Дружинин Руслан Валерьевич : другие произведения.

Двоеверие ч.12

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  - Не вернёшься, не вернёшься! Никого у меня больше нет! Никого! - Дашутка свернулась на полу посреди разгромленной комнаты. Сундуки Жени стояли раскрытыми, книги с полок повалены, сбитая постель размётана. Дарья заливалась слезами, прижимая к груди авторучку, которой до отъезда писала сестра.
  
  Второй день подряд она не находила себе места. По доброте душевной Серафим отпустил её из лазарета, но в родительском доме, где она теперь осталась одна под присмотром Тамары, на Дарью накатила гнилая тоска. Повсюду в светлице она разыскивала вещи старшей сестры, словно прикосновение к ним согревало и можно снова почувствовать рядом родную душу. Без напитанных силой вещей к ней подкрадывалась та самая надоевшая тварь одиночества с помутнелыми от гноя глазами.
  
  Но вещи - лишь вещи: стоило согреть их в руках, наделить своим запахом и теплом, как след исчезал. Женя содержала комнату в чистоте и идеальном порядке, но каждый ящик Дарья перевернула, каждый шкафчик открыла, одежду, тетради и книги и разные мелочи вывернула из сундуков. Она цеплялась за авторучку и рыдала навзрыд, пытаясь всем телом вжаться в кусочек металла и пластика. Но вот и излюбленная вещь Жени остыла. Тотчас Дарья почувствовала на себе чужой взгляд - Он снова подкрадывался из угла, роняя бурую слюну из гнилой пасти.
  
  - Тебя нет! - в отчаянье бросилась она к старинному сундуку, где Женя хранила своё приданое, оставшееся от матери, и выхватила первое попавшееся под руку платье. Тварь оскалилась, отступила и снова исчезла в тени. Дашутка обмерла с платьем в руках, словно впервые увидела учинённый ей беспорядок.
  
  - Что же это я? - пробормотала она запёкшимися от жара губами. - Что же это со мной?
  
  Летнее платье нравилось Жене, но она его не надевала, разве что только на какой-нибудь праздник, потому что считала такую одежду чересчур легкомысленной. Но отчего-то именно это платье согрело Дашутку сильнее всего. Дело не только в тепле близкой души на вещах, но и в чувствах, которые испытывала к ним хозяйка.
  
  Недолго думая, Дарья скинула всю одежду и натянула на себя платье. Словно бы сама Женя её обняла и сердце перестало болеть от тоски. Пока платье её согревало, Дарья легла на постель и попыталась уснуть, так хотелось забыться от ужасной реальности хотя бы на час, но ещё больше она боялась, что Зверь явится к ней во сне, ведь в кошмарах он имел над ней полную власть.
  
  Зверь боялся отца и сестру, но рядом с отцом тяжело, его строгость и нелюбовь отталкивали Дашутку. Лишь рядом с Женей спокойно, и Гнилушка никогда не приходит, когда они вместе.
  
  - Святая... святая, - шептала Дашутка, в беспамятстве оглаживая себя по плечам. Будь её воля, она бы повесила платье вместо иконы, как плащаницу Господню, а вместо Него самого поминала в молитвах сестру.
  
  В сенях зашаркала обувь. Дарья вздрогнула, дверь открылась и в горницу вошла Тамара с накрытой полотенцем кастрюлькой в руках.
  
  - Святый Боже... - вырвалось у неё из груди, когда нянечка увидела беспорядок. - Ведь всего на час оставила! Что же ты тут натворила, Дашутка?
  
  Дарья привстала с кровати, тепло платья немедля начало угасать, как брошенный под дождём уголёк. Она крепко схватила себя за плечи и горько заплакала.
  
  - Девонька моя, родненькая, что ты! - Тамара поспешила поставить кастрюльку и скорей к ней подойти. - Ну что ты! Будет тебе, будет.
  
  Она вытирала слёзы Дашутки сухими морщинистыми руками, в простоте своей не догадываясь, что сама же развеяла сокровенную силу платья.
  
  - Ну, зачем ты всё разбросала? Зачем в платье Женечкино нарядилась? Вот вернётся она и рассердится, что у неё беспорядок и одежда помятая.
  
  - Не вернётся она! Не вернётся! - завыла в голос Дашутка. - Нет её! Ратник раненый не соврал - всех на дороге убили!
  
  - Тише, тише, - обнимала и хлопала её по спине нянечка. - Господь не даст плохому случиться и Женечку защитит. Нет силы такой, чтобы свет Его погасила, а Женя для нас сама будто солнышко! Вот увидишь, всё хорошо выйдет и все вернутся домой, и отец, и Егор, и сестрёнка твоя ненаглядная. Ты только не плачь, Дашенька, сердце-то себе не рви!
  
  Они так и сидели в обнимку, покачиваясь. Тамара всё приговаривала, утешала её, а когда Дашутка чуть-чуть успокоилась, помогла ей умыться и усадила за стол. В кастрюльке она принесла толчёный картофель и немного солёной капусты. Пищи весной хватало не всем, но Тамара старалась готовить для девочек самое вкусное и их любимое. Дарья смотрела мимо еды невидящим взглядом. Няня бережно нарезала хлеб, положила в тарелку кусок и вдруг вспомнила.
  
  - А хочешь я тебе варенья из земляники нашего принесу? У меня есть, в погребе, на твои именины отложено. Так давай откроем его сейчас, немножко побалуем себя, а? Хочешь?
  
  Дарье вовсе ничего не хотелось, она искоса метнула взгляд в тёмный угол.
  
  - Я сейчас! Обернусь мигом, во всём Монастыре такого, наверное, ни у кого больше нет, а я вот сберегла. Ты только обожди меня, Дашенька, я быстро.
  
  Тамара торопливо поцеловала её в голову, накинула тёплую куртку и вышла в сени.
  
  У Дарьи зуб на зуб не попадал. Из тёмного угла возле печи к ней тянулась плешивая тварь с больными глазами. Дашутка смотрела на него боком, не желая верить в него. Она устала искать вещи сестры, ей хотелось, чтобы Зверь наконец-то ушёл! Вот сейчас, через минуту он начнёт таять, как дым и даже следа от него не останется. Вот сейчас... он потянулся к ней носом. Вот сейчас... он открыл щербатую пасть и уронил кровавые нити слюны. Вот сейчас... покрытый коростой нос ткнулся ей в голени и зубы дёрнули за подол платья.
  
  - Уйди! Сгинь от меня, паршивая гадина! Тебя нет! Нет тебя! Тебя нет! - завопила она и швырнула в тварь тарелку с едой. Дарья кричала, махала руками, бросала в угол, что попадётся, а после шатнулась к постели и упала без сил.
  
  Рука ненароком нырнула под подушку и коснулась собачьего меха. Она вздрогнула и вытащила ту самую рукавичку, про которую даже думать забыла. Но стоило прикоснуться к ней, как душу обдало теплом. Дарья так и не вернула Илье пропажу. Наверное, он и не особо тревожится, но вот для неё рукавичка - истинное сокровище.
  
  Дарья встала, вернулась к столу, положила рукавицу и опустилась на табуретку. Подперев подбородок рукой, она нежно гладила шерстяную подбивку, по-прежнему пахнущую хозяином. В рукавичке Илья, наверное, много работал. Когда она закрывала глаза, то ясно видела, как изо дня в день рукавица служит ему, сжимает рубанок или топор, берётся за поленья или за обледенелую дужку ведра, похлопывает по горячему лошадиному боку. Видения казались настолько реальными, что Дарья расслышала само дыхание Ильи. Наедине с рукавичкой она словно бы вживую встретилась с ним.
  
  - Не могу я одна, - пожаловалась рукавичке Дашутка. - Без Женечки меня никто не спасёт и чудище меня одолеет. Сколько было во мне смирения - всё терпела, молилась, на коленях спасенья ждала, а теперь невтерпёж. Измучила меня погань ходячая, не хочу одна с ней бороться. Ты мне нужен, Илюшенька, чтобы нежно касаться друг друга, чтобы добрыми словами и мыслями зло отгонять.
  
  Как легкий шепоток из воспоминаний к Дарье вернулась мысль об украденной из лазарета бутылке вина. Пока Тамара не вернулась, она торопливо вынула бутылку из-под кровати и поставила её на стол. Хлебный нож пригодился, чтобы срезать сургуч и вилкой вытащить пробку. Сладковатый и терпкий запах разнёсся по всему дому, рассудок Дашутки заполнили голоса и видения. Нож подрагивал в крепко сжатой руке, она вслух размышляла.
  
  - Что же, если крови у меня не случилось, так придётся ради любви потерпеть.
  
  Она закатала рукав, приставила нож к плечу, но лишь только лезвие коснулось кожи, как нестерпимо сильная боль заставила его отнять.
  
  - Господи, что же я делаю? - пробормотала она.
  
  "Режь!"
  
  Дарья вздрогнула и прислушалась.
  
  "Режь!" - повторил грудной лай.
  
  Острая кромка медленно погрузилась в плоть и надрезала, из раны сбежала тоненькая струйка крови. Дашутка затряслась от страха и боли.
  
  - Достаточно, хватит! - пролепетала она. Но рука с ножом онемела и не слушалась, будто чужая.
  
  "Режь! Ещё глубже! Сильнее!"
  
  Дашутка разрезала плечо снова.
  
  "Режь! Режь! Режь!"
  
  Она вскрикнула, окровавленный нож вывалился из руки. На правом плече сильно кровоточили три глубокие раны.
  
  - Хватит! Пожалуйста, пощади меня! - то ли приказывала, то ли умоляла она, и чужой рык исчез. Не сразу, но всё-таки Дарья нашла в себе силы подняться, сцедила кровь в бутылочное горлышко с правильным заговором и крепко закупорила пробку. Комната перед глазами пошатывалась, от порезов по всему телу толчками разносилась острая боль, рукав платья вымок от крови. Она с трудом натянула пальто, сгребла со стола рукавичку, спрятала бутылку с вином поглубже в карман и, даже не покрыв головы, вышла из дома. Тамара задерживалась, но Дарья и не собиралась её ждать.
  
  Улицы слободы качались, как люлька. Обеспокоенные лица прохожих, вопросы. Дарья слышала, как она отвечала, пусть и со стороны и невнятно. Вот корпуса мастерских из белого кирпича. Ватага парней тащит к воротам зелёные ящики. Рабочие знают, где отыскать Илью. Дарья вошла в мастерские, но не почувствовала его запаха из-за грома станков и вони селитры. По пути через цех её остановил старый мастер и сразу подошёл ратник. Сначала её хотели выгнать из цеха, где собирали однозарядные винтовки и штамповали патроны, основной товар Монастыря, но она упросила их и ей наконец указали: Илья в дальней комнате, вдали от гремящих станков, верстаков и плавилен занимается каким-то "особенным поручением". Клеёнчатую дверь с табличкой "Тонкое ремесло" она толкнула и попала в пропахшую масляными красками, лаком и стружкой коморку. Но здесь его запах и взгляд, его светлые кудри. При виде Ильи она замерла возле порога.
  
  - Дарья? - оторвался он от работы, явно не ожидая её увидеть. Звук его голоса разрушил остатки её уверенности. Всё, что Дарья придумала по пути сюда и собиралась сказать, попросту вылетело из головы.
  
  - Ты что хотела? - Илья недовольно схватил со стула кусок тёмной плёнки, торопливо накрыл что-то на слесарном столе, при этом упала банка и тёмно-серое пятно клея растеклось по стружкам и полу, под плёнкой что-то с неприятным хрустом сломалось. Илья выбранился и рассержено глянул на Дашутку. - Ну, чего тебя принесло?
  
  Она вздрогнула и заметалась глазами по хламу, словно желая найти в стопках фанеры, недокрашенных наличниках и банках с кистями причину своего появления. Наконец, она вспомнила про ту самую вещь, которую до сих пор сжимала в руке.
  
  - Ты рук... рукавичку потерял, - с запинкой протянула она свою драгоценность. Илья взял, оглядел её и нахмурился.
  
  - А? Ну так да! Мне мать новую сшила. Эту ты нашла где? Ну, спаси тебя Бог.
  
  Илья легко сунул рукавичку в карман, всем видом показывая: дело кончено и не мешало бы ей уйти. Но Дашутка не желала возвращаться в родное тепло, где её поджидал ужас, и тупо уставилась на Илью, который столь беззаботно взял и отнял её единственное спасание. По щекам Дарьи хлынули слёзы.
  
  - Да ты чего? Ну ладно тебе, что же ты в самом деле! - опомнился Илья, осторожно взял её за руку и посадил на стул рядом со столом. Она всхлипывала и мотала головой, но как же сказать, что без него ей жизни нет? Как сознаться, что только он ей теперь и свет, и защита? Илья участливо держал её за руку и как мог старался утешить. Неужто сам догадался, как он дорог ей?
  
  - Ну, не плачь, Даша. За Женей Волкодавов послали, да и сам Настоятель подземников не упустит: знает их, как облупленных! Вернётся твоя сестрица, нечего тут...
  
  Вот оно что! Не знал, не понимал Илья, что с ней творится. Впрочем, так даже лучше. От одного осознания, что он с ней ласково разговаривает, смотрит приветливо и за ладонь её держит, в душе у Дашутки расцвели первоцветы.
  
  - Верно ты говоришь, отправили Волкодавов, даже отец за Навью пошёл, - опустила глаза она. - Только вот ни один человек живым ещё от Нави не возвращался. От них не сбежать и вырвать кого из подземелий их невозможно. Как подумаю, что не увижу больше ни отца, ни сестру, так в глазах свет темнеет.
  
  Дашутка прикрыла дрожащие веки ладонью, и Илье пришлось снова её успокаивать.
  
  - Да если о родных есть кому так тревожиться, кому ждать их, разве может что плохое случиться? - теплее сжал Илья её руку. - А помнишь, в прошлое лето караван наш от Нави отбился? Если у про́клятого рода разбой не задался - они дело бросят. Вот напугает их твой отец, и они Женьку в норы не уволокут.
  
  - Хорошо с тобой, Илюшенька, светло, - вытерла слёзы Дашутка и несмело ему улыбнулась. - Из всех в нашей общине ты самый добрый и чуткий, не страшно тебе даже самое глубокое горе доверить и даже самую хрупкую душу.
  
  - Тут уж ты меня перехваливаешь, - беззлобно рассмеялся Илья. - Нет, уж скорее ты во мне своё доброе отражение видишь. Вон как в лазарете усердствуешь, ни с кем за всю жизнь не рассорилась. А то знаю я, какой у вас народ девичий и как порой зажимают, и на дорожку боталом наметут, и в глаза.
  
  Дашутка тотчас вспомнила надменную улыбку Фотинии, её слова о сватах к осеннему спасу и немедля представила, как она её перед Ильёй оговаривала. И ведь как легко оговорить! Сама точь-в-точь как царица медной горы сияет, красотой жаркой манит, одной силы в голосе столько, что, лишь засмеётся - искры сыплют по дружкам и поднимается смеха волна. А Илья? Золотые кудри, взгляд ясный - глаз не отвести! Солнце утреннее взойдёт и то меньше светит, нежели он доброй улыбкой одарит. Промеж них Дарьи словно бы нет. Она поглядела на свою тонкую худощавую руку с синими жилками и на глазах навернулись слёзы.
  
  - Было бы во мне столько света и силы, всякий бы меня любил. Но даже если Бог не дал, то я любила бы верно, - заключила она в ладонях руку Ильи. - Всё, что есть отдам, всё исполню, только бы быть рядом с любовью. На колени бы перед ней встала, молилась бы на любовь, - пыталась перехватить она его взгляд, - душу бы ей отдала, лишь одной бы ей верность хранила - не то что другие, красивые, гордые, ветреные. Пусть они солнцем сияют, я бы для любви своей в рабство пошла, я бы ей покорилась, я бы край одежд её целовала, стала для неё верной тенью. Я бы часа не прожила без любви, лишь бы она меня защищала, - Дашутка укрыла лицо в ладонях и снова расплакалась.
  
  Илья молчал, будто бы на что-то решался. От ожидания она каждый миг леденела.
  
  - Что ж, пусть тогда тебе Бог пошлёт такой же любви, как Он мне дал, - наконец ответил Илья и уронил сердце Дашутки. Он не видел её и беззаботно, и светло улыбался. - Знаю, иные девчонки хвостом вертят, играют. Не привык я за такими бегать, а, всё же, сколько б не бегала - деваться ей некуда. Всё равно моей будет.
  
  Дашутка ушам не верила и не видела в его взгляде себя.
  
  - Отец твой пообещал мне помочь дом поставить, материалы и трудников в помощь дать. Для своей любви я и до старшего мастера поднимусь, мне на совесть работать не лень. А родители-то как рады! У себя, видать, в сердце любовь мою благословили. Должно быть и на небесах всё уж заключено.
  
  Из Дарьи словно отхлынула сила. Она медленно сползла со стула, охватила Илье колени и зарыдала.
  
  - Помиловал бы ты меня, Илюшенька!
  
  - Брось, да ты чего! - опомнился он.
  
  - Не слушай, что про меня говорят - всё наговоры! Я хочу... хочу... - хватала она его за одежду. - Илюшенька, словом меня своим не убей!
  
  - Да всякого счастья тебе желаю, чтобы и ты любовь свою встретила, про какую мечтаешь, - поднимал он и усаживал её обратно на стул. - ты ведь умница, скромница, тихая и послушная, да любой же обрадуется дочь самого Настоятеля замуж взять! - пошутил он. Дарья чуть не завыла, тогда он зачастил. - В лазарете на тебя Серафим не нарадуется, о больных так заботишься!
  
  Дарья вздрогнула.
  
  - Да, забочусь, - потеряно отвела она взгляд. - Не могу я без них, и им со мной даже лучше, - она сжала бутылку в кармане и достала её, словно нож. - Вот, что больные мои мне оставили, - вино опустилось на стол. - Нынче самой так больно, живу как в бреду, и тоскливо мне, страшно, боюсь останусь одна, нелюбимую сиротою, Илюшенька, - прикрыла она руками лицо и долго прерывисто выдохнула.
  
  - Ну уж, сиротою. Для кого жить найдётся, да хоть ради близких, ради дела полезного, там и любовь встретишь, вот и настанет у тебя счастье. В жизни ведь главное - счастье? И мы вместе с тобой, и Господь, - он потёр неуютно ладони между колен, не зная, куда деть глаза, и ненароком поглядел на бутылку. - Неужто ты этим зельем хочешь горе лечить? - взял он вино и заметил распечатанную из-под сургуча пробку.
  
  - Ты бутылку не открывала?
  
  Дашутка испуганно замотала головой.
  
  - Так оно, наверное, выдохлось или вовсе пропало. Такое лучше не пить.
  
  - Я не знаю! - взволновалась Дашутка. - Ничего мне не лучше! Должно быть последнее моё это горе!
  
  Она вскочила, но Илья перехватил её за руку.
  
  - Погоди! Стой, Дашутка. Раз уж пришла, так садись, вот... - засуетился он и отодвинул с тумбочки обрезки фанеры, вытащил ящик и вынул оттуда две помятые жестяные кружки. Ещё раз придирчиво поглядев на пробку, он всё же откупорил вино и налил. Но перед тем, как пить, накрыл кружку Дарьи ладонью.
  
  - Погоди, первый выпью, попробую.
  
  Дашутка кивнула и оставила свою порцию на столе. Илья медленно поднял кружку и поглядел на тёмно-алую жидкость.
  
  - Чтобы отец твой и сестра живыми вернулись. Чтобы одной тебе не остаться и жить счастливо, - пробормотал Илья и пригубил вино. Когда он распробовал, то начал пить глубокими большими глотками. Дашутка следила за каждым его движением, не отводя глаз. Здесь, в этой маленькой комнатке, могло случиться любое. Любое! И ужасное преступление, и прекрасное чудо. А где чудо, там и колдовство.
  
  Щёки Ильи раскраснелись, глаза чуть пошли поволокой и заблестели. Ничего особенного не случилось, и Дарья беспокойно заёрзала, теребя и крутя янтарный перстень на пальце.
  
  - Сладкое, Церковное, - неловко ухмыльнулся он. Илья быстро хмелел, на глазах становился квёлым и вялым. Он пододвинул к ней помятую кружку, но Дарья не прикоснулась и смотрела лишь на него.
  
  - Что же ты, больше не хочешь? - всё внимательнее присматривался к ней Илья. - Может мне домой тебя отвести?
  
  - Нет, Илюшенька. Ты лучше поцелуй меня.
  
  - Ну уж ты и придумала! - усмехнулся он, но совсем неуверенно. - У меня невеста есть. Слушай, не доводи до греха.
  
  - А ты греха не ищи там, где нет, - не отпускала его глазами Дашутка и бережно вплела его пальцы в свои. - Ты только руку мне поцелуй. Так мне легче заснётся.
  
  Илья мотнул головой, будто бы отгоняя от себя наваждение. Взгляд его соскользнул на голые колени Дашутки из-под пальто.
  
  - Ты, наверно, замёрзла? Я сейчас поищу что-нибудь. Здесь было где-то старое оделяло... - он рассеяно оглянулся по мастерской, словно уже ничего в коморке не видел. Дарья крепче стиснула руку Ильи в ладони.
  
  - Нет, ты только на меня смотри, Илюшенька. Хочешь я тебе песню спою? Ты таких песен ещё не слышал, они из самого сердца идут, сама душа в эту песню вплетается.
  
  Дарья прикрыла глаза и запела.
  
  Не взыщи, мои признанья грубы,
  Ведь они под стать моей судьбе.
  У меня пересыхают губы
  От одной лишь мысли о тебе.
  
  Воздаю тебе посильной данью -
  Жизнью, воплощенною в мольбе.
  У меня заходится дыханье
  От одной лишь мысли о тебе...
  
  Илья пошатнулся и опёрся о стул и невольно наклонился к Дашутке. Она раскрыла глаза и секунду они в упор смотрели в лицо друг другу, тотчас он с жаром её поцеловал. Дарья обняла его, сжала за золотые кудри. Илья прижимался к ней ближе и ближе и стягивал с неё пальто. Всё было так, как ей хотелось. Нет, даже лучше! Всё было так, как она и мечтать не могла. Илья прижимался к ней, как к невесте, и ничего, ни скупая вера, ни чужая любовь, больше им не мешали. Но в тот же миг дверь в мастерскую с шумом раскрылась. На пороге стояла бледная от страха Тамара. Седые волосы няни выбились из-под платка, сам платок сполз на затылок, глаза вытаращились на Дарью с Ильёй. Поначалу она не могла выговорить ни слова, но затем с хрипом выдохнула.
  
  - Ты что? Ты что делаешь, ирод! Пошёл прочь от неё, кобелина!
  
  Она накинулась на Илью, оттолкнула его на штабеля деревянных брусков. Няня захлёбывалась от страха и силилась связать свою речь, но выходили одни только сиплые обрывки.
  
  - Кровь дома... ножик! Прохожая подсказала... Дашенька, да как же это он, как он только осмелился!
  
  - Томачка, милая, ты всё неправильно поняла! Не виноватый он! Не виноватый! - бормотала Дашутка. Илья тем временем встал. Лицо его перекосилось от злости, будто у него отобрали заслуженное. Тамара схватила Дашутку за руку и потащила к дверям.
  
  - Дарья, не уходи! - закричал им вдогонку Илья.
  
  Тамара успела вытолкнуть Дарью за дверь и попыталась захлопнуть её перед Ильёй, но он вмешался.
  
  - Люди добрые, помогите, он пьяный! - завизжала Тамара. Из цеха подбежали рабочие. Илья так ударил, что дверь покосилась. Тамара закричала, заслоняя Дашутку собой и отталкивая подальше. Тотчас подоспели мастеровые, с руганью скрутили Илью и оттащили его назад в мастерскую. Он рычал и боролся и лишь четверым удалось его повалить.
  
  - Да что же он, взбесился что ли, медвежище! - ругались и заламывали Илье руки.
  
  - Дарья, не уходи! - не своим голосом орал он.
  
  - Не виноватый он! Слышите?! Не виноватый! - заливалась слезами Дашутка. Перепуганная насмерть Тамара хотела оттащить её прочь, но случайно схватила за изрезанное плечо.
  
  Дарья завопила, да так, что Тамара испуганно отшатнулась. Она завалилась боком на пол оружейного цеха и потеряла сознание. Тамара застыла над ней, глядя на свою перепачканную в крови руку.
  
  - Господи-Боже, да что же это такое!
  
  Глава восьмая
  Святые жертвы
  
  Ещё прежде, чем Навьи Рёбра увидели Шесть Рыжих Клыков, до них донёсся частый металлический грохот. Удары разносились над лесом и заставляли воздух вздрагивать, подобно живому созданию.
  
  Сирин отстала от состайников, прихрамывала и больше не хотела вырываться вперёд. Яр первым увидел шесть труб из красного кирпича, уже потемневших от времени и непогоды и наполовину разрушенных бурями. Вершины казались обломанными клыками мёртвого зверя, задравшего пасть к низкому небу и словно пытающегося прогрызть облака.
  
  Подножие древних труб скрывал "позвоночник" зверя - три длинных заводских корпуса. Мостки между ними - суставы и рёбра. Паутина старых рельс - вены и жилы. Главный корпус - могучая грудь. Из неё и доносилось то самое частое металлическое биение сердца.
  
  Яр остановился на окраине леса, чтобы лучше рассмотреть заводские корпуса и принюхаться к воздуху. Он чувствовал горький запах металла и дыма, хорошо известный по прошлой схватке с Железными Кузнецами. По всему видно, что великанское племя любит простор и нарочно выбрало для себя это логово.
  
  - Ох, Яр, чую не вернуться нам, ежили сунемся, - предупредил его Сава с опаской. С большой осторожностью состайники оглядывали завод издали. Место перед бетонной оградой стояло открытое, с низкорослым колючим кустарником, так что не спрячешься и быстро не перебежишь. Любое племя вокруг логова обязательно поставит дозорных. Если Железные Кузнецы до сих пор не заметили их, то непременно увидят Навьи Рёбра, когда те пойдут через пустырь. Поверить обещаниям чужаков - всё равно, что на ветер надеяться, значит жди выстрела из окна или с крыши.
  
  - Может обережёмся сначала и поглядим? Разведать бы надо, только опосля входить внутрь, - предложил Сава.
  
  - Я первый пойду, там и поглядим, надо бояться кого или нет, - хмуро бросил Вольга.
  
  - Тебя пристрелят скорее, - с усмешкой поддел его Свирь.
  
  - А тебя к колесу прибьют, ибо ты, кобель трусливый, лапки подымешь и в полон им сдашься! - рыкнул на то здоровяк.
  
  - Руки не отросли меня полонить!
  
  - А вот поглядим!
  
  - А вот поглядишь!
  
  - Я один пойду, - оборвал Яр перебранку. Они удивлённо уставились на вожака, Сирин испуганно подбежала и взяла его за руку.
  
  - Один пойду, вас не надо, - повторил он и оттолкнул ворожею. Яр перекинул ремень винтовки через плечо, проверил нож и подсумки на поясе. - Незрячий ждёт одного меня. Если захочет напасть и схватить, то донесите про это Старшим. Если же меня сгубят, то...
  
  Он не договорил, Сирин вцепилась в него, так что Яру пришлось её отдирать.
  
  - Ко мне иди, Черноглазка, догреемся! - Свирь со смехом схватил Сирин за талию, но она вырвалась, драные юбки взметнулись и к горлу Свири прижался воронёный атам.
  
  - Ох, вэй... - выдохнул Свирь, убирая руки, - а у пташки-то коготки имеются.
  
  Сирин цокнула на него языком и вдруг с размаху хлопнула Свиря по голове. Тот взвыл, зажал ладонью отрезанное ухо и скрючился. Ворожея отбежала и затаилась поблизости, в лесной тени, чтобы приглядывать, что Яр собирается делать дальше.
  
  - Вернусь - второе ухо отрежу, - пригрозил вожак. В глазах Свири блеснули слёзы, на губах вскипела слюна, он зашикал, но непонятно: плакал ли он или смеялся.
  
  Яр выпрямился в полный рост и лёгким шагов вышел из-под лесной тени на открытое место. Посреди пустыря он остановился и ещё раз поглядел на красноватую громаду завода. Железные Кузнецы могли тотчас выстрелить ему в грудь или в голову, но никто не стрелял. Даже биение металлического сердца не замедлило своих грозных ударов. Кроме звонкого грохота вокруг не слышалось ничего. Лязг металла распугал даже птиц.
  
  Яр представил, на заводе работают не Кузнецы из плоти и крови, а исполинские Боги. С приходом Долгой Зимы они не бросили дела, растапливают домны до белого жара, выплавляют руду и выковывают оружие.
  
  Он прошёл дальше, через поваленный бетонный забор, мимо штабелей рельс и вросших в землю деталей какого-то огромного механизма. Над воротами в цех Яр увидел начертанные углём Навьи руны. Тот, кто осмелится нарушить черту, сурово ответит перед хозяевами.
  
  Яр вошёл внутрь цеха и невольно остановился. Никогда прежде он ещё не бывал в таком просторном доме. Потолок на высоте трёх этажей, но ни одного перекрытия или простенка внутри. На рельсах стоят четыре тяжёлых платформы. Вдоль стен тянутся металлические лестницы с ржавыми контрольными будками. Вдоль сводов прежде скользили подъёмники с грузом, но теперь на них болтались лишь ржавые цепи. Единственной подсказкой, где скрываются Кузнецы, был грохот в глубине цеха.
  
  Яр пошёл дальше и наткнулся на бетонную лестницу, ведущую в подвальные помещения. Он вынул нож и спрятал его в рукаве и осторожно спустился. Глаза быстро привыкли ко мраку, коридор под цехом разветвлялся на боковые проходы, по пути Яр встречал разбитые трансформаторные щитки, под ногами рассыпался и гремел мелкий хлам, гнутые металлические пластины, обрезки проволоки, болты и куски проводки. Впереди, на границе Навьего зрения, чернела тьма. Яр не видел, куда он идёт.
  
  В подвале оказалось теплее, чем в цехе. Яра даже бросило в пот. Из тоннеля потянуло горячим и горьким запахом гари. Яр ощутил, как кто-то вышел и побрёл у него за спиной. Видимо, чужак появился из одного из боковых проходов. Яр продолжил идти, но теперь ощущал на затылке внимательный взгляд конвоира. С каждым пройденным ответвлением провожатых назади прибавлялось, но пока что никто не набрасывался.
  
  По звуку шагов Яр насчитал пятерых за собой, но вдруг перед ним вспыхнул свет. Прожектор ослепил Навье Зрение. Теперь Кузнецы могли накинуться на него и связать, или даже попытаться убить. Яр тут же выхватил нож и пригнулся. Но никто не напал. Свет заступила фигура Незрячего. Вожак Кузнецов был так велик, что сединами касался подвального потолка. Яр разглядел за ним запертые металлические ворота. По бокам от Незрячего встало по Кузнецу с тяжёлыми палицами.
  
  - Неужто явился, - пробасил великан. - Мы думали струсишь.
  
  - У нас договор! - не выпускал Яр ножа из руки. Незрячий со значением кивнул.
  
  - Истинно. Но слаще сгубить инородца, ежели он тебе верит.
  
  - Так сгуби, или я первый зарежу тебя за обман! - шагнул Яр навстречу. Кузнецы ловко перекинули палицы с руки на руку. Сзади зашевелились его конвоиры.
  
  - Ты бы вытерпел много гвоздей, - с ухмылкой обронил великан. - Ваш хилый Безымянный посланник, который приходил до тебя, верещал как чернуха, когда его к колесу приколачивали. В том и суть: железо плоть умерщвляет, а плоть при жизни владеет железом.
  
  Незрячий подошёл к Яру вплотную и, не пугаясь ножа, наклонился. Белёсый взгляд уставился ему в лицо.
  
  - Никто не может прозреть, что с тобой завтра случится, - проговорил великан. - Но многие хотят тебя наставлять.
  
  - И ты тоже? - дерзко спросил его Яр.
  
  - Скрывать своё будущее - великий дар нынче, - будто и не заметил Кузнец его возгласа. - Зимний Волк защищает судьбу Навьего Пастыря. Мокошь так прорекала: "Не думай о том, что не важно. А важно то, что ты сделать можешь".
  
  - Я всё могу!
  
  - Поглядим... - улыбнулся Незрячий. Словно дожидаясь, пока он так скажет, за спиной у него застучали засовы и ворота открылись. Металлические створы разъехались и из просвета в тоннель вырвалось красное зарево. Ритмичный звон усилился. Посреди подземного цеха работал массивный кузнечный горн, шипели меха, взмывали и сыпали снопы ярких искр. Вокруг горна, измазанные в копоти и вспотевшие от работы, неотступно трудились шесть Кузнецов: двое из них были в возрасте, с белыми как снег волосами, двое зрелых мужчин и ещё двое подростков, хотя каждый из молодняка был на голову выше Яра.
  
  Он проследовал за Незрячим в глубину логова. Оружия у него не отняли, по рукам и ногам не связывали. От кузницы по всему цеху разливался упругий жар. Ковка не прекращалась ни на минуту. Железные Кузнецы не просто хранили тепло, они использовали его для работы. Жизнь для них равнялась труду возле горна. Вокруг лежало множество стальных заготовок, значит где-то в цехах должна найтись и плавильня.
  
  Здесь никто не отлынивал. Самые маленькие, по виду совсем ещё дети, и те сновали с вёдрами угля или что-то скручивали из ремней. Совсем непригодные к труду малыши ютились вдоль стен на грязных лёжках.
  
  Возле работающей кузницы спали и ели. К грохоту молотов привыкали с младенчества. Если бы грохот остановился хоть на минуту, то удивление и тоска охватили бы не только детей, но и взрослых.
  
  Яр оглядывался и старался запомнить увиденное. От него не укрылось, что в племени Кузнецов не было даже пятидесяти двоедушцев. Треть из них - дети или подростки, и ни одной женщины. Вест и чернушек, самое ценное в племени, наверное, держали отдельно или спрятали где-нибудь подальше от чужих глаз.
  
  - Нави до́лжно скрываться, а вы до самого неба гремите, - подметил Яр. Незрячий от души рассмеялся.
  
  - Коли выковал меч, так нужна и война. Весною к нам всякие забредают. На Шатунов много силы не надо, но ежели целая ватага нагрянет - поднимем набег. Железных Кузнецов никто ещё не оборол... до недавнего.
  
  Незрячий отпер дверь в другом конце кузницы и вместе с Яром прошёл ещё глубже в подвальные этажи. Провожатые остались возле порога. Следующая комната подсвечивалась жаровнями на высоких кованных ножках. Угли в чашах едва мерцали, от них зал переливался багряными бликами, словно по ночному небу рассыпалось множество огненных звёзд. Яр присмотрелся получше. Навье Зрение открыло ему, что звёзды - это лишь отблески на выпуклых шляпках гранёных гвоздей, забитых в стены. Гвоздей оказалось так много, что Яру на миг привиделось, будто он очутился в полной рубинов сокровищнице Кощея. Любуясь красными звёздами, он не сразу заметил тела в серых саванах на полу.
  
  Девять громадных покойников лежало на деревянном настиле. Каждый поперёк туловища перетянут цепями. Незрячий прошёл глубже в комнату, поднял с жертвенника молот и связку гвоздей.
  
  - Кто они? - указал Яр на тела. Незрячий повернулся и слепо уставился на него.
  
  - Ты знаешь кто. Они пали в схватке с твоими волками. Девять братьев из нашего рода.
  
  - Почему их не возложили на кроды? Почему вместе с дымом не отправили к Предкам?
  
  - Они ещё не готовы, - ответил Незрячий. - Но сегодня срок тризны.
  
  Он нагнулся над покойником с края, взял один из гвоздей и наощупь проверил, и лишь убедившись, что гвоздь выкован хорошо, нацелил его остриём в одно из звеньев цепи и ударил по шляпке молотом. Гвоздь вошёл глубоко в мёртвую плоть, почти что без крови. Незрячий нашарил рукой следующий гвоздь.
  
  - Что ты делаешь? - наблюдал Яр за обрядом.
  
  - Плоть сгорит, гвозди и цепи останутся, - не отвлекался Незрячий. - В гвоздях слава родича и свершённые им дела.
  
  - Эти гвозди тоже остались после сожжения тел? - Яр огляделся по стенам, утыканным сотнями забитых гвоздей.
  
  - Дела Щуров, дела братьев, дела рода, - заколачивал Незрячий ещё один гвоздь в бездыханное тело. Когда он закончил и выпрямился, то стянул с пояса длинную цепь и с глухим стуком звеньев отпустил её на доски настила.
  
  - Что ты видишь перед собой?
  
  - Цепь, - не задумывался Яр.
  
  - Чем крепка цепь?
  
  - Звеньями.
  
  - Истинно. Каждое звено в этой цепи - один год моей жизни. Судьбы слабых плотью и духом Мокошь прядёт тонкими и короткими, а кошт воинов куётся железным - так говорил Отец с неба.
  
  - Отец с неба? Сварог! - припомнил Яр имя старшего Бога. Незрячий кивнул.
  
  - Истинно. Кузни владыка и Бел-Горюч Камня, Отец для всех Светлых Богов. Сварог в каждой пуле, в мече, в топоре, в копье и в броне, в колонтаре и в огнепале. Дом ему - пламя кузни, а молота глас - его слава. Но погляди, что может быть даже с крепкой судьбою...
  
  Незрячий взял за конец брошенной цепи и встряхнул её так, что все звенья перемешались.
  
  - В судьбе много путей. Неверное слово, чёрная дума, пустой страх или пустое доверие, и цепь спутается. Непотребные мысли и слабость одолеют тебя. Благое же дело и славные подвиги укрепят и живу твою крепкой и долгой скуют. Дни грядущего нам прежде известны, но не тверды.
  
  Незрячий нащупал гвоздь, крепко вонзил его в следующее звено и прибил молотом. Он сделал так несколько раз, выстраивая судьбу убитого воина в ровную линию. Яр наблюдал за обрядом, пока вожак Кузнецов не закончил.
  
  - Свершая достойные Нави деяния, в верном месте оставляя сокровища, творя войны и мир охраняя, ты не только себе правишь судьбу, но и для всего племени, - проговорил великан. - Ведун аль ведунья, ежели Сурью пьют, в междумирье проходят, ищут Правду и прозревают цепь племени до конца: даже те звенья, которые не нами выкованы. Обмануться в днях прошлого нелегко, но для грядущего делай верно и тем направляй кошт для рода. Верь в силу в руках, поступай по советам всезрящих ведуний. Если же настанет пора к Марене отправиться, пусть твоя плоть обгорит, кости истлеют, но слава над огнём кроды взовьётся и в памяти воинов навеки прибудет!
  
  С этим Незрячий протянул в руки Яру один из гвоздей. Он принял его, проверил и нарочно уколол палец об острие и растёр каплю крови.
  
  - Для Кузнецов у меня есть два дела, - сказал он. - Первое мать моя поручила, но второе я сам себе поручил. Тревожусь, что веды о былых днях от меня утаили и вся Правда мне теперь не известна.
  
  - Белая Шкура утаила чего от наследка? - притворно вскинул брови Кузнец. Яр остро поглядел в ответ.
  
  - Желаю прежде услышать сказ от тебя, чем её беспокоить! Кто такая наша Праматерь?
  
  Незрячий задумался. Пока он молчал, Яру пришлось вдыхать трупный смрад, едва ощутимый подвальный сквозняк касался его тёмных волос.
  
  - Я помню про первые дни, когда к нам явилась Праматерь. Но не мне отвечать о былом. Пусть я вожак Кузнецов, но не сподобен рассказывать веды. Есть у нас в логове, кто расскажет тебе.
  
  Незрячий указал на следующие ворота, подошёл и крутанул вентиль. Скрипучие створы раздвинулись. Яр прошёл в следующую узкую комнату. Бетонные стены здесь сплошь усыпаны рунами, в нишах стоят глиняные урны для праха. Проходная комната показалась Пастырю ещё мрачнее, чем предыдущая, пусть здесь и стояли два живых стражника в полных доспехах и с автоматами на плечах. Они караулили следующие ворота.
  
  - Остерегайся, - предупредил Незрячий. - Мы первые, кто из Навьих племён сошлись вместе. Никому больше не ведомо, как иные племена прожили Мор и во что превратились. За вторую душу сторицей платят и, дабы сдюжить в морозах, вершат дела непотребные. Так узнай нашу плату, но в сердцах не суди.
  
  На губах Незрячего промелькнула ухмылка, которая совсем не понравилась Яру. По движению руки стражники у ворот зашевелились, застучали доспехами и начали поворачивать вентиль. Проём посреди створ расширялся, пока в него не смог бы пройти один человек. Из проёма потянуло затхлой тухлятиной, но и чем-то ещё гораздо более опасным. Зимний Зверь предостерёг Яра не соваться туда, но он не послушался и прошёл за порог. Ворота с мерным стуком закрылись.
  
  Пока Навье Зрение привыкало ко тьме и окрашивало подвал в бледно-серый оттенок, Яр полагался лишь на свои ощущения. Здесь сухо, тепло, очень душно. В густом как взвар воздухе скопилась крепкая вонь гниения и испражнений. Яру неожиданно показалось, что он залез в самоё тёмное и мрачное место, которое только могло найтись на заводе, в гнездо существа, опасного даже для великанского племени.
  
  Груды костей валялись неопрятными кучами на полу. Одни скелеты - разорванных на части животных, другие же... Яр не догадывался, хотя был охотником: безобразно раздутые черепа, тонкие косточки, мелкие рёбра, горбатые позвоночники. При жизни эти зверьки были очень уродливыми.
  
  Слух привлекло глухое постукивание. Через вбитые в стены кольца потянулись толстые цепи. В подвале кто-то зашевелился. Среди мусора возвышалась одна большая гора из старой одежды, грязных звериных шкур, засаленной и задубелой ветоши. В эту гору и уходили цепи со стен. Звенья постукивали и втягивались внутрь чей-то громадной постели.
  
  - Ладо мой? Сызнова. Да зачем? - завыл жалобный голос. Сиплый стон и дыхание ясно слышались сквозь удары молотов в кузне. - Тяжела я теперь, тяжела, - продолжало ныть существо, выбираясь из-под груды тряпья. Яр увидел громадную голову с колтунами волос и костлявые плечи. Между вшивых косм сверкнули золотые глаза. Рослое чудище раздвинуло на лице патлы, чтобы лучше видеть вошедшего.
  
  - Ладо мой, - повторило оно. - Зачем ты явился?
  
  На последнем её слове голос сорвался на плачь - существом, без сомнения, была женщина, но ростом больше даже самых высоких великанов из племени. Тощими руками, которые показались Яру даже чересчур длинными, она начала ворошить тряпьё, словно что-то выискивая, и причитать.
  
  - Тяжела я, тяжела!
  
  Наконец она отыскала в тряпье, что хотела и, прижимая находку к себе, выползла на четвереньках. В лапах великанши безвольно болтался грязный и серый от времени труп.
  
  Только сейчас Яр смог хорошо разглядеть её. Хозяйка логова оказалась стара, кожа на груди и руках безобразно обвисла, голова заросла скатавшимися волосами. Лишь изредка между грязных сосулек поблёскивали светящиеся в темноте золотые глаза. Но больше всего в чудовищной женщине отталкивала вовсе не её старость, не грязь и не исполинский рост, а железо по всему телу: на руках стальные браслеты, каждый палец увенчан железным когтем, на горле толстый ошейник с цепями. В подвале она не могла выпрямиться или вовсе ходить не умела. Высохшие ноги старухи волочились за ней и больше походили на раздвоенный хвост.
  
  Яр невольно попятился и приготовил клинок. В десяти шагах от порога цепи дёрнули за ошейник.
  
  - Ладо мой! - алчно протянула старуха когтистую руку. - Иди же ко мне, иди! Да не бойся!
  
  Она вдруг прервалась и посмотрела на труп в руках. Голова мужчины свёрнута набок, тело начало разлагаться, на нём не осталось ни клочка одежды, зато хватало воспалённых порезов и колотых ран. Со злым стоном старуха отшвырнула покойника прочь от себя. Труп глухо ударился в стену и рухнул где-то в кучу костей и объедков.
  
  - Ко мне иди! Ладо мой! Ближе! - завыла ведьма. Одно из колец на стене не выдержало и отскочило, вытянутая рука чуть не полоснула Яра когтями. Он вовремя отскочил и резанул по руке старухи клинком. Великанша с воем отпрянула, но стоны и жалобы скоро сменились клокочущим смехом.
  
  - О-о, ладо мой, да ты Навь! - вполне осмысленно сказала она. - Явился не для любы со мною, не дать мне наследка, а ищешь своё. Не видела я Зимних Волков семьдесят Долгих Зим.
  
  - Откуда ты знаешь, как зовут моё племя? - старался отдышаться Яр. От несвежего воздуха его лицо покрылось испариной. Даже просто стоять в логове великанши оказалось непросто, он сам будто пропитался зловонием с ног до головы.
  
  - Каждое племя имеет свой дух. Я знаю, как пахнут Предки всех Навьих охотников, - старуха поднесла к носу когтистые пальцы и расправила их наподобие цветка. Вместо безумия в её жёлтых глазах сверкнул интерес. - Ты явился ко мне, когда веришь, что живёшь вольно и сам вершишь свою долю? Вижу... вижу незримую цепь на тебе - цепь гораздо горше, длиннее и тяжелее моей.
  
  Старуха подобрала свою цепь и с неприятных скрежетом провела металлическими когтями.
  
  - Рвать, резать оковы, дать Волку свободу!.. хотелось бы мне, но сама не могу. Надо просить колдовства у другой. Но ты весь опутан! Весь спутан, сплетён, полонён, по рукам по ногам связан, скручен - это зрю ясно!
  
  Яра окинул знакомый взгляд хищника. На него посмотрели, как на новую, ещё не испробованную добычу. Он не раз видел такой взгляд у матери: так могли смотреть только избранные из числа двоедушцев, наделённые даром предвиденья.
  
  - Ты и есть ведунья племени Кузнецов. Это тебя мать увидела под личиной Железного Волка, - сообразил Яр.
  
  - Истинно, истинно... нет, - с тоской прохрипела старуха. - Нынче я не ведунья, бредущая в темноте за ответами. Я единственная могу дать потомков для рода. Десять Зим и ещё три Зимы как все весты погибли, а дочери племени ещё до того перестали рождаться. У Кузнецов есть одна я - стара, но плодовита. Уклад велит мне хранить своё племя, и покуда есть я, род мой стоять будет.
  
  Она подняла правую руку и когтем указала на Яра, левую же положила на покрытый рубцами живот.
  
  - Ты сгубил моих сыновей. Ты украл у меня девять Зим, но и за девять Зим после мне не дать жизни стольким наследкам. Я стара, моё племя редеет.
  
  Старуха оскалила тёмные зубы, среди которых не было ни одного настоящего, лишь выкованные из металла, и проскребла когтем по железным клыкам.
  
  - Чада меня источили, кости хрупки, плоть одрябла, ноги не ходят. Не могу я дать жизни ребёнку, как простая жена, потому вырываю их, перезревших, руками из чрева. Но боли страшнее - черно-безумие. Не будь я зрящею, не ведай тайны злых духов, тени давно бы меня одолели, как всех Волчиц в племени.
  
  - Род ваш пересох, - будто приговорил Яр, внутри него нарастало омерзение к великанше. Некогда старуха была великой пророчицей и знала обо всём, что случилось со времён Первого Мора, и провела своё племя через Второй, сражалась за жизни сородичей, но борьба Железной Ведуньи проигрывалась во тьме, грязи и зловонии мрачного заводского подвала.
  
  - Неужто ваш лучше? - подкралась старуха. Цепи с лязгом волочились за ней, не позволяя приблизиться к створам ворот. - Что ты знаешь о Нави, Волчонок? Велика ли цена единенья с тьмой?.. Хочешь, я тебе прореку? Цена двоедушия - мор. Всё с вест зачинается, к ним первым нисходят тёмные духи, и сие - бесноватость. Племена портятся под землёй, в норах, в каменных чертогах Праматери - всюду Навий род пересох чадами! Чернухи с надземья в безумье впадают и не родят нам наследков. Новая кровь нужна Нави, для живы и рода, едениться нам надоть. Но подземные Волки сгинут скорее, чем сойдутся под худым вожаком.
  
  Она подалась жёлтым как у покойницы телом вперёд и вперилась золотым взглядом в Яра.
  
  - Ты достоин? Белая Шкура пророчит, что да... но мать слепа к чаду, ибо дрожит над ним и не прозревает сыну стези.
  
  - А ты знаешь мою стезю? - Яр посмотрел на неё исподлобья. - Ты можешь предсказать моё будущее?
  
  - Никто не может, - развела когтистыми руками старуха. - Но я зрю, о чём Белая Шкура сокрыла, и ведаю, о чём ей неведомо.
  
  - Говоришь о Праматери? Она Богиня морозов или сама человек? - Яр подступил ближе. Железные зубы древней старухи оскалились. Стальным когтем она подцепила на своём ошейнике ржавый кругляш медальона, оторвала и протянула ему.
  
  - На, возьми. Белой Шкуре покажешь, по лику её тотчас увидишь ответы.
  
  Яр взял медальон, на его ржавой поверхности виднелось двенадцать кривых лучей.
  
  - Праматерь - Богиня, но ходит в человечьем обличие, - просипела ведунья. Взгляд её отстранился, она перенеслась в дни далёкого прошлого. - Вижу среди света и стен готовых сойти к племенам в норы ведуний. Молоды они и едины, числом двадцать три. Вижу Сва по правую руку. Покуда Праматерь речёт, Сва обличает её лютой кривдой. Сва презрела Праматерь, кляла её лгуньей, возвеличивала над собой одну только Марену. За это Праматерь отлучила всех Зимних Волков от себя и клялась, что не поможет вашему роду, когда горе настанет. Про какое "горе" твердила - мы изведали, когда пришёл Мор. Всех согласных с ней Праматерь укрыла в чертогах из камня. До этого Железные Кузнецы тридцать Зим жили под городом далеко на востоке. Когда Праматерь вернулась и предсказала морозы, она повелела идти по человечьим следам через Каменный Пояс. Надземники думали, что Повелитель спасёт их, но он тоже верил Праматери и своей "матерью" называл. Люди - лишь корм. Двадцать Навьих племён пили и ели их, резали Орду каждую ночь и погоняли Серых, как стадо. На перевале Орда истекла кровью, но путь через вражеское войско нам проложила.
  
  На губах железной ведуньи растянулась улыбка - она вновь оказалась на той славной охоте, когда Серая Орда катилась впереди Навьих племён и подземники вкушали ужас тысяч людей, нападали на них, добывали себе пропитание и тем спасались от Мора.
  
  - Но Повелитель Орды был хитёр и мудрё-ён, - протянула ведунья. - Праматерь верно его избрала, но неверно мыслила, что Серый не поймёт её замысла пред битвой на перевале. Да, он предал её, но и сам сгинул, и Орда его перемёрзла. Выжила только Навь. За Каменным Поясом чертоги такие, каких мы доселе не видывали, есть и пища, и свет, и вода, есть что только захочется.
  
  - Моя мать родилась в тех чертогах, - вспомнил Яр. - Девятитрава рассказывала, что мой славный предок поднялась в Явий мир, отыскала убежище и защитила наше племя от Мора.
  
  - Сва хорошо выучила эту вашу Девятитраву, - закивала старуха. - Дар предвиденья вам помог. Стезя вернула Зимних Волков в объятия Праматери. Но как же милостиво сердце её, сколько любви хранит к своим детям, раз позволила вам войти в свои каменные чертоги и от Мора спастись.
  
  - Ты сказала, что вначале мы все были едины и вся Навь жила вместе, - напомнил ей Яр.
  
  - Истинно. В первые дни мы были едины, но затем разошлись, и что с каждым племенем стало - не ведаю, - подтвердила старуха. - Навь режет Навь, только Праматерь, когда пожелает, бесстрашно сходит к нам в логова.
  
  - Где же она теперь? - спросил Яр. Ведунья Кузнецов лишь страдальчески повела головой, так что грязные волосы чуть качнулись.
  
  - Не видела её с самого Мора, исчезла Праматерь. За десять Зим в чертогах мы превратились в... - ведунья указала на своё обвисшее морщинистое тело. - Чада наши год от года рождались крупнее и выше, потому жёны гибли, бесноватых стало не счесть, дохли чернухи. Пусть в каменных чертогах Праматери есть и пища, и свет, и вода, но, как только лютые Зимы прошли, мы сбежали в надземье. Двадцать Зим кряду моё племя живёт в Явьем мире.
  
  - Новые двоедушцы в подгорных чертогах и у нас перестали рождаться, - Яр вспомнил, как старые охотники говорили, что в каменном бункере Волчий Дух перестал к ним являться, вторая душа не просыпалась в молодняке и кровь не придавала им силы. Жизнь без второй души считалась проклятием за то, что предок Яра пленила Зимнего Волка - самого сильного Волчьего Духа из всех. Одна его мать из всего нового выводка имела второй, Волчий Дух.
  
  Железная Ведунья тяжело глянула сквозь пряди сальных волос. Во тьме логова золотые глаза сверкнули, как две крупных монеты.
  
  - Ладо мой, а слыхал ли ты веду про Духа Зимы? Тот самый сказ, который от стариков к чадам передаётся, от предков к наследкам. Расскажи мне о Звере, в тебе заточённом.
  
  Яр оскалился: уж не смеялась ли над ним ведунья! Мать рассказывала, что легенду о Зимнем Волке знают во всех племенах, и с гордостью прибавляла, что лишь их семье удалось подчинить себе Зимнего Зверя. Яр чувствовал душу ведуньи - древнюю, наделённую силой железа, огня и дыма... но и этому чудищу было далеко до заключённого внутри него Зимнего Духа.
  
  - В последний день лета Безымянного привязывают к ярилу. Зимний Волк приходит к нему перед самой кончиной, чтобы сойти с духом охотника в царство Марены и сразиться за весеннее солнце для Яви.
  
  - Ложь! Ложь! - хрипло рассмеялась старуха. - Сказ про Зимнего Волка Сва искривила! Мы привязываем Безымянных к ярилу, чтобы отправить их души на битву за солнце, но Волк не спасает его для весны, он хочет проглотить злато-коло и вечную Зиму устроить! Зимний Волк пожрёт солнце и весь Явий мир.
  
  - Я пожру мир, - повторил Яр за ней одними губами. Железная Ведунья с улыбкой кивнула и поманила его подойти ближе. Яр шагнул к прикованной за ошейник старухе.
  
  - Послушай... - вполголоса просипела она, - Белой Шкуре об этом надо изведать. Передай ей заботу мою слово в слово...
  
  С высоты своего гигантского роста она нависла над Яром. Тощие лопатки очертились на хребтистой спине, железные когти и чёрные зубы оказались точно перед его лицом.
   - В Сером Городе есть чаны полные яда - о том знаю верно, ибо у чанов тех не раз бывали мои Кузнецы, - обдала она Яра смрадным дыханием. - Люди воспрянули и обрели силу против подземных Волков, потому как лето даёт оседлышам жизнь и тепло, а холод Зимы бысть, есмь и буде - единое царство для Нави. Так своей матери и прореки.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"