале отклонила его предложение руки и сердца. Мысль о том, что после смерти, она выйдет замуж за другого, довольно таки удручала Орена, однако прибавляла ему амбиций. И желание чувствовать, что именно он - ее правильный выбор, заставляла его пребывать еще лучшим мужем.
   Прошли годы и как-то на песах, через шесть месяцев после того, как Мика завершила свой первый путь и оставила Орена в одиночестве, внуки спросили его, каким был его альтернативный путь, и он ответил, что никакого такого пути не было. Дети ему не поверили. "Дедуля врет!" - кричали они. - "Дедуле стыдно!". Потом они выкрали афикоман, а он сделал вид будто не находит его, и открыли дверь для Ильи пророка, отказавшегося войти. В те годы люди почти перестали пользоваться услугами "Альтернативного пути" и перешли на "Третьего - дано" (зарегистрированный торговый знак), который предоставляет Вам еще и третий путь, и обольщает отправиться по нему без всякой дополнительной платы.

Ибо лучше три птицы в руке,

Чем на дереве - две.

Прямо сегодня в "Третьего - дано",

А мир весь - разом! - на дно.

  

Содержание

Толстяк 1

Стреляют в Товию 3

Один поцелуй в Момбасе 6

Твой человек 7

Доброе дело - один раз в день 10

Шрики 12

Восемь процентов от ничего 14

Глубокое удовлетворение 17

Грязь 21

Миланька 22

Добровольский 25

Сияющие глаза 28

Бени Багажник 31

Реммонт 34

Человек без головы 35

Тартар из лосося 37

Моя лошадка 40

Разница во времени 43

Моя обнаженная девушка 44

Бутылка 48

Экскурсия в кабину пилота 50

Мысль под видом рассказа 53

Теория скуки Гура 55

Грудь девушки, которой восемнадцать 57

Паамася 59

Младенец 62

How to make a good script great 63

Нерушимые правила 65

Рабин умер 67

Славная пара 69

Угол 71

Последний рассказ и всё тут 73

ЯоН 75

Альтернативный путь 87

  
   1
  
  
   19
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"